ЭдЭм «До последнего вздоха»

Где встреча – как искра,

а память – как свет.

Где был только взгляд…

и где больше их нет.

– Тесвира Садыгова

Глава 1: Стамбул. Начало

Стамбул. Январь. 1927 год.

Зимой, когда снег укрывал улицы мягким белым покрывалом, а звёзды на ночном небе мерцали особенно ярко, Эмилия часто находила себя у окна. Она стояла там подолгу, вглядываясь в молчаливую пустоту за стеклом, размышляя о жизни, которая ещё ждала её впереди.

Особенно в такие вечера Эмилия любила перебирать старые фотографии, расставленные на полках уютной гостиной. Белоснежный двухэтажный дом с высоким забором стоял в одном из тихих кварталов Галаты окружённый пышным садом, где в летние вечера доносился нежный аромат жасмина и шелест листьев. Дом был поглощён тишиной и покоем, словно сам был отражением её жизни – жизни, наполненной заботой и любовью единственного родного человека.

Её отец был для неё всем: и родителем, и другом, и единственным наставником. С самых первых дней они жили вдвоём, окружённые преданной тишиной дома и заботой немногих, но верных слуг. Их дом хранил память о той, кто покинула этот мир, едва успев подарить ему жизнь. Мать Эмилии, Сафие, ушла в день её рождения – как тихий шёпот, растворившийся в утренней заре. Каждое окно, каждая комната будто впитали её прощальный вздох, оставив после себя лишь тёплые обрывки чувств, которые Эмилия, не зная, как и почему, носила в сердце всю жизнь.

Но помимо их маленького мира существовал ещё один – мир тёти Фатимы. Женщины, что когда-то, поддавшись велению сердца, покинула родную землю, последовав за своим возлюбленным Османом, выйдя за него замуж.

Фатима вышла за него, едва ей исполнилось девятнадцать. Он был старше, сдержанный, говоривший на ломаном английском и носивший всегда идеально выглаженные костюмы.

Когда его назначили на должность при турецком консульстве в Лондоне, она не колебалась – собрала вещи и уехала с ним в Англию, оставив родной Стамбул позади.

Сначала он служил переводчиком, затем стал вице консулом. За двадцать с лишним лет, проведённых в Англии, их дом в Кройдоне стал словно отдельным островом между двух культур – турецкой и британской, строгой и свободной.

Фатима привыкла к английскому климату, к чаю в пять и к молчаливому взгляду мужа, возвращающегося вечером с очередной встречи в министерстве.

Отец часто рассказывал Эмилии о сестре – о её юной красоте, о храбрости, с которой та сделала свой выбор.

Годы шли. Фатима осталась в Англии, а родной дом стал для неё только воспоминанием. Иногда она навещала брата и племянницу, но никогда не оставалась надолго. После смерти Османа, вернуться назад она уже не решилась. Дом, где провела полжизни с любимым мужем, стал её тихой гаванью.

Фатима была женщиной редкой доброты и мудрости. Господь не послал ей детей, но она щедро дарила свою заботу всем, кто в ней нуждался. И сколько бы ни уговаривал её брат вернуться, Фатима каждый раз с лёгкой грустью отказывала.

Несмотря на то что в доме остались только Эмилия и её отец, его атмосфера не изменилась. Всё так же пахло свежими тортами, старыми книгами и домашним теплом. Марьям и Мустафа всегда были рядом, заботясь о порядке, а молоденькая Аслы своим весёлым характером наполняла дом лёгким смехом.

Галип бей, генерал, служивший ещё при Османской армии, всё ещё продолжал работу – теперь больше в кабинетах, чем на полях, но с тем же непреклонным взглядом и уважением в голосах младших. Его имя с почтением произносили среди офицеров, а шрамы той войны он носил не только на теле, но и в душе. Молчание отца говорило больше слов: в нём было обещание – быть рядом, защитить, понять. Для Эмилии он стал всем её миром – твёрдым, как скала, и в то же время бесконечно тёплым. Миром, в котором было спокойно. Миром, где любили по-настоящему.

И в этом доме, среди тишины и светлых воспоминаний, росла Эмилия – как нежный цветок, бережно согретый отцовской любовью.

Эмилия.

Имя, не совсем обычное для турчанки, словно лёгкое дыхание далёкой страны. Его выбрала ей тётя Фатима – по просьбе Галипа, который, уважая свою старшую сестру и зная её бездетную судьбу, пожелал отдать ей эту честь.

Фатима долго думала, какое имя подарить новорождённой племяннице, и в конце концов остановила свой выбор на имени, которое хранило в себе частицу её собственной жизни. Эмилия… Так звали её молодую подругу, англичанку, ставшую ей родной душой в те одинокие годы в чужой стране. Они делили радости и печали, мечты и страхи. Но судьба забрала Эмилию слишком рано, оставив Фатиму хранить её в сердце. И теперь, давая её имя маленькой девочке, она словно возвращала к жизни дорогую ей память.

Эмилия знала историю своего имени и гордилась им. Оно, как тонкая нить, связывало её с двумя мирами – турецким, где её корни, и английским, скрытым в тёплых рассказах тёти. Иногда, сидя у окна, она мечтала увидеть далёкие земли, о которых слышала с самого детства. Но эти мечты казались такими далёкими.

Она была особенной.

В свои восемнадцать лет она обладала той внутренней красотой, которая не требует громких слов. Её тёплые глаза и сдержанная, едва заметная улыбка создавали вокруг неё ауру спокойствия и уюта. Она казалась частью этого мира – частью музыки, света и тихих вечерних ветров.

С самого раннего детства Эмилия росла в доме, где ценили знание и утончённость. Уже в пять лет отец нанял для неё лучших преподавателей английского и французского, чтобы она не только говорила, но и мыслила широко, свободно, как люди большого мира. Учителя обучали её на дому, а Галип, затаив улыбку, смотрел, как дочь ловит слова с той же лёгкостью, с какой дышит. Словно язык был ей родной с самого рождения.

До первых школьных уроков, в Эмилии проявилось нечто большее – необъяснимое притяжение к музыке. Она задерживалась при каждом виде пианино, стоявшего в ресторане возле окна, когда посещала это место вместе с отцом, и тогда прикасалась к клавишам с удивительной осторожностью, будто чувствовала в них живую душу.

Галип заметил это . Он позвал соседа – тихого, добродушного учителя музыки, чтобы тот попробовал позаниматься с Эмилией. И с первого занятия стало ясно: девочка слышит музыку иначе. Она будто понимала язык звуков. Вскоре Галип купил для неё настоящее пианино и отвёл одну из комнат в доме под занятия музыкой.

В девять лет, по настоянию того самого учителя, Эмилия поступила в музыкальную школу. Он сказал Галипу:

«Ваша дочь не просто талантлива. Она рождена для этого. Не дайте ей потерять музыку».

Отец, не колеблясь, согласился. Эмилия начала посещать музыкальную школу дважды в неделю, при этом продолжая учёбу в обычной школе. Несмотря на юный возраст, она удивительно всё успевала – занятия, языки, музыку. В двенадцать лет, осознав, что французский её больше не трогает, она отказалась от него, но продолжила совершенствовать английский – и с любовью, и с лёгкостью.

А с первых дней музыкальной школы, рядом с ней оказалась девочка по имени Зейнеп – соседка, скромная и добрая, которую привел к музыке тот же учитель. Зейнеп играла на скрипке, и их дружба зазвучала, как дуэт: разная по характеру музыка, но единая душа. Они ходили в школу вместе, делились мыслями, играли дуэты, и спустя годы Зейнеп стала почти родной.

В шестнадцать она окончила школу с хорошим аттестатом , а в семнадцать лет Эмилия закончила музыкальную школу и поступила в консерваторию – осознанно и с твёрдым желанием. Она мечтала получить настоящий диплом, который позволил бы ей и преподавать, и играть на сценах, где звучит не просто музыка, а мечты.

Быть единственной дочерью Галипа наложило на неё особенный отпечаток. Она выросла в любви и заботе, в уверенности, что всегда любима и всегда желанна. Иногда это рождало в ней чрезмерную уверенность, но никогда – гордыню. Она умела слушать, уважать и быть твёрдой, когда это было необходимо.

Тем не менее, за внешним спокойствием скрывалась трепетная душа. Эмилия мечтала о настоящей любви – не показной, не продиктованной долгом, а чистой и искренней, той, что заглядывает в самую суть сердца. Её мир был прост: книги, музыка, вечера, проведённые с отцом у камина. И в этом маленьком, тихом мире она была по-настоящему счастлива. Пока однажды всё не изменилось.

Глава 2: Встреча

Утреннее солнце мягко скользило по снегу, оставляя золотистые полосы на белоснежной улице. Прохлада зимнего утра пронизывала воздух, и звук шагов по свежему снегу отдавался глухо и приглушённо. Эмилия шла рядом с подругой Зейнеп, их дыхание поднималось лёгкими облачками пара и быстро растворялось в холодном воздухе.

Зейнеп была самой близкой подругой Эмилии, почти её ровесницей. Светло-русые волосы обрамляли её светлое лицо, а яркие голубые глаза казались особенно выразительными на фоне зимнего утра. Несмотря на мягкую внешность, Зейнеп обладала внутренней силой – решительная, смелая, всегда готовая встать на защиту своих убеждений. Её уверенность вдохновляла Эмилию, и рядом с ней та чувствовала себя сильнее.

Консерватория музыки была уже близко. Её тёплые двери манили обещанием уюта, но в этом утре витало нечто странное, неуловимое – что-то, что вот-вот должно было изменить ход событий. Эмилия и Зейнеп, смеясь и оживлённо разговаривая, пересекали двор перед зданием. В какой-то момент, не заметив этого, Эмилия выронила одну из своих перчаток.

Мимо проходящий молодой человек мгновенно обратил на это внимание. Подняв перчатку, он поспешил за девушками.

Он ,почти догоняя их, с лёгкой вежливой улыбкой:

– Миледи! Постойте!

Эмилия и Зейнеп остановились и обернулись на голос.

И в этот миг ,Эмилия и он , встретились взглядами .

Он увидел её – хрупкую фигурку на фоне серого зимнего утра. Тёмные волосы спадали на плечи, создавая резкий контраст с нежной кожей. Лёгкий румянец от холода только подчёркивал её юность и красоту. Её нос был аккуратным , прямым, с тонким изгибом .Его зацепили её глаза, глубокие, тёплые, словно покрытые бархатной дымкой. Она была прекрасна.

В её облике было что-то одновременно сдержанное и свободное. Простое тёплое пальто тёмно синего цвета , шарф, обёрнутый вокруг шеи, и маленькая аккуратная шляпка с узкой лентой сочетались с цветом пальто – каждый штрих придавал ей утончённость. В стране, где большинство девушек прикрывали голову платками, Эмилия выделялась. Смелая, независимая, она сразу притягивала взгляд.

Он почувствовал, что перед ним не просто красивая девушка. В ней сочетались восточная мягкость и европейская утончённость. Эта особенная грация, этот дух свободы – всё в ней завораживало.

Мужчина , протянув перчатку с лёгкой улыбкой сказал:

– Простите, кажется, вы уронили это. – Его голос был мягким, почти незаметным, но в нём звучала искренняя забота.

Эмилия взглянула на него и на мгновение растерялась. Его зелёные глаза, тёплый голос, вежливость – всё было неожиданно и странно волнительно.

Его акцент выдал его сразу. Эмилия сразу поняла – он иностранец. Высокий, стройный, с утончёнными чертами лица, прямой нос , и с выраженными скулами ,он казался чужим в этом зимнем, прохладном утре. Его тёмно-русые волосы, слегка волнистые, были словно растрёпаны холодным ветром.

Но больше всего её поразили его глаза – изумрудно-зелёные, яркие даже в серости пасмурного дня. Он смотрел на неё настойчиво, но в этом взгляде было тепло, словно он пытался разглядеть в ней что-то, что сам ещё не мог понять.

Его одежда говорила о многом: тёмное пальто, аккуратные перчатки, элегантно повязанный шарф – всё в нём выдавало англичанина. И несмотря на холод, в его облике была какая-то спокойная уверенность.

Эмилия, вежливо, но с лёгкой настороженностью, опустила глаза,– О, спасибо… – её голос был тихим, почти смущённым. – Я даже не заметила.

Она аккуратно взяла перчатку из его рук, избегая долгого взгляда. Он заметив её лёгкое смущение и, чтобы разрядить обстановку, тепло улыбнулся.

– Не за что. Хорошо, что успел догнать вас, – он взглянул на перчатку в её руке с юмором. – Иначе бедная перчатка осталась бы совсем одинокой.

Эмилия едва улыбается, уловив в его словах лёгкую шутку.

– Думаю, она была бы вам благодарна, если бы могла.

Он радуясь её ответу ,с лёгким облегчением в голосе сказал:

– Надеюсь я заслужил её благодарность.

Всё это время Зейнеп, наблюдала за ними с нескрываемым интересом.

Эмилия, почти шепотом:

– Ещё раз спасибо, – её голос был тёплым, но слегка дрожащим, как будто она не могла подобрать слов.

Он замечает её неловкость. Ему хочется продолжить разговор, но он понимает, что слишком настойчивость может её только оттолкнуть.

– Вы… учитесь здесь? – его голос стал чуть более напряжённым, как будто он пытался найти правильные слова.

Эмилия, отступив назад,

– Спасибо за перчатку, – её голос был тихим, почти твёрдым . – Ещё раз.

Она делает шаг прочь. Он мгновение колеблется, но затем не выдерживает.

– Тогда позвольте хотя бы узнать ваше имя, – его взгляд стал мягче, чуть настороженный, как будто он не хотел навязываться. – Чтобы я знал, кому оказал свою маленькую помощь.

Иностранец, вдруг осознав, что не представился первым, на мгновение замолчал, словно обдумывая свои слова,

– Простите за столь очевидное упущение, – произнёс он с лёгким поклоном головы. – Я Эдвард.

Эмилия резко поднимает на него глаза. В её голосе слышится холод, которого она не хотела , сдержанно , словно не видя смысла в разговоре,

– Это не имеет значения.

На мгновение в его взгляде промелькнула лёгкая обида, но он тут же спрятал её.

Зейнеп, наблюдая за происходящим, решает вмешаться,с игривой улыбкой .

– Эмилия, мы опаздываем! – её голос был полон весёлого предостережения.

Когда Зейнеп, нарочно произнесла имя Эмилии, воздух между ними как будто сразу стал напряжённым. Эмилия резко обернулась, её взгляд, словно молния, пронзил подругу. В её глазах читалась недовольство , а вопрос, который не успел сорваться с губ, был ясным – «Почему ты сказала моё имя?» Тонкое раздражение отражалось в каждом её движении, как будто она не понимала, зачем всё это было нужно.

Эдвард почувствовал, как его сердце на мгновение замерло, и взгляд Эмилии был для него, как гром среди ясного неба. Он мгновенно осознал: произнесённое имя задело её. Его лицо невольно омрачилось, и ему показалось, что он был немного настойчивым.Он не знал точно, что именно вызвало такую реакцию, но что-то в этом взгляде, полном недовольства, заставило его почувствовать лёгкую обиду.

Однако, сдержав порыв, он выдохнул и постарался не выдать своего внутреннего смущения. Лёгкая усмешка скользнула по его губам, и он опустил взгляд, как будто стараясь унять свои мысли.

– Простите, – сказал он тихо, но с лёгким оттенком сожаления. – Наверное, я…немного пересёк границу .

Он сделал паузу, давая себе время собраться, и затем добавил:

– Если мне суждено было бы узнать ваше имя, я хотел бы услышать его из ваших собственных уст.

Эмилия вздрагивает от его слов, но ничего не отвечает. Отвернувшись, она быстро идёт прочь.

Эдвард остался стоять, глядя ей вслед. Его сердце странно сжалось.

Ветер трепал его волосы, принося запах снега.

Он улыбнулся про себя, ощущая, как лёгкое, почти незаметное тепло разливается по его телу, несмотря на всю предшествующую напряжённость. Он взглянул на исчезающую фигуру девушки , и её имя, произнесённое так, как будто оно само по себе несло в себе обещание, как будто эта встреча была лишь началом чего-то большего.

– Эмилия, – сказал он тихо, его голос был лёгким, почти невесомым, как усмешка на его губах. – Думаю, мы ещё встретимся.

Он произнёс эти слова так, как если бы они были не просто предсказанием, а какой-то неизбежной истиной. В их звучании было что-то туманное и загадочное, как будто между ними проскользнула некая невидимая нить, и он был уверен, что это не последний их разговор.

Коридоры консерватории встретили их гулкими отголосками шагов. Тишина обволакивала, как густой туман, и лишь редкие голоса студентов, доносившиеся из дальних аудиторий, нарушали это спокойствие. Эмилия молча поднималась по мраморным ступеням, сжимая в руках перчатку так, что её пальцы побелели. Зейнеп шла рядом, время от времени бросая на подругу осторожные взгляды.

Эмилия резко остановилась, обернулась и, вскинув подбородок, посмотрела на Зейнеп:

– Зачем ты это сделала?

Зейнеп едва заметно вздрогнула, но тут же выпрямилась, надев на лицо привычную маску спокойствия:

– О чём ты?

– Ты знаешь, о чём я, – Эмилия сжала перчатку ещё сильнее, её глаза полыхнули гневом. – Почему ты сказала ему моё имя?

Зейнеп на мгновение опустила взгляд, будто подбирая слова, и, наконец, тихо произнесла:

– Это… это вышло случайно. Я просто хотела позвать тебя. Увести от него подальше…

Эмилия сжала губы, не ответив, и продолжила подниматься по лестнице. Зейнеп поспешила за ней, поддерживая подол длинной юбки. Они шли молча, пока Зейнеп не нарушила тишину мягким, почти шепчущим голосом:

– Ты видела его акцент? – прошептала она, словно боялась, что кто-то услышит. – Он иностранец.

Эмилия резко остановилась, удивлённо приподняв бровь:

– И что с того? – в её голосе прозвучало больше вызова, чем ожидала сама Зейнеп.

Зейнеп лишь пожала плечами, всё так же хитро улыбаясь:

– Ничего… Просто это делает его… интересным.

Эмилия хмыкнула и продолжила подниматься по лестнице, не оборачиваясь:

– Я бы не стала на твоём месте искать интерес в пустом любопытстве.

– Кажется, ты ему понравилась… этому иностранцу.

Эмилия остановилась на мгновение, затем закатила глаза и тряхнула головой:

– Не неси бред.

Зейнеп поправляя выбившуюся из косы прядь:

– Ну-ну… – её голос прозвучал мягко, но с намёком на скрытое знание.

Они прошли по длинному коридору, стены которого украшали старинные портреты композиторов. Зейнеп, поправив шёлковый платок на плечах, покачала головой и вздохнула:

– Бедный иностранец… – с лёгкой усмешкой произнесла она. – Ты обрушила все его надежды на знакомство. Он ведь всего-то хотел узнать твоё имя. Ну, ты могла ему сказать… Что в этом такого?

Эмилия на мгновение остановилась, оглянулась на Зейнеп и прищурилась:

– Это было бы неправильным.

– Неправильным? – переспросила Зейнеп.

Эмилия кивнула, её взгляд стал твёрдым и непоколебимым:

– Неправильным, потому что некоторые двери лучше держать закрытыми.

Зейнеп, не отрываясь от неё, мягко произнесла , как бы убаюкивая свою подругу:

– Иногда… немного неправильного делает жизнь интереснее, разве нет?

Эмилия промолчала, но в её мыслях снова всплыли изумрудные глаза и тёплая улыбка Эдварда. Почему её это так тревожило?

Ранним вечером , Эмилия сидела в своей комнате, погружённая в свою обычную вечернюю рутину – она записывала события прошедшего дня в дневник. Лист бумаги перед ней был почти пуст, лишь несколько строк, написанных ровным почерком. В тишине вечернего дома она сосредоточенно обводила строки, будто надеясь найти в этих словах утешение или ответы на свои вопросы.

Но вдруг её мысли на мгновение замедлились. Образ его возник в её голове – его взгляд, глубокий и напряжённый, как будто пронзающий её до самой сути. Она почувствовала, как её сердце едва не замерло. Она даже на секунду застыла, ловя в памяти цвет его глаз – изумрудный,почти туманный, но с каким-то непередаваемым блеском, который невозможно было забыть.

Скоро её взгляд, словно отгораживаясь от этих мыслей, скользнул по столу, остановившийся на перчатках, лежащих среди книг. Коричневые перчатки, аккуратно сложенные, казалось, хранили в себе всё, что осталось от той встречи. Эмилия не могла не заметить, как её руки сами потянулись к ним, как будто следуя неосознанной необходимости.

В руках она сжала их, будто пытаясь вернуть себе тот момент, когда их взгляды встретились, когда её мир на мгновение изменился. Но перчатки не могли вернуть то ощущение, которое оставил в её душе его взгляд. Слишком много вопросов, слишком много недосказанного. Эмилия тихо вздохнула и снова вернула перчатки на стол. Она не знала, что делать с тем, что зародилось в её сердце, но знала одно – оно не отпускало её.

Внутри неё не было ни ясности, ни спокойствия, только ощущение чего-то важного, что никак не укладывалось в её мысли.В этот момент что-то внутри неё шептало, что она должна записать всё, что случилось, и, возможно, это поможет ей найти хоть какую-то уверенность.

Она вновь взяла в руки перо и погладила его пальцами, как бы готовясь к чему-то важному. Тонкие слова начали медленно ложиться на страницы дневника, как будто её собственные мысли всё-таки нашли выход.

Каждое слово словно отзывалось в её душе, и, несмотря на сопротивление, она продолжала, невольно погружаясь в тот момент снова. “Он спросил моё имя, а я не знала, что ответить… или, может быть, просто не хотела.”

Эмилия замедлила движение пера, обдумывая, как описать тот взгляд. Сложно было выразить, что именно в нём было таким странным и волнующим. Она написала: “Его глаза… такие глубокие, что мне показалось, будто они видят меня насквозь. И я не знала, что с этим делать.”

Её пальцы слегка дрожали, и она взглянула на строки, написанные так быстро, что буквы были слегка неаккуратными. Но это было неважно – важно было, что она записала своё собственное чувство, ту смесь раздражения и странного притяжения, которую она до конца не понимала.

Эмилия вздохнула, положив перо, и несколько секунд смотрела на написанное. Она решила, что, возможно, это было нужно не только для неё, но и для того, чтобы попытаться понять себя. И, возможно, когда-нибудь она сможет прочитать эти строки и понять, почему этот человек оставил такой след в её жизни.

Многие пытались завоевать сердце Эмилии. Кто-то словами, кто-то поступками, кто-то лишь взглядом – все по-своему старались быть замеченными. Но всё было напрасно. Ни один из них не смог пробудить в ней и малейшего отклика. Её сердце оставалось закрытым – не из гордости, а потому что никто не зацепил его по-настоящему.

Так было до того самого этого дня, когда она впервые увидела Эдварда.

Она и сама не поняла, что именно в нём её тронуло. Быть может, голос. Или взгляд. Или то, как он смотрел. Но что-то в этом иностранце прочно осело внутри – словно забытая нота, неожиданно прозвучавшая в знакомой мелодии.

Впервые Эмилия почувствовала – кто-то задел её за живое.

В тот же вечер Эдвард уютно расположился в своём номере на втором этаже Пера Паласа – отеля с историей, где каждый коридор хранил тени ушедших эпох. Из широкого окна открывался живой пейзаж Стамбула, с мерцающими огнями и звуками проезжающих карет. Дневная суета понемногу стихала, оставляя за окном лишь мерный шум редких прохожих и дальний лай собак. На столе перед ним лежали бумаги – счета, контракты, письма от отца. Но его взгляд блуждал в стороне, не задерживаясь ни на одном документе.

Эдвард Баркли— двадцатипятилетний англичанин, наследник торгового дела. Его отец, сэр Роберт Баркли, – влиятельный предприниматель, владеющий торговой компаний, занимающихся экспортом и импортом товаров по всему миру. С детства Эдварда готовили к тому, что он продолжит дело семьи.

Образование Эдварда было тщательным и продуманным. Он изучал экономику, управление и языки в Кембридже, хотя порой ему хотелось заняться чем-то менее прагматичным. Но он знал, что его будущее уже предрешено. И всё же, несмотря на привилегированную жизнь, Эдвард всегда стремился выйти за пределы знакомого ему мира.

Строгий и требовательный отец вырастил его так, чтобы он думал о деле прежде всего. Но сам Эдвард отличался от своего родителя. Он был мягче, более открытым и любопытным к миру. За фасадом уверенности скрывалась душа, жаждущая открытий и новых впечатлений.

Сэр Роберт отправил сына в Стамбул с конкретной целью – наладить партнёрские связи с местными купцами, договориться о поставках и заключить выгодные сделки. Это была важная миссия, своего рода проверка, сможет ли Эдвард справляться с ответственностью и вести дела самостоятельно.

