ЭФРОЗОН. Архитектура наблюдения

Глава 1. Туман и сталь

Ночь опустилась на Галлеон беззвучно, словно тяжёлое бархатное одеяло, опутавшее купола и шпили города. Хрупкие огни эфрозоновых фонарей, расставленных по улицам, дрожали в густом тумане, окрашивая небо в неестественно-синий цвет. Этот туман – остатки выбросов из недр планеты – был настолько плотен, что казался материей, а не воздушным покровом: он настойчиво лился в переулки, забивался под арки и даже проникал сквозь старинные деревянные двери, оставляя за собой сладковатый, слегка горький привкус.

В час, когда большинство жителей Галлеона отдалися горячему сну в своих уютных куполах, лейтенант Вайолет Ярн и расследователь Дирекции исследований Исаак Дарби стояли у массивной чугунной входной двери лаборатории «Киллмор и партнёры». Усилие их дыхания образовывало едва заметные облачка в холодном воздухе коридора, где стены, кажется, пропитались историей неудавшихся опытов и прожитых надежд.

– Дарби, – тихо сказала Ярн, пристально оглядывая дверь. – Это точно то место? Никто не выходил отсюда уже двое суток.

– По записям Дирекции, доктор Херберт Киллмор в последний раз пересылал свой отчёт о прогрессе всего шесть дней назад, – ответил Дарби. Он достал из нагрудного кармана тонкий планшет и смахнул несколько электронных карточек. – После этого связи с ним не было. Коллеги сообщили о странных звуках в подпольной секции и о том, что один из ассистентов исчез.

Ярн прикоснулась к массивному рычагу – он заскрежетал, словно недоверчивый страж, и дверь медленно отворилась. Внутри царил беспорядок: разбросанные чертежи, опрокинутые инструменты, а в центре зала – большое прозрачное куполообразное устройство, усыпанное крапинками жёлтой росы конденсата. Мельчайшие провода и оптические волокна, торчащие из корпуса, напоминали нервы какого-то огромного существа.

– Похоже, эксперимент был прерван внезапно… – прошептал Дарби, внимательно разглядывая купол. – Если я правильно понимаю, внутри должен был находиться образец новой модификации эфрозонового сердечника.

Ярн шагнула вперёд и почувствовала едва уловимое покалывание на кончиках пальцев – эфрозоновые искажения здесь действительно были сильны. Она наклонилась и заметила на полу что-то странное: аккуратную кожаную перчатку, испачканную глубокими сине-серыми пятнами. Перчатка лежала словно выкинутая, но к ней была прикреплена тончайшая цепочка, уводящая под самый край купола.

– Здесь… устройство, – сказала Ярн, осторожно подняв перчатку. Внутри кожуры, на уровне ладони, едва заметно мерцал микроскопический квадрант – «сигнализатор», прототип передатчика нового поколения. – Не просто считыватель данных, – прошептала она. – Похоже, он фиксирует эмоциональный отклик оператора.

Дарби встрепенулся:

– Эмоции. Значит, не только температура и давление, но и… воспоминания?

– Именно. Это могло позволить учёному «переживать» свою работу, словно путешествовать во времени. Но если такое устройство попало в неправильные руки…

Внезапно сквозь тёмный коридор послышался тихий скрип – словно кто-то осторожно подбирался к двери. Ярн тут же насторожилась, правой рукой инстинктивно ухватив рукоять энергетического пистолета.

– Кто там? – холодно спросила она.

Ответом стало лишь эхо её голоса и ускоренное, прерывистое дыхание. Дарби и Ярн переглянулись, и он кивнул: пора идти по следу.

Они двинулись вдоль коридора, ступая тихо, чтобы не нарушить ловящую в уши тишину. Стены здесь были обшиты блестящими металлическими панелями, отражавшими искаженную форму силуэтов. По бокам мерцали дисплеи с нечитабельными цифрами – вероятно, отчёты об экспериментах, прерванных некогда. Наконец перед ними открылся небольшой ангар, где стоял старый анодный компаунд-дозатор, покрытый плёнкой из эфрозонового налёта.

– Здесь проводили испытания, – сделал вывод Дарби и приблизился к цилиндру. Его когтистая тень ударилась о холодный металл. – Именно здесь появилась аномалия, способная обрушить всю структуру эфрозоновых сетей.

Ярн осторожно провела пальцем по поверхности цилиндра и ощутила слабую вибрацию: металл казался живым. Её лицо побледнело.

– Это вовсе не металлолом… – проговорила она, вслушиваясь. – Он реагирует на наше присутствие.

Дарби склонился, прижав к уху маленький сенсор:

– Тс-с-с… слышите?

Ярн напряглась. Вначале был лишь тихий гул, затем почти незаметная дробь, словно кто-то постукивал по внутренней поверхности – звук был слишком приглушённым, чтобы можно было его отнести к электрическому шуму.

– Похоже на… стук сердца, – прошептала она. – Или на голос, пытающийся пробиться сквозь толщу металла.

Вдруг Дарби двинулся в сторону задней стены, где зиял тускло освещённый люк. Он поднёс фонарь к приборному ящику у люка и прочитал несколько символов:

«Δβ-19: Контакт не установлен. Возможна утечка эмо-частиц. Протокол 7B.»

– Это… – начал он, затем замолчал, словно слова застопорились на языке.

Ярн посмотрела на него; в её глазах горел интерес, смешанный с лёгким страхом.

– Мы многое должны выяснить, – сказала она твёрдо. – Но сначала – кто-то ещё здесь. И он, вероятно, вооружён.

Дарби кивнул, сжимая в руке планшет.

– Тогда придётся идти налегке. Пистолеты, плащи, фонари и… дедукция.

