Измена. Уходя – уходи

Глава 1

Аня

Я наблюдаю за сборами мужа и завидую. Да, честно завидую, ведь он едет на Валдай волонтёром, а мне сидеть дома с двумя нашими цветами жизни, один из которых обвил плющом шею и не позволяет спустить на пол. Полтора года счастьюшку, и иногда очень хочется выйти в окно. Тяжело. Сыну Никите двенадцать, а Маша получилась спонтанно, но даже мысли о том, чтобы не оставлять, не мелькнуло. У доченьки порок сердца, каждый день трясусь, когда подхожу будить. Всё можно исправить операцией, но пока риск осложнений превышает возможную пользу. Об операции можно будет говорить, когда ей исполнится три, не раньше…

– Ань, а где моя зарядка от планшета?

Вздыхаю и молча вытаскиваю провод из дивана. Рука уже отваливается, но если опустить Машу на пол, поднимется ор. Перехватываю удобнее, смотрю, как муж укладывает ровными рядами носки. Аккуратист чёртов.

Мы женаты почти пятнадцать лет, в сентябре годовщина, и каждый день не похож на предыдущий. Сказала бы, что счастья больше, так и есть, но в последнее время постоянно хожу раздражённая. Знаю: как Маша подрастёт, станет проще. Когда тревога, которая за неё постоянно сжигает, пройдёт, я снова стану собой. А пока больше похожу на злобную мегеру. Внутри, не снаружи. В форму после родов пришла быстро, если бы это было не так, наверное, совсем бы отчаялась…-

– Ань, а ты не видела синюю майку? – Муж копается в шкафу.

– Она в стирке, – отвечаю, сажая Машу на своё бедро.

– Как в стирке? Ты не постирала до сих пор?! Я её три дня назад положил!

– Ну, и поставил бы стирку сам! – огрызаюсь, завожусь с полоборота. – Не знаешь, какие кнопочки нажимать?! Мозгов не хватает?!

– Что ты орёшь сразу?! Ты на другом языке разговаривать разучилась?!

– Ты первый начал. – Как завелась, так и замолкаю. Так устала от наших криков, кто бы знал… Когда и что пошло не так, когда мы перестали быть улыбчивой дружной семьёй?.. После рождения Маши. Дима в ней души не чает, переживает, но страх постоянно скрывает. Надо же сильным быть, ему с детства эту установку вбили. Тащит на себе семью – я пока почти не работаю. Редко удаётся взять удобную съёмку – работаю семейным фотографом. Недавно мы купили дом в ипотеку, туда ещё вкладывать и вкладывать, голый стройвариант. И всё на Диме. Вижу, как сильно он устал, поэтому, когда спросил, отпущу ли в Карелию волонтёром, сразу же согласилась. Каждому надо иногда размагничиваться. Даже радовалась за него, вместе представляла, как он отдохнёт за нас двоих, а сейчас смотрю, как он вещи собирает, а на душе кошки скребутся.

– Прости, – выдыхаю и всё-таки отпускаю Машу. Руки отваливаются. – Считай, что я просто завидую, что ты целую неделю будешь по лесам и рекам гулять.

– Я вернусь, наймём няню и на три дня поедем на залив. Снимем домик на берегу, будем встречать рассветы. – Он подходит и чмокает. Маша, постояв, начинает ныть на одной ноте и цепляться за ногу. Рыкнув про себя, снова беру на руки. Никуда мы не поедем, он отлично это знает. Я не могу её и на день оставить, чтобы с ума от тревоги не сходить. Хрен мне с маком, а не отпуск. На том свете отосплюсь.

– Конечно, мы возьмём с собой нашу сладкую конфетку, – воркует Дима и трётся носом о маленький носик. Дочка заливисто смеётся. Папина радость. Конечно, папа всегда улыбается и играет, а мама и прикрикнуть может, хоть и ругает себя потом на чём свет стоит.

– А меня? – спрашивает Никита. Всё это время сидел на диване, не отлипая от телефона.

– И тебя, конечно, – кивает Дима. Да мой ты хороший, ещё один отпуск, морда не треснет?.. Знаю я, как это будет: готовка на мне, план, чем будем заниматься, на мне, укладывание, купание, развлечения – всё на мне. К вечеру голова будет кругом, а муж, нагулявшись и наигравшись в папочку, будет просить о горячей ночи. И чтобы непременно по высшему разряду. И обижаться, если не дам. В топку такой отпуск, лучше дома посижу, тут хотя бы всё под рукой.

– Ура! А куда поедем?! – глаза Никиты загораются, мои – закатываются. Наобещает сейчас, и сын же не забудет! Выклянчит каникулы, хотя мы только три недели назад от моих родителей вернулись, у них домик на берегу Волги. Спасибо маме, хоть немного разгрузила.

– Когда папа приедет, тогда и решим, – отрезаю строго. Никита моментально надувается. До конца лета меньше месяца осталось, надо уже к школе готовиться. Твою ж мать… Зачем вспомнила? Надо составить список, проверить, что осталось после прошлого года, посчитать, посмотреть все акции, найти, где дешевле… Уже голова кругом.

– Ань, а где паспорт?! – конечно, Дима опять в сборах, он мысленно уже на Валдае. А я мысленно в родительском чате, надо у Светы спросить, она закупалась уже или нет. Если что, оптом выйдет дешевле.

– Ты его вчера положил в сумку, вместе с билетом. Зарядку на телефон не забудь, вон она, из розетки торчит.

Скорее бы уже уехал. Мне не привыкать на себе всё тащить, а его довольное лицо бесить начинает. Наконец идём в коридор, такси уже у подъезда стоит. Подхватив небольшую сумку, он целует на прощание и уходит. К вечеру, когда все уложены, посуда помыта, еда приготовлена, списки составлены, сажусь за компьютер и наливаю бокал белого вина. Клонит в сон, но это единственное время, которое могу посвятить себе, поэтому спать не спешу.

Дима уже прилетел. Выставил фото в аэропорту. Ещё одно – с другими волонтёрами. Все в одинаковых майках с надписью Валдай-24, все довольные. И женщин немало. Симпатичных. Листаю фотографии: одна особенно близко стоит. И на Диму смотрит, коза рыжая! Допиваю вино, наливаю ещё, смотрю на своё отражение в оконном стекле. Я ещё очень даже ничего! В свои тридцать пять выгляжу отлично, ни одной морщинки, разве что на лбу, когда хмурюсь. Волосы натуральные, русые, коса до пояса. Грудь высокая – не кормила долго ни Никиту, ни Машу. Живот почти плоский, быстро стянулся. Ещё в голове бы порядок навести, вообще всё отлично будет… Вздыхаю и закрываю профиль мужа. Они сегодня, наверное, отмечать будут. А я спать пойду.

Следующий день проходит в привычной круговерти домашних дел. Света правда ещё ничего не купила, в очередной раз зазывает вступить в родительский комитет. Не надо мне такой радости, обойдусь. Никита убежал играть к соседу, Маша ноет за дверью туалета, а я впервые за день открываю телефон. Дима выложил ещё кучу фотографий, и почти на каждой – рыжая коза! Надо глянуть, что за сучка на моего мужа пялится с такой жадностью!

Он у меня, конечно, хорош. Высокий, плечистый. Волосы чёрные-чёрные, а глаза – синючие. Когда впервые взглянул на меня, пропала. Люблю так, что иногда дышать больно, и также порой ненавижу. Вернётся отдохнувший, заряженный позитивом. Может, и правда нам вдвоём отдохнуть? Попрошу маму посидеть с детьми, ей могу Машу доверить. Улыбаюсь невольно: чего рычала?.. Лес, река, тишина, и мы снова станем одним целым. А потом можно погружаться в ад под названием «учебный год».

Захожу в профиль рыжей, хмурюсь. Листаю фотографию за фотографией, чувствуя, как пол под ногами идёт трещинами и дрожит. Возвращаюсь к первой, увеличиваю. Показалось, точно показалось. Или нет?.. Нет, ну не может этого быть, невозможно! Смотрю на руку, лежащую на подушке. Только рука на подушке, но эту родинку на мизинце я узнаю из миллиона.

Глава 2

Аня

Я смотрю в экран телефона и чувствую, как со скрипом ворочаются шестерёнки в голове. Это так абсурдно, что даже не доходит. Правда или бред? У нас были проблемы в последнее время, но Дима никогда бы не стал мне… Даже произнести это не могу. Мало ли, где она сфоткала его руку. Ну да, на подушке, но она могла зайти в номер, они там по двое живут, сосед впустил. Конечно, так и есть. Рёв Маши переходит на ультразвук, встаю с унитаза, уже не думая о Диме. Это глупо и оскорбительно – подозревать его в подобном. Дима всегда был против измен настолько, что перестал общаться с одним из друзей, когда тот ушёл из семьи. Какой роман на стороне? У него нет времени лишний раз с нашими друзьями встретиться, не то что тратить его на других женщин. Каждую свободную минуту он посвящает мне и детям, а ещё – новому дому. Измена. Да ну, бред.

– Ну, что ты ноешь, солнышко? – спрашиваю, беря Машу на руки. Конечно, моментально замолчала. Манипулятор. Как же я ненавижу эти манипуляции… Как-будто у меня нет права на личное время и личную жизнь. Видимо, нет.

Готовлю ужин, пока дочь копошится в моих волосах. Пока варю кашу, буквально заставляю себя думать о школе, о том, что через полгода подойдёт наша очередь в садик, о цвете обоев в нашей спальне – обо всём, кроме того, что упорно отвергает мозг. Я бы с радостью поделилась с кем-то, но только подруг как таковых у меня почти не осталось. Так, знакомые. Самая близкая умерла десять лет назад, на работе остались коллеги. Маме позвонить? Нет, надо сначала убедиться. Но в чём?! Господи, я с ума схожу, честное слово! Тянусь к телефону, быстро открываю его профиль. Несколько новых фотографий, большинство – на природе. Очень красиво. Как фотограф могу оценить. А ещё Дима подписывает фотографии: «Мой самый строгий критик, оцени». Улыбаюсь. Самым строгим критиком он называет меня. Лайкаю и комментирую каждую фотографию. Заглядываю в профиль рыжей козы. Ранние фотографии красивые. Она сама красивая, правда, веснушками усыпана, как будто солнце харкнуло в лицо. Таиланд, Бали, Гонконг – девица любит путешествовать по Азии. Работает в туристическом агентстве, всё ясно. О, отношения. Два года назад. Мда.

Сталкер во мне включается с пол оборота. Засовывая ложку в Машин рот, ковыряюсь в соцсетях, ищу эту Риту. РитаСолнце25. Мда, не густо, пока не узнаю, как по-настоящему зовут, нигде, кроме запрещённого сайта, не смогу увидеть инфу.

Никита приходит домой только после звонка. Всем своим видом говорит, что недоволен.

