По щучьему велению, по Тьмы дозволению

Пролог

Она брела сквозь долгую ночь, сквозь чащобы и болота. Продиралась через сугробы и поваленные деревья. Она скользила по насту, падала, ломала хрупкие, словно хрустальные, болотные травы. Снова вставала и шла дальше.

Набившийся в сапоги снег кандалами сжимал голени. Дыхание замирало седым инеем на ресницах, застилая взор. Тяжёлые меховые одежды оледенели, тянули к земле. Но царская дочь не ведала ни страха, ни усталости, ни холода.

Напротив, она благодарила Хозяйку Белых лесов за то, что та так скоро прислала северные морозы. За то, что стылым дыханием своим осушила слёзы на щеках, что метелями замела следы царевны-беглянки.

Но самое главное, за что была благодарна царевна Ледя̀нице, – что та сковала льдом водоёмы. Надёжно заточила врага – о̀боротницу, речную волчицу.

Скрипели деревья. Жалобно стонал в вышине ветер, точно неупокоенные души жаловались на свою судьбинушку. Призраки тянули костлявые руки-сучья к царевне, хватали за соболий воротник, за рукава, за подол.

Да, судьба живых волновала царевну больше. Злоба наливала сердце её жаром и гнала вперёд.

Ни лихие люди, ни голодные звери, ни духи зимы, ни ведьмины хороводы не пугали её так, как зубастая оборотница. Ни глупые бояре, ни наивный отец не злили так, как колдун, которого назначили царевне в мужья…

Уж сколько лун владыка-батюшка приглашал женихов из соседних да дальних заморских земель для любимой дочери. Отворачивала та грустные очи от любого, кривила розовые уста.

Никто не нравился царевне. А без страсти, без нежности, без воли сердца юного как можно идти под венец? Никто не ведал истиной причины отказа, секрета царевны. Прозвали её в народе обидно да презрительно – Несмеяной.

«Что ж, Несмеяна так Несмеяна, – царевна зло стиснула зубы, шагая сквозь сугробы. – Вы ещё узнаете, на что я способна! Покажу я и о̀боротнице, и её приспешнику, колдуну проклятому. Отомщу обидчикам, вот тогда и посмеюсь…»

Речная оборотница

Гремели боевые песни и ржали кони. Верным был шаг, ровным строй.

Позади остались родные дома и горы поверженных врагов. Дружинники не пощадили никого. Рубили головы, секли, давили, топтали. Кони, люди – все, как один, богатыри. Воины в сверкающих кольчугах, при мечах, щитах и копьях.

Двигались войска на восток, к столице Речи. И солнце нового дня огнём отражалось в их глазах.

Немало людей удалось собрать могучему предводителю восстания Емельяну Филину. Поднялся народ, чтобы сбросить оковы царской власти. Довольно с них было удушающего рабства, краж земельных. Пока крепка в руках силушка, нужно брать свою судьбу…

– …Емельян! Ты где там? Наруби дров. Емельяшка, принеси воды! – от бабьего крика все его видения разметало, как туман – ветром.

– Да что ж вы дуры такие, – сонно пробубнил Емеля. – Вот пристали… Доброму человеку покоя не даёте.

Он и не думал подниматься с нагретого места, даже глаз не открыл. Только перевернулся на другой бок и плотнее укутался в покрывало.

– Сколько можно на печи валяться? – голос невестки приблизился.

– Богатырь Ѝлияс тридцать лет и три года лежал на печи, – ответил Емельян. – У меня ещё есть годков десять…

– Так через десять лет тебя никакие волхвы, никакие чудодеи на ноги не поднимут, лентяй ты эдакий, – подхватила вторая невестка.

– Я важные мысли думаю, – объяснил Емеля. – О бедах народа нашего, о процветании царства.

– И что же именно ты думаешь? – игриво поинтересовалась младшая невестка.

Её звонкий голос заставил Емелю окончательно проснуться. Он откинул с себя тряпьё, точно богатырь – плащ, ловко соскочил с печи.

– Думаю, что довольно терпеть произвол царя! – с горящим взором воскликнул он и сжал кулаки. – Пора брать власть в свои рученьки!

– Начни-ка ты с этого, – рассмеялась невестка, сунув ему ведро для воды. – Иначе уже сегодня «народ» твой с голоду помрёт без чаёв да компотов.

– Без чаёв – это, пожалуй, не годится, – сообразил Емеля, погладив себя по животу свободной рукой. – Что там братья мои, уже новых вкусностей привезли с базара?

– Не вернулись ещё, столица далеко, торг – дело сложное, – проворчала старшая невестка. – Но куда тебе понять, думай о народе да чаи заморские гоняй.

– Ну до чего ж вы злые, – фыркнул Емеля. – Глядите, так и состаритесь раньше срока.

– А тебе, лентяю такому, даже старухи вовек не видать, – рассердилась старшая невестка, сильно потолстевшая незадолго до родов.

– Это мы ещё потолкуем! – важно сообщил Емеля, оглядев младшую невестку с ног до головы голодным взором. – Вот увидите, сама царевна станет женою моей!

С этими словами он подхватил второе ведёрко и, как был босой да лохматый, направился к колодцу.

– Чтоб к приходу моему каша с маслом была! – донеслось до невесток.

– Ой, важный какой. И впрямь царь, – огрызнулась старшая невестка. – Пусто-Меля.

– Вот мы смеёмся, а что если он и впрямь задумал на царевне жениться? – младшая проводила юношу любопытствующим взглядом.

Хоть и был их деверь лежебокой, но боги наградили его красивым лицом и стройным телом. Сероглазый, с плечами широкими и кудрями цвета спелой пшеницы, нравился он многим девушкам в их селенье. Шептались, что парень не раз этим пользовался, а вот замуж звать никого не торопился.

– Да думка у него одна, – отмахнулась старшая. – Как себя не трудить и на свете послаще пожить.

Последние летние дни подарили Северным королевствам необычайный зной. Полдень стоял в разгаре, на улице было пусто.

Любой пастух, пахарь и охотник знал, что в это время нельзя работать, а нужно держаться в тени. Так повелось не только затем, чтобы уберечь голову от солнца.

В самую жару выходят на охоту полу̀дницы – дневная нечисть. Теней они не любили, силушку солнце им дарило, луга да поля, открытые дневному светилу.

Заворожат, очаруют, обманут, а затем убьют на месте или уведут на свои солнечные тропы, хороводы водить. Но да какое дело до этого нашему бунтарю?

Пока Емеля шёл к деревенскому колодцу, совсем измучила его жара. И потому, плюнув на просьбу невесток, направился он за околицу, к речке. Подумаешь, принесёт речной водицы, а не колодезной. С запахом рыбы, так же веселее!

У водоёма парень наполнил вёдра. Недолго думая, сорвал с себя рубаху, стянул штаны и с разбегу плюхнулся в воду. Окунулся разок, другой, довольно фыркнул, тряхнул кудрями. Солнечные лучи игриво блеснули на влажной коже, на мускулистых плечах.

Ох, хороша проточная водица, чиста, свежа и прохладна. Ох, хорош молодец Емеля.

Вдруг что-то скользнуло вдоль его ног, пощекотало ниже спины. Не то хвост рыбий, не то руки девчонки озорной. Другой бы испугался, что русалку встретил, утопленницу, а Емеля только рассмеялся громко. Вспыхнул внутри него интерес и не только…

В тот же миг невдалеке раздался плеск. В зарослях камышей зашелестело, среди стеблей мелькнул тонкий девичий стан. Емеля протёр глаза, пригляделся.

Нет, не показалось. Стоит красавица, улыбается ему. Лишь волосами да травами едва прикрыта. Груди сочные, а губы алые – не как про хилых утопленниц рассказывали. Да не появлялись мавки в разгар дня! А если так, разве не хватит молодому удальцу собственного жара, чтобы вновь забилось сердце потухшее?

Кожа у девицы была чистая и белая, как жемчуг, волосы синевой отливали, а глаза точно омуты тёмные. Сразу видно, не из крестьянок, которых пальцем не тронь – тут же под венец вести нужно.

Недолго думая, Емеля поплыл было навстречу. А девица раз – и за травы шагнула. В догонялки поиграть решила, заманивает. Парень рассмеялся. В ответ услышал нежный смех.

– Ты, красавица, ежели пошалить желаешь, сама плыви сюда, – ласково обратился Емеля к незнакомке. – Я по тверди земной хожу, а по илу бегать не приучен.

Сказал так и попятился ближе к берегу, широко улыбаясь. Незнакомка ушла под воду. Но видит Емеля: по поверхности волны пошли, – приближается дева речная. Она всё ближе, а парень пятится. Вот уже вода ему по пояс, присел, чтобы не выдать себя.

Вынырнула незнакомка рядом с Емелей, обвила руками его плечи, прижалась бёдрами. Тот так и охнул: красива, слов нет. Пламя желания усилилось в нём. Схватил он деву в охапку, стиснул в сильных руках тонкое прохладное тело и как выскочит из воды.

Дева не ожидала такого. Она взвизгнула, стройными ножками задёргала, кулачками ударила по спине парня. Но как только оказались оба полностью на воздухе, вдруг обратилась она рыбиной скользкой, щукой зубастой!

Емеля поначалу опешил, но не растерялся – не любовь, так рыбалка! Взял он да и бросил щуку в одно из вёдер с водой речной. Забилась рыбина в посудине, зубами заклацала, ударила сильным хвостом по стенкам. Но ведро было тяжёлое, не опрокинуть.

– Вот так забава вышла, – Емеля упёр руки в бока, уставился на свою добычу. – Что же мне делать теперь с тобой? На уху такую красавицу жалко пускать…

– Отпусти меня на волю, добрый молодец, – вдруг раздался ответ.

– Да ты говорящая! – воскликнул Емеля. – Э, погодь! А может, по деревням ездить с тобой станем? Чудом потешать народ, кун серебряных, а, может, даже золотых заработаем!

– Смилуйся! – взмолилась щука.

– Вот уж нет, – покачал головой Емеля. – Я долго ждал этакого чуда! Всю жизнь, можно сказать! Обмозговать нужно, как тебя использовать… А может, я с твоей помощью и царя Крѝвхайна с престола подвину…

Умолкла речная волчица, перестала биться в ведре, будто задумалась.

– Могу послужить тебе я в этом, – наконец раздался ответ. – Но только если отпустишь меня…

– Чего ты так быстро сменила гнев на милость? – насторожился Емеля.

Он присел рядом, любуясь своей добычей. Что дева, что рыбина была дивная. Чешуя переливается, как камни самоцветные, в глазах изумрудная тьма. Была б человеком – совсем пропал бы в этих глаза Емеля.

– Счёты у нас с владыками Кривхайна старые, – в это время молвил девичий голос.

– Поймал тебя, что ли, царь, как я? – усмехнулся парень, почесав затылок.

– То старая история, да не моя, – голос стал грустным. – Но знать ты должен одно: отомстить я хочу владыке. Коли поможешь мне и проявишь милость, буду я выполнять любые твои желания.

– Тоже мне – сложный выбор, – рассмеялся Емеля. – Согласен я без раздумий! Только штаны натяну. А ты говори, что надо делать?

– Вспомни мою волю любыми словами и назови своё желание.

– Добро! А как же имя твоё, красавица? Я Емельян, – подумав, Емеля добавил с важностью: – Емельян Филин.

– Можешь называть меня Лучия, – щука вильнула хвостом. – И есть у меня ещё одна просьба, Емельян Филин.

– Ну? – заинтересовался парень. – Говори, раз начала!

– Как попадёшь в стольный град да к царю в палаты, устрой нам с ним свидание, – продолжила щука.

– Тут надо подумать, – Емеля сощурил глаза, изобразив глубокомысленный вид. – Заклинание только своё не забудь сообщить, а там уж сделаю.

– Слушай же… – вымолвила щука. – Верно и чётко представь своё желание да произнеси: «Что захочу, то по воле щуки получу! Велю, чтобы…»

Емеля тут же проверил волшебные слова на деле.

– …Велю, чтобы вёдра сами к реке направились! – приказал он тоном самого владыки Кривхайна.

Оказавшись у реки, рыба вновь обратилась прекрасной девой. Она игриво улыбнулась, плеснула ножками по воде. Длинными волосами прикрыла вожделенное и продолжила, строго глядя на Емелю:

– Только помни, что чары мои вблизи воды действуют. Чем дальше от неё, тем они слабее. В глуши лесной да у гор высоких другие силы властвуют.

– Стольный град Речи как раз на реке и стоит, – припомнил Емеля, садясь рядом с Лучией.

Та под его пристальным взором не опустила ресниц, не отвернулась, как обычно делали соседки. Оборотница не испугалась близости парня и своей наготы. Напротив, Лучия ответила ему лёгкой улыбкой, от которой у Емели затрепетало всё внутри.

– Ты умён, – похвалила она. – Столица и правда на реке стоит. И всё же своими силами мне до царя не дотянуться. Ты нужен. Но не спеши колдовством кидаться. Знай меру.

– Всё понял, всё сделаю, – кивнул Емеля, заглядывая в тёмно-болотные глаза девы, отводя за спину её иссиня-чёрные волосы. – Но за свидание с царём я с тебя всё же доплату возьму…

– А это мы ещё посмотрим, – негромко рассмеялась речная оборотница, – кто с кого доплату больше взыщет…

Она нежно провела рукой по непослушным кудрям Емели, сжала их в тонких пальцах, притянула его лицо к себе. Да не подарив поцелуя алых уст, опустила его голову ниже.

Емеля с покорностью последовал женскому велению, отдался её власти. Он жадно припал губами к яхонтовым соскам, что от его прикосновений стали твёрже самоцветов. Коснулся языком драгоценных каменьев.

– Какая ты холодная, обогреть тебя надо… – шептал Емеля, целуя нежные изгибы, скользя ладонями по прохладной коже.

Он оглаживал пышные груди, упругие бёдра. Лучия вздыхала и стонала. Песня её наслаждения была совсем как у обычной женщины. Она придавала уверенности, укрепляла мужскую волю.

Емеля стиснул тонкое податливое тело, прижав к песчаному берегу, пронзил. Стон сорвался с его губ. Холодная, как речная водица, оборотница внутри оказалась плотной и жаркой.

– Ты такой горячий, – отвечала она, изгибаясь под ним. – Словно полдень летний… Точно пожар лесной… Обогрей меня скорее, охлади себя, выплесни пыл…

Пожар вспыхнул и утопил в волнах долгого сладострастия. Туман неги окутал обоих.

– Смилуйся, – сладко простонал парень, ища губы оборотницы.

– Это и есть моя милость, – вымолвила Лучия, отвернувшись. – Мой поцелуй стоил бы тебе жизни…

Царевна Несмеяна

Славный Рѐчи – стольный белый град царства Кривхайна – шумно да весело встречал праздничный день. Нарядный люд – и стар, и млад, и богат, и беден – все спешили на главную площадь ко дворцу, чтобы есть, пить, петь и веселиться, да изо всех возможных сил.

Ибо таков был строжайший указ царя-батюшки в честь дня совершеннолетия царевны. Всё для того, чтобы единственная дочь его царевна Вита̀рия порадовалась вместе с гуляющими. Хотя бы улыбнулась на миг.

Но, глядя на веселье из высокого белокаменного терема, та только сильнее хмурила брови. Чему она должна была радоваться? Настала теперь пора ей замуж выходить.

Но сердце избалованной царской дочери – не медведь. Ни плеть, ни сладкий пряник ему не указ. Привыкла она сама команды раздавать, а не слушаться.

Няньки и бабки обрядили её в одежды нарядные, в платье парчовое, золотыми цветами, листвой и ланями расшитое. Вплетали атласные ленты в волосы, на чело надевали венец в россыпи яхонтов и адамантов. На плечи ожерелье клали. Ручки белые в браслеты и кольца облачали.

Не милы царевне Несмеяне были ни украшения, ни песни, ни прибаутки, ни медведи танцующие. Тяжёл наряд, не поднять в нём и руки. Ни шагу шагнуть, ни головой качнуть. Что ли няньки кормить её станут с ложечки?

А женихи, созванные батюшкой со всех краёв, пугали царевну больше зверей диких. Некоторые из них и выглядели не краше косолапых наряженных. Только, пожалуй, умыты чуть лучше.

От дальнего восточного побережья, от самого Красного моря прибыл себя показать владыка парусов и лодок. При виде его свиты царевна аж вздрогнула: главарь и банда разбойничья, не иначе. Сколько деревень кривхайнских они погубили во время своих набегов? А теперь батюшка мир хочет заключить.

Сам владыка Тинутурѝла был высок и мускулист, в кожу и шкуры обряжен. Тело полуголое в синих рисунках. Коса длинная, как у самой царевны, но виски выбриты. А уж на лицо – не лучше, чем волкодлак.

– Да от такого и принцесса Страны мёртвых сбежала бы, – заметила Несмеяна и наморщила веснушчатый носик. – Ты, батюшка, ещё бы гномов или троллей позвал. Заточи меня в подземелья горные, к драконопоклонцам сошли.

В ответ старый царь лишь вздыхал да бессильно руками разводил. Непонятны ему были чувства дочери. Война стояла на пороге его земель.

Знал царь точно, что враждебные соседи гиата̀йнцы осваивают рудники горные, железо добывают. А вокруг Речи лишь леса, реки и болота раскинулись, негде взять руды для мечей и кольчуг. Одна надежда – на более сговорчивых соседей с северо-востока.

Если начнётся война, Кривхайну понадобится поддержка. А что может быть вернее службы золотой монеты да надёжного зятя?

Но прекрасноликий принц из Волшебных лесов Фѐрихаль царевне показался похожим то ли на девицу, то ли на ребёнка. Да и явился он скорее не себя показать, а на диковинку посмотреть – на неулыбчивую красавицу.

Красива Несмеяна была так, что залюбуешься. Глаза голубые и чистые, как озёра высокогорные. Не зря, видать, лила царевна слёзы каждый день. Губы – лепестки розы, да речи – ещё более колючие, чем цветочные кусты. А под венцом яхонтовым точно пожар полыхали кудри пышные.

Приезжали счастье попытать и принцы из Пустынного моря, и с Южного континента. Были среди них смуглые, наряженные в золотую парчу. Были черноволосые и белокожие в изящных лёгких шелках. Приносили они дары: каменья блестящие, специи пахучие, ткани, меха, чаи да сладости.

От пестроты и запахов острых у принцессы только сильнее голова разболелась. Праздник был не праздником, а пыткой бесконечной. Не выдержала Несмеяна, да и разрыдалась при всех.

Батюшка, к тому привычный, внимания не обратил. Гости опешили, стали шептаться. Кое-кто из подвыпивших бояр, не боясь царского гнева, шутить принялся и смеяться. Мол, вот кому-то достанется счастье.

Поднялась красавица, заплаканная, но гордая, и вышла вон. Будет пир веселее без капризной Несмеяны. Пусть празднуют её день рождения дальше, возносят хвалу браге и Квасу̀ре.

В своих покоях Несмеяна раскричалась, поколотила прислужниц. Она выгнала всех, кого могла, чтобы остаться в одиночестве. Царевна сбросила венец и ленты, браслеты со звоном покатились по полу. Сама сорвала, скомкала и истоптала тяжёлый наряд.

Оставшись в подпоясанной домашней рубахе, она достала медальончик, в котором носила портрет матушки.

– За что мне эти мучения? – вопрошала царевна, и слёзы дрожали на её рыжих ресницах.

Художник искусно изобразил в медальоне лик молодой женщины: добрую улыбку, грустные голубые глаза, каждый волосок в косах прорисовал. Словно бы живая, глядела на дочку матушка, точно был художник тот чародеем.

– Тебя извел отец до смерти, теперь мой черёд пришёл… – Несмеяна вытерла глаза. – Милая моя, покровительница и защитница, не дай меня в обиду. Знаю я, что смотришь ты на меня с небес вместе с Великими Матерями, слышу голос твой в пении птиц. Но, боюсь, погибель меня ждёт…

Наплакавшись, Несмеяна обернулась к дверям. Прислуга убежала, испугавшись криков и слёз. А вот стражник не тронулся с места. Впрочем, того и не требовалось.

Юный, чуть старше царевны, Ина̀льт из рода Бо̀гатов всегда был на её стороне. Младший дружинник молчал, когда нужно. Требовалось слово доброе, мог успокоить. Был он высок и могуч, не хуже мореплавателей с востока, но учтив и умён, будто у Цветгоры воспитан. Да и богат был его род – почти как князья южные.

– Отчего ты не сватаешься ко мне? – горячо прошептала царевна, подходя к дружиннику, заглядывая тому прямо в глаза. – Знаю я, что люба тебе. Знаешь и ты, что мне нравишься…

– Как можно, царевна, – Инальт опустил голову. – Вот был бы я воеводой хотя б…

– Так дослужись до воеводы! – приказала Несмеяна. – Чего зря время теряешь, у дверей моих стоячи?

Не сразу ответил Инальт. А когда ответил, в словах его горечь послышалась:

– Оберегать тебя хочу, сердце моё. Чую, что выйдет плохо, если оставлю. Сама обещаешь, что погибель тебя ждёт. Говорят же, матушка твоя…

– …В окно бросилась от мук сердечных, – закончила царевна, переведя взгляд на небо.

Беззаботные ласточки носились в вышине. С площади летели народные песни.

Рассказывали няньки, что погибла их повелительница от горя. На сносях пока ходила, много плакала. А как родила, вовсе зачахла и ума лишилась. Шептались, что была у неё соперница. Очаровала царя колдовством тёмным и тоже понесла от него.

