Право на надежду

Глава 1

Я не помнила, в какой момент все-таки пересилила истерику и села за руль. Как выехала из моего проклятого города. Мне казалось, что ноги сами жали на педаль, руки держались за руль, а я была просто телом, пустой оболочкой, внутри которой не осталось ни одного живого места.

Метель усиливалась. Снежные хлопья били по стеклу так яростно, будто небо хотело стереть меня с земли. Машина виляла, буксовала. Дворники выли в унисон с голосом, звучащим у меня в голове – голосом страха, отчаяния, злости.

Каждый километр отвоевывался с боем. Каждую минуту я ждала, что вот сейчас двигатель заглохнет, что дорогу окончательно заметет, что я просто засну от усталости.

Я не помнила, сколько времени провела за рулём. До Петербурга, вроде бы, не больше часа, но точно не сегодня. Не в этом ледяном аду.

В салоне было холодно, но я даже не чувствовала этого. Только сдавленную боль в груди и какую-то тупую тяжесть под рёбрами.

Я старалась не думать. Не проваливаться в себя. Потому что если я позволю себе хоть на секунду подумать о том, что Ник остался там… Если позволю себе почувствовать хотя бы часть страха, боли, вины, хоть каплю того, что накопилось за последние сутки… Меня просто не станет.

Бездна была совсем рядом. Я ощущала её дыхание, холодное, как снег за стеклом. Мне хотелось выйти из машины, лечь на снег – и уснуть. Было бы так просто – стать снегом. Раствориться. Исчезнуть. Это бы решило разом все мои проблемы.

И если я позволю себе слабость хотя бы на секунду – эта бездна поднимется внутри и поглотит.

Но я ехала дальше.

Вспышки фар от пролетающих мимо грузовиков слепили меня и с ревом исчезали.

Иногда – в самые тёмные минуты – я ловила себя на мыслях: «А что, если один из них вдруг вылетит на мою полосу?»

Что траектория собьётся – чуть-чуть, на полметра – и для меня всё закончится. Быстро. И, хотелось бы верить, что безболезненно.

Где-то глубоко внутри теплилась запретная, стыдная надежда, что кто-то другой, случайный, прекратит мои мучения. Оборвёт всё.

Но грузовики проносились мимо.

Судьба, словно издеваясь, продолжала вести меня вперёд – туда, где неизвестность была не менее пугающей, чем всё, что осталось позади.

Когда вдалеке появились первые жёлтые огоньки большого города – как будто Петербург протянул мне руку сквозь снежный шторм – я даже не почувствовала облегчения.

Он встретил меня холодом, пустотой и тишиной. Ни людей, ни машин на улицах. Только редкие фонари, словно маяки в этой снежной пустыне.

Я также не помнила, каким образом все-таки вырулила в нужный мне двор. Мы с Ником были здесь летом, а я приехала в разгар зимы. Все вокруг было завалено снегом, который делал дворы неузнаваемыми. Но интуиция – или что-то еще потустороннее – привела меня прямо под окна с мягким розоватым светом.

Кое-как припарковавшись, я откинулась в кресле, и только сейчас поняла, что всё тело мелко дрожит. Меня трясло. Не просто от холода – от всего, что было. От всего, что осталось позади. От крови на моих руках. От Ника, который исчез в ночи. От собственного страха. От осознания, что теперь я совершенно одна.

Какое-то время я просто сидела так, тупо уставившись во мрак за лобовым стеклом. Руки по-прежнему держали руль, но хватка постепенно ослабевала. Мне долго казалось, что, если я отпущу руль – мою точку опоры – больше никогда не смогу собраться.

Я выбралась из машины и пошла – на автопилоте, как будто кто-то другой передвигал мои ноги.

Облезлый подъезд пах точно также, как и полгода назад – пивом и плесенью. Я поднялась на нужный этаж. Нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Ещё раз. Пусто.

Я уже развернулась, чтобы уйти – и тут дверь открылась.

Он был именно таким, каким я его помнила: невысокий, лысеющий мужчина с влажными глазками и омерзительно масляной улыбкой. Этот липкий взгляд, скользящий по мне слишком долго… Он снова внимательно осмотрел меня с головы до ног.

Но мне было плевать. Мне нужно было где-то упасть и закрыть глаза. Если не пустит в квартиру, то я лягу прямо в подъезде.

– Алиса? – голос у него был сиплым, прокуренным. От него сильно пахнуло крепким алкоголем. – А где Ник?

– Он не приедет, – тихо произнесла я, едва шевеля губами. – Вернее, он будет позже… У него осталось в городе одно дело.

– Значит… Ты совсем одна, да? – пробормотал он. – Ну ладно. Ник мне все объяснил. Можешь пожить здесь пока. Проходи.

Я кивнула и прошла за ним в погруженную в полумрак квартиру.

Несколько девушек сидели на кухне на старом кожаном диване. Тусклая лампочка под потолком выхватывала из темноты их смазанные очертания.

Их было трое, может, четверо – я не разглядывала. Полураздетые, с потухшими лицами. Когда я вошла, они смолкли, перевели на меня взгляды – в них читалось любопытство, насмешка, подозрение.

Я двинулась дальше по коридору.

Павел Петрович, как он сам назвал себя, открыл дверь в комнату в самом конце коридора.

– Пока побудешь здесь, – бросил он. – Успокоишься – поговорим.

Я зашла в крошечную комнату с высоким потолком. Она была такая узкая, что напоминала пенал.

Дверь за моей спиной захлопнулась с глухим щелчком.

И ощущение, что я не спаслась, а просто добралась до другой ловушки, опустилась на меня липким облаком.

Я упала на кровать, свернулась на ней калачиком и уставилась в стену.

Где ты, Ник?

Ты должен был быть сейчас здесь, со мной. Взять меня за руку, чтобы сказать: «Теперь всё кончено. Я всегда буду рядом»

Но ты бросил меня, потому что…

Захотел за меня отомстить? Не смог сдержать ярости, когда услышал о том, что со мной делали?

Но всё это уже неважно. Важно лишь то, что сейчас я одна. Одна в чужом городе, в чужом доме, в этой страшной квартире.

Я не хотела мести. Я хотела защиты.

Я бы прижалась к тебе. Легла на твои колени, а ты звал бы меня «мышка» и гладил по волосам. Ты бы закрыл меня своим телом от всего этого ужасного мира, и мне не нужно было бы думать ни о прошлом, ни о будущем. Я была бы почти счастлива.

Но ты выбрал другое.

Я хотела, чтобы Ник остался. Просто остался… живым. Потому что мой мучитель – он чудовище. С чего Ник вообще взял, что он сможет его победить? Он и так уже ранен. Едва держался на ногах, когда выводил меня из клуба.

Что он собирался сделать? Ради чего решил вернуться и бросить меня одну?

