Буря

Предисловие

Из отзыва читательницы:

«Айвор… Очень интересный персонаж. Хотелось бы заглянуть ему в голову».

***

«Каролина» – мой первый роман в женском ПОВ и от первого (простите за тавтологию) лица. Всю историю рассказывает Каролина. Читатели видят других персонажей только через её призму и знают лишь то, что знает она.

Последняя глава написана; все тайны, казалось бы, раскрыты. Но что мне делать с дополнительными сценами, которые сами придумались во время работы над книгой? Я могла бы рассказать историю снова от лица Кейлет, Лэнсо, Айвора, Куары или даже господина Не-Подавитесь-Рыбной-Косточкой Диддерио – и каждый раз она звучала бы по-новому.

Однако автор я медленный и весьма ленивый, поэтому из всех персонажей выбрала одного. И пересказывать всю «Каролину» не стану. Представляю вам несколько зарисовок.

Часть I: что случилось до событий романа.

Часть II: переплетения с основной историей (Каролина уже вряд ли о них узнает, а нам с вами повезло больше).

Часть III: куда дорога судьбы приведёт после.

***

Но почему именно Айвор? Даже не знаю. Загадка.

Часть I – Буря

Коралловое море

В десяти милях от порта Тин-Фаситх

Иногда она похожа на розу. Я не умею чувствовать цветы и их красоту, но различаю оттенки. Как художник перед картиной, созданной кем-то другим. Светлый бежевый – кожа, обделённая прикосновением солнечных лучей. И темнеющий к осени край лепестков: цвет песка, цвет льна, цвет её волос. Палитра розового – от бледного, почти прозрачного, до густого и сладковато-терпкого. Я и раньше знал, что запах может опьянять, но только с ней понял, зачем нужно, вдыхая, закрывать глаза.

Иногда мне кажется, что её рёбра, будто хрупкий стебель, могут сломаться в моих руках.

– У тебя есть шипы, Каролина? У тебя должны быть и шипы.

Тёплое бедро шевельнулось под моей ладонью, и она сонно пробормотала:

– Нет, Айвор, у меня только мурашки.

Эту розу грубо кромсали садовыми ножницами. Я сдвинул руку на полдюйма – теперь бороздки шрамов будто бы выходили из моих пальцев. Время разгладило их, высосало цвет и стёрло боль – её боль, а я… Ни два года, ни двадцать когда-нибудь, ни даже огонь, отметивший меня, не смогут выжечь из памяти струйки слёз и крови. Прозрачные, мерцающие в сиянии звёзд, и алые.

Да, я различаю оттенки слишком хорошо.

Тихое размеренное дыхание подсказало мне, что она уснула. Я привычно отстранился. Наяву я каждый раз ждал разрешения прикоснуться. И каждый раз она разрешала – по-разному: кивок, закрытые глаза, упавшая к моим ногам нижняя сорочка…

Я не желал этого и не планировал.

Мы встретились случайно на торговом судне из Рокнура в Кануанскую империю. Много недель мы, двое незнакомцев, сдержанно здоровались на палубе. Иногда она присоединялась к нам за ужином в капитанской каюте, молчаливая и отрешённая. Я думал, что до конца пути мы так и не скажем друг другу и дюжины слов, но той ночью случился шторм.

Какие-то – вдали от обоих берегов – ничьи Боги обрушили на нас свой гнев. Судно подпрыгивало на пенных волнах, ураганный ветер швырялся людьми, словно затеял игру. Тучи отвечали громовым раскатам, подмигивали ветвистыми вспышками – то тут, то там озаряя искажённые страхом лица.

Я заслонил её собой от обломившейся реи.

А под утро, когда стихия устала, она пришла меня проведать. Я снял рубашку, и она аккуратно прощупывала мои рёбра. Она не возражала, когда я повернулся к ней лицом, и её ладони оказались у меня на груди – не отняла руки, когда я накрыл их своими.