Эдвард понимал, что успех поездки определит, насколько серьёзно отец будет воспринимать его как будущего наследника бизнеса. Но, кроме того, его манила сама возможность оказаться в совершенно ином мире – городе, который объединяет Восток и Запад.

Его турецкий язык был не идеален, но он старался говорить чётко, иногда делая ошибки, которые вызывали улыбку у местных. Он записывал новые слова и выражения в блокнот, стараясь учиться на ходу.

Эдвард был молодым человеком с живым умом и лёгким чувством юмора. Он умел находить подход к людям, пусть даже и не всегда соблюдая строгий этикет, который так ценил его отец.

И пусть его пребывание в Стамбуле официально связано с деловыми поручениями, он искал в этом путешествии нечто большее – возможно, самопознание или хотя бы небольшую передышку от давящей серьёзности лондонской жизни.

Он снял пиджак и расслабленно откинулся на спинку кресла, устремив взгляд в потолок. День был насыщенным – несколько встреч с купцами, обсуждения маршрутов поставок. Всё прошло достаточно успешно, и отец, вероятно, одобрил бы его старания.

Но вместо удовлетворения от хорошо проделанной работы в сознании Эдварда вновь и вновь всплывало лицо девушки, которую он встретил возле музыкальной консерватории .

Её имя он услышал совершенно случайно – от той самой подруги, что смотрела на него с подозрением и насмешкой. Но его больше заинтересовала реакция самой Эмилии. Как она раздражённо бросила взгляд на подругу, словно та нарушила её тщательно возведённые границы.

Эмилия. Имя её звучало почти по-английски. Странное совпадение. Интересное совпадение.

Она была красива, и это Эдвард признал сразу. Но дело было не только в её внешности. В её взгляде, в манере говорить – даже в том, как она избегала встречаться с ним глазами – было что-то такое, что не давало ему покоя.

Эдвард раздражённо пробормотал – Чёрт возьми… Сколько же можно думать об одном и том же?

Он поднялся и прошёлся по комнате. Всё выглядело как обычно – роскошная мебель, шкаф, светильник. Но внутри всё будто изменилось.

“Кажется, я окончательно схожу с ума…”

Он опустился на кровать, провёл рукой по лицу.

Почему он так зацепился за эту встречу? Просто случайная девушка. Девушка, с которой ему и не следовало бы даже разговаривать. Отец бы точно не одобрил подобной несдержанности.

Но воспоминания о её взгляде, насторожённом и одновременно любопытном, не отпускали его.

Он взял в руки карандаш и начал бессмысленно чертить узоры на краю одного из отцовских контрактов, надеясь отвлечься. Но перед внутренним взором вновь и вновь всплывало её лицо.

Эдвард мысленно усмехнулся – Ну что ж… – сказал он, ощущая странное волнение, – похоже, придётся искать предлоги, чтобы снова увидеть её.

Он знал, где её искать – В консерватории – с которой они столкнулись в тот день. Он был уверен: она либо играет на каком-то инструменте, либо поёт. И это казалось ему совершенно естественным для такой утончённой девушки. Консерватория находилась совсем близка к его гостинице .

На следующий день Эдвард направился туда, стараясь не выдать своего волнения. Он прогуливался рядом, делая вид, что просто интересуется зданием и его архитектурой. Но его взгляд постоянно скользил по входу, выискивая её среди выходящих учеников.

Но она так и не появилась в тот день.

“Может, её уроки проходят в другие дни?” – размышлял он, чувствуя нарастающее разочарование.

Эдвард вернулся на следующий день. И на следующий. Но её не было. Всё повторялось: короткие прогулки мимо здания, ожидание, напряжённое всматривание в лица – и неизменное разочарование.

“Может быть, она вовсе не обучается тут? Или я что-то упустил?”

Он чувствовал себя смешным и наивным. Настойчивость, с которой он искал её, не была ему свойственна. Но что-то в ней привлекло его так сильно, что остановиться он уже не мог.

“Я увижу её снова. Должен.”

Глава 3: Озеро

Эдвард привык вставать рано. С первых дней пребывания в Стамбуле он не изменял привычке начинать утро с прогулок. Не только ради здоровья – отец постоянно напоминал о необходимости держать себя в форме, – но и ради того, чтобы увидеть город собственными глазами.

Стамбул впечатлял его. Пёстрая смесь культур, языков и обычаев. В одном квартале можно было услышать мелодичный персидский говор, в другом – турецкие торговцы зазывали покупателей, а где-то на площади путешественники из Европы обсуждали свои дела. Эдвард любил наблюдать за этим хаосом.

Но в тот день он захотел уйти подальше от городского шума. Утренний воздух был холодным и звенящим, ароматы моря и пряностей, витавшие в узких улочках, постепенно уступали место морозной тишине и запаху снега, как только он оказывался у окраинных аллей, где деревья стояли обнажёнными, укутанными лёгким инеем.

Он решил пройти туда, где ещё не бывал. На этот раз его путь привёл к небольшому озеру, затянутому тонким льдом и укрытому среди голых деревьев. Место казалось удивительно спокойным, будто замерло во времени, отрезанное от городской суеты хрустальной тишиной зимы.

Эдвард остановился, глубоко вдохнул и усмехнулся.

– Вот это красота , – пробормотал он, чувствуя, как с каждым шагом вокруг становилось всё тише.

Он шёл вдоль берега, наслаждаясь видом спокойной замёрзшей воды, которая отражала сероватое зимнее небо. Вдалеке слышались голоса редких гуляющих, но они не мешали ему наслаждаться тишиной.

Он продолжал прогулку, когда заметил её.

Эмилия.

Он сидела на старой деревянной лавочке возле озера, укутанная в тёплый шерстяной шарф. Несмотря на зиму, её руки уверенно держали книгу, и она была так погружена в чтение, что едва замечала холод. Падающий снег мягко укрывал землю и деревья вокруг, придавая всему пейзажу тихую, умиротворённую красоту.

Эдвард заметил её издалека. Англичанин, увидев девушку, словно позабыл обо всём на свете. Одинокая фигура посреди безмолвного зимнего пейзажа казалась ему одновременно прекрасной и загадочной. Он сразу узнал ту незнакомку, которую так сильно искал.

Подходя осторожно, чтобы не напугать её, он всё же выдал себя – сухой хруст снега под ногами прозвучал слишком отчётливо.

Когда её взгляд случайно поднялся от книги, Эмилия едва заметно вздрогнула. Перед ней стоял он – тот самый незнакомец с живыми, ясными глазами, которые не уходили из её памяти с того самого дня. Она не надеялась увидеть его снова… и всё же, где-то глубоко внутри, эта мысль теплилась, как робкий огонёк в зимней стуже. В груди словно что-то сжалось от волнения; щёки предательски вспыхнули лёгким румянцем. На мгновение она растерялась, не веря своим глазам, будто сама реальность позволила её тайной надежде осуществиться.

– Не верю глазам – произнёс он, мягко улыбаясь.

Она на мгновение застыла, её лицо выражало удивление и смущение. Она едва не споткнулась о свои собственные слова.

– Вы?! Как вы меня нашли? – ответила она, её голос был немного напряжённым.

Эдвард усмехнулся и, не нарушая её пространства, аккуратно присел на скамейку напротив. Между ними стоял небольшой деревянный столик – будто граница, за которой каждый хранил свои мысли.

– Судьба?– ответил он с лёгким удивлением, – просто увидел вас из далека и сразу же узнал. Странное совпадение, не правда ли?

Эмилия вернулась взглядом к своей книге, чтобы скрыть свою смущённую реакцию. В этот момент она почувствовала лёгкое беспокойство, не зная, как правильно ответить.

– А я уже подумала, что вы за мной следите, – произнесла она с маленькими сарказмом, не отрывая глаз от страниц.

Эдвард усмехнулся, наблюдая за её реакцией. Он понял, что она слегка нервничала, но не стал говорить ей об этом.

– Странно было бы следить за кем-то в такую погоду, не правда ли? Но, как видите, мне повезло. Я встретил вас здесь.

Краешки её губ дрогнули, но она постаралась сохранить спокойствие.

– Интересная книга? – спросил он, глядя на её руки, сжимающие книгу.

– Достаточно интересная, чтобы забыть об остальном – ответила она, почти не замечая, как её голос становился мягче.

Эдвард чуть приподнял бровь, заметив её манеру отвечать. Он продолжил разговор с лёгкой насмешкой.

– Или, может быть, вы избегаете нежелательных собеседников?

– Не знаю, возможно – произнесла она сдержанно.

– Вам не холодно здесь? – его голос прозвучал мягко, почти заботливо.

Эмилия не подняла взгляда, её пальцы уверенно скользили по строкам книги. На мгновение повисла тишина, нарушаемая лишь треском льда вдали. Эдвард попробовал снова:

– Мисс, вы меня слышите? Почему вы не отвечаете?

Эмилия медленно перевернула страницу, затем, не отрываясь от чтения, спокойно ответила:

– Я не вижу смысла продолжать этот разговор. Это… неприемлемо.

Эдвард едва заметно ухмыляется , скрестив руки на груди:

– Неприемлемо? Но мы ведь ничего плохого не делаем. Просто сидим и любуемся… – он жестом указал на озеро, покрытое льдом, на светлый иней, мерцающий на деревьях. – Пейзажем этого зимнего утра.

Она не отреагировала на его слова. Её взгляд остался прикован к страницам книги, будто он вовсе не существовал. Тишина вновь повисла между ними, прерываемая лишь лёгким шуршанием бумаги. Эдвард вздохнул и, посмотрев на замерзшее озеро , затем посмотрев на неё сказал:

– Я настолько страшен, что вы даже не смотрите на меня?

Эмилия медленно подняла взгляд . Её тёмные глаза встретились с его светлыми, в которых играла едва заметная искорка озорства. Она чуть склонила голову, а на губах появилась полуулыбка:

– Ну… – она прищурилась, делая вид, что изучает его с любопытством. – Возможно, вы правы. Такой ужасающий вид…

Эдвард рассмеялся, его смех прозвучал неожиданно искренне среди холодного зимнего воздуха. Он провёл рукой по волосам и взглянул на неё с живым интересом:

– Ужасающий, говорите? Никто мне этого раньше не говорил… – он наклонился чуть ближе, словно делясь секретом. – Но, знаете, от вас это даже звучит… приятно.

Эмилия лишь пожала плечами и вновь опустила взгляд , но уголки её губ всё же предательски дрогнули.

Эдвард наблюдал за тем, как Эмилия вновь погрузилась в строки книги, словно невидимая стена встала между ними. Лёгкий морозный ветерок пробежался по поверхности озера, закружив в воздухе крошечные снежинки. Эдвард, скрестив руки, посмотрел на неё с неподдельным интересом.

– Никогда бы не подумал, что кто-то может так игнорировать моё обаяние, – произнёс он с шутливой ноткой . – Но, должно быть, у вас действительно очень интересная книга.

Эмилия перевернула страницу, не удостоив его ответом. Эдвард, нисколько не смущённый, чуть подался вперёд, пытаясь заглянуть в книгу:

– Что вы читаете? Или это тоже неприемлемо обсуждать?

Эмилия вздохнула, подняв на него взгляд, полный лёгкого раздражения:

– “Гордость и предубеждение”. – Она сделала паузу, а затем с вызовом добавила: – Сомневаюсь, что вы знакомы с этой книгой.

Эдвард расплылся в широкой улыбке, приподнимая бровь:

– О, мисс Беннет и мистер Дарси? Сказать по правде, я немного завидую Дарси – у него, по крайней мере, был шанс быть услышанным.

Эмилия прищурилась, слегка отводя взгляд, но на её губах вновь промелькнула тень улыбки.

– Возможно, – произнесла она тихо, возвращая глаза к страницам.

Снег тихо поскрипывал под лёгким ветром. Эмилия, казалось, снова погрузилась в чтение, но теперь её пальцы замерли на краю страницы. Он заметил это, но не торопился прерывать молчание. Когда прошло несколько мгновений, Эдвард снова повернулся к ней:

– Вы так любите книги?

Эмилия слегка напряглась, не поднимая глаз от страниц. Её тонкие пальцы чуть сильнее сжали переплёт, будто книга могла служить ей защитой.

– Они не задают лишних вопросов, – ответила она сдержанно.

Эдвард усмехнулся:

– Зато они не отвечают на них.

Она медленно подняла глаза, встретившись с его взглядом. В её взгляде мелькнуло что-то, похожее на удивление от его ответа, но она быстро вернулась к своей привычной невозмутимости.

– А вы… – она замялась, будто слова вырвались сами, против её воли, – зачем вы здесь, у озера?

Эдвард удивлённо вскинул брови , будто её вопрос его действительно позабавил:

– Думаю, по той же причине, что и вы, – он бросил взгляд на заснеженный пейзаж. – Здесь можно… дышать.

Она на мгновение сжала губы, потом, вопреки своему обыкновению, кивнула.

– Да, пожалуй. Здесь действительно легко дышится.

Молчание повисло над ними, словно лёгкий морозный туман, рассеивающийся над поверхностью озера. Эмилия уткнулась в страницы книги, но её взгляд был слегка расфокусирован, будто слова больше не имели значения. Эдвард, не сводя с неё взгляда, продолжил:

– Вы правда верите, что в книгах можно найти все ответы?

Она пожала плечами, как бы невзначай:

– Я верю, что книги способны говорить с нами, если мы умеем их слушать.

Эдвард прищурился, уловив в её голосе что-то большее, чем простое увлечение литературой.

– Говорить – да. Но отвечать? Я всегда думал, что они говорят только то, что мы сами хотим услышать.

Эмилия на мгновение замерла, затем медленно подняла на него взгляд. В её тёмных глазах мелькнул вызов:

– Может быть, вы просто не задавали правильных вопросов.

Эдвард усмехнулся, не отводя взгляда:

– Возможно. Но если вы считаете, что книги умеют отвечать, – он кивнул на её томик, – тогда скажите: что она вам ответила?

Эмилия выпрямилась, её взгляд стал твёрже:

– Она ответила, что иногда лучше оставаться в тени, чем под светом чужих глаз.

На его лице появилась искренняя улыбка, лишённая насмешки:

– Интересный ответ… но это скорее похоже на убеждение, чем на ответ.

Эмилия прищурилась, будто взвешивая его слова, но ничего не сказала. Она лишь вернулась к чтению, но в этот раз её взгляд блуждал по строкам без сосредоточенности.

Эдвард заметил едва уловимое дрожание в её взгляде – словно маска, которую она носила, дала первую трещину. Он слегка подался вперёд, облокотившись на деревянный стол между ними, пальцы легко коснулись его шероховатой поверхности. Мороз обжигал лёгкие, от озера доносился влажный запах камышей. Его взгляд скользнул к книге в её руках, а затем – к ней самой.

– Я, наверное, ошибаюсь, но мне кажется, вы слишком легко прячетесь за этими страницами.

Эмилия подняла на него глаза, её взгляд стал колючим, но удивлённо-настороженным:

– Прячусь?

Эдвард кивнул, его взгляд был спокоен и лишён высокомерия, скорее – доброжелательный вызов:

– Да. Книга… она ведь удобное укрытие, правда? Можно сделать вид, что вас не интересует разговор, можно не замечать окружающих. Только вы и ваши мысли. – Он склонил голову чуть набок. – Прекрасная маскировка.

Она на мгновение замерла, её пальцы невольно сильнее сжали переплёт.

– Маскировка? – повторила она. – У вас богатое воображение.

– Возможно. Но вы ведь не отвечаете на вопросы не потому, что не хотите говорить, верно? – его голос стал мягче, почти шёпотом. – А потому что… не привыкли?

Эмилия открыла рот, чтобы ответить, но слова застряли на языке. Его взгляд был удивительно спокоен, но цепок, как будто видел больше, чем следовало. Она опустила глаза в книгу, но на этот раз страницы стали лишь невидимой завесой, за которой скрывалась её реакция.

– Что вы знаете об этом? – произнесла она наконец, не поднимая глаз.

Эдвард усмехнулся, но в его улыбке не было ни капли злорадства:

– Возможно, чуть больше, чем вы думаете.

Молчание снова повисло между ними, но теперь оно дышало чем-то новым – напряжённым, почти ощутимым. Эмилия, не поворачиваясь к нему, перевернула страницу, но Эдвард знал, что она не читает. А она знала, что он это понимает.

Тишина становилась тяжёлой, будто воздух сгущался вокруг них. Эмилия продолжала смотреть на страницы книги, но буквы словно расплывались перед её глазами. Она понимала, что делает вид – читает, но не видит ни строки. В какой-то момент это раздражение прорвалось наружу. Она захлопнула книгу с неожиданной для себя самой силой, отчего по заснеженному берегу пронеслось глухое эхо.

Эдвард удивлённо приподнял бровь, но не двинулся с места. Он смотрел на неё внимательно, без тени насмешки, но с тем самым спокойным интересом, который только сильнее раздражал её.

– Вам, видимо, доставляет удовольствие выводить меня из себя, – произнесла она холодно, прижимая книгу к себе.

Он чуть склонил голову набок, его голос был по-прежнему мягок и ровен:

– Это не совсем так. Я просто… интересуюсь.

– Чем? – Эмилия прищурилась, её взгляд был твёрд и колюч. – Чем вам так интересно копаться в моём молчании? Вам не хватает собеседников?

Эдвард не отреагировал на её укол, лишь едва заметно улыбнулся :

– Возможно. Или, может быть, мне просто любопытно понять, почему вы так боитесь разговоров.

Эмилия фыркнула, с трудом удерживая снисходительную улыбку:

– Боюсь? – её голос прозвучал почти с издёвкой. – Я просто не вижу смысла в пустых разговорах.

– А кто сказал, что они должны быть пустыми? – его тон стал серьёзнее, почти настойчивым. – Может, проблема не в разговорах, а в собеседниках?

Она на мгновение замерла, её взгляд стал жёстче. Он увидел это и чуть подался вперёд, добавив тише:

– Или… вы просто не привыкли, чтобы кто-то по-настоящему слушал вас.

Эмилия резко поднялась со скамьи, её пальто вспыхнуло лёгкой волной шерстяной ткани. Она посмотрела на него сверху вниз, её взгляд был холоден, как зимний ветер:

– Вам лучше оставить свои предположения при себе.

Она сделала шаг по заснеженной тропинке, но его голос мягко догнал её:

– Несмотря на всё, – произнёс Эдвард, вставая, – я был рад этой случайной встрече.

Девушка остановилась, но не обернулась. Снег под её ногами чуть скрипнул, когда она замерла на миг.

– Надеюсь, однажды снова увидеть вас здесь, – добавил он, голос его звучал спокойно и чуть теплее, чем можно было бы ожидать.

Эмилия не ответила. Она лишь снова сделала шаг вперёд, и вскоре её фигура растворилась среди деревьев, оставив за собой лишь едва заметные следы на снегу. Она шагала по заснеженной тропинке, её шаги были быстрыми и решительными, но внутри что-то не давало покоя. Холодный воздух обжигал щёки, но это было ничто по сравнению с тем лёгким чувством стыда, что прокралось в её мысли.

Она вспомнила, как он смотрел на неё – спокойно, без тени обиды. Его голос оставался ровным, даже когда она намеренно была резкой. Он не повысил тон, не ответил ей грубостью. Напротив, его слова прозвучали сдержанно и, как ни странно, искренне.

“Я был рад этой случайной встрече…”

Она на миг замедлила шаг. Морозный воздух защекотал дыхание, а пальцы непроизвольно сжали книгу в руках. Она не понимала, что именно её тревожило больше: его уверенность или её собственная реакция. Он остался настоящим джентльменом, даже несмотря на её колючие слова.

Эмилия вздохнула, чуть опустив голову. Внутри прокралось еле уловимое сожаление – лёгкое, почти незаметное, но оно всё-таки было.

“Может, я была слишком груба…”

Мысль вспыхнула и погасла, а она вновь ускорила шаги, будто пытаясь убежать от своих же раздумий. Но этот день оставил в её сердце небольшой след, скрытый под покровом снега и гордости.

Вечером, уже дома, Эмилия сидела у камина, рассеянно поглаживая пальцами обложку своей книги. Отец что-то обсуждал с гостями в кабинете. Прислуги занимались своими делами. Никто не обращал на неё внимания – и это было к лучшему. Она боялась, что на её лице всё ещё отражены переживания дня.

Зима заключила город в свои ледяные объятия. Ночи стали длиннее, а мысли Эмилии – тревожнее. После той встречи у озера её разум не знал покоя. Она вновь и вновь перечитывала одну и ту же страницу книги, почти не вникая в смысл слов. Всё, о чём она могла думать, – это зелёные глаза, казавшиеся в тот день ещё светлее, чем при их первой встрече.

Эдвард тоже терзал себя бессонницей. Ворочаясь в постели, он снова и снова прокручивал в памяти каждую деталь их разговора: улыбку девушки , её застенчивый взгляд, её голос… Всё казалось ему чем-то хрупким, нереальным, но бесконечно желанным.

Морозные утра сменяли друг друга, и каждое из них находило Эдварда у замёрзшего озера. Он приходил туда под предлогом утренних прогулок и свежего воздуха, но сам знал, что настоящая причина – неугасающее ожидание увидеть её снова. Её лицо с высоко поднятой головой, холодный взгляд и резкие слова – всё это неотступно всплывало в его мыслях, заставляя его возвращаться к этой самой скамье снова и снова.

Он стоял у берега, вглядываясь в лёд, покрытый узорами трещин, но время от времени его взгляд непроизвольно возвращался к тропинке , ожидая её. Каждый раз сердце замирало на мгновение, когда вдали появлялись чьи-то силуэты, но ни один из них не был ею. Однако он не сдавался.

Эмилия, выходя из консерватории после занятий, часто бросала взгляд на дорогу, ведущую к озеру. Внутри неё жила борьба: гордость тянула её домой, но что-то другое, едва уловимое, вело в другую сторону. Она прекрасно понимала, что вела себя грубо в прошлый раз, но это упрямое чувство защищённости заставляло её отталкивать людей прежде, чем они успеют проникнуть хоть немного глубже.

“Он просто иностранец… И он ничего не значит,” – пыталась она убедить себя, но память упорно подбрасывала ей его взгляд – спокойный и чуть насмешливый, но без злобы.

И вот в один из дней, после долгих размышлений, она наконец решилась. Её шаги привели её к знакомой тропинке, где снежный покров был чуть утоптан от частых прогулок. Сердце стучало чаще, но она продолжала идти, решительно и уверенно.

Подходя к знакомому месту, она заметила чёткие следы на снегу – свежие, ведущие к скамье у замёрзшего озера. Её сердце вдруг застучало быстрее, хотя она и не хотела в этом признаваться. Но мысль о том, что он мог быть там, почему-то поселилась в голове. Эмилия замедлила шаги, не решаясь обойти поворот. Снег предательски скрипел под её ногами, вырывая её из раздумий.

Она сделала последний шаг, и взгляд её остановился на знакомой фигуре. Эдвард стоял у самого берега, чуть склонившись вперёд, разглядывая лёд, словно изучая его трещины и узоры. Её появление он заметил сразу – его плечи едва заметно выпрямились, но он не повернулся. Эмилия замерла, не зная, стоит ли подходить ближе. Внутренний голос подсказывал, что нужно просто развернуться и уйти, но что-то не давало ей этого сделать.

Набравшись решимости, она тихо шагнула вперёд. Снег опять скрипнул, выдавая её присутствие. Эдвард обернулся, его взгляд был спокойным и чуть удивлённым:

– Доброе утро.

Эмилия замерла, сжимая книгу в руках. Несколько секунд тишины казались вечностью. Затем она с трудом выдавила из себя:

– Доброе утро… – её голос был тише, чем обычно, но в нём не было колючести.

Эдвард, заметив перемену в её тоне, приподнял бровь, но не стал подчеркивать это.

– Я уже начал думать, что обидел вас так сильно, что прогнал навсегда.

– Возможно, и прогнали, – ответила она спокойно, но без прежней колкости. – Но, к несчастью для вас, это моё озеро, а не ваше.

– К несчастью? – усмехнулся он, внимательно глядя на неё. – А я вот думаю, что наоборот – к моему счастью.

Эмилия чуть отвела взгляд, но уголки её губ дрогнули.

– Я пришла сюда не ради вас, – пробормотала она. – Просто… это моё любимое место .

– А я и не прошу причин, – ответил он тихо. – Мне достаточно, что вы здесь.

Он всё ещё смотрел на неё – не с укором, не с ожиданием, а будто просто рад видеть.

Эмилия слегка поправила ворот пальто, словно пряча за этим движением волнение. Ни один из них не спешил нарушать тишину.

Эдвард перевёл взгляд в сторону скамьи, стоявшей чуть поодаль, наполовину припорошенной влажным снегом. Затем вновь посмотрел на неё.

– Если хотите… – проговорил он чуть медленнее, чем обычно, – мы можем присесть.

