Слова как пламень
Славные мечты
Первый звонок раздался ровно в 7:30 утра.
Президент России Александр Закидной снял трубку красного телефона.
– Чё надо?
– Ало? Боров на проводе.
Если спозаранок тебе звонит Боров, хорошего дня не жди.
Д. Боров полностью соответствовал своей фамилии: жирный, как барон Харконнен, весь в складках, вечно красный и потеющий. Как не заявится, сразу просит “чего-нибудь перекусить” и обязательно “грамм пятьдесят, чтоб унять напряжение”.
Когда умер Диктатор и победил Саня Закидной, из эмиграции немедленно был вызван Д. Боров, чтобы возглавить Министерство Свободной Культуры. Мытарясь за границей, он запил, объясняя тем, что у него душа болит “за горемычную нашу родину”. После освобождения России заявил: бросаю навсегда, ибо теперь-то заживём. Из самолёта в Шереметьево Боров вылез чистенький, отутюженный, с ясными блестящими глазками. Как же Саня был рад видеть его таким! На должность новый Министр заступил с великим энтузиазмом. К несчастью, через неделю опять запил, объясняя тем, что работа до ужаса нервная, а расслабляться как-то надо.
– Чего хочешь?
Боров рыгнул, потом ответил, будто спросонья:
– Ой… Извини. Саня, у нас деньги кончаются…
– Что? Опять? Да сколько можно клянчить!?
– Ну не серчай… – опять рыгнул.
– И так год от года бюджет вам увеличиваем, куда ещё-то!
– Так мы ж кино снимаем без остановки, как ты и велел. Рассказываем народу, как хреново жилось при Диктаторе и при советах, как фашизм был и прочее, а народ окаянный идти не желает, окупаемость у фильмов в лучшем случае десять процентов. Что им не нравится – не пойму. Нужны средства на американские камеры и спецэффекты. Я думаю. Да где ж их взять?..
– Десять процентов? Я ведь обязал школы водить детей на патриотические фильмы.
– Так только они эти десять процентов и приносят.
– Вот что: шиш тебе, а не новые деньги.
– Мы же разоримся.
– Обяжу студентов и госслужащих ходить в кино. Сегодня велю составить указ.
– Ну, тебе виднее…
– Вот именно, – Саня бросил трубку. У него на столе было семь телефонов, по одному на каждую полоску лесбияно-гее-би-трансгендерного флага. Один такой флаг прямо сейчас полоскался над башней Кремля, рядом с флагом России.
Да уж, работы Борову хватит на десятки лет. Пока не помрут свидетели правления Диктатора, которые были зомбированы пропагандой, потуги минсвокульта так и будут проваливаться. Принуждение – это временная мера. Сейчас она необходима, иначе МСК превратится в чёрную дыру и развалится. Но в будущем, когда зомбированных не останется, необходимость пропадёт. Новое поколение само будет рваться к прекрасному и правдивому.
А всё-таки народ в России тёмный, невежественный. Устроили им самые честные и прозрачные выборы. И что получилось? Идиоты выбрали коммунистов. Ты им свободу, а они опять за Сталина. Уж сколько снято и рассказано о ГУЛАГе, штрафбатах и 58 статье, а они всё никак не поймут.
Саня хорошо помнил, как к нему в кабинет влетел до края взволнованный председатель ВЦИКа и сообщил, что победили красные. Саня поначалу даже не поверил. Затем проглядел цифры – и убедился. Немного подумав, он приказал немножко подправить тут, чуть-чуть здесь, малость переписать там – и вот уже Партия Честности забрала первенство. Неприятно, конечно, но куда деваться. Не для того они боролись, чтобы меньше, чем через одно поколение, откатиться к чему-то ещё более кровавому. Одно радовало: эта мера тоже временная. Лет через пятьдесят в России не останется никого, кто захотел бы голосовать против ПЧ. Просто пока граждане ещё не прочувствовали, как здорово стало в России.
По-хорошему, Борова надо гнать взашей, с поставленными задачами он явно не справляется. Невежество и темнота как будто и не уменьшаются. Гнать взашей… да разве можно? Он ведь из наших, из правильных. Против Диктатора выступал, не трусил.
Саня заседал в Кремле, в том же кабинете, где заседал Диктатор. Лидер не имеет права сидеть в бриллиантах, пока в его стране есть бедняки, говорил оппозиционер Саня Закидной. Став Президентом, он распорядился отодрать все деревянные панели, сорвать портьеры, снять хрустальную люстру и отбить лепнину, но тут же прибежал краснющий Боров и, обтираясь платочком, принялся доказывать, что этот кабинет – памятник, и портить его нельзя. Саня подумал-подумал, и быстро согласился. К тому же в это убранство было влито столько денег порядочных налогоплательщиков, что уничтожать его было бы преступлением. Аскеза – это замечательно, но не когда она противоречит справедливости. Когда-нибудь из Кремля сделают музей вроде музея ГУЛАГа, а президентская ставка переедет во что-то более скромное и близкое к народу. Но пока приходится ютиться здесь.
