Слепые тропы

Глава 1 «Падение во вчера»

07 августа, 07 : 06.

Борт МЧС – 27-12, 1 200 м над тайгой.

Рев турбин заполнял салон липким гулом, а двадцатидвухлетний подкастер Егор Гаевский сидел, будто в плену у собственного оборудования. Он втиснул петличку под ворот пуховика, чтобы тестово начитать вступление:

– Экстренный выпуск «Полярного радиуса»…

Но голос тонул в вибрации корпуса, и локальный конфликт вспыхнул мгновенно: микрофон трещал, карточка памяти пищала «Full», а герой понимал – если сейчас не успеет перезаписать файлы, уникальный контент пропадёт. Всё, что он снял о тайфунах и спасателях, спасло бы любой сезон, но таращиться в линзу GoPro почти невозможно, когда под ногами дрожит пол истрёпанной машины.

Егор переключился на резервный рекордер, сжав пальцы до хруста. На стекле напротив – отражение: серые тени под глазами, лихорадочный блеск pupils. Рядом дремала четырнадцатилетняя Лада: в огромных наушниках-«блинцах» она напоминала пришельца с планеты TikTok, терпящего вынужденное отключение вай-фая.

Слева, прикусывая губу, листал журнал старый геолог Илья Мечников: длинный, будто высушенный в литоформилиновой ванне. Он пометил карандашом фразу «кварц – вектор трещины» и поднял глаза к иллюминатору, словно проверяя, где именно та трещина проходит в небе.

Ближе к кабине врач-реаниматолог Инга Солнцева с безукоризненно собранным хвостом сортировала индивидуальные пакеты адреналина, тихо шепча себе под нос – привычная медиковская мантра, прогоняющая мысль о грядущей смене.

07 : 08

Дверь кабины раскрылась, и второй пилот Кирилл Томилов – за плечами контрабандистское прошлое и паршивое настоящее – шагнул, упершись в косяк:

– Ребят, если кого укачивает, пристегнитесь плотнее. На два часа по курсу стенка дыма, но мы обойдем. Ничего экстремального.

Егор поймал жест и ткнул микрофон ближе:

– Капитан, пол-минуты для подкаста? Людям важно слышать голос спасателя.

Из кабины высунулся Жиров, главный пилот, подмигнул:

– Запишем на земле, когда заглушим винты, – и хлопнул дверцей.

На приборной панели в тот же момент вспыхнула и тухла двойная дата: 11.08 / 12.08. Егор моргнул. Отблеск исчез, будто его не было.

Сбой гальваники, – решил он, но внутри стегнуло предчувствие того самого «хорошего выпуска», ради которого люди тащат камеры в самый конец цивилизации.

07 : 11

Винты пискнули на повышенной тональности. Машина, словно скукожилась. Егор потянулся сменить карту, и тут же пространство содрогнулось – как если бы гигант дёрнул проектор и перескочил кадр.

Хвостовую балку швырнуло вниз, датчики мигнули радугой; Лада вскрикнула, Инга перегородила проход, прикрывая тех, кто не был пристёгнут.

– Сваливание! – рявкнул Томилов.

Удар.

Мгновенная невесомость.

Вопль турбины, переходящий в рык.

07 : 12. Дно кратера.

Широкий ремень безопасности щёлкнул, и Егор рухнул грудью в хрустящий слой прозрачной крошки. На вдохе лёгкие наполнились кислым дымом и ледяным кварцевым пылеводом. Мир резанул слух – гул лопастей сменился оглушительным треском пластика, трением металла о камень, клёцками чужих криков.

Инга уже была на ногах, отрезая ремни пилота ножом-кусачками. Жиров стонал, а фонарь догорающего салона отбрасывал багровые всполохи на выбитые стёкла, как старое немое кино с раскарандашированными кадрами.

Егор сглотнул, нащупал диктофон. Красная кнопка горела – запись шла. Секунда азарта пронзила страх: живой подкаст прямо «с чрева катастрофы».

В ту же секунду в ушах началось тонкое пиликанье. Егор взглянул на смартфон – дата сбросилась на 01.01.1970, 04 : 00.

– GPS умер, – прошипел Кирилл, просматривая свой планшет. – И сеть тоже. Здесь… здесь нет времени.

Инга, зажимая рану пилота, не подняла глаза.

07 : 20

Лес казался фальшивой декорацией: туман стланцем стекал со стен «чаши», диаметр которой тянулся километров на семь. Кварцевые жилы полыхали матовым серебром: лунный свет среди яркого дня.

