Минуту назад
Минуту назад
Айрин Кей
Внимание!
История является художественным вымыслом. В книге содержатся сцены насилия и употребления табака. Автор осуждает любые насильственные действия, а также употребление запрещенных веществ. Это не призыв к действию.
Курение вредит вашему здоровью.
Моя слабость в том, что я, в конечном итоге, не смог переподличать человека. Все рекорды за ним!
Фазиль Искандер, из книги «Сон о Боге и Дьяволе», Дьявол
13 июля, 13:50
Стараюсь игнорировать мерзкое жужжание. Но сердце предательски подпрыгивает в груди, заставляя дрожать от страха. В тридцать девять думаешь, что уже ничего не боишься, все знаешь и со всем справишься. Однако это не так. У каждого есть персональный страх – мыши, пауки, огонь или клоуны. И я боюсь.
Три ярких глаза уставились на меня и наблюдают. Смотрю на них, даже когда появляются белые пятна и выступают слезы. Надо мной склоняется высокий коренастый мужчина с кустистыми бровями. И только сейчас я заглядываю ему в глаза. Мужчина сосредоточен. Хотя под маской не видно лица, но взгляд добрый. Странно. Считается же, что они все злые? Как только противный зудящий звук приближается вплотную ко мне, я сжимаюсь.
– Спокойно, – здоровяк замечает мою тревогу, – я не сделаю вам больно. Только не двигайтесь.
Хватаюсь за что-то твердое, борясь со страхом. Вот-вот он сделает мне больно. Чувствую, как капельки пота текут по спине, щекоча кожу, и начинаю елозить, чтобы остановить ощущение зудящего раздражения кожи. Мужчине это не нравится, и он хмурится, но молчит. Что ж, отомстит позже, ведь в его ловких руках моя жизнь.
Успокаиваю себя, по крайней мере, стараюсь, глубоко вдыхая специфические нотки, витающие в воздухе. Можно даже дать более точное описание – «гнилой запах детского страха». Если зажмурюсь, станет еще страшнее, а мне этого не надо. Уж лучше видеть все манипуляции, чтобы знать, чего ждать. Контролировать ситуацию. Контролировать ситуацию.
– Подайте ретрактор, – обращается здоровяк ко второму в этой жуткой комнате.
Когда непонятная штука оказывается у меня во рту, я замираю. Весь мир замирает. Кругом словно накрывает тишина. В ушах отдается лишь стук моего сердца. Вот и все. Мне конец.
– Готовы? – сквозь маску вижу его улыбку.
Не могу ответить, лишь мотаю головой.
Сосредоточенный взгляд здоровяка вновь устремляется куда-то влево, а затем он берет прибор с турбиной и подносит к лицу, постоянно дергая и поправляя толстенный металлический шланг, отходящий от него.
– Не бойтесь. Будет не больно.
Легко говорить, это же не ты сидишь в кресле дантиста, освещенный лампами. Не в твоем рту роется страшный доктор, препарирующий зуб. Это не ты подопытный кролик, которого разглядывают под микроскопом. Руки уже немеют, ноги ватные. Боже, я упаду в обморок. Остановитесь, доктор!
В воздухе появляются тысячи крошечных частиц зубной пыли, наполняя его запахом горящей бумаги. Сердце набирает скорость. Еще немного и выпрыгнет. Ассистент, молодой прыщавый парнишка, держит слюноотсос, но кажется, вовсе не справляется со своей работой. Слюна копится и перекрывает дыхание, меня сейчас стошнит. И хуже того, я захлебнусь собственной рвотой.
Стоматологическая установка возвышается надо мной, словно металлический монстр. Провода, трубки и рукава, по которым бегут воздух, вода и непонятные жидкости, как кишки, свисают вниз.
К моему большому облегчению, не ощущаю никакой боли. Укол подействовал. И чувство легкости оседает на плечах. Вытягиваю ноги и отпускаю ручки кресла. Мне ничего не угрожает. Наверное. Все же доверять стоматологам до конца нельзя. Особенно молодому парнишке.
Как же зовут мужчину, ковыряющегося у меня во рту? То ли доктор Брукс, то ли Крукс? Из головы вылетело. Когда страшно, разве можно думать рационально и хоть что-то запомнить? В общем, доктор знает свое дело. Водит бормашиной внутри, только куски зуба только так и отлетают. Еще бы мальчишка не отвлекался и держал нормально аспиратор. Доктор меняет инструмент, и я вздрагиваю, когда рот наполняется прохладной водой. Затем прихлебывающий звук издает аспиратор, забирая всю жидкость, и снова включается бормашина.
Стараюсь отвлечься. Рассматриваю, как могу, скосив глаза, стены. Они окрашены в зеленые цвета разных оттенков. А местами краски переходят в глубокий синий. В углу висит телевизор, идет какой-то боевик, что ли. На полной мощности работает кондиционер. На улице сегодня невыносимая жара. Такой зной стоит, как за всю историю человечества в нашем городе не знавали. Машинально поворачиваю голову, но доктор тут как тут, возвращает на место, и лишь взглядом дает мне понять, что шевелиться запрещено.
Раздаются хлопки. И еще два. Что это? Барахлит установка? Сейчас прорежет щеку насквозь турбинной насадкой? Хлопки продолжаются. Кажется, слышу чьи-то крики. Люди кричат? Сигналы автомобилей просачиваются сквозь пластиковые окна. Доктор и ассистент переглядываются.
– Подождите в кресле, – спокойным тоном говорит врач.
Где-то глубоко внутри зарождается ком тревоги, натягивая ниточки нервов.
Бормашина перестает жужжать. Доктор выключает звук на телевизоре и подходит к окну.
«Бабочка» во рту мешает говорить, а меня так и подмывает спросить, что происходит.
– Ты это видишь? – шепчет стоматолог парнишке. Тот лишь кивает.
Ну уж нет, не собираюсь сидеть в кресле, когда что-то странное происходит за окном. Снова раздаются хлопки. Доктор нажимает на ручку и распахивает раму. В кабинет врывается горячий воздух вместе с истошными криками людей.
Я подскакиваю и в два шага оказываюсь рядом с доктором. Выглядываю наружу. Люди разбегаются в панике, кричат и толкаются. Кругом поднимается пыль. Беспорядки на улицах?
– Лучше нам…, – доктор не договаривает. Раздается резкий хлопок. Крепкий мужчина, рывшийся у меня во рту минуту назад, падает ничком на стерильный кафельный пол. Во лбу образуется темная дыра. Кровь сочится, заливая плитку вокруг.
Ассистент одним движением садится и забивается в угол. Что …п-п-происходит? Свинцовый привкус страха появляется во рту. Еще хлопок. Что-то отзывается болью в голове, в ушах звенит, в глазах темнеет. Лишь кратковременная ломота сковывает меня, когда падаю и ударяюсь о тот же кафель, на котором лежит бездыханное тело врача. Мир исчезает.
13 июля, 01:14 ночи
Рейчел
– Вы уверены, ребятки, что вам сюда? – поджарый небритый таксист озабоченно смотрит на безлюдный темный проулок, где не горит ни один фонарь. Лишь в свете фар можно разглядеть старинное здание, обветшалое и поросшее плющом.
– Именно сюда, – уверяет Кэвин, суя двадцатку баксов водителю. Тот довольно кивает и выбирается наружу, чтобы достать наши чемоданы.
На улице душно, даже несмотря на ночь. Прогноз погоды на ближайшую неделю предсказывает пекло без единой капли дождя. Прохлады нам не видать. Ветки кустов и невысоких деревьев тянутся к дороге, образуя маленькую аллею, но кажется, будто их тонкие пальцы вот-вот схватят нас за шиворот и уволокут в темноту. Не то чтобы я боюсь… Ладно, боюсь, и еще как.
Лиза и Камал воодушевлены поездкой. Это их первое путешествие с момента поступления в колледж. Камал из Индии. Его стремление покинуть родную касту и стать свободным привело к тому, что теперь он не общается с родителями. Лишь изредка посылает сообщение брату, чтобы узнать, как мать. Отец Камала, Ранджит, настаивал на обучении в стране, желал скорее женить его и передать семейный бизнес. Но у парня оказались собственные амбиции, за которыми он в конечном счете и последовал.
Лиза из Швеции. Она из консервативной семьи, где не разрешаются даже открытые рукава. Сама она не понимает, что это за прикол такой у родителей, но прожив с ними так долго, привыкла к правилам. И только здесь она чувствует себя счастливой и постепенно избавляется от груза ответственности и стыда перед родней.
