Закрытие врат. Сепарация

Глава 1. Странный таксист

Угораздило же Димитрия родиться в семье, которая управляет духами через призыв. Причем в древней. Да той, что взяла свое начало в эпоху устаканивания нижнего пантеона на Руси. Однако некие предки Димитрия в свитках и письменах утверждали, что на момент появления их рода, еще и самой Древней Руси не существовало, а на месте успешно осело обычное племя, кое в дальнейшем возглавило Новгородское княжество. Оттого, как и подобало потомку древнего рода, что в целом и логично, Димитрия с детства обучали семейному делу, указывая на значимость и священность тренируемого им мастерства.

Впрочем, так повелось с забытых времен. Отсутствие урожая, невзгоды, случайные смерти, даже отвод в последний путь – делали профессию уважаемой, а впоследствии и высокооплачиваемой. Просто плать нарекалась иная – зерно, ткань и земля. С приходом христианства работы нисколько не убавилось, люди по-прежнему верили в банников, водяниц и леших, да и большая часть семей, как и род Димитрия, стали священнослужителями, поэтому гонения, как принято считать, не имелось. Да и отчего тому существовать? Нижний пантеон – не чета верхнему, а он просто не успел сформироваться, и справедливости ради в те года воспевался героизм, а не святость. После те, конечно, стали едины, но то было после.

Престижность профессии, ее востребованность и поддержка вождей породили ярое желание среди присного народа освоить данное ремесло. Обучиться тому мог любой, пусть только достойный силился именно «управлять», потому-то количество учеников, а тогда подмастерьев или послушников, зашкаливало. И так как последним надлежало тренироваться и проживать подле мастера, то появилась необходимость в дополнительном пространстве. Строили в те поры в три этажа, если не считать нижнего погреба, кой засыпало снегом, но норовили и надстройку сделать, а жили несколькими семьями в длинных домах, ан спрос по-прежнему превышал предложение. По сей причине князья пожаловали земли за пределами градов. И все, потому что, из-за защитных стен и плотности заселения те просто не могли даровать надобную площадь: требовалось или стену новую возводить, или кого-то выселять, однако на угодной дальности настояли и сами семьи, занимающиеся управлением духов. Инфраструктура градов разрасталась, а, соответственно, большинство бестелесных уходило в располагаемые рядом поля и леса, если не оставались в кустах и деревьях в граде, привыкая к новому жизненному укладу, и до массы становилось просто неудобно добираться, чтобы продолжать правильное, и главное, плодотворное, обучение. Не маловажным фактором в освоении ремесла также являлась тишина, а в граде той до сих пор, даже с добротными пластиковыми окнами, не искалось.

Именно по этой причине, выйдя из «Путилково», Димитрий битый час пытался договориться хоть с каким-нибудь таксистом, чтобы тот отвез его, по сути, в лес. В Долину реки Смородинки, заказник, что находился возле деревни Орехово, горы Кивисюрья. Домой.

Естественно, из водил никто неутолимой жажды полюбоваться красотами Ленинградской области не испытывал. И здесь даже не в деньгах проблема крылась, во всяком случае, так мыслил сам Димитрий, он же предлагал оплатить дорогу и до Петербурга, так как многие таксисты ссылались на отсутствие клиентов на обратном пути. Однако темнили. Дух наживы, что уже успел сложиться под гнетом рынка и личных желаний, отвечал Димитрию однозначно: «Даже если ездить туда-сюда, до Петербурга-в аэропорт, денег заработаешь больше в противовес потраченному времени. Да и через город на Новопризерское шоссе не шибко хочется. Здесь и дорога лучше. Далеко, к тому же. Еще и дождь, а то колея. Что с камерами непонятно, связь точно собьется».

Димитрий тщился и мобильным телефоном воспользоваться, если бы тот, конечно, у него имелся, а не попрекался им, как и все современное научное развитие, откинувшее духовное в прошлый век или породившее присное мошенничество. Однако и в этом случае герой прекрасно знал, что его потуги утонули бы в начинающемся дожде.

Как-то раз Клевер, одноклассница Димитрия, напросилась с ним на летние каникулы, и когда они приземлились, она долго пыталась вызвать машину – заказ просто не брали. Потом, конечно, взяли, но приехал водитель и попросил их отказаться: «Я вас туда не повезу». Затем был второй, сказал что-то про разрешение на выезд в область. Клевер подумала, что он уголовник, и перепугалась до одури. В итоге пришлось добираться на электричке.

Ан сейчас у Димитрия такого желания среди не теплилось. И не из-за скопления народа на Финляндском вокзале, и даже не из-за самого здания, которое просило полюбоваться его видом и настаивало восхититься красотой и ровностью постройки, а из-за духов, что создавались людским сознанием, на платформах и подле электричек. На станциях те, ушлые, уговаривали пассажиров прыгнуть под приближающий поезд или просто заманивали спуском вниз с вопросом: «А что будет?» Некие, что посильнее, могли человеку и голову вскружить или заставить одного пассажира толкнуть мимо проходящего другого под поезд. Про дух зацеперства Димитрий вообще вспоминать не хотел.

«Весело!» – и то восклицали не души умерших подростков, тех благо отпели, хотя Димитрий все-таки приравнивал сей поступок к самоубийству, а радовался то дух азарта и авантюризма. Иногда тот еще трансформировался в героя дык девочку так поразишь или одноклассников. Займешь свое место под солнцем. То бишь, поганец давил на самые больные точки для подростков. Даже к Димитрию не раз привязывался, увлекая его за собой, используя притом разный арсенал манипулятивных техник. Раздражало.

Он, итак, после перелета, к тому же, боялся высоты, а чертов дух как нельзя кстати удобно расположился в салоне самолета и давил, одним своим присутствием, на чувства пассажиров. Конечно, герой того развеивал на протяжении шести часов кряду, пытаясь не смотреть в сам проем меж креслами, где бестелесный скалился. Однако тот после каждого разрыва появлялся снова, чем ужасно утомлял и изматывал. Сил из-за довлеющей внутренней оторопи Димитрий затрачивал практически столько же, сколько на поддержание высшего в телесной форме. Много, тем паче для того, кого и духом окрестить сложно.

Страх крушения самолета, страх высоты, страх падения, как и любая сущность, порожденная эмоциями человека, след, который убирался обычной уборкой. Ан если его постоянно напитывать ощущениями, да еще и в одном и том же месте, а также пренебрегать санитарными нормами, то он, всецело, мог обрести, пусть и не разум, но наполнение, перейдя в ранг нижних духов. Они, хоть, и зиждились тупыми, но чудно влияли на действия и решения людей через эмоции, как те же следы от зацеперства. И тут, видно, самолет давно не мыли, прям качественно, несмотря на то что в салоне было ощутимо чисто, вот гнилостный и сформировался.

Тем паче боязнь испытывал не только Димитрий, но и пассажиры до него, а во время полета дух еще и заставлял всякого сидящего ему поддаваться, чтобы напитаться самому и стать больше. Цель у низкоранговых одна – пожрать. А когда самолет разок тряхануло, дух заполнил собой все пространство, что даже натренированная воля Димитрия дала трещину. Не говоря о том, что девушка за ним постоянно ловила панические атаки, чем усугубляла не без того непростую ситуацию, и успешно помогала нижнему духу разрастаться. Ан с пассажиркой и проблема коренилась сложнее, она создала и держала подле себя другой след, пусть и равного происхождения. Благо в преддверии сцепки личного и самолетного, порождения неизвестного третьего, лишающего полного рассудка девушку, вмешался пилот. За то ему спасибо.

