Игорь, домой!

Глава 1

Пролог

Июль, 1989 г.

Ясный теплый солнечный день – какой бывает только в восемь лет – уже склонялся к вечеру, но был еще бесконечно длинным и сулящим много веселья и радости. Трое мальчишек вскочили на четвертый этаж панельного пятиэтажного дома и остановились у двери слева. До звонка еще никто дотянуться не мог, поэтому Ваня просто постучал кулачком в дверь и отошел на шаг назад. Все замерли в ожидании, прислушиваясь к звукам за дверью. Всегда открывала мама Игоря, стройная женщина с пышными черными волосами, симпатичным лицом и мягкой улыбкой. Очень высокая и взрослая – какой она может выглядеть только в восемь лет.

Послышались быстрые шаги и лязганье замка, дверь приоткрылась и высоко – так, что пришлось задрать голову – показалась голова тети Лены. Она улыбнулась, и ее светящееся молодое лицо было частью солнечного дня, все было так здорово, как бывает только в восемь лет.

– А Игорь выйдет гулять? – чистый вопрос без излишних формальностей, как можно спросить только в восемь лет. Три пары глаз снизу вверх смотрели в глаза тети Лены.

– Заходите, – дверь открылась, – конечно, сейчас я его позову. Игорь! За тобой пришли!

Трое мальчишек еле поместились в узком коридоре, кучкуясь у двери и не решаясь пройти дальше. У Игоря была трехкомнатная квартира, но уже три поколения жили в ней все вместе. Все три комнаты выходили в один коридор. Послышался шум из правой комнаты и показался папа Игоря. Долговязый, всегда небритый, с не ухоженными волосами. Его они побаивались – как побаиваются взрослых в восемь лет: что можно ожидать от такого взрослого? – скорее всего будет ругать за что-то. Но на удивление сегодня он был радостный – борода раскорячилась по щекам, рот растягивался в улыбке.

– Гулять пойдете? Будете играть в «казаки-разбойники»?

– Не, мы будем в «Попа», – выпалил Саша.

– Да? – протянул папа Игоря, подчеркивая, как интересно, – это что за игра? – его улыбка стала шире, показывая, что в голове у него возник ряд очень забавных образов, каких, кончено, не понять в восемь лет, но превосходство над малышней все же побуждало его высказать их.

– Ну в «Попа», – сказал Ваня, выхватив инициативу у Саши, лед разбит, теперь будет говорить только он, Саша посмотрел на тетю Лену, она была очень красивая, – ну там палкой надо сбивать банку, потом уворачиваться и забирать ее и…

– Вы что же, в попа рядитесь и кадилом машите? – сказал папа Игоря, рассмеявшись; тонкий юмор атеистического сарказма доставлял ему особое удовольствие.

– Не. Вначале мы все салаги, потом, если собьешь банку… – продолжал Ваня, но папа Игоря его уже не слушал, продолжая смеяться над чем-то, хотя игра была совсем не смешной.

Открылась дверь напротив и вышел Игорь. Осторожно и нерешительно.

Тетя Лена повернулась к нему.

Два месяца Игорь пролежал в больнице, и никто так и не понял, что с ним было. Вчера его выписали, и он снова может выходить гулять. Как это просто бывает только в восемь лет. Игорь нерешительно улыбался, он будто первый раз видел своих друзей.

– Игорь! – в восторге крикнул Ваня, полностью переключившись от своего рассказа.

– С выздоровлением! – сказал Саша, – ты очень хорошо выглядишь!

– Ну давай, смелее, – сказала мама, – видишь, как друзья тебя любят, пришли за тобой.

Миша уже начал оттягивать задвижку замка, встав наципочки, что делал не раз и уже порядком наловчился в этом, чтобы открыть дверь и выйти – все уже было ясно: Игорь выйдет гулять, что стоять – на улице так много всего интересного! Пока он боролся с замком, Игорь обулся.

– Не убегайте далеко! – сказала мама, провожая ребят.

– Да мы будем здесь, в садике – выпалил Ваня уже за дверью, мальчишки сбегали по лестнице вниз. Игорь не отставал, хотя и чувствовалось, что он все еще был не уверен.

