Человеческий фактор
Глава 1
– Я попрошу вас сейчас рассказать немного о себе.
– Рассказать о себе? – недоверчиво переспросил пациент.
– Да. Представьте, что вы пишите краткую автобиографию при приеме на работу. Процедура необходима для итогового заключения. Нам нужно оценить ваше состояние и принять решение: понаблюдать вас еще или…
– Домой отпустить?
– Вы и так приходите к нам все реже и реже.
«Будто я не Родину защищал, а из тюрьмы освободился».
– Отпустили бы меня уже насовсем.
– Когда убедимся, что вы полностью здоровы. Как сказал Президент, забота о российских солдатах – наш не столько служебный, но и гражданский, человеческий, нравственный долг.
– Вы вроде приглашали меня сегодня, чтобы сообщить какую-то хорошую новость. Я весь внимание.
– Я посмотрел ваши недавние анализы и результаты последних исследований. Вы пережили несколько сложных операций и непростой период восстановления…
– Восстановления? – хмыкнул пациент.
– …Но теперь все позади.
– Сомнительно, конечно, – буркнул себе под нос больной. Он прекрасно понимал, что не восстановится уже никогда, несмотря на оптимистичные прогнозы лечащего врача.
– Я говорю о физическом восстановлении.
– А-а, ясно.
– А вот с морально-психологической точки зрения…
– Все не так однозначно?
«Чего он добивается? Хочет поскорей от меня отделаться? Зачем тогда эти слова про Президента? Либо его все еще одолевают сомнения?»
– Выписной эпикриз среди прочего как раз и будет основан на этих двух аспектах: физическом и психологическом. Поэтому я и прошу ответить на несколько моих вопросов.
«Знаю ли я сам, чего хочу больше? Физически восстановился – хорошо. А как насчет восстановиться ментально? Здесь-то у меня явно проблемы – это с одной стороны. А вот с другой… я еще с первой медкомиссии в школе помню: начнешь косить по психиатрии – пиши пропало, хуй потом отделаешься…»
– Начнем с автобиографии?
– Начнем, – поддержал инициативу доктор.
– Так, хорошо, – сосредоточился парень на кушетке. – Не привык я как-то о себе рассказывать. В общем, зовут меня Илья Карташов, 1995-го года рождения. Родился я и вырос в нашем прекрасном городе, хотя пару раз посещало желание съехать. Родители у меня вполне обыкновенные. Развелись рано, мне и года не было. Я остался с матерью, которая сразу же решила обзавестись новой семьей. А до старой, к которой она меня относила, ей было 99% времени плевать. Так что мне еще с раннего возраста приходилось решать проблемы самостоятельно. Хотя каким-то неблагополучным я никогда не считался… как бы трудно ни было.
Не для протокола Илья рассказал бы много чего еще, но привык держать столь личные подробности при себе (причем где-то очень глубоко): «Порой даже я сам не понимаю, как мог появиться на свет у людей, которые решили разбежаться чуть ли не сразу же после моего рождения. Оба впоследствии были так погружены в решение собственных проблем и налаживание личной жизни, что уделяли мне время поскольку-постольку. Поэтому я очень рано осознал, что надеяться следует только на себя. Не то чтобы я их виню, но это сказалось. Ладно хоть в детдом не сдали – и на том спасибо. Как я помню, лет так в 13-14 меня отправили в свободное плавание, практически на самофинансирование. Жаловаться на жизнь и просить помощи сверх какого-то заложенного отчимом и матерью минимума (крыша над головой, чашка супа, школа и один-единственный комплект одежды) было бесполезно. Ежедневно я возвращался будто не домой, а на съемную хату – к практически чужим людям, которые сдавали мне комнатку. У них там своя жизнь, у меня – своя. Приходилось нелегко. Особенно когда останавливаешь взгляд на сверстниках, с которых предки каждую пылинку сдувают. У таких явно все в жизни предопределено. Мне же можно было идти в любую сторону. Со школой все ясно. А вот разброс занятий, в которых 14-летний шкет может заработать себе на жизнь, не так уж и велик. Еще и наебалово кругом. Но как-то шуршал, лавировал между школой, автомойкой, курьерской службой, почтой и всем, что между. Еле как хватало на пожрать да на проезд. О шмотках, досуге, девчонках вообще молчу. Зато на шее у родителей – ой, то есть комнатодателей – я не сидел, хотя их особо и не колыхало. Заглянут, бывало, убедятся, что живой, и все на том. Зато я быстро приспособился, научился зарабатывать собственными руками, поставил себе цель – во что бы то ни стало выбраться из того бедственного положения, которое меня окружает. И сейчас, когда мать с отцом – и даже отчим – пытаются со мной общаться, рассуждать, кто и в каком объеме в меня вложился больше, я осознаю, что мне от них ничего не нужно. Ну какую поддержку они готовы мне сейчас оказать? Сунуть мне, к примеру, мятую тысчонку в карман, чтобы я заплатил за институт, когда таких тысчонок нужно было в сотни раз больше? Смех. Я сделал себя сам, а они пусть потратят эту тысячу на себя, как всегда и делали. К чему, в самом деле, вся эта показуха?»