– Я сказала до девяти, а уже половина десятого, – говорю строго. Маша плещется в ванной, я стою в проходе между ней и коридором, одним глазом контролируя дочку.

– Ма, всего полчаса, мы только набрали донатов на новый скилл, – ноет сын, опуская плечи. И добивает: – Чё ты такая душная, а?

– Зашибись, – говорю по слогам. – Просьба быть пунктуальным у нас уже приравнивается к особому уровню душности? Тогда подушню ещё: помой на кухне руки и иди ужинать.

– Я у Глеба поел, не хочу.

– Что ты ел? Чипсы с колой?

– Нет. Котлеты с пюре. И салат овощной. Тётя Таня очень вкусно готовит.

Заявив это, сын гордо проходит мимо и хлопает дверью в спальню. А у меня от обиды дыхание перехватывает. За что он так со мной? Понимаю: подросток, переходный период, все дела. Но я разве плохая мать? Всё для него было до рождении Маши, и сейчас тоже стараюсь по максимуму уделять внимание. Никита в сестрёнке души не чает, папу обожает, а мне в последнее время грубить начал. Я всё сильнее чувствую своё одиночество в собственной семье…

– Никит, – говорю через дверь. У нас правило: в его спальню без стука не входить. С трёх лет, как сюда переехали, уважительно относимся в личному пространству и учим уважать наше. Без стука в спальню Никита тоже никогда не залетит. Маша, правда, спит с нами. – Никит, пойдём, может, какой-нибудь фильм посмотрим? Сериал? Не хочешь?

– Я уже спать собираюсь. – Дверь резко распахивается, сын уходит в ванную. Да что там такого важного в этой игре было, что до сих пор злится?! Где мой мальчик, который бежал целоваться и обниматься с порога?..

– Может, расскажешь, во что вы там играли? – спрашиваю и в ответ слышу шум воды. Отлично. Хочет играть в характер? Я переживу. Пока укладываю спать Машу, слушаю, как Никита ходит по квартире, хозяйничает в холодильнике. Свою дверь прикрывает тихо. Успокоился. Конечно, спать сейчас не будет, наверняка всю ночь будет в телефоне залипать. Скоро вливаться в режим, чувствую множество потрясающих подъёмов утром, когда стану его будить…

Наконец в квартире становится тихо. Боюсь заглядывать в телефон. Боюсь, что найду доказательства Диминой вины. Он работает там, развлекается, отдыхает, чтобы вернуться к семье отдохнувшим, вот и всё. Да что б тебя! Хватаю телефон и быстро открываю её аккаунт. Ничего, ничего, ничего. Стоп. Рука в руке, на заднем плане река. Подпись: «Когда просто счастлива». И… лайк от Димы.

Это ничего. Если они дружат, он просто мог лайкнуть, правда же?.. Захожу к нему на страничку. Та же река. Группа из десяти человек. Рита стоит перед Димой, его рука на её плече. «Лучшее время ever». Лучшее?.. От боли в груди не могу дышать. Тру её, но не помогает. Лучшее время. Даже если дело не в Рите, лучшее время… Не рождение детей, не наша свадьба, не тысячи приятных моментов. А это – там, где нет семьи.

Следующие несколько дней проходят в аду. Я погрузилась в него и не могу выбраться. Обшарила все аккаунты его друзей из Валдая, ища доказательства и находя их. Снова и снова. У некоторых они вдвоём на фото. В обнимку. Нет, не так, как обнимаются по-дружески. Дима звонит один раз в день, его голос бодрый и весёлый, а я всё сильнее погружаюсь в отчаяние. Не могу поверить, что это происходит со мной на самом деле. Моя семья рушится на глазах, ничего не могу с этим сделать. Только смотрю, как другая женщина уводит моего любимого мужа, и его глаза полыхают от счастья.

На последних фотографиях общих друзей вижу их поцелуй. С языком. В эту ночь я впервые позволяю себе заплакать. Кусаю кулак, чтобы не завыть в голос, сжимаюсь на кровати в клубок и трясусь, горько рыдая. Не верю! Не мой Дима! Что бы у нас ни происходило, никогда, даже в страшном сне не могла представить, что он выберет другую!

Мы так красиво познакомились! Это была сказка: встретились в Турции, где я активно ругалась с арабом, который на ломанном английском пытался объяснить, что за то, чтобы меня сняли с верблюда, тоже надо заплатить. Ругалась я долго, со смаком, перемежая английский с арабским, а когда он сделал вид, что не понимает, с чувством выругалась на русском.

– Это подарок судьбы, – сказал Дима и снял с верблюда. Так и нырнула в его объятия, чтобы больше не выбираться. Этот курортный роман превратился в настоящий, когда оказалось, что мы оба из Нижнего. Через месяц уже жили вместе, через год поженились. Никитка родился ещё через два. Друзья приводили нас в пример, и было почему: мы не ругались совсем. Все проблемы решали разговорами, а потом горячо их завершали. В постели полная гармония, на любые предложения я всегда отвечала с искренним рвением, и Дима любил повторять, как ему повезло. Тогда что пошло не так?! Что эта Рита смогла дать? Почему она? Что он в ней нашёл?!

Я плакала всю ночь. Едва забылась сном, и проснулась Маша. С чугунной головой приходится выбираться из постели. В раковине гора немытой посуды: вчера не помыла, попросила Никиту помочь. Сын выбирается из спальни через час, когда я уже готова убивать, ведь Маша висит, не слезая с рук и не давая ничего сделать. Вообще ничего.

– Пожалуйста, помой посуду, – прошу жалобно. – Или посиди с Машей, я помою.

– Не кайф, – кривится мой ненаглядный сын и падает на стул. – Чё у нас на завтрак?

– На завтрак? – спрашиваю зловеще. Ещё немного, и меня разорвёт на части. Лопну, накаченная злостью, усталостью и отчаянием. Вырастила помощника. – Сам придумаешь.

Никита открывает холодильник и долго смотрит в него, как будто прямо сейчас вместо колбасы и сыра появятся нарезанные бутерброды. Сама виновата: до рождения Маши в жопу дула, не давала лишний раз ничего делать. Но тогда всё так просто было… И совсем не сложно встать раньше и сделать для семьи завтрак перед работой.

– Это ты мне так мстишь, да? За вчера? – спрашивает Никита, оборачиваясь через плечо. Холодильник до сих пор открыт. Раздражённо захлопываю его, снимаю Машу с рук, веду затёкшими плечами.

– Ты сейчас серьёзно? – начинаю низко. – Ты не видишь, как я устала? Совсем не замечаешь? Папы нет неделю, от тебя никакой помощи, попросила посуду помыть, тебе не кайф! Ну, а мне не кайф тебе готовить! Не безрукий, сам всё сможешь сделать! Что тебе?! – рявкаю на начавшую ныть Машу. От громкого голоса она пугается и плачет громче. Слёзы градинами текут по лицу. – Да что б вас всех!

Восклицаю в сердцах, хватаю дочь на руки и выхожу из кухни, сама начиная плакать. Нет сил. Как я пройду через это, если Дима уйдёт? День за днём как смогу справляться с этим?! И наш дом… Наша ипотека… Прижимаю к себе дочку, расхаживаю по спальне, не могу перестать плакать. Никита робко мнётся в дверях, не сразу его замечаю.

– Ма, я там посуду помыл, – говорит тихо. – Хочешь, я с Машей схожу погуляю, а ты отдохнёшь?..

Господи! Всхлипываю с рыданием, улыбаюсь сквозь слёзы.

– Спасибо, родной. Ты мне очень сильно этим поможешь.

Оставшись одна, я долго сижу в тишине за столом и смотрю в одну точку. Кожа на руках сухая. Забыла, когда в последний раз кремом мазала. На обломанные ногти – не до маникюра. Надо хоть к первому сентября себя в порядок привести. Поведём Никитку в школу вместе. С Димой. Чем больше сижу, тем больше понимаю, что готова его просить. Это просто роман, который ни к чему не приведёт. Дима поехал один, впервые со свадьбы. Голова пошла круглом, соблазнился на то, что предложили. Сделаю вид, что ничего не знаю. Мы сможем это пережить.

Глава 3

Аня

Дима возвращается сегодня. Надо найти в себе силы, чтобы улыбаться. Ради нашей семьи, которую не разрушит какая-то прошмандовка, решившая отнять у меня мужа! Все гуляют, мой не исключение. Да, надеялась, верила – больше веры нет. Но и без доверия как-то живут. У нас дети, быт, кредиты… Это связывает сильнее любви и страсти, теперь я это точно знаю. А вечные чувства пусть останутся для романов, там им самое место. Я раньше не была циничной, теперь надо учиться. Ставить семью превыше всего, уж тем более выше себя и своих интересов. Есть они у меня вообще? Раньше были, а теперь как-то кончились. Только дети и муж, муж и дети. Может, поэтому Дима решил налево пойти? Так же ради нас стараюсь, всё ради нас, от того так обидно и больно. Ради чего я всё это делаю? Кто оценит?

– Ма, я гулять, – крикнул сын из детской.

– До семи! Сядем ужинать, когда папа приедет.

Ужинать. Горько хмыкаю. Меню продумала, продукты в доставке заказала, весь вечер изображать радушную хозяюшку буду. Пусть видит, какая у него жена: умница, красавица, не то, что турагентша с подкаченными губами. Красивая. Ну, так и я ещё ого-го!

Глушу в себе обиду, душу её обеими руками, чтобы не вырвалась наружу. Дима заходит в квартиру с улыбкой на всё лицо. Лёгкий загар, запах свободы и луговых трав, и до боли родной и знакомый прищур синих глаз… Слёзы щиплют в носу, глотаю огромный комок и натягиваю улыбку. Отдохнул, нагулялся. Натрахался от души, да?

Волосы вверх уложила, платье надела, так Маша уже и причёску мне вытрепала, и подол кашей заляпала. Переодеться не успела, встречаю мужа растрёпанной и грязной. Как он вообще может мне в глаза смотреть, совести хватает?!

– А вот и мои самые любимые девочки, – говорит и обнимает одной рукой. Первый поцелуй – Маше, потом тянется ко мне. Отшатываюсь инстинктивно, вяло улыбаюсь и позволяю поцеловать в щёку.

– Устала без меня, да? – Дима – само сочувствие. Представляю, как впиваюсь в его волосы и с размаху ударяю смазливым личиком о стену. Желательно, об угол, чтобы потом шрам над бровью на всю жизнь остался. Становится немного легче. Дима забирает Машу, подбрасывает на руках, а из меня как будто дух выбивает – замечаю крохотные царапинки на его шее. От ногтей оставлены.

– Что это? – спрашиваю небрежно. Касаюсь кожи.

– А, это, – Дима пожимает плечами, улыбается. – По лесу ж гулял, поцарапался. Я столько фоток сделал! Ты должна заценить!