Мама подбежала к окну кухни и посмотрела вниз, из подъезда высыпали мальчишки и Игорь с ними. Так быстро спустились с четвертого этажа, как это они могли делать только в восемь лет. Такие счастливые, Игорь такой счастливый. Лена улыбалась, на сердце было так легко и радостно. Папа ушёл к ним в комнату, что-то напевая, а из комнаты по телевизору Малежек пел «Провинциалку». Эти два месяца переживаний были такими невыносимыми, но сейчас уже все было позади. Дети побежали в садик. Так все называли территорию Детского сада с многими площадками для детей, которая располагалась прямо за дорогой.

На асфальтированной площадке прямо за воротами в «Попа» никто не играл, и они ринулись налево в сторону широкой детской площадки для старших групп. Сейчас там играли в футбол, воротами служили по два камня с той и другой стороны.

– Игорь! – крикнул кто-то из игроков и игра остановилась.

– О Ваня за нас! – крикнул другой мальчишка.

Все смотрели на Игоря с осторожностью и боялись к нему прикоснуться, будто он был из хрупкого стекла.

– Здорово, что вышел, мы уже все соскучились по тебе, – сказал Егор из новых домов, добряк лет одиннадцати.

– Ну что, как там в больнице? Говорят, что ты был в этой, как там…

– Реанимации, – подсказал Саша.

– Ну да, и как там?

– Да нормально, – ответил Игорь, смущаясь, явно не желая говорить об этом.

Ребята окружили Игоря, отчего ему стало не по себе, но он чувствовал то добро, которое они выражали своей поддержкой, искренней и такой естественной, которая бывает только в восемь лет. В следующем году всё будет по-другому, зима притормозит общение и компания распадется, останутся только самые близкие друзья, и уже такого сплоченного двора не будет, кто-то даже станет врагом и начнёт задираться. Но разве об этом думаешь в восемь лет? Разве вообще может быть что-то плохое? Светило ясное теплое солнце, такое июльское и такое детское. Каждый вечер ребята собирались и играли в разные игры, всё было исполнено добром, радостью и весельем! Лежа в больнице, Игорь очень скучал по двору и по играм.

– Игорь, Миша за нас, а Ваня, Саша за вас, – сказал Андрей, высокий парень одиннадцати лет из последнего подъезда.

И игра понеслась. С криками, ссорами и даже местами толкачами, но любая стычка заканчивалась тут же, как это бывает только в восемь лет.

А потом они играли в прятки с присказками «Топор, топор сиди как вор» и «Пила, пила, лети как стрела». Потом ходили по вкопанным шинам, оградкам, скамейкам, железным снарядам, сваренных из толстой проволоки в виде прямоугольников и окружностей разного диаметра – важно было не наступить на землю, потому что она была раскаленной лавой. Потом, когда часть ребят уже разошлась по домам, пошли играть в ножечки, в «Землю»: разделили начерченный на земле круг на равные сектора и поочередно втыкали нож в территорию других игроков. Игрок отхватывал часть соседнего сектора, проводя границу через то место, куда втыкался нож, если мог дотянуться со своего участка до края новой территории.

Они бы играли и дальше до самой темноты, но вдруг прозвучало:

– Игорь, домой!

Игорь сделал вид, что не слышит маму, хотя и дернулся на её голос и посмотрел в сторону дома.

– Игорь, домой!

Была его очередь бросать нож, его территории ещё хватало, чтобы стоять двумя ногами, и он жадно высматривал, куда бы бросить нож. У Вальки, соседа, был большой кусок – легкая добыча.

– Игорь, домой!

– Игорь, тебя мама зовёт, – сказал Саша.

– Да я слышу, сейчас ещё чуть-чуть, – он бросил нож, удачно, отхапал кусок. Глаза горели, на лице сияла улыбка, уходить домой в самый разгар игры очень не хотелось. О том, что есть какое-то время и что может быть поздно никто не думал, особенно в восемь лет.

– Игорь, домой! Сейчас папе скажу!

– Да, иду-иду! – крикнул Игорь в ответ, бросил нож и он опрокинулся, – Эх!

Он топнул ногой, был раздосадован, но всё понимал. Ему уже было восемь лет.

– Мне надо идти, – сказал он друзьям, будто они не слышали, что его зовут.