Он негромко указал рукой на скамью, но жест был мягким, почти неуверенным, как будто он предлагал не просто сесть, а быть рядом – хоть немного.

Эмилия на миг задумалась, но всё же сделала шаг к скамье и опустилась на её край, прижимая к себе книгу. В воздухе повисла лёгкая неловкость, но она не была неприятной. Скорее, осторожной. Эдвард радостно улыбнулся , и присел в след за ней.

– Я, возможно… – начала она, опустив взгляд, – вела себя невежливо в прошлый раз.

Эдвард чуть склонил голову, будто взвешивая её слова:

– Вы были честны. Я это уважаю.

Эмилия слегка опешила, подняв на него глаза:

– Вы не думаете, что я была слишком резкой?

Эдвард мягко улыбнулся:

– Возможно, немного. Но ведь не все могут быть любезными, когда защищают свои границы.

Эмилия замолчала, её пальцы погладили старую обложку книги. Она не ожидала такой реакции, но почему-то почувствовала лёгкое облегчение.

Эдвард ещё некоторое время молчал, его взгляд был устремлён на замёрзшее озеро. Затем он вдруг слегка прищурился, словно обдумывая что-то, и обернулся к Эмилии:

– А вы не находите это странным? – Он с игривой улыбкой – Словно чего-то не хватает .

Эмилия подняла голову, её взгляд скользнул по окружающим деревьям и замёрзшей глади озера:

– Странным? – повторила она, озадаченно оглядываясь. – Чего-то не хватает?

Эдвард обернулся к ней, его глаза блеснули с лёгкой искоркой:

– Вашего имени.

Эмилия на мгновение замерла, затем её взгляд стал настороженным. Она внимательно посмотрела на него:

– Моего имени?

Эдвард чуть склонил голову, наблюдая за её реакцией:

– Я ещё не услышал его.

Эмилия выпрямилась, чуть сжав зубы , её взгляд был прямым и немного возмущённым:

– Вы же знаете моё имя, не притворяйтесь. Вы услышали его в тот день…

Эдвард мягко усмехнулся, его взгляд оставался спокойным и тёплым:

– Услышать от кого-то другого – это одно… – он на мгновение замолчал, затем добавил, чуть склонив голову: – Но услышать его из ваших уст – это совсем другое.

Эмилия посмотрела на вдаль, затем, словно набравшись смелости, повернулась к нему:

– Эмилия.

Эдвард, который до этого момента спокойно наблюдал за ней, вдруг замер. Его взгляд задержался на её лице. Затем его губы дрогнули в лёгкой, искренней улыбке:

– Эмилия… – повторил он, будто пробуя имя на вкус. – Красивое имя. И оно вам очень идёт.

Эмилия слегка опустила взгляд, стараясь скрыть румянец, что коснулся её щёк:

– Благодарю…

Эдвард посмотрел на неё с явным восхищением:

– Теперь эта встреча стала ещё более особенной.

Эмилия приподняла бровь:

– Почему это?

Эдвард, не отрывая от неё взгляда, чуть склонил голову:

– Потому что теперь я услышал то , чего так ждал .

Она не ответила, но в её глазах промелькнуло что-то мягкое и едва заметное – то, что словами она не собиралась выражать.

Эдвард на мгновение отвёл взгляд от озера, затем встав сделал пару шагов вперёд, словно обдумывая что-то, и обернулся к Эмилии:

– Не соизволите ли вы оказать мне честь прогуляться вдоль берега? – его голос был мягким, но в глазах блеснул огонёк надежды.

Эмилия едва заметно приподняла брови, чуть сжав губы:

– Я думаю, это не самая хорошая мысль.

Эдвард слегка наклонил голову, изучая её лицо:

– Почему же?

Эмилия отвела взгляд к дальним холмам, покрытым инеем, будто искала в них ответ:

– Здесь много тех, кто может узнать меня. Видеть меня с вами… Это не понравилось бы моему отцу. – Она на мгновение замялась, прежде чем добавить: – Я не хочу распространять ненужные слухи.

Эдвард усмехнулся, но в его глазах мелькнула серьёзность:

– Всё это из-за того, что я англичанин?

Эмилия снова встретилась с его взглядом, слегка помотала головой:

– Не в этом дело. – Её голос был твёрдым, но спокойным. – Находиться наедине с незнакомым мужчиной… Это неприемлемо. И то, что я сижу здесь и разговариваю с вами… – она остановилась, будто осознав, что сказала слишком много, и на мгновение смутилась.

Но Эдвард, не упуская момента, мягко перебил её:

– Несмотря на всё это, вы сидите здесь и разговариваете со мной. Для меня это большая честь, мисс Эмилия. Значит, я не так уж безразличен вам.

Эмилия нахмурилась, её взгляд стал чуть строже, но в уголках губ появилась едва заметная усмешка:

– Вы слишком высокого мнения о себе, мистер Эдвард.

Эдвард слегка откинул голову назад и рассмеялся – его смех был тихим, но искренним. Затем он посмотрел на неё, в его глазах вспыхнула игривая искорка:

– О, вижу, вы запомнили моё имя. Это… впечатляет.

Эмилия закатила глаза, но уголки её губ предательски дрогнули, выдав лёгкую улыбку.

Эдвард с озорным взглядом наблюдал, как Эмилия закатила глаза, а затем приподнял указательный палец и, слегка покачивая им перед ней, как будто она была провинившимся ребёнком, с лёгкой насмешкой произнёс:

– А вот закатывать глаза, мисс Эмилия, это тоже неприемлемо.

Эмилия прищурилась, скрестив руки вместе с книгой на груди:

– Ах, вот как? – её голос был пропитан сарказмом. – А кто это так решил?

Эдвард сделал шаг назад, сцепив руки за спиной и выпрямившись с преувеличенной серьёзностью:

– Полагаю, что хорошие манеры требуют сдержанности. – Он сдержанно кивнул, словно подтверждая свои слова.

Эмилия едва заметно улыбнулась, но быстро спрятала улыбку за холодным взглядом:

– И вы считаете, что у меня их недостаточно?

Эдвард прищурился, его глаза блеснули озорством:

– Ну, скажем так… У вас они особенные.

Эмилия приподняла подбородок, её взгляд стал чуть надменным, но в уголках губ опять мелькнул намёк на улыбку:

– Значит, вы уже успели их оценить?

Эдвард склонил голову, не сводя с неё взгляда:

– Пожалуй, да. И должен признаться, мне они нравятся.

Эмилия не удержалась и рассмеялась – коротко, но искренне. Это было, пожалуй, впервые за их встречи. Эдвард заметил, как её глаза засияли мягким светом, и невольно улыбнулся в ответ.

– Вы часто здесь бываете?

Эмилия оторвала взгляд от озера и посмотрела на него, немного смягчившись:

– Да, особенно после занятий. Я и Зейнеп – моя подруга – часто приходим сюда. Особенно в тёплое время года. Иногда я захожу сюда утром, чтобы почитать и подышать свежим воздухом перед занятиями.

Эдвард кивнул, будто представляя это в своих мыслях:

– Далеко ли отсюда до вашего дома?

– Не совсем. Примерно пятнадцать минут пешком.

Эмилия пристально смотрела на него, её взгляд был заинтересованным:

– А вы? Как вы нашли это место? Вы тоже живёте неподалёку?

Эдвард чуть пожал плечами, его глаза на миг стали задумчивыми:

– Моя гостиница неподалёку, около консерватории. Честно говоря, я впервые увидел это место, именно в тот день когда увидел вас здесь.

Эмилия слегка качнула головой, явно удивившись:

– То есть вы пришли сюда просто… случайно?

Эдвард кивнул, мягко улыбаясь:

– Именно так. – Он на мгновение замолчал, но затем решился продолжить: – Кстати… – его взгляд стал чуть более серьёзным, – почему вас не было в консерватории?

Эмилия прищурилась, не понимая, о чём он:

– Простите, я не совсем поняла, о чём вы.

Эдвард слегка наклонился к ней, голос его стал тише, почти заговорщицким:

– После того дня, когда я столкнулся с вами у здания консерватории, – он коротко усмехнулся, – я приходил туда почти каждый день.

Её взгляд был неподдельно озадачен:

– Вы… приходили туда? Но зачем?

Эдвард мягко улыбнулся, опустив взгляд на свои ноги:

– Вижу, это звучит немного безумно, но… да. Я приходил, надеясь увидеть вас. Неделю подряд. Потом я подумал, что, возможно, вы вообще не учитесь там. И когда уже почти потерял надежду, решил прогуляться сюда… и вот… – он обвёл рукой пространство вокруг них, – судьба была ко мне благосклонна.

Она невольно задержала дыхание, глаза её вспыхнули мягким изумлением. В этот миг он показался ей тем, кто, не ведая того, всё это время шёл за ней – по следу, едва уловимому, оставленному её тенью.

– Я… – начала она мягко, едва заметно пожав плечами. – Не приходила, потому что наш преподаватель заболел. Занятия отменили на несколько дней.

Эдвард молча кивнул. В его взгляде читалось: я понял. Затем глубоко вдохнув сказал:

– Ну , что скажете насчёт прогулки?

Эмилия отвела взгляд к озеру, будто обдумывая его предложение. Её пальцы на обложке книги чуть дрогнули, но она ничего не ответила. Несколько мгновений висела тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра в ветвях. Затем, наконец, она кивнула – едва заметно, но достаточно, чтобы Эдвард уловил это движение.

Его лицо озарила тёплая улыбка, он подошёл и галантно протянул ей руку:

– В таком случае, я обещаю быть примерным спутником.

Эмилия взглянула на его протянутую руку, на мгновение задумавшись, но затем аккуратно взяла в руки свою книгу и поднялась сама, проигнорировав его жест. Эдвард сдержал улыбку, шагнув в сторону и жестом пригласив её идти вперёд.

Они шли вдоль берега, держа дистанцию между собой, слушая, как под их шагами хрустит мелкий гравий. Эдвард, заложив руки за спину, бросил на неё взгляд и, немного помедлив, заговорил:

– А на кого вы учитесь в консерватории?

Эмилия, не отрывая взгляда от дорожки перед собой, спокойно ответила:

– Я учусь на пианистку.

В его глазах мелькнул неподдельный интерес:

– Пианино? Это великолепно! – он чуть улыбнулся, его голос потеплел. – Я всегда мечтал научиться играть, но, увы, судьба была не столь благосклонна.

Эмилия бросила на него мимолётный взгляд, уголки её губ чуть приподнялись:

– Правда? Что вам помешало?

Эдвард с лёгкой усмешкой пожал плечами:

– О, наверное, недостаток терпения… или учителя, который смог бы выдержать мои попытки.

Эмилия тихо рассмеялась, её смех был мелодичным, как едва уловимая нота в музыкальной пьесе.

Тишина была приятной, они приостановились у берега , и Эдвард на мгновение отвёл взгляд засунув обе руки в карман пальто , чтобы просто вдохнуть этот момент. Затем повернув голову к девушке он машинально пригляделся к книге в её руке … и прищурился. На обложке книги которую держала Эмилия были надписи на английском.

Он приподнял брови, не скрывая удивления:

– Это… книга на английском?

Эмилия подняла глаза и спокойно кивнула:

– Да.

Он даже переспросил, будто не поверил:

– Вы знаете английский?

– Конечно, – ответила она с лёгкой улыбкой. – Я училась этому языку с пяти лет. Для меня он почти как родной.

Эдвард замолчал на секунду, будто осмысливая её ответ. Потом чуть наклонился вперёд и с тёплой просьбой в голосе сказал:

– Прекрасно ! А можем ли мы иногда говорить на английском? Признаюсь, мне тяжело даётся подбирать правильные слова на турецком . Я начал его учить только после того, как начал бывать в Турции, а до этого здесь бывал только мой отец… Так что в языке, как вы видите , я совсем не идеален.

Эмилия вновь улыбнулась – спокойно, почти с благодарностью:

– Конечно. Для меня это даже приятнее – поговорить с кем-то на английском. Не так часто выпадает такая возможность.

Он с облегчением выдохнул и улыбнулся в ответ, но в глубине души в этот момент у него всё перевернулось. Он снова и снова удивлялся ей. Её уму. Её воспитанию. Её естественности. Каждое её слово только сильнее подтверждало: она необыкновенная. Не как все. Он встретил кого-то совсем другого, кого-то, кто выходит за все привычные рамки.

И тогда, не сдерживая лёгкого восхищения, он произнёс вслух:

– Вы меня с каждым разом удивляете всё больше и больше.

На что девушка , просто смущаясь отвела взгляд в сторону .

– Могу я узнать, что вы читаете?– Спросил он.

Эмилия посмотрела на обложку, словно убеждаясь в правильности ответа:

– Это Чарльз Диккенс. “Большие надежды”.

Эдвард хмыкнул, в его глазах промелькнуло одобрение:

– “Большие надежды”, – повторил он, словно пробуя название на вкус. – Прекрасный выбор. Я тоже читал её. – Он взглянул на неё с лёгкой улыбкой. – У вас отличный вкус, мисс Эмилия. Писатели вроде Джейн Остин и Чарльз Диккенс – это настоящие мастера слова. Их произведения, такие как “Гордость и предубеждение” и “Большие надежды”, словно открывают двери в мир человеческих чувств.

Эмилия чуть улыбнулась:

– Значит все таки , вы читали “Гордость и предубеждение”?

Эдвард кивнул, с теплотой во взгляде:

– Кажется… еще в прошлый раз я дал об этом знать .Мисс Остин удивительно тонко передаёт характеры. Мне особенно запомнилась одна фраза… – он ненадолго замолчал, будто вспоминая. – “Мои чувства и желания неизменны, но одно ваше слово…

Она, едва он произнёс последние слова, подхватила его фразу, закончив почти в такт с ним:

– ”…. и я замолчу навсегда.”

Их взгляды встретились, и в этом мгновении было что-то особенное – словно обрывок прошлого, запечатлённый на страницах книги, вдруг ожил здесь, на берегу озера. Эдвард чуть склонил голову, улыбнувшись:

– Теперь я точно уверен: у вас замечательный вкус, Эмилия.

Она слегка смутилась, но взгляд её оставался твёрдым:

– А вы, мистер Эдвард, – она нарочно выделила его имя, – умеете удивлять.

Эдвард сдержанно рассмеялся, его глаза светились тёплым интересом:

– Возможно, это всего лишь начало.

Глава 4: Первые чувства

И так прошли недели. Сначала встречи были случайные, будто по воле самой судьбы, а потом – уже по обоюдному желанию. Эмилия не могла отрицать: каждый раз, направляясь к озеру, она надеялась увидеть его. Но в этом было что-то тревожное – её взгляд постоянно скользил по сторонам, как будто она ожидала, что кто-то заметит её, узнает, или, что ещё хуже, осудит за её тайные встречи с англичанином.

Снега постепенно таяли, уступая место первой зелени. Воздух наполнялся свежестью, что, казалось, только усиливало её волнение и одновременно страх. Она не могла позволить себе слишком сильно привязываться к нему, ведь всё, что происходило между ними, было скрыто от посторонних глаз. Каждый раз, когда они гуляли вдоль озера или сидели на скамейках, обсуждая музыку, книги, мир вокруг, Эмилия сдерживала себя, стараясь не выдать того чувства, что всё чаще разгорается в её груди.

Эдвард с неизменным интересом расспрашивал её о жизни, которой она жила, но она всё время чувствовала себя настороженно. И хотя её сердце радостно откликалось на его слова, Эмилия не могла избавиться от мысли, что она не имеет права быть так близко к нему. Не из-за него, а из-за того мира, в котором она живёт. Мире, который чужд таким чувствам, как её собственные.

И всё же… Стоило ей остаться одной, как её охватывали сомнения. Каждый раз, возвращаясь домой, она упрекала себя. Что она делает? Зачем позволяет себе надеяться на что-то большее? Эдвард – англичанин, чужеземец, который в любой момент может исчезнуть из её жизни. Что ей стоит держаться на расстоянии и не позволять себе ничего лишнего.

Но стоило ему появиться перед ней вновь, как все доводы теряли свою силу. Эмилия чувствовала, что рядом с ним её мир становится ярче. Но страх – он оставался. Он не покидал её, и она снова начинала оглядываться, проверяя, не следит ли кто-то за ними.

Все эти встречи, которые происходили тайно, Эмилия не решалась рассказать даже Зейнеп. Она знала, что подруга заметит изменения в её поведении, как всегда. Зейнеп, как никто другой, могла прочитать её по глазам, но Эмилия не могла раскрыться перед ней. Это было слишком важно и слишком опасно. Но, несмотря на все усилия скрыть свои чувства, Зейнеп всё же заметила, что с Эмилией происходит что-то странное. Что-то, что заставляло её глаза светиться, а лицо – смягчаться.

Однажды, не выдержав, Зейнеп спросила:

– Эмилия, ты не хочешь мне что-то рассказать?

Но Эмилия, словно почувствовав угрозу, поспешила сменить тему. Она не могла признаться в том, что происходило между ней и Эдвардом.

И всё же, в её сердце был такой порыв, что скрывать это было уже невозможно. Она знала, что рано или поздно Зейнеп всё поймёт.

И в один из дней она всё таки решилась.

Эмилия и Зейнеп сидели в комнате Эмилии. Тёплый солнечный свет мягко струился сквозь лёгкие занавески, придавая всему вокруг особую нежность. Эмилия нервно теребила в пальцах кружевной платок, так сильно, что тот чуть не порвался. Она никак не могла найти нужные слова, тяжело вздыхая.

– Зейнеп, – с небольшой паузой произнесла она, —Я… встречаюсь с одним человеком .

Зейнеп прищурилась, внимательно глядя на подругу, чуть улыбаясь.

– Я давно заметила это , что с тобой что-то происходит. И? Кто он?

Эмилия опустила глаза и, не сразу, чуть виновато, ответила:

– Это… Эдвард.

Зейнеп нахмурилась и спросила, словно не поверив:

– Кто?

– Тот иностранец, – чуть тише сказала Эмилия, – возле консерватории, помнишь?

Глаза Зейнеп расширились, она удивлённо подняла брови:

– Этот иностранец?

– Господи, Эмилия… – Зейнеп качнула головой, – ты в своём уме? Как так получилось? Ты знаешь что это означает ?

Эмилия кивнула, её взгляд на мгновение затуманился.

– Я знаю, – тихо ответила она, теребя край покрывала. – Но помнишь, что ты сама сказала тогда —“Немного неправильного делает жизнь интереснее”

Зейнеп, услышав свои же слова, закатила глаза, затем хохотнула, покачав головой.

– Ох, ну вот, теперь ты против меня мои же слова используешь! – она игриво толкнула Эмилию в плечо. – Но, знаешь… Я не совсем это имела в виду.

Они на мгновение встретились взглядами, и в глазах Эмилии промелькнула искорка, такая живая и яркая, что Зейнеп не смогла не улыбнуться.

После признания Эмилии в комнате повисла тишина. Зейнеп с минуту просто смотрела на подругу, словно не веря услышанному. Затем, вздохнув, она наклонилась ближе и прошептала, с тревогой в голосе:

– Эмилия… это опасно. Если кто-то узнает… Ты же понимаешь, к чему это может привести? Последствия могут быть… не очень хорошими.

Эмилия тихо выдохнула…

– Да. Знаю.Если бы мне кто-то сказал раньше, что я буду испытывать чувства к англичанину… – она едва заметно усмехнулась, покачав головой. – Я бы никогда в это не поверила. Я бы рассмеялась ему в лицо и сказала, что это невозможно. Но… вот сейчас… Встречаюсь с ним тайно. Зная, какие могут быть последствия, если об этом узнает мой отец.

Зейнеп внимательно слушала, не перебивая.

– И всё же… – Эмилия подняла глаза, в которых плескались и страх, и надежда. – Я не могу приказать своему сердцу. Я пыталась… пыталась остановить это чувство, держаться подальше, но… каждый раз, когда я его вижу… всё, что я себе обещала, исчезает.

– Знаешь… – Зейнеп слегка прищурилась, наблюдая за подругой, – я всё-таки надеюсь, что ты поступаешь правильно. Я впервые вижу, чтоб ты так о ком-то отзывалась.И знаешь, ты изменилась… за это время.

Эмилия чуть порозовела, опустив взгляд.

– Думаешь?

– Думаю, да, – Зейнеп мягко улыбнулась. – Этот иностранец… он словно пробудил в тебе что-то настоящее. И, как мне кажется, у тебя к нему большие чувства.

Эмилия ничего не ответила, но в её взгляде читалось больше, чем могли бы выразить слова.

Зейнеп внимательно посмотрела на подругу, её глаза мягко блестели от лучей солнца, которые окутывали комнату .

– Какой бы ни был твой выбор, я всегда буду с тобой, – сказала она, слегка сжав её руку. – Только… прошу тебя, будь осторожна. Я искренне надеюсь, что его чувства к тебе такие же сильные, как твои к нему. Но, Эмилия… не открывай своё сердце слишком сильно. Иначе… – она замолчала, подбирая слова, – иначе оно может быть разбито.

Эмилия на мгновение задумалась, затем, с лёгкой улыбкой на губах, обняла Зейнеп, её объятия были крепкими и тёплыми.

– Обещаю, – прошептала она. – Я буду осторожна.

Зейнеп чуть отстранилась, посмотрела в её глаза и, заметив в них искренность, мягко улыбнулась.

– Вот и хорошо, – сказала она, пригладив непослушный локон на голове Эмилии. – Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Эмилия кивнула, чувствуя, как сердце теплеет от поддержки подруги.

Зейнеп, чуть склонив голову на бок, посмотрела на неё с лёгкой грустью и нежностью.

Прошло несколько дней.

Наступил один из тех редких, почти священных часов, когда они могли встретиться вдали от чужих глаз. Озеро, укрытое раскидистыми деревьями, вновь стало их молчаливым свидетелем. Поздним утром Эдвард уже ждал – взволнованный, всматривающийся в тропинку, ведущую с холма.

Когда среди листвы показалась знакомая фигура, лёгкая улыбка тронула его губы.

– Я начинаю подозревать, – проговорил он с иронией, – что вы нарочно заставляете меня ждать, мисс Эмилия.

– А я всегда считала, – ответила она, улыбаясь с едва заметной игривостью, – что терпение – одна из главных английских добродетелей.

– Быть может. Но когда речь идёт о вас… – он покачал головой. – Все добродетели будто теряют силу.

Эмилия отвела взгляд. Сердце предательски ускорило свой ритм.

– Сегодня особенно тепло, – произнесла она тихо. – Весна, должно быть, близко.

– Пожалуй, впервые вы заговорили о погоде, – сказал он, чуть наклонившись вперёд. – Это знак, что я вас утомляю?

– Иногда… трудно найти правильные слова, – её губы тронула печальная улыбка.

– А может, слова и вовсе не нужны. Иногда глаза говорят больше.

Она вздрогнула – его взгляд проникал слишком глубоко, слишком откровенно.

– Вы всё усложняете, Эдвард…

– Напротив, – мягко возразил он. – Я хочу всё упростить.

Между ними повисла тишина. Та самая, в которой звучит больше, чем в длинных речах.

– Что удерживает вас, Эмилия? – спросил он едва слышно. – Страх?

– Страх… и разум, – выдохнула она.

Он сделал шаг вперёд, не нарушая приличий, но с явным внутренним усилием.

– А сердце? – спросил он. – Что говорит сердце?

Эмилия сжала в руках тонкий платок.

– А сердце …борется с разумом .

Она тяжело вздохнула.

– Сегодня я пришла всего на несколько минут. Отец вернётся домой раньше обычного. И сейчас пришла только потому , что дала вам слово. Но завтра я обещаю что буду ждать вас с новой книгой , которую обещала дать вам почитать, я её сегодня закончу.

Он смотрел на неё так, будто только взглядом и мог дотянуться до её души.

– Это прекрасно! И ваше слово для меня дороже всего, – прошептал он с трепетом. – и продолжил с легкой улыбкой – Но сейчас, не смею вас задерживать .

Она опустила глаза. Всё в ней просило задержаться – хотя бы ещё на мгновение, но не могла .

– Ну что же … – произнесла она с грустью, – Мне пора.

Она пригладила платье – будто пыталась унять дрожь в пальцах.

Эдвард посмотрел на неё. Его голос был полон тихой печали:

– Значит, сегодня разум всё же победил сердце…

Эмилия встретилась с ним взглядом. В её глазах отражались нежность и невысказанная боль.

– До свидания, мистер Эдвард.

– До скорой встречи, мисс Эмилия, – ответил он, чуть склонив голову.

– Я буду ждать.

Эмилия слабо улыбнулась в ответ, не решившись сказать больше. Лёгкий порыв ветра развеял складки её платья, и, не оглядываясь, она ушла, оставляя Эдварда стоять у воды, полные любви глаза провожали её тонкий силуэт.

Эдвард смотрел ей вслед.

Каждый её шаг, каждый порыв ветра, трепавший подол её платья, казались ему безмолвным признанием.

