Нестинарка

Эта книга является художественным вымыслом. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами – случайно.

Нестинарка – женщина, исполняющая ритуальный танец по раскалённым древесным углям.

 Пролог

Атлантический океан,

12 июля, среда

Нос «Арабеллы» поднимался над волнами, затем проваливался вниз и снова стремился вверх среди серых спин дельфинов. Под натянутыми парусами яхта мчалась на предельной скорости – десять узлов, а ванты звенели, словно струны скрипки.

– Если ветер не переменится, к утру дойдём до лагуны, – сказал Генри, усаживаясь рядом со мной в кокпите.

– Надеюсь, мы опередим отлив хотя бы на час, – ответил я.

С Генри мы познакомились семь лет назад, когда я поступил на работу в лондонское отделение Агентства по расследованиям. До самой пенсии, на которую он вышел девять месяцев назад, он был моим партнёром. Благодаря ему из надменного выскочки я превратился в мужчину. Недавно он потерял жену. Его некогда крепкое тело заметно похудело, скулы резко выступали под кожей.

– Думаю оставить «Арабеллу» тебе, Питер. Знаю, ты будешь о ней заботиться.

Я выругался про себя. Генри был сам не свой.

– Соберись, будь добр, и приготовься взять штурвал.

– Уже пора? Дай взглянуть на картплоттер1, – поправляя очки, сказал он, и проверил курс. – Хорошо, беру.

Я передал ему управление и сел рядом. Время от времени какая-нибудь особенно крупная волна с грохотом проходила под килем, а её гребень нависал у нас за спиной. По спине у меня пробегали мурашки, но главное в борьбе со страхом – не оборачиваться назад.

– А каково твоё оправдание? – неожиданно спросил Генри.

– Оправдание за что?

– За свой вид, Питер. Я знаю, что ты уже месяц в отпуске, хотя появился на моём пороге мокрым псом всего вчера. Я говорил с Бейли.

– И что он тебе сказал?

– Упомянул лишь, что мне нужно привести тебя в чувство, даже если для этого придётся выбросить тебя за борт и тащить за яхтой, пока у тебя в голове не прояснится.

– Остроумно.

– Старые кошмары вернулись?

Я покачал головой. Кошмары никуда не исчезали. Просто стали пореже за последние годы. Они были частью моих воспоминаний – изуродованные тела, воронки от снарядов и глаза тех детей… Им не исчезнуть никогда. Но нынешнее моё состояние было вызвано другим. Или всё же нет?

– Ты не должен так продолжать, мальчик. Я знаю тебя – трусость тебе не присуща. Как и отчаяние.

– Я не в отчаянии, Генри. Скорее, я запутался.

– В моём положении я не могу сделать многого, разве что помочь тебе разложить мысли по полочкам.

– История долгая, Генри. Но она не о той войне. Последний месяц я пытался разобраться в событиях, которые пережил. Копался в интернете, ходил в библиотеки. Читал всё, что попадалось мне на глаза, даже старые газеты.

– Знаешь, Питер, иногда, чтобы добраться до истины, нужно остановиться и посмотреть на свою жизнь со стороны – как на реку, текущую мимо тебя. Сначала она мутная, но потом течение уносит лишние вопросы, вода очищается. Тогда ты начинаешь удивляться: как же раньше не видел ответ, который всё это время был прямо перед глазами?

– Если он есть.

– Он всегда есть, Питер. И, как правило, он очень простой.

– Похоже, ты всё ещё любишь охоту за ответами, Генри?

– Похоже, я ещё не совсем сдался.

Прогноз на приближающуюся ночь был благоприятным. Я посмотрел на небо. Ветер гнал облака вниз к воде, и они напоминали воздушных змеев с растрёпанными хвостами. Генри сидел у штурвала.

– Чтобы понять всю картину, мне придётся рассказать не только то, что я видел. Есть события, которые я могу лишь представить – судя по тому, что прочёл за последний месяц. Я собрал их, как кусочки пазла.

– Тогда начинай с самого начала, мальчик.

Я закрыл глаза, вспоминая:

– Всё началось шесть недель назад…

Глава 1

Нью-Йорк, воскресенье,

28 мая, 2:50

Закат искрился на поверхности океана. Волны вздымались к вершине скалы и, разбиваясь, рассыпались дугой. Левая нога скользнула по мокрому участку – я потерял равновесие. Я понял с холодком ужаса, что лечу по гребню – прямо к обрыву, на дне которого сверкала вода. Внезапно вокруг меня зазвучал мотив из песни I Feel Good. 2Казалось, он издевался над последними мгновениями моей жизни.

Медленно открыл глаза. Сквозь мутную пелену кошмара постепенно сфокусировался экран мобильника, подпрыгивающего от вибрации на тумбочке. Песня Джеймса Брауна становилась всё громче. Я встряхнул головой, нажал на трубку и прохрипел:

– Уайли.

– Питер, прости, что разбудил, – в голосе капитана слышалась усталость. – Тебе нужно успеть на рейс British Airways из JFK в пять тридцать. Линда уже зарегистрировала тебя онлайн.

