Музыкальный мир

Глава 1

Канифольная пыль летела из-под смычка, оседая на мутном лаке рыжей скрипки. Пальцы порхали по черному грифу, изборожденному мелкими коричневыми ямками. Глаза закрыты, чтобы не отвлекаться от звуков, которые рождал тандем живой плоти и резонирующего дерева.

В приоткрытое окно без приглашения влетел сентябрьский ветер, подхватил со стола яркий красно-желтый флаер с анонсом конкурса для музыкантов и бросил его на пол, под отбивающую ритм босую стопу.

Нос уловил влажный и холодный запах улицы, но глаза остались закрытыми. Звук вдруг изменился, буквально на четверть тона; музыкальный слух уловил, лицо сморщилось: «Ошибка? Не может быть…»

Скрипка как-то жалобно взвизгнула и тут же замолчала.

***

Алексей растерянно смотрел, как из его рыжей напарницы уродливой кудрей торчит порванная струна, и совершенно не понимал, что ему с этим делать. Хотя, что делать, в общем-то, было ясно: заменить струну и закончить упражнение. Но Алексей почему-то продолжал только держать скрипку за тонкую «шейку» у «головки» и смотреть на торчащую, словно с надсмехом, струну «Ми», самую тонкую и самую нужную для его предстоящего выступления на конкурсе.

Конечно, будь у него только струна «Ми» на грифе, он бы не смог играть. Ему нужны были все четыре струны: целые, крепкие и определенные для его верной подруги, которая не терпела дешевые аналоги, выдавая на них исключительно истеричные визги.

Алексей аккуратно положил скрипку в потертый кожаный кофр, рядом – смычок, и посмотрел в ноты, наивно ища в них ответа. Исписанные и исчерканные карандашом, он знал их наизусть до последней точки, листы на высоком тонком пюпитре молча смотрели на Алексея и помочь никак не могли.

Молодой скрипач в три широких шага дошел до комода и выдвинул верхний ящик, который хранил струны, канифоли, тряпочки, колки и «косметику» для бесценной скрипки, но, конечно же, нужной струны там не оказалось.

С мелкими поломками и выкрутасами своей партнерши Алексей давно научился справляться сам и даже обзавелся хитрым инструментом – монтажной вилкой, чтобы ставить на место душку – вредную круглую палочку внутри корпуса, которая удерживала деки, чтобы они не разорвались от резонанса прекрасной музыкой. Но, увы, сделать из двух кусков струны одну рабочую не смог бы никакой мастер.

Совершенно растерянный, Алексей сел на диван и стал смотреть на скрипку, которая в один миг с мерзким звуком стала негодной для исполнения его страстной мечты.

Сначала горячая вода, которую планово отключили, но чужие планы совсем вылетели у него из головы, потом чай, который он забыл купить, теперь и рыжая. Все намерения Алексея победить в престижном конкурсе, чтобы напомнить о себе в музыкальном мире и снова занять желанное место в оркестре, только что оборвались и теперь двумя кусками торчали из его мастеровой скрипки.

Что-то придумав, Алексей решительно встал, подошел к компьютеру и впервые за несколько месяцев включил его в первой половине дня. Системный блок заурчал, монитор приветственно мигнул. Алексей сел за стол и подвинул ближе клавиатуру.

Длинные пальцы запорхали по клавишам, браузер быстро загружал страницы музыкальных интернет-магазинов, где в узкую строку «Поиск» Алексей вбивал названия фирмы, которая делает нужные ему струны. Поиск показывал неплохие результаты: в этих магазинах, во всех до одного, струны нашлись. Но оказались «под заказ» с минимальным сроком ожидания две недели. Алексей проверил все страницы, досадно хмыкнул и откинулся на кресло, снова впав в ступор дилеммы.

Покручиваясь в кресле туда-сюда, Алексей в задумчивости поднес руку к густым волосам и, ища решение для кажущейся нерешаемой дилеммы, стал медленно пропускать пряди между пальцев.

Поймав первые нотки раздражения и даже злости, он решил все же попить чаю, который всегда помогал ему отдохнуть и подумать, но вспомнил, что чая дома нет, и стал собираться, придумав сначала решить эту проблему. Найти магазин с чаем было куда проще в маленькой Ворсме, чем магазин с нужной ему струной.

Алексей быстро оделся, накинул отцовскую черную кожаную куртку, которая сидела в плечах как родная, и отправился в магазин, подумав, что там, может, еще и повезет на булочки с корицей, которые он любил.

Лифт никак не приезжал, и Алексей уже хотел было спуститься пешком с седьмого этажа, как этот день решил сжалиться над ним: двери заскрипели и медленно открылись. Алексей сделал шаг, чтобы зайти, но из лифта выпорхнули две молодые девчонки, одна – повыше, другая – пониже.

Алексей проводил их взглядом – появление девушек его несколько озадачило, но лифт стал нетерпеливо закрывать двери, и Алексей, мотнув головой, зашел внутрь, так и не увидев, в какую квартиру пришли гости. То, что это были гости, он ничуть не сомневался, так как всех соседей он знал – они частенько рассказывали ему, как им не нравится «слушать одно и то же часами, хоть музыка и красивая».

***

Любимый черный чай с бергамотом и даже булочки нашлись в торцевом магазинчике с гордой вывеской «Продукты» над входом. Хороший магазин, там всегда было почти все, что нужно Алексею в его простой жизни, пока отец мотался по командировкам со своими другими детьми. Алексей мягко улыбнулся, он совсем не ревновал.

Отец Алексея работал детским тренером по боксу. Дело свое очень любил, за каждого ребенка радел и утверждал, что если есть страсть или хотя бы желание, то даже самый худющий доходяга станет крепким боксером и даже сможет свою доходягость превратить в преимущество. Правда, мало кому это удавалось, потому что как только дети начинали заниматься у Ивана Николаевича, вся их нелепость и худоба исчезали под жилистостью, крепкими мышцами и растущей уверенностью.

Алексей купил две булочки, прихватив «привет» от продавщицы для отца. Одну сдобу он открыл прямо на крыльце и, жуя сладкий мякиш с пряной корицей, думал, как ему решить вторую проблему.

Тучи лениво плыли по серому небу и вроде бы не угрожали дождем, но так сразу их понять было нельзя. Алексей дожевал булочку и решил еще попытать счастье, раз с чаем повезло.

Он вспомнил, что на окраине Ворсмы существовал целый «Музыкальный мир» – магазин с инструментами и аксессуарами, и поспешил туда.

Магазин оказался дальше, чем Алексей помнил; под тяжелой кожей куртки даже стало жарко, когда заветная вывеска выглянула из-за угла.

Поднявшийся промозглый ветер и совсем пасмурневшее небо стали угрожать скорым дождем. Впрочем, чего другого можно ожидать от начала осени? Всегда первые дни сентября рады показать, что ждет живых в ближайшие месяцы, порой даже без намека на бабье лето.

Алексей дернул тяжелую дверь и под смущенный колокольчик зашел в полутемное пространство магазина. Когда глаза привыкли к темени, он осмотрел ассортимент на стенах и разочарованно хмыкнул, не понимая себя, чего он здесь собрался найти. Но он прошел дальше, посмотреть и убедиться, что прав.

На стенах рядами висели гитары, много гитар: от огромных классических шестиструнок, до ярких игривых укулеле. Исключительно хоть для какого-то разнообразия Алексей обнаружил в магазине парочку электронных пианино, барабанную установку, бонго, тройку балалаек и целых пять скрипок, одинаковых как на подбор.

На витринах ожидаемо лежало все для гитар, но опять же ради приличия в углу самого дальнего прилавка Алексей нашел несколько канифолей, пару смычков и дешевые струны для скрипок и виолончелей. Он хмыкнул, представив, какой звук от таких струн выдаст его истеричная напарница.

Собираясь уходить, Алексей встретился глазами с владельцем магазина, который с интересом смотрел на серьезного молодого человека и не мешал ему изучать витрины. Хозяин стоял у темного входа в служебную каморку, и Алексей, разглядывая богатства магазина, его не увидел и даже не услышал своим тонким, абсолютным слухом.

– Я могу вам помочь? – вежливо прогудел владелец «мира»?

– Вряд ли, – бросил Алексей, повернулся к выходу и с удивлением обнаружил, что там идет дождь. В своих мыслях, где плавало решение отказаться от участия в конкурсе и никак не находило поддержки со стороны желания в этом все же поучаствовать, он совершенно не заметил ни хозяина магазина, ни дождя.

Алексей почувствовал себя в ловушке. Выходить на улицу, мокнуть, а потом еще и заболеть совершенно не хотелось. Он вспомнил, про горячую воду, точнее, ее отсутствие, то есть и спасительного душа, если вымокнет, не принять. Но и оставаться в магазине, который каждой деталью насмехался над ним, что не может ему помочь, тоже было невыносимо. Алексей снова почувствовал утренний ступор.

– Вам нужно что-то определенное? На витринах у меня не весь ассортимент, – улыбался хозяин, все так же добродушно пытаясь помочь.

«А может быть, дела у него идут не очень, вот и соблазняет тем, что, по его мнению, может удивить молодого музыканта», – раздумывал Алексей, зная, что в свои двадцать пять лет выглядит восемнадцатилетним пацаном.

– У меня есть каталоги товаров «под заказ». Может быть, там найдется, что вам нужно? – не сдавался хозяин.

Дождь усилился, решив за Алексея, как ему стоит провести время до просвета.

– И как долго едет товар? – уточнил он, повернувшись к хозяину «мира».

– Смотря что нужно. Но обычно – быстро. У меня свои поставщики и шустрая доставка.

Алексей вздернул бровь

– Мне нужны струны для скрипки. Точнее, одна струна. Первая. Определенной фирмы. – Ему показалось, что он задал владельцу непосильную задачу.

– Давайте посмотрим, что я могу предложить, – охотно отозвался хозяин, прошел за прилавок, долго что-то высматривал под ним, и, наконец, достал пыльный толстый каталог. Пролистав несколько страниц, он повернул папку к Алексею: – Вот здесь найдется, что вам нужно? – Он ткнул коротким пухлым пальцем в яркую страницу в засаленном файле.

Алексей посмотрел на не очень четкие фотографии с упаковок струн – все не то. Он перелистнул пару страниц. И надо же!

– Вот эти мне нужны. – Он показал на упаковку. Цена немного кусалась.

– Сейчас узнаем, – кивнул мужичок, достал из кармана джинсов старенькую «раскладушку», отвел телефон подальше от глаз, нажал пару кнопок и приложил телефон к уху. – Цена указана за одну штуку, эти дорогие, – уточнил хозяин, посмотрев на Алексея.

Тот согласно кивнул. Струны были действительно дорогие. Но его рыжая партнерша предпочитала только такие.

– Серег, приветствую, слушай…

Алексей отошел от прилавка – не мешать разговору, и снова посмотрел на прозрачный выход, по которому яростный ветер хлестал дождем, явно давая понять, что выходить лучше не стоит. Музыкант тоскливо провожал стекающую по стеклянной двери воду.

Хлопнула крышка телефона.

– Струна такая есть. Привезут мне ее через три дня. Будете оформлять? – довольно сказал владелец.

– Правда? Три дня? – Алексей быстро вернулся к прилавку.

– Ну да, – улыбаясь, кивнул хозяин магазина. – Обычно везем пять дней, иногда неделю. Приятель будет проездом через наш город, везет большой заказ и сможет заскочить. Вам повезло.

– Беру! – кивнул Алексей.

Он оплатил половину стоимости за струну.

– Спасибо вам, – искренне сказал Алексей, – не ожидал, что найду. Даже не верится.

– Рад помочь, – кивнул хозяин, добродушно улыбаясь. – Я позвоню, как приедет ваша струна. Бегите, пока дождь кончился, кажется, он сделал небольшую передышку.

Алексей посмотрел на улицу, и ему показалось, что даже мелькнуло солнце.

Еще раз поблагодарив хозяина, он побежал домой.

***

Скрипка сиротливо лежала в кофре.

– Скоро приедет новая струна, так что конкурс не отменяется, а пока отдохни. – Алексей аккуратно снял рваные куски и закрыл кофр на три дня.

Закрыл и ощутил совершенную пустоту, неуверенность и непонимание, что ему делать в эти три дня. Вспомнив про чай, он пошел на кухню, решив под это дело придумать себе занятие. Дождь снова яростно застучал по металлу откосов, отрезая путь и убивая всякое желание выходить на улицу.

Алексей придумал доразобрать коробки, которые остались после переезда в эту квартиру около года назад.

В первые дни, как Алексей с отцом перебрались с одной части города в другую, продав большую трехкомнатную квартиру и купив небольшую двушку, они разобрали только самое необходимое, оставив остальное на когда-нибудь потом. Коробки покрывались пылью в углах комнат и, в общем-то, не мешались. Алексей сейчас, пожалуй, даже бы не вспомнил, что в них лежит. Отец же сразу после переезда ушел в работу и командировки – всем оказалось не до остатков прежней жизни.

Квартиру они продавали с тяжелым сердцем, но холодным расчетом. Отца постоянно не было дома, Алексей с детства был самостоятельным, а после того как умерла бабушка, заменившая Алексею мать, большая трехкомнатная квартира оказалась сложным подспорьем для двух одиноких мужчин. Посовещавшись, они решили ее продать и быстро нашли обмен с доплатой.

Новая квартира в старом жилом фонде была самой дальней на этаже и выходила стеной на улицу, что для молодого музыканта было необходимо. И хотя соседи – местные старые жильцы периодически приходили с претензиями, они возмущались просто, чтобы повозмущаться – Алексей имел талант, как говорят, от бога, и играл так, что трепетало где-то у сердца. Он много тренировался, мог часами отрабатывать мелодию, но это звучало все равно прекрасно, чтобы возмущаться так рьяно. В конце концов, тот же самый бог их миловал, и худшую музыку они уже пропустили, познав уже готового музыканта.

Алексей достал первую коробку, крышка которой покрылась пыльной вуалью, и открыл ее. Внутри лежали вещи бабушки: пара дневников юности, которые Алексей бережно хранил, никому не показывал и не признавался, что они у него есть; несколько ее любимых статуэток, все еще хранящих яркие краски и сюжеты; украшения, каких сегодня не найдешь; салфетки, которые она связала своими руками, и, конечно, фотографии.

Алексей не знал, что с этим делать. Скорей всего, вещи останутся в этой же коробке и перекочуют на антресоль, но ему захотелось все перебрать и уложить иначе, правильно, чтобы ничего не испортилось и не помялось.

Он вынул все сокровища памяти, разложил рядком на диване и стал, недолго рассматривая, аккуратно складывать обратно в коробку.

Именно бабушка, София Юрьевна, настояла, чтобы отвести Алексея в музыкальную школу. Она первой заметила у него талант в ритмичных постукиваниях и замираниях перед телевизором, если шла музыкальная передача, особенно с оркестром.

Она говорила, что это у него от матери. И как бы отец не сопротивлялся, не хотел признавать, в итоге сдался, махнул рукой и отдал этот вопрос на попечение своей матери – бабушки Алексея.

Алексей сразу выбрал скрипку, как только его привели в музыкальный класс. Там же под пианино у него проверили слух, чувство ритма и еще какие-то данные, признав, что эти самые данные у мальчика есть.

Он хотел бросить скрипку всего два раза, в самом начале, когда оказалось, что музыка – это сложно, часто скучно и нужно постоянно играть одно и то же, и второй раз – на пороге подросткового бунтарства, когда оказалось, что скрипка – это не модно, и могут даже побить.

Но тут вмешался отец, и в ежедневные занятия Алексея, помимо музыки и уроков, добавились спортивные упражнения и изучение приемов самозащиты. Отец разработал Алексею программу, чтобы защитить руки и пальцы и больше использовать ноги.

Потом Алексей мысленно благодарил отца, так как задиры после пары встреч с отпором отстали от Алексея и даже стали уважать.

Про мать отец рассказал всего один раз. Бабушка отмалчивалась, решив, что об этом сыну должен рассказать именно отец. Он и сообщил, что любовь была порывистой и испепеляющей, такая, что рушит все снаружи, а потом изнутри.

Ольга очень полюбила сына, также сильно любила его отца и даже прониклась к свекрови. Пожениться они не успели, хотели, но все так быстро развивалось, стремилось куда-то. И во всем этом тайфуне из событий, эмоций и переживаний, она понимала, что ее ужасно тянет обратно, в театр, на сцену, в тот мир, в котором она жила по-настоящему, только там, играя, она была собой. И она ушла. С тяжелым сердцем и навсегда поселившейся в нем болью она выбрала себя.

Иван Николаевич пытался ее остановить, потом вернуть, но не смог. И постарался забыть. Но Алексей с тягой к искусству не дал ему это сделать. И Иван Николаевич нашел утешение в работе с чужими детьми, отдав сына на воспитание бабушке. Иван Николаевич Алексея любил, замечал в нем и свои черты, но ясно видел и отголоски несостоявшейся жены.

Алексей вырос с этим наследием от матери, но с пониманием, что мама у него – бабушка и никто другой.

Глава 2

Это была самая сложная коробка. Рассматривая вещи бабушки, Алексей вспоминал обо всем добром, что она сделала в его детстве, которое, оглядываясь сейчас, он считал вполне счастливым. Он подумал даже съездить на кладбище, убраться на могиле, раз у него нарисовались свободные дни. И тут же устыдился, что среди дел и забот жизни, если бы не струна, он бы так и не нашел на это время. Все, завтра он точно съездит.

Дотошно перебрав весь оставшийся скарб, он с легкой душой выкинул большую часть барахла и сел за работу. От заказчиков как раз прилетели правки и новые задания.

Когда с музыкой стало все совсем непонятно, Алексей, неплохо рисуя, прошел курсы иллюстратора и стал рисовать на заказ. Ему особенно хорошо удавались герои для компьютерных игр, книжные персонажи и обложки. Картинки получались живые из-под его электронной кисти, будто вот-вот задвигаются, чем приводили заказчиков в восторг. Но радости самому Алексею это не приносило. Он никому не говорил, но рисуя персонажа по техническому заданию, он понимал, что сам такого никогда бы не придумал. Зато в голове легко рождался лейтмотив для каждого героя и звучал все время, пока Алексей рисовал его. И почти каждый раз спотыкаясь об этот «дар», когда читал очередной заказ, он еще сильнее хотел вернуться к музыке, где для него все было близко и понятно. Пара месяцев, что он успел поработать в оркестре, казались ему самым счастливым временем.

