Жизнь, исполненная доброты: учение Будды о метте

Предисловие

Когда не так давно Далай-Ламу спросили о том, во что он верит как буддист, он ответил: «Моя религия – доброта», – и немногие буддисты поспорят с этим кратким определением буддизма. Как же может эта довольно банальная человеческая характеристика быть основой религиозной веры?

Качество, которое он назвал добротой, на самом деле является центральным для всех форм буддизма, но большинство буддистов предпочитают использовать для него более точный и проникновенный традиционный термин – майтри (на санскрите) или метта (на пали). Что действительно отличает метту от того, что мы обычно считаем сутью человеческой доброты, так это то, что метта – это качество, взращиваемое с помощью практики медитации метта-бхаваны, развития универсальной любящей доброты. В качестве таковой метта потенциально безгранична в своих возможностях. Не существует предела, до которого в ней можно дойти.

В то же самое время, метта всегда коренится в этом основополагающем качестве обычной человеческой доброты. Просто выбраться за рамки поглощенности собой, пусть даже на мгновение, и обрести связь с жизнью вокруг нас – значит собрать основные ингредиенты, которые нужны нам для выполнения этой медитации. Развитие внутренней жизни может замкнуть нас в самих себе и даже вызвать отторжение без этой практики, и, как подчеркивает Сангхаракшита на последующих страницах, оно действенно, только если снова превращается в обычную человеческую доброту. Несомненно, сам Сангхаракшита обладает должными качествами, чтобы говорить о метте, как в теории, так и в практике. Всю свою жизнь он много читал, неустанно учился и глубоко размышлял. В то же самое время, несмотря на личную склонность жить в тихих размышлениях и обучении, он всегда работал на благо других, как в Индии, особенно во время движения массового обращения бывших неприкасаемых доктора Амбедкара в пятидесятые, так и на Западе, когда он основал Буддийскую Общину «Триратна». Всегда сложно ограничить буддиста тем, что напоминало бы убеждения. Сангхаракшита, к примеру, вероятно, не согласился бы с Далай-Ламой в нескольких вопросах. Однако он давно дал ясное изложение того, во что он верит, и оно свидетельствует, что очень во многом он следует тому же духовному побуждению, которое Далай-Лама однажды провозгласил ключевым принципом своей жизни, воплощенным в идее метты. В брошюре, опубликованной в 1986 году, Сангхаракшита пишет:

«Я верю, что человечество в своей сути едино. Я верю, что любое человеческое существо может подружиться с любым другим человеческим существом. Именно в это я искренне и глубоко верю. Эта вера – часть моего собственного опыта. Это часть моей собственной жизни. Это часть меня. Я не могу жить без этой веры, и я скорее умру, чем откажусь от нее. Для меня жить – значит воплощать на практике эту веру».

(Сангхаракшита, «Подлинное величие доктора Амбедкара», «Триратна Грантха Мала», Пуна, 1986).

Мы составили эту книгу большей частью из расшифровок семинара по «Карания метта сутте», классическому буддийскому тексту, посвященному метте, который Сангхаракшита провел в июле 1978 года в ретритном центре «Падмалока». Как это обычно бывает с книгами, составленными из лекций и семинаров Сангхаракшиты, мы сознательно сохранили свободное изложение Сангхаракшиты для того, чтобы ясно противопоставить его литературной завершенности его письменных работ. Читатель должен помнить, что, хотя Сангхаракшита все же проверяет и правит книги, публикуемые таким способом, результат совсем не похож на книгу, которую он мог бы написать по этому вопросу сам. Ключевые моменты неизбежно определяются участниками семинара и их особыми интересами. Столь же неизбежно и то, что изложение более хаотично, чем то, которого можно обычно ожидать от книги, написанной привычным способом.

Однако, вероятно, справедливо будет сказать, что самые смелые и радикальные учения Сангхаракшиты содержатся в его лекциях и семинарах. Несомненно, именно с помощью них он оказывал самое сильное влияние на жизни обычных людей, как в Индии, так и на Западе. И они всегда содержат дополнительный элемент – забавные истории, которые он черпает из своей яркой жизни или многочисленных прочтенных книг.

Есть много английских переводов «Карания метта сутты», доступных в наши дни, среди которых – поэтическое переложение самого Сангхаракшиты. Однако, когда проводился семинар, выбирать было особенно не из чего. Ф. Л. Вудворд написал и прозаическую версию, и версию, написанную белыми стихами, а также был опубликованный перевод Роберта Чалмерса. На этом семинаре использовался вариант Саддхатиссы. С подходом Вудворда его роднит то, что язык Саддхатиссы следует обычной традиции того времени относительно перевода буддийских текстов: он возвышен и архаичен в подборе слов и рифм и не умаляет простоты и ясности этой прекрасной сутты. Редакторы благодарны Видьядеви, Кхемавитре, Дхармашуре и Леа Морин за неоценимую помощь в приближении публикации этой книги.

Джинананда и Пабодхана,

июнь 2004 года.

Карания метта сутта

Тот, кто искусен в добродетели, кто желает достичь этого состояния покоя (Ниббаны), должен поступать так: он должен быть способным, прямым, совершенно прямым, обладать благородной речью, мягкостью и скромностью.

Он должен пребывать в довольстве и умеренности, обладать немногими обязанностями и жить должным образом, успокоить чувства, быть благоразумным, не поступать опрометчиво и не привязываться с жадностью к семействам.

Он не должен не допускать ни малейшего промаха, за который другие мудрецы могли бы порицать его. Да будут все существа счастливы и защищены, да будут их сердца целостны!

Какими бы ни были живые существа: слабыми или сильными, высокими, полными или средней полноты, низкими, мелкими или крупными, без исключения, видимыми или невидимыми, живущими далеко или близко, родились ли они или только должны родиться, да будут все существа счастливы!

Пусть никто не обманывает друг друга, не относится к другому существу с презрением, где бы и кем оно ни было. Пусть никто не делает другому вреда из злости или неприязни.

Подобно тому, как мать защищает единственное дитя, рискуя собственной жизнью, пусть человек развивает безграничность сердца ко всем существам.

Пусть его мысли о безграничной любви заполняют весь мир: сверху донизу и повсюду без каких бы то ни было преград, без ненависти и враждебности.

Стоит ли он, идет, сидит или лежит, пок он пробужден, он должен развивать это осознание. Это называют самой благородной жизнью.

Не впадая в ложные воззрения, будучи добродетельным и наделенным проникновением, сводя привязанности к чувственным желаниям, он никогда более не переродится.

Введение – cмысл метты

Величайший секрет этики – любовь или выход за пределы

нашей собственной природы, а также отождествление нас

самих с красотой, которая существует в мыслях, поступках

или людях, вне нас самих. Человек, чтобы быть по-

настоящему хорошим, должен обладать ярким и

всесторонним воображением; он должен ставить себя на

место другого или многих других; страдания и удовольствия

его рода должны стать его собственными.

(Шелли, «В защиту поэзии»).