Линда Смит была моим напарником, и сам факт, что капитан Уильям Бейли прервал и её отпуск, означал: случилось нечто срочное. Не менее серьёзным было и то, что Бейли позвонил лично, а не поручил это своей секретарше. Я начал работать в лондонском отделе Агентства почти семь лет назад и только сейчас смог взять более длинный отпуск. Два дня назад наконец добрался до родителей в родной Нью-Йорк, и разница во времени всё ещё давала о себе знать.

– Что случилось, Билл?

– Саламандра снова объявился. Ты нам нужен, Пит. Постарайся не опоздать на самолёт. Удачного полёта.

– До скорого.

Я потер щетину на подбородке. «Саламандра» – так называли преступника, стоящего за двумя нераскрытыми убийствами, расследуемыми в Америке и Европе. Несмотря на бессонные ночи отдела, горячие следы ни к чему не привели, и дело зашло в тупик.

На завтрак времени не оставалось. В лучшем случае мне потребовался бы минимум час с лишним, чтобы доехать со Статен-Айленда до аэропорта. Ни одного телефонного номера такси я не помнил, спустился вниз за телефонным справочником – и только тогда вспомнил, что смартфон справился бы не хуже. Кажется, я начал стареть, раз не иду в ногу с технологией. Позади меня что-то шевельнулось.

– Что-то случилось, Пит?

У моей матери – инстинкт дикой кошки и слух английского сеттера.

– Работа. Мне нужно успеть на самолёт в Лондон в пять тридцать. – Я обнял её и прошептал: – Прости…

– Я сварю кофе, – кивнула она и пригладила серебристую прядь за ухом. – Разбужу отца, и мы отвезём тебя в аэропорт.

Мне действительно повезло с такой матерью. Не припомню, чтобы она когда-либо тратила время на причитания по поводу очередной выходки судьбы. Её практичный подход к жизни всегда помогал мне справляться с собственными эмоциями. Мы оба испытывали горькое разочарование из-за срыва семейного отпуска, но понимали, что изменить ничего не можем.

– Не волнуйся, мам, я вызову такси.

– Никаких проблем, Пит, мы отвезём тебя сами. Так у нас с отцом будет ещё немного времени, чтобы тобой насладиться.

Как я уже сказал, мама не задаёт лишних вопросов и в каждой ситуации умеет найти что-то хорошее.

Вскоре мы втроём уже ехали по Виктория-бульвару в сторону аэропорта, оставив Харвард-авеню за спиной.

Глава 2

Аэропорт Хитроу

28 мая, воскресенье, 17:45

– Уважаемые пассажиры, наш самолёт только что приземлился в аэропорту Хитроу. Просим вас не отстёгивать ремни безопасности и оставаться на своих местах до полной остановки самолёта.

Ноги у меня затекли, хотя кресло было более чем удобным. Я проснулся ещё до начала снижения – значит, минут пятнадцать назад, – но иголочки от восстанавливающегося кровообращения всё ещё покалывали. Не обращая больше на это внимания, я поднялся. Одно подмигивание и обезоруживающая улыбка смягчили недовольный взгляд стюардессы.

Когда мой предыдущий напарник вышел на пенсию, Скотланд-Ярд решил прикрепить офицера к каждому отделу Агентства и перевёл Линду из Эдинбурга на его место. Я был неприятно удивлён не только потому, что ожидал кого-то с большим опытом, но и потому, что не видел себя в роли наставника для какой-то девчонки, чья подготовка сводилась к паре курсов в школе для новобранцев. Разница между теорией и практикой в нашей профессии – это как разница между поэзией о любви и самим телесным воплощением. Мы в агентстве обычно называем академию «пансионатом для благородных девиц». Вдобавок ко всему мисс оказалась заядлой курильщицей. Когда я встречал её в аэропорту в прошлом октябре, запрет на курение в общественных местах уже давно действовал, так что ещё до того, как загрузить багаж, мне пришлось ждать, пока она удовлетворит свою никотиновую зависимость в курительной зоне у аварийного выхода. Запрет распространялся и на служебные автомобили, так что я не сомневался: сегодня, восемь месяцев спустя, Линда снова первым делом направится туда же после встречи со мной.

Она облокотилась на перила в толпе встречающих – между голубоглазым пакистанцем и кудрявым парнем с табличкой «Языковая школа British East». Выглядела уставшей и недоспавшей. Интересно, как ей удалось объяснить своему жениху, что им придётся прервать поездку по Нормандии. Джерри – наполовину француз, наполовину янки. На мой вкус, генетика не слишком удачно совместила достоинства двух наций. Но одного у него не отнять – он действительно любил Линду, прямо боготворил её.

– Добро пожаловать. Как долетел?

– Почти не заметил после двойной дозы «снотворного» по рецепту старика Джека Дэниэлса. А ты как, Линда? Была большая качка в Ла-Манше?

– Без понятия. Билл прислал за мной «Чесну».

Я присвистнул от удивления. Я летел бизнес-классом, а Линда – на бизнес-джете. Агентство не балует своих сотрудников. Значит, то, на что наткнулся Бейли, действительно серьёзно, если оправдывает такие траты.