Чтобы сразиться с чудовищем, которое мучило меня годами? С человеком, который живёт в системе, у которого всё схвачено, а руки испачканы чужой кровью задолго до моей?

Ник не бессмертный. Да, он жестокий, упрямый, сильный – но куда ему тягаться с настоящим монстром?

Я не просила его мстить. Я умоляла его остаться.

Даже если мой мучитель сгорит в аду на моих глазах, мне не станет легче. Потому что я уже искалечена. Переломана изнутри так, что никто и никогда не починит. И то, что мой мучитель заплатит – не исцелит меня.

Не заберёт ни одну из тех ночей, когда я задыхалась от боли. Не спасёт от того, что я чувствую сейчас – этой ледяной пустоты под кожей, этого звона в висках, этой постоянной, отравляющей мысли.

Я пыталась уснуть. Закрывала глаза. Считала вдохи. Но сознание подкидывало картинки – руки, которые тянутся ко мне и душат. Пол клуба, усыпанный разбитым стеклом. Бледное лицо Ника. Его кровь на моей груди. Метель, в которой исчезла моя последняя надежда.

Все усугублялось еще и тем, что стены в этой квартире были картонными, почти прозрачными. Всё, что происходило по ту сторону, я слышала так же ясно, как будто находилась с ними в одном помещении. Смех, крики, разговоры – всё смешалось в вязкое звуковое полотно.

Когда за стеной смолкал смех, до меня доносились звуки «работы» – стоны, шлепки. Эти звуки были со мной всё время, даже когда я проваливалась в короткий, беспокойный сон. Они стали омерзительным аккомпанементом к моим воспоминаниям.

На следующее утро я проснулась с резкой головной болью. И сразу же поняла – что‑то не так. Перевернулась на другой бок, приоткрыла глаза и увидела на своей кровати девушку. Худая, даже тощая, с коротко остриженными волосами и смуглым лицом.

– Ты девушка Ника? – произнесла она, с любопытством меня разглядывая.

Я с трудом села и потёрла глаза.

– Как ты сюда попала? Я… я же вроде закрыла комнату…

– Ты правда думаешь, что здесь есть двери, которые запираются? – усмехнулась она и неожиданно добавила: – Я, кстати, вспомнила тебя. Ты же приходила тогда с Ником, да? Меня кстати Мия зовут. Можно просто Маша.

– Очень приятно, – бросила я дежурное.

Девушка слегка улыбнулась, но в ее улыбке не было тепла.

– Значит, ты та самая, которая разбила ему сердце? – произнесла она с легкой насмешкой. – Ник тогда приперся сюда пьяный в хлам. Ругался, что всё пошло к чертовой матери из-за одной… – она смолкла на полуслове.

– Это точно не про меня.

– Ну да, конечно, – улыбка девушки стала резче, злее. – Ты, кстати, вовсе не такая, какой я представляла эту роковую героиню. Ничего особенного. Самая обычная.

Девушка потянулась, легла на бок, подперла голову рукой.

– Знаешь… а ведь я тогда его утешила. Когда он явился сюда… Такой растерянный. Ник – и растерянный! Ты представляешь? – произнесла она с явно ощутимой издевкой. – Но, когда я легла с ним, ему сразу стало легче.

Не выдав смятения, я с трудом выдавила:

– Рада за вас. А теперь можешь, пожалуйста, уйти?

Девушка прикрыла глаза на минуту, смакуя свою сомнительную победу. Когда она снова взглянула на меня, ее голос звучал издевательски:

– Ты просто не знаешь, что потеряла. А может, оно и к лучшему.

– Выйди, пожалуйста, – произнесла я снова.

Девушка поднялась с постели, потянулась, легонько потёрла глаза. Когда она дошла до двери, я всё‑таки не удержалась:

– Подожди… А… А одежда какая‑нибудь у вас есть?

О еде я просить не решилась, полагая, что это будет слишком нагло. Но и на эту скромную просьбу она только коротко, с издевкой хмыкнула. И сразу вышла, легонько притворив за собой дверь.

Я села на кровати, подтянула колени к лицу и закрыла глаза. Боль в животе всё отчётливее напоминала о том, что я ничего не ела уже два дня.

Когда я почти смирилась с тем, что мне придется умереть здесь от голодной смерти, дверь слегка приоткрылась. В комнату заглянула та же девушка – в одной руке у неё был свёрток с одеждой, в другой тарелка с заветренными бутербродами.

Не произнеся ни звука, она всё это поставила на полу у двери, как будто для собачки, и выскользнула обратно в коридор.

Я с трудом поднялась и взяла тарелку. Еда казалась безвкусной, почти резиновой, но я всё равно съела всё до крошки – нужно было как-то выживать. Вещи, что принесла девушка, были старыми и уродливыми, но всё же лучше тех, что было на мне. По крайней мере, на них не было засохших пятен чужой крови.

Так прошло несколько дней. В томительном ожидании. В убийственном неведении. Я даже не могла никому позвонить, потому что Ник запретил, и я боялась, что своими попытками выйти с ним на связь сделаю только хуже.

Наступил Новый год. Я могла бы сказать, что это худший Новый год в моей жизни, но, кажется, почти все они у меня были довольно погаными. С того момента, как исчезла мама.

Я сидела у окна и слушала, как где-то внизу гремит музыка, как кто-то на улице кричит «ура», как хлопают салюты. В атмосфере всеобщего праздника и веселья особенно остро ощущалось насколько я одинока. Запертая в этой крошечной комнатке в питерском борделе, как в тюрьме.

Ник не звонил.

Новогоднее затишье закончилось, город вернулся к привычной жизни, а с ним вернулся поток клиентов. Работа в борделе закипела с новой силой – смех, ругань, звуки закрывающихся и открывающихся дверей, топот ног по коридору. Девочки работали, не покладая рук и остальных частей тела. Потоком лиц и тел смазывало всё человеческое, что в них ещё оставалось.

Где‑то на задворках этой движухи затаилась я. Искренне надеясь, что про меня забудут.

Но хозяин каждый день заглядывал ко мне с одним и тем же вопросом – не звонил ли мне Ник.

– И чего ты тут сидишь? Такая молодая, здоровая… – сказал он однажды, пронзив меня взглядом. – Знаешь, сколько я теряю в день из‑за простоя этой комнаты?

Когда я отвернулась, лишь стиснув чашку покрепче, он с угрозой добавил:

– Мои терпение не резиновое.

Я чуствовала нависшую надо мной угрозу. Понимала, что дольше оставаться здесь нет смысла. Но все же до последнего надеялась, что в один из дней на пороге внезапно появится Ник. Мы же договорились с ним именно здесь встретиться. Если я уйду, как он меня найдет? И куда я пойду без копейки в кармане?

Уже через пару дней наступила развязка, после которой я пожалела о том, что вообще когда-то сюда пришла.