– Да мы тоже уже пойдем, – сказал Андрей из последнего подъезда.

Игра осталась не завершенной, но кто же будет огорчаться, если завтра опять все соберутся и можно будет начать всё сначала. Завтра будет такой же радостный день, никто в этом не сомневался, такая уверенность бывает только в восемь лет.

– Пока, ребята, до завтра.

– Мы за тобой зайдём пораньше, – сказал Ваня.

– Игорь, домой! Всё, я пошла говорить папе!

– Иду! – крикнул Игорь, – всё, бегу!

Ему очень не хотелось уходить. Но…

Он побежал домой, быстро, полный ярких впечатлений.

Так закончился самый лучший день в его жизни.

Глава 2

Часть 1. Серия.

Глава 1.

Октябрь, 2019 г.

1

Проливной дождь для этого времени года и места был совсем не редкость. Лило как будто из ведра. Было мерзко и уже очень поздно, темно, ничего не видно. В таких условиях приходилось работать. Разглядеть можно было только красные габариты впереди стоящей машины и уличные огоньки, скачущие по каплям дождя. Полицейские синие маячки гонялась за темнотой, то и дело заглядывая в салон машины. Огни стекали по лобовому стеклу, смешивались, тонули в темноте. Стекло стало запотевать от выключенного обдува.

Низко накинув капюшон, он уверенно вылез из машины.

Места было мало, двор был заставлен машинами жильцов, поэтому он остановился сразу за патрульной машиной на проезжей части вдоль панельного девятиэтажного дома.

Ещё практически никого не было, к несчастью он был не далеко от этого места, когда поступил сигнал. Он безучастно пожал руку патрульным, которые и обнаружили труп, и двинулся к месту преступления.

Тело девушки располагалось во дворе дома на детской площадке. Капли дождя отскакивали от скамейки рядом, с урны стекали струйки воды.

В темноте он не видел её, шёл в направлении, куда смотрели патрульные, согревающиеся сигаретами. Шёл по мокрому песку, где утром малыши играли в машинки и строили городки лопатками.

Как только силуэт девушки стал просматриваться, то он сразу увидел её лицо. Распахнутые глаза и широко открытый рот, капли дождя плескались в луже во рту, глаза блестели влагой, отчего они казались страшно живыми. Однако, бледность кожи была видна даже в темноте и не оставляла никакого сомнения.

На девушке была надета короткая джинсовая куртка, вся мокрая и тяжелая. Правой рукой она что-то прижимала к груди. Он попытался взглянуть, стараясь не прикасаться, включив фонарик на телефоне. Чупа-чупс. Леденец на палочке в красной обертке.

Никаких видимых повреждений не было, но об этом лучше скажут эксперты, которые уже начали съезжаться. Вообще отдел полиции был совсем не далеко, куда он и возвращался.

Из темноты и из-за занавеса дождя стали проявляться темные силуэты, материализуясь в обмокшие сутулые фигуры. Какой-то таинственный момент, когда он был один на один с девушкой, улетучился. Голоса, движения, люди, носилки, чемоданы, штативы со лампами – он сам не понял, как очутился на заднем плане сцены. Стоял в стороне и смотрел на происходящее из темноты. Было самое время закурить. Теперь, когда стало светло от ламп, Андрей увидел столб темного фонаря метрах в двух от скамейки.

– Ну что здесь? – к нему подошёл его коллега, тоже опер Серёга. И тоже закурил – как без сигареты можно было обсуждать такое.

– Да что здесь, – Андрей сделал паузу, затягиваясь, – тело молодой женщины без видимых повреждений, дождь, скорее всего, смыл все следы, если и были какие.

– Думаешь, это опять висяк? – Серёга явно намекал на дело полуторагодовой давности. Тоже девушка без видимых повреждений от насильственных действий. А еще было дело четырехлетней давности. Андрей его не застал, но оно всплывало в связи с делом полуторагодовой давности.

– Думаю, – сказал Андрей. Он это ещё понял в тот таинственный момент. Хотя, конечно, пока не было результатов экспертизы, о чём можно было говорить?

– Ну плохо дело тогда, – сказал Серёга, развернулся и пошёл к телу.