– Что у нас есть? Билл только сказал, что Саламандра проснулся.

– Новое убийство с тем же почерком. На этот раз в парке Плашет. Жертва – женщина, тридцать шесть лет. Когда я прибыла, температура углей превышала двести градусов. Чтобы добраться до тела, пришлось ждать, пока пожарные потушат огонь и расчистят проход. В бардачке перед тобой – фото с места преступления.

Я открыл папку. На фото женское тело лежало в центре небольшого круга голой земли. Оно было свернуто в эмбриональной позе, с руками, скрещёнными на груди. Голова была обращена на север, а ступни согнутых ног – на юго-запад. Кружевная отделка длинной сорочки опалилась. Несмотря на слой сажи, белая ткань резко контрастировала с чёрной землёй – всё выглядело как сюрреалистическая инсталляция. Вокруг малого круга был обозначен больший, покрытый тлеющими углями. Я почувствовал, как Линда вздрогнула, пока я разглядывал панорамное фото места преступления.

– Проверила камеры в районе? – спросил я, не отрывая глаз от снимков.

– Да. Две у библиотеки Ист-Хэм, ещё четыре – на перекрёстке Плашет-Гроув с Вудхаус-Гроув, и по одной – на Линкольн-роуд и Шрусбери-роуд. Мы изъяли записи. Сейчас их просматривают Дебби и Грэм.

– Анализ углей?

– Древесина – дуб. Пит, я не могу поверить, что это происходит снова. Да это же Лондон, чёрт возьми! У меня голова идёт кругом от мысли, что нам придётся обойти соседние дома и расспросить сотни людей.

– Кто дежурный патологоанатом?

– Шелби Мартинес. Час назад она ещё работала над отчётом.

– Похоже, нас ждёт длинная ночь. Надо заехать за кофе.

– Кофемашина в офисе издаёт пугающие звуки, Дебби вызвала техника.

– Поворачивай к Виктория-стейшн, возьмём в итальянском.

Линда бросила на меня подозрительный взгляд и рассмеялась:

– Со сколькими мистерами «Дэниэлс» ты познакомился в самолёте? Уверен, что от крепкого эспрессо у тебя не будет тахикардии?

Намёк, замаскированный под заботу – типично для Линды. В последнее время я действительно злоупотреблял кофеином, а моё любимое эспрессо сильно отличалось от того, что мои соотечественники называют «кофе».

– Не переживай,  я уже привык к микроинфарктам – ответил я,– твоё вождение отлично тренирует сердце.

Как всегда, Линда лавировала между машинами, сохраняя высокую среднюю скорость и упорно стремясь первой вырваться на светофоре – будто участвовала в ралли и не могла допустить, чтобы кто-то другой отнял титул у неё из-под носа. Это обычно стоило мне немало разборок с начальником Дорожной полиции.

Дождь ослаб, и тени облаков поползли по фасадам зданий. Я задумался: убийца всегда находит способ совершить преступление в сухую погоду. Наверное, сверяется с почасовым прогнозом BBC. Это было уже третье убийство Саламандры – и автоматически переводило его в категорию серийных убийц. Хотя я и не был уверен в его поле, всё же предпочитал говорить о нём как о «нём», а не о «ней». Следов сексуального контакта не было, но статистика свидетельствует, что серийные убийства – чаще всего дело рук мужчин.

Кафе располагалось в четырёх кварталах от здания Нью-Скотланд-Ярда, где находился и наш отдел. Одним из преимуществ нашей службы был спецпропуск на служебные автомобили – парковка разрешалась в любой зоне города.

Когда я вышел из машины, уже начинало смеркаться. Вымытые дождём улицы сверкали под фонарями, по краям тротуаров стекали тонкие струйки воды. Я вдохнул подувший ветер – в нём чувствовался знакомый запах реки, смешанный с ароматом травы и земли. Хотя Нью-Брайтон остался за тысячи миль по ту сторону океана, я вдруг ощутил себя как дома.

В кафе было приятно тепло и сухо. Пахло свежемолотым кофе, корицей и чаем «Эрл Грей». За стойкой – круглое улыбающееся лицо синьоры Скиавоне, наполовину скрытое за подносами, на которых уже почти не осталось послеобеденных пирожных. Её руки ловко управлялись с заказами, словно жонглировали независимо друг от друга: одно движение – и уже нарезан яблочный пирог, налит чай и кофе.

Когда мы вошли, её дочь Лоретта как раз вручала бумажный пакет высокому прыщавому подростку. Увидев нас, она помахала рукой и воскликнула:

– О, кого это ветром занесло?! Привет! Если память мне не изменяет, мы с вами договаривались увидеться снова в конце июня? Два коротких в картонных стаканчиках – угадала?

– Как всегда, – рассмеялся я.

– И заверни нам четыре тех булочки с корицей и шоколадной начинкой, – добавила Линда.

– Будет сделано!

Я положил на стойку купюру. Лоретта отсчитала сдачу, положив булочки в бумажный пакет, подтолкнула  ко мне поднос с двумя разовыми стаканами кофе.

– Приятного аппетита! Пока!

– Пока!