– И немного удачи, – улыбнулась Ярн. – Без неё ни один случай не раскрывается до конца.

Они открыли люк, ведущий ниже – в самуюглубь лаборатории, где, по слухам, и спрятан был самый ценный эксперимент Киллмора. Скользнув внутрь, они оказались в узком коридоре, стены которого были увешаны прозрачными ёмкостями с плазмой эфрозона. В свете их призрачного синевато-зелёного сияния тени играли причудливые узоры, а воздух вибрировал от едва ощутимого электрического заряда.

– Держитесь рядом, – предупредила Ярн, – здесь и начинается настоящее приключение.

В её голосе не было ни страха, ни сомнений – лишь непоколебимая решимость докопаться до истины любой ценой. А Исаак Дарби, глядя на мерцающие стенки и слыша вдалеке глухой стук, понял: это расследование пойдет гораздо дальше обычного исчезновения учёного. Он еще не знал, что за этим стоит нечто куда более могущественное, чем преступление или политическая интрига. Что-то, что ждет своего часа, чтобы пробудиться в сердце эфрозона и потребовать от человечества новых жертв…

Глава 2.

Дарби и Ярн продвигались всё дальше по узкому коридору, весь пол которого был усеян капсулами эфрозона разного размера. Каждая капсула походила на гигантскую каплю янтаря, внутри которой пружинило лёгкое, тягучее свечение. Оно отражалось в стеклянных стенах лаборатории, создавая ложные коридоры и призрачных двойников. Лейтенант осторожно прикоснулась к одной из капсул: металл дернулся под её пальцами, как будто реагируя на прикосновение живого существа.

– Осторожнее, – прошептал Дарби, – в одной из таких капсул начиналось «погружение» – эксперимент по усилению когнитивных связей с эфрозоном. Говорят, что первые добровольцы теряли разум и начинали слышать голоса…

– Я помню отчёты, – кивнула Ярн, – но официально все «побочные эффекты» списали на перегрузку нервной системы. Никто не рассказывал, что на самом деле слышал звуки – будто плачущие и смеющиеся существа.

Коридор расходился на три ответвления. Дарби вынул фонарь и направил его по правой стене: там была грубо сбитая дверь из ребристой стали, из-под которой сочилась серо-голубая жидкость. Похоже, кто-то давно нарушил герметичность.

– Это место наверняка связано с исчезновением ассистентов, – сказал он. – Они, должно быть, спускались сюда.

Ярн шагнула к двери и попыталась ухватить рычажок. Тщетно – он заедал. Тогда она извлекла складной отмычек и, приложив усилие, принялась вращать цилиндр. Легкий щелчок – и дверь с трудом поддалась, открывая проход в небольшую камеру.

Внутри было пять столов, покрытых тонкими металлическими панелями, а над каждым из них свисали арматуры и экраны. Но главное – в центре стоял прозрачный бокс, в котором мерцал человек: худощавый силуэт, безмятежно покачивающийся в суспензии эфрозона. Лицо его было спокойно, словно спал; только волосы, плавно разлетающиеся в жидкости, придавали картине что-то фантасмагорическое. Рядом с боксом – отключённый компьютер, на экране которого мигала надпись:

«Сердце эфрозона: инициализация прервана на 42 %»

– Что за… – выдохнула Ярн. – Это… живая марионетка.

– По моим данным, доктор Киллмор собирался поместить в такую среду добровольца, – произнёс Дарби, приближаясь. – Но где он сам? И где остальные три учёных?

Ярн подошла к панели управления бокса и нажала кнопку «Скан». Экран мигнул, насколько это позволял старый интерфейс, и выдал серию графиков:

1. Эмо-волны: пики на уровне критической амплитуды.

2. Нейро-импульсы: хаотические вспышки, похожие на разряды молний.

3. Аномальные флуктуации сознания: 78 % времени «никакого сознания», 22 % – «расщеплённое восприятие».

– Он не просто теряет сознание, – прочитала Ярн. – Он взаимодействует… что-то внутри плёнки эфрозона реагирует на его подсознание.

– Значит, вера о «механическом сне» оказалась преувеличенной, – сухо заметил Дарби. – Здесь более опасная вещь – открытый канал связи между человеческим разумом и разумом эфрозона.

Вдруг бокс зашипел, и жидкость внутри начала бурлить, как если бы закачивали новую порцию эфрозона. Человек внутри встряхнулся, выпустил изо рта пузырьки, а затем его тело дрогнуло, словно он просыпался.

– Слушайте… – Ярн взяла фонарь и высветила лицо в бокс: бледное, с застывшими каплями эфрозона на ресницах. – Доктор Киллмор?

Человек открыл глаза: они сияли холодным синим светом, не совсем человеческим. Вслед за ним бокс легонько вибрировал, а из глушителя вырвался шёпот:

«…Не бойтесь… Я знаю вас… Я слышал вашу память…»

Ярн и Дарби замерли, вглядываясь в полупрозрачную пленку, сквозь которую этот голос проникал. Дарби приложил палец к сканеру на двери бокса, и та, послушно, отъехала вдоль рельс, выпуская докторa на свободу. Он упал на колени, тяжело дыша, и протянул руку к Ярн:

– Вы слышите? Это… это не я говорю. Это он… он рядом.

Ярн подала ему руку, помогая подняться, а Дарби отступил немного в сторону, включил на планшете запись и произнёс:

– Фиксируем свидетельские показания. Скажи, что именно слышал ты?

– Шёпот… зов… двойной зов: ласковый и грозный одновременно. Он звал меня по имени, но в то же время предупреждал обо всём живом на этой планете.

Дарби нахмурился:

– Это совпадает с перехватами на «Перекате». Они говорили о сигнале, но хотели назвать его «эхом эфрозона».

