Мир прекратил быть
Три ступеньки и широкое фойе перед входом, дальше рамки металлоискателя, слева в паре метров от входа за деревянной стойкой висят в воздухе две полицейские кепки. Одна нервно дергается из стороны в сторону, если подойти ближе, слышно, как рот под кепкой шепотом бранит футбольную сборную. Я кручу в ладони таблетку цитрамона, потом закидываю ее в рот и глотаю, не запивая.
–
Как сонные мухи ползают, Леха, это разве футбол?
Вторая кепка исчезает за стойкой, я миную рамку и почти прохожу охранников. Болельщик на секунду отрывается от матча и пристально осматривает меня, то есть визитера, снизу вверх. Грязные туфли, штаны порваны, колено кровит, рубашка помята, пальто перекошено налево, красное лицо заплыло, нос сломан и подтекает сукровицей. В руках торт.
–
Ты к кому такой нарядный нарисовался? Больничка дальше по улице.
Повисла тяжелая пауза, охранник начал медленно привставать. Из-за угла появился мужчина лет тридцати пяти в старом, но опрятном синем костюме. Подходя, он поднял руку, показывая обеспокоенной охране, что все под контролем.
–
Это к нам, это к нам, это к нам! Извините, бывший преподаватель…
–
Выглядит как бомж, твой преподаватель.
Цифровые трибуны взревели, охранник опустил голову, схватил журнал посещений и швырнул его в сторону.
– Два-ноль! Два-ноль! Два-ноль!
Мой приятель подхватил меня под руку и повел прочь от злосчастной стойки.
–
Костя, что с тобой? Может, тебе скорая нужна?
–
Не нужно, пойдем в учительскую, – процедил я, – вот, торт принес.
Чваркин, такой была его фамилия, отпустил мою руку и ладонью указал на длинный широкий холл, хотя я и без него прекрасно знал, куда нужно идти. Уже у двери учительской он остановился и накрыл дверную ручку короткими пальцами.
–
Может, ты умоешься? Ну, куда в таком виде?
–
Да нормально.
–
Ну какой «нормально», Костя, нам звонили из полиции, – шепотом произнес он, – сюда приходили, искали тебя. Что случилось?!
Я подался вперед, Чваркин сделал шаг назад и прижался плечом к двери, закрывая вход.
–
С банка звонили. Ты платишь на ипотеку?
Во мне всегда закипала гордость учителя русского языка и литературы, когда Чваркин использовал предлог «на» там, где он совершенно не нужен – заплатить на ипотеку, выйти на коридор, сходить на кино. Что за дискриминация старого доброго В? Ярость во мне уже била через край и выливалась наружу каплями крови из носа. Боком прижав коробку с дурацким бантом к двери, я освободил правую руку, вытер нос и одним хорошим ударом снес с лица Чваркина налет святости и дорогие, но бесполезные очки без диоптрий. Он присел и попятился, я дернул ручку, распахнул дверь, схватил его за ворот пиджака и закинул внутрь. Собравшиеся в учительской педагоги – трое женщин – обернулись. Я поставил торт на столик, у Чваркина отказали ноги, он упал на пол и только причитал: «Костя, ты что, Костя…».
– Здравствуйте, коллеги! – бодро отрапортовал я и достал из кармана пальто пистолет.
I
«Собачники» – как много в этом слове, в подошве моего туфля», – думал я, с отвращением шаркая ботинком по жухлой осенней траве и краю бордюра. Ранний ноябрь, за последние полчаса дождь уже дважды сменялся снегом. Редкие прохожие семенят, вжимая голову в плечи, кто-то просто бежит, подгоняемый шквальным ветром, держа бесполезный зонт подмышкой. Дождь уже растрепал мою прическу, свитер промок, в кармане вибрировал телефон – обеспокоенный Чваркин не находил себе места. Мы уже как пять минут должны вместе представлять план факультатива Элеоноре Борисовне, промежуточному начальнику из регионального Министерства образования. В картине мира нашего директора именно она была негласной властительницей всех четырех школ отдельно взятого Советского района. Я взял трубку.
–
Костя, пожалуйста, скажи, что ты уже на пороге школы.
–
Я на пороге дома, Леш, жду машину. У меня тут таксист заблудился, проезд найти не может. Если тебя это утешит, я в собачье говно наступил.
–
Не утешило. Поспеши пожалуйста, мы уже на кабинете. Если программу не защитим, Элеонора нас сожрет и башмаками твоими не подавится.
Противная холодная капля сползла вдоль уха, я сбросил вызов и положил телефон в карман. Вроде неделя неплохо начиналась, а к концу решила вся пойти наперекосяк. Мимо прошёл собачник в длинном, до колен, дождевике и резиновых сапогах. Его собака – огромная овчарка со странным ошейником в виде небольшого тубуса, закрепленного вдоль позвоночника, проходя мимо меня, встрепенулась, стряхивая воду с шерсти. На брюках осели мелкие грязные брызги.
– Эй, – крикнул я, отряхивая ладонью запачканную штанину, – держи собаку на поводке!
Собачник обернулся и приподнял руку, показывая что «все в порядке». Меня несколько смутило выражение его лица – половина натурально сползла вниз: левый глаз ушел туда, где по идее должна быть скула, щека съехала на рот, а нижняя челюсть безжизненно провисла. Единственное, до чего я смог додуматься, это окликнуть его еще раз. Вот только дотронуться до целлофанового плеча я не успел. Ладонь я отдернул буквально за секунду до того, как она исчезла в бездонной собачьей пасти.
Я отступил на несколько шагов назад, зверь не нападал, он так и остался охранять хозяина. Просто стоял под дождем и скалился, пока дождевик тащился вперед. Примерно в этот момент из-за угла показалась машина такси. Водитель, молодой паренек, верно оценил обстановку и заранее распахнул дверь, я всем телом влетел в салон, машина сорвалась и по инерции дверь громко захлопнулась. Проводив взглядом автомобиль, пёс посеменил вслед за хозяином. Я достал мобильный и набрал номер скорой:
– Добрый день. Пришлите, пожалуйста, врачей, тут во дворе ходит мужчина с собакой, у него вроде инсульт. Да, записывайте адрес.
***
Красная ручка набирает скорость и останавливается напротив фамилии Немутов. Три двойки карандашом, перед ними тройка, намученная двадцатью минутами пересказа Лермонтова, и четверка, намоленная мамой и директором. Сам двоечник еще не удосужился даже достать учебник. Развернувшись спиной к доске, он что-то полушепотом объяснял своему дружку, такому же двоечнику Иванькову.
–
Немутов.
–
Я, – отозвался он и развернулся.
–
Учил?
Презентация прошла ужасно. Элеонора Борисовна буквально разнесла весь проект в щепки прежде, чем я успел войти в школу. Из учительской она уходила с гордо поднятой головой, похожая на чемпиона, разобравшего своего оппонента на запчасти прежде, чем закончился первый раунд. Сами «запчасти» физика Чваркина куда-то пропали и теперь игнорировали все мои сообщения.
– Давай четвертую главу.
Двоечник встал, переминаясь с ноги на ногу, раскраснелся. С двух сторон к нему понеслись тонкие ручейки нашептываний.
–
Ну да, там получается как было…
Ручейки превратились в реки, кричали даже отличники с первых парт, развернув свои головы как совы в половину оборота.
–
Не учил, значит.
Всеобщий гул смолк.
–
Не ставьте двойку, я честно прочитаю.
–
Ладно, карандашом. Но на следующем уроке ответишь.
Немутов облегченно опустился на стул, вверх взмыли сразу три руки, следом четвертая.
–
Смолин, ты, что ли?
–
Ну я, – усмехнулся второй двоечник.
–
И что, читал?! Да ты блефуешь, знаешь же, что я Трифонову спрошу, она на медаль идет.
–
Да мне любопытно стало, Константин Саввович, я все прочитал.
–
Ну давай, удиви нас.
Через полчаса, когда обсуждение новой темы было в самом разгаре, звонок оборвал меня на полуслове и вернул обратно в класс. За три года, я так и не привык к этому, стоит только углубиться в обсуждение какого-то произведения, как длинная протяжная трель начисто обрывает все выстроенные нити диалога и рвет эту ментальную, сквозь-литературную связь.
–
Запишите задание, пятая глава, пожалуйста.
Дети ураганом вылетели из кабинета, за дверью показалась лакированная, черная, блестящая шевелюра. Чваркин выпустил последних учеников, пропустил вперед завуча, вошел сам и захлопнул дверь. От обоих тянуло едва ощутимым шлейфом коньяка и ментоловых сигарет. Я отодвинул журнал: такая делегация в середине рабочего дня не сулила добрых вестей.
***
–
Коньяк, пожалуйста, сигареты и лимон. Будьте добры, – через полтора часа, продрогший от холодной и мерзкой пасмурной погоды, я стоял у кассы продуктового магазина неподалёку от дома.
Уволить учителя не так просто. Очень много формальностей, нормативов, документов… А вот оптимизировать его труд можно очень легко и непринужденно. По итогам напряженной беседы с руководством я оказался проигравшей стороной. Опоздание стало краеугольным камнем и условием моей вынужденной капитуляции стал перевод на «чистую работу». В переводе на русский это значит, что если в ближайшее время я не найду новую работу, то очень скоро денег будет хватать разве что на проезд. Аренда квартиры и даже еда – выходят за рамки бюджета официальной зарплаты. Продавец улыбнулся золотом, когда я протянул ему мокрую наличность и выдал мне пригоршню монет.