Андрей подумал, что Серёга хотел убедиться, что это было не так. А иначе, надо было признавать серию. Ну или попытаться не заметить общего характера преступлений, за что потом, когда произойдет следующее подобное убийство, могло сильно прилететь. Ладно, пусть криминалисты проверят что да как, и в случае глухаря, пусть уже Хрящ думает, что делать.

Затушив сигарету, он пошёл к машине. Было уже поздно, мерзкий дождь сильно холодил тело. Не так он думал закончить сегодняшний день, а теперь ещё этот отчёт нужно было писать завтра.

2

Хрящ постучал в стекло, – вот это и произошло, приехал, – Андрей вылез под дождь, кривясь, он даже не успел согреться.

– Ну что? Где свидетели, кого успели опросить? – в темноте Хрящ выглядел страшным монстром из-за своего носа, то есть, скорее, из-за его отсутствия. На месте носа у него был обезображенный бугор, которым Хрящ умудрялся дышать. В подростковом возрасте кастетом ему раскроили нос, врачи кое-как собрали, но вышло, что вышло. Да и в свои уже за сорок он выглядел далеко не красавцем. Был не брит и слегка поддат.

– Здравия желаю, товарищ майор, ничего не успели, – сказал Андрей нарочито официальным тоном, намекая на усталость.

– Я не понял, капитан! Давай, давай, вперед! – его мокрое искривленное лицо напоминало лицо утопленника, пролежавшего в воде уже долгое время. Вообще, у них не задалось ещё с самого начала, как Андрей пришел в отдел.

Он нашёл Серёгу всё там же на площадке. Тот изучал труп, сидя на корточках и что-то высматривая. Увидев Андрея, он поднялся, и они отошли в сторону, чтобы не мешать криминалистам.

– Ну что, – сказал Серёга, – судя по всему её сюда принесли, характер одежды такой, что это может быть проститутка, короткая юбка, колготки с дырками, высокий каблук, хотя, так сейчас одевается кто угодно. При себе ничего нет, кроме Чупа-Чупса. Причина смерти пока не ясна, признаков насилия не видно, но так как её сюда, скорее всего, принесли, то может, что и есть. Какие-нибудь следы заметил?

– Какие следы, такой дождь?

– Ну какие-то всё же могли быть на песке.

– Ничего не было, – сказал Андрей, скорее больше веря в желаемое, чем в действительное, потому что он не обратил внимания на следы, но и не топтался особо: если что и было, то эксперты найдут. – Пойдем по подъездам пройдемся.

Никто ничего не видел. Хотя один мужчина лет шестидесяти с седьмого этажа сказал, что на площадке в темноте было какое-то движение. Он подумал, что, наверно, подростки сидели на лавочке.

– В котором часу это было?

– Да час назад, – около десяти, отметил про себя Андрей, – я выглянул в окно, площадка пустая, а у скамейки в темноте какое-то движение.

– Что-нибудь разглядели?

– Да ничего не разглядел, темно же.

– Фонарь давно не светит?

– Нет, – сказал мужик уверенно: хоть в чём-то он может помочь, – вчера горел! Вот сейчас не горит.

– Не слышали ничего, может, кто разбил его или…

– Нет, нет.

– Ну а движения в темноте, постарайтесь вспомнить хоть что-то. Кто двигался? Что-то особенное, может, заметили?

– Нет, простите, нет. Просто движение, как движение листьев деревьев, но как будто человеческие фигуры.

– Фигуры? Много фигур? Две?

– Не знаю, возможно, и две, было не разглядеть, да я и не всматривался особо.

– Ну а шума, криков не слышали?

– Нет, точно нет.

– Может, машина была?

– Машина была, – сказал мужик, кивая. Воспоминания давались ему не легко, но как будто что-то всплывало из глубин памяти.

– Какая машина?

– Джип.

Андрей оценил мужика в майке и, без дополнительных выяснений решил, что речь шла о внедорожнике вообще, а не о марке машины.

– Вы в этом уверены?

– Нет, – сказал мужик и заулыбался, – там деревья, но… как будто за деревьями стоял Джип.

– А может, и не стоял.

– А может и не стоял, темно же.

– Спасибо.