– Учился я в обычной школе, – продолжал Илья, – окончил 11 классов – это было желание матери, которая иногда резко включалась в мою жизнь. Как раз в те моменты, когда не нужно. Без трояков не обошлось, но это и не столь важно. Многие гении слабенько учились в школе, так ведь? Параллельно со школой я подрабатывал. Денег ведь мне особо не давали, так что пришлось крутиться как белка в колесе. Потом сходил в армию. Затем институт, профиль «Информатика, вычислительная техника и информационные системы». Всегда тянулся к чему-то такому. Нынче это востребовано и платят прилично. Башка у меня вроде как варит в этом направлении. Затем устроился на работу, но там было не то, чего я ожидал. Пришлось, в общем, сменить пару-тройку компаний.
– Почему?
– Я искал себя и место, где мне будет комфортно. Конторы разные бывают: где-то вывеска одна, а занимаются другим; где-то при входе обещают одну зарплату, а по факту и половины платить не хотят; где-то руководитель – самодур; где-то надо жить в офисе и работать при этом на древнем железе.
– Богатый у вас опыт.
– Да, трудовая напоминает «Войну и мир». Я продолжал искать. На стольких собеседованиях побывал.
– Собеседованиях? А говорите, что не любите о себе рассказывать.
– Ну там про профессиональные качества в основном речь, а не про личное. И ведь в конечном счете я нашел то, что искал. Достойная зарплата, отменный коллектив, удаленка, интересные задачи и… – Илья заметно погрустнел. – Все… все как будто в прошлой жизни было. Тяжело вспоминать.
– Не беспокойтесь. Сейчас перед вами вновь открыты все двери.
– Это у вас черный юмор такой? Не смешно.
Илья подумал (опять же не для протокола): «Я ведь, как только более-менее пришел в себя, связался с компанией, в которой работал. Само собой, они были в курсе моего положения и не стали отказывать. Согласились даже на гибкий график работы, поскольку лечение и реабилитацию никто не отменял. Я обрадовался, но только поначалу. Серьезных поручений мне не давали, задачи тоже ставили такие, какие и ребенок сможет решить. В офисе шушукались за моей спиной, а в глаза смотрели то ли с благоговением, то ли с жалостью. В свое время, когда я только заходил к ним на работу, меня оформили в дочернюю компанию – в ней, мол, есть возможность платить поболее, а задачи те же, что и в главной. О том, что оформляют там вкривь и вкось, никто тогда не задумывался. В итоге из-за всяких юридических тонкостей я и еще полштата этой конторы попали под мобилизацию. Вроде бы айтишники, а вроде бы и нет. Брони нам никто не давал, да и пока все хлопали ластами, пытаясь что-нибудь сделать, многих уже отгрузили. Естественно, всех тех, у кого не было связей там, где нужно. Уже после возвращения я встретился с руководством, но этой темы мы не касались. Я же сам выбрал работу в «дочке»: хотелось в полной мере почувствовать исполнение мечты, к которой я стремился с самого детства – ни в чем себе не отказывать. На встрече я выразил готовность работать в полную силу и попросил кейс посложнее. Я его получил. И молниеносно понял, что не могу по-настоящему сконцентрироваться и придумать хоть что-либо стоящее. А ведь раньше щелкал такое в два счета. Вот именно – раньше, не сейчас. Да и кто-то из мужиков в курилке проговорился: мол, на мое место тогда быстренько взяли парочку амбициозных джунов, те мигом поднаторели, поэтому ради меня никто с ними прощаться отныне не желает. Действительно, свято место пусто не бывает. Естественно, предложили бессрочный отпуск с сохранением места – я, мол, участник боевых действий, еще и с травмой. Мол, все сочувствуют, все понимают, поэтому готовы пойти на встречу. Ага, да что они там понимают?! Кто-то сидел в мягком креслице, втыкая в монитор, а кто-то валялся по горло в окопной грязи и думал, разбомбят ли ночлежку дроны или еще поживем денек. Кичиться своим статусом я не стал – ушел, махнув ручкой. Гордый, что сказать. Рассчитывал, что такого спеца, как я, с руками и ногами конкуренты оторвут. В общем, ищу пока. Понавыпускали айтишников на свою голову. Деваться от них некуда. То у нас юристы, то менеджеры, то психологи – теперь, блять, айтишники».
– Ваша специальность попадает даже не под отсрочку, а под бронь. Как вы оказались на…
– Какая-то путаница.
– С чьей стороны? Со стороны организации, которая должным образом не вела воинский учет, или…
– С обеих. В какой-то момент, правда, была возможность вернуться.
– Почему не вернулись?
«Честно говоря, невозможно было вернуться. Здесь, как говорится, свершенного не воротишь. Но больше я сожалел о том, что так быстро потерял то, к чему столько лет стремился. Мне повезло с работой. Реально повезло. Что ж, подумал тогда я, надеюсь, что подфартит и там, куда еду. Обычно жизнь всегда становится хуже, прежде чем наладиться».
Илья ответил так:
– Я подумал, что любой нормальный русский мужик должен отдать долг Родине. Тем более в момент, когда она в этом нуждается, – доктор одобрительно закивал. – Все стандартно: переподготовка, слаживание, передовая. Ну а потом…
– Вы женаты, Илья? – переключился на другую тему врач.
– Да, с женой в универе познакомились.
– Родители? Друзья?
– С родственниками я как-то не особо общаюсь. Друзья? Хм, да практически нет.
– Их и не должно быть много.
– Может быть, может быть.
– Ну а сейчас вопрос, который я не могу не задать.
– Это действительно важно? – Илья с мольбой в глазах взглянул на доктора – тот намеревался строго следовать процедуре.