– Теперь я должна глядеть в это окно на весёлые хороводы, которые устроил царь-батюшка, и веселиться. Так он придумал, так решил! – царевна посмотрела на стража. – Боишься, о смерти я мечтаю?

Инальт Богат молча кивнул.

– А если заберёт меня принц заморский, выйдет лучше? – разозлилась Несмеяна. – Знай же, что ты сможешь уберечь меня, лишь став моим мужем, – она сжала кулачки. – И уж скорее я лишу жизни обидчика, чем с собою покончу!

Дружинник едва заметно улыбнулся. В эти слова, хотя и брошенные сгоряча, он охотно верил.

Царёв пёс

В сказках о трёх сыновьях обыкновенно рассказывается о судьбе младшего сына. Мол, старший всегда и умён, и силён – ничего интересного. Средний – и так, и сяк. А младший – дурень неуклюжий, но удачливый.

Чаще из всего перечисленного, пожалуй, верно лишь последнее. Младшие дети как будто бы беззащитнее старших, больше нуждаются в опеке матери, более любимы ею на фоне уже ставшего самостоятельным первенца. Волшебство материнской любви – чем не удача?

А между тем вне сказок судьба старших сыновей бывает тяжелее и упрямее. Наследники несут груз ответственности за дом и весь род. Вот поэтому старший сын не может позволить себе быть слабым или глупым. Так было и с Инальтом.

Мальчик родился первым из трёх братьев. Была у них ещё сестрёнка, чуть младше царевны Витарии. Отец Инальта, князь Богат, правивший землями ниже по реке, хотел, чтобы девочка стала подругой царевны, но всё никак не мог расстаться со своей душенькой. А Инальта, прямо говоря, недолюбливал.

Мальчик был здоров, силён и умён, как завещано сказками. Рано научился читать и мечом овладел не хуже. В общем, подрастал достойный наследник… или соперник, а отец не желал делиться властью. Как только позволил возраст, он и отправил своего старшего сына ко двору, пополнить царскую дружину.

Так стал Инальт одним из верных псов государевых. К своему совершеннолетию он уже проявил богатырскую силушку. Юношу начали брать в опасные походы, где он быстро сыскал славу за доблесть и отвагу.

К тому же Инальт был не по годам стоек духом перед девичьими чарами. Пока дружина отдыхала после сражений, вкушала яства и баловалась прочими сластями, Инальт проявлял сдержанность. А по мнению многих сослуживцев – надменность и брезгливость княжеского сыночка.

Невзлюбили Инальта многие. Необычное поведение юноши не укрылось от внимания воеводы. Стал он пристально наблюдать за дружинником. Нет ли иного лиха в мальчишке, который вырос в тепле и уюте богатого княжеского двора?

Но однажды произошёл случай, который отмёл все подозрения. Царь-батюшка пожелал ехать со свитой по деревням, посмотреть своими глазами, как его народ живёт. Была с ним и юная царевна Вита – девочка яркая, точно солнышко, но отчего-то всегда грустная.

Не любили рыжеволосую, нарядную, но при этом вечно недовольную царевну. Когда она вышла с батюшкой одарить милостью крестьян, кто-то крикнул похабное и кинул в них грязью. Вита разрыдалась. А Инальт в тот же миг, раньше всех, прыгнул вперёд, точно верный волк, и загородил своей грудью… да не царя, а его дочь.

Комки грязи в него полетели, а юноша даже в лице не изменился. Не было в нём ни злобы, ни презрения. Знал он из книг, что царей любят редко. Нечасто и цари знают, о чём простые люди горюют.

Царь Кривхайна для красоты ездил по селениям, в правлении во всём на мнение бояр полагался. Бояре же, как известно, больше о своих животах пеклись.

Оценил воевода поступок Инальта, заметил нежность в его глазах, когда взгляд касался царевны. Да, вспыхнула в сердце Инальта любовь к девушке с первого взгляда, заметная даже старому воину, чья душа очерствела в походах и битвах.

Чем боги не шутят? Подумалось тогда воеводе, что княжеский сын может стать достойным владыкой всему царству. Уж он не станет слушать чужих языков, своя голова на плечах светлая.

За ум, спокойный нрав и верность воевода отрядил юношу оберегать главное богатство царства – юную царевну Витарию.

День и ночь стоял на страже Инальт Богат. В женский терем не было хода чужакам, но праздник размахнулся не на шутку. Шум песен, смеха и пьяных криков носился не только среди дворцовых строений, но по всей столице. С приходом ночи на улицах было светло и людно, как днём.

Вот и дружинник ни на миг не сомкнул глаз. Мало ли что взбредёт в голову выпившим чужестранцам, гостям заморским. Впрочем, свои не всегда оказывались лучше. Даже стражникам веры не было, среди них нашлось бы немало тех, кто любит повеселиться и недолюбливает царевну.

Был Инальт сдержан в страстях, да не глуп. Книги читать любил, но и наблюдательностью к жизни отличался. Не был он слеп или глух. Знал, как сослуживцы от боёв ратных отдыхают.

Помнил Инальт слухи, бродящие по дворцу мерзостными сутулыми тенями советников, разлетающиеся ехидными смешками кухарок, служанок. Скажут гадкое в сторону, а потом ресницами хлопают, невинно губы лыбят.

В боях всё проще, честнее: есть меч, есть щит, а есть стрелы. В царском же тереме враги друзьями прикидываются. А друзья… есть ли такие? Одной царевне было отдано сердце юноши, более никому и ничему.

Поздний осенний рассвет подарил дворцу долгожданную тишину и тяжёлые хмельные сны. Сморила усталость и Инальта. Но только он сомкнул веки, слышит девичий крик.

Богатырь подскочил на месте, рванул на себя ручки – двери не поддаются, заперты изнутри. Другой раз и третий дёрнул Инальт. Дубовые ставни аж затрещали в его могучих руках. Взревел юноша и ударил со всей силы.

Засовы вылетели. Инальт оказался в покоях царевны. Замер и головой крутит: где же враг? Никого не видно. Да и как лихой человек попал в высокий терем? Через окно? Невозможно, стена каменная отвесная!

А царевна Несмеяна закуталась в одеяла и всё продолжает завывать в ужасе, дрожащей рукой показывает в угол. Инальт посмотрел в ту сторону и сам едва не взвыл. Будто сама тьма ожила, тень обрела силуэт человекоподобный.

Когда Инальт ступил в покои, чудище ударилось об пол и превратилось в чёрный кисель. Растекается по коврам, а следов не оставляет за собой.

Инальт подлетел к нечисти и ударил мечом, легко разрубил надвое. Кисельная чернота заверещала, и обе её половины устремились к выходу. А по чёрной плоти будто искорки побежали. Инальт готов был поклясться, что это глаза!

Страж напрасно бросился в погоню. Юркнула нечистая за угол и пропала. Инальт не хотел покидать царевну, пусть мудрецы и советники разбираются, что за напасть.

Он вернулся к Несмеяне. Увидел её – беззащитную, слабую, – и сердце его сжалось от нежности. Инальт не стал церемониться, сел рядом, обнял девушку.

– …Ты цела, моя царевна? – спросил он. – Чудище не навредило тебе?

– Оно не подошло… – ответила та. – Только стояло да смотрело на меня десятками глаз.

– Спасибо Великим Матерям, – вздохнул юноша.

Инальт прижал к груди царевну. Заключил тонкие плечи в свои надёжные объятия. Оба ощутили, как трепещут их сердца.

– Голова кружится, – прошептала Вита.

– Верно, – дружинник прильнул лицом к её волосам, вдохнул аромат.

– Укради меня, Инальт, укради, – тихо взмолилась царевна. – Увези в своё княжество… Далеко-далеко…

– Ты не была там, не знаешь, о чём просишь, – вздохнул юноша. – Опасны Северные земли.

– Видишь, нет мне покоя даже во дворце… – всхлипнула Несмеяна, прижав руку к пояску, за которым хранила кулон с портретом матушки. – Чую я, грядёт беда…

– А не жалко тебе батюшку одного оставлять? – нахмурил чёрные брови Инальт. – Как же престол без наследницы?

– Не хочу я ни престола, ни власти, – мотнула головой царевна. – Противны мне царские хоромы… – Её плечи дрогнули. – Укради и увези меня как можно дальше! За леса, за поля, за реки…

Инальт не ответил. Он не знал, как не выкрикнуть: «да». Как найти разумный выход, когда сердце стонет: «Увезу тебя, украду… никому не отдам!»

Они нашли ладони друг друга, сплелись пальцами. У юноши руки были горячие, словно у самого бога Зоара. У царевны – холодные, точно весенний ледок. Она подняла залитое слезами лицо, легонько коснулась устами губ воина. Тот склонился к ней. Ответил – несмело, не размыкая рта, как целуют друг друга невинные дети.

И снова оба опустили глаза, отвернулись. Они замерли, скованные своим проступком. Внимательно слушая дыхание друг друга, пытаясь угадать в нём, чувствует ли каждый из них это дивное, необъяснимое? Или кажется? Или это тень от пережитого ужаса туманит взор, бьёт дрожью.

Так они и сидели, обнявшись, когда подоспела стража.

Десятник не стал разбираться, из-за чего кричала Несмеяна. Не послушал её слов и молений. Не спросил, почему младший стражник выломал двери в покои царевны и обнажил меч.

Того, что десятник увидел, было достаточно для ареста Инальта.

Колдун и шут

Слава гремела впереди него, а по пятам шла погоня. Но рассеянная по приречным деревням царская дружина не сильно торопилась ловить бунтаря. Поначалу пытались с ним воевать, а потом вдруг отстали.

Страх наводил Емельян Филин – и неспроста. Он разъезжал не на богатырском коне, а верхом на огромной печи. Попробуй-ка одолей такого скакуна.

Движимая чародейской силой печка давила ратников, как цыплят. Их мечи и копья бессильно отскакивали от колдуна. Стрелы летели все мимо. Будто лихо одноглазое рядом с ним сидело.

И воды рек его слушались, выходя из берегов по первому зову. И сады фруктовые вдруг начинали сыпать плодами по головам законников. Вилы и лопаты сами собой в бой шли. А уж сколько голов разбили обыкновенные дрова – страшно сказать.

Зато местные жители стремились всячески помогать Емельяну Филину. Бабы млели от нахального красавца. Мужики одобряли чудеса незаконные. Дети визжали от восторга, когда Емеля их на печи катал.

Казалось бы, колдун жуткий, что оживляет неодушевлённое. А нравился простому народу весёлый нрав Емели, его шутки и особенно смелые слова, которые все думали, да боялись произносить. Знали крестьяне намерения весёлого колдуна и куда он печь свою правит.

В какую бы деревню ни заезжал Емеля по дороге в столицу, везде его уже ждали с хлебом да солью. Сами старосты встречали, вели в дом, где парня угощали яствами и долгими речами о судьбе крестьянской. Кушаньями, напитками и ласками радовали бунтаря, а утром провожали.

Недоумевал Емеля только от одного: почему никто к его армии не примыкает? Чтоб въехать в столицу, как во сне он видел: с боевыми песнями, с реющими знамёнами, со сверкающими глазами.

Все были недовольны законами, налогами, произволом ратников, но молчали. Вручат пирогов, письмо с прошениями к царю – и рукой на прощанье машут. Даже братья родные не пожелали присоединиться к походу.

Как вернулись с торгов, как увидели, что за порядок в их общем доме стоит, так принялись браниться. Мол, нечего тёмной силой баловаться, якобы собственная сила так пропадёт. Собственными руками мужик должен дрова рубить, сам за водой ходить, а не на печи бока отлёживать.

– Вот и поглядим! – заявил им Емеля. – Я ухожу от вас и больше не вернусь. Живите как знаете. Только часть своего наследства я забираю!

Сказал так, да и укатил прямо на печке верхом. Даже домишко детства своего восстанавливать не приказал. Зачем его братьям сила тёмная, если свои руки есть? Пусть на себе добрые советы и применяют!

Емеля не сильно горевал, что нет у него единомышленников. Может, оно и лучше, ведь была у него сила Лучиюшки. По её воле мечи и топоры сами по себе пойдут в бой. Воевать может кухонная утварь, платья и сапоги – вот ведь будет умора!

– Ну и нойте дальше! Гните спины на царя, дурачьё, – смеялся Емеля, с ветерком катя по большаку. – Стану царём, вместо него буду вами распоряжаться. Кто не помог, не пожелал сделаться могучим витязем, тот не получит от меня ни меча, ни коня, ни монеты. Останетесь рабами – будете знать.

Впрочем, думал так Емеля без злобы. Жизнь его была светла и весела, судьба не озлобила. Не изведал он ни холода, ни голода, ни горя. Не заслужил он у себя в деревне большого уважения, но на праздниках ему всегда были рады. Поёт хорошо, пляшет – душа компании!

Как тогда, так и теперь женщины были к нему ласковы. Разве что в последние дни жаловались на речной запах от тела, на рыбий привкус губ. Но так он и не предлагал им целоваться.

Единственное, на что мог пожаловаться богам Емеля, – так это на скуку. С самого детства хотелось ему чего-то эдакого, диковинного, необычного. Всегда казалось Емеле, что он не на своём месте, а достоин лучшего.

Миновали осеннее равноденствие и праздник Урожайной луны, когда увидел Емеля башни и маковки Речи. Не зря столицу назвали белым градом. Крепость и дворцовые палаты были выложены из белоснежного камня.

На фоне синего неба и золотых садов казалось, что терема сияют, словно волшебные. Емеля так залюбовался, что не заметил, как дорогу ему преградила стража. В руках – бердыши острые, на головах – шапки синие с перьями, на плечах – плащи.

– А ну стой! – гаркнул один из воинов. – Кто таков, откуда и зачем?

– Вы не слышали обо мне? – удивился парень больше их глупости, нежели незнанию. Как можно смотреть перед собой и не видеть, что к тебе на печи прикатили? – Емельян Филин я. Еду к царю-батюшке с письмами от народа.

Он бросил к ногам стражи мешок.

– А чего верхом? – спросил второй стражник, почесав затылок. – Не положено в городе верхом.

Емеля нахмурился, но затем в глазах воинов приметил знакомое выражение. Никак, божок Квасура тут был замешан.

– Гуляете, что ли? Празднуете? – по-доброму рассмеялся Емеля.

– Царевна наша совершеннолетие встречает, – объяснил первый стражник. – Женихи понаехали. Не до писем твоих царю-батюшке!

– Так и я жених! – обрадовался Емеля. – Чем я, по-вашему, не жених? Молод, красив, умён и силён!

Он ловко соскочил с печи и, хлопнув себя по рукам, по ногам, закружил в задорной пляске. Но стражников представление не впечатлило. Они только пуще рассердились.

– Какой ты жених? – скривился один из них. – Босой, нечёсаный, рубаха на тебе драная! Вор огородный… Шут царя Гороха!

– Принцы заморские, витязи могучие даже улыбки нашей царевны не удостоились, – вставил другой стражник. – Витария Несмеяна только рыдает без конца. Вчера как начала, так и не прекращает.

– Значит, я именно тот, кто ей нужен! – воскликнул Емеля. – Я не витязь и не принц, я рассмешу и утешу.

– Проваливай отсюда, свинья деревенская! – принялись браниться стражники.

– Ах, так… – Емеля погрустнел.

Он помнил, что щучечка просила не баловаться колдовством. Но как попасть во дворец и выполнить обещанное, если два грубияна на пути стоят?

– Ладно, уговорили, не хотите по-доброму, будем по-иному, – прошептал Емеля. – Что захочу, то по воле щуки получу. А ну сделайтесь теми, кто вы есть. Служите мне, свиньи городские.

В тот же миг оба стражника обратились здоровенными хрюшками. Бердыши попадали на дорогу, плащи повисли, колпаки с перьями так и остались на головах. Емеля расхохотался: очень уж смешное зрелище было.

Парень снова залез на печку и пустился дальше. А хрюшки за ним поспешили. Вскоре их стало не двое, не трое – вся дворцовая стража шагала следом за печью, покачивая перьями на колпаках и похрюкивая.

Слуги, которые видели это зрелище, падали от смеха. Веселился и Емеля. Он вынул дудочку и принялся наигрывать на ней нечто похожее на боевой марш, который запомнил из своего сна.

Вот и сбылось вещее! Едет могучий полководец Емельян Филин на боевом «коне», а за ним вся его армия шагает! Хохочет люд вокруг, аж слёзы из глаз, веселится сам предводитель. Лучше уж так, чем головы рубить да кровь проливать.

По щучьему веленью отворились тяжёлые врата царской крепости. Емеля оставил своего верного кирпичного «скакуна» у дворцового крыльца, взял с собой только письма и дудочку. Под хрюканье поросячьей свиты он поднялся по ступеням и беспрепятственно вошёл в палаты.

Босой, простоволосый деревенский парень оказался в пиршественном зале среди гостей, разодетых в шелка и парчу, в меха, драгоценные камни, и замер. Умолкли и все собравшиеся, распахнув рты от удивления.

У Емели в глазах зарябило от яркости. Потолки и стены были расписаны цветными красками: замысловатыми узорами, деревьями и травами, оленями и птицами. Столы ломились от яств: лебедей, гусей в яблоках, подносов со сладостями и кувшинов серебряных с питьём.

Во главе пиршества на высоком золотом троне сидел царь-батюшка – величавый и белобородый, как сам бог Неба. А рядом с ним – ну богиня Солнышко в лучезарном венце на рыжих косах.

Подняла царевна на Емелю очи, и содрогнулось сердце парня от жалости. В голубых глазах юной красавицы стояли слёзы, щёки раскраснелись от рыданий, а розовые губы, наоборот, побледнели. Как будто не рождение своё праздновала царевна, а погибель.

На миг Емеле вдруг стало стыдно за свой смех дурацкий, за убогий наряд, даже за свою потешную свиту. Вот уж и правда – шут царя Гороха: рубаха зелёная дырявая, ноги босые в пыли дорожной, волосы гребня не видали много дней.

Хорошо хоть умылся утром, искупался. Да и повидаться он должен был там, у реки, кое с кем, прежде чем во дворец идти. Лучия передала Емеле с собой подарочек для царя-батюшки.

Но время подарков настанет позже, а пока Емеля прошептал волшебные слова, широко улыбнулся и взмахнул руками. Его дудочка подпрыгнула в воздухе и сама собой заиграла.

Под эту музыку парень обернулся вокруг себя, топнул каблуком. На ногах его вдруг сафьяновые сапоги оказались. Рубаха переменилась на новую шёлковую. Кудри – волос к волоску легли.

– Привет тебе, царь-батюшка! – провозгласил Емеля и низко поклонился. – Меня зовут Емельян Филин. Я пришёл свататься к царевне Витарии.

– А что ты, Емельян Филин, можешь предложить царевне? – усмехаясь в бороду, поинтересовался царь. – Что у тебя есть за душой? Или в деревенскую избу без печки заберёшь мою единственную дочь?

– Не собираюсь я возвращаться в деревню, – Емеля важно подбоченился. – Сейчас у меня ничего нет. А зачем оно мне в дороге? Завтра же будет всё, что ни захочу! Дворец, богатства, армия…

– Слышал я о тебе, – перебил его царь. – Знаю, что колдун ты и шут.

Парень рассмеялся:

– А я слышал, что царевне грустно живётся у вас тут. Я же умею развеселить. Ну-ка, погляди!

Емеля снова руками взмахнул. Дудка заиграла громче. Вместе со своими хряками парень принялся танцевать. Гости начали в ладоши хлопать.

При виде нарядного и задорного шута с хрюкающей свитой все хохотали в голос. Смеялись и царь, и советники его, и принцы иноземные да заморские. Кто сам веселился, а кому пришлось веселиться по воле щучьей.

Но Емеля так разошёлся, так закружился, что уже не видел разницы. Забыл он и о письмах, о просьбах крестьян.

Когда в пляс пошли гости, Емеля занял место за столом по правую руку от царя. Он сильно проголодался и ни в чём себе не отказывал. Он пил, ел, пировал, шутки шутил, о себе рассказывал и о гостях расспрашивал.

Парень так развеселился, что не заметил главного. Глядя на его представление, царевна Витария так и не улыбнулась ни разу. Не веселилась – и колдовство было бессильно, словно защита какая от силы щучьей.

Вот уж день на вечер повернул. Гремели смех и речи. Взмывали полные чарки, опускались пустые. Вместо гусей и лебедей на блюдах красовались их кости. На скатертях разрастались винные пятна, рассыпались крошки и начинка от пирогов.

Как случается на пирах, к этому времени все были сыты и пьяны до неприличия. Вместо того, чтобы схватить и казнить смутьяна, колдуна поганого, шута и свиновода, царь-батюшка разговорился с ним. А на радостях даже пообещал свою милость и руку дочери.

– Раз не хочет она принцев иноземных и заморских, не любы ей могучие воины с Красного моря, не милы мужи Севера и Юга, забирай её ты, Емеля! Пусть хоть свиней пасёт, сил моих больше нет! – смеялся царь.

Мудрый царь-батюшка, который накануне не пощадил верного своего дружинника, хотя тот не сделал ничего плохого – напротив, пытался защитить царевну от лиха, теперь поверил первому встречному, проходимцу, простолюдину.

Улучив момент, Несмеяна встала из-за стола и вышла вон. Губ её так и не коснулась улыбка, но слёзы на её глазах обсохли впервые за долгое время. Во взгляде царевны пламенел гнев.

