Вигилант

Глава 1. Пролог

Сюжет романа основан на реальных событиях и разворачивается в рамках узнаваемого исторического фона. Однако, ряд персонажей, а так же локации, действия, поступки и часть событий вымышлены для придания повествованию художественного эффекта.

Вигилант – самозваный борец с преступностью, объявляющий преступникам войну самовольно и по собственному разумению, не взирая на действующий закон… (примечание автора)

Все началось с чувства вины, которое заглушил в себе маленький Сава. Оно жгло его изнутри почти четыре года. До конца Сава себя не простил. Но получилось перенаправить гнев. Это было труднее всего.

И вышло так не благодаря усилию воли, а в результате детального осмысления того, что произошло в роковую для его судьбы дату и дальше, после нее, в его жизни. Он перекроил гнетущее чувство внутри себя в обвинения «истинно виновным».

Ему полегчало, когда он вынес свой приговор, исполнение которого превратилось в самоцель.

Когда у человека есть цель, ему становится легче, как бы трудно ему не приходилось. Даже если это совсем маленький человечек.

«Неминуемая и воистину справедливая вендетта» не подлежала обжалованию.

С малых лет и всю свою жизнь Сава вынашивал план справедливой мести. Алгоритм отпечатался в его сознании четкими пунктами, без копий и факсимиле. Словно начертанное ветхозаветной таинственной рукой во время пира царя Валтасара пророчество о том, что дни узурпатора и тирана сочтены, а до падения Вавилона осталась лишь ночь!

План зафиксировался намертво и только в оригинале, как наскальная фреска камнетеса, тренировавшегося на скалах лишь для того, чтобы выдолбить буквы на надгробиях врагов.

Сава не только представлял расправы, но и готовил себя к их осуществлению. А жизнь в нужде, безденежье, изоляция от обычного социума, позволила мальчику, а затем и подростку, развить в себе особые таланты, даровала изобретательность и нужные компетенции. Он научился не просто выживать, но «вершить правосудие» и при этом оставаться долгое время чистым для закона.

Иногда, особенно в начале пути, Сава конечно же попадался правоохранителям, но особая магия, рождаемая сочувствием к тогда еще наивному отроку, оставляла его на воле.

Его неуязвимость не выглядела везением. Сава с детства не боялся заточения. Напротив, он хотел оказаться в этом замкнутом мире, из которого нет выхода. Вместо брата, вместо папы, вместо мамы… Он хотел бы пережить все то, что перенесли они.

Но разве может человек обратить вспять то, что произошло помимо его воли… Разве способен он оградить от беды близкого и любимого, ведь он не всемогущ.

Еще мальчиком он каждый раз представлял, как именно он накажет, а вернее даже убьет преступников и всех причастных к трагедии его семьи. Он бы сделал это в любую секунду, не раздумывая и не щадя живота. Даже если бы он умер после этого, то «почил бы в бозе» счастливым, умиротворенным и в светлой, несбыточной наяву надежде увидеть свою семью вновь: обнять брата, прижаться к отцовской руке и ощутить материнское прикосновение.

Месть ждала своего дня, снабжая «повара» ингредиентами, указывая путь и формируя характер. Она ждала своего часа.

Тогда, в силу возраста, Сава мог не справиться со взрослыми и могущественными людьми. Будучи ребенком он боялся… Ведь Саве исполнилось двенадцать, когда родился в его голове план. Но время его еще придет! Хотя об этом чуть позднее.

А пока читателю предстоит узнать одну драматическую историю.

Сама судьба, необратимый маховик Фатума, как покажется многим, сделала из вполне себе обычного мальчика чудовищного и безжалостного монстра.

Но и здесь мнения разделятся, ибо для другой половины моих читателей личность Савелия Гораева предстанет магнетически притягательной и весьма привлекательной.

Решать вам, да и я до конца не определился, кто же он, мой герой – исчадие ада или ангел, спустившийся на землю с мечом для сурового судилища и яростного отмщения. Явился ли он дабы утолить праведный гнев либо прибыл вкусить запретный плод абсолютной власти, чтобы противопоставить ее государственной машине.

Человек действия и невероятной решимости не рождается вот так, сразу и бесповоротно. Людям присущи слабости и сомнения.

Становление палача, «вигиланта», не доверяющего казнь никому кроме себя, наделившего самого себя полномочиями следователя, правом неподкупного судьи и функциями расстрельной команды происходит под воздействием обстоятельств и происшествий, коих нормальный сострадательный человек и врагу не пожелает.

Метаморфоза, избавившая Саву от чувства вины, случилась не вдруг. Его дух созрел для реализации просчитанной программы, когда позволил жизненный опыт и знания.

Потребовалось несколько лет, прежде чем наступил момент, когда Сава понял, кому именно он должен предъявить обвинения и обязательно отомстить, и кто действительно виноват в том, что случилось в то злополучное утро…

Глава 2. Побочный эффект

Перед тем, как мы окажемся в настоящем, мой созерцательный и вдумчивый читатель, вернемся ненадолго в давнее прошлое, в допубертатный период нашего героя.

Однако, упомянем перед основным повествованием, что волею жестокой судьбы Сава в восьмилетнем возрасте оказался в детском доме – самом заурядном заведении для полных сирот, ну и для детей, нуждающихся в государственном попечении вследствие отказа государства их биологическим папам и мамам в родительских правах.

Распорядок в учреждении подобного типа немногим отличался от армейского, благо – режим дня при наличии смекалки можно было обходить, сокращая время утренней зарядки и гигиенических процедур, и при этом продлевая себе час «тихого чтения».

А вместо прилежного выполнения домашнего задания можно было «героически» умыкнуть с друзьями – Генкой и Варей – в «шхеру» под лестницей и прислониться к теплой батарее.

Топили в детдоме плохо, если не сказать – отвратительно. Вода из кранов после того, как в подвале лопнула прогнившая водопроводная труба, текла ледяная до поздней весны. Местечко у батареи было не резиновым, поэтому облюбовали эту «теплую точку» не то, чтобы самые смышленые и взрослые, скорее – самые шустрые. У старших то детей имелись вторые одеяла…

А ночью, когда сторож сопел в своей коморке , можно было незаметно и без лишнего шороха пробраться в «святая святых» – на самую кухню, спереть там пару картошин, чтобы не вызвать никаких подозрений. А потом пожарить их на сковороде и слопать за обе щеки хрустящий деликатес, который проглатывался и без лука как сущая «вкусняшка», а с голодухи – так почти без пережевывания. Ну, а после, конечно же, «замести следы»: «похоронить» лушпайки от картофеля на «кладбище мусора» с тыльной стороны дома, отскоблить сковороду и аккуратно повесить ее на крючок, как ни в чем не бывало. Кто научился выживать в подобных заведениях, тому не страшна жизнь за забором…

В двенадцать пришла и первая любовь – Варюша, рыжеволосая бестия с голубыми глазами и со вполне сформировавшимся девичьи бюстом. Ее волосы! Цветом как у мамы! Варя была старше на целый год. Совсем взрослая и очень умная. Начитанная не по годам.