Вопрос о счастье – или проблема несчастья – является фундаментальным для буддизма. Если бы мы могли быть уверены, что никогда не испытаем печали или разочарования, нам бы не понадобились учения Будды. Но, поскольку все обстоит иначе, нам нужно найти способ работать с нашим человеческим положением. Именно это стремился делать сам Будда, и ему это удалось. Преодолев эту проблему сам, он провел остальную часть жизни, объясняя другим природу его решения и способы его достижения.

Подход Будды – преодоление проблемы – находит выражение в одном из самых известных его учений, учении о Четырех благородных истинах, которое предлагает своего рода модель практики буддизма. Первая из этих истин довольно просто утверждает, что несчастье существует в качестве характеристики человеческого опыта. Это, вне всякого сомнения, утверждение, которое напрашивается само собой. Но вторая благородная истина, истина причины страдания, дает больше пищи для размышлений. Сущностная природа страдания, говорит Будда, – страстное желание, естественная, но болезненная жажда того, чтобы вещи были иными, нежели они являются. Если мы сможем избавиться от этого желания, если сможем принять взлеты и падения нашего опыта как таковые – не просто умом, а в глубине сердца, – проблема страдания будет решена. Конечно, это легко сказать, но трудно сделать. Но это можно сделать. Третья благородная истина – это истина Нирваны, истина о том, что можно достичь конца страданий, не путем вознесения в какое-то небесное состояние в другом пространстве или времени, но в этой жизни, с помощью собственных усилий по преображению личного опыта. Будда говорит, что каждое человеческое существо обладает способностью не просто стать счастливым – стать Просветленным. Образ самого Будды, человека по имени Сиддхартха, чей личный духовный путь прослеживается в текстах Палийского канона, – это исчерпывающий пример подобного самоопределения. Он воплотил высочайший потенциал, который можно активировать в человеческом уме, если сознательно обратить его к благу. Метод преображения очерчен в четвертой благородной истине, истине о благородной восьмеричном пути, каждый шаг на котором, весь путь к Просветлению, основан на истине обусловленности, принципа причинно-следственной связи, который лежит в основе каждого аспекта буддийского подхода к человеческому росту и развитию. Все меняется, как нам, к нашему сожалению, известно, но сам этот факт становится источником радости, когда мы понимаем, что сами обладаем властью изменить себя и свой опыт. Люди иногда предпочитают считать буддизм философией или даже системой рационального мышления, а не религией. В конце концов, буддизм не полагается на божественную помощь в обретении счастья, но вместо этого подчеркивает ценность преображения собственного опыта в свете ясного понимания природы изменения. В качестве такового, это в высшей мере систематическое учение. Но, если мы утратим осторожность, мы можем прийти к мысли, что Будда – некий ученый интеллектуал, преподносящий список терминов и определений: образ, который не отражает ни глубины его мудрости, которая далеко простирается за пределы слов и понятий, ни всеобъемлющей широты его сострадания. Есть некоторые формы буддизма, в которых укоренилась в некотором роде интеллектуальная идея буддизма, и, соответственно, уделяется мало внимания эмоциональному аспекту буддийской жизни. Можно прийти к представлению, что от нас ждут строгого контроля над эмоциями и сосредоточения на применении логики, если мы хотим обрести проникновение в природу реальности. Может даже возникнуть представление об идеальном буддисте как о человеке, который вышел за пределы любых эмоций, как будто все сильные эмоции бездуховны или даже безнравственны, и такие взгляды действительно удовлетворяют многих.

Но внимательное рассмотрение ранних текстов буддизма открывает иную картину. Во всех древних писаниях Палийского канона ясно указывается, что путь к Просветлению подразумевает развитие эмоций на каждом его этапе, чаще всего – в форме пяти брахма-вихар (палийское выражение, которое можно перевести как «высшие обители»). Эта серия медитаций разработана, чтобы зародить в нас четыре различные, но тесно связанные между собой эмоции: метту (любящую доброту), мудиту (сорадование), каруну (сострадание) и упекшу (равностность). Метта – это основа трех других брахма-вихар, это положительная эмоция в ее чистейшей и сильнейшей форме. В этой книге мы детально исследуем изложение Буддой того, как развивать эту положительную эмоцию, данное в «Карания метта сутте». Но сначала давайте рассмотрим сам термин метта более внимательно. Конечно, эмоцию нельзя полностью выразить с помощью словесного объяснения, хотя поэзия иногда и подходит к этому достаточно близко. Это усугубляет сложность перевода, поскольку палийское слово метта не имеет английского эквивалента. Но, тем не менее, давайте попытаемся, по крайней мере, почувствовать природу этой совершенно особой эмоции.

Любое дружеское чувство, любая дружба содержит

зародыш метты, семя, которое ждет своего часа, чтобы

развиться, когда мы обеспечим ему правильные условия.

Палийское слово метта (майтри на санскрите) связано с митта (санскритское митра), что означает «друг». Следовательно, метту можно перевести как дружелюбие или любящую доброту. Развитая до своей полной силы, метта – это практичная забота и участие, направленные в равной мере на всех живых существ, личные и безоговорочные. Безошибочный знак метты – глубокая забота о благополучии, счастье и благосостоянии объекта вашей метты, будь это человек, животное или любое другое живое существо. Когда вы ощущаете метту к кому-то, вы хотите не просто чтобы они были счастливы, вы желаете им глубокого счастья, вы страстно желаете их подлинного благополучия, неугасимого энтузиазма в росте и продвижении.

Дружелюбие или метта не обязательно подразумевают реальной дружбы, то есть личных отношений с человеком, на которого вы их направляете. Метта может оставаться просто эмоцией, ей не нужно становиться отношениями. Тем не менее, когда вы ощутите метту, вам захочется обрести связь с другими существами, помочь им и выразить доброжелательность повседневным, практичным образом, и поэтому дружеские отношения могут легко возникнуть из метты. Если два человека развивают метту по отношению друг к другу, их метта, скорее всего, перерастет в подлинную дружбу – дружбу, в которой существуют различия. То же самое справедливо и по отношению к уже сложившейся дружбе, в которую вводится элемент метты. Метта будет способствовать устранению из дружбы эгоистических интересов, и она станет чем-то большим, чем веселое товарищество или эмоциональная зависимость, которые являются основой обычной дружбы. Дружба, подкрепленная меттой, становится кальяна-митратой – духовной дружбой, которая процветает не на основе выгоды, извлекаемой из нее каждым участником, а благодаря взаимному желанию благополучия другому, которое устремляется беспрепятственно в обоих направлениях. Поэтому нельзя провести строгого разграничения между «мирским» дружелюбием и дружескими отношениями, которые могут из него возникнуть, и меттой. Как мы увидим, в своей самой высокоразвитой форме метта близка проникновению в саму природу вещей (Проникновению с большой буквы «П», как я иногда говорю). Но в качестве развивающейся эмоции она очень долгое время остается больше похожей на обычное дружелюбие. Метта – это дружелюбие, известное нам, поднятое на гораздо более высокий уровень интенсивности, чем мы привыкли. На самом деле, это дружелюбие, не имеющее каких бы то ни было ограничений. Метта присутствует в чувстве, которое вы испытываете к своим друзьям, но она также включает намерение постоянно углублять и усиливать любой элемент альтруистичной доброты, которое в нем присутствует. Любое дружеское чувство, любая дружба содержит зародыш метты, семя, которое ждет своего часа, чтобы развиться, когда мы обеспечим ему правильные условия.