– Вам тут грузчик не нужен?
– Где? – переспросил он, не переставая улыбаться, затем вдруг понял, о чем речь и отрицательно покачал головой.
– Жаль, очень жаль, – ответил я и вышел из магазина.
Провести вечер на кухне со стаканом в руке наедине со своими мыслями, как я изначально и планировал, не получилось – по каким-то причинам день решил быть плохим до самого конца. У подъезда меня остановили молодые люди, в которых без особого труда угадывались сотрудники полиции в штатском – по барсетке у каждого, короткие черные пуховики, стрижки «бокс» по линеечке. Мысленно я прозвал их «копами».
– Молодой человек, здесь проживаете?
– Да, – ответил я. Задерживаться не хотелось, непочатый коньяк настойчиво напрашивался к употреблению.
– А на каком этаже?
– На втором.
– Пройдёмте, пожалуйста.
Один из «копов» подхватил меня под руку прежде, чем я успел возразить. На первом этаже толпились и перекрикивались как чайки обеспокоенные соседи. Несколько полицейских в форме не пропускали их наверх и убеждали разойтись по домам. В толпе я узнал своего арендодателя – женщину преклонных лет, в ярко-розовом халате и пачке бигуди, затерявшихся в огненно-рыжей шевелюре. Увидев меня, она закричала: «Костя, Костя, что там случилось?» Я пожал плечами.
Теплый, спертый воздух подъезда щекотал ноздри запахами канализации, йода и железа. Через пару ступенек я увидел грязный и потертый номер квартиры. «62 – это же мой. Кто-то, получается, нахулиганил», – подумал я, перед глазами всплыл образ двоечника Немутова. Прогнав видение, я поднял глаза и увидел дверь в свое жилище. Она была прислонена к противоположной от квартиры стене. Нижняя часть была буквально порвана на лоскуты, тонкая жесть загнулась в кудри, формируя огромную полуметровую дыру. В прихожей какая-то женщина размазывала чёрную пудру по моим белоснежным кроссовкам.
– Эй, аккуратнее, – возмутился я и подался вперёд, но один из «копов» резко схватил меня за плечо. Женщина, сидевшая на пороге квартиры, подалась в сторону, уступая мне дорогу. Внезапно перед глазами всё потемнело и поплыло, голоса стали далёкими, а ноги потеряли всякую устойчивость. Я почувствовал, как чьи-то сильные руки ловят мою голову и укладывают на прохладный бетон. Пакет, навьюченный на мою безжизненно повисшую руку, стукнулся об лестницу. Кажется, коньяк остался цел. Хотя даже забавно, что в такой ситуации я забеспокоился о коньяке. На пороге моей квартиры лежало тело врача скорой помощи.
***
– В 8:15 к нам поступил вызов из квартиры, расположенной по адресу – улица Молодых Шахтёров, дом 4, квартира 13. Вы, Константин Евгеньевич Демидов, находились в этот момент в машине такси, правильно?
– Саввович, – поправил я.
– Саввович, – повторил следователь, – отца как звали? Савва?
Я кивнул. Вот уже несколько часов меня держали в отвратительно обставленном кабинете, больше похожем на кладовую дома, куда жильцы сносили старую мебель минувшей эпохи – советский комод, советский шкаф и советский же диван, обтянутый потертым красным жаккардом. Я сидел на деревянном советском табурете за столом следователя и разглядывал дно советского гранёного стакана сквозь коньячную толщу. Единственная лампа, тоже советская, освещала одного из «копов», жадно переносящего на бумагу каждое моё слово, и ноги следователя, мерно вышагивающего по скрипучим, горчичной краски половицам.
– Диван у вас как из борделя, – произнёс я, пытаясь как-то разрядить обстановку. Шутка вышла нелепой. Своими трясущимися губами я не столько произнёс её, сколько пролепетал. Мне показалось, что она не пронеслась по комнате, а просто выпала на пол. Почти нежизнеспособная фраза доползла до ноги следователя, коснулась его, и он ответил:
– А он и так из борделя. Номер такси вы помните?
– У меня в телефоне всё записано, – произнёс я и достал смартфон. Следователь передал его «копу», тот открыл приложение и списал данные поездки, после чего сделал несколько скриншотов и отправил их на свой номер.
– И потом вы были на работе? Вас там кто-нибудь видел?
– Да. Ну как бы все видели, у меня был сложный день.
Следователь задумался.
– Вы, Константин…
– Саввович, – вставил я.
– Да, да, слышали о таком термине «кюретаж»? В медицине так называют процесс выскабливания.
Я отрицательно покачал головой.
– Вы не поверите, но я сам узнал о нем сегодня. У вас дома эксперты назвали так то, что неизвестный проделал с врачом. Но больше всего нас беспокоит то, что это не единичный случай. Мы получили информацию от коллег про аналогичные случаи в некоторых городах России – в Новосибирске, Иркутске, Чкалове, Мирном, Лесозаводске. Мы уже проверили ваши перемещения и уверены, что за пределы региона вы не выезжали, но среди наших коллег есть те, кто уверен, что это дело рук группы злоумышленников. Может, секта или другая деструктивная группа.
Следователь ускорялся в своей речи, с трудом скрывая азарт охотника или даже покерного игрока, карты которого складывались в удачливую комбинацию и сейчас по одной шумно приземлялись на стол. Кем был я в этой раздаче? Возможно, мимо проходящим официантом или секьюрити на входе в игральный дом. Его версия выглядела живо, вот только карты свои он раскладывал на кухонном столе вместо покерного.
– Что вы думаете об этом?
Момент истины, каким замышлял его следователь, провалился, как концовка бездарного фильма. Я ответил что-то вроде «я не знаю» и отвернулся к окну. Беседа отклеилась от сюжета, следователь открыл форточку и закурил, но дым вместо того, чтобы выходить на улицу, оставался внутри и плавал по кабинету тонкими волнистыми слоями. Время приближалось к полуночи, а конца этим «следственным мероприятиям» всё ещё не виделось.
– Давайте заново. Получается, в 8:15 вы были в машине такси, правильно?
Я залпом осушил стакан коньяка и долил на два пальца из бутылки.
– Да.
***
За сутки мне удалось вздремнуть всего несколько часов, да и то на жестком деревянном стуле в коридоре. Несколько раз меня возили куда-то на медосвидетельствование, которое, конечно же, показывало алкогольное опьянение. Напротив входа находилась железная решетка «обезьянника», за которой томились несколько узников. Задержанные о чём-то шептались между собой, периодически посмеиваясь, изредка в темноте вспыхивал огонёк сигареты, прикрытый ладонью. Проходящий мимо полицейский ударил резиновой дубинкой по решётке, едва не лишив пальцев одного из задержанных.
– Не курим! Убили гул!
В дежурке – маленькой комнате с огромным стеклом – сидело пять или шесть полицейских, я наблюдал за ними, как за рыбками в аквариуме. Очень толстыми и злыми рыбками, типа пираний. Рыбы редко перемещались, в основном они сидели на своих местах, поочередно разговаривали по телефону или смеялись над шутками, которые сквозь толстое мутное пластиковое стекло долетали до меня несмешными обрывками и кусочками.
Телевизор с маленьким рябым экраном показывал им фоном юмористическую передачу и воспроизводил звук на полной громкости, периодически не справляясь и переходя на шипение. Иногда, когда спина окончательно дубела, я вставал размяться, в движениях меня особенно никто не ограничивал и я спокойно ходил по всему первому этажу участка, обходя стороной клетку с людьми. Один раз я уже подошел близко и оттуда тут же посыпались просьбы – от сигарет до телефонного звонка. Мобильник следователь мне оставил, но передавать его в камеру я не рискнул. Периодически я пописывал короткие сообщения Чваркину – он стал единственным, кому я в общих чертах обрисовал ситуацию.
Мне нечасто доводилось бывать в полицейских участках, но этот показался мне типичным: решетки на окнах, пожелтевшая штукатурка на стенах, деревянные стулья, будто из Дома культуры – «три сидения, четыре подлокотника», и железная решетка, которая открывается куском арматуры в виде засова прямо из дежурной комнаты. Через узкий коридор дверь наружу – железная и прогнившая понизу – тряслась на ветру и иногда глухо долбилась в стену участка.
Мои наблюдения за полицейским, которого я мысленно окрестил карпом за пухлые губы, неожиданно прервались сильным порывом ветра, от которого я мгновенно продрог. Буквально за несколько секунд пальцы на ногах онемели, а пустота в ботинках, где они раньше находились, теперь нестерпимо загудела. Свитер, так и не успевший высохнуть после вчерашнего дождя, заледенел и сковывал движения. Руки непроизвольно скрутились в узел на животе и застыли в попытке сохранить остатки тепла. С каждым выдохом я выпускал огромное облако пара, которое разбивалось об решётку, обволакивая ржавые прутья. Мороз приковал меня к стулу, окутав дрожащее тело полусном. Лень смотреть – глазам лучше побыть закрытыми. Лень вдвигаться – лучше не растрачивать тепло попусту. Лень, лень, лень… Я чувствовал, что замерзаю, но поверить в это не мог. В конце концов, когда люди замерзали в помещении на глазах у полицейских?! Я лично таких случаев не помню.