На улице ветер усилился. По соседству с кафе продавали фастфуд – в основном турецкие дёнеры. Я заметил, что кто-то наконец снял помещение напротив, рядом с аптекой. Над дверью висел огромный жёлтый транспорант, изображающий палящее солнце, зеленые пальмы, серебристый песок и фиолетово-синее море. Прямо против солнечных лучей синими буквами было выведено: «Туристическое агентство Sunny Places».

На тротуаре у входа толпились нарядно одетые люди с бокалами белого вина. Ветер трепал воздушные шарики, привязанные к двери. Синие и жёлтые шарики. Два огромных пальмоподобных растения в керамических горшках подпирали распахнутые двери, защищая их от сквозняка.

Похоже, дизайнер агентства «Sunny Places» страдал от заблуждения, будто жители королевства обречены на вечный мрак, и решил компенсировать это, неумело воссоздав тропическую атмосферу прямо в центре города.

Пару девчонок-подростков раздавали прохожим флаеры. Одна из них улыбнулась нам и живо перебежала улицу, протянув Линде два сложенных буклетика. Они были свернуты как дорожные карты, а на первой странице красовалась та же самая картинка и синие буквы с транспаранта.

Линда поблагодарила и сунула буклеты в карман моей куртки.

– Извини за спам, Пит, но мне не хотелось разочаровывать девочек. Как только завернём за угол, выброшу листовки в первую попавшуюся урну.

– А может, всё же взглянем? Где бы ты предпочла загореть – на Карибах или в Индии?

– Учитывая, что я вообще-то сейчас в отпуске, солярий – единственная моя надежда на загар, – вздохнула Линда. – Ладно, всё же взгляну. Новые агентства обычно предлагают турпакеты по акциям. Покажи листовки Фионе, а я покажу Джерри – может, что-нибудь и придумаем, например две недельки на Борнео.

«Опять началось…» – подумал я с досадой. Так и не понял, зачем Билл навязал мне в напарницы эту куклу, с фигурой, больше подходящей для глянцевой обложки, чем для оперативной работы – и с которой я теперь связан в рабочее время (а в нашем агентстве это понятие весьма растяжимое). Линда принадлежит к интернет-поколению, которое, на мой взгляд, не знает меры в сближении (возможно, потому что почти не практикует общение вживую). Если бы я принял её предложение, это означало бы терпеть её ещё и в отпуске. Перспектива пить утренний кофе на берегу моря в компании двух дам и невротика вроде Джерри никак не совпадала с моей идеей об отдыхе. Я вздохнул.

– Линда, прошу тебя. Ты ведь знаешь, что между мной и Фионой нет ничего серьёзного. Обязательно каждый раз напоминать, когда тебе в голову взбредёт подобное?

– А я каждый раз повторяю тебе, что у неё другое мнение на этот счёт. Это же так очевидно. Один ты этого не видишь? Или притворяешься эмоционально слепым? Как бы то ни было, если тебе ничто не мешает встречаться с ней здесь, то не вижу причин, почему бы не взять её с собой – вместо того чтобы проводить отпуск в одиночестве.

Меня рассмешило это покровительственное, почти материнское отношение со стороны молодой женщины (по сути – едва повзрослевшего ребёнка). Хотя, конечно, есть вещи, которыми не делятся даже с партнёршей. Я мысленно ответил: «Потому что присутствие Фионы порой слишком изматывает и давит. Два эгоиста редко могут выдержать вместе больше суток».

Вряд ли я мог бы объяснить Линде, что для одиночки вроде меня наилучшая форма отношений – это необязывающая, чисто физическая связь. Особенно после сорока. С такой профессией, как у меня, о серьёзных отношениях можно разве что мечтать – даже если найдёшь подходящего человека.

Фиона была красива, игрива и всегда готова прыгнуть в постель. Она любила делать добрые дела и даже записалась волонтёркой в один приют для сирот. Увы, на этом её положительные качества, по сути, заканчивались. Она могла устроить грандиозный скандал любому официанту. Вела себя высокомерно с продавцами. Не считалась с моим мнением – ни в еде, ни в выборе одежды, ни даже фильмов. Уже много лет она пыталась навязать мне свой собственный режим дня – разумеется, здоровый.

Тем не менее, что бы там ни думала Линда, с Фионой мы хотя бы были на одной волне в одном важном вопросе: каков характер наших отношений.

Охранник поднял руку в знак приветствия, пока магнитные карты фиксировали наше прибытие в агентство. Лифт бесшумно тронулся и мягко остановился на двенадцатом этаже. В тот же миг у меня в кармане и в дамской сумке Линды зазвонили телефоны.

Дебора прижимала трубку к уху плечом, и она с Грэмом уже собирались войти в кабину. Увидев нас, она сразу отключилась.

– Только что вам звонила. Ну, добро пожаловать – и обратно вниз.

Они вдвоём втиснулись в лифт, и Линда нажала кнопку на подземный паркинг.

– Хммм… «Сицилийское небо» с корицей. Умно – ужин у тебя с собой, – Грэм расправил ноздри и потянулся к стаканам.

– Руки прочь! – отрезал я.