Мы с Кэвином – брат и сестра. И мы сироты. Наши родители погибли при кровавых обстоятельствах. Но об этом не очень хочется говорить. Наконец мы приехали в Калифорнию, чтобы как следует поджариться на солнце, получить витамин Д и отдохнуть после первого курса. Всех нас объединяет любовь к компьютерам, поэтому учимся на разработчиков компьютерных игр и виртуальных приложений. Самый умный из нас – Камал, он кладезь информации. Любой бы позавидовал его памяти, особенно в цифрах. Мы советовали пойти на математический, так как он отлично считает в уме, умножает и делит. И все без помощи калькулятора, но Камал хочет следовать за мечтой, ради которой потерял связь с родными. Я и Кэвин – двойняшки. Я старше на несколько минут, и это очень сильно сказывается на его восприятии мира. Злится, что является младшим братом, и не он за мной присматривает, а я за ним. Но ведь какая разница? Мы единственные, кто кто есть друг у друга.
– Жутко, однако, – говорит Камал. Его акцент так смешно звучит, будто моторчик.
– Спасибо, – кричу водителю, который уже занял свое рабочее место. Он доброжелательно машет рукой и отправляется дальше, оставляя нас посреди пугающей черноты.
– И куда теперь? – Лиза оглядывается, достает сигареты и подкуривает одну. Вот она – свобода от родаков.
Кэвин смотрит в навигатор в телефоне, его лицо заливает тусклый свет экрана.
– Нужно пройти вот здесь, как и сказал хозяин. Обойти отель и зайти сзади. В главном вестибюле ремонт.
Камал фонарем от смартфона освещает темное бездорожье, усеянное камнями и песком. Лиза ковыляет на высоких каблуках, то и дело, подворачивает ноги, чертыхается, тащит за собой компактный чемодан на колесах и курит. Впереди появляется мутная точка света. Кто-то идет нам навстречу с фонарем, освещая кусты и деревья. Я начинаю волноваться от всей ситуации – темнота, ухабистая дорога, незнакомец впереди. Вспышки прошлого накрывают с головой.
«Иди сюда, детка».
Начинаю прерывисто дышать и останавливаюсь. Спазмы в легких сдавливают грудную клетку, и воздух с тяжелым свистом выходит. Следующий вдох дается с большим трудом, будто на нос навалили ватное одеяло.
– Держи, – брат вталкивает мне в рот ингалятор. – Дыши, Рейч, дыши.
Спустя минуту приступ прекращается. Я успокаиваюсь. Мы даже не замечаем, что незнакомец с фонарем уже стоит позади нас.
– О, Небесный бог, вы нас изрядно напугали, – Камал прищуривается и разглядывает того, кто слепит нас ярким светом.
Невысокая худощавая женщина стоит в метре от нас. У нее короткие обесцвеченные волосы, торчат клочками, словно их поел лишай. Рваные трико и майка, перепачканная чем-то красным. Кровью? В голове снова проносятся воспоминания. Кровавое пятно на полу. Чмяканье под ногой.
«Иди сюда, детка».
Трясу головой, прогоняя надвигающуюся бурю эмоций, и возвращаюсь в реальность, где снова стоит жуткая женщина. Ее вид отталкивает, и я непроизвольно морщусь. Надеюсь, она не заметила.
– За мной, – хриплый прокуренный голос зовет нас. Женщина разворачивается и направляется в ту же сторону, откуда явилась.
– Будешь столько курить, закончишь, как эта причудливая, – Кэвин кивком указывает на женщину впереди.
Лиза отмахивается и шепчет: «Придурок».
Мы неспешно отправляемся вслед. От этого места кожу покрывают мурашки. Как же мне все это не нравится.
На пороге высокого старинного здания, которого достигли лишь через минут десять, горит одинокая лампочка. Мы миновали тот дом, что был виден с дороги, когда нас привез таксист. Оказалось, что шлепать до нужного пункта около ста фута. Территория отеля большая. Странно, что ночью здесь нет освещения. Все такое мрачное и ужасающее.
Женщина открывает дверь холл. И нас озаряет висящая в центре люстра. Ура! Свет. Уже не так волнительно. Нас притащили не в подвал.
– Здесь, – она показывает на двери лифта. – Восьмой этаж. Комната восемьсот шестьдесят шесть.
– Стойте, одна комната? Мы бронировали две! – Кэвин выходит вперед и возмущенно размахивает телефоном, пытаясь отыскать договор.
– Ничего не знаю. Вся информация утром. Мое дело – встретить вас и доставить в номер. Завтра спросите на ресепшене.
Женщина удаляется и закрывается в дальней комнате с табличкой «Для персонала».
– Ладно тебе, разберемся завтра. Я так устала и хочу спать, пофиг где.
Ободряюще стучу брата по плечу. Он любит планировать и следовать четко каждому пункту. А здесь такое. Знаю, как ему сейчас неприятно, но стоять в холле посреди ночи тоже не вариант. И тревожить соседей не хочется.
В тесном лифте мы едва помещаемся. Он гудит и дергается, пока поднимает на нужный этаж. Когда двери разъезжаются, я победно выдыхаю.
– Не застряли, уже хорошо. – Лиза выскакивает вперед.
– Говорят, этому зданию столько лет, сколько в сумме лет десятерым последним президентам Соединенных Штатов.
Я же говорила, Камал – ходячая энциклопедия.
В длинном коридоре десятки дверей. На полу темно-красный ковролин, съедающий звуки шагов. Темно-бордовые безвкусные обои с бордюрами из лепнины добавляют кошмара.
– Будто попала в «Сияние»1, – шепчет Лиза. – Не хватает двух стремных девочек в конце коридора.
– Вот наш номер, – Камал останавливается напротив открытой двери около запыленного окна. Ключ торчит в замке.
– Никаких магнитных карт? Кэвин, лучше отеля не было? Или ты любишь старину?
Брат косится на Лизу, но не отвечает. Парни входят в темный номер. Кэвин шарит рукой и включает свет. Узкая невзрачная комната встречает нас. Две односпальные кровати стоят напротив друг друга, узенький шкаф вплотную подпирает одну из кроватей. Покрывала в тон стен в коридоре. В углу – потертый торшер. В номере довольно душно, несмотря на открытые окна.
– И как это понимать? – Даже меня раздражает несоответствие реальности и фотографий на сайте.
– Черт! Ну и дыра, – Камал садится на кровать. И облачка пыли поднимаются в воздух.
Я начинаю заливаться кашлем, достаю ингалятор, который болтался в кармане с момента последнего приступа, и делаю вдох.
– Прости, – Камал подскакивает и начинает суетиться. Как ребенок, размахивает руками, будто сможет прогнать пыль.
Кэвин рассказал, что Камал желает приударить за мной. Я давно ему нравлюсь. Тем более Лиза и мой брат иногда отрываются вместе, и тогда Камалу особенно одиноко. Но он мне не нравится. Мы просто друзья.
– Ладно вам, богачи. Я спал в местах и похуже, – проводит пальцами по воздуху около рта, растягивая губы в улыбке и призывая нас сделать тоже самое.
– Мы на этой кровати, – Лиза хватает меня за руку. – Девочки с девочками. С Камалом я явно ютиться не буду, а Кэвин идет к черту, потому что Рейчел не будет с Камалом. Все честно. Так?
Я улыбаюсь. Лиза только что решила проблему.
– Ну уж нет! – Заявляет Кэвин. – Я не буду прижиматься к Камалу. Я не какой-нибудь там гомик. Мы мужики. Прижиматься к заднице друга не комильфо.
– Спите валетом, – подсказываю я. – До рассвета осталось немного. Все решим утром. И в следующий раз, Кэвин, – подергиваю играючи бровями, – будешь выбирать отель – зови меня. «В центре города – да за такую цену!» – твои слова. Вот тебе и центр.
– Ребят, тут еще и воды нет, кажется, – Лиза кричит из ванной.
Я заглядываю в маленькую комнатушку, которую и ванной комнатой не назовешь. Квадратный железный поддон со шторкой и очень близко размещенный унитаз, на котором явно не однократно кто-то помирал от инфаркта.
– Ужас, – «типа» сую два пальца в рот и изображаю тошноту.
– Давайте уже ложиться, – Камал возникает внезапно позади меня так близко, что я ощущаю его дыхание на своей шее.
– Не терпится попасть в объятия Кэвина? – шутит Лиза.
– Иди ты!
Камал запускает в нее вязаным браслетом, который носит постоянно. На веселой ноте все устраиваются на кроватях. Кэвин и Камал ложатся валетом, как я и посоветовала.