Краем глаза я заметил, как в камере кто-то из задержанных сильно наклонился вперёд и упал на пол. Его левая рука неестественно выгнулась: ладонь намертво прилипла к металлическому краю скамьи. Остальные задержанные сбились в кучу, пытаясь сохранить общее тепло. Один из них решился закричать, но тут же закашлялся и упал на колени. В кармане завибрировал телефон. Собрав все оставшиеся силы, я достал его и прежде, чем он выключился от мороза, на экране мелькнуло сообщение:
У.бегай!
Только сейчас я почувствовал, что серебряная цепочка на шее обжигала кожу, а ключ в кармане больно вгрызался в бедро. Страх и непонимание происходящего выдавили в густую от холода кровь немного адреналина, которого хватило на то, чтобы я смог прогнать сон и оторваться от стула. Все металлические двери в участке начали покрываться плотным ледяным пухом. Легкие неприятно покалывало, я попытался вдохнуть, что-то лопнуло во рту, как детская петарда, потом ещё и ещё, пошла кровь. Слюна замерзла и стала вязкой. Я прикрыл рот рукой и моментально сросся краем свитера с окровавленными губами.
Очертания крестика на моей груди пробились сквозь свитер снопом тонких белых игл. Решётка камеры, клетка у входа – все начало превращаться в сплошную белую стену. Полицейские ломали дверь «дежурки» изнутри, но застывший намертво замок не поддавался, с экрана маленького телевизора их подначивали громогласные голоса комиков.
Когда я проходил мимо, экран телевизора потух, один полицейский рухнул на пол, другой судорожно давил на кнопку пьеза-зажигалки в попытке поджечь лист бумаги, но огонь никак не выходил. Карп попытался связаться с кем-то по телефону и поднёс ко рту телефонную трубку проводного аппарата. Пластик лопнул, порезав его пухлую нижнюю губу, из которой почему-то не пролилось ни капли крови. Он обречённо опустился в кресло прежде, чем витиеватые морозные узоры на толстом стекле скрыли его от моих глаз. Аквариум полностью замёрз.
Я сделал несколько несмелых шагов вглубь участка и попытался дёрнуть ручку дежурной комнаты, но она отвалилась и исчезла в толстом слое рыхлого снега. Тогда я обернулся и прежде, чем погасли лампы освещения, заметил, что снежные узоры на стенах в конце коридора были куда меньше тех, что были у самого входа. Там же находилось помещение туалета, я знал это совершенно точно. Собравшись с силами, я слегка выпятил локти, чтобы не нарваться на неожиданное препятствие, и оттолкнулся от двери дежурной комнаты. Отмерзшие ступни подворачивались, мороз пробирался под брюки и шилом колол напряжённые мышцы. Прошло не меньше десяти минут прежде, чем я преодолел жалкие двадцать метров узкого коридора. Тело бешено вибрировало и было настолько напряжено, что позвоночник был готов вот-вот переломиться пополам. Добравшись до узкой двери туалета в самом конце коридора, я толкнул её плечом и ввалился внутрь. В помещении было тепло, спертый воздух смешался с запахом хлорки и застоявшейся мочи. Захлопнув за собой дверь, я сделал несколько глубоких вдохов мерзкого теплого воздуха, выдавил плечом окно, заклеенное плёнкой, имитирующей мрамор, и вывалился наружу, приземлившись лицом в лужу, полную грязи и песка.
***
Седьмая по счёту электричка. Я прикрываю лицо ладонью, чтобы избежать внимания полицейских патрулей и то делаю вид, что сплю, опустив лицо вниз, то смотрю в окно, пытаясь подавить в себе волнение и хоть как-то отвлечься. Ссадина на левой скуле жжётся, но я стараюсь не обращать на неё внимание. Что вообще произошло в участке?
Вчерашний вечер в голове проигрывается как запись на старой пленке, которую зажевало и теперь она проматывается назад и включается снова и снова. Я помню, как вошёл в кафе, прикрыл лицо, и прошел в туалет. Официант не задавал вопросов, моё коньячное амбре красноречиво объяснилось с ним за меня. Оно дало понять, что я парень, которому не повезло с хулиганами или даже с гравитацией. Таких ночью сотни и все они носят на тонкой шее одно и то же побитое и грязное лицо. Там, в кафе, я отчистил одежду от грязи и умылся. Потом снял все деньги с банковской карты в первом попавшемся банкомате с бешенной комиссией, выкинул пластик в мусорку и на попутной машине уехал из города.
Ранним утром, на перроне какой-то безымянной станции я встретил первую электричку, сел на деревянную лавку с печкой под ногами и сразу же вырубился. Электричка типичная для пригорода – шесть утра, шесть вагонов, шестьдесят работяг в комбинезонах с тяжелыми спортивными сумками, суровые лица, сплошь покрытые однообразной наждачной щетиной. Среди них я, дурно пахнущий, помятый городской, но… обезображенное падением на асфальт лицо, как икона, отгоняет диковатых чертей и работает витриной в «магазине по раздаче проблем».
К обеду я пересел на седьмой по счёту пригородный поезд. Контингент, конечно, был получше, чем в утреннем, но ненамного. Напротив меня сел старик с двумя чемоданами, к стене меня придавили двое молодых людей криминальной наружности. Один из них перебирал чётки с рисунками разноцветных пауков, звонко щелкая ими по сбитым костяшкам огромных кулаков. Я стараюсь не смотреть в их сторону. Электричка медленно увозит меня из большого города в городок, где я провёл своё детство.
Примерно в это же время на стол подполковника полиции Мелехова Ивана Георгиевича лег интересующий его документ. Он ждал его всё утро, поэтому отдал приказ набросать его в вольной форме, без строгого соблюдения всех формальностей. Привыкший курить на рабочем месте полковник отдал секретарю, принёсшему бумагу, команду вольно, подкурил, вставил фильтр между пластиковыми пальцами, затянулся, надел очки и принялся читать:
Протокол предварительного осмотра места происшествия.
«16» ноября 2019 г.
Осмотр начат в 11 ч 00 мин
Осмотр окончен в 13 ч 30 мин
Старший лейтенант полиции О.С. Иванков, получив сообщение начальника отдела полиции УМВД России полковника полиции И.Г. Мелехова, прибыл по адресу ул. Калинина, д. 11, и в присутствии сотрудников полиции: 1. сержант Суровый А.С 2. Старший сержант Валынскова М.М, 3. эксперт Александрова М.Н.
Вышеуказанными лицами произведён осмотр территории полицейского участка № 3 Советского района. В следственном действии применялись технические средства: фотокамера «Самсунг LR 4724», ноутбук «DELL», чемодан следователя «СТИГАТ». Осмотр производился в условиях искусственного освещения.
Осмотром установлено: на территории полицейского участка обнаружены тела пятерых сотрудников полиции и четверых задержанных. Тела погибших неестественного синего цвета, без видимых следов борьбы. Одежда погибших влажная, стены, потолок и мебель имеют следы подтопления. Документы не подлежат восстановлению. Камеры наблюдения и компьютерная техника не подлежат восстановлению. Окно в туалете первого этажа выбито, снаружи участка обнаружены пятна крови (снимок 2). Оружейная комната – опечатана. Сейф следователя 1, сейф следователя 2 – опечатаны. Комната 4 – опечатана. У входной двери в зазоре между пепельницей и дверью обнаружен корпус, по внешним признакам совпадающий с гранатой РГД-1 (снимки 1, 3).
Осмотр дежурной комнаты показал – тело номер один (снимок 4) лежит головой в направлении окна, рука прижата к груди, вторая плотно сжата в кармане, ноги вытянуты, каблук туфля левой ноги деформирован в результате удара. Тело номер два (снимки 6, 8, 9) обнаружено в позе сидя, в кресле дежурного. Одна рука на столе, вторая полусогнута вдоль тела, сжимает телефонную трубку…
Закончив читать последние три листа машинописного текста, Мелехов аккуратно свернул протокол несколько раз, поджег с краю и бросил в пепельницу. Приложенные распечатки фотографий он перетасовал и положил во внутренний карман своего форменного кителя. Когда бумага догорела, превратившись в дряблый чёрный шалаш, полковник вонзил в середину сигаретный окурок и разворошил пепел, оставшийся от документа.
II
В родном городке я не был лет десять, может даже и больше. Впрочем, особенно сильно пейзаж за окном автобуса не изменился, разве что на краю перекрестка между Днепровской и Вахрушева забор из листов шифера заменили на дерево. Воспоминания цеплялись за пролетающие мимо дворы острыми колючками, вытаскивая на поверхность теплую волну всего того, что пряталось на самом дне – хорошего, плохого, злого и доброго. Дорога долгая – с электрички я пересел в брюхо медлительного старичка Икаруса, затем в юркую ГАЗель, забитую стариками и старухами с их сумками и котомками. Остановка – «Рынок».