Разницу в нерушимости внутренней воли Димитрий ощущал и остро. И крылась та не в опыте или умении, количестве совершенных полетов или контролировании различных обстоятельств, а в банальном возрасте. Герою восемнадцать исполнялось в сентябре, через два с лишним месяца, может быть, и оттого дух зацеперства его преследовал и так на него влиял. По-прежнему.

Потому сказать, что полет Димитрия вымотал, не сказать ровным счетом ничего: он устал. Смертельно. Мечтал отдохнуть, а не рассеивать встречающиеся на пути низкоранговые духи, которые сразу же после его ухода образовались бы вновь. Да и человек с четками в поезде ниже произошедших терактов вызывал не особо приятные чувства, даже если он носил светлые волосы и имел славянскую внешность. Все равно люди смотрели на него с опаской. А образа того духа только в электричке ему не хватало.

Однако желаемое достигалось через труд и не сыпалось с неба, и зачастую шло вразрез с действительностью, и когда Димитрий уже мысленно смирился с Финляндским вокзалом, поездом, низшими духами и следами, один из приехавших таксистов условился доставить его на шестьдесят седьмой километр.

***

Малиновая Лада, мытая, с небольшой вмятиной на правом крыле. То ли Гранта, то ли Калина. Кожаный салон и обтянутое массажной обивкой водительское кресло. Номера белые, семьдесят восьмые, местные. И никакого упоминания, кроме брошенных: «Куда? Садись, отвезу» – о том, что автомобиль, к коему направился герой, это такси.

– «Бомбит», – подумал Димитрий.

Впрочем, его происходящее не удивляло. Часто, пока Клевер гостила у него и вызывала ту или машину через приложение, к ним приезжало не такси, а гражданский автомобиль и водитель, высовываясь из окна, говорил, что это он и приехал. По заказу. Даже номер такси называл. После оправдывался, что машина у него в ремонте, или повествовал, о том, как дядю подменяет: тому резко плохо стало, вот он и вышел. Отмазки, конечно, их школьного уровня. И так как в отличие от Москвы, в которой жила Клевер, в Петербурге выделенка, если и располагалась, а Димитрий ее припомнить с ходу не мог, то ни на что не влияла, в центре, да и вне того, в спальных районах, в любом случае бы встали, потому садились и не возмущались. Оттого-то герой и не поражался происходящему: сел, бросил рядом с собой рюкзак и поехал.

А дождь усиливался. Да так, что потемнело в вечер, переходящий в ночь, хотя прилетел Димитрий утром.

– «Дорогу до дома размоет», – сокрушался герой, понимая, что зря надел белые кроссовки.

Ему редко удавалось видеть асфальт, поэтому, радуясь сему событию, он сменил привычные берцы и наряд военного лесника, кой они носили в школе, на обычные джинсы с футболкой. Да… он больше туда не вернется. В Тайгу. Выпустился намедни, сдал единый государственный экзамен в местной школе подле Иркутска, о чем каждый год договаривался их директор закрытого интерната. В конце концов из какой родовитой ветви ты бы не происходил, законы Российской Федерации распространялись на всех одинаково. И один из основных заключался в образовании.

Вообще, развитие науки подкосило семьи, занимающиеся управлением духов, куда сильнее, чем рассказывают о гнете христианства над языческими племенами. В целом, и разумно, духа наука измерить не ладила. Во всяком случае, Димитрий всегда добавлял: «Пока» – так как высшего, если тот принимал по желанию шамана телесную форму, можно было не только увидеть, но и пощупать. Присутствие же низкоранговых духов выдавала грязь или черная плесень. Среди тех еще числились и элементарные: вода, земля, воздух; и иллюзорные, что порождались богатой человеческой фантазией, те же русалки, например, и, как ни странно, интернет. Он выступал чуть ли не гнездом, обителью иллюзорных духов. Оттого-то Димитрий и старался сторониться всей этой электроники. Любой сайт, любой чат, любое сообщество порождало исключительных духов, которые затем порабощали волю своих создателей. Средних же, люди вообще недооценивали, хотя и абсурдно, именно их они тщились встретить на улице каждый день. Представителей среднего мира – растений, животных; верхнего – птиц и нижнего – рыб.

Человек даже не подозревал, какая дедовщина могла царить в той же дубовой роще. Притом, когда отдельный лист дуба, если упал или его желудь кликался духом элементарным, а дерево – считалось уже средним. То, одинокое, силилось предстать и отдельным старцем, или всеми дубами сразу, а иногда явиться и целым лесом. Кедры часто пытались власть дубов оспорить, однако если кому рассказать, что хвойные жуткие матерщинники, а березы в ноты не попадают, когда поют, то ты быстро окажешься в белой робе в соответствующей клинике. Сегодня. А тогда на костре или в тюрьме, в лучшем случае забили бы камнями местные али окрестили юродивым, больше не подходя, в худшем – лечили.

Соответственно, семьям пришлось адаптироваться под изменяющие условия, снова. Наука, аграрная промышленность, силовые структуры – и все, с чем соприкасался мир духов. То бишь со всем. Рода разошлись по разным направлениям, связанным непосредственно с их управлением, как дети из школы отправлялись в различные институты, выбирая специализацию, в основном навязанную родителями. Мол, мы – бухгалтеры, и ты будешь, а Димитрий обязался стать астроном или астрофизиком.

По его крови из поколения в поколение передавались ключи от звездный врат, первого пояса, кои всякий обыватель мог лицезреть в гороскопе. Высшие духи. Градация зависела исключительно от уровня развития и ума. Вторым критерием шла плотность носителя. По этой причине человеческий дух, что называли в простонародье душой, не входил в классификацию и стоял над остальными. Порабощая их.

Димитрий управлял Девой. Этого духа, как и полагалось, по старой традиции семьи, ему подарили на его трехлетие, чтобы он оберегал героя, а неокрепшее детское тело, вмещающееся в себя душу, привыкало к давлению со стороны бесплотного. Высшие, из-за своего рабского статуса, людей не жаловали, и раз за разом пытались вырваться из оков, поглотив при этом душу человека. Только так разрывался заключенный контракт между шаманом и духом. Хотя на самом деле существовало много и иных способов, но та же Дева считала, что убийство людской души – это всего лишь компенсация за столько лет гнета живыми и мелочными созданиями, кои возвысили себя, не имея на то никакого права.

По сей причине специализированные семьи, как и сам Димитрий, долго и усердно тренировали не только волю, но и тело, чтобы иметь возможность как управлять высшими духами, так и случаем не сгинуть под их натиском. Немного наличествовало и тех шаманов, которые развили стремя и плоть до выдающихся показателей, что норовили противостоять даже высшему духу в его первородной ипостаси. Таких называли – карателями.

Специализация профессии появилась, как раз в период адаптации шаманов к научному прогрессу. Применять духа для того, чтобы урожай наладить, когда те же заморозки вдарили не к сроку, казалось правительству не прагматичным, особливо в период появления удобрений и теплиц, к родам, ушедшим в аграрку, перестали просто прислушиваться, а вот в военном деле те прижились и успешно. Разведка, циклы, ландшафт и то, что помогало усиливать государство, а также защищать границы от возможных натисков. Сами духи, как оружие не использовали, или использовали, но редко, однако и без того в очагах боевых действий негативной энергии скапливалось вдоволь, отчего даже высший дух сподобился потерять контроль и убить шамана, а засим и целый взвод. Устроить экологическую катастрофу.

