Цена моего «Да»

Предупреждение

Дорогие читатели, в книге будут присутствовать сцены насилия, избиения и морального давления над героями. Некоторые эпизоды могут быть психологически тяжелыми и не подходить для впечатлительных читателей.

Мы не пропагандируем и не поощряем насилие, употребление алкоголя и другие действия, негативно влияющие на ваше физическое и эмоциональное состояние.

Также, в книге буду наименования, обозначающиеся как «Тень» и «Неизвестный», это два разных персонажа, по ходу сюжета вы узнаете кто кем является.

Пролог

Бриэль

Дождь лил так, будто ему не нужно было останавливаться. Вода стекала по стеклу узорами, будто кто-то снаружи рисовал свои истории – непонятные, холодные, как эта ночь.

В доме было наэлектризованно. Напряжение повисло в воздухе – не громкое, но липкое. Мы не говорили об этом вслух, но все знали: что-то висит на волоске. Чья-то жизнь, чья-то судьба, чья-то цена за прощение.

Мой брат Теренс в больнице. Я видела его: бледного, почти прозрачного, с повязкой на лбу и растерянными глазами.

Он плакал, когда я зашла. Первый раз в жизни.

«Я не хотел…»

Но это ничего не меняло.

Мужчина, в чью машину он врезался, умер на месте. У него осталась семья. А у нас – чувство вины, которое невозможно выговорить.

Мама ходила по дому в панике. Как будто чем быстрее будет кипеть чайник, тем скорее исчезнет реальность.

– Он ещё такой молодой! – вскинулась она, снова и снова в пустоту. – Если они откроют дело… если будет суд… Боже, его посадят! Бриэль, ты понимаешь? Его посадят!

Папа звонил всем подряд. Юристам, знакомым, бывшим коллегам. В глазах у него – бессилие. Он не привык быть в роли того, кто просит.

И когда он сказал: «Антонио приедет», – в его голосе впервые проскользнула надежда. Слишком сильная, чтобы быть спокойной. Этот мужчина был одним из папиных партнеров, который помогал в бизнесе. Я видела его не так часто, но знала, что они с отцом в хороших отношениях.

Антонио приехал без лишнего шума. В темно-сером пальто, сдержанный, сухой, как будто дождь отступал сам, когда он проходил мимо. Мужчина поздоровался тихо, сел в кресло, как хозяин, хотя никогда им не был. И сразу сказал:

– Всё улажено. Ни дела, ни обвинений. Всё – несчастный случай. С семьёй погибшего тоже поговорили. Помощь будет оказана.

Мама сжала платок в руках так сильно, что костяшки побелели. Она смотрела на него с дрожащей благодарностью. А я смотрела в пустоту, пытаясь свыкнуться с тем, как все легко можно замять, имея власть и деньги.

Но сразу после – зазвучал её страх:

– Мы ничего не можем тебе дать, Антонио. Мы не… Мы не в том положении сейчас. Я даже боюсь спрашивать, во что тебе это обошлось.

Он спокойно поднял глаза. На секунду задержал взгляд на мне. Внутри всё замерло.

– Я не хочу ничего взамен, – сказал он. – Только одного. Я прошу руки вашей дочери.

Словно тишина в доме стала гуще. Воздух вдруг стал вязким, тяжёлым.

Я почувствовала, как мама замерла. Она повернулась ко мне, потом снова на него.

– Но ты же… ты же старше её, – тихо проговорила она. – Она ещё слишком… Она только начала жить, она учится. Антонио, ты серьёзный мужчина. Ты не думаешь, что это…

– Я думаю, – перебил он ровно. – Я долго думал. И знаю, чего хочу. Мне не требуется покупать её решение. Просто говорю честно.

Мама сжала платок сильнее. В её глазах – паника, будто выбор уже сделан, но она не уверена, можно ли его принять.

Папа молчал.

Он смотрел в сторону, и я знала – он не против. Не из жадности, не из расчёта. А из отчаяния. Они также понимали, что отказ может заставить Антонио отказаться от помощи.

И тут я почувствовала, как медленно, незаметно вокруг меня сужается пространство.

Выбор, который звучал как предложение, теперь звучал как приговор.

Если я скажу “нет”, что будет?

Брата будут допрашивать.

Семья погибшего может передумать.

Дело откроют.

Мой отец снова будет унижаться перед чужими людьми.

Мама сломается. А я?

Я останусь с пустыми руками и пустой душой. Потому что всё разрушится. Потому что один отказ может повлечь за собой цепочку, которую уже не остановить.

А Антонио сидит спокойно. Он не давит. Он просто ждёт.

Но его взгляд – точный. Он знает.

Что я понимаю.

Что я уже чувствую, как сужается воздух.

В дверях стоял Теренс. Позади него люди, видимо те, кого Антонио послал, чтобы забрать с больницы. Глаза брата в мокром свете – красные, виноватые. Он всё слышал. Он знает, чем я жертвую.

И он ничего не скажет. Только будет смотреть.

Я должна была сказать «нет». Я хотела. Я кричала это внутри.

Но вслух лишь произнесла:

– Я согласна.

И всё замерло.

Никакой радости.

Только облегчение.

Только спасение, купленное моим «да».

Глава 1

Бриэль

Я стояла перед зеркалом, словно смотрела на кого-то другого. Белое платье сидело идеально, струилось по фигуре мягкими складками. Волосы убраны в причёску, которую я всегда представляла совсем в других мечтах. Лёгкий макияж подчёркивал глаза, но взгляд… Взгляд был невестин только снаружи. Внутри я чувствовала себя гостьей на собственном празднике.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошла мама. Её глаза сразу заблестели, когда она меня увидела.

– Какая же ты красавица, доченька… – сказала она с таким теплом, что я на мгновение ощутила, как внутри что-то дрогнуло.

Я натянула улыбку, потому что знала – для неё сейчас важнее всего видеть счастливую дочь. Обняла, чувствуя, как её руки крепко прижали меня к себе.

Мама отступила на шаг, посмотрела мне в лицо, в глаза.

– Может, всё будет хорошо… – проговорила она почти шёпотом, будто самой хотелось в это верить. – Ты полюбишь Антонио. Он добрый человек. И вы будете жить в гармонии.

Я кивнула, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Надеюсь, мама.

Мы оба знали, что это не обещание. Это просто надежда.

Дверь снова открылась, и в комнату вошёл Теренс. В глазах была та же грусть, что сидела в уголках моего сердца. Он подошёл, обнял меня крепко-крепко, так, как обнимают, когда слов недостаточно.

– Ты очень красивая, Бри, – сказал он тихо, сдерживая что-то внутри. Я слышала это.

Он будто хотел добавить ещё что-то, но мама, уловив его настроение, поспешила вмешаться:

– Не порть настроение невесте, Терри.

Она улыбнулась, коснулась моего лица ладонью.

– Мы пойдём в зал. Отец скоро зайдёт за тобой.

Она поцеловала меня в щёку, Теренс ещё раз сжал мою руку, и они вышли, оставив меня наедине с тишиной и отражением в зеркале.

Я посмотрела на себя снова. На белое платье. На глаза, в которых жила невеста, но не жила любовь.

Дверь снова открылась, тихо, без стука. Я обернулась. На пороге стоял отец. Он на мгновение замер, словно его что-то кольнуло при виде меня в этом платье. Взгляд его задержался на мне дольше обычного, и я, сдерживая дрожь в голосе, спросила:

– Тебе не нравится?..

Он ничего не ответил сразу, просто подошёл ко мне, обхватил лицо ладонями и мягко поцеловал в лоб.

– Ты похожа на принцессу, – сказал он тепло, с той нежностью, которая всегда растапливала в душе лёд.

Папа выпрямился и, чуть улыбнувшись, подал мне согнутый локоть. Я глубоко вдохнула, стараясь собрать всю силу, чтобы не выдать, как сильно бьётся сердце, и осторожно положила руку.

Мы медленно пошли к выходу. Я слышала свои шаги, будто слишком отчётливо, будто весь мир стих, оставив только нас двоих в этом коридоре. Когда мы оказались перед дверьми, что вели на церемонию под открытым небом, отец на секунду задержался. Его рука легла поверх моей, тёплая, надёжная.

– Всё будет хорошо, бусинка, – тихо сказал он.

Я посмотрела на него и улыбнулась, это было то, что мне сейчас хотелось слышать.

Двери распахнулись, и солнечный свет хлынул внутрь, обрамляя нас с отцом мягким золотым сиянием. Музыка, торжественная и нежная, наполнила пространство. Я сделала первый шаг, чувствуя, как подол платья чуть скользит по полу. Отец вёл меня уверенно, его рука на моём локте будто говорила без слов: «Я рядом».

Мы вышли под открытое небо. Перед нами раскинулась длинная дорожка, усыпанная лепестками белых и розовых цветов. По обе стороны рядами сидели гости. Женщины в красивых платьях с дрожащими улыбками и влажными глазами. Мужчины в строгих костюмах кивали, глядя на меня с одобрением. Я слышала приглушённые вздохи, видела, как кто-то украдкой утирает слёзы платком. Все они были счастливы за меня. Все они верили, что сейчас происходит что-то прекрасное.

А у меня внутри всё сжималось, сердце стучало так громко, что, казалось, его могли слышать окружающие. Я старалась дышать ровно, заставляла губы держать лёгкую улыбку, чтобы не выдать тревогу, что подступала к горлу.

Мой взгляд скользил по лицам гостей и наконец остановился там, где заканчивалась эта дорожка – у алтаря. Антонио. Мой жених. Он стоял прямо, уверенно, как всегда. Его улыбка была тёплой, спокойной. Он смотрел на меня, и в глазах его не было ни тени сомнения. Он ждал, когда я подойду. Когда возьму его руку. Когда начнётся наша новая жизнь.

И мы шли. Шли под музыку, под взгляды, под ожидания. С каждым шагом я чувствовала, как приближается тот миг, когда пути назад уже не будет. Когда слово «да» прозвучит громче, чем вся музыка этого дня. Когда мои руки больше не будут принадлежать только мне.

Мы приближались. Антонио улыбался. И всё вокруг будто замирало в предвкушении момента, который изменит всё.

Подойдя к алтарю, отец остановился. На секунду он задержал мой взгляд, в глазах его было всё: любовь, тревога, гордость. Потом вложил мою ладонь в руку Антонио, как будто передавал не просто дочь, а часть самого себя.

Антонио крепко сжал мою руку, уверенно, без лишних слов. Его ладонь была тёплой, чуть влажной от волнения, но движения оставались спокойными.

Священник заговорил, слова звучали ровно, почти убаюкивающе. Я слышала их как сквозь толщу воды, только отдельные фразы отзывались внутри: сегодня они соединяют свои судьбы, любовь и уважение, поддержка в радости и в испытаниях.

Настал момент обмена клятвами. Антонио говорил первым – его голос был ровным, твёрдым, он смотрел мне в глаза, и в его взгляде я видела решимость. Он говорил о том, что будет рядом, будет поддерживать и оберегать. Слова звучали красиво, правильно. Как и должно быть.

Теперь очередь была за мной. Я почувствовала, как горло перехватило. В голове на миг стало пусто. Чуть замешкалась, опустила взгляд на наши сцепленные руки. И в эту секунду Антонио сильнее сжал мою ладонь, будто передавая свою уверенность мне. Я подняла на него глаза и, собравшись, начала говорить. Мой голос был мягким, чуть дрожал, но я старалась улыбаться, как того ждали все вокруг. Я говорила слова, которые выучила, слова, что звучали так правильно в этот день: о верности, уважении, о готовности быть рядом.

Священник благословил нас, его голос прозвучал чуть громче:

– А теперь вы можете поцеловать невесту.

Антонио чуть притянул меня к себе. Его рука легла мне на талию, крепко и в то же время осторожно. Он наклонился ближе и шепнул почти неслышно:

– Я сделаю тебя самой счастливой, Бриэль. Тебе не стоит бояться.

И, прежде чем я смогла что-то ответить, он коснулся моих губ своими. Его запах окружил меня – лёгкий аромат дорогого одеколона, смешанный с чем-то родным, живым. Всё вокруг будто исчезло на миг – остался только этот поцелуй и шум аплодисментов, что словно прорвали тишину. Люди вставали со своих мест, кто-то кричал от радости, кто-то хлопал так, что ладони звенели. Все радовались за нас. За новую пару. За новую жизнь.

А я стояла, стараясь дышать ровно, ощущая, как реальность будто рассыпается на свет и звук, и сжимала руку Антонио, потому что именно так и должно было быть.

Вечер прошёл шумно и весело. Всё было как в сказке: музыка, смех, звон бокалов, весёлые тосты. Гости наперебой подходили к нам с Антонио, восхищённо улыбаясь и повторяя одни и те же слова: как мы хорошо смотримся вместе, какая я прекрасная невеста, какой Антонио достойный муж. Они желали нам счастья, долгих лет, и почти каждый добавлял: детей вам поскорее, да побольше.

Каждый раз, слыша это, ощущала, как по спине пробегают мурашки. Словно эти слова слишком громкие, слишком весомые. Словно с ними ложились на плечи невидимые ожидания, с которыми мне ещё предстояло учиться жить.

Мы разрезали огромный белоснежный торт с сахарными цветами и золотыми завитками. Гости аплодировали, смеялись, фотографировали нас. Антонио с улыбкой поднёс мне ложечку с кусочком, а потом я ему – как и положено, как все ждали.

И вот праздник подходил к концу. Музыка стихала, гости, чуть усталые, но довольные, расходились или готовились нас провожать. Наступал тот момент, когда пора было отправляться в дом мужа.

Мы с Антонио шли к выходу под взгляды, полные нежности и радости. Я остановилась у мамы, обняла её крепко-крепко, прижалась к ней. Она посмотрела мне в глаза и тихо, так, чтобы слышала только я, прошептала:

– Всё будет хорошо, милая.

Я кивнула и поцеловала её в щёку. Потом подошла к отцу, обняла его, вдохнув знакомый запах его одеколона, такой родной и успокаивающий. Он поцеловал меня в висок, и мне захотелось задержаться в этом объятии, но пора было идти.

Я взяла Антонио за руку. Его ладонь была тёплой. Мы двинулись к машине под вспышки камер и слова напутствий, и я чувствовала, как внутри смешались тревога и надежда, предчувствие чего-то нового, неизведанного. Всё только начиналось.

Машина плавно катилась по вечерним улицам, мерцающие огни города отражались в стёклах, как россыпь звёзд. Внутри салона стояла почти тишина – лишь ровный гул мотора да приглушённый звук колёс по асфальту. Антонио сидел рядом, о чём-то негромко говорил с водителем, а я молчала, глядя в окно и стараясь уловить свои собственные мысли.

Я опустила взгляд на руку, что лежала у меня на коленях. Кольцо на пальце мягко блестело в свете фонарей – тонкое, элегантное. Я медленно повернула кисть, словно не до конца веря, что оно действительно моё.

Вот и новая жизнь, – пронеслось в голове. Миссис Харрис.

Звучало непривычно. Чуждо. Словно это имя принадлежало кому-то другому, не мне. Но вот оно, кольцо на пальце, рядом Антонио, впереди дом, который теперь мой. Всё действительно началось. Новая глава. Новый путь. И только сердце сжималось в груди, будто подсказывая: впереди ещё так много неизвестного.

Спустя 5 лет

Утро пахло антисептиком и кофе из автомата. Такое знакомое, почти родное сочетание. В больнице всё всегда дышало рутиной, даже если за стенами происходила личная катастрофа.

Пациенты не ждали, пока ты разберёшься в себе.

Смени халат, улыбнись, держи планшет – и вперёд.

Я шагала по коридору, прижимая к груди папку с записями. Проверка состояния послеоперационных. Потом две консультации. Потом снова обход. Голова автоматически прокручивала список – до того момента, пока не зазвонил телефон.

Я вздохнула, глядя на экран.

Антонио.

Секунда нерешительности – и всё же ответила.

– Да?

– Ты уехала, – его голос был, как всегда, ровным. Но в этой ровности теперь сквозила раздражённая нотка. – Даже не разбудила меня.

Я остановилась у окна, прижав телефон к уху.