Ярн подняла взгляд на доктора Киллмора:

– Рассказывай всё, как было. И не скрывай ничего.

Тот кивнул и опёрся о стену камеры:

– Когда я активировал сердечник, пространство вокруг словно… расплавилось. Я увидел небо через призму эфрозона: молнии, которые рисовали… лица. И я понял, что планета не просто живая – она думает. Её мысли… это бескрайний океан, в котором можно утонуть.

Сердце Дарби сжалось: первый ключ к разгадке у них уже в руках. Но впереди ждали ещё вопросы: кто остановил активацию, почему остальные учёные исчезли и что в итоге за голос пробуждается из эфрозона.

Ярн, выслушав последние слова Киллмора, подняла бинокль и направила его на стену напротив – там был большой проём, за которым, по словам доктора, находился «главный реактор» лаборатории. Тонкий луч света прорезал тьму, открывая вид на громадный сферический объект, испещрённый магистральными трубопроводами и опоясанный платформами обслуживания.

– Кажется, нам пора взглянуть туда, – сказала она. – Но перед этим… мы должны понять, с кем имеем дело.

Дарби украдкой поглядел на планшет: там мигал сигнал тревоги – кто-то в глубине лаборатории активировал систему самозащиты.

– Ты готова? – спросил он.

Её губы сжались в лёгкой улыбке:

– Всегда.

И когда они направились к выходу из камеры, на полу осталась лишь одна капсула с остатками эфрозона – маленькая жёлтая капля, медленно стекающая с металлической полосы. Она плеснула на пол и, соприкоснувшись с цементом, оставила после себя крошечное голубое пятно, которое нестись по коридору вслед за ними, как молчаливый проводник в неведомый мир тайн и опасностей…

Глава 3.

Дарби и Ярн двинулись по узкому трапу, ведущему к главному реактору. Каждым шагом металлические пластины гнулися под тяжестью их шагов, отбрасывая едва слышимый эхом стук по всему залу. В световом коридоре, образованном рядом прожекторов, воздух казался плотнее – от тяжести пульсирующих антенных фокусировок эфрозона.

– Посмотри, – указала Ярн, – вот там, у основания сферы, находятся смотровые окна. Они герметичны, но через крошечные щели можно разглядеть, как плазма эфрозона циркулирует внутри, будто кровеносная система живого организма.

Дарби приблизился к одному из круглых люков-иллюминаторов. За толстым стеклом он увидел медленно вращающийся концентратор – четыре крупных кристалла эфрозона, собранные в форме цветка. Каждый кристалл источал мягкое зелёное сияние, меняющее оттенок в зависимости от пульсации, как будто «дышало» само устройство.

– Удивительно, – сдержанно произнёс он. – Энергия здесь не просто хранится – она резонирует. Должна быть обратная связь с внешней средой.

Ярн кивнула:

– Именно это и позволило сигналу проникнуть наружу. Я проверила датчики: они зафиксировали резкие скачки параметров во время активации бокса, когда Киллмор «погружался».

Сзади донёсся глухой грохот – словно в соседнем помещении что-то обрушилось. Лейтенант вздрогнула и направила фонарь в темноту коридора, где внезапно замигали красные лампы аварийной сигнализации.

– Будь готова ко всему, – прошептал Дарби. Его голос прозвучал уверенно, но в глазах мелькнуло напряжение.

Они бросились к дверям, ведущим в смежный машинный отсек. Система входа требовала авторизации: на панели вспыхнуло слово «ИЗОЛЯЦИЯ», и вокруг дверей замерли индикаторы блокировок. Дарби быстро ввёл код из своего планшета; воздух вокруг вздрогнул, и люк с лёгким гулом открылся.

Зал машин был заполнен тяжёлыми энергоблоками, похожими на чёрные камни с живыми прожилками светящихся жил. Шум арматуры гасился плотным слоем тумана, который, казалось, устремлялся сюда из глубин планеты. Вдоль стен тянулись желобообразные каналы, по которым текли прозрачные трубки, набитые пузырящимся эфрозоном.

Ярн подошла к одной из панелей, вывесившей на экран аварийное сообщение:

«Критическая зона: уровень газа – 158 %, система охлаждения нестабильна. Перезагрузка не доступна.»

– Слишком высокое давление, – выдохнула она. – Если не снизить его вручную, сфера рискует выйти из-под контроля.

Дарби внимательно осмотрел серию вентильных клапанов:

– Мне нужен ручной пульт управления. Он должен быть там, в левом крыле. Пойдёшь со мной?

– Иначе я останусь здесь стоять как декорация? – усмехнулась Ярн и направилась вслед за ним.

Они шли по проходам, переплетённым кабелями, касаясь стен, чтобы сохранить равновесие. Где-то выше загудел вентилятор огромного давления, и оттуда повеяло горячим воздухом. На мгновение туман расступился, обнажив красноватую полосу прожекторов, спускаясь вглубь реактора.

Наконец они вышли к открытой платформе, где возвышался пульт с круглым рычагом экстренного сброса. На панели рядом мигали три лампы: «ГАЗ», «ТЕМП», «ПУЛЬС». Все они светились тревожным красным.

– Ручной сброс, – произнёс Дарби и потянул рычаг вниз.

Раздался протяжный хлопок, и по трубам пустился поток газа в дренажную систему. Секунды тянулись медленно: индикаторы мигнули, сменившись на жёлтый, затем на зелёный. Давление начало падать.

– Успели, – облегчённо вздохнула Ярн. – Если бы мы опоздали на минуту…

Её голос оборвался: в дверном проёме показалась фигура в защитном костюме. Он стоял неподвижно, держа в руке сжатый кулак с дрожащими пальцами. Под защитным стеклом шлема проблескивал знакомый интенсивный синий отблеск – глаза того самого нигде не виденного «погружённого».