Выдав водителю порцию мелочи из кармана, я не нашёл в себе сил сразу пойти домой и прошёлся «длинным кругом» мимо школы, где когда-то учился, гаражей, по крышам которых прыгал, сараев, где разливал пиво по пластиковым стаканам, сидя на мягком пружинистом матраце. В голове я пытался как-то выстроить диалог, рисовал картину встречи с отцом, но она быстро перерастала в какое-то совсем уж не реалистичное русло.
Здравствуй отец, я не звонил тебе сколько? Три года? Пять лет? Но вот вдруг решил приехать, потому что в моей квартире кто-то спустил собаку на врачей скорой помощи… А еще тут такое дело, я чуть не замёрз в полицейском участке из-за того, что так резко опустилась температура и там погибли люди и я вот решил приехать… Полиция, наверное, меня разыскивает… Здравствуй, Отец.
Сам не заметил, как подошёл к подъезду, взялся за тяжелую витую ручку и потянул дверь, пружина скрипнула, словно снова став десятилетним мальчиком, я в два резких шага запрыгнул на лестничную клетку первого этажа. Цель игры – успеть до того, как деревянная дверь с грохотом вернётся на место. Сколько себя помню – всегда успевал.
Подъезд остался тем же – выжженные спичками надписи на известке, перечень популярных на тот момент исполнителей, на первом этаже напротив входа дверь обитая дермантином, в середине огромный крест, выбитый золотистыми мебельными гвоздиками. Помню, как вытер об этот крест окровавленную ладонь, тогда впервые подрался и шёл домой с разбитым носом. После этого я едва ли сделал несколько шагов, парень с которым мы бились насмерть, ворвался в подъезд со своими друзьями и бросил мне в спину обломок грязного, сырого кирпича. На втором этаже я, окутанный ватным одеялом воспоминаний, провёл пальцами по вырезанному ключом на стене сердцу, в котором всего одно имя, собственно, из-за этого имени мы и дрались, второе – мое, начисто стерто из этого сердца все той же окровавленной рукой. Я преодолел еще один лестничный пролёт и застыл на месте. Двери не было.
В том месте откуда я уходил утром в школу, куда я возвращался после поздних прогулок, где меня всегда ждал отец не было вообще ничего – пустое место, стена. Ничего не понимая, я постучал в соседнюю дверь, никто мне не открыл, тогда я постучал в следующую, результат тот же. Третья, четвёртая дверь, ничего. Я понимал, что может быть всякое – вероятно отец продал квартиру соседям и те расширили жилплощадь и избавились от ненужного входа или он внезапно разбогател и переехал, продал, передал, подарил. Среди всех этих версий была одна, которую я не в силах был принять – та в которой отца больше не было в живых. Когда я простукивал стену костяшками пальцев, откуда-то сверху по лестнице практически бесшумно спустился старик в синих растянутых кальсонах и дубленке накинутой на тощее, голое тело.
– Добрый день, уважаемый, – произнёс он, дождался, когда я обернусь и ткнул мне в нос холодное дуло охотничьего ружья. В левой ноздре что-то точно хрустнуло.
– Ручки в гору, давай на стеночку положил, шире, ноги развёл.
Старик пнул меня по лодыжке так, что с ноги чуть не слетел ботинок. Быстро прохлопав меня по карманам, он отошёл на несколько метров.
– Ты кто такой, сынок? Оружие?
– Нет у меня оружия. Не стреляйте, я Демидов, жил когда-то здесь на этом этаже.
– Как фамилия?
– Демидов.
– А, ну понятно, понятно, – произнёс он и схватил меня рукой за шею. Под его большим пальцем, в том месте, где находилась пульсирующая артерия я почувствовал легкий укол. Колени онемели и подогнулись, по телу прокатилась слабость, я развернулся к нему лицом и сполз по стенке вниз, полностью потеряв контроль над собой.
***
Темная ночь, только пули свистят по степи – пел мне на ухо Марк Наумович Бернес. Я открыл глаза, Марк Наумович молча кивнул мне, взял со стула пиджак и вошёл в экран небольшого пузатого телевизора. Я лежал на диване, связанный по рукам и ногам, под моей головой кто-то расстелил целлофановый мешок, который прилип к щеке и громко шелестел при каждом движении. Под диваном я заметил край старого эмалированного тазика. Кто бы его туда не поставил, но он наверняка знал в каком состоянии я проснусь, желудок выворачивало наизнанку, только чудом я сдерживал рвотный позыв чтобы не выдать своего пробуждения. В коридоре, за едва прикрытой дверью, спорили двое – старик, его я узнал по голосу, и какая-то женщина. Старик убеждал ее избавиться от меня, она в свою очередь просила его проявить благоразумие.
– Зина, ты что ненормальная, Зина, какая береза? О чем рапортовать? О том что вот этот вот обошёл все посты, вскрыл точку и заявляет, что он сын Саввы? Одумайся старая, я такого сам не скажу и тебе не дам. Прости меня, Господи, конечно.
Терпеть дальше не было сил, я свесил голову с дивана и все содержимое желудка громко вылилось в таз. Дверь распахнулась, старик вошёл внутрь, дождался пока я сплюну слюну, посадил меня на диван и подал пластиковую бутылку с водой. Я сделал несколько глотков и замотал головой, он поставил бутыль на пол.
– Послушай, сынок, я не знаю кто ты такой, но в твоих интересах рассказать мне все как есть. По порядку. Кто тебя послал, что ты искал в подъезде, откуда ты приехал. Понял? Давай коротенько, я тебя слушаю.
Старик присел на край дивана, из-под его короткой футболки показалось блестящее лезвие ножа. Бегло осмотревшись, я понял, что в комнате, где меня держат нет ни одного окна, а пакет под моей головой вовсе не был пакетом, это была целлофановая пленка, которую растянули не только на диване, но и на полу. По всей видимости меня не до конца «отпустил» тот препарат, которым он усыпил меня в подъезде, какого-то особого страха я не испытывал.
– Убьете? – равнодушно спросил я, кивнув на нож.
– Не знаю, – честно ответил он, пожал плечами и достал из кармана треников сигарету, – как ты тут оказался?
Я кратко пересказал ему все события последних дней от начала и до конца, про полицию, про свой побег. Потом он попросил зачем-то рассказать ему все, что я помнил об отце и я рассказал ему несколько своих детских воспоминаний. В какой-то момент старик оборвал мой рассказ, привстал и крикнул в коридор:
– Зинаида! Зина, ладно, звони Березе! У нас тут интересный пассажир!
Затем он поднял нож и провёл им перед моими глазами.
– Не дури, понял?
Я кивнул. Лезвие скользнуло вниз и с моих рук слетели хомуты, ноги старик освобождать не стал.
– Чай будешь?
– Буду.
– Зинаида! Зина, вези чай!
В комнату вошла Зина, перед собой она катила небольшой журнальный столик с тремя кружками, пластиковым чайником, заварником и вазочкой с конфетами, старик встал и принёс ей небольшой табурет из коридора. Женщина сама заварила себе чай в пакетике, долго макая его в кипяток, мне и себе чай заваривал старик – сначала он бросил в кружки по щепотке чёрного чая, затем горстку сахара, все это он до краев залил кипятком из чайника. Зина, смуглая бабушка с большими карими глазами на морщинистом добром лице, скрывшая седины красочным платком, а старость ситцевым платьицем, поднесла ко рту кружку, сдула ароматный пар и сделала первый глоток.
– Береза будет здесь через пять минут. Ничего не хочешь парню рассказать то?
– А я все ему расскажу, сейчас Березу дождёмся и расскажу, – вызывающе ответил старик и резко дернул кружку со стола, несколько капель чая пролились на его колено. Он выругался и протер пятна рукой, я инстинктивно слегка подался назад. Признаюсь, если у меня и были какие-то мысли о побеге – плеснуть горячий чай в лицо старику, забрать нож и выкатиться в коридор, то в этот момент они отпали.
Я заметил, что Зина, несмотря на совершенно безобидный внешний вид, в тот момент, когда я пошевельнулся, вытянула из-под симпатичного кухонного фартука с парой вышитых медвежат шило, которым обычно орудуют башмачники. Однако, увидев мои испуганные глаза и, по всей видимости, поняв, что я не представляю опасности и не собираюсь бежать, она тут же спрятала его назад. Я спросил можно ли мне попробовать чай и получив разрешение старика взял в руки кружку и сделал несколько небольших глотков. Старик хлопнул меня по плечу так, что я чуть не подавился.
– Да ты сынок не бойся, все будет нормально. Я с твоим отцом вместе работаю, кстати.
Береза появилась в комнате неожиданно, как раз в тот момент, когда чайные листья прекратили попадать в рот и я сделал первый глоток так чтобы именно попить, а не попить и поесть сразу. Пара мужчин в компании тучной суровой женщины вошли в комнату, сняли куртки и побросали их на диван. Зина унесла чашки, оставив только мою, рядом с ней на столике появился маленький серебристый кейс. Женщина извлекла из него небольшой фонарик и посветила мне в глаз.
– Пентотал колол?
– Березка, ну я что изверг по-твоему? Капнул в кружку, чисто как себе.