– Было рано, – коротко ответила я. – Ты спал. Не хотела мешать.

– И завтрак? – продолжил он. – Ты тоже решила, что это не важно?

Я сжала губы.

– У нас есть домработница, Антонио. Она справится с тостами и кофе.

– Я не просил, чтобы она заботилась обо мне, – его голос стал холоднее. – Я просил, чтобы ты была женой. За столько лет ты не привыкла к своей роли?

На секунду закрыла глаза, и хотелось исчезнуть. Там, внутри, всё снова закручивалось – та же тяжесть, что и в ту ночь. Как будто должна, обязана, не имею права на отказ.

Но вслух я произнесла:

– Мне пора. Пациенты.

– Конечно. – Он отрезал, как ножом. – Работа важнее. Как всегда.

Связь оборвалась. Я убрала телефон в карман и стояла с закрытыми глазами ещё пару секунд.

Вдох.

Выдох.

Так тяжело, будто весь воздух в лёгких зацементирован.

Как же мне всё это уже надоело…

Но в коридоре скрипнула дверь, и медсестра помахала мне из палаты:

– Бриэль, мы готовы!

Я встряхнула головой, натянула улыбку. Пошла вперёд – с тем выражением, которое тренируешь перед зеркалом. Профессиональная, мягкая, уверенная.

Открыла дверь, вошла в палату.

Пациент – пожилой мужчина с повязкой на груди – посмотрел на меня с облегчением.

Я улыбнулась ему.

– Доброе утро. Как самочувствие?

Он кивнул, расслабляясь.

А я сидела рядом, будто всё было в порядке. Будто за дверью нет никого, кто ждёт, чтобы я снова стала “должной”.

Будто это моя жизнь.

И будто я ещё в неё верю.

Как только вышла из палаты и успела закрыть за собой дверь, экран телефона снова вспыхнул.

Антонио.

Второй раз за утро.

Где-то внутри у меня всё сжалось от тревоги.

Я знала: если не возьму – будет хуже.

Если возьму – не легче.

Смахнула вызов. Потом всё же нажала «перезвонить» – лучше самой, чем ждать его холодного, давящего тона.

– Да? – голос вышел тише, чем хотела. Даже покорнее.

– Наконец-то. – Его голос был гладким, как лёд. – Я уже начал думать, что мне теперь записываться к тебе через секретаря.

Телефон прижала к уху сильнее, стараясь не вздохнуть вслух.

– Я была с пациентом, Антонио. Мне правда некогда.

– А мне, значит, можно ждать? – он говорил спокойно, без крика. Но именно это пугало больше. – Я должен напоминать, кто спас твоего брата? Кто дал твоим родителям второй шанс? Или всё это забылось так быстро, как ты из дома уехала, не обернувшись?

Меня будто ударили.

Не по лицу. По позвоночнику.

Я знала, что он может быть жесток. Но всё не могла к этому привыкнуть.

– Это… – я сглотнула. – Это нечестно.

– Жизнь, Бриэль, вообще не про честность, – перебил он. – Ты это поймёшь. Или хочешь, чтобы я тебе напомнил?

Я не ответила.

Слова в горле – как куски льда.

Мне казалось, если скажу хоть что-то, то голос предаст меня – сорвётся, дрогнет, раскроет, как мне страшно.

Он молчал пару секунд, потом сухо добавил:

– Будь дома к семи. И, пожалуйста, без своего усталого лица. Я хочу нормально провести с женой время.

Связь оборвалась.

Я стояла в пустом коридоре, как будто на меня обрушилась бетонная стена.

Мне захотелось снять кожу, сжечь телефон, исчезнуть хоть на день из этой жизни, в которую сама себя заперла.

Он спас моего брата… Он дал мне “всё”. «А что забрал?» – спросила я себя в тишине. Ответ внутри был чёткий.

Меня. Мою жизнь. Мою свободу. Мое тело.

Я выдохнула через сжатые зубы. С выученной покорностью и тонкой, жалящей ненавистью к себе за это.

– Бриэль, седьмая палата, – позвала медсестра. – Приём. Новый пациент.

Я выпрямилась. Провела ладонью по лицу.

Стерла всё: страх, усталость, злость.

Открыла дверь, шагнула внутрь – как будто ничего не было.

В палате было светло – окно распахнуто, за стеклом шелестели голоса больничного двора. Мужчина с короткой стрижкой сидел на кушетке, спиной к солнцу, и от этого его лицо было чуть затемнено, но всё равно – открытое, расслабленное. Как будто он не боялся ни врачей, ни диагнозов.

Я взглянула в анкету и подняла глаза:

– Добрый день. Энцо Торелли?

Он кивнул, чуть улыбнувшись.

– Точно. Приятно познакомиться.

Я сдержанно кивнула и подошла ближе, раскрыв планшет.

– Уточним анкету. Возраст?

– Тридцать. Всё ещё не чувствую себя взрослым. Это нормально?

– Для пациента – да, – ответила, не глядя. – Для врача – не всегда.

Он хмыкнул.

– Жалобы?

– Лёгкая аритмия, временами давит в груди. Думаю, больше от усталости, чем от чего-то серьёзного. Но мама настояла: “Сходи. Пусть тебя кто-нибудь послушает. Желательно симпатичная врач.”

Я посмотрела на него, не меняя выражения лица. Широкие плечи, накаченные руки свидетельствовали о том, что человек занимается спортом, странно, что есть жалобы на сердце.

– Радуюсь, что подхожу по второму критерию. Первый сейчас проверим.

Он усмехнулся, опёрся локтями на колени.

– А вы, доктор… Простите, я могу узнать имя?

– Бриэль, – коротко ответила я, переключая внимание на данные. Не давая возможности развить тонкую дружелюбность.

Формально. Ровно. Как надо.

Он кивнул. Но, казалось, не обиделся. Напротив – немного внимательнее всмотрелся.

Я поднесла стетоскоп к его груди, отметила ритм.

Спокойный, чуть учащённый – возможно, от волнения. Или… просто реакция. У кого-то бывает.

Он вдруг тихо сказал, не отрывая взгляда:

– Кольцо у вас красивое. Очень тонкая работа. Наверное, муж очень любит. Не каждый так умеет выбирать.

Мои пальцы на долю секунды остановились.

Я не посмотрела на него. Просто убрала стетоскоп и отметила:

– Спасибо. Приступим к осмотру.

Но внутри что-то дрогнуло.

От того, как он это сказал – спокойно, без намерения, без подкола. Просто заметил. Как будто увидел не украшение, а знак.

Я продолжила работать, не позволяя себе поддаться этой дрожи.

– Давление у вас в пределах нормы, – говорю, снимая манжету. – Сердечный ритм слегка нестабилен, но ничего критичного. Назначу базовые анализы, ЭКГ и суточный монитор. Просто чтобы убедиться, что это действительно усталость, а не что-то скрытое.

– Значит, я пока живой? – улыбается Энцо.

– Пока – да. Но если будете пренебрегать сном и нервничать из-за всякой ерунды – можем это исправить.

Он смеётся. Голос – спокойный, чуть хрипловатый. Приятный.

– А вы всегда такая?

Я поднимаю взгляд, нахмурившись.

– Какая?

– Сдержанная. Как будто всё держите на расстоянии.

Я молчу секунду. Вот уже несколько лет именно такая. Закрытая. Чужая даже себе.

– Я врач, – наконец говорю. – Я не подхожу к людям ближе, чем надо. Это часть работы.

– Или часть самозащиты? – он спрашивает мягко, без вызова. Просто… по-человечески.

Но не отвечаю. Просто кладу планшет на стол и делаю пометки.

Молчание, между нами, не тяжёлое. Скорее – настороженное.

Я знаю этот взгляд. Он не флиртующий. Он – внимательный.

Так на меня не смотрели с тех пор, как я надела это кольцо.

И вдруг снова ощущаю его на пальце – тугое, холодное, слишком тяжёлое для того, что должно символизировать любовь.

– Анализы сдайте сегодня, – говорю наконец. – Медсестра вам всё объяснит. А позже вы узнаете, как будут результаты.

Он не встаёт сразу. Смотрит на меня немного дольше, чем надо. Но не слишком долго, чтобы это стало неуместным.

– Спасибо, доктор Бриэль, – произносит он спокойно. – Я рад, что попал именно к вам.

– Всего доброго, – отвечаю, и это звучит холоднее, чем хотела. Потому что страшно. Потому что внутри снова дрожит что-то, что давно пыталась не трогать.

Я выхожу из палаты быстрее, чем нужно.

В коридоре снова замираю.

Этот день только начался.

А мне уже хочется исчезнуть.

Остаток дня прошёл удивительно спокойно.

Без экстренных вызовов, без очередей у кабинета, без душных разговоров.

Всё – по графику.

Ровно. Чётко. Как будто мир наконец дал мне выдохнуть.

Закончив прием в шесть, переоделась в кабинке, накинула пальто и вышла в прохладный вечер. Солнце клонилось к закату, небо над городом становилось мягко-розовым, и в какой-то момент мне показалось – будто всё не так уж и плохо.

В семь пятнадцать я была уже дома.

Тихо. Просторно. Слишком идеально.

Ужин был накрыт внизу, в большой столовой, которую я никогда не любила. Слишком много места, слишком много пустоты – всё, как у нас.

Антонио сидел уже за столом, подперев подбородок рукой. На нём была тёмно-серая рубашка, чуть расстёгнутая у горла, запонки – серебро, тонкое, как всё, что он носил. Всё что выдавало его возраст, это седина на висках. Волосы чуть откинуты назад, чёткая линия подбородка, резкий взгляд. Он всегда был красив. Но холодно. Пугающе. Как скульптура.

Я подошла и села напротив, положив салфетку на колени.

Вино уже было налито. Тарелки горячие.

Несколько минут – тишина. Только звук приборов.

Он поднял глаза, глядя прямо:

– Ты опять опоздала.

– Я закончила ровно в шесть. Дорога заняла время.

– Удивительно, как часто “дорога” мешает тебе быть дома, – усмешка скользнула по губам. – Интересно, ты тоже так будешь оправдываться, когда у нас будут дети?

Я отложила вилку.

– Мы не говорили, что…

– Ты не говорила. – Он перебил, голос стал чуть резче. – У меня на работе люди находят время и для семьи, и для дел. А ты каждый вечер приходишь с этим лицом, будто тебе должны за то, что ты живёшь здесь.

– Потому что я ничего не просила, – сказала тихо, не поднимая взгляда. – Ни дома, ни этой жизни. Это всё было твоим выбором.

Он резко стукнул по столу. Стекло на столе звякнуло.

– Осторожнее с тоном, Бриэль. Я всё ещё твой муж. И ты живёшь за счёт меня, как бы тебе ни хотелось думать иначе.

Я сжала салфетку в кулаке. Ничего не сказала.

Он взял бокал, залпом выпил.

– Мне надоело смотреть, как ты с утра до вечера отрабатываешь свои комплексы перед пациентами, будто это что-то значит. У тебя есть дом, муж – а ты всё ещё играешь в самостоятельность.

– Это не игра, – тихо сказала я. – Это единственное, где я чувствую себя собой.

Он с силой поставил бокал. Стекло треснуло – тонкая полоска по краю, как паутина. Но решил не продолжать и вернулся к еде.

Я доела почти в тишине. Разогретое ризотто с лососем – как всегда, идеально. И как всегда, безвкусно, потому что каждое слово, каждый взгляд за этим столом уже вызывали напряжение в теле, будто мышцы сами знали – сейчас начнётся.

Антонио положил нож и вилку на край тарелки, откинулся назад, оглядывая меня долгим, тяжёлым взглядом.

– Ты хотя бы могла переодеться, когда пришла домой. А не сидеть здесь, будто это столовая для персонала.

– Я переоделась. Это платье – хорошее.

– Оно на тебе висит. – Он отпил вино и добавил уже тише: – Или ты стараешься быть как можно менее привлекательной? Удобная стратегия, если хочешь, чтобы от тебя отстали.

Я не ответила. Просто отпила воды, опуская взгляд. Секунда. Потом другая.

– Опять молчишь? – усмехнулся он. – Вечно из себя жертву строишь. Я, значит, монстр, а ты несчастная. Хотя я, между прочим, тебя спас. Без меня ты бы ночевала под ментовкой вместе со своими родителями и братом.

– Знаю, – тихо, как можно спокойнее.

– Знаешь? А ведёшь себя так, будто у тебя всё само по себе. Работа, статус, дом, карьера. Кем бы ты была без меня, милая? Сестрой пьяницы, врачом на ставку? Да кому ты вообще была бы нужна?

Он наклонился ближе. В голосе появилась насмешка, почти ласковая.

– Кроме меня тебя никто бы не захотел. Ты сложная. Холодная. Слишком умная для простых мужчин и слишком гордая для богатых. Но не забывай, куколка, я тебя принял. Люблю. Дал тебе всё.

Я сжала вилку. Глубоко вдохнула, не поднимая взгляда.

– Это не любовь.

– А что это тогда? – Он наклонился ближе, шёпотом. – Ты же сама согласилась. Вышла замуж. Или тебе нравится играть в жертву? Удобно, да?

Я поднялась со стула и хотела уйти – просто дойти до лестницы, до комнаты, до тишины.

Но он оказался рядом раньше.

Резко.

Как всегда.

Его рука легла мне на талию, будто случайно притягивая ближе, чтобы моя спина касалась его груди. Пальцы скользнули чуть ниже, слишком уверенно. По телу пробежались мурашки.

– Не убегай так быстро, – прошептал Антонио. Его дыхание скользнуло по моей щеке. – Мы же даже толком не поговорили.

– Мы говорили, более чем.

– Нет, ты молчала, как всегда. Ты умеешь только смотреть своими стеклянными глазами. Думаешь, это делает тебя загадочной? Это делает тебя скучной, Бриэль. Скучной и холодной.

Он сжал талию чуть сильнее, заставив меня развернуться к нему лицом. Ладони упёрлись в его грудь, обозначая границу.

– Не сейчас, Антонио. Я устала.

– Ты всегда устала. – Его голос стал жестче. – Может, тебе стоит взять отпуск? Или уйти с работы вообще. Тогда у тебя будет время на мужа.

Он нагнулся, его губы коснулись моей шеи. Я вздрогнула. Его руки скользнули по спине, ниже, к бёдрам. И резко попыталась отстраниться, но он перехватил за запястья больно сжимая, а в голове возникло понимание, что появятся синяки. Он всегда оставлял отметки, чтобы я не забывала, кто тут главный.

– Антонио, – голос всё ещё ровный, но внутри – дрожь, мерзкое ощущение, как будто вся кожа горит. – Я сказала: нет.

– А я сказал: хватит этих игр. – Его голос теперь тихий, но сдержанный гнев в каждом слове. – Ты моя жена. Я имею право прикасаться к тебе. Или ты забыла, где твоё место?

Он снова попытался поцеловать. Я резко отвернулась.

– У меня месячные, – выдохнула. – И я не хочу. Просто… не хочу.

Он застыл. Глубокий вдох. Сильная хватка за шею, и ожидание чего-то жесткого, но всё что он делает, – тяжело выдыхает и убирает руку.

А потом – шаг назад. Улыбка, но сжатыми зубами.

– Конечно. Как удобно. У тебя либо месячные, либо истерика. Ни ласки, ни страсти. Ты просто… тело. Холодное. Никакое.

Он выпрямился, поправил рукав.

– Иногда я думаю, что зря сделал тебе это предложение. Нужно было выбрать кого-то попроще. Ту, что умеет улыбаться. Ложиться рядом не как жертва, а как женщина.

Он прошёл мимо меня. Телефон зазвонил.

– Алло… Да. Я выезжаю.

Пауза.

Он остановился у двери, не оборачиваясь:

– Мы продолжим позже. И, надеюсь, куколка, ты к тому времени перестанешь себя вести как монахиня.

Хлопок двери. Тишина.

Я стояла, не двигаясь. Запястья всё ещё пульсировали.

Тепло его рук – будто ожог.

Поднимаясь наверх, медленно, будто ноги были ватными, старалась успокоить сердце, готовое выпрыгнуть из груди. В доме было тихо. Слишком. Даже часы в коридоре казались осторожными, как будто боялись нарушить хрупкое равновесие между тем, что было, и тем, что пыталась не чувствовать.

