Флориендейл. По краю земли

α

Ориенталь 2 давно не видел такой грозы.

Лилаш протянул руку к окну – и тут же отдёрнул. Яркая вспышка ослепила его, небеса пришли в движение и загрохотали там, в бесконечной вышине, похожей на кипящее черничное варенье. Лилаш пробормотал про себя пару слов утешения стихии воздуха. Он привык обращаться к воде, а не к воздуху, но сегодня ливень пугал его куда меньше, чем смерч.

Снова залаяли собаки: Лилаш держал на дворе двух полудиких сук для охоты. Этот лай, переходящий в вой, раздражал его весь вечер. Он понимал, что собакам неуютно на улице в такую погоду; может быть, им даже страшно. Но пустить их в дом? Да в таком состоянии они разнесут всю мельницу ещё до следующей вспышки молнии!

Лилаш пересёк комнату и осторожно приоткрыл дверь. Ветер так и норовил ворваться внутрь, но Лилаш крепко сжимал ручку. Отсюда ему не было видно колеса мельницы на нижнем этаже, однако он слышал, как мощные потоки воды бьют по лопастям и приводят в движение сложный механизм. Лишь бы не поломало, лишь бы не заклинило… Нет, вода не подведёт его, ведь они понимают друг друга.

Он уже хотел снова запереть дверь, как вдруг заметил, что собаки, не прекращая лаять, сбились в дальнем углу двора. Они рвались вовсе не в тёплую комнату, где в печке на чёрных поленьях танцевали языки пламени, где было сухо и безопасно и где хозяин даже мог бы, наверное, приласкать их – сегодня, в виде исключения.

– Арри! – окликнул он. – Р-р-рика!

Рика – с белым пятном на спине – обернулась на голос, взглянула на силуэт в проёме двери и тут же снова ткнулась мордой в прутья ограды. Лилаш видел, как натянулись цепи, удерживающие собак у мельницы. Если бы не эти цепи, искать ему Арри с Рикой по всему лесу… Словно угадав его мысли, Рика завертелась на месте, рыча и пытаясь захватить пастью собственный поводок. Арри завыла, долго и протяжно, не отрывая внимательных глаз от чащи леса.

Лилаш в недоумении застыл на пороге. Ноги уже подмокли от хлёстких струй дождя, на бороде серебрились капли воды. И всё же он сделал несколько шагов вперёд, прикрывая рукой редеющую шевелюру. Собаки беспокоили Лилаша. Что они учуяли? Мельница стояла за городом, выше по течению, но Ориенталь был ближе, чем могло показаться сейчас, когда вокруг бушевали стихии и сквозь чащу не проглядывали ни поля, ни дороги. Что угодно могло случиться. А вдруг всё‐таки смерч?..

Рика бросилась к Лилашу и, жалобно повизгивая, подтолкнула его к калитке. Идти в лес, сейчас? Лилаш покачал головой, развернулся и направился к мельнице; разочарованная Рика опустила нос и побрела к Арри, шлёпая широкими лапами по жидкой грязи. Однако уже через минуту Лилаш вернулся, прихватив из дома ружьё и лампу. Может, собаки отлично видят в темноте – кто их знает, – а вот Лилаш точно нет.

Он отворил калитку и спустил собак с цепи. Бешено виляя хвостами, они тут же скрылись среди листвы. Лилаш вытер лицо, пригладил волосы и вгляделся в чащу. Следуя за собаками, он двинулся на запад, прочь от реки. Арри унеслась далеко вперёд, но Рика, чуть более чуткая к человеку, то и дело замирала в нескольких метрах от него и поджидала, пока медлительный хозяин догонит. Её белое пятно на спине хорошо было видно при слабом свете коптящей лампы.

Но вдруг и она понеслась – словно вихрь, собака вспорола тёмно-зелёный, глянцевый от дождя подлесок, проскакала зигзагом между деревьями и с оглушительным лаем скрылась в овраге. Лилаш не мог так же легко, как Рика, пробраться сквозь колючие кустарники репины и торопливо пошёл в обход. Лампа горела тускло, но ровно; пламя вздрагивало от особо сильных порывов ветра и всё же не гасло. Лилаш взобрался на бревно на краю оврага и посветил вниз.

По земле катался чёрный визжащий клубок, в котором Лилаш не без труда распознал Арри. Рика стояла тут же: заливалась лаем, рычала и плевалась, пытаясь выдворить из узкого оврага двух хищных животных – не таких крупных, как собака, но с длинными щетинистыми мордами. Дикие лисы! Лилаш поставил фонарь и вскинул ружьё.

– Арри, стоять!

Собака не слышала. Лилашу пришлось повторить заветную команду несколько раз, прежде чем Арри откликнулась, нехотя оторвалась от лисицы и прижалась к кустарнику.

Не медля, он щёлкнул затвором и выстрелил наугад, в темноте, сквозь дождь… Лилаш не попал, однако лисы всё равно испугались, почуяв присутствие человека, и тут же скрылись во мраке.

– Ко мне! – рявкнул Лилаш. Он промок насквозь, до исподнего, и был недоволен собаками – на кой чёрт они вытащили его из дома в этот шторм? Неужели лисы настолько не давали им покоя?

Но собаки скулили и отказывались вылезать из оврага. Они сгрудились у корней толстого дерева, о которое опирался Лилаш, стоя над обрывом.

– Что там? – спросил он и не получил, конечно же, никакого ответа.

Лилаш покачал головой и принялся спускаться по крутому склону. Наверно, Арри повредила в драке лапу – только этого ему сейчас не хватало!

Однако собака была в порядке. Завидев хозяина, и Арри, и Рика сдвинулись, уступив ему место. В очередной раз сверкнула молния – гром за ней не последовал, гроза уже удалялась, – и на мгновение Лилаш разглядел в хитросплетении корней ребёнка.

Судя по длинным волосам, это была девочка. Лет пяти от роду, она забилась под корни, насколько это было возможно, и поджала руки и ноги. Лилаш тронул её за плечо.

– Эй? Слышишь меня?

Она не ответила. Лилаш посмотрел на собак. Арри, вымазанная в грязи, скалилась, глядя в ту сторону, куда убежали лисы. Рика встряхнулась, рассеивая вокруг себя капли воды, заскулила и ткнулась холодным носом в спину ребёнка.

Девочка слабо шевельнулась и что‐то пробормотала. Лилаш поспешно перекинул ружьё за спину и стал вытягивать ребёнка из ямы – сначала за плечи, за пояс, затем высвободил её голову, острые локти, коленки и наконец прижал к себе трясущееся тельце. Лампа осталась наверху, и было сложно рассмотреть что‐либо, но Лилаш ощутил тёплую липкую кровь на своих руках. Лисы всё‐таки добрались до неё! И если бы не собаки…

Он коротко потрепал Рику по мокрой холке. Не время и не место для нежностей, но она заслужила благодарность. Вместе они начали осторожно выбираться из оврага. Арри уже ждала у бревна, возле дрожащего огонька лампы.

Стоя у окна, Лилаш ожидал рассвета. Ливень утих, гроза уползла за горизонт; колесо мельницы размеренно вращалось и привычно поскрипывало, но в этом скрипе не было успокоения. Лилаш гадал, доживёт ли девочка до утра, и считал минуты. Ещё чуть-чуть, и можно будет отвезти её в город или же самому съездить за лекарем – вот только как оставить её одну?

Он посмотрел на бедного ребёнка на своей постели. Девочка истекала кровью, пока он нёс её через лес, и только дома Лилаш сумел как следует рассмотреть рваную рану на боку. Он был мельник, а не лекарь: мог обработать рану и прикрыть её чистым платком, не более того. Этого явно было недостаточно.

С тех пор девочка пришла в себя всего один раз; её стошнило, после чего она снова потеряла сознание. Лилаш отмыл её руки и лицо от грязи и положил на лоб мокрую повязку. Она оказалась чуть старше, чем показалось ему в овраге, и теперь он ломал голову, как ребёнок оказался в его лесу в такую погоду. Может, это потеряшка из Флоры? Тогда, если девочка выживет, он мог бы оставить её у себя – у Лилаша не было детей, и иногда он об этом жалел. Конечно, лучше было бы взять мальчика, чтобы тот помогал на мельнице, но раз такое дело…

Водяная кукушка пронзительно заверещала за окном, и Лилаш вздрогнул. Не стоило терять времени. Если малышке станет хуже, он ничем ей не поможет. Тащить её на телеге через лес тоже не лучшая затея. Пусть Рика остаётся – собака лежала на коврике перед кроватью и, как и Лилаш, за всю ночь не сомкнула глаз, – а он приведёт помощь.

Вымазанный в грязи и крови, с мешками под глазами и спутанными волосами, Лилаш, должно быть, производил страшное впечатление. Соскочив с лошади у дома лекаря, мельник забарабанил в дверь. Он знал, что ещё рано, но уж врачевателю, наверное, не привыкать. Большого опыта в таких делах у Лилаша, правда, не было: последние лет десять он ни в чём не нуждался, сушёные ягоды от кашля заготавливал сам или покупал на ярмарках, ожоги терпел, на царапины не обращал внимания. Поэтому только сейчас обнаружил, что ближайший к мельнице старый лекарь куда‐то исчез: судя по деревянной табличке на двери, теперь здесь принимал некто Седериж.

Заспанная хозяйка, упёрши руки в боки, наотрез отказалась пускать его в дом, и Лилаш ждал на крыльце, пока Седериж соберётся. Сквозь неплотно прикрытую дверь Лилаш расслышал, как герра настаивает на завтраке или хотя бы кружке чая для Седерижа, и поспешил заверить её, что и сам в состоянии приготовить для лекаря чай, если будет нужно. Хозяйка выглянула из комнаты и с сомнением посмотрела на Лилаша. Его кулинарным способностям она явно не доверяла.