– Только не суй свои вонючие ноги мне в лицо, – Кэвин пинает друга и поворачивается на бок.
Никто не раздевается. В таком грязном номере страшно даже шевелиться. Я тянусь ручке двери и, на всякий случай, выглядываю из номера. На другом конце коридора кто-то стоит. Лица не разглядеть, свет падает так, что человек тонет в тени. Мое сердце подпрыгивает, и я спешно захлопываю дверь, поворачиваю ключ в замке и проверяю, чтобы все было закрыто. Гашу свет и осторожно ложусь на кровать к Лизе.
– Там какой-то стремный чувак в коридоре.
– Напугал? – в голосе брата слышится тревога.
– Немного. Думаю, это постоялец. Возможно, услышал нас и вышел. Я заперла дверь.
– Спи, подруга. Ты не в каком-нибудь дурацком слэшере2.
13 июля 01:30 ночи
Марта
Сбрасываю одеяло с ног. Слишком душно в спальне. Просила же Ази отремонтировать кондиционер перед отъездом, но он был слишком занят, чтобы подумать о жене. Перекатываюсь на правый бок, и малыш толкает куда-то под ребра. Морщусь от резкого движения внутри. На спине становится трудно спать. Если ложусь, ребенок бушует, и матка становится каменной. Приходится переваливаться с боку на бок, меняя положение. Мочевой уже полный, надо сходить в туалет. Эти походы по пять раз за ночь уже слегка поднадоели. Ставлю ноги на пол, но сама еще лежу, собираясь с силами. В мозгу стучит желание скорее добраться до унитаза. Все же заставляю себя подняться и отправиться в туалет. Живот не такой большой, но уже непривычно трудно дышать. Еще слабые отеки пугают моего врача. Заставил соблюдать диету.
Линолеум прохладный. Приятно ощущать в такой духоте хоть что-то не обжигающее. Гляжу на полку с книгами. Маленькое электронное табло показывает полвторого ночи. Мочевой пузырь будит как по часам. Где-то слева в пояснице возникает ноющая боль. Я растираю кулаком это место, но она не отпускает. Устраиваюсь на унитазе и от удовольствия, что мой организм немного опустошен, смываю воду из бачка и умываюсь, чтобы убрать пот с лица. Протираю подмышки и шею. Боль в пояснице усиливается, и я тороплюсь улечься в кровать. Простынь скомкалась, приходится поправлять. Ребенок снова пинается, и боль усиливается.
– Что, черт возьми, так может болеть?
Ложусь на правый бок, но спазм не стихает, тогда поворачиваюсь на левый и принимаю позу эмбриона. Становится легче. Малыш продолжает бултыхаться внутри, бьет в одно и то же местечко. Кладу ладонь на живот.
– Тише, малыш! Завтра увидимся на скрининге. Я, наконец, узнаю, кто ты. И твой папочка скоро вернется.
Ребенок стучит туда, где располагается моя ладонь и затихает.
– Вот так-то лучше. Спи.
Не знаю, сколько проходит времени, но заснуть так и не удается, поэтому хватаю с тумбочки телефон и набираю в поисковике: «Почему болит поясница на тридцатой неделе беременности», нажимаю поиск и жду. Рука автоматически поглаживает живот, словно убаюкивает малыша. Хотя эти движения больше успокаивают меня. На двадцать первой неделе ребенок никак не собирался поворачиваться. Я ворочалась несколько раз, лежала то на левом боку, то на правом, то на спине. Но ребенок так и не показал то, что у него между ножек. Врач сказала, что обычно прячутся девочки, но мое сердце подсказывает другое. Надеюсь, в этот раз что-то станет известно.
Многие говорят, что материнство – прекрасное время для женщины. Что она расцветает и молодеет. Что нужно наслаждаться этим прекрасным периодом. Но никто не говорит, как бывает сложно. Что каждый раз ты вздрагиваешь и волнуешься, если возникает хотя бы малейший намек на тревогу.
В первых источниках поиска возникают форумы, где беременные задаются вопросом, схожим с моим. Кликаю на ссылку и жду загрузки. Что-то интернет вот уже три дня барахлит. Пролистываю диалоги с докторами. Вижу что-то похожее, что я ищу, разворачиваю комментарии. Ничего конкретного не говорят, но советуют обязательно проконсультироваться с врачом. Уточню на приеме. Волнение усиливается. А что, если это патология? Кто-то пишет, что это может быть даже грыжа. Отбрасываю мысли, так я только себя накручиваю. Доктор предупреждал, чтобы я прекратила гуглить информацию. Сворачиваю поисковик и снова переворачиваюсь на бок. Пишу мужу, что мне не спится. Скорее бы он вернулся из командировки. Тяжело одной через все это проходить.
Ази обещал, что его отпустят уже через месяц. А прошло почти два. Он сейчас во Франции. Ази переехал в США восемь лет назад. И с тех пор работает военным переводчиком. Постоянно в разъездах. Муж не хочет уходить с должности, ему нравится то, чем он занимается. Но я не хочу воспитывать ребенка в одиночестве, будто у меня никогда и не было мужа. Он нужен мне здесь и сейчас. На курсах по родам парочки всегда приходят вместе. А я каждый раз одна. Чувствую себя черной овечкой среди белых овец. И завидую. Завидую тому, как мужчина поддерживает свою жену, принимает участие в практиках дыхания, волочится на все занятия и просто находится рядом. Даже партнерские роды выбирают. Завидую. И сильно.
Еще одиночество съедает изнутри. Конечно, я встречаюсь с подругами, езжу к родителям иногда, но в большинстве случаев всегда одна. А когда родится ребенок, подруги отвалятся. Они бездетные. Вряд ли захотят слушать о пеленках и подгузниках. Хотя девочки поддерживают меня и говорят, что я могу на них положиться, но сомневаюсь. Столько историй в интернете, где женщины рассказывают, как потеряли привычное окружение после рождения ребенка.
Малыш словно чувствует, что я думаю о нем, и пинается. Приятные бульки расходятся в животе, и снова возникает тянущая боль в пояснице. Надеюсь, это нормальный физиологический процесс.
Завтра я узнаю пол малыша. С этой мыслью внутри просыпается страх. Жуткое чувство расплывается по телу, то тут, то там, вонзая иглы отвращения. Противна сама себе. Прошлое возникает перед глазами, напоминая о самой страшной лжи. А что если…
Жаль, что нельзя заранее узнать, кто отец.
13 июля, 02:46 ночи
Шон
Смена давно закончилась. На тяжелых ногах добрался домой, принял душ. Вот, сижу и слушаю отдаленный слабый отголосок воя собак в подворотне, доносящийся откуда-то снизу. Не спится. Оранжевый свет лампочки от вытяжки освещает старую кухню. Эта квартира досталась от государства. Такая же убогая, как моя жизнь. Сминаю пустую пачку сигарет. Смотрю на чистую пепельницу и печалюсь. Выкурить бы хоть одну. Всего разок. Кофе-машина перестает шуметь. Хватаю любимую кружку с отколотым куском около ручки, ее мне подарил Сэм, и наливаю свежий кофе. Не хочу засыпать. Хочу насладиться последней ночью.
Но усталость берет верх. На мгновение закрываю глаза. Сразу возникает его образ. Худой, грязный, беспомощный…
Сигнал автомобильного гудка вырывает из сна. Хватаю чашку и делаю глоток, обжигаю язык и горло.
– Черт! – Часть кофе проливается на штаны.
Полотенцем, что находилось под рукой, промачиваю брюки. Пятно останется. Расстраиваюсь, но вспоминаю, что они мне уже не понадобятся, и тогда смягчаюсь.
Подхожу к окну и облокачиваюсь о край стены. Отхлебываю из чашки и наблюдаю за спящим городом. Здесь, на восемнадцатом этаже мир словно застывает. Будто нет человеческих проблем, ссор, бед и горя. Здесь даже воздух чище и свежее. Пекло третьи сутки раздражает людей, затягивая их в стресс и перепалки на улицах. Словно четыре всадника апокалипсиса распыляют гнев и хаос. Только за сегодняшний вечер на дорогах города в автомобильных авариях пострадали сорок три человека. Из них – десять подрались. Новостные сводки авторадио для таксистов вещают о проблемах непрерывно.
Я встаю спозаранку, прекращаю работать за полночь. Чаще всего хороший улов утром, когда кто-то опаздывает, и вечером, если нужно ехать в какие-нибудь дебри или ближе к центру. Последний заказ, куда я отвез четверых молодых ребят, принес мне крупные чаевые. Но этого недостаточно. Всегда недостаточно. Я бесполезен. Никчемный ненужный папаша. Делаю недостаточно, чтобы содержать семью. Двух детей нужно поднимать и пахать в два раза больше. В такси не заработаешь столько. Поэтому я давно все продумал. Последний день. Это мой последний день в такси.
