Регистрация

Мотыльки улетают к звёздам. 1:Волк на цепи

Размер шрифта:   13
Мотыльки улетают к звёздам. 1:Волк на цепи
Рис.0 Мотыльки улетают к звёздам. 1:Волк на цепи

МОТЫЛЬКИ УЛЕТАЮТ К ЗВЁЗДАМ

1 : ВОЛК НА ЦЕПИ

ОТ АВТОРА

Дорогой читатель!

Прежде чем ты возьмешься за чтение книги, я прошу тебя обратить внимание на эти строки, чтобы ты смог определиться, забрать книгу себе или закрыть и не мучиться.

Перед тобой первая книга трилогии «Мотыльки улетают к звездам». Как и две последующие, она достаточно объемна, полна событий, и в ней живут разные герои.

Чтобы не тратить твое время, сразу тебе скажу: в сюжете почти отсутствует видимая динамика, много долгих объемных («нудных», как говорится) описаний и размышлений, есть «бесполезные» бытовые ситуации типа игр в настолки и просто диалогов.

Сюжет книги выглядит как две параллели: материальная и духовная. Если материальная параллель показана через активные события сюжета и действия героев, то духовная проявляется иначе: она заключена в движении души главного героя, в раскрытии всех, кто его окружает и, если можно так выразиться, в его своеобразном (от возраста) духовном поиске. Поэтому размышлениям, характерам и мотивации героев уделяется особое внимание. В следующей книге у меня не будет возможности раскрывать всех тех, с кем ты познакомишься здесь. Из вышесказанного следует, что на следующих страницах тебя ждут большие эпизоды, связанные только с размышлением, философией и психологическими разборами одних героев другими. Множество детальных описаний местности также присутствует для создания атмосферы. Как сказали некоторые мои первые читатели, всю первую часть книги сюжет практически не движется, мало динамики и неожиданных поворотов. Это так! Духовная параллель очень важна, ведь именно она отражает смысл всего происходящего: смысл существования города, смысл жизни героев и их поступков, развитие главного героя. Если объемные философские вставки в художественных текстах не нравятся тебе, удручают и заставляют скучать, то отложи эту книгу.

Хочу предупредить и особо чувствительных читателей.

Первые две главы и некоторые эпизоды третьей и четвертой могут давить своей мрачностью, и здесь легко не выдержать и бросить читать. Не пугайся. Цель моей книги – найти тех, кто находится в таких же состояниях, и может быть даже помочь им выбраться из них, как однажды это сделала я сама. Вместе с моим главным героем я показываю путь, и очень трудный путь, по которому вылезла из тяжелой депрессии. К сожалению, из этого состояния нет легкой дороги. Надеюсь, что мой читатель обладает достаточной смелостью, чтобы выдержать такой текст.

Я не преследовала цель отражать в книге какие-либо современные мировые события, поэтому прошу тебя, уважаемый читатель, не проводить параллели с современным тебе миром. Книга эта существует не для того, чтобы порицать режимы и власть имущих или призывать к чему-то. Она рассказывает о стремлении человека сотворить будущее, о переживаниях, о смысле, о жизни, о работе над собой. Единственное, к чему она призывает, это к осмыслению. Ну и к чтению художественной литературы, разумеется :)

Осмелюсь сказать к своему же стыду, что многие поднятые проблемы – то, что было обнаружено мною в самой себе: недостаток культуры, знаний, желаемого уровня развития – все это было отправлено на путь исправления для того, чтобы написать эту книгу. Книга и работа над ней вытянули меня. И теперь несмело мечтаю, что она будет нужна людям вроде меня и будет полезна им в той же степени. Потому что все, что толкало меня продолжать работать, это люди, которым может оказаться важен мой текст.

С Любовью,

Анастасия Кот

– Что было в самом начале?

– Вначале было всё. А затем оно превратилось в черное ничто. Оно развивалось и жило, росло, росло и росло, пока не заполнило собой все вокруг. И стало таким большим, что мало ему оказалось всего. Мы пропитаны им испокон веков, носим в себе и услаждаем. А потом оно вырвалось наружу и достигло своего апогея. Тогда Тьма заполнила собой мир.

– А потом?

– А потом началась общемировая война. За ней по земле пронеслась разбушевавшаяся стихия, унеся много жизней. Этого вселенной оказалось мало. И тогда из недр незримого мира нас атаковали древние болезни.

– А потом? Что потом?

– А потом пришли они – совсем другие люди. Не такие, как мы. Они принесли с собой Свет.

ПРОЛОГ

Взрыв грянул неожиданно, переполошив горожан. Все, кто оказался поблизости, замерли и испуганно поглядели в небо, где заклубился огромный серо-бурый столб из дыма и пламени. И пару мгновений спустя во всех ближайших домах выбило стекла. Люди валились на землю, усыпанную осколками, пачкались в грязном снегу, кричали, пытались убежать подальше от злосчастного места.

Никто пока еще не понимал, что произошло.

Суматоха длилась чуть больше часа. Дым клубами вздымался вверх. По улицам бежали люди, одетые в черную экипировку. Раздавались выстрелы, ругательства, страдальческие вопли. Информация о взрыве летала от одного к другому. Кто-то сообщал, будто бы взорвали главный штаб «Волков», а их лидера убили.

– Как?! – не верили горожане. – Его? Да разве это возможно?

Потом заговорили, что он покончил с собой. Версии множились, искажались, но одно становилось ясно: того, кто год назад взялся руководить городом, не стало, и теперь все будет совсем иначе. Как – «иначе»? Боялись даже предположить.

Среди улицы стояла немолодая светловолосая с проседью женщина. Глаза ее были полны неверия, ужаса и боли, а по щекам катились слезы. Она зажимала рукой приоткрытый в немом крике рот. У ног ее лежала сумка, из которой вывалилась всякая мелочь. Мимо женщины бежали прохожие, но она словно не замечала их. Одна она стояла в этом беснующемся людском потоке, будто не чувствуя толчков и окриков, не слыша угроз от людей в черном.

– Дура! Чего встала?! – гавкнул какой-то мужчина, в переполохе налетев на нее и сбив с ног.

Женщина, охнув, упала на колени, ударившись о холодный и мокрый от талого снега асфальт. Несколько секунд глядела она на свои руки, выпрямилась, сложила их на коленях.

Пустой взгляд ее устремился на дым.

Несколько лет она его не видела… А теперь никогда больше не увидит.

Погибший лидер «Волков» был ее сыном.

***

– Куда ты?

Он догнал ее на набережной. Девушка остановилась, опустив голову и обхватив себя руками. Ветер потрепал ее распущенные и рыжие, как само пламя, волосы. Она нервно вздохнула.

– Ты не хочешь меня слушать! Почему, а? Почему ты меня не слышишь? – В ее дрогнувшем голосе звучала мольба.

Он подошел к ней, легко касаясь ее пышных локонов, встал напротив, заглянул в глаза. Она отвела взгляд, но лишь на миг. Она не могла сопротивляться невероятному притяжению к нему. К нему одному. Он владел ее сердцем всецело.

Всматриваясь в его глаза – голубые, но светлые и чистые, как талый лед, – она не могла на него сердиться. Светлой и чистой видела она его душу.

– Ты потрясающе красива, – произнес он, дотронувшись до ее руки.

Она неловко улыбнулась и попыталась игриво от него отмахнуться.

– А ты, ты… ты знаешь, кто ты? – звонко хихикнула она и добавила почти с восхищением: – Хулиган! – и прозвучало это равносильно признанию в любви.

Хулиган добродушно засмеялся и мигом притянул ее к себе – властно, одним движением. Она охотно подставила ему гладкое остренькое лицо.

– Ну, почему ты убежала, м? – спросил он.

– Мне страшно, – серьезно ответила рыжая и уткнулась носом в его плечо.

– Чего ты испугалась? Я ведь рядом, – сказал он. – Я с тобой.

– Так ведь я не за себя боюсь, понимаешь? За тебя. Боюсь, что с тобой подло поступят, – попыталась намекнуть она, всматриваясь в его глаза, будто желая раствориться в них.

– Да кто? Брось ты, – усмехнулся он, – все будет в порядке.

– Не будет! – она покачала головой и отступила назад, прижимая к себе руки. – Не будет…

Ее друг не мог взять в толк, что ее так напугало.

– Объясни, – он потянул к ней руку. – Что стряслось? Что такое ты узнала?

Но подруга продолжала пятиться от него, а на лице все больше проявлялась неясная ему тревога. Наконец она остановилась и выставила вперед ладонь, словно желая и прикоснуться к нему, и в то же время сохранить между ними дистанцию, как если бы говорила со свирепым зверем.

– Только выслушай нормально, а не как в тот раз, прошу тебя, – вымолвила она. – Я слышала, что…

И раздался выстрел.

Остекленевшие полуприкрытые глаза цвета морской волны устремлялись ввысь. Бледные губы слегка обнажали ровные белые зубы. Растрепанные рыжие локоны беспорядочно разбросаны по снегу. Кровавое пятно под изумрудным пальто. Вокруг следы.

Она умирала на его руках, а он не мог ничего, кроме как принять эту неизбежность. Еще несколько мгновений в ушах держался ее голос, ее последние слова, оборванные выстрелом. И ему уже не важно, кто стрелял.

А затем прогремел взрыв.

Все, что произошло, – стало следствием одной простой человеческой ошибки. Когда ошибался кто-то другой, то страдал сам и, возможно, пара близких. Но когда ошибался он – страдали очень и очень многие и даже гибли. Редко, крайне редко, но он все же ошибался. Ошибался в людях, доверившись не тем. Кто-то теперь мог бы его осудить. Но, по факту, не за что. Случается, когда человек оказывается предан. И в этом нет его вины.

Теперь над бездыханным телом стояли двое. Оба безразлично рассматривали невиданной красоты девушку, которой восторгались почти что все, кому довелось ее знать.

– Это она, да? Та самая? – спросил один.

– Красивая была.

– Да-а. Девчонку он себе выбрал что надо, – ответил второй. – Была воспитателем в детском приюте.

– Ну-с. Я человек нерелигиозный, но пожелаю им там на небе воссоединиться, так сказать. Он же покончил с собой, да?

– Да. И тело уже, вроде бы, нашли. И… это… Самоубийцы в Рай не попадают, знаешь ли. Не видать им больше друг друга, раз оно так вот вышло.

***

Вдоль набережной быстрым шагом шел человек азиатской наружности, одетый в длинный черный плащ. Шел он целенаправленно, пристально глядя на водную гладь, кое-где покрытую льдом. Точно он не знал, куда именно нужно идти, и всецело полагался на свою интуицию. Она же вывела его к набережной и заставила повернуть направо.

На другом берегу он заметил человеческие фигуры: две шли куда-то прочь, две остались. Один тащил другого от воды. Человек в плаще бросился к ним бегом через мост, на ходу выхватывая пистолет. Расстояние он преодолел меньше, чем за минуту. Он уже различал внешние черты обнаруженных им людей. Один – сухощавый, светло-рыжий и с острым носом – уложил на снег другого, невысокого, с окровавленной темноволосой головой и бледного как труп.

– Отошел от него! – хладнокровно пробасил подошедший, целясь в рыжего из пистолета.

Тот поднял руки и боязливо попятился.

– Я не… я не собирался ничего! Я его из воды вытащил! Хотел помочь!

– Назад! – грозно приказал человек в плаще, при этом чуть приподняв брови. – Помог уже.

Тогда парень послушно отступил еще и опустился на колени.

– Послушай, я не должен был… – молящим голосом произнес он. – Я виноват. Кругом виноват…

– Заткнись. Потом с тобой разберусь, – и человек, бросив пистолет, склонился над лежавшим.

Спасенный не дышал. Под его головой медленно расплывалось красное пятно. Билось сердце или нет – не ясно. Двое ушедших, вероятно, посчитали человека мертвым. Глядя на такого, подумаешь, что спасать здесь и нечего – настоящий труп.

– Черт, – процедил сквозь зубы человек в плаще, бросая оружие. – Надеюсь, не поздно. Иди сюда, – обратился он к рыжему, – приложи что-нибудь к его голове.

Тот мгновенно подскочил, снял шапку и прижал ее к правому виску лежавшего.

Легкие заполнены водой, а от удара при падении с головой могло случиться что угодно. Но его еще можно спасти. В медицине азиат не был сведущ, а как делать непрямой массаж сердца он лишь образно себе представлял, опираясь на услышанную где-то информацию, что эта процедура помогает и сердце завести, и воду из легких выдавить. Оставалось надеяться, что ребра не переломает. Природа не обделила его физической силой, умело скрытой за напускной слабостью.

Медлить нельзя. Человек мог умереть в любой момент. Отбросив полы плаща назад, азиат расстегнул молнию куртки на груди черноволосого, дернул рубашку, отыскал нужное место и сложил руки.

«Только попробуй мне тут сдохнуть!» – и принялся ритмично надавливать на грудь.

Внешне он оставался спокойным. Даже слишком. Второй смотрел перед собой, но взгляд его направлялся в пустоту. Он шептал какие-то неразборчивые слова. Руки дрожали.

Лежавший не подавал признаков жизни и все еще выглядел как мертвец. Таковым его счел бы любой другой, как те двое, но не тот человек, что теперь пытался выдернуть его обратно в жизнь. А пытался он отчаянно, будто судьба всего мира зависела от выживания этого без минуты утопленника.

«Придурок ты, – думал азиат, как бы желая внушить эти мысли бездыханному, и продолжал резко давить ему на грудь. – Безрассудный ты придурок. Устроил твой лучший друг историю, а разгребать кому? Тебе! Только тебе! А ты тут валяешься при смерти. Нашел время. Давай же! Дыши! Поднимайся и спаси этот чертов город!»

Шли минуты. Бурая река медленно текла вниз, унося куски отколовшегося грязного льда. По небу проносились птицы. Черный дым взрыва поднимался вверх. Слева, ниже по течению, где стояла фабрика, темные трубы выдыхали свои белые клубы, и они тоже таяли в пелене низких серых облаков.

– М-может, он уже в-все? – тихо и с осторожностью вымолвил рыжий и вздрогнул от своих же слов.

– Замолчи, – спокойно и холодно приказал человек в плаще.

Колени его вымокли от снега. Пальцы рук слегка покраснели от холода.

Вдруг спасенный дернулся, выплюнул воду и закашлял. Распахнув глаза, он рывком сел, толкнув от себя своего спасителя так, что тот свалился на спину. Поднялся на ноги, качнулся и приложил руку к правому виску, затем сделал два неровных шага вперед. Человек в плаще пристально в него вгляделся, затем повернулся к остолбенелому рыжему и жестом приказал ему исчезнуть отсюда прямо сейчас. Рыжий заерзал и начал суетливо отползать прочь, испуганно глядя на «ожившего» утопленника.

А тот, что несколько секунд назад лежал на снегу, уже стоял у воды. Он поднял пустые голубые глаза, взглянул на город, что за рекой. Увидел серое небо, клубы дыма над крышами домов. Во взгляде происходили изменения – к человеку медленно приходило полное осознание случившегося. Кажется, с выдохом он произнес чье-то имя. Потом еще одно имя. И еще.

Свалившись на колени то ли от временной слабости тела, то ли от эмоционального потрясения, он обхватил голову руками. Его отчаянье обрушилось на берег тяжелой лавиной тишины. В ней потонули все прочие звуки.

Кричать – слишком тихо.

***

Громыхнуло довольно далеко. И все же взрыв сильно напугал маленького одиннадцатилетнего мальчика. В ужасе вытаращил он огромные глазки цвета черного чая, а сам прильнул к стене, не в силах отвести взгляд от окна. Там какие-то серые облака вздымались над краснокирпичными крышами. Мальчик не видел источника опасности, но одного лишь звука оказалось достаточно, чтобы перепугать его до смерти и помешать заниматься математикой. Не зная, чего ожидать дальше, он поспешил спрятаться от жуткого звука в шкафу.

В темноте и за закрытой дверью он почувствовал себя слегка в безопасности. Ребенок затаился и прислушался.

Сначала с кухни донеслись скрип ножек табурета и тяжелые шаги отца: видимо, он оторвался от любимой бутылки и подошел к окну. Спустя некоторое время на улице закричали люди.

– Теперь это каждый год будет происходить? – зло забурчал отец. – То один у власти, то другой. Только все они как один идиоты.

Снова скрежет ножек по заляпанному полу. Журчание наливающейся в чашку жидкости. Глухой стук бутылки о стол. Едва слышные глотки. Шмыганье носом. Когда отец пил, то начинал издавать звуки, напоминающие скорее животные, чем человеческие. В такие моменты, когда становилось слишком не по себе, мальчик всегда старался спрятаться и не попадаться отцу на глаза. Он не знал, почему чаще забирался именно в шкаф. Бывало, конечно, что прятался под кроватью или уходил на улицу. Но сегодня, как и во многих других случаях, выбор пал именно на темные дверцы в гардеробной. Там он и уснул.

Ребенку везло не попадаться под отцовскую горячую руку. Но вот под братскую…

– Ах ты тварь мелкая! – с утра пораньше дверь шкафа мигом распахнулась, мальчика за шиворот выволокли на свет.

Старший брат отшвырнул младшего в сторону. Тот ударился о стену и свалился на четвереньки.

– Маленький поганец! – подросток лет пятнадцати поднял с пола отцовские подтяжки. – Я тебе говорил не брать мои вещи! А ты опять!

Он размахнулся и со всей силы огрел младшего брата, попутно осыпая его отборной руганью. Мальчик завопил, выставив руки вперед в защитном жесте, но это не помогло. Его принялись ритмично и фанатично бить. Средний брат тупо стоял чуть поодаль и наблюдал.

Ребенок сумел отскочить в сторону и хотел было побежать к двери, но его цепко ухватили за длинные темные волосы и рванули назад.

– Держи его! – приказал старший брат среднему.

– Я не брал! Я ничего не брал! – в отчаянье закричал младший и заплакал навзрыд, пытаясь достать руками до братского кулака, сжавшего силком его волосы. – Я ничего не…

– Врешь, тупица! – И старший вновь с размаху хлестнул его и наградил еще одним образовательном, не подлежащим цензуре.

– Не вру! Ты сам кинул вчера свой телефон о стенку и сломал! Это был не я! Ты сам!

Но побои продолжились. Может быть, старший брат и понимал, что сам испортил свою вещь и мучает невиновного, но злость требовала выхода.

Спустя минут десять, зареванный и весь в ссадинах, мальчик примчался к отцу в поисках защиты. Он знал заранее, что не получит ее, но наивная надежда все-таки загоралась в нем в минуты несчастья. На кухне, где скопилась месяцами немытая посуда, а отклеившиеся обои скатывались в маленькие рулоны, сидел огромный мужчина кавказской наружности и грыз что-то не совсем свежее.

– Пап, он меня бьет! – хныкал ребенок.

– Дай сдачи, – отмахнулся от него отец, наливая новую порцию алкоголя.

От отца неприятно пахло смесью чего-то кисло-сладкого и тухлого.

– Не могу! Мне страшно! – простонал ребенок, утирая слезы. – Пап. Ну скажи, чтоб он меня не бил!

– Отстань! – рявкнул отец и ударил ладонью по столу, а мальчик вздрогнул и будто бы забыл, как плакать.

– Пошел вон! Чучело, а не пацан. Такой мне не сын, – и добавил, решив, что ребенок не слышит: – Зачем тебя мать родила такого?

Мальчик попятился и уперся спиной в стену кухни. Почувствовал, как под ногой что-то хрустнуло. Опустив глаза, он увидел на полу шприцы, какую-то тряпку, чайные ложки и пакетики с неизвестным содержимым.

– Если ты что-то сломал… – отец поднялся с табурета.

Этого было достаточно, чтобы ребенок бросился бежать с кухни и через коридор – на улицу.

Во дворе был переполох. Всюду сновали люди. Мальчик, обхватив себя руками, мчался по тропинке и всхлипывал. Бежать ему особо некуда. Возвращаться – страшно.

Со всех сторон доносились крики, неясные ребенку его возраста. Он не очень понимал, что такое «Волки», кто и почему умер, и, главное, что это там такое взорвалось вчера во второй половине дня.

Дорога вывела его на улицу. Оглушенный шумом и суетой, мальчик поспешил скрыться где-нибудь в укромном месте. Опустив голову, он скакал через дворы, жался к стене, чтобы не попадаться кому-нибудь под ноги. Один раз за ним погнались собаки, и мальчик с визгом побежал от них, пока не налетел на какого-то страшного дядьку с огромным патронташем. Тот ухватил его за ухо и начал что-то кричать про воровство. Перепуганный ребенок принялся изо всех сил вырываться и просить его пустить. Наконец он сумел высвободиться и броситься прочь, схватившись за покрасневшее и пульсирующее болью ухо. Вслед беглецу летели оскорбления и непристойности.

Он бродил до темноты. Почти до глубокой ночи. Знал, что придется вернуться домой, но боялся. От мысли быть избитым внутри все трепетало. Страх, горе, боль, невозможность что-то изменить, бескрайнее чувство одиночества. Как же не хватало мамы! Любимой мамы, которая всегда его ласкала и защищала. Когда она пропала, он остался совсем один. Брошен на съедение отцу и двум старшим братьям, перешедшим теперь, судя по увиденному, с алкоголя на наркотики.

Мальчик уселся спиной к стене невысокого дома возле сквера. Слева возвышалась куча из деревянных ящиков и мешков. На стене над головой ребенка нависала черно-белая надпись: «Оставь надежду».

Парнишка устал, оголодал и совсем озяб. Руки и ноги его тряслись, а той одежды, что была на нем, не хватало, чтобы согреться. Он рисковал закоченеть на этой улице. Обхватив колени и опустив голову, бедняга надеялся хоть немного согреться своим дыханием. Не выходило. Не сумев совладать с чувствами, он снова расплакался от бессилия.

Послышались чьи-то шаги совсем рядом. Мальчик ощутил чье-то присутствие прямо перед собой. Подняв голову, он увидел невысокого и худого молодого человека. Над белой полоской бинта, обвившегося вокруг головы незнакомца, торчали черные волосы. Справа сквозь ткань проступало темное пятно.

Прохожий смотрел прямо на мальчика, во взгляде его было нечто тяжелое и глубокое.

Ребенок всхлипнул и снова спрятал лицо. Он понял, что перед ним если не друг, то уж точно не враг. Сам мальчик был весь в мыслях о своих невзгодах, к тому же от холода он почти не мог двигаться, а только дрожал и стучал зубами, постанывая.

Тогда на плечи ему опустилось что-то теплое и тяжелое. Он удивленно поднял голову и осмотрел себя. Его накрыли кожаной курткой, но по ощущениям будто прикрыли щитом.

Странный прохожий остался в одной футболке с нарисованным на груди солнцем. Он сел перед ребенком на корточки и заглянул в глаза.

– Чего ревешь? Рассказывай, – тихо потребовал он грубым и слегка рычащим голосом.

Мальчик не знал, какие слова подобрать. Сначала издал скрипучий звук, затем поднял голову, набрал в легкие воздух и со сдавленным рыданием выпалил:

– Они… они… – его голос прерывался от частых рваных вдохов, ребенок глотал слезы, – они меня били! Очень-очень сильно! – Он сорвался на плачь и заныл, утирая слезы руками, на которых остались следы побоев: – Мне больно.

Незнакомец хмыкнул и слегка улыбнулся. Было в его улыбке что-то невеселое.

– Понимаю, как никто, – все так же тихо сказал он в ответ и легко хлопнул мальчика по плечу. – Крепись, пацан. Справимся, – и слова эти отчего-то вселяли надежду.

пять лет спустя[

Слегка мерцающая одинокая лампочка не давала достаточно света в темное помещение. Но обитатель комнаты намеренно не зажигал здесь ни свеч, ни настольной лампы. В нынешнем и довольно затянувшемся настроении ему нравилась ночная полутьма, царившая в комнатной коробке с единственным окном. Он закуривал сигарету и долго глядел в темноту, а сознание его улетало далеко от земли.

Как правило, он уединялся от остальных в двух местах: на крыше или в комнате на третьем этаже. Мог уйти бродить по городу. Сейчас решил остаться тут – в спальне на первом. Развалившись в огромном темно-красном кресле и закинув ноги на старый журнальный стол или табурет, он пропадал где-то глубоко в чертогах своей головы. Иногда тихо включал классическую музыку.

Затем, если хотелось, он выключал свет и оставался один на один с полуночным мраком.

Человек и тишина.

Все дальше и дальше уплывал он по просторам собственных мыслей. Сегодня в его комнате повисло полное безмолвие. И холодный струнный звон откуда-то из мрака подобно чарующему голосу звал его в объятия бездны. Он не мог противиться этому зову и шел во мрак, сгущающийся с каждым годом.

В этот момент что-то заставило его подскочить с кресла и ринуться к окну. В полной тишине щелкнула зажигалка. Мужчина покрутился у подоконника, поглядывая на крыши домов, выскакивающие из-за пушистых крон деревьев.

Опустив глаза, увидел на подоконнике лист бумаги.

Текст в стихах гласил:

Где толпы звезд над головой,

За гранью мечт и сладких грез,

Где мир не видится всерьез,

И где не слышен ветра вой,

Ты остаешься сам собой.

И здесь, не проливая слез,

Кричишь туда наверх: «Я твой!

Хочу лететь взрывной волной

В пустой космической дали,

Рвануть сверхновою звездой!

И ясным светом для земли,

И для людей, и для зверей,

Быть, как маяк для кораблей, –

Путеводителем ночи!

Лишь это нужно! Лишь одно!»

И молвит небо: «Не кричи.

Тебе, приятель, все равно

Сиять так ярко не дано».

Он поднял лист, повернулся спиной к окну, прислонился к подоконнику и, поднеся к губам сигарету, хмыкнул.

«Это кто писал, интересно? Знакомый почерк».

Из коридора донеслись тихие шаги. У двери, обыкновенно открытой нараспашку, появился человек, решив зачем-то навестить «вожака». Один из парней небольшой, но сплоченной команды великодушно наделил лидера прозвищем «вожак». К слову, этот весельчак всем вокруг раздавал странные прозвища, притом весьма точные.

Тот, кто стоял в дверях, хранил обычное для него молчание. Хозяин комнаты слегка повернул голову и сделал приглашающий жест.

– Заходи, заходи. Чего застыл на пороге?

Тишины уже не хотелось, и визитеру он был рад.

– Заходить в эту комнату можно только с противогазом, – отмахнувшись от дыма, тихо сказал гость. – Проветри помещение, тут дышать невозможно.

В гости пожаловал помощник лидера, ищейка всея команды и правая рука – вечная тень лидера.

– Шон уже сочинил о тебе добрую сотню шуток, – учтиво сообщил он, встав рядом с креслом и склонив голову набок.

Вожак сначала лишь добродушно хмыкнул, затем резко нахмурился, будто что-то его неприятно озадачило.

– Чего это Шон переживает? – он стряхнул пепел.

– Все переживают. По твоему безумному плану у нас тишина уже… давно. С тех самых пор. Передумал действовать?

– Еще чего! Не дождетесь. Ты это к чему? Кстати, что это у тебя там?

И тут помощник еле заметно улыбнулся.

– Это не то чтоб про план. Ты просил сигареты. Вот, – он положил на стол упаковку из нескольких пачек. – И еще. У нас необычная находка, которая тебя заинтересует, – ищейка уверенно протянул лидеру несколько фотографий. – Две недели назад Ричи бездельничал на южной границе района и случайно заметил этого ребенка. Так как наблюдателей было несколько, информация дошла, куда надо, и теперь его пытаются найти и убить. Может, доберемся до него первыми? Я дал сигнал «Псам» поглядывать за ситуацией. Он погибает на улице, а теперь со слежкой вряд ли протянет долго. Мальчик, к слову, необычный. По возможности избегает прямого контакта с людьми, никому не смотрит в глаза, почти ни с кем не общается, если не припрет, спит на помойке в семи кварталах отсюда. Зимой перебивается временным гостеприимством неравнодушных. Иногда выступает с пением на улице, чтоб было, на что поесть. Кстати, о Ричи. Этот человек неисправим, и я думаю, зря ты его пустил в команду.

– Брось, он заслуживает шанса, – отозвался вожак, принимая фотографии.

– Ричи в рядах команды всего год. Дадим ему возможность.

– Есть вероятность, что рано или поздно на тебе скажется этот шанс, который ты ему дал, – ищейка сощурил узкие глаза, сделав их совсем щелочками.

– На тебе или на всех нас. Однажды тебя уже предали. И Ричи не погнушается подлостью.– Оставь Ричи и все, с ним связанное, мне. Я его привел и выгнать не могу. Пока что его максимум – огрызаться. Ему бы как Алекс или Рук… А пусть они вместе поработают как-нибудь… Думаю, фотография – не его конек.

Помощник согласно кивнул и оставил голову в чуть наклоненном положении.

– Пока что – да… Фотографировать он захотел, кстати, сам. Я попытался приспособить его для «Псов», – замолчал на пару секунд и продолжил тише: – Что думаешь о парнишке? В нем есть смысл на мой взгляд. Пока что запуган и балансирует на грани гибели. Мы можем его спасти. А он однажды поможет спасти очень многих… если его не сгубить. Со временем его присутствие благотворно отразится на нашей команде.

На снимках был запечатлен миловидный подросток лет пятнадцати или шестнадцати на вид, запуганный и забитый, как выброшенный на улицу пес. Черты лица ровные, высокий лоб, выразительные скулы – нечто среднее между азиатской, славянской и кавказской внешностью. Волосы прямые и слегка отливали серебром, что показалось странным. Неужто поседел в таком возрасте? Глаза большие, цвета черного чая. Пустые, неживые, словно на снимке был ходячий мертвец, а не живой человек. Старый фотик Ричи сумел уловить в них темно-оранжевый отблеск.

– Да ладно! Вот это новости! Еще и в Трущобах. И ведь он, вероятно, даже не понимает, что с ним не так. Ну, просто замечательно!

Мальчик был одет в широкий выцветший до серости свитер, порванные джинсы с заплатками и синие кроссовки. Интересно выглядел огромный шарф цвета хаки, в который парнишка пытался спрятать свое лицо, опасливо глядя в сторону.

Вторая фотография показывала того же юнца в каком-то укрытии из кусков взбухшей фанеры и, кажется, оргалита. Мальчишка сидел на старом матрасе, поджав ноги, и что-то читал. Вокруг лежали тряпки, какая-то одежда, драное покрывало и прочий хлам, какой обычно бывает на помойках. Возле матраца располагалась небольшая стопка желтых книг, тронутых влагой, о чем говорила волнистость блока. Плечи мальчишки укрывала черно-белая кожаная куртка. Смешным показался побитый и затасканный игрушечный лев. Судя по размерам, заменял подушку. За сетчатой перегородкой стояли в ряд три больших металлических бака, из которых вываливался разный мусор.

«Спит на помойке, значит… – мысленно повторил лидер. – Вытащим».

На следующей фотографии мальчик сидел у стены, обняв колени и прикрывая ладонью нос. По подбородку текла кровь. Вокруг валялись использованные шприцы, а на заднем плане виднелись фигуры каких-то людей.

– Что еще за…

– Периодически этот паренек натыкается на бандитов и наркоманов – старших братьев, – пояснил ищейка. – Обирают, пинают и оставляют на какое-то время.

– Звучит трагично. И обороняться он не может, потому что боится. Мы заберем его с улицы, – порывисто произнес лидер, резко отскакивая от окна.

– Я рад, – тихо и деликатно отозвался ищейка, сделав небольшой шажок назад, к двери.

– Ты что, сам его разыскать хочешь? Сегодня?

– Еще бы!

– Полагаю, останавливать тебя бесполезно. У нас с Алексом есть план. Если что…– Понял, – отмахнулся вожак. – Всё. Иди.

Ищейка направился к выходу из комнаты. Но на пороге обернулся и тихо произнес:– Ты даже не спросил его имени.

– Спрошу. У него самого.

Помощник мгновенно исчез за дверью.

Вожак бросил окурок в пепельницу и подошел к окну. Ночные улицы Трущоб не везде освещались фонарями, и горели не все окна. Город спал, погруженный в объятия ночи. Но именно потому еще отчетливее над этой непроглядной тьмой, вдали, на самом горизонте, ярко сияли манящие огни Солнечного города – центра Мегаполиса.

Мальчишку следовало найти немедленно. Сейчас!

Однажды вожака спросили: «Что толкнуло тебя туда пойти?» Он отшутился: «Ноги!» А ведь и правда…Он сам не успел ничего понять. Любопытство овладело им вмиг. Он рванул к подоконнику, выскочил во двор и бросился бегом в ночную городскую тьму.

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

СТЕНЫ СТРАШНОГО ГОРОДА

«Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate».1

«За глухой стеной…

Манекен в облезлой кофте и черных штанах замер в позе бегущего, растопырив пальцы и толкаясь от земли одной ногой. Местные бедные торговцы использовали поломанные и брошенные экземпляры для своих нелепых и растянутых товаров.

Манекен возвышался за треснутым стеклом над рядами выставленной на продажу одежды, всяческих безделушек, бытовых предметов и никому не нужных произведений местных бедных художников – словом, над обыкновенным блошиным рынком. Тим стоял как раз между рядами изношенных и прошедших не одни руки пиджаков, свитеров и брюк, а слева от него сидели, прислонившись к стене, двое потрепанных мужчин в окружении созданных ими произведений искусства.

Временами Тим находил удовольствие в том, чтобы постоять с краю толпы и послушать бесполезные людские толки. Болтовня немного развлекала его.

– Да, старый режим был, конечно, удавкой, но хотя бы был режимом, – говорил один из художников, закуривая сигарету. – А сейчас какой к черту режим? Если в те годы можно было хотя бы куда-то пробиться, хоть на ступеньку, то теперь кругом одно ворье. Вдобавок, тупое и необразованное. Дома культуры закрыты, ни тебе выставок, ни даже интереса к ним.

– Ну, скажешь, – пожал плечами второй, протягивая свою сигарету к зажигалке собеседника. – Будто тогда люди отличались культурным развитием. Сухо было, бездушно. Даже в домах культуры едва ли один человек мог найтись, кто искусство… ладно, не понимал, так хоть немного знал. Кроме Кетанты ни один человек в искусстве не шарил.

– Хех, – первый усмехнулся и, качнув головой, вытянул кривой измазанный краской палец, – я тебе вот что скажу. Помню, было это то ли восемнадцать, то ли двадцать лет назад. Работал я в одном таком доме. И был там аукцион, который как раз Кетанта и устроил. Так вот организаторы устроили в конце загадку. Показали маленький фрагмент картины. И что думаешь? Наш уборщик взял да угадал. Картину! По маленькому фрагменту угадал! Ну и посуди теперь об образовании, если такой низкий слой на тот момент, как уборщик, искусство знал. А сейчас спроси вот этого оборванца, вряд ли он тебе скажет хотя бы, что такое импрессионизм.

Тим сразу сообразил, что «оборванец» – это он, и поспешил скрыться несмотря на то, что мог дать определение импрессионизму. Спешно шагнув вперед, он приблизился к манекену.

На грубых столах около манекена покоился товар не самого лучшего качества: дырявые свитера и кофты, штопаные носки и штаны. На такие вещи раскошелился бы только бедняк за неимением средств купить что-то более-менее приличное. Именно такие люди и забредали в это захолустье. Они медленно блуждали среди вещей или юрко скользили по рядам, щупали все, что приглянулось, любопытствовали, бранились и все же оставляли у торгашей свои деньги. А что еще им оставалось? А продавцы спешили сунуть руки в карманы, чтобы поскорее скрыть от посторонних глаз свою выручку, окидывая при этом весь рынок недоверчивым блуждающим взглядом. На Тима они поглядывали искоса и недоброжелательно: к нему, бездомному, относились с опаской и подозрительностью, он же относился ко всем этим людям с взаимностью.

Сейчас Тим игнорировал окружающую суету. Он смотрел на манекен пустым затуманенным взором.

Белые неживые глаза оставались единственными, в какие Тим мог смотреть, не считая животных, а также фотографий, рисунков и прочего, что нельзя было назвать живым человеком. Бродяга испытывал легкое удовлетворение, глядя на человекоподобное лицо – это исходило из его потребности смотреть кому-то в глаза. Заполнить потребность, к несчастью, не представлялось возможным. На живого так просто посмотреть не получалось. Как и на свое отражение, которого он боялся по непонятной ему самому причине. Каждый раз происходило нечто необъяснимое.

Глядя в зеркало, люди видят самих себя. Тим всегда видел что-то разное, но результат, как правило, был один: увидев свое отражение, он инстинктивно отбрасывал зеркало подальше, падал и пытался отдышаться, как после долгого и быстрого бега. Да, зеркало отражало его самого, но то вовсе не его тело, а ту нематериальною часть, которую у людей принято называть душой. Мир отражал ему все то же самое – то есть, его самого в нематериальном смысле. Тим этого не знал. И что на себя посмотреть, что на случайного прохожего – один риск.

Зрительный контакт с человеком почти всегда заканчивался одинаково. Тиму достаточно встретиться с кем-то прямым взглядом, чтобы его вмиг атаковал шквал не особо приятных чувств. Будто все, наполняющее его ежесекундно, разом усиливалось. Переживания те мгновенно полностью овладевали им, били в него электрическим разрядом и пробегали дрожью по телу. В такие моменты хотелось либо упасть и кричать, либо бежать подальше от проклятого источника страданий.