Негативная энергия вредила духу и лишала его рассудка, он становился неуправляемым, и тогда вызывали карателей. Однако те, обученные военные, не просто очищали или отправляли высшего во врата, обратно за грань, отдыхать и возвращать рассудок, они его уничтожали. Все, что представляло угрозу, выкорчевывалось. Таков закон. И Димитрия он не устраивал.

Оттого-то, когда им рассказывали в школе про различные специализации, герой решил стать карателем и показать на своем примере нынешним современникам, что духи, в отличие от людей, не обременены, при отсутствии негативной энергии, человеческими грехами и чувством наживы. И не то, чтобы Димитрий не желал стать астрофизиком или астрономом, искренне уважал эти профессии, но считал, что только он сможет сгладить недопонимание между духами и людьми. Супротив описывать какую-нибудь туманность, разрабатывать очередную модель создания Вселенной или на основании данных конструировать космолеты должен человек, который этого хотел, как его отец, а сам Димитрий хотел другого. Того, чтобы люди прекратили относиться неуважительно к средним духам, творить низших и освободили, наконец, верхних.

Да, когда он произнес это в седьмом классе в кабинете директора, тот длинно гоготал, а с ним смеялись и шкаф, и стол, что-то брыкнуло про подростковый максимализм здание. И не удивляло, всему расположенному на острове «Святой Нос» исчислялось веками, а директор некогда служил карателем в комитете, последним прошел Афган, и нынче был уволен в запас, и руководил школой на Байкале. У Ефимыча даже не имелось ни одного духа в подчинении, но все его боялись так, словно тех около двухсот и высших за его спиной возвышалось. Глух, сед, хромал, ан взбирался на любую гору быстрее натренированного взрослого или прыткого подростка.

В общем, в их школе хватало противоречивых персонажей. Математика вообще из психушки вытащили. Он управлял цифрами, писал научные работы, преподавал в вузе, потом углубился в какое-то доказательство по Нобелевке, ушел в псевдонауку, описал характеры цифр и стал тех выставлять чуть ли не идеальным духом, сотворенным с помощью человека. В восьмидесятые умудрился, разъезжая по необъятной, даже секту организовать. Говорят, что до сих пор некие мошенники используют его схему в той или иной области, поэтому закрытие математика смотрелось логичным. Духов передали семье, Архимеду, так его кликали в школе, восстановили ум, и теперь он спокойно преподавал. Ну как спокойно. По-прежнему терял голову, если сказать: «Это только цифры» – а духи по единому его воплю появлялись из неоткуда и доказывали, что они «не только». И как подобное происходило без ключей, без открытия врат, до сих пор никто не понимал, ан духи к старику приходили и часто. Русичка, в противовес, глаголом жгла. В прямом смысле. У Димитрия даже татуировка на руке покрывала шрам от неправильно написанного слова «держаться». Угораздило же его тогда начать с ней пререкаться. Да, учили их такие же шаманы, которые по каким-то причинам не прижились в современном мире, поэтому на странных личностей герой насмотрелся вдосталь. Ан этот таксист напрягал.

Мужичок. Так бы описали в народе его внешность. Средних лет, без седин или залысин. Он виделся несуразным пельменем и казался ниже любого рядового мужчины, хотя водительское кресло практически наезжало на пассажирское заднее, а сам таксист был крепок. Димитрий даже не ладил вычленить у водителя ни одной выдающейся особенности, кою норовил зацепить его глаз. Сей таксист словно нарочно выглядел обычно. Светлое поло, джинсовка, что встречались у каждого второго мужчины его года, джинсы, чей срок службы явно превышал допустимый и возраст героя совместно, но без единого пятна или небольшой затертости, кожаные мокасины. С перфорацией. Летом тоже часто наблюдались на том же Финляндском вокзале. Притом не присутствовало ни часов, ни навигатора. Телефон и тот взгляд не радовал. Может, конечно, Димитрий привык к Москве, где каждый первый обращался к телефону, однако и в Иркутске таких хватало. И если они не смотрели дорогу до Ольхона первично и вовремя, то хотя бы переписывались с кем-то по пути. А этот – нет, даже радио игнорировал.

Внешний вид – обычный, но привычки… Таксист ко всему прочему еще и молчал. Герой, конечно, равно излишнее словоблудие не чествовал, но говорить умел и хорошо, что создавалось обратное впечатление. Клевер не раз удивлялась такой перемене в такси или кафе, впрочем, как и в любом другом месте, где наличествовали люди. Оттого-то Димитрий и насторожился. Знал ведь, что привычно, таксисты, которые отважились довести его хотя бы до Финляндского вокзала или до деревни Орехово, мол, смена заканчивается, а ему оттуда до дома быстрее, любопытствовали: «откуда он» или «куда», и «что он там забыл». Один аж умудрился вопросить про закрытый объект.

«Дык я частенько по тому направлению, правда, не в заказник, а на гору Кивисюрью возил молодых людей прямо из Путилкова. А то, как бы странно. Понятно, конечно, что достопримечательность, но разве не стоит сначала в отель вещи бросить, поесть, помыться там… А вещей у них с собой, скажу так, прилично набиралось. То по три, то по два чемодана. Тяжелые еще. Вот и подумал, а вдруг… Хотя на военного ты совсем не похож».

Оно и разумно. Уши проколоты, волосы длинные, еще и татуировки. И юн, слишком юн. Ан и те, молодые люди, военными не являлись, все то студенты отца: какие-то астрономы и везли с собой телескопы и иное специализированное оборудование, другие – управляющие духами, элементалями обычно. Отец их обучал по рекомендациям со стороны, как правило, поступившим от уважаемых людей, однако и то сегодняшними таксистами не гляделось. Привычного уклада и частых поездок на гору Кивисюрью не существовало уже больше трех лет.

В конце марта исполнилось три. Как раз столько времени прошло с нападения на дом Димитрия, похищения ключа от звездных врат Льва и убийства его младшего брата и матери. Отец того не стерпел: оборвал связи с внешним миром и закрылся в заказнике, пытался и Димитрия с собой забрать, настаивая на том, что дата турнира меж шамана определена, и будет его тренировать. Но то предотвратил Ефимыч, директор их школы.

Похитители начали орудовать прямиком после объявления нового турнира, и семья Димитрия не стала первой в списке грабителей, поэтому следом за бедой, директор школы привычно отправил ученика восвояси. Однако тот не вернулся и спустя летние каникулы. Поэтому однажды Ефимыч появился на пороге их с отцом дома и потребовал вернуть Димитрия в школу. Девятый класс, накануне экзамены, выбор профессии, непосредственная подготовка к турниру и справедливый укор: «Кто вы такой, чтобы попирать законы Российской Федерации и лишать ребенка обязательного образования? Мешать ему социализироваться? Влиять на его волю?»

Отец, конечно, сдался. Ефимыч все же бывший каратель, да и не последний человек в мире шаманов, оттого-то мог не только лишить немного спятившего от горя родителя какого-то духа, причем навсегда, воспользуйся тот супротив пришлого ключом, но и натравить на него отдел комитета, что занимался надзором за деятельностью управленцев. И только когда Димитрий с Ефимычем вышли из леса и сели в машину, перебив тем самым энергию отца, покрывающую часть заказника, директор скупо проронил: «Вижу, ты не передумал становиться карателем».