Отпиваю еще кофе. Вот бы сигаретку.
В доме напротив горит всего одно окно. Там живет молодой парень. У него темная кожа, бородка и короткие волосы. Он редко спит по ночам. Вот уже четыре месяца. Квартира пустовала долго, а потом заехал этот парнишка. И всякий раз, когда я возвращаюсь со смены, он не спит. Что он делает ночью, непонятно. Иногда стелет какой-то коврик и вытягивает руки. Спортсмен, видимо. Как я тебя понимаю, парень. Ночь дает жизнь. Днем возвращаются все проблемы и плохие мысли. А ночь словно очищает и забирает боль.
Возвращаюсь в крохотную спальню, где едва помещается односпальная кровать и узкий шкаф-футляр. Маленькое окно, которое выходит на стоящий впритык соседний дом, открыто нараспашку. Но свежестью и не пахнет. Окно моей спальни прямо напротив окон какой-то старушки. Ее коты постоянно орут. Хочется забросить гранату ей в квартиру, чтобы навсегда утихомирить этих мяукающих засранцев. Но все, что могу сделать, это выудить из ушей слуховой аппарат и погрузиться в тишину.
Раздеваюсь и заваливаюсь на кровать, не расстилая ее. Душно. Хочется помыться, но воду отключили за неуплату. Наверняка, от меня несет потом, но я к этому уже привык. Каждое утро я езжу на центральный вокзал и в общественном туалете мало-мальски привожу себя в порядок. Знаю, звучит унизительно и жалко. Но такова моя жизнь после… Черт. Снова в голову лезут гадости.
Сейчас бы покурить… Но я обещал детям и жене. Бывшей жене.
13 июля, 3:17 ночи
Кристен
Многим ночные смены даются с трудом. Вечные недосыпы, нарушение биологических часов, скука и постоянное желание завалиться на кушетку рядом с пациентом. Я предпочитаю ночь. Я выбираю ночь. Существует огромное преимущество перед дневной сменой – никто не трогает, нет бестолковых перерывов, после которых вернуться к работе еще сложнее, меньше надзора и отвлекающих факторов. Ах да, и больше независимости. Атмосфера ночной жизни угнетает коллег. Они вечно жалуются на проблемы в личной жизни, в семейных делах и социальной сфере. Только и могут, что жаловаться. Меня раздражает их брюзжание. Маргарет ищет подмены, чтобы выходить только в дневную смену. Лили не справляется с обязанностями. Ненавижу после нее дежурить, допускает кучу ошибок. Приходится постоянно перепроверять, переписывать журналы и дневники. Не понимаю, что им так не нравится. Пациенты чаще всего старуха или несносный дед.
За мной закреплены четверо. Больница Святого Льюиса не большая, поэтому пациентопоток, в отличие от остальных госпиталей города, скромный. Всего-то надо переждать двенадцать часов. Вот на что надо сетовать, так это на маленькую зарплату. По факту, выполняешь работу за врача. Ведешь всех своих пациентов от и до. Да практически лечишь, а все лавры достаются докторам. Они-то если и появляются в отделении раз в день, и то хорошо. Расхаживают вальяжно, только ничего не делают. А зарплату получают высокую.
Мне приходится пахать в две смены иногда, чтобы заработать хоть немного больше обычно. Коплю на тачку. Уже присмотрела. Осталось немного. Зарплаты медсестры не хватает, чтобы оплачивать жилье и некоторые курсы. Иногда и посещать конференции не всегда выгодно, даже когда их оплачивают. Поэтому приходится заниматься дополнительно тем, что делаю я.
Гляжу на часы. Это реплика дорогих «Гамильтон». Все, что могу себе позволить. Скорее бы утро. У меня встреча назначена на обед. После – можно немного отоспаться, прогуляться и утром следующего дня снова заступать на дежурство. Новая смена совпадает со сменой Маркуса. Обожаю с ним работать. Жаль не так часто, как хотелось бы. Вот бы и он ночью попадался. Греческий бог, а не врач. Ему бы в журналах сниматься, а не хирургом батрачить. Он мне нравится. Не знаю, нравлюсь ли я ему. Но все сотрудники женского пола из отделения интенсивной терапии и приемного покоя пороги к нам оббивают. Каждая медсестричка, каждая докторишка стараются понравиться ему, хотя каждая в курсе, что у Маркуса есть жена и двое детей.
Иногда замечаю, как он флиртует со мной. Что сказать, не так уж я и плоха. Сказала бы, что даже хороша собой. Медовые волосы, зеленые глаза. Да и фигурка не испорчена родами. Все же моложе его жены, энергичная. Знал бы, какая я в постели. Надеюсь, когда-нибудь узнает.
Лили, хитрая лиса, вышла замуж за доктора Шиллера из кардиологического отделения и не парится со сменами. Ей и подрабатывать не нужно. Муж содержит. Вот бы мне так. Биться за себя в одиночку, чтобы выжить – такое себе удовольствие.
Иногда смотришь на остальных и завидуешь. У большинства свои квартиры или дома, стабильность в отношениях, поездки по стране и полноценный отпуск за границей. Их всегда ждут дома, и смысл всему этому тоже есть. Но не у меня. Пашешь, как лошадь, чтобы оплатить аренду конуры на окраине, проезд и еду неважную, например, из какой-нибудь подозрительной китайской забегаловки, а потом отказывать во всем, ущемлять себя, чтобы отложить на тачку.
Поэтому не надо меня судить, если уж займетесь этим. Для начала наденьте мои туфли и пройдите мой путь.
13 июля, 06:30 утра
Патрик
Что я наделал? Разве так поступает настоящий мужчина? Я бы сказал, что в меня вселился лукавый, раз такой поступок имеет место быть в моей жизни. Надо сходить в церковь. Исповедаться.
Через полчаса я должен уже стоять на смене за стойкой в шикарном старинном отеле, где каждый год в июле собираются более тысячей постояльцев. Самый сложный сезон. Вот уже на протяжении двадцати лет я выполняю одну и ту же работу – управляю отелем. Нет повышения, нет роста, нет изменений. Все очень предсказуемо. Босс доволен мной. Но разве этого достаточно?
Чищу зубы и полощу рот. Умываюсь холодной водой, чтобы разбудить уставший организм. В зеркале в ванной комнате на меня смотрит постаревшее бледное лицо, которому не помешал бы загар. Мне сорок. Никаких амбиций, стремления и жажды жить. Только усталость и дерьмо. Дерьмо, с которым приходится мириться. Снова полощу рот. Острая боль пронзает голову, скулы, даже глаза.
Как сказать жене? А надо ли? Теперь уже боль разносится по всему телу.
Я пробовал изменить хоть что-то слишком привычное в жизни. Сел на диету, чем очень удивил жену, но она не поддержала такого энтузиазма. Купил однажды билеты в кино на вечерний сеанс, отпросился с работы, пригласил на свидание, но и этого она не оценила. И я сдался. Да, после двух попыток. Разве надо растрачивать себя попусту? Не думаю.
А теперь понимаю, что мой поступок может все изменить.
Надеваю костюм. Черный, выглаженный, с маленьким кармашком на пиджаке, кладу туда красный платок. Красный, потому что он должен гармонировать с тематикой отеля. Начищаю туфли, поправляю волосы и тихонько покидаю дом. Жена давно перестала провожать меня и целовать на прощание. Говорит, что я самостоятельный. Не школьник. Утром никогда дома не завтракаю, предпочитаю кофе в стенах отеля. Иду пешком, потому что живу в пяти минутах от остановки. На автобусе в течение пятнадцати минут оказываюсь уже в центре.
День сегодня выдастся жарким, изнуряющим души постояльцев. Еще нет семи, а уже дышать нечем. Надеюсь, не сильно вспотею, пока доберусь до работы.
– Привет, Ник, – приветствую водителя автобуса, когда поднимаюсь по ступенькам. Мы знакомы вот уже двадцать лет. Сколько я работаю управляющим, столько Ник крутит баранку.
Он машет в ответ.
– Кэти родила!
Его голос звучит восторженно. И я расплываюсь в улыбке. Хоть у кого-то хорошие новости в жизни.
– Поздравляю, дружище.