Наконец Седериж вышел – и оказался на удивление молод и немногословен. Он молча вывел из конюшни невысокую, крепко сложенную лошадь, перекинул через плечо лекарскую сумку и натянул поводья. Лилаш даже засомневался, правильно ли поступил, пригласив такого зеленца – неопытного мастера; всё‐таки рана ребёнка выглядела прескверно. Однако Лилаш был не из тех, кто кусает локти после принятого решения. Он торопливо пробормотал слова благодарности воде и поскакал вперёд, указывая дорогу.

Девочка всё так же лежала на постели и слабо дышала, цепляясь за край одеяла тонкими пальцами. К облегчению Лилаша, за тот час, что его не было, ей не стало хуже. Рика вскочила и завертела хвостом при виде хозяина – она странно вела себя в присутствии ребёнка, будто стала совсем домашней. Седериж поспешно разобрал сумку с лекарствами и принялся прочищать рану.

– Лиса могла быть больной, – пробормотал он. – Посмотрим…

Лилаш отвернулся. Он не хотел смотреть: снова видеть разодранный бок и лиловые подтёки на этом хрупком тельце, с тревогой следить за каждым движением Седерижа. Ему необходимо было сбежать отсюда, совсем как Арри, не пожелавшей сегодня ночью даже войти в дом, когда он принёс ребёнка.

И Лилаш ушёл, благо на мельнице хватало дел после длительного простоя. Внутри него всё как‐то сжалось и замерло. Он был уверен, что девочка не выживет.

β

За очередным поворотом показалось усыпанное дикими ромашками поле. Деметрий придержал коня. Вдруг Ивжени наблюдает из окон усадьбы и заметит их… Не хотелось, чтобы она подумала, будто он торопится домой с новостями.

Нет, новостей не было, а значит, не было и утешения. Третья по счёту ночь миновала и растворилась в рассветном зареве, но они так и не смогли отыскать следы пропавшей дочери.

Отряд старейшины возвращался с пустыми руками, хоть они и прочесали пол-округа. Обнаружить удалось только мальчишку – ещё одну жертву страшной грозы. На него упало дерево, и мальчик оказался в плену жёстких ветвей, но в остальном почти не пострадал. Повезло. Деметрий надеялся, что они знакомы с Вендой, что дочь где‐то рядом… Однако всё было тщетно. Мальчик ошалело помотал головой и возвратился в свою деревню, а Венду так и не нашли. Что с ней случилось?

– Ну, добралися, – вздохнул Лашет и первым въехал в ворота усадьбы. Деметрий озабоченно скользнул взглядом по окнам большого дома, но Ивжени не увидел.

Они спешились, и люди увели лошадей в конюшни. Деметрий направился ко входу в дом дальним путём, через огороды. Он заглянул в парники, кивнул работникам, втянул упоительный аромат помидоров. Совсем как в той, другой жизни, когда мама выращивала помидоры на балконе, потому что у них была только квартира и никакой дачи…

Деметрий помотал головой, отгоняя неуместные воспоминания, и двинулся дальше. Серебристые ориентальские облепихи волновались на ветру и цеплялись колючками за одежду и шляпу; Деметрий стянул головной убор и сунул в сумку. За облепиховой рощицей потянулись пышные кустарники – плодовые, уже в июне налившиеся яркими ягодами, и вечнозелёные лечебные. Когда‐то здесь был всего лишь пустырь, и Деметрий гордился своим садом почти так же сильно, как он гордился всем Ориендейлом. «Начинаем с малого, – из года в год внушал он дочери. – Посади семечко, взойдёт росток. Тогда уже делай следующий шаг, посложнее. Не надо хвататься за всё сразу и бросать на полпути». Вот дурак, ну! На что он рассчитывал? Венда пропускала мимо ушей эти проповеди. Довольствоваться малым было не в её духе.

Три ступени крыльца взвизгнули под сапогами Деметрия – давно стоило проверить и, может, заменить их. Но не сегодня… На сегодня забот было достаточно. Деметрий прошёл сквозь сени в коридор и тут же столкнулся с приказчицей. Герра Жанета ойкнула и вцепилась в соскочившие с носа очки.

– Не вышло?.. – вернув очки на место, Жанета вопросительно посмотрела на Деметрия.

Он опустил глаза, и Жанета не стала больше ничего говорить, только сухо кивнула. Как обычно, она держалась прямо, не позволяя ни печалям, ни катастрофам сбить её с курса. Говорили, что герра стареет, что глаза её слабеют, и всё равно она оставалась лучшей управляющей усадьбы во все времена.

Поначалу, когда его только избрали старейшиной Ориенталя, а значит, и главой всего Ориендейла, Деметрий пытался всё делать сам. Ивжени помогала по мере возможностей, но даже их совместных сил не хватало. Деметрий отвечал за семью, за усадьбу, за Ориенталь – а теперь и за совет старейшин со всех концов севера. Это было нелегко. Полвека назад Ориендейла не существовало вовсе и каждая община устанавливала свои правила без оглядки на других. Старейшины торговали друг с другом, охотно женились, а потом шли на войну и грабёж, как настоящие варвары или те же кочевники. Лишь возвышение их южного соседа, королевства Флоры, натолкнуло отдельные общины на мысль, что им тоже не мешало бы объединиться. Так на знаменитом сходе двадцати шести старейшин было торжественно положено начало Ориендейлу. Однако и по сей день каждый старейшина стремился урвать себе как можно больше власти. Деметрию приходилось мягко, но настойчиво бороться с этим самоуправлением, а точнее – самодурством. Без герры Жанеты, однажды появившейся на пороге усадьбы, словно благословение стихий, Деметрий бы не справился. Зато вместе у них выходило на славу.

Деметрий надеялся, что однажды Венда займёт его место – передача власти по наследству, хоть и через выборы, была в Ориендейле привычным делом. Пока что, впрочем, говорить об этом было рано. Малышка Венда воротила нос: «старейшие» дела, как она их называла, её вовсе не интересовали. И для начала следовало её найти!

– Как там Ивжени? – осведомился Деметрий у Жанеты.

Они направились к спальным комнатам. Когда Деметрий выезжал из усадьбы больше суток назад, жену уложили в постель. Ивжени была в мучительном трансе, на границе между сном и явью. Взгляд казался стеклянным: заставь его сфокусироваться, и он разобьётся. Только успокоительные настойки и порошок искры от травников из Флоры заставили её наконец заснуть.

– Всё то же. Вы осторожней с ней, ольда 3. Не разбудите, – шепнула Жанета, отворяя дверь. – Ой, постойте! Вот ещё телеграмма из Флоры, с час назад принесли.

Деметрий наскоро проглядел несколько строк, в которых его кузина Ариана, принцесса Флоры и младшая сестра короля Аргелена Амейна, сообщала, что немедленно выезжает к ним в Ориенталь.

– Это очень кстати. Вы читали, да? Подготовьте комнату для её высочества, пожалуйста.

– Уже сделали, – кивнула Жанета и, усмехнувшись, добавила: – Но герра Ариана была бы недовольна, что вы величаете её здесь, на севере, высочеством.

Деметрий улыбнулся – впервые за три дня.

– Вы совершенно правы. Спасибо, Жанета, – сказал он и вошёл в спальную.

Окна были занавешены, и в полутьме горел огонёк синей стихийной свечи. Ивжени молилась воде, несмотря на грозу. Ведь это не гроза и не дождь отняли у неё ребёнка: Венда убежала сама, чтобы позлить няню, – только пятки сверкнули. Теперь няня с горя бросила службу в усадьбе и вернулась в родную деревню. Ивжени не стала её удерживать.

Деметрий опустился на край постели, стараясь не потревожить зыбкий сон жены. Светлые волосы выбились из толстой косы. У Венды были такие же золотистые волосы и такая же ямочка на подбородке. От Деметрия она унаследовала серебристо-серые глаза, прямые брови и баранье упрямство.

– Где же, где же ты? – одними губами прошептал Деметрий.

В отсутствие новостей ему оставалось лишь довериться своему чутью. Он прикрыл глаза. Не решился взять Ивжени за руку, хотя так было бы легче. И в очередной раз за последние дни принялся перебирать тонкие струны души, стараясь уловить присутствие энергии, из которой был соткан мир.

Это не было стихийной силой, не было магией. Деметрий лишь пытался нащупать след Венды, в которой текла та же кровь, что в нём самом. Та же кровь – королевская, ангельская, что текла в короле Аргелене Ройнаре Амейне далеко во Флоре и умела откликаться на зов стихий.

Расшифровать послание было непросто. Деметрий хмурился и погружался глубже и глубже, стараясь не отвлекаться на прерывистое дыхание Ивжени рядом с собой. Не сразу, но ему удалось снова дотянуться до Венды. Он был уверен, что дочь по-прежнему находится в тихом месте вдали от больших дорог. Состояние Венды не менялось. Ей не становилось хуже, а это главное.

Но где она и что случилось?

– Гер Деметрий? – Дверь в углу приглушённо скрипнула, и темноволосая служанка просунула в спальную острый нос. – К вам лекарь пожаловал. Ждёт в северной гостиной.

– Почему только сейчас? – Деметрий поднялся и прошёл к двери, чтобы не шептаться через всю комнату. – Два дня назад нужно было его вызывать!

Служанка как‐то странно на него посмотрела, но ничего не сказала.

Когда Деметрий вошёл в маленькую угловую гостиную окнами на северо-запад, лекарь его не заметил. Засунув руки в карманы кожаной жилетки, он с любопытством разглядывал книги – большинство на флорийском или ориендельском, но были среди них и книги на языках Поверхностного мира, – а также коллекцию фигурок Деметрия. Фигурок было два десятка. Крошечные, размером меньше мизинца, человечки с ножками, ручками и приплюснутыми головами с волосами или шляпками обычно вызывали оторопь у прислуги и гостей. Каждая ручка оканчивалась полукруглой ладонью, и некоторым фигуркам полагался реквизит: воин держал меч, маг – волшебную палочку, а повар – огромный стейк и половник. На глазах Деметрия лекарь вплотную приблизился к ярко-жёлтым фигуркам, чуть не уткнувшись в них носом. Как и всех, его интересовал блестящий, удивительно гладкий на ощупь материал – пластик. В этом мире никто не видел ничего подобного.