Зашла в ванную, щёлкнула по выключателю. Свет был мягкий, тёплый, почти уютный.

Повернула кран – вода потекла в глубокую белоснежную чашу, гулко наполняя пространство звуком.

Пара капель попала на кафель – странно, как тихо это тоже звучало.

Я подошла к зеркалу.

Остановилась.

Долго смотрела на своё отражение.

Высокая. Худощавая, но не болезненно – кость тонкая, ключицы острые.

Кожа – светлая, с лёгким персиковым оттенком. Волосы – до лопаток, тёмные – почти чёрные, сейчас собраны в низкий узел, выбившиеся пряди обрамляли лицо.

Глаза – серо-зелёные, спокойные, но сейчас в них было что-то чужое. Усталость, смешанная с какой-то бессильной злостью.

Люди в округе всегда говорили: “Ты красивая. Такая… утончённая.”

Но в этом отражении себя почти не видела. Только оболочку.

Я медленно расстегнула молнию на платье. Опустила ткань до пояса.

Левое плечо – синеватый след, похожий на размытое пятно краски. Уже не новый. Но ещё заметный.

Ниже – на внутренней стороне руки – два пятна, будто кто-то схватил слишком крепко. Потому что и правда схватил.

Я прикоснулась к одному из них пальцами. Не сильно. Но почувствовала: боль всё ещё там.

Каждый раз он говорит, что любит.

Каждый раз после – молчит.

А я… Просто надеваю платье с рукавом и иду на работу. Как будто ничего не происходит.

Развязываю волосы, что рассыпаются по плечам.

Снимаю бельё и вздыхаю.

Вода в ванне почти набралась. Пар лёгким туманом поднимался к зеркалу, стирая границы между мной и моим отражением.

Хотела раствориться в этом паре. Исчезнуть.

Хотя бы на час.

Пусть бы ничего не чувствовать.

Ни памяти тела. Ни памяти сердца.

Глава 2

Бриэль

Я открыла глаза резко, будто кто-то внутри меня закричал.

В комнате было уже светло.

Я резко повернулась к тумбочке, взгляд – на часы.

08:47.

Чёрт.

Сердце сорвалось вниз.

С работы не звонили, но уже точно должна была быть в больнице. Я всегда приезжала раньше – чтобы всё проверить, спокойно войти в ритм… А сейчас…

Сорвалась с кровати почти в прыжке.

Халат – в сторону, в шкафу выхватила тёмно-синее платье до колен. Волосы – быстро причесала, даже не глядя. Умывание – в ледяной воде.

Схватила медицинскую папку, сумку, ключи.

Сердце билось в горле.

Я уже бежала вниз по лестнице, когда услышала его голос:

– Доброе утро, красавица.

Антонио сидел за столом в белой рубашке, без галстука, чашка кофе в руке. Он смотрел на меня с той ленивой, самодовольной ухмылкой, которую я ненавидела.

– Ты не собираешься хотя бы позавтракать?

Я резко остановилась.

Глянула на часы в коридоре.

– Опаздываю, Антонио! Почему… почему не сработал будильник?

– Потому что я его выключил, – сказал он спокойно, не поднимая голоса. – Хотел, чтобы мы провели утро вместе. Без спешки. Без твоей вечной “работы”. Хоть раз.

Я застыла.

У меня даже не было слов.

– Ты что, издеваешься?

– Нет. Я твой муж и хочу проводить с тобой время. Это нормально, Бриэль. Ты ведёшь себя так, будто я враг, а не человек, который любит тебя.

– Любит?! Ты называешь это любовью? Выключать мой будильник, ставить под угрозу мою работу, мою репутацию? Это контроль. Это… это не любовь, Антонио, это – насилие.

Он резко встал из-за стола, чашка звонко ударилась о фарфор.

Лицо его стало другим – холодным, сдержанным, но с теми вспышками в глазах, которые я уже знала.

– Не перегибай. Ты бы вообще не работала, если бы я не позволил. Ты – в этом доме, в этой жизни, потому что я тебя сюда пустил. И мне плевать, сколько у тебя пациентов. Ты должна быть женой, а не просто квартиросъёмщицей с кольцом на пальце.

– Ты не дал мне выбора, – голос уже срывался на крик. – Ты сам всё решил. А теперь хочешь, чтобы я была благодарна за клетку?

– Лучше клетка со мной, чем свобода, где ты никому не нужна.

Я замерла.

Молчание. Только дыхание, горячее от злости.

Развернулась на каблуках, резко, почти ломая ритм шагов.

Дверь хлопнула так, что, кажется, зазвенели стекла.

Я ехала, прикусывая губу, чтобы не закричать. Чтобы не разреветься прямо за рулём.

Он украл даже утро. Даже тишину перед началом дня.

И каждый раз, когда он говорит: “Я люблю”, слышно лишь: “Ты – моя вещь”.

Сегодня был новый день.

Но я чувствовала себя так, будто проснулась в том же аду, просто в другой одежде.

Ворвавшись в больницу, как буря пролетела мимо медсестры на ресепшене, с коротким кивком вместо приветствия.

Переодевание – в спешке. Халат, карточка на груди, волосы в пучок поуже. Никакой косметики – стерильная версия себя. Только гнев внутри, свернувшийся плотным комком между рёбрами.

Список пациентов – на планшете. Первым в списке значился: Энцо Торелли, палата 208.

Я втянула воздух. Подняла подбородок.

И пошла.

Дверь открылась легко. Он сидел на кровати – уже одет, в серой хлопковой футболке, с книгой в руке. При моём появлении сразу отложил её и чуть приподнялся. Его лицо озарилось лёгкой, спокойной улыбкой.

– Доктор, доброе утро.

– Что в этом утре доброго? – вырвалось с раздражением, прежде чем я успела себя остановить.

Он чуть приподнял бровь. Улыбка осталась, но в ней мелькнула игра.

– Пожалуй, ничего. Особенно если судить по вашему тону, – он наклонил голову. – Я что-то сделал?

Я застыла, чувствуя, как пылает лицо.

Вот же… замечательно.

Срываюсь на пациента. На единственного, кто за всё утро не кричал на меня, и не требовал, чтобы я была кем-то ещё.

– Простите, – выдохнула, опустив взгляд. – Это не должно было звучать так. Просто… утро вышло напряжённым.

– Понимаю, – мягко сказал он, и вдруг в голосе появилась лёгкая насмешка:

– Надеюсь, виноват не кофе в больничной столовой?

Я подняла глаза и – впервые за утро – едва заметно улыбнулась. Совсем немного.

Он заметил это. И не стал давить, не стал спрашивать. Просто перевёл взгляд обратно на столик.

– Вам стало лучше? – спрашиваю, взяв планшет в руки. – Голова не болит, температура в норме? Анализы уже должны скоро прийти и, если все хорошо, вы можете отправиться домой.

– Всё отлично. Почти скучно. Даже жаль – мне кажется, я привык к вашему голосу.

Я чуть напряглась от этой фразы.

Слишком личное. Но не прозвучало грубо. Просто… неожиданно. Не в лоб, не с наглостью.

Просто факт, сказанный с лёгким оттенком тепла.

– Постараюсь не дать вам повода соскучиться, – произнесла уже спокойнее. – Но только в рамках терапевтической этики.

Он рассмеялся негромко, искренне.

И впервые за долгое время я почувствовала, как гнев внутри меня чуть сдулся. Как будто на секунду я дышала свободно.

Сделав отметки в планшете, бегло пробежалась по последним записям, машинально проверяя пульс на его запястье. Кожа тёплая. Ровное биение. Никаких отклонений. Всё в норме.

– Подозреваю, вы не относитесь к пациентам, которые начинают жаловаться на что-то новое, как только их хотят выписать.

– А вы – к тем врачам, которые скучают по жалобам? – улыбнулся он, чуть наклоняясь ко мне ближе. – Или просто хотите, чтобы я остался?

Я на секунду задержала дыхание.

Легко. Играючи. Без вульгарности.

Но прозвучало… слишком близко.

Хотя, может, это я просто слишком близко всё воспринимала.

– Я хочу, чтобы мои пациенты выздоравливали, – ответила сдержанно, отстраняясь. – Всё остальное – не моя компетенция.

– Жаль, – спокойно сказал он, не убирая взгляда. – Потому что кажется, вы единственный человек здесь, с кем действительно хочется говорить.

Я чуть напряглась, пальцы крепче сжали планшет.

– Я ваш лечащий врач. Не больше. Не стоит путать вежливость с чем-то личным.

– Но вы сейчас не вежливая. Вы – настоящая. И мне это нравится. – Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь. – Простите, если сказал лишнего. Просто… вы очень красивая, когда злитесь. Хотя уверен, это опасно – говорить такое доктору.

Молча посмотрела на него секунду-другую, прежде чем отвернулась.

– Отдыхайте, господин Торелли. Я ещё вернусь позже.

И уже собиралась выйти, но услышала за спиной:

– Всё же вы больше похожи на кого-то, кто прячется, чем на того, кто злится.

Я замерла у двери.

Но не обернулась.

– Вы, вероятно, переоцениваете свою наблюдательность.

Я вышла из палаты Торелли, всё ещё ощущая в себе неприятное покалывание – от того, насколько легко он меня прочёл. Это злило. И пугало.

Но впереди был обход.

И десятки других лиц, забот, историй.

В палате 213 – Мили, девочка с астмой. Девять лет. Худенькая, с огромными глазами и мягкой игрушкой под мышкой, которую она ни на секунду не выпускала из рук.

– Как дышим, Мили? – Я села рядом, на краешек кровати. – Всё спокойно ночью?

Она кивнула, а потом неожиданно улыбнулась и прошептала:

– Я нарисовала вас. Хотите посмотреть?

Я рассмеялась и кивнула.

На клочке бумаги была кривая фигурка с халатом и огромным шприцем в руке. Подпись: “Доктор Бриэль – волшебница”.

Сердце немного отпустило.

Потом – палата 219. Пожилая пара, супруги Карли. Ему – 83, ей – 79. Он лежал с переломом шейки бедра, она не отходила ни на шаг. Плела ему носки из серой пряжи, прямо здесь, в палате. Когда я вошла, они оба улыбнулись.

– Моя любимая доктор, – сказала синьора Карли. – Хотите чаю? Я в термосе принесла.

– Только если с любовью, – улыбнулась, проверяя показания на мониторе.

– Другого не держим, – подмигнул старик, с трудом приподнимаясь.

Эти минуты были якорем.

Они напоминали, зачем я здесь. Зачем вообще всё это терплю.

К полудню я уже почти потеряла ощущение времени. Рука слегка дрожала от кофе на голодный желудок, голос охрип.

Зайдя в свой кабинет, прикрыв дверь, позволила себе выдохнуть.

Облокотилась на стол, прикрыла глаза. Две минуты тишины.

Стук в дверь.

Лёгкий, нерешительный.

– Да?

Вошла девушка – новая, я видела её мельком в ординаторской. Молодая, аккуратная, с мягким взглядом.

– Простите, доктор Харрис, можно?

Я вздрогнула.

«Доктор Харрис».

Это звучало слишком официально. Слишком близко к тому, что терпеть не могла.

Как напоминание, к чьей фамилии я теперь привязана.

– Просто Бриэль, – сразу поправила я. – Я прошу всех так.

– Конечно, Бриэль… Простите, – она улыбнулась немного виновато и протянула мне букет. – Вам передали. Курьер только что зашёл. Оставил на посту, сказав, что срочно.

Я взяла букет.

И как только дверь закрылась, медленно опустилась в кресло, положив букет на стол.

Запах был сильный. Слишком сильный для помещения – он будто насильно врывался в ноздри, заставляя сердце сжаться.

Белые лилии.

Я не любила их. Но он, кажется, не замечал.

Или замечал – вот что пугало больше всего.

Проведя пальцами по гладкой ленте, заметила маленький конверт, прикреплённый к зелёной проволоке в букете. Почерк – чёткий, мужской. Тонкий.

«Сегодня ночью хочу услышать, как ты стонешь моё имя.

И не говори, что у тебя ‘болит голова’ или твои вечные женские штучки.

Ты моя.

Не забывай.»

– А.

Карточка упала на стол.

В горле запершило.

Воздух стал густым, липким. Букет вдруг начал казаться похоронным. Или… нет. Как будто он стоял на алтаре перед жертвой.

Я встала и отодвинула стул так резко, что он скрипнул.

Подошла к умывальнику в углу кабинета, включила холодную воду и плеснула себе на лицо.

Словно это могло смыть всё – ощущение, что кто-то снова вторгся в мою кожу, лишив даже собственного тела.

Ты моя.

Не забывай.

Он мог обнять меня вечером, поцеловать в висок, положить руку на бедро – всё снаружи выглядело бы нежно.

Но за этим всегда был контроль. Владение. Приказ. И счёт, который я, как ему казалось, до конца жизни должна оплачивать телом.

Желудок скрутило. Я схватилась за край раковины. Сделала несколько глубоких вдохов.

Ты – на работе. Здесь ты – Бриэль. Врач. Живая. Не вещь.

Стук в дверь.

– Доктор Хар… то есть, Бриэль, – это снова была та медсестра. Голос робкий. – Простите, вас пациент просил зайти. Энцо Торелли.

Я выпрямилась.

Подошла к зеркалу.

Вытерла лицо.

Поправила волосы.

– Скажи, что зайду через пять минут.

Я пыталась собрать мысли в кучу, стараясь не думать о букете и записке, оставленных за закрытой дверью моего кабинета. Это сейчас – не про меня. Сейчас – работа.

Когда подошла к палате Торелли, на выходе столкнулась с медсестрой Мариной – та держала в руках планшет с результатами анализов.

– Доктор, вы как раз вовремя. Последние показатели по крови Торелли. Я бы на вашем месте оставила его ещё хотя бы на пару дней. – Она понизила голос, заглянув в лист. – Повышены некоторые маркеры воспаления. Возможно, скрытый процесс. Лучше не рисковать.

Я кивнула, забирая планшет.

Энцо сидел, раскинувшись на кровати, на лице – спокойствие, почти умиротворение.

Он бросил на меня взгляд, будто мы вчера ужинали вместе, а не пересекались утром в полуприкрытом состоянии раздражения и злости.

– Вы как? – сказал он, слегка приподняв бровь. – Я уже начал думать, что вы решили избегать меня после сегодняшнего «утреннего шоу».

Я опустила глаза в планшет.

– Это не шоу. Это работа. И по ней – вы здесь ещё останетесь.

– Даже так? – Он подтянулся, сел ровнее. – Ну, значит, завтракать будем вместе ещё пару дней. Только прошу, без ваших колких утренних “доброе утро”, а то сердце не выдержит.

Ответить было нечего.

На секунду задержала взгляд на нём, прежде чем сухо заметить:

– Воспалительный процесс. Возможно, начальная стадия. Завтра пересдадим. А пока – никаких попыток сбежать. Ни через окно, ни с помощью обаяния.

– Понял, доктор. Обаяние отключаю. – Он слегка усмехнулся, но в этот раз без вызова. Больше – с осторожностью. Как будто не хотел снова провоцировать.

– Всё ещё злая? – тихо добавил он.

– Не злая. Уставшая.

– Тогда постарайтесь сегодня отдохнуть, Бриэль. Вы себе это явно давно не позволяли.

– Итак, пока вам надо находиться в покое, и, надеюсь, завтра вам не будет хуже.

– Как заботливо, – отозвался он без насмешки. – Вы беспокоитесь?

– Я выполняю свою работу, – строго сказала и сделала пару шагов к монитору, чтобы скрыть, как лицо на секунду дрогнуло. – Моя задача – не выпускать пациентов раньше времени, чтобы потом их не возвращали в реанимации.

– Ну, значит, мне повезло, что вы – моя лечащая. И я не против ещё немного пожить в этой роскоши, – он откинулся на подушку. – Кровать мягкая. Медсёстры милые. И вы иногда заходите. Прямо курорт.

Я чуть закатила глаза, но уголки губ сами дрогнули.

Он замечал слишком много.

А я позволяла себе слишком часто забывать, что не имею права улыбаться в этой палате.