Мы пожимаем руки, и я усаживаюсь на переднее сиденье в начале автобуса. В салон проходят еще несколько человек. Сутулый высокий парень в капюшоне садится позади. Я ерзаю. Как-то не по себе. Вид у него нездоровый. Надеюсь, не подцеплю туберкулез или что-то в этом роде. Стараюсь не дышать и смотреть прямо.
В окнах мелькают многоэтажки, красивые дома, магазины и торговые центры. Огромная площадь с фонтанами, парк и офисы. Еще немного, и я доберусь до отеля. Он стоит почти в самом центре. Но из-за ремонта в лобби и обновления лестничных пролетов центральные двери закрыты на пару дней. Приходится принимать новых жильцов через задний двор. Он выглядит заброшенным, но другого выхода нет.
– Пока, Ник. Передавай Кэти большой привет! – Не знаю, насколько искренне звучу, но надеюсь, Ник не заметил безучастного тона.
На самом деле я переживаю, не догадывается ли он, как я изменился. Если узнает, мне конец.
13 июля, 07:28
Шантель
Когда мы просыпаемся, то даже представить не можем, что нас ждет впереди. Только по окончании дня понимаем, насколько паршивым он выдался, или, наоборот, одним из лучших. Просыпаясь сегодня, как обычно встаю под гул автомобилей. Окна спальни выходят на оживленную проезжую часть, где с самого утра в пробках беснуются водилы, и прохожие, торопящиеся кто куда, словно муравьи, ползут вдоль улиц. Мне повезло, если можно так сказать. Я работаю из дома. Вернее – на дому. Не надо стоять в переполненном автобусе с потными мужиками, злостными старухами и неугомонными детьми, кричащими на весь салон. Никто не пялится на грудь или цвет кожи. Хотя в стране у нас якобы давно принято относиться к темнокожим нормально, все же замечаю порой презрительные взгляды людей.
И когда выпал шанс зарабатывать без лишних движений, без вот таких поездок и омерзительных взглядов, я ухватилась за возможность. Шантель Санкара – квалифицированная няня. Конечно, от налогов стараюсь скрываться. Доход указываю неофициальный. А как вы хотели? Невозможно заработать в этом мире честным трудом. Вкалываешь по пятьдесят часов в неделю на заводе, а то и больше, а платят гроши. Сверхурочные тоже не спасают. Да и здоровье с годами уже не то. Уйти с предыдущей работы было здравым решением. Спасибо сыну, что настоял на этом. Иначе гнуть мне спину до конца своих дней. А сейчас все просто: ребенка привезли, заплатили сразу, вечером чадо забрали.
Когда родителям надо работать, выбор у них небольшой. Сад или няня. В наших краях это модно. Иначе с завода не ушла бы.
В среднем выходит около полутора тысяч в неделю. Это уже что-то. При мысли, что когда-нибудь придется вернуться обратно за станок, передергивает. Ни за что. Мне нравится возиться с Клэр. Это – милая малышка, которую мне привозят Брук и Маркус. Он – хирург, вроде, она – стоматолог. И их не смущает цвет кожи. Думаю, даже довольны, что им прислуживает негритянка.
Я встретила Брук случайно. В бюро по найму. Я пришла подать резюме и войти в штат, но им что-то не понравилось. Возможно, отсутствие опыта. Но, думается мне, не только это послужило отказом. И когда Брук услышала, что я ищу работу няни, мы с ней разговорились. Честно говоря, не ожидала, что кто-то так скоро выберет меня. Возможно, она пожалела одинокую взрослую женщину, ищущую стабильный заработок. А еще ее устроила цена. Сейчас все берут от двух с половиной тысяч в неделю. Все, кроме меня. Пока что. Вот я уже в семье почти пять месяцев. К малышке Клэр привыкла. Тем более она не проблематичная. Ей всего полтора, только недавно начала ходить. Болтать еще не может, но и не доставляет хлопот. Спит по графику, ест и играет. Удачная партия.
На завтрак готовлю любимые вафли. Сын подарил вафельницу, и теперь я бесконечно пользуюсь ей. Обожаю сверху полить кленовым сиропом и положить шарик мороженого, но дело это дорогое, так что стараюсь обходиться только сиропом или джемом, что еще дешевле. Откладываю часть денег в надежный сейф под половицей. На черный день, знаете ли. Всякое может приключиться. Срочно съехать или уйти с работы. Не дай бог, конечно, но в жизни столько всего схавала, что надеяться стоит лишь на себя. Ничто не бывает вечным.
Наливаю кофе, ставлю ароматные вафли на столик перед собой и включаю новостной канал. Обожаю быть в курсе событий: кто что украл, кого выбрали в президенты Чили, где пожары, а где наводнения.
Через минуту начинается программа. Девушка, Сара Рикхард, ведущая новостей, как обычно шикарно выглядит. Что же тут удивительного, она белая. Ее светящаяся на фоне медовой кожи голливудская улыбка заставляет меня позавидовать. Прическа безупречная. Уложенные в строгий пучок волосы, как у бортпроводниц, сдержанный макияж и осанка королевы. Выше всех похвал. С моими кудрями сложно сделать такую укладку. А на салоны красоты денег нет.
Кадр с ведущей меняется на кадр, где полицейские машины ведут погоню в прямом эфире. Я надкусываю вафлю и наблюдаю, как проблесковые маячки на рассвете мчатся за каким-то грузовиком. На экране картинку передают с вертолета. Столько потрачено ресурсов и все из-за какого-то там ограбления? С высоты птичьего полета видно, как впереди, куда мчится автомобиль, его встречает полицейский барьер. Машина притормаживает, практически упирается в блок-пост. Комментатор бросает фразу, мол, эти злоумышленники ограбили банк и пытаются скрыться.
Фургон окружают десятки полицейских. Что-то кричат. Ей богу, смотрю блокбастер по телевизору, а не новости. Выводят двух парней с поднятыми руками. Камера приближается, и становится видать их лица. Совсем еще юноши. Лет по восемнадцать-девятнадцать, думаю я, и тут же мои догадки подтверждает корреспондент. Один из парней чернокожий.
– И сколько они украли? – спрашиваю с ухмылкой. Моя любимая привычка – потолковать с телевизором.
Ведущая новостей словно слышит меня и отвечает, что им удалось вынести около двадцати тысяч долларов.
– Боже мой, теперь из-за таких копеек парни сядут надолго. Правительство тоннами золото ворует, и хоть бы кто глазом моргнул.
Замечаю, что полицейские слишком агрессивно действуют по отношению к темнокожему парню. Дергают его, валят на землю и придавливают слишком сильно.
– Он же без оружия и сдался! Рядом белый парень. Вы его даже не трогаете! Он спокойно стоит себе в наручниках. Эй, чертовы козлы!
Небрежно бросаю тарелку с остатками выпечки.
Один из полицейских хватает парня под руки и поднимает, усаживает в машину. Парнишка дергается и получает прикладом в лицо.
– Вот гад! – кричу я и изо рта валится кусочек пережеванной вафли. Подбираю его и запихиваю обратно.
Ведущая сообщает, что выпуск новостей прервется на короткую рекламу. Я встаю и стряхиваю крошки на пол. Все равно же убираться. Когда-нибудь.
Раздается звонок в дверь. Я ищу глазами пульт, чтобы переключить телевизор. Ощущаю нервозность. С утра уже духота невыносимая. Подмышки вспотели. Поправляю бретельки на майке, выхватываю пульт из углубления между спинкой и сиденьем дивана. Вот и новый рабочий день. Сейчас бы лежать где-нибудь на пляже и потягивать Пина Колада. Бархатистая, уже вытертая до дыр обивка дивана напоминает, для чего я это делаю. Переключаю на детский канал, который Клэр даже не смотрит, и поправляю подушки. По пути к двери ногой ставлю на место обувь, оглядываю комнату и прихожую, чтобы не было заметно бардака, а затем натягиваю самую очаровательную улыбку и открываю дверь.
13 июля, 9:00
Рейчел
– Прошу прощения, что вам довелось ночевать в комнате, совершенно не подготовленной для вас. Вчера меня подменял Антонио. Он новенький. Поймите, мы ночью не заселяем, это противоречит правилам и этике отеля, но я пошел вам на уступки. Предупредил Антонио, но он все напутал. Простите, еще раз, мистер Гилмор. Это ваши друзья?
– Верно.