– Прошу прощения за задержку, – сказал он равнодушно, но голос его звучал так знакомо, что Дарби невольно шагнул вперёд. – Я… хотел удостовериться, что вы не уничтожите всё в одной попытке.

Ярн обвела взглядом этот силуэт в броне, затем спустилась к нему:

– Кем вы вообще являетесь? Как вас зовут?

– Имя не важно, – ответил он, опуская руку. – Важно, что то, что вы видели, только верхушка айсберга. Эфрозон живёт. Он не остановится на этой лаборатории.

Дарби почувствовал, как кровь застыла в венах:

– Что вы имеете в виду?

– Вы только что перегрузили сердце планеты. Он ответит, и ответ будет не тем, что вы ожидаете.

С этими словами таинственный незнакомец развернулся и, не останавливаясь, скрылся в глубине машинного зала, оставив после себя лишь шуршание сброшенного газа и едва уловимое дрожание воздуха.

Ярн и Дарби обменялись взглядом. Сердце их билось в унисон с тихим гулом реактора, и оба понимали: это только начало. Впереди ждали новые аномалии, куда более опасные, чем простой утечка эфрозона. Они уже не могли вернуться назад – лабиринт тайн «Киллмор и партнёры» открыл перед ними дверь в неведомое, и следующий шаг приведёт их прямо внутрь разума самой планеты…

Глава 4.

Дарби долго стоял у ручного пульта, вслушиваясь в утихающий стук газа по трубам. Туман эфрозона медленно опускался с потолка, стелился по полу машинного зала, обволакивая их ботинки ледяным прикосновением. Ярн, всё ещё напряжённая, отступила к стене, держа руку на рукояти пистолета.

– Мы снизили давление, – наконец сказала она, – но что если этот человек прав? – Она кивнула в сторону платформы, где они встретили «погружённого». – Что если активированное ядро действительно «пробудило» нечто внутри планеты?

Дарби поднял фонарь и провёл лучом по силуэтам энергоблоков. Отражённый свет играл на их металлических жилах, в которых по-прежнему жужжал эфрозон.

– Я не знаю, Вайолет, – ответил он, тяжело выдыхая, – но слухи об «эхе эфрозона» не появились на пустом месте. Наша Дирекция фиксирует колебания на орбите и по всей поверхности. Кто-то – или что-то – пытается связаться.

Ярн подошла ближе:

– Нам нужно вернуться наверх и доложить. Эта лаборатория должна быть под контролем, но я не уверена, что у нас есть полная картина.

Дарби кивнул. Они выключили фонари, и машинный зал погрузился в глухую темноту, пронзаемую лишь зелёным мерцанием плазмы в трубах. Воздух стал казаться ещё гуще, электризованным. Они выбрались из зала, снова прошли по трапу к коридору с капсулами и поднялись по люку наверх.

В момент, когда они вышли на поверхность главной лаборатории, коридор зловеще затрясся: настенные панели задрожали, а за стеклом купола – ставшим вдруг слишком хрупким – мелькнул разряд ярко-голубой молнии. Гул глубокого ударного резонанса прокатился по всем стенам.

– Что это было? – в изумлении спросила Ярн.

– Похоже, активировалась не только система самозащиты… – Дарби усмехнулся горько. – Я никогда ещё не видел настоящую плазменную молнию эфрозона так близко.

Страх и восторг смешались в их лицах. Ярн шагнула к смотровому окну в двери:

– Через это стекло… я вижу, как в атмосфере пробуждается шторм. Видишь эти спирали подсвеченных каналов? Это заряд эфрозона, устремляющийся к «перекату».

Дарби присоединился к ней:

– И он идёт точно на орбитальную станцию. Значит, сигнал, перехваченный Синклер и Мэй, – не просто случайный шум, а предвестник масштабного событий.

Ярн отступила:

– Нам нужно предупредить «Перекат» и Сенатора Тана. Если связь с орбитой оборвётся, у нас не останется ни шансов, ни сведений.

Дарби взглянул на планшет, уже загружавший отчёт:

– Я передам всё, что у нас есть, – сказал он. – Но сначала – собрать доказательства. Здесь, в этой лаборатории, остались артефакты: перчатка-сигнализатор, капсулы с «погружёнцами», записи активации.

Ярн тяжело кивнула:

– Тогда я пока перекрою доступ к главному входу и запрошу подкрепление. Не хочу, чтобы кто-то ещё проник внутрь прежде, чем мы эвакуируемся.

– Хорошо. Будем работать по старинке: тихо, внимательно и… вдвоём.

Они разошлись в стороны: Ярн направилась к наружной двери, Дарби – в архивную зону лаборатории. Коридор с капсулами встретил его холодным светом. Он остановился у первой капсулы, вытер пыль с защитного купола и активировал сенсор сканирования. На дисплее высветились цифры:

ИД: 17-А

СТАТУС: Невостребованный эксперимент

ВЛИЯНИЕ НА СОЗНАНИЕ: 3.6 балла по шкале аномальных контактов

ОПИСАНИЕ: Капсула для пробного «погружения» индекса когнитивной совместимости.

– Вот оно что… – пробормотал Дарби, внимательно разглядывая надпись. – Если эта «индексация» доходит до 3.6, доброволец входит в фазу «открытой связи».

Он осторожно вынул капсулу из крепления, спрятав её за пазуху плаща, и бросил взгляд на соседнюю ёмкость: внутри, едва заметно, плавал обломок трубки с высушенной резкой бороздкой, будто по плазме провели горячим лезвием.