Умный мужик. Не зря военный, не зря выживший. Димитрию даже стыдно сделалось. Прикрывался красивыми словами, пускай те, и вправь, имели вес, ан по исходу служили не единственной, и не первоочередной, причиной его решения. Герой прекрасно сознавал, что не сможет противопоставить ничего отцу в прямом бою, пока тот управляет Овном и Стрельцом, а также довлеет на Деву контрактом. Первые два духа очень сильны, к ним, простым шаманом и не подступишься, тем паче отец того не допустит, а надобилось хотя бы одного из них лишить воли, чтобы освободить оставшихся. А Дева – это слабость. Способ манипуляции Димитрием и его психикой, а также основание, по которому он возвращался домой, а не ехал в Москву, к Клевер, дабы дожидаться официального зачисления в Академию управления МВД России.

Ефимыч удружил. Сам отправил документы, а дотоль сам его обучал. Каждый раз повторяя, что: «Космолеты собирать – это тебе не жестяную банку делать, да и ту ум и упорство требуемы, чтобы сделать, а у тебя их нет. Опять сдался, а мог победить». Эти космолеты Ефимыча не оставляли. Зацепили с седьмого класса. «Недооценивай ни одну из существующих профессий, если они есть, знамо, нужны. Щегол». Конечно, тренировки принесли свои плоды, но сотворили из Димитрия настоящего параноика, так как Ефимыч учил граничить их нормальное и ненормальное, а среди обычного искать необычное, мол, только эти знания помогут уберечь жизнь. И этот таксист был одновременно нарочно обычным и необычным.

Не торговался, не условился о цене. Ладно, и пусть, проблемы в конце пути как-нибудь разгребет. Однако таксист не поддержал ни единого разговора с Димитрием, а тот его заводил. То на дождь норовил сослаться, то на опыт вождения, то на выбор дороги, но в ответ кроме коротких: «Ага» и «Попробуем» – ничего не услышал, поэтому отстал.

– «В целом, видимость упала до нуля авось сосредоточиться хочет», – пробовал оправдать действия таксиста Димитрий, но напряжение в салоне нарастало.

Помимо тренировок Ефимыча, щепетильной осторожности предшествовало, и нападение на дом героя, и вести, которые он различил после возвращения в девятый класс. За прошедшее лето вторглись чуть ли не в каждую родовитую семью, к неким вдобавок не по одному разу. Похищали ключи, контракты, старинные архивные записи, но так никого и не убили. Даже не покалечили. Напрягало до одури. У Димитрия же в доме кровавую баню устроили, пятеро учеников огулом сгинули. Потому что далеко? Или неслышно? Но кто-то жил также удаленно от деревень и городов, как и семья Димитрия. Однако остались целы, многих вообще не присутствовало в момент вторжения. А здесь… постоянно студенты, матушка, еще и каникулы весенние, сверху. Оба сына, скорее всего, должны были прибыть из школы. Простая оплошность или просчет? Стали осторожней? Мысли не укладывались в голове и усугубились поимкой этих самых похитителей.

Новость облетела школу, быстрее гриппа. «Ключей и контрактов у грабителей не нашли!» Тех вообще наняли. Вышли потом на какого-то заказчика, но и его завербовали. Спустя время задержали вторых и третьих. И вроде как они меж собой даже не связывались и не общались, им тоже платили, а кто-то вламывался в дома по обычным людским причинам: зависть к родовитым семьям; желание наживы, мол, запрос всплыл на рынке; революция.

Да, поговаривали, что победитель на турнире решал судьбу мира, определял, на чью сторону, упадут весы будущего развития, торговли и благ, точно своим выигрышем шаман предсказывал грядущее. Конечно, это домысел. Однако даже учителя указывали на то, что после победы той или иной страны, точнее, ее представителя, начинались и новые войны, и новые открытия, а иногда происходил и передел мира, гибли целые народы. В общем, и не поразительно, каждый из турниров происходил на стыке каких-либо циклов, изменений, следующий знаменовал смену эпохи Рыб на эру Водолея, например. Но некоторые действительно думали, что победа на турнире поможет им обеспечить и сохранить главенство на следующую эпоху. Во всяком случае, такую версию выдвинуло следствие, как предлог для похищения ключей, обезвредив уже десятую группировку.

Сумасшедшими – земля полнилась, но таксист отличался ото всех. Часто поглядывал в зеркало заднего вида в салон, однако, как только Димитрий чувствовал на себе его взгляд, тот его отводил. Герой и то мог оправдать, он, нехай, за рулем и не сидел, но понимал, что зеркало надобилось уж точно не для обзора салона, а того, что находилось за его пределами. И как конкретно с заднего сидения виден взгляд водителя, когда тот смотрит за положением на дороге, Димитрий никогда не задумывался.

– «Зрачки бы его углядеть».

Глаза не просто так именовали зеркалом души, они – ключи, равно такие же, как и ключи от звездных врат к духам, только глаза являлись вратами к душе человека. И любой шаман силился, посмотрев в те, сказать какие намерения у его оппонента. Более того силился. Однако Димитрия волновало именно текущее стремя таксиста. Если бы он был повнимательнее, то тотчас отметил, что «мужичок», пусть, и расплылся в улыбке, зазывая героя в салон, но глаза прикрыл. Если бы он не устал от перелета, если бы не потратил столько часов на общение с таксистами, он эту странность выискал сразу и отказался от поездки. Оправдывался, впрочем, как и всегда, но чуял, что пахло жареным.

На всякий случай нарочито достал ключи, чтобы проверить реакцию таксиста, и подстраховаться. С Девой подле, нехай, и не в плотском обличии, всемерно дышалось легче, а врата Димитрия обучили открыть быстрее, чем делать вздох, чуть ли не рефлекторно, как моргать. Ан и тут отклика не последовало. Таксист и бровью не повел, и после того, как в салоне прозвучал звякающий от переборки ключей звук. Типичный.

Сам ключ от звездных врат не сильно от обычного дверного и отличался, поэтому висел на ключнице с остальными. Немного больше, словно от крупного замка, с замысловатой резьбой на короне и узором по всему стержню. Его словно языки пламени обнимали. Коричнево-золотой. А в составе, что смог, во всяком случае, определить дальний родственник Димитрия: медь, ил и соль. Остальные составляющие троюродный дядька так и не вычленил, говорил, тех словно не хватает в периодической таблице Менделеева, и умер раньше, чем сподобился узнать тайный сплав булатной стали на Руси, «халаружной», но не Римской или Индийской, а отечественной.

– Сюда?

– Нет, до поворота на «Игору», затем по кольцу обратно на «Сто двадцать первое» и на сорок девятом километре поворот направо.

– Понял.

Димитрий тщился и через «Новожилово» таксиста повести, но боялся, что они просто увязнут на его Ладе после того, как кончится приемлемая дорога. Да и в автомобиле со странным типом герой не горел желанием оставаться, ан подуспокоился. По исходу человек никак не откликался на ключи, не знал пути к его дому, так что вряд ли являлся тем самым неуловимым похитителем, который орудовал и орудует уже несколько лет.

– «Мало ли, понял, куда меня везти?»