Если б ни она, Сава не раскрыл бы своей первой книги, так и варился бы в соку своих тяжких воспоминаний, не умея сформулировать мысль. Если б не Варька, кто бы наставил его на верный путь…

Библиотечные книги были мало востребованы. Эти пыльные полки м потрепанными изданиями были ее безраздельной вотчиной. Однажды у батареи она прочитала Саве своим нежным голосом отрывок из стихотворения Пушкина «Из Пиндемонти»:

Служить и угождать……Иная, лучшая, потребна мне свобода: Зависеть от царя, зависеть от народа – Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому

– Как же красиво написано! – прервала декларирование бессмертного текста Варя, – Никому не подчиняться! Не пресмыкаться ни перед кем! Только себе угождать!

– Варь, ты такая… – его глаза сверкали.

– Красивая? Я знаю. – улыбалась она. – Жалко, что ты мал еще! Но ты симпатичный смугляш и кареглаз, длинношеий как благородный лебедь! Ты хоть в курсе, что лебеди моногамны и выбирают пару раз и на всю жизнь?

– То же отец рассказывал про волков. – вспомнил вслух мальчик. – Если волчица умирает, то волк не ищет ей замену, и до последнего вздоха живет один. Даже если это самый сильный самец. Даже если это вожак стаи! Он просто тоскует и все. Не отнимает самку у менее сильных волков стаи… Просто превращается в одиночку.

– Жалко волка… А казался несмышленышем! – удивилась Варя громко, а затем вдруг игриво прошептала, – Дай я тебя поцелую, в щечку… И не спорь со мной.

Она поцеловала Саву, и из его живота наружу взметнулся целый рой бабочек. Ему показалось, что он их даже разглядел, и крылья их мерцали перед глазами серебристыми вспышками. До тех пор пока не превратились в исчезающих мошек.

– Вот вырастешь, и мы поженимся! – пообещала Варя, как только он очнулся от блаженного обморока, – Так уж и быть, выйду за тебя замуж, хоть ты и не просил меня об этом. В случае с тобой нужно брать инициативу в свои руки, иначе от тебя ничего не дождешься!

– Мне же вроде бы рано еще об этом думать? – поинтересовался неуверенный Сава.

– То есть о мести тебе думать, значит, не рано, а о верной соратнице рано? – поспорила Варя. – Я ведь знаю, что у тебя на душе.

– Генка рассказал?! Предатель. – надул губы Сава, скрипя зубами, и на его скулах заиграли желваки.

– Да причем здесь Генка!? – возмутилась Варя, – У тебя на лице все написано. Признавайся, ты ведь хочешь отомстить за отца и за братика?

– И за маму… – опустил глаза Сава.

– Ну вот. – посмотрела на мальчика со всей серьезностью быстро повзрослевшей особы Варвара, – Мне вот мстить, к примеру, некому. Мои родители сами себя угробили. Зеленый змий их придушил, слышал, что это такое? Ладно, не суть. Вот что ты делаешь, чтобы отомстить? Как ты готовишься к вендетте?

Сава замялся в ступоре, он не знал значения слова «вендетта».

– Вот что нужно, чтобы осуществить задуманное? – продолжила юная прелестница, – План! Вот что!

– План? – переспросил Сава,

– Ну, конечно же, план, а что же еще! – подтвердила Варвара, – Посвящая свою жизнь мести, ты должен стать воином! Вот! Это главная заповедь и первая часть плана.

– И как им стать, воином? – захлопал глазами Сава.

– Глупыш, сперва нужно понять, зачем люди становятся на путь войны. Основная масса-то вовсе не помышляет о мести. Мотивы-то совсем другие у большинства…

– Какие? – мальчуган впитывал как губка ценную информацию.

– Тут все очевидно: слава, нажива и власть! – выдала Варя залпом.

– Но мне не нужны слава, нажива и власть… – честно признался Сава.

– Ну и дурак! – невзначай оскорбила юного воздыхателя Варвара, – Без этого не достичь тебе главной твоей цели, того, что держит тебя на белом свете – мести! Понимаешь? Это же элементарно, глупыш: без известности, денег и команды единомышленников, которая беспрекословно тебе подчиняется, не осуществить задуманное, не одолеть сильных мира сего, понятно тебе? А твои враги – на самом верху сидят, тебе до них не добраться иначе! Не имея всего денег и власти, будешь всю жизнь ишачить на других, времени на месть не останется!

– Понятно… – грустно буркнул двенадцатилетний мальчуган, но спустя короткую паузу решительно произнес, – Значит, будет у меня все это, раз это нужно.

Услышав устаивающий ее ответ, Варя оторвалась от теплой батареи и резко встала, уставившись в упор на «будущего мужа» и критически оценивая его от головы до пят. Она держала паузу ровно до тех пор, пока не отлип от батареи и сам Сава. Теперь они стояли напротив друг друга и минуты три смотрели глаза в глаза. Прервав молчание, Варя тихо сказала:

– Да, ты всего этого достигнешь, точно. Я тебя отсканировала сейчас. Вижу перспективу. У меня дар прорицательницы есть, как у мамы был, пока она его в стакане с водкой не растворила. Но тут есть еще одна загвоздка.

– Загвоздка? – не скрывая любопытства, внимал Сава.

– Именно. Когда человек получает все это, то забывает о своей сокровенной цели. Он просто наслаждается жизнью и все. Кайфует, понимаешь? Балдеет, словом.

– Это не про меня. Для меня повод жить – это отомстить. Я никогда не забуду… – выдохнул Сава.

– Ну, положим, ты не забудешь. А как же тогда другая опасность? Вернее целых три! Еще три капкана! – не отставала варя со своими предостережениями.

– Это еще какие капканы? – напрягся Сава.

– Побочный эффект. – отрезала она.

– Это как? – не постеснялся переспросить мальчик, хоть и боялся показаться глупым и не эрудированным. На сей раз он не знал ни слова «побочный», ни слова «эффект».

– Вместе со славой получишь завистников, разбогатеешь – столкнешься с теми, кто захочет поживиться за твой счет, а власть – это такая штука, ее не только уважают, но и презирают.

Сава на миг задумался. А потом произнес:

– Насчет власти – точно. Я ее сам презираю. Но слишком много капканов. Папа мой говорил, что волк, попав в капкан, скорее отгрызет себе лапу, чем попадется врагу. Но за совет спасибо. Я этого никогда не забуду…

Глава 3. Селектор

Глава 2. Селектор

Спустя три с половиной, а может быть целых четыре года – что являлось целой вечностью для маленького Савы – мальчик помнил все. Абсолютно все. Картина и позднее, когда он вырос и стал мужчиной, всегда отчетливо и детально рисовалась в сознании.