Ему нравилось приходить на репетиции первым; по пути заскакивать в раннюю кофейню за стаканчиком кофе с молоком без сахара, неспешно смаковать его по дороге и приходить в зал уже бодрым и жаждущим окунуться в музыку.

Он любил этот ни с чем не сравнимый дух концертного зала, смешанный из запахов деревянной сцены и тяжелого занавеса, бархатных кресел, хвойной канифоли, чистящих средств и полиролей, которые всегда витали в пространстве искусства и пропитывали любой концертный зал. Он любил, смахнуть со своего стула какие-то пылинки и крошки, чтобы стало идеально; поправить пюпитр, чтобы было удобно ему и соседу; достать скрипку, провести по струне «Ля» и дать напарнице поздороваться с залом. Потом немного разыграться, сначала медленно двигаясь по гаммам, а потом ускоряясь и разрешая пальцам летать; повторить сложные места в партиях, и проведя эти маленькие ритуалы, приветствовать лениво подтягивающихся коллег и готовиться к прекрасному рабочему дню, наполненного образами, которые он будет рисовать музыкой.

Некоторые над ним похмыкивали, удивляясь и веселясь с энтузиазма молодого музыканта, говоря, что скоро запал пройдет, рутина надоест, а одни и те же мелодии будут раздражать своими бесконечным повторами.

Алексей их не слушал, а если слышал, то не верил. Он с самого детства по много часов тренировался, уставал, иногда ненавидел мелодию, но чувствовал, что они просто не могут друг друга понять и услышать. И тогда он старался разобраться. И разбирался. И не понимал коллег. Музыка требовала бесконечной отдачи. И как можно относиться к этому с такой заведомой усталостью и изнеможением?

Он верил, что его ждет другое будущее и другой путь. Что музыка, настоящая музыка, открывается только тем, кто ее достоин. И он хотел стать таким достойным. И хотя как совсем молодой музыкант в те свои двадцать два, Алексей сидел только в третьем ряду скрипок, он жаждал попасть сначала в первый ряд, а потом и стать первой скрипкой. И пока лелеял эту мечту, он упорно работал, приходил первым в зал и досконально разбирал свои партии, выучивая их наизусть. В этом он видел свое призвание. И свое счастье.

***

Алексей присел на лавочку возле могилы бабушки и вытер взмокший лоб. Они с отцом приезжали на годовщину, каждый раз давая обещание, что будут приезжать чаще, и стыдились на следующий раз, что не сдержали его.

С черно-белой фотографии смотрела молодая женщина. Алексей долго рассматривал овальный портрет, будто видел его впервые. Она появилась в его памяти уже с сединой в густых темных волосах, морщинами вокруг тонких губ и хитрым прищуром лукавых глаз, который только намеком зарождался на этой фотографии.

Он улавливал каждую ноту ее настроения, в котором не было и толики неудовольствия к Алексею. Она его очень любила, нашла в нем новый смысл после выхода на пенсию, хотя и продолжала брать заказы по пошиву на дом, и была счастлива, что смогла уговорить сына отдать Алексея в музыкальную школу. Когда-то она также уговорила мужа отдать их сына Ивана в спорт.

Будучи швеей по призванию, она считала, что только в своем деле человек будет счастлив. И если знать чего хочешь, стремится к этому всем сердцем, то можно в один прекрасный день поймать чувство счастья от понимания, что ты на своем месте в этом большом мире.

Алексей смотрел на фотографию бабушки и вспоминал эти ее слова. Он хотел что-то сказать, но не стал, представляя, что она и так видит его мысли. Она часто по его лицу могла понять, что происходит с мальчиком.

Сначала он злился на нее, и сразу приходила вина за эту злость. Он только закончил столичную консерваторию и перспективным молодым скрипачом уже устроился в камерный оркестр при театре, когда бабушка сильно заболела, и отец попросил сына вернуться, потому как сам не справлялся, а работу бросить не мог. И Алексей вернулся. Они с отцом сделали все, что было в их силах, но возраст и болезнь сначала полгода мучили, а потом отобрали у них маму на двоих.

После похорон Алексей пытался вернуться в Москву, к тому, что оставил, но это оказалось почему-то невозможно. Про него быстро забыли, а на его прежнее место претендовало уже новое поколение скрипачей. Музыкальный мир жесток, особенно к молодняку, который не отдал всего себя и еще сверху, чтобы завоевать свое место. Алексей просто не успел показать, на что он способен.

Потолкавшись на прослушиваниях, посмотрев перспективы не оркестровой работы, вроде участия в какой-нибудь группе или игры на заказных торжествах, и что можно побегать из оркестра в оркестр, но на жизнь в столице нужны ощутимые деньги, Алексей вернулся домой. Не смог принять такие альтернативы. Но скрипку не забросил, и каждый день минимум по четыре часа упражнялся, разучивал новые мелодии, с удовольствием играл старые, осевшие на подкорке, когда пальцы сами делаю свое дело, и всей душой наслаждался, как скрипка изливает за него все то, что его терзало внутри, все то, что он переживал и на какие вопросы он искал ответы. После игры он часто чувствовал себя опустошенным, но счастливым. Но что с этим можно сделать еще, он придумать пока не мог.

Иногда он находил объявления о поисках музыкантов в самые разные оркестры, ездил на прослушивания и получал или предложение четвертого-пятого ряда, или место запасного, если кто-то из основного состава не сможет выйти, или вовсе «мы вам перезвоним», после чего никто не перезванивал. Алексей понимал, что дело в нем – его яркая игра, амбиции и несогласие с задними или запасным рядами отрезают в целом путь в музыку, но и соглашаться на полумеры он не хотел, зная, что в них можно застрять навсегда.

Но он все равно застрял, еще дальше от музыки, и не мог вырваться из захватившей его рутины, заполненной работой иллюстратором и упражнениями на скрипке. Он чувствовал, как замкнулся в этом кругу, но сделать решительный шаг, бросить все и уехать обратно в столицу или любой другой город, где бы его принял мало-мальски активный оркестр на стартовое место, он не мог. Боялся. Боялся, что снова не получится, а если примут, то застрянет, так и не получив желанного места, и снова придется вернуться обратно и признаться себе, что скрипка отходит на второе место. И находясь в этом подвешенном состоянии, он искал выход и боялся его найти.

***

Идя обратно через молчаливое кладбище и глядя, как осенний ветер лениво кружит редкие яркие листочки, словно флаеры, Алексей думал о словах бабушки и о конкурсе, листовка которого сейчас лежала на его столе.

О конкурсе он узнал случайно, в апреле или мае, когда ездил в соседний Нижний Новгород встретиться с заказчиком и обсудить большой проект. Алексей тогда ждал на остановке рейсовый автобус обратно и увидел яркое, красное с желтым объявление, что через три месяца в Нижнем Новгороде, а потом и в столице, состоится большой конкурс для музыкантов, где каждый сможет заявить о себе. Для регистрации участия были подозрительно простые условия. Возраст музыкантов был не важен. Алексей сорвал рекламный листок и вскочил в подъехавший автобус.

По дороге он долго рассматривал гладкий листок, пытаясь найти подтекст, который даст понять, что это потеха судьбы, но ничего не находил.

Дома, скинув только кроссовки, он в куртке сразу же сел за компьютер, игнорируя вопросы отца, отчего сын в таком возбуждении.

Алексей вбил адрес сайта, нашел заявку, соглашение, прочитал и снова не нашел ничего, чтобы помешало бы ему заявить себя участником конкурса.

Единственное препятствие, что такие отборочные проводились по всей стране, и только кучка талантливых счастливчиков могла пройти сначала во второй тур, а потом и в финал. Победитель конкурса получал место в оркестре с мировым именем и неплохой денежный грант.

Алексей откинулся на стуле и задумался. Отец, зная эту манеру сына, сначала что-то осмыслить, а потом делиться, сделал им чаю и принес Алексею в комнату.

Тот с благодарностью кивнул, сделал пару глотков и поделился с отцом новой возможностью.

– Надо пробовать, сынок. А чего отказываться? Взнос там есть какой-то?

Алексей проверил:

– Нет. Только заполнить заявку, уточнить инструмент и выбрать мелодию из представленного списка. В сентябре первый тур в Нижнем, в Академическом театре. На второй тур каждому дадут конкретную партию на подготовку. Для финала нужно будет выбрать музыку самому. Если пройду.

– Ну так за чем дело стало? – Иван Николаевич отпил чаю.

Алексей пожал плечами. В общем-то, не за чем. Разве что страх. Страх, который он пока не мог понять. Страх проиграть? Он был уверен, что победит. Без этой уверенности в музыкальном мире не выжить. Страх, что эта победа ничего не даст? Возможно. Но Алексей посмотрел на свою рыжую напарницу, взял ее в руки.

Иван Николаевич с интересом смотрел на сына. Он не всегда понимал Алексея, но гордился тем, каким вырос его сын, и старался как мог во всем поддерживать. От своей матери он знал, какая тонка и ранимая душа у Алексея, которую он никому не показывает, и увидеть ее можно, только видя и слушая, как он играет. И сейчас Иван Николаевич видел и понимал.

Алексей прикрыл глаза, поставил пальцы на только ему известные точки на грифе и мягко повел смычком по струнам. Скрипка запела. Пальцы Алексея порхали или замирали и тут же начинали быстро-быстро трепетать на одном месте, и тогда скрипка вторила, отвечая на этот трепет тонким бесконечным переливом.

Это был обычный разминочный этюд, но Алексей его любил за мягкие полутона и маленькую историю, которую он рассказывал. Про какого-то героя, который еще не знает, что он герой, и только-только познает этот мир, а мир смотрит на него. И Алексей смотрел на героя, зная, что мир его или уничтожит, или герой станет его частью.

Рассказав историю, он отнял смычок от еще дрожащих струн, положил скрипку в кофр и заполнил заявку на конкурс, выбрав одну из непростых мелодий. Он прикинул, что ее мало кто решится взять, а он ее уже знал. Мелодия была из тех в его личном репертуаре, которую он когда-то понял и знал, как рассказать.

***

Алексей вернулся с кладбища с решимостью продолжить подготовку к конкурсу после молчаливого разговора, но вспомнил про предательницу-струну.

Душу обожгло обидой. Он налил себе горячего чая после зябкой поездки и снова сел за работу, поразмыслив, что выкроит себе больше времени на скрипку, закрыв пораньше все заказы.

Правая рука только коснулась компьютерной мышки, как требовательной трелью заверещал дверной звонок.

Глава 3

Недовольно дрогнув губами, Алексей пошел к двери. Он никого не ждал и подумал, что «пришла» какая-нибудь реклама или кто-то ошибся дверью.

Глянув в глазок, он с удивлением увидел невысокую девчушку, которая нетерпеливо вертела головой, оглядывалась назад и вновь потянулась к звонку.

Алексей открыл дверь, и на него тут же налетел юный ураган:

– О! Как я рада, что вы дома! А то думала, что ушли. У вас тихо, не играете…

– Что? – только и бормотнул Алексей, с изумлением глядя на бледное личико в веснушках, сверкающие зеленые глаза и все это в обрамлении рыжего костра.

–… научите меня играть на скрипке! Ну, конечно, не самого начала. Мне только одну мелодию, я там в одном месте не могу понять…

– Погоди… – попробовал Алексей остановить этот огонь, опасаясь, что он его просто снесет.

Девочка, кажется, его не услышала, она все что-то объясняла и пыталась одновременно поправить рюкзак, сползающий с правого плеча в розовой болоньевой ветровке, и найти молнию на черном кофре, но у нее никак не получалось.

– Да что ж такое! – в сердцах фыркнула она, сбросила рюкзак, и уже спокойнее повернула к себе кофр, нашла молнию, начала открывать и только тогда посмотрела на Алексея. – Научите?

Алексей оглядел взмыленную девчушку, которая показалась ему знакомой, где-то он ее недавно видел, нахмурился и буркнул:

– Я не даю уроков.

Он уже стал закрывать дверь, но девочка не дала ему это сделать. Она перехватила кофр и поймала ручку двери:

– Ну пожалуйста, мне очень надо! У нас в школе будет концерт талантов, и мне просто кровь из носу нужно обойти Ирку Куприянову, чтобы она перестала выпендриваться! Она хвастается, что ставит какой-то театральный номер, а я знаю, что скрипкой заглушу всю ее спесь, – выпалил на одном дыхании рыжая и глубоко, со всхлипом вздохнула.

Алексей даже не мог точно понять, от чего он больше обалдел: от ее напора или от слов, которые она вполне вдумчиво и верно использовала, но которые все равно от нее было странно слышать.

И ему стало интересно:

– С чего ты взяла, что я умею играть на скрипке?

– Так я слышала, стены же тонкие. Вы каждый день с утра и до обеда упражняетесь. Я во вторую смену учусь, поэтому слышу. Вы потрясающе играете. Я тоже хочу так уметь.

Алексея польстили слова странной девочки. А она продолжала:

– Я понимаю, что вам заниматься с малолеткой на простенькой скрипке вообще не в кайф, но мне только с одним моментом помощь нужна. И обещаю, больше не приду. У меня ноты и все-все есть, я просто не понимаю, там такой сложный переход, ноты строенные, а музыка именно эта…

Она все болтала и болтала, Алексей все никак не мог подобрать слов, так его заинтриговала эта удивительная девчушка. Он посторонился, пропуская ее:

– Заходи, покажешь, что у тебя там.

Рыжая захлопнула рот и метнулся в квартиру Алексея. Он закрыл дверь, но «язычок» не сработала, и дверь осталась приоткрытой.

– Проходи сюда, – показал Алексей на первую комнату, где жил сам. – Как тебя зовут?

– Алина, – откликнулась девочка, оглядывая просторную комнату, в которой будто в смятении жались к стенам диван, комод, простой письменный стол с компьютером и пара стульев. По углам кучковались стопки нотных сборников и книги в компании серой воздушной пыли. – А вас?

– Алексей.

– Ой, а это ваша скрипка, которую я слышала? – Алина сбросила рюкзак на пол, спешно, но аккуратно, положила рядом свой кофр и подбежала к дивану, где лежал некогда лакированный, а сейчас вытертый до коричневых пятен кожаный скрипичный кофр. – Можно посмотреть? Я никогда не видела настоящей мастерской скрипки.

– Мастеровой, – поправил Алексей.

Алина дотронулась кончиками пальцев до гладкой упругой кожи кофра и подняла на Алексея горящие в нетерпении изумрудные глаза.

Алексей нахмурился:

– Нет, не нужно. У нее нет одной струны. – Ему представилось, что эта деталь уродует его прекрасную скрипку, и в таком виде может видеть ее только он.

– Что случилось? – округлила глаза Алина, хотя и так было понятно, что случилось.

– Просто порвалась струна. А новая только едет, – растолковал Алексей.

– А-а-а, – многозначительно протянула Алина и вынесла вердикт: – Круто!

– И что крутого? – еще сильнее нахмурился Алексей.

– Ну, струна под заказ. Дорогая, наверное, – спешно пояснила Алина. – Мне выдают в школе или я в нашем местном магазине покупаю. У меня там скидка есть.

Алексей хмыкнул и свернул тему:

– Так что у тебя с нотами, музыкой и некой Ирой?

– А, да. Ваша скрипка меня очаровала даже из кофра, – оставила за собой последнее слово Алина и скинула ветровку. Опустившись на колени, она положила кофр перед собой, расстегнула молнию, откинула крышку и достала коричневую скрипку размером три четверти. Из крышки выудила смычок с грязным пятном на волосе у колодки, какой бывает от частой и активной игры – безмолвный показатель упорности. Из рюкзака она достала два листочка с нотами и протянула Алексею.

Он взял ноты и пробежался глазами. Он знал эту мелодию, она действительно была с подвохом, если не знать.

Алина перехватила скрипку, провела смычком по струне «Ля» и стала подстраивать остальные струны.

Алексей с интересом наблюдал: «Неужели абсолютный слух?» Обладать таким он считал своего рода суперсилой, хотя в оркестре почти все могли похвастаться такой способностью.

Алина подстроила скрипку, на слух Алексея это был идеальный строй, и с готовностью уставилась на него.

Алексей подошел к своему пюпитру, убрал ноты для конкурса и поставил Алинины.

Он понятия не имел, как ей помочь и с чего начать. Она как будто это поняла.

– Я вот здесь не могу нормально сыграть. – Она аккуратно ткнула смычком в плотную вязку нот, где нужно было ускориться и играть не по одной ноте на удар метронома, как во всей мелодии, а три. Классические триоли. На них частенько без опыта сложно сразу переключиться.

– Я понял, – кивнул Алексей. – Сыграй, как играешь, посмотрим. Не торопись только.

Алина серьезно кивнула. Вдохнула, выдохнула, оттопала себе ритм и начала играть.

Сначала Алексей следил по нотам, потом стал с интересом смотреть на девочку. Нахмурив лоб, она довольно ровно и ритмично шла по листу, даже с вибрацией, немного нервной, дерганой, но поправимой. Она сильно, со стуком ставила пальцы, зажимая струны – легкость должна прийти позже, когда пальцы окрепнут и будет больше уверенности; смычок она держала легко и правильно и вела его даже почти ровно. В целостной картине, решил Алексей, – обычные огрехи учащегося скрипача, которые обычно шлифовались всеми ненавистными упражнениями на технику.

Дойдя до сложного места, Алина начала спотыкаться, путаться, торопиться, ошибаться, но, что удивило, Алексея, продолжать пробираться через эти триольные дебри. Конец она сыграла чисто и красиво, дала звуку отзвучать и мягко отняла смычок от струн.

