Нормы годности
Глава 1
Глава 1
Семьсот дней
25 лет – много ли это для начала взрослой жизни? Или всё же мало, чтобы по-настоящему её понять?
В 25 ты уже чувствуешь себя взрослым: возможно, у тебя есть дети, работа, жена, квартира, машина. И, возможно, ты больше никому ничего не должен. Никому – кроме Родины.
Вот так я и стоял, с повесткой в руках, только что найденной в почтовом ящике, думая обо всём, что написал выше.
Если честно, я и забыл, что туда вообще нужно идти.
Нет, сначала я даже хотел. Скорее – был готов. Не морально, не физически, а просто готов. Потому что надо— так говорили, так написано в законе.
А готов я был ещё в восемнадцать. Только что окончил училище и ехал в вагоне поезда с пьяными одногруппниками, которых уже призвали, а меня – ещё нет. Они направлялись в пункт призыва, а я ехал домой, в свой город, думая, что повестка уже и меня поджидает.
В том пьяном угаре вагона бедная проводница уже сорвала голос, надрываясь:
– Сейчас приедет полиция, всех высажу!
Но будущие воины только ржали:
– Высаживай, нам отсрочку!
На что она только охала и убегала в своё купе.
Когда кондиция распития доходила до патриотизма – начинались армейские песни под гитару, высокие слова о долге, Родине и матери – меня даже подстёгивала мысль: а не сойти ли вместе с ними, прямо сейчас, в тот самый пункт?
Но наступала следующая стадия опьянения – и начинались байки. Или правда. Про дедовщину, уставщину, избиения и издевательства. Все замирали, слушали друг друга. Кто больше расскажет. Кто больше выдумает. Кто что слышал от соседа, брата, только что вернувшегося с дембеля.
На этой стадии водка уже не лезла так вкусно в горло.
Все начинали чего-то ждать. Сам не знал чего.
Потом – снова брень гитары. Снова песни, уже не армейские, но такие же задорные, лишь бы прогнать из головы только что поселившиеся там дурные мысли. Гнать прочь семьсот с лишним наступающих дней.
И наконец – третья стадия. Сон.
Будущие бойцы мирно спят: на полках, на полу, на третьих полках, прямо посреди прохода.
Тамбур похож на пепельницу. По полу катятся бутылки.
Проводница, с облегчением вздохнув, наконец засыпает в своём купе.
С этими воспоминаниями я переступил порог квартиры. Женатый. С маленьким ребёнком. Никому ничего не должный. Кроме Родины.
Думая, что эта повестка пока ничего не значит.
Глава 2
Свобода по собственному
Все эти повестки приходили изредка, в основном на адрес родителей, где я был прописан. Обычно это ничем не заканчивалось – родители просто выбрасывали их.
Изначально, сойдя с того самого поезда, я уже ждал её. Но она не пришла. Не пришла и на следующий год. Так я и забыл про тот самый долг.
Теперь я стою с этой заветной бумажкой у себя в квартире, не зная, что сказать жене… хотя знал. В итоге просто сказал: «Пришла повестка».
Страха сначала не было – как и осознания. Просто пришла, и всё. Через год придёт ещё одна – думал я.
Но через несколько недель меня вызвали в отдел кадров. У них была такая же повестка, только с припиской о большом штрафе в случае, если они меня не выдадут.
Выбор был простой: уволиться по собственному или по причине призыва в ряды ВС РФ.
Все влиятельные знакомые, которые казались влиятельными, оказались невлиятельными. Знакомый, у которого был папа, у которого были связи, тоже получил повестку – примерно на то же число.
Всё бы ничего, если бы я был один.
Жена – в декрете, годовалая дочь, квартира в ипотеке.
С ипотекой вопрос как-то решил. Сотрудник банка, узнав дату повестки, с улыбкой сказал:
– У меня тоже на это число. Вместе пойдём.
Он заморозил платежи на год. Видимо, в этот год родине задолжали все порядком.
Были предложения приписать мне СПИД или другие неизлечимые болезни – но это бы оставило клеймо в базе на всю жизнь.
Решение было. И оно было принято.
Единственный плюс – когда увольняешься, чувствуешь странную свободу. Лёгкость.