– Спасибо, что заехали, – сказал Деметрий, в три широких шага пересекая гостиную.

Честно говоря, он не ожидал застать в гостиной незнакомца. Обычно Ивжени осматривал другой лекарь, бородатый старец с двумя сумками: одна для трав, другая для инструментов. А этого парня в белом лекарском жилете Деметрий видел впервые. Он казался наивным зеленцом, слишком юным для столь трудной профессии. Однако, когда парень обернулся, его голубые глаза сверкнули безусловной самоуверенностью.

– Когда вас вызвали, гер?..

– Седериж. – Голос у него был негромкий, но твёрдый – и совершенно безразличный, словно шелест осенней листвы. – Но меня не вызывали.

Деметрий нахмурился.

– Тогда как вы узнали?

– О чём?

– Что моей жене требуется медик… то есть лекарь?

Седериж пожал плечами и вынул руки из карманов.

– Я и не знал. Вот. – Он протянул Деметрию фотокарточку.

Это была переводная копия – и надо сказать, первоклассная копия – фотографии Венды с последней семейной съёмки. Венде в тот день исполнилось шесть, и она с задорным прищуром смотрела прямо в камеру, совершенно не испытывая страха перед громоздким устройством. Деметрий коллекционировал эти фотокарточки, собирал их в альбомы, трогательно подписывал каждый снимок и прокладывал страницы полупрозрачной калькой. Ивжени боялась камеры и всякий раз пыталась избежать фотосессий, Венда же была от них в совершенном восторге.

Разглядев в руках Седерижа портрет Венды, Деметрий едва не захлебнулся вышедшей из берегов надеждой. Грудь сдавило так, что последующие слова дались ему с трудом:

– Вы знаете где?..

Лекарь кивнул, но остался серьёзен, и сердце Деметрия забилось чаще. Казалось, оно сейчас вырвется из тела, наплевав на хрупкие рёбра, и само бросится на поиски дочери.

– Во время грозы она заблудилась в лесу, и на неё напали дикие лисы. Нет-нет, девочка жива! – поспешно добавил Седериж, потому что Деметрий схватился за спинку ближайшего кресла. – Её вовремя нашли, и я два дня был при ней. Всё в порядке, всё хорошо!

– Но… поче… – Испытав столь сильное потрясение, Деметрий никак не мог вновь взять под контроль мышцы. Тело качало, лицо свело судорогой, губы кривились и выдавали нечленораздельные звуки.

– Почему мы не сообщили раньше? Так это вверх по реке, за Орешниковым лесом, где мельница. Мельник её и нашёл, а потом уже меня кликнул. Девочка долго была без сознания – мы и не догадывались, кто она, откуда взялась. Я только сегодня выбрался в город, увидел карточки. И сразу к вам.

Деметрий впился в руки лекаря и сжал их вместе с фотографией.

– Спасибо!

– Да что вы… – Лекарь, кажется, смутился. – Её рана и без моего вмешательства выглядела неплохо. Вернее, плохо, но обнадёживающе. Я никогда ещё не видел, чтобы глубокие укусы так быстро затягивались. Ей повезло.

Деметрий помотал головой.

– Не преуменьшайте своей заслуги, гер Седериж. Что я могу для вас сделать? У вас будут все привилегии, все необходимые материалы. Что вы хотите? Деньги? Знакомства?

Молодой лекарь залился краской до самой макушки, отвернулся и очевидно не знал, куда деться от смущения. Деметрий ждал. Наконец Седериж собрался с мыслями – щёки из пурпурных стали просто розовыми – и твёрдо сказал:

– Спасибо, но это ни к чему. Помогать людям – моё призвание, ольда Деметрий. И справедливости ради не будем забывать, что я всего лишь выходил вашу дочь. Но нашёл её и спас от диких зверей гер Лилаш, мельник.

γ

– О, нет-нет, мне ничего не надобно! – замахал руками Лилаш, когда старейшина заявился в его дом с обещаниями всех благ и богатств.

Девочка приподнялась на кровати и с тревогой смотрела на родителей. Она очнулась вчера утром, но до сих пор не проронила ни слова. Поначалу ей, кажется, было не по себе – она ведь наверняка не понимала, где оказалась. Лишь когда обезумевшая от радости собака запрыгнула на кровать и облизала девочке лицо, та, скорчив рожицу, засмеялась. В обнимку с Рикой она свернулась калачиком на огромной для неё кровати Лилаша и на все его вопросы только мотала головой. В конце концов Лилаш сдался и решил, что она немая. Пока Седериж не появился на пороге мельницы в сопровождении старейшины Ориенталя с геррой матерью, Лилаш и не догадывался, кто его маленькая гостья.

Жена старейшины присела на край постели и крепко обняла дочь. Венда не ответила на искреннее приветствие и только скривилась из-за того, что мать согнала с кровати собаку.

– Тебе больно? – спросила герра, явно задетая реакцией девочки.

Венда передёрнула плечиками и отвернулась.

Лилаш чуть не крякнул от изумления. Перевёл взгляд на гера Деметрия и успел заметить, как тот поджал губы.

– Мы очень волновались, – продолжала герра. – Венда… как ты могла?! Зачем ты…

Но она оборвала себя на полуслове: Венда прикрыла глаза и откинулась на подушку, не обращая на мать никакого внимания.

– Что с ней не так? – не сдержался Лилаш. – Седериж, это из-за укуса?

– Нет, – старейшина ответил вместо лекаря, – это характер такой.

Он помолчал несколько секунд и снова заговорил, ни к кому не обращаясь, но Венда, конечно, не могла не слышать его слов.

– Дети, наверное, по природе своей эгоисты. Но есть особенно бессовестные. Неважно, что мама с ума сходит от страха за неё, неважно, что няню подставила, неважно, что весь округ её ищет! Эта девочка будет молчать как партизан, и – нет, Ивжени, чего ты ждёшь? – она тебя не поцелует.

Лилашу было неловко присутствовать при этой сцене. Что такое «партизан», он не знал и с огромной охотой ушёл бы сейчас вниз, на мельницу, но старейшина стоял между ним и дверью.

– Может, нам оставить её здесь, раз ей тут так нравится? – предложил гер Деметрий.

Его жена вскинула голову.

– Полагаю, это доставит неудобства уважаемому геру Лилашу, – мягко сказал Седериж. – Давайте всё‐таки отвезём девочку в усадьбу и я продолжу лечение?

Венда облизнула губы, не открывая глаз, и тяжело вздохнула. Мать зашептала ей что‐то на ухо.

– Не надо её успокаивать, Ивжени, – строго сказал гер Деметрий. – Доктор прав: мы отвезём Венду в усадьбу. Ей нужно время, чтобы выздороветь. Много-много времени… несколько лет.

– Лет? – переспросила герра Ивжени.

– Лет или даже десятков лет, – кивнул старейшина. – Никогда больше девочка Венда не выйдет за пределы усадьбы одна. Никаких путешествий, никаких друзей. Будет с нами ездить в гости во Флору, в школу ходить под присмотром – и это всё.

Венда распахнула глаза и повернулась к отцу.

– Так нечестно! – выпалила она, и это были первые слова, которые Лилаш от неё услышал. Высокий детский голос, с явными нотками обиды и еле сдерживаемых слёз.

– Почему нечестно? – удивился гер Деметрий. – Не вижу ничего нечестного.

– Я хочу гулять в городе!

– Ты уже погуляла. И маму довела. Так что нагулялась, хватит. Наша задача – чтобы ты дожила до того возраста, когда у тебя наконец появится инстинкт самосохранения. А раз ты не слушаешь взрослых, сломя голову лезешь на каждую башню и спешишь купаться в озере зимой, то будешь сидеть дома.

Венда снова вздохнула и положила руку Рике на холку.

– Я хочу эту собаку.

– Это не твоя собака, – отрезал старейшина. Ни один мускул на его лице не дрогнул. – Гер Лилаш, будьте добры, уведите пса, пожалуйста.

Лилаш свистнул и хлопнул по бедру. Рика встрепенулась, посмотрела на него, на Венду, открыла пасть и вывалила язык.

– Ко мне, – нахмурился Лилаш.

Собака нехотя повиновалась и затрусила к выходу, цокая длинными когтями по половицам. Гер Деметрий отступил, пропуская Лилаша и Рику. Мельник вышел на свежий воздух и чуть не споткнулся об Арри, поджидавшую у самой двери. Собака вопросительно наклонила голову, заглядывая в глаза Лилашу.

– Да уж, она ни в чём вам не уступает, – усмехнулся он и протянул руку, чтобы погладить Арри, но собака извернулась и отскочила в сторону. – Хар-р-рактер!

Семья старейшины и молодой лекарь уехали только через час. Венда противилась: капризничала и каталась по кровати, пока не разошлись швы у неё на боку. Лишь снова ощутив боль, девочка несколько утихомирилась, и отец смог отнести её в повозку.

Лилаш был озадачен произошедшим. С одной стороны, он жалел Венду, с другой – её родителей. Похоже, это действительно был маленький чертёнок. Но запереть девочку в усадьбе – как можно? Впрочем, наверняка это просто слова, неосторожно обронённые старейшиной в минуту сильного волнения. Венда повзрослеет, отрастит голову на плечах, и всё у них наладится. Рассудив так, Лилаш притворил калитку, с облегчением поблагодарил воду и направился к жерновам.