А с манекеном было как-то спокойно. И, пожалуй, еще с картинками. Только манекен объемный.

– Эй, слышь, парень, тебе чего? – прохрипел голос за спиной.

В разбитом стекле витрины нечетко отражалась темная фигура тучного мужчины. Тим напрягся, пытаясь не поддаваться нахлынувшему страху. Только разговора с человеком ему сейчас не хватало!

Уличная жизнь Тима полна разнообразных событий: каждый день с ним случалась какая-нибудь дрянь. А бывало, что и несколько раз за день. Разнообразие его приключений простиралось от мелких передряг до опасностей.

Сорваться с места и побежать – обречь себя на крик «Воры-ы!» и погоню. Недоверчивые торговцы, трясущиеся за свой плешивый товар, каждого второго подозревали в краже. Особенно нелюдимых подростков. За кого его только не принимали с этой странной привычкой прятать глаза и закутываться в шарф. Он был и вором, и убийцей, и психом, и даже шпионом мафиози. Кто лучше подойдет на роль шпиона, чем шестнадцатилетний оборванный подросток? Вдобавок, он был бездомным. И, хуже того, выглядел, как бездомный. Был обычным уличным бродягой, и занимался бродяжничеством в пределах города с тем исключением, что у него был ночлег. Чаще всего именно таких вечно в чем-то подозревают. В первую очередь – в воровстве.

– Але, я с кем разговариваю? – с раздражением и ноткой возмущения спросил торговец, вытянув шею.

Тим слегка повернул голову и, стараясь глядеть в землю, ответил:

– Я просто смотрел. Уже ухожу, – развернулся и спокойным шагом пошел прочь, хотя сердце уже отбивало быстрый ритм нарастающей паники.

В голове завертелись тревожные мысли. Начинались одни из тех страшных секунд, когда все целиком и полностью зависело от другого человека. В бога бездомный не верил, однако в таких случаях ему отчаянно хотелось молиться. Только бы не сегодня! Только бы его оставили в покое! И так неприятностей хватает.

От напряжения ноги дрожали, и торговец это заметил. «Вор не нервничает» – так изредка говорили на блошиных рынках.

– Стой. А ну поди сюда, – с подозрением позвал он. – Стой, кому говорю! Эй!

Тима трясло от ужаса, но делать нечего. Он ссутулился сильнее обычного и, судорожно вдохнув, бледный, оглушенный собственным страхом, остановился. «Вот прицепился! Жирный поганец», – пронеслось в его голове.

Торговец широкими шагами приблизился к нему, схватил мясистой рукой за плечо и развернул лицом к себе. Тим опустил голову, глядя на ноги незнакомца. Коричневые драные сандалии, надетые на носки разного цвета. Смешно. Но в ту секунду было совершенно не до смеха. Плохо кончится эта встреча.

«После тебя руки надо мыть, псина помоечная. Точно стащил со стола мое и сбежать решил», – вспыхнуло в голове у Тима, и он сразу понял, что эта мысль принадлежала не ему.

Холодный, колкий страх нарастал, поднимался из недр души, обволакивал и завладевал всем его существом. Становилось сложно дышать.

– Признавайся, что ты там делал, – сипло тявкнул торговец. – Что-то украл? Или подбросил, а? Отвечай! Сейчас «Волков» позову. Смотри сюда, слышь, ты!

Вороватый, запачканный и явно нечистый на руку уличный торгаш позовет на помощь бандитов – все как всегда. Только «Волков» ему встречать не хотелось. Тим от всего сердца пожелал, чтобы ненавистный торговец провалился сквозь землю, что выразилось в одной лишь мысли: «Да чтоб ты сдох!» Запоздало понадеявшись спастись бегством, он дернулся… но было поздно. Торговец схватил Тима за подбородок и задрал его голову.

Они испугались одновременно. Бродяга отпрянул, загораживая лицо рукой, как от яркого света. Мужик же, выпучив глаза и разинув рот в безмолвном крике, отдернул руки. Не отрывая взгляда, указал на Тима дрожащим пальцем, пытаясь что-то выговорить. Но из толстых губ вылетали лишь бессвязные звуки. На лице застыло то самое выражение, которое можно описать двумя словами – страх смерти.

Сам Тим, борясь со вспышкой того же страха, спешно попятился, словно загнанный в угол зверь, и принялся лихорадочно искать пути отступления, толком не понимая, от кого ему спасаться – от торговца или от себя самого.

– П… Псих! Псих! Уу-у…Убейте его! – заорал, наконец, торговец, падая назад и отползая прочь.

И почему псих? Почему они выкрикивали именно это слово?

Подобное произошло с Тимом недели две назад поздно вечером. Он планировал скромно отметить свое шестнадцатилетие найденной в мусоре почти свежей булочкой, когда к нему пристали трое наркоманов, требуя отдать им все деньги и ценности. Компания незнакомцев, способная повести себя неадекватно, довела его до паники, ожидание же неизбежного избиения вызвало в нем прилив немыслимого ужаса. Дальше случилось необъяснимое. Наркоманы попадали на землю как подстреленные и принялись орать, словно увидели худший на земле кошмар. Это был первый случай, когда другие испытали то же, что и сам Тим. После за ним гнались представители местной правящей элиты, именуемой «Волками», но догнать не смогли. Не уследили в темноте. Разве что один из них, высокий, худой, с прилизанными черными волосами человек, с которым они столкнулись в переулке, вероятно, разглядел его внешность, прежде чем заорать в тон остальным. Раньше Тим догадывался, что с ним творится нечто неправильное, и после того случая мысль эта окончательно укрепилась.

Но если тогда дело было в сумерках, то сейчас все происходило средь бела дня на оживленной улице и не где-то, а на рынке. Прохожие, покупатели и продавцы недоуменно замерли, а из окон некоторых домов и бараков (случилось это на окраине города, где ветхие лачуги пристроены почти к каждому дому) выглянули любопытные горожане. Их липкие, алчущие впечатлений взгляды ползали по спине. И что делать, куда деваться? Тим не знал. Бежать? Тот час же появятся «Волки» и вновь устроят погоню. Достаточно того, что эти мерзкие бандиты и так искали его повсюду.

Ситуация разрешилась неожиданно. Из-за спин зевак, на всякий случай прикрывших свои кошельки и поспешно сунувших руки в карманы проверять целостность их содержимого, вышел высокий худощавый человек с взлохмаченными светлыми волосами и черной повязкой на лбу. Глаза закрывали солнцезащитные очки – и это в облачную погоду. Он подошел к паникующему торговцу и схватил его за плечо.

– Эй-эй, Джон, ты чего? – спросил он, пытаясь поднять своего… товарища? Не очень-то убедительно он разговор начал. – Опять водки перепил вчера или тебя грибами кто-то накормил? Остынь, это же простой нищий, – последние слова прозвучали с насмешкой.

Пытаясь успокоиться, Тим еще больше закутался в шарф и снова опустил глаза. Он видел, как торгаш, едва ли не теряя сознание, охал и ахал, положив левую руку на грудь.

– Иди отсюда, мальчик, и… не парься, у него часто так. Ловит глюки, башка ни к черту, – нарочито громко сказал незнакомец с черной повязкой, пытаясь утащить трясущегося торговца в сторону его магазина.

Краем глаза Тим заметил, как любопытные зеваки пропали в своих окнах, а прохожие отправились дальше, не выказывая более интереса к происшествию.

«Ага, конечно. Глюки… Вот это сказочное везение», – подумал бездомный, отворачиваясь. Само собой, незнакомцу в очках он не поверил.

Что-то не так.

В голове Тима жил стереотип, связанный с ношением солнцезащитных очков в любое время суток. Либо это были бандиты, скрывающие свои глаза, либо наркоманы. Только и тем, и другим соответствовал определенный образ внешности. Бандиты одевались чаще всего в мрачное, темное, кожаное, бойцовское. Наркоманы носили длинные широкие толстовки с капюшонами, чтобы закрывать нездоровую кожу. Кем был тот неизвестный? Оставалось гадать. Он не подходил ни под первое, ни под второе описание. Рукава светлой водолазки закатаны, на ногах обычные джинсы и белые кроссовки. Миру явился третий вид вечных носителей солнцезащитных очков, не иначе. Может быть, он просто хотел подчеркнуть свою крутость.

Шедшие мимо двое «Волков», к счастью, не обратили на него внимания, хотя Тим был уверен, что о нем в курсе каждый волчий сообщник до единого, и каждый неустанно рыщет по улицам, разыскивая его. Завернув за угол на дрожащих ногах, бездомный попытался бежать подальше. Но слабые от недоедания ноги подвели: колени подогнулись, и Тим рухнул на асфальт, повалив с собой мусорное ведро. Металл брякнул о землю, содержимое рассыпалось вокруг. С тяжелым стоном приподнявшись на локтях и став на колени, несчастный бродяга откинул с лица спутанные волосы и посмотрел на ладони. Из многочисленных серых царапин, оставленных асфальтом, сочилась кровь.

Тим отвернулся и зажмурился. Некоторое время пытался перебороть полуобморочное состояние. Всхлипнув, он опустил руки и привалился плечом к сетчатому забору. Всегда в такие минуты нестерпимо хочется позвать на помощь.

«Никто не придет. А если придет, то обязательно прибьет».

Одиноко. Тесно. Друзей нет, идти некуда.

Тим заметил, как под смятым бумажным стаканчиком что-то сверкнуло. Откинув мусор рукой, он поднял маленькое прямоугольное лезвие. Гладкое и заточенное, оно блеснуло в свете дня. Несчастный ощутил поначалу холод металла, но тоненькая пластинка быстро согрелась между подушечек пальцев. Руки тряслись. Реальный мир будто погряз в тумане. Исчезли звуки, запахи, цвета.

Тим сидел неподвижно, размытым взглядом пялясь на маленькое лезвие.

Неподалеку выплеснули ведро отходов. Громкий всплеск на несколько мгновений вернул бродягу на землю, заставив обернуться и одуматься. Тогда он опустил руки, зажмурился и нервно вздохнул. Сердце неистово билось.

«Я должен быть сильным. Должен…» – странная фраза. Он не знал, кому должен и зачем. Всегда в самый отчаянный момент эта мысль в разных вариантах врывалась в сознание и вставала барьером между парнем и его губительным решением.

Глаза защипало. Тим поджал губы. К горлу подступил противный ком – давящий, зудящий настолько, что хотелось расцарапать собственное горло. Еще немного и пальцы разжались, лезвие звякнуло об асфальт. По бледной щеке прокатилась одна единственная слеза, но лицо оставалось неподвижным. Долго Тим смотрел в одну точку ничего не выражающим взглядом, время от времени слегка покачиваясь. Дрожащей рукой вынул из кармана платок и начал осторожно протирать ладони. Где-то в глубине самого себя он тонул в топком болоте из страданий, причину которых сам не очень понимал.

«Жить не могу. Умереть тоже не могу. Что со мной не так? Что я такое? Кто я? Зачем я здесь? Зачем я существую? Нет, я схожу с ума, я однозначно схожу с ума…» – суматошно кружилось в голове.

Возле его ног приземлился маленький серый воробей, любопытно покрутил головкой и упорхнул, напуганный резким всхлипом.

Тим не высыпался несколько дней, что сказывалось как на состоянии и без того немощного тельца, так и на мыслях и поступках. Сначала приходила апатия, потом сон длительностью около суток. И после на него опускался стеклянный купол – когда уже не страшно и не грустно, а совсем никак. Любые желания меркли, образовывая пустоту, бывшую тоже желанием, пусть и непонятным. Ничто не могло заполнить черную бездонную пустоту, которая неустанно требовала этого заполнения. За стенами стеклянного купола проносились призраки. Они двигались, непрерывно хотели чего-то от жизни. Обычно их желания никак не волновали его. Иногда случалось, что Тим все же просыпался и тоже начинал чего-то хотеть, стремился добыть желаемое с пылкостью фанатика. Но вскоре натыкался на острые лезвия страха, источником которого могло стать что угодно – от вида крови до прямой угрозы жизни. И тогда случался срыв. И снова купол. И так по кругу.

Тим некоторое время сидел неподвижно, блуждая мыслями где-то далеко от земли, и только пальцы его перебирали шершавую ткань платка. До ушей не долетали звуки с улицы, разбиваясь о незримый глухой барьер.

Он пришел в себя, когда его плеча легонько коснулись, и рефлекторно повернулся. Страх пронзил ударом тока. От неожиданности Тим повалился на бок, но не дал себе упасть, опершись рукой о землю. Расцарапанная ладонь напомнила о себе, и он поспешил снова сесть ровно, дабы не тревожить поврежденную кожу.

Перед ним оказалась девочка лет семи с заплетенными в две косы русыми волосами. Показалось, что глаза ее отливали насыщенным голубым. Она испуганно подпрыгнула и отошла на полшага. Испуг передался Тиму, и он вздрогнул, пряча взгляд.

– Ого! Ты что, боишься меня? – прозвучал тоненький любопытный голосок осмелевшего ребенка.

– Не боюсь… Не тебя, – грубо отмахнулся бродяга, обнимая себя руками. – Отстань, уйди.

«Зачем ты лезешь к незнакомому человеку, ребенок? – подумал он. – Тебе что, совсем инстинкт самосохранения отшибло?»

Девочка переступила с ноги на ногу, но упорно продолжала стоять рядом.

– А я вот тебя боюсь, но мне интересно, – сказала она.

Тим закусил нижнюю губу и нахмурился. Еще одна напасть на его голову. Сначала «Волки», потом торговцы-параноики, а теперь еще и дети. Наверняка с опасными родителями. Другие к Тиму обычно не тянулись.

С детьми он ладил неплохо. Светлые нетронутые души – с ними было проще. Но в последние пару лет начал отталкивать и этих маленьких человечков. А уж сейчас тем более не настроен на общение с кем-либо.

– Тебе плохо? – спросила девочка, осмелев и подойдя ближе.

– Да отцепись! Иди отсюда! – почти выкрикнул Тим, повернулся к ней спиной и занялся своими царапинами.

Девчонка продолжала болтать, словно не услышала его.

– Мой папа говорит, что если плохо, то надо выпить водичку, – сказала она, садясь на корточки перед парнем. – Давай мы купим тебе водичку? Тебе станет хорошо. Папе обычно хорошеет от нее, он лежит на полу, вздыхает и плюет радугой.

Тим начал невольно вслушиваться и недобро усмехнулся. Детский мозг отфильтровал слово и выдал нечто более простое и понятное. Ее папаша, вероятно, имел ввиду другую жидкость, которую он выпивает в таких количествах, что может потом только лежать и извергать из себя содержимое желудка.

Отыскать воды как раз не помешало бы. Промыть руки и попить. Но, увы, всю воду после двух отключали до следующего утра.

Девочка ловко устроилась рядом и заговорила о своем пьющем отце. Она рассказывала отвратительные вещи: он кричал на нее и ее мать, пил, снова кричал, поднимал руку и опять пил. Местами казалось, что она понимала весь ужас своего положения. Да, типичная неблагополучная семья. Удивляла лишь неясная теплота в ее словах, свойственная наивным детям. Будто она пыталась оправдать нерадивого папашу. Спрашивается – за что? И зачем оправдывать такое чудовище?

На какой-то миг Тим испытал нечто вроде сопереживания, хотя отклик его был по большей части сознательный, а не чувственный. История напоминала его собственную. Сильнее всего человек обычно сострадает самому себе. Поэтому взглянуть глазами девочки не составило труда.

Вскоре рассказ, никак его не касающийся, надоел, и Тим заплутал глубоко в своей голове. Разговаривать он не любил и относился к тому типу людей, кто охотно общался только если нужно говорить о себе самом. Хотя и подобное было редкостью. Потому он обычно молчал, отделываясь односложными фразами.

– Почему ты молчишь? – вдруг спросила девочка.

– А? – вышел из транса Тим и посчитал, что лучше отвечать на ее вопросы: так она скорее отвяжется. – Я, это самое… Слушаю тебя.

– Не слушаешь, – обиженно пискнула малышка, надув губки.

И ведь не поспоришь.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась она, дернув его за рукав.

– Тим.

– А меня зовут Рика. Давай будем дружить! – ее тоненький голосок прозвучал с непосредственной детской радостью.

Иногда слова, которые не приходилось слышать многие годы, воспринимаются как сказанные на неизвестном языке.

– Будем дружить? – не понял Тим.

– Здорово, что ты не против! – огорошила его девочка с лучезарной улыбкой, замеченной им краем глаза. – Но мне пора домой, а то папочка будет кричать. Выходи погулять завтра.

С этими словами она убежала прочь. Только теперь Тим поднял глаза и посмотрел вслед мелькнувшей за углом ярко-розовой курточке. Спустя пару секунд девочка уже исчезла из его мыслей, будто бы ее и не было. Он поднялся с асфальта, пнул смятый бумажный стаканчик и поплелся на улицу опостылевшего ему города.

«Я буду сильным».

Серые высотки домов уныло склонялись над его головой. Они равнодушно и молчаливо взирали на улицы черными и безжизненными глазами окон. Провода тянулись от крыши к крыше, сплетались серой паутиной. В сухом городском воздухе витал запах асфальта и пыли. Тим медленно брел по дороге, не поднимая глаз. И чудилось ему, будто бы мир этот совсем пустой. Нет в нем больше никого, кроме него одного – уличного бродяги. Звуки его шагов разлетались по сторонам, эхом отражались от стекол, звучали из темных закоулков, нарушая звенящую тишину. Мимо него неслись почти прозрачные и безликие призраки – люди.

Его задел плечом какой-то прохожий, не обратив на него внимания. Бродяга поджал губы и, недовольно глянув вслед незнакомому человеку, поплелся вдоль стены дома, стараясь не приближаться к людям. Лишь иногда он поднимал голову, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь. Так он и поступил в этот момент.

И вдруг неосторожно встретился с кем-то прямым взглядом.

Этот кто-то, правда, не смотрел конкретно на него, а куда-то поверх, вдаль. Однако нескольких мгновений, на которые Тим перехватил тот взгляд, оказалось достаточно, чтобы удивиться, поскольку такая встреча всегда заканчивалась плохо. Но не в этот раз.

Их было трое – это Тим заметил после мимолетной зрительной встречи. Они шли сквозь толпу и смеялись. И ему показалось, что они смеялись над ним – так он думал в любой подобной ситуации, до конца не понимая, откуда у него такая уверенность в этом.

По правде говоря, смеялись они не над ним и, вероятно, даже не заметили его. Но Тим уже не мог выкинуть их из головы. Он продолжил всматриваться им вслед. Компания двигалась быстро и сразу пропала из виду.

Пара мгновений. Они показались ему на глаза всего на пару мгновений.

Повеяло запахом табачного дыма, с которым сплелся чей-то дешевый одеколон. Только тогда Тим заметил, что на него натолкнулся лохматый прохожий, обронив сигарету, ругнулся на бездомного и пропал среди толпы. Но плевать на прохожего. Странное неведомое ощущение застигло Тима врасплох, и он не смог это игнорировать – будто треснул стеклянный купол. Ко всему прочему прибавилось ощущение, словно треснул он извне, от чьего-то пристального взгляда. Такое бывало иногда, но почему́ бывало – неясно.

Тим снова внимательно присмотрелся к беспорядочному потоку людей, но ничего больше не увидел. Краем глаза он заметил где-то между серо-черных фигур плечо яркого пиджака, и что-то металлическое блеснуло на этой ткани и безвозвратно исчезло в потоке прохожих. Чьи-то каштановые волосы на секунду появились среди множества голов. Мелькнул и исчез походный рюкзак. Показалось, что один из странных встречных что-то говорил по неведомой причине знакомым голосом. Несколько человек обернулись ему вслед. Завязалась короткая приветственная беседа. Взмах руки. Радостный возглас. Будто сама жизнь вышла прогуляться.

«У меня уже совсем поехала крыша? Или тут был кто-то похожий на меня? – подумал Тим, выскочив на середину улицы и ошарашенно мотая головой из стороны в сторону. – Не может же такого быть! Всегда же было… это!» – он не знал, как обозвать свою обычную реакцию, когда внезапно становится очень страшно или очень плохо.

Все оставалось как обычно. Монотонный людской поток с угрюмыми минами, запах горелой еды и шипение жарки из какого-то окна, черная кошка вопила у закрытой двери, возгласы, стук упавшей чашки. Мир полон звуков, но ничего сверхъестественного. А те, кто были и присутствием своим разбили стеклянный купол, уже пропали, оставив растерянного Тима стоять посреди дороги. Люди безучастно обходили его стороной.

«Это был человек? Это точно был человек! Человек, похожий на меня!»

А кого еще он мог бы так ярко ощутить? Настолько ярко, чтобы заметить звуки и краски этой улицы.

Тим ощущал абсолютно всех людей. Некоторых особенно сильно. Однако ж улавливать нечто подобное не доводилось. Было бы великой радостью отыскать в этом полчище призраков одного единственного, кто был бы похож на него; кто бы понял, с кем можно было бы поговорить. И не важно, какого пола и возраста будет этот человек. Но, увы, люди причиняли ему боль, и он стремился ослепнуть и оглохнуть по отношению к ним.

Часто Тим испытывал к людям то же чувство, какое испытывает брезгливый человек по отношению к слизням, облепившим его новые вычищенные ботинки. Проще говоря, в глубине души он терпеть их не мог и хотел, чтобы они существовали как можно дальше от него.

Люди были ему в основном безразличны, пока не приближались и не заговаривали, и он был убежден, что они создают в его жизни проблемы и непременно желают всяких гадостей как ему, так и друг другу. Мысль о добрых поступках ради незнакомых людей казалась ему смешной. И в то же время он не смеялся над добротой в свой адрес. Он относился к этому равнодушно, и получение всякого хорошего от других противоречий у него не вызывало.

А между тем люди относились к нему если не со спокойным принятием, то скорее с жалостью и узнаванием той участи, которая может грозить каждому. Они видели в нем бездомного и озлобленного замкнутого ребенка, а потому открыто или украдкой жалели. Впрочем, чувство совсем естественное: как еще относиться к человеку, уверенному, что совершенно весь мир настроен против него и оттого избегающего контакта с ним? Тим не осознавал, но чувствовал это отношение к себе, и потому сильнее презирал людей.

Иные видели в нем даже не человека, а одичавшего зверька, а он и не догадывался, что во многом подходил под это описание, потому как всегда был одет в лохмотья, всклочен и чумаз. Вдобавок озлоблен, и в сердце его черной дырой зияла ненависть – слепая и высокомерная. Он ненавидел людей и мнил себя выше их всех. Ненавидел жизнь, потому что в ней есть люди.

Он бродил по городу, старался не сталкиваться лишний раз с прохожими, и не было никакой цели ни в этих прогулках, ни в жизни вообще. Черно-белые дни его, наполненные самыми неприятными впечатлениями, приносили одни лишь страдания, связанные с невозможностью найти в этом мире свое место, и с жизнью в постоянном страхе среди мусора, грязи, пыли и крыс.

Уличный скиталец, взошедший на выстроенную им башню одиночества.

Он вскоре вновь оглох к звукам и ослеп к краскам. Купол вернулся на свое место. Таинственные незнакомцы тоже не задержались в его голове. Их таких наверняка будет много.

Смеркалось. С улиц постепенно пропадали голоса и шаги людей. Теперь только тьма царствовала в городе. А ночью приходил не по-летнему холодный ветер, загоняя в дома последних гуляк и выманивая накуренный и пьяный сброд. Они собирались кучками и падали в объятия искусственных грез и забытья.

В животе неприятно заурчало, и Тим вспомнил, что не ел уже дня два, как и практически не спал – боялся. Спящий человек всегда беззащитен. Маленький бродяга уже третий год был уверен, что дни его сочтены. Он бы и сгинул, если бы не вмешательство «добрых призраков». Состояния страха смерти и безразличия время от времени менялись местами, нестерпимо мучая бедолагу. То он умереть боялся, то хотел этого. Если какой добросердечный прохожий из глубокой жалости не даст ему еды или денег, считай, открыты врата на тропу верной смерти.

Только сбежав из дома, Тим не представлял, как ему теперь жить. Домой не вернуться, на улице каждый поворот сулит гибель. Страх терзал без того измученную душу, ноги подкашивались, руки дрожали, а в голове выла сирена. Первые дни бродяжничества припомнились смутно. Попытка устроиться в ночлежке кончилась неудачей: местные проявляли к нему свои жестокие интересы. Тим вернулся на улицы, прятался на складах и за мусорными баками, в кустах, в пустых квартирах и безутешно рыдал сутками – от ужаса, от голода, от бессилия. Ночью боялся сомкнуть глаз, вскакивал от любого шороха, задыхаясь в панике и воображая всякие кошмары – это истощало его, он терял сознание, а придя в себя, разражался плачем или сидел в углу, опустошенный и потерянный. Ему подбрасывали еду. Порой удавалось украсть. От вопросов он в панике бежал прочь, пока не падал без сил. Время беспощадно тянулось дальше. Тим научился адаптироваться. Он больше не плакал, научился спать, сумел находить еду и согреваться в холода. Но каждый раз, идя по улице, он то и дело вдруг оборачивался и всматривался в окрестность, и, даже не найдя ничего опасного для себя, поскорее уходил, окутанный болезненной тревогой, ставшей его постоянным спутником. Уходил и забивался в свой угол, да поглубже, чтобы быть спиной к стене.

В приют для сирот попадать не желал. В городе такой дом был один, да и тот однажды подожгли. Если бы не какой-то самоотверженный смельчак, вынесший из огня детей, все там и погибли бы. И хотя условия после пожара внезапно стали лучше, Тим боялся туда идти. Считал, его прогонят или сдадут старшему брату. Никто и не станет проверять родственников на адекватность. Главное – они есть. Некоторые добросердечные люди пускали его погреться к себе в зимнюю пору, предлагали остаться насовсем. Им нравился тихий, худенький и слегка застенчивый мальчик. А он все равно ждал подвоха и уходил, выбирая существование на городских улицах и одиночество, чем быть использованным незнакомыми людьми. Что же до денег, то их надо было заслужить в этом мире. И в самые тяжелые моменты Тим пел на людной улице, пряча взгляд, сам боясь своего же голоса, но тем не давая природному дару угаснуть. Ему бросали немного денег. Бывало, и еду подкидывали.

У каждой палки, а в данном случае у денег, есть два конца, один из которых – еда и чистая вода, а другой – то, что вылезало по ночам в поисках заветных бумажек или монет.

И о втором конце Тим старался не думать. От малейшей мысли его бросало в дрожь, а внутри все болезненно сжималось, как от удара в живот.

Предстояло разыскать какой-нибудь ларек, купить там хлеба и воды. Отдельная проблема – вода. Бандитская власть пару лет назад заграбастала себе водопроводную систему и начала активно наживаться на жажде. «Хотите больше – платите больше!» – сказал их лидер. Все правильно. Хочешь контролировать людей, сделай так, чтобы они думали только о своих проблемах.

С тех самых пор город похож на часы.

Тик-так.

Толпа стекалась к точке раздачи жизненно важной влаги.

К двенадцати часам – очередь у колонок и фонтанов. Из реки ведь не попьешь – вода сильно загрязнена. Выпил, подхватил отравление, а то и древнюю болезнь, и дорога тебе в могилу.

Тик-так.

К двум часам кто успел, тот с полной баклашкой. Кто нет – попытает удачу завтра. Ничего, время еще будет – говорили они. Но ведь это наглая ложь. Слабые не выживают. На слабых всем плевать. Не приспособился – твои проблемы. Твое время истекает. Ты ничего не можешь против этого неумолимого порядка.

Тик-так.

Город привязан к графику воды. Он под контролем. «Волки» отлаживали его работу под себя. Чтобы как точный механизм. Чтобы все четко. Чтобы собачки были дрессированные.

Тик-так.

Твои часы показали бездну. В этой бездне ты умрешь от голода и жажды, если не научишься вертеться в колее порядка.

И никуда тебе не деться. Ни щелочки, чтобы выбраться за границы. От рождения и навсегда ты в объятиях города: попал в его сети, запутался в проводах, а со всех сторон тебя сжимали облезлые серые стены и сдавливали с каждым годом, оставляя все меньше места для вдоха. Мегаполис вкрадчиво рассказывал страшилки на ночь, кормил ядом, дышал миазмами и медленно сводил с ума.

Приходилось выживать. Приходилось блюсти порядок. Тим чувствовал ритм города, легко адаптировался к нему, но всеми фибрами души его презирал. Терпеть не мог это место, звучавшее для него гулом осиного гнезда.

«Волки» предлагали вступать в их ряды, гарантировали безопасность и возможность наживы. Наживались и сами за счет окружающих, не способных постоять за себя. Народ боялся оказаться в нищете, но боялся и «Волков». Все знали, как поступали там с теми, кто не справлялся с работой. Умирать – последнее, что хотелось людям. Но они шли. Становились «Волками». Чинили беспредел. Воровали воду у жителей города, становились верными собачками на поводке у бандитов. Название этой банды если и было когда-то их олицетворением, то сейчас напоминало саркастическую карикатуру. «Не волки они, а самые настоящие гиены», «Опозорили, поганцы, название свое», «Вот раньше, когда только пришли к власти, они свое название заслуживали, а сейчас…» – такие фразы, сказанные полушепотом, можно было выхватить из разговоров прохожих.

Лавчонки с водой принадлежали тоже «Волкам», либо это были редкие отдельные маленькие ларьки, владельцы которых успели отхватить побольше – они славились наглостью и жадностью, и цены у них выше, чем на волчьих точках. Там-то и приходилось раскошеливаться Тиму, потому что «Волков» он избегал. У него не было дома, воспользоваться собственным краном он не мог. До фонтана добежать порой не успевал. Там скапливалась толпа, принося с собой крики, драки и давку. И те, кому удавалось набрать больше, торговали потом этой же водой в своих лавках.

Вскоре Тим наткнулся на ларек. Продавец сунул ему черствый батон и бутылку воды, забрав почти все деньги. Недовольно фыркнув, бродяга спрятал последнюю бумажку в карман и пошел прочь.

В редких окошках поблескивал свет. Бездомные и бедняки развели огонь или зажгли свечи – поразительно, сколько обездоленных появилось за последние пять лет. Тоскливое сияние лампочек бросало тусклые пятна на асфальт под окнами домов.

Присев на большой каменный блок, Тим открыл бутылку, вылил немного воды в горсть и протер царапины на руках. Потом сделал пару глотков. Взгляд сам по себе упал на кучу засохшей земли с торчащими из нее корнями. Она высыпалась из выемки сбоку блока. Видимо, когда-то это была уличная цветочница. Лишенные жидкости, растения погибли.

Тим забрел на главную площадь города. Было безлюдно, царила тишина, и только редкие голоса с других улиц или краев площади время от времени нарушали ее.

Бродяга сидел напротив большого здания, напоминавшего скорее обугленный скелет, чем строение. Бывшее правительственное здание. Пять лет назад его взорвали, от чего пострадали и ближайшие дома. В лучах белой луны это черное сооружение выглядело более жутко, нежели при свете солнца. «Жизнь – пустая трата времени» – кривые буквы, написанные кем-то из горожан на углу. Трущобы говорили с людьми записями на стенах. Фразы, слова, рисунки, выполненные баллончиком или маркерами, – след чьей-то беспокойной души. Тим любил их читать и рассматривать. Как-то раз он долго смотрел на изображение стаи волков, бегущих куда-то. Вожак этой стаи был черен и держал в зубах красный флаг, переходящий в пламя. Рядом была написана одна из городских легенд, но буквы местами стерлись. И рисунок, и текст под ним – славная память о прошлом города.

Город. Двуликий. Закрытый от внешнего мира и забытый, с помятой и ржавой табличкой у ворот во внешней стене: «Мегаполис-3». Когда-то он был этим Мегаполисом-3, а теперь вряд ли станет им снова…

Будущего нет. Прошлого тоже нет. Ни у Тима. Ни у города.

Днем по улицам Трущоб бродили люди, занимались какими-то своими делами, проезжали на велосипедах или самокатах. Автомобили держала только элита, имея средства на топливо. Когда-то позволить себе покупку бензина могли и средние прослойки, но после какой-то аварии запасы сильно истощились и с тех пор не пополнялись. С тех пор звук мотора давал прохожим понять, что едет кто-то из власть имущих.

Люди работали, получали деньги, покупали еду, рождались и умирали. Так и создавалась видимость обыкновенной размеренной жизни. Ночью окраины погружались в безмолвие. Изредка они вздыхали ветром в закоулках, и звучал он предсмертными вздохами. Случалось, тишину нарушали и прочие звуки. Тим предпочитал их не слушать. Он забывался в дыхании ветра, в тихом шарканье подошвы о шершавый асфальт.

Город походил на громадное бетонное кладбище, где из могил своих выползали ожившие мертвецы. Некоторые приносили наркотики и совместными усилиями искажали реальность, уничтожая свой разум.

Что привело людей к такой жизни? История последних лет покрыта тайнами. Как-то так вышло, что одни попали в Солнечный город, а вторые – в Трущобы – серый ад из разрушенных домов и самодельных бараков. Это представлялось как резкое деление на бедных и богатых, и теория выглядела логично. Тим часто размышлял об этом, блуждая по переулкам, изрисованным граффити, по улицам, паркам и рощицам. Размышлял и о том, что разделение это создало условия для произвола власти. Трущобами правил кто хотел и как хотел.

Пять лет назад все было иначе – спокойно и тихо. Целый год, после того, как сбросили с городского «престола» тирана, садиста и ханжу, царило воодушевление. Все отрасли жизни стремительно пошли на лад, люди вдохнули полной грудью. И вдруг – взрыв. Переворот. Бывший лидер «Волков» в считанные часы свел счеты с жизнью после уничтожения всех его людей. Кажется, выбросился из окна высотки или с какой-то башни. Это если верить рассказам, коих ходило много.

На слуху помимо «Волков» вертелись какие-то «Вольные». Постоянно из-за каждого угла доносилось: «Вольные» то, «Вольные» это. Никто их самих, правда, не видел, но все верили, что они придут и помогут, как помогли сестре двоюродного брата отца мужа племянницы и еще доброй сотне-другой человек. Поговаривали, что они помогали с провизией старикам и детям, либо крайне редко, но совершали налеты на склады и раздавали воду жителям того дома, в котором находился склад. Сбивали поставки наркотиков и уничтожали точки сбыта. Иногда даже и деньгами помогали, что вовсе немыслимо. Звучало слишком уж мистически. Каждый раз, когда слухи доходили-таки до Тима, он иронично усмехался. Выглядело это как выдумка: люди от безысходности сочинили супергероев и верили в них, как в бога.

Ночь завладела городом. Тим поднялся и прошелся по площади, свернув за угол в проход между бывшим зданием правительства и невысоким трехэтажным, некогда полностью застекленным. Обнаружив сбоку калитку, он вошел на территорию и неспешно прогулялся по ней, под конец замерев у главного входа. Его внимание привлекли едва заметные буквы, написанные когда-то очень давно и с годами почти стершиеся. Это оказались стихи, но прочесть их не представлялось возможным. Тим коснулся рукой серой облицовки и провел по ней пальцами, двигаясь по следу стертых временем строк и стараясь распознать хоть что-то среди вкраплений краски. Ему удалось расшифровать несколько слов: «гнетом», «душой», «свободою», «сердца для», «живы». Наконец, дойдя уже до угла, он нашел две чудом сохранившиеся строчки:

«Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья».2

Тим лишь усмехнулся и прикрыл глаза.

«Ну-ну. Товарищ ждет с нетерпением», – и с этой мыслью он понуро покинул двор здания.

Легкий порыв холодного и совсем не летнего ветра пронес над битым асфальтом пару пакетов и фантиков. Тим поежился от пронизывающего холода и ускорил шаг. Через полтора часа он уже достиг окраины. Отсюда до его пристанища совсем ничего: вдоль по улице, поворот налево, поворот направо. У него оставалась половина батона хлеба и полбутылки воды. Взяв еду под мышку, бездомный огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, свернул налево.

Тима встретил мрачный проулок. Впереди темнела невысокая кирпичная перегородка, которую можно было перепрыгнуть, забравшись на стоящие под ней ящики. Отсюда до самодельного убежища была всего пара шагов.

Тревога оцарапала спину. Тим глянул по сторонам в поисках источника опасности. Позади будто поднялось цунами, готовое захлестнуть беззащитного перед ней человека…

– Вот ты где! Далеко собрался? – раздалось из-за спины.

Тим вздрогнул и выронил еду, а сердце моментально убежало в пятки.

Только не они. Только не сегодня!

– Держи его!

Тима прижали к стене раньше, чем он успел что-либо предпринять: только рефлекторно попытался разжать сильные пальцы, сдавливающие его горло, как силки. Бесполезно. Средний брат – болван с мускулатурой – держал мертвой хваткой, от которой горле возник удушающий ком. А вместе с тем и животный страх смерти.

– Гони все деньги, живо, – отчеканил скрипучий голос.

Как Фим и Джим умудрялись найти своего младшего брата в любой точке города – еще одна неразрешимая загадка.