В метте по определению есть нечто активное. Мы называем ее чувством, но ее более точно будет описать как эмоциональный отклик или волевой акт, а не как чувство, приятное, неприятное или нейтральное ощущение. (Это различие между ощущением и эмоцией – ключевое учение буддизма). Она включает желание выразить в действии наши положительные ощущения, сделать что-нибудь на практике, чтобы помочь объекту нашей метты стать счастливым, позаботиться о его благополучии и вдохновить его рост и продвижение, насколько это в наших силах. Следовательно, метта, равно как и дружелюбие, подразумевает активное, отзывчивое чувство доброжелательности или расположения. Так почему бы нам не перевести метту как любовь? Любовь, особенно родительская или романтическая любовь, может обладать яркостью и силой, сдвигающей горы, и эта сильная забота – одна из наиболее важных характеристик метты. Проблема со словом «любовь» заключается в том, что его можно применить почти ко всему, что становится объектом вашей привязанности, включая простые пристрастия: вы любите детей или молодого человека, но также любите аромат цветущих апельсинов и многое другое. Метта, с другой стороны, направлена лишь на живых существ. Более того, имея в своей основе жадность или чувство собственности, любовь всегда может обернуться разочарованием, потому что вашему влечению могут воспрепятствовать, а собственность отобрать. Чувства ревности или обиды, берущие начало в романтической – то есть, так сказать, зависимой любви, могут быть сильнее, чем самое позитивное чувство любви в период ее расцвета. Даже родительская любовь может смениться горечью, когда на нее не отвечают, – когда неблагодарность ребенка ранит «острее змеиного жала», как описывает это шекспировский Король Лир.

Метта – это счастливое, восторженное, естественно

распространяющееся желание наполнить радостью весь

мир, всю вселенную и вселенные за ее пределами.

Хотя нам и стоит с осторожностью подходить к отличиям метты от всех других эмоций, не нужно быть настолько педантичным, чтобы исключить само ее существование. В «Итивуттаке», собрании изречений из Палийского канона, есть отрывок, в котором Будда говорит о метте, что она «пылает, сияет и сверкает», («Итивуттака», 27) и это предполагает, что она ближе к пылкой страсти, чем мы обычно склонны ожидать от «духовной» эмоции. Английские слова «дружелюбие», «любящая доброта» и «добро» и близко не в состоянии выразить подобного рода мощную и всеобъемлющую энергию.

На самом деле, слова, которые мы склонны использовать для более духовных эмоций – то есть, более утонченных и положительных – обычно понимаются в довольно слабом ключе. Например, слова «очищение» и «чистота», которые имеют отношение к свободе от загрязнений и в этом смысле к чему-то сосредоточенному или мощному, на самом деле предполагают противоположное – нечто слабое и разбавленное. Когда доходит до более позитивных духовных эмоций, слова чаще всего нас подводят. Напротив, слова, выражающие вредоносные и нечистые эмоции – ненависть, гнев, ревность, страх, муку, отчаяние – производят гораздо более яркое и мощное впечатление.

Метта, как я описал ее, может показаться чистой, но довольно холодной, равнодушной и отстраненной – более напоминающей свет луны, чем солнечный свет. Мы склонны представлять подобным образом ангелов. Эти небесные существа, со всей своей чистотой, обычно изображаются довольно слабыми, и им недостает энергии по сравнению с демонами, которые чаще всего оказываются как физически, так и духовно сильными и полными энергии. Подобно ангельскому измерению, метта или «любящая доброта» кажется большинству людей, в конечном счете, не слишком интересной. Это происходит потому, что трудно представить развитие положительной эмоции до степени насыщенности, подобной нашим ощущениям страстей. Мы редко ощущаем чисто положительные эмоции, которые были бы также сильны: если мы и ощущаем какую-либо по-настоящему сильную эмоцию, в ней обычно кроется элемент собственничества, отрицания или страха. Непросто избавиться от эмоциональной негативности и развить сильную и яркую положительную эмоцию, которой является подлинная метта. Чтобы сделать это, нам нужно так или иначе совместить тонкую и уравновешенную эмоцию универсальной доброты со степенью энергичности и насыщенности более низких, грубых эмоций. Для начала нам нужно признать, что это необычно. Если мы хотим воздать по достоинству метте как идеалу, нам нужно реалистично отнестись к тому, какого рода сильные эмоции мы обычно испытываем. Это может показаться странным, но это та основа, на которой можно добиться более высокого эмоционального синтеза.

В своем желании оказаться ближе к объекту нашей страсти, в своей потребности овладеть им и стремлении сделать его частью себя мы ощущаем энергию и яркость, которая со временем станет характеризовать и наш опыт метты. Подобно этому, когда мы обретаем объект нашей страсти, на краткое мгновение мы можем испытать блаженный покой, равновесие и гармонию, которые также характеризуют подлинное состояние метты. Метта соединяет противоречивые эмоциональные реакции изменчивой энергии и наполненности покоем в едином качестве эмоции, полностью преображая их в этом процессе. Хотя полностью развитая метта является ощущением гармонии как с собой, так и со всеми существами, в ней также есть яростное, полнокровное, даже экстатическое качество. Экстаз буквально означает ощущение выхода за пределы себя, и именно так может ощущаться метта: она отмечается такой насыщенностью положительных эмоций, что, если ощутить ее в чистом виде, она может вынести вас за пределы самих себя. Метта – это счастливое, восторженное, естественно распространяющееся желание наполнить радостью весь мир, всю вселенную и вселенные за ее пределами.

Когда мы думаем о других, самая разумная реакция – это

метта.

Метта, несомненно, хороша сама по себе. Но есть еще одна причина практиковать ее, помимо ее очевидных преимуществ в качестве очень позитивного состояния ума. Это, несомненно, имеет смысл не только в рамках субъективного ощущения, но также и в рамках объективного факта. Это очень ясно выражает философ Джон Макмюррей. Он, прежде всего, проводит границу между рассудком и разумом, обозначая разум как высшую, целостную и объединяющую способность. Разум, говорит он, это то, что существует внутри нас адекватно объективной реальности (Джон Макмюррей, «Разум и эмоции», Лондон, 1947, с. 19.) Когда разум, если определять его подобным образом, вносится в интеллект, вы получаете интеллектуальное понимание того, что адекватно объективной ситуации, реальности, и соответствует ей. Это определение разума вплотную приближается к буддийскому пониманию праджни или мудрости.