– Это антидот против самолётного снотворного Питера, – пояснила Линда, а когда заметила удивлённо поднятые брови Грэма, добавила: – по рецепту старика Джека Ди.

Грэм понимающе кивнул. Я потёр глаза и спросил:

– Куда это мы так спешим?

– На доках в Гринвиче украли двадцать пять кубометров древесины, – ответила Дебора. – Только что звонил Дик Макнил из шестого участка. Смекалистый коп.

Я знал Дика по вечерам, которые мы проводили вместе ещё до пожара на «Катти Сарк». Мы оба были без ума от парусного спорта. После пожара продолжили встречаться за пинтой пива в пабе у Темзы, где собирались портовые рабочие. Раз в неделю мы болтали о яхтах и железных моряках прошлого. Мы с нетерпением ждали, когда великий клипер воскреснет из пепла.

Удивительно, сколько всего произошло за последние семь лет. Иногда мне казалось, что я жил в этом городе в прошлой жизни. Эта нелепая мысль показалась мне настолько чуждой, что я мысленно выругался – я не верил в реинкарнацию. Видимо, преждевременный отъезд из родного дома сделал меня слишком сентиментальным. Вечерний воздух немного отрезвил.

– Древесина? Грэм, сколько кубометров нужно, чтобы сделать угольный ковер на площади тринадцать квадратных метров?

– Сейчас посмотрим…

Одна из уникальных способностей Грэма заключалась в том, что его мозг в мгновение ока превращался в калькулятор-конвертер. Он что-то забормотал себе под нос:

– Тринадцать квадратных метров – это почти шестнадцать ярдов. По моим расчётам, чтобы покрыть такую площадь углями, понадобится от трёх до четырёх кубометров древесины.

Это означало, что убийца запасся топливом минимум ещё на пять костров. Повисло молчание: каждый из нас прикидывал, может ли быть, что кража не связана с делом, и что древесину могли использовать, скажем, на стройке.

– По лабораторному отчёту, Саламандра использовал дуб, – задумчиво произнесла Линда, поднимая крышку багажника, чтобы Дебби могла загрузить чемодан с криминалистическим комплектом, который мы называли «К-пакет».

– Тут места нет! Это твой багаж, Пит? – Дебора стояла с чемоданом в одной руке и с фотоаппаратом в другой.

– Сейчас уберу. – Я уже пошёл к ней, но Грэм опередил меня.

Он взял «К-пакет», втиснулся на заднее сиденье и положил его себе на колени. Дебора села рядом. Спустя две минуты мы мчались на восток с включёнными фарами, а Линда снова петляла по полосам. Хотя англичане и утверждают, что ездят по «правильной» стороне дороги, для меня вождение слева всё ещё оставалось испытанием.

Кофе остыл. Я сделал глоток и открыл пакет с булочками. Они примялись, но всё ещё аппетитно пахли. Я протянул руку:

– Ладно уж, так и быть. Кто хочет «Сицилийское небо»?

Глава 3

Лондон

28 мая, воскресенье, 19:25

Капитан Уильям Бейли остановил машину перед высокими чугунными воротами. Он посмотрел на свои руки – они почти перестали дрожать.

Когда Дебора назвала имя жертвы, у него подкосились ноги. Впервые в жизни эмоции взяли верх над его привычным, глубоко укоренившимся самоконтролем. Сколько женщин могли носить имя Мариан Стоун? Он всмотрелся в распечатку. С фотографии паспортного формата смотрели улыбающиеся голубые глаза. Немногие умеют улыбаться глазами. Это была она – маленькая Буба. Так называл её отец – сэр Фредерик Стоун, когда дочка начала ползать быстрее, чем няня могла за ней угнаться. Прозвище прилипло к подвижной девчушке и осталось с ней.

Уильям Бейли так и не женился. Его семьёй была семья его друга Фреда. Буба сидела у него на коленях. Он строил с ней замки из песка, учил её плавать и ловить рыбу, укладывал кукол спать и даже плакал, когда хоронили пса по кличке Ту – её любимого ретривера. Мариан была частью его семьи…

Бейли взглянул на камеру, установленную на столбе у ворот, и отстегнул ремень – тот со свистом втянулся в гнездо. Он снял кобуру с плеча и засунул её в бардачок. Щёлкнул замок тайного отсека, сунул ключ в карман и глубоко вздохнул. Ему хотелось оказаться за тысячи миль отсюда, но он не мог допустить, чтобы Фред и Элен узнали о случившемся от кого-то другого.

Бейли протянул руку в окно и нажал на кнопку звонка. Ворота распахнулись, и Билл въехал по гравийной аллее, тянущейся сквозь деревья.

Доктор Шелби Мартинес потерла переносицу и снова надела очки. Взглянула на лист перед собой и тяжело вздохнула. С тех пор как она приняла назначение патологоанатома в агентстве, домой почти не возвращалась вовремя. Сегодня она пропустила матч своего пятилетнего сына, а теперь снова опаздывала к ужину. Надеялась, что муж проявит понимание.

Она не могла закончить отчёт, не проведя ещё один тест. Незапланированный, внеочередной, но абсолютно необходимый тест. Его результаты могли, наконец, раскрыть личность убийцы – если удастся их с чем-то сопоставить.