Стоило Саве закрыть глаза, и пережитый ужас представал перед ним вновь и вновь, проникая даже вглубь сновидений. Защитные функции организма, конечно притушили панические атаки и остановили сбои дыхания. Душевная травма никуда не исчезла, но сердце спустя годы билось все ровнее, словно отсчитывая время, приближающее к неминуемой справедливой развязке.

Лишь иногда он пробуждался в холодном поту, представляя, каково было брату там, в замкнутом пространстве, в этой проклятой трубе… Слезы выступали на глазах самопроизвольно. Комок подкатывал к горлу от возвращающегося чувства бессилия и безысходности.

Он ненавидел себя за слабость, и хотел остановить все разом, стать по-настоящему сильным и способным предотвратить беду, спасти всех…

Во сне ничего не выходило. Под рукой не оказывалась кирка, чтобы продырявить стальную трубу, откуда доносилась мольба…

Сварочная машина, стыкующая отрезок газопроводной магистрали, казалась чудовищным монстром, против которого не попрешь, ковш экскаватора загребал грунт и засыпал трубу вместе с замурованным братом вместо того, чтобы откапывать его.

Его тело во сне отбрасывал ветер, его спину секли ветви скрюченных елей, в глаза залетал песок. Всякий раз ноги вязли в глинистой почве, как назло размякшей от ливня.

А может запретить себе думать о прошлом, подчинить мысли воле, все забыть и остановить ад, ведь что это, если не ад?

Он пережил его и хотел все забыть. Но тогда пропадет смысл его жизни, никчемной без реализации плана, без вендетты. Эти воспоминания стали отправной точкой его новой жизненной установки, которая не позволила бы стереть тот день, как бы легко и безмятежно не стало после этого забвения.

…Тем весенним утром 1983 года, когда капельки росы сбегали по едва вылупившимся из почек сморщенным листикам, а трава была влажной и щекотала босые ноги сорванцов, все и случилось.

Саве было лишь восемь с небольшим, а его родному старшему братику Ахмату столько, сколько ему теперь – двенадцать.

Не стоит удивляться, что брат Савы был наречен кавказским именем. Их отец являлся чистокровным чеченцем – представителем гордого народа «нохчий». Отца звали Борз, что переводилось на русский как «волк».

Имя при рождении Борзу дано было грозное. Родители полагали, что судьбой суждено ему быть защитником семьи и продолжателем рода, что имел древние корни и входил в родоплеменной союз- тухкум Нохчмахкахой с родовой горой Бенойлам, живописной и величавой высотой, внушающей трепет и уважение горцам.

Будущему отцу Савы и Ахмата с детских лет внушали ненависть к имперским злодеяниям русских, рассказывали о депортации и беззакониях НКВД. О том как собрали в 1944-ом все чеченское население, посадили в товарняки и отправили на верную смерть и прозябание в голую казахскую степь, на далекую чужбину.

Седой отец, повидавший много горя, воспитывал Борза в строгости и настаивал, что жениться тот должен на чеченке из родового тейпа. Иначе никак, ведь после вышедшего в 1956-ом указа Президиума Верховного Совета СССР с мест спецпоселений вернулись далеко не все, и восстановление численности народа было делом каждого и всех.

Но Борз подвел родителей. Не потому что по характеру был мягким и покладистым человеком, не собирающимся устраивать патриархат в будущей семье, а потому что получив профессию рано упорхнул из семейного гнезда, влюбился и вскоре женился на иноверке, на русской.

Его не прокляли, но и не общались. Обида взяла верх над желанием увидеть первенца, нареченного Ахматом. Ну а после того, как второго ребенка по просьбе жены в честь погибшего в Великую Отечественную ее деда назвал Борз русским именем Савелий, отец Борза и знать больше не хотел родного сына.

Борз познакомился с Кристиной на прокладке газопроводной магистрали, куда прибывали специалисты-трубопрокладчики, сварщики, бульдозеристы, инженеры со всей страны.

«Огнегривая львица» пришла на его участок, прямо как повариха из фильма «Девчата» к бригадиру лесозаготовщиков. Хотя профессия у Кристины была такая, что и не выговорить – геологоразведчик.

Ухаживать Борз, уроженец гор, особо не мог. Инициативу взяла на себя Кристина, которой приглянулся статный парень высокого роста с гордым профилем и обжигающим взглядом.

А потом случился сильный ливень. До вагончиков далеко, в чистом поле укрыться можно было только с кабине бульдозериста. Он не осмелился приставать, проявил небывалый такт, что подкупило Кристину еще больше.

Подробности первых свиданий опустим. Были и цветы, и неловкие попытки Борза объясниться, а потом она дала обещание, что Борз заговорит по-русски без акцента, но предупредила, что для этого он должен взять репетитора замуж.

Так они и поступили. Свадьба была скромной. Из гостей – бригада трубопрокладчиков и парочка геологов. Жили счастливо и мирно. Кстати, когда определялись с именами детей, дабы уравновесить желания – сразу решили, что первенец будет наречен кавказским именем, а уж второй ребенок – русским.

Отец Ахмата и Савы вовсе не строил из себя непримиримого патриарха. Любя свою супругу искренне и верно Борз был далек от того, чтобы устраивать шариат в отдельно взятой смешанной семье. В ней правила любовь, а не ортодоксальный катехизис или мусульманская умма. Вера была здесь в душе, подкрепляя любовь благодарностью и надеждой на долгие лета счастья.

Так прошло двенадцать лет, сменяющих друг друга солнечных и ненастных сезонов, которые под крышей общего дома пронеслись, каждый по своему прекрасный, и достигли роковой даты, которая перечеркнула все.

В то утро Ахмат и Сава, не спросив разрешения у отца и мамы, побежали к трубе… Вернее к магистральным трубам стальным трубам большого диаметра, обшитых битумно-резиновой изоляцией.

Там, в карьере кипели строительные работы, гремели моторы бульдозеров, и их ковши пересыпали целые горы грунта. Что может быть интереснее и любопытнее для сорванцов восьми и двенадцати лет!

Внутрь огромной трубы залез лишь Ахмат. Сава в последний момент испугался. Еще бы – там внутри беспросветная тьма! А его старший братик ничего не боялся!

А потом подъехал грузоподъемный кран, и Сава машинально спрятался под кустом, не издав ни звука.

Появившиеся словно из ниоткуда рабочие ловко накинули крюк на петлю хомута, и кран медленно потащил секцию на стыковку. Тянули аккуратно, но быстро.

Рабочих подгонял вспотевший бригадир, которому уже устроили нагоняй за нерасторопность. Важные «шишки» из столицы приехали в их глухомань – забытую Богом деревню в Суджанском районе Курской области. Аврал происходил из-за них.