Он заметил, как она на мгновение замедлила шаг, как будто внутренне боролась с собой, но снова ускорилась, исчезая за поворотом аллеи.

Он стоял так ещё долго, не двигаясь, будто веря, что стоит только подождать – и она обернётся.

Но она не обернулась.

Эдвард медленно опустился на ту самую лавку, где всегда сидели вдвоём.

В его груди всё смешалось – нежность, тоска и тихая, упрямая вера.

“Я подожду, Эмилия,” – подумал он.

“Сколько бы времени ни понадобилось.”

С каждой встречей , Эмилия и Эдвард тянулись друг к другу, хотя оба скрывали свои чувства, защищаясь вежливостью и осторожными беседами.

Эдвард восхищался её умом, её утончённостью, тем, как она отличалась от всех других девушек. Он ловил каждый её взгляд, жадно прислушивался к её голосу, как если бы слова, которые она произносила, были бесценными. Но каждый раз, когда в его мыслях мелькала мысль сказать больше, что-то в нём останавливало его. Это был страх – страх разрушить хрупкую связь, которая уже установилась между ними.

Эмилия, в свою очередь, чувствовала, как её сердце замирает всякий раз, когда она видела Эдварда. Он был не просто привлекательным молодым человеком; он был кем-то, чьё присутствие приносило ей радость. Но она боялась признаться себе, что её чувства к нему были гораздо более глубокими, чем просто симпатия. Эти чувства были опасными, скрытыми, как неведомая буря, готовая вспыхнуть в самый неподобающий момент.

Их разговоры казались невинными, но между строк, в молчаниях, в каждом взгляде скрывалось куда больше. Они улыбались, смеялись, делились своими мыслями, но каждый из них знал, что за этими словами таилось нечто гораздо более важное. Нечто, что становилось всё труднее скрывать, но оба боялись признаться в этом вслух.

Они оба боялись того, что между ними возникло что-то большее, чем просто дружеское общение. И каждый раз, когда их взгляды встречались, истина становилась более очевидной. То, что начиналось как простое любопытство, теперь превращалось в нечто более глубокое, в нечто, что оба пытались игнорировать, но это всё сложнее удавалось.

Встречи становились более интересными, более частыми . И вот, в один из этих дней, Эдвард пошёл к озеру, как они и договорились. Тихий берег, окружённый цветущими деревьями, стал их тайным убежищем. Он был там вовремя, с нетерпением ожидая её появления. Сердце его билось быстрее от предвкушения встречи, и он ловил взглядом каждое движение деревьев, каждый шум в воздухе, надеясь увидеть её среди зелени.

Но Эмилия в тот день так и не пришла. Он сидел на скамейке, всё глядя в сторону, где она обычно появлялась, но её не было. Его мысли заполнили тревога и недоумение. Может, что-то случилось?

На следующий день он снова оказался на том же месте, надеясь, что она просто ошиблась днём. Но её не было и тогда.

Каждый миг, который он проводил в ожидании, казался вечностью. Эдвард чувствовал, как его надежда тает, как осознавал, что, возможно, между ними всё не так просто, как он надеялся. И когда день закончился, и он остался один, лишь с эхо своих мыслей, он понял: их встреча, их тайное убежище, теперь стало чем-то ещё более важным. И если её не было здесь, он не знал, когда она снова придёт.

Эдвард чувствовал, как его мысли переплетаются, как волны, стремящиеся в одну точку, но при этом не находящие выхода. Что, если она уже не хочет его видеть? Или что , если её отец всё узнал? Неужели это был конец?

Дни тянулись, как долгие часы, наполненные мучительным ожиданием. Эдвард пытался найти хоть какой-то след её присутствия, и, набравшись смелости, пошёл в училище . Но, к его разочарованию, она была закрыта на ремонт . Табличка которая висела на стене, дало понять ему что впереди было целых две недели без единого шанса увидеть её.

Он чувствовал, как его душу охватывает беспокойство и пустота.

Воспоминания об их одной из встреч, и той прогулке, он провожал её ,когда она опаздывала домой. Она шла быстро , а он, скрываясь в тенях, наблюдал за ней издалека. Он лишь хотел убедиться, что она добралась домой безопасно. И вот, тогда, он увидел её дом , как она вошла в него , надеясь раствориться от потусторонних глаз соседей.

Теперь это воспоминание стало его единственным ориентиром. Единственным способом хоть как-то связаться с ней. Он принял решение – он должен найти её, даже если это означало нарушить покой её семьи. Даже если ему придётся нарушить её тишину. Он знал что этот поступок был необдуманным, что он сильно рисковал этим. Но еще один день без вести , сведет его с ума.

Ночью, когда город погружался в тёмную безмолвность, Эдвард решился на шаг, который, возможно, изменит всё. Он направился к её дому, полагаясь на надежду, что хотя бы это сможет дать ему ответы.

Дом Эмилии погрузился в полночную тишину. Лишь бледный лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву сада, серебрил дорожки и очертания ветвей. В тени старого дерева , затаившись, стоял Эдвард. Сердце его билось неровно: прошло уже больше недели с того самого дня, когда они должны были встретиться – но Эмилия не пришла.

Стараясь не издавать ни малейшего звука, он ловко перелез через садовую ограду и, ступая осторожно, как призрак, приблизился к дому. Он помнил: Эмилия как-то обмолвилась, что её окно выходит в сад. Но теперь, в темноте и тишине, он не был уверен – не ошибся ли.

Он опустился на колено, набрал с земли несколько мелких камешков и с затаённым волнением бросил один в стекло. Лёгкий, почти неразличимый стук. Потом другой. Ответом ему была всё та же тишина. Каждый новый бросок был как удар по собственному сердцу – и каждый раз он боялся, что в окне покажется вовсе не Эмилия, а её отец.

Наконец, створка окна чуть дрогнула. Он затаил дыхание. В темноте было трудно разглядеть лицо, но, когда тень заоконной фигуры наклонилась вперёд, он узнал её.

– Эмилия… – прошептал он, выходя из тени кустов.

Она вздрогнула, вслушалась в голос, будто не веря.

– Эдвард?..

– тревожно прошептала она. – Что вы здесь делаете? Вас могли увидеть!

– Я должен был увидеть вас, – так же тихо ответил он. – Вы не пришли в тот день…и после . Я тревожился. Боялся, что с вами что-то случилось.

– Я… – Эмилия опустила глаза. – Я немного простудилась . Уже несколько дней не могу выйти из за температуры . Простите меня… Я никак не могла предупредить вас.

– Не извиняйтесь, – сказал он мягко. – Главное, чтобы с вами всё было в порядке. Я… не находил себе места. Столько думал, столько передумал. Сейчас вам лучше?

– Да, но Эдвард, – торопливо заговорила она, с испуганным взглядом оглядываясь через плечо. – Вам нельзя оставаться здесь. Если отец узнает… Это опасно.

– Я бы рисковал снова и снова, – прошептал он с искренностью. – Лишь бы знать, что вы целы.

– Вы… вы безрассудны.

– Быть может, – слабо улыбнулся он. – Но если дело касается вас, я не умею быть разумным.

Она смотрела на него из полумрака, сжимая пальцами подоконник. Его присутствие, тревожное и родное, согревало, но в то же время причиняло боль.

– Эдвард… прошу вас… – шёпотом сказала она. – Уходите. Если вас заметят…

– Я уйду, – кивнул он, – но покоя мне не будет, пока не узнаю, когда увижу вас вновь.

Эмилия чуть помедлила, словно борясь с собой, затем едва слышно прошептала:

– Я не могу сказать точно , отец сейчас в отпуске ,поэтому выйти пока он дома, у меня не получится . Но сейчас… пожалуйста, уходите.

Он кивнул снова, и в этот кивок вложил больше, чем могли сказать слова.

– Хорошо. Я буду ждать . До встречи, Эмилия.

Она закрыла створку окна, но глаза её ещё долго следили, как он исчезает во мраке сада, растворяясь в ночной тишине. Сердце её сжалось от боли – сладкой, мучительной, запретной.

Ночная прохлада Стамбула мягко скользила сквозь приоткрытое окно, неся с собой запах моря и далёкий, едва слышный гул улиц. Эдвард закрыл за собой дверь гостиничного номера, не включая свет, опустился на край кровати. В комнате царила полутьма, а в ней – она. Эмилия. Как будто её образ остался с ним, едва он отошёл от неё.

Он лёг на спину, сцепил руки за головой и уставился в потолок, будто надеялся найти там ответы. Сердце билось тише, но каждый его удар казался наполненным её именем.

Он никогда раньше не чувствовал подобного. Это было не просто влечение – это было тихое, уверенное падение. Без сопротивления. Без желания остановиться. Он влюбился.

– Я влюблён в неё… – прошептал он в темноту. Голос дрогнул.

И вдруг в груди стало тесно. Не от страха – от правды. Ему уже не вырваться из этого чувства. Оно пустило корни глубоко. Эмилия вошла в его жизнь, как свет пробивается в тёмную комнату: сначала робко, но с каждой минутой всё увереннее. Он знал, что теперь не сможет отпустить. Не захочет.

Но вместе с этим пришло другое чувство – беспокойство. Отец. Мать. Они не поймут. Никогда. Его отец… он будет в бешенстве, когда узнает. Турчанка? Эдвард усмехнулся сквозь тяжёлый вдох. Он сам ведь даже не думал, что когда-то он может полюбить турчанку. А теперь – будто всегда её знал. Всегда ждал.

Он закрыл глаза. Перед ним стояла она – в белом, с лёгкой улыбкой и этим внимательным, глубоким взглядом. И он понял: всё, что было до неё, было бледной тенью жизни. А с ней… всё стало настоящим.

Он встал, и подошёл к креслу у окна. В кармане пиджака его пальцы нащупали то, что он всё это время носил с собой – как тайну, как обет. Он вытащил платок. Маленький, с вышивкой ручной работы. Такой же тонкий, как и момент, когда он его нашёл.

Тогда, у озера , когда Эмилия стояла в тени, готовясь уйти. Она обернулась в последний раз, кивнула ему мягко, с лёгкой, почти робкой улыбкой, и пошла прочь. А он, собравшись уже скрыться, вдруг заметил что-то на земле – белое, невесомое.

Он наклонился и поднял её платок. Мелкий, аккуратный узор был вышит с любовью – он понял это с первого взгляда. Наверняка, это была её работа. Он поглаживал его пальцами, словно нащупывая каждый узор, затем сунул платок в карман. Это было для него словно подарком , которую он хотел сохранить себе.

Теперь же, в своей гостиничной комнате, он держал его в ладонях – так осторожно, словно боялся разрушить что-то живое. Он опустился на кровать, лёг на спину и прижал ткань к груди.

– Ты даже не знаешь, что он у меня… – прошептал он, глядя в потолок. – А я уже не могу с ним расстаться.

Сердце глухо билось под тканью. Она была слишком близко, слишком в нём. Он чувствовал запах её духов – еле уловимый, но настоящий, такой, что щемило всё внутри.

Он закрыл глаза. Эмилия была повсюду – в мыслях, в пальцах, сжимающих платок, в каждом медленном вдохе. И вдруг понял – теперь он её не отпустит. Никогда. Пусть отец будет в ярости, пусть мир встанет на уши… но она уже стала его частью. Как дыхание. Как жизнь.

Прошло всего два дня. Из Лондона пришло письмо , которого он не ждал . Письмо было от отца Эдварда . Прочитав письмо , Эдвард нахмурился , сжав письмо в руках швырнул его в сторону . После строк слов которые написал отец ,Эдвард не находил себе места.

“Как теперь быть” подумал он про себя .

Мысли терзали его, словно острые иглы, не давая ни покоя, ни здравого смысла. Он знал, если не поговорит с ней сегодня , то завтра для этого могло быть поздно .Знал что если не увидит её – не переживёт ещё одной ночи. И решился , что больше не сможет продержаться. Он должен был её увидеть, он должен был высказать то, что так давно хранилось в его сердце.

Глава 5: Признание

Когда над городом вновь опустилась ночь, тёмная и безмолвная, Эдвард вернулся к её дому. На этот раз он был ещё осторожнее. Скользя в тени деревьев, он двигался вдоль высокой изгороди, пока не оказался у знакомого окна.

Он поднял руку и бросил маленький камешек. Потом ещё один. Тишина. Прохладный воздух жёг лёгкие, сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук мог разбудить весь дом.

Он бросил третий камень и замер. Скрипнула створка, и в проёме показалось её лицо – бледное, словно вырезанное из мрамора, с глазами, в которых лунный свет отражался особенно глубоко.

– Кто там? – донёсся до него её слабый, но до боли родной голос.

– Это я, Эмилия, – шепнул он, выходя из тени. – Простите…Я не мог ждать дольше… Я должен был увидеть вас.

Она вздохнула и оперлась на раму, словно устав от собственной беспомощности.

– Вы же только два дня назад видели меня, – тихо проговорила она. – Я сказала вам не приходить. Это опасно.

Он, не отрывая взгляда от её силуэта, прижался спиной к стене.

– Мне всё равно. Я буду приходить каждую ночь, если потребуется. Вы даже не представляете, как я переживал…

Эмилия не ответила. Но её взгляд – тёплый, тревожный, испуганный – сказал больше любых слов. Она смотрела на него, будто боялась, что он исчезнет, если она отведёт глаза.

– Эмилия… – прошептал он, – могу ли я увидеть вас? Пусть ненадолго… Пожалуйста.

Она замялась, тревожно взглянув в сторону дома, и всё же кивнула – быстро, почти незаметно.

– Хорошо… Только подождите. Я выйду в сад. Дайте мне немного времени.

Он кивнул в ответ. Эмилия скрылась за шторой, а он остался в тени, прислушиваясь к звукам дома и отбивая в груди тяжёлые удары сердца.

Спустя несколько томительных минут, она появилась в саду. Накинутая на плечи тонкая шаль чуть колыхалась от ветра. Она шла осторожно, легко ступая по мокрой от росы траве, как тень, как дыхание ночи. Эдвард замер, заворожённый её появлением.

– Идёмте, – прошептала она, делая знак рукой. – Нам нужно уйти подальше от дома.

Он кивнул, и они вместе двинулись вглубь сада, туда, где у самого края возвышался старый дуб. Под его ветвями, в тени и тишине, они могли спрятаться от мира и хотя бы на миг – быть наедине.

Ночь была тёплой, напоённой ароматами весенних цветов. Сверчки стрекотали без умолку, словно сама природа охраняла эту встречу, делая её почти волшебной.

Они дошли до дуба и, не говоря ни слова, прислонились к его мощному стволу. Мягкий лунный свет ласкал их лица, скользил по шелку шали Эмилии и светлой ткани рубашки Эдварда, а в просветах листвы играли дрожащие тени.

– Вы , кажется, рискуете своей жизнью, Эдвард, – прошептала она хрипловато, не поворачивая головы.

Он взглянул на неё, серьёзно, но с той нежностью, которую уже не мог скрывать:

– Я не мог не прийти. Не видеть вас – было невыносимо. Каждый день я думал о вас… И, если вы не против… может, нам стоит перейти на «ты»? Так будет проще. И, как мне кажется, давно пора.

Эмилия медленно повернулась к нему, и на её губах появилась слабая улыбка.

– Хорошо… – произнесла она тихо. – Но, Эдвард… Вы …ты ведь понимаешь, что так нельзя?

– Понимаю, – вздохнул он. – И всё же… я здесь. Потому что иначе я бы просто не уснул этой ночью.

Они опустились на землю, присев у корней старого дерева. Ветерок шевелил траву, ночь пела сверчками, а в небе рассыпались звёзды. Они говорили о пустяках – о его днях, о её недомогании, о том, как изменилась погода… Но чем дальше, тем тише становился голос Эдварда. Он всё чаще замолкал и просто смотрел на неё – долго, внимательно, почти с благоговением.

– Эмилия… – его голос стал низким, почти приглушённым. – Я должен сказать тебе то, что давно держу в себе. Иначе я сойду с ума.

Она встретилась с ним взглядом и в его глазах увидела что-то новое. Опасное. Слишком честное.

– Эдвард… – прошептала она.

– Я устал притворяться. Устал говорить с тобой, как будто ты – просто подруга…просто собеседник …Я… – он запнулся, не зная, как сказать это, не спугнув.

Эмилия сбилась с дыхания. Её пальцы сжались в складках шали. Она почувствовала, как сердце забилось чаще, и чтобы унять волнение, вскинула голову к небу.

– Посмотри, Эдвард… Как прекрасны звёзды сегодня, – произнесла она оживлённо, почти натянуто.

Он не взглянул наверх. Его глаза оставались на ней.

И в этот миг одна звезда сорвалась с небосклона, пронзив небо золотой линией.

– Упала звезда! – воскликнула Эмилия, вскинув руки. – Загадай желание, Эдвард!

Она закрыла глаза, прижала ладони к груди и, как ребёнок, что-то прошептала себе под нос.

Эдвард не мог отвести от неё взгляда. В лунном свете она казалась почти нереальной – живой мечтой, воплощением всего, чего он когда-либо желал. Его голос был тих, но звенел искренностью.

– Эмилия… Ты загадала?

– Да, – прошептала она, всё ещё глядя в небо.

Он посмотрел в её профиль, на её ресницы, слегка подрагивающие от волнения, и решился.

– А есть ли в твоих желаниях место для меня?

Она обернулась к нему с растерянным выражением. Её щёки вспыхнули от волнения, глаза заблестели – то ли от удивления, то ли от тревоги.

– Что?.. – выдохнула она.

– Я не прошу невозможного, – сказал он тихо, с грустью. – Но скажи мне правду… Есть ли я в твоих мечтах, Эмилия?..

Эмилия опустила взгляд, не зная, что ответить. Она боялась признаться, что её мысли всё время возвращались к нему.

– Потому что в моих мечтах и желаниях нет никого, кроме тебя. – произнёс Эдвард почти шёпотом. – Каждый день… Каждую ночь. Я не могу думать ни о чём другом.

Он сглотнул, нервничая, но продолжил, несмотря на дрожь в голосе.

– Ты же не ребёнок, Эмилия. Ты понимаешь мои чувства… И знаешь, что они настоящие. Я не могу больше молчать. Я… Я влюблён в тебя. До глубины души.

Эмилия замерла. Слова Эдварда обрушились на неё внезапно и оглушающе. Она пыталась найти подходящий ответ, но вместо этого лишь смотрела на него, осознавая, что её собственное сердце уже давно принадлежит ему.

Ночь обнимала сад, тишина пела вместе со сверчками, а лунный свет струился сквозь листву старого дуба. Эдвард тоже замер, когда наконец произнёс заветные слова. Казалось, даже воздух вокруг застыл в ожидании.

Эмилия сидела рядом, не шевелясь, словно боялась разрушить этот момент. Её тёмные глаза расширились, дыхание стало частым и прерывистым. Она смотрела на него так, будто слова Эдварда прожгли её насквозь.

Внезапно она резко встала, словно пронзённая острой болью. Руки её дрожали, взгляд метался, избегая его глаз.

– Эдвард, не надо… Я прошу тебя… Не продолжай, – её голос прозвучал глухо, словно слова давались через боль.

Она прижала руку к груди, будто пытаясь удержать разрывающее её сердце.

– Это всё ошибка. Наша дружба… Эти встречи… Всё это – одна сплошная ошибка. С самого начала… Я не должна была позволять себе надеяться… Позволять тебе надеяться…

Эдвард смотрел на неё с растерянностью и болью в глазах. И в след за ней , встал с места.

– Почему ты так говоришь? Эмилия, я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Я вижу это в твоих глазах. Зачем отталкивать меня, когда всё так ясно?

– Потому что нам не суждено быть вместе! – голос её дрогнул, и она быстро отвела взгляд. – Ты не понимаешь, Эдвард. Ты ничего не понимаешь…

Она глубоко вздохнула, стараясь удержать слёзы. Слова, которые она говорила, словно раздирали её изнутри.

– Ты англичанин, Эдвард. Я – турчанка. Ты христианин… А я мусульманка. Наши миры никогда не пересекутся. Никогда. Даже если весь мир объединился бы… Мой отец… Он никогда… Никогда не позволит нам быть вместе.

Она замолчала, с трудом проглотив комок в горле.

– Всё это… Эти встречи… Они вредят нам обоим. Мы лишь терзаем друг друга… Заставляем страдать. Ты не представляешь, какой это риск… Если хоть один намёк об этом дойдёт до моего отца… Это разрушит мою жизнь. А если он узнает, что ты бывал и тут у нас ночью…

Она содрогнулась, будто сама мысль об этом обжигала её.

– Я не могу позволить себе… Позволить нам… – голос её сорвался, и она опустила голову, прикрывая лицо руками. – Нам нужно прекратить… Это никогда не закончится ничем хорошим.

Её слова были острыми, как ножи, но за каждым из них скрывалась истерзанная боль. Эдвард видел, как тяжело ей говорить это, как её душа кричит от противоречий.

– Эмилия, прошу тебя… Не говори так, – тихо произнёс он. – Я не верю, что это ошибка. Разве чувства могут быть ошибкой? Я не могу забыть тебя, как бы ни пытался.

Эмилия опустила взгляд. Губы её дрожали, но она продолжала молчать.

– Ты боишься своего отца, – сказал он мягко. – Я понимаю. Боюсь ли я? Да. Но я боюсь потерять тебя куда больше. И даже если наши миры разные… Разве это должно нас разлучить?

Эмилия сжала руки, словно пытаясь унять боль, пульсирующую внутри.

– Ты говоришь, что это невозможно… – продолжал Эдвард, вглядываясь в её лицо. – Но разве ты сама этого хочешь? Чтобы я ушёл? Чтобы я оставил тебя навсегда?

Она замерла, не в силах ответить. Он шагнул ближе, голос его стал тише, почти неуверенным.

– Если ты скажешь мне уйти навсегда – я уйду. Но если хоть часть тебя хочет, чтобы я остался в твоей жизни … Я буду бороться за нас до конца .

Эмилия всё ещё молчала, но её взгляд был полон боли – и чего-то, что Эдвард не решался назвать надеждой.

– Эмилия, – произнёс он после паузы. – Сегодня я пришёл к тебе с большим ожиданием. Я думал… Нет, я надеялся, что ты ответишь мне взаимностью. Потому что есть кое-что, что я должен тебе сказать.

Он опустил взгляд. Слова застряли в горле. Он пришёл сюда с такой надеждой – что её ответ придаст сил, поможет пережить всё, что ждёт впереди. Что после отъезда его будет ждать не просто мечта о ней, а её слово, её обещание. Но её молчание выбивало почву из-под ног.

Эдвард глубоко вдохнул и, наконец, решился:

– Я должен уехать, Эмилия… Вернуться на родину. Я откладывал этот разговор, как только мог. Потому что… потому что я боялся. Боялся услышать от тебя то, чего больше всего не хотел.

Она посмотрела на него с тревогой.

– Я не знаю, как долго меня не будет. Но мысль о том, что я уеду, так и не услышав от тебя ответа… Что, возможно, потеряю тебя навсегда… – голос его дрогнул. – Я не смогу это вынести, Эмилия.

Его слова про отъезд прозвучали, как удар. Этого она не ожидала. Что-то холодное сжало её грудь. Она пыталась сдержать свои чувства, надеясь, что это убережёт её от боли. Но сердце её уже предательски выдало всё.

Эмилия смотрела на Эдварда, и её взгляд дрогнул, уловив печаль в его голосе. Она с трудом выдавила слова, стараясь говорить спокойно:

– Почему?.. – произнесла она чуть громче шёпота, и в этом коротком вопросе уже слышалась растерянность.

Эдвард поднял на неё глаза, в которых смешались грусть и нерешительность. Но прежде чем он успел что-то сказать, Эмилия резко опустила взгляд, словно спохватившись. Она не должна была задавать этот вопрос. Не должна была показывать, как сильно её задели его слова.

– Прости… – поспешно перебила она саму себя. – Это неважно. Ты ведь и так знал, что однажды уедешь. Да и я… – она запнулась, чувствуя, как слова путаются и становятся предательскими.

Она сделала шаг назад, пытаясь сохранить остатки спокойствия. Может, это действительно шанс отдалиться от него, оборвать эту связь, становившуюся всё крепче. Но как она могла это сделать? Как забыть его, если одно лишь воспоминание уже жгло её душу?

– Вчера я получил письмо от отца, – тихо произнёс Эдвард. – Он написал, что я слишком задержался здесь и должен вернуться, доделать несколько отложенных дел. Я и сам не ожидал, что всё случится так скоро… Но я должен ехать. Завтра я уезжаю. – Он сделал неловкий шаг вперёд, в его голосе звучало беспокойство. – Но, Эмилия… Я вернусь.

Эмилия сжала руки, пряча их в складках платья, стараясь подавить дрожь. Она едва заметно кивнула, стремясь показать, будто всё в порядке. Но её молчание говорило больше любых слов.