Алексей про себя отметил, что для явно китайской фабрички, ее скрипка выдавала неплохой звук, может быть глуховатый. Скоро девочка ее перерастет не только по размеру, но и по звучанию. Ей уже сейчас нужен звонкий яркий инструмент, чтобы она могла выпустить на волю огонь, какой не может показать ее нынешняя скрипка.

Алина выжидательно смотрела на Алексея, пока он все это осмысливал.

– А ты в каком классе по скрипке? – уточнил он.

Алина почему-то напряглась и как-то сквозь зубы ответила:

– В шестом.

Алексей только кивнул.

– Да, я знаю, что для шестого класса я плохо играю, – понуро сказала Алина.

– Кто тебе такое сказал? – удивился Алексей.

Она еще больше нахмурилась:

– Никто, сама знаю.

– Значит, ты неправильно знаешь, – хмыкнул он.

Алина подняла на него удивленные глаза.

– У тебя хорошо получается, а главное, что ты хочешь, чтобы у тебя хорошо получалось, а это много значит, – пояснил Алексей. – Ладно, давай разбираться с триолями.

Алина медленно кивнула.

– Смотри, их нужно отрабатывать медленно и отдельно, не в составе всей мелодии. Вы их уже проходили в школе?

– Нет, только начнем после Нового года. Я долго ноты подбирала, и эта мелодия мне понравилась очень и показалась несложной.

Алексей кивнул:

– Она и правда интересная и только выглядит сложной. Давай, темп снизим раз в пять и медленно вот отсюда. – Он ткнул пальцем в ноты, задал нужный темп у старого черного треугольного метронома и под его удары нахлопал нужный ритм.

Алина подсчитала что-то у себя в голове и попыталась сыграть, но ничего не вышло.

– Ничего, еще раз. Смотри, тебе в один удар и до следующего нужно успеть сыграть эти три ноты. В следующий удар следующие три ноты.

– Ну это же невозможно! – воскликнула Алина.

Алексей хмыкнул и поймал от ее сверкнувших зеленой молнией глаз укор.

– Извини, – улыбнулся он. – Хорошо, давай так. Возьми первую ноту из трех и сыграй ее три раза в один удар, давай, раз, два, три.

Алина сыграла, потом еще и еще. Алексей терпеливо повторял, а Алина терпеливо играла.

– Отлично. Теперь второй нотой берем следующую из трех.

– А, я, кажется, поняла, – вспыхнула Алина озарением и сыграла с первого раза. И еще два следом, чтобы закрепить.

В следующий подход она сыграла первую триоль как надо.

– Прекрасно! – похвалил Алексей. Его охватил какой-то непонятный азарт, чтобы эта девочка справилась с триолями и неизвестной Алексею Иркой. – Теперь давай соединим кусок перед триолью с ней же в том же медленно темпе.

Алина легко это проделала. Алексей ускорил темп, Алина справилась. Через десять минут она уже играла в нужном темпе. Осталось разобраться с остальными шестью триолями.

– По-хорошему, так нужно разбирать каждое произведение, по кусочкам, по нотам, по тактам, медленно и постепенно соединять их, – пояснял Алексей, останавливая тикающий метроном.

Алина кивала, а потом вздохнула:

– А я так мечтаю, вот взять ноты и с ходу сыграть мелодию, это вообще возможно?

– Конечно, но это будет как прочитать отрывок из книги и хорошо, если понять, о чем хотел сказать автор. А чтобы действительно уловить его мысль, читать надо вдумчиво. Так же и с мелодией, нужно ее читать, разбирать и самое классное – пытаться понять, что композитор хотел сказать и почему именно этими нотами. Когда ты приоткрываешь завесу этого понимания, о-о-о, поверь, ты сможешь эту мелодию сыграть так, как никто еще ее не играл, и понять то, что никто еще не понимал.

Алина слушала, приоткрыв рот. Этот хмурый парень из соседней квартиры, который, она думала, прогонит ее, сейчас был совершенно другим человеком. Алексей, коснувшись любимой темы – музыки, весь запылал, и видя заинтересованные глаза, хотел сейчас же все-все рассказать, пока его готовы слушать.

– Я очень хочу уметь так играть, – шепотом выдохнула Алина после короткой лекции от Алексея, что уметь играть по нотам это еще не все, и что нужно заглядывать глубже, меж тактов и пауз, чтобы уловить, понять, и по-своему рассказать музыкальную историю.

– Алексей, – выпалила Алина и потупила глаза, – а вы можете сыграть эту мелодию, ну как она вообще должна звучать?

Алексей улыбнулся, в голове он ее уже сыграл.

– Я бы с радостью, да мне не на чем.

– А на моей?

– Я боюсь, она мне маловата, это же три четверти? – Он постарался скрыть нотку брезгливости. Уже много лет он не брал в руки никакой скрипки, кроме его рыжей напарницы, считая это своего рода изменой, и знал, что она не простит, как бы странно это ни звучало.

– Да, три четверти, – расстроенно кивнула Алина.

– Извини, я привык к своей скрипке, – с сожалением протянул Алексей. – И на твоей у меня вряд ли получится так хорошо, как, возможно, ты этого ожидаешь. Но, когда приедет струна, я могу сыграть мелодию на своей, – выпалил он и осекся, но было поздно.

– Правда? Можно?

– Да, конечно, заходи послезавтра, как раз струна должна приехать. – Он постарался скрыть разочарование от своей поспешности.

– Спасибо! Я…

– Это что такое? – послышалось из коридора. – Почему дверь открыта? Алинка! Ты опять забыла закрыть?

– Ох, черт, Наташка пришла. Простите, мне надо идти! – Алина быстро убрала скрипку в кофр, схватила рюкзак… В дверь позвонили.

– Вот черт! Не успела…

Алексей направился к двери, но у входа в комнату столкнулся с абсолютным очарованием.

– Простите, у вас была дверь открыта… Алинка! – прощебетало очарование.

– Привет, Наташ. – Алина выглядывала из-за спины Алексея.

А он не мог найти слов. Зато в голове сразу же зазвучали мягкими переливами флейты, словно речка зажурчала в утреннем лесу, перекликаясь со звонким пением невидимых птичек.

Алина глянула на него, вдруг все поняла в свои двенадцать лет и решила помочь ему.

– Наташ, это наш сосед, Алексей, который гениальный скрипач.

– Это я уже поняла, – отозвалась девушка, хмуро глядя на сестру, а потом спохватилась и виновато улыбнулась Алексею. – Простите. Алина, ты что тут делаешь? Почему дверь открыта? Почему ты не в школе? Опять мне директору объяснять, что у тебя репетиция была?

– Наташ, давай потом, пойдем. Алексею надо репетировать, я и так все утро у него отняла.

– Извините, пожалуйста, – обратилась Наташа к Алексею, который все еще искал слова и был благодарен Алине, что она не давала ему молчать глупыми паузами. – Мы вас больше не побеспокоим, я с ней проведу воспитательную беседу, – угрожающе закончила Наташа, строго посмотрев на сестру.

– Ничего страшного, – ожил Алексей. – У Алины прекрасные способности и самое важное – страсть к скрипке. Не ругайте ее, она пришла ко мне от отчаяния.

Алексей улыбнулся, и Наташа не смогла сдержать улыбку в ответ, качнув каштановыми кудряшками, а Алексей не мог отвести взгляда от маленькой родинки, которая убегала от губ к ушку, когда Наташа улыбалась.

Закрыл за девочками дверь, он задумчивым пошел сначала на кухню, включил там чайник, потом пришел в свою комнату и долго смотрел на пюпитр. Чайник щелкнул, а Алексей расплылся в глупой улыбке, взял два листочка нот и стал ждать.

Звонок трелью объявил о госте за дверью, и Алексей прытко поспешил в прихожую. Он открыл дверь, ожидая увидеть Алину. Но сердце замерло, дернулось и застучало быстро-быстро, подгоняя кровь к высоким скулам над впалыми щеками.

– Простите, пожалуйста, замучили мы вас сегодня. Алинка у вас ноты свои забыла.

Глава 4

Утром третьего дня, когда должна была приехать струна, Алексей проснулся совсем рано и долго лежал, глядя в потолок. Хозяин магазина сказал, что позвонит, а во сколько позвонит – не сказал.

Алексей вдруг вскочил, бодро умылся холодной водой, горячую так и не дали, сделал себе крепкого чаю и решил закрыть с утра все заказы, рассчитывая, что как поставит струну, сразу же начнет нагонять пропущенные дни.

Конечно, сразу и много он сыграть не сможет. Его скрипка будет еще капризно примеривать новую струну, проверять на только ей известные критерии, отпускать гулять, растягивать, визжать струной, а потом глохнуть – словом, уточнять, ту ли струну купил ей Алексей.

Но ему уже не терпелось вернуться к тренировкам, взять в руки скрипку, перехватить смычок, почувствовать им новую струну, услышать ее, понять какая она и как это повлияет на звук. И начать рассказывать историю.

И пусть с ним, с конкурсом, пусть он провалится, скрипку он не бросит. Алексей все поглядывал на молчавший телефон и с трудом собирал сосредоточенность на последнем рисунке для последнего заказа.

Телефон позвал его, когда Алексей на кухне придумывал себе что-то на обед. Он спешно отставил кастрюлю с водой под пельмени и побежал на зов.

– Алексей Иванович? – мягко спросили в трубке будто бы знакомым голосом.

– Да, – кивнул Алексей сам себе.

– Ваша струна приехала, можете забирать.

– Отлично! Буду через двадцать минут!

– Будем вас ждать. Всего доброго.

Алексей проверил, выключил ли плиту, схватил куртку и побежал за заказом.

Погодка благоволила прогуляться, надышаться свежим сентябрьским воздухом и прочувствовать намеки бабьего лета. Но Алексей бежал через парк и не замечал красок вокруг него.

Уже на углу магазина он сбавил ход и постарался отдышаться, зачем, он и сам не понял.

Знакомый звонок радостно звякнул, объявив о новом покупателе.

Алексей прикрыл прозрачную дверь и замер, глядя в сторону подсобки, где недавно назад стоял его спаситель – хозяин магазина, а сейчас туда упорхнула она, оставив в зале без ответа повисший вопрос:

– Дядя Саш, а где струна дорогая? Клиент вот-вот придет, я ему уже позвонила.

«Значит, не показалось», – подумал Алексей и постарался усмирить улыбку.

Наташа также выпорхнула из зева дверного проема и уставилась на посетителя.

– Ой, здравствуйте! – Она вдруг прыснула, прикрыла рот ладошкой, сдерживая рвущуюся улыбку. – Точно! А я сразу не сообразила. Струна! И вы!

– Здравствуйте, – улыбнулся Алексей.

Следом вышел хозяин магазина, видимо, «дядя Саша».

– Приветствую. – Он вдруг подошел и протянул Алексею руку. Тот недоуменно ответил на рукопожатие. – Значит, это вы талантливый скрипач?

– Вероятно, – неуверенно кивнул Алексей.

– Алинка мне все уши прожужжала про вас, а как про струну сказала, я сразу понял. Вот какие совпадения бывают, надо же. Александр Петрович я, а для своих – дядя Саша. Вот, держи свою струну.

– Спасибо, – кивнул Алексей и достал из кармана вторую часть оплаты.

– Алинка сказала, что ты хорошо учишь? Объяснил ей там что-то про трели какие-то. Преподаешь? – Александр Петрович положил деньги в кассу и бросил пытливый взгляд на Алексея. Тот покосился на Наташу и увидел в ней то же любопытство.

– Нет, не преподаю. Просто когда-то сам через все это проходил и понимаю, как это не просто, и как сделать, чтобы получилось, – медленно проговорил Алексей, глядя то на Наташу, то на «дядю Сашу».

– А играешь где? Или так, для души?

Алексей нахмурился от больного вопроса:

– Готовлюсь к конкурсу сейчас, ни в каком оркестре не играю.

Александр Петрович покивал и вдруг мечтательно оглянулся на «свои» гитары:

– Я сам когда-то в группе играл, по молодости. Даже альбом записали, но потом серьезная жизнь, жены, дети у всех, так и не стали звездами.

Алексей поджал в сочувствии губы и кивнул. Наташа с интересом смотрела на Алексея, байки дяди она знала наизусть и поняла, что соседа надо спасать.

– Дядь Саш, я побегу, а то Алинка скоро придет, мне надо ей на обед что-то придумать, а вечером музыкалка еще.

– Идите, конечно, – кивнул хозяин «мира». – Проводишь Наташку, вам вроде по пути?

Алексей почувствовал, как загораются щеки, но годы концертов помогли взять себя в руки, и он согласно кивнул. Повернулся к двери, открыл ее и пропустил Наташу под пристальный взгляд «дяди Саши», в котором ничего нельзя было понять.

***

Они перебежали дорогу и, не сговариваясь, замедлили шаг в большом парке в красных, оранжевых и розовых красках.

– Ну дядя Саша горазд устраивать собеседования, – вдруг захохотала Наташа. Алексей удивленно посмотрел на нее, и сам не замечал, как улыбался в ответ.

Она щурила глаза и пыталась убрать кудряшки за маленькое очаровательное правое ушко, в котором поблескивали три маленькие совершенно разные сережки. Алексею захотелось посмотреть, а какое ушко с левой стороны.

– Но Алинка и правда в восторге, – делилась Наташа. – Она весь вечер потом тренировалась. Я, насколько привыкла к ее репетициям, и то устала. Вы не слышали?

– Не слышал, – коротко ответил Алексей и замолк, жаждая слушать, как она рассказывает. Чудный голос волной отдавался в его щеках и где-то в груди. Он совсем забыл про струну, и про скрипку, и про конкурс. Почему-то ужасно важным было сейчас вот это мгновение, и слушать Наташу.

– Странно, хотя, может, ее комната смежна к другой, дальней и там ее слышнее. Вас мы частенько слышим, ну Алинка, я только по выходным. По утрам я на работе.

– А где это? – странно спросил Алексей.

– Работаю? – Наташа мельком глянула на него. Он кивнул.

– В школе, начальной, да вон в той. – Она махнула рукой, где меж грязно-бежевых девятиэтажек ярким синим углом выглядывала двухэтажная школа. – Когда я домой прихожу, Алинка во вторую смену убегает в соседнее здание. Там же музыкальный класс. У нее прямо способности, даже учительница говорит. Я пока понять не могу, откуда у нее это.

Наташа вдруг погрустнела:

– У нас в семье было все так запутано, что… – запнулась она и мгновение помолчала, не глядя на Алексея, – что там у всех какие-то таланты, и не поймешь, кому от кого что передалось, – выдавила она улыбку. – У меня безграничное терпение от мамы, это я точно знаю и очень люблю детей, поэтому и пошла в Педагогический и теперь работаю в школе.

Алексей кивнул и посмотрел вперед, с досадой обнаружив, что парк, который никак не кончался, пока он бежал за струной, сейчас стремительно приближается к концу, и через каких-то пять минут Наташа скроется в своей квартире, а он в своей. И все закончится.

– Алина хотела послушать, как звучит мелодия для ее концерта, – выпалил вдруг Алексей. Наташа с любопытством на него посмотрела. – Пусть приходит вечером. Или… Вместе приходите.

Он не посмотрел на нее, но краем глаза видел, что она смотрит на него.

– Хорошо, – кивнула Наташа, – а вы тогда приходите сегодня к нам на ужин, я приготовлю гречку по особому рецепту.

Алексей быстро взглянул на Наташу, она с любопытством ждала ответа.

– Наверное, неудобно…

– Почему же? Я же приглашаю, и Алинка будет рада. Вы для нее как кумир с настоящей скрипкой, но будьте готовы, что она может совсем вас заболтать.

– Ну, – он не мог придумать никакой отговорки, а еще дома ждали так и не сваренные пельмени, – хорошо, я приду. Спасибо.

– Отлично, – улыбнулась Наташа, а Алексей понял, что прогулялся бы еще, чем возвращаться домой и снова репетировать.

Они разошлись по квартирам, не договорившись о времени, и Алексей почувствовал странное напряжение, будто встречи вовсе не будет, и Наташа уже пожалела, что позвала его, раз не сказала о времени.

С этими мыслями он скинул куртку, ботинки, прошел в комнату, открыл кофр и все-таки с радостью посмотрел на свою напарницу. Аккуратно поставил новую струну, натер канифолью смычок, филигранно настроил скрипку, сыграл гамму и, улыбаясь, закатил глаза.

Как же хорошо он ее знал! Скрипка выдала ему всю гамму эмоций, высказала ему все, что думала о нем, своем партнере, и дала вполне ясно и чисто понять, что в форму она придет не скоро, пока не привыкнет к новой струне. Удивительная скрипка.

Алексей даже порой поражался, как неодушевленный предмет может так по-разному день ото дня себя вести. Сухо или влажно, лежала она на солнце, когда он решил сделать перерыв, или было открыто окно и пошел дождь, рыжая всегда высказывала все, что думает об этом.

Но Алексей терпел и прощал ее за звук, который она дарила ему, когда они вместе давали заглянувшей музе небольшой концерт; когда скрипка через его пальцы говорила то, что он хотел слышать и что хотел рассказать. Без каких-либо сомнений это была его скрипка, только он знал, как с ней общаться, и веселился, когда видел тщетные попытки бывших коллег сыграть на ней хоть как-то вразумительно. В самом начале их совместного пути он позволял трогать ее другим, но быстро перестал, потому что ей не нравилось. Она была истеричной и ревнивой, но какой же у нее был чудный голос, что Алескей мирился и даже уважал ее характер.

Он знал, что ей нужно дать время привыкнуть к новой струне. Подумав об этом, он вспомнил об ужине и нахмурился: «Сколько у него есть времени? Во сколько придет Алина? И воды горячей нет… Или, может, дали? А что надеть?»

 Алексей занервничал, и скрипка визгливо тренькнула – он разминал пальцы, и в технику, бывало, думал о своем, она это заметила.

Он положил ее в кофр и пошел проверить горячую воду, которая вернулась, но была цвета хорошего коньяка, какой частенько дарили отцу благодарные родители. Отец алкоголь не пил, но отказываться считал неудобным и складировал эти дары, вручая потом по случаю знакомым.