Пока брат решает вопрос о нашем заселении, мы с Лизой и Камалом усаживаемся за столиком в главном вестибюле отеля. Из огромных окон нам открывается прекрасный вид на центр города. Движение перекрыто, а центральные двери отеля закрыты на время ремонта. Я краем уха слышу, что управляющий предлагает бесплатные ужины до конца нашего пребывания здесь. Солнце светит ярко, но темные стекла преломляют лучи, и это скрадывает дневной свет. Поэтому здесь горят всевозможные светильники и люстры, создавая неповторимый уют. Утром отель кажется не таким пугающим и зловещим, хотя старинные убранства, картины, напольные подсвечники вдоль стен выглядят безвкусно. Но Кэвин выбрал это место, потому что он обожает роскошное старье. Хорошо, что мы не в каком-нибудь холодном средневековом замке, где туалет это каменная перегородка посреди коридора.
– Ребята, я выбил нам президентский люкс! – довольным голосом сообщает брат и просит следовать за управляющим.
Мы заходим в просторный лифт. Он в три раза больше того, на котором мы ползли ночью на восьмой этаж. Управляющий все время улыбается. Раздается скрип, и лифт поднимает нас всего на один этаж вверх. Мы переглядываемся.
Когда двери открываются, перед нами возникает абсолютно другой мир этого отеля. Его сердце. Все в светлых тонах: бежевый, кремовый, серый. Кафельный пол отражает потолок. На стенах современные плафоны. Нет жутких картин и подсвечников, красных тканей и пыльных обоев.
Камал присвистывает и кладет руку мне на плечи, обнимая.
– Вот это я понимаю!
– Ваши апартаменты в самом конце коридора, – говорит управляющий и подходит к двум высоким, до самого потолка, дверям, отпирает их электронной картой. – Располагайтесь. Завтраки у нас до одиннадцати. В стенах нашего отеля люди редко обедают, но если что, у нас подают самые вкусные горячие блюда в городе. На ужин ждем вас с восьми до десяти. Добро пожаловать в отель «Голден Пэлэс».
Управляющий еще раз извиняется и удаляется, оставляя нас в номере.
– Это президентский люкс! – Восторженно заявляет Лиза. – Быть такого не может. Я знаю, конечно, ребята, что вы богачи, но чтобы люкс!
– Стоило ночь перетерпеть неудобства в номере восемьсот шестьдесят шесть, чтобы заполучить это местечко, да? – Кэвин толкает игриво меня в плечо, и я улыбаюсь.
– Потрясающе!
Хорошо, что мы остались богатыми сиротами, а не бедствующими. После гибели родителей, средства из хедж-фонда достались нам с братом. Все компании продолжают функционировать дальше, мы лишь их владельцы, которые получают прибыль. Сказочную прибыль. Поэтому два студента могут позволить отвезти лучших друзей в путешествие и заселиться в дорогой номер.
– Я бронировал совместные номера. Две комнаты, общая гостиная. Но этот паренек Антонио все напутал. И наш номер сдал другим. Так что оставалось им отдать нам это! – И с диким воплем Кэвин прыгает на шикарный кожаный диван. – Шампанского, пупсики?
Мы с Лизой оправляемся осмотреть номер и снять обзор для блогов. В нашей комнате большая кровать кинг-сайз, трюмо как у принцесс, только на современный лад, скрытый гардероб и зеркала во всю стену. Включаю камеру и снимаю, комментируя наш отдых. Думаю, подписчикам понравится контент. Захожу в ванную и вскрикиваю. Душевая кабина с прозрачным стеклом, темная плитка, зеркало с подсветкой и изогнутая ванна на золотых ножках посреди комнаты. Французское окно со шторами блэк-аут.
– О, я бы их не занавешивала. Пусть какой-нибудь вуайерист понаблюдает за тем, как я буду наносить персиковую пенку на нежную кожу и растирать по влажному телу в поисках кли…
– Фу! Лиза! Я позвоню твоей консервативной семейке. Ты как собака, которая сорвалась с поводка. Тебя круто заносит. Пора сбавить обороты, – толкаю подружку, а она гримасничает в ответ.
В ванную вваливаются парни.
– Девчонки, в нашей половине люкса есть джакузи. Вечерок обещает быть жарким! Ю-ху! Захватили купальники? Или будете голышом?
Камал набрасывается на меня и начинает танцевать, заставляя повторять за ним движения.
– Прекрати, Камал, – я смеюсь. Мне нравится начало этого дня. Уже предвкушаю, что будет дальше.
13 июля, 11:05
Марта
Ази не выходит на связь несколько дней. Я всегда тревожусь, когда нет вестей. Все-таки жить с военным переводчиком не менее волнительно, чем с тем, кто имеет непосредственное отношение к армии. Ази с детства мечтал стать кем-то важным. Он перебирал профессии, имеющие значение для мира. Перед выпуском уже намеревался поступить в медицинский колледж, чтобы в будущем присоединиться к мисси «Врачи без границ», но наткнулся на брошюру одного из университетов в Камбодже. Его привлекли возможности изучать языки. Ази уже владел двумя – английским и родным арабским. Рос билингвом. Мать преподавала в школе, выучила и его. Когда перспектива стать переводчиком замелькала на горизонте, мой муж, не раздумывая, принялся изучать французский, португальский и персидский. После окончания он познакомился со мной. Мы переехали в США и обустроились на юге, в привычном для него жарком климате. Его резюме приглянулось вооруженным силам, и Ази пригласили военным переводчиком. Теперь он колесит по миру и подвергает свою жизнь опасности. Но гордится тем, что приносит пользу.
Когда муж узнал, что я в положении, то пообещал перевестись куда-нибудь в более безопасное место. Писал рапорт, чтобы ему дали офис и работу ближе к дому. Пока результата нет, приходится мириться с тем, что не вижу мужа по полгода.
Живот довольно сильно выпирает. Свободной футболкой почти не скрыть. Все вещи давят на живот, даже если резинка на штанах свободная, неудобно носить. Приходится приспускать ее, и тогда на заднице ткань отвисает, и кажется, будто я нагадила в штаны. После скрининга пойду в магазин для беременных и молодых мам, попробую отыскать что-то более подходящее для моего живота в столь изнуряющую жару.
Кручусь перед зеркалом, поправляя складки на футболке, облегающей живот, и улыбаюсь. Внутри меня растет жизнь, которая уже с девятнадцатой недели дает о себе знать. Мне нравится ощущение беременности: внимание людей, учтивость, понимающие взгляды. Никто не грубит, и всегда пропускают вперед, помогают с сумками. Я стала замечать, как мужчины заботливо стараются предпринять хоть что-то, чтобы быть учтивыми и полезными. Девушки понимающе улыбаются и спрашивают, сколько недель уже моему пузожителю. Блаженство.
Когда токсикоз перестал трепать нервы, я по-настоящему стала наслаждаться каждым днем. Нет тошноты, тревоги, усталости и вялости. Организм уже перешел черту первого и второго триместров, и передал эстафетную палочку самому лучшему отрезку беременности.
Поворачиваюсь боком и приподнимаю правое бедро. Ракурс красивый. Фотографирую себя в зеркало, проверяю фото. Не нравится, как лежит челка. Поправляю ее и делаю еще несколько дублей. Хочу отправить Ази. Когда выйдет на связь, обязательно поумиляется вместе со мной.
Через три часа я узнаю, кто именно поселился внутри. И тогда можно будет выбирать имя. Если будет мальчик, то мне бы хотелось, чтобы его звали Сэмюэль или Франко. Интересно, одобрит ли Ази? Для девочки мы давно подобрали имя, еще когда только планировали детей. Ее будут звать Камиллой. В честь бабушки Ази, выдающейся женщины, спасшей жизни миллионам детей.
Ребенок толкается, словно соглашается с выбранными именами.
– Тебе нравится? – говорю я животу и поглаживаю в том месте, где ощущалось движение. – Мы с папочкой тебя очень любим и ждем.
Вздрагиваю, когда сигнал телефона резко раздается в руках. Предвкушаю, что это Ази. Но горечь разочарования проникает в горло. Всего лишь напоминание об УЗИ.
Дорогая миссис Коса,
Ждем Вас в 14:00 на прием к доктору Нурвалис.
Врач высшей категории.
С уважением, клиника «Материнство и младенчество».
Администратор Елэйна.
Вместе с сообщением в голову вонзились мысли о ребенке. Если Ази узнает, не переживет…
Еще несколько движений, и желание сходить в туалет возвращается. Как же достали эти позывы. Самое сложное – пойти куда-то далеко. Нужно выстроить обязательный маршрут заранее, чтобы по пути были уборные. Иначе поездка куда-либо может обернуться катастрофой. Усаживаюсь на унитаз, пытаясь вытряхнуть плохое из головы, но никак не выходит.
А что, если ребенок родится белым?