Прибыли в том числе замминистра нефтяной и газовой промышленности Леонид Партко и проектировщики из «ЮжНИИгипрогаза». В Москве ждали отчет по селекторной связи о том, что международный проект стартовал «без сучка и без задоринки»!

Церемония открытия вентиля с перерезанием красной ленты, как полагается, была намечена на полдень. Утренний дождик, одаривший свежестью местную растительность, был грибным. Весеннее солнце еще не обдавало жаром и не плавило битум, но в обеденный перерыв уже доставляло немало неудобств гипертоникам и диабетикам, коих в составе делегации хватало. Нужно было успеть провести церемонию до обеда, чтобы в самую жару укрыться в прохладном зале с накрытыми столами. К тому же, все понимали, что в меню будут не только «Столичная», но и стерлядь, молодой поросенок и даже бутерброды с красной и черной икрой. Немцев хотели удивить русской щедростью.

Начальник участка, с лысиной в виде иудейской кипы на затылке и продырявленной картофелиной вместо носа, словно халдей с перекинутой через руку салфеткой услужливо улыбался пожелтевшими от курева зубами перед инспектирующей делегацией. А она уже поднималась на трибуну, выстроенную у компрессорной станции. В двух шагах от сцены располагался символический вентиль, а перед ним натянута красная лента, перед которой на бархатной подушке лежали канцелярские ножницы.

Присутствовали и немецкие гости, в твидовых костюмах и бабочках. Позади трибуны торчали флагштоки с государственным флагом СССР и флагом Федеративной Республики Германии, которая поставляла для магистрали трубы, крепкие и надежные – наши пока такие не выпускали.

– Ну, что там у тебя? – нетерпеливо вопрошал первый секретарь райкома, отставший от основного состава делегации, с недоверием поглядывая на начальника участка.

– Один стык! Последняя секция. Сварка идет, товарищ первый секретарь райкома!

– Смотри у меня. Чтобы к без десяти двенадцать доложил, шельма! А то с меня замминистра шкуру снимет! У него знаешь, связи какие!? Но до этого я с тебя успею шкуру сдернуть!

Догнав московских «варягов» и немецких гостей из консорциума промышленников, которые вопреки принципам блокад, байкотов и эмбарго, сопутствующим «холодной войне», заключили договор с Советами, первый секретарь райкома вытянулся в струнку перед замминистра, залетными партийными бонза и немцами и щелкнул каблуками, словно перед гитлеровскими генералами. Сделал он это машинально, зная, как немчуру обхаживают.

– На селекторной связи будет председатель КГБ, вы уж не подведите. Вентиль ровно в полдень провернуть надо, чтоб людей не задерживать. – сказал заместитель министра Партко, и похлопал местного партийного «князька» по плечу.

– Будет сделано! Товарищ замминистра, Леонид Иваныч, разве ж мы без понятия! Последний отрезок сварен. Чуть остынет щас и пустим газ! Вернее – пустите!

– Смотри у меня! – пожурил Партко, пребывающий в отличном настроении, – В местном районо уже ждал банкет и расфуфыренные официантки из суджанского общепита.

Ему показали микрофон на стойке, но Партко предпочел громкоговоритель, посчитав, что с ним в руках он будет выглядеть ближе к народу. Народ под трибуной резонировал с «элитой»: резиновый сапоги, парусиновые штаны да рубашки с удлиненным воротником – почти у всех одинаковые, чай не в универмагах и на ярмарках московских отоваривались.

Мегафон плевался словами, но менять рупор было уже поздно. Партко «толкал» речь, медленно и с расстановкой, поглядывая краем глаза на переводчика, чтоб тот успевал «шпрехать» с немцами.

– Товарищи! Мы стоим на пороге поистине исторического события! Вся страна и весь мир замерли в ожидании запуска газовой магистрали, проектная пропускная способность которой составит 32 миллиарда кубометров советского природного газа в год. Газопровод «Уренгой – Помары – Ужгород» построен под мудрым руководством генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Юрия Владимировича Андропова на кредиты западноевропейских и японских банков! Но нашим многонациональным рабочим классом! Энтузиазмом, трудолюбием и сознательностью наших рабочих и инженеров. Самолюбие американского дяди Сэма уязвлено! Европа не захотела плясать под дудку американского империализма! Мирное сосуществование государств с различным общественно-политическим строем достижимо, хоть этому и противодействуют заокеанские ястребы. Добрососедство и взаимная выгода – ключ для решения острых вопросов, связанных с идеологическими разногласиями. Официальная церемония пуска газопровода состоится во Франции через год. Но уже

сейчас трубопровод пересек Уральских хребет и сотни рек, включая Обь, Волгу и Днепр. А скоро мы выйдем к Днепру и проложим газопровод по территории Украины. Там будет построено еще девять компрессорных станций, а всего на трассе газопровода их будет сорок две. Одну из них мы в торжественной обстановке и в присутствии наших германских партнеров и друзей тестируем уже сегодня. Это знаменательное событие запечатлеет всесоюзное телевидение. Работают все телекоммуникационные станции страны.

Закончив речь, Партко достал платок и аккуратно, словно губкой, высушил лоб от пота.

– Отличная речь, – кивнул в знак одобрения представитель КГБ майор Залогин и шепнул на ухо руководителю делегации, – Может пора ленту резать. Или немцам дадим сказать?

– Не стоит. – перестраховался Партко, – Мало ли, еще не то брякнут. Вы ж должны доложить по селекторной связи, что все в ажуре.

– Вы правы, Леонид Иванович. Сейчас, только соединюсь по симплексу с радистом на точке, там на всякий случай выставили взвод оцепления. Ну, а после тогда я мигом в контору, доложу в Москву по своей линии, что мы готовы и в добрый путь…

Дело было политической важности. Сам Юрий Владимирович Андропов держал руку на пульсе…

Метрах в ста от склейки крайнего участка солдаты устроили перекур. Радист по приказу замкомвзвода передал сигнал по УКВ-159 на компрессорную станцию, бодро отчитавшись, что стыковка благополучно завершена. Связист готов был сложить антенну, оборудование и наушники обратно в ранец и «стрельнуть» сигарету для себя.

Глава 4. Труба

Сава знал, что Ахмат в той трубе. Но опомнился он ни сразу. Там, вдалеке орудовали сварщики – их подгоняли.

Ахмат ни разу не пискнул. Он надеялся выскользнуть из замкнутого пространства, как только кран опустит секцию на землю. Но свет исчез сперва с одной стороны, а затем с другой… Мальчик оказался в кромешной тьме, и только тогда осознал, что находится в ловушке.

Снаружи еще слышались голоса, стучали молотки и трещал сварочный аппарат. Рабочие в суматохе и какофонии из работающих моторов и специфическго тезауруса работяг с громким матом через слова «вира», «майна» и «кантуй», не слышали как внутри бился мальчуган, как стучал он своими кулаками по трубе, сбивая кости в кровь.