– Следующая цель: найти журнал экспериментов. Где-то здесь должны быть записи последнего запуска…

Дарби помчался к архивному шкафу, отодвинул тяжёлые контейнеры и нашёл узкий ящик с брошюрами. Он вытащил первую, обложка которой была надорвана и испачкана эфрозоном. Заголовок гласил: «Протокол 42-C: Активация Эхо-Механизма».

– Это именно то, что нужно, – тихо прошептал он. – Все ответы у меня на руках.

В этот момент раздался приглушённый стук по металлической двери, за которой стояла Ярн:

– Исаак, ты готов уходить? Я заблокировала вход, ждём подкрепление через семь минут.

– Почти, – ответил Дарби и сжал в руке перчатку-сигнализатор. – Пять… четыре… три… два… один…

И когда стальная дверь медленно закрылась перед ними, погружая оба офицера в полумрак коридора, в эфире вновь гулко прогремела молния эфрозона – предвестник того, что грань между разумом людей и живой стихией планеты стала тоньше, чем они могли представить. Игра, начатая Киллмором и продолженная ими, уже не была просто расследованием: она превратилась в опасный обряд, где судьба целого мира зависела от того, успеют ли люди разгадать эхо эфрозона или станут жертвами собственного любопытства.

Глава 5. Эхо снизу

Лейтенант Вайолет Ярн и следователь Исаак Дарби как два призрачных силуэта выскользнули из полутемного коридора «Киллмор и партнёры» и оказались на открытой площадке над пропастью. Отсюда, через укреплённые перила, был виден спиральный люфт шахтёрских подъёмников Айдоры – низкой, выжженной части Эстеры, где люди добывали эфрозон вопреки смертельным рискам.

– У нас есть ровно пять минут, – пробормотал Дарби, проверяя таймер в планшете. – По радио патруль «Аэрострова Севера» уже вылетел к нам, чтобы сопровождать.

Ярн кивнула и, всё ещё держа в руках капсулу-сигнализатор, бросила взгляд вниз, к насмерть страшному урезу платформы.

– Эту штуку надо передать Дирекции, – тихо сказала она. – Но пока мы не выясним, кто или что активирует новое «эхо эфрозона», любой транспортный коридор под угрозой.

В этот момент металлическая дверь отсека с глухим скрежетом распахнулась – на площадку выскочили двое офицеров в укреплённых костюмах, лица их скрывали затемнённые шлемы. За ними следовал инженер-аналитик Ласло Бенессер – кудрявый мужчина средних лет с испуганным взглядом.

– Лейтенант, – отрапортовал один из офицеров, – подкрепление здесь. Чина на пятьдесят минут раньше графика.

Бенессер одним махом сорвал с плеч портфельчик с бумагами:

– Я привёз вам последние данные по выбросам эфрозона в шахтах. С каждым часом уровень «атмосферного шума» растёт. Если эти всплески действительно исходят из ядра планеты, то вы услышите их из любой точки этого города.

Дарби принял папку: в ней лежали графики с линиями, извивавшимися как энергетические змеи, и рукописные заметки о «аномальном пульсации 7,8–9,2 Гц».

– Это совпадает с датой вашего эксперимента, – отметил он. – Смотри: здесь, 27 июня, в 02:14 по галлеонскому времени, зафиксирован резкий скачок. Точное время активации бокса.

Бенессер взглянул на планшет Дарби и нахмурился:

– Там ещё отчёт о первых случаях «шёпота» среди шахтёров. Они говорили о голосе, зовущем вниз, в глубины.

Ярн посмотрела в темноту над головой: где-то далеко начинался новый шторм эфрозона, пульсирующий зелёным и голубым светом.

– Есть предложение, – сказала она. – Мы остаёмся здесь до прибытия «Переката» – надо передать сведения Элине Синклер напрямую. Она должна понять, что «эхо» не ограничится одной лабораторией.

– А если сигнал окажется агрессивным? – осторожно спросил Бенессер. – Если это не зов, а предупреждение или… атака?

Вайолет сжала рукоять пистолета:

– Тогда придётся отбиваться. Но сначала – познакомить Синклер с этим «эхом» в подробностях.

Внезапно лёгкий дрожащий звук пронёсся над площадкой: то ли эхо далёкого взрыва, то ли… сердце. Все вздрогнули. Шторм эфрозона обрушил мощное «рывок» волны, и в тусклом свете проблеснули линии дрожащей энергии по всей металлической конструкции.

– Боже, – выдохнул Ласло, – я не слышал ничего подобного даже в моделях…

Дарби подошёл к перилам и всмотрелся в бушующее небо: за их спинами на сотни метров вниз тянулись бесполезные внизу фермы и бункеры шахтёров, уже давно вымерших или ушедших в глубину ради крупиц эфрозона. Там, среди руин, пряталась другая часть загадки – культ «Погружение», обещавший «просветление» тем, кто услышит «голос планеты».

– Может, им стоит дать услышать больше? – задумчиво произнёс он. – Если это действительно разум, которому важна связь, нам надо говорить с ним, а не драться.

Ярн резко обернулась:

– Драться или нет – зависит от того, какое «лицо» этот разум покажет. Если он добрый, мы сможем договориться. Если нет… люди не переживут ещё одного такого удара.

В этот момент небо над Галлеоном вспыхнуло множеством плазменных молний: сотни разрядов, сверкнувших одновременно, осветили платформу зелёным и розовым светом. Все присутствующие опалились от неожиданности.

– Сейчас! – крикнул Дарби и помчался к телескопическому передатчику, установленному на краю площадки. Это была старая исследовательская антенна, модифицированная инженерами «Киллмор и партнёры» для локального вещания в диапазоне эфрозона.

