Эпоха Сочувствия Том 1: Балы и бомбы

Карта мира

Пролог

2617 год, начало весны. Сидема, столица Республики Ортезия.

– Война близка к окончанию, – в который раз за последние полдекады повторил Гарви Ирклисстон, командующий Второй Западной Армии Лар-Кювэра. – И от нас зависит, каким будет это окончание.

Двое сидевших напротив него генерала недоумённо посмотрели на него, а третий вымучил неприятную улыбку. Четверо полководцев со своими адъютантами встретились в бывшем королевском дворце, в находящейся над поездом лоджии. После революции в Ортезии новые власти учредили в королевском дворце музей и стали выставлять там исторические артефакты, в том числе вывезенные из многочисленных ортезийских колоний.

– Итак, повторяю, – произнёс Гарви, поднимая лежавшую поверх карт указку. Говорил он, главным образом для ортезийского командующего. Кювэрские генералы и войска его слушались, а с ортезийцами приходилось договариваться. Правительство республики не хотело отдавать свою армию под прямое руководство союзника ни в начале войны, ни сейчас. И к чему это привело? К тому что Карнберг осадил Сидему, к тому, что вражеские войска стояли на самых окраинах, у стен ортезийской столицы… Пусть Гарви со своей Второй Армией и снял осаду, но неприятельский флот все еще находился в каких-то двух с небольшим километрах от берега, а артиллерия Карнберга на мысе Ламад продолжала бомбардировать город.

Генерал Араэтси, к счастью для Гарви, сносно понимал язык союзников, да и как полководец был неплох, и потому разжёвывать ему каждое действие не приходилось.

Гарви ткнул указкой в карту. Сидема, столица республики Ортезия, находилась на берегу подковообразной бухты. К западу от города простирались бесчисленные поля, а к востоку поднимались невысокие, но скалистые отроги Белых Гор – Алваданские высоты. Они вдавались немного в море, образуя обрывистый мыс Ламад, и прикрывали город. Туда же отступили осаждавшие город карнбергские войска, и там же эти войска заняли форты, изначально построенных для защиты Сидемы.

– На мысу Ламад карнбергцы расположили свои батареи, – напомнил Гарви. – Оттуда они регулярно подвергают Сидему бомбардировкам. Этот мыс – ключ к городу. Не захватив его, мы не сможем двигаться дальше.

Гарви, распрямившись, выглянул через аркаду за пределы лоджии – из расположенного на большой площади у самого морского берега дворца мыс Ламад был прекрасно виден. Кажется, генерал мог даже разглядеть копошащихся на лесистой вершине скалистого мыса карнбергских солдат…

Гарви вернулся к столу с картой.

– Когда мы выбьем врага с мыса, то сможем контролировать всю бухту и вообще это обширное морское пространство, – он указкой очертил круг. – Захватим карнбергские батареи, подтянем свои и обстреляем с мыса их флот! Они будут неспособны ответить нам и наконец-то покинут Сидему. И морские форты тоже освободят – их легко обстреливать с мыса.

Этот мыс… очень уязвимая точка. Действительно, ключ к городу, ни много ни мало.

– Но сумеем ли мы захватить мыс Ламад? – сказал Араэтси. Он верил Гарви Ирклисстону и почти в нём не сомневался, а спросил, казалось, так, для порядка.

А начиналось-то всё как, семь дней назад, когда Гарви впервые с Араэтси повстречался. Это был высокомерный генерал, считавший себя лучше любого кювэрца уже по той причине, что он является представителем древнего народа, «матери всех цивилизаций». Союзникам ортезийский командующий не доверял, подозревая их – и не без основания – в намерении включить республику Ортезия в состав объединённого королевства Лар-Кювэр. Араэтси говорил о своих опасениях вполне прозрачными намёками, и друг Гарви, генерал Джориен Феркансер, возмущался и оскорблялся. Неудивительно – неплохой военный, в политике он мало смыслил и даже гордился этим. Королева Альдегерда почти никому из своих генералов не озвучивала целей вступления в войну Лар-Кювэра, однако Гарви, прекрасно постигший искусство политической интриги, о них догадывался – как догадывался и кое-кто из ортезийцев. Впрочем, в их случае, скорее всего, имел место банальный страх перед сильным и большим соседом, который очень желал выйти к южным морям и поучаствовать в разделе колониального пирога.

В общем, Араэтси, как союзник, никуда не годился, и Гарви решил: если его не изменить, Карнберг победить не удастся…

И Гарви в течении половины декады аккуратно влиял на разум Араэтси. Задача оказалась непростой, тем более что ортезийский командующий всегда был на виду, и резкая смена его воззрений многих бы удивила, а кого-то, возможно, и заставила бы думать о наличии у Гарви особого дара.

Дар…

Таких, как Гарви, рождалось совсем немного, и он понимал – стоит королеве или ещё какому-то обладателю обычной, земной власти узнать о его способностях, как он мгновенно будет убит. Казнён ли, сгноён ли в тюрьме, тайно отравлен… Неважно – люди всегда испытывают страх перед тем, чего не понимают, и перед теми, кто от них отличается. Это, как говорил модный нынче учёный, выработалось давным-давно, на заре человеческой истории, когда непохожий на тебя человек мог тебя убить. И эта боязнь чужаков – она никуда не делась, она укоренилась в самом человеческом разуме и прекрасно себя чувствовала даже сейчас, в век просвещения и прогресса.

В молодости Гарви не мог решить, как называть свою особенность – даром или проклятьем. Однако, натренировавшись, сумел однозначно ответить на этот вопрос. Командующий Второй Западной армии как бы ощущал сознания других людей. Будто бы мозг каждого человека посылал в окружающую среду некие информационные волны, и одарённые могли их принимать, а также и собственными волнами влиять на других. Гарви ни физикой, ни физиологией не занимался и не разбирался в природе собственных способностей, однако прекрасно понимал пределы своих возможностей. Он считывал чужие эмоции и менял их, гася или разжигая, иногда улавливал далёкие тени мыслей – но лишь далёкие и малопонятные. К сожалению, напрямую диктовать человеку свою волю, вкладывать ему в мозг свои идеи, будто бы эти идеи принадлежали самому человеку, он был не способен. Однако, и имеющиеся возможности открывали иногда такие горизонты…

Араэтси, по правде сказать, имел право считать себя лучше других. Прощупав его мозг, его тело, Гарви понял, что тот тоже является одарённым, пусть и менее могущественным. А значит, влиять на него придётся ещё аккуратнее – возникал риск того, что Араэтси заметит чужую волю, которая тушит его нелюбовь к кювэрцам и к Гарви Ирклисстону в частности.

Гарви, судя по всему, преуспел – сначала Араэтси перестал попусту пререкаться, согласился на совещаниях говорить на кювэрском, а затем уже начал активно поддерживать того, кого ещё несколько дней назад с трудом терпел. Медленные изменения всегда малозаметны – никто ничего не заподозрил.

– Мы сумеем захватить мыс Ламад, – ответил Гарви на вопрос Араэтси. – Наша победа неотвратима, генерал. Когда моя армия выступила к вам на помощь, она состояла, в основном, из необстрелянных юнцов. Но пройдя заснеженные перевалы, где ветры достигали такой силы, что сбрасывали людей в пропасть… – тут он сильно преувеличивал, – и разгромив осаждающую Сидему армию Карнберга, эти новобранцы превратились в настоящих воинов. Не солдат даже, а именно могучих воинов! И мы выбрали хорошую диспозицию и прекрасную тактику. Вы всё знаете. Победа будет за нами.

Араэтси снова согласно кивнул. Однако, Джориену Феркансеру – Гарви чувствовал его эмоции – всё казалось чересчур сложным и бессмысленным. Впрочем, возражать командующему, когда всё уже было готово для завтрашнего штурма, друг посчитал ненужным. Да, наивность и верность – вот два определяющих его личность качества.

– Гарви Ирклисстон, вы уж чересчур… – заговорил и резко запнулся генерал Кризер, командующий Первой Западной Армии Лар-Кювэра, который всю войну провёл здесь, в Ортезии. Он, подобно Араэтси, сразу невзлюбил Гарви. Но если ортезийского командующего пришлось убеждать способностями, то на сухого старика Кризера, напоминавшего внешне обтянутый кожей скелет, тридцатишестилетний Гарви Ирклисстон давил авторитетом гениального молодого полководца и приказом королевы и генерального штаба, которые назначали его главным на ортезийском театре боевых действий.

– Вы больше напоминаете сейчас философа-фаталиста, – прокашлявшись, продолжил генерал Кризер. – Простите мне моё неверие…

– Как написано в Книге Жизни, – перебил его Гарви, – «Неверие не прощается, покуда не покаешься в делах своих».

– Я имел в виду другое. Вы всё-таки не бог, уж извините, – желчно усмехнулся Кризер.

– Я не бог, я всего лишь человек, пусть и гениальный полководец, – живо засмеялся Гарви, подставляя лицо хмурому ранневесеннему солнцу, нависшему над тёмным морем на юге.

– Но вы просто говорите: мы обязательно победим! Вы противоречите военной науке! Военная наука не может предсказать исход сражения!

– Меня беспокоит ваш недостаток веры в храбрость и силу кювэрских и ортезийских солдат, – снисходительно улыбнулся Гарви.

– Нет, я верю! И в силу солдат, и в то, что Господь Бог Ир-Шаддай на нашей стороне, на стороне правды, – при этих словах Кризера Араэтси презрительно поморщился, – однако же… Не стоит Его гневить самоуверенностью. Лишь Господь знает будущее.

– И это я, по-вашему, философ-фаталист? – всё ещё улыбаясь, поинтересовался Гарви. Этот старый болван всерьёз рассуждает о том, как бог вмешается в их дела! Да уж, вот до чего религия доводит!

– Я, Гарви Ирклисстон, просто считаю, что вы слишком сильно верите в себя.

– Прекращайте свои возражения, – всё ещё сохраняя снисходительный вид и тон, потребовал Гарви. Он желал уже закончить спор, однако не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за оппонентом. – Вам нечего сказать по существу.

Разговор прервали громкие и резкие хлопки, задрожали булыжники, которыми Гарви придавил карты к столу, чтобы их не унесло ветром. Где-то над городом, кажется, в районе верфей, поднялись клубы дыма и огня.

– Опять обстрел, – вздохнул Джориен Феркансер.

– Ничего, им недолго осталось, – с уверенностью, за которую его так упрекал завистник Кризер, заявил Гарви.

Победа действительно близка. Победа в войне с Карнбергом… Слава Лар-Кювэра!

А вот время жизни Ортезийской республики подходило к концу. За более чем полдекады промывания мозгов генерал Араэтси сильно изменился и перед своим правительством будет отстаивать совершенно иную точку зрения. Да и кто знает – возможно, он даже сам воспользуется своим даром… Так, идея доверия к Гарви Ирклисстону распространится по высшим кругам Ортезии, словно очень заразная болезнь… И болезнь эта убьёт республику, но убив её, создаст новое, мощное государство, которым до поры до времени будет управлять королева Альдегерда.

Недолго будет.

– Ядро! – завопил внезапно один из адъютантов. Араэтси беспокойно вскочил со своего стула, едва не перевернув его, остальные генералы, сохраняя каменные лица, остались сидеть. Гарви лишь усмехнулся. Действительно, с визгом к зданию королевского дворца приближался чёрный шар. Конечно, площадь перед дворцом для карнбергских артиллеристов на мысе была как на ладони…

Адъютанты трусливо упали на пол, закрыв головы в украшенных разноцветными плюмажами двууголках руками, а ядро смачно шлёпнулось на площадь, взрыв грунт и раскидав в стороны комья земли. Гарви положил руки на балюстраду между тонких кремовых колонн аркады. Нехорошо всё это… Он не хотел бы, чтобы карнбергцы разрушили дворец – здание генералу нравилось.

– Интересно, они это специально сделали? – поинтересовался Джориен Феркансер, поглядывая на казавшийся далёким и не особо высоким мыс.

– Они могли нас и заметить в подзорную трубу, ваше высокопревосходительство, – ответил его адъютант.

Или кто-то из города послал донесение о том, что Гарви любит обсуждать военные планы именно на лоджии. И, судя по тому, что в их сторону полетело ещё два ядра, стреляли не по площади, а целенаправленно по командованию. Генерал, успевший сесть, снова встал – резко, откинув назад раскладной стул, и жестом приказал адъютантам убрать карты. Неблагородно подонки карнбергские воюют… Гарви с ними поступит аналогичным образом.

– Пойдёмте отсюда, господа, – предложил он.

Командующие с адъютантами начали собираться. Гарви напоследок, прежде чем зайти внутрь, озадаченно посмотрел в сторону мыса. Посмотрел – и застыл. Неприятное чувство овладело им, по спине прошлось какое-то покалывание. Он не мог предсказывать будущее, но сейчас, внезапно, он ощутил близость смерти и её тяжёлое, мерзкое дыхание. Три шага – три шага ему необходимо было сделать для достижения его цели. Первый уже сделан, второй он только что утвердил, а о третьем никому пока не рассказывал, рано… И смерть решила предотвратить его восхождение, она намеревается его забрать именно сейчас. Он всегда считал, что смерть – его союзница, что она вредит врагу больше, чем ему, но, по всей видимости, ошибался…

Ядро – большой чугунный шар – летело прямиком в него. И он уже не мог шевельнуться, не мог ничего сделать…

Но другое его «я» убеждало его, что судьба, его предназначение, противостоит смерти, и что она не позволит ему погибнуть сейчас. Секунды тянулись целую вечность и вот, наконец, ядро приблизилось так, что он будто бы мог рассмотреть его… И, мгновенно ускорившись, чугунный шар пролетел совсем рядом с тонкой колонной аркады и пробил насквозь одного из адъютантов, сворачивавших карту. Офицер упал, весь окровавленный, с огромной дырой на половину туловища… Умер он мгновенно…

«Вот это судьба!» – подумалось Гарви. Если бы тут выстрелили не обычным ядром, а разрывным снарядом, генерала уже не было бы в живых. Да и ядро… если бы оно прошло десятком сантиметров левее и разбило колонну, возможно, крыша лоджии бы обрушилась и похоронила бы их всех… Опасно!

Гарви, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, вынул платок и вытер лицо – ему казалось, что капли крови убитого офицера забрызгали его.

Командующие с адъютантами поспешили покинуть лождию. Внутри здания Гарви чувствовал себя намного безопаснее, хотя, конечно, карнбергцы могли попытаться стрелять по окнам, да и крыша ядро б не остановила. Однако, ядра и порох не бесконечны… Да и выстрелы уже закончились. Нет, опасность для его жизни, для его будущего миновала…

Гарви обнаружил в себе доселе неизвестный ему страх. Он мог умереть, определённо мог… Это мерзкое, ужасное чувство. Гарви раньше не боялся смерти, но сегодня впервые испугался. Возможно, потому что прежде он считал гибель в бою прекрасной, а сейчас стал понимать – смерть может принести ему меньшую славу, лишив большей славы в будущем.

Судьба благосклонна к нему по сей день, однако опасность близкой смерти… Возможно, это некое предупреждение. Возможно, он что-то делает не так…

«Тем не менее, будущая слава совсем рядом!» – размышлял он, спускаясь по лестнице вниз. Шёл он медленно, никуда не спеша, надеясь, что его страх не почувствовали окружающие и, в особенности, одарённый Араэтси. Гарви старательно скрывал любой намёк на беспокойство и своей беспечной походкой, и блокируя своим даром грозившие вырваться из головы эмоции.

Он уже завоевал много славы, гораздо больше, чем может надеяться обычный – да даже одарённый – человек в его возрасте. Переход через Белые Горы в конце зимы в буран… Во время обвалов и лавин, когда перевалы закрыты облаками… Это чего-то да стоит…

За переход и снятие сухопутной осады Гарви заочно наградили Орденом Объединения первой степени и объявили спасителем Ортезии. За то, что он совершит в ближайшую декаду, его назовут спасителем Лар-Кювера и победителем Карнберга!

Выйдя на площадь перед дворцом, Гарви заметил стоявших у Колонны Республики двух молодых адъютантов. Хорошо, что они сами пришли, искать не придётся. Сейчас он чувствовал потребность узнать про раскопки…

Раскопки… Козырь в его рукаве. Последний из трёх его шагов, которые потрясут если не мир, то всё Срединное Мардхивари точно. Ни Лар-Кювэр, ни Ортезия, ни Карнберг прежними уже никогда не станут.

Первый шаг – переход через Белые Горы, чтобы спасти союзную Ортезию, её войска и войска Кризера.

Гарви сам разработал и предложил этот план, но – стыдно признаться! – усомнился в нём, когда на востоке Белых Гор начались бураны. Все перевалы закрылись. Генералы настойчиво уверяли его в неминуемом провале перехода, говорили, что он потеряет половину армии и вернётся назад ни с чем. Джориен Феркансер, чуть ли не умолял его остановиться, пророча закат карьеры в случае, если Гарви все же решится на переход.

Он был тогда по-настоящему в бедственном положении.

– Да, ты прав, – обратился тогда Гарви к Джориену. – Если я потеряю половину нашей армии, то мы проиграем войну. Кончится не только моя карьера, но и моя свобода, потому что такие ошибки не прощают.

Перед ним уже маячила не иллюзорная перспектива тюрьмы. В конце концов, тогда его гениальным ещё не называли – лишь очень способным. Ну, сын известного генерала – но генерал этот сейчас охраняет северную границу, на случай если соседи решат вмешаться в войну… Ну, популярный среди солдат – вроде бы, о нём в военных частях даже ходили легенды, притом глупые. А назначили его командиром наспех сформированной Второй Западной Армии, судя по всему, потому что старший товарищ Джориен посоветовал вместо себя, сам же став начальником штаба. И поддержка министра иностранных дел Лессандре, конечно, очень повлияла… В общем, не за заслуги он свой пост получил.

– Но если мы отступим сейчас, будет не лучше, – продолжал он. – Опять же, мы проиграем войну. Мы в тупике, Джориен! Мы даже не можем ждать… Пройдёт две-три декады, и тогда Сидема точно будет взята… Продовольствия не хватает, Карнберг недавно замкнул кольцо вокруг города, и скоро начнётся настоящий голод!

Известия об их распрях в горной деревушке дошли до королевы, и та из Вигиона дала письменный приказ – переходить и рискнуть всем. Она, на самом деле, тоже рисковала – сидела на троне непрочно и, в случае поражения в войне, была бы скинута с престола. Более того, само объединённое королевство Лар-Кювэр тогда могло разойтись по швам и снова развалиться на несколько мелких государств…

Гарви рискнул и победил. И королева, хоть сама и послала его, очень удивилась снятию осады! Она сама не верила в успех! Как быстро изменился баланс сил… Одно его, Гарви Ирклисстона, действие, и содрогнулся весь мир!

Второй шаг он предпримет в ближайшее время. Захватить мыс Ламад и избавиться как от вражеской артиллерии на мысу, так и от флота в бухте, который то и дело обстреливал береговые районы. А собственную артиллерию на набережную не выставишь – если от ударов с моря набережную защищали возведённые жителями баррикады, то бомбардировке с мыса ничего не препятствовало.

Ортезийский флот, к сожалению, оказался намного слабее карнбергского и был затоплен ещё в начале войны, чтобы перекрыть вражеским кораблям путь к берегам столицы, чтобы не позволить высадить десант в Сидему.

Когда Гарви возьмёт мыс, война окончится. Карнберг начнёт разговоры о перемирии.

Третий шаг связан исключительно с Лар-Кювэром. Уже после подписания мирного договора, после того как Ортезия войдёт в состав объединённого королевства, герой страны, гордость нации Гарви Ирклисстон поднимет преданные ему войска против королевы и избавится от монархии. Альдегерда полагает, что сумела обмануть прошлогоднюю революцию и остановить её… Но нет, революция вернётся и нанесёт ответный удар!

И его дар, к которому Гарви до недавнего времени относился лишь как к приятному бонусу к другим своим способностям – например полководческим – сыграет главную роль. Теперь планы Гарви изменились, и третий шаг станет намного проще… Теперь, когда судьба ему подкинула такой подарок, который усилит его дар многократно!

И если переход через горы и скорое уничтожение карнбергского флота – это лично его заслуга, то вот оно… то, что ждёт его под землёй в Великом Храме… – это случайность. Но случайность – это путь судьбы, путь величия. Гарви Ирклисстон – не просто одарённый, он особенный. В нём воплотились сами нужды народа, и он их реализует.

Пять дней назад

Гарви спешился и поправил подол мундира, снял с головы двууголку. Прохладный ветер прошёлся по его короткостриженым волосам. Вокруг него выстроились одетые в сюртуки и цилиндры представители городских и республиканских властей, командующие армией в белых и серых кювэрских и чёрных, украшенных горизонтальными шнурами, ортезийских мундирах… Недоверчиво смотрит на него генерал Араэтси, неприязненно – генерал Кризер, поддерживающе – Джориен Феркансер. Где-то тут и два молодых человека, которых навязала ему его племянница.

Гарви повернулся к Великому Храму – архитектурной доминанте этой площади. Не самая высокая церковь из тех, что он видел, и какая-то очень массивная: кирпичная, с тремя длинными нефами, с большим круглым окном на фасаде основного нефа, над входом.