Только сейчас я заметил, что отвратительное состояние, в котором я проснулся, полностью исчезло уступив место теплу и спокойствию. На мою голову надели какой-то хитрый налобный фонарь, старик выключил свет в комнате, погрузив помещение в кромешную тьму, Фонарь, на деле оказавшийся портативным проектором ударил вспышкой света в соседнюю стену и продемонстрировал всем собравшимся огромную задницу в серых брюках. Кто-то нажал на старт, и эта задница приземлилась в грязный снег, окружённая осколками стекла, покрытого пленкой с рисунком мрамора. Это была моя задница.
***
Я не задавал вопросы, пока они обсуждали, фотографировали и снимали на видео череду моих воспоминаний. Раскрыв рот, я наблюдал за ними как ребёнок, который восхищается цирковыми акробатами или жонглерами, виртуозно выполняющими свои трюки. Ловкость рук, иллюзия и фарс. Зеркала и камеры. Может быть это какой-то розыгрыш подумал я, и попытался встать, но меня грубо усадили назад. Часов через шесть, по моим внутренним ощущениям, когда Береза хлопнула дверью, унося из квартиры несколько флеш-карт с записями, старик срезал с моих опухших ног хомуты и пригласил на кухню. Там он достал из шкафа початую бутылку водки «Колосок», банку с соленьями, все ту же тарелку с конфетами и усадил меня за стол. Закурив, он боком отодвинул сервант на несколько сантиметров и выпустил туда дым. Насколько я понял, сервант закрывал окно.
– Любопытный ты парень, Константин Саввович Демидов. Все уже закончилось, не переживай. Ничто тебе не угрожает, так что давай будем знакомиться. Я Петрович.
Он протянул мне свою морщинистую огромную ладонь, я пожал ее. Петрович сел за стол, положил сигарету в перевёрнутую крышку с банки огурцов и разлил водку по мутным рюмкам.
-Спрашивай.
Я вгляделся в его морщинистое, словно сплюснутое, лицо с большими чёрными точками на огромном бесформенном носу и жиденькой бороденкой, сливающейся с длинными, свисающими практически до плеч волосами. Пройди такой мимо по улице, я бы никогда и не подумал, что он может быть вооружён ножом или более того ружьем.
– Что это было, ну с вот этим проектором и… Берёзой?
– Тоже, что было в участке, откуда ты каким-то чудом смог вылезти, Костя. Это была прекрасная советская наука. А ты что думал магия какая-нибудь? Прилетел вдруг голубой волшебник на голубом вертолете и вдарил по тебе ледяной магией? – Петрович улыбнулся, выпустив тонкую струйку дыма сквозь зубы к потолку, – граната это была, РГДк-6, которую кто-то вероломно спиздил с нашего склада. Прости, Господи, меня за мат, конечно. Здесь ее называют «Снежинка». Виновных мы найдём и обязательно поощрим, невиновных накажем. Давай еще по одной.
Петрович снова разлил водку по рюмкам, мы выпили, я закусил соленым огурцом.
– А вот ты честно скажи, напугался, когда вот это все ну случилось?
Я задумался. Моя одежда еще не успела окончательно высохнуть после инцидента в полицейском участке, а память уже начала вытеснять воспоминания о том, что там произошло.
– Да, немного. А где мой отец? И это за граната такая «Снежинка»?
Старик внезапно осознал, что сболтнул лишнего и закурил еще одну сигарету, не затушив первую.
– Твой отец, как бы тебе сказать, на задании, в общем пока не тут. Завтра я свожу тебя в одно место, там тебе все объяснят, но про «снежинку» ты пока никому не рассказывай. Договорились?
Я согласился, старик продолжил.
– Ты, наверное, думаешь, что мы тут все какие-то сумасшедшие или ты сумасшедший… Нет, ну не ты точно. В любом случает из-за ситуации там в городе можешь не переживать, все уже. Остальное завтра. Мобильный я тебе пока не дам – меры предосторожности, в коридоре есть стационарный телефон, можешь позвонить кому захочешь. Зина постелила тебе в комнате. Поутру я тебя разбужу. Ванная справа, туалет рядом, выключатель напротив. Одежду брось на полу, бабка постирает.
Проинспектировав меня, Петрович встал со стула и потушил сигаретный окурок об крышку банки. В ванную комнату прошла Зина, шурша огромным мотком целлофана.
– Дверь я сейчас открою, можешь уйти, когда захочешь, держать тебя не стану, но и искать тебя по городу ночью я не пойду. Если до утра дотянешь, приходи на Кирова, 12, – бросил старик напоследок.
Тяжело переставляя ноги Петрович, дошёл до входной двери и действительно щелкнул замком, после чего скрылся в комнате.
Я подождал несколько минут и вышел из кухни. На носочках, стараясь не шуметь, подкрался к двери и дернул, она действительно была открыта. Первая мысль была – схватить ботинки и бежать как можно дальше, но предчувствие беды, которая ждала меня за порогом, удерживало меня от побега лучше хомутов, следы от которых бурыми лентами отпечатались на моих запястьях. В голове цикличной неоновой вывеской крутилась фраза «если дотянешь до утра» случайно брошенная Петровичем. Он сказал ее без пафоса и явно не для того, чтобы нагнать жути, скорее обыденно, как миллиардеры говорят о финансовом рынке или селяне о хищных зверях в лесу. Да и если подумать на шаг вперёд – то дальше что? Куда теперь бежать? Денег осталось всего ничего, не хватит даже на обратную дорогу. Я громко захлопнул дверь и закрыл ее на задвижку, потом подошёл к телефону. Кому набрать? Номера в мобильнике, наизусть ни одного не выучил. Не придумав ничего лучше, я набрал несуществующий номер и произнёс в трубку «Да, привет, все нормально, я уже в городе. Нет, отца пока не видел» потом громко посмеялся, бросил несколько ничего не значащих фраз и положил трубку. Когда я закончил свое выступление, Петрович высунул свою косматую голову из-за двери.
– Ты вещи кинь в ванной, Зинка постирает.
Дверь захлопнулась, телефон неожиданно брякнул, словно зазвонил, я снял трубку и прижал ее к уху, но гудков не было, только странное потрескивание и тишина.
***
Судя по настенным часам в коридоре, я проспал практически до вечера, хоть и собирался следить за тем, чтобы никто не вошел в комнату до самого утра. Бабушка Зина принесла мне тёплую, постиранную одежду и накормила сайровым супом, вот только диалог у нас не клеился, на все мои вопросы она отвечала только «кушай» или «когда я ем – я глух и нем». К концу обеда или можно сказать ужина присоединился заспанный Петрович. Сгорбленный, в футболке и трусах он выполз из комнаты, выпил кружку кофе и как-то по-житейски, словно разговаривая со старым знакомым, произнёс:
– Давай дожевывай, ехать надо.
Через минут пятнадцать мы вышли, я-то был готов сразу, а вот Петрович собирался очень долго. Одни только штаны он искал минут десять. Оказалось, что квартира старика находится ровно над отсутствующей квартирой моего отца. Пока мы спускались по лестнице я указал рукой на стену и спросил знает ли он куда пропала дверь. Петрович остановился, схватил меня за ворот свитера и произнёс едва заметным заговорщицким шепотом, словно не разжимал губ:
– Про дверь молчи вообще. Разговаривать о ней можешь только со мной и с отцом. И только дома. Понял?
Я кивнул. Мы вышли на улицу, сели в машину такси с символичным названием «Удача» и помчались в направлении центра.
Машина долго петляла по улицам и кружила по узким проездам во дворах, Петрович ни на секунду не замолкал и всю дорогу с кем-то разговаривал по мобильному. Насколько я понял, он планировал какую-то загородную поездку, потому что речь шла о спальниках и палатках. Когда автомобиль припарковался у пятиэтажки в одном из спальных районов города, потерянной среди таких же серых панелек-близнецов, старик закончил разговор и расплатился с водителем.
Мы подошли к подъезду, над которым висела крупная пластиковая вывеска «Управляющяя компания Золотой ключик». Дверь подпирали бутылки из-под водки и мелкие пузырьки из аптеки, в которых когда-то был спирт или антисептик. Старик прожал тремя пальцами цифры на ржавом кодовом замке, что-то за дверью щелкнуло, и она распахнулась. Внутри здание оказалось больше похожим на современный деловой центр – стойка администратора, крупная узорчатая плитка на полу, бетонные стены с огромными портретами. У основного прохода несколько охранников в форме без шевронов проверяли посетителей металлоискателем. За их спинами длинные коридоры, бесконечные кабинеты, лавки вдоль стен для ожидающих и таблички с фамилиями без указания должностей. Петрович взял на стойке два пропуска, охрана скрупулёзно прогнала его дважды через металлоискатель.
– Наших знают, – ухмыльнулся старик и прошёл дальше, меня пропустили, не проявив особого интереса. Пройдя несколько коридоров, мы дошли до самого крайнего кабинета на первом этаже, с чёрной дверью без таблички. Петрович распахнул дверь без стука и вошёл внутрь, через несколько секунд он высунул голову из-за двери и помахал мне рукой, и я последовал за ним.
Внутри меня ждал кудрявый, небольшого роста мужчина с типично хмурым для клерка лицом, на котором расположились две толстые гусеницы мохнатых кустистых бровей. Одет он был в приталенный коричневый костюм и белую рубашку без галстука. Мужчина привстал, пожал мне руку и указал на стул.