Все же людей не управляющими духами коренилось куда больше, чем шаманов. И в каждом мимо проходящем человеке видеть мнимую угрозу, нарекалось, глупостью. Может, еще и поэтому, когда малиновая то ли Гранта, то ли Калина свернула в лысые пролески с елями после сорок девятого километра, герой окончательно отпустил тревогу.

– «Жаль, дождь не заканчивался, а небо – не светлело. Но как-нибудь дойду».

Вокруг родные духи. И только выдохнув, Димитрий начал их слышать. Он дождь не любил, а те тому радовались. Радовались и герою, вернувшемуся спустя два года.

После ряда нападений Ефимыч запретил покидать школу без особого разрешения и прошения со стороны родителей. Ан отец героя все три года выманивал Димитрия домой на личные тренировки, в угоду будущей победе на турнире, а обосновывал все передачей ключей. Сие действо требовало личного присутствия. В связи с этим Ефимыч давал добро на отбытие за пределы Носа, однако весь девятый класс Димитрий возвращался без нового ключа, и когда пришел очередной запрос, директор отказал родителю раз и до самого выпуска.

– «Два года, даже запах не изменился».

Хотя герой обманывался. Изменился, еще как! Пахло гнилью и протухшими яйцами, то ли серой, то ли аммиаком. Смрад стоял такой, что Димитрий закрыл окно, в которое после очередного поворота начал захлестывать дождь. И деревья, конечно, ликовали, но пестовали они не возвращение того домой, а приветствовали шамана, который их очистит. Не все силились вмиг вспомнить имя героя, старцы смутно пытались пробудиться ото сна, а, проснувшись, начали чуть ли не кричать: «Прочь! Димитрий, беги отсюда! Уезжай!»

Герой предполагал, что этим и кончится его возвращение домой, однако у него не было иной дороги, отец ладил призвать Деву по контракту, а затем ее разорвать на первичные элементы с помощью иных высших духов. Поэтому он вернулся.

Глава 2. Белый кролик

Димитрий пришел в себя только после того, как его окликнула старая сосна на одном из крутых порогов. Ну как окликнула? Выругалась да наказала, чтобы герой впредь был внимательнее. Зацепил ее дождевиком, использовал как опору, еще и корни вровень ступеням применил. Ан подобное отношение к своей персоне сосна, видимо, сочла неприемлемым, о чем сразу и сообщила.

– Извини, не ворчи.

Герой дотоль не совсем мог понять: в реальности он находился или во сне, и то, что с ним произошло, произошло ли на самом деле или ему сие пригрезилось. Сны о матери, впрочем, Димитрию снились часто, особливо после ее смерти, и сроду те не сулили ему ничего хорошего затем, но так живо он никогда те еще не ощущал. Холодный пот, онемение, судороги, сведение мышц – в купе последствия и от плотских тренировок. Разумное истощение тела. Страх, даже ужас, резь и оторопь также испытывал. Но чтобы не отличить действительность от грез, впервые.

Рефлексировал долго, даже дождь его не пробрал или деревья, что кричали об опасности и уговаривали вернуться восвояси. Таксист и тот переспросил несколько раз: «Точно здесь? Уверен?» – словно что-то чувствовал. Хотя люди часто чувствовали, не стоит се опускать. Наверно, шкуросберегательный инстинкт пробуждался вблизи всякой гнили, что аж и те, кто доселе ничуть не осязали, и сроду не тренировались, начинали чуять.

Не всколыхнуло Димитрия и то, что таксист снова не торговался или не заломил после приезда цену: взял деньги, не пересчитывая, и убрал в борсетку. Герой однозначно бы выстроил на сем очередную теорию заговора. Однако паранойя и мнимая напасть казались какими-то пустотными ниже приключившегося, такими надуманными, а вот старая добрая брань окатила похлеще холодной воды. Впрочем, виной тому служили спартанские тренировки Ефимыча.

– Аккуратней, смотри, – повторила в назидание сосна.

Обычно хватало простого извинения, чтобы дерево перестало бередиться и отпустило содеянное. Тем паче Димитрий то не повредил. Ан эта колючка явно вредничала. Во всяком случае, так решил герой и веял сяк ровно до того момента, пока его нога не ступила на другую сторону рва, перемахнув через воду. Его вмиг захлестнуло смрадом, а на тело, как небо упало, сжав грудь и придавив ноги. Не имел возможности вздохнуть, верно от угарного дыма. Пересилил. Ступил обратно. Благо ручей попался небольшой, однако и той малости с лихвой хватило, чтобы Димитрий снова начал дышать.

– А я предупреждала.

– Следовало сказать яснее. Я думал, тебя не устроило, то, что я на тебя оперся.

– Как и любой человек, ты слишком переоцениваешь свое влияние на окружающий мир.

Димитрий тщился и согласиться с сосной, ан то, что происходило за ручьем, сделал именно человек. Другой, не коренясь шаманом, и изменений бы не почувствовал. Так… лес стал каким-то неприветливым, заросшим и заваленным, но в целом лес как лес. И не похуже встречал. Но этот лес был мертв. Ни одного духа. Ни одного зверя. Тишина и незаметная глазу паутина из черных нитей, оплетала всякий куст, дерево, ветвь и лист. Каждый живой либо уснул, уйдя в сердцевину, или весел разорванным ошметком, заканчивая свой век. Явно деятельность того самого отпечатка, с которым посчастливилось столкнуться герою.

– «Не сбили, а заблудилась и погибла?» – рассуждал про себя Димитрий.

Да, когда на очередном повороте юноша увидел выплывающий из леса силуэт женщины в белой ночной сорочке, он сначала помыслил, что перед ним человек. Просто промокший. Платье и темные волосы липли к коже, а сама путешественница дрожала.

– «Может, машину ищет».

Женщина сначала шла по обочине, а затем перешла на середину дороги. Не новость, в заказнике и подле него имелось несколько достопримечательностей, а также располагалось красивое озеро. Мало ли, приехали парой и поругались. Представительницы прекрасного пола частенько склонялись к какому-нибудь эффектному уходу и скитанию… босиком. Но за женщиной никто не бежал, и никто ее не кликал, Димитрий даже захотел уступить ей машину и попросить таксиста довезти ту до требуемого ей места, однако водитель не повел и глазом в сторону появившегося на пути у автомобиля человека, и продолжил ехать прямо на него.

– «Дух», – решил Димитрий. – «Неупокоенный, что ли?»

Да, он видел свежие венки на деревьях. Еще одно изменение, которое герой не алкал замечать, мнилось, проще, различать те в таксисте, что не нес своим существованием никакой угрозы. А вот дух – нес. Еще какую. И главное, что определить, серьезность составляемой опасности по внешнему виду не представлялось возможным. Немедля и не думая о том, почему низкоранговый след оказался в заказнике и неупокоенным, Димитрий разрезал ключом от звездных врат Девы грань пространства, призвав высший дух.

– «Найди и упокой».