– Прошу прощения. Вам наверняка трудно об этом говорить.
«Трудно – не то слово», – одни лишь мысли о произошедшем причиняли Илье нестерпимую боль. Его словно телепортировали обратно на передовую и заставляли переживать те ужасные мгновения. Раз за разом. Снова и снова.
– Я постараюсь ответить, – собрал волю в кулак Илья.
Доктор на всякий случай убедился, что в ящике его стола припасено все необходимое для предотвращения истерики, панической атаки и всего прочего, что может последовать за возвращением подопечного к травмирующим воспоминаниям. Полученный ответ с последующей реакцией и станут решающим фактором при принятии решения о том, что же делать с Карташовым дальше.
– Илья, расскажите: как вы получили травму?
«Господи, в его бумажках… там же все написано! Медицинским языком, гражданским языком! В красках! В подробностях! Какой, сука, смысл в очередной раз об этом спрашивать?! Он проверяет. Вон как на меня уставился. Хочет еще раз убедиться, как сраные воспоминания сделали из уверенного в себе парня и доблестного солдата больную невыразительную тряпку. Так, нужно собраться и как можно увереннее обо всем рассказать. Чем меньше деталей, тем лучше, тем спокойнее. Чтоб больше не было повода дергать меня сюда. Не может ведь это продолжаться вечно? Все же в прошлом. Да как картинки в голове могут ломать человека?! Так не бывает, ха-ха-ха. Это не может происходить со мной. Возьми себя в руки, Илья. Как ты собрался жить дальше, а? А-а-а?!»
Илья с детства не привык демонстрировать нужду и уязвимость, как, впрочем, и большинство других эмоций (жена-то с боем выбивала из него ласки, комплименты, обнимашки и все такое прочее). Парень почти все время прятался за непроницаемой серьезно-безразличной маской. Мгновение, когда из-под нее наконец показывается живой человек, который умеет смеяться, плакать или умиляться, – это знаковое событие для окружающих. Однако после активных боевых действий и возвращения в родной город никаких сил на конспирацию не осталось. Теперь маска скрывала какого-то другого Илью – надломленного и замкнутого, что входило в еще больший диссонанс с портретом прежнего Ильи, который остался в памяти как у знакомых, так и у самого носителя маски. Ясное дело, выздоровлению это никоем образом не способствовало.
– Сами воспоминания – уже травма.
– Постарайтесь, пожалуйста, припомнить.
«Как серпом по яйцам», – выразился бы Илья прежний. А Илье нынешнему сейчас не до шуток.
– Дело было летом 2023-го, – осторожно начал он. – Шло активное наступление. Нас отправили в какой-то небольшой городок. Названия толком не помню. Да и вряд ли он сейчас есть на карте. Свистело и сыпалось там так, что землю всю будто вскопали раз пять-шесть. В один из таких обстрелов я и еще пара пацанов искали укрытие и заскочили в подвал какой-то многоэтажки. Сразу выяснилось, что в этом подвале ныкались еще и боевики. Завязалась перестрелка, но силы оказались неравны. Половина наших полегла. Кого-то ранили. А тех, кто еще мог передвигаться, схватили. Причем сидели мы там безвылазно все вместе: и живые, и раненые, и мертвые, и русские, и украинцы, даже немчура была, судя по говору. Я… я надеюсь, что вы не будете подробно допрашивать меня о каждой секунде плена и о том, что я делал в том подвале, с кем из врагов общался и так далее.
– Нет, не буду, – врач наверняка в курсе, что с пациентом уже говорили на этот счет.
– Эти скоты окопались отменно – оборонялись до последнего. Наши долго не могли сковырнуть их оттуда. Думали, как своих вытащить. Не будь там нас, разобрались бы с уродами в два счета. Не знаю, сколько дней мы так просидели. Всюду темень… света белого не видно. Всю снарягу с нас сняли, оружие и форму тоже. Не знаю, на что рассчитывали гады: хотели, может, обменять нас или прикрыться нами. Снаружи ухали снаряды, стреляли практически без остановки, земля то и дело дрожала. И как дом еще не рухнул? Ни воды, ни еды не было. Наши припасы нацики мигом сожрали, а высовывать свои морды не хотели – их бы тут же шлепнули. Один с нашего отряда, Беседа у него позывной, стал их убеждать сдаться – пристрелили. Тогда же и стали на него заглядываться. Хавать-то нечего. А на дворе лето, в подвале парилка – от трупа стал распространяться смрад. Никогда не забуду эту вонь – гниющая плоть вперемешку с кровью, потом, мочой, калом, порохом, цементом, куревом. Дышать невозможно. Как уж там соображать, как выбраться? – видно, как Илья пропускает через себя каждое слово – он будто пересказывает все, что видит перед глазами. Оно реально, осязаемо для него. – Вскоре все поняли, что выхода нет – только сгинуть в этом подвале: хохлам – с голодухи, да и патронов у них осталось негусто; нам – в попытке отобрать у зазевавшихся гондонов оружие и перестрелять как можно больше врагов, прежде чем укокошат нас. Однако в один момент их рация ожила. Из их извращенного русского я понял лишь, что готовится эвакуация. Вот тогда-то эти говнюки воспряли духом – до этого молчали в тряпочку, не зная толком куда деваться. Тогда-то они и начали свой подлый спектакль – решили напоследок над пленными поглумиться. Говорили, помню, какие