– Вы серьёзно? – спросила, снова глядя на него. – Вам правда здесь комфортно?

– Честно? – Он чуть наклонился вперёд, сцепив пальцы. – Комфортнее, чем там, откуда я приехал. А ещё здесь меня не ждут с угрозами, не звонят каждые полчаса и не диктуют, как мне жить. Так что да. Здесь… дышу свободнее.

Я на мгновение замерла.

Это прозвучало слишком… знакомо.

Словно в зеркале.

Опустив взгляд, делаю отметки.

– Ещё два дня, не думаю, что вам потребуется больше времени, чтобы задержаться тут.

– А если я снова “случайно” покажу воспаление? – спросил он с лёгкой улыбкой.

– Тогда назначу вам капельницы, строгую диету и запрещу флиртовать с персоналом. – Я бросила на него взгляд из-под ресниц. – Вы не представляете, как быстро я могу испортить вам здесь отдых.

Он рассмеялся – по-настоящему, легко, тепло.

И это звучало как что-то невозможное в моей жизни. Человеческое.

Я поспешила выйти, пока снова не начала чувствовать себя живой.

А живым здесь было опасно быть.

После выхода из палаты Энцо задержалась в коридоре чуть дольше, чем стоило. Смотрела на белые стены, на бегущих по делам медсестёр, на мелькающие за стеклом капельницы, как будто во всём этом был смысл, которого мне сейчас отчаянно не хватало.

Но работа не ждала.

Следующей была детская палата.

Я зашла с лёгкой улыбкой, сразу вспомнив, как одна из девочек – Лара, семи лет, с опухолью в голове – вчера спрашивала, «почему у тёти Бриэль такие усталые глаза».

Сегодня она меня встретила с плюшевым зайцем и робкой улыбкой.

– Смотри, он выздоравливает, потому что ты ему таблетки дала, – сообщила она, протягивая игрушку.

Присев рядом, я кивнула серьёзно:

– Значит, работает лечение. Отличная новость.

Я поправила Ларе подушку, спросила про аппетит и настроение. Потом была ещё пара детей, каждый – со своей историей, со своими страхами. И каждый – как напоминание, почему до сих пор держусь.

Следующей была палата для пожилых.

Там я задержалась дольше всего.

Старик по фамилии Эльван – один из тех, кто не терял достоинства даже в халате и с капельницей. Он знал, что у него рак, но не говорил об этом ни с кем. Только со мной.

Сегодня он держал в руках старую фотографию своей жены.

– Сегодня пятнадцать лет, как её нет, – сказал он, не глядя на меня. – Знаете, Бриэль… Она бы вас очень полюбила. У вас глаза такие же – будто сразу видят всё.

Мне не нашлось, что ответить. Только мягко улыбнулась и поправила его плед.

Часы тянулись, как мёд.

Я зашла в ординаторскую, подписала истории болезни, просмотрела назначения, сверилась с графиком. Бумаги – это был мой способ зацепиться за рутину. Если контролирую хотя бы документы – значит, всё ещё существую не как вещь.

Около шести я открыла шкафчик, переоделась, сложила всё в сумку. Привела в порядок волосы. Провела помадой по губам, чтобы не выслушивать что выгляжу как серая мышь. Лицо в зеркале было спокойно-отстранённым. Таким я научилась его делать.

Почти семь.

Время ехать домой.

А внутри – глухой, мерзкий ком.

Не хочу туда. Не хочу этого ужина. Этой роли. Этой клетки.

Но всё равно пошла.

Потому что, если не вернусь вовремя – звонок. Потом второй. Потом холодное лицо. Потом крепкие пальцы на запястье.

А значит – нужно ехать.

Нужно быть «женой».

Двор утопал в полумраке. Фонарь возле ворот мигал, будто тоже хотел исчезнуть. Я заглушила двигатель, но не вышла сразу. Просто сидела в машине, руки на руле, пальцы побелели от напряжения.

Вдох. Выдох.

Дом. Как сцена, где каждый вечер – один и тот же спектакль.

Открыла дверь и вышла. Сумка на плече тянула вниз, словно вместе с ней я несла собственную усталость.

Ключ щёлкнул в замке.

Я переступила порог – и сразу ощутила запах алкоголя. Виски, крепкий, резкий. Смешанное с его одеколоном.

Он был дома.

– Милааяя, вот и ты… – голос раздался с глубины гостиной. Я даже не успела снять пальто, как он появился в дверном проёме.

Рубашка расстёгнута до груди, волосы чуть растрёпаны, глаза мутные, но весёлые. Опасно весёлые.

– Почему так долго? – Он пошатывался, но подошёл быстро.

Сделала шаг назад, не успев снять пальто.

– Рабочий день, Антонио. Как обычно. – Голос был сухой, ровный. Я заранее знала: любые эмоции – как спичка в бензин.

– Ты красивая сегодня, – пробормотал он, приближаясь. – Такая строгая, хмурая… ммм, как я люблю.

Он обнял меня, руки сразу скользнули к пояснице и сжали крепче, не давая шанса выбраться. Слишком крепко. На грани боли.

– Не сейчас, ты пьян… – Я хотела остаться спокойной, но голос дрогнул.

– И что? Зато честный. – Он прижался губами к моей шее. – Ты моя. Хочу тебя.

– Отпусти… – прошептала с ноткой усталости.

Он резко отстранился, посмотрел на меня с улыбкой, но глаза были пустыми.

– Что с тобой? Всё время дёргаешься. Словно я тебе не муж, а палач. – Он склонился ближе, шепча с почти детским упрёком:

– Или ты забыла, кто вытащил твоего брата из тюрьмы, а твою семейку – из грязи?

Это было как пощёчина.

Но я не ответила.

Просто стояла.

Смотрела мимо.

И позволила пальто соскользнуть с плеч.

– Вот так, – выдохнул он и, не давая мне даже возможности подумать, принял жест за согласие и поднял на руки, неся в спальню.

Даже не верится, что раньше я любила его. В начале нашего брака – искренне, по-настоящему. Он показался мне надёжным, сильным, взрослым. Антонио был заботливым, внимательным, умел слушать и говорить так, что внутри становилось тепло. Я восхищалась им. А после растаяла и позволила своим чувствам накрыть меня с головой.

Но со временем всё изменилось. Незаметно. Сначала – резкий тон. Потом – придирки.

Он начал раздражаться от моего смеха, говорил, что я слишком эмоциональна, шумна, будто ему мешает даже мой голос.

Первый раз, когда закричал, я испугалась. А он – будто вкус ощутил. Ему понравилось это: как сжимаюсь, как замираю. Он почувствовал власть.

А когда впервые поднял руку – и я не ответила от шока, не ушла, не закричала – это только усилило его ощущение силы.

Антонио понял, что может.

Что никуда не денусь. Что я – его.

И с тех пор продолжал.

Я уже не была для него человеком. Только телом. Удобным. Безмолвным. Без воли.

А уйти не могла. Он спас моего брата. Вытащил семью из грязи. Я словно была в долгу. И поэтому терпела. Хоть внутри от него воротило. Раз за разом он повторял, что я ничто, что после него на меня уже никто не посмотрит, и продолжал издеваться.

Я не сопротивлялась.

Было поздно.

Было бессмысленно пытаться что-то сделать. Каждое сопротивление делало его более жестким, действия резкими, а самочувствие после – более болезненным.

Он засмеялся, понёс вверх по лестнице, прижимая к себе.

А я только смотрела в потолок.

Считала шаги.

Каждый – как отсчёт.

До момента, когда всё закончится.

И начнётся новый день.

Где снова надену халат. И буду дышать.

Он кинул меня на кровать, начиная стягивать одежду, а я лишь считала в голове, чтобы отвлечься от всего и отключиться.

Когда всё закончилось, он откинулся на спину, выдохнув громко и тяжело, будто только что освободился от чего-то.

Я лежала рядом, не двигаясь.

Платье, которое он не захотел полностью снять, скомкано где-то на уровне талии. Простынь сбилась. Кожа ещё помнила его грубые пальцы. Губы – вкус виски и нетерпения.

Он уже спал.

Рядом.

С ровным дыханием, с раскинутой рукой, как будто был доволен. Успокоен.

Я же смотрела в потолок.

Там не было ничего. Только трещинка в левом углу, которая становилась заметнее каждый раз после… таких вечеров.

Мои глаза жгло. Но я не моргала. Не шевелилась.

Слеза, предательски тёплая, скатилась по щеке и исчезла в подушке.

За ней – вторая.

Потом третья.

Я не всхлипывала.

Не сжималась.

Просто… текла.

Молча.

Пусто.

Внутри что-то ломалось по чуть-чуть.

Тихо, как будто специально, чтобы не потревожить его сон.

Так проще. Не чувствовать. Не думать. Просто быть телом, которое «принадлежит».

Я встала тихо, стараясь не потревожить его. Чтобы он не проснулся и не решил сделать это снова.

Оказалась в ванной. Закрыла за собой дверь, включая лампу над зеркалом.

Ощущение холода было единственным, что я могла почувствовать. Сняв с себя платье, медленно опустила его на пол.

Зеркало. Оно всегда отражало что-то чуждое.

Моё лицо, мои глаза, мои руки.

Я посмотрела на себя и сразу же встретила взгляд, который не хотела видеть. На шее – едва заметный след от его поцелуев, больно щипавших кожу. На плечах – пятна, от которых не могла избавиться.

Моё отражение не говорило ничего. Оно молчало, как и я.

Провела рукой по руке, чувствовала, как болезненно реагирует кожа – это были новые синяки. Мелкие, но отчётливо видимые. Это следы от его пальцев, которые сжимали меня слишком сильно.

Я заметила, как одна линия на бедре ещё не исчезла – свежая, только оставленная.

Стиснула зубы. В зеркале видела не себя, а чужую женщину – женщину, с которой никто не захочет связать свою жизнь, которую он может тронуть, обидеть, и она не скажет ни слова в ответ. Время от времени она просто будет смотреть в зеркало, как сейчас, не чувствуя себя человеком.

Я включила душ. Тёплая вода покрыла кожу, смывая тяжесть, но не позволяя забыть.

Слёзы, которые сдерживала, медленно стекали по щекам, смешиваясь с каплями воды. Но я молчала. Молчала, потому что не было смысла говорить. Вся эта пустота была неизбежной, как дождь, который ты не можешь остановить.

Пока вода смывала следы его, я снова ощутила, что просто не выдерживаю.

Просто не могу с этим больше быть.

Глава 3

Бриэль

Утро не началось – оно наступило.

Как груз, свалившийся прямо на грудь.

Я открыла глаза, и первое, что почувствовала – ноющая тяжесть в теле. Каждое движение отзывалось болью: в плечах, на бедре, внизу живота. Даже дышать было немного трудно.

Я повернула голову. Антонио спал, раскинувшись, как победитель. Лицо было спокойным. Не узнать в нём того, кто…

Медленно встала, сжимая зубы от боли в боках. Включила телефон – семь сорок три.

Не могу сейчас. Вставая с кровати, направилась в ванную.

Пальцы дрожали, когда открыла список контактов и нажала на номер клиники.

– Привет, это Бриэль, – голос звучал почти нормально. – Я приеду немного позже. Неважно себя чувствую. Часа через два-три буду, хорошо?

После короткого согласия на том конце сбросила звонок. На секунду замерла.

Потом нашла в списке номер брата.

– Привет…

– Бри, всё нормально? Ты рано.

– Хочу позавтракать с тобой. Просто… увидеться. Можешь?

Небольшая пауза.

– Конечно, систр. Через час?

– Угу. Спасибо.

Я оделась, не торопясь, – выбрала простое чёрное платье с длинным рукавом. Волосы оставила распущенными. На шею – лёгкий шарф, чтобы скрыть всё, что не должна видеть улица.

Когда спустилась вниз, Антонио уже был на кухне. В бокале плескалось чёрное кофе. Газета была разложена перед ним.

Он поднял глаза.

– Куда ты?

Я сделала вид, что спокойно застёгиваю ремешок на сумке.

– К брату. Хочу позавтракать с ним.

Его бровь чуть приподнялась, уголок губ дрогнул.

– Я отвезу тебя.

Я замерла.

Он не спрашивал – он ставил перед фактом.

– Не нужно, я сама…

– Я настаиваю.

Голос был ровным, но внутри него – железо. Он встал, потянулся за ключами и подошёл к двери, даже не глядя на меня.

Всё, что оставалось, – это кивнуть.

Как всегда.

Как привыкла.

Хоть на минуту – увидеть брата. Просто дышать в его присутствии. Притвориться, что всё можно исправить.

Машина остановилась прямо у входа в маленькое кафе на углу улицы – уютное, почти незаметное, с пыльными окнами и ароматом кофе, который уносился до самой дороги. Я назвала ее адрес, как только мы выехали из дома.

Антонио выключил двигатель, облокотился на руль и посмотрел на меня в упор. Его глаза были сухими, тяжёлыми.

– Не болтай лишнего, Бриэль.

Слова вонзились под рёбра, как тонкое лезвие. Он не повышал голос, не грозил – просто напомнил, чьей жизнью я живу.

Я кивнула. Без слов.

И вышла.

Хлопнула дверь, и мне не хотелось оборачиваться, только прижала сумку ближе к себе и направилась ко входу.

Кафе было почти пустым – утро буднего дня, кто-то торопился за кофе навынос, кто-то сидел с ноутбуком у окна.

Он уже ждал.

Мой брат.

Теренс был младше меня на 5 лет, но внешне мы были как две капли воды.

Он сидел в углу, в самом светлом месте зала. Вся его фигура говорила: “Я беспокоюсь”.

Когда он меня увидел, лицо его сразу потеплело. Он встал и обнял. Крепко, по-семейному, как будто держал не сестру, а её разбитые кусочки.

– Привет, Бри. – Голос был тёплый, родной.

Я прижалась к нему, ненадолго.

Мы сели. Я обхватила чашку с капучино, просто чтобы согреть ладони.

Он смотрел на меня слишком внимательно. Я чувствовала, как его взгляд буквально сканирует каждую черту – от щёк до запястий.

– Ты похудела, Бри, – тихо сказал Теренс, отставляя чашку. – Сильно. Раньше у тебя были щёки… А теперь только тень от тебя осталась. Ты ешь вообще?

Я попыталась улыбнуться, но в ней не было ни капли тепла.

– Теренс… пожалуйста, не начинай.

– Я начинаю, потому что вижу. Твои глаза… как у человека, который каждую ночь спит по два часа. У тебя кожа бледная, ты будто сдулась. Сколько ты так ещё выдержишь?

Я отвернулась, уставившись в окно.

– Всё нормально. Работа, семейная жизнь… сам понимаешь.

Он усмехнулся – криво, безрадостно.

– Не надо, Бри. Я не идиот. Вижу, как ты сейчас живёшь. И мне страшно за то, во что ты превращаешься.

Мои пальцы сжались вокруг чашки.

Я чуть слышно выдохнула.

– Напомни, кто сделал так, что у меня вообще не было выбора?

Он замер. Словно я ударила.

– Бриэль…

– Нет, Теренс. Я выходила за Антонио не от любви. А потому что тебя могли посадить. Потому что мужчина, который умер, – у него были дети. Потому что ты был пьян. Потому что мама с папой дрожали как дети перед ним. А он… просто предложил свою цену.

Он не ответил. Только сжал зубы, будто от боли.

– Я каждый день вспоминаю, как ты не могла на меня смотреть в ту ночь.

Я кивнула, почти усмехнулась.

– А теперь ты спрашиваешь, почему я выгляжу плохо? Почему у меня потухшие глаза? Потому что я живу в долге. Внутри клетки. Уже почти 5 лет. И не знаю, как из неё выбраться.

Теренс потёр лицо ладонями. Медленно, с выдохом, как будто стирал с себя вину, но она всё равно оставалась.

– Я чувствую вину за каждую твою ночь с ним. Честно. Если бы я мог…

– Ты не можешь, – перебила я спокойно. – Никто не может.

– Ему сорок один, Бриэль… – выдохнул Теренс. – А тебе только двадцать шесть. Ты ещё сама не пожила.

Я прикрыла глаза на секунду. Эти цифры звучали как приговор. Он всегда звучал.