Говорить, как это было принято в аниме или сериалах, а также кричать не надобилось, тем паче превращаться в какого-нибудь воина в матроске. Как же задолбала Клевер этим мультфильмом Димитрия, хотя, скорее всего, он мучился сими просмотрами оттого, что одноклассница управляла планетарными духами, и пыталась запомнить жесты нарисованных героев, чтобы ниже едино призывать своих. Ан фактически указ давался волей и не содержал в себе слов, только намерение. Посылался через связь, а та плелась длинно, закреплялась и тренировалась, применительно к высшим духам, со средними же формировалась мгновенно, равная близости меж двумя людьми во время разговора. К слову, никаких спецэффектов или банальной вспышки, наподобие молнии, в физическом мире после открытия врат также не наблюдалось, даже отточенных движений призыв не предполагал. Взмахнул человек ключом или звякнул тем, и все. Шаман помощнее и к артефактам руку бы не прикладывал, Димитрий же так зрение перенастраивал.

Потому как с пограничным видением имелись и вспышки, и менялся цветокор окружения, и искры летели в разные стороны, коим позавидовал бы любой блокбастер. Сам герой, может быть, тоже оценил сию палитру красок и оттенков, ан, во-первых, изменения требовались для контроля духа и ситуации в целом, во-вторых, перенастройка происходила далеко не в десятый раз; и в-третьих, сопровождалась потерей силы. А ту Димитрий утратил и резко, почувствовав тошноту и головокружение.

Оно и разумно, в самолете и перед полетом не ел. Еще и, до отъезда, не спал нормально: бередился предстоящим разговором с отцом. Добрался-то добротно, на школьном автомобиле, но сил от этого не прибавилось. Тело нуждалось в отдыхе, а вызов, к тому же с помощью него упокой низкорангового духа, мог героя просто вырубить при таком истощении. Ненадолго и не наверняка, зависело от того, насколько напитался нижний, и сколько энергии требовалось на его упокой высшему. Ан если бы Димитрий удумал переносить сознание и взгляд в Деву, точно бы впал в беспамятство. Верил. Но именно так и наказывали предписанные правила.

Высший дух воплощал и делал все в человеческом мире исключительно на силе шамана, а не выполнял настояния самостоятельно и на своей. Управленцу давал преимущества: перемещение, скорость, заключенные в бестелесного особенности. Дева, например, годилась поле чахлое возродить, чтобы то снова заплодоносило или гору сдвинуть. И по учебнику, не стоило бы герою для такого простого дела, как упокой, вызывать высшего духа, терять зерна оставшейся силы, коя надобилась ему на пеший путь домой, а следовало сделать защитный круг, туда призвать духа или отыскать его, перейдя в пласт пограничный, заманить во второй круг для упокоя и упокоить. Энергия, при таком применении, расходовалась меньше, но и занимало се действо больше времени. Особенно зов или поиск. Неупокоенные же не хотели покидать плотский мир, в котором ладили хорошенько отужинать, оттого, чуя шамана, могли и голову потерять, начать куролесить или, того пуще, сбежать, а от Девы як живо не сбежишь. Высший дух как-никак.

Да и действовала Дева быстро: быстро находила, быстро разрывала и отправляла дух, если он не след, за грань, отделяя намотанную гниль после пребывания души без тела в физическом мире от первичного состояния, уходящего на перерождение, также быстро. И скорость в данном обстоятельстве зиждилась главным плюсом, так как неупокоенный дух, даже если шаман не мог определить его потенциальную опасность, всяко вредил. Поглощал средних: убивал деревья, животных; отравлял реки – ими напитывался, а далече сподобился и до душ человеческих добраться. Притом для шамана мощь неупокоенного и его неточное определение сулило беду, тот его и сожрать тщился, а для высшего – опасности смерти не наличествовало. Дух, все же. Единственное ограничение: сила шамана. Ан и ее расход верхним, легко контролировался, как раз через перенос сознания и зрения.

Однако Димитрий обыденно пренебрег правилами. Он доверял Деве, не хотел отключаться и терять сцепки с духом дороги, потому как таксист, привычно для питерских извозчиков, лихачил, наперекор мокрому шоссе и здравому смыслу. Не присутствовало и желания выпускать из виду подозрительного водителя. Тот меньше героя напрягать не стал, а Деву он считал другом. Во всяком случае, подобно ее величал только Димитрий, так как дружбы меж шаманом и высшим духом, исходя из их исторических ролей, быть не могло.

Дева, равно относилась к герою хорошо, не пытаясь при каждой имеющейся возможности, поглотить его душу или высосать из него побольше энергии, чтобы тот перестал пользоваться ее призывом. Что это, если не дружба, после столь длинной вражды и непрекращающихся попыток убийства? Дева, конечно, с Димитрием не соглашалась, но он раз за разом ее благодарил за использование собственной силы, наперекор закрепленным вехам, понимая, что она смиловалась над ним, считав его очередную усталость или неспособность самостоятельно выполнить ту или иную задачу, поставленную Ефимычем. Поэтому-то герой и не удивился отсутствию нового оттока энергии от упокоения низкорангового духа, когда Дева появилась на заднем сидении такси в белом легком платье, наматывая длинные локоны на полупрозрачный палец.

– Тебе показалось.

Темные, точно чернозем, волосы, кудри, что походили на барашков, образованных от ветра, на реках и озерах, и синие яркие глаза, в которых отражалось звездное небо. Дева норовила предстать любой: мужчиной, женщиной, чем-то антропоморфным или животным, даже внешность ладила воплотить различную. Все по волеизъявлению шамана, но поскольку Димитрия не особо заботили подобные «радости» жизни, Дева облачалась по своей прихоти. Обычно в какой-то расшитой рубахе дефилировала, не в меру короткой, или в поры боя демонстрировала поразительной красоты декорированную вотолу, коя, казалось, не имела аналогов современным тканям, однако сейчас она явно пародировала неупокоенного духа. Та же белая сорочка: мокрая, облегающая. Оно и по уму, низкоранговый счел бы Деву за равного ему и не сбежал.

– «Но что значит «показалось»?» – отреагировал герой мысленно.

Он же был абсолютно уверен в том, что видели его глаза, оттого даже с неким сомнением посмотрел на Деву, которую больше интересовал свой локон, нежели объяснение сказанного. Но она – не человек, она – высший дух, а те никогда не ошибались. Поэтому Димитрий вздумал послать иное намерение, ан его прервал таксист, воспроизведя практически точно фразу Девы: «Показалось».

И ничуть удивительно в том, что человек звучал, равно высшему духу не существовало. Дева частенько издевалась над таксистами, если герой призывал ее прямо в автомобиле: подговаривала их отвезти его не до вокзала, как они условились, а до нужного места назначения. Или потешалась над официантами, путая их заказы, пока они с Клевер трапезничали. Такое поведение, конечно, допускать герою, как шаману, возбранялось, так как оно трактовалось давлением на людскую волю через мысли, но Димитрий надеялся, что сходным образом, покажет Деве и обратную сторону людской души. Объяснит, почему те поступают так и никак иначе, и что они тоже имеют чувства, и сомневаться для них естественно. И когда Дева устыжалась, насколько это мог сделать дух, скрываясь из виду, говорила одно: «Норовили бы и работу выполнить свою правильно, нечего витать в облаках».

В целом, и она по-своему была права, потому как на волю человека Дева не воздействовала, в том самом противозаконном смысле, это и шаманский суд бы постановил. Она просто рядом говорила, а уже личность без стремени и стержня, испытывая сомнения, по тому или иному вопросу, прислушивался к голосу извне, а не к себе. И хорошо, что се шептала Дева, она, пусть, людей и не любила, но и не заставляла их бросаться с мостов, как низкоранговые духи. И сейчас это просто заказ или поездка, но впоследствии для человека доверие к всякому голосу, а не к собственному, тщилось и жизни стоить. И то Димитрий понимал, с другой стороны. Оттого и молчал, надеясь, что в следующий раз и воля человека после небольшой шалости Девы станет крепче. Потому и нынче герой не удивлялся.