Он снял белые перчатки и взял из рук мэра Сидемы, не исхудавшего совершенно во время осадного голода, ключ Триумфатора. Возможно, иной генерал отказался бы от участия в древней чужеземной церемонии… Кто-то бы согласился исключительно из вежливости. Гарви же решил насладиться собственной победой. Что же может быть лучше, чем признание ортезийцев, которые считают себя выше всех чужаков? Он первый иностранный подданный, удостоенный участия в обряде. Всё вокруг говорило ему: «Ты особенный!»

Гарви шагнул вперёд, к порталу храма: две арки с полуколоннами по бокам и между ними, под общим архивольтом. В этих арках над прямоугольными железными дверьми располагались барельефы, изображающие сценки из Книги Жизни. Двери под правой аркой всегда были открыты для верующих, а под левой – предназначались лишь для двух случаев: через них проходил Первосвященник Ортезии во время празднования нового года и полководец в момент триумфа над врагами, которые угрожали самому существованию страны. Перед военачальником ворота последний раз открывались более ста лет назад…

Гарви посмотрел на позолоченный, украшенный завитками ключ. Наверное, ключ первосвященника от той же двери был поскромнее. Им, церковникам, положено. Гарви подошёл к воротам и легко вставил ключ. Повернул – и чуть не порезался о небольшой острый выступ на ключе. Выругался про себя, вспомнив легенду о хитром политике, который похожим образом убивал врагов: смазанный ядом заусенец на ключе резал кожу человека, и тот умирал в течение суток.

Отперев ворота, Гарви на всякий случай ещё раз осмотрел руку. Сначала его попросили снять перчатки, теперь это… Но он не поранился. Могли ли ортезийцы действительно хотеть его смерти? Вернее, не все ортезийцы, а те, кто нёс ответственность за ключ?

Служители храма открыли массивные железные двери, потянув за огромные кованные кольца. Скрипя и скрежеща по мраморному полу, створки распахнулись. Внутри триумфатора ожидало одиннадцать священников – десять выстроились по двум сторонам, образовав коридор, ведущий к стоящему у алтаря первосвященнику в высоком клобуке и с украшенном золотом и драгоценными камнями жезлом. Нет, вряд ли его ключ менее богатый… скорее, наоборот!

Гарви развернулся и посмотрел на оставшихся на улице военных и гражданских.

– Совершилось! – сказал он, и выстроившиеся снаружи оркестранты затрубили в трубы и ударили в литавры.

Он наслаждался каждой секундой, каждым мгновением своего триумфа… Но это лишь церемония. Главное – впереди. Настоящая цель. Государство от южных морей до северных, способное на равных войти в круг великих держав… А вернее, занять в этом круге место Карнберга. А потом Лар-Кювер сбросит оковы монархии и станет республикой. Народом должны управлять достойные, а не те, кому повезло родиться в нужное время в нужной семье…

«Только, получается, ты не спаситель Ортезии. Ты её тайный враг… Карнбергу нет смысла присоединять к себе этот регион, в случае победы он бы просто обобрал Ортезию, отнял бы часть колоний, какие-нибудь приграничные поселения, навязал бы невыгодный договор. А ты… Под предлогом защиты страны от страшного врага намереваешься включить её в состав своего государства, чтобы поднять международный статус Лар-Кювэра. Ради собственного величия» – внезапно пробрала его неприятная мысль. Однако Гарви со злостью отбросил её и решительно раздавил ногой в начищенном сапоге.

Снаружи храм был довольно впечатляющим – внутри царила разруха. Кое-где провалилась крыша – там сгорели перекрытия, когда взорвалась карнбергская бомба. Мраморный пол по углам был завален крошкой, каким-то строительным мусором, где-то пол вообще отсутствовал – церковники не додумались даже большую яму оградить. Если кто-нибудь свалится – значит, наверное, Господь покарал.

Вообще, вся Сидема сейчас производила гнетущее впечатление. Столица искусства и моды медленно разрушалась… Виноват был не только Карнберг. Ортезия пребывала в упадке последние полвека, наверное. Весь этот строительный мусор, огромная дыра в стене… Храм постепенно разваливался, камень за камнем, а денег на восстановление или даже поддержание его в надлежащем состоянии катастрофически не хватало.

Гарви внезапно застыл на месте. Здесь, в этом Храме, пульсировал мощный источник энергии. Из-под пола, где-то в левом нефе, словно била струя яркого света, пламени, которое он мог бы подчинить себе… Не человек, это не человек, это вещь, артефакт…

Невозможно! Неужели это какая-то святыня… Или же…

Гарви застыл поражённый. С каждой секундой в его голове усиливалось понимание… Перед глазами возникли картины побед, которые он мог бы одержать… То, что он сейчас медленно делает с Араэтси – ерунда по сравнению с тем, что он способен был бы совершить! Толпы людей рвутся в бой, остервенело, не страшась ничего, бросаются на врагов, умирают и побеждают… И лишь потому, что это Гарви Ирклисстон разжёг в них пыл!

С этим артефактом он сумел бы влиять не на одного, не на десяток, а сразу на сотни и на тысячи, на миллионы… Влиять не косвенно – с помощью воззваний или убеждения – влиять напрямую! Одними мыслями своими поднять народ! Перекроить карту мира!

– Генерал, прошу вас… – вырвал его из мечтаний первосвященник. Гарви пробрал холодок, всё тело его содрогнулось. Управлять эмоциями, а возможно и самими мыслями целых народов… Напрямую! Невероятно…

– Что здесь находится под землёй? – шёпотом спросил он первосвященника, отдавая Ключ Триумфатора.

– А, вы заметили яму… – кивнул тот. – Раньше тут располагалась усыпальница королей Ортезии. Во время последнего сильного землетрясения её засыпало.

– Значит, её сейчас откапывают? Много ли осталось? – вырвалось у Гарви. Он не смог скрыть свой интерес.

– Король начал раскопки, однако из-за революции они не продвинулись сколь-нибудь далеко. Новое же правительство посчитало, что монархическое прошлое должно остаться прошлым и кануть в забвение, – печально протянул первосвященник. – Я просил их одуматься. Это же история нашей страны. История великой Ортезии, и великая она, потому что эти люди с благословения Господа сделали её таковой…

Между тем военные и чиновники уже вошли в храм через общую дверь. Церковные служащие закрыли створки всех дверей и, если бы в крыше не зияла огромная дыра, в Храме воцарился бы полумрак.

Первосвященник замолчал и взял в руки Венец Триумфатора, чтобы возложить на голову Гарви Ирклисстона.

– Помолимся вместе! – возгласил он.

Гарви подумал, что после церемонии подробнее расспросит его. Но церемония закончилась, а он так и не решился. Если там, под землёй, лежит настолько могущественный артефакт, то нельзя никому показывать, что Гарви им заинтересован. Никому…

Пять дней спустя

У Колонны Республики Гарви Ирклисстона ожидали два молодых адъютанта, навязанных ему племянницей. Почти одинакового роста, светловолосые и светлоглазые, они всё равно разительно отличались друг от друга. Один напоминал аристократа, другой им являлся. Эррон Дэрши, представитель древнейшего верхнекювэрского рода, родственник королевы, Великое Имя, граф, имеет огромные деньги и не такие уж большие долги. Выпускник лучшего военного училища, капитан гвардии – и штабисты его любили. А как же не любить – такой-то человек! Если он тебя запомнит, считай, карьера твоя уже сделана. И Гарви он нравился – Эррон Дэрши был умён, разбирался в политике и, самое главное, разделял убеждения своего начальника.

Второй, его приятель, Энаццо Одэтис, производил совершенно другое впечатление. Более красивый, наверное, с более правильными чертами лица, с прямым носом, светлыми бровями и светло-рыжеватыми волосами. Его глаза казались более живыми, чем у графа Дэрши… Офицеры Энаццо Одэтиса, однако, особо не жаловали. Никак не пытались оскорбить – а то испортили бы отношение с приятелем-аристократом – но и дружелюбия не проявляли, лишь подчёркнуто отстранённую и холодную вежливость. К кампании оба присоединились единственно затем, чтобы получить ордена, почёт и славу, что, в отличие от своего друга, Энаццо Одэтис даже не считал нужным скрыть. Либо ему просто недоставало ума, либо он принадлежал к породе высокомерных пацифистов, свысока смотрящих на любого «замаравшего руки кровью». Но, к сожалению, Лиомелина избрала именно Энаццо, и Гарви вынужден был мириться. Характер у его племянницы самый что ни на есть бунтарский. Она никогда не слушала своего отца, не говоря уже о дяде. Если бы ни она, Гарви ни за что не взял бы с собой Энаццо Одэтиса. Слишком он уж… чистоплюй.

– Добрый день, – сказал он им, остановившись рядом. – Есть, что доложить?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – ответил, салютуя правой рукой, Эррон Дэрши. Друг его поморщился – он питал нескрываемую неприязнь к рангам, званиям, чинам и титулам. Хотя, находись они сейчас не перед знакомым Гарви, а перед каким-нибудь Кризером, Энаццо Одэтис вряд ли бы позволил себе столь развязное поведение.

– Докладывайте, граф.

Эррон Дэрши открыл было рот, но Гарви остановил его взмахом руки. Мимо проходили штабисты, и проходили что-то очень уж медленным шагом.

– Господа, я вас не задерживаю, – Гарви повернулся к группе штабистов. – Прошу вас, меня ждут другие дела.

Те извинились и быстро помчались прочь с площади. Теперь Гарви остался наедине с мужем племянницы и его другом – вокруг никого, город почти вымер. Война…

«На месте Лиомелины я, конечно бы, выбрал Эррона Дэрши…» – подумал он. Впрочем, была ли у них двоих возможность? Дэрши – Великое Имя, как-никак.

Гарви помотал головой, отгоняя прочь странные и несвойственные ему мысли. Глупость какая-то… Почему он должен заботиться о личной жизни Лиомелины? Пускай это его сестра делает! Сама эту рыжую бестию и родила на свою голову!

– Продолжайте.

– Мы узнали, кто финансировал раскопки, – сказал Эррон Дэрши. – Вы ведь сказали, что республиканцы раскопки запретили. Но кто-то их всё равно продолжил – мы выясняли, кто.

– Очень хорошо, – кивнул Гарви. – Не хотите зайти во дворец? Можно выпить… Чаю, вина?

– Нет, спасибо, ваше высокопревосходительство, – отказался Энаццо Одэтис. Обращение выговаривал он с заметным сарказмом в голосе.

– Деньги на раскопки давали местные монархисты, – продолжил Эррон Дэрши. – Аристократы… Вообще, всё началось незадолго до войны. Когда Карнберг напал, республиканскому правительству уже не было дела до того, тревожит ли кто-то останки древних королей.

– Вы выяснили, зачем им понадобились эти раскопки? Хотели восстановить усыпальницу, пока есть возможность? Не должны ли во время войны у них быть другие заботы? Тем более, под осадой? – почти не скрывая своего нетерпения, спросил Гарви.

– Они являлись членами некоего религиозного культа эсхатологического наклона…

– Оставь ты эти мудрёные словечки, – прервал Эррона Дэрши Гарви. – Я военный и политик, вы тоже не философы вовсе. Вам удалось выяснить, кто эти люди? Конкретно? Имена, титулы, должности…

– Нет, – покачал головой Эррон Дэрши. – Нам известно лишь несколько имён – напрямую тех, кто давал деньги. Сколько людей состояло в культе, мы не знаем, как и то, существует ли культ до сих пор.

– И где сейчас заказчики раскопок, граф?

– Большинство пропали во время осады, – Дэрши вздохнул. – Либо сбежали, либо погибли, либо… В общем-то, Энаццо случайно нашёл одного. Попал в госпиталь для тяжелораненых – оторвало ногу ядром. Эх, как ломаются судьбы… Когда-то он был богатым и влиятельным человеком, имел друзей не только среди тоскующих по королевской власти монархистов, но и среди республиканского правительства. А стал… кем он стал? Простым сумасшедшим.

– Как это «сумасшедшим»?

– Его привязали к койке, чтобы он не наложил на себя руки, – объяснил Эррон Дэрши. – Он цитирует Книгу Жизни или ещё какую священную литературу – я в ней не разбираюсь. Но Господа Ир-Шаддая упоминает через слово… Вообще, мы выясняли, что существует одно поверье… Совсем не факт, что культ именно им руководствовался, однако такой вариант нельзя исключить. Это поверье многое объясняет.

– Хотелось бы, чтобы вы оперировали материальными фактами, а не какими-то поверьями, – проворчал Гарви. – Ну, рассказывайте.

– Поверье такое – в усыпальнице хранится Венец, которым короновали первого короля Ортезии. Венец, конечно же, по легенде святой, – теперь заговорил Энаццо Одэтис.

– Так Венец реален или нет? – перебил его Гарви.

– Судя по всему, реален. Он либо находится на голове настоящего короля – то есть, в его гробу – либо на голове статуи, – пояснил тот. – Поверье же… Оно состоит в том, что если Венец откопать, то в Ортезию вернётся монархия, и страна будет процветать до конца света.

«Это Венец наверняка и был!» – понял Гарви. Более того, если среди культистов есть одарённые, и они получат Венец, то в Ортезию действительно вернётся монархия – с этим венценосцем во главе. И процветание наступит, а остальным странам не поздоровится!

Вот оно что…

– То есть, ниточка привела лишь к одному сумасшедшему? – уточнил Гарви.

– Именно так, Гарви Ирклисстон, – здесь, пока никто не подслушивал, Эррон Дэрши не называл его высокопревосходительством.

Те, кто раскопки затеял, исчезли, все следы замелись сами по себе. Или, кто-то их замёл… Но, в таком случае, прячущиеся в тени культисты знают уже о том, что Гарви Ирклисстон раскопки продолжил.

– Я повидаю вашего сумасшедшего – интересно, – ответил он. – Но не сегодня. У меня достаточно и других, более важных, дел.

Неприятно ему было лгать этим людям. Вот почему-то так… Мерзко на языке, как будто он съел кусок червивого хлеба или чего похуже. Но ложь здесь необходима. Если эти двое догадаются о важности заданий, которые им давал Гарви, то могут случайно перед кем-то не тем проговориться. Нет уж, пусть лучше считает, что он их на расследование отправляет просто, чтобы чем-то занять. В конце концов, Лиомелина просила держать обоих подальше от боевых действий, да те туда и не рвались.

– А сами раскопки как продвигаются? Никто не узнал ничего?

Понятное дело, первосвященнику факт продолжения раскопок известен – а от него скрыть бы и не получилось, тем более, в Храме чуть ли не каждый день молебны служат. Гарви лишь рассчитывал, что глава официальной церкви вряд ли окажется членом тайного культа.

Закончив разговор с молодыми людьми, Гарви Ирклисстон направился в госпиталь для тяжелораненых. Перед солдатами выступать он сегодня не будет, попросит сумасшедшего вынести к нему в отдельную комнату…

Два дня спустя

Гарви Ирклисстон стоял на парапете кирпичной стены Сидмской Верфи, положив руки на зубцы с напоминавшими ласточкины хвосты навершиями. Перед ним раскинулось море, над которым воцарилась тишина, нарушаемая криками немногочисленных чаек. О недавном бое напоминали только высовывавшиеся из холодной, сине-зелёной, воды мачты затопленных кораблей, разбитая верхушка одной из двухступенчатых башен, охраняющих вход на верфь. Город постепенно возвращался к жизни. Хотя еще не все проблемы с продовольствием удалось решить. «Но теперь Карнбергу осталось недолго», – с удовлетворением констатировал Гарви, обратив свой взгляд на гранитную набережную недалеко от верфи. Баррикады из согнанных телег, мешков с песком, местами усиленные плотными листами металла, ещё разбирать не начали, но жители прибрежных районов, покинувшие дома из-за частых обстрелов, возвращались в свои жилища, чтобы найти их разрушенными или разграбленными. Генерал Кризер любого мародёра публично вешал, но эта мера не особо помогала – слишком много отчаявшихся людей хватались за последнюю надежду, совершив преступление, поправить своё бедственное положение. Тем не менее, сейчас ортезийцы ликовали. Человеческая радость от победы смешалась с природной радостью от весны, которая уже вступала в свои законные права. Здесь, в Ортезии, почки начинали набухать немного раньше, чем к востоку от Белых Гор, в Вигионе… У побережья почти стаял снег, а в его родной Селасии, наверное, до сих пор воют ветры, несущие с собой снегопады…

Гарви не стыдился того, что иногда мыслил поэтически и даже писал стихи. Однако, он совершенно не хотел, чтобы его соратники узнали об этой его… маленькой слабости. Воину, герою, не подобает… Это пусть юнцы, если и державшие в руках оружие, то только ради дуэлей, занимаются рифмоплётством!

Он снова перечитал письмо племянницы, полученное как раз после взятия фортов. Лиомелина собралась уже завтра приехать в Сидему ухаживать за ранеными. Зачем, ей делать нечего? Да, её отец врач, но она вряд ли из уважения к отцу собралась этим заняться… Впрочем, пусть её – ни её, ни имидж самого Гарви от этого не пострадает.

Раненые, да… Самое время ему снова навестить раненых солдат, выступить перед ними с пламенной речью, как он любит…

«Люблю тебя» – приписка в конце. А правда ли? Ну, он её тоже любил, пусть и не лучшего был мнения о её уме. Так часто бывает – любишь людей глупых, а умные становятся твоими врагами.

«Тяжело быть гением» – усмехнулся он про себя. Самоирония не повредит, отнюдь.

В новом, выстроенном уже при республике, корпусе военного госпиталя сейчас размещались тяжелораненые, и им нужен был покой. Потому Гарви отправился в старый корпус – более чем вековой давности здание, каменное, с потёртыми жёлтыми стенами, с выложенными блоками арочными окнами и дверями. И если на соседних домах ставни были приветливо распахнуты, то госпиталь отличался почти наглухо закрытыми окнами. Больным необходим покой, а солнечный свет – хоть и не самый яркий, но уже давно не зимне-холодный – считался сильным раздражителем.

Навстречу ему – вот судьба, воистину! – торопливым шагом направлялись, о чём-то между собой беседуя, Эррон Дэрши и Энаццо Одэтис, оба в гражданском, в руках – какие-то книжки. Вот ведь весёлые люди! И не скажем по ним, что война идёт!

Заприметив Гарви, двое молодых людей остановились.

– Вы ко мне? – спросил он, переходя разбитую улицу на другую сторону. Огромные, выбитые случайными ядрами и бомбами дыры в мостовой, открывали другое, древнее булыжное мощение. Времён, когда Ортезия была великой и владела половиной континента Мардхивари…

– К вам, ваше высокопревосходительство, – кивнул Эррон Дэрши, тяжело выдохнув. – Мы кое-что обнаружили…

– Да, кстати, пока не забыл, – Гарви, приподняв руку, прервал его и обратился к его другу. – Лима обещает завтра приехать.

– Я это знаю, но всё равно благодарю, – кивнул Энаццо Одэтис.

Разбираться, прозвучали ли в его словах сарказм и издёвка, Гарви не собирался. Оглянувшись и проверив, что их никто не подслушивает – улица была полупуста, он попросил Эррона Дэрши продолжить.

– Эти книги из логова культистов! – тот говорил резко и отрывисто, с трудом сдерживаясь – казалось, он готов был пуститься в пляс. Себя обычного – спокойного и рассудительного аристократа – он почти и не напоминал.

– Ваше высокопревосходительство! В этих книгах записаны… основы философских и религиозных воззрений культа. Естественно, это уже копии первоначальных документов… Однако, я думаю, вполне точные.

Гарви громко кашлянул, обрывая его. Философские воззрения – это не то, что генерала так уж интересовало. Конечно, его собственный отец, тоже полководец, любил повторять: «Чтобы победить врага, нужно познать ход его мыслей, изучить его философию…». Тем не менее, отца очень выдающимся человеком назвать было нельзя, а сам Гарви выигрывал битвы без всякого понимания вражеской философии. Более того, как ему казалось, обычно у военных и вовсе нет собственных устоявшихся взглядов, нет собственной системы ценностей. Ценности, которыми они оперируют, навязываются им извне правительством и системой, и, чаще всего, от государства к государству отличаются несильно. Вот взять того же Кризера! Каков он? Каким он хочет видеть мир? Гарви не знал, но это не мешало ему легко – даже не прибегая к помощи своего дара – предсказывать действия завистливого и не особо умного генерала.

– А вы сами-то читали? – спросил он, постучав пальцем по твёрдой обложке одной из книг.

– Только немного, на ходу, – ответил Эррон Дэрши.

– А я ортезийского не знаю, – признался его друг. – Вернее, я его только учу.

Граф продолжил:

– Вот это их священная книга. А вторая – какое-то дополнение, оно описывает историю культа. Мы две копии обеих книг… позаимствовали, – он испытывал явный дискомфорт от слова «украли» и потому перефразировал его. Вот уж настоящий аристократ!

Гарви сразу вытянул вторую книгу – Эррон Дэрши чуть не уронил на землю оставшуюся – и раскрыл на случайной странице:

«И сказал Господь Бог Ир-Шаддай: «Мир есть суть вместилище греха…» – прочитал Гарви, мысленно переводя на родной селасийский диалект кювэрского.