δ

Бывают такие дни, когда всё идёт к чёрту. Ещё вчера Аргелен Ройнар Амейн был королём Флоры, правителем могущественного государства, потомком Ангела и главой королевской семьи. Он строил планы: новые, более современные мануфактуры, в первую очередь в Индувилоне; железные дороги, по которым Аргелен мечтал пустить яркие паровозы; фонды помощи бедным и больным; телеграф… Признаться, некоторые неординарные решения Аргелен подсмотрел у кузена. Невольно они с Дмитрием соревновались между собой, хотя это было смешно – сравнивать Флору и диковатый Ориендейл. Так или иначе, вдохновения и идей хватало, а главное, у короля имелись необходимые ресурсы. Да и время было на его стороне: правление Аргелена только начиналось. Казалось, жизнь прекрасна и удивительна. Но больше удивительна, чем прекрасна… В этом он убеждался снова и снова.

Вчера у него было всё – сегодня же планы обратились пеплом. Аргелен лишился главного: силы и воли что‐либо делать. Зачем? Ничто больше не имело смысла. Всякий раз, стоило только поверить в лучшее, как Аргелен убеждался, что родился под несчастливой звездой. И пусть эта мысль была кощунственной, ведь Ангел завещал, что будущее не предопределено: Аргелен Амейн давно потерял веру.

Он выхватил из кармана батистовый платок и промокнул лоб. На террасе было невыносимо жарко – июньское солнце нещадно облизывало лучами белые камни замка, глянцевую листву в саду и металлические оградки и карнизы, к которым сейчас нельзя было прикоснуться. Аргелен продолжал вариться в собственном соку в плетёном кресле на террасе кабинета, впустую надеясь, что телесные страдания смогут заглушить душевные.

Надвинув пониже широкополую шляпу, он в очередной раз развернул письмо от сестры и перечитал послание – внимательно, до рези в глазах вглядываясь в каждую округлую букву.

Дорогой Арги!

Пишу, потому что многое хочется рассказать. Венду вернули домой в усадьбу ровно перед моим приездом. Главное: она в порядке. Её искали в Ориентале, а она, оказывается, потерялась за городом, в лесу. Я вчера там была. Просто невероятно, как далеко ребёнка могут унести эти маленькие ножки! Предупреждаю вас с Лиэстой на будущее: когда родится наследник, за ним глаз да глаз.

Так вот, налетела гроза (а ты ведь знаешь эти ориентальские грозы… кажется, весь мир выворачивается наизнанку), и Венда совсем отчаялась. Вдруг откуда ни возьмись – лисы! Ты видел когда‐нибудь настоящую дикую лису, Арги, а не тех, что у нас на фермах? Венда, конечно, испугалась. Она пыталась спрятаться, но куда там. Лисицы окружили её в овраге… Мне даже писать это страшно.

По счастью, её вовремя обнаружили. Мельник, добрый человек, прогнал лис, принёс малышку к себе и три дня за ней ухаживал. Три дня тишины! Ивжени и не верила, что всё обойдётся. К сожалению, у неё снова приступ.

Сейчас уже ясно, что Венда полностью поправится. Её лечит местный медик, он совсем молодой и весьма милый. Я пригласила его во Флору, чтобы показать нашу библиотеку, – надеюсь, ты не против? Деметрий его очень ценит. Прошу прощения, я хотела написать «Дмитрий», но уже привыкла, что ориендельцы зовут его иначе.

Обычно я много гуляю, когда приезжаю в Ориенталь, но в этот раз, конечно, всё время провожу с Ивжени и Вендой. Да и сезон ветров, так что не хочется никуда выходить. Венда в своём особо строптивом настроении – тебе и не снилось. Иногда она плачет. Вероятно, от боли, но никому в этом не признаётся. Медику приходится давать ей обезболивающее, полагаясь на одно только чутьё. Когда надо есть – она не ест, отталкивает поднос. Когда надо спать, она ищет, что бы съесть. В первую ночь, когда я только приехала, она упала с кровати и молча пролежала на полу до самого утра. Дмитрий, уж на что он сдержанный, раздражён и грозится запереть Венду в усадьбе на всю жизнь, «пока она не выйдет замуж» – это я тебе дословно привожу. Думаешь, он серьёзно? Я же вовсе не собираюсь замуж, может, и Венда никогда не захочет. Видит Ангел, ещё несколько лет, и она каждый день будет убегать из усадьбы, если он не перестанет на неё давить…

Расскажи, как у вас дела? Как себя чувствует Лиэста, можно ли ей снова вставать? Очень волнуюсь за вас и ребёнка. Я вернусь через три недели.

Обнимаю вас и шлю ветреный ориентальский привет. Поцелуй от меня маму.

Ex aequo et bono 4,

Ариана

Свернув письмо в трубочку, Аргелен Амейн посмотрел через него, как сквозь подзорную трубу, в сторону города. Самого города, конечно, не было видно с этой террасы, зато Аргелен разглядел неподвижные верхушки деревьев, гнездо среди ветвей и шпили замковых башен. Король вздохнул, сунул письмо в карман, тяжело поднялся из кресла и вернулся в кабинет. Двери он оставил распахнутыми – в надежде, что ориентальский ветер доберётся до Флоры и хоть немного разбавит летний зной.

На краю изогнутого буквой «С» письменного стола лежало прошение графа Сэптена из Ангоры занять освободившийся пост магистра науки и искусств. Аргелену давно уже следовало составить ответ, но он устал раз за разом отказывать Сэптену, который совершенно не понимал вежливых намёков. И о чём граф только думал, когда подавал такие прошения! Науки и искусства явно были не по его части. Единственным, что Аргелен, положа руку на сердце, мог бы доверить Сэптену, был магистрат доходов и расходов, и он даже собирался это сделать в прошлом месяце, но вмешалась Лиэста. Жена отговорила его от назначения Сэптена, сославшись на плохое предчувствие. И Аргелен её послушал. Он шутил, что предсказания Лиэсты надёжнее, чем подсказки Атласа всех времён, и безоговорочно доверял её чутью – кроме тех редких мгновений, когда она сквозь сжатые зубы с непроницаемым лицом твердила, что у них никогда не будет детей. «Пусть она будет права во всём, кроме этого!» – взывал он к звёздам.

Однако с каждым годом всё ближе подкрадывалось осознание: Лиэста не ошибается. Ни один медик Флоры не мог объяснить Аргелену, отчего королеве не удаётся выносить долгожданного наследника. И прошлой ночью, как и год назад, как и три года назад, всё повторилось вновь… На исходе второго месяца Лиэста потеряла ребёнка. Ну почему? Почему именно они?! И как пережить это – опять?

Аргелен мрачно уставился на прошение Сэптена и отпихнул его подальше. Сейчас он точно не станет ему отвечать. И завтра, скорее всего, тоже.

Карман сюртука жгло письмо Арианы. Аргелен не знал, писать ли сестре об их потере сейчас или стоит дождаться её возвращения во Флору. С одной стороны, лучше рассказать всё лично. С другой, если он напишет сейчас, она передаст новости Дмитрию с Ивжени и Аргелен избежит ещё одной мучительной сцены. Кроме того, надо было подготовить Ариану к тому, на что уже давно – и довольно откровенно – намекала Лиэста. Если у них не будет детей, корона Флоры после Аргелена перейдёт к младшей сестре и её будущим наследникам. А значит, Ариане всё‐таки придётся подыскать себе подходящего партнёра, даже если сейчас ей совсем этого не хочется.

– Да помогут нам небеса, – пробормотал Аргелен, склонился над столом и взял чистый лист бумаги и перо.

α

Когда все на свете спят, а ты – нет, мир принадлежит только тебе. Можно делать что хочешь, идти куда хочешь, и никто не остановит! Это днём всё иначе, с его правилами, занудным распорядком, докучливыми обязанностями. С людьми, которые только и знают, как бы поглубже влезть в твою жизнь и перекроить её на свой лад.

Конечно, не стоило обманывать себя: и правила, и люди ночью никуда не исчезают. Даже под покровом темноты она не могла позволить себе всё что хотела. И всё же ночью многое скрыто от глаз и много куда легко проскользнуть незамеченной… Ночью можно выкинуть из головы протокол и условности и мечтать от души.

Венда чихнула и ударилась головой о деревянную балку. Ужас, сколько здесь пыли! Наверное, никто, кроме неё, не забирался на этот древний чердак со времён строительства башни. Было исключительно темно, жарко и трудно дышать, но Венда уже приметила цель – синий круг неба в оконце впереди – и упорно пробиралась вперёд. Сегодня ей во что бы то ни стало необходимо было выбраться на крышу.

Окно оказалось заперто на обычную щеколду – приятная неожиданность, на которую Венда, впрочем, рассчитывала со свойственной ей убеждённостью, что раз она так хочет, значит, так оно и будет. Девушка откинула щеколду, и рама легко поддалась, стоило надавить на неё посильнее.

Венда выглянула наружу и тут же невольно отшатнулась. От увиденного дух захватывало – не зря же это была самая высокая башня замка! Ловко переставляя ноги, Венда перебралась с безопасного чердачного пола на покатый козырёк, опоясывающий башню. Прижалась спиной к шершавой черепице и замерла от ужаса и восторга. О да! Этот мир принадлежал ей, и только ей одной. Разве люди, жившие там, внизу, могли чувствовать то, что чувствовала она? Могли по-настоящему знать, что такое свобода?

Круглое оконце выходило на север – Венда столько раз с тоской глядела на него и на величественную башню из своих комнат на третьем этаже в гостевом крыле замка. Третий этаж – это скучно, это настоящее наказание: слишком высоко, чтобы убежать, и в то же время вид открывается самый посредственный. Не то что сейчас!

Венда стояла на крыше и смотрела на север. Города отсюда было почти не видно, лишь самый краешек; в основном перед Вендой простирались поля да пологие холмы. Широкая лента дороги на Ориенталь исчезала среди этих холмов, чтобы вынырнуть в пустыне, пронзить её прямой стрелой и скрыться в прохладе лесов Ориендейла. Ох уж эта дорога, всегда такая пыльная, такая длинная! Венда ужасно жалела, что между столицами Ориендейла и Флоры невозможно путешествовать по воде – опасные Грозовые пороги затаились на реке Вирене, препятствуя судоходству.