13 июля, 11:45
Шон
В городе невероятная суета. Все куда-то спешат. Разгоряченные водители психуют и выкрикивают гневные фразы из окон «железных коробчонок». Центральная улица снова встает в пробку. Яблоку негде упасть. Толпы туристов пересекают оживленные улицы и устремляются вглубь к фонтану «Вересковый оазис», чтобы охладиться в очередной невыносимо знойный день. Скоро опять начнутся пожары. Да хрен с ними, пусть выжжет все до ядра Земли!
Машины гудят, все сигналят, поторапливая друг друга, будто это поможет. Никогда не помогало. Но никто не хочет сидеть без дела и умирать от жары, нагреваясь в тачках. Многие пользуются кондиционерами. В моей машине такой роскоши нет. Это лишняя трата денег, и значит, не могу себе позволить прохлаждаться, пока мои дети нуждаются во мне.
С утра отмотал три крупных заказа. И теперь покрываюсь каплями пота. Рубашка насквозь промокла и пропитала сиденье. Наверняка, от меня разит. Как же брать пассажира, когда в салоне воняет грязным здоровенным мужиком?
Поправляю старенький слуховой аппарат в правом ухе. Сурдолог посоветовал заменить. Тем более тугоухость началась и слева, но какая уже разница, если сегодня последний день. Зачем тратить накопленные трудом деньги, когда можно отдать их бывшей жене и детям. Я же отец. Даже если и дерьмовый. Да что говорить, не такой я отец, о котором мечтали дети. Подарки раз в год, никакого участия в их жизнях. Никаких рассказов на ночь или объятий по воскресеньям. Они наверняка и не помнят обо мне. Горе-отец.
В ухе возникает жужжащий противный звук, словно надоедливая муха проникла прямо в мозг.Вспышка ослепляющего света. Звук приближающегося вертолета – лопасти так тарахтят, что в висках начинает давить. Больно глазам. Крики.
«Шон! Шон!»
Не понимаю, что происходит. Чей это голос? Снова вспышка.
Из приступа вырывает гудящий клаксон.
Я снова в старой машине на центральной улице, застрявший в изнуряющей пробке. Никаких самолетов и вертолетов. Остается лишь тонкий писк в ушах и крик водителей из соседних машин. Один здоровенный мужик в старом ржавом пикапе показывает мне кулак и что-то орет, раздирая от возмущения глотку. Делаю вид, что не замечаю его. Поправляю снова аппарат и трогаюсь буквально на несколько метров вперед и торможу. Зачем было так жать на сигнал и биться в истерике, если пробка никуда не делась? Ничего. Осталось недолго. Скоро все закончится.
13 июля, 12:00
Кристен
До назначенного места далеко. Тачка бы пригодилась в самый раз. Приходится выезжать заранее и толкаться в душном автобусе. Путь до центра проходит через трущобы с мексиканцами. Когда они заваливаются в салон, и так же спертый воздух наполняется новыми зловониями. Считаю, необходимо запретить на законодательном уровне вонючим, потным людям ездить в общественном транспорте и отравлять жизнь людей.
Моя смена закончилась в семь утра. Я дошла до дома пешком. Живу неподалеку от больницы. Приняла душ, позавтракала и задремала. Разбудила меня Фрэнсис. Предложила встретиться после обеда и прогуляться в парке. Мы видимся с ней лишь, когда наши смены совпадают, и мы обе свободны на следующий день. Фрэнсис работает на полставки в военном госпитале, куда просто так не попасть. Но ее бывший муж – бывший военный. Получает она больше меня, а работает вдвое меньше. Но у нее еще подработка в хирургии Святого Павла.
Когда на очередной остановке в салон входит грязный мужик, весь в черном, я отворачиваюсь к окну, чтобы не привлекать к себе внимание, и сажусь на край, чтобы он не сел рядом. Отлично, он приземляется рядом с какой-то пожилой дамой. Той явно неприятно. Она едва сдерживается и не корчится от отвращения. Достаю телефон и пишу Фрэнсис.
Чертовски необходима доза кофеина! А еще затычки для носа. Почему люди такие свиньи?
На экране появляются бегающие точки, а затем три смеющихся смайлика. Следом вылетает сообщение.
В 14:30 у Гильермо?
Отвечаю, что согласна, и убираю телефон в сумочку. Поднимаю взгляд. Высокий бородатый мужик в грязном строительном комбинезоне таращится на меня со звериной ухмылкой. Пожирает глазами и играет бровями. Боже, чувак, у тебя аппетит не по карману. Показываю средний палец и ухмыляюсь в ответ. Черта с два я когда-нибудь отдамся похотливому мексикашке.
Телефон вибрирует, я вынимаю его снова и вижу, что встреча с тем, кто делает меня чуточку богаче, откладывается.
– И что ты мне предлагаешь делать, придурок? Скитаться по жаре в центре еще полчаса?
Не замечаю, что говорю вслух. И женщина рядом косится, но молчит. Весь автобус слышит ругательства. А мне плевать. Ненавижу непунктуальных людей. Если договорились на определенное время, так будь добр прийти вовремя. Это такое неуважение. Постоянно надо подстраиваться под опоздавших. Я трачу, между прочим, свое драгоценное время, а кто-то так легко пишет, что задержится и надо его подождать. Все же, скрипя зубами, отвечаю, что ничего страшного. Но это неправда. Разве приходится выбирать, если на горизонте маячит собственная машина?
Скоро моя остановка. Встаю и продвигаюсь к выходу, прижимая сумку плотно к телу, чтобы обезопасить от воров. Там драгоценный товар. Люди толпятся, приходится распихивать их, чтобы добраться до дверей. Кто-то наступает мне на ногу, я недовольно фыркаю. Стараюсь вовсе не дышать, но, кажется, уже пропиталась вонью. И когда, наконец, оказываюсь на улице, долгожданный вдох не дает наслаждения. Воздух сухой и горячий, обжигающий легкие. От асфальта поднимается жар. И будто воздух плавится. Автобус издает недовольный шикающий звук, выбрасывая пары черного дыма, и удаляется, увозя с собой грязных мигрантов.
Сажусь на скамейку в ожидании следующего по маршруту до центра автобуса. Сегодня все изменится. Сегодня я отпраздную с Фрэнсис покупку автомобиля.
13 июля, 12:10
Патрик
За столько лет работы сталкивался с чем угодно. Но никогда не устану дивиться тому, какими бывают скверными богатые детишки. Один из группы новых постояльцев слишком высокомерно смотрит на всех служащих в моем отеле. Я уже сделал максимально корректное замечание, но разве им можно перечить?
Из-за ошибки моего сменщика, пришлось заселить их в президентский люкс. Теперь они творят, что хотят. Но мне скандалы не нужны, поэтому подавляю возможный конфликт еще в зачатке. Это основная моя задача – подчищать за идиотами, вроде оболтуса Багги и других.
– Рекомендую воздержаться от походов по такой жаре. Вашей сестре будет тяжело.
Они известили меня до приезда, что один из гостей страдает астмой. Поэтому в аптечках в лобби и на их этаже есть запасные ингаляторы. И когда на улице пекло, даже здоровому человеку может стать плохо. А здесь больной.
– Приглашаю вас к крытому бассейну в центральной части нашего отеля на цокольном этаже. Вот ваши ключи-карты. Пожалуйста, проводите отдых с пользой!
Надеваю самую доброжелательную улыбку, какую натренировал за годы работы, и протягиваю карточки. Парень выдергивает их слишком дерзко. Но кто я для него? Всего лишь обслуга. Богатые всегда себя так ведут. Будто для них мы шваль, пыль. Грязь из-под ногтей «золотых» мальчиков и девочек.
– Обед с часу до трех в ресторане отеля, – кричу им в след.
Девушки симпатичные. Молодые. Даже юные. Фигуры точеные, ничего лишнего. Ни грамма жира. Моя жена давно не в такой идеальной форме.
– Патрик, тебе разве не пора? – Мои мысли прерывает Кэтрин, помощница.
– Да, скоро пойду. Ты же знаешь, тут рядом. Спасибо, что согласилась прикрыть меня. Не очень хочется брать больничный или отгул. Шеф сразу урежет в зарплате, чертов жлоб. Столько лет на него впахиваю, до сих пор никакой благодарности.
– Это потому что ты удобный, – ее приветливая улыбка озаряет наш коллектив. Кэтрин всегда потрясающе выглядит. Жаль, что она замужем.
Поправляю галстук, чтобы отвлечь себя от похотливых мыслей, и возвращаюсь за стойку. Нужно проверить документацию, прежде чем уйду. Все должно быть под контролем. Всегда. Если я упущу хоть что-то, все пойдет кувырком.