«И зла, страдания, и всякой неправды, – продолжил Гарви читать, про себя запинаясь. – И будет он в день рока…» Что это такое? А это что за слово?

Впрочем, неважно – видимо, случайно он достал не историю культа, а именно что священную книгу.

– Я ценю ваш… поступок… – аккуратно сказал Гарви, закрывая томик, – очень смелый поступок. Ворваться в логово враждебно настроенных людей… Тем не менее, эта культистская литература… Или я ошибаюсь, и в другой книге есть нечто стоящее внимания?

– Я записал на внутренней стороне обложки каждой из книг, на ортезийском и сделал перевод на кювэрский… Вольный перевод. Одна фраза, показавшаяся мне очень важной, – как-то отстранённо ответил Эррон Дэрши, взгляд его устремился то ли в прошлое, то ли в пустоту. – Это связано с Венцом.

– С Венцом? – напрягся Гарви, надеясь, что неразлучные друзья его реакции не заметили.

– С тем самым, которым короновали первого короля Ортезии, – пояснил Энаццо Одэтис. Он, видно, неправильно интерпретировал вопрос своего командира.

– Я вспомнил! – оживился Эррон Дэрши. – «Нельзя допустить, чтобы Венец попал в руки врагов Господа нашего Ир-Шаддая. Тогда всё пропадёт, и зло восторжествует навеки!» Мне кажется, это точная цитата, но можно проверить… – он начал открывать книгу.

«Нельзя допустить» – мысленно повторил Гарви. Значит, культисты боятся… но кого? Кто является врагом Ир-Шаддая, врагом самого Господа? Искуситель Марду-Гагтунгр?

Гарви очень быстро отыскал ответ. Всякая религиозная организация – от культа до церкви – считает врагом Господа любого, кто не придерживается их учения. Конечно, эти люди могли назвать Гарви врагом Ир-Шаддая? И не только Гарви, а кого угодно!

Но ведь именно Гарви устроил раскопки – хоть и неофициально, но и не особо таясь! Именно он заинтересовался Венцом… Или есть ещё какие-то люди?

– Точная, – подтвердил Эррон Дэрши, пробежав взглядом по своей записи на внутренней стороне обложки.

Гарви почувствовал какое-то жжение в груди, оно разгоралось и медленно распространялось по всему телу. Прекрасно развитое воображение уже рисовало картины поражения… Венец не должен попасть в руки врагов!

Взгляд его метнулся по улице – около старинного дворца с увенчивавшими крышу крепостными зубцами ждал экипаж.

– Значит так: вы у себя пока эти книги спрячьте, – приказал он, стараясь сохранять спокойный тон. – А я потом скажу, что с ними делать.

Быстрым шагом Гарви направился к экипажу.

– Поехали в Храм! – крикнул он на ходу и запрыгнул внутрь открытой кареты. Извозчик запротестовал – мол, он ожидает пассажира, но Гарви пообещал ему тройную плату и потребовал кратчайшим путём вести к Храмовой Площади.

«Нерационально ты действуешь» – сказал он сам себе, когда экипаж повернул в переулок. – «Почему культисты должны попытаться украсть Венец именно сейчас? Раскопки ещё далеки от завершения, и ты не можешь присутствовать на них всегда…»

Гарви тяжело вздохнул. Венец сводил его с ума… Не таящееся в нём могущество, а недоступность артефакта, который находился рядом, но, при этом, и непостижимо далеко. Хуже всего – генерал мог потерять столь ценную находку.

Гарви, наверное, был бы уже не против, если бы Венец просто сгинул. Исчез из этого мира! Никогда не существовал! Потому что теперь генерал боялся более всего одного – что враги заберут Венец и используют его против Лар-Кювэра и самого Гарви. Карнберг, другие государства…

Да даже собственное правительство…

Но откуда им всем знать о могуществе Венца? Ведь только Гарви – непостижимо! – из всех одарённых чувствовал его. С каждым днём установившаяся тогда, во время триумфальной церемонии, связь все усиливалась… Когда до Храма осталось две сотни шагов, Гарви уже ощутил присутствие артефакта. Пока никто его не украл, нет…

Расплатившись, Гарви спрыгнул на землю и, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на бег, вступил в Храм. Правую дверь здесь, в отличие от левой, никогда не запирали.

Сейчас внутри, к счастью, находилось совсем немного народу – в основном рабочие, за которым присматривал местный археолог, и двое низкораноговых церковнослужителей.

Все, как один повернулись, заметив нежданного посетителя. Впрочем, не удивились – Гарви любил проверять, как продвигают раскопки. Конечно, ходили сплетни – все спрашивали, зачем кювэрскому генералу нужна древняя усыпальница? Гарви отвечал первосвященнику несколько раз, меняя фразы и выражения и оставляя общим смысл:

«Когда война закончится, вернётся республиканское правительство и закроет раскопки, – с уверенностью, которую сам не испытывал, говорил он главе ортезийской церкви, – Пока я здесь что-то решаю… Я сам, знаете, сторонник республики. Но я считаю, что всё наше прошлое покрыто славой, вне зависимости от того, кто правил сто и тысячу лет назад! Мы не можем, не имеем права так его забрасывать. Забыть его – значит подвести наших предков!»

И, посматривая на недоверчивое лицо первосвященника, Гарви добавлял:

«Конечно, я это делаю небескорыстно. Я жажду славы… Гордыня, честолюбие, тщеславие – это грехи, я понимаю. Однако, пусть меня запомнят не только как генерала союзных войск, спасшего страну. А того, кто помог спасти её прошлое!»

Главу ортезийской церкви такое объяснение вполне устраивало – он не только не препятствовал раскопкам, но и активно помогал. Очевидно, первосвященнику тоже хотелось отрыть усыпальницу, и о личной славе тот тоже мог мечтать. Как известно, когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов.

Гарви, проследив взглядом за рабочим в фартуке, который повёз на выход заполненную землёй и строительным мусором тачку, подошёл ближе к яме.

– Господа, как продвигается работа? – поинтересовался он, встав у самого края. Стоявший внизу археолог – его голова оказалась на уровне носков сапог генерала – ответил, что всё идёт по плану, и завершения стоит ожидать где-то через декаду.

– Я скоро уезжаю из города. Война все еще продолжается, – сообщил Гарви, сам не до конца понимая, зачем он об этом говорит.

– От вашего имени будет говорить, как и прежде, граф Эррон Дэрши? – спросил археолог. Священнослужители в своих свободных чёрных плащах тоже повернулись к нему.

– Да, – кивнул Гарви, размышляя о будущем и ведя разговор с самим собой. Можно ли доверить двум молодым людям эту задачу? Неважно, можно или нет, важно, что больше некому. Джориен Феркансер – хороший друг, который, к тому же, разделяет убеждения Гарви. Однако, его верность, в данном случае, становилась препятствием. Джориен со своими солдатами не рискнул поддержать революцию и остался верен официальным властям, за что получил от королевы Альдегерды награду…

Нет, граф Дэрши, Энаццо Одэтис… И Лиомелина ещё присоединится, но ей лучше сюда не лезть. Всё-таки опасно.

«Венец… Обычный человек испугался бы подобной силы…» – Гарви смотрел на рабочих в яме. Вот тут из земли торчат ноги какой-то статуи… Быть может, это и есть статуя первого короля Ортезии?

«Это источник могущества! Но я стремлюсь к великим свершениям не потому, что увидел его и понял, что он послужит мне подспорьем! Я стремлюсь к великим свершениям, потому что я рождён для них! Я тот, в ком нуждаются народы Лар-Кювэра, я их вождь! И даже если бы Венца и вовсе не существовало на свете, я бы измыслил иное решение, наметил бы иной путь, и прошёл им!»

Сила Венца ярко пульсировала в его разуме – Гарви ещё никогда так отчётливо не воспринимал артефакт. Если повезёт, ещё пара дней – и статуя первого короля, расположенная почти посередине усыпальницы, будет откопана…

Внезапно Гарви понял, что неосознанно использует свою связь с Венцом и качает из источника могущества силу… Эта сила позволила ему уловить тени намерений окружающих – тени гораздо более явные, чем он мог бы ощутить без неё. Эта сила показала ему, как один из двух младших священников поднимает руку, и из широкого рукава его вылетает маленькая арбалетная стрелка и попадает Гарви в шею. Великий полководец тянется к ране и на глазах у изумлённых рабочих падает вниз… Зачем слуга Господа сделал это, спрашивают они…

Гарви отринул прочь мысли – видимо, Венец помог ему за доли секунды отфильтровать все эмоции окружающих его людей и раскрыть ненависть одного из младших священников и даже его намерение воспользоваться тайным оружием, которое имелось у всех ортезийских церковников вплоть до первосвященника – чтобы покончить с Гарви раз и навсегда.

Член культа – наверняка же он член культа – прятался на виду и знал обо всём! Сегодня же, увидев Гарви и узнав о том, что их враг скоро уезжает из столицы, из зоны досягаемости, решил его убить!

Гарви вовремя подался в сторону, балансируя на краю ямы. Арбалетная стрелка пролетела под самым его ухом и, ударившись о стену храма, упала вниз. Оружие казалось ничтожным, но на самом деле было очень опасным – стрелку смазывали ядом, которого никто, кроме служителей ортезийской церкви не знал. Одно точное попадание – и человек, осмелившийся покуситься на слугу Господа, быстро умирал.

Второй священник испуганно отступил от первого, мотая головой, его сознание фонтанировало страхом, и он был явно удивлён поступком культиста. А враг – другого арбалета у него не было – не теряя времени бросился на Гарви, намереваясь столкнуть его в яму. Генерал выставил руки, согнул колени, готовясь прыгнуть навстречу противнику, однако тот, вместо того чтобы врезаться в Гарви, обхватил его тело руками – смешно же они выглядели со стороны, обнимаются два старых друга!

Культист, обхватив его, оттолкнулся ногами от пола, и вдвоём с Гарви они полетели вниз в яму – краем глаза генерал заметил, как в сторону от падавших метнулся археолог. Удар оказался сильным, но не чудовищным. Посыпалась кирпичная крошка, поднялась пыль, сам Гарви покатился куда-то вниз, враг пропал из поля зрения.

Генерал откашлялся, сплёвывая пыль и тяжело приподнялся. Голова кружилась, где-то в области затылка пульсировала боль, спина сгибалась с трудом. Перед глазами висела туманная пелена, и всё плыло… Люди вокруг о чём-то переговаривались, но Гарви почти ничего не слышал и ничего не понимал.

Он сумел перевернуться на четвереньки – перед ним замаячила фигура археолога. Собравшись с силами, Гарви призвал свой дар и очистил сознание. Исчезла боль, исчез туман, и всё кое-как прояснилось.

– Благодарю вас, – ему пришлось приложить усилие, чтобы пошевелить языком. – Где он?

Археолог сразу понял, кого имеет в виду генерал. Он отступил в сторону – рабочие окружили упавшего в яму культиста. Тот ударился ещё сильнее, чем Гарви, и сейчас лежал и кашлял кровью. Рабочие крепко держали его – один из них даже замахнулся лопатой, чтобы ударить, если напавший на генерала человек попытается вырваться.

Гарви поднял голову и вопросительно посмотрел на второго священника – молодого, короткостриженого и гладковыбритого. Тот ответил недоумённым взглядом.

– Ваше высокопревосходительство, я не знаю, ничего не могу знать… – хрипло выдавил он.

Генерал отвернулся от него и подошёл к культисту. Тот, увидев нависшего над ним противника, попытался плюнуть в него кровью, но багровый сгусток далеко не улетел, и, зависнув на мгновение в воздухе, шлёпнулся обратно ему на лицо.

– Ну, и кто тебя послал? – мрачно спросил Гарви.

«Бесполезно!» – тут же решил он. Культист ранен, но, кажется, несущественно. Надо с ним поговорить…

Но не здесь, не при свидетелях…

Четверо рабочих сняли верёвку со столбиков, огораживающих яму, связали культисту руки. Второй священнослужитель, опешивший совершенно от того, что произошло у него на глазах, даже для вида не стал сопротивляться. Поэтому рабочие по приказу Гарви доставили связанного пленника на квартиру Эррона Дэрши и Энаццо Одэтиса. Молодые люди не могли сказать, что они рады – и генерал их прекрасно понимал. Но лучше провести допрос этого человека подальше от военных.

Эррон Дэрши открыл дверь в каморку, где жил его камердинер. Комнатушка оказалась, хоть и небольшой, но весьма приличной – впрочем, слуга такого аристократа наверняка привык к чему-то получше.

– Эту мебель не жалко, – пояснил Эррон Дэрши, указывая на засохшую кровь под носом и ртом культиста. На самом деле, младший священник, пытавшийся убить Гарви, пострадал не так сильно, как казалось. Теперь, спустя десяток минут после драки, он уже пришёл в себя и мог держаться на ногах.

Рабочие усадили культиста на простой стул, привязав верёвками к спинке. Гарви сел на табурет, а молодые люди заняли место на кровати графского камердинера.

– Благодарю, – сказал Гарви рабочим и, когда те вышли, повторил:

– И вас тоже благодарю. Прошу вас, оставьте нас наедине.

– Он пытался вас убить, – ответил Эррон Дэрши, даже не шелохнувшись.

– Он привязан и ничего не сможет сделать, – Гарви посмотрел на Дэрши. – Молодые люди, вы, смею вам напомнить, сейчас на службе и должны мне подчиняться. Да и тебе, Энаццо, надобно научиться слушаться и слушать, раз уж ты женился на Лиме.

И Гарви засмеялся, довольный своей шуткой.

Молодые люди, естественно, обиделись, но возражать не стали и покинули комнату. Гарви самолично закрыл за ними дверь и снова сел на табурет. Положил руки на столик и испытующе посмотрел на культиста. Тоже молодой… Даже очень. Бороды и усов нет не потому, что он их не бреет. Подросток… Ничего себе…

О чём-либо спрашивать его было бесполезно. Культист ненавидел его и ничего бы не выдал… Можно, конечно, устроить и допрос с пристрастием, но у Гарви имелись лучшие методы.

Он осторожно коснулся разума культиста – лицо того перекосилось, а тело бы изогнулось, если б не было привязано к спинке стула. Мальчик пытался сопротивляться, хотя и не являлся одарённым, это точно!

– Ты ничего не узнаешь! – прошипел он. – И твои способности не помогут!

– Хех, – Гарви остановился. Неожиданно… Культ непростой, наверняка, лидер его – одарённый. И как-то сумел обработать мозги своих слуг, защитить их от чужого влияния.

– Если мои способности не помогут, – Гарви тяжело посмотрел на мальчика, – то поможет, например, кнут. Или множество других методов, которые на протяжении тысячелетий совершенствовались…

Тьфу ты, что же он ведёт беседы с этим культистом! Сломать его разум, и дело с концом!

Гарви надавил ещё сильнее – мальчишка пытался сопротивляться, мышцы его напряглись… Генерал вдруг понял, что культист сейчас действительно может освободиться. Верёвки должны быть крепкие, однако…

Гарви переменил тактику. Если он не может вскрыть его мозг так легко, то может парализовать. Тогда и освободиться культист не сумеет, и сознание, дай господи, поддастся.

Парализовать культиста тоже оказалось дело сложным – верёвка уже трещала, рвалась, но тут тело юноши обмякло, голова его откинулась назад, а глаза уставились в потолок.

– Хорошо, – сказал сам себе Гарви. Он достал платок и протёр вспотевший лоб. Нет, одарённый глава культа хорошо обучил своих рабов… Но против Гарви Ирклисстона он никто!

Или нет…

Внезапно Гарви понял, что юноша перед ним мёртв. Видимо, генерал перестарался, или тот слишком тщательно сопротивлялся… Печально… Ведь были шансы выбить из этого человека все тайны культа. Ну… что поделать…

Надо на раскопки поставить солдат. Пускай сторожат Венец, пока Гарви в городе отсутствует. Тогда артефакт точно никто не выкрадет…

Внезапно, его охватило ужасающее предчувствие. Разум культиста, в который Гарви вторгся, никуда не исчез… А ведь тело его было мертво. Видимо, угасало сознание медленнее физического носителя…

Вместе с этим предчувствием Гарви ощутил внезапно… интерес и восторг… Никогда он не создавал связь с умирающим. А теперь есть шанс посмотреть, вдруг ему удастся проникнуть за завесу жизни и смерти, увидеть, как исчезает душа и куда она уходит. Есть ли шанс, что смерть – не конец?

Один удар сердца прошёл с тех пор, как Гарви понял, что культист мёртв… Тянулся этот удар целую вечность. А затем генерал осознал – в комнате помимо него и мёртвого юноши присутствует ещё некто. Из воздуха, из пустоты, вынырнула невесомая, прозрачная фигура, подобная человеку и, в то же время, это был отнюдь не человек. Непонятная, могущественная и явно обладающая разумом сущность. На Гарви она не обращала внимание и сосредоточилась только на мёртвом – или ещё нет? – культисте. Она с какой-то родительской заботой – и откуда только у Гарви возникло такое сравнение? – обволокла разум мальчишки и вытянула его из тела… Куда ушло это сознание, куда делась душа? Этого Гарви не суждено было узнать – как только остатки личности покинули мёртвое тело, их связь распалась. Будто бы разорвался натянутый канат, и кончик его, хлестнул Гарви прямо по лицу – тот с трудом удержался на табурете и чуть не упал на стоявшую сзади него кровать.

Генерал тяжело посмотрел на привязанного к стулу мертвеца. Теперь этот человек окончательно умер, и душа его ушла прочь из этого мира…

– Что же я видел? – вслух спросил Гарви и подивился как звучанию собственного голоса, так и тому, что вообще ещё способен говорить. – Неужели я видел смерть?

Смерть… не процесс умирания, а сущность, в которую верили древние, которая будто бы забирала души умерших и переправляла их… куда? На ту сторону? В иной мир?

Это не бред воспалённого разума – сознание Гарви полностью прояснилось, пока он вёз культиста на квартиру в Дэрши и Одэтису. Он ясно видел, как некая сущность… непойми что, непойми кто… как это… забрало душу мёртвого.

Он снова протёр платком лоб, но это не помогло. Гарви понял, что вспотел не от напряжения, а от страха. Он и раньше знал, что есть в этом мире многое, чего он не в силах понять. А сегодня он убедился – среди этого непонятного есть не только законы природы, но и нечто разумное…

Глава 1

2625 год, 23-е число Месяца Ветров.

Сидема, Республика Ортезия, Объединённое Королевство Лар-Кювэр

Дарианна Одэтис

Клубы паровозного дыба поднимались к треугольному станционному дебаркадеру, по платформам сновали пассажиры, сопровождающие и носильщики с тележками, загруженными чемоданами и саквояжами. Одного из них Энаццо как раз отправил к багажному вагону, а сам достал выданный в кассе билет и вместе с Дарианной направился в начало поезда.

– Подожди! – попросила она, чуть нагибаясь, чтобы получше рассмотреть выкрашенное маслянистой чёрной краской оборудование под днищем трёхосного вагона.

– Очень интересно, – пояснила она брату, с лёгкой улыбкой наблюдающему за ней. – Знаешь, меня даже… в восторг приводят все эти механизмы… Тяжело представить… что это создано человеком!

Тот фыркнул.

– Ну, я-то больше занимаюсь механизмами социальными.

Сказанное скорее относилось к другому её брату и отцу, но Дарианна решила не развивать эту тему. Родители их, разочаровавшись в результатах революции шестнадцатого года, вместе с тогда ещё десятилетней Дарианной уплыли на далёкую Раппалонгу. Отец сумел наконец реализовать свои политические амбиции… А Энаццо выбрал не чужой континент и семью, а родную страну – и Дарианна его совершенно не упрекала. Тут и климат лучше, и культура разнообразнее, чем в колониях. Уж она-то, успевшая раз пять туда-сюда смотаться, могла сравнить.

Впрочем, скорее всего, на выбор Энаццо повлияла его жена.

– Доброе утро! – к ним подошёл Бернан Варидэн, с которым Одэтисы познакомились два дня назад. Дарианна не удержалась от довольной и приязненной улыбки – молодой человек был весьма красив: эти пронзительные синие, словно… не небо даже, а море, глаза, иссиня-чёрные волосы в сочетании со светлой кожей, правильные черты лица… Военные бы могли сказать, что для мужчины он слишком красив, однако, женственным его бы даже они ни назвали… Как жаль, что Дарианна с ним мало общается… Сейчас она уезжает в Эрминкталь, а он…

– Доброе утро, – ответила она, надеясь, что язык её не подведёт.

Если он тоже здесь, на платформе, то, получается, куда-то направляется?

– Какие у вас места, позвольте вас спросить? Вы ведь на этот поезд садитесь? – он покосился на синий, новенький вагон, из печной трубы которого тонко струился дымок.

– Мы на этот, – ответил Энаццо. – Первый вагон…

– У меня второй, – разочарованно вздохнул Бернан Варидэн. – Однако, мы ещё сможем продолжить наше знакомство…

Дарианна уловила его короткий взгляд – ей даже показалось, что он ей подмигнул.

– Я по делам своим ненадолго в Эрминктали останусь. Не посоветуете хорошую гостиницу?