Медленно переступая по узкому козырьку, Венда сдвинулась на запад, и теперь перед ней во всей красе предстала Флора. Столица спала. В холодном свете полной луны тёмно-синие крыши силились остыть от лучей безжалостного августовского солнца.

На вкус Венды, август был жарковат для визитов на юг, но что поделать – не каждый день король Флоры приглашает тебя отпраздновать пятнадцатый день рождения в своём роскошном замке. Мило с его стороны: они с дядей Аргеленом, конечно, родственники, но точно не друзья. Венда терялась в его присутствии – ну какие у них могут быть общие интересы и темы для бесед? Однако труднее всего ей было рядом с его женой, чопорной тётей Лиэстой. Она так откровенно избегала общества Венды – это действовало на нервы. Венда привыкла считать, что королева терпеть её не может за шум, за детскую суету и проказы. Лишь недавно ей пришло в голову, что тётя, возможно, просто завидует. У них с дядей не было своих детей.

Впрочем, несмотря на жару и на тётю, Венда всё равно была счастлива выбраться из Ориенталя. После стольких лет заточения любая поездка или прогулка радовала её больше других подарков. Домашнюю усадьбу она давно исследовала вдоль и поперёк, Ориенталь и окрестные деревни уже не могли утолить её любопытство. Пусть Флора и не была для Венды чем‐то совсем новым, но всё же город таил в себе ещё достаточно секретов, и ей не терпелось к ним приобщиться. Прильнув к крыше самой высокой башни королевского замка, Венда во все глаза смотрела на прекрасный спящий город.

Ей казалось, она видит далеко на западе тоненькие шпили ангорских храмов и блеск реки Вирены, но, возможно, это был лишь обман зрения. Как говорит дядя Аргелен: ночью все эльфы серы. Центральная улица, уходящая от площади Звёзд в сторону Ангоры, пустовала. Где же их торговцы, булочники, молочники? Наверное, было ещё слишком рано даже для них. Венда никогда прежде не видела Флору такой застывшей, словно вмиг опустевшей. На мгновение она представила себе, будто люди на самом деле покинули город, – и усмехнулась при этой мысли. Чтобы такое случилось с Флорой? Да скорее упадёт Занавес!

Город простирался далеко на запад и на юг. Южные улочки были у́же и короче – настоящий лабиринт. Венда хотела бы плутать по ним в одиночку, заглядывать в окна, гладить бродячих кошек на чужих террасах и мечтать, мечтать… но её никогда не отпускали из замка без сопровождения. Унылые гувернантки водили её одним и тем же опостылевшим маршрутом по широким и прямым улицам, прямиком к дому Рене Ульвиде, единственной подруги Венды в этих краях. А дом Рене – вон же он, огромный трёхэтажный особняк из белого камня. Даже ночью парадный вход ярко освещён, хотя вряд ли там ждут гостей в такой час. Вот богачи, и не жалко им факелы! Рене хоть и не досталось знатного титула, зато её семья была весьма состоятельна: родители владели самым успешным домом моды во всей Флоре. Когда‐то простая портниха, бабушка Рене вдохновилась картинами художника из Поверхностного мира – Венда всё время забывала его звонкую фамилию – и принялась шить одежду из золотистой ткани, с цветастыми узорами, высокими воротниками и струящимися шалями. Эти совершенно безумные по флорийским понятиям костюмы за одну ночь сделали её знаменитой, и полвека спустя дамы по-прежнему продолжали заказывать у дома Ульвиде платья и мантии на выход.

Перебравшись на юго-восточную сторону крыши, Венда со счастливой улыбкой взглянула на озеро, отражавшее сияющий кружок луны. Городской пляж в обрамлении прямых парковых аллей и железнодорожный мост над водой – оба пустовали и даже немного пугали своей жутковатой неподвижностью. Мост был новый: дядя Аргелен всего пару лет назад затеял строительство железнодорожной ветки в направлении Пустынной полосы. Сначала он убедился, что проект отца Венды – университетский городок Манола – успешно развивается, а вовсе не отталкивает молодёжь засушливым климатом и удалённостью от границ обеих стран. Теперь железная дорога соединяла Манолу с Флорой, а через Флору – с Ангорой, Алилутом и Индувилоном… В то время как по другую сторону Пустынной полосы, в родном Ориендейле, до сих пор не было ни одной станции! Венда обиженно закусила губу, подумав об этом, и отвернулась от моста.

Где‐то на востоке был Занавес, но, конечно, слишком далеко. Он возник из ниоткуда много лет назад и, словно огромное полотно, отсёк часть территорий Флоры. Кажется, раньше там были какие‐то сады – Венда не помнила точно. Родители никогда не пытались объяснить ей природу Занавеса; отец не желал вдаваться в подробности. И Венда сдалась, принимая Занавес как должное. Он просто был – простирался в виде гигантского купола от Тёплого моря через восточные окраины Флоры, рассекал Пустынную полосу и заканчивался на востоке Ориендейла, у Алмазных гор. Купол Занавеса отражал мир, как зеркало: и небо, и горы, и пески пустыни. И на ощупь, говорят, он тоже был как зеркало – гладкий, твёрдый и холодный.

С высоты своей башни Венда вглядывалась во тьму на востоке, но для рассвета было ещё слишком рано. Однако если задержаться на крыше на пару часов, то она сможет увидеть, как солнце выныривает из-за Занавеса. Ради этого Венда и пришла.

Потому что сегодня этот рассвет принадлежал только ей. Как и мир под её ногами, такой крошечный, но такой огромный. Сегодня ей исполняется пятнадцать лет – во Флоре это первый этап совершеннолетия. Значит, начиная с завтрашнего дня никто больше не вправе удерживать её в стенах усадьбы! Ни родители, ни учителя, ни гувернантки не смогут запретить ей быть свободной!

Венда усмехнулась, представив себе выражения их лиц. Она любила их – не гувернантку, конечно, а родителей – и понимала, что они так пеклись о ней все эти годы лишь потому, что опасались за её жизнь. Она и сама иногда боялась, и старый уродливый шрам на левом боку служил напоминанием, что некоторые приключения заканчиваются плохо. И всё же ей нужна была эта свобода, такая, как сейчас: стоять на краю обрыва на вершине высоченной башни, обнимать небо, замирать от ужаса, ликовать от восторга.

Да, родители будут разочарованы. Но она не собиралась идти по стопам отца и становиться старейшиной! Венда вообще сомневалась, что кто‐то проголосует за неё, даже если она всё‐таки предложит свою кандидатуру. Пускай мама с детства внушала ей, что голосовать за наследника прежнего старейшины – негласная традиция, Венда знала уже несколько случаев в других округах, где всё сложилось иначе. Времена меняются! И тем лучше – к чему ей это звание? Венда не могла даже представить себя на месте отца. Жизнь слишком коротка, чтобы посвящать её служению другим.

Пристроившись в удобной выемке на козырьке крыши и подложив руку под голову, Венда продолжала смотреть на восток. Она не чувствовала холода и не думала об усталости, которая, верно, настигнет её позже, вечером, во время бала – а как же тогда танцевать? Венда довольно улыбалась и ожидала зарю своей новой жизни.

β

Очередная бессонная ночь. Душно. В комнате непривычно светло: луна на небо выкатилась ровная и совершенно круглая – похоже, полнолуние. В самом деле, стыдно травнику не знать лунный календарь наизусть.

Ясный свет свободно проникал сквозь ничем не занавешенное стеклянное оконце, и Айлек видел, как блестят в дальнем углу глаза Марель. Значит, тоже не спит, бедняга. Давно уже они не видели такого сухого лета – это взрослые говорили, конечно. Айлек ещё никогда не видел или же просто не помнил. Над огородами развернули тенты, углубили каналы, но и этого оказалось мало, поэтому вчера ему пришлось полдня таскать воду из озера. Теперь спину ломило и хотелось повернуться на другой бок, но Айлек знал, что старая кровать скрипит, а малыши чутко спят – Марель и так едва угомонила их сегодня. И потому он терпел.

Отчаявшись уснуть, он просто лежал и слушал доносившуюся сквозь приоткрытое окно глухую перекличку ночных птах, шебуршание свиней в подлеске, далёкое повизгивание всякой мелюзги у озера. Наверное, зверью сейчас не легче, чем людям или травникам. Айлек вздохнул.

Марель приподнялась на одном локте – её кровать не скрипела. Хорошая была кровать, её сделали в подарок, когда они с Сэльмаром объявили, что будут жить отдельно.

– С днём рождения! – прошептала Марель и поманила его рукой.

Айлек растянул губы в улыбке, но вышло криво и неубедительно. Осторожно, стараясь не шуметь, он поднялся с матраса и пересёк комнату. Марель ждала, прислонившись к подоконнику: такая бледная, такая беззащитная в лунном свете. Айлек знал, конечно, что она уже взрослая, на три года старше его, но по-прежнему видел в ней хрупкую девочку, какой она была прежде, ещё до рождения близнецов. Он присел на краешек постели, и Марель тут же подалась к нему, крепко обняла и потрепала по голове.

– С днём рождения, братец, – повторила она.

– Ты разбудишь мелких, – укорил её Айлек.

Здорово было сидеть с ней вот так, совсем как раньше, когда их было только двое.

– Что ж, разбужу, значит, снова будем укладывать. Всё равно не уснуть.

Сестра отпустила его, и Айлек был вынужден отстраниться.

– У меня нет подарка, – с сожалением сказала Марель. – Но Сэльмар обещал принести что‐нибудь подходящее, и я вырежу тебе оберег.

Обереги Марель делала лучше всех в общине. Правда, дома их скопился уже целый мешок, начиная с самых корявых, десятилетней давности. Айлек поджал губы. Значит, Сэльмар скоро вернётся… И что ему, Айлеку, с очередного оберега?

– Я в этот раз тебе на любовь заговорю, – настаивала Марель. – Такого у тебя ещё нет, правда?