Во всяком случае, то, что она уже обнаружила, отличалось от предыдущих случаев и могло стать ключом к прорыву в расследовании.

Шелби надела перчатки и загрузила образец в центрифугу.

Глава 4

«Виндзор»

28 мая, воскресенье, 20:02

Бейли бессознательно мял в руках фуражку. Внезапно комната показалась ему слишком большой и пустой. Горло сжалось, будто в тисках. Из соседней гостиной доносились приглушённые рыдания Элен. Фред поднял на него взгляд:

– Почему она?

– Не знаю, Фред. Пока нам не удалось найти ничего, что связывало бы жертв.

– Что за угли? Откуда они вообще?

– Предполагаем, что это чокнутый ублюдок использует какую-то установку, сжигает дрова, а потом доставляет угли на место преступления.

– Ты хочешь сказать, что это уже третье убийство, а вы до сих пор не выяснили, как он действует? Есть у вас хоть одна рабочая версия?

– Я не имею права разглашать детали расследования, даже тебе, Фред. То, что я уже сказал, – больше, чем могу себе позволить. Я сам позвоню Дэвиду?

– Я сам, Билл. Мне просто нужно немного времени.

– Фред, скажи, почему Дэвид не забил тревогу, когда Мариан не вернулась домой вчера вечером? У них были какие-то семейные проблемы?

– Ты что, считаешь, что Дэвид и есть тот ублюдок? Серьёзно, Билл? Ты можешь себе представить, чтобы он сделал такое?

– Ты не ответил на вопрос, Фред.

Телефон Бейли завибрировал. Он достал его из кармана и поднял руку, давая понять Стоуну, чтобы тот помолчал.

– Слушаю, Шелби… Через сколько?… Отлично. Ты уже позвонила Линде и Питеру?… Позвони немедленно и держи меня в курсе.

Бейли убрал телефон и повернулся к другу:

– Я не знаю, как тебе это сказать, Фред.

– Просто скажи.

– Мариан была беременна. Шелби… доктор Мартинес сейчас изолирует ДНК плода. Мы отправим его на сравнение с профилями из базы.

Сэр Стоун встал и уставился Бейли прямо в глаза:

– Я лично сдеру с этого ублюдка шкуру, когда вы его поймаете! Ты мне должен дать немного времени наедине с ним, Билл. Живьём сдеру, слышишь?!

Его голос вдруг надломился.

Глава 5

Болгария, 1986 год – Двадцать шесть лет назад.

Когда родилась маленькая Эленка, она весила всего килограмм девятьсот. Врачи не давали больших надежд на её выживание. Единственный инкубатор в городке уже занимала другая девочка – тоже недоношенная. Врачи собрались на консилиум. Почесали головы, обменялись мнениями и пришли к выводу: Эленка всё-таки родилась в начале девятого месяца, и, несмотря на низкий вес, у неё есть большие шансы выжить без инкубатора.

В восемьдесят шестом году все больницы в Болгарии были государственными и крайне скудно оснащёнными. Оборудование было старым, местами неисправным. В областной больнице из пяти инкубаторов два имели трещины в стекле, заклеенные лейкопластырем. Аппаратура была ценна, и государство не планировало выделять средства на новую. Многие дети в регионе рождались преждевременно. По слухам, причина крылась в удушливом газе, который по ночам тайком выбрасывали трубы близлежащего металлургического завода.

К счастью, врачи были людьми совестливыми и умелыми – проявляли находчивость и преданность делу. Решение оставить Эленку вне инкубатора было рискованным, но если бы девочка выжила, она хотя бы не ослепла. Многие дети, прошедшие через старые инкубаторы, получали повреждения зрения. Парадокс: аппарат, спасший им жизнь, оставлял отпечаток на всю жизнь. Новые модели контролировали подачу кислорода и почти не давали побочных эффектов. Единственный такой инкубатор находился в Институте акушерства и гинекологии в столице – за сотни километров.

Эленка выжила. Врачи, медсёстры и даже санитары привязались к крохотному созданию, сражающемуся за жизнь. Её мать, Яна, была давно выписана – жива и здорова. Сама Яна была ещё ребёнком – шестнадцати лет. Она даже не сразу поняла, что беременна. В четырнадцать уехала учиться в гимназию за тридцать километров от родного села Българи в горах Странджа. Яна была единственной дочерью Марина и Димы, и родители делали всё возможное, чтобы дать ей образование.

Дима, бабушка Эленки, была нестинаркой. В селе её уважали и побаивались. Говорили, что у неё великая сила. Женщины старались не встречаться с ней взглядом на улице. Если же это всё-таки случалось, они возвращались домой и откладывали все дела – будто чёрная кошка дорогу перебежала. Считалось, что иначе день не заладится.

Но без Димы тоже никто не мог. С любой бедой шли не к врачу, а к ней. Она открывала дверь всегда – в праздник и в будни, зимой и летом. Мыла руки, садилась на трёхногую табуретку и заглядывала больному в глаза. Иногда варила травы, иногда бормотала что-то под нос, иногда просто касалась головы или проводила пальцами вдоль позвоночника – и человек выздоравливал. Это было настоящее чудо.