москали слабые и вонючие, что нас нигде за людей не считают. Еще что-то там вещали, как их контрнаступ до Москвы и Астрахани дойдет. Мы, само собой, отвечали, матом их крыли. А они за каждое слово прикладом тебе по башке, ножом по рукам, ногам, груди, животу. Куда, в общем, попадут. Но они не знают русских солдат – мы обессилили с голодухи, но продолжали засыпать их контраргументами. Особенно они выходили из себя с доказательств, почему победа все равно будет за нами, что бы они ни делали. Ругань плавно перетекала в беспощадное избиение. Но, даже несмотря на нестерпимую боль и истощение, мы продолжали троллить фашистов. Они бы нас прирезали, если б на горизонте не объявился их офицер с полным ранцем. Тогда-то они ни на шутку пересрались – ждали подставы, но подставы не было. Старший по званию осмотрел подвал и пересчитал живых. Сказал, что они отходят через пару часов и раздал каждому из своих пожрать. Все жадно набросились на эти банки с тушенкой – готовы были вскрыть их зубами и залпом поглотить все содержимое. На удивление досталось и нам. Ишь привередливые какие, цокнул офицеришка, когда мы с подозрением взглянули на деформированную банку. Тем не менее неторопливо принялись поглощать черствую говядину. Первыми, естественно, забастовали наши желудки, поскольку наотрез отказывались принимать так много еды за раз. Тушенка вперемешку с желудочным соком полезла обратно. Спустя время отрава подействовала и на хлопцев, которые уже собирались покинуть ненавистный подвал с набитыми брюхами. Офицер, поглядывая на часы, скомандовал своим выдвигаться. Правда, вокруг него ползали одни лишь скрюченные чумазые морды, которых не по-детски рвало и слабило одновременно. Он принялся расшевеливать солдат, пиная каждого своими тяжелыми берцами. «А с этими шо?! – спросили старшего по званию. – Вальнути іх?!» А тот уже знал ответ – видно, проделывал с нашими бойцами такое… и не раз. Он покопался в своем рюкзаке и достал оттуда пистолет, в который был заряжен тюбик с монтажной пеной: «Щоб не дрісталі більше». Те, кто более-менее очухался от последствий поедания термоядерной тушенки, схватили нас, положили на вонючий от испражнений и блевотины пол и…
У Ильи буквально язык онемел. Он будто вновь испытывал на себе ту страшную боль.
– Как вы выбрались оттуда? – спросил врач, прекрасно зная, какую операцию экстренно делали Илье и что именно хирурги извлекали из его заднего прохода и прямой кишки.
Илюха давно сидел с зажмуренными глазами и смял взмокшими кулаками простынку на кушетке. Он боялся открывать глаза, ибо по ним сию секунду больно полоснет яркое малороссийское солнце.
Войска с триколором на шевронах начали штурм квартала. Прежде чем смыться, нацики связали нас по рукам и ногам и бросили в подвале. Судя по канонаде, они передали координаты дома своим, чтобы его сравняли с землей и как можно скорее. А еще лучше, чтобы при этом внутри были не только мы, но еще и те, кто сунется нас спасать.
Мы уже потеряли всякую надежду, как в подвал ворвались десантники, схватили нас в охапку и вынесли из здания.
– Убейте их. Убейте… – лепетал я, пытаясь шевелить ссохшимися от пыли и крови губами.
– Не переживай, браток. Их уже встретили с другой стороны. Всех положили. Всех до единого, – услышал я сквозь автоматные очереди, свист снарядов и скрежет танковых гусениц.
Нас – тех, кто умудрился выжить в том злополучном подвале, – тащили сначала на плечах, затем на руках, на обрывках брезентовой палатки, на носилках, везли на бронетранспортере, вертолете, самолете. С каждой сменой транспорта взрывы и пальба все отдалялись и отдалялись. Но звон и пульсация в ушах сохранялись, словно записались на невидимый диск, крутящийся в голове и включающийся на полную мощность вновь – обычно в самый неподходящий момент. Глаза мои были закрыты, но вместо черноты на них с достоверной точностью проецировались картинки: верхняя полка в плацкарте, скрипучая раскладушка в палатке, причудливый рисунок маскировочной сетки в блиндаже, похожие на кровеносную систему корни травы и кустарника на стенках окопа, вонючий подвал, едва не ставший для нас братской могилой.
В один момент боль стала нестерпимой.
– Прикончите их, прикончите… – без устали повторял я, пока не отключился.
Пришел в себя уже в госпитале.
– Прикончите их.
Доктор не отреагировал на фразу, брошенную Ильей.
– Думаю, на этом достаточно.
Илья открыл глаза. Градом полились слезы. Но даже сквозь них он смог разглядеть непроницаемую гримасу врача: «Теперь ясно, какую именно физиономию видит Даня, когда в очередной раз жалуется мне на свою работу».
– Достаточно, говорите? Я вижу это каждый день. Без перерывов и выходных. И днем, и ночью. И вижу все, будто наяву. И чувствую все абсолютно так же, как и тогда. Смерть пацанов, стаи беспилотников, грохот танков, минные поля…
– С выплатами проблем не было? – продолжил опрос доктор, не обращая внимания на слова пациента – это всего-навсего симптоматика.
– Что? Да дело совершенно не в них, как вы не понимаете?! А в жизни, в жизни каждого человека! А я убивал людей. И видел, как умирают мои товарищи.