Столицу окутали сумерки. Необыкновенно, зловеще темны были они в этот вечер. Вдруг резко похолодало, с севера повеяло духом зимы. Сотни свечей едва могли разогнать тени в пиршественном зале. Опьянённые весельем, уставшие от долгих праздных дней гости засыпали.

Кто уткнулся лицом в блюдо, кто нашёл прибежище под столом среди огрызков и объедков. Задремал царь-батюшка, оперев голову о согнутую в локте руку. Золотая корона съехала к его стопам. Но даже в таком виде он не потерял благородства, напоминая древнего мудреца.

– …Настала пора, – в это время услышал Емеля голос Лучиюшки.

Он вынул из-за пояса тканевый свёрток, стряхнул со стола мусор и заботливо развернул на скатерти речной дар. Со стороны могло показаться, что на тряпице шевелятся две крупные виноградины на раздвоенной красноватой веточке.

Свет огня отражался на глянцевой поверхности бледных шаров и тонул в тёмно-зелёном взгляде. То были глаза. И вовсе не рыбьи.

Когда их пронизывающий взгляд упал на царя, тот вздрогнул, тяжело застонал, будто охваченный кошмаром, и проснулся. Крик застыл на его искривлённых губах, руки затряслись.

– …Помнишь ли ты эти глаза? – раздался женский голос, и из полумрака появился девичий силуэт в переливающемся водной зеленью платье. – Ты говорил, что жить не можешь без них… Ты молил об одном лишь поцелуе их владелицы…

– Лу-чи-я… – пролепетал царь непослушными губами.

– Лучия, – повторил голос, – жрица из Летней страны, посвятившая себя Единому Создателю, что несла его Слово по землям Северным. Ты обольстил её нежными речами, заставил поверить в свои искренние чувства, – голос возвысился, обрёл громовые ноты. – Ты силой взял её, а, насладившись, бросил…

– Лучия… – повторил царь в ужасе. – Прости меня…

– Я не та Лучия, которую ты знал. – Женская тень склонилась к царю, в свете проявился бледный лик, обрамлённый чёрными волосами. Алые губы изогнулись в улыбке. – Спит она на дне реки… Я же – плод её чрева. Я дочь твоя… – Дева шипяще рассмеялась. – Дочь нерождённая…

Царь весь побелел и безмолвно замер на троне. Глаза его остекленели, дыхание почти замерло. А Лучия, нерождённая дочь матери Лучии, медленно прошествовала и заняла пустующее место царевны.

– Царь помер, что ли? – невинно поинтересовался Емеля. Он оглядел владыку, дёрнул того за бороду. – Я теперь буду править Кривхайном?

– Пока что он жив, – ответила ему речная оборотница, расправляя изумрудные складки платья. – Не нужно спешить, Емеля… Кроме царя, есть ещё советники, воеводы. Они не должны заподозрить неладное, иначе поднимется бунт. Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне…

Нежданная помощь

Разозлившись, Витария покинула пир и направилась в свои покои.

Странный холод разносился по коридорам и лестницам каменного дворца. Никого из слуг и стражи было не видать. Только спящие свиньи в синих колпаках с перьями сторожили проходы.

Пыл злости иссяк, и царевну пробрал страх при виде жуткого колдовства. Неясное подозрение растревожило ум, но никак не находило объяснения. Витария стиснула в пальцах медальончик с портретом матушки и повернула обратно в пиршественный зал. Хоть пьяные, но всё же там были люди.

Лишь в последний момент что-то остановило её, кольнуло в груди предчувствие.

– Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне, и тогда после смерти царя станешь ты истинным владыкой Кривхайна, – расслышала Витария, застыв в шаге от дверей, ведущих в зал.

Голос был незнаком царевне. Он был едва различим, но от него явственно веяло могильным хладом.

– Сделаю всё, как ты скажешь, Лучиюшка моя, – сладко ответил колдун. – Щученька моя волшебная…

Витария зажала рот ладошкой и попятилась. Мысли взметнулись, сердце застучало.

Мавка пробралась во дворец! Щука! Оборотница! Да как же это? Что делать? Как быть? И нет рядом надёжного Инальта…

Дружинника заточили в темницу. Или хуже! Может, в яму глубокую бросили или у позорного столба иссекли до смерти кнутами. Шутка ли? Все решили, что он посягнул на честь царской дочери!

Как узнать судьбу верного стража? У неулыбчивой царевны не было ни друзей, ни приятельниц, ни единой родной души на всём белом свете, кроме отца. Далеко ли она убежит?

Обуреваемая страхами и мыслями, Несмеяна поднялась в свою башню. Как и везде во дворце, у дверей в покои вместо стражи спал здоровый хряк. А у изножья кровати царевны задремала служанка.

Витария окинула её пристальным взглядом. Девушка была постарше её, но по росту и сложению схожа. Волосы были замотаны в платок, одета в неприметный сарафан.

Царевна приблизилась к служанке и вскрикнула. У самого её плеча приютилась чёрная тень. Сверкнули глаза: один, два, пять…

Но тень вновь не стала нападать. На этот раз она обратилась небольшим чёрным зверьком, как будто кошкой. Прыгнула на подушки, с них – на пол и, протиснувшись в щель между дверями, пропала.

Витария бросилась к служанке, потрясла за плечо, приложила ладонь к её груди. Сердце билось. Девушка была жива, но точно окутана мёртвым сном.

Недолго думая, царевна скинула праздничное одеяние, украшения и аккуратно сложила их поодаль. Она расстелила свою постель и с большим усилием затащила на перины служанку. Затем царевна сняла с неё платок, сарафан и туфли. Она укрыла девушку одеялом – так, чтобы почти не было видно лица.

После этого Витария нашла в шкатулке для рукоделия ножницы. Она встала перед зеркалом, решительно сжав в одной руке лезвия, в другой – свою косу. Пламя свечей отражалось в голубых глазах, придавая лицу грозный вид. И царевна принялась за дело…

Нет сомнениям! Назад дороги нет! Она не станет женой шута. Она не будет помогать какой-то волшебной щуке.

Но как быть с околдованным батюшкой, с царством? Нельзя же оставить его во власти колдуна? Впрочем, чем она поможет? Да и на вопросы никто во дворце ей не ответит. Нужно бежать в леса и искать мудрых людей! Искать подмогу…

Сердце царевны захлебнулось болью, на миг её обездвижила мысль об Инальте. Как же поступить? Только в детских сказках царевны могли обхитрить стражу. А Витария даже не знала, где находится темница…

Царевна отругала и подбодрила себя словами, которые слышала от стражников. Локон за локоном падали на ковёр рыже-пламенные волосы. Затем они легли на своё обычное место на подушках отдельно от истинной владелицы.

Как умно придумала царевна! Теперь и батюшка не отличит спящую служанку от дочери. А сама Витария, капризная Несмеяна, стала простой девушкой Витой. Она спрятала короткие волосы под платок, надела сарафан служанки и её обувку.

Немного подумав, царевна завернула в кулёк кое-что из своих вещиц и драгоценностей. Медальон с портретом матушки, как и прежде, она положила ближе к сердцу. Царевна читала, что в дороге нужны верёвка и нож. Вместо верёвки она нашла длинные ленты для волос. Нож отыскала рядом со свиньёй-стражником.

Во тьме мелькнуло чёрное пятно. Тень-кошка потёрлась о ногу царевны. По выгнутой спине пробежали искорки глаз.

– Да кто же ты? – Вита поначалу отшатнулась, а потом всё поняла. – Ты не желаешь мне зла? Ты никогда не нападала на меня… Ты не слуга щуки, ты была здесь раньше! Но… чего же ты хочешь?

Тень ничего не ответила царевне. Она отбежала дальше, перепрыгнула через хряка. Затем оглянулась, мяукнула: не по-кошачьи, а как-то иначе, низко, гортанно. Кошка будто звала Виту за собой.

– Ты… – несмело вымолвила царевна. – Ты отведёшь меня к Инальту?

Тень вновь издала странный звук. В нём Вита услышала: «да». Или показалось?

– Тогда я иду! – прошептала царевна. – Я пойду за кем угодно, лишь бы вызволить Инальта! – она огляделась. – Прощай, дворец… Прощай, царь-батюшка. Если боги будут милостивы, я вернусь и спасу тебя.

С этими словами она последовала за кошкой.

Тем временем молодой дружинник Инальт Богат безвинно томился в темнице на окраине городской крепости. Как бросили его за решётку два дня назад, так с тех пор никто не появлялся. Ни пищи, ни воды чистой ему не принесли. Ни пучка соломы не дали, чтобы положить на холодный пол.

Инальт поначалу ждал, когда его поведут на казнь. Потом решил звать охрану, чтобы требовать справедливости. Затем принялся кричать и отчаянно грязно браниться. Инальт рычал и выл, молил и взывал к справедливости, но слова оставались без ответа.

Вот какое наказание назначил ему владыка! Не оскопление и не отсечение рук, что притронулись к царёвой дочке, не сожжение заживо за измену, не четвертование, не кол под ребро и не колесование… Инальта просто бросили подыхать в яму, точно собаку! Заточили в кандалы верного государева пса и забыли о нём.

Когда третий раз померк скупой свет, просачивающийся через узкую шахту в потолке, Инальт умолк. Он опустил закованные в цепи руки, устало смежил веки и замер в углу камеры.

Мысли его обратились к царевне Витарии. Как она там? Что с ней? Выбрала себе жениха или нет, льёт слёзы или смеётся? Быть может, она тоже подверглась наказанию? Или ещё хуже, стала жертвой жуткого лиха!

Страх за возлюбленную, точно кулак, ударил в грудь, выбил дыхание, но затем придал Инальту сил. Он распахнул глаза, вскочил на ноги, готовый выломать железные прутья. И в этот миг вдруг заметил, как будто вокруг стало светлее.

По коридору пробежал отблеск от пламени факела. Раздались лёгкие, тихие, но уверенные шаги. Кто-то быстро приближался. Инальт со стоном поднялся, прижался лицом к прутьям решётки. Что-то брякнуло, скрипнуло, и через некоторое время он увидел силуэт невысокой девушки.

Ещё через миг она подошла к решёткам. Волосы были спрятаны под платком, серый сарафан. Лицо было опущено вниз, Инальт не мог его разглядеть. Однако он отчётливо видел, что в руках девушка держит тяжёлую связку ключей!

Взгляд Инальта упал ниже, движение привлекло его внимание. Он охнул и попятился назад, охваченный ужасом. В свете факела юноша различил нечто тёмное, движущееся, поблескивающее множеством глаз. Кисельная чернота сжалась в комок, приподнялась и обратилась чем-то навроде кошки.

– Не беспокойся, Инальт, она за нас, – услышал юноша милый знакомый голос.

– Витария! – не сдержал он удивлённого крика. – Как ты…

– Это всё она, – царевна кивнула на кошку. – Вывела тайными ходами из дворца и помогла тебя отыскать…

Витария спешно принялась перебирать и примерять ключи к замку. Вскоре темница была открыта и пали железные кандалы. Инальт обнял царевну, покачнулся. Он ощутил, как обессилел за эти дни. Витария обхватила его руками, поддержала, всхлипнула, едва сдерживая слёзы.

– Надо спешить, милый мой, – прошептала она, отстранившись. – Не только кошка помогла мне, но невольно посодействовало и вражеское колдовство! По слову Емельяна Филина, что прибыл за моей рукой, вся стража обратилась в свиней.

– В свиней! – не поверил своим ушам Инальт.

– Но я не знаю, долго ли это продлится, – добавила царевна.

– Что за колдун? – нахмурился Инальт.

– Опасен не столько колдун, сколько мавка, щука речная, пришедшая с ним! Но я всё расскажу по дороге, – Витария потянула его за собой. – Нам надо бежать!

Судьба Лучии

В сказках о трёх сыновьях или дочерях обыкновенно рассказывается о судьбе младших или единственных, о самых любимых чадах родителей. Известно множество сказаний о подменышах – детях, что благодаря злой воле нелюдей были украдены из родного дома, подменены на колоду или больного альва.

…Но задумывались ли вы, какова судьбе тех, кто вовсе не родился?

Народная молва нарекает рано умерших, не посвящённых богам младенцев: навь, игоша, нечистый. У нерождённых даже нет названия. У тех, кто погиб в утробе матери, будучи в одном шаге от света, от жизни, от любви, – нет имён.

Но в мире, где тонкие царства духов и плотные пласты людей сливаются; там, где властвует волшебство, а леса, поля и водоёмы полны тайной жизни, порой случаются тёмные страшные чудеса.

Вышло так, что жажда жизни пересилила саму смерть…

Однажды юная жрица Лучия из Южной страны вечного лета отбилась от своих подруг и заплутала в лесах Северных королевств. Она шла день и ночь, а пуща становилась только темнее и глуше.

Беда не является одна, крики Лучии о помощи услышали разбойники. Но, слава Единому, откуда ни возьмись появился охотник на белом коне. Зычным голосом и вострой саблей он прогнал разбойников.

Молодой мужчина был так смел, что сразу покорил сердце Лучии. К тому же он оказался необычайно вежлив и хорош собой. Жрица поверила в благородство спасителя и доверилась ему.

Мужчина объяснил, что до ближайшего поселения путь неблизкий, а день на исходе. Он отвёл девушку в охотничий домик. Он потчевал гостью изысканными яствами и напитками. На следующее утро они оба поняли, что не хотят покидать этот небольшой, но надёжный и уютный дом посреди осеннего леса.

– Твои зелёные глаза будто смотрят в мою душу, видят меня насквозь, – говорил охотник, улыбаясь. – Я не смогу жить без этого взгляда. Я погибну, если ты не подаришь мне ещё один твой поцелуй, Лучия…

И она дарила: поцелуи, нежность, заботу, страсть. Всю осень и часть зимы возлюбленные провели вместе. Правда, сердечный друг часто отлучался. Порой его не было много дней. Лучия сильно тосковала, но никогда не унывала.

Она сама колола дрова и пекла хлеб. У охотника она научилась ставить силки и разделывать мелкую дичь. К духам леса жрица Единого относилась с уважением, порой оставляла им дары. Те отвечали ей взаимностью, не трогали и не подшучивали. А любимый всегда возвращался с гостинцами.

Однажды Лучия ощутила внезапную слабость. Голова её закружилась, белый свет потемнел. И съеденная утром пища покинула нутро, выплеснувшись на снег.

Поначалу женщина думала, что тому виной несвежий хлеб, но вскоре обнаружила, что её живот округлился. Лучия поняла, что носит под сердцем драгоценный дар – дитя.

С тех пор тоска совершенно покинула её сердце, ведь Лучия больше не была одна! Может быть, теперь любимый заберёт её с ребёнком в более тёплый, просторный дом, к своей семье, к людям.

Но когда Лучия поделилась доброй вестью и мыслями с охотником, случилось то, чего она никак не ожидала. Вместо радости того охватил гнев! Всё благородство куда-то пропало. Он кричал, размахивал руками, бранился:

– Да знаешь ли ты, кто я такой? Ты девка глупая, южанка избалованная! Незачем царю Кривхайна такая обуза! Достаточно мне и царицы. Та вон тоже капризничает дни напролёт и жалуется на недомогание.

Так Лучия узнала, что отдала себя не простому охотнику, а самому владыке этих земель. Она узнала, что у него есть жена, и что она тоже на сносях. Лучия поняла, что не любима и не нужна более.

Шёл первый тёплый месяц весны, когда молодая женщина покинула охотничий домик. Она не знала этих мест и отправилась куда глаза глядят.

Пока на Севере властвовало лето, Лучия добывала пропитание в лесу. Порой находила и помощь в деревнях, у добрых селян, взамен на работу. Осенью всё изменилось.

Срок родов настал в паре с неласковыми холодами. Лучия так отяжелела, что никто не желал брать её в работницы. Не нашла она жалости в сердцах людей. Глух был и Единый Создатель к её молитвам.

Однажды Лучию настигла страшная боль. Она накатывала волнами, то доводя до исступления, то отпуская. Несмотря на заморозки, женщине стало очень жарко, одолела тошнота и сильная жажда.

Желая напиться воды, измученная схватками Лучия подошла к реке. Берег был достаточно крут, а водица манила чистотой и прозрачностью. Женщина наклонилась к ней, протянула руку. Но не удержалась и упала в реку.

Место было дикое. Только звери и водяные. Не нашлось рядом никого, кто бы помог Лучии.

Её прежний спаситель, благородный охотник, даже не помнил о ней. Владыку Кривхайна мучили собственные заботы. В этот самый миг он горевал над другой женщиной. Родившая накануне царица лежала бездыханная на площади под окнами женского терема.

Течение злой судьбы подхватило и Лучию. Волны заглушили её крики. Холодная вода остудила жар и уняла боль.

На последнем вздохе, ощущая, как холод жжёт горло и раздирает грудь, Лучия воззвала к богам и Единому. Вся её неизлитая нежность и любовь обратилась к младенцу, что рвался к жизни.

Духи реки услышали мольбы и взяли ребёнка к себе…

Так погибла Лучия. Так не родилась, но появилась на свет её дочь: не дева и не рыба, не человек и не дух, не живая и не мёртвая. Так порой случается в мире, где властвуют законы волшебства, а тонкие царства духов и плотные человеческие перемешиваются.

Не будучи названной родительницей, дочь взяла себе её имя. Уже во чреве матери душа ребёнка всё видела, слышала и понимала. Она запомнила всё.

Как и у других созданий, у младшей Лучии была невинная пора детства. Тогда восторг миром затмевал поселившуюся в душе черноту. Её друзьями стали хищные рыбы, речные русалки, болотные кикиморы. Даже полудницы любили играть с необычной зеленоглазой девочкой, которая не была из их рода, но и не была человеком.

Они рассказывали ей свои истории и учили только им ведомому колдовству тёмных духов. Лучия была необычайно талантлива. Когда же она повзрослела, то овладела и женской наукой обольщения. Она поняла, что волю мужскую порабощает не нежный взгляд и преданность, но иное…

Однако потребность в ласке свойственна всем созданиям Творца. Она напомнила Лучии о случившемся с матерью, об отце-предателе. Жажда любить и быть любимой нашептала о безвозвратно потерянном. И лютый гнев придал небывалых сил.

Лучия улыбнулась своим воспоминаниям и бросила взгляд на спящего на троне царя. Глаза её заволокло туманом скуки. Алые губы презрительно скривились, придав изящному лицу жуткое выражение.

Вот он, её родитель: смелый охотник – мерзкий изменник. Его борода поседела, но осанка не утратила стати, а черты – благородства. Сразу видно, много женских сердец погубил царь. Но пришло время расплаты. Его сердцем отныне будет владеть лишь взгляд Лучии – той, которая любила его до самой своей гибели.

Речная оборотница поднялась с трона и склонилась над подарком, лежащим на столе. Она бережно завернула глаза матери в тряпицу, завязала и укрепила её на бечёвке. Расстегнув кафтан на царе, она повесила кулёк под его рубаху.

Через разноцветные стёкла окон пролилось солнце. Холодный осенний день оживил столицу. На улице раздались голоса. Кое-кто из усыплённых хмелем и колдовством гостей начал ворочаться. Пора было браться за дело и щуке.

Многие чары придётся сплести, чтобы окутать неведением не только владыку, но и его приближённых. Все они должны думать, что знали Лучию – младшую царскую дочь с самого её рождения, что была она во дворце всегда. Что же до старшей…

В силах глуповатого, но весёлого Емели оборотница не сомневалась. Она проверила на себе и оценила его страстный пыл. Его руки, не огрубевшие в тяжёлых трудах, были ласковыми и умелыми.

К тому же царевна ли, простая крестьянка – каждая женщина ценит искренность. А в этом Емеля был что ребёнок. Несмеяна – такое же дитя, поупрямится и сдастся.

Но не всё шло согласно задумке речной оборотницы. Вскоре обнаружилась пропажа царевны. Емеля прибежал в покои, которые заняла Лучия, с недоброй вестью и рыжей косой в руках.

– Несмеяны нигде нет… – сообщил он, задыхаясь от волнения. – На её ложе какая-то полуголая девка… визжит, рыдает. А от царевны только волосы остались!

– Что ж, не видать тебе царства, голубчик, если не отыщешь беглянку, – спокойно ответила ему Лучия. – Ступай к царю, он знает тебя как жениха царевны. Доложи ему обо всём. Пусть даст ратников. А я помогу вам по-своему… – Речная оборотница отняла у Емели рыжую косу и поднесла её к лицу, провела носом, принюхалась. – Дурочка идёт вдоль воды… Пока поблизости будет хотя бы ручей, я подскажу тебе, где искать царевну. – Её глаза вспыхнули зелёным пламенем. – Верни Несмеяну во дворец!

– Будет сделано, – поклонился Емеля.

Когда он ушёл, Лучия приблизилась к окну. Перед ней простиралась площадь, разделяющая общий терем и женский, высилась башня, в которой жила царевна. Нечто странное привлекло внимание оборотницы.

На площади прямо под окнами застыл силуэт женщины: высокая царская корона была на ней, пышный сарафан. Но и корона, и сарафан – весь её образ был будто соткан из самой тьмы.

Обе женщины пристально смотрели друг на друга, изучали. Вдруг неподалёку залаяла собака. Тень на площади вздрогнула, обратилась чёрной кошкой и исчезла.

– Ты кто ещё такая? – оскалилась Лучия. – Что за лярва мерзкая? Пожирательница боли, горя и слёз…

Беглецы

– Ты больше не плачешь и как будто повеселела, – заметил Инальт Богат.