Да, похоже было на то, что тело привезли, положили и скрылись в деревьях, которые были высажены в этой части площадки, где стояли скамейки, урны, и где народ любил вечерами посидеть, пообщаться, выпить пивка.

А раз привезли, то это укладывается в схему как будто серии. Прошлые похожие два дела остались не раскрытыми, преступник (или преступники) был хитер и вряд ли и сейчас оставил какие-то следы кроме явных знаков, как этот Чупа-Чупс. Что он хотел этим сказать?

На улице место преступления было оцеплено, работали криминалисты, Хрящ разговаривал с кем-то из них, Серёги видно не было.

– Ну что? – спросил Хрящ, когда Андрей подошел к нему.

– Никто ничего не видел, один мужик заметил движения около десяти часов, но в темноте ничего не разглядел. Странно то, что вот этот фонарь вчера еще горел, – Андрей указал на место преступления; девушку уже увезли. – Возможно, преступников было несколько, скорее всего приехали на внедорожнике, выгрузили и уехали.

– Понятно. Проверьте, что с фонарем, и узнайте, какие машины въезжали, выезжали за этот день. Что с камерами?

– Не знаю, но не думаю, что здесь что-то есть.

Серега не принес ничего, что могло бы ускорить следствие. Пока у них был только «Джип», которого могло и не быть. Но то, что была какая-то машина, и без того не вызывало сомнений. Это в любом случае было разумно и удобно, не тащили же девушку через весь двор.

Но вот если бы кто-то сказал, что точно видел эту странную тонированную большую машину, запомнил бы номера, ну или хотя бы назвал точно марку. Если бы дворник, как в старые времена, остановил бы незнакомца и спросил: «А что это у вас, милостивый государь, в мешке, позвольте полюбопытствовать?» Если бы житель дома, поздно возвращающийся с работы, увидел бы на детской площадке подозрительные движения и крикнул бы: «Эй, что это вы там делаете?» То, конечно, они могли бы сразу же начать раскручивать оперативные действия. Но ничего этого не было. А был дождь и все сидели дома. Оставалась еще надежда на камеры, но их город был далеко не Москва, где камеры отслеживали каждый угол; здесь же, если и были, то возникал еще большой вопрос, работали ли они, как и фонарь.

Преступник (или преступники) рассчитал всё верно, что говорило о не случайном характере преступления, а значит, это опять был тот самый.

– Он был здесь около трех часов назад, – Андрей озвучил мысли вслух, – он не мог далеко уйти, что мы можем сделать? – он чувствовал, что ведь это был шанс, нельзя было упускать его, будто сама судьба помогала им, что патрульные обнаружили тело так рано, ведь преступник, наверняка, рассчитывал, что тело останется лежать до утра, пока кто-нибудь – и не дай Бог ребёнок – не обнаружит его.

– Что мы можем сделать? – сказал Хрящ, – вы выяснили какие машины выезжали? Что нам искать? Эксперты ничего не нашли.

– Да за час он уже мог умотать в соседний город, – сказал Серега, что, конечно, было правдой.

– Давай по домам, – сказал Хрящ, под дождем он взбодрился и уже не выглядел поддатым, – когда я вернусь, чтобы у меня на столе лежали все отчеты. Личность, все связи, фонарь, машины – всё! Бубен сожрет нас всех, если будет намек на серию!

– Ой, да ладно вам, Павел Андреевич, – сказал Серега, – да обычную шлюху скинули, что первый раз что ли, – его губы дернулись, потому что он сам не верил в свои слова, ему никто даже возражать не стал, – вам отдохнуть хорошо! Не берите в голову, мы всё сделаем!

Криминалисты отключили последний прожектор, и площадка погрузилась в темноту, лишь призраки огоньков мелькали в каплях дождя. В некоторых окнах всё ещё горел свет. Ярких пятен становилось все меньше и меньше, а вместе с ними гасли последние нити тайны дневного происшествия.