– Вы убивали наших врагов, которые помимо всего прочего не гнушаются совершать военные преступления, покушаясь на жизни мирных граждан, – врач периодически обращался к личному делу и медкарте Карташова. – Судя по послужному списку, в скором времени вас наверняка представят к госнаграде.
– О врагах я нисколько и не сожалею. Даже наоборот.
– А что касается боевых товарищей, я вряд ли открою вам глаза, если скажу, что погибнуть за свою страну – это огромная честь для любого солдата. Мужики жизни отдают за правое дело: за наше настоящее и наше будущее. Родина их никогда не забудет. Наши успехи на фронте состоят из вклада каждого солдата: и погибшего, и живущего, – продекларировал доктор. – Вы и сами прекрасно все понимаете.
– Да, я остался жив и демобилизовался. И что же делать дальше?
– Вам стыдно перед вашими сослуживцами? Вы жаждете вернуться? Или меркантильно помышляете о собственном комфорте?
Илье нужно было сделать огромное усилие над собой, чтобы публично признать унизительный со всех точек зрения диагноз (и даже не один).
– Как мне сладить с ситуацией, когда картинка перед глазами резко меняется и я вижу не позиции ненавистного мне противника, а мирных граждан, которые живут как ни в чем не бывало, словно ничего не происходит?
– Разве не ради спокойствия и благополучия россиян вы воевали, Илья?
– Но меня резко кидают в эту самую жизнь и говорят: все забудь, на, живи! – всплеснул руками Илья. – Будто это так просто. Я спать не могу нормально, понимаете? И чего я сто́ю в этой жизни теперь, а? Да нихуя не сто́ю.
– Вы ветеран СВО.
Пациент недоверчиво смотрит на доктора, который, убедившись в правильности поставленного диагноза, смягчился, не дав разгореться продолжению нравоучительного диалога, тезисы которого и так всем поголовно известны:
– Главное ведь – это жизнь. Вы сами так сказали. В остальном мы вас всецело поддержим. Находясь на гражданке, можно помогать тем, кто сейчас защищает Россию. А относительно ваших жалоб я выпишу направление к профильному специалисту.
– У него есть машина времени?
– Зачем она вам? Вернуться в прошлое и добиться своего возвращения домой?
– Чтобы вернуться в прошлое и отговорить всех идти в тот подвал.
– Сдается мне, что, не пойди вы туда со своими товарищами, вы бы погибли. Судьба – она ведь такая… коварная. А у специалиста, которого я вам настоятельно рекомендую посетить, есть кое-что более действенное в борьбе с недугом, мешающим вам жить полной жизнью.
«Меня подлатали, но я все еще болен… недугом, который засел в месте, до которого хуй доберешься – в башке. Получается, моя болезнь – это я сам, мой разум? Дожили, епть!»
– Чем мне это поможет?
– Не поможет, пока вы, Илья, не договоритесь с самим собой. Когда в голове более-менее прояснится, вы поймете, что машина времени вам ни к чему. Это во-первых. А во-вторых, вам кровь из носа нужно смириться со своей травмой, принять свой диагноз и как можно скорее вылечиться. Уверен, у вас все получится.
– Спасибо, доктор. Передайте, пожалуйста, еще раз мою искреннюю благодарность хирургам и медсестрам госпиталя, где меня поставили на ноги.
– Обязательно.
– Я могу быть свободен?
– Да, можете.
«Буду свободен лишь тогда, когда сделаю себе лоботомию. Проще пареной репы».
Перед выходом из кабинета Илья задержался, чтобы задать последний вопрос, повернулся и увидел, как перед врачом лежит наготове карточка следующего больного:
– И много у вас таких, как я?
– Достаточно. Всего хорошего.
Выйдя из медучреждения, Илья дошел до своей машины, сел внутрь и завел мотор, однако никуда не поехал. Он вспомнил старую привычку сидеть в автомобиле до последнего и размышлять о наболевшем. Сейчас парень обдумывал прошедший прием. В один момент его вновь захлестнули флешбэки, от которых он с трудом отделался. Пришлось как следует прокричаться, поплакать и выкурить очередную пачку. Курить обыкновенные гражданские сигареты после передовой было в новинку. До сих пор.
Поехать домой нашлись силы лишь тогда, когда на приборной панели загорелся значок «Низкий уровень топлива в баке».
Тем временем у дверей квартиры Карташовых стоит Даня и нажимает на кнопку звонка. Диана, должно быть, занята на кухне. Сейчас подойдет. Данил всегда проговаривал про себя темы, которые хочет обсудить с друзьями. И зачем только?
Тут двери лифта с шумом распахнулись. Даня обернулся. Это соседка Ильи и Дианы вернулась с прогулки вместе со своей собачонкой, одетой по последнему слову псиной моды.
«Это Илюха задерживается, или я, как всегда, приперся раньше?» – скорее всего, второе. Еще одна привычка: вроде бы полезная, а вроде бы и совершенно неуместная. Лучше прийти раньше, чем опоздать. Люди нынче дико необязательные пошли – Даня в этой части предпочитал ответственность. К тому же его начинало трясти, если, к примеру, до начала мероприятия 15 минут, а он еще не на месте – даже если до пункта назначения 10 метров. Приходил он всегда первый, а уходил самый последний: в школе, в универе, на работе.