Заценю, ага. Так заценю, что мало не покажется… Стоп. Держи себя в руках, Ань, ты сама семью выбрала.

– А Китёныш где? – Дима останавливается посреди гостиной. Стол на кухне уже накрыт, в духовке томится утка, пюре укутано в плед, салатики – обязательно три, чтобы было разнообразие. Домашняя буженина, отварной язык: мужчинам нужно много мяса! Компот из последних летних фруктов и ягод, запотевшая бутылка вина. Всегда так из командировки встречала, сейчас на автомате готовила, потому что иначе, кроме склизкой холодной манки, ничего на столе Диму бы не ждало. Даже её он не заслужил.

– Гуляет Китёныш твой. Кашалотом давно стал, а ты всё ребёнком считаешь, – ворчу и смотрю на часы. Ну, конечно, уже половина восьмого, кто бы вспомнил о времени. Тянусь к телефону, но одёргиваю себя: ну, уж нет, не стану опять в плохого полицейского играть. Пусть любимый папа домой загоняет.

– Позвони, пусть домой идёт, – командует Дима, отправляясь в спальню: переодеться, принять душ после дороги.

– Сам звони, опять быть посланной за то, что не дала доиграть и сохраниться, не желаю.

– Даже так? – Дима высовывается из спальни. В одних трусах, от фигуры глаз не отвести. И его чужие руки касались. Гладили, целовали… Тошнота подкатывает к горлу. Отворачиваюсь.

– Хамить учится сыночек твой ненаглядный. На маме отрабатывает будущий мужской мудизм.

– Ладно тебе, не все мужики такие. Я у тебя другой.

– Конечно, милый. Ты – исключение из всех правил, – отвечаю с максимальным сарказмом. – Иди купайся, я уже есть хочу.

– Ань, что-то случилось? – Дима подходит и обнимает со спины. Руки горячие-горячие, а у меня внутри всё леденеет. Вся в камень превращаюсь, ни вздохнуть, ни пошевелиться. Предатель-предатель стучит в висках. Медленно выдыхаю, прикрываю глаза. Его дыхание тёплое, мятное, и губы прямо над ухом шепчут:

– Я тебя сегодня расслаблю, обещаю. Так соскучился…

Маша даёт понять, что о ней забыли. Так вовремя! Потому что после этих слов я реально могла бы воткнуть вилку в его руку, даже пальцы закололо. Соскучился. Через себя придётся переступить, переварить, простить, чтобы доступ к моему телу опять получил! Ведёт себя как ни в чём не бывало, вообще совести нет, даже на грамм? Насколько хорошо я знаю этого мужчину? Это он сейчас спалился, или раньше тоже налево ходил, а я хавала рассказы о загулявших друзьях, рыбалках и корпоративах?..

Подозрения жгут, желчью оседают на языке вместе с множеством вопросов и обвинений, от которых начинается изжога – слишком много их там, внутри. Протягиваю Маше резинового динозавра, руки дрожат.

– Не надо меня расслаблять, – говорю холодно. Знаю, надо играть, да только актриса из меня хреновая. После другой целовать, после того, как он член в неё засовывал, к себе пускать? Тошнит, как представлю. Всё равно что чужой зубной щёткой пользоваться.

– Ань? – Он разворачивает, держит за плечи, всматривается в глаза, а я в ответ посмотреть не могу. Мерзко так, будто я виновата. Я одна. Словно в дерьмо макнули, и теперь стыдно перед людьми за то, что от меня несёт.

– Я правда очень устала, – говорю, убирая его руки. – Школа ещё на носу… Уже мозг трахать начали, а до первого ещё полторы недели. Так что, прости, но я сейчас способна только чему-то одному отдаваться. Иди уже мойся, да давай ужинать.

Уходит наконец. Без сил опускаюсь на стул, беру дочку на руки, утыкаюсь подбородком в её макушку. Ради тебя справлюсь, солнышко. Буду сильной, переживу. У тебя столько всего впереди! Нам надо дом доделать, где у тебя своя просторная светлая детская будет. И огородик маленький заведём, будем сажать овощи, смотреть, как растут… И Никите сделаем небольшую игровую площадку, чтобы дурь выпускал.

Столько планов впереди! И что, ради одной прошмандовки всё в трубу спускать? Ну, нет. Самое грустное в этом то, что знаю – прощу. По-любому прощу, потому что люблю до сих пор. От того сердце натурально болит.

Дима выходит из ванной с мокрыми приглаженными волосами, в полотенце. Подмигивает Маше, а я смотрю на царапины на его спине. Так и хочется спросить, какие ветки так ровно царапают, но зачем? Чтобы снова унизил меня своей ложью? Обойдусь. И так уже нахлебалась, а ещё и часа не прошло, как он вернулся.

Кусок в горло не лезет. Кормлю Машу, которая сидит в стульчике рядом, и радуюсь, что можно отвлекаться на неё. Дима увлечённо рассказывает о поездке.

– И, прикинь, трое оказались из Нижнего!

– Трое? – приподнимаю бровь. Давай, добивай уже.

– Да. Саня, Костя и Давид.

Выдыхаю, чтобы перестать дышать после небрежного:

– Ещё Рита, но мы с ней почти не общались, так что…

– Я смотрела, у вас там немало красивых девушек было. – Отвечаю, подцепляя половинку помидора черри. Маша елозит в стульчике, приходится отложить свою вилку и взяться за её ложку. С утра я вообще толком не ела.

– Было, да, – хмыкает Дима. – Но зачем они мне? Я туда не романы крутить ехал.

– Конечно, – отвечаю ехидно.

– Эй, ты что, ревнуешь?

– Я? Да нет, ты что. Я же знаю, что ты у меня самый верный. – Елейно улыбаюсь, Он кивает, даже не моргнув!

– Я дома! – кричит Никита, хлопая дверью. Половина девятого. Отлично. Начинаю убирать тарелки со стола, время накрывать чай, хотя хочется допить вино. Желательно в одиночестве. Желательно, вообще на необитаемом острове.

– Руки сначала помой! – одёргиваю сына, когда он тянется к утиной ноге. Демонстративно выдохнув и закатив глаза, он идёт на кухню.

– Так, я не понял, это что за реакция? Тебе мама во сколько прийти сказала? Ты почему опоздал и не предупредил?

– Она уже нажаловалась, да? Ну, пришёл бы я вовремя, и что? Вы всё равно без меня поели!

– А если бы не ели? Если бы сидели и ждали? Как бы ты себя чувствовал, зная, что три человека голодные сидят?

– Но вы же поели.

Бессмысленный спор. Я отношу тарелки, пока Дима пытается играть в воспитателя. Увы и ах, милый, сын уже не прислушивается к нам. Сейчас мы для него кто угодно, только не авторитет…

Маша с трудом засыпает – к вечеру перевозбудилась, играя с папой. Тру висок, смотрю в окно, слушаю приглушённое бормотание планшета в спальне Никиты. Камень на груди к ночи стал огромным. Перед глазами плывёт, только бы не разрыдаться. Хочется задать один простой вопрос: почему? Почему ты меня предал? Нас обоих предал. Неужели вообще ничего не ёкнуло? Как ты так мог, Дим?..

Никто не зовёт меня лечь спать пораньше. Меня как будто не существует вовсе. Прихожу в спальню спустя час, не меньше. Надеюсь, что Дима спит. Нет. В телефоне. Переписывается с кем-то. Так обидно! Слеза скатывается по щеке, быстро её стираю, спрашиваю сипло:

– С кем это ты на ночь глядя переписываешься?

– А, да это Костян. Просит фотки прислать.

– Утром это сделать нельзя было? – ложусь как можно дальше от него, укрываюсь по плечи и отворачиваюсь к стене.

– Он жене хочет сейчас показать. Если я мешаю, могу пока в гостиной посидеть.

– Как хочешь, – отвечаю равнодушно. Глотаю комок: какой за сегодня? Если эта интрижка выйдет за пределы Валдая, где взять силы и делать вид, что ничего не происходит? Стоит ли наша семья таких жертв?..

Глава 4

Аня

Приближающаяся школа отвлекает от семейной драмы, которую я проживаю двадцать четыре на семь. Снаружи прежняя, а в зеркало смотрю и внутри вою. Он не перестал с ней общаться. Отшучивается, что новые друзья, а сам телефон из рук не выпускает. У нас паролей нет, но я никогда не лезла в чужие вещи и сейчас не собираюсь. Не мазохистка – смотреть, как человек, которого столько лет ценила, уважала, которому доверяла, пишет какие-нибудь сладкие гадости другой. О сексе он уже не говорит, и, если бы не последние дни отпуска, я бы с ума сошла, представляя, как каждую свободную минуту он проводит с другой.

Терпение заканчивается в пятницу, за три дня до начала учебного года. Я уже сто раз перепроверила, всё перепроверила: канцелярия, форма, обувь… Никита вообще никакого участия не принимал, и, кажется, его вообще не волнует школа. В прошлом году учился с удовольствием, в этом, чувствую, мои нервы окончательно помашут рукой. В сотый раз проговорив в голове всё ли купила, выдыхаю. Маша тихо играет на диване, переворачивая большие картонные страницы книжки. Дима рядом, следит, чтобы не упала, и одним глазом, естественно, в телефоне. Получает сообщение и светло улыбается. А меня от этой улыбки псих накрывает.

– Может, расскажешь, что такого весёлого прислали ребята из Валдая, что ты так улыбаешься?

– М? – Дима поднимает глаза. Солнечный луч падает в них, заставляя светиться глубоким синим. – Это Тоха, мемчик прислал. Говорит, Оксана тебе не может дозвониться, хотела на завтра на шашлык позвать. Проверь свой телефон, а то у тебя, кроме школы и родительских чатов, наверное, в голове нет ничего.

Он говорит равнодушно, снова опускает глаза в телефон. Всё происходит в миг: Маша тянется за игрушкой, лежащей на полу, перевешивается через край дивана и… Я успеваю поймать в сантиметре от пола. Дочка плачет – испугалась.

– Ты задрал со своим телефоном! Сложно за ребёнком последить?!

Покачиваю Машу, постепенно она успокаивается, обнимает ручонками, горько всхлипывает. Злость так и клокочет, выцарапать бы глаза мудаку!

– Ну, ты же успела. – Он ещё и беззаботно улыбается! Меня начинает потряхивать. Кажется, Дима понял, что перегнул палку. Встаёт, подходит и протягивает руки: – Прости. Правда, прости, давай её мне.

– Телефон свой в руки бери, – отвечаю, а саму так и колотит. – У тебя теперь там и друзья, и семья, видимо!

– Ладно тебе. – Дима нервно смеётся, осторожно забирает Машу. – Вот моя семья. А там друзья. Просто пока воспоминания свежие, постоянно обсуждаем. Прости, увлёкся.