Энаццо призадумался, но громкий звонок колокола, висевшего на открытой площадке вагона, отвлёк их.

– Время садиться, – помотал головой Бернан. – Я, пожалуй, пойду. Опоздать не хочу, у меня важная встреча. Партнёры по предпринимательской деятельности…

Он сделал виноватый вид, развёл руками и, приподняв в прощальном жесте невысокий цилиндр, направился ко второму вагону. Дарианна наконец оторвалась от созерцания оборудования, и вместе с братом прошествовала уже к открытой площадке своего вагона, где стоял проверяющий билеты проводник. На лацкан его форменного сюртука была прикреплена позолоченная бляшка с эмблемой железнодорожной компании.

Внутри вагон выглядел роскошным – синяя обивка, большие оконные рамы. Перпендикулярно оси вагона располагались два ряда кресел, между каждой парой кресел – откидной столик. На стене висели газовые фонари в изящном абажуре, напоминавшем бутон розы. Сейчас уже давно наступило утро и потому фонари никто не зажигал.

Дарианна с Энаццо сели друг напротив друга. Почти весь вагон был занят людьми – лишь несколько свободных кресел ещё, казалось, ждали пассажиров. Переливисто зазвенел третий звонок, но поезд так и не тронулся.

– Что ж мы стоим? – прошептала Дарианна, поглядывая через окно на соседний, пустой путь.

– Мама, когда мы поедем? – раздавался громкий детский голос с другого конца вагона.

– И вправду, чего ждём? – отвернулась от окна Дарианна.

Ответ на вопросы она получила достаточно скоро: внутрь вошли около десятка мужчин, и полупустой вагон мгновенно заполнился. Двое вошедших оказались довольно примечательными: офицер Гражданской Стражи в шинели и его спутник – мужчина с острой вьющейся бородкой, но без усов; он держал в руке портфельчик и постоянно поправлял на носу пенсне.

– Полиция, – поморщился Энаццо, краем глаза поглядывая на новых пассажиров.

– И что же она тут делает? – Дарианна непонимающе посмотрела на него.

– Нам же вчера на музыкальном вечере… да, как раз-таки Бернан Варидэн говорил, – пояснил брат. – Гарола Фазая, полицмейстера Ортезии, сняли с должности за жестокое обращение с арестованными. Это, мне кажется, он и есть… Уезжает в другой регион.

– Его накажут? – Дарианна ещё раз рассмотрела офицера Гражданской Стражи, который этим Фазаем, наверное, и был. Держался, по крайней мере, по-аристократически, и на окружающих свысока поглядывал. Да и поезд ожидал его прибытия…

Да, тут, конечно, и климат другой и культура интереснее… А ещё в этих местах, на континенте Мардхивари, постоянно что-то происходило… Как-то на Раппалонге жизнь казалась немного спокойнее и размереннее.

Наконец паровоз засвистел и тронулся, вагон резко дёрнулся, покачнулся и медленно покатился по рельсам на север, к Белым Горам. Дарианна отвернулась от Фазая, прильнув к окну и рассматривая привокзальное путевое развитие. У кирпичных складов с дощатыми крышами находилось несколько товарных вагонов. В стороне, около высокой водонапорной башни, стояли под чёрно-белыми кранами и заправлялись водой паровозы. Поезд, будто бы борясь с некой противоборствующей силой, с трудом набирал ход и продирался сквозь хитросплетения стрелочных переводов.

Сидема была одним из центров Лар-Кювэра, столица Ортезии, единственного региона с выходом к морю. Поезд катил по той самой железнодорожной линии, которая использовалась для вывоза из ортезийских портов колониальных товаров – встречные товарные поезда следовали друг за другом. Какие-то ехали порожняком, чтобы загрузиться в порту, какие-то везли предназначенные для продажи в других странах или тех же колониях грузы. Сидемская железная дорога бурлила кипучей энергией… И её тоже ведь построили люди!

Дарианна поняла, что сложность мира иногда не интригует её, а пугает и раздражает. Она вновь перевела взгляд на беседовавшего со своим соседом бывшего полицмейстера.

Гарол Фазай был уже не молод – лицо морщинистое, тонкие усы, почти сросшиеся с густыми, длинными бакенбардами, как-то печально поникли вниз. Глаза его Дарианна через полвагона рассмотреть не могла, но ей казалось, что, если б ей довелось приблизиться к бывшему полицмейстеру, то увидела она бы в его глазах усталость и жесткость, даже жестокость.

Энаццо, как и все члены семьи Одэтисов, был человеком республиканских взглядов и не одобрял заведённых в Лар-Кювэре порядков, однако и вполне лояльные власти люди выказывали недовольство деятельностью Гарола Фазая. Дарианна постаралась вспомнить, что слышала о нём.

– Героические действия полковника Фазая… – морщился вчера на музыкальном вечере один из ортезийских аристократов. – Я не должен вообще-то так говорить… Но я вынужден заметить: весь заговор так называемых Индепендентов выдуман! Дело шито белыми нитками, заговор на скорую руку состряпан агентами и провокаторами полиции. Сами посеяли и сами пожали, как говорится – только если в сельском хозяйстве это нормально, то в сыскном деле – нет!

Энаццо полушёпотом поддакивал тогда. Он всегда – как, впрочем, и его жена Лиомелина – любил порассуждать о политике и социальных проблемах кювэрского государства. Дарианну же… сами эти разговоры несколько раздражали. Вся её семья будто бы видела в мире людей только плохое, закрывая глаза на достижения последнего времени, на все улучшения…

– Толкают на преступление и затем же наказывают, деньги, награды и новые чины за это получая, – возмущался ортезиец. – Так дела в нашей «республике», с позволения сказать, нынче делаются. А всё для того, чтобы, простите за откровенность, нашу общественность запугать, чтобы и не думали об отделении от объединённого королевства!

Впрочем, Гарола Фазая всё-таки за излишнюю жестокость заставили покинуть пост полицмейстера – хотя Энаццо считал это «показухой». Ничего страшного с Фазаем не сделают. Пожурят – и отправят руководитель полицией в другое место.

А Дарианна глядела на этого седеющего человека и никак не могла его представить страшным, жестоким… злодеем – иначе не скажешь! Заговорщики или нет, но нельзя же связанных людей избивать! А ударить беременную женщину… Говорили, Гарол Фазай сам это сделал за то, что та невежливо с ним заговорила. У неё произошёл выкидыш прямо в тюремной камере, и чудо, что она не умерла!

Но неужели совершенно обычные с виду люди способны на такое? Почему так? Что за странный мир…

– Говорят, боевая организация Ортезийских Индепендентов уже начала охоту на него… – шепнул Энаццо, сидя вполоборота и поглядывая на бывшего полицмейстера Ортезии.

– Он же их заговор разоблачил, и Индепендентов поймали? – Дарианна бросила на него непонимающий взгляд, не сразу даже заметив, что позволила ему втравить себя в политический разговор.

– Не знаю, что он там разоблачил, – вздохнул брат. – Но Индепенденты хотят отомстить… Методы у них, конечно, не самые… не самые пацифистские… Запугивание, покушения, убийства. Однако наша страна не только насильно присоединила Ортезию, но и посылает туда королевских наместников и представителей, которые ведут себя как оккупационные войска на захваченной земле! Это вполне объясняет, почему ортезийцы так не любят кювэрские власти…

Дарианна сглотнула, вспомнив вчерашний музыкальный вечер.

– Многие из них не любят не только кювэрские власти, – заметила она. – Но и просто кювэрцев.

– К сожалению, это так, – кивнул Энаццо. – Конечно, не следует смешивать власть и подданных, да и сами подданные неоднородны. Но люди склонны обобщать и упрощать.

– Меня просто… ну, удивляет или… не знаю, – Дарианна покачала головой. – Но это даже немного смешно. И обидно. Мерьетта Нецтэтси, эмансипистка и республиканка, мне вчера сказала: «Попадаются среди кювэрцев и нормальные люди…». Очевидно, имела в виду нас с тобой.

– Да уж, обидно было… – протянул Энаццо. – А родители твоей Ксардии, ретрограды и горе-патриоты, наоборот кювэрцев очень любят. Я понимаю этот… диссонанс… Надо было тебе Мерьетте рассказать о Лиме, – он рассмеялся. – Мне кажется, в эмансипистских кругах её ценят.

– Я не уверена, что Мерьетта с её книгой знакома, – поморщилась Дарианна. Подруга Ксардии, почти такая же красивая – да были ли среди ортезийцев люди, которых нельзя было бы назвать таковыми? – показалась Дарианне довольно ограниченной и… да, неумной.

«Не уверена, что Мерьетта вообще книги читает, тем более, публицистику» – подумала она. Сама Дарианна-то читала много, но, в основном, художественную литературу. И даже пробовала писать… Получалось, как она сама могла оценить, не очень.

– На самом деле, я даже удивлён, что Ваэрдэтси позволяют своей дочери общаться с такими, как Мерьетта, – задумавшись, сказал Энаццо. – Ну, и с нами. У нас родители с братом бежали из страны в бывшую карнбергскую колонию! Нет, понятное дело, это хорошо, что у Ксардии есть какая-то степень свободы…

А ведь он прав! Дарианна даже и не думала об этом… Риббос и Малайна Ваэрдэтси пришли вместе с дочерью на музыкальный вечер, но, действительно, нисколько не мешали её общению с сомнительными, со своей точки зрения, людьми.

– Может, у них нет времени или особого желания контролировать её? – пожала плечами Дарианна.

Или Ксардия научилась противостоять воле родителей и навязывать им свою? «Хотите, идите со мной на вечер, иначе я возьму и пойду сама!» – или как-то так. Конечно, явиться в гости молодой девушке одной совсем неприлично – хуже только с неродным ей мужчиной, но Ксардия очень смелая и могла пойти на это.

– Да, – решила Дарианна, – скорее всего её родители выделяют ей… область, внутри которой она может делать, что хочет… Просто, чтобы она не натворила чего-нибудь исключительно неприличного, того, что обрушит всю их репутацию…

Учитывая, что Ксардия на короткой ноге со своей гувернанткой и слугами, запереть дома её вряд ли представлялось возможным. Да, наверное, она в прошлом что-то такое вытворила…

Дарианна отрешилась от размышлений и снова прижалась щекой к окну, наблюдая сквозь стекло, как пролетают мимо небольшие домики. Поезд пронзительно засвистел перед заездом в тоннель под холмом, на котором расположились известные всему миру Сады Фасуэтси. Дождливой и грязной зимой, конечно, там смотреть нечего… А вот весной, когда зацветают всевозможные, не встречающиеся в других регионах Лар-Кювэра, деревья это уже другое дело…

Эрминкталь, графство Беллуно, объединённое королевство Лар-Кювэр.

Лиомелина Одэтис

На улице шёл лёгкий снег. Впрочем, смотреть изнутри через окна было сложно – заляпанные грязью, они отражали и преломляли пробивавшийся сквозь светло-серые тучки солнечный свет, из-за чего Лиомелина вынуждена была щуриться, когда поворачивала голову в сторону окон. Собеседник её, однако, щурился постоянно, да и сидел почти зажмурившись, потому что рабочее место его располагалось так, что солнце светило ему в глаза. Конечно, можно было прочистить стёкла, прикрыть ставни и зажечь лампы, однако сотрудники Службы Охранения Общественного Спокойствия предпочитали, видимо, понапрасну газ не расходовать.

«Надеюсь, грязь на стёклах – это просто грязь, а не засохшая кровь жертв монархии…» – подумала Лиомелина.

– Так что вы ещё раз, хотели, Лиомелина Одэтис? Каков ваш вопрос? – немного нетерпеливо поинтересовался её собеседник. Он сел как-то полу-боком, чтобы свет не слишком мешал ему смотреть на неё. Лицо его приняло странное выражение, он будто бы хотел добавить: «Извольте поторопиться, у меня ещё много дел», но не стал, очевидно понимая, что это выглядело бы смешно в его положении. Мельчает когда-то страшная служба… Во всех смыслах – например, во всём графстве Беллуно Охранителей было человек шесть, половина которых постоянно путешествовали по крупнейшим городам и принимали просителей. Этот, сидевший перед ней Охранитель, был из таких и лишь два дня в декаду находился в Эрминктали. Однако, несмотря на это, он всё равно не мог заявить ей, что у него много дел, потому что значительное количество их обязанностей перешло после революции к полиции. Охранителям оставалось только одно – цензура. С трудом их служба вообще избежала упразднения.

– Я бы хотела… для начала, я бы хотела получить объяснения, почему моя книга была запрещена к продаже, – сказала Лиомелина. – Книга называется «Освобождение женщины». Можете пожалуйста пояснить?

Собеседник выдавил из себя кривую улыбку.

– Прошу прощения, мне кажется, письмо с пояснениями должно было вам прийти… Или вы не хотите довольствоваться сказанным? Извольте, прошу вас, в таком случае… – не дожидаясь её ответа, продолжал он. Очевидно, Охранителю очень хотелось лично изложить ей свою точку зрения. Скучно ему… Что ж, пускай излагает.

– Я повторю. Я написал вам в письме, что ваше произведение запрещено за, цитирую, «активную пропаганду некоторых идей, которые наше государство правильными не признаёт».

Лиомелина кивнула, жестом подтверждая то, что всё это она уже читала. С Охранителем она общалась впервые и, на самом деле, даже не знала, что делать и как убедить его пропустить её работу. Именно – работу, она потратила много времени и сил, чтобы перенести свои идеи на бумагу.

– Могу ли я вас спросить, что именно в этой формулировке вызвало у вас вопросы? – с нарочито притворной вежливостью поинтересовался он.

Действовать она решила так: воспользуемся прецедентом, благо, он уже был.

– Уважаемый, известно ли вам про мою предыдущую книгу «Новая женщина»? – осведомилась она, стараясь звучать как можно более любезно.

По лицу Охранителя она поняла, что тот хотел бы, чтобы название это звучало для него незнакомо.

– «Освобождение женщины», «Новая женщина», – недовольно пробурчал её собеседник, даже не обратив внимание на её вежливые излияния. – Неужели сейчас темы нет другой, кроме половой? Мне кажется, тем предостаточно. Научные открытия… В век прогресса живём!

Вопрос его, кажется, был риторическим, и потому Лиомелина не ответила. Тем, конечно, имелось очень много. Только без разрешения половой темы, мнение женщины, пусть сколько угодно умной, по другим темам практически не учитывалось.

– Хотя и разбирал вашу первую книгу мой нынешний начальник, я с ней по долгу службы попробовал ознакомиться…

«Попробовал? То есть, не дочитал? Ума не хватило?» – промелькнуло у неё в голове. Чтобы совладать с внезапным приступом истерического смеха, Лиомелина сначала улыбнулась, затем закашлялась.

– Я видел разрешение к печати, – продолжал собеседник, – и написано там следующее, цитирую по памяти: «Не обнаружено ничего, что могло бы подвергнуть опасности государственное устройство».

– Именно! – не выдержала Лиомелина. – Поверьте мне, в новой книге я лишь ещё больше раскрываю заданную прежде тему, и не касаюсь вопросов государственного устройства, монархии и республики…

– Прошу подождать! – голос её собеседника стал резким. – Я не окончил. Я пытался понять, почему всё же вашу первую книгу пропустили. И пришёл к выводу, что на то было несколько причин.

Лиомелина, поджав губы, покивала. Да уж – она спрашивает, почему не пропустили новую книгу, он рассказывает, почему пропустили старую. Как будто нужно это объяснять… Выпуск книги в печать – нормальная ситуация, запрет – нет! Но для Охранителей всё ровно наоборот.

Эх, вроде и произошла восемь с половиной лет назад революция, а как цензуру вернули быстро!

– Во-первых, времена тогда были более спокойные. Никаких заговоров, революционеры не нападали на людей на улицах… Сейчас же требуется больший контроль, дабы обеспечить безопасность подданых Её Величества! Да не поколеблется вовек престол её!

– Да не поколеблется! – сбивающимся, охрипшим голосом повторила Лиомелина. Она чуть не задохнулась, вытягивая из себя соответствующий хорошему тону ответ. Нет, решительно, с каждым годом ей становится всё сложнее и сложнее изображать из себя ту, кем она не является. Правильно сделали родственники её мужа, уплыв на Раппалонгу – там хотя бы дышится свободно!

Охранитель, к счастью, даже не заметил, как изменился её голос и продолжил.

– Главным образом, ту книгу пропустили по той причине, что, заранее прошу прощения… эм-м… абсурдность изложенных там идей очевидна всякому, даже и дураку. Какой смысл запрещать печатать подобные глупости? Никто ради них не пойдёт стрелять в верных слуг Её Величества, зато люди посмеются.

«Глупости? Никто стрелять не пойдёт?» – хотелось ответить ей. Лиомелина никогда не поддерживала насильственные действия, однако она даже и рада была, что Охранитель неправ. Многие женщины осознали – и самостоятельно в том числе – что нынешнее мироустройство несправедливо. Некоторые из них пошли по пути насилия, и поодиночке и вместе с мужчинами… Как, например, в Сигневерде был убит богатый и знатный насильник, выигравший дело в суде, несмотря на то что жертву его защищал известнейший адвокат…

Лиомелина поглядела на скучного Охранителя, который ненавидел любую идею, противоречащую государственным и общепринятым нормам. Он либо слишком туп, чтобы ставить под сомнение навязываемые ему идеи и нормы, либо подсознательно понимает, что эти самые идеи и нормы ставят его выше других, и он довольствуется этой малой властью.

– Что же вы не дадите людям посмеяться и над продолжением? – хмуро спросила она. Ох как ей было противно, как это всё унизительно и мерзко… И всё ради чего? Насилие может решить – жестоко решить – одну проблему, но сдвинуть с места огромную глыбу государства, которая давит на людей, оно не способно. Об этом говорила вся жизнь Лиомелины! Например, та же революция шестнадцатого года – к чему всё это привело? Да ни к чему! Вернее, к чему-то, но не к тому, чего ожидали выступившие за республику революционеры. А Альдегерда медленно, но верно, возвращается к отцовским порядкам.

– Почему я не даю людям посмеяться над продолжением? – повторил её слова Охранитель. – Потому что оно несмешное. Более того, если я его пропущу, особенно несмешно будет мне, когда объявят строгий выговор.

– Да что ж вы такого там увидели? Возможно, я смогу исправить… удалить нежелательные элементы…

«Эх, Лима-Лима, ты до какой степени готова унижаться, унижаться лишь ради того, чтобы эту книгу пропустили, чтобы ничего не изменилось…»

Напечатать её в подпольной типографии, и дело с концом. Вот, у Эррона Дэрши есть аж несколько, где постоянно выходят газеты для сторонников реформ и республиканского строя.

– Может, и сможете, – пожал плечами Охранитель. – Извольте, основная проблема – это то, что вы говорите о некоей мировой системе угнетения. Мало того, что угнетение женщин – само по себе глупость и ерунда, уж прошу простить… Вам любой уважающий себя мужчина дверь придержит, сесть в карету поможет или тяжёлый чемодан перенесёт – и вы говорите, это вас угнетают? Угнетают женщин в Империи Вайзен!

– Но не это вас смутило, я об этом в прошлой книге писала, – сказала она. Руки её что-то дрожали, она постоянно дёргала за вязаную варежку, то стягивая её с руки, то опять, наоборот, надевая назад…

– Не это! Пытаясь объяснить так называемое угнетение, вы находите корни его в государственном строе, где, мол, вышестоящие всегда нижестоящих угнетают…

«Так и есть! – хотелось ответить Лиомелине. – Вот вас, уважаемый, взять… вы боитесь нагоняя от начальства. Оно угнетает вас, а вы, соответственно, меня, посягая на моё творчество, запрещая его… Вы, сам угнетённый, вы угнетаете меня, вы мыслите, будто я вообще не могу иметь творческого начала, будто я глупее вас из-за своего пола…»

– Вот это вот я не хотел бы, чтобы подданные Её Величества увидели, – закончил Охранитель. – Возможно, мы бы выпустили книгу, если бы вы убрали данный фрагмент, порочащий наше государство.

– Этот фрагмент порочит не наше государство, – пораздумав, сказала она. – Взять любую государственную систему… Везде есть иерархия, и везде вышестоящие требуют…

– Извольте прекратить! – перебил её Охранитель. – Везде! Вы сказали, вы порочите не наше государство… Правильно было бы выразиться – не только наше, а, в принципе, все! Может, вы вообще отрицаете само понятие «государство»? Как вы представляете себе жизнь без тех, кто мог бы направлять нас? Направлять невежественные людские массы?

А он хорош! Не туп… Даже по-философски как-то заговорил…

Лиомелина против воли улыбнулась.

– Вам, я гляжу, смешно? – нахмурился он.

– Нет, просто я вижу, чем мы отличаемся. Помимо пола, конечно. Вам нужен кто-то, кто мог бы вас направить. Я в таком человеке не нуждаюсь.

Он промолчал, не сразу сообразив, что ответить.

– Кстати, а кто направляет Её Величество, если не секрет? – добавила Лиомелина.

Она, кажется, зашла слишком далеко, и этот человек никогда не пропустит её книгу, разве что Лиомелина напишет, как рада служить монархии…

– Её Величество направляет Господь Ир-Шаддай, – с серьёзным видом ответил Охранитель.