В 9:00 зазвонил жёлтый телефон. Саня отложил кроссворд и снял трубку.
– Слушаю.
– Говорит Министерство Ученичества.
Минуч возглавляла Т. Капельман, ещё один человек, вызванный из эмиграции. Капельман вела себя поприличнее Борова, хотя выглядела ничуть не краше. Главные её заслуги: многочисленные лекции о том, насколько фашистской стала Россия при Диктаторе, и создание новой коллекции блузок для полненьких женщин старше пятидесяти.
– Слушаю.
– Я не знаю, что делать.
– Опять?.. – устало произнёс Саня.
– Почта лопается от писем злых родителей, требующих отменить в школах сэкшуал эдюкейшн. Уже много раз объясняла: в США такое есть, а значит, должно быть и у нас. Это же гениальная стратегия: смотреть на тех, кто живёт лучше, и повторять за ними.
– Что говорят родители?
– По их словам, сэкшуал эдюкейшн развращает детей, а ещё сподвигает их заниматься сексом в четырнадцать лет. По их словам, в стране полно беременных девочек-подростков.
– А вы что?
– Я отвечаю: это невозможно! В США сексэдюк тоже есть, однако США – первая экономика мира. Смогли бы они стать такими, если бы их дети были развращены и рожали в пятнадцать лет?
– Звучит разумно.
– Вот-вот. И как это стьюпит быдло не понимает, что сексэдюк необходим. Чтобы не было СПИДа, сифилиса, гонореи и другой гадости, дети должны узнавать о защите как можно раньше!
– Я помню. От меня что нужно?
– Ну… не знаю. Вы же Президент, придумайте выход.
– Та-ак… Что если разрешить недовольным родителям не отдавать своих детей на сексэдюк? Дать им свободу.
– Тогда на уроках не останется ни одного школьника, и страна вымрет от СПИДа!
– Тоже верно. А если нанять блогеров, чтоб зазывали?
– Уже наняли.
– Ну вы даёте… А если как-то вознаграждать родителей? Вы не возмущаетесь, а государство вам – денюжку.
– Денюжку… Звучит убедительно. Отличная идея. Но где их взять?
– Дадим вам, дадим. Не беспокойтесь.
– Правда? Тхэнк ю!
Капельман бросила трубку.
Саня был доволен. Классно придумал. Что-что, а денюжки граждане любят.
Где-то громыхнул выстрел. Оошники, подумал Саня. Опять кого-то усмиряют.
Получив должность Президента, Саня первым же указом ликвидировал Федеральную Службу Охраны. В стане с демократией порядочному лидеру бояться некого, особенно своего народа. Он был безумно горд, однако через три недели какой-то сумасшедший дед, однозначно приверженец диктатуры, напал на Президента с ножом, когда тот садился в свой “Мерседес”. Удача, что водитель – мастер спорта по тхэквондо. Пришлось вновь организовать охрану. Так её и назвали: Охранительный Отряд. Теперь оошники от зари до зари стерегут Президента. Сане это не нравилось, но приходилось терпеть. Терпеть, пока не подохнет последний зомбированный старорежимник. Кто ещё-то может желать Закидному смерти?
С ФСБ он такой ошибки не совершил. Вместо этого посадил всех старых сотрудников – посадил за преступления против человечности – и нанял других. Нанял тех людей, которые самозабвенно сопротивлялись Диктатору, сидючи за рубежом: выходили на митинги и пикеты, писали гневные посты, призывали весь мир воевать против России и тому подобное. Правда, работали они из рук вон плохо, но зато ФСБ стала благонравной, никого не гнобит и не ущемляет.
В 10:30 зазвонил зелёный телефон. Саня залпом допил французский херес и снял трубку.
– Ну что?
– У аппарата – Миролюбов! – пророкотал голос.
Говорил Е. Миролюбов, Министр Демократизации. Сейчас он где-то под Витебском, громит белорусские войска. Два месяца назад мистер Байрон попросил Саню помочь Польше и атаковать кровавую Беларусь. Саня согласился без роптания и раздумий: за ним был огромный косяк. Когда штаты сбросили атомную бомбу на Северную Корею Россия, чтобы показать, что она заодно с цивилизованным миром, скинула ещё одну, но промахнулась, и попала в Южную Корею. Причину выяснили спустя десять минут: нанятые в Министерство Демократизации по квоте трансгендеры перепутали синус и косинус. Мистер Байрон был зол как никогда; Закидной боялся, как бы третья бомба не упала на Москву.
В НАТО Россию не включили, и мистер Байрон объяснил почему. НАТО – Североатлантический альянс. Россия – северная держава, да, но к Атлантике отношения не имеет. Может, ещё Монголию пригласить? Просто смешно. Зато Россию сделали полноценным, полноправным партнёром альянса.