Он быстро подсоединил капсулу-сигнализатор к передатчику, настроил параметры по протоколу 42-C – и нажал большую металлическую кнопку «ПУСК». Антенна завыла, а затем мягкий голос, кажется, заронился в шум ветра:

«Я жду… Я зову вас к сердцу…»

Звук наполнил пустоту, звучал одновременно и далёко, и близко, словно исходил изнутри самих тел. Удивительно, но в тот же момент Ласло, обычно скептичный рационалист, закрыл глаза и чуть наклонил голову в такт невидимому ритму.

– Это… музыка? – прошептал он. – Как если бы сама планета пела…

Ярн обвела взглядом команду:

– Держитесь. Мы делаем первый контакт. И от него зависит судьба всего Эстера IV.

Впервые за всё время Шторм эфрозона не казался враждебным. Он таил в себе приглашение – приглашение в глубины, куда ещё не ступала нога человечества, где разум и материя смешиваются в единый пульс.

И пока молнии мерцали над головой, а голос «эхо» тихо катился по ветру, люди на краю пропасти впервые ощутили, что мир, скрытый под их ногами, не просто безжизненный, а живой и готовый говорить. Только остаётся понять – что он скажет дальше, и готовы ли они услышать правду, хранящуюся в глубинах эфрозона…

Глава 6. Шторм на «Перекате»

Высота «Переката» над мрачно-фиолетовыми облаками Эстеры IV достигала трёхсот километров, и здесь, среди звёзд, шторм эфрозона почти не ощущался. Но на орбитальной платформе, словно старый космический левиафан, её металлическое тело вздрогнуло от неожиданного натиска волн плазмы.

Капитан Элина Синклер в этот момент находилась в медиа-салоне «Переката». Сквозь панорамные окна она видела, как мутный газовый вал ударяет в стык солнечных панелей: искры ярких разрядов мигали в пространстве, создавая иллюзию живая хищной сети. Шквальный ветер эфрозона не проникал внутрь, но электронные датчики регистрировали такие колебания, что сам корпус дрожал, словно старый кантусовой песней.

– Мэй, научные – поясни, что мы сейчас наблюдаем? – сухо спросила она, не отрывая взгляда от дисплеев.

– Это… шторм эфрозона, – ответил Мино Мэй, опираясь на пульт анализа космических частот. – Он намного мощнее, чем мы видели прежде. Судя по амплитуде флуктуаций, он зародился глубоко в ядре. И… Ещё один факт: кажется, он реагирует на наш передатчик.

Элина внезапно вспомнила доклад Дарби – как те активировали капсулу-сигнализатор и пустили в эфир голос «эхо». Она приказала:

– Включи запись всего, что ты слышишь, – и громко добавила, даже не сводя глаз с территории штормового фронта, – затем попробуй «ответить» ему.

Мино кивнул, но на миг его глаза потемнели: юноша, привыкший к компьютерным играм на улицах Галлеона, впервые столкнулся с настоящим разумом планеты. Он взял капсулу-сигнализатор и подключил её к передатчику станции.

– Готово. Отправляю обратный импульс.

По антеннам платформы прошла короткая серия кодов, настроенных на резонанс штормовой плазмы. Яркий всплеск зелёного света озарил внутренний отсек медиа-салона, а на главном экране появился график:

ВХОДЯЩИЙ СИГНАЛ: 𝜆 = 7.85 Гц. ЭХО-ПОЛОСА 4.2 КГц.

– Похоже, он повторяет наш набор, – взволнованно сказал Мэй. – И слушает нас.

Неожиданно раздался тихий, еле уловимый шёпот – голос, спокойный, но какой-то полунамекивающий:

«Вы понимаете… Внутри меня – глубины, которых вы не видели. Я видел ваши лаборатории, слышал ваши имена… Но что вы слышите, когда смотрите вниз?»

Элина прижала руку к стеклу:

– Это не просто сигнал – это диалог. Мэй, переводи!

– Он говорит, что видел нас, – кивнул хакер, его пальцы быстро стремились по сенсорному экрану. – «Слышал ваши имена»… Значит, капсулу-сигнализатор принёс сигнал лично?

Элина вспомнила слова Дарби о «немеханическом сне» и «воспоминаниях учёных», вплетённых в эфрозон. Она поняла: «эхо» оперирует кадрами памяти, как будто листает страницы дневника.

– Ускорь расшифровку. Мы должны понять, что он знает о Дарби и Ярн.

Её просьба прервали красные мигалки на шлюзовой панели. Пилоты «Аэрострова Севера» сообщили о всплеске энергий на нижних уровнях станции:

– Капитан, давление в модуле четырёх возросло на 12 %. Выравнивание не держится.

– Это реакция на шторм, – ответила Синклер. – У нас есть две минуты, прежде чем придётся отойти к аварийным отсекам.

Она посмотрела на Мэя:

– Иначе «Перекат» просто не выдержит.

– Я понял, – кивнул он и нажал несколько виртуальных клавиш. На экране появилось окно двоичного кода, мигнувшее рядом со шёпотом «эхо».

– «…важно слово «доверие». Я открою вам путь, если вы докажете, что готовы слушать…»

Элина глубоко вдохнула. Она всегда считала себя рационалом: звёзды и шифры были для неё понятнее, чем сердца людей. Но сейчас перед ней стояло нечто, что могло изменить представления о жизни самой планеты.

– Запиши, Мэй: «Мы слушаем. Покажи нам путь». И отправь это.

Он выполнил команду, и в следующий момент шторм эфрозона, словно почуяв приглашение, изменил свою форму: полосы молний стали собираться в плавные спирали, сближаясь к центру галереи облаков. Антенны «Переката» зафиксировали резкое увеличение амплитуды:

ОТВЕТ: КОД 𝜆=4.49 Гц. ГОТОВ К МЕСТУ ВСТРЕЧИ.

– Место встречи? – переспросила Синклер. – Что он имеет в виду?