– За стенами дворца мне словно стало легче дышать, – призналась Вита. – Мне тревожно за батюшку, обидно за дом, но век бы туда не возвращалась.

– Мы отправимся к моему отцу, – рассудил Инальт. – Князь Богат владеет небольшим войском, его уважают и царские воеводы. Они прислушаются… Мы всё расскажем и соберём подмогу!

– Ты славно придумал, – Вита смущённо опустила глаза к костру.

– Что случилось? – нахмурился Инальт. Неужели он сделал что-то не то, допустил грубое слово при царевне?

Та провела пальцами по своим коротким взъерошенным волосам. Инальт забрал у свиней-стражников оружие, тёплые плащи и шлемы. Теперь он выглядел как ратник, а юная царевна походила на мальчишку новобранца.

– Я обрезала свои косы и лишилась красоты, – пожаловалась Вита.

– Вовсе нет, – возмутился Инальт. – Признаться, я даже не заметил, – соврал он во благо. – Не платья царские и не волосы длинные дарят красоту женщине… – сказал он и тоже опустил глаза, смутившись. Вдруг Вита подумает не о том, что он имел в виду?

Беглецы давно покинули и крепость, и белокаменную столицу. Пламенеющие багрянцем осенние леса укрыли их от глаз людей. Они шли весь день и к вечеру оказались далеко от людских жилищ.

Только птицы, звери и лесовики могли увидеть девушку и юношу. Приближающаяся ночь полнилась тайной жизнью, шорохами, вздохами ветра. Но никто не трогал двух путников. Свет пламени отпугивал многих лесных жителей, у остальных по осени были свои заботы.

Инальт любовался огнём, он напоминал ему Виту, которой открыто любоваться он себе не позволял. Рыжие локоны, рыжие брови и трепещущие рыжие ресницы, а под ними прячется взор голубых глаз, – нет на свете девы красивее. Как она может сомневаться в себе?

Юноша не заметил сам, как перевёл взгляд на Виту, сидящую напротив. Она посмотрела на него. Её губы дрогнули, и улыбка осветила лицо ярче пламени. Кажется, впервые в жизни Инальт видел эту улыбку.

Вита подалась к нему ближе. Он уловил её тёплое дыхание, девичий запах. Каждая его частица потянулась к ней навстречу. Их губы соприкоснулись на миг. И вновь оба отпрянули, сильнее лесных духов испугавшись того, что ощутили.

Сердце Инальта охватил трепет, важные слова было коснулись уст. Он хотел произнести важное, но что-то сдавило горло.

– Я… – вымолвила царевна.

Но в глазах её вдруг промелькнул ужас. Страшное предчувствие, тревога скрутила и нутро Инальта. Слова остались невысказанными.

Где-то вдали взвыли волки. Закричала хищная птица. От ручья, бегущего неподалёку, пахнуло замогильным хладом. Затрепетали листья осины, посыпались золотым дождём.

Инальт упал на землю, приложив ухо ко земле.

– Что ты слышишь? – прошептала Вита, съёжившись.

– Слышу, как земля дрожит от конских копыт, – ответил юноша, вставая со мха.

Он спешно затоптал их костерок, схватил кое-какие вещи и скомандовал:

– Бежим!

Погоня настигла их быстрее, чем ожидал Инальт. За деревьями показались огни факелов. Дружинник принялся считать: один, два… четыре… шесть… Только бы не его товарищи. Меч тяжелее вдвойне, если приходится поднимать его на того, с кем воевал бок о бок.

Инальт прислушался, и по спине его пробежали мурашки. Спасибо богиням, при всадниках не было собак. Но иная сила вела ратников по следу беглецов!

Сквозь злой вой ветра и скрип ветвей дружинник расслышал жуткие звуки. Точно скотный двор оказался поблизости! Храпели и стонали кони под сёдлами, а сами седоки визжали, хрюкали, рычали…

По тому, как похолодели пальцы царевны в его руке, Инальт понял, что и Вита услышала это хрюканье. Страх пробрал льдом до самых костей. Инальт боялся увидеть прежних боевых товарищей, не то что вступить в бой!

Но иного выхода не было. Посланцы колдуна подобрались совсем близко.

– Беги, – прошептал он Вите, отпуская её ладошку. – Беги…

– Нет, – всхлипнула царевна. – Я не оставлю тебя! Нам нельзя разлучаться!

– Направляйся вверх по ручью! – строже приказал юноша. – В той стороне мой родной дом.

– А ты?

– Я догоню тебя…

– Но ратников так много! – настаивала царевна.

– Думаешь, я с хряками не справлюсь, что ли? – рассмеялся Инальт. – Только запомни важное: на развилке беги направо! Не сворачивай налево! Ближе к Озёрному краю почва зыбкая, ручьи и болота…

– Инальт… – простонала Вита.

– …Я люблю тебя! – обернулся он к ней.

Прежде чем сразиться с неравной колдовской силой, он должен был признаться! Кто знает, будет ли другая возможность? Увидятся ли они снова?

– Я люблю тебя, Инальт… – Подавшись ближе к юноше, Вита горячо и надолго прильнула губами к его губам.

Будто солнце вспыхнуло в этот миг в груди Инальта, и тёмный страх истлел в его лучах. Руки налились невероятной силой, в ладонях закололо от жара. Меч сделался точно пушинка. А враг показался смешным и жалким.

– Мы скоро встретимся, обещаю, – твёрдо сказал Инальт, размыкая объятья. – Не медли! Уходи!

Не помня себя от горя, почти не видя ничего от отчаянья, Вита побежала вдоль ручья. Ветви безжалостно хлестали её по рукам и лицу, так и норовя выколоть глаза. Каждый шаг сулил опасность: то пень трухлявый на пути, то овраг.

Но неистовый поросячий визг подхлёстывал лучше плети, не давая замедлить шага. Вскоре она услышала, как зазвенели мечи. Свершилось! Погоня настигла Инальта! Вита всхлипнула и ускорила шаг.

Несколько раз она оступалась и падала. Что-то схватило её за подол платья. Сначала царевна испугалась, хотела было заплакать по привычке. Но потом она разозлилась не на шутку, дёрнула и вырвалась, оставив кусок ткани в сухих сучьях.

Вскоре огни и звуки погасли, и тёмная ночь окутала Виту со всех сторон. Теперь только шелест воды и шорохи лесных жителей нарушали зябкую тишину. Царевна укуталась в кафтан, спрятала руки в длинные рукава.

Волнение отпустило, ей стало холодно и страшно. Только бы не встретить волков, медведей или ещё хуже – лесную нечисть. Ах, лучше бы она осталась с Инальтом.

– …Идти вверх по ручью, – еле слышно повторяла самой себе Вита. – Вверх по ручью… У развилки… – она запнулась, округлив глаза. – Направо или налево?

Вот где пригодились бы уроки учителей, но царевна капризничала, не желала учиться. Она и в обычной жизни путала лево и право, а уж теперь! Не помнила она и карты царства. Где находился этот Болотный край? Или Озёрный? На западе или на востоке?

Когда Вита скрылась в ночной мгле, юноша ловко взобрался на дерево и затаился в ветвях древнего дуба. Свет становился всё ярче. Всё громче делались визги и хрюканье.

Всадники поняли, что настигли добычу. Они не спешили. Пробираться по дикому лесу на лошадях было непросто.

Как только первый поравнялся с дубом, Инальт прыгнул на него сверху. Одним взмахом меча он перерезал горло и, сбросив врага с седла, занял его место. Ещё двоих Инальт встретил уже верхом. Клинки сошлись. Ночь прорезал оглушительный звон стали.

Инальт стиснул зубы от омерзения. Были ли то его бывшие товарищи по оружию, – не угадал бы и сам бог Войны! Отвратительные рожи свиней кривились на человеческих телах. Из-под колпаков торчали щетинистые уши. Хряки зло скалились, обнажая клыки, и хрюкали, брызжа вонючей слюной.

Инальту удалось ранить ещё одного всадника, когда подоспели остальные. Они обошли его со всех сторон, мелькая между деревьями, ища удобный момент. Кто-то бросил факел под ноги коню Инальта. Лошадь обожгло, она испугалась и встала на дыбы.

Инальт не сумел удержаться, выпустил поводья, но не меч. Он упал на бок, ловко перекатился и вскочил. Видя, что его обступают всё плотнее, юноша яростно взревел и бросился в атаку.

Может, он и обманул Виту. Может, не увидеться им более. Но он сделает всё, чтобы задержать ратников. Пусть царевна убежит как можно дальше. Если позволят боги или духи леса, она найдёт верный путь в земли Богатов и спасение.

Нервно кусая губы, Вита застыла у развилки ручья. Слабый отблеск звёзд серебрился на воде. Горячие слёзы катились по девичьим щекам.

Какая же она глупая! Что там говорил Инальт: направо или налево? Куда ей идти? Кто бы подсказал!

Ответ пришёл внезапно. По правую руку царевны во тьме леса разлился глубокий пронзительный вой. Позади Виты раздался хруст веток и шорох.

Царевна хотя и не любила учиться, но знала из рассказов отца-охотника, что волки подкрадываются бесшумно. Значит, это кто-то из всадников шёл по её следу… В следующий миг испуганно заржала лошадь.

Не раздумывая больше, Вита бросилась в левую сторону.

Тьма стала гуще. Кажется, вокруг царевны поднимались ели, под ногами раскинулись мягкие мхи. Кустарник поредел, идти стало проще. Вита бежала вдоль ручья, не останавливаясь ни на миг.

В груди от усталости застыл ком, ноги одеревенели. Но царевна упрямо шла вперёд до самого рассвета.

Когда же поднялось солнце и небо за высокими елями озарилось светом, Вита упала на мшистый ковёр. Она думала лишь отдышаться, отдохнуть самую малость. Но веки её сами собою сомкнулись, и предательский сон пленил царевну.

Вите снилось, будто дома она и идёт по улицам столицы. Позади – белокаменный дворец, впереди темнеет река. И от набережной к её золотым сапожкам, вода струится.

И цвет у неё такой неприятный, чёрный да мутный. Солнечный свет в ней не отражается, а тонет.

Огляделась царевна и видит, что между привычными домами прямо по воздуху рыбы плавают. А на лицах у горожан – рыла свиные. Они смотрят на неё, хрюкают, хохочут:

– Несмеяна вернулась! Несмеянка! Поглядите! А где же косы твои, красавица? Убежала за парнем, да и потеряла косы?

– Я убежала с любимым! – ответила им царевна.

– Ха-ха! Поглядите на Сметанку-несмеянку! Подарила свой первый поцелуй служивому! Кому ты теперь нужна будешь?

– Да вы сами на себя поглядите! – зло крикнула им Вита. – Свиньи!

Пошла она дальше и вдруг видит – на перекрёстке стоит вещий камень, как в сказках. Прочитать Вита не смогла, но она точно вспомнила, что на нём обычно пишут:

«Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь. Налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь. Прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь».

– У меня нет коня, – вспомнила Вита. – Мне нужно было идти направо, чтобы спасти себя…

Серый волк

Инальт очнулся от удушья. Сперва он решил, что умирает. Но, распахнув глаза, юноша понял, что это туша павшей лошади прижала его к дереву, сдавив грудь. С трудом Инальт выбрался из капкана и глубоко вздохнул.

Он не умирал и даже не был ранен, кости были целы, только голову ломило от удара. В пылу боя он получил по затылку и отключился. А вот что было дальше, юноша не ведал.

Он перелез через лошадь и огляделся. Тошнота подкатила к горлу от увиденного. Земля побурела от крови. Повсюду лежали свино-люди и их кони. Все были мертвы…

У кого было распорото брюхо, у кого оторваны конечности, горло перерезано или… Инальт разглядел страшные рваные раны. Ратники были загрызены!

Он помнил, что лично убил лишь троих, ещё одного серьёзно ранил. Но оставались другие. В пылу битвы он не успел разглядеть, пересчитать. Теперь же все были мертвы! Как ему самому удалось уцелеть, одним богам известно. Должно быть, туша лошади его скрыла от глаз… но чьих?

– Вита! – охнул Инальт, схватившись за голову.

Он отправил царевну одну в лес, где рыщет стая ночных чудищ! Вот же сообразил!

Юноша хотел было броситься за любимой, но передумал. Был другой выход! Он принялся осматривать лошадей. Вдруг кто-то из них да уцелел?

Ему почудилось, что где-то невдалеке он слышит тяжёлое дыхание. Но, приблизившись к тому месту, вздрогнул. Не конь, а огромный серый волчище лежал за пригорком шагах в десяти.

Инальт покрепче сжал меч и бросился на зверя. Тот поднял на него морду. Золотисто-карие очи посмотрели на юношу без злобы. Во взгляде читались удивление и мука. Словно был то не зверь, а человек. Человеческого в его морде уж точно было больше, чем в глазах ратников со свиными рылами.

– Пощади меня, добрый молодец, – вдруг раздался хрипловатый голос. – Мои детки ждут дома… А я уж отплачу – послужу тебе, если смилостивишься.

– Ты говоришь на нашем языке? – воскликнул Инальт, уставившись на чудище. – Кто ты такой?

В ответ ему прозвучал человеческий смех. Серое туловище дрогнуло, уменьшилось, расплылось. И вот уже на мхе возникла девица. Отсмеявшись, она всхлипнула, поморщилась и прижала руку к телу.

– Плечо вывихнула, боль лютая… – пожаловалась она. – Думала, отлежусь, но не помогло. Не убивай меня, добрый молодец!

– С чего бы это? Я оставлю тебе жизнь, а ты обратишься и загрызёшь меня или ещё кого-то… – Инальт недоверчиво оглядел девицу.

Она была одета только в недлинную волчью шкуру, да на шее висело какое-то самодельное ожерелье из бусинок, монеток, перьев и косточек. Всклокоченные пепельные локоны прикрывали плечи. Взгляд охотника, свойственный волкам, потух. Ни следа крови не осталось от недавней бойни на милом личике. Теперь на юношу смотрела беззащитная дева, молящая о помощи.

Но Инальт не был простачком, он знал этот взгляд и улыбку – артистка! С такими стоит быть начеку. А эта ещё и оборотница.

– Может, я полезной тебе окажусь, – вымолвила волчица. – Моя семья сожрала ваших лошадей. Но, если что, ты можешь и на мне поскакать. Домчу куда нужно, лучше любого коня.

На миг Инальт замер. Услышанное почему-то вогнало его в краску.

– …Ты шутишь, что ли, так? – наконец произнёс он, стараясь смотреть в глаза незнакомке, чьи стройные ноги были почти полностью оголены.

Та бесстыже сверкнула белыми зубками, хохотнула, но сквозь смех заскулила. Ресницы её намокли от слёз. Видимо, боль и впрямь была нестерпимая.

– Погоди, сейчас поправлю твоё плечо, умею, – нахмурился Инальт, мысленно отругав себя. Ох, как быстро откликается доброе сердце на девичьи слёзы. – И не нужна мне ответная услуга… – тихо пробурчал он. – Вот ещё, придумала, буду я скакать на волчице по лесу.

– В сказках молодцы ездят на волках, – фыркнула та. – Обычно так сказывают…

Инальт взялся за руку девицы, нажал где нужно, дёрнул. Та истошно взвыла, закатила глаза. Но сустав вернулся на место, и вскоре боль отступила.

– Меня зовут Лита, – слабо проговорила волчица, потирая руку. – Из стаи Луносвета.

– Я Инальт, – представился юноша. – Из княжеского дома Богатов.

Он протянул Лите свою ладонь и помог ей подняться.

Предчувствие опасности развеялось. В человечьем обличье волчица была меньше юноши на голову. Совсем молоденькая, ровесница Виты, быть может. Но по сравнению с белолицей и румяной царевной по-мальчишески худая, с золотистым загаром, сохранившимся с лета.

– Лучше бы нам уйти отсюда, Инальт, – Лита закуталась в шкуру и оглядела поле боя. – Скоро падальщики лесные подоспеют. А они живых не любят…

– Далеко ушла твоя стая, нагонишь? – спросил он, шагая в сторону ручья.

– Это не важно, я найду их след… – с неохотой ответила Лита.

– Почему они оставили тебя одну? – неодобрительно поинтересовался юноша.

– Вожак приказал, – с явной неохотой отозвалась волчица. – Я могу и без стаи обойтись.

– У тебя сложный нрав, – догадался Инальт.

– Не твоё это дело, – огрызнулась Лита, но, спохватившись, подарила спасителю ласковую улыбку.

– Дерзкая ты, – ухмыльнулся тот.

Ни вожаки, ни воеводы таких не жаловали. А у волков, насколько знал Инальт, многое решали ещё и главные волчицы. Наверняка они молодуху наказали за что-то. Старших нужно уважать, какими бы они ни были. В одиночку в лесу тяжело.

– Надеюсь, вы помиритесь, – заключил юноша. – Эти леса мне знакомы с детства, зимой в одиночку здесь погибнуть можно. Удивительно, я никогда не слышал о вашей стае… Вы волкодлаки?

– Так мы тихие, – вздохнула Лита. – Иногда в города даже приходим. – Заметив негодование Инальта, она рассмеялась и коснулась ожерелья на шее. – Да за бусиками. Вы называете нас волкодлаками, мы же именуем себя детьми леса. Вас и волков мы считаем дальней семьёй. А своими мы не питаемся и не убиваем, – Лита огляделась, – без крайней нужды. Мы не терпим всяких свинодлаков на наших землях. Мерзкое тёмное колдовство…

– Свинодлаки, – с усмешкой повторил Инальт. – Они были врагами и мне. Наверное, я должен поблагодарить твою семью за помощь.

– Что ж, выходит, мы в расчёте, – кивнула Лита.

– Мы в расчёте, – согласился Инальт. – Тебя детки ждут. Да и я спешу…

– …Ах, пошутила я про деток, – застенчиво улыбнулась Лита. – Не встретила я ещё своего друга сердечного.

Она с интересом заглянула в глаза Инальту. Тот, ощутив её интерес, смутился и нахмурился.

– Уверен, такая красавица быстро найдёт свою судьбу. А мне нужно нагнать свою…

– Вот оно как, – волчица опустила глаза. – И всё же, Инальт…

Она скользнула рукой под шкуру и, сняв с ожерелья одно из украшений, протянула его юноше. Инальт принял дар: на его ладони оказался перевязанный бечёвкой небольшой волчий клык.

– Молочный, что ли? – Он не сдержал улыбки и вопросительно поднял брови: – Для чего?

– Кто знает, как оно сложится по судьбе, – улыбнулась ему Лита. – Если понадоблюсь – позови, и я найду тебя.

– Спасибо, – проговорил Инальт. – Но… как?

– Волчьи тропы отличаются от людских, – рассмеялась Лита. – Лёгкого пути, друг!

– И тебе… – Инальт едва успел ответить новоявленной подруге.

Вмиг обернувшись зверем, Лита махнула хвостом и скрылась в утренней дымке. Будто бы и не было её. Инальт поглядел ей вслед, потрогал ноющий затылок.

Не привиделось ли ему всё? А может, стоило попросить Литу о помощи? Вдруг Вита заплутала?

О тайных волчьих тропах он тоже кое-что слыхивал от стариков… Вроде бы и люди могут по ним ходить, если знают, как.

Подумав, юноша отрицательно покачал головой. Цена была бы слишком высокой. Дикарка не ведает людских приличий. Царевна вряд ли оценила бы такую компанию.

Все мысли Инальта обратились к Вите. Найдя ручей, он осмотрел землю вокруг. Отпечатки от маленьких ступней Виты нашлись сразу. Юноша, как мог, торопился, но внимательно следил за следом. Мало ли что напугало царевну, и та отошла от тропинки.

Вдруг бранное слово сорвалось с его губ. Шагах в двадцати Инальт обнаружил ещё один след! На глинистом берегу ручья темнел чёткий абрис незнакомых дружиннику казённых сапог, но с более высоким каблуком, какие носили знатные люди.

Ох, не всех преследователей разглядел Инальт! Не всех их сожрали волки! Видимо, кто-то успел уйти до нападения. И негодяй направился за Витой.

У порога смерти

Инальт шёл вдоль ручья весь день, почти не останавливаясь. Он очень спешил. Судя по следам, его соперник ступал быстро и уверенно. Негодяй явно знал, куда держит путь.

Следы Виты были менее заметны. Порой они вели в сторону и потом кружили. Царевна будто теряла направление.

Дружинник был почти уверен в том, что преследователь уже нагнал Виту. И только молился богам, чтобы он не навредил упрямой девчонке. Та ведь скорее всего проявит норов, а то и в драку полезет. Многие из его знакомых ратников считали, что таким девицам не грех ответить взаимностью…

К концу дня похолодало. Инальт спрятал озябшие руки в тепло. Ощутив подарок Литы на дне кармана, он укорил себя за то, что сразу не воспользовался помощью.

Он бранил себя за то, что гордость не позволяет ему и сейчас прибегнуть к лесному волшебству, кликнуть волчицу. Это означало бы признаться в собственной слабости, в том, что она нужна ему. Не по-мужски это, не хорошо.

Вскоре Инальт добрёл до развилки ручья и снова обронил крепкое словцо. Царевна Вита повернула не в ту сторону! Она ушла к Озёрному краю, недоступному из-за болот и опасных трясин.

Преследователь повернул в ту же сторону. Теперь Инальт понадеялся, что тот нагнал царевну дотемна. Проще спасти любимую из рук похитителя, чем любиться с утопленницей. И всё же тревога разбередила душу, усталость навалилась непомерным весом.