– Товарищ генералиссимус, докладываю! Витебск – взят!
– Молодец, Миролюбов. Орден Мира тебе. Пленные есть?
– Очень мало. Беларусы за своего тирана держатся насмерть. Видать, зомбированы они похлеще наших старорежимников. Ну ничего, товарищ генералиссимус, мы научим их, как надо жить!
– Дерзайте.
– Есть!
Связь прервалась.
От радости Саня пустился в одиночный перепляс, похлопывая себя по ногам. Скоро у НАТО будет ещё один партнёр. Осталось притянуть Казахстан – и в пору идти освобождать Ближний Восток от мусульман.
В 12:53 зазвонил синий телефон. Саня вынул палец из носа, прилепил козюлю под стол и снял трубку.
– Слушаю.
– Добрый день, Александр, – ответили по-английски.
– А, здравствуйте, мистер Смит, – также по-английски отозвался Президент РФ.
Взваливши на себя тяжёлое ярмо предводителя, Закидной незамедлительно расстрелял старого министра иностранных дел – расстрелял за лизоблюдство перед Диктатором. Министерство иностранных дел переименовали в Министерство Дружеских Дел. Стал вопрос: кого назначить заведовать? На выручку пришёл мистер Байрон: порекомендовал опытнейшего дипломата из Государственного департамента США. Саня счёл идею прекрасной. Штаты славятся своей дипломатией, и человек из Госдепа будет России полезен. Мистер Смит оформил двойное гражданство и приступил к обязанностям.
– Александр, у меня чудесные новости! Мистер Байрон разрешил России перенести военную базу из Таджикистана на остров Пасхи вместо того, чтобы ликвидировать её.
– Здорово. Спасибо.
– Однако, вы же понимаете, что подарков в политике не бывает?
– Понимаю…
– Мистер Байрон надеется, что вы позволите американским предпринимателям приобрести алмазные заводы в Якутии и Архангельской области.
– Сколько?
– Все. Цену мистер Байрон сообщит позже.
– Но “все” – это же очень много.
– Уважаемый Александр, я и так с трудом уговорил мистера Байрона отказаться от порта во Владивостоке. Чего вы ещё хотите?
– Ну как же, это ведь российские алмазы. И заводы – российские. Вас не обременит попытка убедить штаты оставить нам хотя бы Архангельск?
Мистер Смит многозначительно помолчал, потом ответил:
– Хорошо, Александр. Я попробую. Но ничего не обещаю.
Связь с Америкой прервалась.
Саня выдохнул. Он тут же пожалел о сказанном. Всё равно придётся дать добро. Если мистер Байрон говорит продать, значит, так будет лучше. Он – большой друг России. В прошлом году он помог установить безвизовый режим между Россией и ЕС. Перед этим он вежливо попросил вернуть Кёнигсберг Германии и объяснил, почему это важно. Во Вторую мировую диктатор Сталин незаконно присвоил лично себе Кёнигсберг с областью и назвал Калининградом. Это было возмутительно, какое право он имел? Разве мировая общественность одобрила его действия? После смерти СССР ГДР слилась с ФРГ, и это было замечательно, а теперь вот и Кёнигсберг вернётся к его истинным владельцам. Александр Закидной – большой молодец.
Ещё мистер Байрон организовал концерт Тэйлор Свифт на Красной площади, чтобы россияне приобщились к цветущей западной культуре. Перед этим он вежливо попросил передать Японии Курильские острова. Это будет честно, сказал он. В России полно незаселённых мест, а некоторые её регионы больше, чем вся Япония. Японцам тесно, и им не помешают новые земли. На что России Курилы? Всё равно кроме военных там никого нет. А с Японией и США эти острова преобразятся.
Мистер Байрон надавил на редакторов журнала “Times”, чтобы те нарекли Закидного человеком года. Перед этим он вежливо попросил позволить Грузии поглотить свои исконные земли: Южную Осетию и Абхазию. Тамошние российские базы переехали в Лесото.
Интересно, что скажет об алмазах нынешний Министр Промышленности? Предыдущий вечно был недоволен и баламутил воду. После того, как Саня снизил пошлины на импортные товары, Сибуанов примчался и начал вопить, что это загубит российское производство, что все предприятия, кроме добывающих, не выдержат конкуренции. Ну и что, ответил Саня. Если товары за рубежом – самые качественные, пускай они и захватят рынки. Наш народ заслуживает самое лучшее. Когда англичане принялись скупать земли в Краснодарском крае и Ростовской области, этот олух опять сказал: караул, всё будет плохо. Дескать, эти земли очень плодородные, и отдавать их иностранцам нельзя. В Краснодарском крае выращивается почти весь Российский рис. Ну и что, ответил Президент. Англичане – потомственные аристократы. Кто умелее аристократии способен управлять наделом?