– Ты как приехал, только и делаешь, что обсуждаешь, – не могу удержаться. Начинает нести со страшной скоростью. – Может, поделишься, что же там такого интересного?

– Жизнь там, Ань! Там – жизнь! – внезапно взрывается он. – Там люди разные, и темы разные, а не только про школу, коммуналку и счета за кредиты! Там люди книги читают, фильмы смотрят, есть о чём поговорить! А тут только деньги и проблемы, проблемы и деньги! Да я уже дни считаю, чтобы с отпуска на работу выйти и твою кислую рожу не видеть!

Меня как будто наотмашь хлещут. Не знаю, как до сих пор на ногах стою, так и рухнула бы. Маша куксится и начинает кривить рот, собирается заплакать. Я пытаюсь сделать вдох, но не получается – лёгкие слиплись. Беспомощно открываю и закрываю рот, смотрю на Диму во все глаза. Он, явно поняв, что перегнул палку, смягчается.

– Ань, ты после Машиного рождения изменилась. Я понимаю, она у нас не всегда подарок, понимаю, что тебе тяжело, но и мне тоже, пойми. Я из работы не вылезаю, чтобы у вас всё было, а ты мне постоянно про распродажи и экономию талдычишь. Тебе денег мало?

Отказываюсь верить в то, что слышу. Это не может Дима говорить, не мне! Но если говорит, значит, всё правда? Значит, я виновата в том, что он изменил? В измене всегда виноваты двое…

– Что плохого в экономии? Я ведь не в секонд-хэндах одежду покупаю, продукты всегда качественные, просто жду скидку. Другой муж бы похвалил, а не осуждал.

– Я не хочу слушать, как ты купила стейки в Метро с тридцати процентной скидкой. – Дима вздыхает, трёт глаза пальцами. Машу крепче к себе прижимает, целует в висок. – Я хочу свою жену обратно, Ань. А не тень от неё. У тебя глаза перестали гореть.

– А у неё, значит, горят, да? – выплёвываю горько. Внутри пусто, ничего нет. Я потом пойму, потом всё осознаю, а сейчас в голове белый шум. Дима вздрагивает, смотрит поверх дочкиной светлой макушки. Мне вдруг становится всё равно на ответ. Забираю Машу и бреду в нашу спальню. Чувствую себя дряхлой, постаревшей сразу на пятьдесят лет, если не больше.

– У кого «её», Ань? Что ты несёшь? – летит в спину. Не останавливаюсь. Вхожу в спальню, растерянно оглядываюсь – что тут забыла? Маша, как чувствует, – притихла, крепко держится кулачками за мои волосы. Роскошные, моя гордость. Дима так любит их расчёсывать, между пальцев перебирать. Натуральные, медовые, как я за ними ухаживаю! Для него больше, сама бы давно постриглась, потому что достали. Но ему нравится… Разворачиваюсь, в дверях сталкиваюсь с Димой. Перегородил проход, смотрит пристально.

– Что ты несёшь? Совсем рассудком тронулась? Где я, и где другие женщины?! Тебе вообще не стыдно такие вещи говорить? Меня подозревать? Когда мне изменять?! Я из дома сразу домой!

Лучшая защита – это нападение, всегда это знала. Мозг оцепенел, даже думать нормально не могу. Равнодушно пожимаю плечами: не хватало ещё что-то доказывать. Рассказывать, как по фотографиям шарилась, искала подтверждение его измене? Боже, как жалко это звучит и выглядит со стороны! Вскидываю подбородок, глаза в глаза.

– Пусть это останется на твоей совести. Дай пройти, Маше надо подгузник поменять.

– Сначала напридумывает себе, потом обижается, – ворчит Дима. Когда я возвращаюсь и спускаю дочку с рук, обнимает, заставляет на себя посмотреть, придержав за подбородок. – Ань, ты удивительная, потрясающая женщина. Просто сейчас у нас сложный период, который надо пережить. Хочешь, няню наймём? Начнёшь снова заказы брать, из дома выберешься.

Зачем он это говорит, если на самом деле изменяет? Вдруг я сама себя обманула? Были ли те фотографии, где он с той Ритой целуется? Может, мне показалось? Может, они правда просто друзья? Это же Дима, он не такой.

Или я просто очень рада обманываться.

– Ты же знаешь, что сейчас не до няни. Машу в сад отдадим, тогда выйду.

Вечером проверяю профили Диминых друзей, и правда – тех фотографий нет. Только у Риты тоже многие пропали. Совпадение? Конечно. И что теперь, на горячем его ловить, или всё-таки сделать вид, что ничего не знаю?..

Оба старательно делаем вид, что ссоры не было. Когда ночью Дима обнимает и утыкается носом в волосы, даже не отодвигаюсь. Надо самой меняться, чтобы мужа в семью вернуть.

На следующий день мы едем к друзьям. У них за городом большой дом, наш новый рядом, на той же улице. Антон Савойский – успешный адвокат, его жена Оксана – ландшафтный дизайнер. Мы уже десять лет дружим, ни тайн, ни секретов. Как мне казалось.

Пока Маша спит в коляске, а мужчины возятся с шашлыком, мы с Оксаной прогуливаемся по большому саду. Не удержалась: рассказала ей обо всём. Подруга ошарашила равнодушным:

– И что? Все изменяют, кто-то раньше, кто-то позже. На Антона посмотри. Думаешь, он член в штанах держит, когда девки из трусов выпрыгивают? Да хрен там! Я его когда на первой измене поймала, услышала: Или терпи, или разводимся. Я на моногамию не подписывался. Тебя люблю, а это – другое.

– Ты серьёзно сейчас?

Смотрю через сад на Антона. Он, конечно, красивый, этого не отнять. А ещё харизматичный и пахнет большими деньгами. Улыбка обаятельная, глаза зелёные, опушённые густыми ресницами. Конечно, тут многие бы повелись, но я никогда не думала, что у них с Оксаной такие отношения…

– Конечно, серьёзно. Знаешь, что скажу: хороший левак укрепляет брак. Это я по нам знаю. Антон когда с очередной девицей накувыркается, приходит домой, как кот, сметаны обожравшийся. И я такая же.

– В смысле?

– В прямом, Ань. Взрослей уже. Говорю: все изменяют. Или ты думаешь, я сижу и спокойно смотрю, как мой благоверный в рот очередной дурочке даёт? Мой тебе совет: найди любовника. И волки будут сыты, и яйца целы. Семья не развалится. Ну, это только если ты на самом деле хочешь семью сохранить.

Хочу. Очень хочу, но это точно не мой выход. Пора взрослеть, так Оксана говорит, да? Я предпочту свои розовые очки, пусть и покрытые трещинами, циничной маске заядлого сварщика. Смотрю, как хохочет Антон, одной рукой обнимая Оксану, как вторит ему Дима, пересказывая что-то невероятно смешное из поездки, и чувствую себя чужой среди этих людей.

Вечереет. Между деревьев загораются круглые фонарики. Неторопливо иду с коляской по дорожке, Машуля не хочет опять засыпать, смотрит огромными глазками, тихо кряхтит, но на руки пока не просится, поэтому наслаждаюсь тишиной и покоем. До сих пор не могу в голове уложить измены в семье друзей. Ни грамма фальши в них не увидела, как ни присматривалась весь день. Глаза у обоих светятся, когда друг на друга смотрят.

– Я тоже, – слышу голос мужа. Останавливаюсь у невысокой плакучей ивы, за длинными тонкими ветками подсвеченный фонариками виднеется силуэт Димы. И его низкий, глубокий голос, таким тоном не говорят о работе.

– Котёнок, потерпи. В понедельник уже отпуск закончится, увидимся. Ну, ты чего, Рит? Нет. Нет, это ты послушай: я уже не раз говорил, что не уйду из семьи. Не начинай, а. Так, всё. Послезавтра поговорим, такие разговоры по телефону не решаются.

Я хочу раствориться в воздухе, исчезнуть, но Маша резко выгибается и громко кряхтит. Нет смысла прятаться. Выхожу из-за дерева и в упор сморю на растерявшегося мужа.

– Значит, я себе всё выдумала?

Глава 5

Дима

Тотальный кабздец. Идиот, так глупо спалиться! Аня смотрит с презрением, которое невозможно подделать. Самому с себя становится тошно.

– Ань, это… – понимаю, что всё, что скажу дальше, будет полнейшей хренью. Только сильнее самого себя зарою.

– Это та, у которой глаза горят. Рита.

Вздрагиваю. Она реально уже всё знает? Когда только успела? Попросил же друзей всё удалить с Риткой!

Мы познакомились в волонтёрском чате, за полгода до поездки. Ироничная, остроумная, яркая – даже через аватарку с простой лисой чувствовался секс. Он от неё волнами исходил. Сперва это был даже не флирт: лёгкое прощупывание границ друг друга. Я не скрывал, что женат, что дочка недавно родилась, и сын подросток. Она меня младше на двенадцать лет и замужем ещё не была. Ничего серьёзного, простая переписка. Я её вообще не брал в расчёт, да и Ане изменять не собирался.

Она у меня… хорошая. Да, именно хорошая. Когда-то невероятной была, особенной, но со временем обабилась, что ли. Фигура прежняя, лицо гладкое, а в голове бытом насрано. Раньше на любую тему говорить могли, а теперь только учёба Никиты и болячки Маши. Нет, я детей люблю, оба желанные. Машуля так вообще подарок, только операцию сделаем… Страшно об этом думать, поэтому стараюсь думать меньше. Не понимаю, почему у Ани вечно времени нет: на деньги не жалуемся, у меня доход хороший, своя грузоперевозочная компания. Не самая большая по меркам столицы, но с приличным заработком. Аня рогом упёрлась с няней, а ведь она бы её разгрузила, ещё как! Но раз хочет долбаться сама, кто я такой, чтобы мешать? Надо было сходу настоять, сейчас не было бы никаких проблем…

Сам не понял, как сильно начал от неё уставать. Как секс пресным стал, хоть весь арсенал игрушек из заветной коробки используй. Как наши вечера свелись к молчанию или скучному обсуждению новой распродажи. Как, как, как… Всё не за один день произошло. Оглядываюсь и не могу понять, когда жена вообще волновать перестала. И тут Рита.

Ждал поездки так, как не ждут амнистии. Мы напрямую ни разу не говорили о сексе, но от намёков стояк ходить мешал. У нас из-за этого с Аней несколько раз такие бурные ночки были, что кровать ходуном ходила, благо, Машка крепко по ночам спит, а спальня Никиты далеко. Я ждал встречи, как мальчишка, хотя скоро сорокет стукнет. Дождался.