Здесь Сава совершил ту самую ошибку, за которую проклял себя всем своим детским сердцем: он не побежал к рабочим, заживо замуровывающим его брата. Он побежал к отцу, не смотря на невероятный страх перед ним. Папа поможет. Надо лишь успеть, чтобы Ахмат не задохнулся в этой чертовой трубе!

Пусть папа поругает, пусть отец побьет, наорет, лишит сладостей. Хоть на год! Лишь бы все это быстрее закончилось, и они с братом снова оказались рядом с мамой. А он… Он больше не будет так себя вести, не слушаться родителей, будет заранее внимать всем предупреждениям и не проверять все личным опытом. Он никогда больше не будет искать приключений в траншеях и заброшенных руинах, на мусорках и в грудах металлолома, в кабинах кранов и в бульдозерных ковшах… Честное слово!

Запыхавшийся Сава добежал до вагончика, где временно обитала рабочая семья.

– Папа! – кричал Сава, – Папа!

– Что случилось!? – первой выбежала мать.

– Ахмат в трубе! Ее заварили. Ахмат там, внутри трубы! – паниковал мальчуган.

Было не до расспросов. Пока мать вытирала слезы младшего, Борз надел сапоги и ринулся к своему бульдозеру. Он завел его и поднял ковш, чтобы было легче преодолеть овраги.

– Ну-ка, прыгай в кабину! – позвал от Саву, – Покажешь место.

Сава указывал путь. Как только вдалеке показались сварщики, уже снявшие шлемы, мальчик заорал во все горло:

– Он в той трубе! Папа, папочка, Ахмат там.

Не размышляя ни секунды, отец сбавил ход и приказал сыну выпрыгнуть из кабины. Сава подчинился. Дальше все происходило, как в зарубежном боевике.

Солдаты оцепления опешили, когда увидели, что бульдозер не остановился, а попер на максимальной скорости на только что «сшитую» трубу.

– Стой! Стой! Куда прешь! – орал замкомзвода, – Стой! Стрелять буду!

Борз целился в стык, опуская ковш. Подъехав к трубе он опустил его и поддел. Поднимал аккуратно, мало ли – а вдруг Ахмат прямо у шва.

…Ленту перерезал замминистра и почетные немецкие гости. Духовой оркестр, сотканный из трех подвыпивших музыкантов с потертыми трубой, тромбоном, но зато новехоньким барабаном с блестящей на солнце тарелкой, сыграл туш. Правда, мелодия странным образом напомнила похоронный марш, но отличить фанфары от печальных нот в преддверии банкета присутствующим было трудно.

Партко хотел было прокрутить вентиль, но увидел машущего руками начальника участка, лицо которого покрылось испаринами, а нос, и так похожий на перезрелую морщинистую картофелину, распух словно его облили кипятком.

– Что там еще? – глянул он на кагэбэшника.

Тот уже спускался вниз к очумевшему прорабу.

– Там это, – язык начальника участка заплетался. – Поступил сигнал, что на трубу, это…

– Что ты мелишь? Я только что по рации получил доклад и передал в Москву! Сорвать решил мероприятие, гнида!? Нары по тебе плачут.

– Я это… – начальник участка терял сознание. Солнце поднялось до зенита, и он закатил глаза, ища поддержки на небесах, хотя ранее не проявлял никакого интереса к религии. – Там вроде как в трубе пацан какой-то…

Спецслужбист нисколько не пожалел упавшего в обморок распорядителя работяг, лишь приказал его унести подальше от глаз немецкой аудитории. Сам же показал

– Что там такое, Мирон Пантелеевич? – занервничал замминистра, держащий руку на вентиле, когда майор КГБ Залогин поднялся на трибуну.

– Похоже, провокация. – сообщил он доверительно, словно дргу по несчастью. – Но Москва уже получила информацию, а с провокацией мы разберемся.

– Я на себя брать ответственность о срыве мероприятия не собираюсь ни перед министром, ни перед вашим ведомством, ни тем более перед Генсеком. – твердо, но почти шепотом и одновременно улыбаясь, чтобы не выдать свое волнение перед немцами после столь жизнеутверждающей речи сказал Партко.

– Мы в одной лодке, Леонид Иваныч, если что – головы полетят у обоих. Эта гнида плешивая сказал, что в трубе якобы какой-то пацан.

– Внутри?!

– Перед тем как в обморок упал, так и сказал.

– Мы не можем остановить все из-за какого-то сопляка, за которым не уследили его родители. Дело имеет политический резонанс, весь мир смотрит.

– Согласен, – решительно произнес Залогин, – проверните вентиль и улыбайтесь не только немцам, но и на камеру. Это будет в эфире сегодня. Давайте, без суеты. На банкете обговорим дальнейшие действия.

… Предупредительные выстрелы вверх не остановили отца. Из выкорчеванной ковшом трубы доносился детский голосок. Ахмат карабкался к свету в горку – благо, наклон был небольшим. Подошвы сандаль скользили, но уже было не так страшно.

Борза сбили с ног и ударили прикладом по голове, не дав добежать до отверстия.

После поворота вентиля газ под давлением и быстро достиг участка. Головка мальчугана уже показалась изнутри. Он задыхался от едкого запаха. Напор увеличивался и струя газа вырвалась на волю.

Визуально ее невозможно было заметить. Если бы не сигарета в зубах одного из срочников, который смотрел на все происходящее отстраненно, и даже при задержании бульдозериста не проявил особой инициативы, потому что не докурил. Это была последняя в его жизни сигарета.

Взрыв был огромной мощности. Он унес жизни Ахмата и двух стоящих рядом солдат. Еще семеро получили ожоги различной степени тяжести.

Борз с проломленным черепом узнает о гибели сына, когда очнется. Саву отбросило волной, но он не пострадал. Его принесут домой матери, живого и почти невредимого, если не считать пары ссадин.

Глава 5. Разлучение

Через несколько недель Кристина, поседевшая в миг мать Савы, в одночасье потерявшая сына и мужа, убрала икону с полки вагончика – во время беременности старшим сыном этот культовый православный атрибут для молитвы ей позволил иметь на виду супруг.

Икона всегда стояла в углу, каким бы неприхотливом и по-рабочему аскетичным не было их жилище. Она аккуратно ставила ее всякий раз после частого переезда. Теперь Кристина убрала икону в чемодан, потому что перестала молиться, после того, как ей не отдали тело… Тело ее Ахмата.

Руководство посчитало, что открытые похороны обезображенных ожогами, фактически обугленных останков ребенка, политически нецелесообразны и могут иметь негативный резонанс, в том числе международный.