Руки полны подарков: Даня не любил ходить по гостям с пустыми руками. Вот и сейчас: тортик из проверенной кулинарии на сладкое и презент главе семейства. «Вот какой смысл, скажите, дарить в качестве серьезного и полезного подарка еду? Ее мигом схомячат. И забыли. А деньги? Нет, деньги, конечно, нужны, не спорю. Но дал ты денег – их потратили. И забыли, – Дэн выбирал презенты со смыслом: чтобы подарок был полезен, во-первых, и чтобы, глядя на него, сразу же вспоминался человек, который его подарил. Это во-вторых. – И зачем я только ее в упаковку завернул? Так и так видно, что это клюшка».
Замок в двери щелкнул. В просвете показалось личико Дианы – супруги Ильи.
– Привет. А ты чего здесь?
«Как же я не люблю приветствия такого рода».
– Привет. Ну так у вас сегодня годовщина. Я писал Илюхе, что забегу на пару минут поздравить… и убедиться, что все в порядке.
– Можно было просто позвонить.
– Диана, ты же знаешь: я предпочитаю живое общение.
– Я не готовила много. Хотела чисто семейный ужин – на двоих.
– Ах, вот оно что. Но… мы столько времени знакомы. Я думал, что уже давно стал частью вашей семьи.
– Ситуация не очень располагает, сам понимаешь.
– Я всего-то хотел поддержать вас и…
– Знаешь, Дань, иногда все выглядит так, будто ты напрашиваешься.
Дэн все еще стоял в коридоре, заглядывая за дверь квартиры лучших друзей. Бесит.
– Даже если и напрашиваюсь. Неужели меня не рады видеть в этом доме? Я не понимаю, почему к вам нужно постоянно пробиваться, чтобы тупо выпить чаю в хорошей компании или получить подарок на Новый год? – Данил слегка сбавил обороты, хотя его тон был, скорее, жалким, чем строгим. – Всем сейчас нелегко. Я только хотел… – Дэн поднял руки с тортиком и клюшкой.
– Ладно, проходи. Что-нибудь сообразим на скорую руку.
«Она мне одолжение сделала или что? У меня дома, между прочим, этим самым гостям пироги вокруг ноги. Всегда. В любое время дня и ночи».
– А где Илья? – Даня разулся в тамбуре.
– На приеме у врача. Должны уже выписать.
– Да, было бы классно. Ох, пахнет-то как вкусно.
– Не стой. Садись.
– Скажи мне, – опустился на мягкий диван Дэн, – а то я уже запутался: кому нужно писать, если я вновь захочу прийти? А я захочу.
– Лучше мне. Сам знаешь, в каком Илья состоянии. Это, кстати, что у тебя?
– Клюшка хоккейная. Для Ильи.
– Думаешь, это уместно… сейчас?
– Чем не стимул отвлечься, спортом заняться? Он же делал успехи в универе.
– Ну попробуй.
– А что не так?
– Нет, все нормально. Просто вспомнила, как Илюха в прошлом настырно намекал тебе о вещах, которых ему недоставало.
– Было дело. И я ведь дарил.
– По большей части это были лишние жесты с твоей стороны. Тем более многие вещи далеко не из дешевых.
– Ну а что такого? Это мои инвестиции в вашу семью. Да и важен не подарок, а сам акт дарения. А когда радуется твой лучший друг, то и у самого́ спокойно на душе. Как в том фильме, помнишь? – Даня спародировал Фрунзика Мкртчяна – с тем самым кавказским говором. – «А если ему будет приятно, то и мне будет приятно». Илья мне, между прочим, тоже дарил…
– Редко, но метко.
– Я ни о чем не жалею. А потом он устроился на новую работу…
«И подарки пришлось выпрашивать мне».
Весьма длительный период времени Илья жаловался мне (ему можно жаловаться, а мне вот нельзя) на компанию, в которой он тогда работал. Помнится, он был готов усвистать оттуда куда угодно. И однажды я по долгу службы пересекся с руководителем одной IT-компании. Они открывали что-то вроде филиала в нашем городе. Отличный момент, чтобы предложить руководителю достойную кандидатуру в местную команду, которую он тогда подбирал. Ведь как бывает: трудно (да практически нереально) попасть на хорошее место с улицы, а если тебя порекомендовали, за тебя поручились надежные люди, то уже можно подумать. Считаю, что я снял для Ильи огромный барьер. Никто не спорит, что устроился он туда сам и собеседование прошел без чьей-либо помощи. Но не будь меня и той случайной встречи, его бы даже на порог этой фирмы не пустили. В те дни я еще толком не представлял, насколько основательно перевернул расстановку сил.
В том году у Ильи много чего складывалось удачно: он женился, взял себе просторную квартиру (где он прежде только ни ночевал: в гостишках, у меня, у Дианы), а тут еще и работа мечты удачно подвернулась.
Кажется, это была простава по случаю новой должности. Собирались у Карташовых в саду.
– Зарплату-то скажешь свою? – поинтересовался я.
– Тебе зачем?
– В смысле зачем?
– Давай еще письками мериться начнем.
– Ты вот знаешь, сколько мне платят. И я от тебя не отстану.
Илюха перегнулся через стол и с некоторой степенью самодовольства – я бы не сказал (тогда-то уж точно), что он зазвездился и теперь ни во что меня не ставит – прошептал мне на ухо число с пятью нулями.
Я присвистнул. Весьма солидно для нашего городка.
– Размер своего члена ты так же завышаешь?
– Нахуя мне врать, согласись? Да и в парилку мы с тобой ходили. И не раз. Скрывать мне нечего.