Из последних сил Тим согнул ногу в колене и слабо, будто боясь повредить, толкнул ею стоявшего перед ним человека. Старший брат злобно чертыхнулся. Последовал болезненный удар по лицу.

– Ты, тупица, жив еще, потому что мне так хочется! Сечешь? Пинаться будешь? Я тебе ноги переломаю, понял? Чтоб ты ползал. Эй, Джи, покажи ему, что бывает, когда не слушаешь старших.

Пальцы на шее сжались сильнее, превратив вдох в сдавленный хрип. Потом его словно вытерли о стену и отбросили в сторону. В спину врезался жесткий асфальт, сбивая и так ослабевшее дыхание. От ужаса возможной смерти веки раскрылись сами собой. Руками он схватил свой шарф, пытаясь оттянуть его от шеи, спасаясь не столько от шарфа, сколько от удушья.

Тим увидел влажные глаза своего старшего брата. От радужки почти ничего не осталось, только две черные дыры зрачков в голубоватом обрамлении на фоне красноватых белков.

Тело наполнилось чувством ненависти, колючего желания, жажды. Гадкое, уничтожающее желание, словно зуд, пронизывала естество старшего брата. Крик вырвался сам по себе. Тим обхватил голову руками, повернулся на бок и зажмурился. Как и всегда, единственный выход – отдать деньги. Иначе Фим его попросту убьет и заберет желаемое с трупа.

– Гони, что есть, говорю! – требовательно завопил старший брат и еще раз ударил жертву по лицу быстрым движением.

Под одежду пролезли чьи-то холодные руки, затем направились по карманам. Вероятно, к поиску денег подключился Джим. Средний брат вскоре отыскал спрятанную в джинсах бумажку. Не успел несчастный расслабиться, как удар в живот заставил его согнуться от сильной тупой боли.

Открыв глаза, он увидел, как за углом искрылись пятки одного из братьев.

– Придурки! – сдавленно выкрикнул он им вслед.

Пытаясь успокоиться, Тим несколько раз глубоко вдохнул и посмотрел на небо. Звезды безмятежно и тускло сияли, посылая ледяной свет лежавшему на земле человеку с высокой ночной темноты. На эти белые точки можно смотреть вечно.

Тим закрыл глаза.

– Ненавижу… – это слово, сказанное едва слышно, вылетело с выдохом. – Ненавижу!

Он еще некоторое время лежал на спине, раскинув руки в стороны и мотая головой. И как сумасшедший нашептывал одно и то же слово. Со стороны могло показаться, будто у него припадок. Он шептал с самым искренним чувством, ощущая цвет слова, его вкус, звучание, кислотную жгучесть в венах, свинцовую тяжесть в мозгу – он превращался в черный сгусток ненависти.

Вскоре, пустой и измученный, бедняга затих и остался лежать неподвижно, мерно вдыхая и выдыхая, закрыв глаза и уйдя глубоко в себя.

Тишина. Ветер едва слышно и трубно прогудел в переулке. Снова, как в далеком детстве, померещилась тихая музыка. Тим называл ее «звездной колыбельной».

В реальность вернуло чувство холода. Бродяга пошевелился, налаживая связь с телом, а затем попытался приподняться на локтях, ощупать и осмотреть себя. Левая скула и глаз опухли и горели. Судя по всему, на щеке осталась небольшая ссадина. В живот будто били не ногой, а горящим ядром. Все это вкупе с тошнотой и очередным потрясением.

Этот идиот – Фим – продолжал пускать по венам яд несмотря ни на что. На руках, наверное, не осталось живого места. Фим отчего-то уверен, что наркотики дают ему силы для воплощения какой-то больной идеи. Понятное дело, что это очередной замкнутый круг, порвать который невозможно в нынешних условиях. Стоило ему бросить, как случалась ломка. Погашала ее только доза. И так каждый раз. Что он принимал, как часто и где доставал – неизвестно. Да и не хотелось знать.

Все это началось через год после того, как нерадивый папаша впервые притащил домой какой-то порошок. Делиться он, конечно, не собирался. Но любопытные сыновья сами догадались, что надо делать. Фиму неожиданно понравилось. Джим взял с него пример, как с любого, кто оказывался рядом с ним.

Тим однажды вкусил этот плод больших иллюзий. Но вместо обещанного кайфа получил невыносимую головную боль, рвоту, ужасную слабость и сильное эмоциональное и физическое истощение на пару дней. Решив для себя, что это какой-то ад, он попытался убедить братьев прекратить пичкаться такой гадостью. Да куда там?

С тех пор стало ясно: в одной квартире им не жить. Отец скончался, о чем Тим не грустил – отец постоянно его бил, особенно после исчезновения матери, и только какой-то забытый случай умерил его пыл. У братьев слетала крыша. Умственно отсталый Джим и без веществ не блистал рассудком. А Фим как-то бросился на младшего брата с ножом. И покалечил бы, а то и убил, не успей мальчишка по счастливой случайности спрятаться в шкаф и улучить момент, чтобы сигануть в окно. С того дня в квартире отца он появлялся только в случае необходимости.

Формально Тим не считался бездомным. Его бегство было добровольным. Он знал, что иногда Фим утаскивает с собой брата на длительную вписку к кому-нибудь на хату, и тогда обоих не было в квартире неделю, а то и несколько недель. Тим возвращался, ночевал в шкафу. Очень кстати это было в зимние холода. Однажды он, правда, повстречался дома с братьями, но те вернулись в таком состоянии, что ловить младшего не было никаких сил, и тот удрал без проблем. Заглядывать в шкаф те привычки не имели. И если Тим просыпался и слышал в коридоре их шаги, он невольно вздрагивал, и, чувствуя, как биение сердца ускоряется, старался дышать тише и выждать удачную минуту для бегства. А воображение подбрасывало ему картины, где одна страшнее другой, но сюжет у всех один.

Братья, увы, ловили его улице, как случилось и теперь.

Путь до убежища не запомнился. Тим кое-как преодолел кирпичную перегородку. По дороге его стошнило. Он с трудом дополз до своего матраса, и сон сразу же нахлынул тяжелой волной.

Ему грезился какой-то странный мир, где живут цветные пятна в форме лиц. Они были красные, зеленые, оранжевые, желтые и вертелись в бесконечном хороводе, как осенний листопад. Но потом пятна начали бледнеть, став серыми. Расползлись на черные и белые, образовав круг, в темном центре которого проступили невнятные черты чьего-то лица. От него повеяло страхом, болью и смертью, а затем появилось тянущее чувство безысходности, заглушив все предыдущие. Тиму казалось, что это лицо смотрит на него с ухмылкой, хотя не видел ни глаз, ни рта. Создалось впечатление, будто лицо очень знакомо. Неожиданно образ пахну́л палеными волосами, взорвался ярко-оранжевым и исчез, оставив после себя пустоту. Потом снилось что-то еще, но отчетливо запомнился лишь этот эпизод…

«Звезды больше не поют» – гласила почти стершаяся надпись на стене над ветхим убежищем бездомного одиночки.

Теплый ночной ветер прошуршал по асфальту фантиком и облезлыми прошлогодними листьями. Дрогнули ветви деревьев на фоне ночного неба. В вышине тускло мерцали далекие белые звезды.

«За глухой стеной спрятан мир земной»

Пробуждение, тяжелое и липкое, вытягивало Тима из мира сновидений в бессмысленную реальность. Голову словно засунули в полиэтиленовый пакет, а веки обмазали клеем. Вдобавок ему непрерывно мерещился вкрадчивый голос, который произносил его имя над самым ухом и даже что-то предлагал. Поначалу он не мог понять, где находился сам, и даже отзывался на голос. Затем показалось, что кто-то с силой дернул его за ногу, будто чудовище из страшилок – сюда, в серый мир из круговорота ярких пятен. Страна грез треснула и с хлопком рассыпалась в пыль. Глаза резанул свет дня.

Самочувствие постепенно улучшилось, а голос растворился в шелесте листвы. Тим сел, помогая себе руками, и коснулся разбитой скулы. От прикосновения садануло. Кончиками пальцев он нащупал шершавую корку запекшейся крови и недовольно взглянул в сторону.

В город идти не хотелось. Живот все еще болел, да и вид его, кажись, внушал доверие меньше, чем обычно. Толкала лишь необходимость достать денег или съестного. После нападения брата остаток батона и бутылка воды остались там, у перегородки. Наверняка кто-то из прочих городских бродяг уже поднял сиротливо лежавшую еду. Теперь неизвестно, когда снова удастся поесть.

Тим недовольно поежился при этой мысли и поудобнее устроил на плечах черную с белым кожаную куртку. Ее происхождение не раз заставляло его хорошенько напрячь память. Бродяга помнил себя с двенадцати лет, а до этого лишь три-четыре невнятных события, связанных в основном с матерью и ее работой. Если напрягался, мог припомнить еще парочку. К тому времени куртка у него уже была и принадлежала только ему, о чем знали все в квартире и не стремились ее отнять. Откуда у ребенка из бедной семьи могла взяться большая для него и, очевидно, недешевая куртка – еще одна удивительная загадка. Все, что удавалось припомнить: темная зимняя ночь, холод и солнце. Почему солнце? Да еще и ночью?

Куртка по неясным причинам создавала иллюзию безопасности. С ней он и сбежал из дома. Она сохраняла тепло зимой, а летом иногда служила навесом от дождя.

К слову о дожде.

Тим поднял глаза к небу. Сегодня его затягивала серая пелена облаков. Воздух пах сыростью. Лето обещало быть прохладным. Весна всегда наступала рано, а в апреле уже стояло почти летнее тепло. Однако в этом году до конца мая шли проливные дожди на радость людям, выставившим у домов ведра, тазы и прочие емкости. К счастью, налог на дождь вводить пока не собирались. И хорошо. Тиму платить было нечем.

К концу месяца воздух стал сухим. Мотивированный мыслью о дожде, Тим постарался устроить крышу с досками и рваным брезентом так, чтобы его матрас не намок. Поставил рядом ведро, а затем взял в руки книгу.

Читал он редко и недолго. В период с двенадцати (а, может, и с одиннадцати) по тринадцать лет он по неясной причине глотал книги одну за другой, почти не отделяя прочитанное от реального. Что так возбудило его интерес? Трудно сказать. Теперь же не до чтения – жизнь на улице мало сочеталась с культурным развитием. Впрочем, книги бродяге попадались еще реже, чем он их читал. Раз в год ему везло отыскать в какой-нибудь помойке брошенную кем-то книжонку и, повинуясь неясному инстинкту, он утаскивал ее к себе в убежище, на ходу принимаясь изучать первые строки.

В середине дня Тим отложил книгу и высунул нос из укрытия. Дождь так и не изволил пролиться, а значит, можно предпринять на вылазку в город. К счастью, ощущение бессмысленности бытия уже перестало так сильно долбить по голове. Можно и прогуляться. Он намотал на лицо шарф по самые глаза, скинул вперед длинные волосы и вылез из убежища. Обычно его не волновало, что люди могут о нем подумать. Их мысли – их проблемы. Чужое мнение беспокоило его только при угрозе жизни. Например, если кому-то он казался достаточно подозрительным, чтобы кликнуть «Волков».

Город встретил уныло бредущими по улице людьми и запахом пыли. За последние пару дней в этом районе случилось нечто неуловимое. С одной стороны, не изменилось ничего, но с другой мерещилось, будто в тени проулков и пустых окон таился всевидящий наблюдатель. Причем следил конкретно за ним – Тимом. Он предполагал, что после встречи с бандитами его, вероятно, держали на мушке, но зачем? Почему роковой выстрел еще не грянул?

Появляться несколько раз подряд на одной и той же улице – затея из опасных. А уж после вчерашнего и вовсе страшно оказаться в поле зрения тех же людей. Особенно того торговца. Поэтому Тим проскользнул вдоль стены одного из домов и свернул за угол в переулок.

– Привет! – пропищал детский голосок.

Рика обежала своего знакомца и встала напротив него. Тот сразу отвел глаза от ее дружелюбной мордашки.

– Почему ты так поздно? Я думала, что ты совсем не придешь.

– Я, э-э-э… – Тим почесал затылок, выдумывая убедительную причину отвязаться.

– Почему у тебя щека синяя? – вдруг спросила девочка.

– Споткнулся и упал, – сухо соврал бездомный, подтягивая выше сползший шарф.

Ложь сработала. Рика цокнула языком и покачала головой.

– Аккуратнее надо быть! Пойдем играть, – она схватила своего нового друга за руку и потащила вниз по улице.

Тим безвольно последовал за девочкой с таким видом, будто ему предстояло нести на себе непосильный груз. Он решил, что сегодня посидит с малявкой и больше не будет появляться в этих местах.

И во что они, спрашивается, будут играть? Рика ведь ребенок. Чем обычно предпочитают заниматься эти маленькие человечки? Уж точно не в беседы о скучной и унылой жизни. А со своими странностями Тиму подойдут разве что жмурки.

Рика завела его за угол полуразрушенного дома, где здания образовали квадратный пустырь, где из сухой земли торчало нечто похожее на детскую площадку. Точнее, то, что от нее осталось: кривая облезлая конструкция для лазания, каркас горки, косые ржавые качели, сломанная песочница без песка. Безрадостная картина.

Девочка указала пальцем на дальний пятиэтажный дом из серого кирпича.

– Вот тут я живу. А вот там, справа, там вот окно с краю на первом этаже – это мое, – улыбнулась она.

– Во что хочешь поиграть? – без интереса спросил Тим, пристально глядя в сторону окна.

– В салочки! – радостно воскликнула девочка и захлопала в ладоши.

– Я в салки не буду.

– Почему? – прозвучал обиженный голосок.

– Живот болит.

– О, тогда давай поиграем в доктора, – воодушевленно предложила Рика. – Мама рассказывала, что раньше были такие люди, которые спасали от болезни других.

– Они сейчас тоже есть, – пробубнил Тим. – Нормально живут и лечат.

– И чем они лечат?

– Травой, таблетками всякими, прочими препаратами, которые у них есть. Операции делают.

Решив быть доктором, Рика усадила своего пациента на землю возле ржавой горки и заявила, что намерена вылечить его больной живот и синюю щеку. Первым делом она провела тщательный осмотр и ужасно расстроилась, когда Тим отказался от «проверки зрения». Затем Рика тоненькими теплыми пальчиками коснулась ссадины на щеке, приложилась ухом к груди и заставила дышать.

– Все ясно, – с серьезным видом сказала она, отстраняясь.

Из коралловой сумочки, висевшей на ее плече, девочка вытащила листок бумаги и карандаш и принялась старательно выводить буквы. Вместе с тем вывалились бумажки с неаккуратными детскими рисунками. Тим сощурился, вгляделся: яркое небо, какие-то перила, фигура человека, схватившегося за голову. Что-то знакомое. Это картина. Известная. И название ее вертелось в голове…

––

– Мам, а, мам? Почему эта картина такая страшная?

Женщина сидела на табуретке, облокотившись на свои колени и подпирая ладонью лоб. Другая рука свисала вдоль ноги, большой палец зажимал сгиб книги. Свет из окна мешал разглядеть лицо женщины.

– Потому что ее написал человек, который очень сильно страдал.

– Почему ты так решила?

– Счастливые люди таких картин не пишут, Тим.

-–

– Вот! – Рика сунула лист Тиму, заставив очнуться от мыслей.

Он принял листочек, в душе неожиданно для себя проникаясь к девочке сопереживанием.

«СПРАВКА! ПРИГОВОР – ЗОМБИ!» – гласила корявая запись.

– Не приговор, а диагноз, – блеснул небогатыми знаниями Тим. – Приговор – это другое.

– Чем они отличаются? – малышка непонимающе уставилась на друга.

– Диагноз – это когда доктор определил твою болезнь и сказал об этом. А приговор – когда большой страшный человек тебе говорит, как тебя накажут за плохой поступок.

– Мама сказала, что совершение плохих поступков – это болезнь. А значит, все равно никакой разницы, – настояла на своем Рика, – но, хорошо, если хочешь, пусть будет этот твой э-э…

– Диагноз, – слегка раздраженно закончил Тим. – И я не зомби!

– Еще какой зомби! Ты вот такой, такой и вот так делаешь, – маленькая подруга по очереди изобразила унылую мину, сгорбленную спину и начала глухо гудеть, имитируя его унылую интонацию. – Ну Ти-и-им! – протянула девочка и молитвенно сложила руки. – Давай ты побудешь зомби? Пожа-а-алуйста! Я хочу лечить от зомбянки.

– Ладно.

Рика рассмеялась, подпрыгнула и захлопала в ладоши.

– Рика, скажи, – Тим поднял с земли один из рисунков. – Что это?

– Это картинка, которая в моей комнате висит, – объяснила девочка.

– Зачем ты ее рисуешь?

– Не знаю. Отдай, пожалуйста, – и она протянула руку за рисунком.

– А зачем…

– Ну отда-а-ай, – захныкала девочка, скривив гримасу, и затопала ножками, в требовательном жесте протянув руки к другу.

Ему пришлось спешно вернуть листок. Не хватало еще истерик. Интересно, почему же вместо цветочков и единорогов малышка рисует копии с картины Мунка? С ней что-то явно не так.

– Тим.

– Что?

– Почему ты постоянно смотришь в сторону? Я не красивая?

Вопрос, которого Тим больше всего боялся. Потому что не знал, что отвечать, ведь не понимал, что конкретно с ним происходит. Нет понимания, нет и слов. С какой стороны ни посмотри на такое явление, звучит, словно бред обкурившегося наркомана. Не бывает, чтобы человек забирал себе чужие чувства.

– Нет-нет. Тут другое. Когда я смотрю в глаза, – начал было Тим, ощущая себя неловко, – я… я этого боюсь и не хочу. Это очень плохо.

Он ожидал, что девочка примет его слова за глупости. Но этого не случилось.

– Я не буду делать тебе плохо, – заверила Рика. – Обещаю. Честно-честно! – она села перед другом на корточки. – Ну! Хватит отворачиваться.

– Нет. Не лезь, а?

– А ты все равно посмотри! Ты трусишка? Не будь трусишкой! – Она тут же принялась его дразнить, смешно прыгая на месте: – Трусишка, трусишка!

Тим терпеть не мог дразнилки. Он моментально навоображал себе ужастиков: крики, вопли, бегство, падение на землю – как обычно. Ему не хотелось этого, что удивило его самого. Упрямство девочки убедило его решиться на контакт. В конце концов, она всего лишь ребенок. Без каких-либо эмоций он поглядел на нее.

Глаза у Рики оказались вовсе не синие, а цвета морской волны. Как у Джима. Нечастый цвет. Большие, обрамленные пышными ресницами. Добрые и любопытные. Тима не выбило за пределы тела и не выбросило в негативные ощущения. Ему стало легко. И неожиданно все показалось проще, и девочка уже не раздражала, как вначале. В кратчайший миг он вдруг лишился своего безразличия и открыл для себя другого человека. Это походило на зажженный в ночи огонек и запах сладковато-свежего воздуха после знойной духоты.

Тим удивился. Кажется, впервые за несколько лет. Так бывает? Может, этот ребенок – добрый инопланетянин? Теперь он готов поверить во что угодно. По крайней мере, за последние три года он вновь видел живые человеческие глаза.

– У тебя глаза очень красивые, – только и сказал он ей. – Как цветочки.

Малышка хихикнула и покрасовалась, хлопая ресницами.

– Давай играть!

Тим удивлялся недолго. Он быстро принял реальность – девочка не опасна для него, а он, в свою очередь, – для нее. Могло ли это значить, что мучительному одиночеству теперь конец? Маленький лучик надежды сверкнул в непроглядном мраке. Это ощущение добавило Тиму энергии.

– Ладно. Ты сказала, что я – зомби?

Рика заливисто засмеялась и попыталась убежать. Но Тим протянул руки вперед и схватил подругу. Она взвизгнула, но продолжила хохотать.

– Поздравляю, ты тоже зомби, – сказал Тим, отпуская ребенка.

– Нет, ты неправильно делаешь. Давай я научу тебя быть правильным зомби.

Они играли до наступления темноты. Точнее, играла Рика, а Тим скорее принимал участие в игре одного человека, хотя он тоже был не прочь побегать. Тем не менее, время пролетело весело и интересно. Оказалось, что играть с ребенком не так уж и сложно: нужно всего-то быть на его волне. Либо Тим сам не до конца повзрослел, либо дети в сущности ничем не отличались от взрослых: с Рикой можно было обсудить ход игры, обменяться мнениями, и она могла объяснить, что и зачем делает. И он понимал в этот миг, что ему не хватало этого веселья, этой беззаботной радости, резвости и неограниченности воображения, маленького театра игры. Он был лишен такого детства. И никогда бы не подумал, что ему придется учиться тому, что каждый человек умеет подсознательно: быть ребенком. Сейчас он мог забыть свои несчастья и просто побыть обыкновенным мальчиком, который любит резвиться, но который никогда того не делал. Наверное, сложись его жизнь иначе, и родись у него сестра, он был бы самым лучшим старшим братом на свете! Он научил бы ее красиво одеваться, танцевать, петь. Ведь он сам талантливо пел с детства! А потом он с радостью и умилением смотрел бы, как на его красавицу-сестру заглядываются местные парнишки, слушают ее пение и любуются аккуратными волосами. Мечты… Нет у него семьи, нет дома, да и будущего тоже нет.

Но теперь появилась Рика – первый человек, от присутствия которого Тим не испытывал мрачных чувств и которому мог смотреть в глаза, не опасаясь ничего. А это значит, что он сможет играть с ней, научит петь, и они будут вместе выступать на улице и зарабатывать. А потом она, может быть, встретит хорошего человека, способного о ней позаботиться. И сам Тим тоже кого-нибудь встретит. И все наладится! «Да, – удовлетворенно думал он, наблюдая за девочкой. – У меня теперь есть подруга. Теперь есть смысл… делать что-то! Я теперь не один!»

И в этом «не один» слилось абсолютно все, что испытывает человек, обретший цель существования.

– Слушай, Рика, а где твои друзья? – поинтересовался Тим. – Тут ведь живут другие дети, да?

– Ну да, живут, – кивнула Рика. – Но они со мной не дружат. Говорят, что я тупая и грязная. И мои родители такие же.

Потом малышка рассказала о себе. Ей было восемь лет, она очень любила маму и папу, обожала коллекционировать красивые карточки и безделушки, как мама. И в целом оказалась весьма оптимистичным и жизнерадостным ребенком с самым позитивным взглядом на жизнь.

– Когда я вырасту, – рассказывала Рика, – у меня будет огромная кровать. И целая библиотека книжек. Мама читает мне сказки, да-а. Но они скучные и грубые! Там лиса шарик живой съела! Представляешь? Вот вырасту и тоже буду сказки писать. Хорошие только. Хочешь, про тебя напишу сказку?

– Напиши.

– А ты будешь там злодеем или героем?

– А сама придумай.

– Ты будешь героем. Знаешь, почему? Ты добрый. И красивый. А Герои всегда добрые и красивые. Ты будешь в моей сказке героем и спасешь мир.

– От кого же? – полюбопытствовал Тим.

– У-у-у… – Девочка надула губы и сдвинула брови, выдумывая самое страшное зло на свете, и ответила тихо, как бы опасаясь: – От гигантских черных тараканов.

– В чьей-то голове? – хмыкнул Тим.

– М-м. Да! Я тебе нарисую большой белый меч. Светлый такой!

Когда совсем стемнело, друзья забрались на горку и, свесив ноги, любовались небом, которое уже очистилось от облаков и показало россыпь звезд с холодным острым полумесяцем. Их бледный свет безмятежно струился с высоты черного купола небосвода. И таинственным молчанием была объята наступившая ночь. Только в кустах скрипели сверчки.

Тима всегда тянуло к небу, оно непреодолимо влекло его. Девочка рассказывала какую-то историю, смеялась. Но друг ее не слушал. В голове случился полный отрыв от земли.

– Я всегда хотела, чтобы у меня был старший братик, – мечтательно поделилась Рика. – Станешь моим братиком? Твоя мама не будет против?

– А? – Тим моментально спустился с небес – Нет. Не будет. Буду твоим братом, если хочешь.

– Тогда до завтра, старший братик, – улыбнулась девочка и слезла с горки.

Тим молча проводил ее взглядом с приятным и непривычным чувством. Его вселенная настолько быстро растянулась на двоих, что он даже не успел этого заметить.

«У меня есть сестра!» – и уголки его губ приподнялись в довольной улыбке.

Удивительно тихая ночь. Обычно из каждого дома или подворотни доносились разнообразные звуки. Реже случались уличные потасовки местной фауны – вылазки в подзвездный мир наркоманов, алкоголиков, воров и убийц и их столкновения друг с другом. Улицы в такое время становились опасными.

Если бы не встреча с маленькой Рикой, Тим вряд ли задержался допоздна. В кустах он спрятался от патруля и дождался, когда путь будет свободен, затем заторопился к своему ночлегу.

Всю дорогу ему казалось, что на него кто-то смотрит из темноты. Тревожное чувство заставляло озираться, но зрение не улавливало никаких признаков слежки. К тому же, кто мог бы за ним следить? Кому есть дело до бездомного мальчишки, кроме «Волков»? За спиной послышались шаги. Это заставило Тима обернуться. Никого. Улица пуста и безмолвна, словно брошенное и забытое людьми место. Но откуда тогда ползучее ощущение по спине? Кто скользил по нему внимательным взглядом? Такое чувство, что человек, следивший за ним из укрытия, хотел, чтобы наблюдаемый о нем знал.

Сначала Тим списывал все на разыгравшееся воображение. Такое с ним уже было, когда он понял, что на него ведется охота. Начинала мерещиться всякая чепуха, не давая нормально уснуть ночью, и каждый шорох доводил до легкой паники. Поэтому, убедив себя, что ему попросту почудилось, он пошел дальше, усилием воли не реагируя на всякие шевеления в темноте.

Возвращался бездомный другой дорогой, нежели обычно.

Повернув за угол, Тим вдруг краем глаза отчетливо заметил движение на другом конце стены.

«А вот это уже точно не глюк». – Он замер и пристально вгляделся в темноту, но никого не увидел. Только проулок, а в конце – серая стена, утонувшая во мраке.

«Может, все же показалось?» – мелькнуло в голове.

Он отвернулся и осторожно направился дальше, но точно чувствовал, будто за ним кто-то наблюдает. Словно некто ощупывал его с ног до головы незримыми пальцами. Беспокойство нарастало. Стараясь дышать ровно, Тим сделал еще несколько шагов, но не выдержал. Остановился и обернулся.

Дрожью по телу пробежал страх.

Там, в темноте проулка, куда попадал лишь лучик лунного света, виднелась черная фигура человека.

«Стая волков в бетонном лесу юрка не по-волчьи да вихрю подобна. Вожак этой стаи – волк черношкурый,

в дикое пламя умел превращаться»

– городская легенда

ГЛАВА 2

НЕЗНАКОМЦЫ

«Ночь кажется темней тогда…

Первые пару секунд они стояли, глядя друг на друга и не шевелясь. Наконец черный человек вынул что-то из кармана. Это оказалась, вероятно, сигарета, так как он поднес руки к лицу, и за ладонями вспыхнул огонек. Дальше стало происходить что-то совсем уму непостижимое. Крайне удивительным выглядел один факт – от незнакомца не веяло опасностью. Обычно от людей тянуло скрытой угрозой, и Тим определял это безошибочно, но сейчас… Ничего подобного не ощущалось, и страшно было только в первый миг. Тим не умчался подальше отсюда лишь благодаря необъяснимому чувству, будто ничто ему не грозит, а потому в нем разгорелся интерес, и воображение принялось рисовать всякие догадки о необычной встрече.

Таинственный курильщик не начал погоню, а шагнул в темноту и совсем пропал из виду. Но Тим не сомневался ни на секунду, что за ним все равно кто-то наблюдает, и вот это как раз очень пугало.

Обожженный страхом, он торопливо зашагал назад, повернулся и побежал прочь, не выбирая дороги, лишь бы оказаться в безопасности, укрыться от глаз незримых наблюдателей.

Ноги сами вынесли его к огромному автомобильному мосту через реку. Всюду густился мрак, и тихо журчащая вода в этой темноте казалась черной. Пахло сыростью, мокрыми камнями и водорослями. Бедняга испуганным зайцем метался по мосту, а голос в голове шептал одно: прыгай. И, повинуясь, он бросился к ограждению. Остановился. Замер, глядя на воду. Ему померещилось движение.

К мосту кто-то шел. Тим ощутил это всей своей кожей. Тот самый незнакомец из переулка?

Тим поглядел вправо и заметил очертания человека. Свет единственного фонаря у входа на мост выделил незнакомца из темноты. Это был мужчина, одетый в черные кроссовки, серые штаны, темную толстовку с капюшоном, скрывающим голову, светлый жилет. От левой руки шлейфом тянулся дымок. На груди что-то блеснуло. Все это, судя по виду, стоило недешево. Уж что-что, а дорогое от дешевого Тим отличал по первому взгляду: спасибо матери за детство в престижном на тот момент ателье. Значит, человек не из серой прослойки Трущоб. Элита. Выделялась и походка: ни один отморозок из бандитов при всем желании никогда не сможет ходить с таким королевским достоинством – хоть ковровую дорожку перед ним стели. Вряд ли он из «Волков», ведь они сновали по улицам небольшими группами из двух-трех человек, имели чаще всего вороватый и неопрятный вид и всегда были готовы к броску. Незнакомец двигался прогулочным шагом без всякой враждебности в жестах. Не было на нем и атрибута «стражей порядка» – повязки с волчьим следом.

Интерес сменился страхом. Исключения встречаются везде. Может, незнакомец все-таки из бандитов? Что он забыл ночью на мосту? Куда шел? Снял повязку патрульного, чтобы ввести в заблуждение?

Расстояние стремительно сокращалось. Тим прижался спиной к ограждению, готовясь бежать, если прохожий шагнет в его сторону или хотя бы остановится рядом. В тени капюшона на мгновение мелькнули светлые глаза. Без сомнений – человек направлялся к нему и, кажется, собирался заговорить.

Тим мигом вообразил себе все самые наихудшие варианты развития событий, а воображал он широко и стремительно. Несмотря даже на относительно неопасный вид незнакомца, образы, которые связались с ним за эти секунды, подействовали сильнее первого впечатления. Страх ослепил бродягу. Как только расстояние между ним и неизвестным стало не более трех шагов, Тим сорвался с места и что было сил понесся обратно в город.

Он мчался без оглядки и остановился только в пустом одиноком закоулке, припав спиной к стене. Бедолага понял, что все это время почти не дышал. С губ сорвался выдох. А вместе с новым потоком воздуха влилось неожиданное осознание.

Там, на мосту, он непрерывно смотрел незнакомцу в глаза.

Обхватив голову руками, Тим пялился в темноту улицы, по которой сломя голову спасался от человека, вряд ли желавшего ему зла. Ведь тот незнакомец мог просто спросить дорогу или время, или что-то еще. Или просто узнать, все ли в порядке. Ведь люди делают так иногда.

«Ч-что ты такое?» – вспыхнула мысль и отразилась изумлением на лице Тима.

Все случившееся выглядело слишком странным, чтобы он мог просто так с этим смириться. От встречи взглядами всегда были последствия. Здесь – ничего. Пораженный ум искал ответы:

«Может, это не с каждым работает? Может, есть люди, с которыми это происходит, а есть те, с которыми не происходит?»

Несколько секунд Тим усиленно выдумывал объяснение этой загадке и совсем запутался в своих чувствах. В конце он приписал свой испуг случившемуся соприкосновению взглядами и тем самым успокоил себя, что не придумал опасность, а почувствовал ее от этого человека. Что-то в глубине души подсказывало, что его теория притянута за уши. Опасность он выдумал и поверил в нее, как в настоящую. Однако мусолить эту мысль Тим не стал. Ему бы попросту выжить, а не вдаваться в тонкости психологии. Он огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, заспешил к своему ненадежному укрытию. Скорее, быстрее, успеть, пока не настигло ощущение, что чьи-то глаза ощупывают его с ног до головы.

Взгляды из тени дотянулись до него, когда он упал на свой матрас. Тим попытался создать себе иллюзию безопасности, свесив с «крыши» брезент и заткнув тряпками и книгами все просветы. Что угодно, лишь бы не видеть эту страшную улицу! От этих действий был тот же эффект, какой возникает в сознании, если в темной комнате полностью укрыться одеялом и верить, что оно защитит от монстров. Успокоив дыхание, Тим улегся ближе к стене, накрылся и зажмурился, вслушиваясь в тишину. Увы, мучиться страхом и безысходностью собственного положения он от этого не перестал. Ужас метко стрелял в самое сердце, и Тим вздрагивал, пропуская вдох.

«Тим. Тим. Где ты? Иди сюда, поиграем в прятки», – все тот же вкрадчивый зов эфемерно доносился невесть откуда.

«Зачем ты туда идешь?»

«Ну вот, опять торчать тут полночи».

«Воды… где бы достать воды?»

Голоса кружились стаей ворон. Или это всего лишь ветер?

Лежать, ощущать это все, не иметь возможности что-то с этим сделать – сущий ад.

Мысль о том, что недосып – главный враг человечества, вертелась в голове с первыми лучами солнца. Тим полночи никак не мог сомкнуть глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Но неглубокий сон все же забрал его ненадолго. До рассвета. Небо на востоке побледнело по-летнему рано. Время проснуться, поесть, попить и вспомнить, как тебя зовут. Еды, разве что, нет.

Тим отбросил покрывало, потянулся и опасливо выглянул из своего убежища. Тишина и ни души. Чудесно. Новый день стоило расценить как шанс не нарваться на очередные неприятности. А после такой ночи нужно хоть как-нибудь развеяться.

Грязные волосы противно свисали с головы, от одежды несло уж точно не цветочным ароматом. Необходимость успеть сбегать на реку и привести себя в приличный вид выталкивала на улицу.

«Все в порядке. Спокойно. Будь сильным», – твердил он себе, глядя на свои тощие и покрытые грязью дрожащие руки.

Вздрогнув, будто сбрасывая с себя страх, Тим вылез из убежища, озираясь, как олененок на лугу. Снова завернув лицо в шарф, он отправился к реке, подумывая по пути раздобыть какие-нибудь мыльные принадлежности. Утро было раннее, и унылый народ еще не выполз из своих бетонных пещер. Тим ковылял вдоль длинного дома, свернул налево, прошел сквозь заброшенный сквер и оказался на набережной.

Над водой истошно взвизгивали чайки.

Справа через воду перекинулся тот самый огромный мост, с которого Тим чуть не спрыгнул минувшей ночью. Он вел к небольшому оружейному заводу за рощей на том берегу, где высокие тонкие трубы выдували в небо едва заметные облака. Тим обвел взглядом окрестность и быстро спустился вниз по ступенькам.

Темный загрязненный поток ласково омывал блеклый землистый приступ. Небольшие волны набегали к кроссовкам, а над водой покрикивали птицы. Впитав глазами мрачное очарование этого унылого места, Тим начал снимать одежду. Он уже осторожно на цыпочках ступал по гальке, когда его внимание привлек треск слева. В пяти шагах от него стояла хилая, криво сколоченная фанерная будка. Стены ее дрогнули и повалились. Оттуда в обнимку с одной из фанер выпал смуглый молодой человек с невероятно пышными черными завитками волос. Внешность контрастировала со светло-желтой рубашкой. Примечательными показались и солнцезащитные очки. Зачем он надел их в облачную погоду? Это новая мода?

Кудрявый парень встал на одно колено, комично кряхтя и потирая второе, и поднял голову.

Некоторое время они молча и неподвижно рассматривали друг друга. Затем незнакомец с заметной неловкостью указал пальцем туда, где только что стояло его укрытие, и открыл рот, собираясь что-то сказать. Но вместо слов он произнес лишь короткое «э», поднялся и торопливо пошел прочь, поправляя очки.

Тим несколько раз удивленно моргнул, проводив парня взглядом. Чудак какой-то. И что он тут забыл? Впрочем, нечего удивляться: в летнее время к реке для водных процедур могло сбежаться полгорода. Бездомный юнец из презрения к толпе предпочитал опередить всех и застать берег пустующим. Вероятно, и этот человек посчитал так же, а в будке попросту переодевался.

Хотя очень уж смущали сухие волосы и эти очки…

Дожидаться новых зевак в очках не стоило. Бурая вода моментально обожгла холодом погруженные в нее ноги. Чайки возмущенно завизжали над головой. Быстро растирая руки, Тим набрал полные легкие воздуха и нырнул. Немного поплескавшись у берега, поскреб себя землей со дна, вспенил огрызок мыла, найденный на помойке неподалеку, и промыл волосы. Кончив купаться, прополоскал с тем же мылом всю свою одежду. Не сильно помогло против запаха, но иного выбора жизнь не предоставила. Вот бы раздобыть порошка! Пока стояла теплая погода, стоило обеспокоиться этим.

Решив поискать все необходимое, а заодно и прогуляться до двора, где жила Рика, Тим оделся, надеясь, что свитер и джинсы высохнут быстро, и вернулся в город.