Всё, о чём я смог договориться – что меня оставят в части недалеко от дома. Там сидели пограничники. Там я и буду отбывать все 365 дней, даже приходить домой – такой был план.
Из головы не выходила семья. Нужно было, чтобы она как-то продержалась этот год.
Государству было всё равно. Не могу сказать, что я сам был без вины.
Проводы проходили в семейной обстановке, с родителями.
Так совпало, что у дочки был день рождения, ровно год. Ей побрили голову – чтобы лучше росли волосы. Мне – чтобы не было вшей.
Отец не уставал подначивать:
– В твоём возрасте там будет тяжело. Будешь драить туалеты и читать сказки на ночь дедушкам.
До сих пор не знаю, зачем он это говорил. Видимо, хотел блеснуть своим «опытом» – тем самым, давно пройденным.
Поправив его однажды, я почему-то его обидел. Он сказал:
– Ты не любишь правду.
Не замечая, что на душе у всех и так хреново.
И вот – семь утра следующего дня.
Я с пожитками в сумке, с надеждой в голове, что окажусь где-то рядом с домом – но уже в форме.
Мама поехала со мной проводить. Хоть я и взрослый, и говорил, что это всё временно – она не сдержала слёз.
Я обнял её и зашёл в военкомат.
Глава 2
Глава 3 Ожидание своей очереди
Красный, белый, синий – да я в любом состоянии готов служить России. Нагано.
Именно под это настроение я зашёл в военкомат. Толпа – ещё пока не пьяная, не совсем отошедшая от прошлого запоя – орала строки вышеупомянутой песни или просто орала. Для всех это казалось постпохмельным синдромом: они были ещё вместе, хоть и не знакомы друг с другом.
Мне нужно было только одно – поскорее всё это закончить, пройти необходимые процедуры и отправиться в часть рядом с домом, где я мог бы спокойно после утреннего развода ходить домой. В трёх словах: пьяны были все. На мой взгляд, коменданты военкомата – тоже. Или они просто настолько привыкли к такому, что сливались с толпой.
Потом подкатили автобусы, на которых нас должны были отвезти в «обезьянник», откуда всех уже разбирали по частям всей необъятной. Провожать приходили родственники – некоторые пьянее будущих воинов, скорее всего, чтобы поддержать в их нелёгком пути.
В автобусах всё заметно стихло. Спустя три часа пребывания в военкомате опьянение спало, наступала реальность. Братство единомышленников тоже рушилось – всех куда-то везли на автобусах, которые предоставила Родина, чтобы после этого все отдали ей долг.
В «обезьяннике» – снова досмотр. В основном – на наркотики и алкоголь. Как и в военкомате, больше не церемонились. Становились видны слабые: они обычно вздрагивали, когда им кричали, чтобы те открыли сумку.
«Обезьянник» представлял собой терминал, где размещали будущих бойцов. Всё походило на армию, но только походило: контрактники, которые по вечерам ходили домой или в магазин, и комендант, у которого квартира была в соседнем доме. Никаких намёков на дедовщину или замысловатые армейские устои не было. Никого не хотели пугать. Контрактники ждали окончания службы, комендант хотел домой.
Я спокойно ждал, когда меня заберут в часть, где я буду «отдавать » заёмный год, выданный мне государством. С мыслью, что всё это протянется максимум до вечера, я лежал на пружинной кровати, будучи в полной уверенности, куда иду. В отличие от других, не представлявших, куда они едут.
Изредка нас гоняли на очередной медосмотр, дактилоскопию и другие стандартные процедуры, после которых, будь ты в розыске – тебя быстро смогли бы распознать.
Наступил вечер. За мной никто не приехал. Только к ночи я понял, что ничего не ел – ждал, что вот-вот доберусь до домашних харчей.
На следующий день приехали родственники и жена. Принесли что-то перекусить и уверили, что всё идёт по плану – сегодня всё решат. Одобренный этой мыслью, я отправился на обед.
К вечеру приехали «покупатели» – те, кто разбирает по частям призывников во все уголки страны. Я ждал своих. Тех, кто скажет: «Пограничные войска. Собирайся».
В итоге я увидел офицера в военно-морской форме.
Флот. Мурманск. Собирайся.