– Чай, кофе?
Я отказался.
– Травить вас никто не будет, не переживайте. Этот эпизод с применением боевых отравляющих веществ мы разберём, а виновного, – в этот момент он злобно зыкнул на старика, отчего тот заерзал в кресле, – накажем по всей строгости.
Несмотря на то, что я отказался от напитков, через несколько секунд в комнату вошла девушка, поставила передо мной кружку и удалилась. Потянуло ароматным кофе. «Бровастый» начальник представился.
– Леонид Марченко, руководитель кадрового отдела. Я уполномочен ответить на ваши вопросы и предоставить вам гарантии безопасности. Вы ведь за этим сюда приехали я правильно понимаю?
– Я приехал к отцу, – возразил я.
– Вот и отлично. Наша организация называется «Конструкторское бюро № 7» или просто бюро, мы занимаемся защитой и сохранением научных достижений ученых, которые имели честь работать ранее в университете нашего города. Ваш отец несёт службу в одном из наших отделов – занимается ревизией…
На слове отец, кадровик взял длинную паузу, словно задумался, из-за этого я испытал неприятное сосущее чувство тревоги и перебил его.
– А где он?
– К сожалению я не могу сказать, но он пока не в городе… Давайте перейдём к делу. Я получил отчёт Березы и нам было бы интересно пригласить вас к нам на должность помощника специалиста. От себя можем гарантировать безопасность, достойную оплату труда и жилплощадь. Если вы откажетесь работать в нашей организации, можете вернуться на прежнее место. Если согласитесь, будете работать в группе вашего отца.
В этот момент я почувствовал, как за моей спиной гримасничает Петрович, изображая муку и страдание. Марченко опять посмотрел на него злобным взглядом, будто успокаивал ребенка в магазине, раскрыл папку, достал из неё чистый бланк, положил его передо мной и продолжил.
– Мы готовы дать вам один день для того, чтобы обдумать наше предложение, на это время я думаю вам стоит остаться под присмотром нашего специалиста, – он показал ладонью на сидящего за моей спиной Петровича, я обернулся и успел заметить, как старик показал руководителю крест, перекрестив руки.
– Я надеюсь вы понимаете, что этот разговор должен остаться между нами? Можете задавать свои вопросы.
– А какие вопросы? – усмехнулся я, взяв в руку бланк, – у меня только один вопрос – какого черта здесь происходит? Я чуть не помер, причём дважды, сбежал из другого города, а вы мне говорите, что мой отец на каком-то секретном задании, да он всю жизнь гнул спину на овощебазе, а в шесть вечера уже переступал порог квартиры. Всю. Свою. Жизнь. Когда это грузчиков начали брать в шпионы?
В этот момент Марченко тревожно переглянулся с Петровичем.
– Да я даже не понимаю толком, что за ерунда со мной произошла, а вы мне говорите про какую-то работу. Кто-нибудь вообще может мне объяснить и так чтобы я понял – что здесь творится?
Произнося эту браваду, я так активно жестикулировал, что чуть не перевернул кружку с кофе, свою речь я заканчивал на повышенных тонах, нависнув над столом и уперев в него обе руки. Марченко посмотрел на меня снизу вверх оценивающим взглядом и жестом показал на стул, но я отказался садиться и выпрямился в полный рост, сложив руки на груди.
– Я вас услышал. Но знаете, молодой человек, – произнёс он тоном возмущённого школьного преподавателя, – такие вещи за пять минут не объясняются. Вечером я пришлю к вам Лизу, и она введёт вас в курс дела.
Услышав имя Лизы Петрович закашлялся.
– А теперь извините, у меня встреча.
Кадровик взял со стола папку и вылетел из кабинета. Старик ловко перепрыгнул в его кресло, взял со стола кружку с кофе и крутанулся вокруг своей оси. Капли молочной пены брызнули на белоснежную стену.
– Бюрократы! – крикнул он в закрытую дверь, – а ловко ты его приложил, я сначала подумал, что ты и не Саввович вовсе, а теперь гляжу – ну прямо, как говорят, плоть от плоти.
Петрович посмеялся, выставил ногу и остановил стул, оказавшись прямо напротив меня.
– Костя, тут думать нечего, подписывай депешу и пошли уже. Я тебе так скажу, этот листик – твой единственный шанс отпраздновать следующий день рождения. «Снежинка» чтобы ты понимал на чёрном рынке стоит как вагон донорских почек. И кто-то потратил ее именно на тебя.
С этим аргументом было тяжело поспорить, хоть я все еще не до конца верил в существование этого мифического оружия. Я заполнил бланк, Петрович поставил на него кружку и вдвоём мы вышли из кабинета, оставив позади бюрократические формальности. На улице нас ждала та же машина такси. Через полчаса мы снова сидели на кухне и ели жаренную картошку, которую приготовила Зина. Петрович отбирал лук, складывая его на край тарелки и посвящал меня в детали работы.
– Короче дело как было. Жили тут одни умники, напридумывали всякого знаешь эдакого для государства, а оно потом, государство то есть, возьми, да и развались. Молотов, но это не тот Молотов который Молотов, это был тут один такой по линии спецслужб, молодец мужик, бумаги все сжёг и полностью как-бы «потерял» институт вместе с учеными. А чтобы они тут ничего такого не напридумывали и не продали это за бугор или еще куда, он собрал специальный комитет по ревизии, нас то есть. Вот теперь ходим, смотрим. Умников то самих почти не осталось, зато всякой техники они наклепали с запасом. А что, хочешь я тебе ядерную бомбу покажу? Настоящую? Тут идти минут пятнадцать, у одного моего знакомого лежит в огороде, он ею ворон пугает.
Увидев мою удивленную физиономию, Петрович рассмеялся, провёл вилкой по тарелке и зачерпнул лук вместо картошки.
– Да шучу я, с чего бы вообще воронам бомбы бояться? Я тебе мобильник принёс, кстати, в комнате на койке лежит. Ну и еще там всякого.
Порция лука оправилась в рот и тут же выпала назад на тарелку, старик скорчился так, словно откусил половину лимона.
– Ну спасибо, наелся.
Он вытер рот полотенцем и бросил его на стул.
– Пойду вздремну часик. Как Лиза придёт разбуди.
– Петрович?
– А?
– А что это за Лиза?
– Ой не буди лихо пока оно тихо, ладно? Сам посмотришь.
***
Ближе к полуночи на кнопку дверного звонка настойчиво трижды надавила девушка, возможно лет на пять старше меня и ниже на пол головы. Я открыл дверь, она вошла, положила свою сумочку на комод и прошла на кухню, там у плиты что-то готовила Зина с поварешкой в руке.
– Зинаида, здравствуйте. Чем помочь?
Со мной она даже не поздоровалась. На кухне занялась оживленная беседа, Зина, которая при мне произнесла столько слов, что их едва ли хватит на простенькое предложение, начала строчить как из пулемета.
– А еще этот Лаврененко в больницу попал, в живот подстрелили, да, все эти Михеевские с завода. Просил тебе передать чтобы ты пирог сготовила, а Гарик вроде раскрылся, вчера вместе с семьей его перевозили. Да, говорит пока не знает, как так вышло, с утра к нему Березу направили.
Я легко стукнул костяшкой пальца по комнатной двери, наружу оттуда выпорхнул Петрович, причёсанный впервые за эти несколько дней, в рубахе и брюках.
– Елизавета, – галантно протянул он, – позвольте поцеловать вашу ручку.
– Эх, Енисей. Как в шестьдесят третьем отказала тебе, ты все никак не угомонишься?
Старик рассмеялся, уселся на табурет и жестом указал мне на место напротив. Я протиснулся между столом и болтающими женщинами, Петрович достал сигарету, покрутил ее в руках и положил обратно в пачку, взглянув на Лизу. Через пять минут все уселись за стол, и старик представил меня:
– А вот это у нас Константин Саввович Демидов, а это – старший научный сотрудник Бюро, ученый отчасти – Павлова Елизавета Олеговна, знакомьтесь.
Она изумленно уставилась на меня так, что в какой-то момент я почувствовал себя не в своей тарелке. То есть я и так был не в своей тарелке последние несколько дней, чего уж там, но своим взглядом она вообще выбила меня из колеи.
– И ты хочешь сказать, что вот это сын?
***
Кафедра экспериментальной физики, новый 1965 год, редкие салюты вспыхивают за окном озаряя фигуры двоих человек. Они пристально смотрят в окна, за их спинами трое – рвут бумажные листы на тонкие полоски. Еще один держит дверь, опершись ногой в стену.
Кто-то дернул ручку, затем постучал, компания напряглась. Старший – рослый мужчина в очках, отложил в сторону стопку листов, достал из кармана перочинный нож, подошел к двери, выждал паузу и произнёс «кто?»
Ответ его удовлетворил, дверь распахнулась, внутрь вошел мужчина в тяжелом пальто. За его спиной, тот кто держал дверь, выглянул в коридор, осмотрелся и снова принял исходное положение.