Рита оказалась ураганом. Нет, разрушительным тайфуном в постели. Не про любовь тут совершенно, а про звериное, инстинктивное. Мы в первую же ночь в один номер заселились, больше толком не расставались. Любая свободная минута – зажимались по углам, как подростки. Адреналин кипел. Границы я обозначил сходу чёткие: жена и дети на первом месте, ничего сверх того, что имеем сейчас, не будет. Рита поняла, приняла и… В первый же вечер, как домой вернулись, написала. Каюсь, не сдержался. Захотелось ещё тех эмоций хлебнуть. Только смотрю сейчас на Аню, на коляску, в которой Маша спит, а внутри всё сжимается. Это залёт, рядовой. Это охереть какой залёт.

– Ань, это… – понимаю, что мямлю, как баран, но тупо ничего умного в голову сходу не идёт.

Она горько качает головой, словно ничего особо от меня и не ждала. Бьёт по самолюбию капец как. Со счетов уже списала, да? Шаг, ещё один подхожу и беру за локоть. Морщится – невольно сжал слишком крепко. Волнуюсь, нервничаю.

– Это не то… Нет, это то… Ань, вы важнее. Вы для меня во всём важнее.

– В качестве кого? – спрашивает она пугающе сухим голосом. – Посудомойки, прачки, поварихи?

– Нет, конечно, что ты начинаешь.

– Я не начинаю, Дим. Я заканчиваю. Нравится там, где секс хороший? Иди туда, держать не буду.

– Никуда я не собираюсь уходить! – даже представить себя без семьи страшно. Как с обрыва в море – в желудке становится пусто. Понижаю голос, заглядываю в глаза. – Анют, я понимаю, что виноват. Но я клянусь, что это был первый и последний раз! Никогда больше не повторится! Вы для меня важнее всего!

– Ты сам-то в это веришь? – С трудом её узнаю. Столько боли в глазах, что самому больно.

– Верю. Верю, что мы с этим справимся. Хочешь, к психологу пойдём, только давай не будем с плеча рубить.

Она убирает мою руку с локтя, грустно улыбается. Ну же, Ань, прости дурака, бес попутал! Ты правда нужна мне. Куда я без семьи?..

– Один шанс, Дим. Только один, больше не будет, – говорит она устало. Уходит. Тихо шелестит гравий под колёсами коляски. Выдыхаю. Кажется пронесло. Остаток вечера Аня молчит или отвечает односложно, но Тоха и Олеся уже подпили, особо внимания не обращают, громко хохочут, перебивают друг друга, рассказывая о недавней поездке в Тайланд. У них, конечно, семья странная – знаю, что Тоха налево ходит только в путь. И Олеся понимает и принимает. Гармония, наверное, только детей у них нет. Может, поэтому и разнообразили так свою жизнь.

Я никогда Тохе не завидовал, осуждал даже. Если бы Олеся не знала, нашей дружбе давно пришёл бы конец… Моралофаг хренов. Сам теперь таким стал. Не холодно теперь на вершине своих моральных устоев? Кошусь на Аню: спина ровная, взгляд в одну точку, бокал в руке второй за вечер. А что бы я чувствовал, если бы она изменила? Бред. Аня на такое не способна. Да и не надо ей это, она в семье и детях, не про аргентинские страсти.

Обратно возвращаемся в тишине. Аня отвернулась к окну, Маша ёрзет в кресле. Дома тоже молчание. Никита зевает, выбирается из своей берлоги, спрашивает, как отдохнули. Высокий стал, мне уже по плечо, ещё немного, и перерастёт Аню. Что бы сказал, узнав о моей измене? Счёл бы предателем? Боюсь даже представлять, как бы отреагировал – возраст непредсказуемый.

– Спасибо, – говорю тихо, когда Аня, накупав и уложив Машу, переодевается в пижаму. Мягкую такую, флисовую. Когда-то в шёлковых спала. Да и хер с ними. Жизнь на месте не стоит, глупо думать, что та яркость может вернуться.

– За что? – Она поворачивается, застёгивает пуговицы. – Думаешь, я простила? Будем жить как раньше? – Достаёт из шкафа плед и подушку, кладёт на кровать. – Спишь в гостиной.

– Серьёзно? – сперва возмущаюсь, но быстро себя осаживаю: это минимальное наказание, которое я заслужил. Забираю, выхожу из спальни. Диван у нас удобный, большой. Немного потерплю. Аня долго злиться не умеет, простит.

Воскресенье проходит в суете: едем в гипер, на неделю закупаемся едой. Потом предлагаю отвезти детей в аквапарк, Аня не возражает. И к вечеру даже начинает разговаривать, хоть и сквозь зубы. Жизнь налаживается.

Рабочая неделя начинается как всегда с сотни поставленных задач, которые надо решить. Просмотр документов, совещание с логистами – врываюсь в работу с отпуска и не замечаю, как полдня пролетает. В офисе вечная суета, обожаю этот гул, как звук исправно работающего мотора. Плох тот начальник, который не может уйти в отпуск и оставить дело на подчинённых. У меня в этом плане всё в порядке, зам – Паша – отработал на все сто. Лёгок на помине: заходит, присаживается на край стола.

– Ну, что, большой босс, как отдохнул? – Он поигрывает бровями. Про переписку с Ритой ему рассказывал. Пашка – вольная птица, ни детей, ни плетей. В отношения не лезет, до тридцати четырёх умудрился дожить без единого штампа в паспорте. Странно, как Пашка умудряется постоянно выходить сухим из воды: несколько раз с замужними мутил, как-то даже из квартиры в одних трусах через балкон убегал. Женщин покоряет искренней улыбкой и прищуром ярко-голубых глаз. И небрежно уложенные волосы соломенного цвета привлекают, как светофор.

– Хорошо отдохнул, – вздыхаю и откидываюсь в кресле. – Только Аня обо всём узнала.

– Уже?! – Пашка таращит глаза. – Как? Когда?!

– Да хер его знает… – тру шею, смотрю на телефон. Рита пока не писала. Надо бы самому написать и сказать, что всё кончено. – Кто-то фотки по ходу выложил, а она запалила.

– Ну, ты даёшь! Кто же так изменяет? – фыркает Пашка. – Судя по тому, что ты не особо расстроен, она простила?

– Сказала, что даёт один шанс. – Морщусь. Здесь, вдали от её взгляда, всё кажется проще. Гроза прошла мимо.-

– Считай, уже простила. Выдыхай, бобёр.

– Пытаюсь, – усмехаюсь. – Надо Рите написать, но рука не поднимается.

– Хороша, да?

– Слишком. – Поднимаю глаза к потолку, выдыхаю, вспоминая. – Охуенная.

– Жду подробностей.

– Да какие там подробности? Давно секса не было, подрочить хочешь?

– Слушай, ну, ты говорил, что она гимнастикой занималась. Как там с растяжкой? – Пашка ведёт бровями, сжимает кулак и несколько раз с силой ударяет по нему ладонью. – Новые позы попробовал? Расширил горизонты?

– Расширил. Вертелась так, что член дымился.

– Помню, была у меня циркачка… – мечтательно тянет Пашка. Экран телефона светится – Рита написала. Беру не сразу. Думаю, что сказать. Как. Реально сейчас кину?

Привет. Не отвлекаю?

– И что, погулял и хватит?

Надо поговорить.

Всё. Написал, выдохнул. Скажу, что жена узнала и теперь надо расстаться.

Лично, или по телефону скажешь, что всё?

Жена узнала.

И?

– Ладно, не буду мешать. – Пашка отрывает задницу от стола и уходит. Смотрю на телефон, вздыхаю. Набираю Риту.

– Надо же, а я думала, духу не хватит позвонить.

У неё даже голос бархатный, с хрипотцой. От него по спине мурашки и кровь загорается.

– Я не хочу терять семью, – говорю как есть.

– Понимаю. Обратно под крыло к своей наседке залез. Там тепло, уютно. – Так и сочится сарказмом. Чувствую себя мальчишкой, которого взрослые пацаны гнобят. Неприятное чувство. – Ладно, поиграли и хватит.

– Подожди. – Морщусь. Щипаю переносицу, подбирая слова. – Рит, я не хочу всё заканчивать.

Глава 6

Аня

Странное чувство: когда жизнь не изменилась снаружи, но внутри больше ничего нет. Пусто там. Я почти перестала спать. Ночами лежу, прислушиваюсь к Машиному дыханию и глотаю горечь. Почему он так поступил? Устал. А я не устала! Мы так дочку ждали… Дима не отходил, пылинки сдувал, и после рождения не изменился. Выходит, изменилась я. Перестала возбуждать. Как же наивно было думать, что он будет любить вечно! Самое смешное, что он всегда говорил, что любит сильнее, и я соглашалась. Чувствовала себя с ним, как за каменной стеной, именно с ним поняла, что значит это выражение. Что бы ни происходило в моей жизни, он всегда был рядом, поддерживал. Мы друг друга поддерживали. Когда умерли, один за другим, мои бабушка и дедушки, а потом ушёл его папа. Когда его сократили, а Никита сломал ногу и мне пришлось отказаться от серии выгодных предложений в Сочи, чтобы сидеть с ним. Когда нам объявили Машин диагноз…

Глаза давно сухие, как один раз поплакала, так больше ни слезинки не проронила. Зачем? Себя, бедную-несчастную, жалеть? Я скорее не себя жалею, а то, что пропустила, не доглядела, не додала… Жру себя, ругаю, умом понимая, что нельзя так. Когда всё только на себя взвалить, а его оправдывать нельзя. Сказал, что не хочет семью терять, но ведь и правда хороший отец. Не знаю, что у нас дальше будет, пока не представляю, как просто за руку взять, не то чтобы в постель лечь. Он теперь будет сравнивать? Насколько она лучше?

Как не думать, не представлять его с ней? Это что, взрыв гормонов? Оксана сказала про хороший левак, и что, теперь наш брак стал крепче? Да ни фига подобного!

Верчусь на кровати ужом, в пот бросает. По ночам температура скачет, и сердце бьётся глухо. Провериться бы, всё-таки не двадцать, могут и сердечные болячки вылезти. Постукиваю кулаком по груди: болит там внутри. Виновата. Так и слышу, как бабушки у подъезда сочувствуют. Головой качают, а сами кости перемывают, мол, такая хорошая семья была… Да она бы на себя в зеркало посмотрела… Ушёл к молодой…

Никуда не ушёл! А нужен ли такой? Как надо себя не уважать, чтобы обратно принять? Сажусь, стискиваю голову в ладонях. Ему как с гуся вода. Ходит, улыбается, с Машей занимается. Как не случилось ничего. На вопрос Никиты, почему в гостиной спит, рассмеялся и сказал, что немного с мамой поругался, и порой мужику полезно отдельно поспать. В качестве профилактики. Пригорело у меня с этих слов, конечно. Сдержалась.