С сумерками лес наполнился плотным липким туманом. Инальт заставлял себя передвигать ноги, с трудом находя верный путь вдоль воды. Влажный воздух будто сковывал дыхание, наполняя лёгкие холодом.

Тело отяжелело, перед глазами мутилось. Но юноша приказал себе идти вперёд. Он тёр и щурил глаза, чтобы не заплутать, чтобы разглядеть дорогу, преследователя или…

Холодной ночью всякому понадобится костёр. Не брезжит ли впереди свет? Хоть слабый отблеск надежды на то, что Вита ещё жива.

На миг Инальту показалось, что он видит вдалеке огонь. Он отвлёкся, оступился и неловко скатился в овраг. Ручей на дне его не был глубоким, какая-то иная тьма окутала юношу. Она сдавила его беззубыми челюстями, обвила холодным влажным языком.

– Вита… Витария… – прохрипел Инальт, задыхаясь.

– Инальт? – донёсся до него голос царевны. – Инальт, где же ты?!

– Любимая… – ответил Инальт и больше не смог даже вздохнуть.

Вита бежала так быстро, как никогда в жизни. Она будто стала не человеком, но диким зверем, знающим этот лес на уровне чутья, некой общей памяти стаи.

Или же сами боги хранили обезумевшую от страха девчонку от деревьев и кустов, от коряг и выворотней, то и дело выныривающих из тумана невиданными чудищами. Вита теперь не ведала страха. Высшие силы направляли её стопы по верным кочкам.

Но порой царевна поскальзывалась. То одна её нога, то другая погружалась в воду. Жижа чавкала, хлюпала и отпускала добычу. А сапожки, которые Вита получила к шубке, сдерживали влагу.

– Лови её… Лови… – неслось вслед.

Вита бежала быстрее ветра, летела, словно на ногах её крылья. Но низкий ехидный голос звучал у самого уха. Речная оборотница смеялась над ней, издевательски хохотала.

Обернувшись, царевна увидела в тумане и чёткий силуэт колдуна. Емельян не бежал, просто шёл за ней. И как бы стремительно ни неслась беглянка, преследователь не отставал.

Где-то ухнул филин. Вскрикнул ночной зверёк. В далёком далеке подали голос волки. Их вой таил не угрозу, но неясную глубокую тоску, сожаление. Голоса зверей будто пели о потерянной надежде…

Налетел пронизывающий ветер, и туманы стали редеть. Вот на небе показалась луна. И Вита увидела, что вокруг неё был уже не лес, но болото.

Чахлые деревца жались друг к другу, сплетались изломанными ветвями. Мёртвые пни торчали из кочек сухой травы. Болотная вода под плесенью тумана казалась чернее самой тьмы.

Взяв себя в руки, Вита продолжила путь. Она отломила одну из сухих веток и, тыкая ею перед собой, двинулась дальше. Она перепрыгивала с кочки на кочку, хваталась за деревья. Но воды вокруг становилось всё больше, а суши – меньше.

Вода! Вода – стихия речной оборотницы. Из неё струится тёмное колдовство. Пока вокруг Виты вода, царевне некуда бежать.

– Милая Витария, вернись ко мне, – ветер донёс голос Емельяна. – Я же хочу как лучше… Там дальше – топи вонючие. Ты погибнешь. Хочешь стать одной из утопленниц?

– Пускай бежит, пускай тонет, – смеялся призрачный женский голос. – Станет утопленницей, проще будет поработить её волю…

Витария взвизгнула от страха, сделала шаг назад. Из болотной пучины, сквозь покров тумана и чахлую траву, к ней потянулись тощие руки. Длинные пальцы цеплялись за кочки. С костей свисали остатки плоти и одежды. Лунный свет отражался от голых черепов, тонул в чёрных глазницах.

– Она хочет быть такой же, как они… – хохотала щука. – Мало ей обрезанных кос, хочет стать ещё красивее… Хочет быть ближе к своей мёртвой матушке…

– Не смей! – взвизгнула Вита. – Не смей произносить своим грязным мертвячьим ртом это слово!

Она перехватила свою палку и ударила по рукам утопленников. Вуаль тумана порвалась. Брызги воды, тина, ошмётки полетели в разные стороны. Затрещали кости под каблучками Виты.

Стиснув зубы, она снова и снова наносила меткие удары. Она топтала ногами, выла, бранилась. Но всё было напрасно. Расщеплённое, разбитое вновь собиралось воедино. Оплетённые травой длани тянулись к царевне. Они хватали её за подол, скользили когтями по коже сапог.

Силуэт Емельяна затерялся где-то вдали. Колдун больше не звал, не ободрял, не настаивал. Истаял и смех его приспешницы. Вита будто сошла с пути обычного мира, застыла на пороге жизни и смерти. Она осталась одна среди болот, ночи и мертвецов…

Только растущая луна глядела на царевну своим ласковым оком. Ночная ипостась двуликой богини-матери несла хотя и холодный, но всё же свет. Она рассеивала ночную тьму, напоминала о тепле дня… Напоминала о материнской любви, о женской силе…

– Вита… Витария… – донеслось до царевны из тёмной воды.

– Инальт? – воскликнула царевна, из последних сил отбиваясь от утопленников. – Инальт, где же ты?!

– Любимая… – ответило болото голосом суженого.

И в этом голосе было больше смерти, нежели жизни. Вита похолодела от ужаса. Жуткое предчувствие наполнило всё её нутро льдом.

– Инальт! – воскликнула царевна. – Нет, любимый! Не умирай! Инальт!

Вита продолжила махать палкой. Из-за слёз она почти ничего не видела перед собой. Искажённые гримасы мертвецов больше не страшили её. Но они, болото, ночь – были непреодолимой преградой между двумя любящими сердцами.

Инальта не было поблизости, но Вита ощущала его, слышала голос, точно он тонул где-то совсем рядом. Он слабел, а Вита, полная сил и жизни, не могла ему помочь!

– Матушка, – взмолилась Вита, воздев очи к луне. – Милая богиня-матушка, прошу, помоги мне… Помоги нам! Не на кого мне больше положиться. Молю тебя!

Царевна выла в голос от горя и скорби. Руки её уже едва слушались. Мертвецы подбирались всё ближе. Где-то задыхался Инальт, её любимый.

– Помоги, матушка-богиня… – плакала Витария.

Луна светила и безмолвствовала.

– Как же так… – вопрошала царевна. – Почему одним даётся колдовство, другим нет? Почему боги помогают в тёмных и злых делах, но не мне? Где справедливость?!

– Вита… – эхом доносился голос Инальта.

Царевна была уже не в силах отбиваться от утопленников и опустила руки.

Мертвецы лезли отовсюду, будто муравьи, а она оказалась в самом центре муравейника. Морок ли то был или правда, Вита уже не ведала. Глядя на жуткие лики, она неосознанно искала среди них знакомое лицо Инальта.

Неужели это конец? Инальт утонул? И она теперь тоже погибнет. Она будет рядом с матушкой и любимым… Может, это и к лучшему… Что за жизнь в неволе рядом с колдуном и развратником?

Днём Вита поддалась слабости. Но она ошибалась. Теперь она не предаст любимого. Не предаст себя. А может, она даже…

Вита сжала кулаки, скрипнула зубами. Ведь она сбежала из дворца, чтобы найти силы и отомстить. И она отомстит, даже если погибнет, даже после смерти. Она доберётся до Емельяна, до щуки! Если понадобится, она осушит все водоёмы царства, только бы извести мерзкое колдовство!

– Заклинаю тебя, матушка-богиня, наполни меня твоей силой! – выкрикнула Вита, раскинув руки, словно принимая свою судьбу в объятия. – Я заклинаю ветер! – громогласно объявила царевна. – Услышь мои слова, донеси их!

И ветер отозвался… Он взвыл, точно голодный волк, ударил в лицо, сорвал платок с головы царевны. Вылезшие на берег мертвецы закряхтели, припали ниже к земле. Кого-то ветер сбил с ног, повалил обратно в воду.

– Я знаю, ты бродишь рядом, Хозяйка Белого леса, – продолжала Витария. – О, повелительница стужи и морозов, королева зимы, приди! Клянусь, я отдам тебе всю себя! Только помоги! Развей тьму своим белым дыханием! Заточи злое колдовство в оковы льда! Призываю тебя, могущественная Ледяница!

Невыспавшийся, раздосадованный и злой Емеля застыл, стоя по пояс в камышах и осоке у самой кромки воды. Дальше начинались топи. Своей оборотнице он был предан всем сердцем, а вот с прочими кикиморами и утопцами знакомиться не жаждал.

У царевны Витарии, похоже, было другое желание. Словно угорелая, она бросилась в топи, вприпрыжку по кочкам. Жалко девчонку, но что поделать? Он хотел как лучше. Несмеянка не оценила его стараний.

– Ну погляди, наглая какая, – выругался Емеля, добавив бранных выражений. – Подарками не побрезговала, приняла, наелась, напилась, отогрелась и дала дёру! – он махнул рукой, плюнул. – Да пропади ты пропадом, коза-дереза!

В этот миг не по-осеннему пронизывающий ветер ударил его по лицу, будто оплеуху отвесила длань ледяная. Туман позади трусливо дрогнул и хлынул в чащу леса. Вдали за болотами завыло, загудело. Ночные небеса заволокло ещё более тёмными тучами.

Емеля пошатнулся, удивлённо поднял брови. Что такое? Уверенность, питаемая колдовством щуки, ослабла. К сердцу подкрался невнятный страх. Что за сила надвигалась на них с севера?

В следующий миг ветер взревел совсем близко. Луна потонула во мраке. Лес застыл, будто затаил дыхание. И вдруг белая стена снега обрушилась на мир, бешено ворвалась непрошеным гостем.

Емеля охнул и, прикрыв голову руками, бросился в лес. Снег и ветер зло шипели и хлестали Емелю по спине, по плечам. Земля под ногами буквально на глазах покрывалась льдом. Скрипел снег. Звенели под стопами хрусткие кусты ягодников, ломались ветки.

– Уходи, Емеля… – донеслись до парня слова щуки. – Беги… Спасайся…

Он не сумел даже ответить. Всё внимание Емели сосредоточилось на том, чтобы спастись. Заслонив лицо, он бежал через лес. Казалось, мороз сковал всё вокруг и теперь нацелил острые клыки на живую человеческую плоть, пробирался к молодому горячему сердцу.

Посреди осени нежданно-негаданно грянула зима. Но не только в холоде таилась опасность. Сама смерть пришла следом.

Надёжно сковал лёд тела и гнев утопленников. Хрустальные покровы скрыли тлен и гниение. Побледнели и замерли болотные воды. Но стихия смерти заиграла лишь громче. Её монотонное пение приносил жгучий ветер.

Точно души погибших сплелись в едином хоре. Они жаловались и плакали, бранились и молили, как только недавно молила Витария. Надрывный плач родителей и детей слышался в вое ветра. Голоса матерей и пропавших отцов рвали душу. Они просили о помощи, о тепле, но тщетно…

Царевна Витария долго брела сквозь пургу и бесконечную ночь. Она продиралась сквозь чащобы и болота. Она скользила по насту, падала, вставала. Она тонула в сугробах, но выбиралась и шла дальше.

Набившийся в сапоги снег кандалами сжимал голени. Дыхание замирало седым инеем на ресницах. Тяжёлые оледеневшие одежды тянули к земле. Где-то выли волки.

Но царская дочь не ведала ни страха, ни усталости, ни холода. Она благодарила Хозяйку Белых лесов за то, что та услышала и откликнулась. За то, что прислала северные морозы. За то, что покрыла льдом водоёмы и отняла силу у тёмного колдовства речной волчицы.

Скрипели деревья. Жалобно стонал ветер, неуспокоенные души жаловались на свою судьбинушку, но до поры не трогали одинокую путницу. А та не вслушивалась в их истории. Судьба живых волновала царевну больше. Злоба наливала сердце её жаром и гнала вперёд.

Чем бы ни пришлось заплатить в будущем, сейчас Витария была жива. Теперь у неё снова появилась надежда. У неё была возможность отомстить.

Огненный танец

Инальт очнулся от звуков и света. Яркий отблеск огня проник под веки, отогнал сон. Юноша открыл глаза, но всё вокруг плыло. Он захрипел. Горло пересохло, губы едва разомкнулись.

Чьи-то заботливые руки поднесли ему кружку. Женский голос зашептал успокоительное, по-матерински ласковое. Инальт сделал глоток, другой, выпил всё до капли.

Питьё было горячее, приторное, горько-сладкое, с сильным духом полыни, хворобоя и мёда. Вкус был ему знаком по общению с кочевниками маластинских степей, где произрастали эти травы.

После питья сознание прояснилось, и зрение вернулось к Инальту. Он всё ещё был в лесу, но будто перенёсся во времени. Вокруг царили сумерки, а вместо яркой осенней листвы деревья и землю застилал белый покров.

Зима пришла? Сколько же он проспал?

Инальт лежал под навесом, на плотном ковре из веток и шкур, заботливо укрытый от холода и снега. Вокруг костра ходили люди, одетые в меха: дети и взрослые. Но через некоторое время остались только последние. Ребятню прогнали окриками и смехом.

Несколько музыкантов били в небольшие барабанчики. Рядом с Инальтом бренчал на варгане мужчина. Его тёмно-рыжие кудри и лицо показались юноше знакомыми.

В одном из военных походов воевода общался с похожим бродячим музыкантом. Инальт ещё подумал, что рядом с могучим воеводой и его окладистой бородой, бородка музыканта, украшенная вплетёнными в неё бусинами, выглядит точно козлиная.

И всё-таки главный воевода разговаривал со знакомцем почтительно, пригласил к своему костру, угостил нехитрым походным ужином. Тогда тот носил при себе домру, а теперь играет на варгане. Не иначе, музыкант был не прост, из шаманов или колдунов.

«Хорошо бы поговорить с ним о Вите», – подумал Инальт и, щурясь, поглядел на костёр.

В свете огня кружились три девушки. Инальт сразу узнал одну из них: грива светло-пепельных волос, бусы, серая шубка, тонкие ноги. Он понял, где оказался, – в стае волкодлаков.

Тёплая одежда не скрывала юного изящества волчицы, не мешала любоваться её диким, завораживающим танцем. Лита то наклонялась до самой земли, будто сметая ладонями снег, то воздевала руки к тёмным небесам, точно собирая огненные искры. Её бёдра и плечи то плавно двигались в унисон, то резко вздрагивали в ритме мелодии.

Порой Лита и её подруги-волчицы не то пели, не то рычали. Они издавали низкие гортанные звуки, повторяя мелодию варгана. Их движения становились всё резче и быстрее. Вскоре все трое скинули шубы. Пламя осветило их нагие плечи и красивые груди, украшенные лишь ожерельями из бусин и перьев.

Инальт замер, очарованный зрелищем. Ему показалось, будто лесные духи, таинственные, но благосклонные к людям берегини, воплотились из пламени. Девы не ведали ни стыда, ни холода. Они стали частью леса, видимой силой.

К костру собиралось всё больше людей. Рядом с высоким пламенем было жарко, точно летней ночью. Зрители сбрасывали с плеч шкуры, в которые были одеты.

Не только мужчины, но и женщины без стеснения избавлялись от одежды. Как и танцовщицы, остальные волчицы не стыдились показывать свои прелести. Отсвет пламени горел на их коже, маняще обрисовывал налитые возбуждённые соски.

Были среди них зрелые женщины с полными бёдрами и большими грудями, которые могли бы вскормить целую стаю волчат. Были совсем ещё юные волчицы, поджарые и тонкие, с едва наметившимися округлостями.

Не выходя в круг, они начали покачиваться, подпевать. Их бёдра соблазнительно вращались, груди вздрагивали. Спустя время к ним присоединились и волки: зрелые мужи и юноши. Их сильным телам могли бы позавидовать богатыри.

Волки танцевали и обнимали своих женщин. Они скользили ладонями по полунагим телам, сжимали мягкую плоть в сильных руках. Пары раскачивались под ритм варгана и барабанов. Несложно было угадать, что изображал этот дикий танец.

Пение стаи перерастало в стоны и вздохи. Барабаны ярились всё громче, всё яростнее. Многие волки опустились на шкуры. Они ласкали друг друга – беззастенчиво, страстно. Нежные касания перерастали в быстрые и резкие движения. Мужчины и женщины игриво кусали друг друга, смеялись, впивались пальцами.

Кое-кто из мужчин уже перешёл к делу. Сплетались руки, сливались губы и чресла. Общий хор голосов рассеялся вздохами, вздрагивал от криков удовольствия, от удовлетворённого рычания.

Инальт старался не смотреть на происходящее. Но от голосов, от мелодии страсти спрятаться было сложно. Мелодия окутывала жаром. Она врывалась в сознание, рисуя картинки, от которых юноша не мог укрыться.

Юная горячая плоть предательски подчинилась этой мелодии, отяжелела. Инальт стыдливо отвернулся. Только бы не видеть Литу, только бы не вспоминать их разговор, её голос, её ноги.

Думать о Вите ему казалось и вовсе грешно. Инальт закрыл глаза и принялся молиться. Спустя время он провалился в забытье. Мелодия стала шумом. Похоть отпустила.

Когда он снова открыл глаза, почти все волки разошлись. Оставшиеся отдыхали и негромко беседовали, глядя на танец. Только неутомимые «берегини» продолжали свой ритуал.

– …Они взывают к духам леса, – раздался над ним голос. Немолодая женщина опустилась рядом с лежанкой. Она подала юноше новую порцию горячего напитка и блюдо с куском мяса на кости. – А ты не глазей, тебе туда рано. Лучше ешь и набирайся сил…

– Покорнейше благодарю, – прошептал Инальт.

Тело его плохо слушалось – и к лучшему. Было б иначе, он уже бежал бы отсюда, спешил бы к болотам за Витой. Инальт сел и принялся за еду.

Запах опьянял и дразнил куда сильнее нагих тел. Голоду противостоять невозможно. Мясо было хорошо проваренным, легко отходило от кости. Другое он бы сейчас и не прожевал.

– Расскажи, женщина, что произошло? Чем недовольны духи?

– В нашем лесу столкнулись две могучие стихии: вода и стужа, – объяснила женщина. Она была точь-в-точь Лита, но гораздо старше. Тонкое бронзовое лицо покрывала сеть морщинок, длинные, свободно ниспадающие на плечи волосы искрились серебром. – Ты был близок к центру битвы и стал жертвой. Духи леса напуганы, их нужно успокоить, задобрить. Если в битву вступят и они – нам всем не поздоровится.

– Я помню, что тонул… – проговорил Инальт. – Как же я оказался здесь?

– Лита услышала твой зов, – женщина кивнула на девушку. – Упросила братьев помочь. Они вытащили тебя из ручья и принесли сюда. Два дня тебя жевала болотная лихорадка. Но теперь, вижу, опасность миновала.

Инальт тряхнул головой, память возвращалась неохотно. Он погрузил руку в карман и нащупал маленький молочный клык, – подарок всё ещё был при нём. Похоже, он и спас Инальту жизнь. Понимая, что нет мочи выбраться из тьмы, ступив одной ногой за грань смерти, дружинник позвал на помощь.

– Лита, братья и ты – вы волки? – нахмурился Инальт.

Женщина удивлённо подняла густые брови, обнажила острые зубы и тихо рассмеялась:

– Разве мы похожи на волков? Хорошо же ты, видать, головой ударился… или болотного воздуха надышался? – Она тронула тёплой ладонью лоб юноши. Убедившись, что лихорадки нет, шутливо ударила его в бок, шикнула: – Думай, что говоришь… Если Старший услышит, может убить. Мы живём в лесу, но мы не дикие звери.

– Я признаю свою ошибку, – покорно склонил голову Инальт, отдавая блюдо с обглоданной костью. – Благодарю тебя за всё, добрая женщина.

– Меня зовут Нанья, – ответила та. – Я бабушка Литы, – она погрозила пальцем: – Девочка выбрала тебя своим другом. Смотри, не обижай её…

– Что это значит – «другом»? – спросил Инальт, но Нанья уже поспешила по своим делам.

Рыжеволосый музыкант рядом с Инальтом оборвал свою мелодию. Танец продолжал кружить уже без его вмешательства. Мужчина откинулся назад и, оперевшись спиной о дерево, беззастенчиво любовался дивным зрелищем.

Полунагие молодые женщины вскидывали руки к небесам, вращали бёдрами, рычали и стонали под удары барабанов. Их бусы и браслеты мелодично вздрагивали. Русые волосы разлетались в стороны.

– Танцы помогут всё исправить? – утерев губы, поинтересовался Инальт у музыканта.

– Непременно, – с улыбкой ответил тот, повернувшись к юноше. – Танцы и песни всегда помогают побороть страх, гнев, ярость…

– Хорошо бы так все войны заканчивались, не начинаясь, – буркнул Инальт.

– Если бы люди чаще пели и танцевали, войн было бы куда меньше, – согласился музыкант, хитро прищурившись.

– Если бы некоторые пели и танцевали реже, а больше трудились, – может, и воевать не нужно было бы вовсе, – не скрывая злости, выдавил Инальт.

– Во всём хороша мера, – не стал спорить музыкант. – Меня зовут Индрик. Я помню тебя, молодой Инальт Богат, подопечный воеводы. Как поживает мой старый друг?

– Боюсь, плохо, – буркнул Инальт. – Зло опутало столицу… Ратники превратились в свиней, в царских палатах поселился колдун.