– Как ты оказалась на этом судне?

Я приподнялся на локте и смотрел, как сквозь круглое окно каюты её рисует утренний свет. Прежде я не задумывался о красоте, считал её субъективной и, честно говоря, необязательной. Но тем утром я мог бы дать точное определение этому слову. Обнажённая женщина, которая сидит на краю постели. Тёплая и мягкая, с растрёпанными волосами и искусанными губами. Одной рукой она прижимает к груди край одеяла, которое всё время сползает, а в другой держит холодную, оставшуюся после ужина куриную ножку… Каролина проглотила очередной кусок мяса и ответила:

– Я приехала на побережье в поисках работы. Или дома, или семьи. – Она пожала плечами. – А капитан Уиллет срочно нуждался в человеке, который знает кануанский. Торговцы с южных берегов охотнее ведут дела, когда чужестранцы говорят на их языке.

– Ты говоришь?

– Да. – Каролина дотянулась до тумбочки и бросила кость в супницу. – Я поняла это в тот самый миг, когда прозвучал – без особой надежды – вопрос. Капитан обрадовался, потом засомневался, потом попросил перевести фразу «в этом куске ткани, который ты шёлком зовёшь, нить шершавая как пятки моей жены».

Я не сдержал смешок, а её губы не тронула и тень улыбки. Снова бледные. Утро высасывало из них цвет, и шёпот, и страсть. Каролина вытерла руки салфеткой и продолжила:

– В первый раз я поплыла за собой, но ни в порту, ни в окрестностях себя не нашла. Без смущения подходила к людям и спрашивала, не знают ли они меня – нет, не встречали, не слыхали… Во второй раз я поплыла за солнцем. Хотелось снова щуриться и видеть на носу тень собственных ресниц. Но тепло больше не радовало, я даже затаила глупую обиду – это ведь то же самое солнце, так почему оно не светит нам по другую сторону моря? В третий раз я плыву, потому что капитан Уиллет попросил.

– Это твоё последнее плаванье?

В интонации я услышал прощание. Каролина кивнула – прядь её волос ручьём перетекла через плечо и упала на грудь. Размышляя о том, хочется ли мне протянуть руку и пропустить прядь между пальцами, называется ли это нежностью – готов ли я к нежности, ждёт ли она… – я забыл, о чём спрашивал.

– Последнее. Дальше я отправлюсь вглубь Мидфордии искать колдуна. Не смотрите на меня так, господин королевский судья! Никакого запрещённого чародейства, никаких божественных имён. Обычного колдуна. Мне рассказывали, что они понимают травы, умеют лечить и играть с чужим разумом.

– Шарлатана, то есть?

– Он может называться кем угодно, если сможет вернуть мои воспоминания.

Цвет надежды голубоватый, как её глаза. Цвет отчаяния дымчато-серый. Как её глаза. Никаких божественных имён – только то единственное, которое я подсмотрел. Огонь охватил трибуну, на которой лежала книга, в безжалостных языках уже сморщилась кожаная обложка, обуглились нити переплёта… огонь лизал страницы, превращая в уголь их белизну.

Имя растворилось последним, словно Боги ждали, пока я его запомню. Боги ждали. И Боги знали о пустоте, которая однажды охватит её душу, потому назвали её чёрной бабочкой.

Я потянулся к ней, но не к волосам, а одеялу на груди.

– Почему она с вами? – Уиллет выдохнул облако дыма и уставился на меня своим оценивающим капитанским прищуром. – Я ведь сам пытался не раз: и мягко, и настойчиво, и с подарками. А вы не то чтобы…

Он неопределённо махнул трубкой, и я продолжил:

– Не то чтобы хорош собой? Молод? Мидфордец? Не то чтобы человек?

– Да-да, всё это! – Уиллет криво усмехнулся, отчего пришли в движение его брови и чёрная борода.