Первое сентября уже завтра. Сын в шестой класс идёт, линейки нет, до школы три минуты, вести не надо. На цветы и подарок учительнице деньги сданы, новенькие тетрадки, стопятьсот ручек, пенал взамен старого, хорошего, потому что «ма, он отстой» – всё куплено. Рубашка наглажена, ботинки начищены. Знаю, что вернётся растрёпанным, помятым. Заранее готовлюсь к нытью и крикам. Но точно не готова утром услышать:

– Ма, я не пойду. Чё я там забыл?

– Вставай, – говорю со вздохом. Благо, Маша ещё спит. Тяну одеяло, Никита с силой тянет обратно, отворачивается к стене.

– Ма, отвали! Я сказал, что не пойду!

Отвали – это что-то новое. Срываю одеяло, смотрю на скрюченную фигуру. Вытянулся за лето, то ли ещё будет. Надо кровать новую покупать…

– Вставай и иди умываться. До девятого класса доучишься, потом можешь уходить.

– Серьёзно? – Сын моментально просыпается. Садится, глаза таращит. – Ты разрешишь не идти в одиннадцатый?

– А почему это меня должно волновать? Это твоя жизнь. Захочешь – пойдёшь, не захочешь – твоё дело. Иди в ПТУ, иди на работу.

Пожимаю плечами. Конечно же хочу, чтобы сын получил высшее образование. Чтобы стал хорошим специалистом. Но конкретно сейчас понимаю, что это реально его жизнь. И свои хотелки в него не вложишь. Мне родители вложили, и что с того? Это они хотели, чтобы я на переводчика отучилась. Это они воспитывали так, чтобы до свадьбы ни-ни. Это они показывали мой красный диплом и золотую медаль из школы друзьям. Что в итоге? Ни дня по специальности, куча комплексов, вбитые с детства установки, что женщина всем должна. Нет. Дочку буду не так воспитывать. А сын пусть ищет себя. У него папа есть для того, чтобы показать, как надо. Например, как предателем стать в один момент.

Морщусь, выходя из детской. Даже сейчас Дима не проснулся – у него будильник через полчаса сработает. Спит на диване, одна рука на пол свесилась. Чёрные волосы растрепались, длинные прямые ресницы трепещут. Как я люблю смотреть на него спящего! Любила. Это зрелище перестало быть эксклюзивным.

На кухне как всегда лёгкий срач: в раковине посуда, на разделочной доске крошки – кто-то ел ночью. Знаю даже кто. Небрежно брошенное на стол полотенце. Машинально всё убираю, когда сын выползает из ванной и широко зевает. Растрёпанный. Какой он всё-таки ещё ребёнок!

– Ма, у нас во сколько урок?

– Сам не запомнил? Три раза сказала.

– Ну, у меня же ты есть. – Он улыбается Диминой улыбкой. Таким же обаятельным будет. Надеюсь, что не таким неверным. Перестань переносить обиду мужа на сына!

– В девять, – говорю, смягчаясь.

– А зачем ты тогда меня в семь разбудила?!

– Уже без двадцати восемь. Ты сорок минут только с кровати вставал. – Ставлю на стол овсяную кашу с малиной и чай.

– Мама, ты – жестокая женщина! – с чувством произносит Никита и падает на стул.

– Подтверждаю. Наша мама – очень жестокая женщина, – с улыбкой говорит Дима, входя на кухню.

В одних голубых семейных трусах в клетку, такой же растрёпанный, как сын. Они слишком похожи: те же чёрные волосы, те же синие глаза. Помню, когда блондинка-Маша родилась, свекровь пыталась слух пустить, что я нагуляла. Дима тогда так громко смеялся. Пресёк все слухи, демонстративно (с моего согласия и почти с моей подачи) сделал тест ДНК и маме под нос подсунул. Родня заткнулась. Правда, свекровь нет-нет да и упрекнёт, что родила Машу поздно, поэтому с пороком. А вот родила бы раньше-е… Как будто мы не пытались.

– И почему я жестокая? – спрашиваю сухо. Почти взяла его чашку, но вовремя останавливаюсь. Наливаю чай себе, сажусь напротив.

– До сих пор папу не простила! – авторитетно заявляет Никита и с шумом прихлёбывает из кружки. Я давлюсь чаем. – Он спит на диване, а ты там одна, на огромной кровати! Тебе должно быть стыдно, ма. Что бы папа ни сделал, он заслуживает вернуться на удобную кровать.

Выдох. Вдох. Дима отводит глаза: хоть на это совести хватает.

– Ага, – говорю медленно. – Значит, я жестокая, потому что папа совершил ошибку, а я не прощаю? А разве человек, который совершил ошибку, не жестокий по отношению к другим людям?

– Ну, он же не убил кого-то. И если обидел, то, наверное, уже попросил прощения. Ты попросил, па?

– Конечно. – Дима проникновенно смотрит на меня. Так хочется, чтобы это было правдой! Чтобы искренне раскаялся. Только слов о прощении я после того вечера не слышала, ни одного. Мы оба сделали вид, что ничего не произошло. Надо было дожимать, но момент упущен. После драки кулаками не машут.

– Видимо, плохо просил, – язвлю, отворачиваясь.

Ненавижу себя за то, что хочется простить. Чтобы как прежде стало, легко и просто. Пусть моя жизнь вернётся! Как другие прощают измену и живут с этим? Бабушка моя от дедушки три раза уходила. Рожала дочку и уходила, потом возвращалась. Через два года рожала и снова уходила. Только в восемьдесят призналась, как сильно его возненавидела со временем. Что с сорока лет они не спали в одной постели ни разу, а дедушка завёл шашни с одноклассницей младшей дочки, моей тёти. Как там любит говорить старшее поколение? Раньше разбитую чашку не выбрасывали, а склеивали. Три раза ха! Раньше просто развод клеймом был, а женщины терпели. Бабушка сказала, что, если их рядом похоронят, она будет к нам ночами приходить. Так и лежат на разных концах кладбища… А как счастливо и радостно праздновали золотую свадьбу!

Я себе того же хочу?.. Смотрю на Диму, пытаюсь понять, что чувствую. Не знаю. Там и боль, и обида, и надежда. Там так много всего, что сходу не разобрать. Там глупое женское всепрощение и остатки гордости. Там стыд за себя, глупый. Запустила. Смотрю на ногти – так и не записалась на маникюр.

У Димы пиликает телефон. Я теперь на этот звук как ищейка реагирую. Вскидываю глаза. Он показывает экран:

– Это Пашка. Написал, что не придёт сегодня. Перебрал с партнёрами.

Невольно смотрю: правда Пашка. Это теперь наша реальность? Стану мегерой, которая проверяет телефон и за мужем следит? Не хочу этого. Верните мне мою жизнь, моё доверие!

– Ты поздно? – спрашиваю небрежно, а у самой сердце замирает. Он кивает. Ничего необычного, раньше задерживался часто. И мы часто в офис с Никитой приезжали, сидели допоздна, пока он с логистами вопросы решал. Ничего не изменилось внешне. Для меня изменилось всё.

***

Дима

Пошла третья неделя моей новой жизни. Сам себя не могу узнать. Откуда столько цинизма взялось, или он всегда во мне был?.. Встречи с Ритой редкие, осторожные. Но сколько в них адреналина и страсти! Никогда не было такого, никогда и ни с кем. Башка нахер съехала и чердак свистит. Дети, жена, работа – всё неважным становится, когда Рита рядом. Она не удивительная-поразительная-горячая. Она всем стала. Сходу. Глупо сравнивать любовь к женщине и к детям. Любовь – она разная бывает. И моя к Рите полыхает, а к Ане ровно светилась. Рассудка напрочь лишился. Иногда смотрю на неё и банально слёзы на глазах: так много внутри. Глупо, тупо, жалко. На самом деле влюбился?

Жду, что попустит. Рад, что Аня к телу не подпускает – не встал бы банально. Домой прихожу и обратно тянет. Не каждый день видимся, и времени всего час или два. Мало этого. Мне мало. В редкие просветы благоразумия мудаком себя чувствую. Нахера остался? Мог же сразу уйти. Ради детей, чтобы Ане проще было? Так не особо помогаю, не дурак, понимаю это.

Ошейник на шее стягивается сильнее, путаюсь в собственном вранье. Пашка говорит, что всё норм. Тоха бы тоже поддержал. А Аня что? Не чужой человек, родная. Но… Как сестра. Член семьи. Отпустить не могу, жить вместе устал. Мерзко от себя, и только. На одной мерзости и самобичевании будущее не построишь. Как представлю, что впереди годы обмана, тошнить начинает.

Рита другая. Не Аня – их нет смысла сравнивать. Они не как лёд и пламя, они как тёплое и твёрдое: в разных плоскостях вращаются. Скользко раз говорили: не зарекайся?! В пословице про суму, чуму и тюрьму, а у меня про измену. Осуждал, теперь сам сполна хлебаю и остановиться не могу.

Может, сделать так, чтобы Аня снова спалила? Детский сад. Надо сесть и поговорить. Нормально так, серьёзно. Я мужчина, или кто? Определиться уже, выбрать. Риту, где жить заново начал, или Аню, где годы вместе и дети? Сука, что ж так сложно, а?!

Позже. Ещё немного времени, чтобы обдумать. Вдруг выбор неверный? Не хочу семью терять, если ошибся.

Глава 7

Дима

Простыни пахнут чем-то цветочным, из химчистки. К этому запаху почти привык за месяц. Рита лежит на животе, смотрит сквозь ресницы и расслабленно улыбается. Веду кончиками пальцев по позвоночнику, обвожу ямочки, поднимаюсь обратно. Надо собираться, но как не хочется!

– Может, ещё на час продлим? – спрашивает она тихо. Эти моменты оба не любим: когда расставаться надо. Опостылело прятаться. Как люди живут на две семьи? У меня не получается. Дома ад начинается, мой собственный. Когда на Аню смотрю, на её губы, вечно поджатые. Чувствую её взгляд на себе, обвиняющий. И продолжаю, мать твою, продолжаю изменять! Рита больше о том, чтобы из семьи ушёл, не говорит, но понимаю – её тоже надолго не хватит. Да и кому бы на её месте понравилось так жить? Ей двадцать пять, от мужиков отбоя нет, иногда не понимаю, что вообще во мне нашла. Не верю своему счастью. Или наоборот – худшему, что в жизни случалось…

Смотрю на часы: шесть. Домой стараюсь возвращаться в семь, но иногда задерживаюсь. Только по работе, ни разу с Ритой. Может, и правда продлить?

– Мить, – она касается губ, ловлю ими пальцы, – почему ты такой красивый?

Фыркаю. Нашла красоту. Хотя льстит, конечно, когда она говорит о моей внешности. В тридцать семь уверенности в себе уже поубавилось, а Рита словно свежую кровь вливает.