Лишь однажды она отказала. Посмотрела на старушку, погладила её по жидким седым косичкам и сказала:

– Я не могу тебе помочь, сестрица. Надо ехать к врачу. Я могу только снять боль, если хочешь. Но эта боль – тебе в испытание. Если я её заберу, она может перейти на твоих детей. Скажи, что делать?

Старушка моргнула, смахнула слезу краем платка и прошептала:

– Пусть болит, раз надо.

– Иди к доктору, сестрица, – сказала Дима, – чем раньше, тем лучше. До конца месяца – ещё помогут.

Сыновья отвезли мать в районную больницу. Операция удалила злокачественную опухоль, и она прожила ещё десять лет. В благодарность сыновья прислали Диме ягнёнка и пятилитровую бочку молодого вина.

Когда случилась беда, Яна не сказала матери. Она боялась признаться, что заигралась со своим одноклассником – тот оказался трус и безответственный человек. Без согласия родителей Яна не могла сделать аборт. Она подумала оставить ребёнка себе, но в те времена одинокая мать приравнивалась почти к проститутке. Никто в школе и не подозревал о её беде. Она каждое утро туго перематывала растущий живот. Все гимназистки носили одинаковые чёрные фартуки с белыми воротничками, и это помогало Яне скрываться. К счастью, последние два месяца беременности пришлись на летние каникулы.

Она решила сохранить всё в тайне. Узнала, что в городке под Бургасом есть приют, где помогают девушкам отдать новорождённых на усыновление. Из-за утреннего токсикоза она почти не ела, и ей удалось скопить на билет.

Яна написала короткое письмо родителям, мол, часть учеников уехала в консервный завод у Сливена3, и она среди них. Сложила вещи в выцветшую сумку и села в автобус. В приюте солгала, что не знает, кто отец, и подписала отказ от ребёнка. Через месяц родилась Эленка. Когда девочка закричала, Яна приподнялась и попросила её показать. Акушерка показала младенца с носиком-пуговкой, но не дала прикоснуться. Яна зарыдала:

– Это моя Эленка! Верните мне мою Эленку!

Младенца унесли. Врач потом сел у её койки, напомнил про подписанную декларацию и мягко пояснил, что психологи запрещают родильницам контакт с ребенком – так легче принять расставание. Всё время в больнице Яна плакала, уткнувшись в подушку. Когда её выписали, она похудела на пятнадцать килограммов и выглядела как призрак. Затем уехала в бригаду и весь месяц, словно автомат, резала персики на заводе.

Когда вернулась домой, едва открыла дверь – рухнула в объятия Димы и, рыдая, рассказала всё.

Впервые в жизни Дима взбесилась. Яна предала её. Кто-то обманул её дочь и лишил её родового права. Это был не гнев пуританки – это был гнев львицы, у которой гиена вырвала детёныша. Эленка была её плоть и кровь. Первенец. А в их роду именно первородные девочки унаследовали древние тайны – те, что нельзя хоронить с собой, а можно передавать лишь от бабки – к внучке.

Марин, её муж, увидел безумие в её глазах, одолжил у дяди чёрную «Волгу» и отвёз Диму в приют. Пока ждал два часа на дворе, выкурил целую пачку сигарет. Когда Дима вышла, её глаза уже не горели. Эленку усыновили какие-то иностранцы. Даже врачи не знали их имена.

Она медленно повернулась к зданию, вытащила из-за пазухи бумажку, прошептала что-то неразборчиво, и резким движением разорвала лист.

Через неделю директор приюта, подписавший документы об усыновлении, погиб в автокатастрофе. Заснул за рулём.

Эленка улетела в Великобританию на самолёте. Гарри и Саманта Смит были на седьмом небе от счастья.

– Как назовём её? – спросил Гарри в самолёте.

– Тебе нравится Линда? – улыбнулась Саманта. Гарри поднял младенца, поцеловал в лоб и прошептал:

– Добро пожаловать в семью, Линда Смит.

Глава 6

Доковые склады на Темзе, Лондон,

28 мая, воскресенье, 19:30

Кран скользнул по рельсу и остановился с тяжёлым вздохом. Длинная жёлтая стрела повернулась над нашими головами и высыпала свой груз на баржу. Вода в реке под светом прожекторов светилась, как чёрное зеркало. Я чувствовал, как влага ползёт и проникает сквозь одежду. Казалось, всё моё тело впитывает её, как губка. Воздух тоже насытился ею, стал тяжёлым и приобрёл вкус железа. Вокруг витал запах машинного масла. Неподалёку лягушачий хор исполнял вечерний концерт. Свет прожекторов отбрасывал тени по углам грузовой рампы. Грэм приподнял полицейскую ленту, и мы проскользнули под ней. Склад «Хилл Коммерс» располагался на трёх акрах земли на левом берегу Темзы. Сержант Дик Макнил повёл нас по узкой тропинке, извивавшейся между горами гравия и перлита, ожидавшими своей очереди на погрузку.