– Я прошу тебя лишь об одном, – продолжил он с отчаянием в голосе. – Пока меня не будет… просто подумай. Подумай обо всём, что было между нами. Я буду надеяться, что когда вернусь, ты скажешь мне, что я не был одинок в своих чувствах.

Эмилия так и не подняла взгляда. Она боялась, что если посмотрит ему в глаза – не выдержит.

Эдвард стоял перед ней, словно стараясь запомнить каждую черту её лица. Он понимал – этот миг может стать последним, когда она так близко.

– Я не хотел признаваться в своих чувствах перед отъездом, – прошептал он. – Не хотел видеть твою боль. Но молчать было бы для меня ещё больнее.

Эмилия по-прежнему смотрела в сторону, словно её взгляд мог предать всё то, что она скрывала.

– Эмилия… – голос его был нежным. – Я вернусь. И пусть это займёт немного времени – недели, может быть больше … но я вернусь. Просто… просто обещай, что ты подумаешь обо всём.

Эмилия всё ещё молчала, чувствуя, как внутри всё разрывается. Она хотела сказать, что ей всё равно. Что его отъезд ничего для неё не значит. Но слова застряли в горле. Она не могла … не хотела.

– Ты ведь не знаешь, – прошептала она, – отвечу ли я…вообще.

– Неважно, – мягко произнёс Эдвард. – Я всё равно буду надеяться. Только взгляни на меня… хоть в последний раз.

И их взгляды встретились – всего на мгновение, но в нём Эмилия увидела столько боли и отчаяния, что сердце её болезненно сжалось.

– Прощай, Эмилия… – сказал он тихо.

Он медленно повернулся и пошёл прочь, каждый его шаг казался тяжёлым и мучительным. Эмилия смотрела ему вслед, ощущая, как что-то безвозвратно уходит вместе с ним.

Как только его фигура исчезла вдали, её колени подогнулись, и она опустилась на траву. Слёзы, которые она так долго сдерживала, теперь лились свободно.

Эмилия сидела на холодной земле, сжимая в руках подол платья. Тишина ночи давила на неё, напоминая о недавнем разговоре. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, оно разорвётся на части.

Она знала, что должно было стать легче. Что, возможно, его отъезд – это шанс избавиться от запретных чувств. Прекратить все эти встречи, разговоры, взгляды. Но чем больше она пыталась убедить себя в этом, тем сильнее чувствовала, как внутри всё горит.

Эмилия устало закрыла глаза, вспоминая его голос, взгляд, в котором мелькали и нежность, и боль. Она видела, как он пытался скрыть своё отчаяние, не показывать, как трудно ему уходить.

“Почему я просто не сказала ему… Почему не попросила остаться?” – мысленно упрекала она себя.

Но она прекрасно знала ответ. Любое слово, любое признание сделало бы их чувства ещё реальнее. Признание означало бы привязанность. А привязанность… она могла разрушить их обоих.

Слёзы продолжали катиться по её щекам, тихие и горькие. Эмилия обняла себя за плечи, словно пытаясь защититься от холода, который внезапно охватил её.

Сколько она просидела там, не зная, что делать дальше, Эмилия не могла сказать. Лишь когда первые лучи солнца пробились сквозь ветви старого дуба, она с трудом поднялась на ноги и направилась к дому. Чтоб не показаться чужим глазам . И не навалить на ненужные слухи. Зайдя в дом все еще спали . Она слегка выдохнула , и направилась в свою комнату.

Ночи без сна стали привычными. Её взгляд всё чаще был устремлён в окно, словно она надеялась увидеть его фигуру в саду. Но Эдвард не появлялся.

Эмилия часто ходила к матери . После ухода Эдварда, она не знала кому ещё рассказать об этой боли , об этих чувствах. Она решила рассказать об этом той, которая наверное поняла её.

Кладбище было почти пустым. Лишь ветер шевелил кроны кипарисов, и где-то вдали звенели колокольчики на ошейнике кошки. Эмилия стояла перед простой, аккуратной могилой.

Могильная плита была гладкой, прохладной на ощупь. Эмилия опустилась на колени, бережно положив у подножия свежие цветы – те, что когда-то называли мамиными любимыми. Её пальцы задержались на холодном камне, касаясь букв имени, которое она носила в сердце с самого детства, как образ, как мечту, как беззвучную молитву.

– Привет, мама… – прошептала она. – Вот я опять пришла. Сюда, чтобы сказать то, что не могу сказать никому. Ни отцу, ни тёте… Только Зейнеп знает. А ты… ты бы, наверное, поняла.

Её голос дрогнул. Она села, поджав под себя ноги, склонив голову к плите.

– Я влюбилась, мама. Очень сильно. До боли. До дрожи в голосе и в коленях. До таких снов, от которых просыпаешься с улыбкой… и слезами.

Но это… запретная любовь. Не такая, какой, наверное, ты бы хотела её для меня. Не та, что одобрил бы отец. Я не знаю, как ты бы отреагировала. Поддержала бы меня… или отвернулась?

Она замолчала на секунду, глядя в точку, словно вслушивалась в ответ.

– Я ведь никогда тебя не знала, мама. Не видела, как ты смеялась. Не слышала, как ты злилась. Не чувствовала, как ты обнимаешь.

Ты ушла , оставив меня . А я всё детство представляла тебя – то доброй, то строгой, то смеющейся. Но я всегда думала… если бы ты была рядом, ты бы меня поняла. Не отчитала, не осудила. Просто… обняла.

Она провела пальцами по гравировке, как будто могла почувствовать кожу под рукой.

– Может, я глупая. Может, безответственная. Но рядом с ним я… другая. Будто кто-то зажёг свет внутри. Я дышу по-другому. Слышу мир иначе. Если это ошибка, мама… то, наверное, самая красивая из всех. И если ты где-то рядом, если слышишь меня – просто побудь со мной. Помолчи. Я так устала быть одна с этим чувством. Я не знаю что делать, как мне быть. Он ушёл…оставив меня наедине со своими мыслями.

Ветер прошелестел в ветвях, словно вздох. Эмилия прикрыла глаза, положила ладонь на цветы.

– Я люблю тебя, мама. Только прошу – не злись на меня.

Эмилия медленно встала, ещё раз коснулась букета и пошла прочь. Шаг за шагом, не оборачиваясь. Только ветер провожал её, нежно трепеща в траве, будто шептал вслед слова, которых ей так не хватало при жизни матери.

Эдвард уехал, но мысли о ней не оставляли его ни на мгновение. Лондон встретил его не весенним солнцем , а холодными, серыми улицами, дождём, стучащим по окнам кабинета, где он часами просматривал отцовские бумаги. Но ни сделки, ни письма, ни разговоры с деловыми партнёрами не могли заглушить голос Эмилии в его голове.

Он вспоминал её улыбку – тёплую, как весеннее солнце, её смех, который звучал в его мыслях так живо, словно она была рядом. Вспоминал, как её глаза блестели в лунном свете, как ветер играл с её волосами, выбиваясь из-под шляпы.

Иногда он останавливался посреди разговора, не услышав, что ему говорят. Вместо слов он видел перед собой её лицо, её взгляд – то строгий и недосягаемый, то мягкий и доверчивый.

Эдвард не раз ловил себя на том, что взгляд его скользит по улицам Лондона в поисках тени, похожей на неё. Бессонные ночи тянулись одна за другой, заполненные воспоминаниями и недосказанными словами.

«Эмилия…» – её имя звучало у него в голове как молитва, как призыв, который он не мог остановить.

Он много раз пытался заглушить эти чувства, убеждая себя, что возможно так будет лучше. Ведь он не знал ,как встретит она ,и каким будет её ответ после его приезда . Но чем больше он старался забыть её, тем сильнее становилось желание вернуться.

В один из таких дней, когда дождь вновь стучал по стеклу, Эдвард отбросил в сторону очередную папку с документами . Раздражение и боль заполнили его душу.

Он обещал себе вернуться. Пусть даже на короткое время. Пусть даже она вновь попытается оттолкнуть его. Но он должен увидеть её. И получить от нее хоть какой-то ответ.

Эдвард долго думая решил, что эту тайну которую он скрывал от всех , должен был рассказать своему лучшему другу. Адаму . С которым они были как братья, с которым он дружил с самого детства. И он знал, что его мог понять и поддержать только Адам .

Адам, ростом был выше Эдварда – высокий и крепкий, с мощным телосложением, будто выточенным из камня. Его коротко подстриженные волосы отливали золотом на солнце, а глаза – ярко-миндального, почти медового оттенка – словно светились изнутри. Черты лица были чёткими, выразительными, в нём чувствовалась сила и надёжность, без лишних слов. И, именно эту надежность ценил в нём Эдвард.

Паб был полон, но угол у окна оставался их местом. Здесь не нужно было притворяться. Старое дерево под столом скрипело под ногами, пиво слегка запотело от вечерней сырости, и только над головами гудела жизнь Лондона – будто совсем не интересуясь тем, что у кого-то внутри буря.

Эдвард сидел, сцепив пальцы в замок, локти на столе. Он смотрел в бокал, как будто там можно было прочесть ответ.

Адам поднёс кружку к губам и, заметив молчание друга, прищурился:

– Ты будто в церковь пришёл, а не в паб. У тебя всё в порядке?

Эдвард усмехнулся краем рта, но взгляд остался тяжёлым. Он покачал головой, будто ещё внутри себя спорил, стоит ли говорить.

– Я… – начал он, но голос прозвучал слишком тихо, и он снова замолчал. Затем выдохнул, как будто выпустил из груди весь октябрь. – Знаешь, я не сразу решился тебе сказать. Не знал, с чего начать. Как объяснить…

Адам поднял бровь, чуть с улыбкой:

– Ты обанкротился ?

– Нет, – отозвался Эдвард и посмотрел в глаза друга. – Хуже. Я влюбился.

Адам на мгновение замер, а затем рассмеялся, хлопнув его по плечу.

– Боже милостивый. А я думал, ты по ночам бухгалтерию пересчитываешь. Так, и кто она? Рыжая актриса из театра на Уэст-Энде? Или всё-таки служанка, как в лучших английских романах?

Эдвард наклонился вперёд, опустив голос:

– Она турчанка, Адам.

Адам моргнул. Секунда – тишина. Потом он откинулся на спинку, сложив руки на груди.

– Турчанка… Вот как. Ну, теперь мне действительно нужен ещё один бокал.

– Её зовут Эмилия, – тихо продолжил Эдвард. – Я встретил её в Стамбуле. Никогда не думал, что так бывает… Я даже не знаю, как описать это. Словно… будто я нашёл ту часть себя, которую всю жизнь не мог назвать. Она не как все. Она не смеётся там, где другие улыбаются. Она – глубокая. И сильная.

Адам молча кивнул. Улыбка сошла с его лица. Он смотрел внимательно, почти изучающе.

– И что ты собираешься делать?

– Я хочу быть с ней. И это значит – отказаться от многого. Может быть, от всего.

– Перед отъездом в Лондон… – Эдвард говорил негромко, почти шёпотом, будто боялся спугнуть саму мысль, – я сказал ей всё. Открылся. Признался, что влюблён. Что не могу без неё. Ни дня.

Он опустил взгляд, задержав его на тёмной поверхности кружки – словно в ней отражалась не янтарная пена, а её глаза. Те, в которых он когда-то увидел то, что никогда прежде не находил – себя.

Адам молчал, но в тишине его вопрос прозвучал отчётливо, как вздох:

– И что же она?

Эдвард провёл ладонью по лицу, будто пытался стереть с него следы того признания:

– Она… молчала. Не отвела взгляда, не ушла. Но и не ответила.Я видел – там, в глубине, что-то дрогнуло. Что-то живое, настоящее. Но, словно слова застряли у неё на губах. Будто она испугалась. Не меня. Себя.

Или того, что это может значить.

Он сжал руки, как будто в них ещё оставался её хрупкий силуэт, который он боялся разжать.

– Я не стал настаивать. Попросил подумать. Дал ей время. И вот теперь… я возвращаюсь. Не зная, впустит ли она меня в свою жизнь так, как я впустил её в свою.

Откроет ли дверь – или закроет её навсегда.

Адам покачал головой, делая глоток.

– Знаешь, я могу шутить. Но не буду. Потому что вижу – ты не просто увлёкся. Это у тебя по настоящему, Эд. Но ты должен понимать, что это не просто красивая история. Это – стена. Культурная, религиозная, семейная. Ты готов биться об неё каждый день?

– Я не просто готов. Я уже это делаю.

Адам замолчал, затем медленно сказал:

– Ты говорил об этом родителям?

Эдвард отвёл взгляд.

– Пока нет.

– Слушай, я на твоей стороне, – мягко, но твёрдо сказал Адам. – Но ты должен быть честен не только с ней. Ты должен быть готов к последствиям. Это не будет легко. Это может закончиться болью – не только твоей.

– Я знаю, – выдохнул Эдвард. – Но хуже будет, если я всё это потеряю. Если предам то, что чувствую.

– Хорошо, я тебя понял. А теперь ты должен выпить, а потом купить мне билет. Потому что в этот раз я еду с тобой.

Эдвард замер, потом медленно улыбнулся – по-настоящему, впервые за весь вечер.

– Ты серьёзно?

– Абсолютно. Я хочу видеть эту Эмилию. Хочу понять, что она сделала с тобой, дружище.

– Чёрт, Адам… Это лучшее, что ты мог сказать.

Они столкнули кружки.

Гул паба, как фон к их молчанию, казался вдруг далёким. Потому что в этот вечер началась не просто дорога – началась надежда.

Глава 6: Откровение

После долгого, изматывающего пути из Лондона, Эдвард и Адам ступил на стамбульскую землю. Стамбул встретил их тёплым ветром с моря и золотистым светом, который мягко ложился на черепичные крыши и узкие улочки. Паром уже ушёл, растворившись в дымке рассвета, а на набережной шумела жизнь – неторопливая, разноязыкая, обволакивающая.

Адам замер, оглядываясь.

– Ну что ж… – выдохнул он. – Это и есть Стамбул.

Он присвистнул, глядя на купола вдали, и добавил:

– Теперь я понимаю, почему ты с ума сошёл.

Эдвард усмехнулся. Лёгкая улыбка скользнула по его лицу, но взгляд оставался напряжённым. Он шёл молча, уверенно, будто знал каждый поворот – и действительно знал. Улицы, по которым они шли, давно стали частью его памяти.

Когда добрались до гостиницы, Адам первым бросил сумку в угол комнаты и разулся.

– Ну что, теперь покажешь мне город? – спросил он, развалившись в кресле.

Эдвард стоял у окна, смотрел вниз, на улицу.

– Нет. Сейчас нет.

Адам посмотрел на него вопросительно.

Эдвард, не оборачиваясь, сказал спокойно:

– Я должен сначала встретиться с ней. Узнать, что она скажет. Только после этого… всё остальное.

Он обернулся, глаза у него были спокойные, но в голосе слышалась твёрдость:

– Если всё сложится… я тебя с ней познакомлю. Обязательно.

Адам кивнул, не задавая лишних вопросов.

– Хорошо. Иди.

Он взял книгу с тумбочки, раскрыл наугад.

– А я пока привыкну к твоему Стамбулу.

Адам лениво листал книгу, когда Эдвард вновь подошёл к окну и на мгновение задержался там, словно что-то высматривал.

– Послушай, – сказал Адам, не поднимая глаз, – а как ты вообще собираешься с ней встретиться? Где? Когда? Она ведь даже не знает, что ты приехал.

Эдвард обернулся. Лицо его было серьёзным, но голос звучал спокойно:

– Я написал ей письмо.

– Письмо? – Адам отложил книгу. – И как ты, чёрт возьми, собираешься это ей передать? Подбросишь под дверь? Завернёшь в лепёшку и передашь с торговцем?

Эдвард хмыкнул улыбаясь:

– Найду способ. Может, через ребёнка на улице, или лавочника, кого-то, кто мог бы дойти до её дома и отдать лично в руки. Без лишних слов.

Адам покачал головой, с ехидством :

– Ты звучишь как шпион на задании.

– Возможно, я и есть, – сказал Эдвард с сухой усмешкой. – Только вместо шифра – письмо. А вместо миссии – женщина, которую я не могу забыть.

– И ты хочешь увидеться с ней сегодня?

– Нет. Завтра утром Я напишу, что буду ждать там где обычно . Если она придёт – значит, всё ещё возможно. Если нет…

Он не договорил. Адам не стал спрашивать дальше.

– Тогда тебе стоит поторопиться.

– У меня есть пара часов, – кивнул Эдвард и шагнул к столу, вытаскивая из чемодана уже сложенное письмо.

Адам наблюдал за ним молча. Потом сказал тихо:

– Она, наверное, не понимает, как ей повезло.

Эдвард ничего не ответил. Только взглянул на письмо в своей руке – как на что-то живое, важное, будто от этого клочка бумаги зависела судьба целой жизни. И вышел из гостиницы .

Эдвард шёл медленно, будто сам воздух города влиял на ритм его шагов. Узкие улочки, камни под ногами, голоса, доносящиеся из лавок и кофеен – всё казалось таким же, как прежде. Но в то же время – иным. Он чувствовал, как прошлое живёт в этих стенах, в трещинах фасадов, в бликах солнечного света на ставнях домов.

Он вышел к знакомому кварталу, и взгляд его невольно упал на здание консерватории. Оно возвышалось всё так же строго и торжественно, с колоннами, устремлёнными в небо. Ему показалось странным, что двери открыты: на дворе стояли каникулы, и, насколько он знал, занятия были прекращены.

Он собирался пройти мимо, не задерживаясь, но вдруг остановился. По широким каменным ступеням спускалась девушка – стройная, в светлом платье, с тетрадями в руках. Волосы выбились из-под платка, и ветер чуть тронул их.

Он узнал её сразу.

Зейнеп.

Она спустилась почти до конца, как вдруг замедлила шаг. Эдвард, не веря собственным глазам, зашагал через дорогу. Он поднял руку, словно сам ещё не был уверен в том, что делает, и негромко, почти шепотом позвал:

– Зейнеп…

Она остановилась. Обернулась.

На её лице сначала отразилось изумление – почти неверие, затем – медленно, как утро развеивает туман – появилось узнавание. Она моргнула, будто убеждаясь, что не ошиблась.

– Эдвард?..

Он подошёл ближе, сердце глухо билось в груди. Он не знал, что именно скажет, но слова сами нашлись.

– Я не думал, что увижу кого-то из вас… сегодня.

Зейнеп всё ещё смотрела на него, будто вспоминая, как дышать. Потом кивнула, чуть смутившись.

Она опустила глаза, а потом вновь посмотрела на него – уже спокойнее.

– Вы… вы давно вернулись?

– Только сегодня утром. – он смотрел на неё с мягкой благодарностью, словно само её появление было добрым знаком. – Консерватория разве не закрыта? Сейчас ведь каникулы.

Зейнеп кивнула:

– Да, у нас каникулы. Но через два дня у нашего директора день рождения. Мы с несколькими преподавателями и учениками решили сделать ему небольшой сюрприз. Концерт – очень скромный, только для своих.

Эдвард чуть приподнял брови, надежда затаилась в его голосе:

– Эмилия… тоже будет там?

– Конечно. Она играет на пианино. Мы репетируем втроём, у неё как раз сольный отрывок.

Он замер на секунду. Его голос стал тише:

– Она не знает, что я приехал .

– Нет? – Зейнеп удивлённо посмотрела на него.

– Я… ещё не сообщил ей об этом . И как раз сейчас шёл в сторону её дома. Надеялся через кого-то… передать ей письмо. Просто чтобы она знала, что я вернулся.

Зейнеп мягко наклонила голову:

– Я могу передать. Если хотите .

Эдвард посмотрел на неё, затем медленно покачал головой.

– Нет. Лучше так… Если она приедет на концерт, можете ли вы устроить нам встречу? Не перед выступлением, а… после. Когда все разойдутся. Где-нибудь в здании. Я хочу сделать ей сюрприз.

Зейнеп на секунду задумалась:

– В классе будет сложно. Но… в холле. Там, где будет концерт. Когда всё закончится, люди начнут расходиться. Учителя обычно задерживаются у себя. Холл опустеет. Тогда я смогу привести её туда.

– А как вы… как скажете ей? Просто приведёте туда?

Зейнеп отмахнулась рукой:

– Это уже мои проблемы. Я знаю, как её туда привести.

Её уверенность почему-то успокоила его сильнее любых обещаний.

Эдвард с благодарностью кивнул. Они обменялись коротким взглядом – тёплым, почти заговорщическим – и распрощались.

Когда Эдвард вернулся в гостиницу, солнце ещё только начинало склоняться к горизонту. Он открыл дверь их номера и вошёл. Адам, развалившись в кресле у окна с газетой, лениво поднял взгляд – и сразу вскинул брови:

– Ну ничего себе… Ты что, голубя поймал? Или письма теперь телепатией передаёшь?

Эдвард хмыкнул, бросил на стол пиджак и сел на подоконник:

– Почти. Я встретил Зейнеп.

Адам слегка нахмурился:

– Кто такая Зейнеп?

– Подруга Эмилии. Они вместе учатся в консерватории. Я увидел её у здания – совершенно случайно. Она сказала, что через два дня у их директора день рождения, и будет концерт. Эмилия тоже будет там, будет играть.

Адам приподнялся:

– И?

– И я попросил Зейнеп устроить нам встречу после концерта. Она сказала, что знает, как это сделать. – Эдвард посмотрел в окно, голос его стал мягче. – Через два дня… я увижу её.

Адам улыбнулся, качнул головой:

– Звучит, как сцена из старого романа. Осталось только дождаться.

– Да. Осталось только дождаться.

И в этой тишине между ними впервые за день поселилась надежда. Тихая, но живая.

Прошло два долгих дня. День концерта выдался тёплым и светлым, и казалось, сам воздух в консерватории был наполнен особым ожиданием. Зейнеп и Эмилия пришли вместе – как всегда, как ни в чём не бывало. Зейнеп смеялась, шептала шуточки на ухо, поправляла воротник Эмилии и кивала знакомым. Ни в одной черте её лица не было ни тени волнения.

Эмилия же была чуть тише, чем обычно, но это можно было списать на предконцертную сосредоточенность. Она держала в руках папку с нотами, время от времени касаясь пальцами кулона на шее.

Концерт прошёл спокойно, почти камерно – в зале были только преподаватели, несколько приглашённых и ученики. Когда аплодисменты стихли, и публика начала медленно расходиться, Эмилия, собрав ноты, последовала за другими, собираясь выйти из зала.

– Эм, подожди, – окликнула её Зейнеп, поспешно нагоняя. – Мне надо тебе кое-что сказать. Подожди меня в нашем классе, ладно? Буквально на минуту.

Эмилия удивлённо взглянула на неё:

– Что-то случилось?

– Нет, просто… нужно сказать кое-что, не здесь.

Эмилия немного помедлила, но, видя серьёзность во взгляде подруги, кивнула и тихо направилась по коридору к их классу.

Тем временем Зейнеп почти бегом вышла на улицу. На углу, у низкой кованой решётки, стоял Эдвард. Он был слегка склонившись вперёд, словно вслушивался в звуки сквозь прутья – или в самого себя.

Зейнеп подняла руку и махнула – быстро и чётко. Эдвард сразу выпрямился и, не колеблясь, пошёл к ней, переходя двор в два шага. Вошёл, и Зейнеп, не говоря ни слова, кивком указала в сторону зала, где только что проходил концерт.

– Там уже никого нет, – тихо сказала она. – Подождите там. Она скоро придёт.

Он кивнул, сердце его било больно и тяжело. Шагнув за дверь, он растворился в тишине опустевшего зала.

Зейнеп задержалась на секунду, оглянулась – и быстро побежала по коридору за Эмилией.

Она тихо отворила дверь класса и заглянула внутрь. Эмилия сидела у окна, опершись щекой на ладонь, и задумчиво смотрела в сад.

– Идём, – сказала Зейнеп спокойно. – Я хочу показать тебе кое-что.

– Что именно? – Эмилия встала, немного настороженная, но не тревожная.

Зейнеп не отвечала, просто шла вперёд, а Эмилия, слегка нахмурившись, последовала за ней по полутёмным коридорам. Шаги отдавались глухо по мозаичному полу. Они подошли к знакомому залу, в котором недавно ещё звучала музыка. Всё было уже тихо.

– Сюда.

Эмилия вошла первой. Просторный холл был пуст. Свет, падающий сквозь витражные окна, окрашивал пол в мягкие охристо-розовые оттенки.

Как только Эмилия перешагнула порог, Зейнеп сразу захлопнула дверь за её спиной.

Глухой щелчок.

Эмилия вздрогнула и обернулась к двери.

– Зейнеп?.. Что ты делаешь?.. Зачем ты закрыла?.. – голос её прозвучал чуть сбивчиво.

Но Зейнеп уже стояла снаружи, прислонившись спиной к двери, как охранник, решивший не впускать в этот момент никого.

Эмилия нахмурилась, уже подойдя к двери.

– Зейнеп?.. Что ты… – она потянулась к ручке.