Дверь в мою комнату с грохотом распахнулась, ударившись ручкой о стену. Я вздрогнула, села на постели, подтянула колени к подбородку. В комнату ввалился Павел Петрович – в доску пьяный. Лицо красное, глаза мутные.

– Водить умеешь? – произнёс он, с трудом выговаривая звуки.

Я потеряла способность говорить, застыла на месте от страха

– Водить, сука! Руль держать можешь? – мужчина перешёл на крик.

Не смея спорить с ним, я лишь коротко кивнула.

Он выудил из кармана связку ключей и с размаху кинул мне на кровать.

– Отвези девочек на вызов. Я… – он покачнулся, схватившись за дверной косяк. – …не могу сегодня. Мне что-то нехорошо. Подменишь меня, поняла? Хоть какая-то будет от тебя польза.

Не дождавшись ответа, старый сутенер с трудом выпрямился и, шаркая ногами, покинул комнату.

Я взяла ключи, спешно оделась и вышла на улицу. Вести мне предстояло старенькую легковушку – куда делась дорогая машина Ника, я боялась спросить.

Девушки высыпали из подъезда следом за мной – короткие куртки плохо защищали их от пронизывающего, ледяного ветра, они ёжились, топтались на месте, посмеивались нервно. Я завела мотор, чтобы прогреть машину. Руки у меня дрожали – я очень плохо знала город, едва умела водить, да и водительских прав у меня не было. Но спорить с хозяином борделя было страшно. За отказ он мог просто выгнать меня на улицу в эту морозную ночь.

Каким-то чудом мы без приключений добрались до нужного места – оказалось, что это совсем недалеко. Я притормозила у нужной парадной, и девушки выскользнули наружу. Позвонили в домофон, что-то наигранно весело прощебетали туда, и им открыли. Дверь подъезда захлопнулась с глухим скрежетом – всё, доставка выполнена.

Но едва я успела с облегчением выдохнуть, как дверь снова открылась, и девушки высыпали обратно на улицу с раздраженными, растерянными лицами. За ними следом вышли несколько полицейских. Один из них подошел ко мне, постучал по стеклу, скомандовал «на выход».

– Контрольная закупка, – произнес старший из них с явными нотками ликования.

Девушек подвели к машине и начали неторопливо защелкивать на них наручники с такими победоносными лицами, будто только что поймали страшных преступников.

Мне казалось, что я нахожусь в каком-то дурном сне – я даже поморгала, пытаясь проснуться. Но, к сожалению, реальность никуда не исчезла, и мне пришлось выйти из машины и тоже позволить им себя арестовать. На мои руки легли холодные металлические браслеты. Всё вокруг стало серым и вязким.

Девчонки тоже примолкли. Их наигранный смех оборвался, фальшивая легкость сменилась откровенной тревогой.

– Задокументирован факт оказания платных интимных услуг, – резюмировал полицейский издевательски.

Потом нас всех загрузили в старый синий «бобик» и повезли в отдел.

Я могла думать только об одном – сейчас меня оформят, и можно считать, что я засветилась. Как скоро мое местоположение станет ему известно? Когда его длинные руки дотянутся до меня?

Не имеет значения, что я сменила город. С его связями можно достать кого угодно и где угодно. Когда ему донесут, что я здесь, он вернется за мной.

Меня затошнило от страха. Руки вспотели, всё тело дрожало, хоть с виду я старалась сохранить спокойствие.

Дежурные с явными следами похмелья записывали наши данные, оформляли протоколы. Они смеялись над нами, подшучивали, потирая покрасневшие из-за мороза руки.

– А на эту посмотри, как притихла, – сказал один, с усмешкой кивнув на одну из девушек. – Раньше голосила, права качала, а сейчас смирно сидит. Вкус правосудия почувствовала.

Когда оформление закончилось, нас перевели в маленькую комнату с решеткой на окне. В ней сконцентрировалось всё то, что город старался смести со своих улиц: проститутки, бомжи, карманницы. Женщины с лицами, покрытыми синяками, с потемневшими руками, с потухшими взглядами.

Я села на лавку и прикрыла глаза. Вокруг звучала ругань, смех, плач – всё смешалось в раздражающий гул. Я старалась думать о главном: мне нужно любыми путями уехать из Петербурга. Как можно дальше – туда, где он не сможет меня найти.

Павел Петрович явился только под утро, с большой пачкой денег, призванной нас всех выкупить. Он выдал полицейскому конверт – всё, что нужно, чтобы закрыть вопросы.

Когда мы все вышли из полицейского участка к машине, он приказал мне сесть на переднее сидение рядом с ним. Я постаралась сместиться к самой дверце, как можно дальше от него, насколько позволяла теснота. Всю дорогу он орал на нас, покрывая изощренным матом. Он был в бешенстве из-за того, что нас поймала полиция, и кричал об ужасных убытках, которые он потерпел из-за нашей глупости. Правда, в чем именно заключалась наша глупость и вина, я так и не поняла.

Потом он переключился конкретно на меня. Орал, что от меня одни проблемы и убытки, что всё, с чем он возился, полностью себя не оправдало.

– Ник… он всё равно не приедет, – бросил он в бешенстве. – Если бы мог, уже давным-давно бы приехал… Я разузнал. Навел справки. Там всё плохо. Какая‑то серьезная заваруха. Он пропал – либо сел, либо сдох. Он за тобой не придет.

Последняя фраза прозвучала как приговор. Как пощечина. Будто меня изо всех сил ударили по голове. Я вся сжалась.

– Но ничего… Я найду тебе применение. Ты будешь работать, как другие девочки, – в его голосе была эта липкая, затаённая похоть, которую не спутаешь ни с чем. – Пора отдавать долг за крышу над головой и еду. А я… я попробую тебя первым. Оценю, что ты уже можешь, а чему тебя стоит поучить…

Я закрыла глаза. Ник за мной не придет. И сейчас он…

Да, нужно смотреть правде в глаза – возможно, он уже мёртв.

Все внутри меня похолодело. Весь мир сконцентрировался в одной точке – безумной, разрушительной боли. Это я его убила. Только я одна виновата во всем.

Мне казалось, что я задыхаюсь. Что меня сейчас просто раздавит этой болью, как многотонной плитой. Все вокруг просто перестало существовать. Исчезло, вместе с Ником.

Я даже не почувствовала, как мерзкая, липкая рука легла на мое бедро. Как тепло чужой ладони пронзило тело.

Если Ник мёртв – значит, всё кончено.

И теперь никто не встанет между мной и бездной. Никто меня не спасет.

Не смея вырваться, не смея подать голос, я стиснула зубы и закрыла глаза. Всё внутри меня затопило мутной водой, и только одно ощущение пробивалось сквозь эту тяжесть: тупой, вязкий ужас.

– Ты чего, заснула, а? – Петр Павлович грубо толкнул меня в бок. Я отмерла, заморгала.