Антонио был старше. Умнее. Сильнее.

– Да, ему сорок один, – повторила устало. – И он мой муж.

– Муж, с которым ты не смеешь разговаривать нормально. Муж, при котором ты даже дышишь иначе, – голос брата сорвался. – Я знаю, что ты с ним не по своей воле. Чёрт, я причина, почему ты оказалась там!

Я уже не могла сдерживаться. Говорила резко, быстро, будто глотая воздух между словами:

– Ты прав. Ты причина, по которой я ношу кольцо, которое жжёт мне кожу. Причина, по которой я каждое утро просыпаюсь с ощущением тошноты и каждый вечер засыпаю с криком внутри. Ты думаешь, я не хотела жизни другой? Думаешь, я не мечтала хотя бы выбирать сама?

Он молчал.

Он не мог сказать ничего – потому что я говорила вслух то, что он сам не прощал себе уже годами.

Я вздохнула. Посмотрела на него.

Его глаза были полны боли. И любви.

И я сдалась. Хоть на секунду. Хоть немного.

– Прости, – прошептала. – Не хочу сейчас об этом. Не здесь. Не с тобой.

Он протянул руку, положил на мою – осторожно, мягко.

– Хорошо. Только поешь, ладно?

Я кивнула.

И впервые за долгое время… позволила себе улыбнуться. Настоящей. Маленькой. Уставшей.

Но – живой.

Я убрала руку с его ладони, потому что просто… так было легче дышать.

– Как мама с папой? – спросила я, опуская взгляд в чашку. – Они… нормально?

– Мама, как обычно, переживает за всех, но делает вид, что у неё всё под контролем, – Теренс чуть улыбнулся. – А папа… Папа работает с утра до ночи. Думаю, тоже старается не думать. Как и мы.

Я кивнула. Это было так в их семье всегда. Если тяжело – не говори. Терпи.

И я терпела. Все терпели.

– А ты? – я посмотрела на него уже с теплом. – Что с учёбой? Ты же хотел восстанавливаться?

Он почесал шею, будто неудобно стало.

– Да… Начал ходить на вечерние. Потихоньку. Не спешу.

– Это хорошо. Правда. Хочется, чтобы хоть у тебя всё сложилось.

Он усмехнулся.

– А у меня может сложиться?

Я приподняла бровь и склонила голову вбок.

– У тебя симпатичная улыбка. Ты добрый. У тебя всё ещё есть сердце. А это, поверь, большая редкость. И никто не знает о твоём прошлом, кроме нас.

Он покачал головой, усмехнулся и тихо сказал:

– Кое-кто есть. Из института. Мы не вместе, но… болтаем. Она классная.

– И как её зовут?

– Фелисия. У неё вьющиеся волосы и она постоянно опаздывает, но приносит пирожные в оправдание.

Я рассмеялась – по-настоящему. Легко, тепло, будто на минуту забыла, что за дверью меня ждёт совсем другая реальность.

– Тогда держись за неё, если она принесёт шоколадный тарт. Это серьёзная заявка.

– Подумал, что ты скажешь это, – хмыкнул он. – А еще, – подал голос Теренс, – помнишь, как мы с тобой пироги воровали с балкона у соседей?

Я удивлённо фыркнула.

– Помню. Ты ещё свалил вину на меня, а сам прятался под столом, как трус.

Он рассмеялся.

– Я был стратег, между прочим. Ты же всегда всех спасала – и меня тоже.

– Да, а потом две недели без телевизора.

Я покачала головой.

– И всё равно стоило того. Пироги были с вишней. Обожала.

– Я всегда завидовал тебе, – вдруг сказал он тише. – Ты была умной, красивой, правильной… А я – ну, ты знаешь, какой я был.

Я посмотрела на него. Усталость, которую он пытался спрятать за шутками, всё равно проступала сквозь. И всё же – он менялся. Становился другим. Тем, кем всегда мог быть, если бы жизнь повернулась иначе.

– Горжусь тобой, Теренс.

Он улыбнулся. Искренне.

Я бросила взгляд на часы на стене и поморщилась.

– Мне пора. Так быстро пролетело время, что я даже не заметила.

Теренс встал первым и подал мне пальто.

– Береги себя, ладно?

Я кивнула, обнимая его. Крепко. Надолго.

– Спасибо, что позавтракал со мной.

Он поцеловал меня в висок, как в детстве.

– Спасибо, что позвала.

Я выскочила из кафе, быстрым шагом направилась к выходу, быстро ловя такси. Теренс помахал мне на прощание, а я улыбнулась ему, хотя в душе сжалось от того, что приходится возвращаться в свою реальность. У меня было пару часов, чтобы не думать обо всём. Чтобы не думать о нём.

Такси катилось по улицам, и я пыталась сосредоточиться на том, что меня ждут важные пациенты. Работа всегда помогала, когда казалось, что мир рушится. Когда я подъехала к клинике, почувствовала лёгкую головную боль. Не в первый и уж точно не в последний раз.

Как только вошла в холл, сразу же почувствовала, как невыносимо кружится голова. Я попыталась удержать себя, но, как назло, прямо перед дверью кабинета развернулась какая-то медсестра, и я сделала шаг назад. Это было достаточно, чтобы в глазах стало темно, а ноги чуть не подкосились.

Схватившись за дверную ручку, чтобы не упасть, глубоко выдохнула. Это было просто от переутомления. Слишком много всего за последние недели. Да и ночи последние… Они стали невыносимыми. Антонио становился грубее, а его прикосновения более болезненными.

– Всё в порядке? – услышала я знакомый голос медсестры, которая поспешила ко мне.

– Да, да, просто немного закружилась голова, – быстро ответила, стараясь скрыть недомогание.

Я сделала несколько шагов и вошла в кабинет, где меня встретил свежий, чистый воздух и спокойствие.

Села за стол и закрыла глаза. Это должно было пройти, просто нужно было немного времени. Медленно восстановить дыхание. Голова, тем не менее, продолжала болеть.

Я посмотрела на часы. Время шло. Пришло время начинать обход.

Вставая со стула, в голове лишь промелькнули мысли: «Я смогу», – сказала себе. «Я просто… Продолжу».

Тихо выдохнула и шагнула в коридор, где уже ждали пациенты. Силы покидали меня, но я не могла позволить себе подвести клинику.

Первым был Энцо. Когда я вошла в палату, он сидел на кровати, немного посмеиваясь с медсестрой, которая что-то шептала ему. Я тихо постучала по дверям.

– Доброе утро. Как вы себя чувствуете? – спросила, слегка улыбаясь.

– Доброе. Лучше, чем вчера, – ответил он с улыбкой, которая всегда его сопровождала. – С каждым днём легче. Как вы?

Я взглянула на него, хотя перед глазами была пелена. Голова тяжело гудела, а сердце стучало так громко, что мне казалось, его слышат все в коридоре.

– Всё в порядке, – ответила, стараясь говорить спокойно, но звуки в ушах становились всё громче. – Давайте проверим ваши анализы, чтобы убедиться, что становится лучше.

Я повернулась к его истории болезни, пытаясь сосредоточиться на данных и избежать прямого контакта с ним, чтобы не выдать свою слабость. Но это не помогало. Я почувствовала, как перед глазами темнеет, а руки стали холодными.

– Вы уверены, что всё хорошо? – Энцо внимательно смотрел на меня, чувствуя перемену в моём поведении. – Вы бледная, Бриэль. Вам плохо?

Я попыталась улыбнуться, но в этот момент мне стало ещё хуже. Пульс бился в ушах, и глаза начали расплываться. Не могла сделать ни одного нормального вдоха.

– Всё в порядке, просто немного устала, – я отмахнулась, но каждое слово давалось с трудом. Мои ноги начали подкашиваться.

Сделав шаг назад, пытаясь удержаться, но в следующий момент мир стал черным, и я почувствовала, как теряю сознание.

Дальше все происходило как в тумане, лишь почувствовала руки, которые спасли меня от удара об кафель, и далекий крик.

– Медсестра! Быстро!

Мир распался на кусочки, и я уже не могла ничего контролировать. Тело стало таким тяжелым, что не смогла удержаться и провалилась в темное облако.

Я потеряла сознание.

––

Когда я вновь открыла глаза, всё было не так. В ушах всё равно стучало, но уже слабее, как если бы просыпалась после долгого и мучительного сна. Я почувствовала мягкую поверхность под собой. Открыв глаза, увидела знакомый потолок и окна кабинета, но не могла понять, что именно происходит. Это было не совсем так, как всегда.

Медсестра сидела рядом, её лицо было немного обеспокоенным. Рядом стоял Антонио. Его лицо было напряжено, и я заметила, как он смотрел на меня, как будто не знал, что именно сказать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила медсестра, касаясь моего лба. – Тебе лучше?

Я попробовала приподняться, но сразу почувствовала слабость.

– Ты в порядке? – голос Антонио был тихим, но чувствовалось напряжение, которое сквозило в каждом слове.

Я посмотрела на него, но всё было как в тумане. Где я? Почему я здесь? В голове ещё осталась пустота.

– Я… – попыталась что-то сказать, но голос дрожал, а слова как будто не хотели сходить с губ. – Что… что случилось?

Медсестра, заметив моё состояние, аккуратно поправила подушку под головой.

– Ты потеряла сознание, – ответила она мягко. – Ты, похоже, перегрузила себя, Бриэль. Не переживай, мы позаботились о тебе.

Я машинально кивнула, но вот лицо Антонио…Его взгляд был не просто обеспокоенным – он был раздражённым и как будто даже чуть злым. Но, возможно, это была просто моя слабость, заставившая меня чувствовать его давление.

– Не переживай, – сказала девушка, заметив напряжение в воздухе и направляясь к двери. – Она просто нуждается в покое.

Кабинет снова опустел, и наступила такая тишина, что я слышала, как в висках отдаётся собственное сердце. Воздух будто сгустился, стал плотным, липким. Я с трудом дышала, как будто всё это происходило не со мной, а с кем-то другим – в чужой жизни, в чужом теле. Но боль была моей. И физическая, и та, что глубоко под кожей, там, где ни одна повязка не поможет.

Антонио стоял в стороне, не говоря ни слова. Но от его взгляда по спине прокатилась холодная волна. Он всегда смотрел так – будто уже решил всё за меня, а я лишь должна подчиниться.

Он подошёл ближе. Каждый его шаг отдавался в груди тяжелым гулом. Когда он остановился рядом, почувствовала, как пространство сжалось. Его тень легла на меня, холодная и тяжёлая.

Я подняла голову. Наши взгляды встретились.

– Что ты вытворяешь, Бриэль, – голос его был тихим, сдавленным, но не менее страшным от этого. – Ты выглядишь как тень. Глаза впалые, губы бледные. Это как думаешь – тебя люди видят? И меня рядом с тобой?

– Я просто устала… – начала, но он перебил.

– Мне плевать на “просто”. Ты соберёшь вещи – и мы уезжаем отсюда. Немедленно.

Я чувствовала, как его слова пронзают, оставляя следы глубже, чем любые синяки. Но не могла молчать. Не сегодня.

– Я не твоя собственность, Антонио, – тихо, но резко сказала, вставая. – Я не вещь, которую можно увести, спрятать, причесать и поставить в витрину.

Его лицо исказилось. Он резко шагнул вперёд, и, прежде чем я успела отстраниться, схватил меня за плечи. Боль вспыхнула мгновенно, острая, тупая, рвущая.

– Ты будешь молчать, когда я говорю, – процедил он, глядя прямо в глаза. Его голос был хриплым, как будто в нём бурлила ярость, которую он еле сдерживал. – Ты забыла, кто здесь главный?

Я едва дышала. Боль и страх сплелись в горле комом. Он склонился ближе, и я почувствовала запах алкоголя и чего-то тяжёлого, металлического – как ржавчина или кровь.

– Твоя работа, твои пациенты – это ничего не значит. Всё, чем ты живёшь, – это я. Я дал тебе имя, крышу, статус. Как думаешь, кто ты без меня? – он резко сжал пальцы. – Никто.

– Пожалуйста. Хватит. Ты причиняешь мне боль…

Он будто не слышал.

– Ты не забыла, почему ты здесь? Почему ты носишь мою фамилию? Ты думаешь, ты единственная, кто может быть рядом со мной? Если я захочу, я приведу любую. Но я выбрал тебя. Из благодарности. А ты мне отплачиваешь холодом и жалкой усталостью.

Он резко отпустил меня, и я рухнула обратно на диван, не сразу почувствовав, как колени предательски дрожат. Он смотрел сверху вниз – как на сломанное украшение, которое можно починить… или выбросить.

– Если ты ещё раз доведёшь себя до такого состояния, – его голос стал ледяным, – я закрою тебя в этом доме. Ни больницы. Ни прогулок. Ни телефона. Только ты – и я. Как игрушка, которой можно любоваться, если она молчит.

Я не плакала. Слёзы при нём – это была слабость. Он это чувствовал и наслаждался этим. Я лишь стиснула зубы и с трудом проговорила:

– Я поняла. Это не повторится.

Он кивнул, будто ставя галочку – задача выполнена. Уже разворачиваясь, бросил через плечо:

– Помни: если ты снова будешь выглядеть так, будто от меня страдаешь, – ты узнаешь, что такое настоящая изоляция.

Он ушёл. Тяжёлый звук его шагов растворился за дверью. А я осталась в тишине, полном одиночестве и с тупой пульсацией боли в плечах, которые он только что сжимал.

И только тогда позволила себе вдохнуть – коротко, резко. Всё внутри дрожало. Я не знала, сколько ещё продержусь. Но я знала одно: он не шутил. Никогда не шутил.

Глава 4

Неизвестный

Мне не нужно оружие, чтобы входить. Мне достаточно знать, где искать слабое звено.

Сегодняшний звонок был необычным.

Не по содержанию – по тону.

Просьба встретиться не звучала как просьба.

Я приехал. Без опозданий. Это – правило.

Старое здание в промышленном районе. Второй этаж. Металлическая дверь без вывесок. За ней – те, кто обычно говорит коротко и по делу.

Двое у стены. Один за столом. Чашка кофе. Папка. Лицо спокойное. Хищное. Знакомое.

– Проходи, – выдохнул он, как сигаретный дым.

Я не сел. Ждал.

Он медленно положил ладонь на папку.

– Есть дело.

– Давайте ближе к сути, – отозвался я.

Он бросил на меня короткий взгляд, будто оценивая, помню ли я, кто тут старший. Конечно, помню. Но мне не платят за поклон.

– Женщина. Бриэль Уилсон. Молодая. Врач. Умная. Тихая. Замужем за человеком, который нам давно интересен.

– Имя, – бросил я.

– Антонио Харрис.

Я фыркнул.

– Приторговывает бетонными тендерами и распродажей старых складов? Этот хлыщ?

– Не только. Легальный фасад. За ним – логистика, порты, пара компаний с мутной бухгалтерией. Мы подозреваем отмывку и связи с “чужими”, – он кивнул, и я понял, кого имел в виду. – Не наш человек. Но хочет стать.

– А женщина? – Я нахмурился.

– По словам изнутри – её бьют. Негромко. Не в кровь. Но достаточно, чтобы ломать. Брат её пытался что-то вытащить в своё время, попал в ДТП – Антонио его вытащил. Услуга. За которую расплатилась она.

Я молчал.

Много историй я слышал. Большинство – не моё дело.

– Это бытовуха, – отрезал я. – Жалко, да. Но я не играю в спасателя чужих жён. Вы точно туда меня зовёте?

Наступила пауза. Он открыл папку, достал фото. На нем была она – молодая, в белом халате. Глаза с тенью. Кольцо на пальце. Чужое. Тяжёлое.

– Это не просто “бытовуха”, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Это долг.

Я поднял бровь. Он ждал. Потом сказал тихо:

– Её отец… Джулиано Уилсон. Вспомни, кто помог закрыть нам проход по северному коридору. Кто дал наводку по облаве. Кто поставил слово, когда у нас подгорело дело в Гавре.

Я вспомнил.

Да, был такой.

Не из семьи, но рядом. Он тогда спас кое-кого из наших.

И не потребовал ничего взамен.