На любовь? Смешно… Айлек повернулся к луне, надеясь, что серебристый свет смягчит и разгладит черты его лица, сгонит с него хмурую печаль, да поскорее, пока Марель не заметила. Луна зависла над самой землёй и казалась огромной, как бывает только в августе. В зимние месяцы, когда она уменьшалась, на небе показывалась вторая луна, тёмная и не такая чёткая. Айлек пристально рассматривал серые полосы и завитки на обманчиво плоской поверхности. Хотел бы он знать, что там, на обратной стороне луны. Но шагнуть за край было нельзя и даже заглянуть невозможно. Недопустимо. Немыслимо…

Он вздрогнул, почувствовав прикосновение руки Марель. Сестра указала на дверь. Айлек мотнул головой. Он хотел и в то же время боялся оказаться с ней на улице в этот час, когда вся община спала и только эта луна могла подсмотреть за ними. Но выбора не было – если Марель что‐то предлагала, он всегда слушался безоговорочно.

Стараясь не шуметь, они выбрались наружу. Марель успела склониться над близнецами – убедиться, что они крепко спят, – и надеть сандалии. Айлек вышел босиком. Он с отчаянным удовольствием зарывался пальцами ног в колючий песок и терпел покалывания сухой травы о голые ступни. Для травников с их тонкой и чувствительной кожей эти ощущения были неприятны, и никто, кроме Айлека, не отваживался ходить по тропинкам без обуви.

Марель тихо подошла ближе и прислонилась к его плечу. Какое‐то время они оба молчали – обычно это была уютная, смиренная тишина между ними, но сегодня опасные слова так и рвались с языка.

– Ты довольна своей жизнью? – проронил Айлек. – Счастлива?

Марель усмехнулась.

– Какой странный вопрос, Айлек. Ведь я у себя дома, здесь мой народ, мои родные. Мы растём вместе, и наши корни крепки.

– Но ведь ты – не корни, – возразил Айлек. – Если уж на то пошло, ты – дерево. Молодое и цветущее, вишнёвое например. Твоё дерево – оно счастливо?

Марель молчала – наверное, обдумывала сравнение. Айлек посмотрел в лицо сестре: она закусила губу и прикрыла глаза, так, чтобы лишь чуть-чуть лунного света могло просочиться сквозь густые ресницы. До чего же прекрасным деревом была Марель!

– Я не понимаю твоего вопроса, – наконец призналась она. – Разве цветущее дерево может быть несчастным?

Она вдруг схватила брата за руку и потянула за собой, приложила его ладонь к шершавому стволу ближайшего к ним дерева – это был стройный, полный сил ясень. Он дремал сейчас, и всё равно Айлек чувствовал, как пульсирует жизнь под его корой, как миллионы мельчайших частиц дрожат под рукой травника, объединённые общей целью и судьбой.

Община была их садом, а сад – общиной. Труд был жизнью, а жизнь – само по себе безусловное счастье. Ибо есть только жизнь и смерть. Счастья, отделённого от бытия, просто не могло существовать – это выдумки людей… Марель не нужно было ничего говорить, Айлек и так всё знал: это было их коллективным началом. Корни крепче воздушных крон и тонких веточек, они надёжнее, они – основа. Только что же тогда не так с Айлеком, неужели, как говорят, «дурное семя»?

– Я несчастлив, – твёрдо сказал Айлек, впервые решаясь произнести эту мысль вслух. Он долгие месяцы носил её в себе, перекатывал на языке, стремился задавить столь неожиданные, неуместные в общине травников ростки эгоизма. Всё началось с того, что у него забрали его Марель – Сэльмар забрал, – но в этом он не мог ей признаться.

– Как мне помочь? – отчаяние в голосе Марель. Глаза в глаза, её серебряный блеск против его тёмных угольков, скрывающих столько печали.

– Я люблю тебя, – сказал Айлек, отрывая руку от ясеня и отступая на шаг от Марель. – Ты не можешь мне помочь.

Её лицо исказилось, но не от обиды или испуга – от непонимания. Конечно, откуда ей знать, что он чувствует, когда её корни крепчают с каждым днём, когда её сад полон побегов, которые она взрастила собственными руками! Она не была больна, как он.

– Я побуду здесь, – сказал Айлек, указывая на землю под деревом. – А ты возвращайся к детям, Марель.

– Но… – она колебалась, – как же ты один…

– Спокойно. Мне здесь легче дышится. И потом, сегодня день моего рождения… – добавил он. – Пусть это будет твой подарок – ведь другого у тебя нет.

– Я сделаю оберег, – снова повторила Марель, но было видно, что она сдалась, уступила Айлеку.

Сестра снова хотела дотронуться до него – может, провести рукой по его щеке, как она часто делала, или обнять, – но Айлек сделал вид, будто не заметил её движения, и отвернулся. Марель обескураженно пожелала ему доброй ночи и направилась к дому.

Их разделяла всего дюжина шагов, но Айлек знал, что со временем они станут пропастью, больше – они станут вечностью. Его корни прогнили насквозь.

γ

Круглую площадь Звёзд отделяли от королевского замка четыреста тридцать две ступени. Засмотревшись на старинные дома с изогнутыми фасадами, на цветущие клумбы и разноцветные флаги, мало кто обращал внимание на скрытую среди зелени лестницу, круто уводящую вверх. Ею редко пользовались: парадный вход в замок и широкий, удобный для лошадей подъезд располагались с обратной стороны холма, и почти никто не поднимался в гору пешком. За лестницей тем не менее тщательно следили: зимой её чистили ото льда и посыпали песком, летом – смахивали листву, мыли и ремонтировали ступени. Забраться по ним наверх можно было без особых трудностей даже ночью: у подножия лестницы, освещая начало подъёма, горели факелы, и надёжные каменные ступени светлыми пятнами выделялись среди листвы.

Высокая фигура в плаще на мгновение остановилась у факелов, оглянулась по сторонам – площадь была пуста – и решительно направилась вверх. Она не боялась быть обнаруженной: в конце концов, она не делала ничего предосудительного, – и всё же было бы лучше, если бы ей удалось проскользнуть к замку незамеченной.

Ступенька за ступенькой она поднималась всё выше. За деревьями проглядывал город: тёмные крыши, серые силуэты домов, и лишь изредка то там, то тут мелькали в окнах огоньки свечей, словно звёзды на ночном небосклоне. Засмотревшись на это мерцание, фигура в плаще едва не споткнулась, зацепившись ногой за подол. Тонкие девичьи руки вынырнули из рукавов и подхватили складки длинной юбки; тёмные локоны выбились из-под капюшона. Девушка поправила плащ и продолжила подъём, внимательно переставляя ноги в мягких кожаных туфлях и больше не отвлекаясь. Это был её город – что она там не видела…

Запыхавшись, она добралась до верхней площадки, проскользнула под аркой и прильнула к стене замка. Выждала несколько секунд, но никто её не окликнул: стража не заглядывала в сад. Флора переживала свой золотой век – чему семья девушки изрядно способствовала, – и пусть обычные уличные воры и мошенники никуда не делись, никто не мог представить себе, что посторонний дерзнёт проникнуть в королевский замок. Девушка усмехнулась и скинула капюшон, подставляя бледное лицо свету звёзд и полной луны.

Она прошла сквозь сад, то и дело ныряя в тень при виде газовых фонарей – всё‐таки не хотелось, чтобы план раскрылся, когда она почти у цели, – обогнула павильон из белого камня и опустилась на колени перед полукруглыми окнами. Она хорошо помнила их. Если смотреть изнутри, они будут вовсе на не уровне земли, как кажется с улицы, а наоборот, под самым потолком. Просторное помещение использовали как читальный зал, а когда во Флору приезжала Венда, это была её классная комната. Прошлым летом Венда случайно – как это у неё обычно бывало, во время претворения в жизнь очередной шалости, – обнаружила, что одно из окон не закрывается. Замок был сломан, и Венда не стала никому об этом сообщать. Она поделилась только с Рене, и за две ночи, остававшиеся до отъезда Венды в Ориендейл, девушки успели устроить настоящий пикник в парке и искупаться в озере, прямо под носом охраны и королевской семьи. И никто не заметил!

Проведя ладонью по мутному стеклу, Рене осторожно надавила на раму. Она переживала, что могла перепутать окно или что замок починили за прошедший год, но стоило ей приложить немного силы, как окно поддалось. Вовремя ухватив ускользающую раму, Рене мягко опустила её на книжный шкаф.

Окно было довольно узкое, но Рене изловчилась и пролезла внутрь, даже не снимая плаща. Перебралась на шкаф и глянула вниз – метра два, слишком высоко, чтобы прыгать. Однако шкаф примыкал к стеллажу поменьше, а тот стоял прямо у стола, за которым Венда учила уроки, – Рене иногда присоединялась к ней ради интереса, когда приходил преподаватель по языкам.

Почти бесшумно, словно эльф, коснувшись пола читального зала своими мягкими кожаными туфельками, Рене скинула плащ, туго его свернула и спрятала под столом. Против обыкновения, сегодня она была не в золотистом наряде дома Ульвиде, а в скромном платье с широким поясом и воротничком, какие носила прислуга замка; раздобыть его оказалось непросто, но на что только не пойдёшь, чтобы удивить подругу! Уже предвкушая, как она разбудит сонную, ничего не подозревающую Венду, Рене поспешила к галерее.

На лестничных пролётах горели лампы, но тихие, безлюдные коридоры дремали в полумраке, и лишь рассеянный свет с улицы просачивался сквозь высокие окна. Казалось, весь замок спит. Рене предполагала, что это не так: наверняка уже готовились к новому дню горничные, кипела работа в кухнях, убирали парадный двор и украшали холлы – ведь сегодня вечером должен состояться пышный бал. Однако здесь, на жилых этажах, укрытых от глаз посторонних, всё будто застыло. Для прислуги существовали отдельные коридоры и закоулки, куда Рене решила не соваться – так бы она ни за что не нашла комнату Венды.