Он резко вывернул во двор, припарковался так, что колесо заехало на бордюр. Заглушил мотор, выругался и вылез. Я последовала за ним.

В квартире девчонки сразу разбежались по комнатам, не желая попасть под горячую руку злого сутенера. Он снял куртку, тяжело выдохнул и посмотрел на меня, растерянно застывшую на пороге.

– Скоро найду тебе применение. Не просто же так я тебя кормил…

Он ушел на кухню, а я облокотилась о стену и сползла на пол. Комната качалась, как лодка. Я не чувствовала своего тела.

Ник. Его голос. Его глаза. Его руки.

«Он либо сел, либо сдох…»

Из‑за меня.

Я начала задыхаться.

И чтобы выдернуть себя из состояния подступающей панической атаки, резко встала на ноги.

Пришлось напомнить себе о том, что здесь оставаться больше нельзя. Нельзя ждать, когда за мной придет Ник. Нельзя верить. Нельзя надеяться.

Надо уходить. Сегодня. Сейчас.

Павел Петрович сидел, развалившись в кресле, уже с очередной рюмкой в руке. Когда я вошла, он повернулся, уже собираясь выдать очередную порцию претензий в мой адрес, но я опередила его.

– Хочешь меня? – спросила я спокойно. – Так возьми. Прямо сейчас. Зачем тянуть?

Он опешил, а потом лицо его расплылось в самодовольной ухмылке.

– Вот это по‑нашему… – протянул он, медленно вставая. – Наконец-то дошло, где твой хлеб мажется… А я уж думал, ты у нас вся такая гордая.

– В мою комнату, – шепнула я. – Там нам будет удобнее.

Он пошёл за мной, довольно хмыкая. Зашел в комнату, плюхнулся на мою кровать и начал расстёгивать рубашку, облизывая губы. На лице застыла мерзкая, самодовольная ухмылка. Он наслаждался властью надо мной и собирался хорошенькой меня помучить.

Я подошла ближе. Отвращение всколыхнулось в груди, подкатило комом в горле, но мне сейчас было не до него. Нужно до конца отыграть сцену.

Его рука тут же легла мне на бедро. Вторая – полезла навверх, под кофту.

– У-у-у… – выдохнул он, захрипев от удовольствия. – Вот теперь ты мне нравишься…

Я сдерживалась. Изо всех сил. Сдерживала рвотный позыв, отвращение, желание ударить. Села на него сверху.

– Ну вот, другое дело… – пробормотал он. Свинячьи глазки заблестели. Руки снова потянулись ко мне. Пальцы вонзились в бёдра, в спину. Он дышал тяжело, как раненый зверь.

Я использовала несколько заученных приемов из стриптиза – толкнулась несколько раз бедрами, потерлась грудью о его лицо. Когда он поплавился, провела ладонью по его груди, наклонилась ближе к уху и прошептала:

– Подожди минутку. Мне надо… ну, ты сам понимаешь… почистить перышки. Я же провела ночь в полицейском участке… Я быстро. Просто хочется, чтобы тебе всё понравилось. Ты же любишь, когда красиво?– прошептала я, опускаясь чуть ниже. Пальцы скользнули по его груди – влажной, пористой, пахнущей перегаром. Отвратительно.

Он замычал недовольно, но махнул рукой.

– Быстро только. А то я щас сам на тебя полезу, без всяких перышек.

Я встала, вышла из комнаты, выдохнула резко, как будто вырвалась из толщи воды.

И сразу придвинула к двери тумбочку, стараясь действовать бесшумно. Потом туда же стул. Всё, что под руку – к двери. Закрыть его. Заблокировать.

Руки дрожали так сильно, что я не сразу смогла попасть в карман его куртки. Пальцы цеплялись за подкладку, путались в ткани.

Наконец – нащупала конверт. Запасной конверт на тот случай, если предложенных полицейским денег окажется недостаточно.

Я сунула его за пояс штанов, прикрыла кофтой.

– Даже не думай, – раздалось вдруг голос совсем рядом.

Я вздрогнула.

Мия – которая Маша – наблюдала за мной из-за угла в полумраке коридора. Ее глаза блеснули злобой. Она подлетела ко мне, схватила за руку.

– Даже не думай сбегать, слышишь? – прошептала она. Ее пальцы её вцепились намертво. – Я всё видела. И если ты думаешь, что оставишь меня в этом аду… Возьми меня с собой, или я закричу.

Вдруг раздался стук. Резкий, тяжёлый стук с другой стороны коридора.

– Чёрт… – выдохнула я.

Теперь он уже не только колотил в дверь, он кричал:

– Ты чё творишь? Открой немедленно! Я тебе ща такое устрою!

Грохот усилился. Сутенер пытался открыть дверь изнутри, но тумбочка держала. Пока еще.

Лицо Маши побелело. В глазах – страх, такой же, как у меня.

– Возьми меня с собой, ты же обеща…

Я вырвалась. Резко, грубо. Так, что ногти полоснули по ее коже. Животный ужас толкнул меня вперед.

Вцепилась в его куртку, вывернула карманы, достала ключи. Грохот за спиной стал яростнее.

Я вылетела в подъезд в тот момент, когда дверь все-таки поддалась. Он уже вышибал мои баррикады.

Выбежала на улицу – и тут же услышала позади себя шаги. Маша догоняла. Упрямая, бешеная сука. Вцепилась в мою куртку, пытаясь меня остановить.

– Не смей сбегать одна!

Я дёрнулась, но она держала мёртвой хваткой. Тогда резко рванула вбок – ткань затрещала, и я вывернулась из рукавов. Но в ответ Маша повисла на мне всей тяжестью своего хрупкого тела, и мы обе упали в снег.

Холод впился в кожу, но я его не чувствовала. Мы сцепились. Я пиналась, царапалась, отталкивала.

– Ты должна взять меня с собой! – кричала она, тяжело дыша, уткнувшись лбом мне в щеку.

– Отпусти! – задыхалась я. – Дура, отпусти! Он нас обоих поймает!

Она схватила меня за горло, и я пнула её со всей силы, не разбирая куда. Девушка застонала, отлетела в сторону.

И тут послышались шаги.

Тяжёлые. Быстрые.

Он бежал к нам, как разъяренный бык. Рубашка нараспашку, глаза налиты кровью. Увидел нас. Замер.

– Стоять, суки! – рявкнул он, и это было уже не голос, а раскат ярости.

Мы обе подорвались, как по команде. Сначала в разные стороны, потом снова почему-то оказались вместе. Две тени по снегу.

Кроссовки ужасно скользили по оледеневшему снегу. Каждую секунду я рисковала упасть и либо разбить себя голову, либо оказаться пойманной. Позади слышались проклятия, угрозы, потом грохот – он споткнулся, но с удивительной для человека его габаритов проворностью поднялся на ноги и снова побежал за нами.

Я не знала, куда бегу.