До такой зарплаты мне как до Юпитера пешком с голой жопой.
– Что ж, теперь я официально бомж по доходам по сравнению с тобой.
«И это зарплата новичка!»
– Ну ты не сравнивай несравнимое. Мы как бы в разных сферах трудимся.
– Да все равно.
– Тем более ты же нихуя не хочешь менять. Сидишь на одном месте и даешь на себе ездить.
– Знаешь, Илья, когда приходишь на новую работу, хочется показать себя с лучшей стороны, потому ты и стремишься делать все качественно, где-то берешь лишнего, проявляешь инициативу. А она, как известно, наказуема.
– На твоей работе уж точно.
– В итоге ты остаешься с этим букетом дальше.
– Хитрее надо быть.
– Сам знаешь, у меня с этим проблемки.
– Как и с чувством юмора.
– Вон как некоторые делают: дурачками прикинутся, и их не трогают. А зарплату всем одинаковую платят, хоть ты в лепешку разбейся.
– Что мешает тебе дурачком прикинуться?
– Гордость и принципы. Да и как-то резко я потупею. После стольких лет образцовой работы.
– Думаешь, кого-то это ебет? – Илья откупорил новую баночку пивка.
– Тебе вот за такую зарплату никто и никогда не позволит дураком прикинуться. И у тебя тоже есть принципы. И еще какие. Ты и тяп-ляп не сделаешь, и до истины докопаешься, и на работе, если нужно, задержишься.
– COVID на дворе, Дэн. Все на удаленке.
– Не могу я из дома работать. Дома как раз нужно отдыхать от работы.
– Хорошо, принципиальный ты наш. Хочешь по-плохому, да?
– Ты сейчас о чем?
– Я про перемены.
– Ах, понятно. Да для тебя человек, работающий в одной организации всю жизнь – просто псих какой-то. Но как бы там ни было я люблю свою работу. А вот в остальном… мне бы не помешала мотивация… или хотя бы хорошая компания.
– Сделаем так: ты идешь учиться на права, начинаешь ходить в качалку и… находишь себе девушку. Три месяца тебе на все про все. Не выполняешь хотя бы один из пунктов, я перестаю с тобой общаться.
«Вот гад! Знает, на что надавить».
– Жестко.
– А с тобой только так и надо, псина сутулая.
– Ты в последнее время и так не особо со мной обща…
– Я?! Не особо?! Ты считаешь, я с кем-то другим так же, как и с тобой, сутки напролет переписываюсь? Как бы не так. А что касается условий… и юмора, который ты якобы не сечешь… Здесь чем жестче, тем лучше, понял? Типа все наоборот. Я твой рот наоборот. Понял, да? – легонечко ударил меня по плечу Карташов.
– Нет.
– Кончай придуриваться уже.
– Ну допустим. А как же Никитос?
– Ревнуешь, что ли?
– Нет. Просто…
– Что?
– С ним-то поинтереснее будет общаться как с более опытным айтишником, нежели со мной. Я не шарю. Мои годы со школой и универом безвозвратно ушли.
– Хуеты не неси, а!
– И это твой аргумент?
– На твои сопли еще и аргумент подавай? Найди уже бабу. А то тебе, я смотрю, заняться нечем: ты то на работе зависаешь допоздна, то к нам шастаешь как к себе домой.
– Уже и к другу зайти нельзя? Тебе что, накладно? – обидчиво спросил я.
– Нет, мне не накладно.
– Я же вас не обжираю. Я всегда прихожу не с пустыми руками. Эх, вымирающий вид. Раньше ведь семьями на квартирах собирались, на природу выезжали: дети, взрослые – все вместе. А сейчас что? На порог никто не пустит. Все закрылись в четырех стенах и заморачиваться не хотят: денежки считают и время экономят. А если и встречаться, то на нейтральной территории. И желательно, чтоб все уже было организовано и сготовлено – без твоего участия и за чужой счет, естественно. И вообще: звоните в «Telegram» и лучше помогите финансово, так? Я в этой схеме пиздец какой старомодный. Мне живое общение гораздо важнее, чем эти безликие «спс» и «с др».
– Еще и эти вечные подарки твои. На них же отвечать надо.
– Что ты там говоришь?
– Вот скажи: зачем все это нужно?
– Ты прикалываешься или реально не догоняешь?
– Мы с тобой по-разному выражаем свои чувства.
– Так давай будем уважать друг друга в этой части. Как тебе такое предложение?
– Я просто хочу разобраться. Вот к чему ты сегодня припер этих деревянных кроликов?
– Это не просто деревянные кролики. Им, кстати, очень хорошо на вашей полочке. Это семейка кроликов – они соединяются воедино прям как пазл: папа-кролик, мама-кролик и… ребенок-кролик.
– У нас с Дианкой нет детей.
– В том-то и замануха, понял? Должны быть. И будут.
– Мы пока еще не думали об этом.
– Кролики – хороший повод подумать.
– Сначала надо разобраться с работой, хатой… условия создать, надежный тыл и все такое, а уже потом детей строгать. Не хочу, чтобы они нуждались… как я когда-то.
– Наверное, ты прав.
– А с тобой что?
– А что со мной?
– Тебе тоже пора подумать о продолжении рода. Из чего ты собрался детей делать, из воздуха?
– Отстань.
– Вон, приглядись к Дианкиным подружайкам. Глянь, какие сисечки вон у той.