– Что вам показалось?

– Белый кролик.

– «Кролик? Белый?»

Мысль за мысль цеплялась скоро, переходя в прочую. Кроликов, а тем более белых, в заказнике не водилось. Имелись зайцы, но и те – серые. Белый бы просто не выжил в дикой природе. И белым бы точно не остался, не в дождь. Да и насколько Димитрий помнил, кролики от непогоды прятались, а не выходили на открытое пространство, где вдобавок громыхало.

– «Не Дева, она в ином обличие. Хотя несведущая душа потемки, но он сказал то после ее появления, а до того смотрел прямо».

Оставалось только одно: мать героя. Та не кичилась кровью родовитой семьи, и казалось даже странным по их заведенным традициям и любви отца к власти, что тот женился именно на ней. Мать Димитрия являлась обычным шаманом, управляющим средними духами. Она любила переносить сознание в белых кроликов, у них их, впрочем, до нападения, дома имелось в достатке. Та их разводила. Потому-то герой даже и не подумал, что мать уже мертва, и интуитивно мотнул головой назад, чтобы убедиться в своей догадке и узреть, некогда привидевшееся таксисту.

Зря. Разорвал сцепку с духом дороги. Выпустил из виду водителя, кой по-прежнему то и дело поглядывал на заднее сидение. Прямо как в его кошмарах. Димитрию обожгло ухо какой-то жидкостью огулом со смрадным дыханием, и послышался с детства знакомый голос: «С возвращением, сынок. Мы тебя ждали».

Сердце, казалось, что отобьется, а на лбу выступил пот.

– «Главное – не смотреть ей в глаза. Мать – мертва. Это отпечаток».

– «Мы же так с тобой друг друга понимали. Я тебе сильно рада, дай я посмотрю, как ты вырос».

Тряхануло салон, послышался визг шин, Димитрия отбросило к двери, а мокрыми темными волосами его хлестануло по лицу. Он мельком воззрился прямо в глаза отпечатку, напоминающему по образу и подобию его мать. Зрачки обезумили и лучились чернью. Секунда – и голова повернулась, как упала, а когти впились герою в ключицу и по телу поползли черные язвы, отчего недовольная улыбка снова разъехалась в наслаждении.

– «Я так скучала».

Дева исчезла, таксист выругался, выкручивая руль, и все закончилось. Так же резко, как и началось. В руке героя осталась оторванная часть верхней головы с мокрыми локонами, а вторая, с нижней челюстью и телом, упала на него. Водитель справился с управлением. И Димитрий смог подняться, а воспоминание растворилось, точно того и не существовало прежде, оставив на пальцах и ладонях героя следы от зубов и кровоточащую рану в ключице.

– Я выйду здесь.

– Точно здесь? Уверен?

– Да.

Машина остановилась. Таксист, и вправь, не торговался, может, решил, что виноват, и юноша просто испугался с ним ехать дальше, или не стал настаивать, или сам опешил от случившегося. Теорий Димитрий выстроит после много, едино одно, в тот момент лицо героя отображало ужас. Только не из-за внезапного попадания автомобиля в колею, а из-за случившегося. Равносильному его сну. Странному, быстрому и болезненному. Единственное, он никогда не разрывал оскверненное воспоминание своей матери в грезах, просыпался раньше от рези или страха, лицезрения синяки, а иногда и кровь от вторгнувшихся в его стан клыков или когтей.

Димитрий не заметил, как выбрался из машины, как достиг старого дуба, снял с себя белую футболку, испачканную гнилью, упал на колени и опустошил, итак, пустой желудок. Знакомый вкус желчи. Героя также рвало, когда следователь показал фотографии побоища в их доме. Голова матери лежала отдельно от тела, а плоть была изорвана, словно зверьем, и вокруг валялось много маленьких окровавленных белых кроликов. Они защищали ее до последнего вздоха.

– Ты самый слабый шаман, который когда-либо меня призывал. Хотя жил еще один, но… даже его ты превзошел.

– Спасибо, что разобралась с асфальтом. Ты спасла нам жизни.

Димитрий силился вернуться в прошлое, в любой момент, разложить его на составные части. И если отбросить ситуацию с матерью, автомобиль обязался вылететь с дороги, следом за разрывом сценки с духом, перевернуться и врезаться в дерево. Об этом будущем говорило все: асфальт, трава подле обочины, и даже поджарая ель, которая тщилась упасть на машину сверху. Или то бревно от соседнего сухого дерева, что оперлось на ель? В общем, и неважно, Димитрий, как шаман мог считывать ближайшее будущее, если оно предопределено, поэтому кусок ствола, обрушивающийся на перевернутую машину, видел. Огонь, который почему-то не тушил дождь. И все. Во всяком случае, герою стало понятно, откуда появилось столько придорожных кенотафов на практически проселочной дороге. Отпечаток питался людьми.

Оттого-то, смотря на мертвый лес, простирающийся за небольшим рвом, Димитрий осознавал, что сей отпечаток закончил трапезничать средними духами где-то здесь, а дальше пошел искать добычу попитательней. Герой сего не различил, а язался. Деревья, знакомые с детства, чествовали шамана, не силясь вмиг кликнуть Димитрия по имени, а, знамо, на них кто-то довлел, и посему они засыпали. Прятались.

– «Необходимо быть внимательней, я уже на его территории».

Казалось, самое страшное позади, и подумаешь, на Димитрия напал какой-то отпечаток, когда герой к подобному привык и собирался стать карателем. На обучении, впрочем, на них то и дело нападали отравленные средние духи, ставшие неудачной добычей браконьеров, или покойники, которые поверили в себя, играя то в остаться в живых в дикой природе, то в опасный сплав по порогам. И когда пред героем возникал незнакомый человек или дух, разорвать его или упокоить, воплощалось, делом обычным, супротив – мать: ее тело, волосы, голос.

– «Он даже не помнит, как она выглядит».

Всякий раз, отходя ото сна, Димитрий понимал, что мать, представшая ему в кошмаре, имела мало идентичного со своей настоящей личиной: у нее то лицо разъезжалось, то кожа гнила, хотя стан ее сожгли, то цвет волос, то глаз менялся. С детства и до дня ее смерти – светлые непослушные локоны, а у этой – темные… Да и худой Димитрий мать бы не назвал. Обычная. Все-таки шаман. Но сей отпечаток – хрупкий, поломанный, несуразный, больше подросток, пусть и сформированный, нежели взрослая женщина. На вид лет двадцати-двадцати пяти, матери же при кончине тридцать восемь отпраздновали. Герой хорошо запомнил это число, так как уперся в ее последний день рождения подарить ей именно столько белых роз. Все магазины местные оббегал, в итоге из трех разных собирал. И тем не менее Димитрий был абсолютно уверен в том, что напавший на него отпечаток, совершенно несходный с реальностью и любой фотографией, являлся именно его матерью. Вернее, воспоминанием о ней.