– Нам нужен навес и стабка кровотока, – бросила Инга. – Егор, Лада – сделайте из дверцы щит, Илья – ищите ветки-шины.

Приказ звучал как стук метронома; мини-цель сформулирована, глава не даст читателю расслабиться.

07 : 37

Они подтащили Жирова под склонившийся сосновый коридор. Инга работала, как в операционной: скобка, бинт, укол кетамина. Егор держал капельницу – старая ветвь, пакет из эласто-резерва, и игла, найденная в аптечке.

Слева Илья тёр ладонью подобранный кристалл: ударил о обшивку – вытянулся чистый, опасно чистый звон.

– Кто-то находит звуки здесь слишком громкими, – сказал он, больше себе. – Кварц отбивает звериную частоту.

08 : 00

Взрыв уменьшился до шипения топлива, но внутри кратера вдруг стало тихо… слишком. Воздух стихнул, как радиоприёмник на нуле громкости. Ни треска ветра, ни шороха хвои, только сердце Егорово молотило в груди, да и то – без звука.

Лада открыла рот. Ничего. Егор хлопнул ладонью по раме вертолётного борта – беззвучное касание.

Полная аудио-смерть – это был не писк эвакуационной сирены, а её отсутствие.

Потом, будто кто-то резко выдернул штепсель, под ногами хлопнуло. Лес ревом ворвался обратно: крики птиц, хрип пилота, металлический скрежет. Люди интуитивно пригнулись, пережидая звуковую лавину.

Инга поднялась, глаза блестели холодным гневом:

– Слышите? Лес умеет выключать нас. Выключать!

08 : 08

Из хмари вышел седой мужчина с карабином:

– Савельев, лесничий. Видел вашу птицу. Надо уходить, пока кварц снова не «запел».

Он показал вверх: на стене кратера, будто ртуть, переливалась узкая тропа блестящих желобков.

Егор включил камеру. Кадр зыбко дрогнул, словно лыжиореограф танец времени задержал и прокрутил назад.

– По той тропе до карниза семь кэмэ, – продолжил лесничий. – Камень ходит, но другого пути нет.

Лада вскрикнула и ткнула пальцем в экран его GPS-приёмника: циферблат мигал знакомым 01.01.70. Она перевела взгляд на небо – там, дрожа в дымке, едва мерцали те же двойные цифры 11.08 / 12.08.

Студент-подкастер прижал петличку к губам, записывая шёпот собственного сознания:

– Дата плавает, звук пропадает, пилот умирает. А нам… нам надо выбраться живыми.

08 : 12

Жиров открыл глаза. Губы дернулись, словно он увидел в объектив знакомого репортёра:

– Эй… мы же летели… завтра…

С этими словами пилот обмяк, и Инга, оттолкнув Егора, вновь занялась сердечным массажем.

Карта памяти рекордера мигнула «Memory Full» – Егор успел на секунду забросить файл в облачную папку, но сеть всё равно не ловила.

Глава 2 «Лес молчит»

07 августа, 07:55

Восточный склон кратера, таёжное утро, пахнущее гарью и мокрой корой.

Инга Солнцева стояла на коленях у тонкого ручья, который пробивался из-под валуна с терпеливой настойчивостью хирурга, прорезающего рубцовую ткань. Она смывала с ладоней тёмную кровь Жирова: густая, сине-буряковая, она неохотно рассыпалась в холодной воде мельчайшими облачками, а затем исчезала без следа, словно само место не желало оставлять улик. Лёд кусал кожу, но Инга терпела – привычка, выработанная сотнями экстренных операций, когда собственные ощущения не имеют значения, пока в поле зрения остаётся пациент.

За её спиной, в пятне тусклого утреннего света, лежал раненый пилот. Рубашка, разрезанная вдоль груди, раскрывалась, как потрёпанная книга. Под ней – четыре ровных шва, стянутых стальными скобами, и едва заметный пар от каждого выдоха. Капельница, собранная Егром Гаевским из полиэтиленового пакета и обломка системы охлаждения, висела на сухой ветке. Раствор напоминал жидкий кварц – прозрачный, с серебристыми бликами, отражавшими колеблющийся воздух.

Инга оглянулась. Егор, хрупкий на фоне массивных хвойных стволов, держал импровизированную стойку обеими руками; мышцы дрожали, но глаза оставались цепкими, как объектив. Он уже успел включить мини-рекордер и шёпотом комментировал происходящее – не громче шороха листвы, чтобы не тревожить пилота и, кажется, сам лес.