– Хочешь сказать, что любят и женятся только из-за сисек?
– Нет, но это и немаловажный аспект.
– И как давно ты заглядываешься на подруг своей жены?
– Ни на кого я не заглядываюсь, потому что знаю: кипяток по венам у меня только от Дианки.
«И не у одного тебя», – я вспомнил, как по ней сохло почти 90% пацанов с потока.
– Тебе плеснуть?
– Я не пью.
– Ребзя! Тот, кто сюда позвал председателя клуба трезвенников, в баню париться не идет.
– Кстати, Дань, – вспомнила Дианка, подсев к Данилу, – ты случайно не пересекаешься с Холодовским?
– Илюхиным начальником бывшим? Ну бывает. А что?
– Слушай, поговори с ним, а? Пускай возьмет Илью обратно.
– Ух ты. Думаешь, он станет меня слушать? И дело даже не в том, что Илюха от него ушел, а в том, что я… именно я подогнал Холодовскому человека, который впоследствии от него ушел.
– Ну они же оба погорячились. И оба это понимают.
Дианка положила свою невесомую ручку прямиком Дане на коленку.
– Я могу поговорить. Без проблем. Мне не привыкать выставлять себя дурачком перед людьми. Но…
– Что?
– Будет ли Илье по душе такой жест? Мы оба знаем, как он не любит извиняться и идти себе наперекор. Не хочется оказывать медвежью услугу.
Данил встал с дивана – Диана убрала руку.
– Его просто нужно поставить перед фактом.
– Илью-то? М-м, а потом он меня поставит… раком. Я, кстати говоря, нарушаю данное ему обещание сейчас.
– Какое?
– Без него не ошиваться в этой квартире. Особенно с тобой.
– Вот как? Я об этом не в курсе. Ревнует, что ли?
– Смысл? Где ты и где я. Любит, скорее.
– И давно это было?
– Как только вы переехали. М-да-а, моя мама всегда говорила: глянь, Даня, на Илью. И машину водит, и красавицу-жену нашел, и деньги имеет, и спортом занимается, и за собой следит. Не то что ты, – Дэн остановил взгляд на свадебном фото Ильи и Дианы в рамке, рядом с которой стояла семейка деревянных кроликов.
– Она строга к тебе.
– В чем-то она права.
– Собой нужно заниматься. Четвертый десяток не за горами.
– Неужели я настолько непривлекателен?
– Ты… на любителя, Дэн. Чуть тебя причесать, побрить…
– Побрить? Мне нравится моя борода.
– …Животик убрать, осанку поправить… И прям жених.
– Таким я уже когда-то был. В универе. Помнишь?
– Соскуфился слегка, как нынче модно выражаться. А тебе только 29.
– Диана, а в те годы… я тебе нравился?
– Мы с тобой общались, забыл?
– Да, некоторые девчонки даже и не смотрели в мою сторону.
Я перевел взгляд с реальной Дианы на ее фото с Ильей: «Я, получается, и создал этот союз. А ведь мог поступить по-другому. Как бы тогда сложилась моя жизнь?»
– Так когда женишься-то?
«Прекрасно ведь знает, как меня раздражает эта тема».
– Женат на работе.
– И как твоя работа?
– Аврал. Впрочем, как и всегда. Работаешь за половину отдела. А платят как за одного. Еще и что-то там требуют. Задерживаюсь допоздна и…
– А была б у тебя семья, положил бы ты болт на эту работу.
– Может быть.
– Тут я с Ильей согласна.
– В плане?
– Вот то, что тебе мешает, Даня. Рассчитался бы давно. Да и нашел бы что-нибудь под стать твоим талантам, умениям и опыту.
– Ну я уже привык. Работу свою знаю. Меня знают. Да и что я умею-то?
– А ты вообще пробовал что-то искать? Или научиться чему-нибудь новому?
– Пф, толку-то? Если я знаю, что все эти новомодные профессии не по мне. Да и рисковать в такое время не особо-то и хо…
– Ну вот и сиди в своей зоне комфорта.
– Чтобы в ней сидеть, в нее сначала нужно войти, Диана.
– Тогда не ной, как Илья говорит.
– Я и не ною. Я просто отвечаю на вопрос. Информирую, так сказать. Черт, как ты стала на него похожа.
– Совместная жизнь даром не проходит. Но ты все-таки подумай. Сам ведь сказал, что всех знаешь, везде бываешь. Тебя знают как грамотного и исполнительного. Вот и поспрашивал бы о вакансиях.
«Кого мне спрашивать? Холодовского?»
– Глядишь, симпатичную коллегу бы тебе подогнали.
– Ох, не сыпь мне соль на рану. Ты сама-то не планируешь к своим вернуться?
– Сдались они мне. Я и из дома неплохо зарабатываю.
– Разве это профессия? – махнул я в сторону рабочего места мастера по ноготкам.
– Тебе сказать, сколько я зарабатываю?
– Лучше не сто́ит. Просто выплат за Илью явно больше не будет. Как ты…
Данил бродил по острию ножа, поднимая эту тему.
– А ты думал, что я эти деньги только на себя тратила?
– Я не то имел в виду.
– У нас ипотека и кредиты, Данил. Хотя откуда тебе знать? У тебя их нет.
Дэну очень нравилось семейное гнездышко Карташовых. Еще бы, не гоже принцессе Диане жить в какой-то ободранной халупе.
В замочной скважине заскрежетал ключ.