– Он просил не вмешиваться. Но теперь – молчит. Стар, болен. И она его дочь.

Меня будто немного ударили под рёбра.

Не больно. Но достаточно, чтобы выпрямиться.

– Что конкретно нужно?

– Подключи своих. Склады, прослушка, камеры. Люди на месте. Мы не вмешиваемся. Пока. И, если что-то есть – нам нужны доказательства. Холодные. Бесстрастные. Никаких слухов. Если он поднимает руку – нам нужно знать. И знать быстро.

Я кивнул. Один раз.

– Сколько у меня времени?

– Сколько потребуется. Но чем быстрее – тем безопаснее. Для неё.

Я посмотрел на фотографию ещё раз. Потом убрал её в карман пальто.

– Хорошо.

– Только не звоните мне зря. Когда будет что-то – я сам выйду на связь.

Я уже был на полпути к двери, когда раздался голос:

– Она в этом браке уже пять лет, – сказал тот, что сидел.

Я остановился и повернулся лицом к мужчине.

– Пять?

– Да.

– Тогда объясните. Почему вы только сейчас подняли тревогу? Если она столько времени живёт под одной крышей с этим ублюдком, почему именно теперь вдруг всё так серьёзно?

На секунду повисла тишина. Один из тех, что стоял у стены, посмотрел в сторону. Другой сжал пальцы в замок.

– Мы не знали, – наконец проговорил главный. Спокойно. Чуть тише, чем раньше. – Никто не знал. Ни отец, ни брат. Она всегда держалась. Сильная, тихая, правильная.

– Все так говорят, пока не находят тело.

Он не отреагировал. Только слегка отодвинул папку.

– Два месяца назад один из наших видел, как она приходила на приём к судмедэксперту. Без направления. Без документов. Проверялось нечто… личное. Потом слухи. Потом разговоры в её больнице. А на прошлой неделе – брат. Он заговорил. Сказал: “Я виноват, я её туда загнал”. Сказал – боится, что однажды она не вернётся домой. Вот тогда и решили – пора.

Я смотрел на них молча.

– Это не страх. Это просроченный крик. И если он прав, – я поднял бровь, – у вас максимум месяц. Или неделя.

– Мы это понимаем, – кивнул он.

– Хорошо. Тогда вы получите ответ. Но предупреждаю: если окажется, что это драма без фактов – вы платите мне за тишину.

И уже снова положил руку на дверную ручку, когда голос за спиной стал ниже. Глуше. Почти интимным.

– Если всё подтвердится… – начал он, – её нужно будет вытащить.

Я замер.

– Тихо. Без шума. Так, чтобы он не успел понять, что проиграл.

Я обернулся, взгляд чуть прищурился.

– Ты хочешь вытянуть жену из дома бизнесмена, у которого люди в полиции, в городской думе и на портах. Не оставив следов?

– Именно, – кивнул он.

Пауза.

– Она не должна заподозрить, что кто-то вмешивается. Должна думать, что сама всё решила. А он… – Мужчина поиграл пальцами по столу. – Он должен сойти с ума. Не от удара – от ожидания. От чувства, что всё уходит у него из рук. Деньги. Уважение. Контроль.

Я молчал.

Он не остановился.

– Мы хотим, чтобы он потерял всё. Постепенно. Правильно. Чтобы каждый день вёл его к краю. А потом… – Он чуть усмехнулся, не договаривая. – Исчезновение. Без лишних глаз. Без шума.

Он смотрел на меня с ожиданием.

А я просто стоял.

Спокойно.

Как всегда.

– Вам нужен не мститель. А хирург.

– Нам нужен ты, – сказал он так же тихо. – Она – под нашей защитой. Это долг. А он выбрал себе врагов, когда забыл, кто поставил ему стол и стул в этом городе.

Я подошёл ближе.

– Мне нужны люди. И доступ к их охране.

Он кивнул.

– Считай, они у тебя уже были.

Я взял папку, что лежала рядом с ним на столе.

– Тогда начнём с того, что она привыкла к страху. А значит, будет защищать даже того, кто ломает ей кости.

– Поэтому тебе нельзя ошибаться.

Я уже шёл к выходу.

– Никогда не ошибаюсь. Просто иногда решаю, кого стоит спасти.

Выйдя из здания, вдохнул тяжёлый воздух доков. Здесь пахло солью, машинным маслом и деньгами, которые давно не были чистыми.

Машина ждала на углу – тёмно-серая, без опознавательных знаков. Сев, молча завёл и дал городу ускользнуть за стеклом. Он не знал, что кто-то только что начал считать его пульс.

На красном свете я вытащил сигарету. Огонёк вспыхнул, осветив на миг старый шрам под глазом. Затянулся. Горечь была приятной. Почти домашней.

До дома – двадцать минут, если не торопиться. Я не торопился. Вещи, сделанные правильно, никогда не делаются быстро.

––

Дверь открылась с лёгким скрипом, и в полумраке раздался глухой стук, как только она захлопнулась.

Пройдя внутрь, бросил пальто на спинку кресла. Потянулся к бутылке на столе, но передумал.

Вместо этого – снова сигарета. Щелчок зажигалки.

Тишина.

Привычная. Стерильная.

Потом – шаги к комнате, что заперта всегда.

Щелчок кода. Замок щёлкнул, будто знал, что открывается ради чего-то важного.

Белая доска на стене. Пустая. Как новый лист, перед которым молчат даже мысли.

Я подошёл ближе. Медленно снял крышку с маркера. Чёрного.

Слева – первое имя.

Бриэль Уилсон.

(Теперь – Харрис.)

Справа – другое.

Антонио Харрис.

41 год. Позиция – выше крыши. Грязь – под ней.

Между именами – только одна тонкая линия. Пока.

Но она натянута до звона.

Я сделал ещё пару пометок. Без лишних деталей. Всё важное – в голове.

А доска… Доска – как фронт. Пока пустой. Но к утру на ней будет кровь. Бумажная.

Я курил.

И ждал, пока город не подаст первый сигнал.

В этой истории есть запах крови, но главное – страх. И если он действительно живёт в её доме, то я его найду.

Раздену до костей.

И никто не узнает, когда я пришёл.

Ни она.

Ни он.

Глава 5

Бриэль

Прошло два дня с того момента, как я потеряла сознание прямо в коридоре клиники. С тех пор всё – как в тумане. Сначала врачи, потом Антонио с его «заботой», которую, кажется, больше играли для окружающих, чем проявляли по-настоящему. Он всё повторял, что я слишком много работаю, что это от нервов. Что, мол, «женщине не место среди больничных стен, когда она замужем за мужчиной вроде него».

Сегодня был мой законный выходной.

Я не хотела ничего – ни разговоров, ни звонков, ни прикосновений. Хотелось тишины. Закрыться в спальне, залезть с головой в одеяло, не слышать шагов за дверью и не ждать его голос. Просто… исчезнуть на сутки.

Но всё пошло не так.

– Сегодня вечером – у Марко. – Голос Антонио раздался за спиной, как всегда, без предупреждения. – Партнёры собираются. Надо ехать.

Я застыла, стоя на кухне и держа в руках кружку с чаем.

– Я думала, ты сам поедешь. У меня выходной. Я хотела… – Я не договорила. Он уже посмотрел. Холодно, с ожиданием подчинения.

– Мы едем вместе, Бриэль. – строго. Чётко. Точка.

Теперь я стояла перед зеркалом.

На мне – кремовое платье. Не моё. Его вкус. Его выбор. Волосы собраны, губы – телесного оттенка, без вызова.

Не узнаю себя.

В шкафу – сотни других платьев, туфель, сумочек. Но всё давно не принадлежит мне. Я просто ношу это.

Руки дрожали, пока застёгивала браслет. Внутри – сопротивление. Непрошеное, неловкое, но живое.

Хотелось остаться дома. В пижаме. Смотреть в потолок, пролистывать старую книгу, слушать музыку сквозь наушники так громко, чтобы глушить мысли.

Но я стояла у входной двери, готовая.

Антонио говорил по телефону. Увидев меня, кивнул.

– Прекрасно выглядишь. Будь хорошей. Не забывай – ты моя жена, Бриэль. И веди себя соответственно.

Он улыбался, но в его взгляде было предупреждение.

Я кивнула.

Как всегда.

И вышла вслед за ним в ночь, полную голосов, которые мне неинтересны, и людей, которым я безразлична.

Салон машины был погружён в полумрак.

Запах его дорогого парфюма впитывался в кожу, как яд – незаметно, но бесповоротно. Я сидела прямо, руки сжаты в замке на коленях, взгляд – в окно.

Он молчал, и лишь чувствовалось, как с каждым километром его раздражение нарастает, как пар в закрытом чайнике.

– У Карло родился сын, – вдруг бросил Антонио. Резко, как выстрел.

Я моргнула, едва оборачиваясь.

– Здорово… – выдавила, глядя вперёд.

Пауза.

– Это ты так радуешься за друзей? – его голос стал жестким. – Или просто не умеешь быть счастливой за чужое счастье?

Я сжала челюсть. Внутри вспыхнуло – привычно, опасно.

– Я рада. Просто… устала.

Он хмыкнул.

– Устала. Всё у тебя – усталость. От меня – усталость, от жизни, от обязанностей. А ничего, что ты живёшь, как королева? Забыла, в какой заднице ты была, когда я тебя вытащил?

Моё дыхание сбилось. Пальцы свело от напряжения. Но я молчала.

– Знаешь, что я понял? – продолжал он уже спокойнее, но тем страшнее. – Тебе никто и никогда не даст то, что дал тебе я. Ни один. Ни на работе, ни в жизни. Потому что ты не такая особенная, как тебе хочется думать.

Я с трудом сглотнула.

– Это неправда.

Он усмехнулся, глаза даже не отрывал от дороги.

– Ах, не правда? – Голос стал ядовитым. – Ты думаешь, кто-то другой вытерпел бы твои истерики, твои отмазки, твоё холодное тело по ночам? Да ты давно была бы на улице. Только я держу тебя рядом. Только я делаю из тебя «миссис Харрис». Без меня ты – просто имя на бейдже в какой-то больничке.

Слова хлестали, как пощёчины. Один за другим.

Я чувствовала, как будто с каждой фразой становлюсь меньше. Тише.

– Ты родишь ребенка и станешь матерью, хочешь этого или нет. Мы будем нормальной семьей. – Мы стояли на светофоре, когда он наклонился ближе, уже почти прошептал. – Или ты хочешь снова остаться ни с чем?

Я отвернулась.

В груди жгло.

– Ты пугаешь меня, – сказала я, не узнав собственный голос.

Он рассмеялся. Горько. Громко.

– Тебе должно быть стыдно. Не страшно. Стыдно. Потому что ты моя жена. А не хочешь – дверь открыта. Только помни: ты не выживешь без меня. Не потому, что ты слабая. А потому, что ты глупая и никчемная. И все это знают.

Снова тишина.

Долгая. Удушающая.

Дом Марко замаячил впереди. Весь в огнях, с террасами, наполненными голосами.

Праздник. Улыбки. Смех.

Я поправила волосы, сгладила дрожащими пальцами складку на платье и выдавила из себя ровное:

– Не будем портить вечер.

Он кивнул.

И усмехаясь, вышел из машины.

Дом Марко был залит светом, словно сошёл с глянцевой обложки.

Гости – мужчины в дорогих костюмах, женщины в платьях, что скорее украшали их, чем скрывали.

Смех, звон бокалов, музыка где-то из глубины зала – всё создавалo иллюзию праздника.

Антонио сразу растворился в толпе, его громкий смех уже слышался у камина – там собрались “свои”, те, кто носил силу не в мускулах, а в связях и власти.

Я направилась к столику с закусками, где увидела Марибэль – жену одного из старших партнёров. Женщина с острым взглядом и вечно холодной улыбкой. Но сегодня она казалась чуть расслабленнее. Бокал вина в её руке отражал свет люстры.

– Бриэль, дорогая, – произнесла она, как будто с сожалением. – Как ты? Видишь, мужчины опять в своей стае, а мы – на своём месте.

Я натянуто улыбнулась.

– Всёкак всегда.

Марибэль кивнула, потягивая вино.

– Говорят, в город приехал кто-то новый, – сказала она почти шёпотом. – Молодой бизнесмен. Строит логистический холдинг. Не из наших. Но, говорят, харизматичный. Умный. И… опасный.

Я скользнула взглядом по толпе.

– Новенький всегда вызывает интерес.

– Особенно когда мужчины начинают терять почву под ногами. А Антонио… – Она наклонилась чуть ближе. – Он не любит, когда кто-то сильнее него. Береги себя, Бриэль.

Приходилось промолчать. Слишком многое бы сорвалось с губ, если бы я позволила себе честность.

К нам подошли жёны других мужчин, такие же статные и холодные, как и атмосфера вокруг.

Потеряв счет времени, общаясь с женщинами, заметила, что Антонио к тому времени окончательно утратил контроль. Смех у него стал грубым, движения – размашистыми, и каждая его реплика вызывала натянутые улыбки у остальных. Мужчины переглядывались, женщины отворачивались. А я стояла рядом, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Это же моя Бриэль! – вдруг громко сказал он, хлопая ладонью по моему бедру, как по предмету мебели. – Видите, какая у меня кукла? Врачица… Но ничего, я её дома хорошо лечу.

Несколько мужчин хохотнули, кто-то кашлянул. Я почувствовала, как внутри всё холодеет. Улыбка застыла на лице, но пальцы на бокале сжались до боли.

– Она у меня молчунья, – продолжал он, повернувшись к Марко. – Такая вся приличная. А ночью, ох, Марко, тебе бы её слышать…

– Антонио… – прошептала, едва дыша. – Довольно. Ты пьян.

Он посмотрел на меня с ухмылкой и наклонился слишком близко.

– Зато честен. Или ты хочешь, чтобы я соврал, м?

Марибэль передёрнуло. Она едва заметно отступила в сторону, не глядя мне в глаза. Я чувствовала, как лица вокруг обращаются ко мне. Не как к женщине. Как к вещи.

– Нам пора, – сказала резко и, не дожидаясь его согласия, обвила руку вокруг его талии. Он пытался что-то бормотать, даже притянул меня к себе в очередной раз, но я лишь тихо, почти шёпотом, процедила:

– Замолчи. Пожалуйста.

Это сработало. Он дал себя увести, покачиваясь, как тряпичная кукла. Его ноги цеплялись за ковёр, он дважды чуть не упал. Я тянула его к выходу – вдоль мраморного холла, под взглядами, от которых хотелось исчезнуть.

– Тебе повезло со мной, кукла, – промямлил он, когда я открыла дверь машины. – Кто ещё потерпел бы твою холодную задницу столько лет?

Молча усадила его в салон, не реагируя. Даже не хлопнула дверью – просто закрыла её медленно и тихо, будто боялась разбудить что-то внутри себя.

А потом, сев за руль, просто смотрела вперёд.

Долго.

Пытаясь не расплакаться от злости. От стыда. От бессилия.

Машина мчалась по ночному городу, и я не отрывала взгляда от дороги, пытаясь держать под контролем всё, что могло бы выйти из-под контроля. Антонио, однако, не позволял мне сосредоточиться. Его руки в очередной раз скользнули по моим плечам, потом по спине.

– Ты ведь не хочешь меня потерять, правда? – его голос был мягким, но я слышала под ним угрозу, которую не могла игнорировать. – Всё, что у нас есть, – это я, Бриэль. Ты же знаешь, что без меня ты бы ничего не значила.

Я не ответила. Только старалась не сбиться с пути, пытаясь не думать о том, что будет, когда мы приедем домой.

Когда мы подъехали к дому, он вдруг схватил меня за руку, притянул к себе.

– Ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Не отказывай мне. – Его губы наклонились к моим, его дыхание было тяжёлым, пахнувшим алкоголем и сигарами.

Я отстранилась.

– Нет, Антонио. Пожалуйста, просто оставь меня.

Он замер, потом его взгляд стал тусклым, холодным, как лёд. На секунду показалось, что мне удалось избежать чего-то ещё худшего. Но этого не произошло.

– Ты не откажешь мне, Бриэль, – его голос стал твёрдым, с отчётливым намёком на угрозу. Он схватил меня за руку крепче. – Ты обязана мне, и ты это прекрасно знаешь.