Затем он указывает, что наш разум можно применить не только к интеллектуальному пониманию, но и к эмоциям. Это можно проиллюстрировать кратко с помощью примера. Если при виде крошечного паучка вы впадаете в панику, вскакиваете и убегаете в другой конец комнаты, это иррациональная реакция: эмоция не соответствует объекту, потому что паук на самом деле не может причинить вам вреда. Но когда разум, как он определяется выше, проникает в эмоцию, ваши эмоциональные реакции становятся адекватными или соразмерными объективной ситуации, реальной ситуации.

Можно рассматривать метту подобным образом. В отличие от таких эмоций, как недоверие, обида или страх, метта – адекватный и подходящий отклик по отношению к другим человеческим существам, когда мы встречаемся с ними или думаем о них. То есть метта – рациональная эмоция. Когда мы думаем о других, самая разумная реакция – реакция метты. Мы будем желать всем другим существам счастья и свободы от страха, точно так же, как мы желаем этого себе. Понимание того, что ты не так уж отличаешься от любого другого человеческого существа, что мир не вращается вокруг тебя, – это пример интеллектуального понимания, соответствующего реальности. Действовать на этой основе – значит обеспечить подходящий фундамент для нашего взаимодействия с другими.

Метта – это норма или мера нашей человеческой реакции на других. Здесь слово «норма» не обозначает посредственности или обычности: оно ближе по значению к таким словам, как шаблон, образец или модель. Это идеал, соответствовать которому мы стремимся. Именно в таком смысле Кэролайн Рис Дэвидс и другие ранние западные ученые иногда переводили слово «Дхарма» как «Норма». Несмотря на все свои недостатки, такой перевод действительно имеет смысл, поскольку определяет учение Будды как модель духовной жизни.

Подобно этому, в подлинном смысле слова «нормальный», нормальное человеческое существо – то, которое соответствует норме человечности, а нормальная человеческая реакция – это реакция, которой можно ожидать от этого положительного, здравого, должным образом развитого, уравновешенного человеческого существа. Метта – это, так сказать, та реакция, которой стоит ждать от одного человеческого существа при встрече с другим. Именно с этим чувством мы должны сродниться, если хотим ощущать в полной мере свою человеческую суть. Именно это Конфуций называл «жень» или «человечностью сердца» – признанием общей для нас человеческой сути и поведением или деятельностью, основанной на этом ощущении. Метта – это эмоциональная реакция на других, которая соответствует реальности и в этом смысле обладает природой проникновения. Для начала это проникновение, скорее всего, будет довольно приземленным – проникновением с маленькой буквы «п», так сказать, – но со временем оно станет Проникновением с заглавной «П», праджней или мудростью в полном смысле слова. Другими словами, посредством развития метты вы со временем сможете выйти за пределы двойственности субъекта и объекта – а это и есть конечная цель искателя мудрости.

Метта – это синтез разума и эмоции, правильное воззрение

и искусное деяние, незамутненное духовное видение и

блаженство теплого и открытого сердца.

Взращивая метту, мы пытаемся развивать то, что можно назвать высшими эмоциями, то есть теми эмоциями, которые дают нам возможность соединить наше обычное сознание с чем-то более чистым и духовным. Без такой возможности мы не смогли бы приблизиться ни к высшим уровням медитативного опыта – называемым дхьянами, – ни к самому Просветлению. Все обстоит так, как будто метта в смысле обычной положительной эмоции стоит на полпути между мирским и духовным. Прежде всего, нам нужно развивать метту способами, которые доступны нашему пониманию – просто с помощью обычного дружелюбия, а потом мы сможем начать поднимать наши эмоции до гораздо более возвышенной степени насыщенности. Как уже должно быть ясно, метта в подлинном смысле отличается от обычного расположения. На самом деле, она не похожа на любовь или дружелюбие, к которым мы привыкли, она гораздо более позитивна и гораздо более чиста. Легко недооценить метту и счесть ее довольно мягкой и нетребовательной. В конце концов, трудно постичь, какова она на самом деле; только ощутив ее, вы можете оглянуться на свой прежний эмоциональный опыт и оценить разницу. То же самое справедливо и по отношению к каждой из четырех брахма-вихар. Когда мы, к примеру, начинаем развивать сострадание, нам нужно найти в себе любой его зародыш и помочь ему вырасти. Со временем наш опыт углубится, и, если наши усилия по его развитию будут сопровождаться сильным влечением к изучению Дхармы и готовностью воплотить эти идеалы в повседневной деятельности, мы можем прийти к ощущению очень чистого, позитивного сострадания, которое будет сильно отличаться от того, что мы обычно понимаем под этим словом. Подобно этому, чистый опыт сорадования, мудиты, является, в силу своей насыщенности, совершенно отличным от обычного удовольствия, которое мы можем испытывать, зная, что у кого-то хорошо идут дела.

Упеккха, равностность, – это духовное качество особенно возвышенного рода. В обычном опыте мы ощущаем ее отголоски, вероятно, в безмятежности, которую можно найти в природе, оставшись в одиночестве в лесу в безветрие, когда деревья молчаливо окружают вас. Но упеккха выходит далеко за пределы даже такого покоя: она обладает собственным мощным, точным и даже динамическим качеством. И это лишь описание упеккхи в ее мирском смысле. Полностью развитая брахма-вихара – это безмятежность неописуемо тонкого и глубокого рода. Вдохновленные проникновением, мы ощущаем, как будто нет ничего кроме покоя. Это чувство воистину всеобъемлюще и совершенно непоколебимо. Это не просто отсутствие противоречий, в нем есть собственное величие и устойчивость. Поскольку оно имеет отношение к природе самой реальности, никакие отвлекающие факторы не могут на него воздействовать.

Развивая метту, вы закладываете прочное основание для развития Проникновения. Другими словами, чем более соответствующими реальности становятся ваши эмоциональные реакции, тем ближе вы становитесь к Проникновению. В Махаяне такая полностью реализованная метта называется махамайтри. «Маха» означает «великая» или «высшая», а «майтри» – это санскритский эквивалент метты, поэтому это метта, ставшая великой, возведенная в абсолютную, Просветленную форму. Махамайтри представляет собой реакцию Будды или Бодхисаттвы на живых существ, хотя эта реакция – не вполне эмоция, как мы ее понимаем. Прежде всего, она полна ясной и рациональной осознанности. Живые существа страдают, так по какой причине не испытывать к ним сочувствия? Как можно не почувствовать сострадания? Как можно не попытаться помочь им?

В совершенно здоровом человеке чувство и мысль практически тождественны. Вы думаете и чувствуете одновременно, разрыва между ними нет. Но у большинства людей мысль и чувство разделены и даже противопоставлены друг другу. Если наше мышление объективно до такой степени, что становится вычислением, а чувства настолько субъективны, что доходят до сентиментальности, мы, скорее всего, будем скатываться от этой сверхобъективной мысли назад к сверхсубъективному чувству.