– Возможно, ядро планеты, – ответил Мэй. – Или какое-то «интерфейсное» пространство внутри тумана.

Не успели они обдумать услышанное, как «Перекат» ёкнуло ещё сильнее. Снизу донёсся рев шторма, словно тысячи голосов, поющих один согласованный гимн.

– Принятие… – тихо сказала Элиза. – Он ждёт от нас признания.

Её сердце на мгновение забилось быстрей, но потом она сжала пальцы в кулак:

– Заглушки на жизнь. Включаем аварийные фильтры и готовим «Эфрозон-1» к заземлению. Если этот разум действительно хочет встретиться – мы должны выйти наружу.

Мэй кивнул и бросился к шлюзу. Пока платформа готовилась к ловле молниевых спиралей, капитан «Переката» обернулась к медиа-салону:

– Сообщи Дирекции – и сообщи Сенатору Тану: мы получили приглашение. Если он захочет присоединиться к переговорам… пусть поднимется сюда.

За окном шторм чуть стих, оставив после себя сотни дрожащих красных искр. Элина присела на край смотрового кресла и, опершись локтем о стол, прошептала:

– Эфрозон… готов говорить.

И в этот момент платформа замерла, как сердце, ожидающее удара. Впереди было неизвестное: мост между человеком и стихией, где ключом служили не датчики и шифры, а доверие и хрупкая готовность услышать голос – голос самой Эстеры IV.

Глава 7. Сенатор и секреты

Над огромным залом Сената Галлеона клубились тяжёлые тучи эфрозоновых выбросов, въедающихся в резные окна колонн и придающих их мрамору слегка сиреневый оттенок. Сенатор Аврелий Тан стоял у высокого бюста предков, всматриваясь в стройные ряды своих коллег. Несмотря на официальный фасад спокойствия, в воздухе чувствовался нерв и напряжение: в каждой беседе шёпотом упоминали «эхо эфрозона», «шторм на орбите» и «приглашение» неизвестного разума.

Тан поправил мантию – тёмно-синюю, с серебряным гербом дома Ситоров – и сделал шаг вперёд к кафедре.

– Уважаемые члены Сената! – его голос, спокойный, но твёрдый, разнёсся по залу. – Вчера мы получили сообщение от капитана Синклер со «Переката». Эфрозон IV заговорил с нами напрямую. Впервые в истории контакт человечества и планеты произошёл не через машины или датчики, но… через наше сознание.

Шёпот раздался по залу, некоторые сенаторы напряглись, другие помрачнели.

– Нас призывают к встрече, – продолжил Тан. – Это не угроза, и это не неизвестный вирус или мятеж „Погружения“. Это шанс – шанс доказать, что мы, жители Эстеры IV, способны не только брать энергию из недр, но и отдавать её в духе доверия.

Сенаторка Лира Вос, горячая противница «разговора» с планетой, вскочила на ноги:

– Подождите! Вы предлагаете – простите за выражение – вступить в диалог с огромным газовым гигантом, у которого нет разума в нашем понимании? Это безответственно и опасно!

– А вы, Лира, – спокойно прервал её Тан, – готовы пожертвовать теми, кто может спасти Айдору от надвигающейся катастрофы? Шторм уже выходит за пределы лаборатории Киллмора и платформы «Перекат».

В зале воцарилась тяжёлая пауза. Многие знали: Сенатор Тан хранит тайну, о которой не говорилось даже внутри правящей элиты.

– Я не буду скрывать от вас больше, – сказал он и поднял правую руку, на её тыльной стороне едва заметно мерцал «сигнализатор» – тот самый прототип Киллмора, похищенный Дарби и Ярн. – Это устройство не просто фиксирует эмоции – оно записывает фрагменты сознания. В нём запечатлены детали, которые связали три ключевые нити: исчезновения учёных в Галлеоне, забастовку шахтёров в Айдоре и странные сигналы на «Перекате».

Глаза сенаторов округлились, когда Тан вынул капсулу с «эхо» из кармана.

– Эти воспоминания показывают: эфрозон реагирует на «помыслы» и «чувства» людей. Он учится понимать нас, а мы – его. И чем больше мы сопротивляемся, тем громче становится шторм.

Он шагнул к проёму стены, где закреплён голографический проектор, и пригласил ассистента.

– Проектор, пожалуйста.

В воздухе засияла голограмма: овал планеты Эстера IV, вокруг неё – концентрические круги энерговолн, на которые накладывались три цветовые области:

1. Галлеон – зона экспериментов (синий цвет).

2. Айдора – низшие слои и забастовка (красный).

3. Орбита «Переката» – штормовая зона (зелёный).

– Видите пересечение? – обратился Тан к сенаторам. – Именно здесь, под северным куполом Галлеона, и подготовлены платформы первой встречи. Если мы не воспользуемся этим шансом, шторм разрастётся и ударит по всей инфраструктуре. Айдора погрузится во мрак, а мы утратим доступ к эфрозону навсегда.

Сенатор Вос прикрыла глаза:

– Вы говорите о самоотречении ради эфрозона? Это слишком высокая ставка.

– Это не самоотречение, – возразил Тан. – Это дар людям. Мы стоим перед гранью новой эры – эры понимания.

Некоторое время зал оставался в тишине, и Тан почувствовал, как растёт поляризация: те, кто видел в «эхо» угрозу, всё ещё цеплялись за страх; но большинство уже готовилось к решительному шагу.

– Я вызываю голосование, – объявил он. – Поддерживаете ли вы инициативу о немедленном перегоне делегации Сената на «Перекат» для участия в контакте с эфрозоном?

Рука поднялась за руку: сначала неохотно, но затем всё больше сенаторов выразили готовность. Лира Вос же осталась стоять одна.