– Но Её Величество – она же женщина, да?

«Зачем ты, Лима, продолжаешь этот бесполезный спор… Неужели надеешься вызвать у него когнитивный диссонанс?»

Такие люди лучше всего умеют придумывать оправдания своим воззрениям! А если оправданий нет, то они попросту не замечают, что воззрения их противоречат – одни другим.

– Её Величество – определённо, женщина, – холодным тоном ответил Охранитель. – И, замечу, она не говорит о каком-то там угнетении. И она не спешит ввести избирательное право для женщин, или что вы там ещё хотите, Лиомелина Одэтис.

«Королеве оно не нужно, потому что либо она не ассоциирует себя с другими женщинами, либо лицемерно считает, что у женщин другая, не связанная с политикой домашняя роль, либо попросту не хочет идти против желаний своего ближайшего окружения…» – говорить такое Охранителю – глупо, и Лиомелина оставила комментарий при себе.

– Большинству женщин – это не нужно, – добавил Охранитель. – А вы представляете меньшинство. Вы, все ваши эмансипистки и всякие республиканцы… Они представляют меньшинство, говоря при этом, что важнее всего воля большинства!

– Я вам такого не говорила, – ответила Лиомелина, понимая, что тот действительно хитёр. Пытается её саму на когнитивном диссонансе подловить – но ничего у него не выйдет. Она с подросткового возраста эту полемику вести умеет.

Конечно, тут у Охранителя преимущество – его устами говорит государственная идеология, а если Лиомелина начнёт аргументированно ему противостоять, то рискует отправиться даже под суд.

«Когда говорят, что меньшинство должно подчиняться большинству, – могла сказать она, – под меньшинством обыкновенно имеют в виду королеву, её приближённых, богатых землевладельцев и крупных промышленников, которые навязывают свою волю остальным. И молчание остальных – это не знак согласия. Это знак того, что люди боятся выразить протест»

И Лиомелина сама спорить не стала и промолчала. Увидела, что оставаться дальше в этой душной комнате, с её выцветшими жёлтыми обоями, белым потолком, с которого осыпается штукатурка, с её странной пустотой, неудобными стульями и длинным столом, с одной стороны которого сидели посетители, а с другой – единственный Охранитель, она не могла.

– До свидания, Лиомелина Одэтис. Если надумаете исправить свою работу, сообщите, – зачем-то напоследок добавил собеседник, прощаясь с ней. Он встал, расправил свой сюртук и направился к расположенной с его стороны стола двери, в соседнюю комнату. Лиомелина тоже подалась к выходу.

Она вышла из-под каменной аркады первого этажа заштукатуренного красным небольшого, втиснутого между другими домами, здания, где расположились местные органы сразу нескольких государственных служб, и попала под слабый снегопад. Блестевшие на свету снежинки, кружась, медленно опускались на вымощенную булыжником площадь, на крыши зданий, на лёд озера Эрми – заледенели даже расположенные в озере, у самого берега фонтаны, создав причудливые геометрические фигуры. Дома подковой огибали площадь у озёрной гавани; впереди, на другой стороне этой гавани, виднелось ещё одно здание государственных служб, где находилось отделение беллунской полиции.

Лиомелина засунула руки в муфту – было довольно холодно, она даже специально надела вязаные варежки вместо обычных перчаток. По улице порывы ветра гоняли снежную пыль, вихрями закручивая её. Недалеко от здания её ожидал извозчик на типовом, небольшом экипаже с навесом над кожаным сиденьем – площадка для ног оставалась открытой для непогоды. К стенкам, у окон, крепились маленькие габаритные фонари. Козлы располагались сзади и высоко – извозчик сидел почти что над самой крышей.

– Госпожа, – мужчина лихо спрыгнул, чтобы открыть ей дверь – хорошо, что не поскользнулся. Она вспомнила слова Охранителя об услужливости мужчин… Да-да, очень им сложно дверцу придержать, чемоданчик поднять, прямо руки отваливаются от непосильной ноши! Нет, если бы можно было променять подобную услужливость на равноправие, то пожалуйста, но ведь нельзя же!

– Давайте на вокзал, – улыбаясь над собственными измышлениями, она забралась внутрь и вполне нормально устроилась на кожаном сиденье.

Людей сегодня на улице было немного – хотя вон сейчас из переулка выбежала непонятная группа детей. С хохотом они бросились за экипажем, извозчик что-то кричал им. Лиомелина думала подать денег, но дети уже отстали и забежали в другой переулок.

У вокзала Лиомелина отпустила извозчика – вообще, она могла бы и пешком добраться, недалеко – ехала минуты три, не больше. Наконец-то её… лёгкая печаль и разочарование от бессмысленного посещения Охранителя испарились, сменившись воодушевлением – муж и его сестра, живущая с ними с лета, наконец-то возвращались из солнечной – хотя, зимой, скорее, дождливой – Ортезии. Эрминктальская станция находилась на важном железнодорожном маршруте из приморской Ортезии к северным регионам объединённого королевства. Вокзал представлял из себя бледно-жёлтую постройку с двумя, разделёнными небольшим выступом, этажами, с трёхарочным входом и двойными окнами под полукруглыми фронтонами.

Внезапно её взгляд наткнулся на знакомое лицо – у бокового входа в пристройке к вокзалу, использующемуся обыкновенно для работников станции, подбежал почтальон Нердис, один из тех, кто обслуживал деревни на плато и потому часто заезжал с газетами и телеграммами в дом семьи Одэтис.

– Лиомелина Одэтис, добрый день! – говорил он, приподнимая кепку. Да уж, удобный головной убор! Уши-то, наверное, он отмораживает, пока на санях ездит по домам… – Я так-то на вокзал, но мне сегодня передали и для вас…

– Для меня? – удивилась она. Телеграмма от Энаццо и Дарианны?

Нердис вытащил из своей сумки конверт, адресованной именно ей и запечатанной красной восковой печатью: значит, из государственного учреждения.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Подождите минутку, я быстро…

Лиомелина сняла варежку, ногтем сковырнула воск и открыла конверт. Повестка в полицейское отделение, этого не хватало… Что за ерунда!

– Тут они требуют явиться в полдень, – заметила она. – Сегодняшнего дня.

Лиомелина приподняла глаза к часам. Время уже перевалило за полдень.

– Это полиция, госпожа? Я только что оттуда, – ответил Нердис. – Ничего нового!

Лиомелина задумчиво посмотрела на письмо, убрала его в сумку и развернулась. Извозчик, конечно же, у железной дороги быстро нашёл нового пассажира и уже укатывал прочь.

Она запрокинула голову. Снежок всё ещё шёл, но небо уже совсем прояснилось, и ярко, но холодно, светило солнце. Лиомелина обвела взглядом возвышающиеся над городом и озёрной долиной горы – заснеженные леса контрастировали с голыми, бело-серыми скалами. Она прищурилась, в который раз пытаясь найти среди горных выступов и террас на северо-западе свою небольшую деревеньку, но этих деревенек было так много… Горное Беллуно считалось довольно густонаселённой областью… Особенно, регион у озера Эрми, простиравшемся от Белых и Скалистых Гор далеко на юго-восток, в сторону столицы графства и столицы всей страны.

«Ладно, пора уже идти… Итак уже за полдень перевалило…» – сказала она себе. До прибытия мужа и его сестры оставалось ещё часа два, так что время у Лиомелины было.

Дарианна Одэтис

Да, Дарианна обожала железные дороги. Но даже интересное и увлекательное спустя три с лишним часа имеет свойство надоедать. Через горы поезд ехал медленно, с трудом борясь с силой тяжести, пытавшейся стянуть состав обратно вниз. Дорога виляла, повторяя часто маршрут горных речушек, поднимаясь выше в горы, к Низкому Перевалу.

Из деревьев остались только припорошенные снегом пирамидальные ели. Поезд периодически пересекал по мостикам тёплые ручейки, сбегавшие вниз по скалам к местной речке.

– Посмотри, посмотри! – указал ей Энаццо. На другой стороне долины красовался причудливый замёрзший водопад. Природа сумела запечатлеть воду в движении, словно художник.

Да, красиво. Но всё равно… скучновато. Дарианна снова бросила взгляд на Гарола Фазая… Его спутник куда-то ушёл… Но куда? Очевидно, куда. Сам бывший полицмейстер мрачно и подозрительно осматривался, будто бы подозревая скорое нападение.

Скучно, снова подумала она. А ведь ехать ещё столько же. Хотя, конечно, с морским путешествием не сравнится… Пятнадцать дней от Ортезии до портов Раппалонги на быстрейшем пакетботе.

Поезд пересёк кривой арочный виадук и въехал в тоннель. Наступила тьма, которая, как знала Дарианна, продлится несколько минут. Тоннель пересекал главный хребет Белых гор… В темноте громко стучали колёса, иногда свистел паровоз, с усилием вытягивая вагоны вверх. В окно ничего не видно… Даже отражения… Даже брат – смутный силуэт…

Дарианна аккуратно подобрала пышные юбки на турнюре – а то вдруг часть подола в проход попадёт, и какой-нибудь любитель шляться во мраке наступит на него и порвёт.

Тоннель тянулся мучительно долго. Дарианна отчего-то испытывала… несколько, по её мнению, иррациональный страх, что туннель вдруг обрушится. В её воображении, она уже задыхалась, пытаясь выбраться из-под обломков вагона и обвалившихся камней. Нет, не может никакого обвала произойти, не может… Никогда ещё такого не было… Было, конечно, но это единичный случай.

«Мы живём в век прогресса, тоннель сделан надёжно, потолок не упадёт!»

Глаза её привыкли к темноте – она поглядела на мрачный силуэт Энаццо. Тот молчал, о чём-то, наверное, размышляя. Наконец в её мир ворвался свет, яркий и режущий. Дарианна прикрыла глаза рукой.

Поезд вынырнул из тоннеля, и она вздохнула спокойно. Брату о своих страхах говорить не стала. Зачем? Это глупое, детское… Она уже не ребёнок, а он не ребёнок давно!

Поток её мыслей вдруг оборвался, потому что её взгляд внезапно привлекло резкое движение. Молодой человек с тонкими линиями бакенбард на щеках, один из спутников Гарола Фазая, тряс спящего, откинувшего голову назад, бывшего полицмейстера.

– Что же это… – громко пробормотал он, жестом подозвав ещё одного полицейского. – Куда доктор Варрисар делся?

– Не знаю…

Молодой человек отшатнулся, рассеянно обвёл салон вагона взглядом, ища, видимо, врача.

– Он же здесь был только что! – закричал он на второго полицейского. Затем снова повернулся к Фазаю, наклонился, пощупал пульс, что-то прошептал… Рука его прошлась по шее бывшего полицмейстера. Молодой человек распрямился и неловко закрутил головой.

– Умер… – кажется, произнёс он. Дарианна прочитала по его губам.

Да уж…

Дарианна испуганно расширила глаза – и действительно, цвет лица бывшего полицмейстера казался неестественным, каким-то бледно-синим, между губами, кажется, слабо пенилась слюна, а на шее блестели в солнечном свете капельки крови. И сидел он странно… Да, он был мёртв! Когда Дарианна посмотрела на труп, её внезапно обуял самый настоящий экзистенциальный ужас.

Умер ли он спокойно, или же был в сознании и чувствовал, как жизнь его вытекает капля за каплей?

Ещё один из полицейских попросил у сидевшей рядом дамы складное зеркальце, та, непонимающе посмотрев на него, всё же зеркальце уступила. Полицейский передал его тому самому молодому человеку. Очевидно, именно тот тут был главным.

Поднеся зеркальце к носу и губам Фазая, молодой человек отрицательно покачал головой и вернул его своему помощнику. Наблюдавшая за этим дама, кажется, поняла, что происходит и испуганно вскричала. Дарианна невольно закрыла рот ладонью, хотя сама присоединяться к крику не собиралась.

– Он умер! – громко объявил молодой человек.

– В поезде труп! – испуганно завизжала девушка, сидевшая буквально спиной к спине с мертвецом. Она мгновенно вскочила с места и отбежала в сторону, бешено вращая глазами. Мужчина, сопровождавший её, грозно встал и как по команде принялся возмущаться.

– Пересадите нас, я требую… Мы не собираемся ехать рядом с трупом… Пересадите немедленно, вы хоть понимаете, кто я!

Другие пассажиры вели себя тише – лишь перешёптывались, поглядывая в сторону трупа. Мать мальчика, который спрашивал в Сидеме, когда отправится поезд, обняла ребёнка и утешала его. Некоторые закрылись газетами. Кто-то охал, кто-то приподнялся, пытаясь рассмотреть мертвеца.

А Гарол Фазай… Его труп словно примагнитил к себе взгляд Дарианны… Глаза были выпучены, на лице отпечаталось страдание… И да, ей было жалко, наверное, этого страшного человека. Почему? Потому что он страдал, потому что он боялся? Нет… Сам вид трупа не внушал никакую жалость, остатки чиновника вызывали лишь омерзение и тошноту… Дарианна даже обрадовалась как тому, что ела давно, так и тому, что сидит далеко.

«Тебе жалко Фазая, потому что его смерть заставляет тебя думать и о смерти собственной».

Дарианна сглотнула. Она поняла, что всю жизнь практически провела в пузыре… в крепости с мощными стенами, которые ограждали её от зла. Родителей она полагала пессимистами, потому что те это зло видели и осуждали его…

«Ох, эти мысли о смерти в таком юном возрасте…» – Дарианна увидела, как её смутное отражение в окне смешно сморщило носик. – «Нет, не к добру такие мысли… Нечего об этом размышлять! Жить тебе ещё долго… Тебе, и Энаццо, и твоим родителям, и даже их родителям…»

Она посмотрела на Энаццо, и ей показалось… При одной мысли о том, что он может умереть, у неё сжималось сердце. Именно с ним она всегда была очень близка… Он был как второй, нет, даже как первый отец – потому что настоящий, пусть и любил её, слишком много времени уделял другим делам. А Энаццо всё её детство был рядом…

Со стороны уборной в салон вагона зашёл, судя по всему, тот самый доктор Варрисар. Именно он всю дорогу сидел рядом с бывшим полицмейстером.

– Вы представляете – его убили! – молодой полицейский не кричал, но в голосе его всё равно слышалось отчаяние.

– Не может быть… Господь Ир-Шаддай… – рука врача поднялась в оберегающем жесте.

– Доктор Варрисар… Вдруг, вы сумеете…

Нервный мужчина закивал, пощупал пальцами шею Фазая, потёр её ладонями, затем помотал головой и поглядел на молодого человека.

– Полковник Фазай мёртв, – холодно объявил доктор Варрисар. Его лицо выражало беспокойство – но это, очевидно, было беспокойство постоянное, никак не связанное со смертью бывшего полицмейстера. Врачу, который Фазая сопровождал, было всё равно…

Дарианне показалось это странным.

– У полковника были проблемы с сердцем, – безразличным голосом добавил доктор Варрисар.

Молодой полицейский сглотнул. Он протёр глаза ладонью.

– Это не похоже на сердечный приступ. Я убеждён, что его убили, – заявил он. – На шее, у самого воротника, заметьте… капли крови…

Он подозвал к себе двух спутников.

– Составьте описание мёртвого тела. Не упустите ничего – особенно важны капли крови на шее… Возможно, куда-то его ударили лезвием…

– Да-да, господин, капли крови… – забормотал под нос один, второй же, бросив взгляд на тело Фазая, очень удивился:

– Прошу прощения, о каких каплях крови вы говорите? Я не вижу никаких… Доктор Варрисар, присмотритесь пожалуйста…

Дарианна прищурилась – кровь действительно отсутствовала. Об этом же доложил и доктор Варрисар. Но ведь ей не показалось… Да и сам полицейский о крови говорил…

Молодой человек нахмурился.

– Вы нас пересадите или нет? – продолжали возмущаться те же люди. Дарианна понять их всё же могла: рядом с трупом ехать не слишком приятно.

– Прошу внимания, верноподданные пассажиры! – объявил, подняв согнутые в локтях руки вверх, молодой полицейский. – Я, Алдон Родраген, был заместителем полковника Фазая… Гарол Фазай, героически разгромивший злодейский заговор, мертв!

– Все и так поняли это, – скривившись, прошептал Энаццо. Дарианне на секунду его слова показались кощунственными… О смерти не шутят… Затем она решила, что её чувства вызваны простым страхом перед этой самой смертью. Простым, но сильным…

– Прости, – сожалеюще произнёс Энаццо. – Я тут смеюсь, а зрелище это не из приятных… Но… не могу сказать, что скорблю о кончине этого человека.

Он мягко дотронулся до её руки.

– Ничего, – ответила Дарианна, вымученно и криво улыбнувшись. – Просто напоминание о том, что смерть существует и никуда не девалась.

И все её неприятные ощущения происходит из страха, из страха, что она сама – или кто-то из её близких – будет так же лежать и пялиться в пустоту…

«Умер он, да! Но ты не обязана себя вести так, будто умер хороший человек!» – попыталась убедить себя Дарианна. Всё это от страха смерти, всё это от идеи, что смерть всех уравнивает, а значит, о смерти мерзавца тоже следует горевать…

Дарианна решительно отбросила прочь эти эмоции и ещё раз заставила себя посмотреть на труп Фазая. На самом деле, ничего в нём не было. Просто гадкая деталь, испортившая поездку и весь день.

– Он был убит… кем-то, кто, скорее всего, сейчас находится в этом вагоне… – Алдон Родраген обвёл салон подозрительным взглядом. Мужчина, всё ещё продолжавший возмущаться вмиг успокоился и стушевался, предложив своей спутнице поменяться с ним местами. Сам же садиться рядом с трупом не захотел и остался стоять.

– Убийца здесь? – испуганно спросила пожилая женщина, даже в отапливаемом вагоне не снявшая длинной, отороченной мехом, зелёной куртки. – Убийца! Он же может и нас на тот свет отправить!

– Да уж, теперь в поезде убивают средь бела дня! – возмущённо воскликнула её спутница. – Вот к чему всякие революции привели!

«Средь тёмного тоннеля» – мысленно поправила её Дарианна.

– Я сейчас проведу расследование по горячем следам. Я убежден, что выявлю преступника в самое ближайшее время! – заявил Родраген.

– Вы слишком самоуверенны! – крикнула одна из пожилых дам.

Дарианна, воспользовавшись своей любовью к разного рода детективным историям, сумела наконец оторвать своё внимание от мертвеца и переключилась на молодого полицейского. Тот говорил довольно логичные вещи… Раз Фазая убили, пока поезд ехал в тоннеле, убийца, очевидно, находился в этом самом поезде. И сейчас находится: вряд ли бы преступник стал бы спрыгивать с поезда на ходу. Тем более, после окончания тоннеля никто из салона вагона не выходил никуда – наоборот, людей прибавилось: врач вернулся из уборной.

Конечно, теоретически человек, убивший Фазая, мог бы и во мраке тоннеля выбежать на открытую площадку, а после тоннеля уже спрыгнуть с поезда в сугроб. Или просто перебраться на открытую площадку следующего вагона.

Дарианна никаких шагов, пока поезд ехал через тоннель, не слышала, но это ничего не означало. В тоннеле стук колёс был очень шумным, к тому же, она сидела далеко.

Не дожидаясь согласия или возражений, Алдон Родраген пошёл проводить допрос.

«Вообще, по-хорошему надо бы обследовать тело, и понять куда и чем нанесли удар…» – подумала Дарианна. Но, видимо, Родраген хотел, чтобы сначала полицейские описали место преступления.

– Никто не давал ему разрешения нас допрашивать! – буркнул Энаццо. – Мы находимся уже в Беллуно, в зоне ответственности именно беллунской полиции.

Он понизил голос и шёпотом признался:

– Я бы не хотел этого убийцу выдавать.

– Какими бы мотивами он ни руководствовался, убийство – это убийство, – не могла не возразить Дарианна.

– Да, я тоже до недавнего времени так полагал. Но я… да, я в итоге примирился с… наверное…

Он помотал головой и замолчал, потому что Алдон Родраген спрашивать начал с конца вагона – а Одэтисы сидели как раз там, недалеко от двери к уборной и открытой площадке.

Надо было начинать допрос с той визгливой девушки. Она ближе всего к убитому находилась, могла что-то слышать. Дарианна, правда, полагала, что Родраген не глуп и об этом тоже подумал: визгливая девушка сейчас, скорее всего, находилась в таком состоянии, что вряд ли была способна нормально отвечать на вопросы…

Перекинувшись парой слов с мужчинами, сидевшими у окна напротив Одэтисов – именно они старательно отгораживались газетами, делая вид, что вокруг ничего не происходит – молодой полицейский подошёл к Дарианне с Энаццо. Она почувствовала, как участилось её сердцебиение – не потому, что она чувствовала страх перед полицией – она не чувствовала! – и не потому, что Родраген как мужчина был вполне неплох собой, а потому что сейчас она… она участвовала в настоящем расследовании, о которых читала в книгах!

– Когда поезд ехал сквозь тоннель, вы не слышали ничего… странного? – спросил он.