Д. Г. Лоуренс описывает деятельность мысли как «человека в его целостности, полностью присутствующего» («Мысль», в «Избранных стихотворениях», «Пингвин», Лондон, 1969, с. 227), что привносит целостное, эмоционально живое качество в осознанность, к которой мы должны стремиться в своей интеллектуальной жизни. Уильям Блейк описывает отношения между разумом и эмоциями по-другому. Разум, говорит он, это граница или внешнее окружение энергии, ограничивающий или связывающий фактор, который необходим, если выражение энергии не должно свестись к бесформенности и путанице («Бракосочетание Неба и Ада», 67). Так что разум – это то, что придает эмоции форму. Важно, что он не навязывается извне силой, тормозя или ограничивая эмоцию. Форма растет вместе с эмоцией, позволяя ей выражаться и воплощать себя в красоте и истине.

Подобно этому, когда мы создаем метту и сострадание, это подразумевает умственную, рациональную активность, а не просто чувство. Мы сознательно готовим подходящие условия, в которых, как нам известно, может возникнуть это чувство. К примеру, мы вызываем в уме образы людей, на которых мы хотим направить любовь и счастье. Метта – это синтез разума и эмоции, правильное воззрение и искусное деяние, незамутненное духовное видение и блаженство теплого и открытого сердца.

Вероятно, самый ранний и, несомненно, один из самых выдающихся примеров учения Будды о метте можно найти в одном из древнейших сохранившихся писаний Палийского канона – «Карания метта сутте». Ученые определили, что собрание учений под названием «Сутта-нипата», из которого взята «Карания метта сутта», большей частью состоит из ранних писаний, но, несомненно, не полностью, поскольку включает достаточно много сравнительно позднего материала. Также установлено, что брахма-вихары – не только ранние, но и центральные учения в проповедях Будды.

Сутта появляется дважды в Палийском каноне, в «Сутта-нипате» и «Кхуддакапатхе», где ей дано название, ставшее более известным – «Карания метта сутта». Сутта имеет форму не прозаической проповеди, но серии стихов, имеющих исчислимый размер – то есть разбитых на строки с фиксированным числом слогов. Вероятно, мы можем даже считать ее стихотворением, вдохновленным мощным опытом метты.

Текст состоит всего из десяти строф. Для начала, он отсылает к цели, которой стоит следовать, и ясно обозначенному, здоровому стремлению, необходимому для того, чтобы ей следовать. Далее устанавливается общий характер нравственности, необходимый для основы развития метты. Вслед за этим нас знакомят с особенностями того, как практиковать медитацию метта-бхаваны, и в седьмой строфе предполагается, какой степени силы мы можем достичь в переживании метты. И, наконец, сутта обозначает плоды упражнения, устанавливая тесную связь между развитием метты и развитием Проникновения в природу реальности. Перевод, который мы используем, – один из очень многочисленных и сделан Саддхатиссой. Прежде, чем мы рассмотрим его детально, строку за строкой, слово за словом, вероятно, стоит прочесть его целиком про себя несколько раз. Как я сказал, текст – на самом деле своего рода стихотворение, и, как и в случае с любой поэзией и, особенно, с поэзией, полной столь глубокого смысла, само чтение – это своего рода медитация, атмосферой которой должно быть проникнуто все последующее изучение.

Глава 1 – Путь метты

Тот, кто искусен в добродетели, кто желает достичь этого состояния покоя (Ниббаны), должен поступать так.

Караниям аттхакусалена

ян там сантам падам абхисамечча

Практика буддизма имеет ясную цель: она приводит к Проникновению в подлинную природу вещей. Следовательно, не удивительно, что в «Карания метта сутте» Будда помещает эту цель во главе своего описания – или хвалебной песни – метты. Смысл развития метты – приблизить вас к реальности. Добрые или благожелательные мысли и действия, будучи, несомненно, хороши сами по себе, являются выражением метты только в той мере, в какой они способствуют реализации подлинной природы вещей. Здесь Будда подчеркивает это дважды. Во-первых, мы узнаем, что метту должен развивать человек, который знает, что для него хорошо, который «искусен в добродетели», аттхакусалена. Палийское существительное, которое переводится как «добродетель» – аттха, что означает не только «благо», но также и «цель» (Саддхатисса переводит это слово как «благополучие» в поздних редакциях. решение всеобщих человеческих проблем разочарования, тщетности и несчастья). Это имеет смысл, поскольку что-то вряд ли может быть для вас целью или направлением, не будучи также благом для вас. В этом случае слово используется, чтобы обозначить окончательную цель или окончательное намерение, в свете которого должны оцениваться все меньшие цели, все меньшие блага. Буддизм обладает ясным пониманием того, каково это окончательное благо или окончательная цель, как, на самом деле, и все религиозные учения, хотя их представления об этом благе могут сильно различаться. Это не благо в туманном значении того, что может принести вам пользу в целом, не просто что-то, что поможет вам почувствовать себя лучше. Для буддизма благо, аттха, обычно называемое Просветлением, предлагает единственное долгосрочное Аттха – это окончательная цель, к которой ведет любая искусная деятельность. Это мотивация, по причине которой человек может покинуть дом и отправиться в скитания или обратиться к монашеской жизни. Это цель, ради которой человек решает жить духовной жизнью. Это причина заняться медитацией. Красота слова аттха заключается в том, оно предполагает нечто высшее, лучшее, более красивое, боле реальное, не ограничивая это чем-то особенным. Оно оставляет место для воображения. Не будучи расплывчатым, это слово просто передает смысл чего-то в конечном счете полезного, на что направлены все ваши высочайшие устремления. Эта цель расширяется другими известными палийскими словами, такими, как бодхи или пробуждение и Ниббана (нирвана на санскрите), которая традиционно определяется как окончательное угасание цепляния за эго. Однако великая исследовательница пали эдвардианской эпохи Кэролайн Рис Дэвидс говорит, что в начале своей проповеднической деятельности Будда был в меньшей мере склонен использовать эти явно описательные понятия, отсылая к окончательной цели своего учения. Вместо этого, он предпочитал называть цель просто – целью, благом, аттхой.

Будду иногда называют Сантинаяка, «тем, кто ведет к покою».

Если аттха, благо или цель, и кажется слишком пространным понятием, то сутта далее немного уточняет его – и здесь мы подходим ко второму положению Будды. Некоторые переводчики включают слово Ниббана в эту строфу, чтобы прояснить, что окончательная цель – запредельная, а не мирская. Однако в самой сутте используется выражение сантам падам, упоминания о Ниббане нет. Падам – это «состояние» или «обитель» (то же слово мы находим в известном собрании изречений Будды, «Дхаммападе»), но здесь обитель – это не истина, не мудрость, не само Просветление. Это обитель покоя: санта синонимично санскритскому шанти.