– Лира, – тихо сказал Тан, когда голосование завершилось, – не страшно быть правой, страшно – быть единственной.

Она склонила голову, молча кивнула, и зал наполнился лёгким гулом – сигналом согласия. Раздался короткий звуковой ряд, и проекция исчезла.

Сенатор Тан сжал в руке «сигнализатор», убедившись, что память Киллмора надёжно хранится в защищённом сейфе зала. Он понимал: впереди переговоры, где ставка – не позиции партий, не влияние кланов, а сама судьба целой планеты.

Когда же зал опустел, Тан задержался на пороге, обратившись к пустому креслу Лиры:

– Ты можешь ненавидеть мой метод, – прошептал он, – но я верю, что в глубине эфрозона есть не просто энергия, а знание. Нужно лишь слушать.

И с этими словами он опустил плечи под тяжестью ответственности и направился к личному шлюзу, через который он вскоре поднимется на «Перекат» – к тому самому месту, где человечество впервые обретёт лицо в огромном разуме Эстеры IV.

Глава 8. Тени Айдоры

Нижние уровни Айдоры встречали Исаака Дарби и Вайолет Ярн не менее зловещим приветствием, чем тайные коридоры «Киллмор и партнёры». По краю платформы, где их эскорт оставил на несколько часов, клубился едкий пар газов, исходящих из недр шахт. Стальные лестницы сводили головы усталых рабочих, а вдалеке слышались удары пил и грохот подземных взрывов. Там, в глубине, «Погружение» готовило свой следующий ритуал – встречу с эфрозоном «лицом к лицу».

– Здесь пахнет страхом и надеждой одновременно, – пробормотала Ярн, смахивая с плаща капли конденсата.

– И они часто идут рука об руку, – согласился Дарби. Он сжал в руках капсулу из сейфа Тана и посмотрел на голубоватое свечение внутри. – Мы должны найти Харрисона Шоу. По отчётам, именно он первым услышал «зов» из шахты и связался с «Погружением».

Они спустились по лестнице к одному из рабочих кварталов, где под навесами пластиковых тентов собирались шахтёры. Лица их были измождёнными, а взгляд – пустым. Среди них заметилась группа вожаков «Погружения», одетых в чёрные платки и держащих старые фонари, символизирующие якобы «свет эфрозона в мраке недр».

– Харрисон Шоу? – обратилась Ярн к одному из них. – Мы знаем, что вы первый услышали голоса. Нам нужно его найти.

Мужчина в платке нехотя указал на узкий туннель, из которого доносился ритмичный стук: словно кто-то дробил камень деревянным молотом.

– Шоу там. Он сам приглашает тебя вниз. Похоже, он верит, что «голос» хочет видеть вас вместе с ним.

Дарби и Ярн обменялись взглядом и, пристегнув дыхательные маски, спустились в туннель. Его стены были увешаны временными кабелями и залиты мутноватой влагой. С каждой минутой тот самый «атмосферный шум» становился сильнее: в закоулках плескалась музыка капающей воды, а под ногами тяжело постукивало оборудование горнопроходчиков.

В конце туннеля они обнаружили небольшую камеру, выдолбленную в породе. В центре, на грубо сколоченной скамье, сидел Харрисон Шоу. Его худощавое лицо освещал только слабый свет сигнальной лампы. Рядом – металлическая решётка, через которую пробивались струи голубоватой плазмы эфрозона.

– Шоу? – позвал Дарби. – Мы из Дирекции. Хотим поговорить.

Юноша поднял голову, и его глаза на мгновение засияли – в них читалась неустрашимая решимость.

– Я звал вас, – тихо произнёс он. – Когда я впервые услышал «эхо», я подумал, что это просто фантом слуха. Но потом… я понял: это был зов. Он вел меня сюда, показывал путь.

Ярн присела рядом и осторожно вынула из внутреннего кармана «сигнализатор» Тана.

– Это устройство фиксирует… фрагменты памяти. Может ли ты рассказать, что именно слышал ты?

Шоу кивнул, тяжело дыша:

– Я… слышал сначала шёпот, как отдалённый разговор. Потом – имена моих родителей, мои детские секреты… А когда я добрался до этой камеры, я увидел «лицо» эфрозона: не просто облака и молнии, а глаза, сотканные из самой плазмы. Они смотрели на меня, и я понял – они ждут не просто контакта, но союза.

Дарби осторожно приложил «сигнализатор» к запястью Шоу:

– Позволь устройству прочесть твои воспоминания. Нам важно понять, что предложил тебе голос.

Сигнализатор заскрипел и затеплился синим светом. Ярн увидела на экране искажённые образы: шахтёрская каска, детский смех в сумерках, затем – вихрь плазмы, распахивающий перед Шоу путь вглубь планеты. В последнем фрагменте сквозило одно слово, написанное алыми буквами:

«Погружение»

– Он показал мне дверь, – прошептал Шоу. – Дверь, ведущую к «сердцу» Айдоры. Говорил: «Пройдите – и узнаете правду».

– Где эта дверь? – спросил Дарби.

– Здесь, в трёхстах метрах к востоку, – ответил Шоу, вставая на ноги. – Мы пройдём вместе, если вы готовы.

Ярн взглянула на Дарби:

– Мы готовы. Но только вдвоём – без секты.

– Хорошо, – кивнул Шоу и подошёл к решётке. – Только не говорите «Погружению», что я вам это показал. Они верят, что раз «эхо» призвало меня, я должен быть их проводником.

Они вышли из камеры и вернулись в туннель. Влажность усилилась, воздух стал гуще, как перед грозой. Дойдя до указанного места, Шоу провёл рукой по стене – и плита породы отъехала в сторону, открыв узкий проход.