Страхмарики #3: мини ужасы на одну ночь

То, что вызывает в нас первобытный ужас – это не пустота за спиной, а чья-то рука, медленно смыкающаяся на твоём плече. Не тишина, а шёпот, который различаешь лишь тогда, когда понимаешь – в доме никого нет. Это не страх смерти. Это хруст костей в темноте, когда ты точно знаешь – никто не должен был шевелиться.

Моя тёмная сторона

Тьма пришла ко мне не сразу. Она подкрадывалась исподволь, как холодный сквозняк под дверью, как шепот в пустой комнате, когда ты уверен, что в ней никого нет. Я не замечал её, пока не стало слишком поздно.

Меня зовут Артем Седов, и я всегда считал себя человеком разумным, трезвым, чуждым суеверий. Я работал архивистом в старом университете, среди пыльных фолиантов и пожелтевших рукописей, и думал, что ничто в этом мире не может удивить меня. Но я ошибался.

Всё началось с снов.

Сначала это были лишь обрывки – тени, скользящие по краю зрения, далёкие голоса, зовущие меня по имени. Я просыпался с холодным потом на лбу, но не мог вспомнить, что же так напугало меня. Затем сны стали чёткими, ясными, как будто кто-то медленно открывал передо мной дверь в иной мир.

Я видел город.

Он лежал где-то за пределами человеческого понимания, под чёрным, беззвёздным небом, среди циклопических руин, которые не могли быть построены руками людей. Башни извивались, как застывшие в камне вопли, улицы уходили вниз, в бездну, где что-то шевелилось. И там, в сердце этого кошмара, ждало Оно.

Я не знал, как назвать это существо. Оно не имело формы, но обладало тысячью обличий – то сливалось с тенями, то принимало черты людей, которых я когда-то знал. Оно говорило со мной голосом, который звучал у меня в голове, как мои собственные мысли.

– Ты всегда был частью меня, – шептало Оно. – Ты просто забыл.

Я пытался сопротивляться, убеждал себя, что это лишь игра разума, последствия переутомления. Но с каждым днём граница между сном и явью истончалась. Я начал видеть… изменения.

В зеркале моё отражение иногда задерживалось на мгновение дольше, чем должно было. В темноте комнаты кто-то дышал, когда я знал, что там никого нет. А однажды я проснулся от того, что мои пальцы, будто сами по себе, чертили на стене странные символы – угловатые, пульсирующие, словно живые.

Я решил исследовать это.

Среди старых книг в архиве я нашёл упоминание о культе, поклонявшемся «Тому, кто ждёт во тьме». Их тексты говорили о существе, которое живёт в каждом человеке, спит в глубинах сознания, но может пробудиться. Они называли его Тёмной стороной – древним, как сам мир, голодным, как пустота между звёзд.

И тогда я понял.

Это не сны.

Это воспоминания.

Я не Артем Седов. Я – лишь оболочка, маска, которую носит нечто гораздо старше. Моя тёмная сторона всегда была со мной, с самого детства, просто теперь она решила показаться.

Последнюю ночь я провёл у зеркала, глядя в свои глаза. Глубины их были бездонны. Я видел там город, руины, тьму.

И я видел Себя.

Того, кто ждал.

Того, кто всегда был здесь.

Теперь я не боюсь.

Я протягиваю руку – и тьма обнимает меня, как старая любовь.

Я открываю дверь.

И наконец выхожу наружу.

Седой старик

Я увидел его впервые в тот вечер, когда буря обрушилась на наш город. Дождь хлестал по стёклам, ветер выл в трубах, словно предупреждая о чём-то недобром. Я сидел у камина в старой библиотеке, окружённый пыльными томами, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.

Он стоял у окна.

Высокий, сгорбленный, закутанный в потрёпанный чёрный плащ. Его лицо было скрыто в тени, но я разглядел длинные седые пряди волос, свисающие, словно паутина. Он не двигался, не дышал – просто смотрел.

Я вскочил, сердце бешено колотилось. Но когда я подбежал к окну, там никого не было. Только мокрые стёкла, за которыми бушевала непогода.