Алексей терпеливо дождался, пока вода станет нормального прозрачного цвета, и с удовольствием залез под горячие струи.

Душ немного освежил мысли и вернул уверенность. Алексей нашел чистые джинсы, футболку, подумал и поменял ее на тонкий пуловер пыльно-голубого цвета. Открыл пачку с новыми носками. И долго стоял в ванной, глядя на свое лицо, принимая сложное решение. Он как будто смотрел на незнакомого парня напротив себя: мокрые волосы торчали в разные стороны; мягкая синева под глазами напоминала о намерение вернуться в музыкальный мир – глаза уставали от нот и компьютера; щеки, подбородок и немного шею покрывала легкая щетина, которая хоть немного накидывала возраста его подростковому симпатичному лицу. Алексей не любил бриться, нежная кожа на щеках всегда краснела и требовала лосьона. Но сегодня особенный вечер… Может, все-таки?

Он гладко побрился и намазал кожу лосьоном, надеясь, что раздражение спадет к приходу гостей. Волосы высохли, как им заблагорассудилось, и приняли вид хаоса, который Алексей тщетно пытался как-то упорядочить, а потом бросил эту затею. Они всегда такие, так чего уж? Зато это он, такой, какой есть.

Уставший, но готовый, пожалуй, к любым событиям, он вернулся в комнату и снова взял скрипку в руки. Струна, ожидаемо, чуть растянулась, Алексей ее поправил и на память сыграл мелодию, которую вечером должен был показать младшей соседке. Скрипке эта простота не понравилась, она выдала некое недоумение в стремлении Алексея рассказать эту легкую сказку.

– Ты себе не изменяешь, – негромко бормотал он. – Тебе все, что проще, то некрасиво, да? Ну так вот тебе новости: сегодня ты должна сыграть это так, чтобы вдохновить маленькую девочку стремиться к своим мечтам, поняла?

Алексей сыграл еще раз и услышал, что его партнерша готова вдохновлять.

Глава 5

Дверной звонок в этот раз позвал Алексея как-то тихо и неуверенно.

Он быстро дошел до прихожей и, пока сам не впал в какие-либо сомнения, распахнул дверь.

– Здрасьте!

– Здравствуй, Алина, – кивнул Алексей и решился поднять глаза на Наташу. Она молча мягко улыбалась, разглядывая его.

Он посторонился, приглашая девочек зайти.

Алина уже знакомым маршрутом пошла в комнату Алексея, Наташ последовала за ней.

Алексей закрыл дверь и услышал восторженный возглас – Алина увидела скрипку.

Он вошел в комнату и застал, как две кудрявые головки, рыжая и каштановая, склонились над его напарницей.

– Она прекрасна, – протянула Алина и повернулась с восхищением в глазах к Алексею.

– Очень красивая, – согласилась Наташа.

– Спасибо, – улыбнулся Алексей, – ей очень приятно. Она любит, когда ею восторгаются.

Алина прыснула, а Наташа недоуменно посмотрела на Алексея.

– Присаживайтесь, – пригласил он, показывая девочкам на сложенный диван.

Алина огляделась и шепнула Наташе:

– Он убрался.

Наташа шикнула на нее, а Алексей почувствовал, как запылали щеки. Он спиной к девочкам взял скрипку, успокоил дыхание с волнением и повернулся к ним.

– Ну что, небольшой концерт по заявкам. И первая заявка – мелодия для концерта Алины.

Девочки во все глаза смотрели на преобразившегося Алексея, как он клал скрипку на плечо, мягко прижимал ее подбородком, ставил пальцы на гриф, заносил смычок над струнами. Вздохнув, он заиграл.

Девочки одновременно потерли руки, разгоняя побежавшие мурашки. Алина расширила глаза на триолях, которые только познавала, и подалась вперед, будто это позволит ей лучше понять, как это играть.

Короткая мелодия кончилась для гостей совершенно внезапно.

Алексей посмотрел на девочек и чуть хмыкнул, он знал, какое впечатление производил своей игрой, будь то обычный этюд или что-то сложное о сокровенном.

– Я тоже так хочу, – прошептала Алина.

– И ты сможешь, если захочешь и будешь упражняться, – серьезно кивнул Алексей.

– Ага, – завороженно кивнула Алина, тряхнула головой, сбрасывая оцепенение. – Ой, а можете, можете сыграть, вот эту, как же она…

– Алин, может, пойдем, – попробовала удержать сестру Наташа.

– Подожди, нет! Я должна… Это выглядит сложно, но я слышала, что там просто, как же, ну, времена года! – Алина с надеждой посмотрела на Алексея, надеясь, что он ее понял.

– Гроза? Вивальди? – угадал Алексей.

Алина коротко кивнула и уставилась на него, готовая, кажется, раствориться в этой музыке.

Алексей перехватил гриф, поставил пальцы и запорхал смычком, заполнив комнату напряженным ожиданием, что вот-вот грянет гром.

Он сыграл короткую версию, которая всегда производила впечатление.

– Как красиво, – услышал он шепот и посмотрел на девочек.

Это сказала Наташа, Алина продолжала завороженно смотреть на него.

Алексей вдруг отпустил гриф и, придерживая скрипку только плечом и подбородком, почесал правую руку.

– Мелодия действительно не очень сложная в начале, – сказал он, – а потом нужно над ней поработать. Я могу научить тебя играть начало, а дальше уже с учителем.

– Правда? – выдохнула Алина. – Научите?

Алексей кивнул, он почему-то был уверен, что Алина быстро освоит это произведение, а еще ему почему-то хотелось помочь ей научиться это играть.

– У вас же конкурс, мы не помешаем готовиться? – остудила пыл обоих Наташа.

Алина недовольно на нее посмотрела.

Алексей помотал головой:

– Совсем нет, у меня будет время. Но сначала – триоли.

Алина серьезно закивала.

– Может быть, сначала ужин? – с напускной строгостью спросила Наташа.

– Ой, да, пойдемте! Наташка так здорово гречку готовит! – вскочила Алина.

***

Это была самая вкусная гречка в жизни Алексея, настолько, что он согласился на добавку, хотя сам бы попросить постеснялся. Но Наташа с Алиной переглянулись, заметив, как он быстро съел порцию, и все поняли. Ужин перетек в чай с домашним печеньем, которое девочки успели когда-то напечь.

– А когда у тебя выступление в школе? – спросил Алексей, с удовольствием отпивая горячий свежезаваренный чай. Он уже забыл его вкус – последний раз такой делала бабушка.

– Уже в октябре! – Алина быстро проглотила печенье. – А я хочу отточить, чтобы Ирке нос утереть.

– Заклятая подруга, – шепнула Наташа, подливая Алексею кипятка. Тот с пониманием кивнул.

Алина все распалялась:

– Она утверждает, что у нее бабушка – какая-то великая актриса какого невероятно известного театра, а когда ее спрашиваешь, что за театр, она так закатывает глаза… – Алина закатила глаза, демонстрируя как, что Алексей с Наташей не сдержали смешки.

Алина куснула печенье, двумя руками взяла большую чашку, отпила оттуда, вытерла рот тыльной стороной руки и продолжала:

– У меня, может, тоже талантливые предки, я же этим не хвастаюсь. Я ей говорю, ты покажи, что сама умеешь, что мне до твоей бабушки, а она отмахивается, мол, я ничего не понимаю. Конечно, не понимаю, а как понять, когда непонятно? – Алина заметила, как сосед с сестрой откровенно смеются, и нахмурилась. – Вы чего ржете?

– Извини, пожалуйста. – Наташа коснулась плеча Алины, наконец отхохотавшись. – Я Иринку знаю, тихая девочка такая, а ты ее расписываешь так…

– Угу, тихая. Это она при старших тихая, боится, а на деле там те еще черти.

– Алина!

– Ну что!

– Девочки, не ссорьтесь! Я верю вам обеим. Когда учился в консерватории, таких кадров видел, вам рассказать – не поверите. Те же подковерные игры, как и везде. Все пытаются выделиться и подсидеть других.

– Вы учились в консерватории? – мечтательно выдохнула Алина.

Алексей кивнул:

– Да, но глядя на все эти игры и пару раз сам в них оказавшись, понял, что это только распыляет талант и убивает такое ценное время, которое можно потратить на что-то более полезное, например, на отработку триолей.

– Да я все понимаю, – как-то особенно тяжело вздохнула Алина, – но вы бы ее слышали, как она хвастается.

– Вполне может быть, что ее бабушка действительно – известная актриса и научила внучку, как вести психологическую борьбу до начала самой борьбы.

– Какую еще борьбу?

– Психологическую, – повторил Алексей и глянул на Наташу, будто ждал от нее разрешения продолжить. Та улыбнулась и кивнула.

Алексей сложил руки на столе и подался вперед, будто хотел рассказать какой-то очень важный секрет:

– Смотри, что она делает: ты еще не видела, как она играет, но она уже тебе кладет в головку мысль, что она тебя победит и играет она прекрасно, потому что у нее есть талантливая бабушка. Два элемента так-то не влияют на результат, но впечатление производят. И ты уже начинаешь думать и даже знать, что Ира – талантливая актриса, что на самом деле может быть не так. И когда она выйдет на сцену, она действительно может оказаться таковой, а может сыграть плохо, и ты или разочаруешься, или подумаешь, что она переволновалась. Но часть ожиданий и результата она тебе уже предсказала своей психологической войнушкой.

– А-а-а, я, кажется, поняла. То есть, я могу тоже ходить с загадочной улыбкой, будто у меня есть какой-то секрет и он мне поможет победить?

– Это опасный путь, ты можешь проиграть, и тогда твоя загадочность с секретом сыграют против, и тебя будут считать обманщицей.

Алина откинулась на стул совершенно запутанной:

– Ну так и Ирка может оказаться обманщицей! Так как надо?

Алексей сдержал улыбку: эта совершенно очаровательная девочка, которая демонстрировала взрослые мысли так же ярко, как и наивность, его поражала.

– Надо по-честному. Репетируй и оттачивай то, чем хочешь поразить зрителей. Будь уверена в своей игре, как бы ты в итоге не сыграешь. И в первую очередь будь честно перед собой. Это, пожалуй, даже сложнее, чем все эти игры. Попробуй думать, что ты выйдешь на сцену, возьмешь скрипку и сыграешь мелодию, которая тебе нравится, которую ты хочешь, чтобы люди услышали и над которой ты долгое время работала. Уже вот это осознание даст тебе ту загадочную улыбку, которая будет напрягать и деморализовать твоих соперников. Ты не хвастаешься, чем ты их покоришь, а значит, они не знают, чего им от тебя ждать, и нервничают от этого.

– Вот это круто, – медленно проговорила Алина, во все глаза глядя на Алексея и осмысливая, что он сказал.

– Так, Алинк, время уже. Давай, иди повтори, по чему тебя завтра контрольная и спать.

Алексей подумал, что Алина будет сопротивляться и захочет еще посидеть с ними, но она послушно кивнула, поблагодарила за ужин и исчезла с кухни; где-то в квартире негромко хлопнула дверь.

Наташа хмыкнула и стала убирать со стола.

– Это она перед тобой красуется, обычно ее не загонишь ни уроки доделывать, ни спать. Ой, ничего, что я на «ты»?

– Нет, конечно, мы вроде ровесники, чего фамильярности разводить.

– Только Алинке не позволяй, а то ей волю дай. Взрослая она не по годам…

– Да, я тоже это заметил, проскальзывает бывает…

– Еще чаю?

– Да, пожалуйста. Чашечку, и пойду.

Наташа кивнула и включила чайник. Пока они разговаривали, она ловко убралась на кухне, вытерла руки о вафельное белое полотенце с колосьями пшеницы по краям и села напротив.

– Спасибо, что помогаешь Алинке. Дядя Саша не всегда может, а ей нужна твердая рука, чтобы дров не наломала, я порой с ней не справляюсь.

– Рад помочь, – кивнул Алексей. В голове гуляли вопросы про родителей и их такую разницу около дести лет в возрастах, но он не любил сплетни и, если нужно будет, когда-нибудь узнает. Или нет. Это тайна общаться с сестрами ему не мешала.

Наташа налила им еще по чашке, подвинула ближе к Алексею медную вазу с печеньем и обхватила кружку двумя руками, грея тонкие пальцы.

– Ты один живешь? – спросила она, мельком глянув на Алексея.

– Большую часть времени – да. Отец постоянно в разъездах. Он у меня тренер по боксу у детей, в местной спортшколе работает. Постоянно или там, или куда-то на соревнования с ними мотается.

Уголки пухлых розовых губ дернулись в улыбку, но тут же поникли – Наташа, что-то про себя решила и вздохнула.

– Наши родители погибли недавно. Ну как недавно, восемь месяцев уже прошло, – с грустью сказала она, не глядя на Алексея. Он замер, внимательно слушая. – Разбились на машине. Вообще, там была наша мама и Алинкин отец, дядя Сережа, мне он отчимом был, но я его отцом считала. Родного отца я не знаю. А дядя Саша – брат мамы. В общем, сложно все, но остались мы втроем. Дядя Саша был женат, но жена ушла, детей у них нет, нас опекает как может. А я после всего сразу опеку над Алинкой оформила. Мы в Москве жили тогда, до аварии, да вот с год, нет, два года, как переехали сюда. У отчима тут фирма развивалась, так было удобнее. Квартира у нас тут была большая, но как все случилось, я ее продала и эту купила, нам с Алинкой хватает, к школе близко и «подушка» образовалась. Алинка – умничка, старается. Но я побаиваюсь ее подросткового возраста, он уже проявляется, и порой мне не хватает сил, терпения и как будто авторитета. Я привыкла с малышами, они мне в рот смотрят, а со старшими ребятами сложно. Из-за переезда она год со скрипкой пропустила, переживает теперь, что отстает. – Наташа вдруг улыбнулась и посмотрела на гостя. – Ты бы видел, как она обрадовалась, когда услышала скрипку на этаже, я тебе передать не могу. Долго она держалась, прежде чем вчера к тебе позвонила. – Наташа совсем разулыбалась.

Алексей улыбнулся в ответ, но на сердце было тоскливо. Бедные девочки, пережить такое горе, остаться совсем одними. Ужасно.

– Мы с отцом после смерти бабушки тоже решили квартиру поменять. Та большая была для меня одного, пока отец в разъездах, и эту нашли. Самый плюс, что она последняя в коридоре и меня почти не слышно. – Он глянул на Наташу, та внимательно слушала его. Ему вдруг стало жарко, он спешно поднес пустую чашку к лицу, делая вид, что пьет.

– Еще чаю? – спросила Наташа, вставая с табуретки. Она посмотрела в окно и закуталась в тонкий кардиган. – Ой, там дождь, оказывается. Будешь еще чай? – повторила она.

Алексей колебался, ему не хотелось уходить и оставаться одному в квартире. Впервые за несколько лет он почувствовал, как он одинок.

– Пожалуйста, но точно последнюю, – кивнул он.

– Чая много не бывает. И если он хорошо пьется, то надо пить и наслаждаться – так мама говорила, – улыбнулась Наташа и забрала у него чашку.

Дверь в кухню скрипнула, и в проеме появилась ражая копна с вопросом:

– Сидите еще?

– Сидим. А ты все сделала? – строго спросила Наташа, доставая третью чашку.

– Сделала. Да там по истории могут спросить, я все знаю, там просто.

Алина села напротив Алексея и подперла щеки, готовая слушать:

– А что у вас за конкурс будет?

– Конкурс молодых талантов, – почему-то смутился Алексей и поспешил прояснить: – Со всей страны отбирают талантливых музыкантов с разными инструментами, не только скрипка. Победитель может получить место в известном оркестре.

Да, так звучало куда солиднее.

– А-а-а, – разочарованно протянула Алина, – значит, вы скоро уедете?

Алексей недоуменно уставился на нее и посмотрел на Наташу, у которой тоже мелькнуло огорчение в глазах.

– Я поеду в Нижний на первый тур, – пояснил Алексей, – а потом вернусь и буду ждать результатов. Если пройдут, потом будет второй тур и может быть финал. Эти этапы уже в Москве.

– Ну вот, я ж говорю, уедете, – вздохнула Алина.

– Почему ты так решила?

– Ну как? Вы победите и уедете.

Алексей разулыбался, глядя то на одну, то на другую сестру:

– Погодите до «уехать», я еще даже на первый тур не съездил.

Алина вздохнула, глядя в чашку, которую перед ней поставила Наташа.

– Вы точно победите, – обреченно заключила она и потянулась за печеньем.

Алексей поискал поддержки у Наташи, она только мотнула головой, мол, не обращай внимания, но и в ее глазах от него не ускользнула грусть.

– Мне очень приятно, что ты веришь в мою победу.

– А вы разве не верите? – прищурилась Алина.

Алексей задумался. Еще позавчера он жаждал этой победы больше всего на свете, а сейчас? Он понятия не имел, что ему делать без скрипки, но и конкурс внезапно стал меркнуть на фоне последних впечатлений.

– Верю, – серьезно кивнул он. – Но предстоит еще много работы, знаешь же, что новая струна должна усесться, прежде чем зазвучит как надо, так что придется нагонять.

Алексей допил последнюю чашку и ушел домой.

Он долго не мог уснуть, прокручивая в голове прошедший вечер и предстоящий конкурс, и пытался найти себя в этих событиях. И почему-то не находил. Если еще недавно, он чувствовал себя в ловушке, то теперь казалось, что клетку совсем закрыли, и как из нее выбираться он совершенно не понимал.

Впрочем, он не до конца понимал, почему так померк конкурс, и решил все же исполнить задуманное, победить во всех турах, дойти до финала и напомнить о себе музыкальному миру. А там, может, уже и сам будет выбирать, где он хочет звучать.

Он подумал: хочет ли он всемирной славы? Пожалуй, да, но чтобы его услышали. Ему нравилось видеть завороженные лица слушателей, такие же, как были у соседок сегодня. Сначала удивление, а потом этот импульс податься вперед, чтобы услышать, уловить, понять, не пропустить ни ноты. Вот что ему нравилось в исполнении, вот как он хотел выступать.