Бежать некуда и уже незачем.
Ночью уже был поезд – провожали родственники и люди, которые только разводили руками. План не удался.
Глава 4 Двадцать пять метров длиной
50-метровые рельсы ставят на прямых участках пути, а в кривых – 25-метровые. Именно на таких кривых, под вагоном, катившимся по этим самым рельсам, сидел я – двадцатипятилетний парень над двадцатипятиметровыми рельсами – и ещё одиннадцать новобранцев. Нас сопровождали два молоденьких лейтенанта, видимо только что вышедших из университета.
Вели себя все на удивление спокойно, хоть публика была и разношёрстная. Лейтенанты переоделись в гражданское, разрешили обращаться к ним на «ты», рассказывали истории – как мне показалось, услышанные от кого-то ещё, но подававшиеся как свои. Уверяли, что возраст – не помеха, мол, служили и постарше. Постепенно они становились всё больше похожи на таких же пацанов, едущих на срочку, только иногда вздрагивали, когда с ними тоже начинали говорить на «ты». Видимо, просто не хотели конфликтов – скорее, не знали, как себя вести.
Удивительно, но за сутки в поезде не произошло ни одного происшествия. Никто не напился, более того – никто даже не пил. Все о чём-то говорили, доедали то, что дали из дома, с интересом разглядывали сухпайки. Я в своё время наездился в поездах и видел, что такое дембельский вагон и что такое вагон с призывниками. Отличия были, в первую очередь – в настроении и чувстве свободы. Но схожесть тоже: все пили, потом дрались.
А здесь – совсем другая картина. Все спокойно сидели. Только у некоторых чувствовалось напряжение – по ним было видно: не готовы, не хотят, боятся.
Прибытие в Мурманск было около трёх часов ночи. Мы собрались, вышли из вагона с вещами и остатками сухпайков в коробках. На вокзале должны были ждать автобус, который отвез бы нас в закрытый военный городок – место нашей службы.
Минут через пятнадцать к нам подошёл странный тип. Не представился, не показал документов, но обратился к нашим сопровождающим с требованием предъявить бумаги на нас. Если нет – забирает нас к себе, а их отправляет за старшим.
Пару минут те мялись, не зная, что делать. Пытались в панике отыскать документы. Пока наконец один не догадался спросить у этого типа его документы. Тот с виноватой миной похлопал себя по карманам – мол, забыл в машине, сейчас принесёт. Последнее, что мы увидели – как он запрыгивает в чёрный микроавтобус и уезжает.
Страшно представить, куда бы он мог нас отвезти, если бы эти двое повелись на развод. Я посмотрел на них – в глазах было облегчение и страх. Они только что едва не отдали двенадцать человек неизвестно кому.
– «Каких только алкашей не бывает», – замяли они случившееся. К счастью, как раз в этот момент подъехал наш автобус.
Мы загрузились. Сопровождающие молчали, будто ничего не случилось. Вот она – сила страха.
На подъезде к части они вдруг оживились. Встав, со злорадным видом закричали:
– «Ну что, добро пожаловать в армию! Вас уже там ждут!» – и с усмешками показывали на военнослужащих в шинелях, мимо которых мы проезжали. Намекали, что скоро мы глотнём все прелести службы.
Но у меня не было сомнений: об армии они знали не больше, чем я о балете.
В части началось то же самое. Только теперь никто ни перед кем не строил вежливости. Сопровождающие, пользуясь последними минутами власти, запугивали рассказами: как ломали головы табуретками, как унижали в туалетах, как старших по возрасту заставляли бесконечно убирать и вообще не считали за людей.
Пока они сыпали этими «историями», некоторых начали уводить стричься. Стригли одной машинкой, быстро, грубо. Пару человек вышли с кровоподтёками на голове. Чья кровь была на машинке – никто не знал. Люди просто делали, что им говорили.
Лейтенанты рассказывали всё это так, будто за плечами у них лет двадцать службы. Попрощались с улыбками и злорадным смешком. Один из них, произнеся фразу «ну, удачи вам, бойцы», демонстративно передал личные дела – те самые, что едва не отдали незнакомцу – командующему части и горделиво удалился.
Нас распределили по кубрикам. Мы стали ждать старшего.