Дарианна не могла не поделиться с ним одной мыслью…

– Знаете… Я считаю, что убийство было запланированным! – заявила она сразу же, уже ни о чём не думая. – Убийца хорошо знал маршрут поезда, знал, что по дороге попадётся длинный тоннель, и поезд по этому тоннелю будет ехать с черепашьей скоростью из-за сложного подъёма перед ним!

– Скорее всего, это так, уважаемая госпожа, – слабо улыбнулся Родраген. – Тем не менее, вы точно ничего не видели и не слышали?

То, что он не очень хотел принимать во внимание её догадки, Дарианну лишь раззадорило и распалило.

– Убийство было запланированным, – повторила она. – Это означает, что убийца знал о сегодняшней поездке… убитого… бывшего полицмейстера, – запнулась Дарианна, – в этом поезде в это время в этот день. Вам лишь осталось понять, кто и как мог выяснить, что вы поедете именно этим поездом и в этом вагоне.

Энтузиазм полностью захватил её – она окунулась в воспоминания и внезапно её осенило. Дарианна знала, куда делась кровь… И кто убийца!

Она не сдержала довольную улыбку. Но затем всё тело её словно пробило спазмом, скулы её дёрнулись, и она отвернулась, чтобы Родраген не смог заметить…

«А если благодаря моей наводке… если благодаря моей наводке он, он поймает убийцу…»

Да, убийство – это убийство… Но не все убийства равны. Убийство жестокого полицмейстера, который и сам загубил не одну жизнь, не то же самое, что и убийство невинного… Дарианна поглядела на Энаццо – тот смотрел куда-то сквозь неё, очевидно, страдая от того, что не может ничего поделать…

– Вы абсолютно правы… – раздался сбоку голос Алдона Родрагена. – Вам бы в полицию пойти… Я даже жалею, что женщин туда не берут. Вы бы стали отличной сыщицей.

Хмыкнув, он недоумённо посмотрел на Дарианну: только что та восторженно ему рассказывала о том, как облегчить поиски убийцы, а теперь сидит и дрожит от чего-то…

Алдон Родраген пересёк проход посреди вагона и подошёл к следующим пассажирам.

– Убийца – врач, – прошептала она, наклонившись к брату, а глаза её сверлили спину Родрагену. – На шее у Фазая были капельки крови… А врач трогал её и капельки эти стёр.

Поэтому он казался таким настороженным всю поездку…

– Он мог случайно сделать это, – помотал головой Энаццо, очевидно, не особо доверявший её способностям.

Дарианна сглотнула и схватила себя за плечи. Если уж Родраген раскроет доктора Варрисара – пускай догадается сам!

Внезапно, Дарианна заметила, что врач, всё это время находившийся около мертвеца, пользуясь тем, что Алдон Родраген отвернулся, нагнулся и подхватил что-то с пола… Кажется… шприц…

Он действительно и есть убийца! Только бы Родраген не заметил…

Дарианна зажмурилась.

«Я не выдам его… Нет, может, мне и следовало бы… Он убийца… Возможно, даже и не республиканец, а из Индепендентов-монархистов… Такой же как Фазай, только находится на другой стороне… Наверное, его надо выдать!»

– Почему мы поехали на этом поезде? – сквозь зубы прошептала она, сжимая руку брата. Дарианна отчаянно заморгала, пытаясь избавиться от резко нахлынувших слёз. Хорошо, что Алдон Родраген уже отошёл…

И как же получилось… Смерть Фазая не вывела её из себя, но это… её поступок!

– Дари, Дари, сестрёнка… – Энацо подался вперёд и, обняв, прижал её к груди. Дарианна почувствовала, как от дыхания его трепещут её волосы в большом пучке на затылке. Ей показалось, что по всему её телу разлилось тепло, тепло любви, передаваемое старшим братом. В отличие от его жены Лиомелины она не была одарённой и не могла напрямую ощущать истинные эмоции других людей… Но в этот момент ей казалось, что она на это способна.

– Я люблю тебя, Дари, и всё будет хорошо. Ты ничего ему не сказала! Всё будет хорошо, – повторял он, и эти слова… приятные и успокаивающие, но довольно бессмысленные, они, вопреки всему, действительно помогали. Дарианна глубоко вдохнула и высвободилась из объятий Энаццо. Достала из кармана юбки платок и осторожно протёрла глаза.

«Наверное, и он ко мне относится как к дочери, а не как к сестре… Большая разница в возрасте, двенадцать лет…»

– Ага! – внезапно отвлёк её театрально звучащий голос Алдона Родрагена. Тот пальцем указывал на врача, застывшего со шприцом в руке. – Так это был ты… Надо было мне сразу поискать рану…

– Он бы и без твоей подсказки догадался, Дари! – утешал её Энаццо. – Да и подсказка эта… Ты ничего ему не сказала!

Широкими шагами Родраген пересёк вагон и вырвал у врача из рук шприц с длинной, устрашающей иглой.

– Уважаемый… – чуть ли не заикаясь, доктор Варрисар опять поправил пенсне. – Какой идиот будет использовать орудие убийства, однозначно указывающее на него?

– Такой, у которого нет другого орудия, – припечатал Родраген.

– И всё же, почему я оставил его на месте преступления? Раз уж вы считаете, что убийцей был я? – лицо врача нервно дёргалось.

– Случайно уронили.

– У меня алиби! – завопил доктор Варрисар на весь вагон. – Когда произошло убийство, меня здесь не было! Я находился в уборной…

Дарианна ещё раз протёрла платком глаза.

«И пока он находился в уборной… ведь кто-то мог бы залезть в его вещи и достать этот шприц. Особенно, если этот кто-то знал, где шприц лежит» – мелькнуло у неё в голове. Но эту идею она отмела. Пока поезд был на улице, копошащийся в вещах врача человек привлёк бы внимание полицейских, да того же Фазая, который сидел напротив врача. В темноте же найти шприц… сложно… И наполнить колбу шприца ядом… Или яда и вовсе не было, а медицинский инструмент просто воткнули в шею?

– Конечно, возможно, это не ваш шприц, – кивнул Родраген. – Достаньте ваш. Если вы невиновны, очевидно, убийца имел такой же.

Доктор Варрисар между тем вывернул всю сумку наизнанку, выкинул все вещи наружу, но второго шприца не нашёл и потому заявил, что, видимо, забыл его в Сидеме.

– Почему-то вы об этом раньше не сообщили, – мрачно заметил Родраген, засовывая в сумку руку. Оттуда он вытащил небольшой флакончик с мутной жидкостью. – Это яд?

Родраген передал флакончик помощнику.

– Надо будет потом исследовать…

– Алдон Родраген, я вас прошу! Я же в уборной был, я не мог же… на расстоянии убить полковника Фазая! – отчаянно завопил доктор Варрисар.

– А вы его на расстоянии и не убивали. Вернее, вы убили не на расстоянии.

– Меня не покидает ощущение, что всё это – какой-то спектакль для пассажиров вагона, – сообщил ей Энаццо.

– Он наслаждается своей победой, ему нравится, что все видят её… Он очень самолюбив!

– Вы просто-напросто в темноте вернулись из уборной, сделали своё чёрное дело и ушли обратно. Времени у вас было предостаточно, – действительно, в голосе Родрагена чувствовался триумф. – Вам даже яд не нужно было использовать – воткнули шприц в шею и дело с концом… Впрочем, темнота, ваша союзница, вас предала. В темноте вы не заметили оставшиеся капли крови. В темноте вы выронили шприц и не смогли его обнаружить…

– У вас нет доказательств, что я это сделал! – голос врача стал жёстким, а затем опять превратился в жалобный стон. – Я не мог… Я три года лечил полковника, он стал мне другом…

– Вы его лечили, потому что внедрились к нему по заданию Индепендентов, – Родраген обвиняющим жестом ткнул врача в грудь. – Вы арестованы!

Доктор Варрисар снова потянул руку к пенсне и, резко сорвав, кинул в Родрагена. Тот закрыл лицо руками и отбил летящее в него пенсне, а врач уже поднял с сиденья – все вещи из его чемоданчика-то выложили! – скальпель. Не успели пассажиры испугаться, как двое полицейских накинулись на врача, вывернули ему руки, заставив выронить оружие.

– Думаю, других доказательств и не требуется, – мрачно подытожил Родраген.

– Слава свободной Ортезии! – завопил доктор Варрисар, пытаясь вырваться. Подошёл быкообразный полицейский и резко ударил врача в челюсть. Что-то хрустнуло.

Дарианна поморщилась.

– Мерзавцы… преступники… – кашляя кровью, прохрипел врач. Кажется, ему выбили зубы…

– Какая… – скулы Энаццо дрогнули, он опустил взгляд. Дарианна почти чувствовала: если бы не её присутствие, брат бы попытался вмешаться.

– Не лупите его, мы же не революционеры, – расслабленно приказал Родраген, легким прикосновением остановив быкообразного полицейского. – Доктор Варрисар, вы называете нас преступниками, но преступник здесь один – вы. Это вы совершили убийство государственного служащего. Мы же – защитники закона!

Дарианна прикрыла лицо руками. Чувствовала себя она как выжатая губка.

Глава 2

Эрминкталь, графство Беллуно, объединённое королевство Лар-Кювэр.

Лиомелина Одэтис

До полиции Лиомелина решила дойти пешком, благо времени хватало, а полиция располагалась неподалёку. Интересно только, зачем они с ней поговорить хотят?

Полиция располагалась в красивом бледно-голубом здании с фронтоном, украшенным волютами. У крыльца стояли в деревянных чёрно-белых будках солдаты Гражданской Стражи, закончившийся уже косой снегопад изрядно припорошил их шинели и кепи. Стражники не шевельнулись – только один моргнул – когда Лиомелина, пройдя между ними, открыла тяжелую дверь. К ней сразу же обратился, слегка наклонившись, гардеробщик.

– Советую не раздеваться, госпожа. У нас сейчас не растоплено.

Что это здание государственной службы так плохо отапливается?

Приёмная до боли напоминала всё ту же комнату, в которой Охранитель принимал посетителей – даже цвет обоев почти не отличался, разве что в этой комнате людей как-то побольше. Вот группа крестьян в народной одежде – летом они одевались цветасто, а зимой – скучно. Очевидно, полицейские пытались с них стрясти неуплату по ренте. Лиомелина, заметив, что все сотрудники заняты, прошла на другой край комнаты, где за приоткрытой дверью находилась ещё одна такая же – видимо, вторая приёмная. На круглой дверной ручке висела табличка с криво написанным от руки сообщением: «Проход воспрещён!»

Лиомелина заглянула туда.

– Вторая приёмная закрыта! – недовольным голосом заявил бивший баклуши полицейский. – Извольте покинуть…

Лиомелина, никогда не боявшаяся конфликтов с хамами, сунула ему под нос свою повестку. Он раздражённо поглядел на неё, оценил, видимо, и не самую дешёвую модную одежду, и наглость, с которой она ворвалась в закрытое помещение, и, оценив, решил её не выгонять, а нормально ответить. Вернее, позвать других, чтобы те посмотрели повестку и узнали, зачем Лиомелину вообще сюда вызывали.

– Вот, документы по Лиомелине Одэтис, – подал из ящика небольшую стопку бумаг другой полицейский служащий. Первый просмотрел их и пригласил её в закрытую приёмную.

– Заходите сюда и садитесь, – сказал он. – Сейчас к вам подойдут. Фелдан Эрезар, заместитель полицмейстера по городу Эрминткаль по политическим вопросам.

«Политическим» – предвкушая что-то нехорошее, Лиомелина заняла указанное место. Эрезар, или как там его, себя ждать, к счастью, не заставил. Он тоже, как и Охранитель из здания по другую сторону реки, не выглядел очень довольным своей работой. Видимо, несмотря на близость Ортезии, политических преступников в Беллуно почти не было. Или были, но прятались по затерянным в горах деревням, где их и армия полицейских не сыщет.

– Добрый день, – буркнул он, садясь. Повернул голову к другим полицейским. – Принесите чаю, а то мы тут скоро окоченеем, – снова посмотрел на Лиомелину. – Вы не против, если я попью чай?

– Не против, – сказала она. – И сразу, предупреждая ваш вопрос, я скажу, что мне чаю не нужно.

Он недоумевающе посмотрел на неё, да с таким взглядом, что она удивилась, когда он промолчал, а не сказал: «А я вам и не предлагал!»

– Так по какому делу вы меня вызвали? – не выдержав долгой паузы, она прервала тишину.

– Тут написано «прибыть в полдень», – заметил он, рассмотрев её повестку.

– В полдень я об этом письме даже и не знала.

– Не наша проблема. К вашему счастью, я сейчас несильно занят и могу уделить вам минуточку внимания, – говорил Эрезар таким голосом, будто делал ей великое одолжение.

Всё-таки Охранитель ей нравился больше… А положа руку на сердце, она с радостью обоих бы бросила в холодную воду озера, если б была такая возможность…

– Ну, уделите, – неторопливо ответила она.

Политическое… Что это вообще ещё может быть?

Лиомелина оглянулась на дверь – та по-прежнему была полуоткрыта – и прикинула, как далеко сможет убежать, если по политическому делу вдруг её захотят схватить. О, она действовала всегда очень осторожно и аккуратно, старалась не говорить не то не в той компании, однако, просчитаться может и гений подпольной работы, а она всё-таки не подпольщица, хотя и Женское Общество её, например, можно было назвать тайным кружком.

Хотя, тайными кружками занимаются, обыкновенно, Охранители.

– Прошу, слушайте. Вот документ по вашему делу, – полицейский вытащил листок и положил перед ней, затем, сузив глаза, посмотрел на него и сразу же забрал обратно: Лиомелина и прочитать ничего не успела. – Не то, – пробормотал полицейский, доставая другую бумагу. – Вот это возьмите. Решение по вашему так называемому «Женскому Обществу».

Всё-таки оно…

Лиомелина хмуро оглядела документ. С каждым прочитанным словом она всё мрачнела и мрачнела, и настроение её, поднятое хорошей погодой – а весь последний месяц погода оставляла желать лучшего, то снег, то дождь, то дождь со снегом – окончательно упало в бездну.

От неё требовали расформировать «общественно-опасную организацию «Женское общество», которое преследует вредительские цели с целью разрушить общественные и духовные устои, сместить данные природой половые функции и расшатать в итоге весь государственный строй». И замечательный оборот «преследует цели с целью», в другой ситуации вогнавший бы её в безостановочный хохот, сейчас не вызвал даже улыбки.

– Это не решение суда, – заметила она.

– Да, пока до суда это дело не дошло. Тем более, официально этой организации не существует вовсе, – сказал полицейский.

– Её не существует, – Лиомелина посмотрела ему в глаза – она ничего не делала, никак на него не давила, но он всё равно отвернулся. – Нечего распускать, понимаете. Я, что же, не могу с людьми общаться?

– Повторяю! – раздражённо ответил он. – Немедленно прекратите эти свои встречи!

– Вы же даже не знаете, что на них происходит! Ничего общественно-опасного тут нет!

– Мы знаем, что там происходит, вполне хорошо. И позвольте источник моих сведений утаить…

Лиомелина не выдержала и одним мигом проникла ему в разум. Слишком уж… слишком уж страшно, на самом деле, ей было. Мало ли что там полицейским наговорили…

Давно она этого не делала, и способности её были ограничены… Читать мысли она определённо не умела, лишь улавливала эмоции и настроение… Могла бы причинить боль или, наоборот, лишить чувств, могла убить его силой одной собственной мысли – но не это ей было нужно. Она ещё умела создавать с нуля нужную эмоцию – в данный момент она попыталась вызвать чувство приязни в сотруднике полиции. Конечно, она могла и с Охранителем попробовать так сделать – но ходили слухи, и почти что подтверждённые, что среди Охранителей много одарённых, таких же, как она, а может, и сильнее намного.

– Расскажите мне, пожалуйста, кто вам поведал и что поведал… – попросила она мягким и дружелюбным голосом, который соответствовал бы эмоциям, разжигаемым ею в разуме собеседника.

– Отец одной из девушек, которая посещала ваши собрания, – признался он. – Имени, позвольте, я называть не буду. Хотя, это уважаемый человек, мне очень понравился он, он беспокоился о своей дочери…

Эрезару принесли чай. Он взял, чуть-чуть отпил и тихо выругался. Обжёг язык – Лиомелина это почувствовала.

– Так что же он вам рассказал? – она услышала, как нетерпение проскользнуло в её голосе. Она слишком беспокоилась, чтобы полностью контролировать ситуацию.

– Уважаемый человек… позавчера передал мне рассказ своей дочери. Вы говорили опасные для ушей юной девушки вещи. Что, мол, мужчины угнетают женщин и прочее… Мы расценили, что вам не стоит распространять эти идеи в среде несовершеннолетних девушек.

Лиомелина покачала головой. Про налёт – ни слова. Хоть так…

– Всё же не могли бы вы назвать имя?

Она разожгла в нём ещё большую приязнь – и чувствовала, как внутри него идёт борьба.

– Адерин Цейди, – наконец признался Эрезар.

Лиомелина выдохнула. Ничего удивительного… Арвитта Цейди, значит, рассказала отцу… Сама, или тот заставил признаться.

На самом деле, девочка даже Лиомелину немного раздражала. Она словно сошла со страниц сатирического журнала, эти её карикатурные идеи… Дочь уважаемых, но не особо богатых родителей, она лелеяла мечту выгодно выйти замуж, а в Общество ходила лишь потому, что Общество это было популярным у её сверстниц. Конечно, о замужестве думали очень многие девушки в Обществе, если не все – одни мечтали выйти за любящего и любимого мужчину, другие хотели найти богатого и адекватного, который не стал бы просто ограничивать их свободу. Арвитта отличалась даже от вторых… Лиомелина не могла так просто сказать, чем отличалась, но отличалась. Ужасная сплетница, она не умела совершенно хранить секреты, и разбалтывала даже иногда свои жизненные цели – в общем, богатство она рассматривала в относительном качестве. Смысл денег не в том, чтобы они обеспечили тебе приличную жизнь или возможность помогать другим людям, нет – для Арвитты они нужны были исключительно для утверждения своего превосходства над другими. Она носила красивое фамильное ожерелье – родители были небогаты, но и не разорены – и Лиомелина видела, что ожерелье это для неё ценно не потому, что украшает её или само по себе красиво, а потому что оно откровенно дорогое, и у многих других девушек нет ничего похожего. И потому что Арвитта может им хвастаться. И хотела она выйти в высший свет, в Вигион, и хвастаться там, или хвастаться своим богатством где-то за границей, в Сигневерде, например.

И это вполне естественно, что с такими жизненными установками, ей было не до установления равноправия. Однако, Лиомелина не верила, что Арвитта побудила отца пожаловаться на Общество в полицию. Скорее всего, это его собственная идея. Мужчины очень боялись и тени женской эмансипации, потому что она расшатывала их власть. Как и монархи страшатся и самых малых признаков народного недовольства.

– Не знаю, зачем я вам это выложил, но да ладно, – пробормотал Эрезар, отвлекая её от её мыслей. Его мимолётная приязнь к Лиомелине испарилась, и сейчас мозг его активно пытался найти объяснение произошедшему.

– Спасибо, – с силой выдавила из себя Лиомелина. Пускай полицейский думает, что это он сам решил ей сделать одолжение.

– То есть вы видите – на вас жалуется уважаемый, родовитый человек, – добавил он.

– Но общества не существует, и нечего прикрывать, – повторила Лиомелина.

Эрезар кашлянул.

– Пока нечего. Но тем не менее, тут вам настоятельный совет ваши встречи прекратить. В противном же случае, возможны и некоторые осложнения… А вернее, открытие на вас дела, и, соответственно, суд.

– И какие же обвинения суд мне может предъявить? – недовольно спросила она.

– Создание тайного революционного общества, распространение революционных идей… Конечно, по части из них вы, скорее всего, будете оправданы… Но некоторые можно будет доказать, и они очень опасны для вас.

– У вас холодно, – сказала она.

– Да, – согласился он. – Но мы уже скоро начнём топить. Растопка каминов по расписанию.

– Мне кажется, это глупо совершенно, – добавила Лиомелина. – Меня не в чем обвинять. Как вообще он и вы собираетесь доказать, что я какие-то революционные общества создаю? Кого будете привлекать в качестве свидетелей?

– Если вы думаете, Лиомелина Одэтис, что у нас нет полного – или почти полного – списка участниц вашего так называемого «Женского Общества», то вы глубоко заблуждаетесь, – весомо обронил он.

«Ну конечно! Арвитта… Вряд ли она сама рассказала, она девушка не глупая и, тем более, не полная дура. Отец выбил! Выбил и поведал всё полиции!»

– Пару месяцев назад вы, скорее всего, вышли бы сухой из воды, – добавил полицейский. – Но сейчас, после раскрытия заговора Ортезийских Индепендентов… Суд будет строже, заверяю вас.

Это он прав… Сейчас в любой ерунде будут видеть измену… А уж если полиция начнёт угрожать родителям других девушек, то и они, как миленькие, что-то плохое напишут про Лиомелину.

«И тогда, дорогая Лима, будешь не в домике сидеть и пейзажи рисовать, а отправишься прямиком в застенок, в замок Рисерштайн, там холодно и сыро…».

Лиомелина поморщилась, скривила губы.

– А как вы будете контролировать… распустила я организацию или нет?