Дело о «террористе Гараеве» взяли под контроль в центральном аппарате КГБ и расследовали в ускоренном режиме. Апелляции после скорого на расправу суда не подавались, так как адвокат «чеченскому сепаратисту» был назначен соответствующий приговору, который не подлежал обжалованию. Прямо из СИЗО Гараева отправили по этапу в тюрьме строгого режима «Белый лебедь» на 15 лет.

Статья была «расстрельная», но «группу лиц, действовавших по предварительному сговору, и создание террористической организации» подсудимому не «пришили», как и госизмену и действия в интересах иностранной разведки. Обстоятельства учли – «террорист-одиночка» потерял сына.

Словом «доказали вину» благодаря состряпанным свидетельским показаниям начальника участка, который пару раз терял сознание во время допросов, но все же «накалякал» дрожащей рукой под диктовку майора Залогина клевету о том, что Борз подстрекал рабочих к восстанию накануне церемонии запуска газопровода. Написал и подписал, поверивший в обещание, что подсудимому и по сути невиновному чеченцу «впаяют» по минимуму.

– А не подпишешь, то сам сядешь! – угроза в устах московского кагэбэшника не выглядела блефом.

Конфуз на церемонии имел последствия для Леонида Ивановича Партко. Он вроде бы действовал согласно всем инструкциям и постарался не осрамить Союз перед европейскими промышленниками, но взрыв никуда не делся, и его всполохи докатились до Берлина. А там за дело взялись борзописцы из ангажированных Вашингтоном СМИ, которые намекали на детский труп в трубе и жертвы среди солдат оцепления, хотя не могли представить ни одного факта за отсутствием улик, фотографий скорбящих матерей или надгробий на кладбищах. Погибший ведь обладает телом, а оно исчезло, словно его и не было никогда.

Но нет дыма без огня… А огонь-то после взрыва потока был нешуточный! Странно было и то, что ни о каких пострадавших в советской партийной печати не сообщалось, хотя какие тут странности. Напротив, все было закономерно.

Майор Залогин перестраховался и указал в донесении, что Партко хоть и действовал безукоризненно, но само министерство, которое он представляет, не удосужилось проверить кадровый состав рабочих на столь важном участке магистрали, допустив непростительную халатность.

Спустя некоторое время Партко все же убрали из Москвы, от греха подальше – журналисты западных СМИ не успокаивались. Замминистра по-тихому перевели «на землю». И вроде как с повышением – на самостоятельный участок работы, на Украину – контролировать стройку оставшихся компрессорных станций, которые вели газопровод к границе. Как он не упирался ногами, а ехать в Киев пришлось. Залогину же присвоили подполковника за оперативное раскрытие политического дела по горячим следам и вручили госнаграду, пошел на повышение.

Кристина же этот год обивала пороги различных учреждений от адвокатских коллегий до судей, чиновников и тюремного начальства. До Москвы дошло, что «жена осужденного террориста» проявляет весьма недопустимую активность в поиске «так называемой правды».

– Так ее ноги и до Американского посольства доведут. Больно прыткая! – испугались на Лубянке. Но перед тем как принять окончательное решение по гражданке Гараевой, ее вызвали в Москву и даже оплатили поездные билеты.

Встретили на вокзале и привезли к зданию, перед которым величаво возвышался монумент Феликсу Дзержинскому. Она приехала вместе с младшим сыном – оставить было не с кем.

Пока Сава сидел в длинном коридоре на скамейке перед дверью без таблички, маму завели в кабинет. Там произошло еще одно роковое событие. Кристина повела себя так, что ее действия нашли вызывающими и провокационными, интерпретировав как шантаж.

Хотя молодой следователь, которому поручили зафиксировать ее обращение, вел себя доброжелательно и даже предложил воды, наверх своему начальству он доложил сущую правду: гражданка Гараева угрожает разоблачением, утверждает, что муж невиновен и не просто просит пересмотреть дело на предмет амнистии, а требует оправдания, а перед оправданием немедленного свидания с мужем. Иначе…

– Иначе что?! – сморщился непосредственный начальник следователя полковник Евдокимов, —Что конкретно она собирается предпринять?

– Говорит, что выйдет на Красную площадь и объявит на весь мир, как мы отняли у нее ребенка и мужа. Так же говорит, что назначенный адвокат во время рассмотрения дела занял позицию следствия и фактически не защищал интересы подзащитного, а топил его и даже не соизволил направить апелляцию.

– Ишь ты, нахваталась! Пусть скажет спасибо, что адвокат вообще был! Какая апелляция в политических делах, ишь чего захотела! Наглая особа… – в сей момент Евдокимов пригубил чай и обжегся, после чего вызвал секретаршу. – Эльвира! Как такое может быть – подстаканник холодный, а чай кипяток!?

Не дождавшись ответа от перепуганной сотрудницы, начальник попросил принести дело Борза Гараева. Листал недолго и вывод сделал скоропалительный.

– Партко в деле фигурирует. И Залогин. Этот вообще перспективный проныра, того и глядишь меня переплюнет. Уважаемые люди. Свидетели есть, что чечен умом тронулся и призывал к бунту! А что ребенок погиб – сам виноват!

– Матери тело не отдали для захоронения, товарищ полковник. Тут любой свихнется. – опустил глаза лейтенант.

– Ты тут сердобольного из себя не строй, летеха! – отчитал и его как только что секретаршу начальник, – Знаешь, зачем подстаканник вот этот мельхиоровый со щитом и мечом? В чем его функция и предназначение? А чтоб горячее скрыть. Это как саркофаг, что тайну скрывает. И к чему нам прошлое ворошить и давать повод Западу раздуть это дело. Вот амнистируют этого террориста в связи со смертью Андропова и что? Если жена его на Красную площадь собралась, то муженек-то резвее будет! Тот без оглядки народное добро крушить готов!

– Да вроде сына спасал. Не все там в этом деле чисто, товарищ полковник. – мялся лейтенант.

– То есть мне предлагаешь бодаться с Залогиным? Врага себе нажить? А я вот вижу тут одну шайку-лейку! – заорал Евдокимов, – Совсем тронулась головой! Если тебя разжалобила, причем странным способом – угрозами! То и других сможет! Я сам с ней поговорю.

Пройдя мимо ребенка, сидящего на скамейке перед дверью, полковнику не обратил на него внимания. Зайдя в кабинет и увидев супругу осужденного начальник грубо спросил:

– Это вы, значит, супруга террориста Гараева? И как мне сообщили, приехали права качать?

– Какие уж тут права? – встала убитая горем женщина, – Мой сын сгинул словно и не было его никогда. А мужа моего сделали террористом, чтоб ответственность с себя снять за умышленное убийство невинного дитя…

– Да тут террористическая ячейка, вы, похоже, одного поля ягодки! – вслух возмутился Евдокимов, – Подстилка ты чеченская!