Мистер Байрон посоветовал удалить Сибуанова, и Закидной прислушался. Мистер Байрон сказал: свободный рынок и честная конкуренция – залог прекрасного будущего. Если кто-то не выдержал конкуренции, значит, бизнес – это не его. Пусть найдёт дело по призванию. Так он станет только счастливее.
Перезвон оранжевого телефона Саня услышал, идя из туалета в кабинет. Он побежал к столу и находу вспомнил, что не застегнул ширинку. Часы показывали 14:03.
– Ну кто ещё?!
– Не кричи. Это я. Взиралов.
– Чего хотел?
– Коня тебе подарить.
– Ещё одного? Не надо.
– Ну как?.. Кони такие классные. Я люблю их.
– А я – нет. Тем паче, что конюшня под завязку.
– Построить тебе новую?
– Себе построй.
– Уже строится.
– Что-то ещё?
– Нет.
– Иди работай, бестолочь! – Саня бросил трубку.
Министр Деревень и Весей А. Взиралов обожал лошадей. Людей он любил меньше, чем этих фыркающих зверей. Он рьяно просил сделать его Министром Деревень и Весей, и Саня по старой дружбе против Диктатора всё подписал. Взиралов сразу принялся разводить лошадей везде, где позволяет природа. Тоже мне, Чингисхан. Будто в Монголии живём. Фермеры жалуются, что пастбищ стало немерено, и кони копытами почву разрушают. А Взиралов только смеётся.
В 16:15 Саня поднёс к уху фиолетовую трубку и набрал номер.
– Чё надо? – сказал Л. Белоовечкин.
– Говорит Президент.
– А, это ты. Привет. Давно не виделись.
– Ты обещал прийти в четверг к четырём. С докладом.
– Я помню.
– Уже четыре-пятнадцать.
– Сегодня же среда.
– Сегодня четверг.
– Да ну? Чёрт! Эта дура, наложница, не передвинула окошко на календаре.
– Ты обалдел? Какая наложница?
– А что? Я хорошо зарабатываю.
– Зарабатывает он… Когда ты поймал последнего взяточника?
– А кого ловить-то? Мы ведь как пришли – всех старых чинуш сослали в шахты, уран кирками добывать. На их место назначили честных, порядочных.
– Честный человек – честен всегда, и взятку не возьмёт, даже если предложат. Получается, стране твоя шобла дармоедов не нужна. Раз взяточников не осталось.
– Э-э-э… Ой, не гунди. Пока был жив Диктатор, мы обещали, что при нас в России появится целое Министерство Борьбы с Коррупцией. Теперь хочешь упразднить его? Представь, как глупо мы будем выглядеть.
– Угу. Так ты зайдёшь?
– Завтра. Или послезавтра. Подумаю. Ну всё, бывай.
Белоовечкин положил трубку.
Белоовечкин и Боров похожи – обоих надо гнать взашей, и обоих непонятно как. Белоовечкин с Закидным ещё дольше, чем Боров, с самого дна нога к ноге поднялись. Он тоже из наших, из правильных. А ведёт себя как свин.
Ва́с бы на урановые шахты сослать, подумал Саня. Выдать полосатые пижамы и пристегнуть к лодыжкам чугунные ядра.
Вообще с наказаниями как-то туговато. По-настоящему наказать можно только старорежимников, поборников диктатуры и вражеских шпионов. Тех трансгендеров, которые сдуру ударили по Сеулу, даже не уволили. Всего лишь отправили на курсы математики за десятый класс. Они же не виноваты, что плохо знают тригонометрию. Такими уродились.
Хотя нет. Ещё отлично удавалось давить внесистемную оппозицию. С этими совсем просто: кто захочет бороться с Партией Честности? Только Партия Лжи. Разве допустимо, чтобы ПЛ восторжествовала над ПЧ? Ни в коем случае.
Завтра или послезавтра, ответил Белоовечкин. Завтра у Сани не получится: в субботу у него пресс-конференция, и в пятницу от петухов до последнего луча он будет учить ответы на вопросы, составленные Министерством Честной Журналистики.
Партия Честности отменила государственный контроль над СМИ, потому что независимая журналистика – неотделимый элемент счастливого будущего страны. Увы, из-за смерти Диктатора и смены курса на либеральную демократию, в России образовалась масса проблем, и решить их с наскока не вышло. Громкие и независимые журналисты кинулись тыкать пальцами, и пришлось закрутить гайки. Все их статьи, заметки и посты плохо влияют на общество: граждане нервничают и голосую за коммунистов, а это – угроза Свободе. Саня утешал себя, говоря: это тоже не навсегда. Когда-нибудь ПЧ разберётся со всеми бедами России, и тогда они позволят журналистам голосить вовсю.
В 17:33 зазвонил голубой телефон. Саня выключил порно и взял трубку.
– Как вы мне надоели…
– Алё! Алё! Саня? – визгливо, по-женски кричал Министр Денег М. Мирончук.
– Я.
– Мне сообщили, ты намерен увеличить бюджет минуча. Это правда?