Он понимал, что сольными звездами становятся единицы, те, что будут на слуху и чьи истории станут слушать. И что даже первая скрипка не даст ему той воли, какую хотел он. Он хотел быть лучшим, исключительным, уникальным в толпе таких же уникальных. И победа в конкурсе, он вдруг понял, не смогла бы ему это дать.

Глава 6

Крепко прижимая к себе кофр со скрипкой, Алексей прокручивал в голове мелодию, трясясь в междугороднем автобусе, который ранним утром увозил его и еще дюжину работяг из Ворсмы в Нижний Новгород.

Он успел ее отточить до состояния, когда сам остался доволен собой. Струна прижилась, скрипка ее приняла и звучала так, как Алексей того хотел.

Оставшиеся полторы недели до первого тура пролетели совершенно незаметно. По утрам Алексей привычно упражнялся, днем работал, а вечером приходила Алина и звала его на ужин. Пару раз он попробовал аккуратно отказаться, но она начинала заваливать его вопросами по музыкальной литературе и, пока он отвечал или неосмотрительно вступал в обсуждение, уводила в соседскую квартиру.

Она жарко спорила и смело высказывала свое мнение, от ее напора можно было спички зажигать. Алексей не сразу осознал, но ему было чертовски интересно разговаривать на узкие музыкальные темы с этой двенадцатилетней девочкой.

С Наташей ему тоже нравилось разговаривать, но, когда Алина уходила доделывать уроки или ложилась спать.

Алина показала Алексею, как медленно разучила всю группу триолей и получила заслуженную похвалу с подсказкой, как теперь их добавлять в мелодию и ускорять исполнение, чтобы дойти до темпа, заявленного в нотах.

Наташе Алексей рассказывал про бабушку, отца и жизнь в Москве, когда он после консерватории играл в камерном оркестре и был счастлив.

Она видела тоску в его глазах по тем временам и искреннем сочувствовала – бабушку и оркестр он еще не отпустил.

Она делилась, что ей тоже нравилось жить в столице. У ее там были друзья, молодой человек и вся жизнь. Но остаться было нельзя, правда, она уже не помнила почему. И вернуться было нельзя, некуда было возвращаться.

Ворсма ей нравилась – тихий город, много зелени внутри и вокруг. К детям она привыкла, работа ей нравился, но и делилась, что иногда мечтает вернуться в Москву, а лучше вообще перебраться в Питер, в котором она много раз бывала и очень любила.

– Я в детстве мечтала работать в каком-нибудь здании, где есть искусство, – смеясь, признавалась она за чаем. – Музей или галерея. Или даже театр. Я понятия не имела, что там буду делать, но мне нравится мое состояние внутри, когда я прихожу в такие места. Жаль, у нас здесь ничего похожего нет. Я даже подумывала про библиотеку, но тогда мы с Алинкой там же и будем жить, а квартиру сдавать, чтобы хоть что-то кушать, – веселилась Наташа.

А Алексею почему-то было грустно. Он редко думал об искусстве как феномене, так как чувствовал какую-то тоску и разочарование, в том плане, что быть его частью прекрасно, но также ты можешь быть не прижившимся его куском, и оно никогда тебя не примет. Нужно очень четко и ясно осознавать, какую ступень, какую роль ты хочешь занимать в мире искусства и постоянно доказывать, что ты ее достоин. И никогда наоборот.

Наташе он этого не сказал, она уже говорила про школу, про Алинку, как она постоянно спорит с учительницей по музыке, и та постоянно вызывает Наташу и ругает Алинку и Наташу, что та не воспитывает в ней должного поведения. Наташа потом Алине высказывает, но на учительницу злится, ей не нравится, что Алину пытаются сломать, обстругать под какие-то стандарты. Наташа боялась, что ее чудесная сестра от этого потеряет свою чудесность, сломается, закроется и еще тяжелее будет переживать потерю родителей.

Алексей хотел Наташе как-то помочь, но не знал как. Ему нравились ее взгляды на воспитание Алины, но помочь он мог только в плане музыки.

Сейчас, прижимаясь к холодному окну автобуса, который крался сквозь утренний осенний туман, он думал, что когда вернется домой, предложить заниматься дополнительно с Алиной, чтобы она не потеряла талант. Он не знал, как учить детей, но почему-то чувствовал, что Алина ему в этом поможет.

***

Автобус выплюнул пассажиров на автовокзале и деловым ходом уехал на стоянку отдыхать после долгой поездки.

Алексей пошел на другую автобусную остановку ждать транспорт до центра города. Табло черным экраном давало понять, что еще спит, а по расписанию было непонятно, когда ждать следующую «карету».

Но переживать не стоило, в запасе было еще почти четыре часа, чтобы доехать, может быть, перекусить и разыграться.

Алексей с любопытством думал, сколько народу с его края придет на прослушивание. На сайте было указано, что если заявок по городу будет меньше, кажется, пятидесяти, то отбор будет объединен с другим городом. Никаких дополнительных сообщений Алексею не пришло, поэтому он решил, что все же желающих набралось больше минимума. Он достал старенький смартфон, который пустым экраном сообщил, что сообщений и звонков нет.

Он и не ждал, и посмотрел просто так, на время. А про часы, которые надевал на правое запястье в поездки еще со школы, забыл.

Плотный кофр грел спину, но все же неумолимое приближение зимы выдавал пар изо рта в это зябкое утро. Алексей нахохлился, пытаясь вспомнить, где дома лежат шарфы, сейчас бы он от одного не отказался.

Автобус, наконец, приехал и, фыркая и кашляя, двинулся развозить по делам плотную толпу.

До времени, когда было заявлено прибывать на конкурс, оставалось еще полтора часа, и Алексей пошел искать кафе, чтобы согреться. Небольшая кофейня нашлась почти напротив театра. Он заказал большой кофе с молоком и две булочки с корицей, решив одну съесть на обратном пути.

В дни концертов он очень мало ел, будто организм весь в предвкушении настраивался на очень важное дело и некогда было требовать еды.

Кофе согрел длинные замерзшие пальцы. Играть окоченевшими суставами – то еще удовольствие, и даже перед разминкой нужно было отогреть их и кисти.

Алексей стал делать разминку для рук, чтобы быстрее разогнать кровь.

В кафе зашел высокий очень худой парень с большим чехлом за спиной. Классическая гитара – с одного взгляда определил Алексей, и сам не заметил, как выдохнул – не конкурент. И понял, что нервничает. Парень был моложе Алексея лет на пять, свежая кровь, может быть, самородок-самоучка. Таких в музыкальном мире, с одной стороны, любят, а с другой – им приходится сложнее, доказывать, что достоин, и объяснять, почему не прошел весь музыкально-образовательный путь.

В кафе заходили еще люди, поодиночке или группками, некоторые с футлярами, и Алексей играл в свою игру, пытаясь угадать, на чем они играют.

Потом, правда, подумал, что они могут быть всего лишь студентами, хотя консерватория находилась подальше отсюда.

Алексей начинал в Нижегородской консерватории, но потом перевелся в Москву по рекомендации от педагога по скрипке. Золотая женщина, она видела во всех дарование и талант.

Алексей не знал, работает ли она еще там, и решил после конкурса прогуляться и узнать, благо, что тут было от силы двадцать минут неспешным шагом.

Он допил кофе, глянул время на телефоне и пошел к входу в театр. По оставшейся от недолгой работы в оркестре привычки, он все равно старался прийти раньше, чтобы чуть-чуть освоиться, привыкнуть и знать чуть больше коллег или теперь конкурентов по смычку. Он не знал, зачем он так делает, но ему от этого маленького ритуала всегда становилось спокойнее.

Вход был еще закрыт, на лавочках никто не ждал. Еще бы, целых сорок минут до того, как начнут запускать.

Но Алексей решил ждать. Погода ему благоволила: вышло из-за кучных облаков солнышко, осветив небольшую площадь перед театром, мягко пригревало, давало надежду и будто подбадривало, обещая ждать.

Алексею на мгновение захотелось приехать сюда с соседками, погулять, показать город, хотя он прекрасно понимал, что они его знают, но, все равно, хотел показать свои тропинки, рассказать, как ходил до консерватории. И к моменту, как открылись двери, Алексей придумал план: если преподавательница в консерватории еще работает, договориться с ней, привезти Алину и показать. А Наташа, конечно, Алину одну не отпустит.

Двери открыли за десять минут до назначенного времени, и Алексей юркнул в темный вестибюль.

Хмурая женщина в платье до пола и с очень высокой и сложной прической, строго спросила фамилию Алексея, долго искала ее в списке, наконец нашла и, не глядя на него, буркнула, что гардероб в подвале, а ему проследовать в главный зал, сесть на второй ряд справа лицом к сцене и ждать.

Алексей поблагодарил распорядительницу и пошел по дороге к неизвестному будущему.

В безоконном зале никого не было. Длинная красная ковровая дорожка между двумя плотными рядами синих кресел вела к сцене. Алексей медленно шел к указанному месту, глядя то вбок, то наверх, останавливался, разглядывая потолок в четвертый раз, и будто снова впервые, крутился, натыкался на кресла и шел дальше. Наконец, второй ряд справа, лицом к сцене.

Он сел на второе кресло с краю, оглянулся и достал скрипку.

Он плохо помнил акустику здесь, почему-то казалось, что отсутствие окон и плотный, хоть и просторный зал будет поглощать звук.

Алексей быстро настроил скрипку, встал перед сценой и сыграл гамму. А потом пару коротких этюдов. Звуки разлетались по всему залу, ударялись о стены, отскакивали от потолка, касались балконов и растворялись, уступая место следующим.

Алексей улыбался – наконец-то, акустика достойная его напарницы. Комната дома пожирала звук, даже несмотря на расставленную по стенам мебель. Это даже смешно сравнивать: концертный зал и комната в девятиэтажке.

Алексей с удовольствием разминал пальцы, привыкал к звуку, наигрывал куски из своей конкурсной мелодии, и одновременно приглядывался и прислушивался к шорохам и голосам из-за кулис и двери – не хотел быть уличен в этой игре.

Он вернулся на место, как только дверь заскрипела, отворилась и впустила троих ребят. Они шли так же, как недавно шел Алексей, спотыкаясь и не переставая осматривать зал. А он смотрел на них, понимая, что они младше и с ними ему придется состязаться. У них – молодость и азарт, а у него – опыт и страсть. Ему уже двадцать пять, а им вроде бы около двадцати. Кто же победит?

Ребята увидели Алексея и сели через ряд от него. Попробовали пошептаться, и акустика, моментально поймав звук, разнесла его по залу. Алексей хмыкнул, сидя к ним спиной. У него была его маленькая фора: он уже знал этот зал, знал звук, они со скрипкой знали, как она будет здесь звучать, а еще он мастерски умел брать себя в руки. Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и успокоился.

В кармане брюк короткой пиликнул телефон. Алексей достал его и улыбнулся: Алина с Наташей желали ему удачи и верили в него. А еще обещали сюрприз на ужин.

Алексей отправил в ответ: «спасибо:)», отключил звук и убрал телефон обратно в карман.

«Нужно предложить Наташе и Алине занятия, какие он придумал в автобусе. Завтра суббота, можно и начать».

 Он вспомнил, как по субботам пропадал в музыкальной школе. Один выходной – воскресение, в который нужно было успеть тысячу дел. И он успевал, и даже как-то отдыхал в этот единственный «свободный» день.

Алина училась в музыкальном классе при общей школе. Серьезные музыкальные школы были, конечно же, в Нижнем, там же, где и консерватория. И чтобы Алину потом туда взяли, если она будет этого также страстно желать, ей нужно было чуть больше знаний и навыков, чем школьный музыкальный класс при обычной школе.

Зал наполнялся, Алексей оглядывался на приходящих, оценивал их и свои шансы. Время выступления неумолимо приближалось.

***

Со своей незамысловатой фамилией «Остров» Алексей находился в середине алфавитного списка, по которому двигалось прослушивание.

Ожидание утомляло. Нервное напряжение от него выматывало еще больше, чем потом сдача экзамена или вопросы от профессора, которые могли растягиваться на час, а порой и больше. Алексей всего этого не любил и даже на экзаменах старался пойти одним из первых.

Благо, что организаторы будто предусмотрели и уточнили, что мелодия не должна длиться дольше четырех минут. Что за четыре минуты можно услышать? С другой стороны, это чуть длиннее средней песни, в которой порой рассказывают целую жизнь. Но в классической музыке четыре минуты…

Алексей понимал, почему были подобраны именно эти такие короткие отрывки. При должном умении они раскрывали все, на что способен музыкант к этому моменту, и если он плохо готовился или слабо знал текст, даже ноты не спасут, даже механическое наизусть. Отобранные для первого тура мелодии подсвечивали все сильные и слабые стороны музыкантов. Поэтому было очень важно эту музыку знать, понять, прочувствовать, чтобы потом рассказать твое понимание, что ты в них увидел и что через них хочешь поведать. Это сложно. Это приходит с опытом.

Поэтому Алексей с легким сожалением, но и тривиальным пониманием смотрел, как более молодые музыканты уходят, чтобы в этот раз не вернуться.

Были и самородки, на них Алексей смотрел внимательно, слушал чутко и слышал огрехи; посматривал на комиссию, услышали ли они, и иногда замечал, что услышали.

Самородки играли прекрасно на привередливый слух Алексея, но нервы выдавали их, проскальзывая той или иной визгливой нотой, словно в торт со сладкими персиками затесалась долька лимона, и портил всю с таким трудом созданную композицию, чтобы передать лучший вкус, лучшие оттенки.

А еще самородки быстро сгорали. Алексей видел вундеркиндов, которые выбрасывали скрипки из окон и уходили, чтобы больше никогда не вернуться.

Он был рад, что у него оказался обычный талант, хороший слух от матери, как говорила бабушка, упорство от отца и стремление к своим целям, которое в него вкладывала все та же бабушка. Это помогало не сдаваться, когда хотелось все бросить; двигаться вперед, когда уже просто нет сил; снова и снова брать скрипку в руки, оттачивать, играть, разбирать, понимать, снова играть и искать тот волшебный момент, когда можно прикрыть глаза, пальцы сами знают, куда и когда вставать, а смычок мягко скользит и действует по указанию правой руки, а ты можешь наслаждаться музыкой, которая добирается до самого сердца и мурашками разбегается от кистей, и, кажется, летит и вонзается в каждого, кто ее тоже слышит.

И открыв глаза, ты понимаешь, что весь путь стоил того, все было не зря.

– Остров Алексей Иванович!

Алексей вздрогнул и поднял глаза на строгую девушку. Она смотрела на него поверх очков, словно работала в этом театре с момента его основания и не терпела неуважения даже к случайной складке кулисы.

Алексей ей улыбнулся, она смутилась и улыбнулась в ответ.

Он достал из кофра скрипку со смычком, быстро проверил слой канифоли и пошел на сцену.

Девушка поставила точку напротив фамилии Алексея, когда он проходил мимо, и прижала к себе старый планшет с листками списков.

Комиссия внимательно провожала Алексея, пока он шел к сцене. Он поднялся по деревянной лесенке из четырех ступенек, сделал пару шагов по сцене, вздохнул и повернулся к залу; выдержал небольшую паузу, поклонился и стал ждать от главы комиссии позволительного кивка.

Пожилой, единственный в комиссии мужчина цепкими глазами осматривал музыканта перед ним. Алексей посмотрел на каждого из судей – это был его способ настроиться, узнать, кому он будет сейчас рассказывать музыкальную историю. Это предвещало интересный опыт, так как в комиссии сидели еще три женщины. Самая молодая строго смотрела на Алексея, будто боялась в него влюбиться, и своей строгостью отгораживалась от этой ошибки. Средняя смотрела, казалось, мягко, но Алексей таких встречал: они как змейки, смотрят невинно, болтают по-дружески, а кусают больно, с такими лучше не расслабляться. И третья женщина напомнила ему преподавательницу по теории музыки из консерватории, она жила в своем предмете и всю жизнь строила исходя из законов этой теории. Это было сложно понять, но так бросалось в глаза.

Алексей поднес скрипку к плечу, мягко зажал ее подбородком, перехватил смычок, чуть повернулся влево, встав в красивый и выгодный полупрофиль, и занес смычок над струной.

Он не знал никого из комиссии, но предположил, что каждый будет оценивать свою сторону предпочтения в музыке от техники до понимания идеи, которую зашифровал композитор.

Алексей прикрыл глаза, вздохнул и на выдохе заскользил смычком по струне, начав свой рассказ.

***

Он остался доволен своей игрой. Он рассказал историю так, как хотел, а скрипка спела так, как они репетировали. На длинных вибрато он подсматривал за судьями и видел их глаза, видел, что достучался до их душ, до их мыслей, и слушают они сейчас не себя, а только его.

Закончив выступление, он коротко с благодарностью за внимание поклонился и, дождавшись снова разрешительного кивка, спустился со сцены. Алексей видел это колебание, особенно мужчины, как тот стучит карандашом по листку, и как смотрит на него остальная комиссия, чтобы попросил сыграть что-нибудь еще.

Алексей улыбнулся: «значит, все сделал правильно».

Но «на бис» не попросили, а поблагодарили за участие и сообщили, что результаты пришлют на указанную в заявке почту. Алексей кивнул, еще раз поблагодарил, убрал скрипку, подхватил кофр и не очень быстро пошел на выход из зала.

Отходя от комиссии под взгляды его соперников, он услышал, как кто-то из девушек шепнул:

– Не забыли, что нужно Ольге Сергеевне записи потом отправить?

Значит, еще и записывают. Ну это понятно, первое впечатление нужно разбавлять вторым и третьим, чтобы сделать правильный выбор.

Алексей медленно, не глядя по сторонам, с прямой спиной дошел до выхода из зала и исчез за дверью, оставив в зале шепот, зависть и томное послевкусие после неожиданного, но очень вкусного десерта.

В залах театра было пусто. Видимо, по спискам впускали только участников конкурса, а для служащих и актеров театр был закрыт.