Когда старейшина Ориендейла с женой и дочерью приезжали во Флору, их всегда размещали в северном крыле замка. У Венды были отдельные покои из двух комнат: учебной и спальной. Родители настаивали, что Венда должна заниматься ежедневно, даже летом, пока все остальные прохлаждаются на каникулах. Венда обижалась и сопротивлялась, и Рене её понимала, хотя лично ей нравилось учиться в любой сезон. И всё же было в этом что‐то нечестное – разве Венда не заслужила свои каникулы?

Добравшись до нужного коридора, Рене медленно повернула ручку и вошла в первую комнату. В спальне Венды горели лампы, через открытую дверь освещая беспорядок на рабочем столе в кабинете: сваленные в кучу листы бумаги и книги, россыпь карандашей, обрезки кружев и леденец на палочке. Рене задумчиво осмотрела обе комнаты. Венды здесь не было.

– Ты убралась у меня на столе?

– Что?..

Рене вздрогнула и распахнула глаза. В ожидании Венды она сама не заметила, как задремала. И вот подруга стояла перед ней – вся покрытая пылью, с всклокоченными волосами, но зато глаза сияют, а на щеках прелестный румянец. Рене сонно моргнула и погасила лампу: пока она спала, взошло солнце.

– Ради Ангела, Венда, где ты пропадала? Видела себя в зеркале?

– Тут зеркала на каждом углу, ещё бы я не видела! – прыснула Венда. – Ничего, сейчас умоюсь, пока Каролина не явилась. А ты‐то что здесь делаешь?! Тайком проникла в замок, чтобы навести у меня порядок?

– Кстати, об этом. Ты же только вчера приехала – как можно было устроить такой бардак за один вечер? – Рене потёрла глаза, потянулась и встала с кресла. Как и год назад, она по-прежнему была чуть выше Венды. – С днём рождения!

Венда растянула губы в счастливой улыбке, сморщила нос, прикрыла глаза – и засмеялась. Когда подруга так радовалась, Рене казалось, будто мир с каждой секундой становится лучше. Венда, словно солнце в человеческом обличье, поистине лучилась теплом и любовью; эта энергия была для всех, и черпать её можно было бесконечно. Рене знала про себя, что зависит от настроения окружающих. А вот Венда не зависела ни от кого. Когда ей хотелось хохотать, она делала это от всей души. Точка.

Рене улыбнулась в ответ и крепко обняла подругу, стараясь не вдыхать частицы пыли с её замызганной одежды и волос. Как же она скучала!

Венда занялась своим туалетом: подогрела воду для ванны на комнатной горелке, разложила полотенца и мыло. В семье Ульвиде, как и во флорийском замке, для этого имелась прислуга, но в Ориендейле, особенно в северных округах, о такой роскоши то ли не слышали, то ли не могли себе позволить – а может, просто не видели нужды? Венда, хоть и была дочерью главного старейшины, привыкла обслуживать себя сама.

Рене пристроилась на полу ванной комнаты, с любопытством наблюдая за действиями Венды и слушая её болтовню. Они не виделись целый год, и ей тоже, конечно, не терпелось поделиться новостями, однако Венда была слишком возбуждена. Она тараторила, не делая пауз: описывала Рене красоту Флоры, какой она только что видела её с башни, жаловалась на новую гувернантку Каролину и предвкушала сегодняшний бал в честь себя, любимой.

– Венда! – наконец прервала её Рене. – Я тоже кое-что хотела рассказать… А ты даже не спросила, как у меня дела.

– Да? – Венда с намыленной головой выглянула из ванны. – Ну прости. А что такое?

Рене поджала губы. Сердце забилось чаще, и она нервно принялась накручивать на палец тёмный локон.

– Ну, не тяни же! Мне теперь любопытно.

– Я… выхожу замуж, – выдохнула Рене.

Венда замерла. Клочки пены с её волос беззвучно падали на пол.

– Так рано? – наконец выдавила она.

Рене сникла. Она‐то надеялась на поздравления, восторженные восклицания, может, даже на слезинку-другую… Но с Вендой никогда не знаешь наперёд.

– Ты что, совсем не рада за меня? – тихо спросила Рене.

– В общем, рада, конечно. – Венда передёрнула плечами. – Просто это значит… Ларс увезёт тебя в Алилут. И мы больше не будем видеться.

– Это не так. Моя семья по-прежнему здесь, и я буду приезжать время от времени, как и ты! Мы всегда сможем договориться.

– Ну да! – Венда зажмурилась и принялась смывать пену. – Ты будешь герцогиня Алилутская в своих южных краях, а я…

Она не продолжила.

– Может, ты всё‐таки станешь старейшиной Ориенталя? – предположила Рене.

– А чем это поможет, если я в Ориентале, а ты в Алилуте?!

Венда выскочила из ванны и обернулась полотенцем. Не глядя на Рене, она босиком прошла в комнату, оставляя за собой мокрые следы, и остановилась у окна. Уставилась на башни замка.

– Я не хочу сейчас ничего решать, – глухо сказала Венда. – Мне только пятнадцать, у меня много времени. Зачем все на меня давят?

Привычное мягкое сияние и тепло выветрились из её голоса. Казалось, Венда пытается скрыть за своими словами другие, более личные и горькие мысли. Рене покачала головой. Она волновалась за подругу, потому что отлично знала этот сложный характер и душу, которой всегда хотелось больше, чем было доступно.

Рене подошла к Венде, взяла её за руку и стянула со своей шеи кулон. Наверное, она поступала сейчас не совсем правильно: подвеска в виде лука и стрелы была подарком Ларса. Она не представляла особой ценности – Рене уточнила у мастеров дома Ульвиде, – однако это было чуть ли не главное сокровище в семье герцогини Алилутской. Ларс отказывался носить её, считая девчоночьим украшением.

Повинуясь порыву, Рене вложила кулон в ладонь Венды и сжала пальцы.

– Что это? – удивилась Венда.

– Подвеска, которая приносит счастье, – пояснила Рене. – Мне кажется, что тебе она сейчас нужнее, чем мне. Носи… только обещай, что не потеряешь! В следующий раз отдашь. – Она поцеловала подругу в раскрасневшуюся после ванны щёку. – С днём рождения!

δ

Ариана позволила себе выспаться: день обещал быть долгим и нервным. В последнее время она всё чаще ночевала не в королевском замке, а в своих ангорских комнатах с видом на канал, где никто её не беспокоил. Тут не было ни прислуги, ни членов её семьи. Тут она могла быть наедине с самой собой и Ангелом.

Если бы Аргелен оказался в её квартирке – она, правда, ни разу его не приглашала, – он бы поразился, увидев, как скромно живёт его сестра. Спит на тонкой циновке на полу, работает и обедает за низким столиком, а единственным украшением во всех трёх комнатах служат синие, расшитые бисером портьеры, призванные защитить покой её жилища от ослепительных ангорских закатов. Ариана несколько месяцев искала себе подобную квартиру и устала объяснять то одному, то другому домоправителю, что ей не нужны ни отдельный этаж, ни целое крыло здания. Кто‐то даже вознамерился возвести для неё новый дворец на окраине! Ариана чудом уговорила очередного домовладельца сдать ей эти три комнатки. Брат ни за что бы не проникнулся её аскетизмом, она знала – потому и не звала его.

Был уже почти полдень, когда Ариана наконец спустилась по узкой лестнице во внутреннем дворе, прошла под аркой и оказалась на мощёной улице. Солнце замерло в зените, было безветренно и душно. Ариана поправила шляпку и скинула лёгкий плащ. Можно было бы вернуться, оставить плащ наверху, но она не хотела терять времени – и так уже провозилась пару часов, отвечая на письма и заполняя альбом.

Ближайший мост через канал был за углом, и Ариана решительно двинулась в его сторону. Владельцы окрестных лавок улыбались ей и низко кланялись. Принцесса кивала в ответ и каждый раз снимала шляпку, приветствуя пожилых людей. Это была дань традиции, которую современная молодёжь, похоже, начала забывать.

Декорированные узорчатыми голубыми, синими, белыми и бежевыми плитками фасады ангорских домов обрамляли улицу; они стояли, прижавшись друг к другу, и лишь иногда пёстрые стены сменялись островками сочной зелени за коваными оградами. Балконы нависали над каналами и проулками, но такие балконы были и во Флоре, а вот ангорская плитка там не прижилась: в столице предпочитали строить из белого камня и украшать дома лепниной и колоннами, а некоторые даже пробовали новомодный материал из Ориендейла – красный кирпич. И пусть в Ангоре было грязновато и пахло застоявшейся водой, рыбой и водорослями, Ариане здесь нравилось больше, чем дома. Атмосфера торжественности, какого‐то едва уловимого высокомерия Флоры претила ей и гнала прочь – на запад, на юг, на север… На север!

Споткнувшись об эту мысль, Ариана сложила ладони и переплела пальцы. Да простят её воздух, огонь, земля, вода и Ангел! Ловить себя на неодобрительном отношении к окружающему было непросто, но она старалась, и с каждым месяцем это получалось у неё всё лучше и лучше. Ариана прижала руки к груди и поправила себя: она любит Ангору, любит Флору, любит весь мир.

Наконец она замедлила шаг и остановилась у самой приметной лавочки в этом квартале, а может, и во всём городе. Витражные стёкла молочно-белых, красных, зелёных и синих тонов искрились на солнце. Хозяин лавки, мастер чудес, сделал эти витражи сам – он действительно был Мастером с большой буквы. Ариана особенно уважала его за то, что он, по собственному заявлению, служил стихиям, а не королю. Толкнув дверь, принцесса вошла внутрь.

– Криа, криа! – тут же сообщил оранжевый попугай с ветки деревца, растущего в кадке прямо посреди лавки. Помещение было высоким, в два этажа, и от прилавка поднималась и исчезала в узком коридоре кованая винтовая лестница.