И вдруг – шаг. Или шорох.

Она замерла.

Сердце стукнуло как-то иначе. Медленно, с тревогой.

Повернувшись, она увидела его.

Он стоял почти в тени, у колонны, как будто боялся, что его присутствие – сон, который развеется, если сказать хоть слово.

– Эдвард?

Голос Эмилии сорвался почти шёпотом, и глаза её расширились – неверие, трепет, слабость в коленях.

Он сделал шаг вперёд, и лёгкая полуулыбка дрогнула на его губах.

– Это я, – сказал он тихо. – Я здесь.

Она смотрела на него – и всё внутри дрожало, как натянутая струна. Он казался настоящим и нереальным одновременно. Словно воспоминание, что вдруг ожило.

А потом… она бросилась к нему. Не думая. Не сдерживая себя.

Так, как будто вся эта боль, дни разлуки и молчания вылились в одно стремительное движение.

Она обняла его резко, почти испуганно, как будто боялась, что он исчезнет.

Её руки обвили его плечи, лицо спряталось у него на груди. А он…

Он замер. Совсем.

Руки его повисли в воздухе, как будто он не знал – можно ли? Не сон ли это? Не спугнёт ли он её этим движением?

И только спустя несколько секунд – долгих, щемящих – он очень медленно обнял её в ответ. Осторожно, с трепетом.

Будто держал в руках самый драгоценный и хрупкий дар.

– Ты… вернулся… – выдохнула она в его рубашку.

– Я… я должен был. Я не мог иначе, – голос его дрогнул. – Я же обещал.

Она стояла, прижавшись к нему, будто в этой тишине только его дыхание могло дать ей опору.

А он зарывался лицом в её волосы.

– Я так скучал, – прошептал он. – Каждый день. Каждую ночь.

Эмилия дрожала. Но вдруг… словно что-то испугало её самой.

Она чуть отпрянула, шагнула назад, глаза блестели. Щёки её вспыхнули ярко.

– Прости… – пробормотала она. – Я… я не знаю, что на меня нашло… это было… глупо.

– Не говори так, – Эдвард сделал шаг ближе, глядя ей прямо в глаза. Его голос был чуть хриплым от волнения. – Никогда не проси прощения за это.

Он посмотрел на свои руки, будто до сих пор чувствовал её тепло.

– Знаешь… Я так часто представлял себе этот момент.Когда увижу тебя снова. Как ты посмотришь на меня, что скажешь.

Она выдохнула , всё ещё смущённо, отвела взгляд в сторону .

– И никогда… ни в одном воображении… я не мог представить, что всё будет… вот так. Настолько живо. Настолько… красиво.

Он вздохнул.

– Ты… сделала это мгновение лучше любых моих снов.

Эмилия медленно подняла на него взгляд.

Сердце её билось всё сильнее. Губы чуть дрожали.

– Я… – начала она, но голос соскользнул.

Он ждал.

Она снова опустила глаза, сжала пальцы в замок, а потом всё же выдохнула:

– Я тоже скучала. Очень. Я пыталась не думать. Я пыталась забыть.

Но когда я оставалась одна…

– …ты думала обо мне? – осторожно спросил он, не сводя с неё глаз.

Она кивнула.

– Сначала я злилась. Потом плакала. А потом просто ждала. Не зная чего. Но знала – что без тебя… всё не то.

Пауза. Тишина. Только сердца.

И вдруг, очень тихо, почти шёпотом, Эмилия добавила:

– И вот тогда… Я поняла, … что люблю тебя. Эдвард.

Он не сразу ответил.

Он молча взглянул неё , будто всё в нём вдруг затрепетало. Будто весь мир замолчал.

– Скажи это ещё раз, – прошептал он.

– Я… люблю тебя, – чуть увереннее.

Эдвард посмотрел на неё так, словно впервые увидел звёзды. Его пальцы медленно сжали её руки, будто боялся, что она исчезнет, если он двинется слишком резко.

– Ты не знаешь , как сильно я ждал этих слов, наяву , во сне… – прошептал он. – Представлял, как ты их произнесёшь, – в шуме ветра, в утреннем солнце, в шорохе платьев. Но ни один сон не сравнился с тем, как это звучит от тебя сейчас. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь.

Эмилия опустила взгляд, будто испугалась собственной откровенности. Она хотела было отступить, но он мягко, трепетно, прикоснулся к её щеке.

– Нет, не смей просить за это прощения,не надо этого смущаться – тихо сказал он. – За любовь не просят прощения. Это подарок… самый дорогой из всех.

Он поднял её руку к губам и, не сводя с неё глаз, нежно поцеловал. В этот момент весь мир будто исчез, оставив только двоих – Эдварда и Эмилию, их дрожащие сердца, дыхание, слёзы и ту самую любовь, которую они больше не могли скрывать.

– Я не знал, как жить без тебя, – сказал он. – И теперь, когда я снова рядом… я не отпущу.

Он наклонился, прижал её к себе – на этот раз медленно, нежно, обнимая её, как любимую, единственную.

И она, на этот раз, не отстранилась.

Она закрыла глаза, слушая биение его сердца.

И поняла: она дома.

Эмилия улыбнулась, чувствуя, как её страхи начинают исчезать. Вместо них в сердце поселялась лёгкость. Она всё ещё не могла поверить, что этот момент настал, но теперь, когда она сказала всё, что чувствовала, она понимала, что возможно она когда-то пожалеет о своём решении. Но не сегодня и не сейчас…

Поздний вечер сгустился за окнами гостиничного номера, скрыв улицы Стамбула в мерцающем полумраке. В комнате горела одна лампа, её мягкий свет падал на раскрытую книгу в руках Адама. Он уже устроился в постели, подперев подушкой спину, когда тихий скрип двери заставил его оторвать взгляд от страниц.

– Наконец-то, – протянул он, глядя поверх очков. – Я уж начал думать, что ты сбежал вместе с ней. Или, может, решил поселиться в консерватории?

Эдвард закрыл за собой дверь, но не сразу ответил. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и, не поднимая взгляда, всё так же молча уселся на край своей кровати. Но уголки его губ предательски дрожали от улыбки.

Адам сузил глаза, отбросил книгу на тумбочку и ухмыльнулся.

– Так-так… Я вижу это лицо. Это выражение “я только что вышел из рая и ещё не пришёл в себя”, да?

Эдвард тихо рассмеялся, чуть покачал головой, будто всё ещё не мог поверить в случившееся.

– Ты знаешь, – сказал он негромко, не глядя на друга, – я думал, что уже всё чувствовал. Радость, боль, страх. Но сегодняшний день… он не похож ни на один из тех, что были в моей жизни. Я его не забуду. Никогда.

Адам сел ровнее, серьёзность на миг сменила его привычную ироничную манеру.

– Она… призналась тебе? – спросил он, будто осторожно ступая на святую землю.

Эдвард кивнул. Медленно. Почти торжественно.

– Да. Она любит меня.

Несколько секунд оба молчали. Потом Адам встал, подошёл, и с тёплой, братской прямотой хлопнул Эдварда по плечу.

– Я рад за тебя. Честно. Я сразу понял – если кто и сможет разбудить тебя по-настоящему, так только она.

Эдвард посмотрел на него с благодарностью, потом откинулся назад, вытянув ноги.

– Завтра я встречаюсь с ней снова. У озера. Я… хочу, чтобы ты пошёл со мной.

Адам поднял брови, но в его глазах промелькнуло уважение.

– Представить её мне?

– Да, – тихо сказал Эдвард. – Я хочу, чтобы она знала, кто рядом со мной был всё это время. Кто помог мне не потеряться, когда весь мир казался чужим.

Адам улыбнулся, чуть смущённо, но искренне.

– Тогда завтра я надену свой самый важный галстук. Для самой важной встречи.

Они оба рассмеялись – устало, облегчённо, по-мужски тепло. Потом снова наступила тишина. Но она была светлой – такой, которая живёт только после признаний и настоящей дружбы.

Утреннее солнце уже начало припекать, воздух был наполнен сухим теплом и запахом травы, чуть солоноватым бризом от воды. Адам стоял, облокотившись на ствол тонкой берёзы, лениво оглядывая гладь озера. Эдвард – немного впереди, ближе к кромке воды, – задумчиво вглядывался в даль, где линия берега терялась в дымке.

– Эдвард, – вдруг произнёс Адам, щурясь от солнца, – слушай, а как мне с ней вообще говорить? Я же не знаю турецкий. Или ты будешь переводить за меня?

Эдвард, не отрывая взгляда от воды, едва заметно усмехнулся.

– Не волнуйся. Она знает английский лучше тебя.

Адам выпрямился, изогнув брови в изумлении.

– Что, правда? Ты мне этого не говорил. Вот как… – Он прищурился, с притворным укором глядя на друга. – А я-то думал, как ты щебетал все эти слова любви и поэтические бредни… Представлял себе, как ты изливаешь душу на турецком, словно восточный принц с романтической тоской.

Эдвард тихо рассмеялся, покачал головой.

– Нет. Она понимала меня даже тогда, когда я сам не знал, что говорю.

– Тогда я уж точно должен быть на хорошем счету, – с ленивой иронией протянул Адам, – вдруг она поймёт все мои мысли до того, как я их скажу. Придётся вести себя прилично.

Он вытер лоб платком и с притворной усталостью добавил:

– Только если она вообще придёт. Сколько можно стоять под этим проклятым солнцем? Мы тут скоро поджаримся, как рыба на сковородке.

Эдвард повернул голову, взгляд его стал мягче. Он увидел то, что ещё было скрыто для Адама.

– Не волнуйся. Она уже идёт.

Адам выпрямился, прищурился в ту сторону, куда смотрел друг. Вдалеке, среди пыльной дорожки и золотистой листвы, медленно приближалась фигура. Девушка в светло зелёном платье, идущая с тихой уверенностью, точно шаг её не нарушал тишину этого места.

Адам ухмыльнулся и толкнул локтем Эдварда:

– Ну теперь я понял, почему ты с ума сходил, дружище. Не напрасно. У тебя отличный вкус.

Эдвард лишь покачал головой с лёгкой улыбкой.

– Адам… Хватит.

Когда Эмилия подошла ближе, её взгляд чуть настороженно скользнул по фигуре рядом с Эдвардом. Она не ожидала, что будет кто-то ещё. Остановилась в нескольких шагах.

– Здравствуй… – мягко сказала она, глядя на Эдварда, а затем перевела взгляд на Адама, чуть нахмурившись, но вежливо кивнув.

Эдвард шагнул вперёд, успокаивающе улыбнувшись.

– Не бойся. Это Адам. Я рассказывал тебе о нём, помнишь? – Он обернулся к другу. – Адам, познакомься – это Эмилия.

Адам, подойдя ближе, галантно наклонил голову:

– Признаться, приятно наконец увидеть ту самую девушку, из-за которой мой друг не ел, не спал и, боюсь, совсем перестал слушать, что ему говорят.

Эмилия чуть смущённо улыбнулась, но глаза её заискрились от живости и доброжелательности Адама.

– Очень приятно, Адам, – мягко произнесла она. – И спасибо, что не позволили ему совсем забыть себя.

Адам усмехнулся, прищурившись:

– Уж поверьте, он был ближе к тому, чем вам кажется. Но теперь я вижу – оно того стоило.

– Я… надеюсь, это не слишком отразилось на вас.

– О, напротив, – с самым серьёзным лицом ответил Адам. – Это был интереснейший опыт наблюдения за человеком, который одновременно влюблён, растерян, упрям и способен часами смотреть в окно. Не часто такое увидишь.

Эдвард чуть оттолкнул его локтем, едва сдерживая смех:

– Я же просил, без мемуаров.

– Прости, друг, не удержался, – с лёгкой насмешкой сказал Адам, затем повернулся к Эмилии. – Но если серьёзно – я рад. Очень рад за вас обоих.

Она кивнула, чуть смущённо опустив глаза.

– Спасибо… Мне приятно, что вы с ним. То есть… рядом с ним, – поправилась она, совсем чуть-чуть.

После минутной, почти домашней беседы, Адам снова слегка поклонился:

– Ну что ж, не буду мешать. Я побуду неподалёку, дам вам немного времени. А ты, – он бросил взгляд на Эдварда, – не теряйся. Я знаю, ты умеешь быть неловким, когда это важнее всего.

– Ты уверен, что не хочешь остаться и продолжить выставлять меня в самом смешном свете? – с усмешкой спросил Эдвард.

– Уверен, – рассмеялся Адам. – Но только потому, что ты заслужил этот момент.

Он отошёл, оставив их наедине, а солнце, пробираясь сквозь кроны, ласково коснулось плеч Эмилии. Она снова посмотрела на Эдварда, и взгляд её стал теплее.

Когда Адам ушёл, оставив их наедине, повисла почти невесомая тишина. Слышался только лёгкий шелест листвы и плеск воды. Эмилия стояла напротив, чуть опустив взгляд, будто сама не верила, что это всё происходит по-настоящему. Что он – здесь. Рядом.

– Он словно твой брат, – тихо сказала Эмилия, улыбаясь. – С чувством юмора… и каким-то удивительным светом в глазах.

Эдвард кивнул, глядя ей в глаза:

– Да, он и есть мой брат. Такой, о котором мог бы мечтать каждый.

– Ты счастлив с ним рядом. Это видно.

– А теперь… я счастлив, что рядом – и ты.

Эдвард смотрел на неё, не отводя глаз. Его сердце билось быстро, но взгляд был спокоен – словно он знал, что теперь всё наконец на своём месте.

– Я всё думаю, – начал он негромко, – как я вообще дышал без тебя, эти два месяца?

Она чуть улыбнулась, не решаясь заглянуть ему в глаза.

– А я… – прошептала она, – я всё время боялась, что ты не вернёшься.

– Я бы вернулся даже с конца света, – сказал он, подходя ближе. – Понимаешь, я уехал телом, но сердце моё осталось здесь. С тобой. Я просыпался и засыпал с мыслью о тебе. Я вспоминал каждый изгиб твоей руки, каждый взгляд, твой голос. Даже тишину между нами – я вспоминал её, потому что в ней ты была ближе, чем весь остальной мир.

Эмилия всё ещё молчала, щеки её порозовели. Она опустила глаза, будто не могла выдержать силы его слов.

– Посмотри на меня, – прошептал он, мягко касаясь её руки. – Пожалуйста.

Она медленно подняла взгляд, и в этих глазах он увидел то, что знал всегда – ту же самую любовь, такую же настоящую, как и прежде. Только теперь – без страха.

– Я не отпущу тебя, – сказал он, тихо, но с решимостью. – Никогда больше. Ни на день, ни на час. Пусть всё рухнет, пусть мир станет против – я буду рядом. Я не позволю судьбе снова забрать тебя у меня. Ты поняла?

Она кивнула, глядя на него с лёгкой дрожью.

– Я думала, что, может быть, всё это только в моей голове. Что ты уже не…

– Не смей, – перебил он с нежной улыбкой. – Не смей даже думать так. Я любил тебя каждый день. И теперь, когда я держу тебя рядом, я не собираюсь терять ни одной минуты.

Он взял её ладони в свои, склонился чуть ближе.

– Я хочу быть рядом, хочу просыпаться и знать, что ты где-то рядом – даже если не рядом физически, то хотя бы здесь, – он прикоснулся к своей груди, – в сердце. Хочу слышать, как ты смеёшься, как играешь, как просто дышишь.

Она чуть сжала его пальцы, шепнула:

– Я тоже … И ты был везде. В каждом сне. В каждой мелодии.

Эдвард коснулся её палец губами, почти невесомо.

– Я обещаю тебе, – сказал он, – что теперь ты больше никогда не будешь ждать. Никогда не будешь плакать по ночам, не зная, вернусь ли я. Я здесь. Я твой. Навсегда.

И в этих словах было всё – и страх, и нежность, и клятва. А потом он просто прижал её руки к своей груди – не для того, чтобы удержать, а чтобы быть ближе, тише, роднее. Так, как ждут только одного человека в этом мире.

Глава 7: Сон и явь

С каждым днём их любовь разгорался в темных уголках Стамбула, под покровом ночи, в тени роскошных деревьев сада, где они часто встречались, скрывая свои чувства от любопытных глаз. Их встречи были украдены, тихие и напряженные, наполненные страстными взглядами и молчаливыми обещаниями, которых они боялись открыто озвучить. Эмилия, зная, что её отец может уничтожить всю их любовь, не позволяла себе показываться на улицах города в одиночестве. Всё происходило в строгой тайне . Каждый шаг был продуман до мелочей, каждый взгляд – взвешен.

В один из дней Эдвард не выдержал – и пришёл к её дому.

Он не имел права появляться у порога. Даже подойти ближе казалось вторжением. Но стоять на противоположной стороне улицы, в тени кипариса, казалось терпимее, чем не видеть её вовсе. Он не знал, почему именно сегодня, но что-то тянуло – будто сердце соскользнуло с привычного ритма и отбивало тревожную дробь.

Прошло уже несколько дней, как он не видел её.

Ни у озера. Ни в консерватории. Ни случайно, ни нарочно.

Он просто ждал – что вдруг она выйдет. Хоть на минуту. Хоть издалека.

И она вышла.

Сначала он увидел Зейнеп – её фигура показалась первой. А потом – её. Эмилия. Всё внутри у него дрогнуло.

Они говорили тихо, словно музыка всё ещё звучала где-то между словами. Эмилия смеялась – коротко, сдержанно. Лёгкий ветер колыхал подол её платья, солнце играло в волосах.

Они шли не спеша, сворачивая за угол. Эдвард медленно последовал за ними, держась на расстоянии, почти неслышно, будто боялся разрушить хрупкий момент своим дыханием. Он не знал, куда они направляются – и неважно было. Он просто хотел быть рядом. Пусть даже как тень.

Они прошли несколько улиц. Город звучал глухо: колёса по мостовой, чьи-то шаги, голуби. Эмилия и Зейнеп остановились у небольшого бутика. Эдвард затаился, притворился прохожим, спиной к витрине. Ждал.

Затем они вышли – у Зейнеп в руках был маленький пакет, у Эмилии – чуть больше, перевязанный тонкой лентой. Они что-то обсуждали, шагая бок о бок, и вскоре свернули за угол.

Эдвард медленно направился за ними.

Позади, из-за поворота, бесшумно шагнул силуэт – знакомый, но пока невидимый для них. Он держался в тени дерева, рядом с колонной, что закрывала его от прямого взгляда. Его шаги были неслышны, будто сам воздух подстраивался под его движение.

Он немного ускорил шаги вперёд, потом откашлялся —

– Кхм-кхм…

Девушки продолжали идти. Он повторил чуть громче:

– Кхм…

На этот раз Зейнеп будто почувствовала взгляд в спину. Повернулась. И, увидев его, выдохнула:

– Эм… подожди.

Она остановила Эмилию, слегка взяв её за локоть.

– Что такое? – удивилась та.

Зейнеп не ответила, только продолжала смотреть назад. Эмилия, следуя её взгляду, обернулась.

И тут время будто замерло.

Эдвард стоял в нескольких шагах, под солнечными бликами, упавшими сквозь листву. Он выглядел немного неуверенным, но в его глазах читалась та самая знакомая решимость – та, что однажды уже заставила его пересечь ради неё целый город. Улыбка тронула его губы – виноватая, робкая.

– Эдвард ? Что ты здесь делаешь?.. – тихо, с ноткой удивления в голосе, спросила она.

– Просто… – он развёл руками. – Проходил мимо , и не мог уйти, не увидев тебя. Хотел… просто поговорить с тобой . Не займу много времени. Прошу тебя. Я… я буду ждать тебя у озера.

Он взглянул по сторонам – улица по-прежнему была почти безлюдной, только звенел где-то вдалеке детский смех и цокали копыта проезжавшего экипажа. Эдвард кивнул ей коротко и пошёл прочь – быстрым шагом, не оборачиваясь.

Эмилия смотрела ему вслед, пока его спина не исчезла за поворотом, среди кипарисов и зелёных решёток сада.

Зейнеп тронула её за руку.

– Ну? – произнесла она с улыбкой. – Иди уже. Я ведь знаю, что ты хочешь этого.

– Я не знаю даже . Отец ждёт меня дома . – ответила Эмилия с тревожным голосом .

– Не волнуйся, – Зейнеп погладив её за плечо. – Я подожду тебя. Не вернусь без тебя.

Эмилия молчала, потом посмотрела на подругу с мягкой грустью.

– Спасибо Зейнеп. Извини. За то ,что так вышло.

– Не глупи, – Зейнеп кивнула. – Давай. Не заставляй его ждать. Я буду ждать тебя , у себя . Всё равно моих родителей нет дома.

Эмилия кивнула и, бросив последний взгляд на Зейнеп, медленно направилась туда, где в тени деревьев исчез её Эдвард.

Эмилия приближалась к озеру медленно. Солнце медленно меняло место , и вода уже дремала в своём собственном покое, отражая розовые прожилки неба. Среди деревьев, на камне, сидел он – как и всегда. Спокойный, чуть нахохлившийся от лучей солнца , словно ждал именно её всё это время.

Он услышал шаги и поднял голову. Улыбнулся. Встав с места , сделал шаг.

– Ты пришла, – сказал просто, будто не ожидал что она придёт..

– Пришла, – откликнулась она, немного сдержанно, но без холода.

– За десять дней… – Эдвард посмотрел на воду, потом вновь на неё, – …мы виделись с тобой один раз. И то – на несколько минут.

Эмилия чуть прищурилась и склонила голову.

– Ты ведь знаешь, я не могу просто так выходить, когда вздумается. – Она слабо усмехнулась. – Не всем так везёт быть свободными, как тебе.

Они подошли вдоль озера, чуть в стороне от привычной дорожки. Лёгкий ветер трепал волосы Эмилии, а сияющие лучи солнца, ложилось ей на щеки. Эдвард шагал рядом, руки в карманах, глаза косились в её сторону с неприкрытым теплом.

– До признания мне в любви мы виделись чаще, чем сейчас, – с дразнящей улыбкой бросил Эдвард, переглянувшись с ней через плечо.

Эмилия, не сразу повернув голову, прищурилась игриво:

– Вам что-то не нравится , мистер Баркли? Жалуетесь?

Он усмехнулся, шагнул ближе, тихо, чтобы никто не слышал, произнёс:

– Не жалуюсь… но, знаешь… Я бы хотел видеть свою возлюбленную чаще. Говорить ей слова, которые столько времени держал внутри. Слушать, как она смеётся, как молчит. Даже, как сердится.

Эмилия замерла, как будто каждое слово касалось её сердца. Медленно обернулась, сдерживая улыбку:

– И что бы ты сказал?

Он посмотрел на неё, серьёзнее, теплее.

– Что скучал. По тому, как ты сидишь у воды и тихо трогаешь край платья, будто музыка играет в голове. Как закидываешь волосы назад, когда ветер мешает. Как… молчишь. Ты даже в молчании будто что-то говоришь. Я люблю, как ты поджимаешь губы, когда о чём-то задумываешься. Как закусываешь край ногтя, когда волнуешься. Как ты смеёшься – чуть приглушённо, будто боишься, что кто-то осудит за это счастье. – Он улыбнулся, – и как ты кладёшь руку на сердце, когда смотришь на луну… Ты всегда это делаешь. Всегда.

– Ты правда всё это замечаешь?

– Замечаю всё.  С тобой – хочется и чувствовать. И говорить. И молчать. Всё сразу. Потому что ты – это всё, чего мне не хватало.

Эмилия молчала, смотрела в озеро. Затем тихо сказала:

– Ты знаешь, что тоже делаешь вещи, которых не замечаешь?

Он обернулся к ней, удивлённо вскинул брови.

– Ах да? И что же?

Она повернулась к нему лицом. Улыбнулась – светло, с лёгкой грустью.

– Что когда ты волнуешься, ты всё время касаешься запястья. Думаешь, никто не замечает, а я – замечаю. Ты морщишь лоб, когда сосредоточен, даже если думаешь о пустяках. И ты всегда вдыхаешь глубже, перед тем как сказать мне что-то . Даже по-мелочи. Ты берёшь паузу, думаешь, а потом только говоришь. Но в этих паузах – вся правда.

Эдвард усмехнулся.

– Никто мне об этом не говорил. Ты первая.

– Потому что я смотрю на тебя, – сказала она просто. – Не просто вижу. Смотрю.

Эдвард смотрел на неё, как будто впервые увидел. Он хотел что-то сказать, но слова были лишними.

Она коснулась его руки.

– Мне не нужно видеть тебя каждый день, чтобы чувствовать. Мне просто нужно знать, что ты – есть.

Он накрыл её ладонь своей.

– А я хочу видеть тебя. Каждый день. Утром. Вечером. Даже если ты сердишься. Даже если молчишь. Мне всё это – родное.

– Тогда не теряй меня, – прошептала она. – Даже если я вдруг исчезну на день-другой. Даже если замолчу. Я рядом, Эдвард. Всегда рядом.