3

По пути к дому Хрящ несколько раз приложился к именной фляге («Лучшему оперу. Замочи горло!») и его глаза опять заблестели. Подъезжая к воротам на минимальной скорости, он нащупал брелок и нажал кнопку открытия автоматической выдвижной двери. Остановился, давая воротом полностью раскрыться. Опрокинул флягу до последней капли, сильно задрав голову назад, отчего голова слегка закружилась. Уже было очень поздно, жена и Наташенька уже, скорее всего, спали и… подумав о жене, он вдруг понял, что не хочет сейчас видеть ее. Странное озлобленное чувство появилось совсем неожиданно, он даже обратил внимание, что мгновение назад он был бы рад встрече и совместному чаю. Но чем шире открывались ворота, тем сильнее росло это озлобленное чувство. А что будет в Турции две недели, страшно было даже представить. Он чувствовал, что алкогольной дозы ему не хватало.

В доме горел свет.

Он скривил лицо, отчего стал похож на волка.

С успокаивающим хрустом из-под колес «Рэндж Ровер» заполз во двор, Хрящ нажал на кнопку закрытия ворот, и выбрался из машины.

«Держи себя в руках, майор, главное, Наташеньку не разбудить!»

Ольга вышла с кухни, вытирая руки полотенцем.

«Опять жрала», – подумал он. Она улыбалась ему накаченными губами. В домашнем халате она выглядела как чучело.

– Ты так поздно, – сказала она, у нее уже выработалась привычка даже дома говорить на английский манер, отмечая, что, да, язык для нее «эффодабл», – будешь чего-нибудь есть?

– Выезжал на сигнал, – сказал он, разуваясь.

– Ты даже в отпуске не даешь себе покоя, – она пошла на кухню, отнести полотенце.

Послышался шум хлопнувшей двери сверху и топот маленьких босых ножек – Наташенька спускалась по лестнице второпях, на ходу выкрикивая:

– Папа! Папа!

Дочке было пять лет, для него она была поздним ребенком и он ее очень любил. По сути, только из-за нее они все еще были вместе.

Наташенька бежала по лестнице, размахивая руками и аккуратно ставя ножки на больших ступеньках. Она была в красном платьице.

– Почему она не в кровати? – спросил он вернувшуюся с кухни жену, и этот вопрос был наточенным до блеска ятаганом повисшем в воздухе.

– Я ничего не могу с ней сделать! Тебя весь день нет, меня она не слушает!

– Папа, папа!

Он снял куртку, открыл гардероб, чтобы повесить ее, но там было темно.

– Да, – сказала она, – сегодня там лампочка перегорела, надо поменять.

И вот именно это странным образом послужило спусковым крючком к срыву. В голове щелкнуло и его сердце заполнила ярость. Он швырнул куртку на пол гардероба, цепляя и другую одежду, срывая ее с вешалок и крючков. Раздался грохот и шум. Что-то порвалось, что-то бряцнуло, что-то треснуло. Ярость требовала большего размаха, разнеси здесь все к черту! Но он сдержался, задыхаясь в ненависти как бык.

Наташенька замерла в прихожей в недоумении, но улыбка все еще висела на ее лице. В руке она что-то сжимала. Хрящ пригляделся, зрение стало уже совсем не очень – прошло то время, когда он мог бы похвастаться единицей. Он пыхтел и, прищурив глаза, увидел, что это был леденец, Чупа-Чупс.

В два быстрых шага он оказался у дочери и резким движение выхватил у нее леденец. Она не успела ничего сообразить, но ее лицо будто стало из расплавленного воска, и нижняя губа поползла вниз, а глаза тут же налились слезами, отчего они стали огромными и в них читалось полное недоумение и… ужас?

Еще секунду она стояла не дыша, как вдруг громко заревела. Ольга бросилась к ней, закрыв ее своим телом.

– Ты что делаешь!? Совсем что ли!

– Чтобы я этого больше никогда не видел! – прохрипел Хрящ и швырнул Чупа-Чупс в сторону, он улетел под стол, потом под диван, а потом, ударившись о плинтус, разлетелся на мелкие кусочки.

Наташенька ревела. Вся несправедливость мира в эту минуту обрушилась на нее. Ольга повела ее наверх в комнату. Рев удалялся, пока дверь не приглушила его. Он был еще долго слышен со звонкими причитаниями и новыми актами обиды, а потом Наташенька уснула. Ольга не вышла.

Хрящ сидел на кухне и пил «ХО». Потом уплелся в гостевую комнату, где заснул прямо в одежде.