Сбегав в подвал за курткой, Алексей с удовольствием вышел на улицу и вдохнул немного прогревшийся сентябрьский воздух.

Когда будут результаты, он не знал, но был уверен, что прошел во второй тур. Да даже если нет, сейчас он был так рад вернуться на сцену, видеть, что его слушают, ему внимают, его пытаются понять.

Как же он скучал по этому всему и как хотел снова вернуться в музыкальный мир.

Окрыленный прекрасным утром, он снова пошел в кофейню. Момент напряжения прошел, и организм потребовал подпитки, чтобы прожить этот день. Перекусив салатом, Алексей направился в свою первую консерваторию.

Глава 7

Конечно же, идти нужно было мимо Козы-Дерезы, обязательно потрепав ее именно за левый рог; незаметно кивнуть Городовому, поблагодарив, что и в снег, и дождь он всегда на посту и за всем зорко следит; обойти краем маленький скверик с Первым городским фонтаном и в этот раз пообещать прийти сюда с Наташей, чтобы любоваться на стены Нижегородского Кремля, который пытается спрятаться меж красных и оранжевых деревьев, почти сливаясь с их пестрой листвой. Когда листья опадут, он не сможет больше прикрываться ими и будет гордо стоять, угрожая своим красным кирпичом.

Улицы были непривычно пусты, Алексей не сразу понял, что простой люд ждет на работе сначала обеда, а потом конца рабочей недели, прячась за чашками с чаем от начальников, и потому в такой чудесный день не гуляет и праздно не шатается.

Алексей свернул на последнюю прямую дорогу, по которой оставалось, кажется, семь минут пешком. Оказалось – восемь, надо же, забыл. Завернув в приоткрытую калитку черного решетчатого забора, Алексей радостно улыбнулся желтому зданию с рядами одинаковых окон в белых рамах на всех трех этажах.

Белые колонны обоих входов поблескивали глянцем на ярком солнце и будто тоже приветствовали старого ученика, которого давно не видели и рады, что он снова пришел.

Алексей зашел в ближайший вход, как делал это целых три года до Москвы, и столкнулась со стражем сего заведения – Зоей Михайловной, которая состарилась, кажется, еще на сто лет, но взгляд сохранила такой же цепкий и подозрительный. Она пожевала губу, глядя на вроде бы музыканта, но «больно взрослого» и «будто бы ненашенского», и сильнее укуталась в пеструю лоскутную жилетку.

– Куда? – выплюнула она.

Алексей даже растерялся, рассматривая когда-то любимый маршрут, он как-то забыл о блюстителе цитадели искусств и не придумал, что сказать.

– Здравствуйте, Зоя Михайловна, – неуверенно начал он. – Я тут раньше учился. Хотел повидать Елену Петровну. – Он посмотрел в непроницаемые глаза и уточнил: – Федосееву. Она еще работает здесь или на пенсию вышла?

– Остров, ты что ль? – Зоя Михайловна приподнялась с новенького удобного кресла.

– Вы меня узнали?

– Конечно, узнала, хмуришься, когда растерянный так же, как и по мелкости, – хмыкнула вахтерша.

– Ничего себе, как вы… – Алексей запнулся, чтобы не оскорбить ненароком.

– Ни разу, охалец, не зашел, как в Москву тебя призвали. Сейчас-то чего пришел? – Зоя Михайловна уселась обратно в кресло, смягчила взгляд и немножко наслаждалась своей властью над студентами, бывшими и нынешними, любого возраста.

– Хотел с Еленой Петровной пообщаться, – еще раз терпеливо пояснил Алексей.

Зоя Михайловна вздохнула и на мгновенье с потухшим взглядом мотнула головой:

– Не работает уже тутось. Нигде не работает. На кафедре своей после всех занятий пару лет назад как упала, так и все. Всем педсоставом провожали.

Новость обожгла. Он и подумать не могу, что преподавательницы может уже и вообще не быть. Алексей сощурил глаза, не дав слезам вынырнуть наружу.

– Очень жаль, – глухо проговорил он, закинув мысль посетить и ее. Не здесь, так хоть там. Скажет ей спасибо, в конце концов. – Она на местном похоронена?

– Да, к матери ее подхоронили. Двадцатый ряд, а там небольшой памятник, она со скрипкой. Увидишь.

Алексей кивнул и, решив, что здесь ему делать больше нечего, повернулся и потянул дверь.

– Да погоди, чего на минутку-то зашел? Ты хотел, может, чего? Так остальной твой педсостав тутоньки. Сейчас я узнаю, кто свободен. Ты, может, хочешь прогуляться по старым коридорам, в кабинет зайти, Сергеичу технику пересдать? – На последнем вопросе Зоя Михайловна скрипуче захохотала во весь голос, поднимая потертую телефонную трубку с кудрявым проводом.

Алексей покраснел. Он уже и забыл об этой истории. Это было на втором курсе, оставался последний экзамен по технике, где нужно было с листа читать мелодию чисто, четко и без души. Алексею так совершенно не нравилось, и все время в его игре проскальзывали свои взгляды, чуть длительнее отзвуки или чуть более, чем положено, выразительная вибрация. А Ярослав Сергеевич ругался и заставлял переигрывать, пытаясь добиться техничного чтения с листа.

В итоге Алексей не выдержал, заорал, что так он играть отказывается, потому что техника – чушь собачья без души, и еще всякого наговорил преподавателю, что Елена Петровна потом ходила и проясняла казус взглядов с Ярославом Сергеевичем. Этот позор слышала, пожалуй, вся консерватория, какая была тогда в коридорах, а потом пересказала и остальным, потому что Ярослав Сергеевич, грузный и высокий, с огромными пальцами-сосисками, филигранно играющий на скрипке, орал басом, что без техники душа утопнет в своих же соплях и терзаниях. Такие эпитеты от преподавателя, который занимал полкоридора, было слышать странно, и этот скандал сохранился как местная байка.

– Ярослав Сергеич? Тут Остров явился, говорит, технику хочет пересдать! – И Зоя Михайловна снова расхохоталась, что Алексей не удержался и весь красный улыбался вместе с ней. Она положила трубку на желтый дисковый телефон, который отказывалась менять, и, все еще хохоча, махнула Алексею проходить и подождать.

Ярослав Сергеевич разве что стал седеть, а так Алексея встречал все тот же здоровила, на которого никогда не подумаешь, что он играет на скрипке и учит этому молодежь. Он вынырнул из какого-то бокового коридора и первый протянул руку, с искренней радостью встречая бывшего ученика в стенах родной консерватории.

Они прошли в какие-то тайные помещения, в которых прятались преподаватели от жадных до всего студентов. Алексей первый раз оказался по ту сторону ученической жизни музыканта.

В эту пятницу занятий оказалось мало и кабинеты, залы и тайные укрытия в основном пустовали. Ярослав Сергеевич включил старенький пластиковый чайник, показал Алексею на стул за квадратным столом, шустро организовал две чашки чая, какое-то печенье и принялся рассказывать.

– Елена Петровна следила по своим каналам за твоей судьбой, очень гордилась, когда ты консерваторию с отличием закончил и в камерку устроился. И переживала, когда тебе вернуться пришлось, правда так и не рассказала из-за чего. Ждала, что может ты зайдешь, помочь хотела.

Алексей слушал и смурнел от слов бывшего преподавателя. А еще ему было стыдно, что он совсем забыл Елену Петровну.

– У меня бабушка заболела, отец работу бросить не мог, решили, что мне нужно вернуться. Я потом пробовал обратно, но…

Ярослав Сергеевич с досадой покивал: конечно, он знал, что в музыкальном мире мало уметь играть на инструменте, нужно еще или найти свою нишу и зубами за нее держаться, или постоянно напоминать о себе и не давать забывать, иначе выплюнут, разотрут и не вспомнят. Или не рвать звезд с небес, а найти более тихую нишу и предаваться любимому делу, но зачастую с тоской, что не смог прорваться.

– Я и приехал в Нижний на конкурс, так сказать, последняя попытка перед тем, как придумать, что еще можно делать с музыкой.

– Да, я слышал про конкурс, по всей стране сбор объявили. И как выступил?

– Технично, – улыбнулся Алексей и получил в ответ смех, какой говорит о старой доброй дружбе ученика и учителя, которых объединяет что-то мало понятное другим. – Хорошо выступил, – кивнул Алексей. – Я доволен. Теперь ждать результатов, если не пройду, значит, ищут чего-то другого.

– Ты главное не отчаивайся, на работе в оркестре и гастролях с именитыми дирижерами музыка не заканчивается.

Алексей кивнул и отпил уже остывший чай. Он не стал говорить преподавателю, что иного пути музыканта он не видел. Кому-то дано преподавать, кому-то сидеть в третьем и прочих рядах на сцене, а кому-то говорить со сцены через музыку. И Алексей видел свой путь именно в последнем.

Но рассказал про талантливую девочку, которая уже сейчас имеет все признаки стать выдающейся скрипачкой. Собственно, поэтому он и пришел в консерваторию, хотел пообщаться с Еленой Петровной и сделать протекцию молодому поколению.

Ярослав Сергеевич с радостью согласился познакомиться с Алиной, сказал, что назавтра весь день будет здесь, пусть приезжают, не стесняются. Рассказал, что желающих учиться музыке не убывает, курсы набираются, выпускаются, и классическая с народной музыкой живы и замолкать не собираются.

Алексей поблагодарил преподавателя за теплую встречу и обещал по обменявшимся контактам вечером или завтра утром сообщить, приедут ли они на смотрины с прослушиванием.

Прощаясь с Зоей Михайловной, он предупредил, что завтра может снова приехать по договоренности.

***

По дороге до автовокзала Алексей прокручивал сегодняшний день, свое выступление, старые тропки и разговор с бывшим преподавателем. Слова Ярослава Сергеевича зацепились за мысли Алексея и не хотели отцепляться, он никак не мог понять, как можно стать частью музыки, если ее не исполнять?

Ему хорошо запомнились слова бабушки: когда он научится играть на скрипке, то через музыку сможет рассказывать сказки. И Алексей себе это так ясно представлял, так это было красиво в его голове. Как он стоит на сцене в концертном костюме, почему-то синем и мерцающем, ему девять лет, таким он видел себя, играет на своей второй скрипке, и все его внимательно слушают, а над головами слушателей рисуются картинки, как они видят его музыку. Алексею очень нравилась эта фантазия. И он хотел играть именно так. Вдвоем с дирижером управлять временем, эмоциями и мыслями людей. В этом сила музыки, и этой силой он хотел повелевать.

Автобус до Ворсмы уже ждал пассажиров и отправлялся через десять минут; внутри нашлось свободное место у окна; у кого-то пиликнул телефон, и Алексей вспомнил, что забыл включить звук у своего. Экран показал два сообщения: от отца и от соседок. Отец желал удачи. Соседки в лице Алины спрашивали: «как прошло?» Алексей ответил сначала отцу, а потом Алине, что все хорошо, а вечером будет сюрприз-идея. Алина ответила почти сразу, сообщив, что тогда Алексея будет ждать сюрприз-десерт.

Ранний подъем и насыщенное утро сделали свое коварное дело, и через несколько минут, как только автобус поехал, Алексей уснул. Ему приснился рваный сон про друзей, которые остались в далеком детстве. Перед глазами мелькали обрывки, как он гонял с ними мяч и лазал по каким-то турникам в облупленной краске. А потом они растворились в насыщенной жизни между школой и музыкой, среди далеких целей и плотного расписания на пути к ним.

Кто-то толкнул его, и сны прекратились, оставив в голове густую темноту и безмыслие, какое бывает от не самой удобной дремы в пропахшем соляркой автобусе.

Общением с друзьями и даже какими-то личными отношениями Алексей успел немного насладиться только в консерватории. Сначала, чтобы выжить, весь молодняк первых курсов кучковался и поддерживал друг друга, а потом образовывались касты и группы. Молчун и наблюдатель, Алексей не сразу нашел свою компанию, но тем не менее был заметным у девушек не только с его курса. Занятия с отцом по самообороне оставили свой явный след, и Алексей выделялся молодой фигуристостью, которая прекрасно сочеталась с темно-карими глазами и непослушными густыми темными волосами, что он постоянно поправлял их рукой, чем вводил во вздоховое состояние окружавших его девушек.

Не сразу, но Алексею удалось затесаться в небольшую группку, которая разделяла его цели и взгляды на музыку. После окончания учебы продвинуться дальше по музыкальной лестнице смогли не все. Кто-то ушел в частные оркестры, кто-то собрал трио и квартеты и стал выступать в ресторанах, кто-то остался на работах, которые работали, пока учились и отложили скрипки. Единицы смогли получить распределения в большие оркестры, и только «избранные» остались в Москве. Конкуренция была чудовищной, так же как и изматывающие конкурсы на место, на которых нужно было вывернуться наизнанку и, казалось, вывернуть еще и скрипку, чтобы покорить распределяющую комиссию. Хотя все прекрасно знали, что работа предстоит самая тривиальная: очень много репетиций и концерты, на которых ты будешь частью толпы.

Может быть, тебя заметят, услышат, но… Все случалось по кругу. Если заметят, надо придумать что-то большее, чтобы про тебя сразу же не забыли. И тут многие ломались.

Алексей проснулся и стал представлять, что будет делать, если выиграет в конкурсе и попадет в престижный оркестр, ставя в параллель свой ничтожный опыт работы в камерном оркестре после окончания консерватории.

Он не мог вспомнить, как завелись друзья, но помнил, что для него это было сложно. Несмотря на то, что отец научил Алексея отстаивать свое право на музыку, ему было обидно, что за это увлечение ему приклеивали какой-то обидный ярлык. Он помнил, что быстро это перерос, особенно когда дал отпор той компашке. Но он никому не говорил, что хотел быть частью тех свободных ребят, продолжая играть на скрипке. И он совершенно не понимал, почему это невозможно.

Оказавшись в камерном оркестре среди однокурсников и коллег, с такими же скрипками и прошедшими такой же путь, он все равно чувствовал себя другим, тем, кто не сможет стать частью сообщества. Может быть так сложилось, потому что большую часть жизни, пока он не поступил в Нижегородскую консерваторию, а потом перевелся в Московскую, весь его социум составляла бабушка? В музыкальной школе всем тоже было не до дружбы. Хочешь хорошо играть, понимать музыку, петь и слышать ритм – учись, некогда болтать. А после занятий бегом домой – делать уроки и поспать бы еще.

***

Автобус доехал до конечной, и Алексей неспешно побрел домой. Хотя ему очень хотелось бежать. Его там ждали. Впервые за много лет его кто-то ждал, хоть и в соседней квартире. Кому-то были интересны музыка и конкурс, и кто-то делал ему сюрприз-десерт.

Алексей так легко и быстро вступил в эти странные отношения с новыми соседями, почти друзьями, и не знал, что его ждет и как ему к этому относиться. Казалось, все так быстро развивается, так бежит, и, кажется, начинает пересекать его путь, который он сам себе придумал и считал таким верным. А теперь судьба почему-то шутила с ним и меняла взгляды, направляла куда-то не туда.

Он чувствовал, что запутывается в чувствах и мыслях. Идя по парку, где пару недель назад он прогуливался с Наташей, Алексей даже остановился, попытался понять все, что сейчас у него зажглось в голове.

Ему точно не хотелось сейчас идти домой. Зачем идти в пустую и темную квартиру, если его жду в соседней с сюрпризом? И у него тоже есть сюрприз для них.

Алексей снова пошел и даже прибавил шагу.

Через десять минут, не заходя в свою квартиру, он звонил в соседнюю.

Открыла Алина:

– Здрасти! Ну как? Я хочу знать все подробности! Там все еще все синее?

– Ты была в Академтеатре?

– Конечно! – кивнула Алина трепетно, словно хрустальную вазу, держала скрипку Алексея, пока он вешал куртку и разувался.

– Да, там все такое же синее, – улыбнулся Алексей. – Скрипку давай, я повешу или знаешь, что?

Алина уставилась на него, готовая ко всему.

Из кухни выглянула Наташа и, улыбаясь, вытерла руки об розовый фартук:

– Привет! Ужин почти готов, мне минут двадцать нужно.

– Помощь нужна? – спросил Алексей, и Алина бросила на него ревнивый взгляд.

– Нет, идите, Алинка там тебе что-то хочет показать.

– Идемте! – Алина схватила Алексея за руку и потянула в свою комнату, которая была встык с отцовской в его квартире. Он даже подумал, что отец может попросить поменяться комнатами, когда вернется домой.

То, что предложил Алексей Алине перед ужином, привело ее в полный восторг. Она ужасно разволновалась, два раза уронила пюпитр и папку с нотами. Алексей строго ей сказал ловить спокойствие и забрал у нее папку. Полистал, нашел то, что искал, и поставил ноты на подставку. Достал свою скрипку и повернулся к Алине.

Она непонимающе смотрела на него.

– Знаешь эти ноты? – чуть сдавленно спросил Алексей, придерживая скрипку подбородком и подкручивая смычок.

Алина пробежалась по нотам и неуверенно кивнула.

– Отлично, бери тогда скрипку. Каноном играла когда-нибудь? – Алексей проверил строй у своей.

Снова неуверенный кивок.

– Давай подстроимся, бери скрипку. Ага. Давай, начинай медленно, в таком темпе: раз-и, два-и, три-и, четыре-и, – он медленно натопал, – а я с третьего такта подхвачу. Меня не слушай, читай ноты и слушай себя.

Посмотрев в ноты, Алина поставила пальцы на грифе, вздохнула и дрожащей рукой взяла первую ноту. Посчитала, перешла на вторую, снова посчитала. На втором такте дрожь стала пропадать, уступая место азарту. Алина приосанилась, поймав уверенность, и услышала, как рядом зазвучала вторая скрипка, эхом повторяя то, что сейчас исполнила первая.

Наташа не сразу поняла, что в доме звучат две скрипки, они поют, одна следует поддержкой за другой, а первая становится все громче и увереннее.

Глава 8

С самого утра Алина была, как натянутые струны на ее скрипке, которую она сейчас бережно прижимала к себе в автобусе, сидя у окна, в которое не смотрела.