– Горидзе, отпустите дверь. В университете никого нет. Лавренчук, Демидов, Павлова и Невская. Макаров, ну конечно, куда без него. И что у нас здесь за тайный клуб? Не первый раз уже. И занимаетесь вы, судя по всему, – мужчина поднял тонкую бумажную полоску – уничтожением отчетов. Нехорошо получается. Лавренчук, вы у них тут за старшего?
Молодой человек убрал нож в карман.
– Николай Павлович, нас есть веские основания полагать, что кто-то из исследовательской группы Куприянова продает наши разработки, – он замешкался – куда-то.
– Кто-то, ну да, – рассмеялся Макаров, который до этого стоял у окна, – это Норин, я вам зуб даю!
Он сделал характерное движение рукой и щелкнул ногтем по переднему зубу.
– Вчера пришли бумаги по американскому проекту «Инцептор».
– В комитете обсуждалось.
– Комитет не видел, – затряс бумагами Лавренчук, – что их система – постраничная калька с нашего «Радиуса». В расчетах была ошибка.
– Недочет, – виновато добавил Горидзе, – я вписал не тот показатель.
– И он есть в их документах. И в наших, и в их. Вот сами посмотрите, – четыре руки быстро разложили на столе два плана, одна указала на общую ошибку.
– Допустим, – ответил мужчина, внимательно изучая бумаги, – почему Норин?
– У него есть ключ от нашей лаборатории. Макаров видел, как он отсюда выходил.
– И вы решили, пролезть ночью в университет и уничтожить бумаги?
– Прежде чем это сделает Норин, – прервал мужчину Макаров, – вы же руководитель кафедры, Николай Павлович, вам ли не знать, что до девятого числа здесь ни единой живой души не появится.
– Вам ли не знать, товарищи, – ответил мужчина, – доставая из кармана пачку листов, – что в университет без пропуска пройти не получится.
– Весь этот цирк, коньяк для Иваныча, платья – он указал рукой на одну из девушек, – парадные, происходят не без нашего участия. Мы поощряем, пусть и тайно стремление к сверхурочному труду.
Листы, которые он оставил на столе, представляли собой картонные, типовые прямоугольники с огромной надписью пропуск, куда под двумя печатями были вписаны фамилии всех собравшихся.
– Разбирайте пропуска и домам. Вопрос с куприяновскими я решу. Лавренчук, Горидзе останьтесь, кто-то должен прибрать этот бардак. Остальным – спокойной ночи.
Заговорщики по очереди покинули кабинет. Когда за последним из них захлопнулась дверь, мужчина отставил в сторону трость, присел за стол и положил поверх развернутых планов еще один пропуск.
– Крыса, – сквозь зубы процедил Горидзе, – вот крыса. На завтра получается?
Лавренчук засмеялся. Скрипнула дверь, Горидзе схватил стул и шагнул к стене, очередной залп фейерверка озарил лицо, ворвавшегося в кабинет Макарова. Его рубашка была расстегнута и перепачкана в крови, в руке он держал что-то тяжелое.
– Я не уйду без коробки, – прошептал он сквозь зубы, замахнулся и тут же упал, сраженный тяжелым ударом стула прямо в затылок.
Утром из университета к машине вышел заведующий кафедрой экспериментальной физики Николай Павлович Михеев в сопровождении двух молодых ученых. Через тринадцать минут после того, как все они разошлись в разные стороны, на кафедре вспыхнул пожар, жертвой которого стал один человек.
***
– С этого момента, как принято считать начался раздел университета на группы, которые в последствии стали двумя противоборствующими силами, – Лиза продолжала говорить, а я внимательно ловил каждое ее слово, пытаясь собрать из отрывистых рассказов единую картину. Пока складно не выходило.
– Группа Куприянова, сегодня называется Бюро – это мы. Мы занимаемся учетом и ревизией, следим чтобы разработки ученых оставались по эту сторону ленточки. Нашими, скажем так, врагами является группа Михеева – Университет, которая не оставляет попыток заполучить документы или образцы, за которые иностранные разведки готовы заплатить хорошие деньги. Вот ты только подумай, какой в мире поднимется хаос если они смогут заполучить схемы изготовления яда персонального действия?
Я согласился, хотя и с большим трудом представлял яд, который будет витать по комнате и искать свою жертву.
– Из-за этого у нас здесь настоящий железный занавес – локальная сеть с ограниченным выходом и жестким контролем. Входящий траффик без ограничений, а вот исходящий жестко мониторится. За этим следит целое подразделение – АТС. Они не наши, не Михеевские – нейтральные, как не знаю, например, вахтер Шарапов или Береза, Лесник, Бабка Агафья.
– Я видел только Березу, – ответил я. Время уже приближалось к трём утра. Давно нас оставила Зина, ушел спать Петрович, и мы с Лизой допивали уже по сотой, наверное, кружке чая.
– Расскажи мне про случай, который произошёл у меня дома. Какой-то сумасшедший натравил собаку на врачей Скорой помощи. Петрович сказал, что это как-то связано…
– Ну да, – перебила она меня, – только это не сумасшедший натравил собаку, а собака сумасшедшего. Этот проект назывался Лайка, ты же не думал, что Советский Союз запустил в космос простую собаку? В нашем институте был открыт способ усилить интеллект животного и поднять его до уровня подростка. Что-то типа дополнительного мозга в банке, который соединялся с собачьей нервной системой. А потом кто-то «прикрутил» к этому прибору модуль подчинения, который после введения специальных веществ в кровь, позволяет подчинить человека не самого высокого интеллекта – душевнобольного, отсталого. Знаю, что иглу спрятали в поводке, ну мне так рассказывали, по крайней мере. Наши называют Лайку легендой, многие бы хотели ее захватить, но она не работает в городе.
У меня возник еще вопрос, но чай в кружках уже закончился, я встал чтобы налить еще и тут же рухнул назад буквально парализованный звуком бьющегося стекла и треском рвущегося картона. Что-то пролетело под кухонной лампочкой, несколько раз ударилось об стены в коридоре и покатилось по полу обратно в сторону кухни, сверкнув на свету. Лиза моментально вскочила с места и прижалась к стене. Из комнаты выглянул Петрович, у самого входа в кухню остановилась и упала на бок монета номиналом в пять рублей. Старик исчез за дверью, но уже через секунду выбежал в коридор с ружьем в руках и рацией на тонком шнурке.
– Ильич, три, три, два, у нас кондуктор, – крикнул он в рацию, выбегая в подъезд. Я отпустил кружку и вышел в узкий коридор, входная дверь осталась распахнута. На кухне Лиза с грохотом опрокинула сервант на стол и выбила остатки стекла:
– Сумку неси, мою сумку!
Я схватил в прихожей сумку, прибежал обратно в кухню и присел на корточки, прижавшись лицом к деревянному ребру шкафа. Лиза тоже присела, над нашими головами со свистом пролетела очередная монета. Раздробив кафельную плитку за нашими спинами, «пятерик» сменил траекторию, расколол дверцу подвесного кухонного шкафчика и с грохотом врезался в стопку тарелок. Девушка достала из сумки пистолет непропорционально большой для ее детских ладоней и несколько раз не глядя выстрелила во двор. Кухня заполнилась дымом, едкий запах раздражал ноздри и щипал глаза.
– Свет выключи, и не стой столбом!
Пригнувшись, я прокрался к выключателю и погасил свет, по дороге наступив голой ногой на горячую дымящуюся гильзу. Металл больно обжог ступню. Я приподнял голову и выглянул на улицу – спящий двор, ветер гонял по детской площадке потоки свежего морозного воздуха. Между лавочек вдоль тропинки бежал матерящийся Петрович в одних трусах с ружьем наперевес, ему навстречу короткими перебежками двигалась группа мужчин из соседнего дома, тоже вооруженных. Краем глаза я заметил фигуру, которая замерла у фонарного столба, Петрович направил на неё ружьё, но выстрелить не успел. Уронил ружьё, схватился за живот и упал на землю. Фигура исчезла из моего поля зрения, уличные фонари освещали только нашу половину двора.
– Вон на углу, – произнёс я, показал Лизе пальцем. Она выпрямилась, прицелилась, отчего-то помотала головой и присела назад. Осмотрев оружие, она передала его мне.
– Увидишь что-то, стреляй, понял?
Я кивнул, взял пистолет, она выбежала в коридор и хлопнула входной дверью. Я сидел неподвижно и очень глубоко дышал, прислушиваясь к звукам, доносящимся со двора: маты, эхо двух выстрелов, где-то справа разбилось стекло. Неожиданно зазвонил телефон в прихожей, отчего я едва не выстрелил себе в ногу. Телефонная трель въедалась в голову и мешала сосредоточиться. Я выглянул наружу – ничего не происходило. Где Лиза? Где Петрович? Кромешная тьма, старик куда-то делся, в том месте, где он упал его уже не было. Окинув двор взглядом, я не вытерпел этой «пытки звонком», подбежал к телефону и снял трубку. Сквозь пелену шипения я расслышал музыку и слабый мужской голос:
– Дверь, ее нет не просто так.