– Да.
– Сдурел?! В стране и так дефицит бюджета!
– Ну страна как-то не развалилась.
– Потому что я регулярно обращаюсь к печатному станку и штампую деньги, но дальше уже нельзя.
– Дети – наше будущее. Если дети перезаражаются СПИДом, станок больше не понадобится.
– Прекрати слушать Капельманшу, она безмозглая бабища. Не понимаю, зачем ты назначил её Министром Ученичества. Послушай, в федеральном бюджете дыра. Ты заставил Центробанк снизить ключевую ставку до двух процентов. Двух!
– Для того, чтобы стимулировать бизнес.
– Получилось неважно. Бизнесмены берут кредиты в банках, открывают бизнесы, прогорают из-за чудовищной конкуренции с иностранцами и ничего отдают банку. А банки не возвращают государству. Ты снизил пошлины, и это тоже стукнуло по казне.
– Граждане должны иметь доступ ко всем товарам со всего мира. У нас появилась даже кола со вкусом огурца!
– Болван! Колой и огурцами казну не заполнишь!
– Мне не нравится твой тон. Я здесь главный. Я решаю, как надо. Если ты против – Сибуанов ждёт кого-то, с кем можно играть в нарды.
Министр Денег стушевался, тон его стал мягким и сдержанным.
– Нет. Я не люблю нарды. Прости.
– Что-то ещё?
– Боров звонил. Со слезами просил повлиять на тебя, чтобы ты увеличил бюджет минсвокульта.
– Неуч Боров и копейки сверху не получит.
– Спасибо и на том, – пробурчал Мирончук. Пип-пип-пип…
Саня потянулся и зевнул. Тяжело быть Президентом, когда кругом сплошь идиоты. Обидно, что соратники на поверку проявились некомпетентными бездарями, лентяями и жадюгами. А как мечтали сместить Диктатора! Как рисовали возрождение России! Один только Миролюбов радует. Толковый мужик.
С народом Партии Честности, если откровенно, тоже не повезло. Граждане какие-то неповоротливые, закоснелые. Ты им – счастье, а им лишь бы ворчать и бухтеть. Цены, видите ли, подскочили на 25%. Подумаешь! За демократию, свободу и независимую журналистику надо платить. В отпуск теперь хрен съездишь. И что? Зато диктатуры не стало. Что за потребительское сознание? Лишь бы пожрать да на пляже поваляться, а о том, чтобы быть Настоящим, Свободным Человеком с правами, а не рабом, никто и не помышляет. Позорище.
Может, всё-таки накинуть Борову денег?..
В 19:00 зазвонил телефон. Этот был белый, беспроводной и лежал в ящике стола. Дрожащей рукой Саня достал белый брусочек с кнопками, вытянул антенну, сглотнул и ответил писком:
– Але?
– Эеоаав буэаеой вурлоеее…
– Простите? – сказал Саня по-английски.
– Мистер Байрон приветствует тебя, – отозвался Джон, молодой помощник мистера Байрона.
– Здравствуйте.
– Эуаоул шлюудкуа афееоооло….
– Через двенадцать минут у мистера Байрона процедуры, и он надеется, что разговор продлится недолго.
– Конечно-конечно.
– Буээээ еоеоеоео…
– Мистер Байрон спрашивает: вы действительно не хотите продавать Америке алмазные заводы?
– Нет, очень хочу, но не все. Я прошу совсем немного, только Архангельск. Якутию забирайте целиком.
– Мистер Байрон не понимает, почему вы упрямитесь. Заводы останутся в России, россияне продолжать работать на них и получать зарплаты.
– Если продать предприятия Америке, то и основную выручку будет забирать Америка.
– Несомненно. Но разве это плохо? Под американским управлением прибыль возрастёт до такого уровня, до какого Россия сама, без помощи, никогда бы не доползла. И самое главное: сотрудникам, вашим гражданам и избирателям, повысят зарплаты. Вырастут зарплаты – вырастет и их благосостояние. Разве это плохо?
– Нет, пожалуй…
– Вот видите. Мистер Байрон никогда не предложит невыгодных условий. Россия и США – партнёры. А партнёры друг друга не обманывают и не бросают.
– Я всё понял. Спасибо, что разъяснили.
– Вот и славно. До свидания.
– Вуеуауолл…
Пип-пип-пип…
Саня убрал телефон. Фуухх… Какой же он дурак. Как он мог решить, что мистер Байрон не позаботился о России? Похоже, он знает, как это произошло.
Из другого ящика Саня извлёк чёрно-белый портрет в рамочке. Диктатор. От его лысины, мелких, глубоко посаженных зенок и ухмылки Саню аж трясло.
– И после смерти не даёшь России покоя, не даёшь ей развиваться. Сильна была пропаганда, раз даже я – я! – усомнился в доброжелательности Армерики. Сволочь ты. Ирод. Правильно мы откопали твоё тело и закинули в мясорубку.