Больше подсчёта прибыли и морских путешествий капитан любил только бросать вызов. Провести корабль с командой невредимыми через бурю, выторговать хоть два лишних райна. Соблазнить Каролину. Задеть мои чувства – или убедиться, что чувствовать я не способен.

В последнем я подыгрывал, ведь мне и самому было интересно.

Мы ещё некоторое время наблюдали с верхней палубы, как Каролина учит угловатого мальчишку-матроса танцевать.

– Она хорошо смотрелась бы во дворце, – задумчиво проговорил Уиллет. – С этими её манерами.

Освещённая не закоптелой горелкой, а свечами в канделябрах. В кружевах, в бархатных туфельках; каблуки стучали бы по начищенным мраморным плитам – вместо палубы, разъеденной солью. Она уже была там когда-то.

Мысли мои увлёк воображаемый танец, и следующие слова капитана я расслышал не сразу.

– Что, простите?

– Вы должны убедить её и дальше плавать со мной, Айвор.

Настала моя очередь усмехаться.

– А как же дворец?

– Да меж с ним! Видели бы вы слюни этих кануанских торгашей при виде блондинки со светлой кожей, которая говорит на их языке и знает их Богов.

– Вы всё о выгоде думаете?

Уиллет оторвал взгляд от неуклюжей пародии на танец и посмотрел на меня с очередным вызовом.

– Ну не о любви же. – Он поднёс трубку ко рту и снова затянулся. – Так что, попытаетесь уговорить её?

– Нет.

Почему она со мной? Об этом я спрашивал себя и прежде. И тем вечером, за ужином, когда капитан утопил весь свой романтизм в коньяке и хохотал над собственными байками.

И позже, ночью, когда она сидела на мне, а я сжимал её бёдра. Как она не разглядела в черноте моих глаз тень своих бед? Почему не чувствует сквозь ласки, что мои руки – это те самые руки?

– А почему ты плывёшь в Кануан?

Было совсем темно. Она лежала рядом, не касаясь, и я мог бы притвориться, что один.

Я почти забыл, ради чего отправился в это унылое поначалу путешествие.

– Мне нужно передать весточку императору от королевы.

– Весточку? – Одеяло пошевелилось – Каролина повернулась ко мне. – Звучит как угроза. Или пытки, или убийство.

Захотелось потрогать её губы.

– Всего лишь обещания, подарки и несколько соглашений, которые мне надлежит доставить в Виарт отмеченными императорской подписью и печатью.

Она рассматривала меня сквозь темноту.

– Для такого дела королева могла бы отправить кого-то менее…

– Устрашающего?

– Внушительного. Более…

– Похожего на человека?

– Более гибкого, Айвор, не угадывай… А ты выполняешь для королевы разные поручения?

Жаль, я не успел пошутить о чудесах гибкости, которые демонстрировал буквально полчаса назад. Всё же она разглядела.

– Хочешь знать, занимался ли я угрозами, пытками и убийствами? – Я выждал две секунды, но возражения не прозвучали. – Да, временами и это входило в мои обязанности.

Она могла бы уйти почти бесшумно. Оставить примятую простыню, запах, воспоминания о цветах и шуршание одежды, которое потом до утра чудилось бы мне её шагами. Вместо этого она коснулась костяшками пальцев моего запястья и тихо спросила:

– Ты сожалеешь об этом, Айвор?

– Я ведь уже объяснял, что не способен испытывать жалость.

– Я спрашиваю не про жалость к людям, а про сожаление о поступках.

Капитан Уиллет позавидовал бы вызову в её голосе.

– Если моё сердце не откликается, Каролина, это не значит, что и голова моя не работает. Я уважаю закон, понимаю мораль и справедливость. Знаю искупление. И да, однажды мне надоело быть солдатом, безропотно выполняющим любой приказ. Я хотел оставить службу, но – насмешка или поощрение – так я стал королевским судьёй.