На этой фразе Кристина вскипела так, словно и сама была кавказских кровей. Налитый ей лейтенантом стакан холодной воды показался Евдокимову кипятком, еще жарче, чем тот, которым он обжег язык в своем кабинете.

– Никуда не выпускать эту тварь! – приказал полковник подчиненному, а сам вылетел как ошпаренный и снова пронесся мимо Савы, не заметив перепуганного ребенка.

Спустя минуту он вызвал специально обученную команду «санитаров», накачавших Кристину седативными средствами. Путь у мамы Савы был после этого разговора был только один – в психиатрическую лечебницу номер 1 на Загородном шоссе, носящую имя Петра Кащенко. Туда могли упрятать любого: и психически больного, и диссидента, и искателя правосудия, взывающего к чести и справедливости, требующего расследования или дорасследования, реабилитации или здравого смысла, сошедшего с ума от горя или не в меру раздраженного страной и чиновниками. Полковник Евдокимов посчитал, что Кристине Гараевой именно там место.

– А мальца куда, товарищ полковник, – спросил лейтенант.

– Определите в детский дом, коль родственники невменяемы и лишены родительских прав.

Сава хлопал глазами, когда лейтенант по приказу полковника привез его в приют, задним числом оформив документы во всех надзорных органах и учреждениях опеки.

Мама говорила, что скоро у него день рождения, девять лет, и что она обязательно добьется свидания с папой, что они все вместе съедят торт-бисквит, который мама испечет к празднику!

– А где моя мама? – спросил мальчик.

Лейтенант вздохнул и ничего не ответил.

Все кругом молчали и ничего не объясняли.

Ему выделили койку и показали тумбочку для личных вещей, которых у него не было. Он заснул быстро, потому что очень устал. Ему не приснился сон, зато в в дреме отчетливо повторился последний разговор с мамой в плацкарте.

Когда Сава ехал в поезде в Москву, мама говорила ему тихо на ухо, что с папой обошлись как с животным, что она этого так не оставит, что адвокат на судебном заседании ограничился молчаливым присутствием, а она молчать не станет. Она говорила это во всех кабинетах всем начальникам подряд. Ей некому было больше это говорить кроме младшего сына. Только он слушал маму и верил каждому ее слову, потому что знал, что его мама никогда не обманывает.

Она обязательно обжалует приговор, чего бы ей это не стоили и сколько бы времени не заняло!

Но наверное, у мамы что-то не получилось, пока не получилось. Но не может же быть, что он потерял и ее!? Что их разлучили навеки, и он никогда больше ее не увидит!? Его мама самая сильная – она победит этих злых дядь и вернется! Но сначала вытащит папу, который ни в чем не виноват, а только спасал братика… Братика, которого должен был спасти он – нужно было только подбежать к рабочим и сказать им, что Ахмат случайно залез в трубу…

Глава 6. Бэтмэн

Ему и Генке было по четырнадцать, когда Варя раздобыла где-то VHS-кассету с фильмом «Бэтмэн».

«Видик» стоял в кабинете директрисы. Столь роскошный атрибут того времени не вписывался в убогий интерьер казенного офиса с проеденным молью блеклым ковром и допотопным сейфом, но директор приюта Ирина Николаевна Воронцова имела весьма серьезных покровителей и проворачивала с ними «темные делишки». Так что и видеомагнитофон, и телевизор японского производства здесь вполне предсказуемо диссонировали с советским канцелярским стилем времен упадка СССР и зарождения капиталистических отношений.

Варя знала, как проникнуть не только в библиотеку, но и в эту страшную канцелярию, за дверью которой на полках пылились личные дела детей, хотя самые важные для себя документы Воронцова, конечно же, прятала в сейфе.

Откуда директрисе было знать, что по ночам кабинет превращался в личный кинозал ее непослушных подопечных. Приютские обитатели в свои детские годы уже многое повидали, но все же побаивались строгой начальнцы и ее церберов в лице воспитателей. Хотя напугать троицу с неформальным лидерством бойкой Варбши наказанием за очевидное нарушение режима с проникновением в «тайные закрома» явилось бы тщетной попыткой усмирить бесенка.

Проникнув в логово директрисы, становившееся по ночам кинозалом, гораздо более «крутым», чем любой видеосалон в обшарпанном подвале или забегаловке общепита, они чувствовали себя единым целым, командой, да что там – сплоченной бандой.

На дворе стоял 1989 год – время хаоса и разброда, начало распада великой страны, пробуждение цеховиков и царство кооператоров. Юные сердца не могли надышаться духом свободы и верили в то, что вместе смогут преодолеть любые преграды и победить любых негодяев. Они стали сообществом и пребывали в счастливом беззаботном состоянии, не смотря лишения, казенные стены и отсутствие поддержки. Они сплотились, как «три мушкетера» – и эту книгу Варя тоже заставила прочесть и Генку, и Саву.

Им никто не мешал, и тем более глухой сторож Терентьич, во фляжке которого всегда была какая-то бодяга – он сам называл ее «травяной настойкой от печени». Суррогатный алкогольный напиток усыплял его примерно в полночь. Тогда и наступало время «сеанса».

Фильм дети пересматривали раз за разом. Сава вместе с Варей разучил все диалоги картины, дрожь брала и при прослушивании саундтрека.

Главный отрицательный персонаж Джокер уничтожал произведения искусства под трек Принса «Партимэн». Нельзя было не пританцовывать под этот зажигательный фанк, не смотря на ассоциацию музыки со злодеем Джокером.

Но харизма главного протагониста была вне конкуренции. Главный герой, борец с преступностью Бэтмэн ненавидел коррупцию в полиции и наделил сам себя правом заменить не справляющихся со своими обязанностями полицейских, стать вершителем правосудия в мрачном Готеме…

Когда девушка Брюса Уэйна, ведущего двойную жизнь, спрашивала мстителя: «Почему ты меня не подпускаешь, объясни?», Сава и Варя заливались слезами, не сдерживаясь.

Герой, ставший сиротой после гибели обоих родителей, возмужав, принял на себя тяжелое бремя. Он отвечал своей Вики:

– Ты уже со мной…

– Я полюбила тебя, как только увидела, но я не знаю , что и думать… Я сбита с толку, – шептала ему Вики Вэйл.

– Иногда я сам ничего не понимаю, но я должен кое-то сделать. – отвечал он.

– Зачем? – вопрошала любимая.

– Потому что больше некому. Я пытался от этого уйти, но не смог. Дело в том, что наш мир не совершенен. – отвечал Бэтман, и из его уст раздавалось ровно то, что чувствовал Сава Гараев.

– Но он никогда не изменится! – обнимала его Вики, но понимала, что никакие объятия не смогут сдержать человека, сознательно избравшего такой путь. Его миссия благородна и его выбор бескомпромиссен – не только отомстить, но и спасти тех, кто нуждается в защите, всех обездоленных и терпящих несправедливость.