Саня встал, открыл окно и выкинул портрет Диктатора.
Последний редактор
Игорь Янович, редактор книжного издательства “ПКЕ”, прихватил стариковскими пальцами понюшку табака, пересыпал на тыльную сторону ладони, поднёс к ноздрям и резко втянул. В носоглотке сразу зажгло, табачные крупинки попали в слюну. Игорь Янович смахнул остатки с ладони, пальцев и усов.
Было жарко. Кондиционер сломался, а мастер придёт только послезавтра. Редактор сидел в белой рубашке и коричневых брюках. Коричневый же пиджак с налокотниками висел на крючке в виде хвоста ящерицы.
Игорь Янович ознакомлялся с рукописью, присланной в издательство два месяца назад. Называлась она “Жезлоносец”. Об авторе в сопроводительном письме сказано: Вестин Мирон Антонович, 25 лет, трудится сварщиком на вагоностроительном заводе. Написал полуисторический роман о странствиях неудачливого священника. Игорь Янович прочитал чуть больше половины, и пока что работа ему нравилась. Видно, конечно, что для парня это первая серьёзная работа: кое-где стоят штампы, здесь сцену можно подсократить, тут урезать диалог… Но в целом – недурно. Подредактировать, подкорректировать – и будет хорошо. Герои получились запоминающимися, язык лёгкий, даже простоватый, но зато без ужасных сочетаний и неумного словотворчества. Ещё Мирон, похоже, неплохо разбирается в средневековом быте. Если до финала ничего не испортится, Игорь Янович будет ратовать, чтобы “Жезлоносца” пустили в печать.
На рабочем столе его компьютера было ещё три романа – вердикт для них он уже вынес. Сегодня должны явиться авторы.
Первой пришла молоденькая девушка. Выглядела она пестрее и несуразнее любого клоуна, вот только намерения смешить людей у неё, похоже, не было. Волосы резали глаз кошмарным сочетанием ярких цветов: розового, зелёного и оранжевого. Клетчатая юбчонка еле-еле покрывала ноги, засунутые во что-то вроде чёрной авоськи. Чёрная кофта с капюшоном явно была на размер, а то и на два больше необходимого. Девушка была мелковатой, хотя нелепые ботинки с высоченными подошвами добавляли её росту три-четыре сантиметра.
– Здрасьте, – сказала она.
– Добрый день. Присаживайтесь.
Девушка грохнула рядом с креслом старенький, замызганный рюкзак с плеядой мультяшных значков, а затем села сама. Оказывается, у неё ещё и синее кольцо в носу. Игоря Яновича обдало кофейными духами.
– Вы Ева Мошкина?
– Да.
– Я прочитал “Светлейшее будущее”. Написали антиутопию?
– Ага.
– В двадцать два года?
– Мне уже двадцать три. А что?
– Писать настоящие антиутопии сложно. Нужно пережить немалый опыт и иметь острый ум. Быть зрелым человеком. Иначе не выйдет ничего путного.
– Я не глупая, если вы намекаете. И у меня за плечами огромный негативный опыт. Злые, строгие родители, учительский буллинг в школе…
– Я так и подумал. Полагаю, любите читать подобное?
– Я читала Оруэлла, Замятина и “Девочку со спичками”.
– Причём здесь Андерсен?
– Да нет, авторка – Екатерина Тюхай.
– Не знаю такой… Как вы сказали? “Авторка”?
– Да.
– В русском языке нет такого слова.
– Если я его произношу, и вы меня понимаете, значит, есть.
– Понимаю. Но вы неправы.
– Почему “кухарка” и “гимнастка” – правильно, а “авторка” – нет?
– Потому что слова “кухарка” и “гимнастка” благозвучны, а “авторка” звучит глупо. Оно похоже на издёвку, на что-то насмешливое и уничижительное, и писательницу ничуть не красит. Ещё момент: хороший феминитив входит в речь естественно и гладко, не вызывая вокруг себя споров. Царь – царица, фигурист – фигуристка, гусь – гусыня, барон – баронесса. Если люди, много людей, не принимают его, если слово не ложится на язык, значит, феминитив получился никудышным и в речи не приживётся.
– Это ваше мнение, – гордо сказала Ева. – А у меня своё мнение.
– Да-да, разумеется. Мнение. А впрочем, неважно. Извините, но нашему издательству ваша книга не подходит.
– Почему?!
– Она ужасна.
Ева Мошкина ехидно улыбнулась:
– Что, слишком острая? Боитесь, накажут?
– За “Светлейшее будущее”? Нет, не боюсь. Условный спецслужбист, если и возьмётся читать, не осилит и трети. Объясню, почему книга ужасна. Может, примите это к сведению и исправитесь. Я тут набросал примеров.