– Так вот откуда это тянется, – поднял брови Индрик. – Любопытны пути богов…

– Просто любопытны? – Инальт скривил губы. Ему захотелось рычать и реветь вместе с танцующими волчицами. – И не страшно за старого друга? Не обидно за царство? А может, ты ответишь, почему боги потворствуют злу?

– Не горячись, пёс государев… – примирительно поднял руку музыкант.

– Как же не горячиться? – рыкнул Инальт. – Где-то в этой ночи и стуже сейчас замерзает моя любимая и единственная наследница Кривхайна! А я едва могу пошевелиться, хотя должен бежать за ней… Ты так мудр, Индрик, так подскажи, как мне дозваться до богов, чтобы помогли победить зло?

– Зло и благо – у каждого свои, – пояснил мужчина. – Но покровительство богов приносит счастье тем, кто действует и готов своими руками вершить судьбу. Тех же, кто хочет, чтобы решали за них… сила может погубить.

– Что же, и неважно – благие мои помыслы или дурные? – прищурился Инальт, ощущая, как вместе с нарастающим возмущением к нему возвращается и силушка.

– Те, кто мыслят лишь о собственном благе, не думая об общем, почти что слепы, – ответил Индрик. – Они не способны увидеть своих ошибок, а потому обречены ошибаться, спотыкаться, проигрывать. Те же, чьим мыслям доступны законы всего мира, знают, что порой беда дарует большее благо.

– Сказывают, не было бы счастья, да несчастье помогло, – припомнил Инальт.

– Такова природа людей, – кивнул Индрик. – Что поделать? Иногда к действиям может сподвигнуть лишь беда. Но не серчай на меня… Твоё горе мне понятно, ты даже не представляешь, насколько, – добавил он, и в глазах его отразилась невыразимая грусть. – Я верю, что царевна выучила урок. Судя по всему, она всерьёз решила драться за своё счастье, и боги её не оставили.

– Она жива? Ты уверен? – Инальт от возбуждения попытался встать и тут же упал обратно. Всё его тело отказалось подчиняться воле, будто свинцом налилось. – Будь проклята эта немощь!

– Она жива, но молись за неё, – прошептал Индрик. – Иногда один неверный шаг способен утянуть в пропасть. Одна ошибка может навсегда сбить с верной дороги даже самую светлую душу.

– Можно ли помочь ей вернуться, вызволить из пропасти? – выдохнул Инальт, смутно догадываясь, о чём говорит музыкант.

– Если не мыслишь для себя иной судьбы, – утвердительно кивнул Индрик. – Если же есть сомнения, – он бросил взгляд на танцовщиц, – не стоит тратить силы.

– Я готов драться за любимую хоть с самой смертушкой, – Инальт сжал кулаки.

– Что ж, тогда надежда есть…

В это время барабаны и пение стали затихать. Обессиленные танцем девушки все вместе опустились на колени подле костра. Отдышавшись, они подобрали одежду, поправили волосы. Берегини исчезли, девы вернулись в обычный мир.

Одна из танцовщиц присела рядом с музыкантом. Она обвила его шею руками, потёрлась щекой о его бородку. Нежная, ласковая и игривая, точно щенок, она украла его внимание, осыпав поцелуями.

Лита, увидев, что Инальт очнулся, бросилась к нему. Не произнеся ни слова, она низко нависла над юношей, будто обнюхала, заглянула в глаза, склонила голову набок.

– Ты спасла меня, спасибо, – прервал Инальт этот диковинный ритуал, боясь, что по здешнему обычаю он зайдёт туда, куда не следует. – Теперь я в долгу. И верну его, но сначала я должен найти любимую… Прости!

– …Сначала ты наберёшься сил, – строго перебила его Лита. – Посмотри, что вокруг делается. Чуешь, какой морозище? Думаешь, твоя подружка ещё жива?

Инальт сморщился, ему стало так горестно, что впервые с самого детства он почти что заплакал. Конечно же, юноша сдержался, но Лита учуяла движение его души, его боль и тоску. Она тоже поморщилась, фыркнула:

– Я серьёзно тебе говорю, отлежись ещё пару дней. Как я Старшему объясню, что он силы стаи потратил впустую, и спасённый из плена чёрной воды решил убиться в воде ледяной?

– Твои угрозы весомы, – вздохнул Инальт. – Буду молиться богам, чтобы помогли отыскать любимую в этой пурге…

– На волчьих тропах не будет пурги, – усмехнулась Лита. – По ним мы быстро найдём твою потеряшку.

– Ты покажешь мне тайные пути? – с надеждой прошептал Инальт.

– Покажу и помогу, – кивнула волчица. – А что с тобой ещё делать?

Колыбельная зимы

Стена снега и бесконечные сумерки пленили лес и болота. Казалось, во всём мире воцарилась мгла. Само время замерло. Затихли птицы и звери. Всё живое попряталось.

Кто не успел, те оледенели на бегу, на лету… Порой Витария находила тушки птиц, кроликов. Один раз ей попалась лисица. Рыжуха скалилась, будто думала зубами и когтями вырвать себе жизнь.

Царевне не было жаль зверушек. Она слишком устала. У неё закончились силы, чтобы переживать или сожалеть.

С каждым шагом сугробы становились всё выше. Если бы не надёжная ледяная корка наста, Вита не сумела бы далеко уйти. Да, она призвала зиму, но всё же она не мышь, чтобы рыть норы в снегу.

Горячее пламя уверенности сменялось волнами паники. Витария захлёбывалась страхом, останавливалась, чтобы отдышаться. Долго ли она ещё сможет брести сквозь вьюгу? Куда ведёт её путь?

Витария пыталась раздобыть из-под снега хвороста, высечь пламя трением веточек. Она хотела хотя бы обогреться, а о воде и еде лишь мечтала. Но всё было тщетно. Снегом царевна ни напиться, ни наесться не могла, только окончательно промёрзла до самых костей.

Наверное, если бы не благоволение владычицы Зимы, Витария уже лежала бы рядом с мёртвой лисицей, такая же рыжая и хладная. Не хватило бы ей и сил в теле, чтобы идти без отдыха так долго.

– Матушки-богини, помогите… подскажите верный путь, направьте к доброй душе, – молилась Витария, а пурга заглушала её голос, хватала слова из гортани, будто вор, уносила их прочь.

Ни лунное око ночной богини, ни дневное око дневной матери нельзя было различить из-за снега. Не видно было даже небес. А может, сами небеса опустились на землю? Вдруг Витария своим зовом нарушила все законы стихий? Нет больше ни солнца, ни луны, только лёд…

– Милая, прекрасная Ледяница, – без слёз плакала царевна Несмеяна. – Прошу тебя, сжалься… Остановись… Как мне отомстить злодеям, если сгину в этом лесу?

Но и Ледяница не отзывалась на слова царевны. Только крупными хлопьями падал бесконечный снегопад. Да ветер хлестал по спине, словно подгоняя путницу.

Не то от усталости, не то было это злое колдовство, но чудилось Вите, будто в снежной тишине и гуле ветра шепчутся и переговариваются человеческие голоса. Где-то далеко-далеко, может, в другой жизни, заплакал ребёнок в колыбельке. Женский голос завёл песню.

– Всё хорошо, милый… – шептала женщина. – Я с тобой… Мама рядом. Ничего, что воет ветер за окном и метёт вьюга… Не бойся… Папа твой вернётся из похода. Ты вырастешь сильным и смелым, как он… Ничего, что век мой будет короче положенного… что отдала я часть своей жизни духам зимы. Зато ты будешь жить долго и счастливо. Даже когда я покину тебя, всегда буду петь тебе колыбельные вместе с ветром и вьюгой… Ты станешь самым лучшим правителем царства… А иначе к чему всё это…

В то же время по зимнему лесу шагал и Емельян Филин. Мороз кусал его раскрасневшиеся щёки, целовал потрескавшиеся губы. Обида мучила сердце.

К счастью, вьюга позлилась и оставила неудачливого колдуна. Ветер поярился и утих. А снега навалило не так много, чтобы замести ручей, по течению которого он следовал.

Уже не так весело было Емеле, как раньше. Не казалась ему удачной шутка с вездеходной печью. Мысли его бежали к родному дому. Успели ли братья сложить новую печь и починить дом до морозов? Как они теперь?

Думал Емеля и обо всём народе Кривхайна, который не успел собрать последний урожай, как следует приготовиться к зиме. Вот ведь какой из него владыка получился, ещё хуже прежнего. И к чему теперь всё?

Царская дочка пропала, а может, и навсегда сгинула под снегом. Щучечка радуется мести и с другими милуется. А Емеля со всеми своими благородными порывами остался один в этом зимнем лесу, если не сказать пожёстче, в каком именно месте собачьем.

– По щучьему наказу, по моему приказу! – зло крикнул парень в морозные сумерки. – Хочу оказаться в палатах царских, рядом с миленькой! – Ничего не ответил ему лес, всё осталось по-прежнему. – По веленью щучьему, по хотенью могучему! – снова повторил Емеля. – Пусть бы всего этого злодейства не было вовсе! – Он топнул ногой по корке льда. – Хочу всё назад: и дом, и печку! Хочу чаю горячего да гостинцев сладких! – И снова лишь тишина да скрип деревьев были ему ответом. – Хочу дрова рубить и воду носить! – в сердцах крикнул Емеля. – Хочу невесткам помогать да с братьями на базар ездить! Торговать хочу научиться, деньги зарабатывать…

И на этот раз только ветер отвечал колдуну, потерявшему свою силу с приходом морозов. И словно плакал кто в ветвях елей. Чудились Емеле голоса женские, как будто невесток его. Не упрекали они, не ругались, только жаловались и что-то тихонечко напевали, будто колыбельную.

– Спи, мой сыночек, усни… Месяц молодой тебе сказку расскажет, ветер споёт колыбельную… – шептала старшая невестка. – Поведает он, как из-за ледяных морей, из-за Белых лесов к нам зима прилетела на крылах своих. Замела всё, запорошила, собрала урожай вместо нас…

И второй голосок младшенькой невестки подхватил:

– Ох, и тяжело нам стало жить, как ушёл Емеля… Мужья ссорятся меж собой, ругаются. Некому их веселить да гнев рассеивать. Грустно нам, тоскливо и холодно в доме без старой печки. А новая греет иначе… Как нам быть без прежнего тепла? Как нам с хозяйством большим справиться без верного помощника Емели?

От этих причитаний сердце в груди у Емели всё сжималось. А что, если нет уже ни дома, ни невестушек, ни братьев родных? Всё из-за него, из-за Емели! Не смог он уговорить царевну, не смог доказать, что будет ей хорошим мужем.

Какие бабы дуры! Чего не хватало для счастья? Вот есть молодой, красивый, ласковый и весёлый! Нет, надо наплести всё посложнее, запутать. А жизнь-то – она всегда радостнее, когда проще.

– У-ух, бабы, щучья сила! – выругался парень. – Всё ваша любовь бесстыжая! Замыслы коварные! Щука сделала из меня игрушку! Несмеяна отвергла! Подарочки взяла и наутёк! Но теперь уж всё, довольно… Наигрался! Сами как-нибудь закончите. А у меня свои дела важные, своя семья любимая.

Так говорил Емеля и не чувствовал уже ни усталости, ни холода. Ноги сами собой несли его к городу. Душа тянулась к родному дому.

Внезапно страшный треск раздался по левую сторону. Емеля отпрянул, заслонил глаза рукой. Другой схватился за меч, висящий на боку.

Раскололась корка льда на сугробах, пришла в движение сама твердь. Загудела, завыла, завертелась в порыве ветра снежная стихия. А вместе с ней взметнулось всё, что скрывалось под ней: сучья и ветви, листва, шишки и…

Тут понял Емеля, что он добрёл до того места, где недавно оставил ратников, до побоища, с которого он сбежал, гонясь за Витой. Волосы на его голове зашевелились, спина враз взмокла от холодного пота. И хорошо, что только спина взмокла, а не порты.

Среди снежного хаоса разглядел Емеля тела свинорылых ратников и конские туши. Подбросив их, как пушинки, столп снега достиг верхушек елей. Будто вырвало землю непотребным, мерзким. На, мол, забирай с собой, Емеля, что принёс.

Взметнулся ужас и рухнул обратно. Ударились тела оземь, замерли, а в следующий миг зашевелились. Захрипели кони, зарычали и захрюкали люди. Двигаясь то неуверенно и медленно, то рывками, начали они подниматься на ноги.

Бурые и пегие лошадки сделались серо-чёрными. Лица ратников стали синими. В их глазницах сгустилась непроницаемая тьма. Губы скалились в страдальческих гримасах. Они будто нюхали воздух, соображая, где они, зачем. Они искали…

Емеля застыл, обездвиженный ужасом. Пальцы его, сжатые на рукояти меча, тряслись. Колени ходили ходуном.

Разве ж справиться ему одному с отрядом мертвецов? Надо бежать, звать на помощь, собирать армию.

Медленно ворочались мысли в голове у Емельяна Филина. Зато тело словно оттаяло, ноги напряглись. Парень попятился, зашёл за ствол дерева, развернулся и дал дёру. Никаким зимним духам и мертвецам было его не догнать.

Северный ветер метался между куполами царского терема, кружил птицеверт, выл и стонал. Словно не найдя выхода злобе, он низвергся вниз и со всей силы ударил в окно опочивальни. Младшая царевна лениво обернулась, тихо зашипела в ответ.

Лёжа на пышных перинах, она потянулась, выгнулась, откинула одеяла. Утренний свет заскользил по нагому телу, по прохладной, мерцающей жемчужным блеском коже, пробежал по иссиня-чёрным волосам. Но ласки солнца пришлись Лучии не по нраву. Не было и достойного зрителя для столь дивного зрелища.

Очередной изведённый до смерти молодец лежал рядом на постели. Лучия испила его силу, но осталась голодной. То ли грянувшие морозы были тому виной, то ли юноша оказался слаб.

Расчесав длинные волосы, ведьма переплела косы лентами. Она надела нарядное платье зелёного атласа, украсила грудь, запястья и пальцы драгоценными каменьями. Оглядев себя в зеркале и оставшись весьма довольной увиденным, она покинула опочивальню, чтобы присоединиться к трапезе.

Противное сердцу, но необходимое общение с родителем пропускать не следовало. Каждый день нужно было обновлять паутину чар, опутывающих царя-батюшку и весь дворец. А после несытного ужина Лучии страстно хотелось есть.

Не речные угощения приготовили кухарки для колдовской щуки, но постарались. Царю подали сладкую кашу с маслом и салом, а его дочери – рыбные блюда на любой вкус. Впрочем, свежим хлебом и душистым отваром из калосских земель под названием чай та тоже не побрезговала.

– Как спалось тебе, милая? – подал голос царь-батюшка.

– Благодарю, хорошо, – холодно ответила Лучия.

Она не заставляла его разводить беседы, скорее отец делал это против колдовской воли.

– А что Емельян Филин? – спросил он. – Здоров ли? Давно не видно его.

– Емельяна я отправила по важным делам, – произнесла щука с явным недовольством. – Скоро вернётся…

– Похолодало как, – заметил отец. – Надо бы созвать совет.

– Собери, батюшка, – кивнула Лучия и махнула служанкам, чтобы оставили их наедине. – Мне совсем не интересны дела государства, – добавила она. – Тебе не обязательно рассказывать мне о них или интересоваться самочувствием Емельяна.

– И мне интересно не это, – произнёс царь-батюшка. – Но я желаю говорить с родной дочерью.

– Зачем же? – усмехнулась Лучия. – Какая в этом польза?

– Так у людей заведено, – мягко ответил царь. – Приносит это покой и удовлетворение сердцу родителя. Последнее время я чувствую себя неважно. Каждый вечер засыпаю с мыслью: а что, если не проснусь более? Каждое утро вижу свет солнца, твой милый лик за завтраком, и радуюсь этому.

– Ты не видел ни моего рождения, ни взросления, отец, – нахмурилась Лучия. – Ты не желал меня тогда! Так позволь узнать, чему ты радуешься теперь?

– В юности все мы совершаем ошибки, – вздохнул царь. – Но с возрастом меняемся, становимся мудрее. Я благодарю судьбу за тебя, за то, что, хоть и на старости лет, позволила мне исправить ошибки прошлого.

– Не так уж ты и стар, отец, всего семнадцать лет назад хватило силушки натворить бед, – тихо прошелестел голос речной ведьмы. – Но не исправить тебе той ошибки… Поздно.

Двенадцать волхвов

Долго брела царевна сквозь пургу. Она и сама не знала, прошли день и ночь или дни, ночи, месяцы пронеслись. Но вот буря стала стихать, и сразу потемнело. Выплеснулось небо на землю, очистилось. В сетях голых ветвей даже звёздочки появились.

Вите от того не стало радостнее. Сердце билось в груди, как умирающая пташка. Мысли путались. Порой казалось Вите, что она видит, как бредут рядом люди: умершие люди, не живые. Иногда будто звери мелькали тенями между деревьями.

Вдруг вдалеке вспыхнул огонёк, словно звёздочка с неба упала. Вита направилась на её свет, молясь, только бы не потухла. Но звёздочка не тухла, а лишь сильнее разгоралась. Вот и дымком запахло.

Чуть ли не рыдая от счастья, не думая уже, разбойников встретила или нелюдей, мерещится ей или всё вправду, Вита прибавила шагу. Она падала, утопала в снегу и перелезала через буреломы, не выбирая дороги, спеша напрямик. Только бы не потерять волшебный свет!

Вот уже открылась царевне большая светлая поляна. Взвился к синим ночным небесам костёр. А вокруг него сидят люди. Вроде не дровосеки и не разбойники, больно богато разодеты. Будто цари Севера собрались на совет!

– Помогите… – прошептала Вита, сама не зная, говорит ли произнесённое бессчётное множество раз слово вслух или только хрипит по-звериному.

– Держу! Потерпи… Немного осталось… Пара шагов…

Сильные руки подхватили её, раздались взволнованные голоса:

– Смотри, кого нашёл. Принимай, хозяйка…

– Благодарю тебя, Андрэс. Проводи бедняжку к костру…

Царевну подвели ближе к теплу и свету, усадили. Она жадно вцепилась озябшими пальцами в горячую кружку с питьём. Аромат трав окутал её, напиток обжёг нутро.

– Не спеши и не жадничай, – рассмеялся женский голос. – А то ещё растаешь, Снегурка…

Отогревшись и придя в себя, Вита осмотрелась и подивилась, в какое необычное общество она попала. Воины или артисты? Цари, а может, купцы, судя по лицам, из разных земель? Кто смуглый, кто белолицый. У кого глаза широкие, у кого – как миндаль, вытянутые к вискам.

Всего у костра было девять мужчин. У всех шубы из дорогих мехов, шапки вышиты золотыми и серебряными нитями. Сапоги красивые, на плечах и запястьях сверкают самоцветы.

Трое старейшин, сидящих у огня, молчали и даже не глядели на Виту. Они отличались от прочих бородами: одна длиннее и белее другой. Одеты они были в серебристые меха. Один в руке держал посох с синими самоцветами. Другой подле себя положил копьё и щит. Третий носил молот.

Трое мужчин поодаль были в возрасте, но не старые. Двое при мечах в украшенных ножнах. Третий с топором. Их одежды были бурых и рыжих цветов. Самоцветы в их шапках переливались янтарём и лиловым.

Ещё трое были юношами: красивые, гладко выбритые и улыбчивые – ну точно принцы из Амѝра, только выше и мужественнее. Их кафтаны были короче, чем у остальных, – всех оттенков зелени. У ног их лежали колчан со стрелами, лук и музыкальные инструменты: домра и гусли.

Глядя на юношей, Вита устыдилась своего вида. Щёки после мороза горели и наверняка стали краснее яхонтов. Красивая соболья шубка промокла и топорщилась, как шкура старой бездомной кошки. А уж платок и вовсе снимать не стоило, волосы наверняка так свалялись, что можно состригать и шить валенки.

– Как же ты забрела в такую глушь? – поинтересовалась женщина, заговорившая с ней ранее.

Вита подняла глаза и залюбовалась. На женщине была необычайно красивая шубка из жемчужно-белого меха неизвестного царевне зверя. Пушистая, но тонкая, она не скрывала изящную фигуру.

Непокрытые светлые волосы женщины были уложены в десятки кос, а в каждую вплетён живой цветочек. Фиалки, подснежники, ландыши, незабудки – что за волшебство?

– Ты такая красивая… – не сдержавшись, ахнула царевна. – Кто вы? Духи, лесовики или же… боги?

– Вот ты придумала, – уклончиво ответила женщина, садясь рядом.

Вите показалось, что собеседница давно миновала порог юности. Хотя лицо её было нежное, почти детское, в зелёных глазах и в голосе отражались многие годы.

– Цветы в твоих волосах не вянут… – забывшись, продолжила допрос Вита.

– В некотором роде мы чародеи, – рассмеялась женщина, показав белые зубы. – Меня зовут Велѝса, а это, – она обвела взглядом мужчин и юношей, – моя семья.

– Ты одна среди мужчин… – смутилась Вита, не зная, как уточнить.

Что же за семья такая? Братья они или…

– Это мои сыновья, – удивила гостью Велиса.

В этот миг к ним подбежали ещё двое мальчишек, которых до того царевна не заметила: лет десяти и семи. Младший принёс корзину с горячими пирогами. В руках у другого был увесистый кувшин с ароматным питьём.

Поставив угощения, они быстро обняли, поцеловали мамку и убежали куда-то в лес.