Идею Алексея пообщаться с преподавателем из настоящей консерватории Алина восприняла очень серьезно и весь вечер молчала, пока Наташа с Алексеем доедали самые вкусные в его жизни слоеные пирожки с лимоном и медом. В конце концов, Алина не выдержала и, извинившись, что с ней редко случалось, ушла в свою комнату, как позже выяснилось выбирать одежду, так как это было крайне важно.

– Может я поторопился и не стоило ее так обнадеживать перспективами? Это просто знакомство, – делился Алексей с Наташей, глядя на странную реакцию ее сестры.

– Не переживай, – улыбалась Наташа, пытаясь скрыть напряжение в голосе, так как предложение Алексея и ее застало врасплох. – Алинка счастлива, просто разволновалась. Для нее консерватория, как волшебный замок, а попасть туда, по ее мнению, большая честь.

Видя, что Алина к моменту, как они подойдут к его Alma mater, просто лопнет от перенапряжения, Алексей привстал и навис над сиденьями девочек впереди:

– Алин? Али-ин?

Наташа обернулась, улыбнулась Алексею и посмотрела на сестру, которая была вся в своих мыслях и ничего не слышала. Она аккуратно коснулась плеча девочки:

– Алинк, ты с нами?

– А? Что? – Алина подскочила и растерянно посмотрела сначала на сестру, а потом подняла голову на Алексея.

– Ты так не волнуйся…

– А я и не волнуюсь, – перебила его Алина.

– Я вижу. Серьезно, ты сейчас перенервничаешь и совсем сыграть ничего не сможешь, еще и Ярослава Сергеевича испугаешься.

– Почему испугаюсь?

Наташа тоже вопросительно посмотрела на Алексея, тот пояснил, сдерживая улыбку:

– Он большой, как богатырь. Смотрела мультики?

Алина неуверенно кивнула.

– Ну вот, он богатырь, который потрясающе играет на скрипке и учит этому других. Меня он многому научил, за что я ему очень признателен. Ты ему покажешь, что умеешь, или он попросит сыграть что-то, и он все увидит и скажет в каком направлении тебе дальше двигаться. И не пытайся быть лучше в чем-то, в чем ты только хочешь быть лучше, но еще не дошла до нужного уровня – он это сразу распознает.

Алина на каждое указание серьезно кивала.

– Ты же уже выступала? – продолжал Алексей.

– Конечно!

– Нервничаешь?

– Немного сначала, но потом слушаю музыку, которую я играю и забываю обо всем.

– Вот также и сегодня сделай.

– Хорошо, – кивнула Алина.

Алексей подмигнул ей и сел обратно. Автобус въезжал в Нижний Новгород.

***

Субботние улочки были полны людей, в отличие от вчерашних пятничных. Погода благоволила неспешно прогуливаться, заходить в кафе, встречаться с друзьями, ходить по магазинам и решить просто так пойти в Кремль.

Наташа с Алексеем именно так и придумали, что после консерватории они перекусят в каком-нибудь кафе и пойдут гулять по дорожкам Кремля.

Автобус от станции быстро довез компанию до Городового, оттуда направились пешком.

Алина почти бежала, что ребята не успевали за ней. Но подходя к выглядывающей из-за оранжевых и желтых деревьев консерватории, Алина шаг сбавила, приосанилась и снова напряглась.

На плечо легла рука, Алина вздрогнула, обернулась и наткнулась на подбадривающую улыбку Алексея, на которую ответила неуверенной ухмылкой и следом хмурыми бровями.

Консерватория не работала только по воскресеньям, и Зоя Михайловна продолжала сидеть на страже мира искусства, не пропуская внутрь никаких невежд.

Завидев Алексея, она радостно улыбнулась, а увидев следом Наташу, заулыбалась во весь рот, сверкая серебряным зубом и хитро щуря глаза, собирая тысячи морщинок вокруг них. Алина зашла последней, прошептала «здравствуйте» и стала жадно осматривать холл.

– Здравствуйте, Зоя Михайловна. Это Наташа и Алина. Мы все к Ярославу Сергеевичу, мы договаривались.

– Да уж помню, – хмыкнула вахтерша, не глядя поднимая трубку с телефонного аппарата. Но посмотреть на него всего же пришлось, она сдвинула очки на опасный кончик носа и по памяти набрала четырехзначную цифру.

– Ярослав Сергеич? Тут Остров с делегацией. Угу, приняла. – Она положила трубку на звякнувший телефон и, махнув рукой, отправила очки лететь вниз и болтаться на шнурочках.

– Проходите, в двести второй кабинет. Куда идти помнишь-то?

– Помню, Зоя Михайловна, спасибо, – улыбнулся Алексей вахтерше, и кивнул девочкам следовать за ним.

В кабинете Ярослава Сергеевича, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как Алексей здесь учился. На стенах висели все те же общие правила сольфеджио в ярких красках, портреты великих композиторов и изречения о музыке, которые студенты должны были понять, только закончив обучение и пройдя все круги экзаменов. Вытертые локтями парты были готовы, кажется, еще пятьдесят, а может и все сто лет поддерживать студентов на их нелегком пути. Разве что доска вместо старой появилась новая: модная, белая, на которой можно писать маркерами, почему-то представлялось, что она чувствует себя здесь не очень уютно.

В углу стояло старое черное пианино «Лира», с облупленной краской на крышке, остатками позолоты на завитках рисунка и вытертыми до пятен педалями, на правой, конечно же, больше всего.

Алексей помнил это пианино, он помнил их все.

– А вы умеете играть? – прорвался в его воспоминания тихий голос Алины.

– Умею, правда, очень давно не играл. Всех учат играть вторым инструментом, точнее, на нем лучше познавать сольфеджио. Вам разве не преподают?

– Преподают, только играть не дают толком, – вздохнула Алина. – А сыграйте что-нибудь?

– Почему бы и нет, – дернул плечами Алексей и направился к инструменту.

Перед пианино стоял такая же старая скамеечка со старой черной потертой и на углах облупившейся кожей на сидении. Алексей снял куртку, положив ее на парту, подтянул рукава темно-синего пуловера, уселся, подкрутил высоту скамейки пониже и открыл крышку.

Деревянные пожелтевшие клавиши матово блеснули от заглянувшего в окно солнца.

Пальцы встали на аккорды, и пианино звонко поприветствовало гостей. Алексей мгновение подумал и сыграл что-то простое, известное, из классики. На пианино не было нот, а в памяти осталось совсем мало произведений, которые бы помнили обе руки.

Девочки заворожено слушали, Наташа с любопытством следила за быстрыми пальцами, мягко касавшиеся клавиш.

Они не заметили, как дверь отворилась, и в проеме появился человек.

Алексей закончил играть и услышал аплодисменты.

– Остров, опять торопишься к третьей части!

Девочки обернулись и округлили глаза.

– Здравствуйте, Ярослав Сергеевич, – улыбнулся Алексей, закрывая крышку пианино и вставая навстречу преподавателю. – Это Наташа и Алина.

– Очень рад. Значит, это ты – подающая надежды талантливая скрипачка? – обратился он к Алина, что та покраснела, стушевалась, но сумела взять себя в руки, смело посмотрела на Ярослава Сергеевича и кивнула:

– Да.

– Вот этот настрой мне нравится. Пойдемте в малый зал, там акустика.

Ярослав Сергеевич прошел к своему столу, взял какие-то тонкие книги, листки, схватил с пианино черный кофр, который никто не заметил, и махнув рукой с листами, пошел из кабинета. Ребята поспешили за ним.

***

Наташа и Алексей наблюдали из первого ряда небольшого концертного зала внутри консерватории, как Алина с Ярославом Сергеевичем рассаживаются на сцене вокруг пюпитра с нотами, которые все время норовили упасть.

Ярослав Сергеевич подошел к изучению способностей Алины очень серьезно и прежде всего попросил ее взять скрипку и смычок в руки.

Он посмотрел, покивал, похмыкал и попросил:

– Сыграй-ка мне гамму «До мажор».

Алина сыграла, сначала неуверенно, но все же чисто.

Ярослав Сергеевич покивал:

– Угу… «Ля минор»?

Алина задумалась, постучала пальцами по струнам, прислушалась и сыграла.

– Угу, так, а сыграй вот это упражнение. – Ярослав Сергеевич поставил на пюпитр листок.

Алина сыграла.

– А вот так? – Он перевернул страницу вверх ногами.

Алина запуталась, подумала и медленно со второго раза сыграла.

– Угу, – заключил Ярослав Сергеевич и стал шуршать в тонкой книжке. – А вот этот этюд, давай.

Алина справилась и, кажется, вошла во вкус: щеки раскраснелись, в глазах появился азартный блеск. Она с готовностью смотрела на Ярослава Сергеевича, ожидая следующего задания.

– Давай вот эту мелодию с листа до двадцатого такта, – задумчиво сказал Ярослав Сергеевич, ставя другой нотный сборник.

Алина сыграла.

– А эти, посложнее? – Ярослав Сергеевич перевернул пару страниц.

Алина пробежалась по нотам, нахмурилась, что-то пробормотала, попробовала, ошиблась несколько раз, но сыграла.

– Угу, – кивнул Ярослав Сергеевич. – Так, а вот эту мелодию сейчас про себя прочитай и сыграй, как бы ты ее сыграла?

Алина кивнула, прошлась по нотам, подумала и выдала яркую, наполненную громкими звуками интерпретацию.

Алексей улыбался: многие из этих упражнений он помнил и даже помнил, как играл.

Второй этап оказался сложнее. Ярослав Сергеевич достал свою скрипку, и Алина увидела, о чем говорил Алексей: казалось, большая рука сейчас переломит тонкий гриф, но Ярослав Сергеевич, легко и точно ставя пальцы, сыграл простую мелодию и попросил Алину повторить на слух.

Алина попросила повторить и смогла сыграть. Потом еще и еще.

Ярослав Сергеевич покивал и достал очередные ноты:

– Каноном умеешь играть?

Алина покосилась на Алексея, придерживая скрипку подбородком и подкручивая смычок, буквально как он вчера, и, повернувшись к учителю, кивнула:

– Умею, играла.

– Прекрасно, давай вот эту мелодию. Я начну, ты вступай с четвертого акта.

Алина кивнула. Ярослав Сергеевич заиграл.

Мягкие звуки полетели по залу, стараясь долететь до стен, но затухали, словно огни фейерверка, которые не успели коснуться земли.

Алина с серьезным лицом смотрела в ноты, считала, кивала и, вздохнув, присоединилась к мелодии. Она смотрела только в ноты, но Алексей видел, что она внимательно слушает преподавателя, строится под него и очень старается.

Ярослав Сергеевич тоже смотрел на маленькую скрипачку и видел весь потенциал, о котором ему говорил Алексей. Главное, чтобы не потухла, не перегорела.

У финала мелодии сначала Ярослав Сергеевич закончил свою партию, потом Алина эхом завершила свою, мягко отняв смычок от струн. Из зала раздались нестройные аплодисменты двух зрителей. Алексей показал большой палец вверх, пытаясь подбодрить серьезную Алину.

– Этого достаточно. Пойдемте вниз, там пообщаемся, – заключил Ярослав Сергеевич.

Алина кивнула, быстро убрала скрипку, помогла собрать ноты и спустилась со сцены.

***

– Первое и важное: Алине скоро нужно менять скрипку. Еще максимум полгода и она перерастет эту. Совсем мастеровую брать, конечно, рано, но что-то более серьезное уже пора присматривать. Да, удовольствие недешевое, но это на несколько лет, если все хотят, чтобы она продолжала заниматься. – Он внимательно посмотрел на сестер. Алина глянула на Наташу, и та неуверенно, но согласно закивала. Обе пребывали под впечатлением, и Алексею казалось, что они сейчас вообще мало что понимают.

– Второе, как Алексей и говорил, у Алины прекрасные природные данные, потенциал, талант, учат ее неплохо. Слух прекрасный, за мной отлично строила. Музыку чувствует, ноты читает. Все прекрасно, но она скоро перерастет преподавателя, где ты там занимаешься, в школе?

Алина кивнула и снова посмотрела на Наташу, которая совсем растерялась и поникла, грустно глядя то на сестру, то на Алексея.

Ярослав Сергеевич продолжал:

– Что касается поступления, то тут нужно серьезно решать. Сейчас, конечно, еще рано, тебе сколько? Двенадцать? – Алина кивнула. – Ну вот, но ближе к концу школы, и если найдете хорошую музыкальную школу, и если решишь идти этим путем, то мы с радостью будем тебя ждать на вступительных в твои семнадцать или восемнадцать лет. В целом, у нас ничего не изменилось, экзамены те же, Алексей, если вспомнит, расскажет.

Алексей улыбнулся и закивал.

– Так что да, несомненно, Леш, ты разглядел талант. Хорошие и природные данные, и обучение, и вижу огонь, это вот очень хорошо. Но главное, чтобы не погас.

Алина больше всего благодарила Ярослава Сергеевича, чем совсем смутила здоровяка, доведя его до покрасневших щек.

Уже на улице Алина будто выдохнула и с удовольствием вдохнула осенний воздух. Алексей видел, как напряглась Наташа, но пока молчал. Девочкам предстояло чуть-чуть остыть и переварить новые перспективы.

Глава 9

По дороге до Кремля Алину медленно отпускал мандраж, и она без умолку рассказывала, что чувствовала, пока проходила этот экзамен: как сначала боялась, а потом брала и делала; как ей понравилось, как играет Ярослав Сергеевич, и КАК он играет, ей тоже понравилось.

Потом она дошла до вопросов к Наташе про скрипку и школу. Скрипку, может, можно было бы заказать через дядю Сашу, но так выбирать нельзя, нужно брать в руки, смотреть, слушать и понимать.

А Наташа все хмурнела и хмурнела, не зная, как сказать Алине, что все это очень дорого и с какого-то момента будет, скорее всего, совсем невозможно. Может, и возможно, но только если Алина действительно примет решение отдать музыке почти все и пойти этим путем по жизни. Но очень сложно в двенадцать лет – вот так взять и решить. Наташа путалась в своих мыслях, чувствуя, как накатывает отчаяние, в какую бы сторону она ни думала, везде снова выходили какие-то жертвы, к которым она была не готова ни морально, ни как-то еще.

Алексей думал, что догадывается о Наташиных терзаниях. Он помнил, как они с бабушкой проходили и через новую, более дорогую скрипку, и через сомнения к этому решению. Но сейчас ему казалось, что все разрешимо, а Алина должна играть. Пусть она потом перестанет, но сейчас ее огонь горит, и его нельзя тушить об тривиальные трудности и несправедливость жизни. Нужно бороться, нужно искать варианты.

– Я могу помочь, – негромко сказал он, чтобы услышала только Наташа.

Она вздрогнула и растерянно посмотрела на него:

– Спасибо, но ты не обязан. Я предполагала, что так будет, но все же не была готова. Не знаю, как Алинке сказать, что все это, что…

– Не нужно ничего говорить. Скрипку подобрать можно, найти бюджетные варианты или в рассрочку, и со школой подумаем. Я тоже через это проходил. И могу помочь… Хочу помочь.

Наташа ему слабо улыбнулась, попыталась поблагодарить, но не получилось. И она ускорила шаг, догоняя сестру. Теперь она не понимала, зачем это Алексею.

А он испугался, что сейчас оттолкнул ее. Но он правда желал помочь и не хотел, чтобы из-за житейских препятствий талант Алины потерял возможность развиваться. Но и лезть в чужую жизнь, пусть уже и таких знакомых девчонок, вдруг стало неловко.

– Ну, вы где там застряли, пойдемте, есть хочется! – Алина остановилась у поворота к Кремлю и недовольно обернулась.

– Идем, – растерянно улыбаясь, Наташа обернулась на закрывшегося и нахмурившегося Алексея, – правда, есть хочется.

Он кивнул и прибавил шагу, догоняя девчонок.

– Ты не обижайся, что я так на это реагирую, я все понимаю и не хочу, чтобы мы с Алинкой как-то мешали тебе, – решила прояснить Наташа.

– Вы мне не мешаете, – удивленно глянул на нее Алексей.

– Я в том плане, что у тебя впереди большое будущее. Ты обязательно победишь в этом конкурсе, попадешь в оркестр. А мы не пропадем. Я знаю, что иногда нужно чем-то жертвовать, ради чего-то большего, – грустно сказала она и отвела взгляд.

Алексей кивнул и серьезно посмотрел на Наташу, а она провалилась в свои воспоминания, безразлично глядя на играющие солнечные блики на окнах старого кирпичного здания.

– Мы с мамой согласились переехать в Ворсму из-за бизнеса Алинкиного отца и понимали, зачем и почему приходится так делать. Мы тогда погоревали и продолжили путь. Потом я взяла опекунство над Алинкой, понимая, что с личной свободой придется на какое-то время прекратить, пока она не дорастет до ответственного возраста. И сейчас, как опекун, я понимаю, что нужно будет приложить усилия, чтобы в том числе из-за экономических препон, она не лишилась того, чего хочет. Музыка – это прекрасно и не то, чем стоит жертвовать. Я это понимаю. Лучше уж она будет пропадать в музыкалке, чем шляться непонятно где, но и я не всесильна. Я могу дать необходимое Алине, я должна, но я не могу дать все, что она хочет. – Наташа нервно дернула рукой убрать выбившуюся из кудрявого пучка наглую прядь, но ветер снова выдернул прядку из-за уха. Наташа сложила руки на груди и поежилась.

Ветер пронизал и гнал в теплое кафе, будто поддерживая местный маленький бизнес.

– Я пока здесь и еще нигде не победил. И у меня есть время. Я знаю, что нужно сделать, и буду рад помочь вам с Алиной, – серьезно сказал Алексей. Он захотел приобнять Наташу, будто подтвердить свои слова, но не решился.

– Ну вы там идете? Я уже окоченела! И скрипка моя тоже!

Алексей с Наташей неуверенно улыбнулись друг другу и пошли на рыжий зов.

***

Из кафе выходить совершенно не хотелось. Небо заволокли ленивые серые тучи, они плыли и ворочались, будто сами не знали, пролиться дождем или зарядить нудной моросью.