Народ валил на улицу, спешил занять очередь у фонтанов и уличных колонок. Место в последних рядах грозило человеку остаться ни с чем и печально глядеть на последние капли перекрытой воды. И завтра тоже может не повезти. Люди появлялись из дыр дверных проемов с металлическими ведрами или тазами на тележках, кто-то вовсе катил бочку. Чуть поодаль стояли трое мужчин в сером, громко о чем-то споря. Один из них, с виду самый молодой, воскликнул: «Да без понятия!», взмахнув руками, развернулся и направился навстречу Тиму. Краем глаза бродяга заметил, как человек сощурился и задержал на нем взгляд, но не произнес ни слова и проскочил мимо.

Из глубины души взвилось беспокойство. Только идиот не поймет, что здесь что-то случилось.

Две недели как Тима преследовало чувство, будто за ним неустанно следят, да притом с определенной целью. То к нему пытались подойти незнакомцы, то этот черный человек с моста зачем-то приблизился. А как-то раз он застал возле своего убежища двоих молодых людей постарше лет на десять, после чего несколько дней боялся появляться возле своей ночлежки и прятался по подвалам. Что интересно – все они были в темных очках, потому-то бродяга и обратил на них особое внимание.

Одежда тем временем уже подсыхала, оставаясь мокрой только снизу. Приходилось иногда отжимать то штанины, то подол свитера.

Ближе к полудню Тим оказался возле одной из колонок.

Люди толкались локтями, спорили, кто раньше кого пришел, ругались на чем свет стоит, и даже доходило до драк. Прямо перед Тимом мускулистый бугай, похожий на бульдога, после троекратного предупреждения все-таки треснул с размаху какого-то молодого дерганого парня, отчаянно пытавшегося просочиться между ним и горбатым стариком, и гаркнул на него так, что испугались все. Два раза Тима приняли за карманника, выталкивали из очереди, покрывали ругательствами и угрозами, но, к счастью, не пытались побить. Когда двое из «Волков» подошли к колонке, Тим накинул на голову шарф и сбросил волосы на лицо, став отдаленно похожим на бледную некрасивую девочку. Стойко выдержав толкучку, он сумел наполнить водой стаканчик, подобранный на дороге. Напившись, заторопился в гости к названой сестре.

На детской площадке стояла тишина. По песку, заросшему мелкой травой, прогуливался грач. Тим просидел под горкой два часа, вдыхая запах ржавого металла и сухого песка. Рика не появлялась. Впрочем, бродяга мало страдал от ее отсутствия. Придет – здорово. Не придет – тоже неплохо.

Чьи-то взгляды поползли по спине. Повертев головой, Тим увидел, как в одном из окон домов скрылась из виду чья-то фигура. Вскочив на ноги, он всмотрелся в окно. Сердце неистово забилось испуганной птицей.

– Кто здесь? – попытка сделать угрожающий голос обломилась дрожью.

Тим боялся не загадочного наблюдателя, а собственной немощности перед ним и, как следствие, неизбежных страданий. Поэтому он предпочитал быстро оценить опасность и в случае реальной угрозы сбежать.

Но в окне чернела пустота.

«Так, спокойно. Ты просто переволновался. Тебе кажется. Никто за тобой не следит», – попробовал уговорить себя Тим, сделал пару глубоких вдохов и уселся обратно.

Только вот не верил он себе. А когда в окне мелькнул чей-то силуэт, так и вовсе убедился: это не больные фантазии сошедшего с ума от страха. Но, возможно, паранойя. И теперь Тим объяснял себе, что мало ли кто мог просто выглянуть на улицу и любоваться сомнительными, впрочем, видами, покурить поздно ночью на углу дома или просто выйти погулять. Если бы его хотели убить, так убили бы уже давно. Это ведь совсем не сложно.

Время от времени он думал, что ему хотелось бы умереть. Отчаянье и душевная боль еще не довели его до состояния, когда никакие взывания к силе уже не работают – человек в этом случае больше не способен выносить страданий и решает прервать их одним прыжком с высоты. Да, мысли и желание неоднократно возникали, но никогда не доходили до конца. Удобно было бы оказаться убитым. Быстро, незаметно, чтобы не успеть осознать. Без испуга, без боли.

Он думал и рисовал палкой круги на песке.

– Привет, – раздалось над ухом.

Тим резко обернулся. Рика, улыбаясь, стояла возле него, заложив руки за спину.

– Ты меня напугала, – облегченно выдохнув, сказал ей друг и смерил взглядом подругу. – Красивая ты какая.

– Спасибо, – смущенно заулыбалась девочка. – Ой! – тут малышка оперлась руками на колени и внимательно осмотрела шею друга, а затем своей маленькой ручкой опустила его шарф. – Почему у тебя синие следы на шее? И почему ты весь мокрый?

Тим поскорее отстранился и затянул шарф, пряча следы. Соврать, что упал, уже не получится.

– Что с тобой случилось? – поинтересовалась Рика, присаживаясь на корточки. – Кто тебя обидел? Расскажи.

А правду рассказывать совсем не хотелось. Соврать? А смысл? Только чтоб не напугать ребенка.

– Да… меня, можно сказать, ограбили, – отрешенно сообщил Тим. – А мокрый – я просто искупался.

– Бедный мой братик, – сказала она, ласково гладя его по голове.

Он помрачнел и открыл было рот, чтобы все объяснить, но девочка принялась делиться с ним своей невеселой историей.

– А мой папа вчера на маму кричал. Папа часто на нее кричит, иногда они дерутся. После этого мама долго плачет, стучится головой о стену и весь день говорит, что она плохая. И больше ничего не говорит. Но на самом деле она очень хорошая. Многому меня учит, говорит, как надо делать, и рассказывает истории, и на чае гадает. И ты тоже не плохой. А все эти грабители – бяки. Вот, что я думаю.

– Почему он кричит на твою маму? – перевел тему Тим.

– Не знаю, – Рика, снова спрятав руки за спину, посмотрела на свои ноги и умилительно свела носочки вместе, – мама просит меня уйти, и я сижу в соседней комнате и пазлы собираю. Папа сначала покупает много горькой водички в стеклянных бутылках. Потом он выпивает ее и начинает громко кричать на меня и на маму, бросает везде свои бутылки. Либо лежит потом на полу и плюется радугой, а мама плачет и пытается его поднять. Неужели от той водички можно стать таким злым?

– Рика, это не водичка, – вздохнул Тим.

– Да я знаю, – протянула девочка.

– В смысле – знаешь? – Глаза Тима мгновенно округлились от изумления и догадки, которую он не мог не высказать: – Ты что, пила ее?

– Да, недавно, – честно призналась Рика, глядя ему прямо в глаза с такой невинностью, что сердце сжималось. – Мне потом было очень плохо. Почему папа пьет эту противную и горькую гадость?

– Эту противную и горькую гадость люди много пьют, когда… когда все плохо. Ты же сама сказала, что твой папа пьет ее, когда плохо.

Девочка нахмурилась, соображая, и приоткрыла рот.

– Но почему папе плохо? И почему он делает себе еще хуже этой гадостью? – спросила она удивленно. – У него ведь есть я и мама.

– Значит, вы… – он собрался сказать «не нужны ему», но посчитал, что девочка заплачет, и передумал. – Значит, у него есть причины какие-то. Твой папа ужасно себя ведет, – Тим ненадолго задумался. – Погоди. А почему мама не забирает тебя и не уходит?

– Ну, она говорит, что семья – это важно, и у меня обязательно должен быть папа. А еще ей гадалка сказала, что если она уйдет, то мы с папой умрем, и мама нас спасает, когда рядом. У нее аура остужающая. А у нас с папой – огненная. И карты маме сказали, что если она будет слушать свое сердце и выдержит испытание, то ее судьба наградит за это.

– Бред какой-то, – выдохнул Тим и опустил лицо в ладони.

А что он мог бы сделать для единственного на сегодня человека, связавшего его с реальностью? Только если забрать ее с собой, уйти далеко, где не достанут братья и ее отец.

– Давай поиграем, а? Я сегодня принесла карточки, – улыбнулась Рика.

Пошарив рукой в сумочке, она вынула несколько бумажек, наклеек и карточек с какими-то нарисованными человечками. Ее идея заключалась в том, чтобы сделать из этих игрушек семью.

Немного поразмыслив, Тим решил, что будет играть за отца, и малышка, задумчиво оглядывая карточки, выдала ему соответствующего персонажа. На ободранной выцветшей бумажке вырисовывалась огромная жирная страховидла синего цвета в драных коричневых штанах. Из губастого рта торчали два больших клыка, глаза были злые и крошечные, а по всему телу распространились непонятные пупырышки и бородавки. Картину дополняли когти на длинных тощих руках и больших ногах.

На вопрос, почему именно этот персонаж должен быть отцом, девочка пожала плечами и сказала, что отец просто такой и все, и дала понять, что на его несогласие она ответит истерикой. Тим был не против и только хмыкнул, задумчиво рассматривая изображение.

Сама Рика решила отыграть маму. На эту роль она избрала карточку с изящной остроухой красоткой. Одет персонаж был в белое платье, в руках держал лук, а длинные светлые волосы спадали по плечам вдоль тела.

Теперь этим красавице и чудовищу предстояло как-то познакомиться и создать семью.

Девочка решила, что мама должна бегать по всяким улицам и со всеми дружить. В игре периодически всплывали и другие персонажи, с которыми мама-красавица вступала в диалог и ходила гулять. Тим решил устроить охоту и перемещал страховидлу в те места, куда девочка отправляла свою карточку. Папа собирал цветы и дарил маме, но та упорно не сдавалась. На вопрос, почему ничего не получается, Рика ответила, что синий монстр должен схватить красавицу и поцеловать, тогда у них родится ребенок, и счастливые родители станут мужем и женой. Затем она вовсе отобрала у друга карточку и наглядно показала, как все это делается. По ее словам, папа должен был стащить одежду с мамы. Девочка положила карточку с длинноухой леди на песок и начала бить по ней кулаком с зажатым в нем страховидлой. Тим, округлив глаза и с ужасом воскликнув, что же она такое творит, остановил малышку.

Затем они развернули долгую дискуссию о том, как мужчина должен ухаживать за женщиной. Эти рассуждения пришлись девочке по душе, и она с особой страстью принялась описывать свое видение отношений. Как Тим и ожидал, она выложила ему историю о том, как ее родители, собственно, таковыми стали. В этой игре она лишь скопировала модель своей семьи. Вероятно, и персонажей выбрала по внешности.

Подключив все резервы своего воображения и понятия, подаренные ему литературой, Тим попытался расписать, как представляет правильные отношения. Оперировал он лишь теми сюжетами, где упоминались галантность и милосердие, приправил их рассказами своей матери, которые, конечно же, были ее светлыми выдумками. Говорил ей про любовь между людьми, внимание, эмоции, ласку и нежность, и как это важно для счастливой семьи. Иначе какой смысл в семье? Рике оказалось сложно его понять. Она принимала за истину лишь то, что видела своими глазами и слышала своими ушами. Папа – мужчина, мама – женщина. Все ведь так просто! Зачем что-то еще?

– Смотри, ведь ты же сама так делаешь. Ты сама меня погладила. И твоя мама тебя гладит и обнимает, – старался объяснить Тим. – А твои родители друг с другом так делают?

– Не-е-ет… – протянула девочка, глядя на него с удивлением и, кажется, задумалась над вопросом. – Им не надо. Они у же и так семья.

Тогда пришлось задавать другие вопросы.

– А семья – это что?

Рика же долго пыталась сообразить, как описать свои представления. Подумав, рассказала, что для нее семья – это когда два человека вместе, они обязательно зовутся мужем и женой и верны друг другу, что бы ни случилось. Связанные любовью обязательно должны жить в большом и уютном доме. Затем поведала про быт ее семьи и увлечения родителей, а в частности, что ее мама коллекционирует «висюльки», которые вешает на стены и называет «радостями». Все это очень нравится Рике, и она чувствует себя маленькой колдуньей. А вот папу все эти мамины штучки бесят, и в порыве злости он сдирает их со стен и кидает в маму. Услышанное привело Тима в сильное волнение.

– Рика, да не любовь это, – в исступлении сказал он. – Любовь… это по-другому.

– По-другому? – недоумевала девочка, выслушав возражения старшего друга. – Но мама и папа ведь живут вместе. И у них есть я. Если люди – муж и жена, то они обязаны любить друг друга.

– Не любовь это, Рика! – негодующе воскликнул Тим, и девочка поглядела на него, как напуганный щенок, заставив понизить голос. – Не любовь. Любовь – не просто обычная жизнь друг с другом. Это… это… – он вдруг понял, что сам затрудняется объяснить. – Это то, что соединяет людей.

– Ну-у-у… мои мама и папа вместе, потому что у них есть я. Я – любовь, получается? – невинно поинтересовалась девочка.

Тим растерянно моргнул, ощутив себя загнанным в тупик. Светлая и чистая детская наивность порой делает ход конем, ставит шах и мат, и ничего с этим не поделаешь.

– Ох… – Тим уронил голову на грудь и соображал что-нибудь в ответ. – Ты замечательная и достойна любви, само собой. Твои родители вместе не совсем из-за тебя… М-м-м. Давай я тебе лучше про это сказку почитаю?

– Да-да-да. Давай! – обрадовалась девочка и захлопала в ладоши. – Люблю сказки очень-очень! Ой, у меня дома есть сказка про аленький цветочек. Она про любовь. Но я и другие хочу.

– Договорились. Принесу тебе какую-нибудь сказку, – слегка улыбнулся Тим, ощутив окончание опасной игры. – Я тебе к «Аленькому цветочку» принесу «Алые паруса», – единственная детская книга о любви, которую он смог припомнить.

– Обещаешь? – воодушевилась Рика. – А там про что?

Тим, набираясь терпения, медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.

– Про любовь. Там про девочку, которая верила в чудо. Обещаю, что принесу.

– Ух! – Рика прижала руки к груди, очаровательно похлопав глазками с длинными пышными ресницами. – Как и я! Я тоже верю в чудо. Ой, Тим, а скажи, какое же там чудо, а? Там волшебство? Там про принцев?

– Там – любовь, да какая! Просто ах! Как девушку увезли на корабле… Нет. Я тебе принесу книгу, и ты оттуда все узнаешь, – он не удержался и легонько потрепал ее по щеке, от чего девчушка звонко засмеялась.

– Вот я вырасту, – с придыханием начала Рика, – и ко мне обязательно придет прекрасный принц! – Она перебрала свои карточки и вынула оттуда длинноволосого рыцаря в доспехах. – Такой! Знаешь, какая у нас будет свадьба?

И пока она вела рассказ, Тим окунулся в леденящую душу мысль о квартире братьев. Он наведывался туда в их отсутствие, брал что-нибудь нужное и поскорее удирал. Впервые он появится там в поисках детской книги. Оставалось верить, что братья не угробили мамину библиотеку. По крайней мере, в прошлом месяце она там еще стояла.

– Вот! – Рика завершила свой подробный рассказ. – И мы тебя обязательно позовем. Ты будешь подругом невесты.

Тим прыснул со смеху.

– Кем-кем?

Рика обиженно надула губы и отвернулась.

– Да все, все, я не смеюсь. Я не над тобой смеялся. Слушай, а где ты эти карточки достала? – спросил Тим, повертев в руках то ли открытку, то ли фотографию с изображением рыжей дамы в бикини.

– Тут недалеко есть большой заброшенный горелый домище, – охотно поделилась девочка, показав руками примерный размер этого «домища». – Там целая куча книг, газет, наклеек разных, и вот, карточки тоже. И висюльки. Я маме оттуда приносила висюльки. И тебе одну нашла! Она так тебя напоминает! Но я дома забыла. Хочешь, принесу?

– Только завтра, ладно? – улыбнулся Тим. – А сейчас давай сходим в тот дом? Вдруг, найдем там книгу?

– Рика! – раздался чей-то хриплый крик.

Друзья повернули головы на голос.

У входа в дом, где жила малышка, стоял человек в обвисшей майке, рваной рубашке и с авоськой, которая принимала характерную форму ее очевидного содержимого. Тим даже невольно глаза протер. Этот оплывший мужик – один в один та страховидла с карточки. А вдобавок еще и пьяный, багровый и покачивающийся.

– О-ой, меня папа зовет, – торопливо проговорила девочка, собирая карточки в сумочку. – Давай завтра сходим. До встречи, братик!

Она снова обняла его, крепко прижав к себе, и побежала к отцу.

Мужик что-то рявкнул, когда дочь приблизилась к нему, а затем, не переставая сыпать на Рику ругательства, толкнул ее в сторону входа, и оба пропали из виду в темноте дверного проема.

Тим невольно вздрогнул и сгорбился, будто получил подзатыльник. Увы, сейчас он не мог ничего сделать для бедного ребенка. Но желание привнести в жизнь маленькой подруги тепло и радость заставило его крепко задуматься. Видеть страдание взрослого тяжело, однако взрослому может хватить рассудка изменить положение, потому что его жизнь в его руках. Страдание же беспомощного ребенка – зрелище невыносимое. Рика ни на что в своей жизни не могла повлиять.

Но ведь теперь у нее есть он – ее старший брат. Он придумает что-нибудь, поможет.

В голову пришла мысль, что пора бы раздобыть немного еды, а организм ненавязчиво напомнил о голоде. Только вот деньги стащил Фим, а воровство у Тима не шло – что-то внутри ему мешало. Конечно, от безысходности он, бывало, успешно стягивал с прилавков съедобную мелочь, но редко. Его останавливал необъяснимый страх самого акта воровства, звучало внутреннее «нельзя, а то тебя убьют или накажут». Но голос тот замолкал, когда на кону стояла жизнь. И прежде чем решиться на сей бессовестный акт, Тим, блуждая по улицам Трущоб, придумывал альтернативу. Авось, подвернется что-нибудь. Люди часто выкидывают еду. А петь за несчастные монетки перед безразличными призраками у него не хватало никаких душевных сил. Да и «Волки» не дремлют.

Как вариант – заглянуть на помойку возле более-менее дорогого ресторанчика. Содержимое мусорных баков разнилось от места к месту, и чем дороже заведение, тем вкуснее содержимое. Единственное – волчьи рестораны не славились большим количеством пищевых отходов. Вероятно, потому что их сразу увозили на ферму кормить свиней, что вполне рационально.

Все ресторанные помойки предполагали не только изысканные объедки, но и полчища крыс. Как-то раз Тиму довелось сражаться с хитрыми грызунами за надкусанный помидор, вчерашний хлеб и листья салата. В самый разгар отчаянной битвы за будущий бутерброд открылась задняя дверь заведения, и работник кинулся на бездомного юнца с веником, обозвав его почему-то вором. Обе воинствующие стороны испугались одинаково. Дав стрекача в обнимку с трофеем, Тим долго потом недоумевал: почему подбирание объедков считается воровством, если объедки выброшены на помойку за ненадобностью?

Тим несколько опасался за свой живот, не понимая, от голода он болел или от побоев. Затерявшись в лабиринтах своих размышлений, он брел по тротуару, опустив голову.

Серое и унылое зрелище – этот город. Кое-где в асфальте зияли черные рваные дыры, откуда торчали ржавые транспортные средства – пережитки войны и катастроф. Никто ничего не убирал. У дороги высились поломанные светофоры. Повсюду валялся разного рода и цвета мусор, древние провода провисали над дорогой, и их оплетали стебли вьющихся пожухших растений. Из крыш торчали ненужные антенны, а между домами с одной крыши на другую перекидывались доски-мостики. Жалкое место. Жалкий город. Создавалось впечатление, словно у него отняли что-то жизнеутверждающее. Как душу из тела вынули.

Никто ничего не предпринимал уже почти пять лет. Пять лет со дня последнего переворота – и люди больше не выходили на площади, не требовали новых порядков. Что-то смиряло их, держало как на привязи. Жизнь почти остановилась. И теперь лишь редко оголодавшие до свободы люди кормились городскими легендами прошлых лет – о времени, когда нашелся человек, кто решился на перемены. Но вот вопрос: а где же сейчас этот человек? Город молчал. Он нехотя раскрывал секреты. Он не называл имен – только прозвища. Городские легенды возникали из событий прошлого, как и всякие легенды разных мест. Но они оставались безлики, хоть и заключали в себе историю реальных людей. Порой Тим относился к этому как к заманчивой тайне, которую ему предстоит раскрыть: тайна трущобных легенд. Все они носили аллегорический или метафорический характер, были коротки и таили некое известное событие, но известное только тем, кто наблюдал его воочию.

Легенд существовало множество, и все они нуждались в расшифровке. То ли в городе не принято вплетать имена в паутину таинственных надписей, то ли их намеренно утаивали, дабы придать историям особый шарм, то ли вовсе не знали их действующих лиц – все это казалось Тиму загадкой. А загадки он любил. Ему было известно, что главного героя легенд называли Волком в позитивном смысле. А теперь так называли нынешнего главу города, только с негативным оттенком. И этот загадочный первый Волк был кумиром тогдашней молодежи. А потом он погиб, судя по слухам. Вот и кончились легенды.

Размышляя, Тим забыл, с какой целью и куда шел, и незаметно для себя вернулся на ту же улицу, откуда начал свой путь. Людей тут не было. Лишь один человек с какой-то сумкой быстро пробежал мимо и скрылся за поворотом. Бездомный проводил его взглядом и отправился дальше. Захотелось вернуться на детскую площадку.

Проходя мимо магазина, где стоял манекен, Тим снова всмотрелся в белое лицо. Свитер с него пропал. Продали, наверное. За этим поворотом начиналась кривая дорога, огибающая один из домов и выводившая на ту самую площадку, только с другого ее конца. Тим подумал немного и решил пойти этой дорогой.

Вдруг слух, который почему-то стал очень чутким, уловил жужжание мух. За углом сразу повеяло тошнотворным приторным душком. Отыскивая источник зловония, бездомный покрутил головой, и вдруг в глаза бросились торчащие из-под брезента две синюшные ноги в разных носках и драных коричневых сандалиях.

«Тот торговец!» – понял Тим, прокручивая в памяти позавчерашнюю сцену.

Что случилось? Кем был человек с черной повязкой? А что, если это он следил за ним прошлой ночью? От мыслей стало не по себе.

Жужжание будто усилилось.

Воображение любезно нарисовало страшные картины. В момент, когда на одну ногу села муха, Тим понял, что еще немного, и он упадет в обморок от ужаса. Голова закружилась. Судорожно вдохнув, он попятился назад, вывернул на улицу и помчался прочь. Быстрее, скорее, подальше от жуткого места. Но далеко уйти не получилось.

Стало сложно дышать, а к горлу подступил противный ком. Спешно забежав в тупик между двумя невысокими бараками, Тим оперся о стену, нервно сглотнул и прижался спиной к забору из ржавых металлических листов и попытался вдыхать настолько глубоко, насколько позволяли легкие. Но воздуха все равно катастрофически не хватало. Тут и ноги подкосились. Несчастный свалился на землю, закрывая лицо руками. Тело содрогалось, голову покалывало. Мир перед глазами и вовсе поплыл. Бешеные удары сердца сопровождались паническим страхом. Хотелось кричать, но вместо крика он быстро вдыхал столько воздуха, сколько могли вместить его легкие. Тим распластался на земле и глухо простонал.

Первое, что захотелось сделать, это кому-нибудь помолиться. Не важно, есть ли на небе какое-то божество или нет. Тогда Тим представил звездное небо во всей его красе. Картина подействовала успокаивающе. Несколько раз глубоко вдохнув, он ощутил, как страх ослабил свои тиски, и щупальца его поползли прочь, возвращая трезвое восприятие мира.

Всюду валялись ошметки старых досок, камни, рваные пакетики и шприцы. Еще немного полежав, Тим пытался перестать трястись. Он перевернулся на спину и сконцентрировался на созерцании облаков. Образы в голове поплыли сами собой и как-то незаметно, противясь всякой логике, вернулись к воспоминанию о ногах мертвеца. Волна страха снова окатила с ног до головы, заставляя вздрогнуть и сжаться в комочек.

– Слышь, мальчик, – раздался голос сверху. – Ты чего, обкололся, что ли?

В окошко барака высунулся противный на вид мужчина. Его голос не предвещал ничего хорошего. Взгляды встретились. Кольнуло резким недовольством, и Тим резко повернул голову на бок. После прошедшей ночи и недавнего избиения он, видать, и правда походил на какого-нибудь наркомана. Особенно в таких декорациях.

– Н-нет, все нормально, я просто… – бедняга замялся, не зная, как объяснить то, что с ним происходит.

Мужчина пропал в окне. И хорошо. Не особо тянуло на диалоги в текущем состоянии. Тим поймал себя на мысли, что его оскорбляет подобное внимание к себе. Не то, чтобы он сильно против, но подобные сравнения вызывали у него если не злость, то сильный неприятный осадок. Не хотелось быть похожим на братьев.

«Лезут ко мне наркоманы всякие. Надоели уже – сил нет. Сволочи позорные. Поотрывать бы им всем бошки, гадам», – Тим покрутил головой, не поняв, откуда у него такие мысли. Ни секунды он не сомневался – мысли не его.

Тем временем мужичок из окна вдруг появился рядом. Вышел из-за угла и, как бы успокаивающе, протянул маленькие пухлые руки навстречу.

– Мне тут с такими, как ты, проблемы не нужны, – мерзко-слащавым голосом сказал он.

Не успел Тим сообразить хоть что-то, как его с силой ударили по голове, отправив в темноту.

«Ночь кажется темней тогда, когда не видно звезд»

Первое чувство – удушье. В глазах бегала неприятная рябь. Воздуха было чертовски мало, а тело облепляло что-то влажное и шелестящее. Тим шевельнулся и, к своему ужасу, догадался, что находился не то в мешке, не то в чем-то похожем, наглухо закрытом и не пропускающем воздух. Узник душного плена в панике заметался в поисках выхода. Пальцы принялись быстро рыскать по темному материалу, пытаясь или нащупать лазейку, или хотя бы просто порвать. Где-то рядом послышался испуганный возглас, но прочие звуки заглушил шелест.

Наконец продрав дыру, Тим высунул голову и шумно вдохнул полной грудью. Слова «Я родился» отлично описали бы весь набор ощущений. Мир расплывался, а в голове будто болтался свинцовый шар. В ушах звенело. Затылок пульсировал тупой болью. Глаза резанул ослепляющий свет луны. Бродяга сощурился и выставил вперед руку, защищаясь от этого света.

Попривыкнув, он попробовал осмотреть местность и себя. Была если не ночь, то очень поздний вечер, и густая темнота заволокла окрестность. Сидел он в порванном огромном пакете на груде каменных обломков и мусора. Позади возвышалась длинная и исписанная ерундой высокая бетонная стена, а спереди – ряды древних ржавых гаражей, над которыми склонялись несколько недостроенных и, возможно, необитаемых многоэтажек. Вероятно, Тим находился за внутренней стеной.

Совсем рядом, в нескольких шагах от него, стояли двое молодых людей на вид лет двадцати пяти и, выпучив глаза, пялились на него. Тим постарался не смотреть на них и пощупал затылок, обнаружив, что его волосы скатались в жесткие сосульки. На ладони осталась кровь.

При попытке вспомнить произошедшее память подарила только протянутую руку незнакомца, а потом удар. И все.

– Ты глянь, – лязгнул голос одного из молодых людей. – Очуметь можно.

– Чего вылупились? – не остался в долгу Тим, вылезая из пакета.

– Ну, жесть, – растягивая слова, парень втянул голову и повернулся к товарищу. – Выкинуть человека, как мусор! Это ж надо так!

Его товарищ с безразличием пожал плечами, вставляя в рот сигарету.

– Может, его за труп приняли. Ты на него посмотри. Я бы принял.

И они снова уставились на взлохмаченного бродяжку. Тим постарался не обращать на них внимания. Мало ли, как он выглядит. Будто все остальное население Трущоб имеет презентабельный внешний вид!

Преодолевая головокружение, Тим встал на ноги и постарался держать равновесие, поднял голову и сразу пожалел об этом, чуть не свалившись назад.

– А где я? – обратился он к молодым людям.

– На окраине, – отозвался курильщик, снова пожимая плечами.

– А… давно?

– Чувак, я тебе не часы, – возмутился в ответ незнакомец. – Тебя в этом пакете привез на тележке какой-то сальный мужик. Только он ушел – ты вылез.

– Минут пять-десять, – уточнил другой.

– Если хочешь в город, то тебе направо, – заговорил курящий, махнув рукой налево.

Тим молча поплелся искать вход. Иногда он заваливался вбок, хватался за ближайшую опору, переводил дух и медленно плелся дальше. Ни о чем он не задумывался и неровным шагом двигался вперед, наклоняясь, будто какая-то неведомая сила давила ему на затылок.

Надкусанная бледная луна светила ему в спину, словно толкала и гнала прочь. Голова кружилась, реальность плыла и двоилась в глазах. Стоило Тиму взглянуть вверх, как на него обрушивались черные высотки зданий, между крышами которых вращались звезды, нанизанные на ось небосвода. Вместе с ними крутились невнятные мысли – свои и пришедшие откуда-то извне. Они звучали не то снаружи, не то внутри головы и назойливо шептали что-то. Спустя несколько минут показалось, что это не мысли вовсе, а шелест листвы деревьев или гул ветра в щелях стены. Вдалеке закаркала ворона, но крылья ее хлопнули над головой. Многоголосый шепот мигом оборвался, оставив после себя тонкий непрерывный комариный писк, который показался невыносимо громким.

Черные когтистые тени коварно выглядывали из-за каждого угла подобно затаившимся чудовищам. Стены домов заслоняли собой небо, оставляя для обозрения только жалкий его клочок. Последний раз вздохнул ветер и вынес из темных переулков пыльный, затхлый, могильный запах.

И чудилось, будто дорога пролегала не по городу, а по склепу.

Вновь закаркала ворона.

Тим остановился передохнуть и невольно вспомнил ноги торговца. В груди колыхнулся страх. Пришлось сесть и привести дыхание в порядок.

К черту этот район и все эти странности! Ему стало плевать и на Рику, и на все, сказанное ей. Плевать, что она будет ждать его, чтобы почитать сказку. Лучше бы тот мужичонка действительно его прикончил. Лучше бы задохнулся в этом пакете до того, как пришел в себя.

Когда Тим добрался до своей хлипкой ночлежки, уже светало. Последние шаги он совершил с закрытыми глазами, нащупывая путь руками и ногами, рухнул на матрас и провалился в тяжелый сон без сновидений. Иногда просыпался от света солнца, накрывался с головой ободранным покрывалом, либо замерзал и еще больше укутывался, сжимаясь в комочек и утыкаясь в кожаную куртку. Будили какие-то шаги поблизости, разговоры, и кто-то пытался растолкать Тима. Сквозь вязкое, тяжелое забытье он чувствовал, что по телу рыщут руки, переворачивают с бока на бок. На смутная догадку о появлении братьев он отреагировал равнодушием. Денег все равно не осталось. Приходил, кажется, кто-то еще, что-то осматривал, трогал спящего, и все. Больше ничего не запомнилось.

Пробуждение настало холодной и облачной ночью. Голова никак не хотела подниматься, веки – разлепляться, а организм – прекращать требовать воды.

Кое-как сумев усесться, Тим рефлекторно коснулся болезненно пульсировавшего затылка и расфокусированным взглядом окинул окрестность.

Первое, что бросилось в глаза, – бутылка воды и половина батона белого хлеба, неизвестным образом возникшие возле матраса. «Вот так и сходят с ума», – печально подумал Тим. Поморгав и потерев глаза, он некоторое время пялился на сей натюрморт, не решаясь прикоснуться к нему, и в конце концов смог убедить себя, что у него галлюцинации от повреждения головы, и этот плод больного воображения не стоит внимания. Решив вылезти в поисках настоящей воды, Тим толкнул ногой бутылку. Та упала и покатилась в сторону. Пришлось задуматься об ошибочности своих убеждений. Тогда он поднял голову и в полном недоумении посмотрел на небо, будто бы надеялся что-то там увидеть кроме облаков. Как много вопросов, как мало ответов.

Тим сначала аккуратно потрогал бутылку, потом открыл ее и не заметил, как выпил половину. Ему стало совсем неважно, откуда здесь взялась эта пища богов. Но кто бы ни принес ее, этот незнакомец – однозначно великий благодетель, спасший одну маленькую бездомную жизнь от жажды и голодной смерти. Закусывая мягким и невероятно вкусным хлебом, он свалился на матрас и вновь заснул, так и не выпустив еду из рук.

Точно не понимая, спал ли он вообще, Тим медленно повернулся на живот и, помогая себе руками, встал на колени. Чувствовал он себя лучше, чем вчера. Вода с хлебом исчезли. Кто-то стащил, очевидно. Кусок, сжатый пальцами, был единственным доказательством реальности этой пищи.

Небом владела ночная мгла, звездная, и среди блеклых точек горела полная луна. Воздух с прошлой ночи значительно потеплел. Тим понял: он проспал два дня. Наверняка Рика обыскалась его.

«Я буду сильным», – всплыло в голове очень старое обещание, данное неведомо кому при обстоятельствах, канувших в самые темные уголки памяти.

Действовать стоило быстро. Тим бросился к помойке, где хранилась припрятанная им на всякий случай тележка, вытащил ее и побросал туда все свои вещи, оставив лишь матрас, брезент и куски фанеры с оргалитом.

Последней из своего скарба он взял куртку. Посмотрел на рукав, сдвинул брови в очередной мучительной попытке вспомнить. Но воспоминание мерцало эфемерным огоньком – не выловить, не догнать. Ночь, солнце…

«Воин не боится, а если и боится – не отступает. Прими это за кредо жизни. Не падай духом где попало», – память дарила ему беззвучные обрывки чьих-то слов.

Тим с ними согласился: да, нельзя падать.

Теперь оставалось сбегать за девочкой. Забрать ее и найти ей нормальный дом. Наверняка кто-то из людей, ранее пожелавших усыновить бездомного мальчика, захочет приютить Рику. А, может, и его с ней – как получится. Девочка заслуживает счастья. Тим был готов найти для нее это счастье, показать его ей, пока не стало поздно. Ведь она теперь его сестра. У него есть сестра! И он теперь в ответе за нее.

На улице изрядно стемнело, и кругом царила тишина. Из какой-то квартиры доносились утробные песнопения, но угрозы ночному прохожему они не несли. Тим спешно двигался вперед, стараясь поскорее добраться до места и не привлечь к себе внимания. Прочие проблемы отступили на второй план. Страхи образовали общее поле – четкое чувство: в этом районе явно что-то не так. Забрать Рику и бежать отсюда. Бежать!

Пугать маленького ребенка своим видом явно не стоило. Тим остановился и намотал свой шарф на голову, пряча волосы. Поглядел краем глаза в ближайшее окно. М-да, видок… Чучело, а не человек. Он уже собрался отправиться дальше, как неподалеку прозвучали пугающе знакомые голоса.

Тим присел на корточки и спрятался за сломанной дверью подъезда. Затаив дыхание, он наблюдал, как Фим тащил по улице полураздетую девушку, а она отчаянно вырывалась и выла как зверь. Рот ей закрывал кляп из порванной рубашки. Следом плелся Джим, поджав губы и глядя исподлобья на старшего. Вдруг он поднял глаза и посмотрел прямо на Тима, заставив того тут же скрыться в темноте. Тело обожгло страхом, а сердце застучало с бешеной скоростью. Фим и Джим перебросились парой фраз. Один пошел к дверям. Вот звук шагов становился все ближе и ближе, в дверном проеме выросла тень, и средний брат, посланный старшим на проверку, появился внутри подъезда.

Тим вжался в стену, стараясь не смотреть брату в глаза, и приготовился к очередной взбучке. Тот выглянул на улицу, откуда доносились подавленные взвизгивания, потом осмотрел весь подъезд, повернулся к младшему, неожиданно прислонил указательный палец к губам и произнес тихое «тс-с-с», затем еще раз огляделся и вышел на улицу.

Оставалось лишь гадать, что это было.

От страха Тим едва не лишился сознания. Он закрыл лицо трясущимися руками и несколько раз глубоко вдохнул. Его не побьют сегодня.

Некоторое время он вжимался в стену, собирая рукавом слезы облегчения. Мысли голодными демонами лезли в голову, показывая кошмарные и мерзкие картинки того, что братья могли сделать с ним, и какая участь ждала ту девушку.

С улицы донеслись новые голоса, и Тим прекратил всхлипывать. Он осторожно выглянул и сразу же забрался назад в темноту. Одного взгляда достаточно, чтобы узнать фигуры. Их образ он запомнил. Не так давно двое из этих троих «Волков» (как позже он выяснил) подошли к нему на улице и предложили вступить в их команду под предлогом взаимовыгодного сотрудничества. Тогда он был готов проклясть свою доверчивость. Мужчины завели его в тупик, где их ожидали еще двое, и, зажав в угол, нацелили на него пистолеты. Тим смотрел на черные дула взглядом затравленного волка, а в его душе за короткие мгновения пронеслись все стадии принятия.

А вот дальше случилось что-то сверхъестественное.

Не ясно, откуда прилетела круглая крышка от мусорного бака, но она весьма удачно врезалась в шею одного из бандитов. Следом за ней опрокинулся и сам мусорный бак на голову другому. Вместо того, чтобы бежать, Тим изумленно пялился на происходящее как на спектакль. Все-таки не каждый день тебя спасает упавший чуть ли не с неба мусорный бак. Спустя пару секунд с крыши невысокой постройки донеслось приказное «Беги!», и не подчиниться было невозможно – перепуганный Тим очнулся и кинулся прочь. За спиной услышал перестрелку и громкую ругань бандитов.