Может быть, слово санта используется просто для того, чтобы вписаться в стихотворный размер. Но, если оставить это в стороне, почему покой должен подчеркиваться в этом контексте как первостепенная характеристика буддизма? Ответ, вероятно стоит искать в том, чем не является санта. В буддийской литературе это положительный эквивалент состояния беспокойства, известного как дуккха, состояние неуравновешенности, неудовлетворения и разочарования, из которого – следуя своей цели – мы выходим. Когда дуккха постоянно истребляется, когда она вырывается с корнем, когда преодолеваются все противоречия, остается покой. Санта, таким образом – это тот аспект нашей окончательной цели или блага, который имеет самое непосредственное значение и привлекателен для нас, поскольку мы пребываем в хроническом и привычном состоянии недовольства или даже страдания. Эта идея цели как покоя столь важна, что Будду иногда называют Шантинаякой, «тем, кто ведет к покою».

Духовная жизнь – это вопрос не столько праведности или благочестия, сколько навыка.

Слово, переведенное как «желает достичь», абхисамечча, буквально означает «искусен в», так что на самом деле это подразумевает знание и понимание того, каким путем достичь этого состояния. Это вопрос искусности и, следовательно, в некоторой мере вопрос упражнения. Непросветленное состояние неудовлетворенности и неразберихи, которое мы называем дуккхой, является результатом нашего прошлого неумения действовать искусно, и, если мы хотим когда-нибудь устранить эту дуккху, нам нужно стать искусными во всем, что способствует достижению этой цели. Нам нужно предпринять соответствующую тренировку. Именно так работает буддизм: это вопрос упражнения, практического развития навыков, которые помогут вам приблизиться к вашей окончательной цели или благу. И путь начинается с того, что вы начинаете осознавать, что есть высшие цель или благо, которые нужно постичь.

Выражение аттхакусала, «искусный в добродетели», отсылает к важному духовному принципу, по крайней мере, в буддизме. Насколько я знаю, нет ничего, что соответствовало бы ему, к примеру, в христианской традиции, но в том, что касается буддизма, духовная жизнь является вопросом не столько праведности или благочестия, сколько искусности. Конечно, идея упражнения присутствует в любой религиозной практике. Но как путь упражнения буддийский путь не похож на большинство иных представлений о религиозной практике. В нем нет ощущения долга, повеления быть более святым. Вместо этого, нужно просто развивать определенные навыки и тонкости поведения, как это делает музыкант, повар, архитектор или атлет. «Карания метта сутта» не говорит о «хорошем человеке» или о «святом». Она просто предлагает себя каждому, кто знает, что для него является истинным благом, и знает, что действительно благотворно для человеческого существа, а также знает, как правильно приблизиться к воплощению этого. Способность предпринять подобную тренировку требует определенной степени разумности, но также и практических способностей, способности делать что-то. Вы не можете успокоиться на теории. Если вы искусны в добродетели, вы можете и не знать точно, какова ваша окончательная цель, но, тем не менее, вы вполне ясно понимаете, что приведет вас к ней. Кусала – это недвусмысленное понятие, означающее буквально «навык» в обычном смысле слова, выполнение того, что приведет вас к желаемому результату, как можно говорить, к примеру, о том, что кто-то искусен в рукоделии, использовании языка, вождении машины или игре на музыкальном инструменте. Однако в этом контексте искусность или благо относится к тому, что хорошо или искусно с нравственной точки зрения.

Вероятно, определяющей характеристикой искусного поступка, речи или мысли является их свобода от узкого эгоистичного интереса. Искусность – это, по сути, состояние ума, исполненного равностности, устойчивого и ясного в видении и признании непостоянной природы вещей. Если вы нравственно искусный человек, вы видите страдания и разочарование, которые возникают из ограниченного и омраченного эгоистического интереса, особенно вашего собственного, и пытаетесь действовать, говорить и думать в большем согласии с реальностью. Для буддизма является аксиомой, что «я», которое мы столь ревностно охраняем, на самом деле всего лишь идея. Более того, буддизм учит, что именно эта защита «я» и наше привычное цепляние за вещи в попытке упрочить это устойчивое представление о том, кем мы являемся, становится коренной причиной всех наших трудностей и страданий в жизни.

Неискусные состояния всегда стремятся вклинить во все эгоистический интерес, мешая течению жизни с помощью мысли о нашей собственной выгоде или прибыли. Нравственная искусность, напротив, заключается в том, что мы избегаем негативных эмоций, таких, как зависть, ненависть или жадность, и развиваем положительные эмоции, такие, как метта, а также ясность видения (что традиционно называется правильным воззрением). В искусном состоянии ума мы действуем, исходя из осознанности. Мы способны поставить себя на место другого человека и попытаться понять его проблемы и трудности, а также идеи и стремления. Мы ощущаем счастье при виде счастья других. Мы терпеливы, когда другие раздражают нас или угрожают нам. Мы щедро делимся своими владениями, нашим временем и энергией. Мы охотно стремимся помочь другим всем, чем можем. И, что важнее всего, мы думаем, говорим и действуем так, чтобы это благотворно влияло на ситуацию в целом, а не просто способствовало продвижению наших собственных целей. Быть искусным в добродетели – значит стремиться к состояниям сознания, которые свободны от тяжелого груза эгоистического интереса и взаимных обвинений. Это значит также знать, как действовать для достижения таких состояний ума. На такой основе человек начинает наслаждаться собственными переживаниями, относясь к ним с большей легкостью и проницательностью, со знанием того, что этот подход приведет его к окончательной цели, к подлинной пользе и счастью.

Будда не дает заповедей – он проясняет последствия возможных способов действия.

Караниям буквально означает «позволь ему делать». Если кто-то желает достичь этого состояния покоя, позволь ему это сделать. Смысл здесь, скорее, условный, а не императивный – это очень характерно для учения Будды и время от времени появляется в палийских писаниях. Будда не дает заповедей – он проясняет последствия возможных способов действия. Если вы хотите достичь определенного результата, говорит Будда, вам нужно действовать определенным образом.

Условное утверждение обращается к разуму человека, в то время как категоричное или императивное предписание, можно сказать, обращается лишь к его желанию избавиться от личной ответственности. Повелительное наклонение подразумевает поспешность, почти нетерпение увидеть, как кто-то действует определенным образом. Вы можете предложить награду за выполнение ваших предписаний или угрожать наказанием за неповиновение, но вы не хотите тратить время на ненужные объяснения. Повелительное наклонение – способ общения всех тех, кто стоит у власти, от военачальников до занятых родителей. Это голос Иеговы, Бога Ветхого Завета, с его десятью заповедями, его моровыми язвами, саранчой и котлами, его пожарами и наводнениями.