Пока я занят делом, ком вины медленно отступает. Это было однажды. И надеюсь, не повторится.
13 июля, 12:43
Шантель
Малышка Клэр сидит в манеже и перебирает мягкие кубики. В них играл еще мой сын много лет назад. Сейчас Энди восемнадцать, учится на журналиста в местной академии. Хотел пойти в полицию, но я отговорила. Мерзкие копы застрелили его отца, когда Энди было восемь.
Все произошло быстро. Даже долгих тяжб и разбирательств не было. Конечно, кто осудит копа, пристрелившего чернокожего? Необходимо всего лишь указать, что он был вооружен и не остановился по приказу, поэтому представлял опасность для служителя закона, затем подкинуть ему пушку и выйти сухим из воды. Каждый на районе знает, что Фарелл был безобидным. Ему не везло с работой, поэтому менял подработки постоянно. В тот роковой вечер шел помогать в маленьком баре для ирландцев, выгружать алкоголь. Рядом, в нескольких кварталах, произошло вооруженное ограбление. Некий темнокожий мужчина средних лет напал на женщину, застрелил ее и забрал украшения и деньги. Копы шерстили улицы, заметили моего мужа в подворотне, он как раз направлялся к задней двери заведения, – и решили, что это он. Они заставили его унижаться, встать на колени. Он хотел показать им визитку бара, в котором подрабатывал, полез в карман, но один из ублюдков внезапно выстрелил. И теперь Энди растет без отца. Даже свидетели, которые работали в тот вечер и подтвердили, что Фарелл должен был выйти на смену в тот вечер, не смогли убедить судью, что это не мой муж убил женщину и ограбил ее. Дело замяли. Чертовы копы.
Фоном по телевизору идет новостной обзор за последнюю неделю. Я делаю тише звук, чтобы Клэр не залипала на страшные картинки. Пока она говорить не может, есть еще фора смотреть всякое. Но не хочу, чтобы ей снились кошмары. Через сорок минут начнутся новости. Поэтому пока занимаюсь домашними делами и ставлю вариться кашу для малышки. Повезло, что она спокойная и занимает себя сама.
– Ня-ня, – произносит Клэр, и мое сердце обливается теплыми волнами наслаждения. Впервые она зовет меня няней.
Наклоняюсь к ней и глажу по голове.
– Молодец, Клэр, я твоя няня. Пить? – показываю на бутылочку, и девчонка кивает.
Подаю бутылочку, и Клэр жадно присасывается. В такую жару жажды не избежать. Хорошо, что у меня не солнечная сторона. Практически весь световой день в тени, поэтому зной не такой жуткий, как у соседей по площадке. У них там пекло самое настоящее. Хотя в прошлом году Фелисити поставила кондиционер, думаю, ей плевать на температуру за окном.
Когда на дне бутылочки не остается ни капли воды, я ставлю ее на стол и продолжаю убирать наваленную посуду в раковине. Ненавижу мыть, но не хочу, чтобы родители малышки, когда придут ее забирать, видели беспорядок. Для них я идеальная няня. И хочу такой оставаться, чтобы не потерять работу. Наливаю гель для мытья посуды на губку, а сама мечтаю о посудомоечной машинке. Энди обещал, когда заработает достаточно денег, обязательно подарит. И тогда мне не придется каждый день портить кожу на руках, намывая тарелки и кружки. А еще он обещал купить стиральную машинку, чтобы стояла прям в квартире, и мне не будет нужды спускаться в прачечную на минус первый этаж в это жутко темное и вонючее, заплесневелое место. В доме живут разнотипные особи, поэтому иногда страшно спускаться и быть в подвале одной.
Один раз высокий бородатый мексиканец попытался даже пристать ко мне, но к счастью зашла Фелисити и непроизвольно спасла меня от приставаний. Отбиться от такого громилы было бы сложно. Я женщина невысокая. Хотя я постоять за себя, все же получить по лицу не хотелось бы. Кто знает, на что он способен.
Смываю пену с очередной тарелки. Вода течет ржавая. Когда же уже починят водопровод, чтобы можно было экономить и не покупать воду для питья в магазине?
Клэр что-то щебечет на своем и неуверенно топает по маленькому манежу, пытаясь дотянуться до единственного растения в квартире.
– Нет, дорогая, – говорю я, и Клэр вздрагивает от моего строго голоса. – Это не игрушки. Давай-ка я тебе дам вот это.
Достаю из шкафа старый танк Энди и протягиваю в ее беленькие нежные ручки. Девочка пищит от удовольствия и плюхается на попу.
– Так-то лучше, малышка!
Когда Энди было пять, Фарелл притащил под Новый год этот танк. Первым делом сын оторвал башню, пришлось приклеивать. Я расстроилась больше чем ребенок. А Фарелл смеялся и говорил, что это всего лишь вещь. Но я-то знаю, как долго он работал, чтобы купить эту дорогущую игрушку для сына. Энди играл с ним до шестнадцати. Даже когда делал вид, что он крутой взрослый малый, даже когда приводил девушку в спальню, даже когда возомнил из себя гангстера и хотел вступить в группировку. Но я видела в приоткрытую дверь, как он садился на кровати, подгибал ноги под себя и рассматривал танк, возил рядом и мягко улыбался, думаю, вспоминал отца.
Я храню игрушку как память.
– Осторожно, не сломай, – обращаюсь к Клэр, а малышка хохочет и продолжает его катать.
Домываю посуду и сажусь напротив телевизора. Совсем скоро начнется местная новостная программа. Что же вещает мир сегодня?
13 июля, 13: 45
Рейчел
Парни шумят, устроив соревнования по плаванию. А мы с Лизой заняли лежаки и попиваем коктейли из гостиничного бара. Красавчик официант каждые полчаса приносит добавку и улыбается. Его медные волосы красиво переливаются в свете ламп.
– Для самых очаровательных леди в нашем заведении, – произносит он и ставит на столик напитки. Его взгляд задерживается на моих обнаженных частях тела. Я беру свою порцию. Капли воды стекают по холодному стакану и попадают на живот. Подмигиваю парню, и тот краснеет в ответ, но глаз не отводит.
– Благодарю, – играючи отвечаю ему и прикусываю трубочку.
Когда официант удаляется, Лиза вклинивается.
– И что это было, белая богатая шлюшка? – Хихикает и берет свой стакан.
– Где?
Притворяться не умею, но делаю вид, будто не понимаю, о чем она. Камал злобно косится в нашу сторону.
– Специально позлить индуса? Или у тебя фетиш на бедненьких мальчишек в форме официанта?
– Ой, брось. Нет, конечно. Мы же на отдыхе. Могу себе позволить. Тем более Камал мне не парень и не муж. И никогда не будет. Не знаю, почему еще не сдался и продолжает таскаться за мной, словно песик.
– Ты горячая штучка, вот почему.
Алкоголь бьет в голову. Мы обе смеемся, привлекая внимание окружающих. С нами у бассейне отдыхает семья с двумя детьми. Они слишком громкие. И от их криков создается такое эхо в зале, что начинает раздражать. Жаль, мы не можем снять бассейн только для нас. Молодая парочка через три шезлонга уже минут двадцать молча лежит и даже не шевелится. На блондинке темные очки. И зачем они ей в помещении? Нелепость. Парень ни разу не искупался. Странные.
У бара трое мужчин постарше. Наверное, им за тридцать. Они часто смотрят на нас с Лизой, но не решаются подойти. Видимо, думают, что Кэвин и Камал наши парни. Ну, Лиза может и спит с моим братом, только вот я и Камал – не больше, чем друзья.
Делаю глоток приятно обжигающей холодной Маргариты и собираюсь поплавать.
– Девчонки, давайте к нам! – кричит Кэвин.
«Иди сюда, детка».
Меня бросает в жар от его слов.
Я застываю на шезлонге и погружаюсь в воспоминания.
Запах крови, темно и страшно. Мне пятнадцать. Я под кроватью.
«Иди сюда, детка».
Голос врезался в голову навсегда. Дрожь по телу. Хоть бы не нашел. Он поднимается на второй этаж. Слышно скрип верхних ступеней, значит, рядом, совсем близко. Кажется, будто в такой тишине слышно лишь мое дыхание и то, как бьется сердце. Разрывающе-тягучая тишина. Пожалуйста, только не в спальню. Прижимаюсь к холодному полу. Какая-то крошка впивается в щеку, но я не шевелюсь, чтобы ненароком не издать ни малейшего звука.