Дома казались одинаковыми, улицы – бесконечными. Маша вдруг резко свернула в арку, я метнулась за ней, едва не врезавшись в стену. Узкий проход вывел нас во двор, заставленный машинами, по периметру – глухой металлический забор и одна калитка. Закрытая.

– Куда?! – выдохнула я, оглядываясь. – Мы в тупике!

– За мной, – бросила Маша.

Она двигалась быстро, с какой-то внутренней картой в голове. Я поскользнулась на льду, врезалась в припаркованную «девятку», но продолжила движение, глотая холодный воздух, который рвал горло.

– Вон туда, – прошипела Маша и ткнула пальцем в узкий проход между домами.

Я больше не спорила. Просто бежала за ней.

Мы свернули за дом и замерли в тени подъезда, пытаясь отдышаться. Я стояла, опираясь о стену, ладонью прикрывая грудь – сердце колотилось где-то в горле, дыхание сбивалось. Снег налип на волосы, на плечи, медленно таял и тек за воротник.

Прошло несколько минут в томительном ожидании возобновления погони. Только потом я разрешила себе выдохнуть. Похоже, мы оторвались.

Я присела на ступеньку, обхватила колени, положила на них лоб. Голова кружилась. Казалось, что если я сейчас закрою глаза, то просто отключусь.

Маша прислонилась к стене, дышала хрипло, будто выкашливая легкие.

А потом – резко:

– Половину.

– Что?

– Половину бабок мне гони! За мое молчание! Без меня ты бы не вышла. Так что давай, не тупи.

Я вскинулась:

– Ты офигела? Там и так немного совсем!

– Плевать. Делим – и дальше каждый крутится как может.

– Да пошла ты…

– Ты что думала, я побег устроила ради твоего счастья? – огрызнулась Маша. – Каждый спасает свою шкуру.

Я вздохнула. Мне хотелось вцепиться ей в волосы. Хотелось ругаться, спорить, обвинять, но всё это требовало сил, которых у меня больше не было. Я достала из-за пояса конверт, вытащила примерно половину – может, немного меньше – и молча протянула ей. Она забрала, не пересчитывая. Мы обе понимали, что этих денег в любом случае не хватит надолго.

– Вот и славно, – кивнула. – Теперь мы квиты.

Я поднялась.

– Куда ты? – она перегородила мне путь. – Куда теперь пойдешь?

Я пожала плечами.

– Куда-нибудь подальше отсюда…

– Я с тобой.

– С чего вдруг?

– А мне всё равно больше некуда.

Я смотрела на неё несколько секунд. А потом просто кивнула.

Глава 2

Мы приехали на вокзал, взяли билеты на ближайший поезд и к ночи уже были в Москве.

За всю дорогу ни сказали друг другу ни слова: то дремали, то просто молчали, уставившись в разные окна. По началу Маша еще пыталась завести со мной светскую беседу, но потом до нее дошло, что я, мягко говоря, не в восторге от нашего соседства. Я даже не пыталась делать вид, что рада ей.

Потому что именно в поезде я поняла, что потеряла свой телефон. Последний подарок Ника, та самая тоненькая ниточка, которая хоть как-то связывала меня с ним. Скорее всего, он выпал у меня из кармана куртки, пока мы с Машей дрались, катаясь на снегу.

Чтобы восстановить сим-карту, нужен паспорт, а мой остался вместе с другими вещами в комнате на втором этаже ночного клуба «Зажигалка». Когда мы с Ником бежали оттуда, я была не в том состоянии, чтобы думать о документах. Кроме того, для сим-карты нужен хотя бы какой-то телефон, а у меня нет денег даже на кнопочный.

Теперь Ник точно никогда мне не позвонит. Даже если он жив. Даже если захочет вернуться.

Эта мысль убивала, лишала мое дальнейшее существование хоть какого-то смысла. Всю дорогу я отчаянно боролась с желанием придушить ту, которая стала причиной моей потери.

Значит, мне и правда придётся забыть о нем. Выбора больше не было.

Москва была другой. Огромной. Резкой. С равнодушными глазами.

Прямо там, на вокзале, мы начали искать себе пристанище. Листали на разбитом Машином телефоне объявления о съеме квартир. Большинство из них были нам не по карману. Те, которые кое-как вписывались в бюджет, вызывали отвращение – они выглядели даже хуже петербургского притона. Мне, большому счету, было всё равно. Главное – крыша над головой и отсутствие сутенеров, желающих меня завалить. И хотя бы пара дней тишины.

Наконец нашлось что-то подходящее – в спальном районе, на последней станции серой ветки метро. Квартира была ожидаемо ниже среднего: скрипящий липкий линолеум, облупленные стены, диван с провалившейся серединой. Газ едва тянет, горячей воды нет, окна промёрзли изнутри. Но зато почти две комнаты – владелица гордо назвала это «евродвушкой». По крайней мере мы с Машей могли не делить кровать, а разойтись по своим углам. Я точно оценила эту приватность.

Хозяйка внимательно осмотрела нас – очевидно, что мы не внушали ей доверия, и это можно было понять. Мы обе выглядели паршиво, а на мне зимой даже куртки не было. Но в конце концов обмен все-таки состоялся – мы ей деньги, она нам – ключи.

– Всё, добрались до цивилизации, – хмыкнула Маша, падая на кровать. – Почти люкс.

Те деньги, что остались у нас после побега, растаяли как серый февральский снег – быстро и без следа. Большую часть сожрала аренда и залог, остальное – продукты и проезд. Мы изо всех сил старались не тратить, но в Москве это бесполезно.

Каждое утро начиналось одинаково: с пустого холодильника и тупого вопроса «что делать дальше». Самое очевидное, но далеко не самое простое – нужно найти работу.

Мы ходили по собеседованиям. Я пыталась зацепиться за любую более-менее приличную работу, лишь бы не возвращаться на сцену. Но каждое "приличное" место на поверку оказывалось не очень-то приличным, каждый разговор с руководством заканчивался одинаково – заигрыванием или грязными намеками. Или зарплата – как подачка, или условия – как в тюрьме.

Пару раз удавалось взять смену в кафе – убираться после закрытия. Несколько раз я вышла официанткой в забегаловке, но после первых прикосновений клиентов – чужие, липкие пальцы ниже талии – ушла. Я слишком хорошо помнила, что последним, кто меня касался был Ник, поэтому любые прикосновения воспринимала чересчур болезненно. Да, потом меня пытался лапать Павел Петрович-сутенер и после этого, приехав в Москву, я оттиралась жесткой мочалкой под кипятком, но прикосновения Ника невозможно было этим стереть. Они отпечатались в сердце. Каждую минуту я все еще чувствовала его.

Маша по ночам подрабатывала «на телефоне» – болтала с мужчинами за деньги. Я слышала, как она щебечет в трубку, а потом отбрасывает телефон и долго лежит, уставившись в стену пустыми глазами.