– А это мы ещё подумаем, спасибо, что напомнили нам об этом! – желчно усмехнулся Эрезар. Издевается. Вряд ли о такой важной составляющей, как контроль поведения «потенциальной преступницы» они могли забыть. – Возможно, мы наведаемся к вам… Или к родителям девушек и как бы невзначай спросим.

Ничего-ничего, подумалось ей. Можно будет на время отменить заседания Общества, а затем продолжить. Если никто более не донесёт, всё будет нормально.

– Если ещё заметить, что ваш муж считается не очень благонадёжным гражданином… – добавил внезапно Эрезар. – Участвовал в революции шестнадцатого года. Родственники его покинули страну из-за несогласия с её политикой…

– В общем, я вас поняла, – сказала она, тяжело вздохнув. Перед лицом её образовалось облачко пара.

Конечно, полицейский её лишь стращал, пытался убедить, что суд ей не выиграть, думала Лиомелина, сходя вниз по лестнице. В другое время, правда, дело бы заводить не стали, но, недавнее раскрытие заговора ортезийских Индепендентов, судя по всему, скоро запустит волну политических дел.

Возможно, если она не подчинится полиции, её действительно ждёт суд. Её муж – адвокат, но официально защищать её не сможет… И если заведут дело, то начнут угрожать родителям участвовавших в деятельности Общества девушек, и тогда… кто-то с Лиомелиной просто порвёт…

И все, наверное, будут вынуждены её сдать. Вот так вот…

Да, суд она всё-таки выиграет, но что дальше? Что будет с её Обществом? Ничего хорошего – родители побоятся отправлять своих дочерей к ней, потому что это опасно, и будут даже правы! Конечно, изменения не совершить, не подвергая опасности свою жизнь и здоровье? Но Лиомелина не хотела жертвовать жизнью и здоровьем своих… подопечных, девушек, которых она любила. Главное – заложить в них мысль, что изменения возможны…

«Поговорить с Арвиттой или с её отцом?» – спросила она себя, засовывая руки в муфту. Идея глупая – с Адерином Цейди не о чем было беседовать.

Дарианна Одэтис

На убийстве и немедленном разоблачении преступника приключения Дарианны и Энаццо не закончились. Когда до Эрминктали уже оставалось не больше часа езды, проводники по всем вагонам объявили, что дальше поезд не пойдёт.

Энаццо, прикрыв глаза, устало провёл пальцами по лбу и тяжело выдохнул.

– На линии произошёл обвал, – сообщил неприятную новость проводник. – Был сильно повреждён мост. Насколько сильно, мы пока не знаем, однако движение поездов далее запрещено.

Что за обвал такой? Дарианна не первый раз ездила по этой дороге и видела: во многих местах для защиты от обвалов предусмотрены деревянные галереи! Либо обвал был таким сильным, что галерея не выдержала, либо он попросту произошёл в том месте, где никакой защиты нет…

– У вас в Эссении часто так бывает? – поинтересовался у неё Энаццо.

– Если мы – бывшая колония, это не значит, что там нет цивилизации! – вступилась Дарианна за вторую родину.

Весь вагон наполнился гулом, и проводник взял в руки рупор:

– Советую, уважаемые господа – воспользоваться услугами извозчиков. Город Люренталь не самый большой, и их тут не так много. Через три часа, однако, можно будет сесть на дилижансы. Они отвезут вас в Эрминкталь. Расходы на них полностью оплачены нами…

– Что за поездка! – возмущалась пожилая дама в зелёной куртке. – Сначала труп в вагоне, теперь ещё это… Сейчас, самое главное, перед носом ведь все экипажи разберут!

– Пойдём-ка побыстрее, – предложил Энаццо, услышав опасения сидевшей за ним пассажирки. – Итак теперь вернёмся к ночи, а если ещё придётся три часа ждать дилижансы…

– «У нас» с таким я никогда не сталкивалась, – со злым торжеством заметила Дарианна. Ей определённо не нравилось, что Энаццо часто язвит по поводу Эссении. Будто бы там дикари-людоеды живут…

Она направилась за братом к выходу, обойдя продолжавшего говорить что-то проводника. Судя по усилившемуся шуму, другие пассажиры решили последовать их примеру.

На заснеженной деревянной платформе продолжались те же споры. Вылезший из соседнего вагона крупный мужчина со сросшимися с бакенбардами усами и выбритым подбородком, размахивая руками, ругал железную дорогу и кричал о том, что обвал устроили революционеры-Индепенденты.

«Это он ещё про смерть Фазая в первом вагоне ничего не слышал», – подумала Дарианна. Энаццо, сориентировавшись, сразу подозвал к себе носильщика и дал ему талон на багаж. Пассажиры мотались туда-сюда по платформе, громко возмущаясь. Один особо огорчённый юноша приблизился к паровозу и злобно пнул его по передним буферам.

– Давить всех этих революционеров-ортезийцев надо, а не то они нас всех задушат! – продолжал выступать горе-патриот.

Судя по его жестикуляции, именно он собирался сейчас кого-то задушить. Многие присутствующие на перроне недовольно посмотрели на него – ортезийцев здесь собралось достаточно. Тем не менее, стереотипы о горячности уроженцев древней Ортезии и их привычке лезть в любую драку, с реальностью имели мало общего, как и большинство стереотипов. Они проигнорировали очевидное оскорбление и только раздосадовано поглядели на наглеца.

– Чересчур наше правительство… доброе и снисходительное! – продолжал мужчина с явной злобой в голосе и, на всякий случай, добавил. – Да не поколеблется вовек престол Её Величества!

– Правительство у него слишком доброе и снисходительное, – пробормотал Энаццо, глазами выискивая нужного носильщика. Тот наконец получил багаж и повёз тележку к ним. – И сам прославляет королеву, чтобы его за неуважительные по отношению к власти высказывания не привлекли! И его не смущает это абсолютно!

– Зря прославляет, вся полиция с вагона сошла, никто его не услышит, – хмыкнула Дарианна.

– Его прославления или его обвинения в адрес правительства? – Энаццо заметил, что её слова можно трактовать двояко.

– Неважно.

Родраген действительно, поймав доктора Варрисара, слез на ближайшей к месту убийства станции. Полицейские, предварительно записав адреса всех пассажиров вагона, сошли вместе с ним, и труп Фазая забрали. Визгливая девушка со своим спутником тотчас же пересели – выбрав место, где ранее сидел сам Родраген, через ряд от бывшего полицмейстера.

– Надеюсь, нас на допрос звать не будут… – пробурчал Энаццо.

– В Эссении меня на допрос не звали, – вставила она.

– Ох, Дари… Конечно, то, чему ты стала свидетельницей… Это ужасно!

– Не очень страшно. Неприятно, да… Не с эстетической точки зрения. Просто напоминает мне, что и я когда-то умру, – призналась она.

«И ты тоже…» – этого она сказать не сумела, горло сразу же пересохло. Резко мотнув головой, Дарианна попыталась выбросить из головы эти мысли.

Она внезапно нашла взглядом Бернана Варидэна – тот о чём-то переговаривался с извозчиком. Из кареты с открытой дверью слышались возмущённые голоса. Молодой человек расстегнул пальто и вынул из внутреннего кармана пачку денег, после чего извозчик постучал в окошко кареты:

– Простите, господа, я не свободен. У нас с этим господином была договорённость.

– Тьфу ты, перекупил гад! – сплюнул, вылезая из кареты, мужчина с потным лицом.

– Кто гад? – бросил в ответ Бернан Варидэн.

– Возможно, сейчас ему понадобится помощь… – будто самому себе сказал Энаццо, когда заметил, что из кареты появилась голова второго мужчины, высокого и очень тощего.

Первый изгнанный с кареты пассажир оценивающим взглядом посмотрел на Бернана Варидэна и решил не связываться.

– Вам послышалось! – грубым голосом ответил он наконец и, вместе со своим другом пошёл прочь, сохранив достоинство, вернее, то, что он этим достоинством полагал. Багажа у них не было, как и у Бернана.

– А, здравствуйте ещё раз! – крикнул им Бернан Варидэн, застёгивая пальто. – Можно вместе поехать. Я один, втроём поместимся.

– Ну давайте, – сказал Энаццо несколько мрачно. И чего это он так? Чем ему молодой человек не понравился?

– Вы не смотрите на то, что я выгнал этих мужчин, – заговорщицким тоном проговорил Бернан Варидэн, когда дверь кареты уже закрылась, и багаж весь уложен был на крышу и закреплён там. – Они перед этим так же… ммм…

Он понизил голос ещё сильнее.

– Перекупили извозчика, сняли семью с грудным ребёнком… Вернее, семья ещё усесться не успела, только о цене договорились… А тут эти пришли и говорят: «Втридорога заплатим!».

– В таком случае, мне этих двоих не жалко, – рассудил Энаццо. – Но как же семья с грудным ребёнком?

– О, они к соседнему экипажу направились, ну… тот был похуже, конечно, чем этот…

Дарианна улыбнулась – не смогла скрыть своих эмоций. По крайней мере, теперь ситуация выглядела по-другому: Бернан Варидэн не выгнал несчастных людей с экипажа, он восстановил справедливость. Да и семья с грудным ребёнком сумела быстро сесть и уехать в Эрминкталь.

– А где же ваш багаж? – поинтересовалась Дарианна.

– Я сегодня буду налегке. Багаж я оставил пока в вагоне. Если дорогу откроют сегодня, я его уже завтра получу. Если нет – попрошу довести старыми-добрыми лошадками, – объяснил тот.

Дарианна не нашлась, чего ответить, тем более что ею овладело какое-то странное чувство, будто бы её всю парализовавшее. Бернан Варидэн так смотрел на неё… А она улыбалась как дурочка и не могла с этим справиться… Возможно так зарождаются… чувства?

Лиомелина Одэтис

Узнав о том, что поезд в ближайшее время не приедет, а мужа с его сестрой следует ожидать уже дома, Лиомелина решила всё-таки обговорить кое с кем выросшую из ничего, но обещавшую быть серьёзной проблему.

– Фердис, Алинесса и Эйнель Эриз ждут вас, – сообщил Лиомелине дворецкий, открывая одну из створок дверей дома эрминктальского мэра. Длинный особняк, стеснённый соседними зданиями, принадлежал не лично Фердису, а был собственностью города: здесь мэр жил и здесь же, в основном, и работал. Своими бледно-золотистыми оконными наличниками он выделялся на фоне окружающих домов.

Раздеваться Лиомелина не стала и направилась вслед за дворецким на лестницу, ведущую в жилую часть дома. Она вышла в светлую гостиную, высокие окна которой выходили на небольшую площадь с фонтаном, тяжёлые бархатные шторы были убраны. Вся семья сидела на длинном диване глубокого синего цвета, в тон занавескам. Фердис Эриз встал, приветствуя её.

– Рады, рады всегда вас видеть, – сказал он, сжимая её руку. Лиомелина посмотрела на его дочь, постаралась улыбнуться – но улыбка, кажется, вышла очень кислой и натянутой.

– Да, я вас тоже очень рада видеть, – Лиомелина кивнула и матери Эйнели. – К сожалению, я принесла с собой не слишком приятные новости.

Фердис, с понимающим видом кивнув, приглашающе указал ей на такое же синее, как и диван, кресло, и предложил чай. Лиомелина отказываться не стала.

– Кстати! – мэр поднял указательный палец. – Я сегодня смотрел на статую Гарви Ирклисстона, которая у нас на площади стоит… И что-то вдруг подумал… А она на вас непохожа.

– Ну, он и настоящий не особо был на меня похож. Разве что волосы чуть рыжеватые имел, – улыбнулась она в ответ.

– Расскажите же, в чём состоит ваше дело, – попросил мэр, когда лакей исчез за дверью.

– Эйнель, это, главным образом, касается тебя, – обратилась Лиомелина к девушке.

– Что-то случилось? – прищурилась та. – Вы выглядите… задумчивой…

Лиомелина попыталась уловить своё отражение в окне.

– Я не задумчивая, я рассеянная. Меня кое-что сегодня из колеи выбило, – призналась она.

– Это опасно? – Фердис провёл рукой по усам и бакенбардам. Жест вышел несколько недовольным. Нет, к Лиомелине он никакой антипатии не питал, как и Алинесса, и оба всегда были рады видеть её в своём доме и считали близкой знакомой. Тем не менее, как и множество людей повсюду, родители Эйнели говорили одно, а делали другое. Мэр, например, вряд ли станет защищать её от полицейского произвола – наоборот, если на него надавят, то присоединится к травле.

Лиомелина прикусила губу – ей сейчас стало даже несколько стыдно. Что же она думает так о людях, которые, в общем и целом, всегда положительно к ней относились! О родителях одной из её подопечных, которые, в отличие от отца Арвитты, нормально смотрели на увлечения дочери!

– Пока не опасно, – сказала она. – Но, если дело дойдёт до… В принципе, у меня есть риск угодить в тюрьму.

Фердис нахмурился.

– Говорите, не опасно? С нынешними политическими тенденциями… Там, где нашли один заговор, найдут и второй, и третий, и посадят всех, кого надо…

– Лиомелина, всё-таки, что произошло? – перебила отца беспокоящаяся Эйнель. Фердис, остановившись, отстранённо посмотрел в сторону. Быть может, беспокоился, не наговорил ли лишнего…

Между тем принесли фарфоровые чашечки – белые с синими узорами – и элегантный чайничек с длинным тонким носиком. Лиомелина пригубила горячего чая, чувствуя, как по телу приятно разливается тепло.

– Отец Арвитты каким-то образом узнал о нашем Женском Обществе и донёс на меня в полицию, – кратко поведала она.

– Арвитты… Арвитты Цейди? – переспросил Фердис, аккуратно ставя чашку на низкий столик перед диваном.

Лиомелина кивнула.

– Он самый. Позавчера донёс, не стал даже ждать, когда Охранитель в город приедет. Хотя, вроде бы, тайные общество – это именно их специализация.

– Да, так что вам повезло. Нам повезло, – поправился Фердис. – Охранителям делать нечего, они могли бы и серьёзно этим заняться. Полиция, скорее всего, заморачиваться не будет, но кто ж их знает… Эх, Адерин Цейди. Не люблю я его, но человек в наших краях уважаемый… Не говорите только ему, что я его не люблю.

– Ты много кого не любишь среди лучших людей города, – заметила Алинесса.

– Да, только они об этом не знают, – усмехнулся он. – Впрочем, я готов ручаться, что многие из них не любят нас.

– Кто-то же за тебя проголосовал! – сказала его жена.

Лиомелина подумывала бы здесь вставить комплимент, похвалить работу мэра, сказать, что город при нём похорошел, жить стало лучше и веселее, и всё в таком же духе… Раздумывала она, однако, долго, боясь, что Фердис, Алинесса – или, того хуже, Эйнель – заподозрит лесть, и потому сказать ничего не успела. Мэр вернулся к разговору о закрытии Женского Общества.

– Семья Цейди сегодня уезжает куда-то в Гриджон или Брезань, – протянул он. – Но это мало что меняет. Если он пошёл в полицию…

Он многозначительно на неё посмотрел.

Кашлянул. Говорить ему было некомфортно, но он, очевидно, чувствовал, что обязан это сказать.

– Вся полиция Беллуно, включая и эрминктальскую, отчитывается перед графским правительством и министерством внутренних дел… Не перед мэром, понимаете ли…

Лиомелина кивнула, поджав губы. Слова его можно было трактовать вполне однозначно – его помощи ждать не придётся. Она, в принципе, ничего и не ждала, лишь хотела предупредить Эйнель.

На самом деле, Фердис, очевидно, как-то мог повлиять на полицию – должны же у него иметься рычаги воздействия! Однако, он опался потерять пост и, в особенности, практически безупречную репутацию.

– Я полагаю, Арвитта выйдет замуж, – Эйнель выдернула Лиомелину из размышлений.

– А почему ты так полагаешь? – спросила она несколько нервно.

– Судя по её вчерашним речам. Жениха подыскали солидного: Эйкаршу Висто, представитель иностранного капитала, – ответила Эйнель. – Правда, жениху-то около сорока лет. Но Арвитта считает, что партия удачная. Она же замуж выходит не за него, а за его заводы, вложения и ценные бумаги в лучших банках мира.

Да уж, удачная!

Лиомелина бросила взгляд на золотые настольные часы, попыталась припомнить, когда и какие поезда уходят в столицу.

И какое ей, спрашивается, дело до этой девушки?

«А такое, Лима, что раз она состоит в твоём обществе, то ты несёшь… да, несёшь некоторую ответственность за её судьбу!» – сказала она сама себе.

– Лиомелина! – серьёзным голосом сказал ей мэр. – Честно, я понимаю, что непрошенные советы никому не нравятся, но я всё-таки дам его: не надо искать Адерина Цейди, пока он не уехал, и разговаривать с ним. Это бессмысленно.

– Вы так хорошо меня знаете? – Лиомелина почувствовала, как дёрнулись её желваки. Она задумчиво уставилась в чашку, по чаю ходили круги.

– Мне же Эйнель рассказывает о ваших заседаниях, – он отпил свой чай. Дочь его как-то виновато посмотрела на Лиомелину. – Я не могу сказать, что разделяю полностью ваши воззрения на социальное устройство общества, – мэр постучал пальцем по чашке, – однако, ваша компания очень нравится моей дочери…

Он так и не ответил на вопрос, как разгадал вообще, о чём Лиомелина думает – разве что это было написано у неё на лице. Ну или Фердис – одарённый, притом посильнее её самой. А это маловероятно. Она всё-таки и Венец носила, а он – точно не мог. Впрочем, когда она Венец последний раз надевала? Пару лет назад?

– Арвитта никогда не разделяла наших идей. Она сама выбрала этот путь, – добавила Эйнель, рассматривая озабоченное лицо своей наставницы.

– Это не так! – резко ответила Лиомелина. – Нет, ей этот путь навязали, и убедили её, что он верный и истинный!

– Что поделать? – развёл руками Фердис. – Людей обмануть легко. Я-то знаю, сам этим перед выборами занимался.

Он несколько нервно усмехнулся.

Мэр снова поставил чашку на блюдечко и упёрся руками в стол.

– Лиомелина, – будто бы даже угрожающе наклонился он. – Что вы думаете делать с полицией?

– Они требуют, чтобы я прекратила заседания Общества, – Лиомелина посмотрела в окно. Кажется, снова снег начинается… Погода ухудшается, как и её настроение. Что же это такое!

Она постучала кулаком себе по лбу.

– Я думаю, я это сделаю, – сказала она. – По крайней мере, на время.

– Подождите! – беспокойно встрепенулась Эйнель. – Больше никто никуда не донесёт! Это всё Арвитта!

И вот чего же она добилась своим Обществом? Что она принесла? Прогресс? Нет, меч и разделение! Эйнель злится на Арвитту, может, даже ненавидит – даже так! – и, очевидно, не хочет, чтобы Лиомелина как-то пыталась изменить судьбу этой девушки, этой белой вороны в Обществе…

– Нет-нет, не слушайте мою дочь, вы абсолютно правильно решили, – перебил Эйнель Фердис. – Пока что опасно возобновлять регулярные встречи. Полицейские могут и что-то устроить…

– Пап! – возмутилась Эйнель.

– Нет, не спорь!

– Эйнель, – успокаивающе проговорила Лиомелина. – Полиции известны имена всех, кто участвует в деятельности Женского Общества. Я не могу подвергать вас опасности…

Она внезапно осознала, что ей тяжело и неприятно смотреть на мэра. Тот понял, что теперь и его семья под угрозой, а так как Адерина Цейди под рукой нету, то гнев придётся выместить на той, кто есть…

– Лиомелина! Ну вы же видели, кто такая Арвитта Цейди… Да мне дочь на неё постоянно жаловалась! – немного зло и как-то жалобно вскричал Фердис. – Ну нельзя же… Ну как вы умудрились-то даже допустить! Проглядели…

– Я же не могла её выгнать, – Лиомелина тоже поставила чашку на стол. Возможно, и бежать придётся… Кто знает, вдруг мэр в гневе очень страшен.

– Почему же – могли! – возразил он. – Это же ваше общество, Лиомелина!

Жена с дочерью обе смотрели на него – Эйнель недовольно, Алинесса предостерегающе.

Лиомелина привстала и снова села, покачала головой.

– Да, я понимаю, что я, можно сказать, оступилась и падаю теперь со скалы в пропасть, пытаясь зацепиться руками за уступы, и тяну вас за собой, потому что мы связаны одной верёвкой…

– Ох уж эти ваши метафоры… – буркнул мэр. – У мужа, поди, набрались, это он любитель по скалам с верёвками лазать…

– Я виновата! Простите! – Лиомелине сложно было это сказать, потому что виноватой себя она не чувствовала. Однако она и вправду оступилась, и вправду тянула за собой семью Эйнели и других девушек – их тоже надо предупредить. Для начала в письмах, а затем и прийти лично.

– Ладно, ладно вам, – Алинесса поддерживающе улыбнулась. – Ну, может быть, и виноваты. Все мы совершаем ошибки.

Банальнейшая истина, конечно… Но Лиомелина была признательна Алинессе за то, что та за неё вступилась.

– Простите, – сказала она, подойдя к матери Эйнели.