Чуть поодаль Лада – подросток, чьи колени ещё не привыкли к тяжести мира, – сидела на корточках, раскрывая аварийную рацию, будто вскрывала электронную консервную банку. Каждый винтик она складывала на ладонь, словно драгоценный, единственный в своем роде артефакт. Над наушниками «блинцами» девушка казалась мультяшной, но в тёмных правах радужек уже поселился опыт: за последние два часа она увидела больше, чем многие взрослые за жизнь.

Кирилл Томилов, второй пилот и бывший контрабандист, балансировал у раскрошенного хвоста машины, проверяя из-под лба канистру с бензином. То и дело он бросал взгляд на окружающие склоны – оценивая уклоны, трещины, вероятность новых обвалов. Черты лица у него были острые, как обломанное остриё ножа: в этом лице не осталось места раскаянию, лишь трезвый расчёт.

Замыкал их маленький круг Илья Мечников – сухопарый, с волосами цвета тополиной пыли. Он сидел на корточках у рассыпанных оранжевых жил блоков кварца и, щурясь, водил карманным нутромером вдоль искрящихся прожилок. Изредка тихо ухмылялся, будто слушал неприличный анекдот, и бормотал о пьезоэлектрике, резонансе и «неизбежном побочном эффекте сдвига».

Инге казалось, будто она держит в ладонях нити этих пяти человеческих судеб – достаточно отпустить хоть одну, и узор расползётся. «Только не дать страху рвануть ткань», – повторяла она себе.

* * *

08 : 05

Первый раскат прозвучал негромко, но земля вздохнула так, что в грудине у каждого дрогнуло что-то внутреннее и хрупкое. Со стороны северной стенки – там, где серый склон уходил за зубчатый гребень – донёсся глухой удар, будто в гигантский барабан. Хвоинки осыпались золотым пыльным дождём, и на мгновение все запахи – дыма, смолы, крови – смешались в один тяжёлый запах сырого кварца.

– Это не толчок, – коротко сказал Илья, не поднимая головы. – Обвал внутри разлома. Скорее всего, жилы пустоты просели.

В его голосе не было ни паники, ни академической отстранённости, лишь уверенность человека, многие годы разговаривавшего с камнями на равных. Инга кивнула, словно услышала диагноз.

Она вытерла руки куском марли, прикрыла пилоту грудь и, повернувшись к Егору, крепко взялась за крюк сустава импровизированной стойки:

– Сдавай дежурство. Через пять минут меняем руку, потом немного воды и… дыши глубже. Никуда эта запись не денется.

Егор оторвался от диктофона, кивнул, и в его усталом «да, конечно» прозвучало облегчение.

* * *

08 : 18

Когда они закончили укреплять капельницу, из густой тени кедра вышел человек. Брезентовая куртка испещрена старой смолой, седая щетина на лице, в руках – карабин «Тигр», затёртый, но ухоженный.

– Тихо, люди, – сказал он. – Я всего лишь лесничий Пётр Савельев. Видел с обрыва, как ваша птица упала. Решил глянуть, кто уцелел.

Голос у него был низкий, шершавый, как наждак; казалось, что этот человек сам вырос вместе с ёлками и знает все трещины склона поимённо.

Инга поднялась, убрала скальпель за ремень аптечки.

– Мы ищем выход на верхний карниз, – произнесла она без лишних предисловий. – Раненого нужно вывести сегодня к вечеру, иначе мы его потеряем.

Савельев присел, осмотрел Жирова внимательным взглядом, после чего откинул ветку капюшона.

– По прямой тут меньше трёх километров, но уклон угрозный и камень ходит. По тропе – семь, зато безопасней. Без носилок не потянете.

Кирилл хмыкнул, будто оценил чужие слова по скрытой шкале. Он уже успел рассмотреть лесничего с головы до ног: оружие лёгкое, патронташ полный, ножны затерты – явно не турист.

– Есть одна промоина к северо-западу, – продолжил Савельев. – Поднимается плавно. Если свернём до обеда, успеем до сумерек выйти под козырёк.

* * *

08 : 40

За полчаса они превратили две аварийные дверцы в носилки: Кирилл выломал петли, Лада стянула термоплёнку вдоль ребра жёсткости, Инга укрепила стропами. Егор, сменившись, записывал всё на камеру, выбирая ракурсы так, чтобы не мешать, но фиксировать каждый шаг – защитная реакция: пока снимаешь, ты наблюдатель, а не участник.