– Ночь же, духи зимы воют, – прошептала Вита, испуганно оглядываясь. – Не надо им далеко убегать…

– Нам не страшны духи зимы, – Велиса гордо подняла голову. – Мы с сынами сильнее!

– А как же это твои отпрыски? – Вита распахнула глаза. – Даже старцы? Но ты так молода!

– Благодарю, – развеселилась женщина. – У людей свои лета, у нас – свои… – Велиса погладила себя по животу. – Скоро вот жду двенадцатого сына…

– Твои дети так непохожи друг на друга, – изумилась Вита.

– У них у всех разные отцы, – объяснила Велиса. – Со старшими мы встречаемся лишь раз в год. В остальное время они путешествуют по миру, как волхвы, помогают живым созданиям, растениям, животным, людям…

– Двенадцать мужчин, – посчитала Вита одними губами, не забыв о ещё нерождённом. – Как двенадцать месяцев в годовом колесе.

Велиса рассмеялась, но смолчала.

– А что будет, когда ты родишь тринадцатого сына? – вслух продолжила размышлять царевна.

– Тогда самый старший сын уйдет во тьму…

– И тебя это не печалит?

– Почему это должно меня печалить? На каждом твоём вздохе и выдохе что-то рождается, что-то умирает… Нельзя же вечно быть старыми! Все мы возродимся рано или поздно, как солнышко умирает по осени и возрождается на Солнцеворот. Пока есть смерть, будет и жизнь – они взаимосвязаны. Страшнее и печальнее, когда кто-то умирает не до конца… Или не до конца рождается.

Вита тряхнула головой, размышляя о сказанном. Велиса по-хозяйски разлила напиток и, надломив один из пирогов, кивнула гостье:

– Угощайся, пока горячие.

Раздался пленительный запах лесных ягод: малины, земляники, черники. Но Вита почему-то отпрянула.

– Можно ли мне вкушать пищу духов, если я ещё жива? – прошептала она. – Вдруг я съем кусочек и навсегда останусь с вами…

– Духи пирогами не питаются, – со знанием дела заявила хозяйка.

– Кто же ещё может жить в глухом лесу, без дворцов, домов и даже без шалашей? – поинтересовалась царевна. – Вы носите такие наряды, готовите пироги незнамо где!

– Пироги нам передала моя добрая подруга Кѐйя Пу̀ни, – улыбнулась Велиса. – Мы все – лишь путники, которые бродят по миру в поисках новых знаний и несут собранную мудрость народам. Мы предсказатели, чародеи, звездочёты, целители, травники, волхвы. Сейчас мы направляемся в Амир на праздник Зимнего Солнцеворота. Но вьюга застала нас врасплох. Когда путаются осень и зима, на наших тайных тропах становится небезопасно…

Вита сглотнула слюну и приняла угощение. В конце концов, она уже отпила травяного отвара. Да и слова хозяйки звучали убедительно. А пироги выглядели и пахли так, что голова кружилась. Впрочем, вкус оказался и вовсе неописуемым. Ни на одном царском пиру Витария не пробовала столь дивной выпечки!

– Ну-ка, милые, – тем временем обратилась Велиса к юношам, – разгоните сумрак, сыграйте нам что-нибудь весёлое, потешьте гостью нашу, Снегурочку!

– И то верно! – согласился один из них – такой же рыжеволосый и веснушчатый, как Вита.

Он установил на коленях гусли. Второй золотоволосый парень взялся за домру, нежно провёл пальцами по струнам. Заиграла музыка, а на поляне и впрямь стало светлее, словно днём.

Третий юноша подбежал к Велисе, протянул ей руки. Женщина скинула свою шубку и вышла в круг. В одном летнем сарафане, зелёном, как молодая трава, смеясь и подпрыгивая, она закружилась по поляне вместе со своим сыном.

Вита так и ахнула. Там, где стопы женщины касались оледенелой земли, корка таяла. Почва жадно впитывала воду и рождала на свет лесные травы. Завитки папоротников тянулись к свету, белыми цветами распускались подснежники и кислица, желтый птичий лук и сиреневая ветреница.

А вот и земляника зацвела! Зазеленели на веточках ягодки. Набухли – и вмиг бока их налились сладко-алым. Вита прикрыла рот ладошкой. Красная земляника посреди зимы! Травы и цветы!

– Вставай-вставай, Снегурка! – черноволосый и синеглазый юноша оставил Велису и подбежал к Вите. – Снимай свою шубку! Пошли танцевать!

– Да я же… – Вита вздрогнула и вся сжалась. – Не надо, я не могу, я…

Но наглый весёлый парень и не думал слушаться. Он сорвал с головы царевны платок, расстегнул её меха, бросил одежду на траву.

– Такую красоту нельзя прятать, – прошептал он, приблизившись так, что Вита ощутила его пахнущее травами дыхание, тепло и запах молодого тела. Он ласково провёл ладонью по её волосам и, обернувшись к братьям, воскликнул: – Глядите, а Снегурка-то наша – сама дева-пламя! Косы огненные!

– Косы?.. – воскликнула Вита, видя, что на плечи ей ниспадают любимые-родные гладко причёсанные, туго заплетённые рыжие косы! – Как же это может быть?

Юноша только рассмеялся. Он взял царевну за руки и вытянул в хоровод. Велиса танцевала уже не одна. Все, даже трое старцев, не жалея летних цветов, дружно топали и плясали, взявшись за руки. И музыкой им служили их ладные зычные красивые голоса.

Витария влилась в танец, засмеялась, зажмурилась от счастья. Никогда в жизни она не ощущала такого единства – с людьми ли, нелюдьми, не важно, кем были эти чародеи. Она ощущала себя частью семьи, любимой и любящей.

Вот бы так было всегда! А почему бы и нет? Почему она только раньше не участвовала в плясках на царском празднике? Ну ничего! Она вернётся, победит щуку и устроит такой пир на весь мир! Она пригласит во дворец Велису и всех её сыновей!

А может… Может, она пригласит их на свою свадьбу с Богатом? Ах, как бы это было чудесно!

Витария танцевала, а мысли её уже обретали видимость. Яркий, словно ягоды земляники, сарафан невесты разлетался в кружении, пышный венок из живых цветов украшал волосы. Любимый Инальт с ритуальной медвежьей шкурой на плечах держал её за руку, горячо прижимал к себе и целовал в румяные щеки.

Царевна смеялась, веселилась от души и не думала, что может быть иначе.

Волчьими тропами

Лита не была ни старшей дочерью, ни младшей, ни тем более единственной. У мамки таких, как она, родилось примерно десяток, и это только выжившие волчата. Все они друг другу были и братьями, и сёстрами. Когда родители отлучались надолго, если нужно, могли стать нежными мамками и строгими отцами.

При суровой жизни в постоянном походе да при большой семье, где всех любили одинаково и спрашивали равно, сильно не выделишься. Поэтому в любимых девочкой сказках, которые рассказывал частый гость стаи бродячий музыкант Индрик, похожих на неё героев не было. А зря!

Названная в честь каменной стихии, девочка обладала всеми свойствами одного из самых прочных минералов – кремния. Будучи щенком, она многое вынесла, многих пережила. Случались и зимы голодные, и поветрия страшные, порой охотники дорогу переходили.

Однажды случилось страшное: семья забрела в Мёртвые леса южнее Озёрного края. Ух, там жути они насмотрелись: мертвецы ходячие, вампиры, гигантские змеи и пауки. Но особенную опасность несли призраки. Как справиться с тем, у кого нет плоти? Только бежать…

Нескольких волков, включая малышей, призраки всё же забрали. Одним из них был младший брат Литы. И мало кто знал секрет волчицы: она могла спасти брата, но струсила…

Пять лет прошло с тех пор, а воспоминания были живы, точно всё случилось вчера. Они стояли перед глазами, резали слух: вереница белёсо-лунных призраков, мечущихся в ночи между гигантскими деревьями, крики, побелевшее лицо брата на последнем вздохе…

Если бы всё можно было вернуть назад, Лита не пожалела бы шкуры мальчика, схватила бы его в зубы и унесла прочь! Почему она только не сделала так?! Но тогда она усомнилась… побоялась убить его в слабом человечьем облике.

Она замешкалась лишь на миг! А потом пришёл он – высокий, красивый… мёртвый. Некоторое время призрак глядел на детей своими голубыми глазами. А потом упал на колени и горестно взвыл. Столько боли было в его плаче…

Лита не успела перевоплотиться в человека, когда нужны были руки, чтобы подхватить и унести перепуганного мальчика. А тот не сумел обрести облик зверя, когда нужна была скорость лап. От скорбного плача, от ужаса брат умер на месте.

Никто не винил девочку, не задавал вопросов, но и не утешал. Это был единственный случай в жизни Литы, которого она стыдилась невыносимо. Те воспоминания оставили след в душе волчицы глубже, чем могло нанести острое железо.

Теперь, когда вместе с зимой налетели ветра, говорящие голосами умерших, Лите снова стало особенно жутко. Нынешние духи зимы были иными, не такими опасными. И всё же покидать родную шумную весёлую стаю очень не хотелось.

Лита пересилила себя. Она хотела помочь Инальту. Она решила, что боги подарили ей возможность загладить ту давнюю вину, спасти другую душу.

Тихая упрямая Лита презирала трусость! Она выросла и научилась показывать норов, высекать искру, из которой разгоралось пламя. Могла она и смолчать, переждать до удобного случая.

В Инальте Лита встретила похожую на себя родственную душу. Он был молчаливый, но смелый и упрямый. Он умел злиться, как волк, и умел терпеть.

Увы, сердце юноши оказалось плотно запертым. Другую привязанность он хранил за дверями души. И Лита решила, что этот человечий сын недостаточно хорош для неё. С ним она будет дружить, но сильных волчат сделать не выйдет. На том она и успокоилась.

Когда Инальт окреп после болотной лихорадки, Лита рассказала ему, что такое тайные волчьи тропы. Можно было бы подумать, что это обыкновенные лесные тропинки, которые используют звери. Но ходили по ним не звери, а волкодлаки, оборотни, двоедушники – в разных краях их называли по-разному.

Сказывали, что знакомы тайные тропы и чародеям, магам да могучим колдунам. Многие волшебные существа прибегали к ним, чтобы сократить долгий путь, уберечься от ненастья, уйти от простой погони, преодолеть непреодолимое препятствие.

Пролегали тропинки как бы под землёй, да не совсем. Под кожей самого мира возникли они, говорили – по милости духов природы. Между плотным миром и тонким духовным стелились пути. Идущий по ним оказывался, как во сне, в полумраке или сумерках. Потому ещё называли их сумеречными тропами.

Вход и выход в них можно было найти через особенные тени, которые отбрасывали самые обычные деревья, камни, дома, даже живые существа. Должны были тени обладать особенной насыщенностью, которую могли распознать только те, кто владеет этим знанием.

Не только темно, но и по-особенному душно было на волшебных тропах. Не всякий мог долго по ним ступать. Детей, стариков и больных к ним не допускали. Умели волки и закрыть выход на тропу. Волчьему чутью и слуху те, кто ступает в тенях, были недоступны, а нежданные гости чаще всего приходят не с добром.

– Чародейство и только, – удивился Инальт. Ступая на тропу, он зачем-то выставил вперёд руки, будто боясь столкнуться с неведомым препятствием. Первое время он всё не мог поверить в реальность происходящего и выпадал с тропы в обычный мир. – Всё как за чёрной пеленой, мутное, но узнаваемое. Вот сосенка кривая, вот дуб раздвоенный, что в ста шагах от неё… Как так? Я сделал лишь один шаг!

– Не чародейство это, а строение мира такое, – усмехнулась Лита, ожидавшая его у сосенки. – Ты же видел, что у людей внутри… Совсем не то, что снаружи! На лице всё гладенько, а под ним сети проложены, по которым кровушка течёт, ещё какие-то ниточки. Мир такой же! Снаружи – один, внутри – другой.

– Ну да, – фыркнул Инальт. – Внутри земли тоже ниточки и сеточки – корни называются. Кто бы мог подумать, что есть ещё и тропы какие-то…

– Ну а кто придумал, что у нас душа есть, кроме тела? – парировала Лита. – Её тоже не видно, а все о ней знают. Нечисть домовая и лесная не всегда показывается. Как думаешь, где она прячется? Э-э… В том самом промежутке между царством людей и духов. А сами духи? Ты же слышал их песни… Как завыли с приходом морозов! Раз они в наш мир приходят – и мы к ним тоже заглянуть можем…

– Разумно, – Инальт почесал отросшую на подбородке щетину, задумался.

– Просто не все об этом знают, – кивнула волчица. – Да и слава богам! Ещё бы толпы людей слонялись в тенях…

– А как бы количество грабежей и убийств выросло! – возмутился Инальт. – Теневые тропы не знают препятствий. Я прохожу сквозь деревья, пригорки, значит, и через стены крепостей смогу!

– В городах и деревнях дорог гораздо меньше, – отрицательно покачала головой волчица. – Правда, есть колдуны, которые умеют их прокладывать… Даже оплетают тенью самих себя, чтобы быть невидимыми. Но да таким обычно богатства не нужны, они за другими ценностями охотятся.

– Неужели кому-то не нужно золото? – усомнился Инальт.

– Ну, мне вот оно ни к чему, – рассмеялась Лита, теребя бусики. – Хватает на украшения, добрую сталь – и хорошо. А кому-то знания дороже. Вон Индрик наш музыкант в богатом Амире живёт, во дворце! А предпочитает бродить по миру, песни петь, истории слушать… Он и на тропы сумеречные не выходит особенно. Ему солнечный и лунный мир интереснее. Своими ногами он землю меряет.

– Ну, так те, у кого дворцы, частенько чудят, – заметил Инальт. – Кто он такой вообще – этот Индрик?

– Никто точно не знает, – пожала плечами волчица. – Но одно можно почуять наверняка: он хороший мужик.

После песен и плясок на лесной поляне, после горячих дружеских объятий и мимолётных поцелуев у царевны Витарии голова закружилась, как от хмеля. Навеселившись, она упала на приготовленную из веток лежанку, укрылась шубкой и крепко уснула.

Сколько спала она – неизвестно, но когда проснулась, был солнечный день. Свет переливался и играл в снежинках. Вокруг всё так же царила зима. Ни трав, ни цветов, ни земляники не было. Увы, не осталось и её прекрасных рыжих кос.

Сон то был, или после долгого пути по морозу лихорадка наслала бред? Ещё недавно Вита сказала бы: одно из двух. Теперь же она знала точно: всё было взаправду.

Давно покинула царевна простой и понятный мир людей. У развилки ручья она свернула не туда, выбрала дорогу духов, что вела к Озёрному краю через топкие болота. Не стоило ничему удивляться.

В этих землях люди не обитали. Дальше, на Востоке за Озёрным краем начинались запретные для людей леса альвов, и лежала их столица – сказочный Амир. Это было царство волшебных созданий, чародеев и магов, оборотней и совсем неизвестных Вите существ.

Если и искать помощи против тёмного колдовства щуки, так только в тех землях! А может, подсказка была даже ближе, чем казалось Вите. Царевна огляделась.

К счастью, семья Велисы не пропала. Только сама мать чуть переменилась внешне, выглядела теперь старше. На её улыбчивом лице Вита разглядела морщинки, в зелёных глазах накопилась усталость. Шутка ли – так танцевать и подпрыгивать всю ночь, когда ты на сносях.

Да и живот стал как будто больше! Ночью он почти не угадывался под сарафаном. Поймав взгляд гостьи, Велиса поспешила к ней с новыми угощениями.

– Милая моя Снегурочка, ты проснулась! – зазвенел её голос. Женщина заключила царевну в объятия, сжала её ладошки в руках. – Как бы я хотела, чтобы хоть разок у меня родилась девочка… Чтобы была у меня такая же красивая доченька, как ты!

– …Как бы и я хотела, чтобы у меня была матушка, – Витария сжала пальцы женщины, растрогавшись.

– Так ты ещё и сиротинушка, – вздохнула Велиса.

– Отец жив, а вот матушка умерла после моего рождения, – сказала Вита.

Высвободив руку, она извлекла из-под одежды медальон с портретом родительницы, открыла и протянула Велисе. Та почему-то нахмурилась.

– Матушка твоя умерла, но не покинула тебя, – прошептала женщина. – Теперь мне многое стало понятно. Но давай-ка не будем об этом за завтраком. Погода наладилась; глянь, какое солнце сильное! Нам надо хорошенько подкрепиться и идти дальше. Иначе к Солнцестоянию не успеем в Амир.

– В Амире обитают волшебные существа, – припомнила Витария, когда с трапезой было покончено. – Вы и правда чародеи, волхвы… Вы альвы или феи?

– Ох, и настырная ты! – отмахнулась Велиса. – Будь по-твоему, поведаю тебе. Только никому больше не рассказывай.

– Я клянусь! – выдохнула царевна.

– Слушай же, – кивнула женщина с нарочитой строгостью в голосе. – Есть среди людей те, кто колдовством владеют. Это значит, что в их крови течёт сила таких как я. Сейчас уж всех подряд ведьмами и ведьмаками называют, без разбору. Но у них способности выученные. А раньше был особенный род: не альвы и не люди. Как и фей, нас называют волшебными созданиями…

– Был? – переспросила Вита.

– Ты видела ночью, на что я способна, – напомнила Велиса. – Даже древние хранители такое сотворить не могут. Мы очень сильны, а люди таких не любят. Когда вас стало слишком много, нас начали прогонять отовсюду. Придумывали сказки злые, будто служим мы тёмной силе, детей едим, мор насылаем… Большая часть моих соплеменников не любит войн. Они ушли в поисках нового дома по тайным тропам за грань этого мира. А некоторые…

Женщина вдруг умолкла и опустила глаза.

– Что с ними случилось? – испуганно прошептала Вита.

– Некоторые из нас впустили злобу в свою душу, – тихо ответила Велиса. – А может, и не были те сказки на пустом месте… Есть в этих лесах одна ведьма, которая и вправду питается людьми. Особенно ей милы юные девы и юноши, не познавшие ласк друг друга и… дети.

– Ох, матушки-богини… – всхлипнула Вита. – Я ещё не знала мужчину… Только целовалась!

– Тебе повезло, что ты встретила меня, а не сестру Йѐжу… – продолжила женщина. – Когда-то очень давно я уговаривала сестру оставить этот путь, забыть обиды. Да было поздно.

– А есть ещё такие же?

– За горами А̀ркха в Чёрном лесу живёт ещё одна сестрица – Айла.

– А почему ты не ушла за грань мира? – спросила царевна.

– Я… – Велиса усмехнулась, вздохнула. – Я очень стара, моя милая Снегурочка. Нет у меня желания покидать родной мир и, – она обвела взглядом мужчин, – с семьёй расставаться.

– Значит, ты настоящая ведьма… – пролепетала Витария.

– Да и ты уже не совсем человек… – Велиса внимательно заглянула в глаза гостье. – Я спросила, как ты забрела в такую глушь? Ты смолчала, но теперь я всё поняла.

– Я убегала от злого колдовства! – объяснила Вита. – За мной и моим возлюбленным шла погоня. Мы разошлись в разные стороны, потерялись… А потом был колдун, туман. Он хотел, чтобы я… Они склоняли меня к гадкому, – царевна всхлипнула. – Я не могла пойти против своих чувств и…

– И тогда раньше времени грянула зима, – кивнула Велиса. – Знаешь ли ты, скольких погубила, обратившись к Ледянице?

– Нет… – Вита сморщилась, да зря – слёз не осталось, все были выплаканы. – Я не хотела, чтобы кто-то ещё пострадал… Я видела мёртвых птиц, зверей. Мне их очень жаль…

– Что ж, каждый имеет право на ошибку, тем более по юности… – с грустью заметила Велиса. – И неведомо, сколько бы жизней пропало, если бы ты выбрала другой путь.

– Ты так многое видишь и знаешь. Ты ведьма! Возможно, тебя я и искала! – Вита с вызовом взглянула на хозяйку. – Скажи, как мне одолеть речную волчицу, злую оборотницу, что затуманила разум моего отца и завладела престолом Кривхайна?

– Речную, говоришь, – задумчиво произнесла Велиса. – Увы, но я всё знаю о лесах и лугах, о растениях… Вода – не моя стихия.

– Как жаль, – понурилась царевна.

– Да не печалься, – ободрила её Велиса. – Идём с нами в Амир.

– Разве людям туда можно? – распахнула глаза Витария.

– Иногда мы приглашаем и людей, – улыбнулась ей хозяйка. – На Солнцеворот собирается много мудрецов. Уверена, кто-нибудь знает ответ на твой вопрос.

Ведьма Йежа

С теневой тропы Инальт не сошёл, но вывалился, как мешок с пшеном. Оказавшись при свете дня, он не сразу поднялся на ноги. Стоя на четвереньках, юноша глубоко вдохнул морозный воздух и зажмурился.

Солнце ударило по глазам со всех сторон. Ослепительно искрились сугробы, хрусталём оделись ветви. Снег заскрипел под ногами, когда Инальт встал. Каким счастьем было ощущать под подошвами твёрдую землю, а не зыбкое нечто волчьей тропы.

– Если тошнит, не смущайся, – подбодрила юношу идущая следом Лита. – Я же говорила, на волчьих тропах душно, а ты ещё слаб.

– Всё так раскачивается, как после браги… – Инальт откашлялся, прогоняя тошноту.

– Я предлагала тебе поехать на мне верхом, – невинно напомнила Лита.

– Я не буду ездить на тебе верхом, – чётко разделяя слова, проговорил юноша. – Ни так, ни эдак…

Острая, обжигающая сильнее мороза боль от пощёчины прогнала тошноту окончательно.