И вот эти же «Волки» снова его разыскали.

Они прошли мимо.

Не считая нужным задерживаться здесь дольше, Тим осторожно шмыгнул вдоль стены и свернул за угол, быстрым шагом удаляясь от опасного места.

Дом Рики находился за поворотом, и дорога до него оставалась напрямик через детскую площадку. И как назло с противоположной стороны из-за угла вышли те трое бандитов из «Волков». В надежде не попасться, Тим нырнул в тень и, обнаружив за кустом дыру в фундаменте дома, пролез туда. Аккуратно ступив на трубу, проходившую вдоль стены, он замер.

– Что? Здесь? – раздался голос снаружи. – С чего ты взял, что это он?

– Не сомневаюсь, что он тут и был. Нас увидел небось и уже успел удрать, – произнес второй.

– Слышь, тебе точно не показалось? Почему мы вдвоем никого не увидели, а ты увидел? – возмущенно возопил третий.

– Может, потому что меня одного интересует задание и своя шкура, а не кто какие грибы вчера ел? – фыркнул второй. – Ладно, пошли. Идиоты. Может, и правда уже убежал.

Шаги троих человек удалились и пропали за поворотом. Посидев в укрытии еще немного, бродяга опасливо выглянул из дыры и присмотрелся. В голубом сиянии ночи не было никаких людей. Лунный свет заливал детскую площадку и стену дома Рики белым светом. Жаль, не то было время, чтобы наслаждаться красотой ночных пейзажей.

Слишком поздно Тим подумал, что уводить девочку из дома среди ночи – не самая лучшая идея. А если они наткнутся на братьев или на этих же бандитов? Или, может, стоит спрятаться в комнате Рики до наступления утра, а с восходом солнца выскользнуть и убежать? Это уже выглядело как более безопасный план.

Тим подбирался к окну, размышляя о разумности своих действий. Его жизнь под угрозой – в этом не было сомнений. Теперь он собирался подвергнуть опасности ребенка. Его настигло дежавю. Словно когда-то с ним уже бывало нечто похожее, но ни одного образного воспоминания об этом не возникало. Только фразы, обрывки фраз…

«”С этого дня я за тебя в ответе, – неожиданно подумал Тим, но мысль эта вспыхнула далеким воспоминанием, как искра во мраке, и он дотронулся рукой головы, будто она вызвала у него физическую боль. – Будь сильным. Не падай духом где попало”».

Усилием воли он разогнал навязчивые мысли. Отыскав окно, которое указывала девочка, Тим взобрался на цокольный карниз и заглянул внутрь. Пахнуло алкоголем, что было неудивительно, раз уж отец – пьяница со стажем.

– Рика, ты тут? – позвал он.

Никто не ответил. Вероятно, малышка крепко спала. Подтянувшись на подоконнике, Тим забрался в комнату, и тут же его охватило чувство тревоги. Что-то явно не так, но пока он не мог понять, что именно.

Запах. Странный, сладковатый, нехороший запах.

Тим увидел маленькую кроватку. Лист бумаги, приколотый над ней булавкой. Светлое белье было заляпано чем-то темным, а небольшая тумбочка лежала рядом со сломанной ножкой. Отчасти догадываясь, что тут могло произойти, Тим медленно повернул голову в надежде не увидеть ничего ужасного.

В комнату влетел легкий порыв ветра, качнул на стене лист бумаги с напечатанной на ней картиной Мунка «Крик». По подушке с короткими остановками пробежали два больших таракана.

Почти у самых ног Тима обнаружилась небольшая коробочка. Он поднял ее и прочел надпись: «Любимому братику».

Глаза наконец привыкли к темноте. Лишь тогда он суетливо осмотрелся. В паре шагов от него лежал ковер, и его угол что-то прикрывал. Из-под ковра торчали две маленькие ножки и рука.

Аккуратно, словно стараясь не спугнуть, Тим на цыпочках подкрался к ковру и откинул угол. Он увидел закрытые глаза, растрепанную косу с торчащими из нее осколками, порванный задравшийся сарафанчик.

И всюду этот тошнотворный сладкий запах…

Тараканы черной стайкой разбежались от ковра по старому истертому ламинату. По комнате с низким жужжанием пролетела муха.

Постепенно выползая из своих фантазий о будущем, Тим почувствовал болезненные позывы где-то в груди. Словно что-то умерло, и теперь образовалась пустота. Держась за стену, пытаясь унять дрожь в коленях, он старался не свалиться в обморок. Его одолело сильное головокружение, осознание прояснялось в темноте ужасающей картиной. Кавардак, разбитая бутылка, белая, почти мраморная кожа, неподвижное тело.

Еще днем Тим думал, что у него есть пусть не родная, но сестра.

Нет у него сестры.

Все вокруг говорило о беспощадном бытовом убийстве. Судя по всему, точно так же пьяница-отец поступил и с матерью малышки.

Тим с трудом всмотрелся в лицо подруги. Она все еще была как живая, и он надеялся, что через мгновение девочка посмотрит на него и улыбнется, а все остальное… все это – просто глупый розыгрыш. На крайний случай он попросит помощи. Кажется, девочка все-таки дышала, и палец руки шевельнулся, и веки дрогнули…

– Рика? – дрожащим голосом позвал Тим, теребя пальцами коробочку.

В раскрытом окне просвистел ветер.

Черная комната отозвалась гробовой тишиной.

Тима била мелкая дрожь. Он обхватил голову руками и прижался спиной к стене, затем прикрыл трясущимися ладонями рот и нос. Колючее и вертлявое отрицание меркло в черных лапах отчаянья. Напрасно на что-то надеяться.

В глубине души зарождался и стремительно надувался страх. Девочка мертва. Смерть господствует в этой квартире. Необратимость событий и понимание, что это не глупый сон, хлынули волной, ударили по голове, выбили дух. Захотелось выключить способность чувствовать и спокойно пойти прочь, отбросив мысли прочь. Только вот нельзя. Единственный проводник в реальный мир, зацепка за жизнь в виде этой маленькой девочки, бесследно исчез.

– А, это ты приперся, – прозвучал зычный голос сверху. – Эта малолетняя проститутка свое получила!

Подняв глаза, Тим увидел мужчину с бутылкой водки, стоявшего в дверном проеме. От него несло перегаром настолько, что запах занимал собой всю комнату. Но бродяга не обратил на это внимания. Заставив себя встать и резко утереть рукавом слезы, он взглянул убийце в глаза, всей душой желая выдернуть из него только одно: зачем?

– Она пищала, что ты ее спасешь и увезешь на каком-то паруснике, – убийца скалился нижними зубами. – Что за скоты сюда вломились? Утащили, твари, мою жену. Ты с ними, а?

Тим не понял ни слова. Вначале он не испытал ничего, кроме своей личной боли, кроме страха перед лицом чужой смерти. И причина смерти шаталась в дверном проеме, поблескивая нездоровыми глазами. Из темных глубин души вырвался клубок густой ненависти. Нарастающий, увеличивающийся, больше, больше и больше.

Голос пьяницы сработал как игла, лопнувшая воздушный шар.

На краткий миг померещилось, что человек перед ним состоит из каких-то разноцветных пятен, и внезапно все они вспыхнули ярко-оранжевым светом. Это было видение всего лишь на один миг, однако Тим точно понял, что увидел чувства и завладел ими.

Показалось, этот оранжевый свет заполонил все помещение. Не осталось ни малейшего черного пятна – только всплеск озарил пространство тревожно-ярким, визжащим цветом. Как тогда – в переулке. В одно мгновение с этой вспышкой Тим услышал шум, похожий на ужасающий вой многих голосов. Ветер снова ворвался в комнату, сбил со стены лист с «Криком». Тиму чудилось, будто мир вокруг сжимался, искажался и пылал, как на этой картине. Ему мерещился крик, собственный крик, звенящий в ушах. Пронзительный, застрявший на одной высокой ноте, словно истошный визг.

Реакция не заставила себя ждать. Алкоголик выпучил маслянистые глаза, разинул рот, схватился за уши и по-свинячьи заорал. Бутылка с глухим стуком упала на пол, разливая содержимое.

– А-а-а! Убиваю-ю-ют! – вопил пьяница и грохнулся назад, не отрывая взгляда от Тима. – Чудовище!

– Что происходит? – долетел смутно знакомый голос, и Тим понял – это бандиты по его душу.

– Убейте его, убейте! – Алкаш перешел на поросячий визг, обхватив руками голову и глядя так, словно перед ним стоял сам дьявол во плоти.

Пытаясь совладать с собой, Тим резко рванулся в сторону. Глянув в окно, он прервал страдания убийцы, отчего у того началась одышка после пережитых эмоций. У подоконника показалось шевеление, и вскоре появилась бритая квадратная голова бандита.

– Вижу его! Попался гаденыш, хе-хе! Сказал же вам, что видел, а вы… Хватай!

Его компаньоны огрызнулись в ответ.

Тим, мгновение помешкав, решил не слушать их перебранку. Не впервой ему было от кого-то спасаться. Он подорвался с места, когда бандит уже почти влез в комнату, перемахнул через развалившегося на полу алкоголика и, забежав в другую комнату, выскочил в открытое окно. Прочь из этого сумасшедшего дома!

Ноги неприятно врезались в землю, отчего беглец ахнул, но встал и побежал прямиком через двор, потом на улицу. Началась погоня. Из-за спины раздавались крики и топот ног, поэтому приходилось петлять, резко меняя направление.

Долго бежать не вышло: силы стремительно покидали измученное тельце. Легкие словно отказывались принимать воздух, а головокружение вновь вывело беглеца из строя. Тим наскоро осмотрелся и, заметив ближайшее укрытие, бросился туда, спотыкаясь и падая. Пару раз глубоко вдохнув, он зажал рот трясущейся рукой, дабы не издать ни звука. Укрытие было похоже на шалаш из плотной ткани, сломанной двери и частей какого-то предмета мебели. Обычное сооружение таких же босяков, не нашедших места в ночлежке. Не самое лучшее убежище, но оно, увы, оказалось единственным. Повезет – не найдут.

Минутой позже зазвучали тяжелые шаги бандитов. Их бег замедлился, и через дыру в двери Тим увидел, как трое преследователей остановились, осматривая улицу. Очень не к месту он вообразил себя слабым оленем, за которым гналась стая волков. Прильнув к стенке укрытия, он присмотрелся к своим преследователям.

У одного была борода без усов и вязаная шапочка, у второго ни волос, ни даже бровей, а третий оказался таким патлатым блондином, что хоть на шерсть его стриги, как овцу. Все были одеты в джинсы и черные куртки из того же материала, кроме последнего. Тот облачился в черный плащ. На правом плече – черная волчья повязка патрульных.

Мужчины постояли немного, осмотрели окрестность. Один из них, который в плаще, начал причитать, что мальчишку следовало хватать сразу, как только он впервые его заметил на улице. Остальные цыкнули на него, и бандит в шапочке приказал искать «поганца». Тогда троица разделилась, и один трусцой побежал вдоль по улице, второй почесал лысый затылок и спросил у бородача:

– А что, если я его не узнаю?

– Ты его видел? Глаза его. В комнате той. Сияние такое, оранжевое. Этого точно узнаем! – ответил патлатый, и его товарищ в шапочке утвердительно кивнул.

«Мои глаза сияли?! Тогда все понятно! И не понятно. Но ясно, почему тот алкаш назвал меня чудовищем», – подумал Тим.

– Эй, кто там! – выкрик патлатого заставил его вздрогнуть и резко отклониться назад. – А ну стой! Держи его!

И все втроем рванули вниз по улице. Тим осторожно выглянул из укрытия. Никого. Самое время бежать отсюда и желательно в противоположную сторону.

Обхитрили.

Только он покинул убежище, как бандиты моментально выскочили из-за поворота и рванулись с места за своей «добычей». И снова быстрый бег в неизвестном направлении. Тим понимал, что долго он так не сможет. А силы преследователей казались неиссякаемыми. Сколько еще они собирались его гнать? До падения замертво?

Впереди замаячили ветхие бараки, а за ними – внутренняя стена с выходом в брошенные замшелые гаражи. Отчаянно сбивая след, Тим петлял, сворачивая за каждый второй угол. Но силы оставляли его, а преследователи постепенно окружали свою цель со всех сторон. Казалось, еще несколько минут, и он начнет терять сознание. Организм не успел до конца оправиться от повреждений, полученных за последние дни. Поразительно, что ноги все еще несли его.

И тут дорога завела Тима в тупик. Гаражи плотным рядом примыкали к невысокому зданию из белого кирпича. Словно весь мир сегодня обернулся врагом: ветер, люди, и даже луна со звездами! Остановившись перед зданием в тупике, изможденный Тим, задыхаясь, сначала суетливо и бесцельно провел ладонями по стене, затем повернулся к ней спиной и посмотрел на приближающихся бандитов. Ожидал скорого конца? Вот, пожалуйста! А преследователи замедлили бег, подступили достаточно близко, чтобы схватить свою жертву. И чуда, как в тот раз, не будет.

Вдруг сверху послышался характерный щелчок, и все трое замерли, задрав головы. Тим тоже взглянул на источник звука.

На крыше стоял человек в солнцезащитных очках, одетый в белую куртку и непонятного цвета брюки – то ли серые, то ли голубые. Лицо его было видно плохо – остриженные до подбородка волосы скрывали большую часть. Одна нога согнута в колене и поставлена на край крыши. Левой рукой он опирался на эту ногу, другой – держал пистолет, нацеленный на «Волков».

Тим дернулся, чувствуя нарастающую слабость в ногах. Сколько он уже видел таких незнакомцев в очках, хотя солнца почти не было! А теперь и вовсе ночь. Что происходит? Прижимаясь спиной к холодным кирпичам, бродяга успевал только глотать воздух и стараться держать в поле зрения всех этих людей.

Бородатый в шапочке, такой же растерянный, как и его компаньоны, тем временем указал пальцем на свою жертву и заговорил:

– Этот преступник нарушил…

– Он мой, – очень низким и холодным голосом прервал его незнакомец в белом. – Хотите жить – катитесь к черту. Не хотите… Ваш выбор.

– У меня тоже пушка есть, – усмехнулся патлатый, вытаскивая из-за пояса оружие. – Будем меряться, кто тут самый крутой? Мы ловчее, нас – команда. А ты один.

Человек на крыше остался неподвижен. Он лишь почти беззвучно выстрелил один раз. Тот, что в плаще, покачнулся и схватился за шею. Кажется, хотел что-то сказать, но с его губ сорвалось невнятное ругательство, после чего он мешком свалился на землю. Остальные двое, видимо, оказались умнее. Они попятились и мгновенно дали деру. Тим перестал что-либо понимать. Он снова поднял глаза наверх, но не увидел там никого.

Однозначно, стало твориться что-то невообразимо странное, и даже гибким ум не успевал реагировать.

– Иди за мной, – неизвестно как возникнув рядом, человек в белом сделал жест следовать за ним.

Тим заковылял, в страхе прижимая к груди руки с коробочкой, которую он чудом не выронил по дороге.

Завернув за ближайший поворот, незнакомец завел Тима в один из гаражей – пыльный и пустой. Не похоже, что тут кто-то хотя бы иногда бывал. Из дыры в крыше падал лунный свет и освещал одинокий пыльный ящик. Незнакомец кивнул на него, приказав сесть. Растерянный и перепуганный Тим повиновался и взглянул на своего спасителя, не зная, чего ожидать. От человека не веяло ничем. Его тут словно не было. И это пугало сильнее, нежели когда есть хоть какое-то ощущение.

Незнакомец выхватил из-за пояса рацию.

– Двое бегут по прямой обратно в город. Займись, как я говорил, – сказал он.

Прибор отозвался каким-то сдавленным шуршанием.

– Я не пойму, тебе особое приглашение нужно, Ричи? Быстро, – каменным, лишенным какой-либо интонации голосом произнес человек. – Сделай и иди, куда там тебе надо.

Рация вякнула что-то в ответ, и незнакомец убрал ее обратно за пояс.

– Ты кто? – осторожно поинтересовался Тим.

– Тот, кто вытащил тебя из беды, в которую ты угодил, – ответил человек. А потом к нему повернулось непроницаемое и препротивное лицо. Казалось, что презрение глубоко засело в носогубных складках, и этот таинственный незнакомец всю жизнь ходит с такой гримасой, отпугивая окружающих. Тим отметил лишь одно: благодаря очкам он мог рассматривать черты лица.

– Насобирал ты себе… друзей, – меланхолично продолжил неизвестный, делая что-то со своим оружием. – Слухи по Трущобам быстро разлетаются, поэтому не удивляйся, что теперь, куда бы ты ни пошел, тебя будут хотеть убить.

– Почему тогда ты меня спас? – не понял Тим, задав свой вопрос с полным безразличием. – Дал бы им меня прикончить, всем бы лучше стало.

– Не люблю вонючих бандитов – такой ответ пойдет?

– Вонючих?

– Все это гнилое место насквозь провоняло… паленой собачьей шкурой, – незнакомец поправил волосы.

– Но зачем… зачем ты убил того человека?

– Это быстрый транквилизатор. Через пару часов придет в себя.

– А поч…

– Слишком много вопросов! – Все так же спокойно незнакомец сказал, наморщив нос. – Бывай, пацан.

Он одернул рукав куртки и направился из гаража.

– Подожди! Что мне теперь делать?

– Думать. Если ты так уж хочешь выжить и понять, зачем выживать, сам нас найдешь. Я – Мэл. Можешь попробовать позвать, когда решишься к нам прийти. Вдруг тебе повезет, и я снова окажусь рядом?

И с этими словами он шагнул на улицу и буквально испарился в воздухе.

Оставшись один, Тим поглядел на коробочку в руке. Ошеломление прошло, и он вскоре осознал все, что с ним только что случилось. Несколько раз смерть подкрадывалась и даже бросалась из-за угла, и все же обошла его стороной, забрав с собой Рику.

Болезненная потеря, какие-то незнакомцы, «Волки»… Голова решила, что острых впечатлений на сегодня хватит, и Тим свалился без чувств.

«Видели волка и псину плешивую, что утверждала, что волк – это псина, а псина тем временем

в волка рядилась.

И видели волка с личиной собаки,

и псов он до уровня волка подтягивал»

– городская легенда

ГЛАВА 3

ВОЖАК

«Взлетевший слишком высоко…

Тим провел в гараже всю ночь, находясь на грани сна и яви. Хотелось выть, но на усталом лице не отразилось никаких эмоций, словно оно утратило способность что-либо выражать.

Где-то вдалеке стрекотали сверчки. В рассветных сумерках запела птица, и пение ее померещилось смехом Рики. Слабый ветер потревожил макушки деревьев над крышами гаражей.

Тим понял, что подошло время уходить из этого убежища, с горестным стоном выдохнул и бросил взгляд на выход. Кругом стояла тишина, и ничто не указывало на чье-то присутствие поблизости.

Небо постепенно серело. Из-за крыш гаражей уже показались первые признаки поднимающегося солнца – яркая кромка тонких редких облаков, а большая круглая луна побледнела.

Тим устало поднялся с ящика и случайно обронил коробочку. Наклонившись за ней и взяв в руки, он еще раз прочитал надпись, а затем открыл. Внутри нашлась небольшая подвеска на черной веревочке с плоской металлической фигуркой в виде мотылька золотистого цвета на круглой пластине. Рядом лежал тетрадный кусок бумаги с надписью печатными буквами: «Эти бабочки по ночам летят на свет. Как ты. И глаза у тебя тоже блестят оранжевым, как эта бабочка. Пусть она тебя оберегает!»

Тим с задумчивой тоской поглаживал большим пальцем подвеску, а она сверкала в первом лучике солнца, проникшем в ржавую гаражную коробку. Это было не настоящее золото, а просто выкрашенный под него дешевый металл. Но сейчас этот маленький мотылек выглядел невероятно прекрасным в своей простоте и виделся Тиму дороже любой драгоценности, поскольку был единственным предметом, который связывал его с маленькой подругой, прекратившей существовать по жестокой воле судьбы. Помимо всего, казалось, что именно в этой подвеске заложен какой-то глубокий, непостижимый смысл. В сердце что-то заныло и болезненно потянуло, но плакать было нечем. Словно все слезы на ближайшую жизнь закончились.

Надев подвеску на шею, Тим вышел из гаража и побрел в сторону города, сунув руки в карманы и пиная камушек. Мысли текли в голове потоком, уносили его все дальше и дальше от действительности – куда-то в темноту.

Неприятный зуд на шее заставлял его то и дело расчесывать кожу. Под ногтями скопилась кровь. Тим поморщился.

Ему хотелось поговорить. Поговорить с кем-нибудь, кто его выслушает, поймет, услышит, скажет нужные слова. Поможет почувствовать себя живым.

От мыслей отвлекли отдаленные обрывистые голоса. Кто-то сновал между гаражами.

– Вон он! Держи тварь! – закричал кто-то.

«Вот оно. Я – тварь», – обреченно усмехнулся Тим.

Природное желание спасать свою жизнь, однако ж, не дремало и вернуло его в реальный мир. Тим не раз думал о том, что порой его поведение противоречило желаниям, но ничего не мог с собой поделать, ведь страх велел ему уносить ноги. Вероятно, какая-то его часть все еще хотела жить. Он дернулся сначала влево, потом вправо. Куда бежать? Обратно в город? Или к граничной стене за лесом?

Выбрав первый вариант, рванул в сторону города – там он затеряется среди людей и залезет в какую-нибудь дыру. Пару раз он останавливался, прислушивался и присматривался. Пока удача сопутствовала ему. Тим небольшими перебежками перемещался от одного места к другому, на каждом этапе оглядывая все вокруг и обращая внимание на любые подозрительные звуки. Преследователи постоянно перекрикивались неподалеку, но отыскать свою жертву у них не получалось.

Дорога до города заняла полчаса: прячась и меняя укрытие, Тим достиг стены и поскорее шмыгнул в проход на знакомую улицу, но и здесь безопасности не почувствовал.

Ему казалось, что горожане посматривают на него с повышенным вниманием. События минувшей ночи встревожили немало местных жителей. Сомнений нет: «Волки» пошли на беглеца войной и объявили его в розыск. Каждый второй прохожий с подозрением смотрел на него, провожая взглядом сощуренных глаз, либо шарахаясь в сторону. Взгляды то мерзко липли к нему, то кололи в спину. Тима окатило волной страха, близкого к панике, а к нему примешивались недовольство, отчаяние и прочие неприятные чувства. Он мельком допустил мысль о том, что это не его ощущения, но все-таки поддался им поначалу и засуетился, но вскоре вернул себе самообладание. Медленно, держа себя усилием воли, Тим пошел мимо людей, стараясь не глядеть на их лица.

«…не удивляйся, что теперь, куда бы ты ни пошел, тебя будут хотеть убить», – пронеслись в голове слова Мэла.

Словно в подтверждение этим словам кто-то из прохожих остановился, долго и оценивающе вглядывался в бездомного юношу и указал на него пальцем.

– Это же тот самый мальчишка, которого искали те люди! – громко крикнул он.

– Где? – донеслось издалека.

На углу дома замаячили четыре фигуры. Впереди всех спешил какой-то тип в сером. Одежда их говорила о принадлежности к «Волкам», хотя патрульных повязок на плече не было. С другой стороны улицы торопливо приближалась такая же группа в черном.

Тим решил не ждать и поспешил подальше от этой улицы. Он побежал налево, в переулок.

За спиной бахнули выстрелы. Послышался свист пуль. Они рикошетом отлетали от гладких стен, и Тим пригнулся, надеясь не пострадать. Левую голень сильно обожгло, но беглец не придал этому значения и лишь споткнулся на бегу, а перевозбужденный ум сосредоточился на спасении. Кто-то крикнул: «Не стрелять!» Перепуганные люди суетились, причитали и охали. Тиму хотелось поскорее свернуть с поля зрения уличных зевак, и он изо всех сил ускорился. За углом двое пьяниц распивали водку и бубнили о своих проблемах. Оба вытаращили красные глаза на бегущего юношу, когда тот натолкнулся на них и, случайно выбив из рук одного стакан, помчался дальше, припадая на одну ногу и стирая рукавом водку с лица.

Единственное всегдашнее решение, казавшееся Тиму верным, – петлять, сбивать свой след. Он решил это само собой, надолго не задумываясь. Но погоня не отставала. Его будто намеренно загоняли в ловушку – за поворотом капкан захлопнется.

«Спасите! Спасите!» – Кровь стучала в висках.

Боль в ноге стала ощутимей. Тим вначале захромал, испуганно оглянулся, налетел в повороте на угол дома и свалился на одно колено, схватился руками за голень и поглядел на испачканную ладонь. Горячая кровь растекалась неприятным липким пятном по джинсам.

Эхо голосов в переулке и приближающийся топот ног неумолимо его настигали. Тим в панике завертел головой, понимая, что ему уже не убежать. Он выдохся, его одолело головокружение. В последние мгновения перед тем, как человеку становится безразлично будущее, он хотел позвать на помощь и не успел.

Кто-то резко дернул его за шиворот, проволок несколько шагов и затащил в проем между домами, где росло небольшое лысое деревце.

– Сиди и не двигайся, – приказал Мэл, набросив на своего подопечного какую-то серую мешковину.

Мимо пронесся топот множества ног. Никто почему-то не остановился, никто ничего не спросил. Как только все затихло, с Тима сняли мешковину и позволили отдышаться.

Его трясло как от лютого холода, руки не слушались и нервно подрагивали, а остаточное чувство близкой смерти все еще изнуряло его ум. Само присутствие этого Мэла вовсе не спасало ситуацию – вроде человек, а по ощущениям будто бы столб.

– Ногу промой, обеззаразь и перетяни, – сухо произнес Мэл.

И перед Тимом оказалась бутылка воды, какой-то пузырек и моток бинта.

Осторожно задрав штанину, Тим промыл рану, стараясь ровно дышать и не грохнуться в обморок от боли и вида крови. Пуля не вошла в кожу, а лишь зацепила, разодрав ткань и оставив неглубокий порез. Стоило бы радоваться, да только по ощущениям ногу будто подпилили. Тим горестно подумал, что в книгах врут, изображая людей, бегущих в бой с пробитыми руками и ногами. Либо с ним что-то не так, и у него очень яркие болевые ощущения.

Мэл тем временем снял очки и, потирая переносицу, посмотрел куда-то вдаль. Искоса взглянув на него, Тим заметил азиатский разрез глаз и только сейчас обратил внимание на широкие скулы и смуглую кожу, что намекало на китайское происхождение этого загадочного человека.

Полив ногу вонючей щиплющей жидкостью и кое-как обвязав ее, Тим тяжело поднялся, демонстрируя свою готовность отправиться, куда скажут. На улице все стихло, представилась хорошая возможность пересечь ее без свидетелей.

– Идем, – приказал Мэл.

Они перешли дорогу и отправились закоулками в сторону окраины. Тим молча ковылял следом, глядя в спину ведущему, терзался приступами страха и время от времени почесывал шею. Голова сама рождала неутешительные сценарии. И на кой его спасли? Кому он, бездомный, вдруг понадобился? Мысли путались, наскакивали одна на другую, и совсем не ясно, какой из них стоит придерживаться. Не сейчас уничтожат, так завтра. Или не уничтожат, но явно не предложат ничего хорошего. А какая разница?

Наступив раненой ногой в яму, Тим свалился на колени и уперся взглядом в свои дрожащие руки. Внутри заныло сильное желание оказаться в укромном месте, где выслушают и скажут, что все будет в порядке, или хотя бы подадут надежду.

Мэл остановился.

– Ты либо идешь за мной, либо остаешься здесь, – беспристрастно сказал он, не оборачиваясь. – Глядишь, тебя отыщут «Волки» и точно по головке гладить не станут. Вставай и кончай этот театр преувеличений. Не так уж и серьезно тебя ранили. – И от этих слов отчего-то пробежала неприятная дрожь по спине.

Пришлось в очередной раз признать безвыходность своего положения. Куда бы ни пошел – все одно теперь. И все-таки вопрос его мучил и рвался наружу.

– Куда ты меня ведешь? – обреченно спросил Тим, поднимаясь.

– Ты жить хочешь? – меланхолично ответил вопросом на вопрос Мэл.

– Да, только…

– Тогда заткнись и иди.

И Тим заткнулся и пошел, не имея других вариантов.

Путь показался вечностью. Дорога стала подниматься вверх. Вереница ступенек заставляла ненавидеть мир и вызывала непреодолимое желание упасть и разрыдаться. Но таинственный Мэл будто обладал глазом на затылке. Его непреклонность и молчание наводили трепет. Тим плелся следом, окончательно для себя решив: выбора нет.

На холме за плешивой рощей появилось трехэтажное кирпичное здание, обнесенное невысоким черным забором-решеткой. Территория, судя по длине этого забора, была внушительных размеров – почти усадьба. По мере приближения открывались новые детали этого места. За решетчатыми воротами виднелся небольшой ухоженный садик, огороженный плетнем от круговой дорожки для бега. Рядом с дорожкой расположилась тренировочная площадка, облицованная металлическими щитами с трех сторон. Судя по мишеням и перегородкам, здесь тренировали навык стрельбы из прикрытия.

Тим окинул взглядом здание П-образной формы. Левое крыло, дальнее со стороны города и наполовину разрушенное, очерчивалось на фоне неба рваным краснокирпичным краем. Возле стены мужчина, одетый в черное, безмятежно подметал дорожку огромной метлой. Подняв голову, он спокойно посмотрел на Мэла и Тима и равнодушно продолжил заниматься своим делом.

На первом этаже темнели огромные панорамные окна, и сквозь них смутно проявлялась светло-зеленая стена, зеркало и какие-то решетки. Вход в здание обозначался большим крыльцом и двойными дверями. Тим догадался, что когда-то это была школа.

В нескольких шагах от крыльца зачем-то стояла облезлая старая машина, возле нее в кучу свалены ящики, рядом был сундук и три автомобильные шины. На одной из шин развалилась, жмурясь, толстая рыжая кошка.

Мэл завел Тима внутрь. Увиденные им с улицы решетки отделяли коридор от гардеробной. В коридоре витал запах чего-то жареного и сладковатого, и от аромата заурчал живот.

Тим ковылял вслед за Мэлом, прижав к себе руки и хмуро бросая косые взгляды по сторонам. Он отметил, что помещение не лишено уюта. Обитатели его однозначно держали дом в чистоте и порядке, но было пустовато, словно здесь никто не обитал на постоянной основе. Облезлые зеленоватые стены подкрашены или завешены картинками, темная потертая плитка на полу вымыта и подметена, а в углу у лестницы на высоком табурете одиноко маячила огромная глиняная ваза с сухими цветами – таково украшение интерьера.

В конце коридора ждали распахнутые двери, в проеме виднелась лестница. По ней пришлось подниматься на второй этаж. Молчаливый провожатый быстрыми шагами взлетел наверх и, прислонившись плечом к стене, ждал, когда Тим доползет до него.

«Мучитель», – с жгучей ненавистью подумал бродяга, тяжело поднимаясь по ступенькам и глядя на непроницаемого Мэла. Как можно заставлять человека с раненой ногой преодолевать такой путь самостоятельно? Издевательство и садизм!

Они прошли еще несколько шагов, пока Мэл не остановился у белой двери с какой-то табличкой.

– Как самочувствие? – Вопрос был искренний, но Тим счел это наигранностью и формальностью.

– Отлично, – съязвил он в ответ, не поднимая глаз.

Все, чего ему хотелось – чтоб от него отстали наконец.

– Верю, раз есть силы хамить. Входи и садись. С тобой наш вожак поговорит.

Тим оказался совершенно один в полумраке просторной комнаты с большим столом. Перед ним грустил малюсенький табурет на коротеньких ножках. Напротив табурета возвышалось огромное черное руководительское кресло и справа от него – небольшой стул и столик. Вся мебельная композиция занимала только четверть комнаты. Позади кресла на стене висел небольшой плакат с крылатым человеком на фоне солнца. За табуретом располагался еще один стол – длинный, а вокруг него – десяток повернутых в разные стороны стульев. У стен рядами стояли стеллажи с какими-то бумагами, шкафы. Окна были занавешены плотной шторой.

Тиму, как человеку, принимавшему себя за центр вселенной, все это едва ли доставляло удовольствие.

«Вожак… Что еще за должность такая? Тоже мне… Нашлись, видите ли, важные какие. Вожак… Пф!» – Он угрюмо пялился на кресло, пытаясь вообразить седого джентльмена с суровым видом, квадратным лицом, широкими руками и авторитетным пузиком. Сейчас войдет, ударит кулаком по этому самому столу, откинется и назад, замрет в кресле, потом выпятит губы и будет выносить вердикт, оглядывая своего подсудного сощуренными в упреке глазами. Таким бродяге частенько представлялся глава Трущоб – Вольфганг. Лидера «Волков» ему не доводилось ни встречать, ни видеть на изображениях, так что и понятия о его внешности он не имел, поэтому составил портрет по многочисленным слухам.

Тим высокомерно фыркнул выдуманному шаржу и выругался себе под нос. Могли бы уж сразу на колени поставить, чем сажать на коротконогую табуретку. Унизительно.

Секунды казались вечностью, заставляя ненавидеть табурет, кресло, саму комнату. Время тянулось, как резина. Она либо порвется, либо хлопнется обратно и больно ударит по рукам.

Взгляд невольно направился к лампочке под потолком. Возле лампочки кружилась мошка. Память любезно преподнесла образы из древнего мифа об Икаре – взлетел в солнечную высь, опалил крылья о горячие лучи и рухнул в море. Тим мотнул головой, будто перед носом летало насекомое, но образ прочно закрепился в мозгу и пропадать не желал. К чему бы это – оставалось лишь гадать. Видать, плакат навеял.

«И упасть, опаленным звездой по имени Солнце»3, – пронеслась в мыслях строчка из какой-то древней песни и смешалась с образом из мифа.

Тима не покидало ощущение, что он оказался в тронном зале. Более того – в тронном зале «Волков». Должность «вожак» отлично подходила предводителю волчьей стаи. Еще немного, и сейчас сюда войдет этот высокородный человек из воображения, который произнесет свой приговор несчастному бесполезному крестьянину. Вон, в коридоре уже послышались шаги…

«Взлетевший слишком высоко… сгорает в свете солнца»

В помещение вошел мужчина на вид лет двадцати восьми или тридцати. В руке он держал сигарету. Несмотря на невысокий рост и телосложение, далекое от мощного, все равно выглядел внушительно, пусть и не пугающе, и не грозно. В его уверенных движениях сквозила несокрушимая властность, весь он притом казался непринужденным и раскованным.

В отличие от того же Мэла, он не носил очки. Мельком Тим заметил глаза интересного светло-голубого цвета. А главное – взгляд. Серьезный и живой, и ни злобы, ни упрека, ни презрения или хитрости в нем не было, но горела некая дерзость в положительном смысле. Это был взгляд, полный сурового величия и глубокой мысли. Лицо его вовсе не квадратное, как представлялось, а с острым, но не узким гладко выбритым подбородком, и совсем не блистало красотой, но отчего-то выглядело приятно, доверительно. Выбрита была и голова, причем волосы он, видимо, убрал совсем недавно, а выше правого виска оказалась небольшая черная татуировка в виде четырехконечной звезды, и кожа вокруг неё, судя по всему, была повреждена когда-то давно.

«Это еще что за звезда пленительного счастья?» – скептически подумал Тим, в то же время во все глаза рассматривая этого человека.

Вошедший улыбался, пусть это трудно было назвать улыбкой в известном смысле. В ней виделось нечто живое и первородное, как торжествующий оскал дикого зверя.

Он и вправду походил на вожака. Во всей его внешности чувствовалось что-то вольное, матерое и волчье, и статус угадывался сразу. Если здесь логово «Волков», то этот тип походил на главу стаи как никто. Войдя, он мгновенно заполнил собой всю комнату, не делая при этом ничего особенного. По ощущениям его просто стало много.

Тиму почудилось, что он уже где-то видел этого человека, причем неоднократно. Мгновенно в нем вспыхнула резкая и необъяснимая неприязнь к нему, к солнечному величию, которое излучал вожак.

Сразу за ним проследовал худой и подтянутый человек с военной выправкой, одетый в светлую толстовку. Под мышкой нес планшет для бумаги. За ухом у вошедшего покоилась шариковая ручка, а в свободной руке была чашка с горячим напитком. Второй вошедший повернул лицо к Тиму. За солнцезащитными очками – наверное, они были местным отличительным атрибутом – глаз тоже не видать, что давало возможность беспрепятственно изучать черты лица. Губы его выглядели так, словно он с самого детства их поджимал и добился абсолютно ровной тонкой полоски. Короткие блондинистые волосы стояли торчком, будто их обладателя ударило током или он забыл причесаться.

«Какая церемония! А где фанфары?» – подумал Тим, хмуро поглядывая на всех исподлобья и морща нос от запаха сигаретного дыма.