Солнце, лениво выглядывая из-за кромки кратера, освещало квартовую россыпь под ногами. Там, где тень кедра сходила на нет, кристаллы вспыхивали огненными искрами, будто под ветками разжёгся крошечный костёр.

Именно там Лада нашла первый «поющий» камень. Она подняла его, провела пальцем и невольно улыбнулась: идеально гладкая грань отзывалась вибрацией – едва ощутимой, но улавливаемой подушечками пальцев. Девочка тихонько ударила о банку из-под сухпайка. Появился тонкий, серебряный звук – крошечный колокольчик, рассылающий рябь по утреннему воздуху.

– Слышали? – глаза Лады вспыхнули. – Он звенит сам!

– Пьезоэффект, – подтвердил Илья, подойдя ближе. – Здесь кварц почти без дефектов. При деформации даёт чистую ноту. Будто кто-то настроил ему голосовые связки.

Инга поймала себя на том, что этот звук странно успокаивает. На секунду ей показалось, что лес вокруг задержал дыхание, прислушался… и снова зашумел.

* * *

09 : 15

Когда солнце поднялось выше, туман в чаше начал растворяться слоистыми полосами. Лесничий позвал идти: тропа, по его словам, выглядела, как светлая змейка между камней, – легче всего увидеть её, пока лучи падают сбоку.

Они распределили нагрузку: Инга и Кирилл – в головной паре носилок, Егор и Савельев – в задней, Лада шла рядом, поддерживая пилотовую руку с датчиком пульса. Илья замыкал, неся деревянный шест с примотанной к нему канистрой; каждый шаг учёного был аккуратен, словно он оглядывался не в поисках опасности, а слушал, не потрескивает ли под ногами кварц.

Тропа вилась вверх по склону, изредка переступая через обнажённые жилы кристалла. Свет играл на них, и у Инги рождалось чувство, будто они не поднимаются, а забираются внутрь гигантской линзы. Мир становился чуть нереальным: звуки были слышны слишком ясно, контуры слишком резки, дыхание улавливалось в груди слишком отчётливо.

* * *

10 : 02

Первым сигнал тревоги уловил Савельев: он поднял руку, и колонна послушно замерла. Инга ощутила, что воздух вокруг словно загустел, потерял движение и… звук. Шорох ветра, стрекот насекомых, тяжёлое дыхание Кирилла – всё исчезло. Осталась лишь собственная пульсация в ушах, но она тоже начала затухать, как закрываемый кран.

Инга открыла рот, чтобы подать команду, – ни звука. Язык двигался, губы формировали слово, но голос застревал внутри, будто скован ледяным маслом. Лада хлопала глазами, трясла рацию, на лице – паника немой рыбы, выброшенной на берег.

Егор включил диктофон: стрелка амплитуды стояла на нуле. Он ударил устройством о ладонь – тишина была абсолютной, без малейшего эха.

Инга почувствовала, как вспотели ладони в резиновых перчатках. Если мир может так просто «выключить» звук, то что помешает ему выключить и людей? Она подняла кварцевый камешек, ударила о лезвие скальпеля. Ни звонка, ни вспышки искры. Чистый вакуум.

Лес будто превратился в снимок, подвешенный между кадрами фильма. Птицы на ветках застыли, словно силуэты, вырезанные из бумаги. Даже ручей, казалось, тек беззвучно.

Какая-то секунда – или вечность? – прошла, и тишину разорвал резкий хлопок, будто небо лопнуло. Звуки вернулись лавиной: треск ветвей, визг Лады, сипение Жирова, шорох одежды, камнепад где-то выше. У многих заложило уши, как после взлёта дикого самолёта.

Но ещё пугающе было другое: позади, на влажной земле, исчезли следы. Там, где минуту назад в мху отпечатывались тяжёлые ботинки, теперь была девственно чистая полоска. Ни следа носилок, ни отпечатка пятки Кирилла с характерной зазубриной.

– Бежим! – выкрикнул Савельев хрипло, будто боялся, что голос опять отнимут. – Пока тропа держится!

* * *

10 : 25

Они успели подняться на уступ, откуда просматривалась почти четверть чаши. Здесь ветер дул вышибалой, прогоняя дым и туман, и внизу открывалась невиданная панорама: под утренним солнцем кварцевые жилы формировали гигантскую спираль, забирающуюся вглубь кратера. В самом центре – там, где ещё клубился серый пар, – тлели угли пожара: красные, как раскалённые кости.