Такой ее сберег отец. И создал ее такой тоже он. Поэтому герой прекрасно разумел, что их встреча с матерью, разрыв и дрожь около старого дуба только начало, а основная битва или ее продолжение не хранились, в том числе и в умершем лесу. Из школы помнил, и, к своему несчастью, снова видел старое правило: отравленный дух – опасен, но отравленный шаман – опасен втройне. Всех еще интересовало, почему не вдвойне? А Ефимыч словно ждал этого вопроса, провоцировал. «Потому что он создаст вам множество оскверненных духов, постарайтесь остановить его на третьем».

Тогда отравленный ученик успел создать только одного, но и того с лихвой хватило, чтобы, как ветрянкой, заразились все, каждого покусало или поцарапало, кому-то пришлось искусственно вправлять мозг на место. Оттого-то Димитрия здорово передернуло, так как он даже и предположить не мог, сколько по округе гуляет созданных отцом отпечатков, и сколько из них питались людьми, авось тот в машине являлся самым слабым. Какова фактическая угроза? И не беспочвенна ли паника средних духов, а обрат справедлив наказ: бежать? Одно герой понимал точно, его сны, а именно присутствие в них матери, в странных обличиях, выступали следствием появления подобных отпечатков.

От отравленного шамана бед проистекало много, и зависели они от степени его эмоционального и мысленного раздрая, а также достигнутого им уровня силы. И в мощи отца Димитрий не сомневался, что не играло ему на руку в будущем, а вот в каком состоянии тот находился, герой не подозревал. В последний раз уже заговаривался, морил его голодом за неуспехи, запирался в тренировочном зале на несколько дней и игнорировал библиотеку. Однако оскверненным не коренился. Впрочем, Димитрий мог того просто не заметить, так как отец всегда был жесток в его сторону, потакая и видя наследника только в младшем брате. Для героя и после ухода родственников почти ничего не поменялось, лишь перестали кричать на каждую совершенную им ошибку, что он чужой. Подкидыш.

– «Нет, Ефимыч бы заметил или Дева».

Та терпеливо дожидалась, пока Димитрия несколько раз вывернет и он, очистившись под дождем, успокоит волю и возвратит правильное течение энергии, которая от ужаса била во все стороны, заставляя средних просыпаться и орать, как при незаконном срубе, а только затем принялась его отчитывать. Сама, видать, переживала за других звездных духов, так как на благодарность, пусть, и отвела привычно: «С геморроем разбираться не хотела, ты бы точно заставил меня отряжать оного водилу за грань, словно я для этих целей снизошла. Хотя се и верно, нечего ему тут шляться, поэтому лучше никудышный, чем отравленный» – но врата закрыть попросила.

Знала, что сил на то не имеется, но также ведала, что отравленный шаман, призывающий высшего, передает ему порченную энергию, а та уже разъедает и самого духа. Верхнего после только разрывать на первичные элементы, и как следствие катаклизмы, эпидемии. Поговаривали, что и к коронавирусу и его бешеному распространению приложил руку отравленный высший дух. Поэтому Димитрий позаимствовал мощь у заказника и отправил Деву за грань. Второго масочного режима он бы не пережил. Впрочем, истинно герой не пережил бы нахождения в мертвом лесу больше двух минут, с его натренированной дыхалкой, когда до дома оставалось идти около получаса.

– Уберешь? – поинтересовалась сосна, после длинной тирады, кою Димитрий прослушал.

– Сил нет.

– Я поделюсь.

Главное отличие средних от высших, впрочем, и низших духов состояло в том, что те с удовольствием отдавали часть своей энергии, если оной зиждилось у них в излишестве, а той частенько именно в излишестве и зиждилось. Редко Димитрий встречал у какого-нибудь замшелого пня или у тонкого деревца отсутствие внутренней мощи. Первый еще и наставлений мог накидать али коренился крепче взрослого дерева, а вот второе, пусть, и не говорило, и ничего не даровало, поколь формировалось огулом с духом, однако энергии вмещало вдоволь. В целом, если выйти в лес или даже обычный парк и сказать, что тебе нужна сила, то каждый первый, не имея капризного характера, готов был той поделиться. Безвозмездно.

Одноклассники Димитрия в школе так экзамены сдавали, другие – течение в отношениях сглаживали. И интересное таилось в том, что средние духи помогали как хорошим людям, так и плохим. Отравленных не очень любили, фыркали на них, пытались отогнать от себя желудями или ветками, но часть себя тем вручали. Не по своей воле. Кусок энергии, коего касался порченый шаман, средние, как отрезали, точно заплесневелую корку хлеба, и оставались не тронутыми. Словно они таковыми и создавались. В непрерывном обмене с внешней средой, в постоянной взаимопомощи другим.

Хотя самое серьезное удивление от средних Димитрий испытывал, когда с перестройкой на мир духов выбирал арбуз. Лет одиннадцать ему считалось. Подумал тогда: «Так точно выберу спелый». Ан не разумел юный шаман, что арбузы окажутся сродни голодным голубям, увидевшим в руках у пришлого булку, то бишь крикливыми и наглыми. Орали наперебой: «Выбери меня. Лучше меня. Забирай и не думай. Я лучше, его не слушай, он недозрелый». Какие-то ругались, что нарочито сгниют, угрожали, если их не возьмут. Где-то внизу кряхтели и те, кого придавили. Но продавец достал именно того, кто сказал: «Я незрелый» – правда потом извинился и вытащил другой, надобный, скандирующий, что он лучший. Сам арбуз не затыкался вплоть до дома, а когда его разрезали, указывал, как его необходимо есть, и что после делать с его костями и кожурой. Не настаивал, приказывал. Беспардонней и хуже Ефимыча, прям.

Оттого-то Димитрий втайне и потешался над вегетарианцами. Мертвое мясо хоть в тарелке не разговаривало, в противовес тому же листу. Верно, боль плоды или листья не ощущали, супротив животным или тем же деревьям, однако поесть спокойно не давали. И, в общем, чувствовалось происходящее крипово, равно также, как и лес, который резко всполошился, отреагировав на слова шамана о том, что у него нет сил.

– Я тоже. Возьми мою. У меня больше. Я помогу.

Как с арбузами.

Понятное течение, деревьям хотелось залечить гнилостный кусок и вернуть себе целостность. Хотя делились они энергией не по этой причине, а потому что та кому-то требовалась и стремление воли их очень устраивало. Средние в отличие от тех же людей не воплощали что-либо для достижения чего-надо. Свободно даровали силу, как тот же кислород. Не прося ничего взамен. И на отрубленную руку, а именно с потерей сей конечности и сравнима утрата, в виде куска мертвого леса, средние смотрели проще. Жить продолжаешь и нормально, где-то поначалу неудобно, а затем привыкаешь. А для некоторых сие казалось концом всего сущего. Лес без руки или ноги не становился каким-то некрасивым или неполным, оставался таким же лесом, каким и был прежде. И он не печалился и не сетовал, просто жил и продолжал радовать глаз своим бытием. Тому Димитрий считал, что стоило поучиться.

Однако герой прозябал обычным человеком и не угадывал, как откликнется на то, что в любой момент, ему оскверненное воспоминание матери оторвет ногу или руку, вывернув из-за какого-нибудь дерева, пока он открывал под проливным дождем рюкзак, вытаскивал из него термос, наполненный кипятком еще в аэропорту, сало в вакуумной упаковке и черный хлеб. Но явствовал едино, чтобы пройти дальше, ему стоило плотно поесть, потому как одной энергии леса для восстановления сил, призыва высшего духа и дальнейшего пути – не хватит.