Начнём с языка и стиля. Цитирую: “Горяченное московское солнце безжалостно обрушивало им на головы свои жаркие, почти как лава, невидимые лучи. Изумрудно-зелёная растительность вперемешку с похожими на драгоценные камни цветами как ни что другое радовала отвыкшие от красот глаза цвета грозовых питерских туч. Разноголосый птичий хор надрывно и громко заполнял округу”.
– Что не так?
– Предложения перегружены неуместными усилителями. “Безжалостно обрушивало”, “почти как лава”, “невидимые лучи”, “изумрудно-зелёная”, “драгоценные камни”, “глаза цвета грозовых питерских туч”, “надрывно и громко”. Подобные слова – это тяжёлые снаряды писателя. Если наступает архиважная, высокоэмоциональная сцена, тогда и стоит их добавлять, и то с осторожностью. Здесь же герои просто гуляют в парке. Если всю книгу писать таким образом, эпитеты поблекнут и перестанут что-либо внушать. Второе предложение – просто кошмар. Бестолковое нагромождение. Можно было составить проще – и вышло бы гораздо лучше.
– Это ваше мнение. Искусство субъективно.
– Далее. Описывается постельная сцена. Цитирую: “Её пышная холмистая грудь то вспучивалась, то опускалась, то вспучивалась, то опускалась”. “Вспучиваться” – от слова “пучить”. Человека пучит, когда у него, простите, газы. Мне кажется, в кишечных газах нет ничего приятного или романтичного.
– Зануда, – пробурчала Ева вполголоса. – Обычные читатели, не редакторы и литературоведы, на такое внимание не обращают.
– Верно. Но это не значит, что можно халтурить. Писатель на то и писатель, чтобы демонстрировать мощь и красоту языка.
Далее. Цитирую: “Она закусила влажную губу и сказала…”. Попробуйте закусить губу и сказать что-нибудь.
Ева ещё сильнее насупилась.
– Я поняла.
– В романе на семьдесят тысяч слов слово “говно” встречается шестьдесят девять раз, а слово “блять” – семьдесят три. Так ли они необходимы?
– В реальности люди используют их. Книге они добавляют правдоподобности.
– Да, используют. Литературный язык и разговорный схожи, но между ними всё равно бездна. В литературе подобные выражения почти всегда смотрятся неуместно.
– Паланик использует их, и все хвалят его, в том числе за стиль.
– Во-первых, даже Чак Паланик применяет их в маленьких дозах. Во-вторых, там это органично, и для историй, которые он сочиняет, подходит. Хотя я убеждён, что такая брань в литературе – это безвкусица. Будто автор хочет создать иллюзию, дескать, моя книга – серьёзная и для взрослых.
Это что касается языка. Если б проблема была только в нём, я, возможно, взялся бы за основательную редактуру и выдал бы вам на изучение “Слово живое и мёртвое” Норы Галь. Будь придуманная история складной и интересной, можно было бы побороться. Увы, с историей дела ещё хуже.
Вы обрисовали антиутопическую Россию будущего. Антиутопичность состоит… в обилии камер наблюдения?
– Да.
– А что в них ужасного?
– Это тоталитарная слежка. Ущемление нашего права на частную жизни. Полицейское государство.
– Камеры ущемляют лишь тех, кто нарушает закон и вредительствует. Порядочным гражданам бояться нечего, им они должны прийтись по нраву. Ещё складывается впечатление, будто бы вы люто ненавидите силовиков и спецслужбистов. Все полицейские и военные в книге – безжалостные мерзавцы и упыри.
– Прямо как в жизни.
– Почему они упыри?
– Государство – это аппарат угнетения, а менты и чекисты – его ручные псы. Особенно в нашей стране, где правит бывший кэгэбэшник.
– Смотрите новости?
– Пф. Конечно, нет.
– А зря. В новостях регулярно выходят репортажи, как ФСБ предотвратила теракт, диверсию или покушение. Не похоже, чтобы она занималась чем-то постыдным.
– Ну… А полицаи дубинками разгоняют бедных митингующих!
– Потому что митингующие устраивают беспорядки с погромами и пускаются в разбой.
– У нас есть право…
– Право нарушать закон? Тогда вы ещё хуже описанных здесь силовиков.
Далее. Линии персонажей вышли нелогичными. Главная героиня вначале ведёт себя как замкнутая, бесхребетная нюня, а потом вдруг, без плавного перехода или острой причины, становится бунтаркой и присоединяется к террористам. Президент с одной стороны стянул в руки всю власть и третирует население, а с другой – слабак и нытик, которого в детстве недолюбила мать. Как это сочетается?
– Моя психологиня сказала, что это возможно.
– О господи… Словом, нет. “Светлейшее будущее” мы издавать не будем.
Ева поджала губы, рывком поднялась, схватила рюкзак и устремилась к выходу.
– Я найду более достойное и смелое издательство.
– Желаю удачи. Всего доброго.
Игорь Янович остался один.