Я жила на автомате. День начинается и заканчивается одинаково. Сон – отрывками, еда – на бегу. Город больше не казался страшным. Он стал равнодушным.

Но это все было нормально, даже хорошо. Потому что заботы, беготня по собеседованиям и мысли о том, где бы достать денег на еду и сигареты отвлекали от неизвестности.

Где сейчас Ник? Жив ли он?

Днем мне удавалось не думать об этом, но ночью, когда за стенкой храпели соседи, а ветер завывал за окном, мысли все равно приходили, как бы я их не гнала.

Я прокручивала в голове наш последний разговор и мучила себя вопросом – неужели он и правда был последним? Он же обещал мне, что вернется, практически поклялся мне.

Так прошёл месяц.

Иногда я ловила себя на том, что вглядываюсь в прохожих. Слышу знакомый голос и вздрагиваю. Чувствую в метро, среди тысячи прохожих, его парфюм. Иногда – ищу его взгляд в толпе.

Головой понимаю, что он не может быть здесь, но страдающее сердце ловило каждый глупый, безнадежный шанс.

Иногда я говорила себе: "он умер", думая, что лучше смирение, чем беспросветная неизвестность. Надеялась, что так мне станет хоть немного легче, но легче никак не становилось.

Каждую ночь я дожидалась, когда Маша уснет, и брала ее телефон.

Это стало моей зависимостью, чем-то, без чего я не могла заснуть.

Новости. Паблики. Форумы. Криминальные сводки. Всё, что связано с моим городом, который я, вроде бы, оставила далеко позади. Я смотрела, как течет та жизнь, в которой меня больше не было.

Что я искала? Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. Любую деталь, самую маленькую зацепку, крошечный намек, который бы помог мне понять, что случилось с Ником.

Но находила я в основном жалобы на снег, который не убирают, жалобы на пробки на выезде, на нового мэра, на стройку в парке, на неудачный детский утренник. Фотографии многочисленных ДТП, на которых я искала машины, похожие на те, что были у Ника. Потом уже листала, не вникая, просто водила пальцем. Именно поэтому едва не пролистала заголовок, который ничем особенно не выделялся на первый взгляд.

«Пожар со смертельным исходом»

Я замерла. Текст плыл перед глазами, пока я читала.

«В ночь с пятницы на субботу в одной из квартир на улице Мира произошёл пожар. Следствие отрабатывает версию предумышленного убийства и последующего поджога. Подозревается, что пожар возник уже после гибели – вероятно, чтобы скрыть следы преступления. Имя погибшего не разглашается, однако источники утверждают, что речь идёт о сотруднике органов внутренних дел, известном в регионе».

Телефон выскользнул. В голове – пусто, будто вырубили звук.

Я вспомнила, как Ник сказал мне тогда: "у меня есть неоконченное дело". Как в его голосе звучало что-то такое, чего я раньше в нём никогда не слышала. Какая-то убийственная, жестокая решимость.

К горлу подкатила тошнота. Эта новость не принесла ясности. Появилось только еще больше вопросов.

Действительно ли это он погиб, мой мучитель? Мог ли это сделать Ник? Если это был Ник – значит ли это, что он жив? Что с ним теперь? Где он? В тюрьме? Или в бегах? А может, он залег на дно, и мне действительно не стоит пытаться его искать?

Я перечитала статью еще несколько раз, испытывая странное, тяжёлое ощущение. Глухое осознание, что этот человек больше не существует. Всё, что он делал, больше никогда не повторится – ни со мной, ни с кем-нибудь еще. Он никогда меня не найдет. Его длинные руки не дотянутся ко мне из ада.

Я не чувствовала победы или облегчения. Только невыносимую, обжигающую горечь от того, что все это вообще случилось со мной. Это уже произошло, и никак не стереть, хоть он трижды сдохнет.

Когда я перечитала строчку: «Квартира на улице Мира» в пятый раз, я наконец осознала, что там же, на одном этаже, находится квартира, в которой живет мой отчим. И мой брат…

Если пожар был сильным…

Я снова схватила телефон, начала лихорадочно искать подробности. Что угодно – фотографии, комментарии, репосты очевидцев. Листала, прыгала по ссылкам, заходила в комментарии. Никто ничего не писал о других пострадавших, но и прямо – о том, что никто больше не пострадал – тоже ничего не было.

С каждым новым сообщением внутри нарастал ужас.

Я поняла – мне нужно самой поехать туда, чтобы понять, что на самом деле случилось. Увидеть собственными глазами его обожжённую квартиру. Убедиться, что с братом все хорошо. Попробовать разыскать Ника.

Но на поездку туда мне нужны деньги, которых у меня так и не прибавилось с момента переезда.

Приняв внутри себя решение заработать их любой ценой, я открыла поисковик и вбила: "стриптизклуб работа москва".

Долго смотрела на экран, читала отзывы, изучала фото. В основном танцовщиц набирали клубы, похожие на «Зажигалку». Туда идти я опасалась – мне не нужны дешевые стрипушники, в которых танец это лишь прикрытие для проституции.

Я выбрала самый дорогой, надеясь, что, по крайней мере, в элитных клубах все иначе. Вот только возьмут ли меня? Я явно не дотягивала до элитной.

И все-таки позвонила. Сразу, едва настало утро, даже не ложась спать. Спокойный голос администратора попросил скинуть фотки, а потом в сообщении пригласил на просмотр в ближайший выходной.

Клуб оказался не просто "дорогим" – он был словно из другого мира. Мраморные полы, вместо стен везде зеркала, мягкая мебель, театральная тишина в гримерке, охрана в строгих костюмах. Девушки, пришедшие на кастинг, выглядели как богини, сошедшие с глянцевых обложек.

Пока я ждала своей очереди на просмотр, возле меня стояли две подруги. Обе при полном параде: макияж с блёстками, юбки, больше похожие на пояса, туфли на высоком каблуке. На мне же – тёмные джинсы и куртка с чужого плеча. Я чувствовала себя неуместно в этом царстве страз и гламурного блеска.

Подруги переглянулись между собой, усмехнулись – не зло, а скорее скучающе.

– Новенькая? – спросила одна, с голосом прокуренной барби. – Первый раз здесь на кастинге?

Я кивнула.

– Ты в курсе, что сюда очень сложно попасть? Мы вот уже третий раз приходим и пока пролет…

Ее слова вселили в меня еще большую неуверенность. Если даже такие роскошных девушек не берут, то куда уж мне? Наверное, не стоит даже пытаться.

Одна из них – высокая, с тату на ключице – наклонилась ко мне и прошептала:

– Если действительно хочешь, чтобы тебя взяли, поговори с концертным директором.

– Ты же понимаешь, как это работает, – подхватила ее подруга. – Намекни на то, что ты его отблагодаришь.

– Намекнуть?