Но его высокомерное настроение переменилось, когда он вновь уперся взглядом в Мэла. Он буквально сверлил его взглядом из-за темных очков, и Тим был готов поклясться, что тот каким-то магическим образом читал его мысли. Съежившись и согнувшись как от удара, он сам себе показался ничтожно крошечным на своей маленькой табуретке, и даже подумалось, что на ней-то ему и место.

Поправив темно-красную рубашку, безволосый вожак сел в кресло. В свете лампочки сверкнула металлическая подвеска в форме восьмиконечной звезды-солнца. Второй молодой человек пристроился на стул рядом, положив перед собой планшет с бумагой. Мэл прислонился спиной к дверному косяку, скрестив руки на груди, и словно исчез из пространства комнаты.

Этих нескольких секунд хватило Тиму, чтобы всех разглядеть и осмыслить свое положение.

Здесь находились совсем не те люди, перед которыми стоило бы вести себя хоть сколько-нибудь вызывающе. И они всем видом дали это понять. В особенности беспокоил безволосый. Он ощущался иначе и сильнее, чем все остальные.

Его прямой и цепляющий взгляд пугал, и Тим поспешил отвернуться, ожидая своих обычных приступов. Но к величайшему изумлению ничего не произошло.

Не последовало ни эмоциональных вспышек, как раньше, ничего хоть частично похожего. Будто на человеке были очки, как на всех остальных. Линзы? Хотя вряд ли. Чтобы случилось то, что обычно бывало в таких ситуациях, нужно увидеть глаза. Тогда почему? Это был еще один пугающий фактор.

Тим согнулся чуть ли не в позу поклона, медленно опустил голову, решив лучше рассматривать черные потертые ботинки вожака.

«Если это и правда “Волки”, то мне кранты… – всплыло в голове. – И хладный мой труп прикопает тот дворник».

Хотя, по правде, люди эти не слишком уж походили на бандитов и убийц. Да и не стали бы убийцы церемониться с жертвой.

«Так ведь это тот незнакомец с моста!» – сверкнуло в мыслях, и Тим мгновенно поднял голову. Почему-то ему устойчиво казалось, что безволосый и был тем черным человеком. Взгляд очень похож.

Время будто бы потекло иначе, уже не тянулось резиной, нет – рванулось куда-то сразу, как все расселись. Шариковая ручка щелкнула, чашка тихо стукнулась дном о стол.

– Доброе утро, – то ли сказал, то ли прорычал вожак, не переставая улыбаться.

«Точно, это он, – понял Тим и судорожно сглотнул. – И голос… Это же он спас меня от бандитов в тупике! Это был один и тот же человек? Как? Зачем?»

Ошеломленный, он молчал с недоверием в глазах.

– Я – Рой, – произнес вожак. – «Вольные» – моя команда. С Мэлом ты знаком, а это, – он указал рукой на своего сопровождающего, – Алекс. Все остальные – позже.

Названный Алексом приветственно, но сдержанно кивнул и отхлебнул из чашки. Почему-то вид его производил впечатление, будто этот Алекс несколько суток не спал.

Тим коснулся рукой лба и обреченно вздохнул, прикрыв глаза.

– Очередная мафия, значит? Ясно…

Вожак засмеялся негромко, весело и свободно, слегка крутанулся в кресле.

– Какая ж мы мафия? Мафия – это криминальные организации. Мы же – простые ребята, которые помогают людям.

– Еще и за свой счет, – едва слышно буркнул Алекс.

«Вольные»… Тим припомнил обрывки фраз, услышанных им на улицах города.

-–

«Не представляю, чтобы мы делали, если б не помощь “Вольных” этих. Откуда они появились? Не понятно. Может, кто-то им рассказал. Или брат, или мама. Они помогли нам с жильем. Мы не остались на улице».

«Всему дому воду раздали. Еще и “Волков” от нас отвадили».

«Обычно я человек молчаливый. А тут выпил и решил поделиться своей бедой с собутыльником. Тот покивал и заявил, что поможет. Не знаю, что это был за собутыльник, но через два дня мою историю пересказывали на каждом углу в самых разных драматических вариациях. Вскоре мне пришло письмо, где говорилось, что для меня выделили место на фабрике. И пометка – “Вольные”. Не представляю, что это было, вот клянусь!»

«Они – неуловимое добро. Как солнечные лучи сачком ловить – с ними то же самое. Как-то принесли в ночлежку бездомных еду, одежду, постельные принадлежности, раздали денег, привезли воду. “Волки” нагрянули, а “Вольных” и след простыл. Бездомные руками развели, дескать, мы их сами и не видели».

-–

– Стойте, я вспомнил, – тихо произнес Тим, опустив глаза на свои дрожащие руки. – «Вольные». О вас говорят в городе много хорошего, – он услышал одобрительное хмыканье Алекса. – И… на что же вам сдался я? Я ведь простой бездомный.

Тим задавал вопрос, боясь, что кто-то мог сообщить им о его странностях, сделав его опасным в их глазах.

– Мы слышали, с тобой происходят странные вещи, – Рой слегка подался вперед, а Тим затаил дыхание, подбитый стремительно выросшим ужасом. – Расскажи. И чего ты все трясешься, будто тебя бить собрались? Мы не враги тебе, успокойся.

Сперва Тим оцепенел и впал в замешательство. В голове его варилась каша, и он, как ни пытался, а все не мог собрать в кучу и ясно изложить свои мысли. Сидел, хмурился, соображал, теребил пальцами то волосы, то рукава, а тишину заполнял предлогами и междометиями. Да и не понимал он, зачем вообще нужно что-то говорить, но, в конце концов, почувствовал себя крайне глупо, собрался с силами и чувствами, вкратце рассказал все, что случалось с ним с двенадцати лет. Терять уже все равно нечего.

Все время, пока шел сбивчивый рассказ, Рой сидел прямо и слушал молча, глядел очень внимательно и не перебивал. Пару раз подносил к губам сигарету. Тим окончил свой маленький рассказ и замолчал, ожидая, что сейчас над ним посмеются, обзовут сумасшедшим и пристрелят.

– Говоришь, не знаешь, что с тобой не так, – вдруг прервал молчание лидер «Вольных», а на его лицо вернулась добродушная улыбка. – Я тебе расскажу, насколько сам знаю и понимаю. Много лет назад это назвали псионическими способностями. Человек как правило с ними рождается. У тебя эмпатия, если не ошибаюсь. А, может, и телепатия с ней, раз ты говоришь, что в твоей голове появляются «не твои» мысли. Толком никто не понял, как возникли эти способности. До конца их никто не изучил. Говорили, что это особенность психики, некая такая мутация, которая стала возникать около ста лет назад, еще во времена катастроф. Ты действительно умеешь забирать чужие чувства, а также отдавать их, контролировать, менять и управлять ими – все зависит от развития. Существует два вида псионического дара: эмпатия и телепатия. Первые по части чувств, а вторые по части мыслей. Некоторые умудряются в оба направления развиться. Если у тебя еще и телепатия, то ты способен слышать чужие мысли. Ты ощущаешь абсолютно все. У тебя по идее очень большой эмоциональный диапазон. А еще… А еще ты забираешь только те чувства, которые наполняют тебя самого. Здорово работает, не так ли? Я всего не знаю, увы, и не могу тебе сказать, почему это так. Но знаю, что это можно изменить. Хочу тебя успокоить: все, что с тобой происходит, – нормально. Ты не сумасшедший, ты всего-то не умеешь пользоваться своими способностями, а это поправимо. У нас есть немного материала на эту тему. Мы тебе выдадим книгу. А так, ты самый обыкновенный нормальный человек. Чуть продвинутый разве что.

Не было причин сомневаться в правдивости услышанного, хотя новых вопросов поприбавилось.

– Почему я не встречал кого-то вроде меня? – тихо спросил Тим.

– Потому что сейчас ты в Трущобах такой один единственный. Если здесь и рождались еще псионики, то до твоего возраста не дотянули. Ты сам едва дотянул. Вас, к тому же, боялись. Убивали.

Тим замер, разинув рот.

– А-а… зачем?

– Никогда не знаешь, чего ожидать от человека с такими способностями. Люди-то и без всяких способностей друг друга порой боятся, а тут еще дар на грани сверхъестественного. Будет ли псионик путать мысли? А влиять на чувства? Дар псионика понимался как опасное оружие вопреки вашему врожденному пацифизму. Да, кстати, ты ведь замечал наверняка за собой, что не намерен лезть в драку, сколько бы злости ни испытывал? Вот это оно и есть. Псионики были во многом беззащитны как раз по этой причине. Поэтому вылавливали и уничтожали сначала взрослых, потом и тех, кого научились узнавать в молодом возрасте. Другие псионики есть, конечно. И до них мы однажды доберемся, как только найдем способ это сделать. Те, что остались тут, оказались обречены. Здесь их добили озлобленные люди. Сейчас найти псионика – как отыскать слиток золота. Вас не осталось в этих местах. И, увы, это все, что я знаю и могу рассказать, – и он печально усмехнулся, разведя руками. – Историческая база в Трущобах уничтожена. Прошлое забыто. Есть среди нас человек, который пытается раскопать это дело, но пока безуспешно. У нас отсутствует глобальный выход в сеть, поэтому мало материалов.

Некоторое время Тим молчал, с трудом обдумывая информацию. Час от часу не легче. В голове бушевал вихрь из десятков вопросов. Почему он такой родился? Неужели обречен страдать всю жизнь? Почему здесь? Откуда Рой столько знает, тогда как большая часть людей не знает ничего? Тим заключил, что остальные псионики, скорее всего, за пределами города, и чтобы их найти, нужно открыть городские ворота – это показалось ему единственным объяснением.

Некоторое время Тим молчал, с трудом обдумывая информацию. Час от часу не легче. В голове бушевал вихрь из десятков вопросов. Почему он такой родился? Неужели обречен страдать всю жизнь? Почему здесь? Откуда Рой столько знает, тогда как большая часть людей не знает ничего? Тим заключил, что остальные псионики, скорее всего, за пределами города, и чтобы их найти, нужно открыть городские ворота – это показалось ему единственным объяснением. Но в душе его зажглось неистовое желание найти кого-то вроде него.

– Я ничего не понял, – он помолчал, старательно соображая и нервно сдвигая брови. – Может, в центральном Мегаполисе знают? Ну, в Солнечном городе. Они ведь должны знать, правда?

Он хотел задать еще пару вопросов, но, подняв глаза, вдруг увидел, как в тени зловеще шевельнулся Мэл и, сделав тихий шаг вперед, скрестил руки на груди. Тим невольно ссутулился сильнее, как будто Мэл собирался его бить, а желание задавать вопросы улетучилось, поэтому псионик – по крайней мере, теперь он понимал, кем являлся – замолчал, ожидая ответов на уже заданные вопросы.

Руки нервно переплетались. Тим не знал, куда их девать, и зажал ладони между коленями.

– Хороший вопрос. Но и о самом центральном Мегаполисе известно крайне мало, – Рой затушил окурок в пепельнице на столе, и Алекс недовольно помахал у носа ладонью, отгоняя дымок. – Технологии – у них. Архивы – у них. Но у нас нет с ними связи. Иногда они по-тихому оставляют нам провиант, а мы – им. То ли соглашение у нас с ними игнорировать друг друга, то ли еще что, но я знаю лишь, что был подписан какой-то документ. Разобраться только не успел в этом деле. Обмен провиантом совершается у ворот, когда им там все доставят из других городов. Раньше машинами везли. Но город больше шести лет не открывали. Пару раз из центра вылетали грузовые самолеты. Видимо, связь теперь по воздуху. В центр мы когда-нибудь еще проберемся. Может, добьемся от них помощи и сами им поможем. Правда, мы уже пытались однажды. Лет… шесть или семь, что ли, назад…

– Нам завязали глаза, провели куда-то и вытолкали обратно сюда, – тихо добавил Мэл.

Тим пораженно моргнул. Попасть в центр не так-то просто. Лишь однажды небольшая группа людей смогла проникнуть туда. Об этом долго говорили в Трущобах, а на стене, отделяющей Солнечный город от Трущоб, появилась новая легенда.

– Так это ты был человеком, про которого тогда говорили и до сих пор иногда говорят? Ну, из сюжета легенды про Трою, которая написана на стене возле моста над рвом? Это ты? Ты видел Мегаполис? – обратился он к вожаку, не скрывая удивления.

– Да, – ответил тот, как показалось, нехотя и отвел взгляд. – Мало видел, и то, что видел, конечно, удручало.

И здесь Тиму пришла на ум еще одна догадка. Он помнил, что тот, кто пробрался в Мегаполис, судя по слухам, возглавлял тогда нынешнюю правящую банду. Из этого следовало только одно.

– Погоди… Говорили, что тот человек был из «Волков». То есть, переворот старого режима, который шесть лет назад случился, – ты тоже там был?

Рой на миг опустил глаза и снова поглядел на Тима.

– Да, участвовал. Немного, – просто ответил он.

– Немного?! – изумленный Алекс повернул голову к Тиму и указал на вожака большим пальцем. – Это он о-о-очень поскромничал.

– Алекс, не нужно.

– Он как минимум этим переворотом руководил.

– Алекс!

– Да что? – возмущенный молодой человек воззрился на Роя, поставив ладони ребрами на стол. – А чего ты скромничаешь? Какой смысл скрывать это от него?

– Вот ему сейчас совсем не обязательно это все знать, – недовольно ответил вожак.

В душе у Тима вспыхнул бунт: незабвенный герой городских легенд жив, значит, а сидит тут – в глухом лесу, пока люди страдают от жажды.

– Что?! – если б были силы, он подскочил бы. – Ты – бывший лидер «Волков»? О тебе же говорили, что ты мертв! Что ты покончил с собой!

– Слухи, пущенные специально. Не более.

– А почему… почему вы здесь… Как?!

– Спокойно, – приказным тоном произнес Рой, и его юный собеседник снова сгорбился. – Почему? Мы не бездействуем, но вынуждены скрываться. И к цели своей обязательно придем. Понимаю, хочется знать все здесь и сейчас. Но тебе бы выспаться и привести в порядок как себя, так и твой дар. А потом можно и с ответами на твои вопросы разобраться. К тому же, сейчас за дверью кто-то хихикает, – вдруг громче заговорил он, повернув голову, – и сбивает меня с мысли.

Из коридора и правда раздалось озорное «гы-гы», шаркнули чьи-то ботинки. Алекс тяжело вздохнул и потер переносицу, бормоча что-то себе под нос.

Тиму стало совсем не по себе. Он не мог придумать, в какой еще формулировке задавать вопрос, зачем такому предводителю сдался он – слабый, ничего не умеющий, с пугающими способностями в довесок. А если его и впрямь хотят взять в свои ряды? Для чего? Чтобы эксплуатировать? Чтобы с его помощью… что сделать?

– И все-таки… зачем я вам? – только вымолвил он. – Зачем? Я ведь уличный, обычный бродяга… и ничего не умею. Из-за способностей?

Он отчаянно пытался понять, в чем выгода этих людей. И не мог.

Рой поглядел на него несколько скучающе, будто прозвучал самый глупый на свете вопрос.

– Твои способности? – он тихо хмыкнул, иронично улыбнувшись. – Главная причина – ты сам. Да и ни к чему детям по улице шататься (при этих его словах Тим едва заметно наморщил нос, мол, сам ты ребенок), особенно псионикам в наши-то дни. Удивительно, что ты не попал в приют, но зато попал к нам. Мы дадим тебе место и возможность проявить себя. Разберемся с твоим даром и найдем способ сделать так, чтобы он не причинял неудобств как тебе, так и другим. Ты научишься им пользоваться, перестанешь бояться смотреть в глаза людям. А дальше сам поймешь, что ты тут не просто так. Тебя такой ответ устроит?

Тим не понял ни слова. Что значит, главная причина – он сам?

– Э-э… – промычал он, пытаясь задать вопрос как можно аккуратнее: – А вам я зачем?

Мэл повернулся к вожаку и проговорил чуть устало и меланхолично:

– Я тебе переведу: он думает, что мы его спасли, чтобы использовать в своих целях.

Рой засмеялся снова. И на этот раз прыснул еще и Алекс. Тим поначалу замер с широко распахнутыми глазами и боялся шевельнуться, но потом ощутил себя дураком и опустил голову.

– Если это так, – вожак весело на него взглянул. – Никто тебя использовать не будет, пока сам не напросишься. Мы ж не «Волки». И за это, хе-хе, «использование» ребята тебе еще дополнительные привилегии выделят. Решай.

– А у меня есть выбор? – грустно отозвался Тим.

– Выбор? – Рой развел руками с гостеприимной улыбкой, – Ты волен уйти, если пожелаешь и когда пожелаешь, конечно. Мы тебя не принуждаем. Никто тебя насильно не удержит. Только никто обычно не уходит из нашей команды.

– Почему? – насторожился Тим.

– Не захочешь, – с усмешкой заговорил Алекс. – У нас весело.

«М-да уж, обхохочешься», – мрачно заметил Тим, но промолчал и согласно кивнул, глядя, как сверкнуло металлическое солнце на фоне темно-красной ткани. И показалось ему в этот миг, что он медленно, но стремительно падает в море с опаленными крыльями своего высокомерия.

Слова звучали слишком заманчиво. Сказка, а не условия, хотя и сохранялось ощущение, что этими условиями выбор у него и вправду отнимали. Он останется. Идти-то некуда.

– Я останусь.

Рой внезапно поднялся с кресла, вероятно, уже собираясь куда-то идти. Алекс, до этого что-то писавший на бумаге, выронил планшет, но успел поймать его у края стола, а кофе – это был он, судя по расплывшемуся аромату, – едва не расплескался их чашки.

– Может, мы сделаем знакомство, пока он тут? – спросил Алекс, миг поколебавшись.

– Да, естественно!

– Позвать остальных?

Дождавшись кивка, он вынул из-за пояса рацию и сел обратно.

– Через пять минут всем быть в тронном… тьфу! В комнате совещаний. У нас новенький. Позовите Кейси и Сору.

А тем временем Рой резко распахнул дверь. Там у входа подскочил на месте кудрявый парень в желтой рубашке. На смуглом и покрытом темными веснушками широком лице сияла веселая улыбка. Тим припомнил его сразу – они виделись у реки.

– Его Величество берет новичка? – раздался оглушающий вопль.

– Наслушался? Залетай.

«Его Величество, – хмыкнул про себя Тим, втянув голову в плечи. – Ну да, кто бы сомневался».

– Да мне просто интересно было. Я ж два часа назад только встал! Ничего не знаю еще. Ну, так что? Нашли жениха нашей принцессе? Хей, братан, добро пожаловать в наш этот… как Ричи сказал – детский садик!

Рой на это улыбнулся, словно перед здесь резвилось очаровательное в своей неразумности дитя.

– Вот лишь бы тебе языком молоть о чем попало, – сказал он, отыскивая что-то в кармане и продолжая скалиться.

– Ну так должен же кто-то вас развлекать! – пожал плечам кудрявый. – О, а чего вы его на такую крохотульку усадили?

– Это я не успел убрать табурет. На нем мой ящик с инструментами стоял, – устало отозвался Алекс. – На табуретку он, в общем-то, сам сел, хотя для него вон, – он указал рукой, – стул стоит. Я как раз у него ножку и подкручивал.

Тим проследил за направлением руки и к своему удивлению обнаружил чуть левее от себя стул, повернутых сидением к креслу. Для него еще и место заранее подготовили, хотя он это место не распознал, решив, что стул, как и прочие, попросту стоял неровно.

«С ума сойти, какая честь!» – подумал Тим с угрюмой досадой.

– Я тоже удивился, – Рой взглянул на новичка, вытаскивая из кармана небольшую пачку сигарет. – Может, пересядешь?

Тима дважды просить не надо. Он спешно переместился с табуретки на стул, морщась то от боли в ноге, то от громкого голоса кудрявого болтуна.

– Аха! Мэл, зуб даю – тебе это понравилось! – продолжал тот и повернулся к Алексу. – А я говорил, что старое название этой комнате больше подходит!

Как же медленно тянется время!

– Шут гороховый, ты не мог бы сегодня не болтать без умолку? Мы все были бы тебе благодарны, – вкрадчиво попросил Мэл, и кудрявый нехотя умолк.

Невыносимо медленно текут секунды.

– Рой, умоляю, не кури тут. Мы ж все сейчас задохнемся, – Алекс отмахнулся от полетевшего на него дымка только что раскуренной сигареты.

Вожак глянул на шторы, в два шага оказался у окна и, широким движением отдернув тяжелую материю, раскрыл нараспашку огромное окно. Так он поступил и с двумя другими. В комнату ворвался свежий летний воздух, пошелестев листами бумаги на планшете Алекса. Слепящий дневной свет полоснул Тима по глазам, и он предпочел уставиться в стол. Им овладело чувство нереальности происходящего, а время все еще ползло со скоростью тихоходки.

– Я решил твою проблему, – ухмыльнулся Рой, вставая во главе стола.

«А можно решить и мою поскорее?» – Тим поднял на него умоляющий взгляд, но его муки томительного ожидания подходили к концу.

В течение пяти минут в комнату зашли удивительно разные люди. Мускулистый бородач, который подметал дорожку, явился первым. Следом заскочил неожиданно знакомый парень с повязкой на голове и в водолазке цвета зеленоватого хаки. За ними – смазливый зеленоглазый молодой человек с каштановыми волосами, веснушками по лицу и рукам, расстегивая на себе зеленую ветровку. Процессию замыкал запыхавшийся слегка пухленький мужчина с проседью в светлых волосах. Поправляя коричневую рубашку, он тяжело уселся с краю.

У большинства лица кислые и усталые, а вид потрепанный и замученный, будто это не Тим, а все они обитали на помойке, борясь за выживание.

«У них у всех утренняя зомбянка», – подумал он, не сумев подавить тихий нервный смешок.

– Гы, а что у вас у всех такие унылые лица? – вдруг громко воскликнул кудрявый, хотя выглядел он не то чтоб сильно лучше.

– Молчал бы, – одернул его красавчик с веснушками. – Ты сутки дрых, а мы… Мне сегодня по делам бежать, а я выгляжу, как будто из могилы встал.

– И правда, – Алекс устало подпер голову рукой. – Потом обсудим, кто сколько спал и почему, да, Шон?

– Да что за уныние такое у вас сегодня? У нас же новенький, только что приведенный, испуганный, а мы как на трауре, парни, ну? – Чернявый говорил так, будто пытался поставить рекорд по количеству произнесенных слов в минуту. – Вы улыбаться пробовали? Между прочим, когда человек улыбается…

– Я что, так много прошу? – взмолился Алекс, сложив пальцы бутоном. – Ты можешь на минуту, хотя бы на одну несчастную минуту закрыть рот и сесть?

Все рассаживались за стол и с любопытством, которое не скрывали даже очки, разглядывали Тима, несказанно его тем раздражая. Ему хотелось сунуть голову в свитер и обвязать сверху шарфом. И он думал в этот миг, что наверное, как-то так ощущали себя звери в зоопарках.

– В нашей команде пополнение, – заговорил Рой. – Тим – псионик. Вам о них известно, мы вам все рассказали. Его дар пока не очень развит, поэтому я прошу вас временно носить солнцезащитные очки в его присутствии. Только те очки, которые вам выдали.

Затем Рой по очереди представил каждого из присутствующих, будто учитель – своих учеников: кудрявый – Шон, бородач в черном – Эдди, смазливый шатен – Рук, мужчина в коричневом – Кейси, парень с повязкой – Ричи. Напоследок сказал, что в команде есть девочка-подросток по имени Сора.

– Но если никто из нас никогда не сталкивался с псиоником, то как мы будем развивать его дар? – спросил Шон. – Как нам себя вести следует? Тим ведь не такой, как мы.

– Тим – живой человек прежде всего, – отозвался «Его Величество», вставил в зубы новую сигарету и щелкнул перед ней зажигалкой, но безуспешно – огонек не соизволил загореться. – И вести себя следует как с любым живым человеком.

Тиму от этих слов почему-то стало приятно, но, обуреваемый злыми чувствами, он воспринял их как должное и украдкой изучал вожака, который, видать, ни на секунду не переставал курить.

«Псионические способности… Псионический дар… За что оно мне?» – беспокойно размышлял Тим.

Голоса мучили его и имели тот же эффект, какой имеют звуки дрели из соседней квартиры. День стремительно превращался в изощренную пытку.

– С даром разберемся по ситуации, – продолжил Рой, вынув коробок со спичками. – Сейчас нужно…

– А я все еще не понимаю: на кой он нам сдался, неразвитый и опасный? Оно не стоит того, – фыркнул Ричи. – Его способности – его проблемы. Почему я должен носить из-за него очки?

И тут Тим узнал его голос. Человек, который спас его от злого торговца на блошином рынке, – Ричи? И точно, все сходится: и очки те же, и повязка. Получается, за ним действительно долгое время следили.

– Ричи, – вдруг резко окликнул его Рой.

Это звучало страшно.

Воцарилась тишина. Тим, втянув голову в плечи, наблюдал, как глава команды, чиркнув перед кончиком сигареты спичкой, спокойно направился к Ричи, не отрывая от него взгляда. Тот напрягся и пригнулся, глаза забегали.

– Оно того не стоит, говоришь, – рассудительно и почти доброжелательно произнес Рой, встав за спиной Ричи. – А «того» – это чего? По какой системе оцениваем? И относительно кого? – и, отодвинув стул, он сел рядом.

Тим в очередной раз невольно поразился. В голосе вожака не прозвучало ни ноты злости. Взгляд его тоже оставался прежним. Никакой угрозы. Хотя ощущение, что Ричи сейчас достанется, не покидало.

– Я… я всего лишь хотел сказать, что пусть он сам носит очки эти, – неуверенно забубнил Ричи, не поднимая головы.

– Ричи, вот ты… – начал было Рук, готовый вот-вот выйти из себя.

Рой поднял руку.

– Тихо. Мы его выслушаем и обсудим вопрос. Только не при новичке, хватит с него. Шон, помоги Тиму дойти до свежего воздуха, а потом отведи в душ и в свободную комнату, – негромко, но жестко сказал вожак, по-видимому, заметив гримасу муки, исказившую лицо Тима, – и постарайся не заболтать до смерти. Пощади человека.

– Это я могу! – задорно воскликнул Шон, поднимаясь с места. – И отвести, и пощадить, и заболтать.

– Да уж никто не сомневается! – хохотнул Рук.

Воздух ощутимо разрядился.

– А-а… может, ему нужна одежда? – внезапно спросил Кейси.

Что было дальше, Тим так и не узнал, потому что возле него очутился вихрастый болтун с радостной улыбкой, хотя глаза его не смеялись, помог встать и выйти из комнаты.

– Злой какой-то, – не сдержался Тим, оглядываясь на закрывшуюся дверь кабинета.

– Рой-то? Не, дружище, он не злой, – заверил Шон. – Где ж он злой? Надеюсь, увидеть его в праведном гневе тебе не доведется. Или доведется, хе! Если доведешь. Страшное зрелище. Кстати, рад тебя видеть в наших рядах. Помнишь, мы виделись недавно на реке?

– Угу, – равнодушно пробурчал Тим, опустив голову. – Следили за мной, да?

– Ну-у, я там стоял… думал, хорошо устроился. Только будка эта чертова не выдержала меня, сломалась. Мы тебя оберегали вообще-то. Так что не бойся, тебя тут никто не обидит.

– Почему я в этом не уверен?.. – устало выдохнул Тим скорее ради того, чтобы обличить свое отношение, чем обозначить страх.

– Ты недоверчивый, как зашуганный воробей, – уверенно заявил Шон. – А, дай угадаю. Ищейку боишься. Так ты про него не думай! Ну, про Мэла, то есть. Он угрюмый, но хороший человек! Очень умный. Очень. Это ведь он тебя заприметил.

Они дошли до выхода, где уселись на ступеньках крыльца. Тим потянулся руками к шее, в очередной раз почесал справа, где разодрал кожу почти до крови, затем намотал шарф побольше и посмотрел на красивый аккуратный палисадник.

Бесконечно улыбчивый собеседник без умолку нес какую-то чушь, которую Тим слушал вполуха, а сам с трудом представлял, как будет выглядеть его новая жизнь. Вокруг теперь неизвестные люди, с которыми придется общаться. Все, что происходило с ним, оказывается, странные псионические способности. Воспринял он это как проклятье, а не «дар». Не шло такое благородное название явлению, причинившему одни лишь неприятности. Попытки вообразить себе будущее с треском провалились: Тим его не видел.

Напряжение внутри походило на звенящий шум, которому постепенно прибавляли громкость. Оно росло и грозилось дойти до точки, когда хочется вскочить и выкрикивать проклятья. С замершей на лице злобой Тим сдерживал себя как мог, и лишь подрагивающие плечи выдавали его чувства. Тишины бы ему! Остаться одному, наедине со своей болью, а не разговаривать о какой-то ерунде. Какие еще рассказы и шутки, когда ему охота выть от щемящей скорби, от тревоги, внушаемой неизвестностью?

– Это когда-то был интернат, – рассказал Шон. – Маленький, закрытый. А теперь тут живем мы. У нас все ребята классные. Тебе с нами понравится. Не может не понравиться. Так, уже почти полдень, между прочим. Сейчас будет вода. Надо тебя отвести в душевую. Помнишь, как три месяца назад ходили новости про ограбленный волчий склад с водой? Это мы его разворошили. Ну, как. Мы туда пришли и такие: бум! бам! бабах! Круто было! Я даже анекдот придумал. Хочешь анекдот?

Столько анекдотов Тим еще не слышал за всю свою жизнь. Да к тому же таких длинных. За короткий путь до душевой Тим успел возненавидеть Шона трижды. Мало шуток, бьющих из него фонтаном! Голос его словно пробивал барабанные перепонки, а рот жил отдельно от всего остального тела. Даже если Шон не говорил, он постоянно издавал какие-то другие звуки: бубнил, чмокал, нашептывал что-то, словно тишина была для него чем-то неестественным. Хотелось зажать уши и верить, что источник страданий будет немедленно поражен молнией.

Но молнии не случилось, а душевая уже обозначилась впереди приоткрытой серой дверью.

Их встретило светлое бледно-голубое помещение с семью душевыми кабинами, тремя раковинами и длинной скамейкой под шкафчиками. Между светлыми плитками на стенах проходили темные швы. Кое-где виднелись неоттертые едва различимые следы-записи бывших обитателей этого места. Тим вновь почувствовал себя как в клетке.

Из труб донесся слабый гул.

– Вода будет идти два часа. Советую тебе недолго возиться, а то все придут потом, толпа будет. И надо Соре время оставить. Там есть мыло, мочалки всякие, полотенце. Наверное, можно взять любое пока что.

Тим, мрачный как туча, молча зашел внутрь, осмотрелся, отыскал взглядом все перечисленные принадлежности и стал стягивать с себя свитер, игнорируя болтуна. С трудом отлепив от себя присохшие джинсы, он беспокойно раздумывал, что делать со своей ногой и тупо ощупывал кровоточащий порез, стараясь на него не смотреть.

– Я скоро вернусь и отведу тебя в твою комнату. Тебе бы поспать, а то ты тоже как зомби, – сообщил кудряш, отходя к двери. – Постарайся тут не умереть. Я однажды поскользнулся и очень крепко о кафель приложился.

«Не возвращайся как можно дольше», – мысленно попросил Тим.

Он пару секунд посидел, слушая удаляющиеся шаги, потом встал так резко, словно его сдернули. От напряжения тело сотрясалось как от зимней стужи. Злость, боль, ненависть – дьявольская смесь рвалась наружу. Тим дернул плечами, резко развернулся и со всего размаху ударил здоровой ногой скамью, что та аж подскочила, затем резко сел на нее, не устояв на больной ноге, и, опустив голову к коленям, почти беззвучно разрыдался. Минуты снова натягивались резиной, тянулись глухо, бесконечно медленно, беззвучно, превращая миг в мучительное безвременье.

Спустя недолгое время Тим нашел в себе силы встать и доплестись до душевой кабинки. Там он пустил воду и неподвижно стоял, подрагивая и глядя в одну точку, всеми силами стараясь удержаться в реальности и неустанно прокручивая в голове свою заветную молитву: «Я буду сильным». Эти слова утрачивали смысл, превращались в навязчивую цепочку букв, которая плавала по сознанию, когда думать об ином слишком тяжело.

Это было лучшее ощущение на свете – стоять под струей воды, пусть и прохладной, смывая с тела мыльную пену. После грязной и вшивой улицы ощущать себя чистым поистине невероятно. Чтобы как-то абстрагироваться от щиплющей боли в ноге, на расчесанной шее и затылке, Тим закрыл глаза, представляя себе ласковый весенний ливень. Когда еще не жарко, но уже и не холодно, а ледяные капли льются с неба, весело прыгая по лужам. А потом чудо природы – радуга, дугой вздымающаяся над землей. Тим вспомнил это эфемерное, нежное и красивое явление.

Он видел радугу в последний раз в день побега из дома. Замученный страхом, выпачканный в грязи и заплаканный, лежал в мокрой канаве, а в небе над ним безмятежно красовалась радуга.

Воздух неожиданно стал густым и как будто завибрировал, а цвета померкли. В груди заметался животный ужас, вырвался наружу. Ноги подогнулись сами. Тим, теряя самообладание, припал спиной к стене и медленно сполз на пол. Дыхание сбилось, голова пошла кругом, сердце неистово заколотилось, будто намереваясь покинуть грудную клетку. Тим судорожно вдыхал, крутил головой, пытаясь найти источник опасности. Но кругом лишь серо-голубые влажные стены душевой кабинки.

Вода лилась на него с монотонным шумом. Ее плеск вскоре успокоил беднягу, на смену страху пришла сонливость. Протерев глаза, он приходил в себя еще пару минут, глядя перед собой и не шевелясь. Поднялся. Коснулся рукой крана и замер. Голова была пустой. В груди что-то неприятно ныло.

За пределами кабинки появился Шон, выдав себя очередными шуточками.

– Фу-у-у! – с отвращением крикнул он на всю душевую, что Тим аж вздрогнул. – Гадость какая! Братан, и ты это носил? Боже, меня сейчас стошнит! – И он опять куда-то пропал.

Посмотрев вниз, Тим посчитал, что исчерпал весь свой запас сильных переживаний на сегодня. Он с безразличием наблюдал, как коричневые разводы смытой с него грязи постепенно утекали в слив вместе с непышной пеной. Кожа выглядела плохо: ее придется еще долго отмывать от наростов грязи.

– Эй, ты там не умер? – послышался голос Шона. – Уже полчаса воду льешь. Не то, чтобы я против, но если сейчас придет Алекс или Рук, то нам прилетит за задержку. Сюда же сейчас все в душ ломанутся, будет толкучка.

– Выхожу, – промямлил Тим, выключая воду.

«Я буду сильным», – повторил он мысленно заветную фразу как молитву, все еще не припоминая, откуда она взялась в его голове.

Нарываться на конфликты желания не было.

Тим вытер волосы. Он не смог распутать несколько колтунов – длинные, доросшие почти до поясницы, они безвозвратно свалялись в нечто похожее на дреды. Затылок снова защипало. На полотенце осталась пара пятен крови. Почувствовав тяжесть в голове, Тим покачнулся и оперся спиной о стену, глубоко вдыхая и прикрывая глаза. Только бы не потерять сознание! После душа ужасно захотелось спать. Отдых и правда не помешал бы.

Прихрамывая, он доковылял до скамейки у шкафчиков и устало на нее опустился. Осторожно прошелся полотенцем вдоль раненой ноги, морща нос при каждом прикосновении к голени.

Уже готовясь выходить, Тим поднялся, как тут дверь распахнулась, и Шон шагнул внутрь со стопкой одежды в руках, которую тут же всучил унылому новичку.

– Во, это тебе на первое время, – Шон протянул ему одежду. – Потом придумаем, во что тебя одеть. Да-а, какой ты тощий, смотреть жалко. Так прикоснись – сломаешься.

– А где мой шарф?! – испугался Тим, не найдя ни его, ни прочих своих вещей. Плевать на свитер, на джинсы, но шарф… он и сам не знал, зачем цепляется за него. Только, когда он заматывал им шею, чувствовал себя спокойнее. И чувство это прочно связалось с шарфом с детства. Без него Тим чувствовал себя голым.

– Его пришлось… Ну, в общем, там завелись… ну, ты понял, кто. Э-э-э, не переживай, будет тебе новый шарф, найдем. И сдался он тебе? Одевайся, – затараторил Шон, – я тебя жду снаружи. Мне велено доставить тебя в твою новую комнату. Мы там тебе подушку раздобыли. Спать теперь будешь!

Тима передернуло.

«Угу, а то без подушки будто бы не буду… Придурок».

В стопке нашлась огромная рубашка ярко-красного цвета, которая висела на Тиме до колен подобно балахону. К ней прилагались обычные синие джинсы с замысловатой белой вышивкой – они едва держались на одних тазовых косточках. В комплекте шла легкая черная куртка. На ноги – серые носки и коричневые с белым кроссовки, которые были слегка великоваты. Тим почувствовал себя закутанным в просторный мешок. Ощущение, что джинсы эти явно не для него, наводило на мысли о казусе. Не было даже ремня, чтобы дать им шанс задержаться на отощалом теле – впрочем, это не важно. Да и ремень тут вряд ли помог бы.