Будучи в Индии, однажды я остановился в Пуне у своего друга доктора Мехты и стал свидетелем того, как к нему с визитом пришла пара адвентистов седьмого дня. Муж с воодушевлением отстаивал свою религию, и, не успели они войти, он уже стал намекать на обращение доктора в их веру. Доктор Мехта был человеком большого ума, и подход христианского проповедника оказался совершенно неподходящим для подобной задачи. Очевидно, будучи не в силах привести разумные доводы, проповедник пытался положиться на убеждающую силу Библии, силу, которая, по его мнению, возникала не из ее способности дать рациональные объяснения, но просто из заявления о том, что это слово Божье. «Разве вы не видите?» – вновь и вновь повторял он. – Это говорит Библия. Господь напрямую говорит с нами через эту книгу». И он протягивал книгу доктору Мехте, как будто самого ее существования было достаточно для исключения любых сомнений. Как будто мы были настолько упрямы, что не могли отказаться от своих рациональных возражений. Его довод, который на самом деле звучал как «это должно быть истиной, поскольку это истина», напоминал слова измотанных родителей по всему миру: «Потому что я так сказал». Наконец, жене проповедника, которая, по-видимому, понимала природу разума лучше, чем он, пришлось дернуть его за рукав и сказать ему: «Но, милый, этот господин не верит в Библию». Условное утверждение, напротив, выражает спокойствие, терпение и уважение к личной ответственности человека за понимание ситуации и выбор того, какие действия нужно предпринять, если вообще нужно. Что касается императивного утверждения, если это не вопрос крайней необходимости, оно предполагает, что человек, дающий предписание, преследует личные цели, эмоционально заинтересован в результате. Повелительное утверждение всегда содержит скрытую угрозу наказания, и по этой причине нам стоит всегда его опасаться. Если кто-то не хочет пояснить, почему ему хочется заставить вас думать определенным образом или верить во что-то, есть вероятность, что им самим не известны причины, и они не хотят разбираться в них, поскольку боятся остаться наедине с сомнениями. Любая нетерпимость к рациональным возражениям с их стороны, любая склонность к гневу, когда их желанию препятствуют, предполагает, что будет мудро поставить их мотивы под сомнение.

Напротив, буддизм учит, что нет ничего плохого в сомнении, и буддистов побуждают обдумывать все и приходить к собственным выводам. Нас может удивить спокойствие и равнодушие даже самого бесхитростного буддийского монаха в традиционной буддийской стране, когда он встречается с кем-то, кто не разделяет его религиозных убеждений. Его легкое отношение основано не на интеллектуальной вялости, беспечности к учению или своего рода релятивизме, который позволяет ему рассматривать все учения как более или менее сходные. Оно берет начало в том факте, что он не принимает ничего на свой счет. Он с радостью объяснит вам что-нибудь из буддийских взглядов, если вы покажетесь ему подходящим для этого, но он не почувствует себя под угрозой, если узнает, что вы следуете иной вере. Может быть, он лично и сочтет, что вы на неверном пути, но он не позволит этой мысли нарушить своего ровного и дружелюбного к вам отношения. Дхарма, учение Будды, обращается к разуму в широком смысле слова, а не только к желанию верить. Вам нужно суметь понять, к примеру, связь между неискусными поступками и состояниями ума и страданием, а также между искусными состояниями ума и поступками и счастьем. Сам Будда, как утверждают учения, говорил: «Приходят Будды или не приходят, одно неизменно и верно – из страстного желания возникает страдание». Это то, что вы можете проверить сами, в отношении вашего собственного опыта. Приходят ли Будды или нет, это ничего не меняет. Образ Будды, хотя он и имеет центральное значение в буддизме с точки зрения его истории и вдохновения, не первостепенен в смысле вероучения, как первостепенна вера в личность Христа как Сына Божия в христианской традиции. Буддизм основан не на воле или даже личности Будды, но на Дхарме, учениях Будды, и истине, руководством к коей являются эти учения, почитаемые самим Буддой. Да, Будда утверждает, что ощутил в своей жизни истину того, чему он учит, и он является источником духовного авторитета. Но это единственный авторитет, которым он обладает. Он не требует от нас ничего, пока мы не решаем следовать ему. Если вы на самом деле хотите развиваться, вы должны самостоятельно решить, приносит ли ваша жизнь вам удовлетворение или нет. Если нет, вам решать, как с этим поступить.

Буддисты веками прославляли Будду и заходили в этом столь далеко, что делали его – как в сутрах Махаяны – символом самой абсолютной реальности. Но даже рассматриваемое в таком ключе, его достижение – все же точно такое, на которое способен любой человек. Буддисты верят, что любой может стать просветленным человеческим существом, если только он приложит усилия и последует примеру Будд. Делая это, вы следуете не приказам или заповедям, а примеру. Вы видите, что сделали Будды, что это самое искусное, что можно сделать, что это привело в прошлом этих человеческих существ к их окончательному благополучию, и то же самое может произойти с вами. Одно дело принять авторитет учителя или решить принять наставление или правило, и совершенно иное – когда от вас ждут подчинения приказам. Использование приказания – приказа, а не наставления – неотделимо от чувства принуждения, а там, где есть принуждение, не может быть никакого учения, достойного названия духовного. Духовная жизнь посвящена развитию личности, особенно развитию осознанности, вашего собственного сознания, вашего собственного чувства ответственности. Как можно принудить вас к этому? Это невозможно с точки зрения логики.

Вот почему сутта говорит, что «тот, кто искусен в добродетели, кто желает достичь этого состояния покоя (Ниббаны), должен поступать так». Если вы не искусны в добродетели и не чувствуете особой необходимости в достижении Ниббаны, прекрасно, это учение не для вас. Хотя Будда поспорил бы с вами, он не будет принуждать вас силой к тому, чтобы вы делали то, чего не хотите. Отрицать обычную человеческую свободу, угрожать или упрашивать – не значит передавать Дхарму. Преподнесение духовных принципов с позиции силы или принудительного авторитета, на самом деле, не соответствует этим принципам. Это мирское заявление, оно не проистекает из положения духовного атворитета.

Так что условное или гипотетическое утверждение – самый подходящий способ передачи Дхармы. Если Будда – Шантинаяка, тот, кто ведет существ к покою, это, в каком-то смысле, все, что он делает, и, вероятно, все, что он может сделать. Никто не будет угрожать вам адскими муками, если вы решите, что и так вполне счастливы. Будда просто указывает вам путь. Вам решать, хотите ли вы ему следовать или нет.

Глава 2 – Нравственные основы метты

Он должен быть способным, прямым, совершенно прямым, обладать благородной речью, мягкостью и скромностью.

Сакко уджу ча суджу ча сувачо часса муду анатимани

Условное утверждение Будды – что, если вы хотите этого, то вам нужно сделать вот это – нечто большее, чем приглашение, это также вызов. Насколько мы готовы следовать этому пути покоя? В строках, которыми начинается сутта, нас знакомят с уровнем, которого должно достичь наше обычное человеческое развитие, если мы хотим вступить на путь высшей эволюции, как я это называю – то есть, так сказать, на путь сознательного саморазвития, с помощью которого мы можем полностью реализовать свой духовный потенциал. Не говоря уже о духовных качествах, необходимых для этого, есть ли у нас даже основные человеческие качества, которых требует подобное предприятие? На этом этапе, прежде чем пытаться развить идеальную реакцию на других, которую мы называем меттой, нам нужно выяснить, как мы взаимодействуем с другими на основополагающем уровне, вероятно, став предельно нравственными. Пока мы это не сделаем, наши представления о метте не будут иметь ничего общего или будут иметь мало общего с нашей способностью воплотить ее в нашей повседневной жизни. Сказав нам, к чему на самом деле стремится «искусный в добродетели», первая строфа сутты, следовательно, продолжает рассказывать нам, как должен поступать такой человек, не в частностях, а в целом.