Он потянул меня в сторону дома, и я уже поняла, что уходить не получится. В его глазах пылала такая ярость, что мне стало трудно дышать.

Я попыталась вырваться, но он не отпустил.

– Ты что, совсем с ума сошла? – его слова прорезали тишину, а его взгляд был полон презрения. – Ты моя жена, ты должна быть благодарна мне и хотеть меня постоянно. Скажи, детка, насколько ты уже мокрая?

Почувствовала, как у меня закружилась голова. Он толкнул меня в сторону стенки, и я едва удержалась на ногах, теряя равновесие. Боль от того, как он меня держал, отдавала тяжёлым неприятным ощущением, а другая рука тянулась к низу моего платья.

Я быстро выдохнула и пыталась убрать его руки. Он был больше и сильнее меня.

– Нет, Антонио. Я не буду. Пожалуйста, прекрати.

Его взгляд стал ледяным, а из уголка рта появилась зловещая усмешка.

– Ты думаешь, ты можешь мне сказать “нет”? – его пальцы обвили мою шею, не сильно, но достаточно, чтобы я ощущала давление. – Ты ничего не решаешь здесь. Ничего.

Его рука провела по моей груди, и мрак накрыл меня снова.

Сердце забилось так сильно, что едва могла дышать. Я попыталась оттолкнуть его, но он не шагнул назад. Пальцы впились в мою кожу, оставляя болезненные следы, и я зажмурилась, пытаясь не допустить, чтобы слёзы вырвались на глаза.

– Перестань быть такой жалкой, твои слезы на меня не действуют.

В следующий момент его ладонь взметнулась, и не успела ничего сделать, как резкая пощёчина обожгла моё лицо. Глаза на мгновение потемнели от боли и шока. Сильно. Очень сильно. И от этой боли в теле стало холодно. Я не ожидала этого.

Мне хотелось что-либо сказать, но он лишь сильно сжал мою челюсть и прошипел:

– Молчи! – его голос стал как хлыст. Он был не просто зол. Он был в ярости.

Меня буквально подкинуло от удара, а глаза сжались от слёз, которые я едва сдерживала.

Он не отступал, а я чувствовала, как вся моя воля и сила исчезают. Всё, что оставалось, – это твердое ощущение, что должна молчать. Не шевелиться. Просто терпеть.

– Ты забудешь, как себя вести, Бриэль, если не научишься. Я был с тобой добр, – его голос звучал пугающе ровно, почти как предостережение.

Он схватил меня за воротник платья и оттолкнул в другую сторону, от стены, и я упала на колени перед ним. Меня трясло от страха, что может произойти дальше.

Это не был первый раз. Он был грубым, нетерпимым, холодным. Его злость не могла утихнуть, как бы я ни старалась. Она горела в его глазах каждый раз, когда он ощущал, что не оправдываю его ожидания. Этот вечер не был исключением.

Антонио схватил меня за запястье так сильно, что я почувствовала, как мои кости вскрикнули от боли. Он насмешливо смотрел на меня сверху вниз.

– Ты не можешь даже родить мне ребенка, правда? Всё, что ты делаешь, – это разочаровываешь меня.

Я пыталась оттолкнуться, но он сжал мои руки так сильно, что казалось, еще немного, и кости просто сломаются.

– Скажи, детка, с кем ты общалась весь вечер? – его голос стал резким, и я ощущала лишь, как его пальцы, что были на руках, теперь сжались вокруг горла. – Ты флиртовала с кем-то, не так ли?

Я задыхалась. Страх охватил меня с такой силой, что едва могла держать себя в руках.

– Антонио, пожалуйста, – я всхлипнула, – я не… Яне флиртовала. Прекрати! Пожалуйста, остановись…

Но его лицо не менялось. Он был как зверь, что не может насытиться. Его руки сжались так сильно, что я не могла сделать и вздоха. Он не слушал. Ему не было достаточно простых слов. Он хотел, чтобы я почувствовала, как его разочаровала, как я – его собственная жена – не оправдываю его требований.

– Ты должна быть благодарна мне за всё, что я для тебя сделал, – сказал он, и его голос стал холодным, с явным презрением.

И в этот момент я поняла, что ему не нужно было ничего больше от меня. Он просто хотел утвердиться. Хотел просто моей боли и унижения.

Когда его ярость прошла, он отпустил и я смогла нормально вздохнуть и закашляла, стоя на коленях и наблюдая, как Антонио просто повернулся и ушёл в свою комнату, даже не посмотрев на меня. Он оставил меня в коридоре, как пустое, незначительное существо.

Я стояла там, чувствовала, как слёзы капают мне на лицо, но не могла сдержать их. Это было не в первый раз. И я знала, что это не будет последним.

Глава 6

Неизвестный

Я стоял в тени, наблюдая, как они снова и снова проходят мимо. Он, Антонио, казался непобедимым – уверенный в себе, мощный, как скала. Он вел её, как свою собственность. А она… Она была не более чем тенью рядом с ним. Странно, как человек может быть так сильно привязан к другому и в то же время так одинок. Каждый её шаг, каждый взгляд, каждый тихий вдох говорил мне, что она уже почти потеряла саму себя. Я видел это, видел в её глазах, как она пыталась скрыть свою боль, но всё равно не могла. Это был тот момент, когда становилось – она уже почти сломлена.

Я всегда выбирал хорошую позицию, наблюдал издалека. Мне нужно было не просто увидеть, но и понять её, понять его. Она скрывала свои синяки под длинными рукавами, на шее – следы того, как он иногда сдерживал её, когда её взгляд уходил слишком далеко. Он даже не старался скрывать свою власть. Он был не просто мужем – он был её тюремщиком.

Я видел её обморок в больнице. Видел, как его руки сжимали плечи, и он отчитывал ее. Знал, что она не сможет уйти от него. Она не была готова к этому. Но я был готов. Я наблюдал, записывал каждое её движение, каждое его слово. Это было не для того, чтобы жалеть её, а чтобы выполнить свою миссию. Я не был здесь ради эмоций.

Он был тираном. Это было ясно. Но для меня важно было не просто это понять – мне нужны были доказательства. Подлинные доказательства. Я знал, что если принесу их заказчику, он получит то, что хотел. Но как бы ни старался, он всегда находил способы оправдать свои поступки. Я не мог рисковать. Я должен был убедиться в каждом шаге.

Когда мне наконец удалось получить снимки – фотографии синяков, записи разговоров, её тонкие, почти невидимые жесты страха, я знал, что всё готово. Моменты, когда она слишком долго не могла даже поднять глаза на него. Иликогда он приказывал ей замолчать. Это были моменты, которые были не для чужих глаз. Но их было видно, если приглядеться.

Я вернулся в дом. Было время доложить. Набрал номер. Голос на другом конце провода всегда был спокойным, но я знал, что это лишь маска.

– Всё готово, – сказал, пытаясь скрыть сухость в голосе. – У меня есть все доказательства. Антонио – домашний тиран. Он держит её в страхе, ломает её. Я видел, как она прятала синяки. Боль была в её глазах. Это не может быть случайностью.

На другом конце линии последовала пауза. Я знал, что он сейчас обрабатывает полученную информацию, тщательно взвешивает каждый шаг.

– Мы должны были заметить это раньше, – наконец произнес он, и в его голосе послышалась злоба. – Мы должны были видеть, что он творит с ней. Проклятье, почему мы не догадались? Эти детали… Они важны, они могут стать нашей картой в игре. Всё это нам нужно. Доказательства есть. Значит, мы можем действовать.

Я не ответил. Всё, что хотел, было сделано. Просто ждал, какой приказ последует дальше.

– Ты знаешь, что делать, – сказал он, и в его голосе уже не было сомнений. – Пора начинать действовать. Пора нанести удар.

Я встал из-за стола, сжимая телефон в руке. Это было не просто. Мне нужно было действовать с осторожностью. Но я знал, что теперь уже не будет обратной дороги.

– И что дальше? – спросил я.

– Дальше… Ты начинаешь сближаться с ним. С Антонио. Тебе нужно стать его другом, не просто другом, а человеком, которому он доверяет. Мы должны втереться в его круг, чтобы он думал, что ты на его стороне. Пока он будет тратить силы на тебя, мы будем готовиться. Ты его отвлечешь, а мы в это время начнём делать своё дело. Мы подорвём его, будем угрожать, сжигать его репутацию. Антонио будет бегать туда-сюда, не понимая, что происходит. Он начнёт искать виновных, но его уже не будет интересовать то, что происходит в его доме. Он будет искать нас… Но будет слишком поздно.

Я кивнул, хотя он этого не видел. Всё звучало логично. Он говорил это с такой уверенностью, что мне не оставалось сомнений. Знал, что это будет непросто. Должен был стать частью его мира. Он не знал меня. Но, как и всегда, я понимал, что делать.

– И что с Бриэль? – вопрос возник сам по себе. – Она будет сидеть и ждать, пока я всё разрушаю, или как?

– Нет, – ответил он, и в его голосе послышалась лёгкая усмешка. – Она будет твоей целью. Ты выкрадёшь её, пока он будет в панике, а затем оставишь его с пустыми руками. Мы поднимем тревогу, он начнёт искать её, но не найдёт. Он будет терять всё, что для него важно. И как только он начнёт ломаться, мы приступим к следующему шагу.

Я стоял и прислушивался к его плану. Всё это было хладнокровно, логично. Но мне нужно было понять, что мне делать, как мне сблизиться с ним так, чтобы он не заподозрил, кто я на самом деле. И как мне манипулировать им, чтобы всё шло по плану.

– Понял, – сказал, не желая продолжать долгий разговор. – Начинаю.

Положив телефон, начал думать. Я был готов разрушить их мир. Но знал, что его будущее уже решено.

Пройдя вглубь, в комнату без окон, которую всегда держал под замком. Она была моим центром – ядром всего. Стены увешаны схемами, маршрутами, диаграммами, отпечатками, подслушанными фразами. И в самом центре – доска. Она теперь была почти заполнена. Лица, адреса, даты, размытые фотографии и чёткие снимки, где каждый элемент имел значение. Стрелки, нити, пометки – всё сводилось к одному: Антонио.

Подойдя ближе, пробежался взглядом по фотографиям. Вот она – Бриэль, в полумраке спальни, сидит на краю кровати, обняв колени. В глазах страх. Ни один наблюдатель со стороны не уловил бы этого, но я – уловил. А вот Антонио – на фоне офиса, улыбается кому-то, жестикулирует. Монстр в костюме. И ещё один снимок: она в больнице.

Взял маркер и сделал пометку рядом с его изображением: «Точка кипения близко».

Ниже, рядом с маршрутом их охраны, добавил вторую: «Уязвим после 22:30».

И, наконец, под схемой деловых связей Антонио, написал: «Саботаж начнётся отсюда».

Секунду постоял, вглядываясь в общую картину, будто пытаясь найти ещё один ход вперёд, ещё одну нитку, за которую можно потянуть. Всё начало сходиться в единое целое. Время действовать.

Я достал телефон, нажал нужный номер. Он ответил сразу, будто ждал.

– Слушай внимательно, – голос прозвучал холодно. – Убедись, что к моему возвращению всё будет готово. Без исключений. Материалы, маршруты, контакты. Я хочу, чтобы всё было в точности как мы обсуждали. И никаких сюрпризов.

– Понял, – ответили на том конце. – Всё будет. Куда ты?

– На встречу, – коротко бросил. – Пора начать дело.

Я сбросил вызов и направился в сторону спальни. Открыл гардероб, провёл пальцами по ряду костюмов, пока не нашёл нужный – тёмно-серый, строгий, выверенный до миллиметра. Не вызывающий подозрений, но внушающий доверие. Такой, в каком люди слушают, верят, делают ошибки.

И с лёгкой усмешкой подумал:

Да начнётся игра.

Глава 7

Бриэль

Утро наступило как тяжёлая тень, опустившаяся на мою грудь и не дающая дышать. Я проснулась, и первым ощущением была резкая, тупая боль, от которой хотелось закричать. Антонио уже спустился вниз, поэтому мне удалось спокойно принять душ и собраться. Подходить к зеркалу ужасно не хотелось, но как только я сделала, то издала вздох ужаса. Синяки на шее, на скулах окунали во вчерашний вечер, руки пульсировали и ныли так, что проскользнула мысль показаться врачу.

Я замазывала синяки на лице тоном, пытаясь забыть всё то, что происходило, каждое движение заставляло зажмуриться. Через время мне это удалось, наложив несколько слоев макияжа. Время стало поторапливать, и я решаюсь надеть водолазку, чтобы скрыть всё остальное.

Собрав все необходимые вещи, направилась к лестнице. Спускаясь вниз, лишь выдыхаю и думаю о том, чтобы он проснулся в хорошем настроении и всё прошло нормально.

За завтраком всё казалось таким же обычным, но в воздухе висело напряжение, словно мы оба знали, что ночь оставила после себя шрамы, которых нельзя просто так стереть. Он сидел напротив меня, глаза, слегка потускневшие от вчерашнего, но в них было что-то иное – смесь вины и напряжения. Или мне хотелось верить в то, что ему стыдно.

– Бриэль, – начал он тихо, не отрывая взгляда от тарелки, – прости меня… Я… Вчера всё вышло из-под контроля. Это был алкоголь, я не хотел… Не хотел причинять тебе боль. Ты же знаешь, милая, если бы ты вела себя как подобает, то всего этого не случилось бы.

Голос дрожал, будто он сам не верил в свои слова. Он вытирал ладони о салфетку, словно пытаясь избавиться от невидимой тяжести.

Я молчала, глядя на него сквозь темные ресницы.

Антонио потянулся ко мне через стол, аккуратно взяв руку в свою – пальцы были теплыми, но ощущался холод внутри себя.

– Дай мне шанс всё исправить, – прошептал он. – Я люблю тебя, и больше такого не повторится.

Я хотела отвернуться, отказаться, закрыть дверь перед ним, но внутри меня сидел страх – страх, что хуже будет, если я скажу «нет». Поэтому просто кивнула и позволила сжать мою ладонь. А после лишь чуть улыбнулась, что заставило его поверить в то, что просто соглашаюсь и подтверждаю его слова.

Когда мы закончили завтрак, он настоял проводить меня на работу. Не просто довезти – он захотел пройти со мной до самого входа, будто боялся отпустить меня. Но я понимала, что это нужно лишь для того, чтобы не сказала лишнего.

После завтрака мы направились в гараж. Дорога до больницы занимала не больше получаса, но в компании Антонио они казались вдвое больше. Он шутил тихо, будто пытаясь вернуть утраченное тепло. Войдя в здание, он крепко обнял меня так, чтобы все вокруг видели – он хотел показать, что я его, и никто не вправе этого изменить.

Я позволила и просто ждала, когда он уже покинет здание.

Стоя в холле офиса, наблюдала, как Антонио удаляется к своей машине. Его спина была прямой, походка уверенной, как будто он только что сделал нечто великое. Он даже обернулся на прощание и махнул мне рукой, подарив ту самую улыбку, которую видела только на людях. Я кивнула, снова надела на себя маску, стиснула зубы и дождалась, пока он не скроется за углом.

И только тогда позволила себе выдохнуть.

Боль в руках пульсировала сильнее, чем утром. Как будто кости внутри не просто ныли – они выворачивались, растягивались, кричали. Я знала, что это не просто синяки. Не могла быть просто болью от грубого прикосновения. Это было что-то большее. Глубже.

Я не пошла сразу в кабинет. Вместо этого – повернула в сторону лифта и нажала на кнопку третьего этажа, где находилась внутренняя клиника при компании. Туда редко кто заглядывал без острой необходимости, особенно в первой половине дня.

На двери кабинета травматолога висела табличка: доктор Рената Лис, и я облегчённо выдохнула – дежурила именно она. Молодая, добрая, слишком проницательная для моего спокойствия, но всё же – единственная, кому я могла довериться в таком состоянии.

Я постучала – один раз, осторожно.

– Да?

Вошла и тут же закрыла за собой дверь. Рената подняла глаза от компьютера и чуть нахмурилась, увидев моё напряжённое лицо.

– Бриэль? – Она встала. – Ты плохо выглядишь. Что случилось?