Он кивнул. Глаза его были теплее любого солнца.

– А я буду помнить каждый твой жест. Даже если забуду собственное имя.

И они просто стояли так – рука в руке, взгляд в взгляд. Ничего не требуя. И уже не мечтая. Они были. И этого было достаточно.

Эдвард всегда умел удивлять её без громких слов. Иногда он оставлял под её окном полевые цветы, собранные, казалось, мимоходом. Когда она не могла выходить из дома.Иногда – сладости, которые она так любила с детства, завернутые в пакет .

А в конце июля ,на её день рождения, он принёс ей платье. Голубое, как весеннее небо, простое, но удивительно нежное. Она тогда солгала отцу, сказав, что это подарок от Зейнеп, – сердце стучало слишком громко, чтобы сказать правду. А платье… она бережно хранила его, как память о той тишине, где было всё.

И она, тоже дарила ему тепло – по-своему. Иногда пекла пироги, стараясь угадать, что ему сегодня захочется – яблочный? С вишней? А в конце сентября, на его день рождения, подарила свёрток. Связанный её руками тёплый свитер, тёмно-синего цвета. Он тогда сказал, что наденет его только в самый холодный день, чтобы было за что держаться.

После последнего приезда , Эдвард лишь один раз уезжал в Англию, его поездка была короткой , он остался там, не более чем двух недель. И возвращаясь в Стамбул, он, казалось, приносил с собой не только свою усталость, но и мысль, которая не давала ему покоя. Эмилия была для него не просто запретным плодом – она стала частью его жизни, которую он не мог игнорировать.Каждая разлука заставляла его сердце сжиматься, и лишь мысль о возвращении в Стамбул заставляла его дышать полной грудью. Но он понимал, что это не может продолжаться вечно. Они должны были найти путь, чтобы быть вместе, несмотря на все препятствия.

С каждым письмом отцу , Эдвард становился всё более решительным. Он уговоривал своего отца, с которым у него были сложные отношения, остаться в Стамбуле на длительный срок. Но отец всегда игнорировал его просьбу. Эдвард обещал себе, что не отступит. В своей новой роли Эдвард был готов жить здесь, быть рядом с Эмилией и, дать ей надежду на будущее. Но до тех пор, пока он не мог открыть правду родителям , всё оставалось в тени.

Время проходило незаметно. Дни казались такими короткими, когда они находились вместе ,и такими длинными в разлуке .

Прошла неделя как Эдвард вернулся из последнего визита в Лондон. В день приезда он пришёл к ней ночью , они встретились лишь на несколько минут. Так как в день его приезда, у Эмилии были гости , которые остались на ночь. Поэтому свидание было очень коротким, которым для двух влюбленных не хватило.

Эмилия сказала ему чтоб он подождал пару дней , и она сможет свободно встретиться с ним , так как отца не будет дома. Услышав это , Эдвард был безумно счастлив , и сказал Эмилии что в тот день он отвезет её в одно красивое место . Но подробностей не дал , так как хотел её удивить.

Осень ступала по земле мягкими шагами. Листья шелестели, словно шептали друг другу последние тайны лета, а море дышало глубоко и размеренно, как будто знало, что в эту ночь случится что-то необычное .

Небо было усыпано звёздами – не ярко, не дерзко, а будто робко, осторожно, чтобы не спугнуть тишину.

В доме было необычно тихо. С тех пор как Галип-бея вызвали в соседний город по делам на два дня , Эмилия осталась дома лишь с Зейнеп и прислугами, которые , уложив всё по своим местам, давно разошлась по комнатам. Ночь опустилась на двор мягким покрывалом. Где-то в саду посвистывал ветер, тонкие ветки жасмина всё ещё цеплялись за ставни, хотя цветы давно осыпались. Осталась лишь лёгкая, почти призрачная сладость в воздухе – напоминание о прошедшем лете.

Эмилия стояла у зеркала. На ней было простое, но изящное коричневое платье, плотно облегавшее талию, а сверху – вязаный жакет чёрного цвета, не новый, но любимый. Она нервно поправила волосы, оглянулась через плечо к подруге .

– Ты уверена, что хочешь пойти? – спросила Зейнеп, стоявшая у окна и напряжённо вглядывавшаяся в тёмную улицу.

– Я не знаю – Эмилия прижала ладони к груди. – Мне немного страшно. Мы впервые выйдем за пределами наших таинственных мест.Но и не пойти – невыносимо.

– Тогда иди уже , он наверное уже окаменел там дожидаясь тебя .

Затем они вышли с тихими шагами через дверь, направляясь в сад. Заметив силуэт который ждал её, Эмилия помахав рукой подруге быстрыми , но и в тоже время бесшумными шагами побежала к Эдварду.

Зейнеп лишь молча кивнула, отпуская её, и прикрыла за ней калитку, словно оберегая эту минуту – без слов, без вопросов.

У ворот её ждал он.

– Здравствуй, – смотря на него невинно, —Надеюсь ,не заставила тебя долго ждать?

– Здравствуй моя Эми, – ответил он улыбаясь , – Я готов ждать тебя вечно.

Взяв за руку ,он притянул Эмилию ближе к себе , затем наклоняясь поцеловал тыльную сторону её руки.

–Куда ты меня отведешь? – спросила Эмилия с тихой улыбкой.

– Это сюрприз, – ответил Эдвард, взглянув на неё снизу вверх, будто изучая заново. – Но скажу сразу – туда, где нет посторонних глаз серьёзных тётушек , ни одного стражника с усами и абсолютно никаких правил.

– Опасно звучит, – пошутила она.

– Тогда нам точно туда, – Шутливо подмигивая ей.

Они шли вдоль пустых улиц, держась немного поодаль друг от друга. Эмилия то и дело озиралась, и каждый шаг отдавался в груди лёгким стуком. Она впервые вышла ночью с ним . Но тревога утихала, стоило ей уловить его спокойный взгляд.

На полпути Эдвард вдруг замедлил шаг. Повернул голову и заметил, как она сжала руки на груди и немного съёжилась от холода.

– Ты дрожишь? – спросил он, уже снимая свой тёмный пиджак. – Вот, возьми.

– Нет, я… всё в порядке, – тихо ответила она, но он уже шагнул ближе и мягко накинул пиджак ей на плечи.

– Не спорь. Я вижу ,тебе холодно.

– А ты?

– Я одет тепло, – усмехнулся он. – Да и, если честно, этот свитер – особенный. Он греет не только тело, но и душу. У него есть волшебная нить – называется любовь к вязальщице.

Заметив что на нём именно тот свитер, который она подарила ему на день его рождения, Эмилия слегка опустила взгляд, не удержав улыбку.

– И часто ты так девушек пиджаками укутываешь?

– Только красивых , и особенных . К тому же – ты не просто девушка. Ты ночная беглянка, покорительница сердец и моя главная соучастница.

– Соучастница чего?

– Великого преступления, – прошептал он с заговорщическим видом. – Мы крадём время у сна, чтобы стать немного счастливее.

Она тихо рассмеялась, и шаг за шагом они дошли до берега.

Море простиралось перед ними, как живое зеркало, в котором отражалась луна. Волны с лёгким шорохом лизали песок. Эмилия замерла, ошеломлённая видом.

– Эдвард… – выдохнула она. – Это не сон да?… это всё по-настоящему?

– Абсолютно, – кивнул он. – Всё настоящее. Даже этот камень, на который я предлагаю сесть, подозрительно реальный.

– Почему ты привёл меня именно сюда? – её голос был полон удивления и тихой благодарности.

– Помнишь, ты говорила, что однажды тебе приснился сон? – он опустился на плоский валун и потянул её за руку. – Что мы с тобой … сидели у моря ночью, и было спокойно, и светло?

– Да, – прошептала она.

– Я просто решил, что сны не всегда должны оставаться снами.

На глазах Эмили застыли слёзы счастья, но сдержав их ,она тепло улыбнулась ему .

Они сели рядом. Эмилия снова запахнулась в пиджак, он положил руку позади неё, почти не касаясь. Ветер трепал её волосы, и Эдвард не удержался:

– Можно… я приобниму тебя? – тихо спросил Эдвард, словно опасаясь нарушить тишину между ними.

Эмилия не сразу ответила. Она чуть повернулась к нему, её взгляд скользнул по лицу Эдварда, остановился на его глазах. В уголках её губ дрогнула тень улыбки – тёплая, тихая.

– А зачем спрашиваешь? – произнесла она негромко, но с оттенком удивления. – Я ведь уже рядом.

Эдвард на миг опустил взгляд, затем вновь посмотрел на неё – нежно, с каким-то светом, что трудно выразить словами.

– Просто… ты кажешься такой хрупкой сейчас. Будто стоит дотронуться – и всё исчезнет.

Эмилия чуть наклонила голову, её волосы скользнули по плечу. Она посмотрела на его руки – одна была на его колени, другая позади неё ,опираясь на камень.

– Не исчезну, – сказала она. – Если обнимешь – останусь.

Он чуть кивнул, будто получив разрешение, и аккуратно обвёл рукой её плечи. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но в нём было больше смысла, чем в сотне слов. Эмилия чуть сжалась, будто от внезапной теплоты, а потом расслабилась и склонилась к нему – тихо, без слов, как будто именно туда и стремилась всё это время.

И больше говорить уже не хотелось.

– Эдвард, – шепнула она через миг. – А что, если нас увидят?

– Тогда скажем, что просто обсуждали философию на свежем воздухе. Ты – восточная мыслительница, я – потерянный поэт. Всё прилично.

– Ты неисправим,покачав головой Эмилия усмехнулась .

– И слава Богу. Иначе ты бы сейчас сидела здесь одна. Или – что хуже – с кем-то другим.

Эмилия опустила глаза. Молчала. Он посмотрел на неё сбоку, а потом, немного тише, добавил:

– Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь сидела с кем-то другим, – помедлив продолжил – Я не вынесу этого.

Она подняла взгляд. Небо отражалось в её глазах.

– Я тоже .

В этот момент Эдвард еле сдержал себя , чтоб не поцеловать её, но он не коснулся её. Не осмелился. Но этой ночи, этой тишины, этого моря – им было достаточно.

В ноябре Эдварду вновь пришлось уехать в Англию. Он оставался в разрыве с Эмилией, и не мог и дня прожить, не думая о ней. Между ними начиналась переписка, тайная, как и их отношения. Каждое письмо, которое он отправлял, было наполнено тоской и нежностью, которые он скрывал от всех. Он писал Эмилии, что скучает, что его мысли всегда с ней, и даже в самых обычных делах его сердце было рядом с ней.

Эмилия в свою очередь тоже не могла забыть его ни на день . Она ждала писем с нетерпением, зная, что каждое письмо – это шанс почувствовать его рядом, даже если это было всего лишь на бумаге. Иногда она перечитывала их снова и снова, каждый раз переживая тот момент, когда она получила письмо, его слова, его мысли. Все её мечты и надежды были связаны с этим человеком, и, несмотря на все сложности, она верила в их любовь.

Эмилия писала письма украдкой, под покровом ночной тишины, когда дом замирал, и даже ветер казался осторожным, чтобы не выдать её тайны. Бумага, на которой ложились её слова, была тонкая и хрупкая, чуть пахла розовой водой, и каждое слово на ней рождалось с особым трепетом – будто она писала не чернилами, а сердцем.

Она не могла открыто посылать письма Эдварду – слишком много глаз, слишком много ушей, слишком много стен. Но вместе с Зейнеп, своей верной подругой, Эмилия нашла способ. После занятий они будто бы отправлялись на прогулку, однако шаги их всегда вели в одно и то же место – маленькое почтовое отделение на окраине Бейоглу. С виду неприметное, почти забытое, оно стало единственным связующим между ней и Лондоном.

Письма уходили под маркой «До востребования», адресованные на имя, написанное небрежно и с чуть изменённой фамилией, чтобы не привлекать внимания. Почтовый клерк, пожилой и молчаливый, уже знал её лицо, но не задавал лишних вопросов. Он просто принимал письма, ставил печать, и обещал – завтра утром оно улетит.

И она ждала. Сначала – терпеливо, потом – беспокойно, а под конец – с замиранием сердца при каждом скрипе двери. Ответ приходил не сразу. Иногда спустя две недели, иногда позже. Но когда он появлялся – конверт, чужая марка, знакомый, родной почерк – Эмилия забывала, как дышать. Она уносила письмо с собой, держала его у сердца, как самую ценную вещь, и читала в одиночестве, вновь и вновь, запоминая каждую строку.

Эдвард тщательно берег эти письма, укрывая их в самых потайных местах, чтобы никто не мог их найти. Он знал, что, даже несмотря на свою любовь к Эмилии, они рисковали всем, и каждое слово, каждое письмо могло стать последним, если их кто-то обнаружит. Но они продолжали, потому что не могли остановиться.

Эдвард почти всё время, находился рядом с Адамом . То ли он у них , то ли наоборот. И в один из этих холодных зимних дней, он был у Адама.

В гостиной стоял мягкий полумрак – вечерний свет скользил по краю книжных полок, цеплялся за фарфоровый чайник на столе. Он сидел в кресле у камина, с чуть взъерошенными волосами, держа в руках чашку чая, которую так и не попробовал. Адам устроился напротив, положив ногу на ногу, в одной руке бокал, в другой – согнутая книга, заброшенная после третьей страницы.

– Знаешь, – начал Эдвард после долгого молчания, – скоро будет год. Как я впервые увидел её. У консерватории . Она стояла тогда – будто не касаясь земли.

Адам кивнул, слегка улыбаясь. Он не перебивал – знал, что слова идут с глубины.

– И всё, – продолжил Эдвард, глядя в пламя. – После этого не осталось ни до, ни после. Только она. Всё, что я знал, обесцвечилось. А с ней… даже страх стал живым. Даже боль.

Он замолчал, наконец пригубил чай. Адам некоторое время смотрел на него, будто оценивая что-то невидимое, прежде чем тихо спросить:

– Ты всё ещё не рассказал, о ней родителям?

Эдвард слегка опустил голову, взгляд стал жёстче.

– Нет. Пока нет.

– И знаешь почему?

Тишина повисла, как влажный туман, и только потрескивание дров нарушало её.

– Потому что… они видят всё по-своему, – сказал наконец Эдвард. – Для них это будет как ошибка. Как нечто, что нужно “исправить”, упаковать в приличные рамки. А она… она не про рамки. Мы не про это.

Адам посмотрел на него с какой-то братской теплотой, слегка наклонив голову:

– Ты боишься, что они не примут её?

– Я уверен в этом, – резко, почти с горечью. – Но мне всё равно. Я просто… хочу, чтобы она была в безопасности. Чтобы мы были вместе, как бы банально это ни звучало. Понимаешь?

Адам сделал глоток и вздохнул.

– Понимаю. Очень даже. Но всё равно – однажды придётся им сказать.

– Знаю, – кивнул Эдвард, глядя в чай. – Просто ещё не сегодня.

Глава 8: Годовщина

И вновь январь. Стамбул был окутан зимней тишиной, будто сам город затаил дыхание в ожидании чего-то важного. Морозный воздух стоял прозрачный, сухой. По улицам лениво плёлся туман, а небо, усыпанное звёздами, спокойно смотрело вниз, как немой свидетель судьбоносной ночи.

Эдвард стоял перед её домом, сжимая в кармане пальто небольшой свёрток. Больше двух долгих месяца тишины и разлуки. Он планировал всё заранее: хотел приехать именно сейчас, чтобы быть рядом в этот день. День, когда год назад он впервые увидел её. Когда всё началось.

Он склонился, поднял небольшой камень и, не раздумывая, слегка стукнул им в окно на втором этаже.

Эмилия лежа в постеле вздрогнула. Сердце сжалось, будто предчувствие – тёплое и родное – пронеслось по её телу. Она медленно поднялась, подошла к окну, откинула занавес. И – замерла.

Внизу, на фоне темноты, освещённый лишь слабым светом уличного фонаря, стоял он. Его фигура была ей до боли знакома. Он. Эдвард.

Она сдержала порыв вскрикнуть – радость рвалась наружу, готовая вырваться восторженным визгом. Но ночь… Все в доме спали. Она лишь прижала ладони к губам, чтобы не выдать себя, а глаза её засверкали.

– Скорее, спускайся, – прошептал он, подняв голову и улыбаясь.

Она быстро отпрянула от окна. Накинула на плечи пальто и, уже подбегая к двери, внезапно вспомнила. Подарок. Она вернулась к тумбочке, вытащила из ящика небольшую коробочку, аккуратно спрятала её в карман и тихими шагами вышла из комнаты.

Обогнув дом, она наконец увидела его вновь, во весь рост, стоящего на том же месте. Эмилия, не в силах сдерживать больше ни радости, ни любви, бросилась к нему. Он распахнул объятия, и она утонула в них, как в своём доме, как в родной гавани.

– Я так скучал по тебе, – прошептал он, зарывшись лицом в её волосы. – Каждый день без тебя был как зима без весны.

– А я… я думала, что ты не приедешь так поздно … но всё равно ждала, – тихо сказала она, крепче прижимаясь к нему.

Они стояли так несколько минут, не в силах отпустить друг друга. Слов было мало – чувства говорили громче.

– Как ты? Что делала без меня, рассказывай.

– Пойдём в сад, – сказала Эмилия. – К дубу. Расскажу .

Свет фонаря мягко освещал дорожку, ведущую к старому дубу. Именно здесь они любили бывать вдвоём, здесь Эмилия читала книги в одиночестве, здесь Мустафа в осенние дни смастерил для неё скамью.

Они присели. Воздух был холодным, но в сердце пылал жар.

– С годовщиной, моя любовь, – сказал Эдвард, доставая из внутреннего кармана коробочку. – Это тебе. Я надеюсь, тебе понравится.

Эмилия взяла её дрожащими руками, а глаза её, как два озера, вспыхнули счастьем.

– Ты… ты помнишь?.. – прошептала она.

– Как я мог забыть?.. – Эдвард взял её ладонь. – Ровно год назад я встретил тебя. Девушку, что изменила мою жизнь. Ради которой мой каждый вздох обрёл смысл.

Она посмотрела на него. Её взгляд был полон нежности, и любви.

Открыв коробочку, она увидела золотой медальон. Снаружи – простая элегантность. Внутри – надпись. С одной стороны – две заглавные буквы: «Э» и «Э». А на другой – вырезанные тонкой рукой слова: До последнего вздоха.

– Эдвард… какая красота… – прошептала она. – Это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо получала.

– Я счастлив, что тебе понравилось, – мягко улыбнулся он.

– Но ты знаешь , что носить его … я не смогу. Этот подарок может вызвать подозрение у отца.

Эдвард понимая её волнение сказал:

– Я знаю, не переживай за это. Я уверен что когда то, ты будешь носить её без всяких проблем и тайн.

Эмилия аккуратно положила медальон обратно в коробочку, затем опустила руку в карман пальто и достала оттуда маленькую шкатулку.

– А это… тебе. Мой подарок. И надеюсь ты будешь его носить

Брови Эдварда удивлённо приподнялись.

– Ты тоже не забыла… – прошептал он, принимая её из рук. – Ты… удивительная.

Открыв шкатулку, он увидел кольцо. Мужественное, массивное, с темно-зелёным камнем, обрамлённым тонкой резьбой.

– Когда я увидела его, – сказала она, – я сразу подумала о тебе. Этот камень… он, как твои глаза. Под солнцем – светится, в тени – становится глубоким, темно зеленым.

Эдвард держал кольцо на ладони, разглядывая его с восхищением, и вдруг тихо проговорил:

– Это великолепный подарок, Эмилия. Я буду носить его всегда. До последнего вздоха.

Он поднял глаза, улыбнулся, а затем с лёгкой усмешкой добавил:

–Ты не представляешь как я по тебе скучал. Как я ждал этого дня. Каждую ночь, перед тем как уснуть , я представлял твоё лицо, твои глаза, твою улыбку. В надежде что ты явишься ко мне во сне.

– Я тоже… так скучала… – еле слышно ответила она. – Были дни, когда я выходила в сад и просто сидела здесь, под этим дубом, представляя, как ты вдруг появишься. Как положишь руку на моё плечо. Как скажешь: Я вернулся.

Он взял её руки в свои, прижал к губам.

– Я вернулся, Эмилия, – сказал он, – и больше не позволю времени забирать у нас ни одного дня. Ни одной минуты. Я хочу, чтобы ты знала: где бы я ни был – ты в каждом моём дыхании. В каждом шаге. В каждом сне.

Она опустила голову, спрятала улыбку – застенчивую, настоящую, ту самую, в которую он влюбился год назад.

– Тогда позволь ощутить твое дыхание, твое биение твоего сердца.

Эдвард молча обнял её . А Эмилия прижалась к нему сильнее , устраиваясь у него на груди. Их сердца стучали рядом, в унисон, будто отмеряя одну судьбу на двоих. А над ними стоял старый дуб, их немой свидетель, под которым прошёл не просто вечер – прошла вечность, сотканная из любви.

Ночь начинала бледнеть на горизонте, звёзды терялись в лёгком утреннем тумане. После долгой, наполненной чувствами беседы, когда слова уже начали сменяться тишиной, они поняли – пора прощаться.

Эдвард взглянул на небо, где первый намёк на рассвет начал окрашивать край облаков, и тихо сказал:

– Ещё немного – и рассвет выдаст нас.

Эмилия кивнула, неохотно. В её глазах блестела тоска расставания, но она понимала, что медлить больше нельзя.

Они встали, не отпуская рук. Шаг за шагом, едва касаясь земли, они двинулись вдоль сада, туда, к старой калитке в изгороди, через которую Эдвард всегда тайком пробирался ночью. Пахло сырой землёй и далёким дымом, воздух был колюч и свеж.

Они остановились у калитки. Эдвард ещё раз сжал её руку – крепко, но бережно.

– До встречи , – прошептал он.

Вдруг Эмилия, поддавшись внезапному порыву, мягко коснулась губами его щеки, почти уголка губ. Её поцелуй был лёгким, почти невесомым – как прикосновение лепестка.

Эдвард застыл. Его дыхание на миг сбилось, грудь чуть приподнялась, будто он вдохнул слишком резко. Он не ожидал… не смел даже надеяться, что она решится на это. От прикосновения её губ сердце его вздрогнуло, а по телу прошёл дрожащий трепет.

Он посмотрел на неё, не в силах вымолвить ни слова.

Эмилия, почувствовав, как он застыл, едва уловимо отпрянула. Щёки её порозовели, взгляд опустился вниз. Вдруг она быстро выдохнула, словно стараясь прогнать смущение, и тихо, почти шёпотом, сказала:

– Мне пора… – и, не дожидаясь ответа, сделала шаг назад.

Она развернулась и поспешила к дому, лёгкая тень улыбки всё ещё играла на её губах, но движения были быстрые, почти бегущие – будто сама пыталась убежать от собственных чувств. Пальто мелькнуло в свете фонаря, и через секунду она исчезла за углом.

Эдвард остался стоять один, всё ещё в том же положении, как будто время не успело догнать его. Он медленно коснулся пальцами своей щеки – там, где только что трепетно коснулись её губы. Его сердце билось чаще, чем обычно. Он тихо усмехнулся, почти не дыша, и прошептал:

– Боже… Эмилия…

Глава 9: Трещина в тишине

Лунный свет потихоньку исчезал , который ранее оставлял след на дорожке к дому, но внутри дома ,всё ещё было погружено в тишину сна. Осторожно ступая, она проскользнула в дом и, стараясь не шуметь, поднялась на второй этаж. Каждая ступень давалась ей затаённым дыханием, как будто каждый шаг был сделан в хрупком сне, который нельзя было разбудить.

Подходя к двери своей комнаты, Эмилия уже протянула руку к ручке, как вдруг в темноте прозвучал негромкий, глухой голос:

– Эмилия…

Она вздрогнула и замерла. В горле пересохло. Медленно, с явной неуверенностью она обернулась. На пороге своей спальни стоял её отец, закутанный в халат, с потемневшим лицом, из-под которого лишь глаза тускло блестели в темноте. Его голос был не грозен, но в нём звучал холодный, сдержанный интерес, от которого сердце Эмилии забилось как безумное.

– Откуда ты идёшь… в такую позднюю ночь?

Слова повисли в воздухе, будто придавили её плечи. Эмилия почувствовала, как в висках зашумело, по спине пробежал жар. Горло сжалось, дыхание стало рваным. Она едва могла говорить:

– Я… – выдохнула она, – мне… стало нехорошо. Немного тошнило… я вышла… подышать.

Отец молча смотрел на неё, пристально, будто пытался разгадать то, что было скрыто между строк. Потом, наконец, спросил:

– Ты не больна?– произнёс он.

– Нет… – поспешно прошептала она, слабо покачав головой. – Наверное, просто… съела что-то не то. Уже прошло.