Это случилось той ночью, когда Кейлет обрушила свой огненный гнев на всё живое. За это Боги лишили её чародейских сил, а я ощутил, что нечеловеческая часть меня больше ей не подчиняется.

Ты, Каролина, не помнишь своего имени и не подозреваешь о заключённой в нём силе. Но иногда мне кажется, что я полностью, без остатка в твоей власти. Что по твоей просьбе я раскроил бы свою грудь, чтобы вырвать и отдать тебе сердце. Что же это? Вестник во мне пленён чародейкой, или человек увлечён женщиной?

– Мы завтра причалим в порту. – Она отвернулась, но придвинулась ближе. – И расстанемся. Может, навсегда. Ты будешь тосковать обо мне?

Приподняв одеяло, я прижался грудью к её обнажённой спине.

– Нет.

– Будешь волноваться, благополучно ли я добралась домой?

Она убрала волосы, чтобы они не щекотали мне нос.

– Нет. – Я коснулся губами её шеи, рука скользнула на живот.

– А ты будешь меня вспоминать?

– Каждый день.

***

Императорский дворец в Алестрее

Главное, что я запомнил из своего прошлого путешествия в Кануан почти десять лет назад – это жара. Силуэты городов, мерцающие сквозь дымку горячего воздуха, жгучий даже через подошвы песок, пропитанные горячим потом волосы под тюрбаном… Тогда я искал своё место в этом мире и почти сразу решил, что Кануан – не оно.

Но вот я снова был здесь, уже три дня я гостил в Алестрее. В императорский дворец не впускали ни сухие ветра пустыни, ни песок, ни жажду. Пёстрый оазис благополучия. Мужчины в длинных халатах, женщины с покрытыми головами, но глубокими вырезами. Ажурные арки; на полу и стенах – выпуклая мозаика, по которой перекатывались звуки арфы. С потолков свисали цветы – пройдёшь слишком близко, опьянеешь от запаха, а после будешь долго вычёсывать из волос пыльцу.

Приторные вина, липкие от мёда и жира сладости… толстые, украшенные перстнями пальцы императора, также липкие от мёда и жира. Пока одна его рука тянулась к красной печати, чтобы скрепить договорённости с Рокнуром, второй император лениво поглаживал грудь своей самой молодой жены.

Потом была постель, превышающая размерами всю мою каюту на корабле, и лоскутное покрывало, которым я мог бы обернуться три раза. Моя собственная на время визита рабыня. Девушка девятнадцати лет с тёмными глазами и волосами такими длинными, что когда она, обнажённая, усаживалась на меня, чтобы растереть ароматными маслами, волосы укрывали её всю. Она была покорной и хорошо обученной – кошкой, которая сперва ластилась, а затем рычала и царапала спину.

За три дня я пресытился. Меня тянуло обратно в море, к простым и понятным запахам солёной воды и чистой, не пропитанной сандалом женской кожи. И вот наконец, когда за витражными окнами дворца стемнело в четвёртый раз, мне передали послание, ради которого я отправился в это путешествие: «Раиф ждёт вас».

Я медленно шёл по длинному подземному коридору. Охраны мне не выделили – меня провожали только собственная тень, эхо шагов и мысли. В замкнутой тишине я вспоминал шумный порт Тин-Фаситх. Матросы гремели ящиками, сопровождая чуть ли каждый жест громкой руганью. Торговцы на пристани донимали предложениями: требуется ли господину ночлег, транспорт, проводник? А госпоже?

Не поворачивая головы, госпожа вежливо отвечала им на кануанском. Морской ветер трепал её волосы, солнце слепило глаза, но она смотрела на меня, не щурясь.

– У тебя появились веснушки.

Она подошла ближе, будто желала, чтобы я взглянул лучше. Неподалёку чей-то бурный торг грозился вот-вот перерасти в драку, но мы были слишком заняты. Мы вроде как прощались навсегда.

– Уиллет ждёт тебя. Ступай, Каролина. – В подкрепление своих слов я крепче сжал её запястье.