– О чём ты вообще подумал, злыдень?! – возмутилась волчица.

– Ты знаешь, о чём, – огрызнулся Инальт. – Твоя бабушка наказала мне не обижать тебя, а ты… точно напрашиваешься! – он перевёл дыхание, потёр щёку. – Ты очень красивая, Лита, я не могу врать, да ты и сама всё чуешь… Но я очень люблю…

– …Витарию, помню я! – воскликнула Лита, возмущённо всплеснув руками. – И имей в виду, мне всё равно.

Повисла тишина. Инальт внимательно оглядел окрестности.

Судя по сухим деревцам и кочкам, они оказались у края болота. Мороз надёжно сковал воду, хотя топи были обманчивы. Воды держат снег, а человека могут проглотить.

Ранее у ручья Лита нашла след «человечьей самки», как она выразилась. Всё это время они шли по нему, но дальше волчья тропа обрывалась. Лита объяснила, что из-за сильного колдовства может случиться «обрушение». А чары здесь бушевали нешуточные.

– Там в тенях ты ещё кого-нибудь унюхала? – уточнил Инальт. – Не было ли «самца»?

– Да, был какой-то нехороший запах… – подтвердила волчица, поморщившись. – Молодой парень, а пах тиной. Но он ушёл обратно. Один.

– Слава богам…

– Богам доверяй, а сам не плошай, болото нам лучше обойти по северному берегу, – Лита принюхалась. – Больше ничего не чую, да и неохота проверять лёд на прочность. Если на той стороне мы снова не найдём след… – она вздохнула. – Видят боги, я пыталась помочь, но из этих болот обычно не выбираются.

– Тогда я вернусь и пойду один, – кивнул Инальт. – Не хочу рисковать твоей жизнью.

Лита не стала спорить. На том и порешили. Возвращаться на волчью тропу Инальт не захотел. Ему нужно было отдышаться. Некоторое время молча брели через сугробы. Сверху белые холмы запорошил свежий снег, но в глубине держался прочный наст.

Иногда более тяжёлый Инальт всё же проваливался по бёдра. Когда Лита пыталась ему помочь, начинал отнекиваться. Мол, он и сам может, не впервой по сугробам ползти.

Смеркалось рано. Путники устроили привал. Они раздобыли веток и разожгли костёр. Чтобы поддерживать свой внутренний огонь, живому созданию необходимо питаться тёплой пищей. Да и запасы кипячёной воды нужно обновлять.

После ужина охота к беседе вернулась к обоим. Лита расспросила Инальта о его походах, о семье, об отце и их размолвке. Рассказала она и о себе кое-что, но всё больше слушала.

– Скажи, – Инальт отважился задать давно волнующий его вопрос, – почему ты ни к кому не подошла после… Ну после танца у костра, когда все…

– Я же говорила, что ещё не нашла своего друга, – с некоторым удивлением ответила Лита. – Ты, верно, решил, что волки просто так совокупляются и со всеми подряд? – она расхохоталась. – У нас есть свои законы, и они строгие! Мы ведь не в домах тёплых обитаем. Волчата должны рождаться к лету… чтобы выжить. Наши пары крепки, на всю жизнь!

– Ты говоришь, что не нашла… значит, ты ещё… – спросил Инальт, сам не понимая, зачем ему ответ.

– Да, я не знала мужчин, – гордо объявила Лита.

– И тебя не принуждали выйти замуж? – удивился юноша.

– У вас, людей, может, это и принято, а мы чтим свободу! – вскинулась девушка. – К тому же волчицы сами выбирают суженого.

– А ты можешь выбрать его не из семьи?

– Так иногда бывает, – кивнула Лита. – Наша стая не такая уж большая. Волчата сильнее, когда они от волка другой стаи или от человека. Если брат сестру любит, получается худой ребёнок. В нашей семье это запрещено.

– И наши мужи с вашими волчицами тоже на всю жизнь остаются? В лесу живут? Или в гости приходят?

– Ваши редко остаются… Почти никогда.

– А может ли человек обратиться в волкодлака? – нахмурился Инальт. – От укуса, от слюны…

– Не слышала о таком, – покачала головой Лита. – Мы же не болезнь какая-то, чтобы заразиться от нас. Только в сказках… – она помедлила. – Сказывают, что душа раздваивается иногда. От того и называют волкодлаков двоедушниками.

– Что должно случиться, чтобы душа раздвоилась? – Инальт задумался.

– Не знаю, – вздохнула Лита, осторожно глянув на него.

– Вот и я… – вздохнул юноша, заметив взгляд, но не показав виду.

Снова помолчали. Каждый размышлял о своём.

– Я рассказала тебе о сокровенном, поделись теперь и ты… – Лита хитро улыбнулась. – Ты уже познал любовь Виты? Или другой женщины…

– Нет, – после долгой паузы коротко ответил Инальт таким тоном, что продолжать разговор смысла не имело.

– Тут нечего стыдиться, – заявила Лита. – Странные вы, люди.

– Может, ты и права, – согласился Инальт. – Уж таковы мы есть. Однако я запомню твою науку.

Один за другим проносились дни. Путники шли медленно, иногда по волчьей тропе, но чаще через сугробы. Инальта не отпускала слабость после лихорадки. Ему требовался отдых.

Лите было скучно. Несколько раз в день девушка оборачивалась волчицей и убегала на охоту. Иногда она приносила мелких зверюшек, и тогда на ужин у путников было свежее мясо.

В один из вечеров они задержались на волчьей тропе и сошли с неё уже в сумерках. Впрочем, света от снега и луны было достаточно, чтобы собрать хворост. Лита оставила нудное дело на Инальта, а сама убежала размять лапы и поохотиться.

Инальт немного завидовал тому, как вольно и уверенно девушка ощущает себя в лесу. Что-то внутри него хотело так же носиться по чащобам, не тяготясь одеждой, приличиями, человеческими заботами.

Но ночь быстро приближалась, луна катилась к краю леса, и юноша заторопился. Он заметил присыпанную снегом завалившуюся набок ель. Разлапистые ветви дерева могли послужить и для лежанки, и для розжига костра.

Однако, дойдя до ели, Инальт замер. Ему почудилось, что невдалеке блеснул огонёк, будто звёздочка с неба упала. Сердце юноши забилось быстрее. Он бросил собранные ветки и, проваливаясь в сугробы, поспешил на свет.

Что если там Вита? Или же кто-то, кто мог её видеть, знает судьбу!

Вскоре запахло теплом человеческого жилища, дымом, едой. Из тёмного леса на белом снегу обозначился силуэт избушки за невысоким плетёным забором. В крохотных оконцах горел свет, из трубы маревом вился жар.

Юноша нашёл калитку, распахнул, оказался во дворе. У изгороди выстроился ряд шестов, на которых сушились котелки, кувшины или ещё что-то под шапками снега. Слева виделся колодец.

А на пороге избушки Инальта уже встречала хозяйка… Невысокая и стройная фигура в тёмном платье. Горят ореолом вокруг головы ярко-рыжие волосы. В голубых глазах – нежность, на губах – игривая улыбка.

– Вита! – ахнул юноша.

Он споткнулся, упал лицом в снег, подскочил на ноги. Даже не отряхнувшись, побежал вперёд. Кажется ему или нет? Только бы не растаяло видение!

Приблизившись к царевне, Инальт смущённо остановился. Он отёр лицо от снега, стянул шапку, прижал к своей груди, словно иначе сердце могло выпрыгнуть.

– Ты ли? Любимая…

Вита чуть отступила, жестом руки и кивком головы пригласила в дом. Инальт шагнул и вновь подивился. Сон, что ли? Посреди горницы стол стоит, а на нём яства, как на царском пиру. И кошка чёрная вокруг ходит, спину выгибает.

Только в этот миг юноша заподозрил неладное. Откуда здесь кошка, когда живая тень осталась во дворце? Да и чуть иная она, шерсть лоснится, как маслом натёртая. И почему его любимая молчит? Он обернулся.

Вита застыла позади него, не моргая. Косы длинные, но царевна же обрезала их. Груди женские крупные под платьем, не такие были у Виты.

– Моё имя Йежа… – «Царевна» улыбнулась Инальту шире, показала чёрные зубы.

Разнёсся смрад могильный. Один глаз девицы потемнел, другой заволокло бельмом. Кошка позади Инальта низко мяукнула, прыгнула к ногам женщины, потёрлась боком.

– Присаживайся, добрый молодец, – произнёс скрипучий старушечий голос Йежи. – Не обижай меня, будь добрым гостем, коли явился… – Она повела носом, который вдруг стал длиннее, покрылся серыми пятнами. – Чую, волчьим духом от тебя пахнет, – глаза ведьмы сощурились, она перевела взгляд на кошку. – Знаю, Рыся, ты не любишь волков, но мы же должны проявить вежливость к путникам… – Она расхохоталась, страшно, хрипло: – Ступай, приведи волчицу!

У Инальта крик застрял в сведённом горле. Руки и ноги одеревенели. Он мог только тихо мычать, наблюдая за происходящим.

Кошка снова низко мяукнула, прыгнула к двери. На пороге она вздрогнула, вытянулась, раздалась во все стороны! Сверкнули призрачным синим огнём глазищи. Из пасти донёсся злобный рык.

Лита осталась недовольна охотой. Нашлась лишь пара мышей. На удивление безжизненной была эта местность. Ни единого следа среднего или крупного зверя на снегу не видно. Так даже вблизи больших городов не бывает.

И чутьё, и разум волчицы били тревогу. Она поспешила за Инальтом. Лита нашла его следы. Но далеко уйти не сумела.

Тварь появилась внезапно. Мрак, сгустившийся в ветвях поваленной ели, вдруг обрёл плоть и обрушился на Литу. На миг у волчицы свело дыхание от мерзостной вони: будто дохлая кошка из-под снега вылезла. И как она раньше не почуяла смрад?

Оборотница ушла от зубов, сильно лягнув зверя во впалый живот. Она вывернулась, отскочила в сторону и пригнулась к земле, пряча шею. Угрожающе скаля зубы, побежала кругом.

Волчица внимательно осматривала противника, пыталась его понять, искала слабое место. Неестественно огромная, словно медведь, и чёрная, как смоль, рысь не приближалась, но прыжками оборачивалась к Лите, не позволяя ей зайти сзади. Она тоже вглядывалась в волчицу.

Долго танец не продолжался. Оба зверя бросились вперёд: чьи клыки первыми найдут цель, тому улыбнётся удача. Маленькая ловкая Лита опередила врага на миг. Её челюсти сомкнулись на горле, зубы погрузились в склизкое мясо.

Невзирая на смрад, идущий от твари, волчица яростно замотала головой, стремясь вырвать кусок, разодрать жизненные каналы. Вонючая кровь брызнула в пасть. Рот Литы заполнился слюной, как бывает перед рвотой.

Рысь издала протяжный низкий звук. Выпустив длинные когти, полоснула по волчице лапами. Удар пришёлся Лите через плечо в грудь. Он был так силён, что выбил дух. Когти прорвали волчью шкуру.

Волчице пришлось разжать зубы. Она отскочила, чтобы глотнуть свежего морозного воздуха. Губы жгло, горло сдавил спазм. В глазах помутилось от боли.

Синие сугробы, чёрные деревья, звёздное небо закружились, смешались. Собственная горячая кровь Литы согревала грудь. А руки и ноги внезапно похолодели.

Волчица глянула вниз и обнаружила, что стоит на четвереньках на снегу, но в облике человеческом. В тот же момент чёрная тварь атаковала, обрушилась сверху. Страшная тяжесть придавила Литу к земле.

У самого лица оскалились чёрные клыки, сверкнули синие глаза. Волчица из последних сил подняла слабеющие руки и впилась пальцами в кошачью морду, в горящие призрачным огнём глаза.

– Мерзкая тварь! – выдавила она, ощущая под ногтями трупную слизь. – Это тебе за моего братца…

Раздался хруст, и глаза потухли. Обмякла и Лита, погребённая под тяжестью противника.

Охотник на чудищ

Дни стояли тихие, светлые. Короткий полдень успевал подарить много солнца. Ночи щедро сияли звёздами. Метели больше не мели, морозы немного отступили.

Иногда Вите казалось, что она попала в какую-то добрую детскую сказку. Может, то была награда за перенесённые кошмары? Или же она погибла, и душа её бродит по лесу вместе с богиней-матерью, которая спешит в Амир, чтобы родить новое солнце?

Песни и танцы были спутниками Велисы и её сыновей. С ними было весело. За Витой ухаживали, будто она снова стала царевной. Но девушка старалась быть благодарной и наравне со всеми разделять обязанности.

Царевна научилась готовить пищу на костре. У неё даже почти получилось освежевать кролика. Но, видя, что девушку начинает мутить от крови и кишок, один из сыновей поспешил на помощь.

А вот с тайными тропами, которыми шли ведьма и волхвы, Вита подружиться не сумела. Некоторое время девушка держалась в полумраке неплохо. Но шагов через сто она начинала задыхаться. Ею овладевал лютый страх. Приходилось выходить на солнечные тропы и отдыхать.

– Я вас сильно задерживаю, – опечаленно вздохнула Вита.

– Это не твоя вина, – ответила ей Велиса. – Есть люди с непереносимостью волшебства. Ваши плотные тела очень… плотные. Они не приспособлены для тонкого воздействия.

– Значит, из меня не получилось бы выученной ведьмы? – ещё больше расстроилась Вита. – Как же мне тогда побороть речную оборотницу?

– У каждого из нас своя сила, – ответила Велиса. – Было бы странно идти в бой, используя оружие врага, не правда ли?

– Да, но мне бы всё равно хотелось стать ведьмой, – призналась в сокровенном царевна. – Ты же говорила, что есть рождённые ведьмы, а есть выученные, правда?

– Именно, – кивнула Велиса. – Раньше ближе к Красному морю была крупная школа, где учили магии и владению оружием. Те, кто плохо колдовал, становились хорошими фехтовальщиками. – Она рассмеялась, предугадывая новый вопрос: – Этому искусству тоже нужно учиться многие годы. Не думаю, что это твоя сила.

– Я даже иглой неважно владею, – согласилась Вита. – Пока закончу вышивку, все пальцы себе исколю. А уж мечом я бы и вовсе отрубила себе руку или голову.

– Да, ведьмачкой тебе не стать, – по-доброму продолжала смеяться Велиса.

– Ведьмачкой? – переспросила Вита. – Не ведьмой?

– Мы, ведьмы и ведьмаки, брали в ученики не только девочек, но и мальчиков, – объяснила Велиса. – И тех, и других учили основам колдовства, травничеству, целительству, – у кого на что больше таланта было. А вот фехтованию обучали только мальчиков.

– Это нечестно, – заметила Вита.

– Так было вначале, – кивнула ведьма. – Потом появились девочки, не очень усердные в чарах, но сильные и ловкие, которые тоже хотели махать мечом. Мы решили называть их не ведьмами, а ведьмачками, на мужской манер.

– Ах, вот как?

– Но это было очень и очень давно. Задолго до твоего рождения школа начала распадаться. Мои братья и сёстры покинули мир.

– Должно быть, остались их ученики? – воскликнула Вита.

– И ученики их учеников, – подтвердила Велиса. – Хочу тебе сказать, очень способные люди и альвы. Иногда мы встречаемся. Кстати, ты тоже видела одного из них, да не помнишь, наверное, дурно тебе было. Андрэс книжник помог тебе выйти из леса, когда ты нашла нас…

– Андрэс, – припомнила Вита. – Я его только слышала.

– Он спешил по важному делу, – вздохнула женщина с какой-то странной грустью.

– Но чем же занимаются ведьмаки и ведьмачки, если лучше колдовства они владеют железным оружием? – заинтересовалась Вита. – Служат у царей воеводами?

– Они служат и царям, и простым людям, – покачала головой женщина. – Колдовством и травоведением ведьмаки владеют куда хуже ведьм, но да, разбираются в этом прекрасно. Поэтому стали они защитниками людей от злого колдовства, от тварей опасных, которые несут беду. Они стали охотниками на чудищ.

Тьма сдавила горло, обездвижила. Она наполнила грудь и живот тяжёлым холодом. Будто сырая земля обняла со всех сторон, даже внутрь забилась. Лита догадалась: она умерла и её похоронили. Это значит, она проиграла схватку, но, по крайней мере, погибла сражаясь!

– Эй, долго ещё будешь валяться? – раздался незнакомый мужской голос.

Во тьму ворвался резкий запах кожи, пота, стали и браги. Горячее и сладкое полилось в насильно открытые губы.

– Не уберёшь свои пальцы с моего лица, откушу их тебе, – предупредила Лита, отфыркиваясь. Крепких напитков она не любила и не уважала тех, кто их употребляет.

– Грубиянка, – констатировал голос, но оставил её в покое. – Не огрызайся… Я знаю, что ты из оборотней. И не боюсь таких, как вы…

Лита поднесла руки к лицу, отёрла рот. Мучительно застонав, она открыла глаза, перевернулась на бок, привстала, покачиваясь. Каждый крохотный кусочек её тела так болел, что лучше бы она оставалась во тьме.

– У тебя отравление, – угадав её ощущения, объяснил молодой мужчина, сидящий у костра. – Понятно, что зубы у волка – его оружие. Но от той твари лучше было бы бежать…

– …Бежать, – простонала Лита. – Нельзя бежать… Здесь Инальт, – спохватилась она. – Я должна найти Инальта!

Волчица помассировала глаза, сфокусировала зрение на собеседнике. Или спасителе? Молодой мужчина сидел напротив и спокойно глядел на неё, зная, что перед ним оборотень. У него было приятное лицо, серые глаза и густые русые усы.

В руках незнакомец держал меч, который заботливо натирал при помощи кусочка намасленной тряпицы.

– Говорят, что оружие без крови ржавеет, но ржавеет оно и от крови, особенно таких гадов, – объяснил мужчина. – Обязательно нужно очистить и смазать, иначе конец даже самой доброй стали.

– Ты кто? – насторожилась Лита. – Ты…

– …Охотник на чудищ, – кивнул мужчина. – А̀ндрэс Книжник.

– Книжник? – повторила волчица. – Умный, что ли, очень?

– А нам иначе нельзя, – ответил Андрэс, похлопав пальцем себя по лбу. – Некоторых чудищ даже посеребрённой сталью не убить, тут ещё кое-что нужно.

– Ты ведьмак… – оскалилась Лита.

– Я тебя спас, – напомнил Андрэс. – Вытащил, промыл рану и перевязал, напоил элексиром.

– …А та тварь? – девушка огляделась вокруг.

– Мертва, – ведьмак сплюнул. – И твоя заслуга в том тоже есть. Догадалась же, глаза царапать… Это одно из самых слабых мест.

Лита глянула на свои руки. Пальцы были будто обожжённые, под ногтями грязь. Она брезгливо сморщилась, снова ощутив тот запах. Ещё бы, кровью той измазалась, теперь вовек не отмыться.

– Перевязал? – повторила Лита, заглянув под шубу и проверив работу благодетеля.

Бинты были наложены хорошо. А вот бусики тварь оборвала. Лита расстроилась.

– Рана не глубокая, царапина, – пояснил Андрэс. – Я промыл отваром из тридцати трёх трав. Но отрава попала в кровь через рот. Придётся тебе потерпеть тошноту, рвоту, понос…

Лита одарила мужчину испепеляющим взглядом, но вслух произнесла чётко, спокойно, с чувством собственного достоинства:

– Я благодарю тебя, Андрэс Книжник, за помощь. Меня зовут Лита. И моя стая живёт в мире с людьми. Мы уважаем и чтим законы.

– Принято, – кивнул ведьмак и убрал меч в ножны за спиной. Погладив свои усы, добавил: – Хотя ты это не специально, всё же и я благодарю тебя за помощь с тварью.

– Кто она? – Лита скривила губы, вновь вспомнив жуткий вкус на языке.

– Боюсь, тебе не понравится мой ответ, – вздохнул Андрэс. – Тварь – лишь слуга, когда-то обычный зверь, отравленный тёмным колдовством… А вот его госпожа – самое страшное и древнее зло во всём Кривхайне, а может, во всём мире. Она насылает моровые поветрия, крадёт детей, убивает беременных… В страшных сказках её называют баба Йежа, иногда – богинка…

– Чего ж ты тогда пришёл мечом размахивать? – усмехнулась волчица. – Считаешь себя сильнее древнего зла?

– Йежа творит своё зло не сама, а через помощников… Именно они несут её яд по всей земле, – пояснил Андрэс. – Мы, ведьмаки, ищем их, чтобы убить и на некоторое время ослабить богинку.

Лита пригляделась к Андрэсу внимательнее. С виду он был старше Инальта: усы густые, голос низкий, речи мудрые. Но чем больше они общались, тем сильнее она чуяла горячую юную кровь.

Парень только хотел казаться старше, за тем и усищи отрастил. На деле же ему было не больше двадцати годов. А за самоуверенностью и наглостью он пытался скрыть смущение, которое вызывала у него новая знакомая.

– Леший дери эту Йежу, – выругалась Лита.

– Скоро она поймёт, что колдовской помощник мёртв, и тогда нам несдобровать… – добавил мужчина. – Нужно успеть уйти подальше.

– Я не могу, – отрицательно мотнула головой Лита. – Я должна найти друга. Его зовут Инальт, он человек. Я не брошу его. Не брошу, даже если он попал к этой Йеже…

– Да чтоб тебя, – выругался ведьмак.