Он вытащил табакерку. Бедная девочка. Кто-то с избытком нагадил ей в голову. Она наверняка любит смотреть ролики Закидного и его кодлы. Свиньи убеждают таких, как эта Ева, ненавидеть свою страну и делают их несчастными. Антиутопия в двадцать два года!
Второй автор – тоже девушка, и тоже молоденька – пришёл через сорок минут. Ева Мошкина смахивала на собачку, на которую упали банки с красками, а эта словно хотела быть эльфийкой. Худое, даже тощее тело, облачённое в белое платьице. Вьющиеся волосы закручены явно искусственно. На лице уйма косметики: насыщенные румяна, блёстки, помада и огромные нарощенные ресницы. В глазах – ярко-оранжевые линзы.
– Здравствуйте, – тоненько сказала она.
– Зинаида Кошкина?
– Да.
– Присаживайтесь.
Зинаида манерно присела и сложила ручки на коленях.
– Так. Вы написали фэнтезийный роман, э-э… – Игорь Янович взглянул на монитор и пролистал вниз, – “Любовь и драконы”.
– Угу.
– Извините, но печатать его издательство “ПКЕ” не будет.
Игорь Янович ждал, что девушка взъерепенится, возмутится, но вышло так, что она вся в расстроенных чувствах обмякла.
– Как?..
– Работа очень слабая. Хромают и язык, и сама история. В романе на шестьдесят тысяч слов производные от слова “улыбка” встречаются аж двести семнадцать раз. Иногда по пять раз за страницу. Это чудовищно много.
– Я хотела написать что-то доброе, позитивное. Весёлое.
– Обилие “улыбок” в тексте – верный маркер того, что автор не владеет словом.
– А как ещё-то показывать весёлость?
– Через фразы героев и их мысли. Через другие действия.
– Ну-у… – по-детски обиженно протянула Зинаида. – Это сложно.
– Никто и не утверждал, что заниматься литературой легко.
Далее. Текст переполнен книжными и газетными штампами. “Волевой подбородок”, “тёмная, как ночь”, “лес копий”, “сердце пропустило удар”, “целиком и полностью”, “горячая поддержка” и много-много в таком роде.
– Не понимаю, что здесь плохого.
– Штампы – это дрянь. Штампы затёрты, они давно выцвели и не навевают ничего, кроме скуки. Видеть одни и те же некогда яркие, а ныне избитые речевые обороты совершенно неинтересно.
Вы описываете условное средневековье, и при этом говорите: “Она зарабатывала копейки”. В этом мире есть малоценные копейки?
Девушка захлопала своими опахалами.
– Ой.
– Персонаж упал с шестого этажа и только поцарапался. Так не бывает.
– Ну это же фэнтези!
– Лошадь сутки скакала галопом. Заявляю, что таким аллюром лошадь не пробежит и шести часов. Она просто умрёт.
– Это фэнтези!
– Пускай мир и выдуманный, но люди и животные в нём реальные. В смысле такие же, как я, как вы, и как лошади на городском ипподроме.
– Вы придираетесь.
– Да, придираюсь. Потому что радею об искусстве.
– Послушайте, я выкладывала книжку в интернет. У меня образовалась целевая аудитория, и я работаю на неё.
– Кто же эта аудитория?
– Девочки-подростки. Им всё нравится.
– Мог бы догадаться. Если читатель не искушён, это не значит, что можно не стараться. И даже наоборот: юные читатели ещё не научились разделять хорошие книги и плохие, они читают всё подряд. Поэтому, когда работаешь для них, надо усердствовать порой сильнее, чем сочиняя для взрослых.
– Всем всё нравится, – повторила Зинаида.
– Зачастую и взрослые, не то что дети, не способны определить, что им досталась халтура, – продолжил Игорь Янович. – Но это ещё не доказывает, что автор имеет право работать вполсилы.
Зинаида неожиданно разозлилась, будто он коснулся чего-то больного:
– Ну извините! Не все похожи на Гоголя и Достоевского.
– Далеко не все, но стремиться-то нужно.
– Ну простите, что не все такие умные! Вот сами бы взяли и написали, раз так много знаете. – Она встала. – Поищу другое издательство.
– Желаю удачи. Всего доброго.
Зинаида ушла.
Игорь Янович потёр руками морщинистое лицо. От густых усов ладоням было слегка щекотно.
Сколько можно писать про драконов? И главное, никто не предлагает новой сути этих существ, не предлагает необычных, но продуманных образов. Одно да потому, каждый раз. Такое впечатление, что где-то впечатан закон: дракон-мужчина обязан быть властным и дерзким снаружи, но очень мягким и ранимым внутри. Сердобольный гордец.
А принцессы? Им положено хотеть быть кем угодно, но только не принцессами. Они должны презирать королевские рауты “в духоте”, ненавидеть лощёных ухажёров, а платьям предпочитать “простую, но удобную” одежду. Эксцентричная девица-бунтарка, мчащаяся вразрез с набившими оскомину устоями. Какая банальщина.