Помимо одежды был бинт, которым Тим перевязал ногу и обмотал голову. И, в целом, был готов.

– Я все, – сказал он, покидая душевую.

Шон взглянул на него и согнулся пополам в приступе смеха.

– Ты выглядишь как чучело! Но намного лучше, чем до этого. А красный тебе к лицу, кстати. Эх, если бы еще эта рубашка не висела на тебе как платье!..

– У-у, обалдеть, как весело, – без единой эмоции на лице отозвался Тим и уставился взглядом в стену.

– Хе, ладно, ничего, я же не со зла. Достанем тебе нормальную одежду. Ну? Идем.

Они пошли по коридору. Звуки шагов отлетали от стен, и Тим вслушивался в них, стремясь удалиться мыслями от бессмысленных речей Шона.

– Однажды у нас тут была пенная вечеринка, – не переставал балаболить кудрявый. – Внезапная такая, никто ничего не ожидал. Мы просто мылись, ничего необычного. Тут Рой возьми да принеси какую-то бутылку. Сказал: «Сейчас будет взрыв!» И тут как поднялась пена! Нам смешно и ничего не видно! Моя шлепка улетела куда-то по полу. Я начал орать…

У поворота перед ними возникла девушка ростом чуть выше Тима.

И вдруг его как битой по голове ударили, и он, подавив возглас, поспешно отвел взгляд. Девушка не носила очки, и встреча возымела последствия.

Незнакомка удостоила новичка презрительным взглядом, поджав губы.

– О, а это наша милая принцесса Сора, дочь Роя. Сора, знакомься, это новенький – псионик по имени Тим, – поспешил представить Шон, по-хозяйски похлопывая Тима по спине.

– Рад знакомству, – глухо выдавил из себя Тим вопреки ощущению, что эта «милая» Сора хотела его немедленно прирезать.

А широкие джинсы между тем решили, что хватит с них тонкого тельца, и резко слетели вниз. Благо, длинная рубашка доставала почти до колен.

– Вот прям настолько рад, – закивал головой Шон, указав пальцем на псионика.

При этих словах Тима затрясло от злости. Случись эта неловкая ситуация в присутствии одного Шона – сущая ерунда, но в присутствии Шона и при девушке… катастрофа!

– Я рада, что папа притащил очередную вшивую шавку с улицы, – плюнула ядом Сора и быстрым шагом прошла мимо, исчезнув за поворотом и оставив двоих парней созерцать пущенную в глаза пыль.

Тим наклонился, чтобы натянуть обратно джинсы, но головокружение и рябь в глазах сбили его с толку. Он ощутил кратковременную невесомость прежде, чем колени больно ударились обо что-то жесткое. Из органов чувств оставался только слух, правда звуки теперь доносились будто бы издалека.

– Не обращай внимания. Сора всегда… Эй, ты чего?

– Мне плохо, – только и успел отозваться Тим перед тем, как провалиться в темноту.

***

– Вы с ума сошли? – возмущенно воскликнул Кейси, видя на спине Шона мальчишку. – Его бы на обработку и перевязку сначала, а не шокировать всеми вашими вступительными процедурами! Он же и так страху натерпелся за эти дни.

Шон виновато потупился, кое-как удерживая тощего подростка ростом с него самого.

Они стояли в коридоре первого этажа около столовой. Кудряш растерялся и не сообразил, что ему делать с упавшим в обморок новичком, и, взвалив на себя (благо, тот оказался легче пушинки), понес к остальным.

– Что случилось-то? – спросил Рук, отрываясь от каких-то расчетов на бумаге. – Он ударился обо что-то, повредился?

– Мы выходили из душа, весело болтали. И вот уже дошли до поворота, как тут появилась Сора. Она на него как посмотрит, а он как грохнется в обморок! В общем, вот.

Рук прыснул со смеху и покачал головой:

– Все ясно. Бедный ребенок. На улице натерпелся всякого, Сору вытерпеть не смог. Не выдержал.

– Да уж, тут любой в обморок грохнется при виде ее демонического взгляда! – воскликнул кудряш, не поняв иронии. – Дочь своего отца, ха-ха. А вот этот ведь еще и псионик. Они гиперчувствительные на такое. Вдруг он лишился рассудка и теперь будет думать только о ней?

– Ох уж мне эти ваши шутки. Вы взрослые люди! – рассердился Кейси. – Неужели вас это смешит? Может, это голодный обморок! Не думали об этом? Его напугали, загоняли, погрызли насекомые. А вы!

– Все нормально с ним, – Мэл прошел мимо Кейси и с невозмутимым видом остановился возле Шона, всмотрелся в бледное лицо Тима. – Утром я дал ему и промыть, и обработать, и перевязать ногу. Там не более, чем просто царапина. С насекомыми разберемся. Он устал и перепугался. Ему нужен покой.

– И что же мы с ним таким нежным делать будем? – раздался скрипучий голос из-за спины ищейки. – Эй, Шон, вшей подцепить не боишься?

Шаркающей походкой к ним приближался Ричи. Все глянули на него с равнодушием. Он же не удержался и решил вставить свои пять копеек. Обведя ребят взглядом, остановился на псионике и недовольно хмыкнул.

– Так и будет в обморок падать от каждого шороха.

Рук тем временем приблизился к Шону и запустил пальцы в волосы Тима, что-то высматривая у корней.

– Повезло. Пострадал только шарф, судя по всему. Свитер мы на всякий случай тоже сожгли. Надо бы ему отрезать эти патлы и пролечить кожу, а то мало ли.

– Шон, будь добр, унеси его, – попросил Мэл.

Движение, которое Шон сделал губами, напоминало вдохи выпавшей из воды рыбы. Но Мэлу он возражать не решился и покорно понес новенького в его комнату.

– Ричи, по твоему мнению здесь никто не скучает, что бы ты там себе ни надумал, – слегка раздраженно бросил Алекс, проходя мимо с рюкзаком. – Кончал бы уже бездельничать. Если у тебя нет занятия, я охотно его тебе дам.

– Думаешь, ты тут самый умный, да? – рванулся в оборону Ричи. – Я тебя разочарую, но это далеко не так! Я сам найду себе занятие и в твоей помощи не нуждаюсь. Лучше сами бы чем-то полезным занялись, а не таскали с улицы всяких бомжей.

С этими словами он быстрым шагом пошел прочь, обогнав Алекса и выскочив на улицу вперед него. Мэл проводил его непроницаемым взглядом.

– Он что, забыл, как сам оказался тут? – Рук глядел вслед Ричи с удивленно приподнятой бровью.

– Совсем совести лишился, – покачал головой Кейси. – Разочарует он, видите ли…

– И все-то нравится ему людей разочаровывать. Хоть бы раз порадовал, – пробормотал Мэл, наморщив нос, и повернулся к Кейси. – Не переживай на счет новенького, – он наклонил голову чуть вбок и вежливо улыбнулся, коснувшись по-дружески его плеча. – Я тебя уверяю, жизнь мальчика в полной безопасности. Поверь мне, Кейси. С ним все хорошо. А если будет что-то не так, мы ему поможем. Этот ребенок теперь с нами. Может, чаю? Рук, а ты как смотришь на внеплановое чаепитие? Вы все немного не взводе после напряженной работы. Вам бы отдохнуть и выспаться.

«Вспомни, когда необузданный ветер

поднял на воздух тяжелые камни

и в стекла на площади бросил, свирепый.

Тогда загорелась

в небесном просторе

звезда».

– городская легенда

ГЛАВА 4

ПРИЧИНА ЖИТЬ

«Самый темный мрак…

Холодно. Тим поежился и с трудом разлепил глаза. Серый унылый потолок давяще нависал над ним, нагнетая тоску и безысходность.

Порой, чтобы сломать человека, достаточно одного: уверить, что у него нет будущего. Но страшнее, когда человек сам себя в этом уверил. Таково было положение Тима: он не верил в свет завтрашнего дня, не ждал его. Даже сейчас, очутившись по собственному выбору в кругу новых и дружелюбных людей, оставив позади бесприютную уличную жизнь и узнав о своем даре, считал, что жизнь его кончена. Новое общество вызывало лишь безразличие. Чужие души скрыты от глаз той стеной, которую он сам возвел в своей голове.

Утро, глухое и бесшумное, плавало за окном призраками облаков на выцветшем небе. Солнце бросало белые отсветы в тихую мрачную комнату, пытаясь, видимо, нащупать хоть что-то, что могло бы говорить о жизни в этих стенах. Лучи рассеивались в пыльном выгоревшем воздухе. До кровати они не дотягивались.

Четыре дня Тим боялся вылезти из своей комнаты, лежал лицом к стене, будто наказанный. Почти ничего не ел и не спал, пребывая в постоянной полудреме. Сползая с кровати, он перебирался из одного угла комнаты в другой, опять залезал на кровать, потом соскакивал с нее, волоча за собой ногу. Сидя на полу, он, бледный и с синяками под глазами, коснувшись головой стены, с медленным ритмом стучал пальцем по полу, шепча что-то и глядя в одну точку, будто лишенный рассудка. Однако рассудок его не покинул. Шептал он для того, чтобы нарушать прежде столь желанную тишину, которая теперь доводила его до чудовищных мыслей. Если ему удавалось вспомнить стихотворение или строки из песни, он тихо, будто боясь быть услышанным, нашептывал их:

…Не проснется солнце, не прогонит тени,

И не станет утра, и не станет дня.

Только сизый сумрак, стужа да метели –

Вот и все, что будет ожидать меня…

Иногда он часами смотрел в окно, не подходя к нему, сидя спиной к противоположной стене. В один из дней разбушевалась гроза. Тим глядел на темно-серые тучи из своего угла. Он не слышал ни грома, ни ветра. Он не замечал молний. Смотрел, но не видел. Ум его бесплодно рыскал по пустоте, следовал за фантомами и отблесками мысли и упирался в никуда.

Лишний раз его никто не беспокоил. Иногда заходил Шон узнать, как новичок себя чувствует, и развеять одиночество, хотя его об этом не просили. Веселые беседы только раздражали. В компании острее ощущалось леденящее одиночество. А вчера заглянул тот милый добродушный человек, имени которого Тим не запомнил. В этот раз он вместо Шона принес еду и сменные бинты, предложил свою помощь. Но псионик отказался, недовольно пробурчав, что сам справится с перевязкой и дальнейшие действия своего визитера игнорировал.

Первые пару дней он злился, что нога никак не заживала. Тим надеялся сбежать подальше, как заживет. Но вскоре состояние сменилось, и в душе разверзлась абсолютная пустота. Сбежит? А бежать-то куда? К «Волкам» в лапы? Или на одинокую улицу? С одной стороны, выживание было ему понятным, а жить среди людей он не умел. С другой же стороны, улица его доконала.

Тим слышал, как тот человек и Шон о чем-то говорили в коридоре, а затем прозвучал узнаваемый голос Роя. Кажется, он сказал: «Оставьте его в покое».

Тим не знал, чего теперь ожидать. А потом вовсе перестал ожидать. И чувствовать что-либо – тоже. Из тощего тела будто выдернули душу. Он больше не реагировал на людей, которые так или иначе открывали дверь в его комнату. Если ему случалось лежать или сидеть лицом к двери, он видел любопытные физиономии в солнцезащитных очках.

Из всех, пожалуй, только Алекс, Мэл и Сора не интересовались Тимом. Остальные то и дело посещали его и обеспокоенно о чем-то переговаривались, думая, что он не слышит. Тим на это лишь иронично хмыкал: и впрямь уникальный шанс ощутить себя зверушкой в зоопарке. Рук зашел к нему в первый день с ножницами. «Извини, но твои волосы придется срезать», – сказал он псионику и обкорнал его шевелюру, сделав длину чуть выше подбородка, а голову вымазал какой-то вонючей гадостью, затем обработал расчесанную шею. Тим не препятствовал, молча дожидаясь окончания процедуры, мыслями летая так далеко, что его не потревожил бы даже ядерный взрыв.

Весь день, как и предыдущие три, он лежал и смотрел в стену. Общался с демонами в своей голове. Одиночество морозило душу.

За окном то светлело, то темнело. Но его это не волновало. Время для него остановилось.

Казалось, нет ничего, что могло бы вновь зажечь в нем веру в жизнь. Виделся один единственный выход – в окно. Хотелось исчезнуть, перестать быть, видеть, слышать, ощущать. Миг – душа свободна от оков тела. И нет никакой тяготящей реальности.

Тим, держась за стенку и хромая, двинулся к окну. В этот миг открылась дверь и заглянул Шон, с любопытством повернув голову от кровати в сторону обитателя комнаты. Снова кудрявый болтун нарушал личное пространство без предупреждения. Невыносимо раздражали как он сам, так и шум, который он неизбежно с собой приносил. Неужели и правда настолько сложно оставить его в покое?

– Ты куда? – спросил Шон, недоуменно глядя на Тима, занесшего на подоконник ногу.

Новичок презрительно глянул в его сторону. Вот чего он приперся?

– В окно.

– Э-э? – Кудряш поставил руки на пояс. – Может, не стоит?

– Тебе-то что? – буркнул Тим. – Захочу и выброшусь.

– Выбросишься? С первого этажа? – Над темным стеклышком очков изогнулась широкая бровь. – Только если ты намеревался сбежать с больной ногой. Но мы тебя догоним и притащим обратно – так и знай! Дружище, ну, серьезно! Нечего тебе на этой улице делать. Тебя ж там съедят.

Тим глянул в окно, вспомнив, что комната его располагалась на первом этаже. Расстояние от подоконника до земли было метра два или даже меньше. У самой стены грустно торчали ветки полинявшего куста.

Раздраженно засопев, Тим заковылял обратно на кровать, чувствуя себя унизительно.

Шон задумчиво почесал затылок.

– Ты, это, не убивай себя, а? Там не интересно. Выходи-ка уже к нам. Давай! Толку в том, что ты тут замуровался? Мы там это… в настолки собираемся играть, – почти попросил он и быстро ретировался.

«Забраться повыше», – засело в голове.

Может, стоит подняться на крышу? Но ведь его заметят. Нормально ходить он все еще не мог, и неровные шаги обязательно услышат.

«Ночью пойду», – решил Тим.

Вторую половину дня он медитировал над принесенными ему вареными овощами. Подобной еды ему не приходилось пробовать довольно долгое время, и последние два с половиной года Тим жил в основном на хлебе и воде и реже, если повезет, на объедках с помойки. А тут – овощи. И пахло от них приятно. Но кусок в горло не лез, несмотря на соблазнительный запах.

Тим коснулся рукой уха. Ему показалось, что на пару секунд он потерял слух. Голову словно сдавило изнутри. Навязчивые мысли вращались бурным водоворотом. Утонуть в его воронке – проще простого.

Глупый дар. Глупые люди. Глупый мир. В нем все осточертело.

В ночном небе уже давно исчезли облака, вспыхнули белые точки звезд.

Пора.

Высунув голову в коридор, Тим убедился, что никого нет.

Дело было за малым: найти лестницу наверх, подняться как можно выше, упасть головой вниз. И все. Прощай, тесная клетка под названием «тело». Он уже все решил. Уже все спланировал. Осталось воплотить задуманное, и перед ним откроется долгожданная свобода от всего земного.

Тим осторожно заковылял вдоль стены, часто озираясь в поисках признаков слежки. Он потаенно надеялся, что его заметят и остановят. Надеялся глубоко, отрицая эту надежду сознательно. Но всюду была тишина, гулкая пустота, в которой таяли шаги.

Лестница уводила наверх, из узкого окошка в стене пролета по ступеням лился холодный свет безоблачной ночи. Пожалуй, еще более жуткое испытание, чем дойти до лестницы, – это взобраться по ней. Ему мешала не столько раненая нога, сколько слабость после нескольких страшных дней на улице и отсутствия аппетита. Глубоко вдохнув, Тим собрался с силами и начал подниматься, совершенно не обратив внимания на чью-то фигуру, притаившуюся в углу и мелькнувшую в тени, стоило ему миновать лестничный пролет.

Перед выходом на крышу он с досадой думал, что сейчас случайно встретит рассвет. Но опасения не оправдались. Бледный лик луны молчаливо серебрился в темно-синем небе в обрамлении белых сияющих точек, будто кто-то небрежно махнул кистью, разбрызгав краску по чернильно-синему холсту.

Тим дотащился до края крыши и посмотрел вниз. Там – неровный асфальт, исполосованный трещинами, что-то вроде клумб с кустами. С крыши было видно город. Рельеф Трущоб удивительным образом напоминал волну. Крыши домов спускались вниз, а потом поднимались наверх и тянулись к высоким стенам золотисто сияющего центрального Мегаполиса почти на самом горизонте – гребень этой волны. Солнечный город вонзился в небеса клыками домов и напоминал группу пирамид, сияющих переливами желтого и голубого цветов.

Поставив ногу на парапет, Тим пустым взглядом смотрел вниз. Он видел землю как сквозь стеклянную призму, что добавило ощущение нереальности происходящего. Асфальт почти гостеприимно и магнетически чернел у основания стены. Всего лишь один шаг. Пара секунд свободного падения – и он все узнает, все поймет.

Снова засвербило глубоко внутри. Это напомнило о себе запрятанное вглубь желание быть обнаруженным. Но всюду стояла безлюдная тишь. Тим в нерешительности обвел взглядом рощу. Она равнодушно молчала, погруженная в сон.

Он приготовился шагнуть.

– Великие умы погибают в полночь. Потому-то ты здесь ровно в двенадцать? Ну, допустим, ты спрыгнешь. А если выживешь? Дальше-то что? – прозвучало из-за спины.

Тим испуганно охнул и обернулся, чуть не потеряв равновесие.

– А?

Рой стоял шагах в пяти от него и курил с таким будничным видом, будто каждый день ловит на крыше самоубийц. Смотрел он пристально и притом без какой-то ярко выраженной эмоции. Захотелось отвернуться. И Тим решил по привычке рассматривать ботинки.

«Да что ему надо?» – озлобленно подумал он, но ощутил при этом легкое, едва различимое облегчение. Хмурясь, он обхватил себя руками сохранил молчание.

– А если выживешь? Останешься инвалидом на всю жизнь. Здорово, да? Ничего не сможешь делать сам. А то и слух со зрением потеряешь, – вожак выпустил в небо клуб дыма. – Если и умрешь, то мир потеряет одну душу. Навсегда. Ну? Нравится такая перспектива? Хочешь, чтобы твоя душа сгорела, а?

Тим с ответом растерялся, не поняв, о каком сгорании шла речь. А перспектив он тем более не видел. Но сознание зацепилось за слова. То есть как это – душа сгорит? Этого хватило, чтобы заставить его проявить спасительный интерес, а с ним сквозь завесу бессмысленности стрелой прорвался страх.

Ноги обмякли, и Тим едва успел шагнуть назад от края, прежде чем некстати затрясшиеся колени подогнулись. По телу пробежала дрожь, горло защекотало, веки обожгло. Тим закрыл лицо рукой, сдерживая слезы, и издал звук, напоминающий писк котенка. Что-то с силой кольнуло его в самую душу, до ужаса, до безмолвного крика.

Рой подошел к нему и остановился рядом. Он молчал. Оставалось только догадываться, о чем было его молчание. Тим склонялся к мысли, что внезапный собеседник явно не пожалеть его пришел. Чувства утверждали, что мысль эта верная. Чего обычно можно ожидать в таких случаях? Насмешек? Осуждения? Угрозы?

Тишина держалась около минуты.

– Смерть – не выход, Тим, – серьезным голосом сказал Рой. – Так ты просто сгоришь, а оно разве надо? Когда душа жаждет света, можно обмануться и принять за свет пламя. Пламя сожжет. Самоубийство, наркотики, алкоголь – все это пламя. Мы к свету тянемся, а не к огню.

В ответ Тим лишь еще раз шмыгнул носом. Разговаривать не было желания, но что-то подсказывало, что отвертеться не выйдет.

– Ты тут зачем? – произнес он, не скрывая неприязни.

– Всем иногда нужен разговор по душам. А тебе ведь нужно, я прав? Вот и пришел поговорить без всяких официальностей. Я принял тебя в свою команду, значит, я за тебя в ответе. Плохой я командир отряда, раз мои бойцы прыгают с крыши.

«”… с этого дня я за тебя в ответе”», – Тим мелко мотнул головой, отгоняя эхо какого-то воспоминания и сдерживая желание ударить себя по макушке.

– У-у. Ясно, – безразлично буркнул он. – Как ты узнал, что я тут?

– Мэл тебя увидел. Рассказывай. Что тебя привело на крышу? Будем разбираться и решать проблему менее радикально, – спросил лидер «Вольных» и бросил окурок.

Сперва Тим задумался, можно ли вообще доверить свою душу этому человеку. Он быстро глянул на него искоса вверх. Рой рассматривал свою зажигалку с умиротворенным выражением лица.

– Надоело, – недовольно отозвался Тим, поняв, что разговора не избежать. – Все время ничего не понимаю. Эти способности еще… Тоже мне… дар. Зачем он, если от него одни неприятности? Зачем вообще это все? Не понимаю!

– Хм, – Рой взглянул на него с необъяснимым и непонятным Тиму добродушием. – Ну, смотри. Все в нашей жизни нам дается для счастья. Как бы ни говорили обратное идеологи пессимизма, а я убежден, что все истинно для того, чтобы научиться быть на этой земле счастливыми, находить счастье в согласии с другими людьми. Хотя порой приходится ради этого пройти через страдания. Если мы не умеем пользоваться инструментом, то он может причинить боль. Скажем, есть у тебя… ну, молоток. Ты или забьешь им гвоздь, чтобы картину повесить, или будешь бить им себя по голове, страдать, мучиться, да еще и сам молоток, инструмент то бишь, непременно тебе виноват, а не ты, сам себя истязающий. Любым инструментом можно научиться пользоваться. К твоему инструменту у нас есть руководство по использованию. Мы его тебе дадим, как только отыщем в наших библиотечных закромах.

– А я не понимаю, зачем быть в согласии с людьми, если от них столько проблем. Зачем я вообще есть? Почему?

– Так выясни это. С крыши-то чего сигать сразу?

– А если нечего выяснять? – фыркнул Тим, скрестив руки на груди. – Столько всего случилось, что я уже не уверен, что смысл вообще есть. Мне кажется, если я не пойму это все сейчас, я вообще никогда ничего не пойму, потому что нечего понимать. Не понимаю, зачем мне жить, если я и так не могу жить и… и все вот это вот, – мысль его окончательно запуталась.

– С той же уверенностью можно сказать, что если ночью нет солнца, значит, его нет вообще. Но в небе светит луна, а она отражает солнце и является доказательством его существования. Стоит ли тогда утверждать, что солнца нет? Известно, что вопрос – начало мышления. Как насчет того, чтобы задать себе несколько вопросов? Ты хочешь узнать смысл, но, отрицая его существование, сам себе мешаешь его найти. Спроси себя сам. Почему некоторые люди считают, что смысл в жизни есть? Взгляни на них. Они действительно видят смысл в жизни. Они как луна, отражающая солнце. Стало быть, солнце существует. И ты его увидишь, если будешь глядеть в небо и ждать рассвета. Только тогда ты осознаешь солнце, когда действительно захочешь его заметить. Люди даны тебе, чтобы показать космос. Чтобы вместе с ними ты получал свет солнца, который они отражают, и умел его отражать тем, кому темно.

Тим недовольно поежился и хмуро взглянул вверх. Он все еще не понимал метафор, а смысл их был ему отвратителен. И чем светлее был этот смысл, тем отвратительнее он был для затуманенного тьмой разума. Тим бы с радостью ответил, что другие люди просто слепые идиоты, раз видят в жизни какой-то смысл, но счел разумным хранить недовольное молчание.

– Так что зря ты говоришь, что нечего понимать, – спокойно продолжил собеседник. – Тебе всего шестнадцать, у тебя впереди вся жизнь. Здесь и сейчас – это, конечно, здорово, но очень и очень многие целую жизнь тратят на то, чтобы что-то понять. Времена проходят, сменяются поколения, летят тысячелетия, а люди так до сих пор ничего и не поняли, представляешь? Трагедия этого мира! Более того, мне кажется, если наступит такой день, когда люди неожиданно все на свете узнают и поймут, то это будет конец света… в каком-то смысле. Конец времени во всех смыслах. И тут у нас два пути. Либо мы едины, либо мы уничтожены. И то, до этого люди должны познать секретные знания. Так они станут тем самым мегаразумом, имеющим общую психику и общее сознание на весь свой вид. И дальше уже как получится. Или счастливый финал в вечности, в Свете, или торжество человеческой гордыни – во Тьме. В худшем случае, если гордыне человеческой не станет предела, люди не упустят возможность посоревноваться в могуществе с Творцом. Только вот выше Творца никто быть не может. Поэтому такое вряд ли произойдет, потому что скорее погаснет Солнце, чем люди до такого дойдут. А уж до этого момента еще целых пять миллиардов лет. Так что, друг мой, – Рой легко похлопал собеседника по плечу, дружески улыбаясь, – успеешь еще и понять, и разобраться. Только выспись сначала. Стремление понять – прекрасное стремление. Мало хотеть. Ничто не раскрывается просто так. Хочешь понять – совершай поступки, иди навстречу людям. Важно действовать. Человека определяют по следу, оставленному им. Ты – это твои поступки. А какие будут поступки, какой будет след, если ты перестанешь быть? Да и к тому же, душа, избегающая тела и земли, ничего не постигнет.

Тим несколько раз озадаченно моргнул, не разобрав почти половины.

– А я не понимаю, зачем постигать что-то там, если мне даже не объяснили, что? – Тим раздраженно взмахнул руками и обхватил колени. – Лучше бы объяснили сначала, а потом я уже решу, надо ли что-то постигать.

В ответ Рой вдруг слегка улыбнулся.

– Так не бывает. Когда человек рождается, никто не дает ему точного рецепта счастливой жизни. Человек ищет его, проживая жизнь и только опираясь на догадки окружающих. Сначала он познает себя, потом близких, потом дальних, и через них открывает новые горизонты жизненного пути. Все это неизбежно происходит среди людей на протяжении жизни. Что тебе постигать? Постигай человека. Человеческую душу. В себе и окружающих. Раскрой в них звезды, дай им свет и веди к Творцу.

– Творцу? Ты что, веришь… в Творца? – поинтересовался он, иронично хмыкнув.

– Я не отрицаю существование Творца, как… хм… состояния непознанного и тем притягательного. Это состояние Света, доброе и ясное, абсолютный покой. В высший разум не верю. Верю только в душу и Творцом зову абсолютный свет в конце ее пути.

– Ясно, – почти насмешливо выдохнул Тим.

Кажется, Рой еще что-то говорил, но он не слышал, да и не хотел слушать этот откровенный, по его мнению, бред, улетев мыслями так далеко, что забыл, где он и с кем.

– …и почувствовать других людей. Куда лучше, чем с Творцом соревноваться, – донесся до него конец фразы будто бы из-за стекла.

Псионик нахмурился и поглядел на Роя взглядом, каким смотрит глубоко возмущенный человек.

– Что? И зачем соревноваться с Творцом, если он – состояние? – медленно проговорил он, отчаянно соображая, к чему это сказано. – Я ничего не понял.

– Да ты и не слушал, – Рой сказал эти слова спокойно, констатируя факт, и Тим вздрогнул и опустил голову. – Я о том, что нередко нежелание понять окружающих идет от горделивого презрения к ним. Бывают люди горделивые, считающие себя лучше, выше и умнее других, да хоть какие – заблудившиеся во тьме – там, где отсутствует свет, и там, где отправная точка на пути к нему. Что их остановит поставить себя на место Творца – состояния света – не достигнув его, а лишь возомнив себя? Ведь когда ты не чувствуешь света, тебе кажется, что нет и Творца. Значит, можно возвести себя на его место. Обычно за такое мнение человек расплачивается всякими депрессивными ощущениями и, как следствие, неспособностью жить среди людей полноценной жизнью. Словом, куда идти – решать тебе. Ты либо достигнешь света, либо нет. Но я не берусь рассуждать об этом дальше. Знаю маловато и могу быть неточным в выражениях. Но атмосфера сегодня, видимо, располагающая на такие рассуждения.

На сей раз Тим и вовсе не понял ни слова. Свет, тьма… либо это чушь какая-то, либо вещи, которые слишком сложны для его ума. Кроме того, он не мог взять в толк, зачем ему описывают черты человеческого характера.

– Ну и что, что люди гордые? Разве это плохо? – спросил он просто ради того, чтобы спросить.

И вдруг Рой поступил необычно, даже необъяснимо. Он понизил голос и заговорил тихо, едва слышно – настолько, что Тим вынужден был приложить усилия, чтобы вслушаться в его слова.

– Не путай гордыню и гордость. Гордость можно испытать за другого. Гордыня – только о себе. Да, бывают люди, страдающие от гордыни. Это сгусток тьмы, черное пятно на солнце, если хочешь. Есть депрессия – тоже состояние, когда человек живет в самом себе. То, о чем мы говорим, – качество души. Ты знаешь, что духовно мы все равны перед Творцом? Ладно, если не нравится слово «Творец», то назовем это… ну, не знаю, мирозданием, вселенной или Светом. А вот в земном мире царит настоящий беспредел. Черное пятно, как бельмо на глазу, иногда мешает увидеть истину. Ослепший душой ни себя, ни других верной тропой не выведет. Мы учимся видеть, живя среди других и открывая для себя других. И вся наша команда стремится этому научиться. Научиться думать не только о себе. Вот, к чему я веду. Иными словами, научиться жить среди людей можно лишь не ставя себя выше них.

Тим без особых оснований решил, что речь идет о нем лично, поджал губы, испытав бунтарские чувства против услышанного, пускай все еще не мог вникнуть в суть сказанного, и от этого казался себе умственно неполноценным, что лишь усиливало его неприязнь к человеку, заставившему его так о себе думать. Внутри неприятно кольнуло. Желание крикнуть «Да кто ты такой?!» возникло само по себе. Но Тим побоялся. Ему не нравился этот разговор. Еще меньше ему нравился собеседник, которого он не мог не слушать вопреки своим желаниям.

– Хочешь сказать, что никто из вас не думает о себе? – съязвил псионик.

– Люди не могут не думать о себе. Но не путай понятия. Можно думать только о себе, а можно думать о себе и других. Наша задача, – продолжал Рой, – помогать людям города. Мы пытаемся делать для них что-то хорошее. Помочь тем, кто в тяжелой ситуации. Защитить тех, кому нужна защита. Мы учимся видеть их беду во всех смыслах. Даем немного света в этот непроглядный мрак. Хотелось бы делать больше. Однажды мы сделаем больше. Вытащим этот город в свой срок. Так будет лучше и для нас, и для города. Мы все – части одного города.

Тим попытался подковырнуть новым вопросом:

– Зачем вы все это делаете? Не проще ли жить, как хочется, и больше не думать о городе? Для чего это вот все? Смысл?

– Все для того, чтобы мир после нас остался лучше, чем при нашей жизни, – Рой продолжал говорить тихо, заставляя Тима напрячь все внимание, чтобы ловить в ночной тишине каждое его слово. – И чтобы городу было, куда идти. Чтобы было куда идти молодому поколению вроде тебя и тех, кто только появился на свет. Мы не бежим трусливо с поля боя, даже если все кажется безнадежным. Да, пускай наше положение считают безнадежным. Мы все равно будем искать возможность выбраться со дна.

У Тима побежали мурашки, а в глубине души вдруг зародилось тихое благоговение. Это ему не понравилось, захотелось сопротивляться, дабы восстановить себя в своих глазах.

– Никто не оценит, – пробурчал он.

– Почему же? – Рой беззлобно и даже снисходительно усмехнулся и щелкнул зажигалкой. – Говоришь, хотя не знаешь. И говоришь, потому что сам не оценил. Хотя это знак – нам следует делать больше.

Тим едва сдержался, чтобы не фыркнуть, и глянул на него исподлобья. Разговор раздражал своей неясной траекторией. Раздражал и тем, что в нем не возникало сопротивления со стороны, и это обезоруживало стремительнее, чем если б оно было. Любая попытка начать спор, уличить, опровергнуть кончалась полным крахом. Вместо ожидаемой агрессии собеседник отвечал спокойствием с примесью принятия, и Тим не мог понять, нравится ему это или нет. И пока он боролся с собой, Рой с каким-то совсем безмятежным видом рассматривал огонек зажигалки.

«Город они спасают, – недовольно думал Тим, поглядев на вожака исподлобья. – Детский сад. Никого они за пять лет не спасли».

– Ты без энтузиазма говоришь о главной вашей задаче, – заметил он.

– Так не в задаче дело. Не совсем в ней. Город под властью «Волков». Каждый месяц к их банде прибегает все больше людей. Сложная история. Люди не хотят почему-то бороться с ними и решают стать их частью, потому что идти больше некуда. И начинают обдирать своих бывших товарищей за волчьи привилегии, – он замолчал вдруг, поднеся к губам сигарету, но внезапно замер и с невыразимой тоской взглянул на город. – Люди хотят свободу, но не знают, где ее искать. Они идут в ловушку, даже не подозревая о ней.

– Хочешь сказать, что город в вас не нуждается? – Тим спрашивал это очень осторожно, ожидая в ответ чего угодно.

– «Волки» в нас не нуждаются, а город стал их территорией. Мы действуем при первой возможности что-то изменить, хоть их мало – возможностей этих. Отзываемся на нужды людей. Пытаемся пока что потеснить «Волков» мирно. Иногда только приходится отбирать у них воду. Вряд ли это все надолго, – его голос вмиг превратился в тихий звериный рык и тут же снова стал спокойным, – Нас зажимают в угол. И как зажмут – нам ничего больше не останется. Мы живем под прицелом, Тим. Это не шутка. Будто на цепь посадили, и мы сидим в ожидании расстрела.

И неуловимые нотки в голосе будто обещали: однажды он с цепи сорвется и бросится на дуло охотничьего ружья.

– Все ради… будущего? Не понимаю. Я думал всегда, что город выбрал свое будущее – его отсутствие.

– Вряд ли город это выбрал. С чего ты вдруг такой приговор вынес? – серьезно спросил Рой, и Тим был вынужден снова опустить глаза. – Потому что людей посадили на цепь? Да, сидя на цепи, вряд ли получится так просто рвануть за изгородь. Но это не означает, что у людей нет такого желания. Есть оно. Люди не могут жить без будущего. Единственная причина жить – это будущее. И не какое-нибудь, а наполненное светом. Каждый хочет знать, куда он идет. Люди ищут светлое будущее. Иногда ошибаются. Будущее требует работы. Постоянной, неустанной, с полной самоотдачей. И пока здесь есть те, кто не смирился с ситуацией в городе, мы будем защищать город до конца. Мы сотворим это будущее своими руками. Наш час еще придет. И надеюсь, будет не поздно.

– А если в городе останется всего лишь человек десять-пятнадцать, которые не стали «Волками»? Не проще ли в таком случае принять общий порядок или попытаться уйти?

– Мы будем защищать этих десять-пятнадцать. Даже если останется один – будем. Я ни перед кем прогибаться не стану. Тем более – перед Вольфгангом. Пусть лучше он меня пристрелит, чем я приму этот… порядок, если его можно так назвать.

Тим недоуменно покосился на вожака. Последней фразы ему было не понять.

– Зачем? – выразил он свое непонимание. – Если город решил, что с «Волками» лучше, зачем пытаться что-то менять?

– Людей на это решение толкает безысходность. Не всегда люди делают выбор с легким сердцем. И не всегда понимают, что делают. Куда ты пойдешь с завязанными глазами? С «Волками» не добраться до лучшей жизни. «Волки» отбирают у людей жизнь. А люди хотят жить.

– Может, не все хотят, – неуверенно возразил Тим. – Может, кто-то хочет умереть.

– Ну-у, не скажи. Истинно никто не хочет умирать. Выбравший умереть не желал себе смерти; он ошибся дорогой. Он был введен в заблуждение, шагнул не туда и пал – великая и непоправимая трагедия. И дезинформация. Кто-то думает, что хочет себе смерти, но его тянет к ней от того лишь, что он жаждет жить и верит, будто за пределами тела жизнь ему станет доступна во всех красках, – слова звучали настолько точно, что потрясенный Тим невольно приоткрыл рот. – Это не так. И это касается не только смерти в прямом смысле, но и во всех прочих. Человек рождается в хаосе – на земле, в конечном мире, и стремится к покою – к вечному. Но именно на земле душа сможет превозмочь хаос и достичь покоя.

Не придумав ответа, псионик сохранил молчание. Нечто маленькое, черное и колючее защищалось в глубине его души, не желая покидать насиженное место. Рой говорил вещи, которые вызывали у Тима такую злость, какой он прежде не испытывал. Не мог он объяснить себе, почему считал эти слова бредом: потому что не понимал их или по иной причине. Хотелось заткнуть уши и дать злости выход: кричать и требовать, чтобы прекратился этот несусветный бред. Вдобавок Тим чувствовал всей душой, что имел дело с человеком во много больше его самого и не мог этого вынести.

Он не знал, что уже тогда в нем началась первая битва, и тьма встала в глухую оборону.

Из всего услышанного ясно крайне мало, а на большее можно в ближайшее время не рассчитывать.