Сутта не ищет знаков раннего благочестия. В ней не

говорится, что вы должны быть чувствительной душой или

духовным человеком. В ней просто говорится, что вы

должны быть способным.

Стоит отметить, что первое качество, упомянутое здесь, большинству людей не приходит на ум связывать с духовной жизнью как таковой. Сакко, слово, переведенное здесь как «способный», значит просто – «способный сделать что-то», решительный и опытный. Это предполагает, что буддийский подход к духовной жизни довольно практичен и прозаичен. Сутта не ищет знаков раннего благочестия. В ней не говорится, что вы должны быть чувствительной душой или духовным человеком. В ней просто говорится, что вы должны быть способным.

Пример из палийского канона показывает нам, что некоторые из самых первых учеников Будды вовсе не были благочестивы, по крайней мере, поначалу. Эти молодые люди были теми, кого в наши дни, пожалуй, назвали бы плейбоями, они искали хорошего времяпрепровождения и ощутили в ходе этого определенное разочарование и избавление от иллюзий. Они происходили из богатых семей торговцев и, как говорится, однажды отдыхали на природе. Они привезли с собой жен – кроме одного молодого человека, у которого не было жены, но он захватил куртизанку. Затем эта девушка подпортила всем отдых, исчезнув с украшениями, и, когда появился Будда, все были заняты ее поисками.

Хотя они намеревались повеселиться, все обернулось довольно печально, и Будда уловил этот момент разочарования, предложив молодым людям более надежный источник развлечений, который можно открыть в Дхарме. Зачем терять время на поиски этой женщины, спросил Будда, если, возможно, лучше потратить его на поиски себя? Со временем, вдохновленные учением Будды, эти плейбои стали теми, кого в наши дни мы называем монахами («Виная», «Махавагга», 1, 14).

В этом отрывке есть много такого, над чем стоило бы поразмышлять, но в данном контексте стоит отметить, что эти молодые люди на первый взгляд вовсе не были подходящими кандидатами для духовной жизни. Они были не из тех, кто особенно интересовался религией или медитацией. Однако они, несомненно, были способны понять, что для них благо, и понять, что станет еще большим благом, когда им на это указали. Они были здоровыми психологически, способными приложить свои возможности практически в любом направлении. Вы можете отправиться на работу или решить не делать этого. Вы можете знать немного о садоводстве, немного о столярном деле, уметь присмотреть за детьми или приготовить пищу из того, что осталось на кухне. На самом деле, сталкиваясь с любой ситуацией, трудной или не очень, вы можете справиться с ней, вы можете разобраться, вы можете найти решение. Вы знаете, как позаботиться о себе и можете позаботиться о других, если будет нужно. Таково способное человеческое существо, продукт долгого хода эволюции, и именно такой человек нужен, чтобы вступить на путь духовного развития. Не имеет значения, интересует ли вас религия, философия, духовность, мистицизм, высокое искусство или даже буддизм как таковой. Все это немногого стоит, если вы не являетесь в первую очередь способным человеческим существом, тем, кто в состоянии быть действительным членом общества в обычном смысле слова, заботиться о себе, управлять собственной жизнью и прокладывать свой путь в мире.

Стоит сказать, что наши способности – это не всегда вопрос исключительно наших усилий. Некоторые качества являются результатом разнообразных глубоко укорененных условий, которые тянутся через всю вашу жизнь или просто наследуются. Если ваше воспитание было благотворным – то есть, вы были окружены людьми, которые заботились о вас, помогали вам расти и эффективно учиться, – необходимые качества могут достаться вам легко, особенно, если в силу особенностей личности вы были способны воспользоваться этими возможностями в полной мере. Скорее всего, ваш ум будет изобретателен и устойчив, что поможет вам разобраться с собственной духовной практикой.

Без таких преимуществ вам может оказаться сложно найти в себе обычные человеческие способности, чтобы двигаться вперед в духовной жизни. Если воспитание и жизненный опыт были особенно трудными, если есть психологические или эмоциональные факторы, которые стоят на пути духовного продвижения, вам может понадобиться время, чтобы преодолеть это и объединить различные аспекты вашей личности в однонаправленной ясности цели. Дхарма может вдохновить вас, но вам может недоставать практических человеческих качеств и стойкости ума, необходимых для успешной ее практики. Если вы осознаете, что психологически слабы или эмоционально зависимы, лучше всего начать упорную работу на этом уровне. Не все, кто приходит на занятия по буддийской медитации, обладают уверенностью в себе, целеустремленностью и независимостью ума, которые не только ассоциируются с успешно приложенными стараниями, но также обеспечивают необходимую движущую силу для духовной практики. Если вы находитесь в подобном положении, вам придется сначала направить свою энергию на то, чтобы обеспечить себе основу – психологическую силу. Вам может принести пользу психотерапия или психоанализ, но, возможно, еще полезнее работать над дружескими отношениями и учиться компетентно и надежно выполнять свою работу.

Духовные учителя должны быть ответственны за то, чтобы не подталкивать своих учеников к более трудной духовной практике, нежели та, к которой они готовы, или позволять, чтобы энтузиазм ученика побудил его взяться за то, что ему не по зубам. Медитация может помочь выявить проблемы человека на этом непосредственном психологическом уровне, просто внося немного покоя ума, в то время как ритуалы и практики поклонения помогут создать больше энергии и позитивного настроя. Ретриты могут углубить практику и сделать ее более устойчивой. Но даже тот, что регулярно медитирует и, несомненно, получает от этого пользу, не обязательно будет способным в том смысле, что будет оставаться эмоционально позитивным на всех подъемах и спадах жизни, посвященной духовной практике. Не каждый может обладать такой решимостью, чтобы действовать определенным образом и держаться за это, к примеру. Для того, чтобы стать здоровым, способным человеческим существом, нужно время. Я лично знаю людей, которые регулярно медитировали долгие годы, но вряд ли добились многого с духовной точки зрения. В некоторых случаях дружеские отношения и работа – более эффективные способы упрочить уверенность в себе и способность действенно взаимодействовать с миром.

Сутта вполне очевидно дает нам понять, что для начала нужно быть способным. В этом нет ничего экстраординарного. Это не означает, что нужно стать совершенным или несокрушимым. Это означает, что мы адекватны, сведущи, способны достаточно успешно выполнять свою работу. Это может показаться чем-то незначительным. Но способность не всегда обретается немедленно. Если вы действительно приходите к выводу, что не