По впечатлениям для Савы это было нечто! По уровню эмоционального воздействия яркие образы блокбастера оказали на него воздействие, сопоставимое с реакцией на «Графа Монте-Кристо».

А после просмотров они делились планами и признавались в мечтах.

– Нашла в нашей библиотеке русско-испанский словарь. Буду учить испанский! – похвасталась Варя.

– А зачем он нужен? – искренне недоумевал Генка.

– Ну вот у тебя какие планы на жизнь? Про Савку я знаю, он пока мать из психушки не заберет и отца не освободит – не успокоится. А тебя что тут держит? Отец в Афгане погиб, а мама повесилась…

– Зачем ты так? – обиделся вместо друга Сава. На самом деле жить в окружении ребят, хлебнувших лиха, было чем-то вроде терапии и ухода от самокопания, но при этом чужая боль может вызывать сострадание только у того, кто понимает – каково это.

– Да нет, все правильно. Я на Варьку не в обиде. – надул губы Генка, – Права она, и на маму я злюсь.

– И правильно делаешь, что злишься! – заключила Варя, – Эгоизм это и больше ничего. Так же и моя! Нельзя так! Если б у меня был ребенок, я бы ради него жила во что бы то ни стало!

– Так ты значит от испанца родишь!? – неожиданно спросил Генка.

– Почему это? – не поняла девочка.

– Как почему? Раз туда собралась, значит и замуж там выскочишь. А как же Сава, он же по уши в тебя влюбился! Это ты эгоистка! Только о себе и думаешь! – вынес свой вердикт Генка.

– А кто тебе сказал, что я в Испанию навсегда собралась?! Так, мир повидать, разве ты не хочешь?

– Хочу. Но сперва надо Союз повидать. – парировал Генка.

– И чего ты тут не видел? – подначивала Варя.

– Да ничего не видел, сидим тут взаперти.

– Ну, положим, чтобы даже по Союзу путешествовать, все равно деньги понадобятся! А значит бизнес нужно организовать. – выпалила Варька.

– И какой же?

– Ну, не бычки собирать. А, например, детективное агентство открыть!

– Какое? – тут уже встрял Сава.

– То самое! Чтобы всех твоих врагов наказать, их сперва отыскать нужно! Название фирмы я уже придумала! «Вигиланте» – в переводе с испанского «часовой» или «охранник»!

– Это как Терентьич, что ли? – рассмеялся Генка, – Толку в такой охране, как с козла молока!

– Дурак ты, Генка. Вигиланты – это люди, которые ловят преступников и наказывают их!

– А «мусора» на что? – задал резонный вопрос Генка.

– С них толку, как с Терентьича. – на сей раз Савка поддержал Варю. —А иногда они хуже бандитов.

– Вот именно. Взятки они берут и преступникам помогают. Как лейтенант Экхарт в «Бэтмане»!

– Ну там и комиссар Гордон был, он честный! – Генка прослыл заядлым спорщиком, у него на все был аргумент.

– Честные копы только в кино. – отрезала Варя, и Сава снова кивнул. – Так вот. Можно, конечно, рассчитывать на закон, но это долго! И все это понимают. Поэтому будут обращаться к нам и платить большие деньги, чтобы справедливость быстрее побеждала. И кстати, если не устраивать самосуд, то перед законом вигилант чист!

– А если устраивать? – спросил Сава, идея Вари не просто пришлась ему по душе. Она понравилась мальчику настолько, что он принялся мгновенно ее усовершенствовать, пока в своей голове.

– Ну, тогда должна быть строгая иерархия. – растолковала Варя, – Должен быть руководитель, начальник отдела расследований и палач. Но лучше, конечно, когда у команды супергероев есть свой шериф. Не такой глупый как инспектор Скотланд-Ярда Лестрейд – хотя он не всегда мешал Шерлоку Холмсу и Доктору Ватсону. Иногда и помогал. Хотя что это я тут распинаюсь перед вами – вы ведь Артура Конан Дойля не читали.

– Это ту у нас всю библиотеку от корки до корки прочла, – скорее с завистью, чем в упрек, высказался Генка, для которого осилить книгу являлось чем-то вроде каторжной работы – он вечно отвлекался и практически никогда не понимал смысл написанного, если не перечитывал текст дважды, а то и трижды.

– Потому-то и слушайте меня, грамотеи! – в шутку оскорбила «сообщников» инициатор «проекта», – Именно потому, что официальное правосудие неэффективно, вигиланты объединяются. В организации!

– Выходит в одиночку никто не справится? – спросил вдруг Сава.

– Во-первых, в одиночку – скучно! – тут же сообразила вслух Варя, – Во-вторых, труднее и дольше. Но есть плюс. Тебя никто не предаст, если ты один.

– Вигилант, выходит – это самозванец! – подытожил Генка. – Идет поперек закона, самовольно и по собственному разумению, подпольщик!

– Ну да, как «Молодая гвардия» в годы войны в Краснодоне! Там же власть немецкая была, они против нее и сражались! Не хочешь с нами, Генка, и не надо! Уговаривать никто не собирается! – резко прервала спорщика Варя, – И без тебя создадим влиятельную организацию. А страна и люди это оценят!

– Закон у каждого свой. А справедливость всегда одна. – изрек Сава, – Государство мне лично не нужно, оно мне не поможет отца из зоны вызволить, и маму вытащить, только мешать будет. Я согласен, что фирма нужна! А ты, Генка, как хочешь. Ты военным мечтаешь стать, как твой отец, Если тебя все устраивает, и ты готов защищать государство, то наши пути разойдутся! Я не готов его защищать, меня такое государство и такой закон не устраивают.

– Не переживай, когда наша фирма станет могучей организацией, государство само к нам придет. Обратиться за помощью к нам. Не мы к нему, а оно к нам. – заключила Варя.

– Я им помогать не стану. – решительно буркнул Сава. – Ну что, кто за создание компании «Вигилант»? – твердо отчеканил Сава, пристально глядя в глаза своим друзьям. – Поднимите руки!

Первой руку поднял он сам, сразу за ним Варя, Генка – спустя пару секунд. Предложение приняли единогласно. А затем было самое трудное – распределить роли.

Сава пожелал стать палачом, предложив Варе быть расследователем или директором, но Генка посчитал, что из них троих на роль директора больше подходит Сава и выбрал для себя должность детектива. Однако, Генка согласился, что у него пока не хватает кругозора и знаний:

– Временно поиском информации может заниматься Варвара.

Ему поручили слежку, правда, пока не ясно было, за кем ее осуществлять, ведь заказов не было: как и сменяемого транспорта для наружного наблюдения.

Словом, первое собрание переросло в бесконечное перераспределение воображаемых портфелей и функциональных обязанностей и завершилось общей утомленностью. Спать пошли, приняв лишь одно твердое решение – «Вигиланту» быть…