Молчание затянулось ещё на пару томительных секунд, после чего отец кивнул и, не сказав более ни слова, повернулся и скрылся в своей комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

Только тогда Эмилия позволила себе выдохнуть. Осторожно вошла в свою комнату и, прикрыв за собой дверь, облокотилась на неё спиной. Рука её скользнула к груди, прямо туда, где бешено колотилось сердце. Она сжала ткань пальто, будто могла удержать этот порыв.

– О , Господи … – тихо прошептала она, – чуть не застал…

Сердце всё ещё стучало, как барабан. Эмилия подошла к кровати и села, опустив голову. Она глубоко вдохнула и с шумным выдохом отпустила напряжение. Тень улыбки скользнула по её губам – среди страха всё же оставалась тёплая искра счастья.

Утро в доме наступило спокойно, как и всегда. За окнами свежо шелестели кроны деревьев, а сквозь кружевные шторы в гостиную струился мягкий свет. Галип-бей уже сидел за столом, откинувшись немного на спинку резного стула, сдержанно перелистывая газету. Перед ним на столе стоял поднос с завтраком – чай в фарфоровой чашке, сыр, маслины, свежий хлеб.

Послышались лёгкие шаги. Эмилия, аккуратно поправив прядь у виска, спустилась по лестнице и появилась в дверях гостиной. Лицо её было спокойным, но немного усталым, как будто ночь выдалась беспокойной.

– Доброе утро, отец, – сказала она мягко.

Галип, не поднимая глаз от чашки, ответил:

– Доброе.

Она подошла, села на своё место, и на столе между ними повисла тишина, наполненная только звоном ложек о фарфор. Несколько минут они ели молча, каждый погружённый в свои мысли. В какой-то момент Галип отложил чайную ложку, взглянул на дочь, будто впервые разглядывая её внимательнее.

– Тебе уже лучше? – произнёс он медленно, с интонацией, в которой прятался вопрос глубже, чем просто о здоровье. – Ночью ты выглядела взволнованной… и не совсем в себе.

Эмилия вздрогнула почти незаметно. Она отвела взгляд, потянулась к чашке, будто хотела скрыться за ней, найти защиту в глотке чая.

– Да, уже всё прошло, – ответила она быстро. – Наверное, правда, отравилась чем-то. Сейчас всё хорошо.

Она не осмелилась долго задерживать взгляд на лице отца. И он это заметил.

После нескольких минут, словно торопясь завершить разговор, она встала.

– Я пойду. Уже поздно, пора на занятия.

Галип кивнул. Она вышла из комнаты, стараясь идти с обычной лёгкостью, но её пальцы сжимали ткань платья.

Когда дверь за ней закрылась, Галип остался сидеть неподвижно. Он смотрел в то место, где только что была его дочь, и в груди его что-то медленно и глухо сжалось. Он знал Эмилию с самого её первого крика, с первой царапины на коленке, с первых школьных сочинений, где герои всегда умирали от любви. Он знал, как она говорит, когда говорит правду, и как начинает путаться в словах, когда врёт.

А теперь… теперь что-то в ней изменилось. Он не мог пока уловить, что именно, но ощущение было острое, почти интуитивное – как будто в доме завёлся кто-то посторонний, кого не видно, но чьё присутствие чувствуется.

В последующие дни это ощущение только усилилось. Он начал вспоминать все изменения своей дочери ,которым раньше не предавал значения . Как Эмилия стала иной. Как в её глазах появилась какая-то незнакомая глубина, словно там прятался целый мир, неведомый даже отцу. Как за завтраком она стала задумчивей, часто молчала, и, глядя в окно, улыбалась сама себе. После прогулок иногда возвращалась позже, чем обычно, и в её голосе слышался неуловимый свет – тот, которого не бывает после простой прогулки или разговора с подругой.

Галип следил за ней взглядом, не спрашивая, не обвиняя. Он ждал. Он знал, что если в её сердце зародилось что-то, чего он не может понять – рано или поздно правда сама выйдет на свет.

Но он уже чувствовал – его дочь больше не та девочка, что ещё вчера читала стихи у камина. Она менялась. И замечание этих перемен, началось с той ночи.

После той ночи, когда голос отца остановил её на пороге собственной комнаты, в груди Эмилии поселилась тревожная тень. Она стала тише, будто исчезла. Движения – медленные, слова – выверенные. И, словно угадав её страхи, Эдвард появился лишь спустя день, как и было договорено – в привычный час, с камушком в руке. Он постучал по оконному стеклу, как всегда, с надеждой в глазах, но в этот раз окно открылось лишь немного.

Из щели показалось испуганное лицо Эмилии. Щёки её были бледны от волнения, губы едва двигались. Она коротко, сдержанно прошептала:

– Уходи, прошу. Сейчас нельзя. Мой отец… он видел меня той ночью. Сейчас не безопасно встречаться. Я сама скажу, когда всё утихнет. Когда можно будет. Обещаю.

И она закрыла окно, оставив Эдварда в тишине, где хрустел под ногами снег, и луна отразилась в стекле, как чьё-то холодное напоминание о реальности. Он не успел ничего ответить, но он увидел каким тревожным был её взгляд , как её голос дрожал. Развернувшись он ушел прочь . Он знал что оставаться и наставить было бы глупо. Он не хотел подвергать её опасности .

Прошло несколько дней. Потом ещё. Погода почти не менялась – зима стояла крепко. Ветры гоняли снежную пыль по пустым аллеям сада. Дом дышал спокойствием, а отец, казалось, отпустил бдительность. Он снова был занят делами, не глядел ей в глаза с тем вниманием, не задавал лишних вопросов. И однажды утром, за завтраком, он сказал, не поднимая взгляда от чашки чая:

– Сегодня меня не будет. Вернусь только завтра к вечеру.

И всё внутри Эмилии словно подпрыгнуло. Это был знак.

В тот же час она направилась в комнату , села за стол, достала бумагу и аккуратно вывела строки – тому кто ждал от неё ответа . Бумагу сложила, вложила в конверт, передала Зейнеп чтоб та отправила его через почту , в гостиницу в котором проживал Эдвард.

И в тот вечер, когда сумерки скатились по крышам, когда сад лежал под снегом, немой и молчаливый, словно вымерший, Эдвард вновь вошёл через ту самую калитку. Он знал путь, и теперь его шаги были тише, а сердце билось громче.

Эмилия уже ждала его у старой скамьи, где летом росли розы, а теперь снег облепил стволы кустов, как сахар. Она стояла в тёплом пальто, с шарфом на шее, и в глазах у неё было что-то другое – не тревога, а тихая решимость. Впервые за долгое время им снова было позволено быть рядом – пусть ненадолго, пусть украдкой, но без страха быть застигнутыми.

И пока за заиндевевшими окнами дом спал, в саду, среди зимней тишины, снова зазвучала их любовь – хрупкая, нежная, укутанная в холодный воздух, но такая живая.

Они сидели рядом на старой деревянной скамье, слегка припорошенной инеем. Под ними хрустел снег, и от их дыхания поднимались лёгкие облачка пара. Сад был тих, укутанный в зимнее оцепенение, и казалось, что весь мир остановился – только ради них двоих.

Эдвард смотрел на Эмилию неотрывно. Его взгляд был таким глубоким, таким пронизанным теплом и нежностью, что у неё невольно защемило в груди. В его глазах не было слов, только чувство – тёплое, живое, будто он таял прямо в этот миг, любуясь ею, запоминая каждую черту, каждое движение её ресниц.

Эмилия чуть улыбнулась и, заметив его взгляд, тихо спросила, немного неловко отводя взгляд:

– Почему ты так смотришь на меня?

Эдвард медленно вдохнул, будто собирался с духом.

– Потому что… – сказал он почти шёпотом. – Потому что я не могу забыть тот поцелуй. Ты даже не представляешь, что он сделал со мной. Я всё это время думаю только о той ночи… о том мгновении… и не могу прийти в себя.

Сердце Эмилии вздрогнуло. Щёки окрасились лёгким румянцем, и она смущённо опустила глаза, прошептав:

– Не надо… Хватит, я… я и так смущаюсь.

Эдвард мягко улыбнулся, но ничего не ответил. Между ними повисла тишина – такая, в которой слышно биение двух сердец. Они немного беседовали – о мелочах, о днях, что пролетели без встреч, о зиме, о её руках, что зябли даже в перчатках.

А потом, когда час прощания уже близился, Эдвард словно что-то вспомнил. Он опустил руку в карман пальто, достал маленький амулет – старый, тёмный от времени, но тёплый от прикосновений, словно в нём жило целое прошлое.

Он раскрыл ладонь и протянул его Эмилии.

– Этот амулет… мне когда-то подарила бабушка, – сказал он тихо. – Она верила, что он приносит удачу. Что он даёт силу… особенно тогда, когда нужнее всего.

Эдвард взял её ладошку, осторожно вложил в неё амулет, сжал пальцы.

– Теперь он твой. Когда меня не будет рядом – пусть он будет. Чтобы ты знала: я всегда рядом. Всегда.

Эмилия молчала. Только крепче сжала в руке подарок, и её глаза затеплились той самой благодарностью, что не нуждается в словах.

Она всё ещё держала амулет в ладони, глядя на него, как на нечто бесконечно хрупкое и ценное. Потом подняла глаза на Эдварда и прошептала:

– Не надо было… Это ведь подарок твоей бабушки. Он должен был остаться с тобой…

Эдвард тихо улыбнулся, качая головой.

– Нет… – сказал он с уверенностью в голосе. – Он теперь там, где и должен быть. Этот амулет… он принёс мне удачу. Ты – моя удача, Эмилия. Думаю, он сам выбрал тебя… Так пусть теперь он оберегает тебя так же, как когда-то оберегал меня.

Она с трудом сдержала дрожь в голосе. Ещё раз поблагодарила его едва слышно, и, прижав амулет к груди, аккуратно положила его в карман. Сердце билось сильно, но от этой нежности, от этой близости ей казалось, что всё вокруг растворяется.

Настал час прощания. Эдвард нежно взял её руку, поднёс к губам и коснулся её кожи, как будто клялся в чём-то важном. Их взгляды встретились, и в этот миг было только двое – они. Только зима, скамья, следы на снегу и замёрзшее небо над головой.

Но вдруг…

В этом звенящем молчании раздался мягкий, но словно леденящий голос:

– Эмилия…

Они вздрогнули одновременно. И она, и он. Голос был тихим, но твёрдым – сдержанный гнев и грозная тень, шедшая с глубины сада. Эмилия медленно повернулась в сторону, будто весь воздух вышел из её лёгких. Она знала этот голос. И он парализовал её изнутри.

Из сумрака сада, между голых ветвей, в полумраке зимнего вечера шаг за шагом приближался Галиб бей.

Снег скрипел под его шагами, как будто сам сад пытался его остановить. Его лицо было неподвижно, но взгляд – тяжёлый, пронзающий, как лезвие. Эмилия стояла, словно приросла к земле, сердце грохотало в груди. Она еле держалась на ногах, и казалось, вот-вот упадёт.

Галиб подошёл ближе, остановился в нескольких шагах от них.

– Что здесь происходит?! – его голос был уже громче, и в нём слышалась угроза. Он смотрел на дочь, словно видит не её, а предательство.

Эмилия открыла рот, но ни звука не смогла произнести.

Эдвард шагнул чуть вперёд, собираясь что-то сказать, но не успел.

– Молчать! – резко прервал его Галиб, даже не взглянув в его сторону. – Я разговариваю со своей дочерью!

Молчание. Гнетущая пауза. Эмилия всё ещё не могла говорить. Её лицо побледнело, губы дрожали.

Галиб перевёл на неё взгляд – твёрдый, строгий, суровый. Он уже понял, он видел всё. И теперь хотел услышать – от неё.

– Ты ответишь мне? – тихо, но жестко произнёс он. – Что ты делаешь здесь с этим человеком, которого привела в мой дом… тайно… в мой сад?

Голос у него дрожал от ярости, но сдерживался – пока. Эмилия пыталась вдохнуть, что-то сказать, но голос предал её. Губы шевелились, но ничего не выходило.

– Ответь, Эмилия! – уже почти крикнул он.

И только тогда, дрожащим, едва слышным голосом, с глазами, полными ужаса и боли, она прошептала:

– Отец… я просто…ты не знаешь … прости…что так вышло .

Он сжал кулаки. Морозный воздух казался теперь тяжёлым, как камень.

– Простить?.. За что я должен тебя прощать?.. За ложь? За тайные встречи? За позор? – его голос был как хлыст.

Эмилия опустила голову. Сердце её рвалось наружу.

Галиб посмотрел на Эдварда впервые. Его взгляд был полон презрения.

– Ты… Уходи. Сейчас же. Пока я не забыл, что я – человек.

Она открыла рот, но ничего не смогла сказать.

Эдвард увидел это – её дрожь, её немоту, её страх. Он сделал шаг вперёд.

– Прошу вас… – сказал он спокойно, но с твёрдостью. – Можно поговорить наедине?

Галиб бросил на него тяжелый взгляд, но ничего не ответил. Он повернулся к Эмилии.

– Иди домой, – произнёс он холодно. – Жди меня там. Я поговорю с тобой позже.

Эмилия, словно не веря своим ушам, замерла, растерянно глядя то на отца, то на Эдварда. Она не могла пошевелиться, будто её прибило к земле.

– Я сказал – иди! – повысил голос Галиб, резко и жёстко.

Эмилия вздрогнула, сжала кулаки, и, не выдержав, бросилась прочь, почти бегом, в сторону дома. Тихий шорох её шагов вскоре растворился в глубине сада.

Они остались вдвоём.

Галиб сделал два шага ближе. Эдвард не отступил ни на шаг. Он стоял прямо, гордо, с холодным спокойствием в глазах, несмотря на внутренний жар.

– Наверное, вы видите во мне презрение, дерзость… всё, что хотите, – сказал он, глядя прямо в глаза Галибу. – Но всё, что есть – это чувство, чистое и сильное. И я не боюсь его.

Галиб всмотрелся в него пристально. Его глаза сузились.

– Ты не местный… – процедил он. – Твой язык… акцент… Ты иностранец.

Его лицо потемнело от ярости.

– Послушайте, – начал Эдвард, – я не хотел…

– Молчать! – рявкнул Галиб. – Сколько это длится?! Сколько времени ты видишься с моей дочерью? Где ты её встретил? Откуда знаешь?

Эдвард сдержанно вдохнул.

– Я встретил её в консерватории . Мы знакомы больше года. И я… люблю её. Я никогда не отпущу её.

Галиб подошёл вплотную. Его рука резко схватила Эдварда за ворот пальто и притянула к себе, почти вплотную к лицу.

– Что ты несёшь?! – прошипел он. – Ты хоть слышишь себя? Кто ты такой, чтобы говорить мне о моей дочери такие слова?! Какая любовь?!

Эдвард не сопротивлялся. Он просто смотрел ему прямо в глаза – спокойно, глубоко, не отводя взгляда.

– Что плохого в любви? – тихо спросил он. – Мы не сделали ничего дурного. Мы просто любим друг друга… Единственное, что мешает – это то, что я англичанин?

Галиб оттолкнул его с силой. Эдвард чуть пошатнулся, но не упал.

– Англичанин?! – прорычал он. – Ты посмел?! Посмел подойти к моей дочери?! Ты… англичанин… думаешь, можешь вот так войти в мою жизнь? В её жизнь?!

– Я не хочу бунтовать , – спокойно сказал Эдвард, поправляя пальто. – Но я не отступлю. Я люблю её.

Галиб сжал челюсть. Он кипел, но сдерживал себя.

– Молись, что сейчас ночь… и что весь дом спит, – проговорил он с угрозой. – Иначе ты бы не ушёл отсюда так легко. Я не хочу слышать тебя больше. Исчезни.

Эдвард выдержал паузу.

– Я уйду… – сказал он. – Но только если вы пообещаете, что ничего не сделаете Эмилии.

Тишина.

– Кто ты такой, чтобы беспокоиться о моей дочери?! – закричал Галиб

Эдвард стоял, сжав кулаки, сдерживая всё, что бушевало внутри. Он не сказал больше ни слова. Только взгляд – твёрдый, но полон боли – задержался ещё мгновение на лице отца Эмилии. А потом он медленно отступил на шаг назад, повернулся, как будто с тяжестью на плечах, и пошёл прочь по заснеженной дорожке сада.

Снег скрипел под его шагами, как будто отзывался на каждое движение его сердца. Он не оглядывался сразу – боялся, что если снова увидит Галипа, не удержит себя. Но, пройдя несколько шагов, остановился. Медленно, с надеждой, с отчаянной тоской обернулся и поднял взгляд на дом.

Его глаза перебегали по окнам в поисках хотя бы силуэта, хотя бы намёка на то, что она стоит там, где-нибудь за занавеской, смотрит на него. Что она чувствует то же, что и он. Но окно её комнаты было тёмным. Только отблеск слабого света внизу, в гостиной, мерцал в стекле.

Он задержал взгляд на нём чуть дольше, словно пытаясь послать через стекло всю свою любовь, всю боль, которую он не мог сказать словами. И, шепча про себя её имя, он повернулся снова и пошёл прочь. Ветер поднимался, кусал его щеки, но он не чувствовал холода. Потому что всё тёплое, всё живое в нём он оставил там – в её доме, в её взгляде, в этом саду, где она впервые улыбнулась ему по-настоящему.

Он уходил… оставляя не просто следы на снегу, а части своей души, разбросанные между шагами. Там, где он любил. Там, где всё началось.

Эмилия ходила из угла в угол, сердце билось в груди как птица, загнанная в клетку. В гостиной было тихо, но тревога в её душе становилась всё громче. Она не знала, о чём сейчас говорят её отец и Эдвард – но чувствовала, что ничего хорошего от этой ночи ждать не стоит.

Внезапно – хлопок. Дверь прихожей с силой распахнулась и тут же с грохотом захлопнулась, как приговор.

Эмилия вздрогнула, обернулась. В проёме гостиной появился он – Галип. Грозный, как буря. Его шаги были твёрды и глухи, как удары молота. Эмилия сглотнула ком, нависший в горле, и застыла, словно пойманная на месте преступления.

– Я не ожидал от тебя этого, – прозвучал голос отца глухо, сдержанно, но в нём слышался гром, готовый разразиться в любую секунду. – Я разочарован.

Он подошёл ближе. Эмилия опустила глаза – ей было не вынести его взгляда. Её губы дрожали, но она молчала.

– Ты предала меня, – продолжал он. – Предала мою веру в тебя. Предала нашу семью. Предала свои традиции, свою веру… Ты понимаешь это?

Она всё так же стояла, молча, опустив голову.

– Как ты могла? – голос его сорвался, стал хриплым от злости. – Тайно… роман? Да ещё с англичанином? – Он сделал шаг вперёд, дыша тяжело. – Ты хоть понимаешь, что натворила? Ты опозорила нашу честь, Эмилия! – рявкнул он. – Разве этому я тебя учил?! Разве для этого растил?!

Он резко схватил её за подбородок, заставляя поднять лицо.

– Смотри на меня. Посмотри мне в глаза! – его пальцы сжались крепче. – Что, стыдно? А когда ты за моей спиной интрижки плела – тебе не было стыдно?

– Я думал, ты воспитана. Я гордился тобой. А теперь…

С её глаз покатились слёзы. Она не пыталась вытереть их – они лились, как поток боли, что уже не удержать.

Галип резко оттолкнул её, словно она обожгла его. Он смотрел на неё так, как будто перед ним стояла не дочь, а чужая, постыдная тень её самой.

– До чего ты дошла, скажи? – прохрипел он. – Насколько ты пала, Эмилия? Год… Больше года ты держала меня за дурака?!

Он снова подошёл. Уже без ярости, но с тяжёлым дыханием, он взял её за руку, крепко сжал.

– Отвечай. Было ли между вами что-то? – спросил он сурово, почти шёпотом.

Эмилия вскинула на него взгляд, полные ужаса и обиды глаза.

– Нет! – срывающимся голосом сказала она, качая головой. – Нет, отец, как ты можешь… Как ты можешь думать такое обо мне?!

Он отпустил её руку, опуская её вниз с холодной решимостью.

– С этого дня, – сказал он. – Ты больше не выйдешь из дома. Ты не увидишься с ним. Никогда.

– Отец, пожалуйста… – начала она, но не успела договорить.

– Молчи! – рявкнул он, резко оборачиваясь. – Не унижай себя ещё больше!

Он стоял, словно скала, застывшая в гневе. А она – как хрупкий лист под бурей, сломленный, смятый. И не было у неё права ни на оправдание, ни на слово.

– Уходи, – голос отца был холоден и бескомпромиссен. – В свою комнату. Сейчас же.

Эмилия не двинулась. В ней что-то боролось – как будто сердце хотело остаться здесь, попытаться объяснить, бороться за своё чувство… но голос был неумолим.

– Я сказал – в комнату! – Галип повысил голос, шагнув к ней. – Пока я не потерял над собой контроль. Исчезни с моих глаз.

Словно удар хлыста – эти слова прошили её насквозь.

Она резко развернулась и побежала прочь, пряча лицо в ладонях, едва сдерживая всхлипы. Её платье тихо шуршало по полу, босые ноги стучали по мрамору, как сердце, полное страха.

Поднявшись в свою комнату, она захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной. Комната была в полумраке – лунный свет скользил по стенам, а за окном спала ночь.

Эмилия медленно скользнула вниз и опустилась на колени, зарывшись руками в лицо. Горькие рыдания вырвались наружу – она не могла больше сдерживать боль. Всё в ней разрывалось: стыд, страх, любовь, отчаяние.

– Эдвард… – прошептала она сквозь слёзы. – Прости…

Рука сама собой потянулась к карману платья. Её пальцы нащупали амулет – тёплый, будто впитал его прикосновения. Она вытащила его и, дрожа, прижала к груди, словно он был единственным, что ещё связывало её с ним.

Амулет был простым, но сейчас он казался ей бесценным сокровищем – последним доказательством любви. Она закрыла глаза и прижалась к нему щекой, как будто так могла услышать его голос, убаюкивающий её сердце.

Слёзы всё лились – тихо, как дождь на стекле. А ночь за окном, будто тоже плакала вместе с ней.

И больше всего ей хотелось одного – чтобы он был рядом. Чтобы обнял. Чтобы сказал, что всё будет хорошо. Но вместо него была только темнота, амулет… и память о его глазах, полных решимости не отпускать её – даже если весь мир будет против.

К счастью никто из слуг не услышал, что происходило той ночью в доме – их комнаты находились в самом дальнем крыле особняка, за толстыми каменными стенами, отделёнными от гостиной длинными коридорами. Тревожные голоса, резкий хлопок двери, тяжёлый разговор – всё это осталось лишь в стенах большой комнаты, где между отцом и дочерью решалась судьба её сердца.

На следующее утро дом был ещё окутан предрассветной тишиной, как вдруг тяжёлые шаги Галипа нарушили безмятежность пустых коридоров. Он остановился у двери дочери, постучал дважды – уверенно и громко, не оставляя ей права на промедление.

– Эмилия… – голос его прозвучал глухо, но повелительно. – Встань. Иди ко мне. В кабинет.

Эмилия, едва открыв глаза, ощутила в теле ту самую тяжесть, что всю ночь не давала ей уснуть. Сердце, словно трещина на стекле, давило изнутри. Она молча поднялась, накинула платье на тонкую ночную рубашку, обвязала на талии пояс, поправила выбившиеся волосы – и с поникшей головой направилась к отцу.

Кабинет пах сигарами, кожей и старыми книгами. Там было прохладно, как и всегда, но в этот раз прохлада казалась почти ледяной. Галип стоял у окна, спиной к ней. Услышав её шаги, он обернулся и, не глядя в глаза, сказал:

– Закрой дверь.

Она послушно выполнила.

– Садись, – указал на кресло напротив письменного стола.

Когда она опустилась на край сиденья, так и не осмелившись полностью коснуться спинкой кресла, он медленно опустился в своё кресло, не сводя с неё взгляда.

– Молчи. Просто молчи и слушай, – голос его был хриплым, но в нём таилась железная угроза. – Ты поставила свою жизнь под удар. Но хуже – ты поставила под удар жизнь другого.

Он сделал короткую паузу, давая словам впитаться в её сердце, прежде чем продолжить:

– Если ты… – он наклонился чуть ближе, – если ты действительно хочешь, чтобы этот англичанин остался жив… ты сделаешь всё, что я скажу. Без возражений. Без слёз. Без попыток уговоров. – Он смотрел на неё, не мигая. – Один намёк, одно слово – и он исчезнет. Я не дрогну. Не моргну. Я сделаю это. Как бы сильно ты ни рыдала потом.

Эмилия побледнела. Она молчала. Но внутри неё всё кричало. Слова отца вонзались, как осколки стекла в сердце, обрушивая на неё вес своей безысходности. Каждый звук, каждое угрожающее слово били по ней волной вины. Она знала. Знала, на что шла. Знала, кто её отец. Его прошлое. Его власть. Его звание генерала, добытое в крови и в боях, за которым стояли годы службы, жестокости, принятия холодных решений.