В этот момент где-то в противоположной стороне неба, высоко над тайгой, вспыхнуло белёсое свечение. Как перламутровый водяной знак, на облаках проступили цифры: 11.08 – горячо-холодное, и 12.08 – чуть теплее, будто отражение костра. Даты медленно накладывались одна на другую, словно два слоя диапозитива, и в промежутке между ними родилась тонкая пульсирующая линия.

Счётчик. Лазурные цифры: 40:59:57… 40:59:56…

Инга смотрела, не мигая, пока глаза не заслезились. Этот отсчёт ничего им не объяснял, но на примитивном уровне становилось ясно: время здесь – не абстракция, а зверь, которого кормят кварцем и страхом. И зверь уже проснулся.

* * *

10 : 40

Отдышавшись и проверив швы на груди пилота, Инга присела рядом с Савельевым. Она вдруг ощутила, как отчаянно болят плечи и поясница: адреналин уходит – тело напоминает, что его использовали как лебёдку.

– Вы знали, что звук может пропадать? – спросила она. – Это ведь не первый раз?

Савельев медленно провёл пальцами по цевью карабина.

– Иногда тише становится на пару ударов сердца, – ответил он. – Но чтобы так… полная глухая долина… Видел лишь однажды, пять лет назад. Тогда на дне кратера нашли косулю: она стояла, будто живая, только глаза пустые, и тишина вокруг такая же глухая.

Инга вздрогнула: образ беззвучного животного в пустых глазах напоминал ей операционную, где сердце замирало до шёпота монитора.

– Если лес может выключать звук, – тихо сказала она, – значит, может и сердце. Нужно уходить отсюда быстрее.

Савельев кивнул. В его взгляде мелькнуло то, что Инга назвала бы уважением. Этот лесничий привык к неподготовленным туристам и паникёрам, но в её голосе он услышал не страх, а чёткий диагноз: место летально.

– Дальше подниматься придётся по расщелине, – сказал он. – Там узко, но камень стабилен. Главное – чтобы кварц снова не запел.

Она усмехнулась краешком губ, понимая странность собственной реакции: в мире, где пропадает звук, поющий кварц всё равно остаётся надёжным маркером жизни.

* * *

10 : 55

Сквозь лёгкое головокружение Инга фиксировала: швы у пилота держат, давление падает медленно, дыхание – с хрипом, но ритмично. Они сделали треть пути до безопасного козырька, и каждый шаг теперь был мерилом времени, которым лес распоряжается по собственным законам.

Над краем кратера проплыла тень – будто огромное крыло птицы. Но ни гула вертолёта, ни шороха перьев не последовало. Инга подняла голову: облака двигались слишком быстро, словно ускоренная съёмка, а внутри ускорения угадывалась странная дрожь – как на стыке слоёв старой киноплёнки.

* * *

11 : 12

Они остановились у расщелины – узкий ход, усыпанный мелким серым гравием, уходил вверх. Инга присела, на секунду сжав запястье Лады.

– Твоя рация?

– Не отвечает, – призналась девочка. – Будто вообще нет сети.

– Значит, пока разговариваем друг с другом, – ответила Инга. – Сеть найдём, когда выберемся.

Она сама удивилась собственному тону: спокойному, даже тихому. Внутри звучал ритм, напоминающий счёт ударов сердца в операционной. Каждая цифра – жизнь. Глава за главой.

На мгновение ей показалось, будто в ветвях снова нарастает странный серебряный звон. Но ветер взвыл, вспугнув птиц, и звук слился с обычным шумом леса. Лес молчит, но не всегда. Иногда он шепчет – сверкающим кварцем, чужими цифрами на небе, обвалами в сердце земли. И каждое слово этого шёпота звучит как предупреждение.

Инга глубоко вдохнула хвойный воздух: запах дыма уже не казался враждебным – он напоминал, что время ещё не сгорело. Она поднялась, взялась за ручку носилок, и шестеро путников снова двинулись вверх по узкой тропе, где каждый шаг отмерялся не только метрами высоты, но и сужающимся горизонтом отсчёта, что пульсировал где-то над облаками.

Глава 3 Дневник на коре

Полдень в кратере медленно догорел до медного отсвета: солнце, словно усталый горняк, пригнулось к краю чугунного неба и