– Галлюцинация, – пробормотал я себе, отходя.

Но на следующую ночь он вернулся.

На этот раз я увидел его в зеркале в конце коридора. Он стоял за моей спиной, хотя я точно знал, что в комнате никого нет. Его пальцы, длинные и костлявые, медленно протянулись ко мне, но, когда я обернулся, в отражении уже был лишь я один.

Тогда я начал искать ответы.

В городском архиве я отыскал старые газеты, пожелтевшие от времени. В одной из них, датированной 1893 годом, был крошечный абзац:

«Вчера ночью в своём доме при загадочных обстоятельствах скончался доктор Элиас Вейнгарт. Свидетели утверждают, что перед смертью он бормотал о «седом старике», который приходил к нему во снах. На стене его спальни были обнаружены странные символы, нарисованные чем-то тёмным и липким.»

Я перевернул страницу. Там была ещё одна заметка, уже 1927 года:

«Пропала вся семья Харгрейвов. Их дом на Хэллоуин был найден пустым, но на полу в гостиной лежали клочья седых волос. Местные жители шепчутся о «Старике», который, по легенде, забирает тех, кто слишком много знает.»

Мои руки дрожали.

Я вернулся домой, но не мог уснуть. Каждый шорох, каждый скрип половиц заставлял меня вздрагивать. А потом… я услышал шаги.

Медленные, тяжёлые. Они шли из подвала.

Я спустился вниз с дрожащей свечой в руке. Воздух был густым, затхлым, пропитанным запахом плесени и чего-то ещё – чего-то старого, мёртвого.

И тогда я увидел его.

Он стоял в углу, его плащ сливался с тьмой, а бледное лицо, наконец открытое, было покрыто морщинами, глубже, чем трещины в древних камнях. Его глаза… Боже, его глаза были пусты, как бездонные колодцы, но в них мерцало что-то нечеловеческое.

– Ты видел слишком много, – прошелестел он голосом, похожим на шорох сухих листьев.

Я хотел бежать, но ноги не слушались. Он приблизился, и я почувствовал ледяное прикосновение его пальцев на своём лице.

– Ты будешь помнить.

Потом тьма поглотила меня.

Я очнулся в своей постели. Солнце светило в окно, и я почти убедил себя, что это был лишь кошмар.

Но когда я подошёл к зеркалу, в отражении за моей спиной стоял он.

И я понял – он не уйдёт.

Он никогда не уйдёт.

Теперь я вижу его везде: в окнах, в тенях, в своих снах. Он ждёт.

И я знаю, что однажды он протянет руку – и на этот раз я не проснусь.

Как ярко светит солнце

Я проснулся от того, что солнце било мне прямо в глаза.

Оно было слишком ярким.

Слишком близким.

Я зажмурился, но даже сквозь веки чувствовал этот ослепительный, невыносимый свет. В комнате стояла неестественная тишина – ни звука с улицы, ни пения птиц, ни даже привычного гула города. Только моё прерывистое дыхание и навязчивый, пульсирующий шум в ушах.

Я попытался подняться, но тело не слушалось. Мышцы одеревенели, будто кто-то залил мне в жилки расплавленный свинец. Глаза слезились, но я всё же разлепил веки и увидел – оно смотрело на меня.

Солнце.

Оно висело прямо за окном, огромное, раздувшееся, заполняющее собой всё небо. Его поверхность была не гладкой, а… неровной. Будто покрытой пузырями, вздутиями, чем-то, что медленно шевелилось под золотистой плёнкой.

И вдруг я понял, что оно не просто светит.

Оно видит меня.

Сердце забилось так сильно, что боль пронзила грудину. Я откатился с кровати, ударился спиной о стену, но не мог оторвать взгляда от окна. Солнце – нет, это – пульсировало, как гигантский зрачок, и в его глубине что-то мерцало.

Я закричал.

Но звука не было.

Только жар, липкий и тяжёлый, обволакивал кожу. Я поднял руки – они были красными, будто уже обгорели, но боли не чувствовалось. Только лёгкое покалывание, будто тысячи крошечных щупалец ползают под кожей.

Я пополз к двери.