– Я всё понимаю… – Фердис быстро стушевался – видимо, на самом деле, на Лиомелину он особо и не злился. – Но, к сожалению, заседания, действительно, придётся прекратить.

Лиомелина вернулась домой одна, решив, что Энаццо и Дарианна прибудут уже туда без заезда в город – какой смысл время тратить?

Сравнительно небольшой дом Одэтисов был построен в традиционном для горного Беллуно стиле – нижний этаж из камня, заштукатуренного белым, верхний – деревянный. На уровне второго этажа вдоль фасада и левой стороны дома протянулась галерея с резным ограждением; на ограждении крепился пустующий зимой цветочный горшок. Под пологой, поддерживаемой кронштейнами, крышей с выступающими скатами приветливо распахнули миниатюрные ставенки два квадратных чердачных окошка.

Дом располагался на самой окраине горной деревушки и был окружён пирамидальными елями.

«Символизирует нашу жизнь, – подумала Лиомелина, разглядывая свой дом, как будто видела его впервые. – Мы – часть общества, но общество это часто нам неприятно…»

И всё же этот дом создавал какой-то особый уют, особенно когда шёл снег и над крышей дымила печная труба.

Дверь ей открыла Анисса, бывшая наряду с мужем, их дочерью и камеристкой Дарианны одной из трёх слуг в доме и носившей гордое звание экономки. Она занималась закупками, а также временным наймом горничных для генеральных уборок. Дочь её убиралась в другие дни и стирала бельё и одежду.

– А вот и вы, Лиомелина! – довольно воскликнула Анисса. – Проходите… А почему вы одна?

– Энаццо с Дари пока ещё не приехали, – объяснила Лиомелина, проходя к двери. – Я узнала в чём дело: обвал на железной дороге, им придётся воспользоваться экипажем.

– Что же, всю линию перекрыли? – всплеснула руками Анисса. – Вам чаю не угодно?

– Да, пожалуйста, – ответила Лиомелина. – Я пойду переоденусь и скоро спущусь…

Слуг Лиомелина старалась не нагружать, причёсывалась и переодевалась обыкновенно сама. Сестра мужа жила, обыкновенно, так же, а с камеристкой своей общалась почти как с подругой. Та, однако, сейчас несколько приболела и в Сидему с Дарианной не поехала.

Будуар Лиомелины был совмещён с её с Энаццо спальней. Сейчас здесь царил полумрак – лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь окно и драпированные тюлевые занавески. Лиомелина взяла спичку и зажгла газовый фонарь. Развязала пояс на куртке, но не спешила раздеваться… Пальцы её сами собой устремились за ворот куртки, за ворот платья и нащупали один из двух чёрных шнурков, всегда висящих у неё на шее.

На одном висел позолоченный кулон в виде сердца, который она носила с подросткового возраста, и в нём она хранила несколько волосков – своих и Энаццо. Она не считала себя излишне романтичной, и суеверной она не была – просто это украшение казалось ей милым.

На втором шнурке, более длинном, висел простенький ключик, и прикосновение к этому шнурку всегда вызывало мурашки по коже. Этим ключом отпирался один сундучок, который она хранила на чердаке. У сундучка на всякий случай имелось фальшивое дно, а под фальшивым дном – лежала одна ценная вещь.

Из-за неё, возможно, убили Гарви Ирклисстона, из-за неё могли убить и саму Лиомелину…

Тот самый Венец, ради которого её дядя затеял свои раскопки и за которым охотился таинственный культ, давно уже исчезнувший. Книги культа тоже, в конечном итоге достались ей – Гарви Ирклисстон интереса к ним не проявил. А она пару раз прочитала, сильно испугалась, решила затем всё же, что написанное – выдумки, причём бредовые – но книги на всякий случай оставила. И Венец тоже… Он так усиливает её способности… Опаснейший артефакт! Лиомелина прекрасно помнила, о чём узнали Энаццо и его друг Эррон в тот день, когда они добыли книги культа: «Господь может проиграть, если враги его получат Венец». А если Господь, о котором написано в этих книгах по-настоящему существует, лучше бы он проиграл…

Лиомелина помотала головой, отгоняя навязчивые мысли, грозившие захватить её и бросить в какую-то бездну, словно и думать об этом культе было опасно. Что ж она сейчас так…

Энаццо и Дарианна приехали уже вечером. Лиомелина спустилась вниз по деревянной лестнице с резной балюстрадой и увидела не только мужа и его сестру, а ещё и незнакомого молодого мужчину, который с интересом рассматривал переднюю. Лиомелина бросила на него короткий удивлённый взгляд.

– Это Бернан Варидэн, – представил его Энаццо, отдавая одежду Дарсену, мужу Аниссы, камердинеру и дворецкому одновременно. – Мы вместе ехали.

Лиомелина внезапно и резко обнаружила некую, не очень сильную, но всё же ощутимую антипатию в своём сердце. Бернан Варидэн вызывал в ней какое-то раздражение. Он выглядел довольно жизнерадостным и весёлым и должен был производить, казалось, положительное впечатление, но что-то в нём, какая-то деталь ей совершенно не нравилась. Возможно, виной тому были взгляды, которые Варидэн то и дело бросал на Дарианну – что хуже всего та отвечала теми же, какими-то даже томными, взглядами.

Надо было отдать новому знакомому должное: не желая мешать семейной идиллии, он быстро откланялся и уехал в «Звезду Эрминктали», одну из лучших гостиниц города.

И какое Лиомелине вообще дело до того, кто нравится Дарианне?

– Конечно, не повезло вам сегодня! – сказала Лиомелина, обнимая и целуя Энаццо. – Такая задержка…

– Гаролу Фазаю повезло меньше, – загадочным и мрачным голосом ответила Дарианна. – Мы хоть приехали, а он не приедет уже никогда.

Лиомелина попыталась припомнить это имя, но она не справилась, и потому Энаццо был вынужден пояснить.

– Это бывший ортезийский полицмейстер. Его прямо в поезде убили, – сообщил он.

Энаццо и Дарианна отправились переодеваться, оставив Лиомелину думать о произошедшем. Она пошла наверх, в гостиную, где они обычно и ели. Отдельной обеденной у них не было, небольшая кухня в доме имелась, но Анисса редко готовила, обыкновенно заказывая доставку из деревенского трактира.

Мерно трещали дрова в белом камине в углу гостиной, качался маятник на часах. Гостиная была панорамной – вплотную расположенные большие двухстворчатые окна выходили на галерею. Сейчас, однако, солнце уже зашло.

Энаццо пришёл первым – ему-то особо тщательно переодеваться не пришлось. Лиомелина снова накинулась на него с объятьями и поцелуями – не очень страстными, потому что настроение её оставляло желать лучшего. Он заметил выражение её лица и поинтересовался, что случилось. Она вкратце рассказала ему всё.

– Последнее время… – задумчиво протянул он, – последнее время уровень полицейского беспредела нарастает. Мы-то полагали, что наконец вступили в век прогресса, спокойствия и благоденствия…

– Клуб Благоденствия, – вспомнила Лиомелина.

– Ну, это-то обманное название. Для них благоденствие – это когда все ползают перед королевой на коленях и целуют ей ноги. Ей и заодно им, сторонникам власти.

– В последние годы Унтауна было хуже, – сказала она. – Затем неудачная – или, вернее сказать, не совсем удавшаяся революция, война за Ортезию и смерть Гарви. Тогда я решила, что королева устранила его, опасаясь переворота. Сейчас я даже и не знаю, что думать на этот счёт.

– Да она, она, – Энаццо считал, что вина королевы тут ясна и не стоит даже обсуждения. – Но во время междувластия, революции… была надежда на перемены к лучшему. Сейчас… Индепенденты бушуют, Фазая вот убили. Однако, они борются за независимость Ортезии, а не за республику. Среди них и монархисты есть.

– Ты, как всегда, пессимистичен, – заметила она. – Хотя, сегодня я тоже настроена… не жду ничего хорошего в социальном плане в ближайшее время… Женское Общество придётся распустить! Я столько сил в это вложила, всю свою душу, Энаццо… Я хотела, чтобы девушки понимали, что они тоже люди. Да, именно так! Не меньше люди, чем отцы и их будущие мужья! Я знаю, знаю, что они бы – при таком небольшом количестве – ничего в будущем не смогли бы исправить, однако они передали бы мои идеи – свои идеи! – своим детям, и дочерям и сыновьям. Они бы распространяли эти идеи ещё эффективнее, чем я!

Как жаль, что Дарианна не интересуются её идеями…

– Наследник Альдегреды – Аньен Анхен, – вздохнул муж. – Ретроград, сторонник иерархического общества, милитарист, убеждён в особом пути нашей страны и вообще в особенности Лар-Кювэра, отправил поздравительную телеграмму мерзавцу Фазаю… Впрочем, Альдегерда пока очень бодрая… Она даже помолодела за восемь с лишним лет у власти! Сидела столько в Сигневерде, ничем не занималась, а затем оказалась наследницей в пятьдесят с лишним!

– Подожди-подожди, – дотронувшись до его руки, остановила его Лиомелина. – Фазай… Ты, кажется, сказал, что Фазая Индепенденты убили. До нас пока эти новости не дошли.

Он сокрушённо потряс головой.

– Господь Ир-Шаддай, с этим долгим путешествием на экипаже, я как-то и забыл! Да… Конечно, новости не дошли… Его буквально сегодня убили в том же поезде, где мы с Дари путешествовали!

– Что? – нахмурилась Лиомелина. – Ты сейчас… шутишь, что ли? Я, знаешь, прости меня, не в настроении…

– Нет, не шучу, Лима! Ну я же вижу, что ты, как ты сама выразилась, «не в настроении»! – воскликнул он. – Мы действительно стали свидетелями его смерти. Ему шприц воткнули в шею и всё.

Лиомелина спокойно выслушала историю, казавшуюся выдумкой. Какое увлекательное путешествие получилось… Какие совпадения!

– Это правда! – повторил Энаццо. Глаза его почти восторженно блестели… Да и она сама…

Лиомелина поморщилась, и ей стало внутренне как-то очень мерзко. Радоваться смерти – даже такого человека как мерзавец Фазай, ударивший беременную женщину, – она считала неправильным. И тем не менее: не могла скрыть от себя свои чувства. Будто бы эта смерть способна привести к переменам!

Лиомелина ещё несколько лет назад решила: склонность к насилию и вера в то, что оно решит все проблемы, и лёгкость, с которой насилие применяется людьми совершенно разными – это главный порок человечества. И да, сама она – не исключение… Своими руками она бы отказалась убить кого-либо, но не против, чтобы это сделали другие…

– Где же Дарианна? – спросил Энаццо.

– Дарианна где… Пока разденется, пока оденется… – помотала головой Лиомелина. – Как Вигион не сразу строился, так и девушка не сразу одевается…

Энаццо от смеха аж закашлялся.

– Что всё-таки ты можешь сказать о вашем попутчике? – спросила она.

Лиомелина несколько раз пыталась вмешаться в дело воспитания Дарианны, но ни та, ни даже Энаццо воспринимали её попытки без особого оптимизма. Муж, кажется, полагал, что во всём виноват материнский инстинкт и её желание иметь ребёнка – напрямую он так не говорил, но намёки делал. Лиомелина же считала, что тут важнейшую роль играет миссия наставницы для девушек, которую она выбрала… И которой её сегодня лишили…

– А почему наш попутчик тебя так заинтересовал? – муж воспринял вопрос в штыки. Он что же, боится её влияния на Дарианну? Боится, что она как-то переделает его сестру? Ну это глупо!

– Мне просто… что-то в нём показалось неправильным, – решила признаться Лиомелина. – Потом, всегда любопытно узнать что-то о новом знакомом!

– Мы с ним вообще-то на музыкальном вечере в Ортезии впервые встретились. Он предприниматель и представитель компании своего дяди, по каким-то торгово-промышленным делам там был. А затем неожиданно встретили его на вокзале. Он по своим делам в Эрминкталь на том же поезде ехал…

– Третье совпадение, – заметила Лиомелина.

Наконец в обеденной появилась Дарианна. Она решила вырядиться для ужина в прелестный вечерний наряд почти без рукавов: белое верхнее платье, декорированное по подолу кружевом, спереди было коротким и открывало лиловую нижнюю юбку. Сзади же лежащее на турнюре верхнее платье достигало щиколоток. Открывающий острые плечи Дарианны вырез тоже был украшен отложным кружевным воротником, лиловым позументом по верхнему краю и лиловым же шёлковым бутоном розы посередине. Бантики на плечах придавали наряду немного кокетливый вид. Завершал образ пояс, тоже лиловый.

Как только сестра мужа переступила порог, закуковала кукушка из висевших у окна часов.

– А ты, Дари, появление своё прекрасно обставила, – Лиомелина не могла сказать, что радуется за сестру мужа. Что же, это ревность, что ли? Какая нелепица!

– Вот это чередование лилового и белого придаёт наряду… довольно гармоничный вид… – добавила Лиомелина. – Очень красиво!

– Прелестница! – сказал Энаццо. – Ты просто невероятна и восхитительна… Надо было это платье в Сидему брать, не догадались… Тогда бы ты блистала…

– То платье тоже было неплохим. Потом, я не ставила себе задачу всех затмить, – усмехнулась Дарианна. – Вот представлюсь я ко двору, войду в высший свет Вигиона…

Лиомелина порадовалась лишь, что после упоминания планов Дарианны снова не загорелся спор: Энаццо собирался надолго в столицу Лар-Кювэра, сопроводить сестру. Лиомелина же в Вигион ехать не планировала, и ей совершенно не нравилось, что муж собрался её покидать на довольно длинный срок – весь столичный Сезон. Нет, она не ревновала – но она просто не хотела оставаться одной. Или, может, ревновала и полагала, что Энаццо слишком много внимания уделяет Дарианне? Или, может, желала бы, чтобы Дарианна училась у неё эмансипистской идее?

«Кого я вообще ревную из этих двоих?» – хмыкнула про себя Лиомелина и решила, что обоих.

Когда Анисса принесла ужин: беллунский кекс с шоколадом, посыпанный орехами, вино и всякие закуски, Энаццо вернулся к обсуждению роспуска Женского Общества, и настроение её, улучшившееся после появления Дарианны, вернулось на прежний уровень.

– Вот скажи, какое тебе дело до этой Арвитты? – недоумевал он. И зачем же он спорит с ней сейчас, неужто до ссоры хочет разговор довести? Как-то раньше они спокойнее жили…

Впрочем, Лиомелина не собиралась в этих спорах винить Дарианну. Та не коварная манипуляторша и вряд ли подспудно пытается настроить брата против его жены, чтобы захватить всё его внимание. Хотя, конечно, их отношения не братско-сестринские, а, скорее, напоминают отношения дочери и отца…

Дарианна тоже решила высказаться по поводу Арвитты Цейди:

– Да, я помню её. Мне она не нравится. Исключительная сплетница и, к тому же, дура.

Как резко! Дарианне категоричность несвойственна. Что же, сестра мужа как-то успела с Арвиттой повздорить?

– Не дура она! – воспротивилась Лиомелина. – А ничего не знает – это по той причине, что отец её не посчитал нужным чему-то её научить.

– Вот Ксардия тоже живёт с дурными, строгими родителями, – возразила Дарианна. – И ничего, столько книг прочитала, и как хорошо музицирует. И водит дружбу с эмансипистками, между прочим!

– Я вот понимаю, – сказал Энаццо, – что не всем людям попросту комфортно осознавать правду о своём положении. К тому же, у женщин при отсутствии политических прав есть некоторые преимущества…

– Да ерунда эти ваши преимущества! – перебила его она. – Мне о них сегодня Охранитель дорогой вещал. Дверь подержать – как тяжело!

– Для кого ерунда, для кого нет, – Энаццо философски развёл руками. – Арвитта не хочет выходить из зоны комфорта. Ну и оставила бы ты её. Она просто не подходит тебе. Она не хочет меняться. К тому же, если я правильно понимаю, в отличие от Ксардии, Арвитта не жалуется на своих родителей.

– «Оставила бы ты её!» – повторила Лиомелина. – Нет, Энаццо. Я не для того создала это Общество, чтобы в кругу единомышленниц бесконечно мусолить мечты об изменении мира! Это не Клуб Реформ!

– Да причём тут этот клуб! Я его давно покинул, к тому же! – раздражённо воскликнул Энаццо.

«Зря я этот клуб задела… В конце концов, Эррон и мой друг тоже» – подумала она, но остановиться не могла. С каждым мгновением в ней всё сильнее и сильнее разгоралось желание спорить.

– Нет, я надеялась изменить не мир, не политическое и социальное устройство Лар-Кювэра, а, прежде всего, сознание и взгляды человека. Я хотела, чтобы такие, как Арвитта изменились и поняли, что у них отнял… правящий класс мужчин!

– То есть, ты, Лима, считаешь себя вправе менять воззрения людей по своему усмотрению? Брать чужую личность и подстраивать под себя, потому что свои идеи ты считаешь истиной в последней инстанции? Свобода личности – это всё пустые слова? Тебя твои девушки, случаем, не обожествляли?

– Вот не говори мне что делать! – воскликнула она, с силой ударив раскрытой ладонью по столу. – И не надо принимать меня за главу религиозного культа!

– Ничего я не принимаю! Лима, ты видишь то, чего нет! – таким же тоном ответил Энаццо.

– У меня, по-твоему, ещё и паранойя!

Дарианна громко закашлялась, пытаясь, видимо, прервать спор. Лиомелина бросила на неё взгляд, долженствующий её пронзить насквозь, но та что-то не поддалась.

– Лиомелина, прекрати уже! У нас тоже нелёгкий день был! – воскликнула Дарианна. – Я полчаса в одном вагоне с трупом ехала! Да его убили у меня на глазах, пусть я в темноте этого и не видела. У меня – и у Энаццо!

Лиомелина сглотнула. Та, конечно, сейчас права. Не очень приятно, мягко говоря, оказаться в поезде, где происходит убийство. Дарианна всё-таки пережила… кошмар, можно даже сказать… Энаццо уже по возрасту не такой впечатлительный, но тоже наверняка испытал… беспокойство и волнения… Пусть и разгон Женского Общества, наверное, будет иметь более долгоиграющие последствия, но конкретно сегодня… конкретно сегодня Дарианна в состоянии гораздо худшем, чем она… А Лиомелина даже не подумала об этом! Труп увидела, ну и что?

– Дура я, дура! – процедила она сквозь зубы. – Умная дура, можно так сказать…

«Какая самокритичность!» – прочитала она по губам Энаццо, но, так как муж всё же сдержался, не желая подливать масло в огонь, и она промолчала.

– Давайте всё-таки поедим, – попросила Дарианна. – Или обсудим другие вопросы, по которым у вас не будет разногласий. Вообще, я бы сказала, что споры ваши бессмысленны и высосаны из пальца. Со стороны это очень хорошо видно!

Может, она и приоделась… Нет, вряд ли из-за трупа Фазая… Да и Дарианна не выглядела так, будто она из-за этого особо беспокоится…

Но Лиомелина никогда и не пробовала воспользоваться своими способностями и считать напрямую из сознания сестры мужа или какого-нибудь другого близкого человека эмоции. Она считала это… не очень приемлемым морально.

Лиомелина поморщилась. Отчего ей так хочется понять и изменить Дарианну, отчего она так сосредоточена на этой девушке? Из-за той роли, которую Лиомелина для себя установила? В конце концов, если она стремилась освободить женщин, как она могла бы обойти стороной сестру мужа? Тем более, если та обладает незаурядным талантом в математике… в той области, которая всегда считалась «мужской»…

Жаль, конечно, что Дарианна свои способности развивать не желает…

Или, может, её родственные связи играют здесь важнейшую роль? Сестра мужа, на двенадцать лет его моложе… Лиомелина познакомилась с Дарианной, когда та была ещё ребёнком… Скорее дочерняя фигура, чем сестринская…

Да, тогда получается, что всё идёт от желания иметь ребёнка? Лиомелина потеряла своего и более не задумывалась о том, чтобы второй раз родить. Ей мешал страх, страх снова потерять маленький живой комочек, недавно бывший частью её самой… Она до сих пор с содроганием вспоминала о том дне, когда она узнала о смерти четырёхмесячного сына.

«Нехорошо так думать, но очень повезло, что меня не было рядом, когда он умер… Смогла бы я вынести, если бы увидела?»

Ему было бы три года уже… Лиомелина почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и, чуть прикрыв их, аккуратно приложила к ним платок.

Жестокий мир! Стоит ей погрузиться в сладкую иллюзию того, что всё вокруг хорошо, как от её души отрывают части!

Она ведь тогда сошла с ума и кричала о том, что убьёт себя – всерьёз, кажется, об этом всё же не размышляя… Никогда Лиомелина не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Узнала о смерти сына, метнулась на поезд в Эрминкталь… Стояла на вагонной площадке и думала: «Вот – одно движение и всё…».

Энаццо тоже не находил себе места и утешить её никак не мог…

Ребёнка у неё отобрали… Затем – Женское Общество, где она, наверное, наконец нашла призвание. Его закрыли, лишив её того, чему она посвятила… не всю, конечно, жизнь, но очень значительную часть. И свою душу.

Что же будет теперь? Что готовит будущее?