– Такие глаза синие, – продолжает она, придвигаясь ближе. Улыбается, обводит брови. – Ты знаешь, что у тебя вообще седых волос нет?

– Пока нет, скоро появятся. – Глажу её талию, веду по рёбрам вверх. – Буду нравится, когда поседею?

– Будешь. Тебе пойдёт.

Какая у неё улыбка всё-таки! Яркая, всё вокруг освещает. Веснушки уже бледнеть начали, скоро часть скроется до следующего лета. Мы будем вместе следующим летом? И через год, два, десять, когда на самом деле поседею?.. Обнимаю порывисто, сжимаю крепко – не отдам. Не хочу представлять, что дальше без неё жизнь будет. Размеренная, привычная. Но без неё. Это как слепому дать прозреть, а потом снова отнять зрение. В номер звонят. Не отпуская Риту, снимаю трубку. Говорю:

– Ещё на час продлеваем.

Нельзя вечно на двух стульях сидеть, надо решать. Прямо здесь и сейчас понял, кого выбрал. Какое будущее. Рядом с Ритой. Надолго или нет – время покажет, но Аню обманывать больше не могу. Она поймёт, должна понять, что так обоим лучше будет.

– Ты пустишь меня к себе? – спрашиваю тихо. Рита поднимает голову, хмурится.

– Ты о чём?

– Если я уйду, пустишь к себе, или мне лучше пока квартиру снять? Если что, я пойму, всё-таки мы не так долго знакомы, чтобы съезжаться…

– Мить, ты серьёзно сейчас? – Она садится, смотрит сверху вниз. – Серьёзно уйдёшь?

– Уйду. – Тоже сажусь. – Даже если с тобой потом расстанемся, с Аней уже жить не смогу. Рано или поздно это бы случилось.

– Ты бы ушёл, потому что разлюбил?

– Знаешь, не в любви дело. Наверное, не ушёл бы, может, даже не задумывался бы, что с жизнью не так. Жили бы два несчастных человека.

– А ты сейчас счастлив? – Рита заглядывает в глаза.

– А ты как думаешь? – сгребаю в охапку и целую. Сладкая, нежная, моя.

Домой приезжаю поздно. Аня ни разу не звонила, хотя раньше бы, конечно, набрала хоть раз, чтобы узнать, где я. Эта тишина говорит больше сотни звонков и сообщений. Никто меня не встречает, свет нигде не горит, только на кухне. Дети спят. Аня сидит за столом, перед ней полная чашка кофе. Взгляд пустой. Даже не поднимает, когда вхожу. Сажусь напротив. Она смотрит на меня, глаза пустые. Дрожь пробирает. Беру её за руки. Ледяные. Не могу найти нужные слова, они все разом кончились. Мы пятнадцать лет вместе прожили, это не вычеркнуть из памяти. И дети… Сжимаю руки сильнее, а у самого губы дрожат.

– Я тебе вещи собрала, – говорит Аня безжизненным голосом. – В спальне чемодан. Остальное заберёшь потом. С Никитой тоже сам разговаривать будешь. Объяснять. На развод подам на неделе.

– Ань… – комок в горле размером с футбольный мяч. Так паршиво никогда не было.

– Уходи, Дим. Прямо сейчас уходи. Пожалуйста.

Встаю. Шатает, когда иду в нашу спальню. Уже не нашу. Чемодан лежит на кровати, внутрь нет смысла заглядывать: если собирала Аня, там будет всё необходимое, от носков и трусов до галстука. Выхожу, Аня до сих пор сидит за столом, не двигается. Это всё? Вот так, просто?.. Из дома на улицу, выдохнуть, поднять глаза на горящее окно. Нет пока чувства, что ушёл, кажется, в командировку уехал. Надо обдумать, осознать, поэтому пока не к Рите еду, снимаю номер. Надо слова подобрать, чтобы сыну объяснить. Благо, Маша маленькая пока.

Дети… Крепче стискиваю ручку чемодана, иду к машине. Спасибо, что Аня не стала закатывать скандал. Расстанемся мирно, обсудим, как платить буду, когда с детьми встречаться. В больницу с Машей в любой момент готов ездить, от обязанностей не отказываюсь. С ипотекой как быть, не понятно. Будем продавать дом, или она захочет себе оставить? Столько вопросов… Решим по мере возникновения, пока надо справиться со странным чувством, когда одновременно тяжело на душе и легко, так, что прыгать хочется.

***

Аня

Ушёл. Выдыхаю и утыкаюсь лбом в чашку. Решение приняла ещё несколько дней назад, когда увидела сообщение в телефоне. Оно всплыло на весь экран, он даже не додумался оповещения отключить. Они до сих пор встречались. И стало так… никак стало. Как разом все чувства отрубило. Смотрела на него, а видела чужака. Годы, перечёркнутые одной изменой, одной женщиной. Особенной, видимо. Он даже не пытался вернуться в спальню, ложился на диван, словно так и надо, а я лежала без сна и представляла, что сделаю, если сейчас войдёт. Мы бы помирились, наверное. Я бы закрыла глаза на измену, стали бы жить как раньше. С виду точно как раньше. Идеальный фасад для окружающих.

Я уже простила, а теперь… Дима сделал свой выбор, и быть второй, ненужной, просто для того, чтобы была, я не собираюсь. Уж что-что, а гордость пока ещё есть. Не собираюсь унижаться, умолять бросить её, не уходить из семьи. Мне такой муж самой не нужен. Папу у детей отнимать не собираюсь, сам пусть решает, как будет с ними общаться.

Дом… Тут всё сложно, ипотека с материнским капиталом, продавать его – целое дело. Надо будет с юристом проконсультироваться. Алименты, надеюсь, трясти не придётся, Дима скупым никогда не был, уверена, что своих детей не обидит.

Собирала его вещи с каменным сердцем. Спасибо, что чувства до сих пор отключены, иначе уже билась бы в истерике, пока складывала его свитера и брюки. Аккуратно, разглаживая складочки, чтобы заломов не было. Складывала и думала: а она также о нём заботиться будет? Готовить вкусняшки, носиться с таблетками и чаем, когда температура тридцать семь и один, отпаивать после похмелья, если с друзьями перебал?.. Будет она, другая, не спать ночами, пока не долетит до другого города и не отпишется, что на месте?

И вот тут накрыло понимание: мне больше не надо это делать! Мне не надо о нём заботиться, как о третьем ребёнке! Не надо подбирать носки с пола в спальне, и разгребать сброшенную в кучу одежду на кресле. Не надо думать, что приготовить на ужин, чем ещё удивить, ведь три дня подряд мы не едим одно и то же. Это то, что называется свобода?..

Налила кофе с этим странным пугающим чувством. Задумалась. Одна с двумя детьми. Толком без работы, с образованием, которое ни разу не пригодилось. Два года дома сижу, куда бежать, что делать? Работу искать надо. Отвлечься. А Машу куда, с кем? Голова кругом.

Он же с ней сейчас. Даже не позвонил, не сказал, что задержится. Я не стала унижаться и названивать. Когда вернулся, всё по виноватому взгляду поняла. И вот теперь сижу одна. С кучей проблем, двумя детьми, ипотекой и без работы. Одна. Ненужная.

Горько выдыхаю. Рыдание рвётся изнутри, затыкаю рот ладонями и трясусь. Сползаю на пол, прислоняюсь к ножке стола и глушу всхлипы. Немного слабости, совсем чуть-чуть, а завтра пытаться сделать вид, что ничего пока не изменилось.

Утро начинается с дикой головной боли и Машиного крика: она проснулась, выбралась из кроватки и вылила на себя воду, стоящую на моей тумбочке. Подскакиваю, как будто на меня эту воду вылили. Дочку на руки, взгляд на часы – шесть. Уснула где-то в три, голова вообще дурная, ничего толком не соображаю. Вчера я выставила мужа за дверь. Смотрю на пустое место на кровати. Он с ней сейчас? Как заставить себя не думать? Как найти к нему злость, если внутри только обида на себя?

Раздеваю Машу, переодеваю в сухое, кладу рядом. Если получится, ещё поспим немножко. Зевая, заходит Никита – удивил. Сегодня воскресенье, в школу не надо.

– А где папа? – спрашивает удивлённо.

– В командировку улетел. В срочную, – отвечаю первое, что приходит в голову.

– Мы же с ним на рыбалку собирались, – уныло тянет сын и падает на кровать с другой стороны от меня и Маши.

Вот почему проснулся так рано. Интересно, Дима вообще вспомнил вчера об этом? Обида за Никиту обжигает необходимой злостью. Обнимаю обоих детей, смотрю в потолок. Ради них всё переживу. Если он их на другую семью променял, Бог ему судьба. Но топтаться по ним не позволю!

Глава 8

Аня

Первые дни без Димы проходят странно. Ничего не изменилось, ощущение, что он на самом деле уехал в командировку. Я даже не переживаю, как отрезало. Совершенно спокойно живу дальше, откладывая подачу заявления на развод. Мы за пять дней ни разу не созвонились и не списались. Очень удобно уйти и сделать вид, что ничего не происходит. Так хочется поделиться с кем-то! Ну, хоть с кем-нибудь! Но оказалось, что за декрет и заботу о Маше я растеряла всех подруг. Мало кому нравится постоянно слушать про больницы и болячки, у меня никого не осталось. Антон и Оксана скорее Димины друзья, да и навряд ли Оксана поймёт. Не было времени остановиться и посмотреть на себя со стороны, и сейчас я понимаю, что жила в вакууме семья-дом, а жизнь проходила мимо дальше. И Дима в этой жизни очень активно участвовал.

– Ма, а папа когда приедет?

Никита спрашивает второй день подряд, а я могу ответить только «Не знаю». Когда он в командировке, сын не пишет и не звонит, чтобы не отвлекать. Но ведь теперь это правило не работает, так?

– Напиши ему. Сейчас можно.

– Уверена? – тянет Никита с сомнением.

– Да, уверена. Напиши, он обязательно ответит.

На самом деле без понятия: ответит или нет. Пытаюсь не думать, чем он занят всё это время, с кем. Хотя понятно и чем, и с кем. Приближается очередная Машина диспансеризация, семь кругов ада по поликлинике, с молитвами, чтобы не пришлось ехать в больницу. Мне надо напомнить, что он обещал быть рядом? Или гордо тащить всё на себе? Обойдётся. Меня бросил, но забивать на детей не позволю.

Вечером, когда наконец наступает тишина, беру листок бумаги и расписываю наше имущество. Всё, до последнего счёта. По-прежнему неясно, что делать с домом. А квартира, в которой мы сейчас живём, оформлена на свекровь. Мысленно мычу, тру виски: как могла об этом забыть? Когда мы разведёмся, она нас отсюда выгонит? С неё станется, ведь отношения у нас не сахар и никогда хорошими не были. По факту всё, что у меня есть – дом с пустыми стенами. Выходит, надо как-то его продавать. Сложно. Придётся проконсультироваться с юристом, сама не справлюсь, а Диму, судя по всему, это не волнует. Скоро за квартиру платить.