Голос исказился, будто в устройстве, которое его подавало резко сели батарейки. Раздались короткие гудки, звонок оборвался. Я положил трубку и снова подбежал к окну, но выглянуть наружу не успел. Жестяной подоконник под моей рукой с грохотом прогнулся, брызнув облупившейся краской мне в глаза, кто-то запустил очередной пятерик откуда-то снизу. Тусклая вспышка света отразилась в окнах напротив, сопровождаемая звуком странного глухого плевка. Под окном раздался крик, я выглянул и увидел старушку, стоящую в клумбе на четвереньках. Она пыталась спрятаться в кустах, зажимая одной рукой раненое плечо. Из соседнего окна выглянула Зина, взглянув на женщину, она направила на неё короткий ствол массивной винтовки, слегка пригнула голову, поровняв глаз с ободком прицела и мягко нажала на спусковой крючок. Винтовка дернулась, пуля прошла сквозь шею и глухо ударилась об землю, сбив с головы старушки темный от крови платок.
III
Напротив меня мужчина в синей кепке USA California, одетый явно не по погоде. Его слегка потряхивает, мясистые губы максимально сжаты, в стороны торчат уши цвета спелой клубники. Он явно замерз, но скрывать яркую рубашку, облегающую его спортивное тело под толстым пуховиком не хочет, пытается впечатлить женщину, которая сидит рядом со мной.
– Сейчас будет теплее уже, сейчас печка разгонится, – говорит он мне, но так, чтобы она услышала, – мы когда в прошлый раз за шапкой Мономаха ехали, потом три недели у знахарки мозги лечили, выжигает капитально. Контора с тех пор режет провода везде, где есть шапка, точно вам говорю. Короче, видите столбы без проводов, затыкайте уши.
Я перебираю в кармане комплект беруш, снова и снова гоняя в мозгу простую инструкцию – «Удар в уши – надел беруши».
В машине, едва живой «таблетке» скорой помощи едут пять человек не считая меня. Клавдия Семёновна – архивариус, Ефим – тот самый ухажер Клавдии Семёновны, Женька «Охранник» – водитель, Зина и Лиза. На моем месте должен был быть Петрович, но его увезли на машине Скорой помощи после вчерашней перестрелки. Лиза тоже была ранена в этом бою, однако монета прошла по касательной и оставила только глубокую «сечку» на левом боку.
Машина трясётся, разгоняясь по гравийке, камни хлещут нашу «таблетку» по бокам, оседая где-то сзади в облаках пыли.
– Петровичу конечно досталось, – громко кричит Охранник, я смотрю в зеркало заднего вида и вижу, его поднятые над солнцезащитными очками брови, ясно, что он ждёт подробного рассказа. Зинаида с Лизой, спят в самом конце машины, усевшись на мешках с одеждой, кроме меня рассказывать некому.
– Да, – отвечаю я, глядя в зеркало, – мы нашли его на углу дома, весь в крови, с ружьем в обнимку, сидел у входа в подвал.
– А кондуктор? Наглухо?
Вспомнилась клумба и распластанное между кустами тело с огромной дырой в шее. Когда к дому подъехала карета Скорой женщина все еще шевелила руками, цепляясь пальцами за чёрную, сырую от крови землю. Каждое ее движение сопровождалось противными булькающими звуками. Метрах в двадцати сидел, прислонившись к стене Петрович, он тяжело со свистом дышал, зажимая двумя руками рану на животе. С каждым выдохом из его рта на грудь падали маленькие капли крови.
– Старая сука, – произнёс он, сплюнув в сторону кровавую слюну, – я теперь как свинья-копилка, набила меня пятаками. Сходи это, Костя, посмотри, что там у нее.
К Петровичу бежали врачи в синих куртках с носилками.
– Давай, шустрее, – инспектировал старик, перебираясь на носилки, – у нее должна быть с собой одна хитрая штуковина, ты ее пока у себя придержи, понял?
Я оставил Петровича медикам и подбежал к старухе, рядом с ее рукой лежала коробка, похожая на футляр от очков, перемотанный синей изолентой. Я поднял предмет и положил в карман. У машины Скорой стояла Лиза, по ее ноге струились небольшие ручейки крови и собирались у кромки носка, окрашивая его в бурый цвет. Из-за угла вынырнула машина Аварийной службы, сверкнув маяками, она припарковалась у обочины. В клумбе у тела старухи я увидел разбитую кружку и осколки стекла, меня грубо оттолкнул врач, он присел на корточки и осмотрел тело.
– Личные вещи погибшей забирать будете?
На асфальте лежала потертая кожаная сумка, ключи и тряпичный кошель, забитый монетами.
– Да, заберу, – ответил я, сгрёб все в сумку и подошёл к Лизе. Машина с Петровичем уже уехала.
– У нас выезд на сегодня запланирован, нужно с руководством связаться, – сказала она мне таким тоном, будто несколько минут назад здесь, во дворе дома ничего не произошло. На детской площадке начали собираться люди, в основном это были заспанные мужики из соседнего дома и несколько человек в оранжевых жилетах с надписью ЖЭК.
– Ты с нами поедешь, я за тебя попрошу.
Домой меня вернула Зина, она вышла из подъезда, взяла меня под руку и отвела в квартиру. До утра я так и не смог уснуть, оставшиеся до рассвета часы я сидел на кухне, прислонившись спиной к стене и курил сигареты, которые оставил на столе Петрович.
– Эй, – произнес водитель, вырвав меня из череды воспоминаний, – ты как?
– Да, как, нормально, интересно как там Петрович.
– Нормально Петрович, – ответил за него Ефим и задрал штанину, его ногу чуть ниже колена пересекал толстый розовый рубец.
– Мы как-то ездили «Троицу» забирать, так мне обе ноги посекло. И вот они обе на месте. Медицина у нас тут лучшая в мире.
– Он не знает, что такое «Троица», – произнесла Клавдия Семёновна, глядя на меня заботливым взглядом.
– Короче, это такая сыворотка, три пробирки, ее наши химики придумали для всяких там африканских диктаторов. Первая вводится в начале правления и оседает в организме, вторая вводится, когда начинаются проблемы, и диктатор как бы умирает по естественным причинам. Потом труп выкапывается, вводится третья и он как бы оживает.
– Возможно ты о ней слышал, – вмешалась в разговор Клавдия Семёновна, – в восьмидесятых у нас произошла утечка информации и разведка запустила слух о гаитянских колдунах, которые мертвых воскрешают. Даже деньги давали американцам, чтобы те сняли фильм на эту тему. Скандал был неописуемый.
Колесо автомобиля налетело на яму, сумки с грохотом улетели в конец салона, Зина ударилась затылком о подголовник и проснулась. Из моего кармана выпал замотанный изолентой футляр.
– Да ладно, – удивленно произнёс Ефим, покрутив его в руках, – так ты у нас парень не простой оказывается. А бланк есть на ношение?
Клавдия Семёновна перевернула футляр на ладони Ефима, достала из своей сумки книгу и пролистала до середины.
– Судя по маркировке, это номер 374, хорошо сохранившийся, на наших складах таких нет.
Я выхватил футляр и спрятал в карман.
– Как работает, знаешь? – спросил меня Ефим. Я честно ответил, что не знаю. Он хлопнул водителя по плечу.
– Женька, тормози, перерыв. Будем тестировать.
***
Водитель стоял у пассажирской двери, осматривая царапину на корпусе машины, изредка он с опаской косился в нашу сторону. Все остальные окружили дерево, в середине которого зияла рваная продольная трещина.
– Нормально жахнуло, – произнёс Ефим. На всю компанию у нас была всего оказалась пятирублевая монета. Мой кошелек с пятаками остался дома.
Первым предмет тестировал владелец монеты, им оказался Ефим. Надвинув кепку на лоб, он взял у меня футляр, вставил монету в прорезь в задней части, направил его обратной стороной на дерево, и не целясь нажал на кнопку, монета вылетела из той же прорези, куда была вставлена, едва не лишив его глаза и звонко стукнулась о корпус машины. Через несколько минут мы нашли ее в кустах. Следующим выстрелил я. Развернув футляр правильной стороной, я зажал кнопку, дождался пока круглая трубка в задней части устройства всосёт достаточно воздуха и отпустил кнопку. Футляр дернулся в руке и от дерева в разные стороны полетели щепки и кора.
Ефим потрогал трещину и попытался пальцами достать монету, которая глубоко вошла в самую сердцевину старого дуба. Архивариус что-то искала в книге, быстро перелистывая страницы. Закончив поиск, она бросила книгу в сумку.
– У нас написано, что это предмет из серии «Игрушек» – монетница Григорьева. В архивах говорится, что его начали использовать как оружие еще в конце восьмидесятых. Придумал это устройство физик Леонид Григорьев, когда его сын пострадал от взрыва самопала – пистолета, в который закладывались спички вместо пороха. Чистая механика, по характеристикам может потягаться с пистолетом Макарова. С документами может стоить как домик на Лазурном берегу. Мальчик, да ты богач!
Я спрятал предмет в карман, Ефим положил руку мне на плечо.
– Когда вернёмся, зайди в администрацию и поставь свою игрушку на учёт в архив. У нас такой порядок. Понял?
– Понял, – ответил я, убирая руку. Мы вернулись в автобус, пола моего пальто провисал под весом тяжелого стального пистолета, я достал его, и переложил в карман на другой стороне. С обычным оружием в отличие от моего мудреного здесь особых проблем не было.
***