Ребята заказали еще чаю, кофе, какао и три вида пирогов с начинками из клубники, яблок и абрикосов, чтобы попробовать все, и неспешно решали: ехать после кафе домой или все же заглянуть в Кремль.

Алина хотела в Кремль, Алексей был рад провести выходной хоть как-то активно, вспоминая, что последние его одинаковые дни составляла подготовка к конкурсу, а Наташа явно хотела домой, потому как ужасно мерзла. Бабье лето игралось с жителями этой части планеты, то радуя мягким солнышком, что в куртке жарко, то обдавая бескомпромиссными порывами, от которых хотелось бежать домой.

Алексей рассеянно смотрел в окно кафе, краем уха слушая споры девочек насчет Кремля, и не понимал, что так привлекло его внимание.

Он, наконец-то, разглядел и вдруг придумал, как решить спор:

– Смотрите, во-он в том магазине продают шарфы, если мне зрение не изменяет?

Девочки вытянули головы, внимательно всматриваясь.

– Точно! Я вижу, снуды и шапки. А зачем? – не поняла Алина.

– Сейчас мы идем Наташе за шарфом, укутываем ее, а потом идем в Кремль. Как вам план?

Алексей не узнавал себя. Он не понимал, почему так тянется и не хочет расставаться с сестрами. Внутри что-то вспыхивало, плясало, порхало и щебетало, волнами нагоняя теплую радость, которой хотелось окутывать все вокруг. Он ужасно стеснялся непривычных и переполняющих эмоций и пытался сдерживать эти непонятные ему порывы. Он знал, как сказать музыкой колышущиеся в нем мотивы, понимал, как выразить их через скрипку, и сейчас чувствовал себя в смятении без ее поддержки. Магазинчик с шарфами стал для него спасительным островком, как не расставаться с девчонками еще чуть-чуть.

– Я – за, – решительно кивнула Наташа, которая с двух чашек кофе так и не согрелась. – Я бы сейчас вся в шарф замоталась.

Алина залпом допила остывший какао и подскочила, чтобы быстрее пойти гулять. Впечатления от недавнего знакомства с консерваторией и Ярославом Сергеевичем все еще переполняли ее, и движение на пару с холодным осенним воздухом хоть немного остужало юные порывы.

Магазин встретил их теплым нутром, разноцветными плетениями, мерцающими стразами, милыми пуговками и замысловатыми вышивками, которые интересно рассматривать на чужой голове в ожидании опаздывающего автобуса. Все в магазине было пушистое, пуховое, мягкое.

Наташа с Алиной сразу нырнули к шарфам, трогали их, укутывались, примеряли к красным щекам Алины и бледным ямочкам Наташи.

– Ой, смотри, вот эти какие мохнатые! – крикнула Алина откуда-то из-за вешалки, зазывая пойти в волшебное логово уюта и тепла.

Алексей медленно ходил между мотков, клубков, плетений и переливов, терпеливо ожидая, пока девочки подберут подходящие для осенней прогулки детали.

Внезапные подарки выбрали обеим. Наташа сразу укуталась в темно-розовый снуд крупного плетения, который закрыл ее лицо до самых очаровательных глаз. На Алине болтался длиннющий шарф цвета молодой травы с милейшими вышитыми лисичками на концах.

Солнце разогнало облака, и погода снова приглашала погулять в субботу по мощеным дорожкам Кремля среди старых построек, окунаясь и стараясь принять осень, а за ней и зиму, и верить в обещания, что придет весна.

Алина шла чуть впереди, иногда оглядываясь на ребят. Алексей с Наташей не отставали, молча думая каждый о своем.

Хотя думать совсем не хотелось. А хотелось впитывать последние теплые лучи, дышать запахом разноцветных листьев, которые плотным ковром застилали газоны и где-то кучковались к бордюрам, разогнанные строгим дворником. Хотелось представлять, как было в этом Кремле раньше, кто проезжал по его дорожкам, как жили люди внутри, как обустраивали быт. И совсем не хотелось думать о том, как они выживали и боролись за свою жизнь.

В такие мгновения хотелось верить в надежду. Что она останется и поможет, что не покинет и доведет до целей и самой заветной мечты, не даст сдаться и утонуть в неудачах и отчаянии.

Домой ребята вернулись совсем под вечер. Наташа зазывала Алексея ужинать, но видя усталость на их лицах, он прикрылся своей и отправил девочек отдыхать.

В этот раз ему хотелось спрятаться у себя в квартире, самому отдохнуть и подумать – сегодняшние события оставили у него новые, еще непонятные ощущения и мысли, и теперь они тревожили, смущали и заставляли сомневаться в ранней и, казалось, непоколебимой уверенности.

Глава 10

Впервые за много ночей Алексей спал почти без снов. Они было попробовали его потревожить, но уставшие мысли быстро их выдворили, даже толком не показав.

Встал он поздно и, только выпив чаю, сразу взялся за скрипку. И долго стоял перед пустым пюпитром, пытаясь придумать, что же сыграть.

Казалось, от первого тура прошла целая неделя, а было всего лишь позавчера.

Результатов оставалось только ждать. Но мысли и руки требовали душевного разговора. Он начал разминать пальцы, играть упражнения, слушать свою подругу и себя, пытаясь придумать, что же ему сыграть.

После разминки он долго листал пожелтевшие ноты. Этот сборник ему достала бабушка перед переводом в Московскую консерваторию. Он его очень любил и знал почти наизусть многие мелодии со старых станиц. Но сегодня знакомые произведения не откликались, чтобы их сыграть, а молчали черными нотами, проскальзывая мимо потерявшего место сердца.

Но на последних страницах он нашел. Небольшой романс, последнее письмо немецкого композитора к своей возлюбленной. Это было не совсем то, что нужно, но настроение мелодии подходило под мысли Алексея.

Он закрепил ноты тугими усиками пюпитра, подхватил скрипку, занес смычок и взял первую ноту.

Мелодия лилась мягко, плавно, то ускоряясь – быстрее успеть сказать, то спотыкалась, замолкала, будто исчезли все слова и буквы. И вот снова, пока не ушла, пока слышит, успеть, объясниться, понять. Себя. Ее. И снова себя.

Он отнял руку от струн и долго прислушивался к отголоску, который шептала ему скрипка.

Она замолкла. И тотчас со стороны прихожей за входной дверью послышался приглушенный шум, на который раньше бы Алексей не обратил внимания. Он прислушался, даже сделал пару шагов к прихожей. Девочки куда-то уходили. Он положил скрипку в кофр и пошел на кухню, включил чайник. Отопление все не давали, а дом уже начал остывать. Холодный пол морозил босые ноги, выглядывающие из-под темно-синих джинсов. Он видел в окно, как девочки вышли из подъезда и быстро скрылись за поворотом. И одиночество новой, еще более сильной волной накатило на него. Как будто все закончилось, как кончается лето и дачная дружба. Может быть, до следующего лета. А может быть, и навсегда. У его семьи была дача и была одна такая дружба, которая закончилась как раз вот так – навсегда.

Алексей налил себе чаю и вернулся в гостиную, надел носки и свитер потеплее. Он поиграл еще, громче и резче, зная, что за стеной его никто не слышит. Он кричал через скрипку, он молчал через нее, он не понимал, но пытался понять. Что-то менялось, что-то внутри него пришло в движение и стало тревожить его мечты, его взгляды и убеждения. Будто насмехалось и делало это все неважным, неценным, пустым. Но новое пугало, он не понимал, что с этим делать, куда это деть, как с этим обращаться. Он играл и пытался понять. Скрипка. Как долго он ее познавал, учился. И что же? Все начинать заново? Но с другой? Пытаться понять, узнать, подстроиться или нет, найти точки, как ноты на гладком грифе, и запомнить их, чтобы потом знать и не ошибиться. Но, а если ошибка, если не то, не созвучно? Фальшиво? Что же делать?

Он остановился, когда понял, что сейчас просто порвет новую струну. И проходить заново через все, что случилось за последние недели, он бы не вынес. А ему почему-то казалось, что с порванной струной все снова будет сначала. Это было страшно. Он не знал, куда себя деть. И вспомнил, что обещал приехать, навестить, поблагодарить.

Быстро собрался, нашел шарф, старый, теплый, синий, намотал на шею. Неудобно. К черту. И ушел из дома, хлопнув дверью, и не услышал, как тренькнула, в досаде уронив строй, его скрипка, которую он оставил в открытом кофре.

***

Наташа проснулась рано утром и решила, что ей нужно подумать. А думалось ей хорошо на кладбище. Алина эти поездки не любила, еще не понимала, но терпеливо ездила и молча помогала убирать нечаянные листья и наглые сорняки.

Наташа вслух никогда не говорила, только мысленно, но знала, что мама ее слышит и всегда, выходя за границы черного решетчатого забора, у нее были решения для дилемм, с которыми она приезжала.

Сегодня она собирала с собой несколько вопросов, надеясь найти ответы ко всем. Задумавшись, она смахнула металлическую вазочку с парой сушек. Та с самым наглым грохотом ударилась о напольную плитку и покатилась с мерзким призвуком, в конце эпично стукнувшись о шкафчик под раковиной.

Наташа застыла с гримасой нечаянного стыда, провожая ее взглядом, и чуть не пролила на себя кофе.

Алинка, конечно же, проснулась. А кто бы не проснулся от такого грохота? Сестра в голубой плюшевой пижамке, на которой играли и веселились медвежата, зашла на кухню с недовольным лицом, морща курносый носик в россыпи веснушек.

– Ты чего тут гремишь? – Она села за стол, усиленно потирая заспанные глаза.

– Прости, не хотела тебя будить так рано, задумалась и уронила вон, – кивнула Наташа на вазочку, которая так и валялась у шкафа, плотнее закуталась в халат и отпила кофе из маминой чашки. – Я хочу сегодня съездить к маме с папой. Поедешь со мной?

– Зачем? – удивилась Алина, растекшись по столу и прикрыв глаза, будто собралась тут досыпать.

– Хочу перед зимой убраться, листья вон как сыплются, – махнула она рукой на окно, – а там лес.

Алина открыла глаза, вывернула голову, чтобы видеть сестру, и с подозрением на нее посмотрела.

– Это из-за Леши? О чем вы вчера говорили, когда мы шли из консерватории?

– При чем здесь Леша? – слишком резко ответила Наташа и выдала себя. – Нет, не из-за него. Я же сказала, хочу навести там порядок. А потом и дома заодно уберемся.

Наташа обвела взглядом светлую кухню, которая уборки-то и не требовала, и наткнулась на очень яростный взгляд Алины. Наташа не сдержала улыбку и попыталась спрятать ее за очередным глотком.

– Ладно, к маме с папой съездим, но убираться я не буду, я лучше буду упражняться. А если Леша дома…

– Дай человеку отдохнуть, он и так с нами возиться, – строго буркнула Наташа, силой поставила чашку и вышла из кухни под недоумевающий взгляд сестры.

***

Кладбище, как и всегда, встретило их тишиной. По воскресениям, если это не был какой-то церковный праздник, там почти всегда было безлюдно и очень тихо, будто все звуки оставались за оградой и не смели зайти. А шуршание листьев под ногами, которые в отчаянии срывались с деревьев, редкое карканье ворон и шелест ветра в верхушках деревьев – эти звуки были именно местные, и никогда не выходили за забор. Казалось, если те и эти звуки столкнутся, то случится что-то страшное, и они, зная это, не нарушали границ.

Наташа с Алиной шли по пустым разноцветным дорожкам, неся веник, веерные грабли и пакеты для мусора. Иногда Наташа мучилась от шепчущей совести, что таскает младшую сестру убираться там, чего она познать в столь юном возрасте вообще не должна была. Но в итоге Наташа приходила к мысли, что ей эти поездки тоже нужны. После них, в основном молча проведя время каждый о своем с родителями, они выходили с новыми мыслями и тихим умиротворением на душе, когда нашел свои ответы или поменял точку зрения на то, что сначала имело бесконечно важное значение, а потом вдруг стало обычным и простым.

Наташа оказалась права, небольшой участок в окружении низкого зеленого забора весь усеяли листья, что не видно плитки, которые закрывали могилы.

Родители встретили девочек чуть заметными улыбками на серых замерших лицах.

– Привет, мам. Привет, пап, – поздоровалась Алина, как делала всегда.

Наташа обычно молча кивала. Они надели тряпичные перчатки и стали собирать листья, рвать пучками торчащую у ножек заборчика жухлую траву и думать о своем.

Наташа вертела в голове вопросы и чувства, которые у нее появились к Алексею, к новой скрипке для Алины и музыкальной школе, которой у них в городке не было. Но она была в Нижнем, значит, переезжать? Продавать квартиру здесь и брать что-то еще меньшее на окраине? А работа? А школа Алины? Переводиться? Как поступают в этом случае? И как сказать об этом Алине? А Алексей? Наташа вдруг на него разозлилась. Она не думала, что эти внезапные совпадения так вклинятся в жизни и дадут какие-то надежды и обещания. Наташе он сразу понравился, красивый, но замкнутый. Что у него в голове? Он был похож на великого музыканта, которого видишь одним, но никогда не узнаешь, какие у него мысли, что он чувствует и чем болит его душа. Наташе нравились такие, ей было всего двадцать три года, и отголоски ее подросткового возраста, когда чаще приходилось заниматься с Алинкой, чем гулять и веселиться, давали о себе знать; она еще не догуляла и тяготела к загадочным музыкантам в кожаных куртках. Правда, ей нравились гитары. Но тот концерт для них с Алиной внезапно и как-то глубоко очаровал ее, и она не понимала, что с этим делать.

А потом все так быстро завертелось, закрутилось, и вот уже у Алинки есть перспективы в консерваторию. А если она захочет? А она сможет ездить? А когда я смогу отпускать ее одну?

Наташа гордилась сестрой, но в душе была гадкая надежда, что Алинка перерастет, наиграется или ей наскучит, и займется более простыми и житейскими интересами, вроде мальчиков, музыкальных групп и споров с сестрой. Но Наташа понимала, что ужасно так думать и ломать сестре жизнь только потому, что Наташа не знает, как ей помочь осуществить ее, Алинины, мечты.

Наташа понимала, что с сестрой нужно будет поговорить, прояснить ее настроения, может быть найти золотой компромисс, но так боялась начинать этот разговор, боялась узнать. И Алексей! Ему легко говорить, выиграет свой конкурс и уедет в Москву или куда там, заграницу в большой оркестр и забудет двух соседских сестер. А сейчас, почему он так с ними возится? Может, от скуки или альтруизм какой-нибудь? Или, может, грехи какие-то хочет исправить? Ответы никак не приходили, пока Наташа яростно оттирала белый птичий помет с зеленой краски ограды.

Алина посматривала на сестру и пыталась угадать, о чем та думает с таким злобным выражением лица. Алина сразу поняла, что Наташа не будет рада покупке новой скрипки и что вопрос со школой тоже вряд ли получится решить. В свои двенадцать лет она хорошо соображала, чем думала ее сестра, и почти понимала сложные взрослые мысли.

За Алексея она ухватилась как за ниточку, как за кусочек чего-то большого из музыкального мира, в который очень сложно попасть и еще сложнее в нем удержаться. Общаясь с ним, она чувствовала себя больше частью этого мира, чем когда-либо.

А последние события с уроками, каноном и консерваторией и вовсе перевернули всю душу, смутили мысли и разожгли трепещущую страсть посвятить свою жизнь музыке. Пусть не с такими смелыми планами, как у красавца-соседа… Но быть частью, и чтобы эта часть жила и была жизнью… Очень хотелось.

Но Алина понимала, что они с сестрой этого не вытянут и отчаянно касалась, и пыталась досыта напитаться теми мгновениями, какие ей подбросила коварная судьба. И готовилась. Готовилась в один день отказаться от этого. Но Наташа молчала, будто искала варианты, пыталась найти способы и выходы. Так Алине хотелось думать, и она сама молчала, не заводила разговор – надеялась, что все-таки что-то произойдет, и то, к чему стремится самое себя станет ближе и возможнее.

Туго набитые мешки ждали у дорожки. Довольные уборкой девочки оглядели чистый участок, попрощались с родителями и неспешно пошли к выходу. Странное и удивительное место, тут лучше не задерживаться, но спокойствие так манило, что хотелось чуть-чуть да задержаться.

– Это Леша? – негромко сказала Алина, махнув рукой с веником в ответвление, в котором мелькнула сгорбившаяся спина в похожей кожаной куртке и скрылась за поворотом.

– Тебе показалось, – бросила Наташа и пошла вперед.

– Да нет же, это точно он. Интересно, а что он тут делает?

– Алин, ну что люди тут делают? Пришел, наверное, к кому-то, к бабушке, может быть.

Алина проводила сестру недоуменным взглядом: обычно Наташа не была такой злой, когда уходила с кладбища.

Наташа поставила вилы, они упали, она чертыхнулась, снова поставила, выкинула мешки в большой контейнер на перекрестке дорог меж участков и обернулась к Алине:

– Ну, ты идешь?

– Иду-иду.

Девочки вышли с территории и снова оказались в мире живых звуков, одним из которых был бухтящий и ворчащий удаляющийся автобус, на который они не успели.

– Вот черт же!

– Да ладно, следующего подождем, – улыбнулась Алина и глянула на сестру.

Наташа поплотнее замотала вчерашний новый шарф и пошла на остановку.

Алина, пряча улыбку в вороте куртке, поспешила следом. Значит, домой поедут вместе.

Наташа села на холодную скамейку и сложила на груди руки. Поездка ей не помогла, а наплодила только больше вопросов без ответов. Она попробовала подумать, что у них дома с едой и надо ли в магазин, но мысли все возвращались на кладбище. У Алины было прекрасное зрение, и Наташа тоже видела Алексея. Он шел без веников и пакетов, значит, ненадолго. Значит, скоро вернется, и значит, они поедут вместе. А дома супа только на двоих. И в магазин все же нужно. Что же делать? А с новой скрипкой для Алинки? Когда все изменилось?