Постепенно начинает доходить глубина ямы, в которую Дима уронил нас своим уходом.

Сыну ответить всё же соизволил. Сказал, что вернётся сегодня. Жду, нетерпеливо расхаживая по квартире. Что скажет, что я отвечу?.. Ключ поворачивается в замке, муж заходит, как ни в чём не бывало, с чемоданом. Сердце пропускает удар – решил вернуться? Не понравилось на новом месте? Никита выходит из спальни, серьёзно протягивает руку. У них давно прошли времена обнимашек, теперь сын и мне не позволяет лишний раз коснуться.

– Как съездил? – спрашивает серьёзно. Дима пожимает плечами, отводит глаза. Ну, нет, милый мой, объясняйся сам.

Выразительно смотрю на чемодан. Разувшись, Дима проходит с ним в спальню, кладёт на кровать и говорит:

– Надо ещё вещи взять.

– Собирай. – Прислоняюсь к стене, скрещиваю руки на груди. Больше не собираюсь складочки на брюках наглаживать.

– Что, не поможешь? – криво улыбается.

– Издеваешься? – фыркаю и качаю головой. – Надеюсь, ты не забыл, что двадцать пятого за ипотеку платить, а двадцать шестого с Машей на диспансеризацию.

– Помню, – он открывает шкаф, голос звучит приглушённо. – За ипотеку заплачу, за вами с утра заеду, Пашку предупредил, что весь день не будет.

Интересно, а как Пашка отреагировал на его уход из семьи? С тоской думаю, что у него как раз друзей полно, есть с кем обсудить перемены в жизни. Наверное, его все поддерживают. Может, даже завидуют.

– Ты не консультировался с юристом по поводу раздела имущества? – спрашиваю, уже зная ответ. Нет. Всеми вопросами, связанными с домом, занималась я. И искала, и узнавала про оформление, и проверяла договора… Со счетами тоже я всегда возилась, он, наверное, даже за коммуналку сам не сможет заплатить, если придётся.

– А что тут думать? Дом останется вам, я выплачу остаток ипотеки, там не так много осталось.

– В счёт чего, Дим? В счёт алиментов? – об этом я тоже думала. Я не потяну дом, у меня нет денег на то, чтобы сделать его пригодным для жилья.

– Почему в счёт алиментов? – искренне удивляется он. Даже выглядывает из-за дверцы шкафа. – Я буду вам платить, зачем тебе на алименты подавать? В любом случае, платить буду больше, чем бы тебе присудили алименты. Или ты хочешь ещё и порядок общения с детьми определить?

– Нет, – морщусь. – Мы вроде не звери, не цапаемся. Разведёмся мирно. Только… Скажи, нам надо будет отсюда уехать?

– Зачем? – и снова искреннее удивление. – Это наша квартира, живите тут, пока ипотеку окончательно не погашу. Потом будем думать, что дальше делать. Или ты думаешь, я вас на улицу выгоню?

Так благородно звучит, что хочется смеяться. Да, квартира изначально покупалась в строящемся доме, мы тогда ещё не были женаты, но свекровь всё равно на себя заставила оформить, потому что деньгами помогла. Ну, это она мне так сказала, по факту же всем подругам разнесла: это чтобы я не претендовала ни на что. Будто мне это надо. Мы с Димой сами ремонт тут делали, и живём с самого брака. Когда дом купили, я так мечтала, что наконец моё будет! Никто не придёт попрекать, не посмотрит косо… Интересно, что скажет свекровь, когда узнает, что сыночка загулял? Как рыжую эту примет?

– Предлагаешь просто оставить всё как есть? Счета делить будем?

– Счета? – Дима замирает со свитером в руках. – Ань, а оно тебе надо? Ну, серьёзно. Я доплачу ипотеку, это оформим нотариально. И деньги на детей давать буду. Хочешь поделить несколько сотен тысяч? Оно того стоит?

– Ты и мне алименты платить должен, вообще-то. До трёх лет Маши. – Это я только вчера узнала, пока по сайтам о разводах и разведённых шарилась. Через одну все говорят не верить обещаниям, через две все подают-таки на алименты через время. Смотрю на Диму. Верить? А как ему можно верить?! С другой стороны прав ведь. За дом платить два года ещё, и сумма немаленькая. Оформим, пусть закрывает долг. Детей не обидит, в это очень хочется верить, а на счетах… Ну, лежит там пара миллионов, толку мне с половины? За дом платить в два раза больше.

– Тебе тоже? – он хмыкает. – Надо же.

– Представь себе. Может, всё же есть смысл подать на алименты, да?

– Пап, ты что, опять уезжаешь? – Никита вошёл в спальню без стука. Я отмечаю это машинально, делаю пометку: надо потом поговорить.

– Да, Кит. Уезжаю. – Дима тяжело вздыхает. Садится на кровать и протягивает руку, приглашая сесть рядом. – Я теперь буду жить в другом месте.

– Вы разводитесь? – Никита вдруг злобно смотрит на меня. – Это из-за неё, да? Ты и его достала!

Если бы под дых ударили, не было бы так больно. Хочется сложиться пополам – так резко воздух заканчивается. На глазах выступают слёзы.

– Тон поубавь! – холодно отрезает Дима. – Ты как с матерью разговариваешь?!

– А как с ней разговаривать?! Она только и делает, что запрещает и кричит!

От беспомощности я даже слов подобрать не могу. Вот тебе и целование в жопу, вот тебе и потакание всем капризам: ничто не даёт гарантию, что ты внезапно получишь подростка-монстра.

– Если хочешь, – нахожу наконец в себе силы заговорить, – можешь уйти жить с папой. Уверен, его новая жена будет ласковой и доброй.

Ну, вот, сказала. Обида выплеснулась злобной ревностью, язык бы себе откусить!

– Новая жена? – Никита поворачивается. – Ты что… маме изменил?

Его настроение как флюгер, моментально меняется. Дима снова вздыхает, но отвечает честно:

– Да. Я полюбил другую женщину и ухожу к ней.

– Понятно. – Опустив глаза на свои ладони, Никита молчит. Мы оба ждём взрыв, но его не происходит: сын встаёт и тихо выходит из спальни.

***

Дима

Сын неприятно удивил: когда успел стать таким грубым? Аня говорила – вспоминаю запоздало – а я внимания не обращал. Себя подростком вспоминаю, вроде не таким был. С Аней всё хорошо прошло. Какая она всё-таки мудрая женщина! Надо будет в доме ремонт начать наконец, хватит откладывать. Если потом они туда переедут, не в голых же стенах жить.

– Поговорил? – Рита встречает у порога. Квартира у неё уютная, двухкомнатная. Стены в фотографиях, полно сувениров из разных стран. Она тут сама как экзотическая птичка.

– Да, будем подавать на развод, делить ничего не будем. Дом им, деньги мне. О фирме не стали говорить.

А ведь правда, Аня ни слова о разделе моего дела не сказала. С другой стороны, ей оно зачем? В любом случае, Никите достанется.

– Дом ей? Ты за него платить будешь?

– Конечно. – Даже в голову не приходит, что по-другому может быть.

– Мить, а это не слишком жирно?

– Рит. Давай ты сюда лезть не будешь, ок? – получается резковато, но раздражает, что Рита считает деньги, которые семье оставляю.

– Хорошо, – она дует губы. Притянув к себе, целую, трусь носом.

– Не злись. У нас с тобой свой дом будет. Как ипотеку погашу, новую возьмём, уже для нашей семьи.

– Семьи? Ты не слишком далеко заглядываешь? – откинувшись в кольце рук, она гладит мою шею. Красавица моя невероятная.

– Может быть. Предложения пока не было, но дай для начала развестись.

– И ты позовёшь меня замуж? – потрясённо распахнув глаза, Рита недоверчиво и счастливо улыбается.

Глава 9

Дима

Рядом с Ритой открылось второе дыхание. Я себя лет на десять моложе чувствую, а то и больше, и дело не только в сексе, хотя с ним у нас полный порядок. Чувствую себя молодым, потому что есть желание двигаться дальше, развиваться. Как из болота выполз, в котором тонул, сам этого не понимая. На фирме дела в гору пошли, заключили несколько крупных контрактов на перевозки. Ходим с Ритой в рестораны и театры – забыл, что это всё существует. Она затащила в боулинг, а потом хохотала над моими попытками бросить шар. Смеялась, а я любовался. Даже в кино повела, тут я сто лет не был.

Почему с Аней никуда не ходили? Перестали до рождения Маши. Оба в работе, пересекались вечерами, смотрели какой-нибудь фильм или сериал, и нас всё устраивало. В отпуск ездили втроём, везде с сыном. А когда Маша родилась, вообще не до отпуска особо стало… Надо было выдёргивать её, но теперь-то что говорить. Мы в последнее время и так виделись редко. Не думаю, что многое изменится с моим уходом, тем более, финансовая сторона не изменится.

– Мить, а где мы купим дом? – Рита помешивает сахар в кофе. Я жарю оладушки. Она готовит отвратительно. Так плохо, что это даже смешно. Мне несложно завтрак приготовить, ужинаем из доставки.

– Где ты хочешь? В верхнем городе или нижнем?

– Не знаю. Мне главное, чтобы до работы добираться удобно было.

– Работа дело наживное, сама знаешь.

Оладушек уже горка. Ставлю их перед Ритой, беру сметану.

– Мить, а фигура? – вздыхает Рита, но берёт нижний оладушек и дует на него.

– Хочу тебя раскормить, чтобы больше никто на тебя не смотрел, – говорю, заваривая чай.

– Не дождёшься! И вообще, если на женщину смотрят другие мужчины, значит, она желанна. Неужели тебе не приятно знать, что меня кто-то хочет, но я принадлежу только тебе?

– Хм. – Не могу определиться. С одной стороны, да, приятно. С другой – нахера оно мне надо, чтобы вокруг кобели вились? С третей – звучит так, будто я в себе не уверен, но это не так. Ну, зараза, подловила!

– Вот видишь! – второй оладушек отправляется на её блюдце. – Так что пусть любуются. Кстати, что там с разводом, дату назначили?

– Седьмого, – отвечаю, думая: скорее бы. Никита со мной не разговаривает. Когда прихожу, или в свою комнату уходит, или вовсе из дома. С Машей играем, конечно, но много ты наиграешь с ребёнком, которому ещё двух нет? Аня выглядит так, будто ничего не произошло. Только в глаза почти не смотрит. Месяц прошёл, как ушёл из семьи, даже чуть больше. Судя по тому, что я вижу, у них на самом деле ничего не изменилось. Это радует, потому что чувство вины никто не отменял. Стыдно, что так поступил.