– Ну да. Не в лоб же такие вещи предлагать, – хихикнула первая. – Типа: "я хочу здесь работать, готова быть лояльной"… Он поймёт.

В этот момент меня вызвали, и я вышла через пыльные, тяжелые кулисы на сцену. Вокруг везде были зеркала, и я отражалась в них, множа свой образ. Пустой зал был погружен в полумрак. Только один мужчина сидел в первом ряду – высокий, в чёрной водолазке, с планшетом в руках. Просматривал анкеты. Он даже не поднял голову, когда я вошла. Я догадалась, что это и есть концертный директор.

– Алиса? – спросил он, листая. Эхо разнесло по залу его голос.

– Да.

– У вас есть опыт?

– Танцевальный?

– Ну да, вы ведь не на бариста устраиваетесь.

Я сглотнула.

– Да. Я занималась с девяти лет. В танцевальном коллективе. У нас даже гастроли были… по городам. Маленьким.

Он наконец поднял на меня взгляд.

– Гастроли – это хорошо. А в каком стиле танцы? Народные?

– Эстрадно-спортивные. С элементами акробатики.

– Ну и отлично. Разминайтесь пару минут, потом я включу трек, а вы сымпровизируете.

В этот момент свет над сценой полностью погас, зато вспыхнул один большой яркий круг. И я оказалась в центре этого круга. Танцевать было страшно. Я давно не выступала и сейчас не чувствовала сцены.

Но тело вспомнило. Через три минуты я двигалась так же легко, как почти год назад, на одном из последних выступлений с коллективом. Когда у меня еще были настоящие танцы, а не дешевый стриптиз.

Когда я закончила, он ничего не сказал. Просто кивнул и вернулся к планшету.

– Я просто хотела сказать… – начала я, испугавшись, что сделала что-то не так и упустила свой шанс, – что мне действительно очень важно здесь работать. Я готова быть… гибкой. Ну… Лояльной. Если потребуется.

Он поднял на меня глаза. Взгляд был не злым, а скорее холодным.

– Гибкой… – повторил он.

Я почувствовала, как лицо начинает гореть.

– Тебе кто-то посоветовал это сказать?

– Простите… – прошептала я. – Я просто подумала…

Он закрыл планшет.

– Я сам всю жизнь отдал танцам, так что могу судить… Ты хорошо двигаешься, отлично владеешь телом. Тебе не нужно намекать на какую-то особенную гибкость, кроме той, что нужна для работы у шеста. Здесь таких, как ты, совсем немного. Если бы решение было только за мной, я бы тебя взял. Но я могу только отсеять неподходящих. Окончательное решение всегда за владельцем клуба. Он лично проводит отбор.

Я молчала. Щёки жгло. При мысли о том, какой именно личный отбор может устроить этот самый владелец, стало не по себе еще больше.

– Возвращайся в гримерную и жди, – бросил директор. – Тебя вызовут вместе с остальными, кто прошел во второй тур.

Я просидела в переполненной гримерке несколько часов. Казалось, очередь из бесчисленных девушек никогда не закончится. Потом нам сказали раздеться до белья и выйти на сцену, которая была полностью залита белым светом, как операционная. Холодный прожектор высвечивал каждую деталь: макияж, кожу, походку, даже тени под глазами.

Нас выстроили в линию – и оказалось, что нас всего семь человек. Меня трясло от напряжения, хотя снаружи я держалась спокойно.

– Спину ровно, плечи – назад, – прошипела директор, отходя в сторону.

Мы застыли на сцене, точно сборище манекенов, и в таком положении неподвижно простояли около двадцати минут.

Мне хотелось уже выйти отсюда и покончить с этим с этим издевательством, но в этот момент с грохотом распахнулась дверь и в зал вошёл он. Хозяин клуба в сопровождении четверых охранников. Я безошибочно определила, что именно он здесь главный, несмотря на то что он был явно моложе всех остальных.

Высокий, в чёрной рубашке, острые скулы – первое, что явно бросалось в глаза. Но это было не главное в его облике. Главным была абсолютная, сшибающая с ног уверенность, которую он распространял вокруг себя. Он шёл как человек, который владеет не только этим залом, но и всеми, кто в нём стоит. А может быть даже не только этим, но и всем миром тоже.

Он остановился перед нами и начал неторопливо осматривать одну за другой: взгляд – быстрый, цепкий, точный. У кого-то задерживался на лице, у кого-то – на ногах. Кого-то сразу отбрасывал взглядом, даже не возвращался.

Когда дошёл до меня – замер.

А я смогла разглядеть еще одну деталь, которая делала пугающим его облик. У него были чёрные глаза. Не просто тёмные – чёрные. И какие-то холодные, невозможно пустые, как и все его непроницаемое лицо.

От его взгляда по моему телу расползался холод.

Потом он прошёл дальше, сказал что-то директору и вышел. Все девушки почти одновременно выдохнули. В присутствии владельца почему-то всем стало не по себе, хотя он явно был хорош собой. Возможно, его даже можно было бы назвать красивым.

– Можете расходиться, – крикнули нам из темноты.

Я спустилась обратно в гримерку, оделась, собрала вещи, и, когда уже была готова уходить, зашел концертный директор.

– Тебя выбрали. Сегодня вечером – первая тренировка, будем ставить тебе номер. Потом выйдешь в график, начнешь выступать сначала в паре с кем-то, потом и одна.

– Я?.. – до меня не сразу дошло что это значит.

– Он сказал: «шестую – оставить». Ты – шестая. Поздравляю.

Он протянул мне руку и крепко ее пожал.

Через неделю ежедневных тренировок я вышла на сцену элитного клуба «Зазеркалье» в первый раз. Конечно, это был совсем другой уровень. Совсем не похож на типичный стрипклуб – скорее, на театр. Театр эротического танца.

Объявили моё имя – мое настоящее имя. После смерти мучителя, я уже не хотела его скрывать. И я вышла на сцену. В зале – полумрак, розоватый свет, дым от кальянов, шелест крупных купюр, которые должны к концу номера перекочевать в мои трусики. Музыка уже звучала, ритм бил в груди.

И тут я почувствовала его взгляд.

Не сразу – сначала возникло какое-то внутреннее напряжение, будто свет стал ярче, а дым удушливее.

Он сидел в глубине зала, в тени, за перегородкой, отделяющий основной зал от ВИП. Окружённый людьми, но будто один. И смотрел на меня. Хозяин клуба. Тот, кто выбрал меня из сотен прекрасных девушек, которые раз за разом штурмовали кастинг. Именно благодаря ему я сейчас здесь.

Я сбилась на долю секунды, потеряла ритм, но быстро взяла себя в руки. Я не имела права облажаться прямо у него на глазах.

Такой шанс в жизни дается один раз. Особенно таким, как я – без связей, без защиты, без поддержки. Один раз – и если срежешься, тебя просто выкинут.