Окно треснуло.

Тонкая паутинка разбежалась по стеклу, и сквозь неё просочилась капля чего-то.

Золотистого.

Густого.

Оно упало на пол и зашипело, прожгло дыру в дереве.

Я рванул дверь и вывалился в коридор.

Квартира была пуста.

Слишком пуста.

Ни мебели, ни ковров, ни картин на стенах. Только белые стены и…

…и тени.

Они лежали на полу – чёрные, чёткие, но неправильные.

Тень от вешалки изгибалась, как скорчившееся существо.

Тень от люстры шевелилась, словно щупальца.

А моя собственная тень…

…моей тени не было.

Я поднял руки перед лицом – они отбрасывали свет, но не тьму.

Сзади что-то хрустнуло.

Я обернулся.

Солнце вошло в комнату.

Оно растеклось по стенам, капало с потолка, заполняло собой всё пространство. Его свет теперь был густым, как мёд, и в нём плавали кусочки – крошечные, с чёрными точками-глазками.

Они смотрели на меня.

Я побежал.

Лестница казалась бесконечной.

Стены дышали.

Воздух гудел.

А за спиной оно становилось всё ближе.

Я выскочил на улицу – и застыл.

Город был пуст.

Ни машин, ни людей, ни даже ветра.

Только белые здания и…

…и солнце.

Оно висело над крышами, но теперь занимало полнеба. Его поверхность колыхалась, и сквозь золотую плёнку проступали очертания.

Что-то огромное.

Что-то древнее.

Что-то, что проснулось.

Я упал на колени.

Глаза слезились, кожа горела, но я не мог не смотреть.

Оно тянулось ко мне.

Тонкие лучи-щупальца скользили по моим рукам, лицу, заглядывали в рот, вливаясь внутрь.

И тогда я понял.

Мы никогда не были одни.

Солнце всегда смотрело.

Ждало.

А теперь…

…оно забрало всех.

И я – последний.

Последний, кто ещё помнит, что так не должно быть.

Лучи обвили моё горло.

Солнце засмеялось.

И мир стал слишком ярким.

Из глубины

Я никогда не любил океан.

Даже в детстве, когда другие мальчишки с визгом ныряли в волны, я стоял на берегу, чувствуя, как холодная дрожь пробегает по спине. Отец смеялся надо мной, называл сухопутной крысой, но в его глазах читалось понимание. Он тоже знал.

Он видел.

Теперь, когда я стою на палубе «Маргариты», глядя на чёрную, маслянистую гладь, я понимаю, что он пытался меня предупредить.

Мы вышли из порта три дня назад – обычная экспедиция, замеры глубин, пробы воды. Ничего необычного. Но в первую же ночь гидролокатор зафиксировал что-то под нами.

Огромное.

Движущееся.

Капитан Ренделл сначала решил, что это стая китов или подводный оползень. Но когда объект начал подниматься, даже он побледнел.

– Так глубоко ничего живого быть не может, – пробормотал он, не сводя глаз с экрана.

Но оно было там.

И оно поднималось.

К утру мы потеряли его из виду. Гидролокатор показывал лишь пустую толщу воды, но никто из команды не мог уснуть. Мы все чувствовали – оно где-то рядом.

На вторую ночь пропал Брэдли.

Мы нашли его каюту пустой, но на полу валялись его одежда и… что-то ещё. Что-то скользкое, серое, похожее на обрывки мокрой кожи.

– Это не его, – прошептал боцман Кроу. – Это оно оставило.

Капитан приказал держаться подальше от бортов.

Но это не помогло.

Сегодня утром мы нашли вторую каюту открытой. Внутри пахло тухлой рыбой и чем-то ещё – сладковатым, тошнотворным. Стены были влажными, будто их облизало что-то огромное.

А теперь…

Теперь я стою на палубе и смотрю вниз.

Вода больше не чёрная.

Она светится.

Слабый, фосфоресцирующий зелёный свет поднимается из глубин, очерчивая что-то огромное.

Оно не похоже ни на что из того, что я видел.

Тени движутся под поверхностью, слишком большие, слишком неправильные.