– Не «кря»! – раздался мужской голос. – А «клиент», мы же сто раз с тобой… А! Ты имеешь в виду миледи Ариану.

– Криа, – подтвердил попугай.

Ариана завертела головой. И как только мастер её заметил? Наверняка с помощью очередного хитроумного изобретения вроде всевидящего глаза. Секунду спустя мужчина появился на верхних ступеньках лестницы и отвесил принцессе несерьёзный полупоклон. Одетый в льняные штаны и рубашку, заляпанную краской и клеем, в очках, тяжело сидящих на переносице, он выглядел так, что Ариана сразу поняла: она оторвала его от работы.

Однако мастер был рад её видеть. И даже не пришлось ничего говорить – на мгновение исчезнув под прилавком, он выложил на стойку большую плоскую коробку, перевязанную пурпурной лентой.

– Всё вышло как задумано? – спросила Ариана, дотрагиваясь до серебристого картона.

– Лучше, чем задумано.

Ариана взяла коробку. Она хотела сказать спасибо, но встретилась глазами с мастером чудес – и не смогла выговорить ни слова. Между ними были только толстые линзы его волшебных очков, и они, к счастью, защищали её, как тёмное стёклышко защищает от яркого солнца. Ариана знала, что нравится ему. И он тоже был ей весьма интересен… как человек. Но при мысли о чём‐то большем Ариану всегда обуревал ужас и в груди становилось пусто и глухо. Она опустила глаза. Мастер тут же перевёл взгляд на витражное окно.

– Я надеюсь, это поможет ей, – произнесла Ариана и пригладила праздничные ленты на коробке, – найти своё место.

– Ты даже не посмотришь?..

– Нет, – она покачала головой. – Я доверяю тебе. И хочу в первый раз увидеть свой подарок её глазами, а не твоими.

Его губы дрогнули, но он ничего не ответил.

Ариана покинула лавку с гулко бьющимся сердцем. Мысленно она перебирала знакомые ей молитвы, песни и обращения к Ангелу – но ещё долго не могла успокоиться и всё бродила в переулках возле лавки, не в силах сосредоточиться и найти нужную дорогу в дебрях ангорского лабиринта. Символично, ведь то же самое происходило у неё в душе.

Наконец она вышла к воде. Ветер тут же хлестнул по щекам, приводя в чувство, а река Вирена сверкнула на солнце так, что Ариана даже зажмурилась. Одной рукой она крепко прижала к груди подарочную коробку, а другой придержала шляпу, норовившую улететь вместе с ветром. Часы на ближайшей башне пробили один раз – час. Нужно торопиться, если она хочет прибыть в замок раньше гостей.

– Кхм… Принцесса Ариана, миледи?

На лицо ей упала тень. Ариана распахнула глаза. Высокий и худощавый молодой человек торопливо поклонился, приложив обе руки к сердцу.

– Виконт! – Ариана кивнула. Из-за ветра, шляпки и коробки она не могла протянуть ему ладонь для поцелуя и, в общем‐то, не хотела этого – хотя тут же укорила себя за такую неучтивость.

Винтекью Сэптен был сыном графа Ангорского, человека сложного и не слишком близкого к королевскому двору, несмотря на его бурное желание. Граф годами пытался пробиться в совет магистров, но Аргелен, а до него и Алеона Амейн всякий раз ему отказывали. Виконт, ещё никак не успевший проявить себя в свои двадцать лет, был новой надеждой деятельного отца.

– Вы заблудились, миледи?

Вопрос застал Ариану врасплох. Несколько вариантов ответа пронеслись у неё в голове, прежде чем она осторожно отозвалась:

– Я живу здесь, Винтекью. Помните, мы говорили об этом с вашим отцом, когда вы принимали меня у себя две недели назад?..

– Это была большая честь для нас, миледи, – качнул головой Винтекью, ни капли не смутившись. – Куда вы направляетесь? Я могу вас проводить?

Ариана не обрадовалась предложению, но тем важнее было согласиться. Всё‐таки Винтекью – такой же человек, как она, её брат или мастер чудес, и не было ни одной причины избегать его или недолюбливать. Когда они свернули с моста в переулки и Ариана смогла отпустить свою шляпку, она даже запоздало взяла Винтекью под локоть. Так они чинно прошли два квартала.

Виконт первым заговорил о предстоящем празднике и о Венде. Они с отцом, конечно, были приглашены на сегодняшний бал, и Винтекью, не видевший Венду больше года, с удивительной настойчивостью расспрашивал Ариану о её самочувствии и делах. Ариана уклончиво отвечала, что Венда только вчера прибыла во Флору и они ещё не виделись.

– Я весьма интересуюсь историей Ориендейла, – произнёс Винтекью тем невыразимо серьёзным и скучным тоном, какой обычно отбивает всякое желание комментировать сказанное.

– Ориендейла? – глухо повторила за ним Ариана.

– Да. Удивительное место, Венде донельзя повезло со своей страной.

– Её страной?..

– Под этим я подразумеваю, что миледи, скорее всего, будет избрана старейшиной Ориенталя, а значит…

Ариана на мгновение опустила глаза, но тут же перевела взгляд на Винтекью. Виконт Сэптен рассуждал, сдвинув брови и уставившись в одну точку.

– Я и не знала, что Ориендейл так популярен у молодёжи, – заметила Ариана. – А давно вы увлеклись севером, Винтекью?

– Должен признаться, что это отец обратил внимание… То есть я всего лишь хочу сказать… Ангора находится, по сути, на границе с Ориендейлом, и наш интерес чисто географически обоснован.

– Так говорит ваш отец? – усмехнулась Ариана, не упустив это «наш».

– Да, и ведь он безусловно прав, миледи.

– Безусловно, – эхом отозвалась Ариана, останавливаясь у арки, незаметной среди пёстрых изразцов на стенах. – Вы хороший сын, виконт. А вот мы и пришли.

Винтекью чопорно поклонился, вернул Ариане коробку, которую, как хорошо воспитанный юноша, нёс вместо неё, и подождал, пока принцесса скроется во внутреннем дворе.

Ариана поднялась к себе, взглянула на часы и стала торопливо переодеваться. Она ещё не решила, предупреждать ли Венду, что та стала объектом повышенного внимания со стороны виконта Ангорского. Может быть, наоборот, стоило предупредить виконта?

ε

Если уж предпринимать рискованные ночные вылазки из замка, то лишь в самые любопытные места. Венде оставалось чуть больше двух недель до отъезда в Ориенталь, и вряд ли им с Рене удастся ускользать каждую ночь. Конечно, на правах совершеннолетней первой ступени Венда могла бы открыто рассказать о своих планах родителям, и они должны были бы её отпустить – однако она подозревала, что из этого ничего не выйдет. Венда прямо‐таки видела перед собой суровое лицо отца и сотряающий небеса голос: «Это выдумки Флоры, а в Ориентале нет никакого „первого совершеннолетия“. Ночные гуляния – опасное баловство. Ты с ума сошла?» – и мамино «Ни в коем случае!».

К тому же гулять без разрешения гораздо увлекательнее – романтичнее, что ли. Венда уже придумала, куда пойдёт в первую очередь. В одном из кварталов Флоры жили гномы – это было их единственное поселение за пределами Заповедника, где обитали все четыре стихийных народа. В Заповеднике Венда уже была: однажды они ездили туда с мамой, и Венда обожгла руку о хвост испуганной саламандры. Но гномы в городе!.. Чтобы поверить, нужно увидеть своими глазами. Ведь, как и остальные три народа – эльфы, саламандры и русалки, – гномы не обладали ни внешностью, ни разумом человека. Они были порождением стихий, служили только стихиям и никогда – людям; общались между собой на собственных языках, создавали общины и строили жилища, совершенно не похожие на человеческие.

После гномов Венда обязательно намеревалась посетить настоящий кабак – такой, что открыт всю ночь и где музыканты на маленькой сцене играют что‐нибудь непристойное. И раз уж во Флоре она теперь совершеннолетняя, Венда заказала бы себе лёгкий пряный коктейль. Рене, правда, могут узнать, а значит, место нужно выбрать с умом…

– Венда, я тебе не мешаю? – Возмущённый голос учителя выдернул её из кабака и вернул в унылую повседневность.

Венда бросила грызть кончик карандаша и сфокусировала взгляд на чёрной доске. На мгновение она даже забыла, что за предмет сегодня по расписанию. С трудом продравшись сквозь написанное, она узнала кое‐какие философские термины. Родители заставляли её изучать не только стихийное религиоведение Ориендейла и Флоры, но и философию Поверхностного мира, которая здесь мало кого интересовала. Для этого из Ориенталя на две недели выписали постоянного учителя Венды – очевидно, никто другой не осилил бы такую нудятину.

– Ну ведь день рождения… – протянула Венда.

– Верно. И я тебя поздравил, – учитель кивнул на вазу с цветами. – Но сейчас у нас теория общественного договора и Гоббс.

Венда блестяще умела кивать и калякать что‐то в тетради, делая вид, что она слушает и записывает. Так и сегодня – прошло, наверное, минут двадцать, прежде чем учитель догадался, что она снова думает о своём. Он отложил мел и засунул руки в карманы.

– Ещё долго? Я не хочу опоздать на бал, – протянула девушка.

– Старейшина сказал отпустить тебя, когда мы пройдём весь урок. Бал без тебя не начнут, не беспокойся.

Старейшина повелел, великий и могучий… Венда скривилась. Отец не давал ей спуску, особенно после того как она завалила три итоговых экзамена в ориентальской школе. Это означало, что её оставят на второй год – чему Венда обрадовалась несказанно, предвкушая, как попадёт в класс на год младше и будет повторять уже знакомый – а значит, лёгкий – материал. Но отец решил иначе: он полностью перевёл её на домашнее обучение, совсем как в детстве, после истории с лисами и мельницей. Основной учитель Венды, а также учитель точных наук и учитель по языкам – все были приглашены в усадьбу, получили отдельные комнаты, дополнительные выходные и прибавку к жалованию.