Но его взгляда мне было не по себе.

Не потому, что он как-то неприлично пялился или что-то вроде того – нет. В его взгляде не было пошлости. Он просто… смотрел холодно, внимательно. Это был взгляд усталого хищника, не того, кто голоден – а того, кто слишком давно во главе стаи.

Этот странный взгляд так резко контрастировал с его молодостью, что мне впервые пришла в голову мысль, что за всем этим точно стоит какая-то трагичная история.

В ту ночь я благополучно выступила, и меня окончательно приняли в команду, поставили в график. Очень скоро я втянулась в эту работу.

Никто меня не трогал. Никто не приставал. Даже охранник на входе обращался вежливо, на "вы".

Я ходила на все тренировки и бесконечно репетировала. Оставалась днем после ночных смен – потому что после них было трудно уснуть, приходилось изматывать себя до изнеможения. Свет слепил. Грим тек. Спина болела. Но в этом всём было… что-то правильное.

На сцене я снова чувствовала свое тело. Контроль над ним. Я не была вещью или куклой, в которую можно поиграть. Я была почти что актрисой, пускай и без реплик.

Маша сначала очень обрадовалась моему трудоустройству и сказала, что гордится мной. Что я молодец. Что сама бы тоже так хотела.

Но к тому моменту, когда я, немного закрепившись на новом месте, предложила ей тоже прийти на кастинг, она начала исчезать по ночам. А потом вообще привела в нашу квартиру мужчину, хотя мы с ней с самого начала договаривались никого не водить. Сказала, что это её "хороший друг" и что он всего один раз переночует.

Он действительно провел в квартире только одну ночь, зато на следующую появился новый «товарищ». На третью ночь еще один. На четвертую – двое за ночь.

Когда я вспылила, Маша начала оправдываться:

– Да это все временно! Пока зима. Потом брошу. Весной, так и быть, схожу к тебе на кастинг.

Но мне было ясно как день, что никакого кастинга весной не будет. Несмотря на все мечты о лучшей жизни, которыми она делилась со мной, я понимала, что прошлое засасывает ее обратно. И гораздо проще вернуться в проторенную колею, нежели начинать заново. Маше было проще вернуться туда, откуда она бежала.

Так в нашем доме поселился запах чужих мужчин.

Мы с ней никогда особо не говорили о прошлом. Только один раз в особенно паршивый день, когда выпили дешёвого вина. Она вывалила на меня все – тяжелое детство, пьющая мать, регулярно насилующий ее отчим, побег из дома. Я рассказала свою историю. Так мы вдруг обнаружили насколько похожи, насколько близки наши жизненные пути – две девчонки, которым слишком рано пришлось взрослеть. Мне искренне захотелось помочь ей, вытащить из трясины.

Но теперь я старалась держаться от нее подальше. С удвоенной энергией начала копить деньги – теперь нужно не только на поездку в родной город, но и на отдельное жилье. Домой приходила только спать. Иногда – не приходила вовсе. Оставалась ночевать прямо на диванчике в гримерной.

Регулярно просматривала варианты – убитые однушки или студии в доме общажного типа на окраине. Недорого, но всё равно больше, чем у меня есть. Я копила на поездку. Съёмная квартира пока никак не вписывалась в бюджет.

С Машей мы почти не разговаривали. Только по делу: молоко на верхней полке, батарея сдохла, ты не видела мой топ? Она демонстративно хлопала дверями, я – демонстративно молчала. После её возвращения «в ремесло» между нами выросла стена.

Но все-таки она почти перестала водить в дом мужиков, старалась чаще уходить сама. Я не спрашивала, где она была, она не спрашивала, зачем я сутками пропадаю на работе. Сожительство превратилось в сосуществование. И мне срочно нужно было выбираться.

Как-то раз она вернулась под утро. Пьяная, бледная, с пустыми глазами. Молча прошла мимо меня и упала прямо в одежде на кровать. Когда через несколько часов она очнулась и попросила принести ей воды, я заметила, что она вся избитая – синяки и ссадины прямо на лице.

Я выронила стакан из рук. Попыталась образумить ее, заставить испугаться того, что с ней делают, остановиться, оборвать все. Но в ответ на мои увещевание она вцепилась мне в волосы и начала орать:

– Думаешь, ты лучше?! Думаешь, что ты лучше меня, да, стерва?

Я попыталась её оттолкнуть. Она ударила. Я ударила в ответ. Началась драка – нелепая, уставшая, полупьяная. Я боялась только одного – что на моем лице останутся отметины, и как мне тогда выходить на сцену? Меня не выпустят. Каждый раз перед выходом нас тщательно осматривали. Я тратила львиную долю своего заработка на уход.

На работу в тот вечер я пришла намного раньше, чем нужно. Лучше уж торчать в стрипклубе, чем в квартире, которая плавно превращалась в притон. В гримерке привычно пахло тонким парфюмом и пудрой. Несколько девушек уже собирались. Одна из них бросила на меня взгляд:

– Ты тоже на яхту?

– На что?

Тут подошел концертный директор.

– Алиса, ты в списке. Сегодня работаем на выезде. Частное мероприятие для владельца. Закрытая вечеринка на яхте для его друзей.

Это был полноценный теплоход-«ресторан» – белый, с лакированной палубой и лестницей, ведущей на верхнюю террасу. Музыка в зале уже звучала – не клубная, а что-то ближе к лаунджу с восточными нотами. Нас встретили и без лишних слов провели в техническое помещение, чтобы мы могли переодеться.

Я стояла у зеркала, рисовала стрелки на глазах и думала только об одном: нет ли тут какого-то подвоха? Не будут ли подвыпившие гости к нам приставать? А если будут, можно ли будет отказаться? И повлечет ли отказ за собой последствия для моей работы? Я не могу себе позволить сейчас ее потерять…

Мы все вместе вышли в зал, и тут выяснилось, что от нас никто не ждет танцев – мы должны пить, веселиться и развлекать гостей, создавать своим присутствием праздничную атмосферу. И все это в полуголом виде. На сцене больше нельзя было спастись – да, здесь был установлен шест, но прямо на танцполе, где каждый мог до тебя дотронуться. Было полно мужчин – расслабленные, подвыпившие, в дорогих строгих костюмах, они тихо переговаривались, курили кальяны и разглядывали танцовшиц, которые вышли к ним. Нескольких сразу же подозвали, двух с ходу усадили на коленки, одну увлекли в медленный танец, который больше напоминал прелюдию. К нашему приезду гости уже хорошенько накидались, поэтому и вели себя более чем раскованно – уже скоро начали хватать девочек, дергать за костюмы, отпускать пошлые шуточки. Воздух сгустился, пахло алкоголем, сигаретами и возбуждением. Пока ещё всё было относительно в рамках, но я видела по их пьяным глазам – это надолго. И мне не хотелось быть рядом, когда начнёт срывать тормоза.