– Зачем вы носите очки? – нерешительно поинтересовался Тим, заговорив о понятных ему вещах.

– У нас уникальный новичок с псионическими способностями, – тут же был ответ.

– Так я и думал, – фыркнул Тим и отвернулся. – Скрываетесь. Вы мне не доверяете.

Рой перевел на него удивленный взгляд, и он догадался, что сморозил чепуху и в целом повёл себя глупо.

– Напротив. Мы тебя уберечь пытаемся, – в голосе лидера зазвучали нотки скуки. – Эти очки с прослойкой. Мне их один хороший человек рекомендовал. Ты глаз за ней не увидишь. Сам знаешь, как твой дар работает. Ты черпаешь чувства, и не самые приятные. Кому ж хочется, чтобы ты страдал? А так… Наша команда глаза свои не прячет.

У Тима сложилось впечатление, что с ним разговаривали, как с идиотом, и это вывело его из себя.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – с тихим раздражением спросил Тим, пытаясь плотнее обернуть себя безразмерной рубашкой.

– Ты ведь сам спросил, – недоуменно ответил Рой. – Вот и рассказываю. Лучше же знать, где ты, с кем и почему, не так ли? Поэтому спрашивай, сколько хочешь и о чем хочешь. Честно тебе все отвечу.

– Честно? – не поверил Тим.

– У лжецов должна быть хорошая память. А у меня она как у рыбки. Да и смысл людей обманывать? Тем более намеренно.

И тогда Тим решил пользоваться этой возможностью так, чтобы хоть как-то выползти из угла, в который, как решил, его загнали. Он сообразил новый каверзный вопрос, позабыв о всех прочих.

– Почему вы за мной следили? Это ты был на мосту, когда я хотел прыгнуть. И ты был там – в переулке, когда я побежал на мост. И почему-то я уверен, что ты оставлял еду возле моего укрытия. И тогда, ночью, когда меня чуть не застрелили бандиты. Я узнал твой голос. Это ты кинул в них мусорный бак.

– Все верно, – подтвердил Рой. – Тебя заметили еще за две недели до нашей, скажем так, первой встречи. Мэл нашел тебя, пришел ко мне и предложил тебя отыскать и забрать в команду. И все это время за тобой вели наблюдение, чтобы тебя не убили. Видишь ли, одновременно с нами тебя обнаружили и «Волки». Наши ребята отводили им глаза, уводили от тебя почти все неприятности вплоть до того, как Мэл тебя сюда привел. А следили… Мы не хотели тебя лишний раз пугать. Спроси себя сам. Ты бы пошел к нам, если б Мэл к тебе на улице подошел и позвал? В особенности после того случая с бандитами.

Тим колебался с ответом и метался в противоречиях. Неужто собеседник совсем неуязвим? Негде подковырнуть, нечем подцепить, некуда уколоть.

– Вряд ли. Я бы не поверил, – обреченно пробормотал он.

– Вот тебе и ответ… Я поначалу принял составление всяких сложных планов за чушь. В ту же ночь, когда мне о тебе сообщили, я вышел в город и нашел тебя загнанным в угол теми бандитами. А дальше некоторое время не мог выходить на улицу, так что Мэл с Алексом корректировали свой план на ходу по ситуации без меня. Бывали проколы, да. Они пытались до тебя добраться, но ты каким-то образом убегал, – здесь Тим припомнил сразу несколько случаев, когда предпочел бежать от всех, кто выражал хоть какой-то интерес к нему. – Большую часть проблем удалось от тебя отвести. Я сам пару раз уводил «Волков» от твоего жилища. «Псы» Мэла сбили твой след, и это почти сработало. Но тебя продолжали искать.

На этой почве в мыслях Тима образовалась полная неразбериха. Он почувствовал себя марионеткой и хотел было огрызнуться в ответ, но задумался: а что было бы с ним, если бы не они? Тут скорее благодарить следовало, но тем не менее… Тим теперь не знал, как ему относиться к этой информации, к этим людям. Его незаметно защитили, вытащили с улицы, отмыли, одели, вывели насекомых, дали место жительства и покормили. Бояться или радоваться? Однозначно – чувствовал он себя теперь жалко. Отвратительное унижение оцарапало его с удвоенной силой.

– Почему ты не подошел сам? – Голос его от нервов и усталости начал прерываться.

– Это я-то не подошел? – хохотнул Рой. – Это ты бросился от меня наутек, когда я решил заговорить с тобой на мосту.

Тим вспомнил, как повел себя в тот вечер. Не испугайся он – все, наверное, было бы проще.

– Да… – только и выдохнул он.

Все мысли Тима в конце концов свелись к одной простой: ему ведь предлагали выбор. Он был волен сам решать, остаться или нет. И волен изменить решение в любой момент – его не ограничивали. И выбор был сделан.

Все, что теперь оставалось, принять полное поражение. Хотя, по правде, воевал он с самим собой, в чем не хотел себе признаваться.

– Может, вы все-таки были правы с вашим планом, – сказал он устало, стараясь укутаться еще больше.

– Скажи-ка мне вот что. Почему ты избегаешь людей? Если дар в счет не брать. Наши все в очках ходят, но ты так и не вышел с ними на контакт и замуровался в комнате. Они переживают.

Ответ не пришлось даже обдумывать. Тим сбивчиво заговорил:

– Потому что люди… – он хотел сказать «тупые», но побоялся, – не понимают меня и бывают злыми. Редко, очень редко получалось с кем-нибудь нормально поговорить. Единственная подруга и та… – он судорожно вздохнул и не закончил фразу. – А остальные… Все считают меня психом, странным или около того. А тут еще и способности эти дурацкие. И общение никак не складывалось. И я прекращал попытки знакомиться. Они сами все куда-то уходили. Да еще так, будто я им какое-то зло причинил.

– Хм. Зло – понятие широкое. Вообрази себе, что чувствует человек, общаясь с тем, кто выражает ему неприязнь. Уверен, люди от такого отношения не в восторге, и ты по причине способностей это чувствуешь. Мир – это мы и все внутри нас, и он отражает нам нас самих, – слова звучали с каким-то странным сочувствием, и Тим захотел провалиться сквозь землю, ведь собеседник вновь был прав.

– Я… просто хотел, чтобы меня кто-нибудь понял… – тихо признался он и почувствовал себя совсем ущербно, сам не зная, почему.

– Это естественно, – кивнул Рой. – Все хотят, чтобы их кто-нибудь понял. Ты такой не один. Все вокруг чего-то хотят. И многое из этого ты способен им дать. Пойми их сам. И тогда твое желание сбудется.

– И почему же оно должно сбыться? Я должен открыться, начать думать о людях? А если меня просто используют? Какое удовольствие в том, чтобы быть использованным? – с нескрываемой насмешкой произнес Тим, искоса поглядев на собеседника.

– Ты сомневаешься, – ответил Рой, и лицо его при этом сохраняло величественное спокойствие, не передаваемое словом. – Я тебя понимаю. Поверь, хорошо понимаю. Тяжело видеть смысл в том, что я говорю, когда все вокруг омрачено. Трудно видеть истинную важность общения. Но не говорил бы я тебе этого, если бы мне самому не пришлось через это проходить. Так, как ты, умереть я не думал никогда. Но бывали времена, когда мне было слишком плохо и тяжело, чтобы видеть хоть что-то светлое в этой жизни. Казалось, что нет ничего больше, ради чего стоило бы жить. Меня угнетали чудовищные мысли. Все, что мне было дорого, стало пеплом.

Тим впервые с непреодолимым изумлением поглядел на него, задетый искренностью слов.

– И… что ты сделал? – почти прошептал он с сильным волнением.

– Остался верен своей цели. Своему пути. О цели я уже тебе сказал. Я бы не выжил без нее. Стрелка компаса моего земного пути указывала на людей, а духовного – на Свет. Сверни я с дороги – погиб бы. Не недооценивай никогда силу, которую ты можешь взять от людей, которым пришел на помощь. Не стоит бояться быть использованным во имя добрых дел, дел по совести.

– А если меня используют, чтобы красть или убивать?

– А это разве по совести? Можно забрать у человека вещь, которая ему не принадлежит, чтобы вернуть ее законному владельцу. Иногда приходится убить того, кто сам пришел убить твоих близких и других невинных, чтобы остановить зло. Это необходимость. Сравни с убийством ради удовольствия и кражей ради потехи. Ты научишься видеть разницу в этих вещах и не путать их.

Тиму и эта информация очень не понравилась. Но где-то в глубине души слова находили себе место. Все было правдой, сказанной от чистого сердца, поэтому било по самолюбию.

За разговорами Тим окончательно продрог: ночь оказалась не из жарких, а одевался он все же не для посиделок на воздухе.

– Холодно, – вырвалось у него.

– Разве? – Рой удивился так, будто на улице стояла жара, а не холодная ночь. – И чего ты сидишь? Иди вниз.

Толкаясь здоровой ногой, Тим поспешно выпрямился и пошатнулся от резкого головокружения. В глазах поплыло, и псионик почувствовал, что падает. Но удара о жесткую крышу не последовало. Его поймали за предплечье.

– Ты в порядке?

– Я… я решил выспаться, – он ляпнул первое, что пришло в одурманенную обмороком голову.

– Нашел место, – хмыкнули над его ухом. – Поднимайся.

Тим хотел было пожаловаться на трудности при ходьбе, но его тут же без лишних слов поставили на ноги и повели к лестнице. Они миновали три этажа. Уже на полпути Тим мог передвигаться самостоятельно. Вскоре он очутился в своей комнатушке. Его сразу же оставили в одиночестве. Сам не зная, почему, он ощутил себя в полной безопасности. Оказалось, разговаривать с людьми, предоставляющими тебе убежище, – полезное занятие, которое помогает от навязчивых мыслей. Развалившись на кровати, псионик некоторое время размышлял: что за бред ему сегодня наговорили и зачем.

Некоторое время Тим глядел в потолок. Веки потихоньку слипались. Вскоре сон хлынул темной густой волной.

Во сне опять явилось загадочное место, где в темноте летали цветные пятна-лица, вертелись вокруг центрального, черного. Но на сей раз неизвестный и в то же время очень знакомый образ, но уже другой формы, не источал негатива и злобы. В сине-черной мгле лицо спокойно существовало, будучи оторванным от целого яркого водоворота вокруг него. Тим проникся жалостью к лицу. Он даже почувствовал, будто оно отвечало ему тем же.

«Ему так грустно…»

«Да, мне грустно. Я оторвался от всех. Я потерян. Я одинок», – беззвучно пронесся в голове смысл, который можно было облачить именно в эти слова.

«Самый темный мрак… рождает самый яркий свет»

Тим еще день провел в своей комнате, старательно приводя мысли в порядок. К большому удивлению, никто его не беспокоил и не заговаривал с ним все это время. С небывалым аппетитом он накинулся на завтрак, который обнаружил утром в своей комнате.

За завтраком Тим обдумывал свое новое положение с новой стороны, и с таким рвением, словно в нем заменили севшую батарейку. Его приняли в новый дом, дали возможность разобраться в себе и готовы в любом случае помочь, если верить Рою. Сам лидер команды вызвал у него необъяснимые противоречивые чувства, среди которых преобладало неприятное раздражение, потому псионик решил для себя по возможности избегать его.

Перебороть свой страх оказалось делом нелегким, но возможным. Потянуло пройтись по дому. На ходу думалось лучше. Останавливала лишь больная нога.

Новое утро наступило неожиданно, а с ним вернулась способность ощущать течение времени.

Тим распахнул глаза и сразу же зажмурился, спасая их от назойливого солнечного света. Полежав немного, он оценил свое самочувствие как вполне сносное относительно вчерашнего. За окном лучился день, а настроение располагало к тому, чтобы выбраться из комнаты и присмотреться к новому месту. Например, действительно пообщаться с тем же Шоном.

«Болтает он, конечно, без перерыва, но, быть может, стоит попросить его говорить то, что мне интересно слышать?»

Тим не относился к тем, кто сидит и медлит. Приняв решение, он сразу же начинал действовать.

«Я буду сильным», – как молитву повторяя ту самую фразу, снова получившую смысл, он сполз с кровати и направился к двери, резко ее распахнув, и сразу столкнулся нос к носу с Шоном, который чуть не выронил стопку одежды.

– О, привет, мелкий! – сказал кудряш, напялив очки на глаза.

Тима как кипятком ошпарили.

– Мелкий? – удивленно повторил он.

– Ну да. Посмотри на себя. Прям мелкий! – радостно воскликнул Шон. – Кстати, мы тут тебе одежду нашли. Выбирай, какая понравится.

Тим, пообещав себе никогда не откликаться на это прозвище, разложил на кровати синюю водолазку, голубой свитер, джинсы, черные штаны, синие кроссовки, черные ботинки, перчатки, и у него чуть голова кругом не пошла.

– Это все мне?

– Угу. Это от наших. А на тему твоего шарфа… Если он тебе так нужен, сам потом купишь. Мы не стилисты, хотя связи у нас имеются.

Тим решил не задавать вопросов. Подумав немного, он посчитал, что пока стоит прохладная погода, он будет носить свитер с джинсами. К тому же, блеклый серо-голубой цвет ему нравился больше, чем слишком яркий синий. Псионик облачился в джинсы и кроссовки.

– Слушай, Шон, ты мне покажешь тут все? А то я так ничего не видел, кроме своей комнаты и душевой.

Кудрявый медленно расплылся в пугающе широкой улыбке.

– Коне-ечно, идем, – он растянул слова, словно тянул плавленый сыр, – Ну, если ты можешь нормально ходить. Ты уже можешь? Как там твоя нога?

– Лучше. Ходить могу, но небыстро.

– Тогда идем! А я смотрю, ты легко на общение пошел. Мне говорили, Алекс полгода привыкал. Да и я долго привыкал. А ты вон – уже готов.

Коридоры, лестницы, помещения. Находясь в одном доме с другим человеком, можно было за целый день с ним не пересечься. Пути могли сойтись разве что в душевой или столовой.

Несмотря на то, что у многих ребят были собственные дома, они все равно имели тут свой уголок и держались группой. Для жилых комнат отвели первый этаж. Шон указывал на каждую дверь, называя имя и кличку обитателя. Кудрявый гид с гордостью сообщил, что сам раздал эти клички своим товарищам. У кличек было практическое применение в боевых делах, дабы лишний раз не выдавать своего имени – нечто вроде позывного, для секретности. Как сказал Шон, их и так уже ловили несколько раз, некоторых знают лично, а Роя неоднократно пытались убить, да и в целом у него проблемы со скрытностью. Но секретность продолжали соблюдать. Время от времени клички использовались и в личных беседах и, как правило, самим Шоном.

Мэл-ищейка жил у самого выхода и отдельно от остальных, и именно его застать в своей комнате можно было крайне редко. Напротив него поселились Алекс-боец-стрелок и Рук-красавчик-хитрюга-медбрат (удивительным было то, что его и правда называли красавчиком). Их разделяла комната-оружейная, где Алекс занимался своими обожаемыми автоматами, пистолетами, винтовками и прочими стрелковыми принадлежностями. Дальше был склад, возле него библиотека, а по совместительству комната Кейси-библиотекаря-бабульки-историка («Натуральная бабулька! Он всегда переживает, все ли покушали, все ли тепло оделись, все ли выспались», – пояснил Шон). В противоположную сторону – столовая, она же кухня, она же бар. Напротив – комната Эдди-дворника-бородача. В соседней жил Шон (кудряшом он себя обозвал сам и ничуть не жалел об этом). Когда они проходили мимо его двери, он пригласил зайти и провел экскурсию по своему жилищу. Тим понял, что жил в угловой комнате и, как сам уже успел заметить, неподалеку от лестницы. По соседству с ним расположился Ричи-хорек. А вот у Роя-вожака-ненормального-Его Величества оказалось две комнаты. Одна на первом этаже около библиотеки (по соседству жила и Сора-принцесса), и вторая – на третьем, с видом на город. За поворотом возле библиотеки находилась черная дверь и вела в мастерскую, оборудованную под класс, где Кейси, судя по рассказам, занимался иногда с детьми, которых ему приводили знакомые на время своих дел. Да и школ в городе не было, а тут у них целый кружок организовался.

– Иногда Эдди подключается туда. Иногда Сора. Мы все так или иначе участвуем. Это всегда забавно. У нас единственная в городе школа. Люди знают об этом месте как о кружке, организованном маленькой группой энтузиастов. Никто сюда не суется, власть не интересуется школами. Дети тут в безопасности, учатся, развиваются, общаются. А мы тем временем… вот! Мы хотим, чтобы выросли люди, которые стремятся сделать мир лучше. – И он развел руками.

– А если «Волки» вас найдут? – поднял бровь Тим.

– Естественно, мы все это прекратим, – заверил Шон.

Весь второй этаж в основном пустовал либо был забит всякими подозрительными вещами, стеллажами со стопками книг и бумаг, ящиками. Многие комнаты здесь были заперты, а ключи висели в специальном шкафчике возле хранилища, но не все. Один принадлежал лишь Руку, копии от другого замка – только Эдди и Мэлу. Что там хранилось – загадка. Тим испуганно втянул голову в плечи, проходя мимо двери, на которой виднелся истребитель, нарисованный красным. Изображение было знакомым. Как-то, блуждая по городской окраине на севере, Тим видел похожее на бетонной стене, обнесенной колючей проволокой. Символ выделялся ярким пятном среди ветвей иссохших кустов. Этот знак и само место его встревожили, и он поторопился уйти.

Среди прочего на втором этаже находилась еще одна комната-мастерская, где иногда работали Эдди с Кейси. Еще тут располагался тот самый «тронный зал», который был «Кабинетом или комнатой совещаний» (кто как называл). Шон с гордостью пояснил, что названия давал сам. Раньше это помещение он действительно именовал «Тронным залом», но его убедительно просили избавиться от этого пафоса. Здесь собирались для обсуждения новостей и планов, иногда чтобы просто поболтать, и здесь же хранились документы.

Сразу за поворотом от комнаты совещаний серая дверь вела в просторное помещение с камином, диваном, креслами, стульями, столом. Шон мгновенно поведал, что камин существует лишь год и сделали его Кейси с Эдди для уюта. Подвесную полку над камином оккупировала армия кружек во главе с заварочным чайником. Слева от окна на деревянном стеллаже аккуратно лежали три пледа разного цвета. У другой стены – стеллаж с коробками от настольных игр и многих других мелочей для досуга. Здесь оказался проектор и стопка дисков в коробке, рядом – ящик с флешками и старым ноутбуком. Кудряш любовно назвал сие помещение «Гостиная».

– Иногда мы… ну, те из нас, кто тут и без срочных дел, собираемся посидеть, поговорить, поиграть в настольные игры, фильмы смотрим, – рассказывал Шон. – Или записи спектаклей или концертов. Музыку порой слушаем. Нам всем одинаково нравится классическая, инструментальная, реже слушаем авторскую песню… м-м, если тебе интересно, тут коробка стоит с дисками, ящик с флешками. Тут, кстати, есть собрание фильмов и сериалов двадцатого века. Американские, британские, французские, советские – любые. А Кейси тут иногда читает. Видишь тот том? Вон тот, на третьей полке. Кейси хорошо знает историю. Пожалуй, достаточно хорошо с учетом отсутствия возможности ее изучать. И он считает эту книгу чуть ли не главной книгой в этом доме. Мы все читаем. Если повезет, попадешь в наш читательский клуб.

Тим взял первый попавшийся диск и оглядел его. Это оказался фильм про мир будущего. С обложки глядели высокие синие небоскребы, летали машины, а на первом плане профиль какой-то маленькой девочки.

– О, это фантастика, про технологии, – прокомментировал Шон, ткнув пальцем на обложку. – А вот еще один такого же жанра. А знаешь, на кого ты похож из этого фильма?

– Ой, спасибо, мне как-то не хочется знать, – напрягся псионик.

– Ну и ладно. Не больно то и хотелось рассказывать. Но, если что, могу рассказать. Короче, этот фильм…

Дальше Тим выслушал долгую сюжетную линию какого-то старого французского сериала. Из сумбурного рассказа он не понял ничего и мог лишь заключить, что Шон знает огромное количество слов и умеет утрамбовать весь свой лексикон в единицу времени, теряя по дороге знаки препинания, но сохраняя красочность повествования. Речь его всегда была возбужденной, словно Шона ежесекундно перепоняли самые разные эмоции.

– Ясно, – он отложил диск с фильмом про технологии, решив как-нибудь ознакомиться с этой картиной. – Я никогда фильмы не смотрел. Только мультик в детстве видел.

– Так ведь мы ж еще соберемся и посмотрим обязательно. Мы тебя хорошенько здесь культурой обработаем. Могу для начала посоветовать одну книгу…

– Почему вы все живете одни в одном месте? То есть, ни у кого из вас нет, например, жены или родителей? Вас всего… всего девять, и все, кроме той девочки, мужчины? Как вы… как вы так организовали? Как появилась команда?

Шон слегка задумался, высоко подняв густые брови над очками, и почесал подбородок.

– Мы тут не особо живем. Точнее, живем, но не всегда. Я живу, потому что негде больше. И Ричи тоже. А остальные когда как. Как организовались? Вся наша компания образовалась в основном из таких, как ты, – сказал он и плюхнулся на диван. – В буквальном смысле. Рой подбирал нас всех с улицы, давая второй шанс на жизнь. Слабость у него такая, наверное. Рук с Алексом были уличными бандитами, пока сюда не попали. О, хочешь предысторию? Ты ведь вообще не в курсе ничего. Коро-оче, – услыхав это слово, Тим напрягся, поскольку усвоил, что после любого «короче» из уст Шона следует очень длинная история. – Кейси рассказывал, что раньше у Роя была другая и более крупная команда. Более сильная, более… интеллектуально продвинутая, чем мы. Чтоб нам стать такими, нужно круглые сутки учебники штудировать. Там были люди, которые выросли с ним чуть ли не в одном дворе. Они были все вместе с детства. Не такая уж и уникальная ситуация в закрытом-то городе. Долгое время ничего особенного не случалось. Сначала они всей детской толпой бегали по дворам, а потом выросли, дворов им стало мало, и они подняли восстание против власти. Ну, это если Кейси верить. Я все подробности так и не понял, хотя мне было лет пятнадцать-семнадцать, когда все происходило. Их было человек пятьдесят. У некоторых были семьи, причем прям внутри команды. Все друг друга знали. У Кейси была семья: жена и дочь. А потом один подонок, не будем показывать пальцем, решил, что Роя надо убрать. Не ясно почему. Видать, от зависти. И если б не Мэл, то наш вожак тогда и погиб бы. Не знаю в деталях, что там произошло, но Вольфганг собрал приспешников, убедил их совершить предательство, или они уже заранее вместе собирались что-то сделать – не знаю. Но они подорвали штаб-здание со всеми людьми в нем. Это случилось в какой-то важный день, когда там собрались все. Вроде бы как там планировалось важное мероприятие. Мэл то ли понял что-то, то ли еще что. Он вывел оттуда и спрятал Сору, потом вывел и Кейси. А вот семья Кейси там погибла. Они, кажется, туда пришли как раз незадолго до взрыва. Рой до этого убежал со своей девушкой, а вернулся уже без нее. А до этого…

Тим слушал очень сдержанно, но вскоре отвлекся на вихрь мыслей в своей голове. Смутно, очень смутно, как сквозь туман ему вспомнилось: клубы дыма за стеклом окна, шкаф, беспорядки, собаки, холодно, темно… солнце. Он опомнился от голоса Шона.

– … как-то так и было, хотя я не ручаюсь за достоверность – сам плохо знаю. Только не спрашивай полную историю у Кейси. Для него это болезненные воспоминания, – предупредил рассказчик.

– С ума можно сойти… – Тим почесал затылок. – И что было дальше?

– Точно не знаю. Может, лучше будет спросить у Соры, для нее это не так тяжело вспоминать, как для Кейси. Или еще лучше – у Мэла. Он больше знает. Он же мне и рассказывал, но я забыл половину. Но что-то там было не очень хорошее. А потом Рой начал собирать новую команду. Он притащил Алекса, которого поймал при попытке застрелить Сору. Алекс спустя время привел Рука. А Мэл привел меня. Точнее, я сам привелся. Вышло, что остался без родителей, а из дома меня тетка вышвырнула. Шатался одно время по улице. Как ты почти. Жил в ночлежке разве что. Подрабатывал в баре уборщиком и грезил стать шеф-барменом. У меня была мелкая зарплата, и всю ее я тратил на покупку алкоголя, чтобы смешивать коктейли. Парочка моих рецептов даже была пущена в ход. Они стали одними из популярных в баре, чем я чуточку горжусь. Но, как результат, я был почти всегда пьян, потому что всегда пил.

– Все время пил? – изумился Тим. – И что, больше не пьешь?

– Не совсем, – вдруг очень серьезно сказал собеседник и виновато опустил голову. – О, я тебе оговорюсь сразу: у нас в команде принято ни от кого не скрывать свои недостатки, потому что они мешают работе.

– Не скрывать недостатки? – Тим кисло сморщился. – Чтобы что? Чтобы позлорадствовать?

Шон экспрессивно замахал кистями рук перед его лицом:

– Не-не-не, ты чего! Наоборот! Смысл нашей команды не только в помощи людям. Несомненно, мы собрались на базе помощи. Но еще мы стремимся, как бы так сказать, работать над собой. И я тебя уверяю, что не найдешь ты нигде места безопаснее нашей команды в моральном плане. Никто тебя тут не осудит. Вот, я подам тебе пример и расскажу про свои недостатки. Иногда я срываюсь на выпивку. Вроде уже вся та жизнь позади, а продолжает доканывать. Каждый раз обещаю вести себя прилично, и каждый раз, стоит хоть немного выпить, уже не могу. Всегда после этого стыдно, – он вздохнул. – Как будто назад скатился. Спасибо огромное ребятам, что пытаются помочь избавиться от этого, и даже есть успехи. Но-о, мне и теперь до их уровня еще пахать и пахать. А тогда и говорить нечего – пил и пил, и каждый раз что-то новое. Однажды увидел в баре Мэла, потрепался с ним немного и подумал: «Ого, какой забавный!» И решил с ним потусить.

– Мэл забавный?!

– Ну да, ты посмотри на него! Вечно ходит такой угрюмый, морда кирпича просит, глаза как у мертвой акулы, – и рассказчик скривил гримасу с наморщенным носом. – Это так смешно! Вот я за ним и увязался, и меня случайно сюда приняли. А что до остальных… Кейси с Роем был всегда, судя по всему. Нет, они не родственники, просто познакомились в детстве, ну и Рой для Кейси как брат, наверное. Эдди встретился на улице с Кейси, и тот его пригласил помочь что-то починить. Эдди пришел и не ушел, остался тут. Он вообще компанейский очень: куда все, туда и он. Ну, Ричи полтора года назад тоже тут оказался с какой-то улицы. Рой ничего не объяснил, а Ричи рассказывать не захотел. Его история появления у нас мутная, как и он сам. Все, что я знаю – его нашли в развалинах дома на севере, где он застрял и сидел сутки. Кажется, его туда кто-то затолкал за долги или что-то вроде того. Еще и какой-то дрянью накачали. Честно говоря, Ричи пока надежд не подает. Собственно, все. Ах, да, и Сора, но Сора, как дочь Роя, неизменно в его доме, – Шон сложил руки на коленях. – Вот так как-то мы и организовались. Вот такая у нас команда, дружная и объединенная.

– Но ты так и не ответил…

– Да, точно. Про жену и родителей, – кудряш поднял палец вверх. – Извини за мои подробности, меня хлебом не корми. Так-то семьи ни у кого из нас нет особо, хотя родители живы почти у всех. У Алекса девушка есть больше года, и мы ее даже видели не раз. Вроде жениться собирается на ней. Рук у нас с недолговечными отношениями пока. Влюблялся, но девчонки его наш образ жизни не принимали и уходили. Мы его уже раза два успокаивали после разрывов – он тяжело их переносит. В общем, он в поиске той самой. А так у него семья есть, сестра, он с ними часто проводит время. Рой – вообще отдельная тема. У него какое-то особое отношение к женщинам и к семье. С каждой у него все так, будто это первая и последняя любовь в его жизни. Он иногда приводил каких-то дам сюда, селил в верхних комнатах. Потом обрывал связь. Или они обрывали. Не суть. Уходили и не возвращались к нам больше, хотя в городе я их потом видал, причем уже с кем-то. Мне вот интересно, сколько у Соры братьев и сестер? Шутка, шутка! Их немного, – Шон потер уголки губ. – Мэл… Мне вообще сложно представить Мэла семейным. Если у него и есть отношения, он их скрывает. Хотя кольцо на пальце безымянном носит. Черт его разберет – то ли просто кольцо, то ли женат. В нашем многонациональном городе с первого раза не поймешь. Для Кейси все мы – семья. Второй раз жениться не пытался, хотя что-то у него там с мадамой из детского приюта, кажется. Я видел, как они прогуливались по городу. Эдди говорит, что пока не встретил подходящую особу. Ричи с девушками почти как Рук, только в плохом смысле: как перчатки меняет и пользуется. А я встречался пару раз, но от меня почему-то девчонки сбегают пока. В общем-то, они потому и сбегают, что мы все слишком живем, так сказать, увлеченными делом. Наша секретность вдобавок… Ситуация как у Рука, в общем. Наверное, как-то так и есть. Какой девушке это понравится?

– Хм, интересно, – задумчиво отозвался Тим.

– О, кстати, Рой просил тебя подойти к нему в комнату сегодня вечером. Он вроде бы решил сам заняться твоим даром, чтобы мы уже, наконец, поснимали эти дурацкие очки. У него-то нет на тебя влияния. И ты на него повлиять своим даром не можешь.

Тим встрепенулся, вспомнив, что не задал самого главного вопроса.

– Почему только на него? И как он это узнал?

– Без понятия, – пожал плечами Шон. – Каким-то образом он это понял. Видимо, встречал других псиоников когда-то. Или на месте при общении с тобой понял. Думаешь, он нам что-то объяснил? Нет!

– Но у вас же принято ничего не скрывать!

– Принято не скрывать своих темных качеств. Специально, чтобы, видя недостаток, подтянуть его, нивелировать. А что до информации – наш вожак зачастую не сообщает некоторых вещей, чтобы мы не забивали голову тем, чем не следует. Или забывает сообщать, что вероятнее всего. Обычно это какая-то проблема, которую он просто решает сам и все. Мы привыкли. Если он не сказал, значит, так нужно. К слову, общаясь с Роем, не надейся найти логику – сразу говорю. Его поступки крайне редко можно объяснить.

– Да-а-а, – протянул Тим и поправил упавшие на лицо волосы. – Понятно, что ничего не понятно.

– Ничего, еще разберешься в нас всех, – махнул рукой Шон, поднимаясь с кресла. – Ну что, идем дальше?

В коридоре они столкнулись с Ричи. Тот прыгающей походкой двигался к лестнице, слегка шаркая ногами.

– О, псионически одаренный вылез из норы, – ехидно засмеялся он. – Ну что, тебе еще не надоел кудрявый болтунишка?

Тим поднял брови, глядя в темные стекла очков. Нахальный вид Ричи оставлял мерзкое впечатление, хотелось отвернуться и проигнорировать этого человека. Но псионик выдавил из себя приветливую улыбку.

– Ты Ричи, да? Рад знакомству.

– Судя по испугу на твоей смазливой мордашке, не очень-то ты мне рад, – и Ричи искривил губы в издевательской ухмылке. – Что, мелочь, боишься?

Возмущенный Тим вспылил бы, не возникни на сцене еще одно действующее лицо. На другом конце коридора появилась Сора. Она быстро метнулась мимо, одарив всех троих ледяным взглядом. Тим, памятуя прошлый опыт, опустил глаза.

Ричи облизнулся, когда Сора летящей походкой помчалась вверх по лестнице.

– Не пялься ей вслед так. Она слишком маленькая для тебя, – сказал Шон.

– У меня, вообще-то, уже есть девушка, – огрызнулся Ричи, вздрогнув так, будто бы его ударили.

– Ага, воображаемая, – прогоготал кудряш. – Вы с ней уже создали свою воображаемую семью и завели воображаемых детей. И каждую ночь вы сливаетесь с ней в порыве воображаемой страсти.

– А не пошел бы ты? Сам что ли весь такой семейный? Тебя девчонки за километр обходят. Сам иди и с отражением целуйся, идиот, а к нормальным людям не лезь, – сплюнул Ричи, сунул руки в карманы и повернулся к ним спиной.

– Пойдем, Тим, – приосанился и посерьезнел Шон, положив руку на плечо своему юному компаньону. – Не будем мешать надвигающемуся свиданию.

Вслед им донеслось недовольное фырканье с невнятными угрозами и оскорблениями.

– Он всегда такой? – спросил псионик.

– Это Ричи, братан, – улыбнулся Шон. – Вот уж кому свои недостатки раскрывать не нужно – они каждую секунду налицо. Он неисправим. Увы, с ним по-другому общаться не выходит. Такое ощущение, что он нарочно это вот все делает. Нарывается как будто, – он поднял руки, растопырил пальцы и спародировал писклявым голосом: – Вре-е-жьте мне, вре-е-ежьте!

Тим прыснул со смеху.

Они прогулялись на третий этаж. Все комнаты там в большинстве своем пустовали, а по центру располагался огромный полутемный зал, обставленный по типу кафе почти в ретро стиле. Здесь пахло старым деревом, а по воздуху в оконном рассеянном свете медленно плавали пылинки. Когда Тим снова ощутил боль в ноге и попросил передышки, оба уселись на диван перед небольшим столиком.

– Иногда у нас бывали вечеринки, и все они – тут, – Шон провел рукой по воздуху. – Редко, правда. Времени на них не то чтоб много. На Новый Год Рой может такую тусовку развернуть, что мы потом неделю в себя приходим. Эх… в последние дни у него какое-то очень уж унылое настроение, поэтому о тусовках мы только мечтаем. А так у нас бывало по-крупному. Расскажу тебе потом. Ты, кстати, уже общался с вожаком? Он сказал, вы о чем-то поговорили.

– Да, – нахмурился Тим, отводя взгляд. – И не нравится он мне. Он какой-то…

– Я зна-аю, о чем ты думаешь, братан. Бесит, да? – И Шон весело заулыбался. – Да, да и еще раз да! Бесит. Всех новичков. Оно и понятно. Мы же все в какой-то степени прошли через это. Ты просто не можешь смириться, что он во всем круче тебя. Просто сам по себе такой. Особенно когда он шутит, так мама не горюй. Но он не со зла это. Он не злой, хотя и не добрый. Даже не знаю, как его описать. И уверяю – ради каждого из нас он на все пойдет.

Псионик отнесся к услышанному со скептицизмом, но лишь потому, что боялся заключенной в словах правды и никак не хотел ее принимать.

– Ну-у, допустим, – недоверчиво отозвался Тим. – Странно это. Он сам-то себя лучше всех не считает?

– Не считает. А как-то раз, представь, на полном серьезе заявил, будто он самый худший человек, ха! Чего ты на меня так вылупился? Это правда. И правда в том, что он и так лучший… ну, сам по себе, на своем месте, понимаешь? Ему не надо себя таким считать. Как, например, ты же не бегаешь и не кричишь всем вокруг: «У меня черные волосы!» Это и так очевидно. Он – не мы, и как мы он никогда не будет. А мы – не он, и нам точно такими же тоже не стать. Нам стоит просто занять свое место. И у него тоже есть свое место. Мы не сразу это поняли, но на своих места все мы – лучшие. Ричи, кажется, все еще не понял. Чтобы понять, нужно мыслить глобально.

– И Рой всегда такой… странный?

– Ну-у, когда как, – протянул Шон. – Он местами и правда, как ты сказал, странный. Это утрированно, конечно. Минуты грусти у всех случаются, и у него они бывают. А Рой в обоих случаях может быть общителен. Оттенок общения разве что иной. Он ведь без людей жить не может. И мы все равно его любим даже таким странным. Что будет, если мы его вдруг лишимся? Катастрофа! Массовое уныние. Нас многих не было бы без него. Почти всех вытянул с улицы, с худшей жизненной дороги, дал цель в жизни, дал всё, и мы стали одной единой группой. А теперь и ты с нами. Я тебя уверяю, – кудряш переключился на заговорческий тон. – Рой крут настолько, насколько кажется, и даже во много больше. Природа одарила его всеми лучшими человеческими качествами, кроме разве что инстинкта самосохранения и здравого смысла.

Тиму снова стало не по себе, но он хотел знать все о человеке, к которому попал под опеку, и продолжил:

– Мне он таким не показался, – высказал он свои сомнения. – Обычный человек, ничем особо не выделяющийся.

– Ха-а! Не скажи. Он не склонен говорить о своей биографии. Наверное, потому что о ней не думает, – Шон почесал затылок. – А вот ты не думай, что связался с каким-нибудь простым парнем, пусть даже он сам себя таким считает. Вот что ты о нем знаешь кроме того, что он когда-то был главой «Волков»? Хм, кстати говоря, хотел спросить: ты слышал городские легенды когда-нибудь?

1 ит. «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Данте Алигьери, «Ад», Песнь 3, строфа 3
2 А.С. Пушкин – “К Чаадаеву”
3 В. Цой – “Звезда по имени Солнце”
Продолжить чтение