– Только никого не зови, – сразу попросила, сев на край кушетки. Голос был сдавлен, будто слова вытягивались из самых глубин боли. – Просто посмотри. Мне… у меня очень болят руки. Кажется, что-то не так.

Рената подошла, её глаза сузились – врач включилась мгновенно. Я закатала рукава, и она вздрогнула.

– Господи… – выдохнула она. – Это опять он тебе сделал?

Я не ответила. Только смотрела в сторону, пытаясь не расплакаться.

Она молча взяла мои запястья в руки. Осторожно надавила, поворачивая в стороны, проверяя суставы, связки, ощущения. Где-то я тихо зашипела – там было особенно больно.

– Здесь, – сказала она тихо. – Есть воспаление в мышцах и, возможно, надрыв связок. Вот здесь может быть микротрещина… И это, Бриэль, не просто “ударилась”. Это… – Она замолчала, сжав губы. Потом её голос стал тверже: – Как долго он еще будет с тобой это делать?

Я сжала пальцы в кулаки, уставившись в пол.

– Прошу, не говори никому, – прошептала я. – Пожалуйста, Рената. Только… помоги мне. Просто… чтобы немного стало легче. Уколи какой-нибудь обезбол, чтобы я могла работать.

– Но ты понимаешь, что это насилие? – Она села рядом, её голос дрожал. – Это не случайность. Это систематическое уничтожение тебя, твоего тела. Ты так не выдержишь. Он сломает тебя.

– Он уже ломает, – голос звучал особенно тихо. – Но, если начну говорить – станет хуже. Пожалуйста… просто молчи.

Мы долго сидели в тишине. Врач – и пациент, женщина – и женщина. Мы не были близки, но девушка пережила то же, что проживаю сейчас я, и понимала как никто другой. Она молча достала охлаждающую мазь, аккуратно намазала мои руки, поставила уколы, а после обмотала запястья эластичным бинтом. В её движениях не было ни суеты, ни жалости – только аккуратная, полная заботы тишина.

– Обещай мне только одно, – сказала она, накладывая последний виток. – Если ты не сможешь больше терпеть… если будет совсем плохо… ты придёшь ко мне первой. Я найду, как тебя спрятать.

Я кивнула, не поднимая взгляда.

Когда вернулась в кабинет, мои руки были обмотаны бинтами под пиджаком, тело – в водолазке, душа – в клетке.

Я сидела, стараясь вжаться в кресло и спрятаться от всего мира за экраном ноутбука. Пальцы медленно стучали по клавишам, но мысли не хотели складываться в слова. В голове шумело – не от недосыпа, не от кофе, а от боли, боли в теле и той, что глубоко под кожей.

Взгляд упал на часы. Только десять утра. А день уже казался слишком долгим.

Тишину нарушил легкий стук в дверь. Не громкий, почти вежливый. Я подняла глаза и сказала:

– Войдите.

Молоденькая секретарша из приёмной робко просунулась в кабинет. В руках она держала огромный букет белоснежных лилий – таких же, какие Антонио присылал мне каждый раз после очередной ссоры. Каждый раз, когда разбивался бокал, хлопала дверь, сжимались мои запястья или синели ключицы. Эти цветы были как извинение, которое я не просила. Как насмешка.

Мне не удалось скрыть дрожь в подбородке, когда увидела их снова. Горло сжалось.

– Это вам, – сказала она, улыбаясь, не подозревая, насколько уродливо выглядел этот жест в моих глазах. – Отправитель пожелал остаться неизвестным… Но, думаю, вы и так знаете, от кого.

Я кивнула. Не сказала ни слова. Она ушла, а я уставилась на лилии.

Их запах… Слишком приторный. Почти удушающий. Отнеся букет к подоконнику, повернула лицо в сторону окна, чтобы не вдыхать. Чтобы не вспоминать.

Едва мне удалось снова опуститься в кресло, как раздался новый стук. Более уверенный, глубокий.

– Да, – хрипло сказала, не поворачиваясь.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл человек, которого я не ждала, но чью фигуру узнала сразу.

Папа.

Он почти не изменился с нашей последней встречи полгода назад: та же прямая осанка, та же суровая, но добрая улыбка. Его волосы стали чуть седее, лицо – чуть глубже в морщинах, но глаза… глаза остались моими. Такими же тёплыми, ясными, как в детстве.

Я вскочила, забыв обо всём – и о лилиях, и о бинтах, и о боли.

– Папа…

Он шагнул ко мне – и в этот момент я вдруг снова стала маленькой девочкой. Просто дочерью, которую давно не держали в объятиях по-настоящему. Он обнял меня крепко, всем телом. Я чувствовала, как он прижимает меня к себе – не спеша, не формально, а по-настоящему. Так, как будто хотел забрать мою боль.

Я сжалась от боли в плече – синяк от удара будто пронзил меня молнией, но даже это я приняла… потому что мне так не хватало этого тепла. Я позволила себе на мгновение опереться на него. Просто быть дочерью.

Когда он отстранился, его глаза пробежались по моему телу и лицу.

Он смотрел на меня дольше, чем обычно. Как будто что-то пытался понять, прочитать между строк моего лица.

– Бриэль… – он прищурился, – ты очень похудела.

Я на секунду замерла. Челюсти сжались. А потом выдавила мягкую, почти равнодушную улыбку:

– Да ты что… Наверное, просто из-за освещения.

Он не отвёл глаз.

– Не ври мне, милая. Я отец, я знаю. Ты похудела. Сильно. Лицо заострилось, ключицы торчат.

Я опустила глаза, притворно пожала плечами.

– Просто много работы. Всё на бегу, всё на нервах. Клиенты, планы, Антонио со своими проектами. Я не успеваю есть толком. Это… нормально.

Отец не ответил сразу. Я видела, как он напрягся – пальцы сцепились, будто удерживая себя от чего-то. Говорить? Не говорить? Спросить – или оставить?

– Антонио… – произнёс он чуть тише. – Он… он хорошо с тобой обращается, да?

Подняла на него глаза и выдала ту улыбку, которой тренировалась в зеркале – безупречную, добрую, словно из глянца.

– Конечно, пап. Он меня любит. У него большой контракт – и я стараюсь быть рядом, поддерживать. Мы с ним в команде, правда. Всё хорошо.

Слова были гладкие, уверенные, но внутри меня всё сжималось. Не знаю, слышит ли он ложь – вряд ли. Он хотел верить. Он должен был верить. Я слишком хорошо играла эту роль.

Он слабо улыбнулся, кивнул. Но я уловила – его глаза не смеялись. В них было что-то тревожное, неясное.

– Ты главное не позволяй себе сгорать ради кого-то. Даже ради любви. Понимаешь? – тихо сказал он. – Береги себя. Я не переживу, если с тобой что-то случится.

И в тот момент я едва сдержала слёзы. Мне так не хватало этого – просто слов, в которых нет контроля, требований, угроз. Только забота. Только любовь.

– Обещаю, – выдохнула и накрыла его руку своей. – Всё будет хорошо.

Отец всё ещё держал мою ладонь. Его пальцы были сухими, шершавыми, но в этом прикосновении было столько силы и тепла, что я с трудом сдержала дрожь внутри себя.

– Ты же ничего не скрываешь, правда? – спросил он негромко, вглядываясь в меня внимательно, слишком внимательно.

Я сразу же заставила себя улыбнуться – мягко, почти светло, как будто этот вопрос не разорвал меня пополам. Знала, что должна это сделать. Должна убедить его. Защитить. Не себя – его. От всей этой правды, которая могла его разрушить.

– Конечно, пап. Всё хорошо. Антонио заботится, он… – на секунду замялась, подбирая слова, – он многое сделал для нашей семьи. Для Теренса. Я ему благодарна.

Отец вздохнул и посмотрел куда-то в сторону, будто тяжесть слов легла на него.

– Да. Он действительно многое сделал, – произнёс он глухо. – И я всегда это помню. Но… Ты моя дочь, Бриэль. Я знаю тебя с тех времён, когда ты ещё едва до раковины дотягивалась. И знаю, когда ты прячешь боль за улыбкой.

Я почувствовала, как внутри всё оборвалось. На секунду мне захотелось рассказать всё. Вывернуть душу, показать ему синяки, боль, одиночество. Но не могла. Он бы не вынес. Никто из них бы не вынес.

Я опустила глаза, улыбаясь ещё теплее, ещё ложнее:

– Всё правда хорошо, правда. Мы просто очень разные, но… Мы стараемся.

Он долго смотрел на меня, прежде чем кивнул. Он не поверил. Но понял, что не время и не место.

– Ладно. – Его голос стал чуть мягче. – Но знай – двери дома всегда открыты. Даже если ты приедешь одна.

Он наклонился ко мне и обнял. Крепко. Почти как тогда, в детстве, когда я боялась темноты. Мне стало больно – его объятия надавили на синяки, но я не издала ни звука. Мне не хотелось, чтобы он знал. Хоть кто-то в этом мире должен верить, что я в порядке. «Еще немного, милая, и я вытащу тебя оттуда», – шептал он, но так тихо, что казалось, будто мне хотелось это слышать, а он молчал.

Когда отец ушёл, я осталась сидеть в тишине, сжимая рукой браслет на запястье. Серебряный, из тонких звеньев. Подарок от Антонио. Снаружи – сверкающее украшение. Внутри – холодный замок, держащий меня здесь.

Я посмотрела в окно. А на душе была тяжесть.

Глава 8

Неизвестный

Я сидел в полумраке за столом, залитым бледным светом от нескольких мониторов. Картинки с камер видеонаблюдений шли прямо, без искажений – чистые, как операционная. На одном экране – холл медицинского центра. На другом – длинный коридор, ведущий к кабинету травматолога. Два других ловили её этаж – кабинет, приёмную, лестничный пролёт. Далее – на ресепшен в другой части, и так по всему зданию.

Я откинулся в кресле, сцепив пальцы под подбородком.

– Ну давай, Бриэль. Покажи мне, что с тобой сегодня.

Она появилась на экране в 9:16. Водолазка тёмная, как всегда – укрывающая всё, даже правду. Держала правую руку чуть скованно, как будто пыталась не двигать ею без нужды. Её шаг был ровным, но слишком аккуратным – болезненно выверенный, как у человека, знающего, что любое резкое движение отзовётся болью. Рядом с ней шёл Антонио до кабинета, а после развернулся и, поцеловав, направился к выходу.

Увеличив изображение до неестественной близости, наблюдал, как она выдыхает, заходит на пару секунд в кабинет, а после выходит без вещей, оглядываясь. Будто боясь, что её могут увидеть.

Третья камера – в углу, над входом в травматологию. Она часто ходила туда, и я был уверен, что сегодня не станет исключением. Через неё видел, как она поднимает рукава водолазки, нерешительно, будто раздевалась не перед врачом, а перед приговором. Женщина в белом халате осмотрела её руки, что-то резко сказала – по губам я прочёл:

“Так нельзя. Он издевается над тобой.”

Бриэль лишь опустила взгляд. Затем: “Не говори никому.”

Тишина. Только лёгкий шум вентиляции, да рябь на экране, когда одна из камер дёрнулась. Я наблюдал, как ей оказали помощь, а после она опустила рукава, поблагодарила и вышла – снова в своём панцире.

В 10:02 курьер занёс букет. Лилии. Конечно, лилии. Он, как всегда, «заглаживает» боль тем, что сам и сделал. Красивые цветы от гнилых рук. Бриэль приняла их, улыбнулась девушке, что занесла их, но в её глазах не дрогнуло ничего. Я видел эту пустоту. Эта женщина умеет быть невидимой в собственных чувствах.

Затем, спустя пару минут, камера в холле поймала его – отца. Его походка была жёсткой, уверенной. Он знал, куда шёл. Переключив на камеру в её кабинете. Увеличил.

Она встала со стула и подбежала к нему. Обняла. Слишком крепко. Словно всё внутри неё вот-вот сломается, если не держаться за него. Он гладил её по спине, говорил что-то, а она прятала лицо у него на плече, скрывая, как морщится от боли – его крепкие объятия наверняка задевали свежие синяки.

И всё же она улыбалась. Лгала. Я видел по губам:

“Да, всё хорошо.”

“Антонио заботится.”

“Я счастлива.”

Она играла – лучше любого актёра. Не для себя. Для него.

Я встретил его у выхода из больницы, стоя в тени, наблюдая за его усталым лицом – на нём читался страх, глубокий и едва скрываемый.

– Ты видел всё, – проговорил он почти шёпотом, голос дрожал. – Почему я не заметил раньше? Почему я не смог защитить её? – Он сжал пальцы в кулак, словно пытаясь удержать этот гнев внутри. – Она моя дочь…, и я не смог…

Его глаза горели от боли и вины, и это было горько – видеть отца, сломленного из-за того, что случилось с его ребёнком.

Я не дал ему утонуть в этом потоке эмоций. Мой голос прозвучал ровно, холодно и твёрдо:

– Вы не одни в этом, и вина – не ваша. Если бы вы обратились к нам раньше – мы бы действовали быстрее. Но теперь уже поздно думать о том, как могло быть. Главное, что процесс уже начался.

Он взглянул на меня, отчаяние смешалось с робкой надеждой.

– И что дальше? Ты обещаешь, что она будет в безопасности?

– Обещаю, – сказал я сдержанно, но с железной уверенностью. – Она уже под нашей защитой. И Антонио – его время уходит. Мы ломаем его изнутри – бизнес, влияние, контроль.

Сделав паузу, взгляд стал жёстче:

– Никто не уйдёт от последствий. Ни он, ни его приспешники. И когда он поймёт, что теряет всё, она уже будет далеко. Там, где он не достанет.

Отец девушки сжал мои плечи обеими руками, словно ища в этом холодном обещании хотя бы искру надежды.

– Делай, что должен. Я хочу только одного – чтобы моя дочь была в безопасности. Чтобы она не чувствовала этого ада больше.

Я кивнул, не произнося лишних слов. Страх, что в его голосе, напоминал мне, почему мы здесь.

– Мы не дадим ей упасть снова. Это конец для Антонио. Скоро увидишь – всё изменится.

Он вдохнул глубоко, пытаясь успокоить себя.

– Спасибо. За всё. Передай боссу, что мы увидимся с ним скоро.

Я посмотрел на него и, слегка кивнув, направился к машине.

––

Прошло уже пару недель, как план по уничтожению Антонио начал действовать, и мне не терпелось узнать, что он думает по этому поводу. Высотка, в которой располагался офис Антонио, возвышалась надо мной, словно каменный великан, пронзающий облака. Я прокрался внутрь через служебный вход, где охрана была отвлечена, а камеры – временно отключены. Шаги – легкие, почти бесшумные, как у хищника в засаде.

В тени одного из коридоров, скрытый от посторонних глаз, наблюдал за происходящим через стеклянную перегородку, выходящую в главный зал.

Антонио стоял у огромного панорамного окна, его лицо искажала бешеная злость и растерянность. Его голос разрывал тишину офиса, словно гроза:

– Какого черта?! Всё ускользает! Почему я теряю контроль?! Кто допустил этот позор?!

Сотрудники метались, словно муравьи, бегали между офисами и залами, пытаясь погасить пожар проблем, но хаос только разрастался.

– Я сказал – решить это! – орал он, сжимая кулаки так сильно, что костяшки побелели. – Не потерплю поражения! Всё должно быть под моим контролем!

Но казалось, что чем больше он пытается удержать ситуацию, тем сильнее она вырывается из-под контроля. Его грозный взгляд метался, отражая панику и отчаяние.

Я тихо усмехнулся. Для него это – крах. Для меня – просто веселье.

Выдержав пару минут, тихо вышел из тени и достал телефон. Набрал номер.

– Настал момент, – холодно произнёс я.

В моём голосе не было ни капли сомнения. Каждый получит то, чего заслуживает.

Глава 9

Бриэль

Этот день казался бесконечным. Поток пациентов не иссякал с самого утра: кто-то пришёл с резкой болью, кто-то с подозрением на перелом, а кто-то просто потому, что испугался. Я почти не присела ни разу, перебегая из кабинета в кабинет, отвечая на звонки, оформляя документы, проверяя снимки.