– Вот здесь, – Дик указал на участок рампы под навесом. – На первый взгляд всё выглядит в порядке, но если пройти с левой стороны – смотрите!

Древесный материал был уложен как стена, верхняя часть которой почти упиралась в край навеса. Она состояла из трёх плотных рядов поддонов. На каждом поддоне было уложено по девять упаковок деревянных досок, обёрнутых в полиэтилен. Мы обошли. Левая часть стены слегка просвечивалась. Один из поддонов был выдвинут вперёд, и за ним открывалась пустота – в средней части не хватало дерева. Вор замаскировал кражу, заново расставив внешний ряд. Я отступил на несколько шагов и внимательно осмотрел место. За нашей спиной стоял плотный забор, который не пропускал свет, а днём навес защищал складированные товары от солнца. Разницу в плотности между участком с недостающим материалом и правой частью стены можно было заметить только вечером или ночью, после включения прожекторов на грузовой рампе. Это объясняло, почему кража не была обнаружена раньше.

Дэби уже достала «К-пакет» и проверяла наличие отпечатков, посыпая графитовую пудру кисточкой. Грэм щёлкал вокруг фотоаппаратом.

– Видишь, как здесь преломляются лучи света? – Линда озвучила мои мысли.

– Да, я подумал о том же. Проверим, пользуется ли «Хилл Коммерс» живой охраной – кто и когда обнаружил кражу. Надо поговорить с начальником.

– Начальник Эдвардс ждёт нас в офисе, вон в том вагончике. Я предупредил его, чтобы никто из дневной смены не уходил, пока не будет допрошен, – отозвался Дик, который всё это время стоял молча, и мы почти забыли о его присутствии.

– Спасибо, сержант Макнил, хорошо придумал, – Линда улыбнулась ему лучезарно и протянула руку. – Приятно познакомиться. Пит редко говорит о своих друзьях, но я заметила, что он не пропускает ваши пятничные встречи. Меня зовут Линда, а это Дэби и Грэм.

Дик покраснел до самых рыжих корней волос. Его глаза засияли, и он пожал руку Линды.

– Рад наконец-то встретиться. Питер говорит о тебе с большим уважением. Я знаю, как важно, чтобы напарник был человеком надёжным. Хочешь прийти с нами в следующий раз? Пит, ты ведь не против, если Линда составит нам компанию в пятницу?

– Я даже не стану спрашивать, что Пит рассказывал обо мне, – Линда улыбнулась в ответ. – С удовольствием принимаю приглашение.

– Кстати, Дик, – заметил я, – если мы собираемся допросить Эдвардса и рабочих, тебе придётся отпустить руку моей напарницы.

Дик моргнул и посмотрел на свою руку, которая всё ещё сжимала руку Линды. К его чести, он быстро взял себя в руки:

– Здесь темно и полно препятствий, Питер. Я джентльмен и не могу позволить даме споткнуться в темноте.

Дик согнул локоть, галантно положил ладонь Линды на него и повёл нас между разбросанными досками.

***

Эдвардс достал из кармана мятый носовой платок, вытер лоб и уставился на нас своими водянистыми глазами. Было видно, что он обеспокоен.

– Это какой-то абсурд. Склад и рампа огорожены стеной в пять метров высотой. На ней установлены камеры с датчиками движения, которые работают круглосуточно. У нас по четыре охранника на каждую смену и электронное наблюдение. На въездном и выездном шлагбауме всегда дежурит контролёр. Каждый путевой лист проверяется в компьютере. Не могу себе представить, как кто-то мог войти или выйти с таким количеством древесины, – он отчаянно покачал головой и добавил: – Теперь страховщики поднимут тариф. Только этого нам не хватало.

– Почему, произошло что-то ещё? – спросил я. Обычно один из нас вёл допрос, а другой (в данном случае Линда) делал записи.

Эдвардс кивнул в сторону комнаты для персонала по другую сторону фургона.

– На прошлой неделе Лени вывихнул лодыжку. Пришлось заполнять кучу бумаг по поводу производственной травмы.

– Кем работал Лени?

– Докером, разнорабочим, человеком на все руки. Хороший работник. Он у нас уже двадцать лет, ни разу не брал больничный. У нас нет текучки. Люди работают здесь годами.

– Как это произошло?

– Поскользнулся на площадке. Мартин расскажет вам подробности.

– А Мартин кем работает?

– Тем же, что и Лени. Здесь у всех одинаковые обязанности, кроме крановщиков и охраны. Даже я иногда вожу погрузчик – клиенты всё время торопятся, да и штраф за задержку при погрузочно-разгрузочных работах очень большой.

Несмотря на животик, натягивавший рубашку, Эдвардс явно держал себя в хорошей форме для пятидесятипятилетнего мужчины. Загрубевшие крепкие руки с выступающими жилами говорили о том, что он привык к тяжёлому физическому труду. Я подумал, что владельцы фирмы сделали правильный выбор, назначив его управляющим. Этот вывод подтверждался отсутствием текучести кадров. Мы с Диком часто бывали в «У Мёрфи», где докеры собирались после работы. За семь лет я успел хорошо изучить их гильдию. Никто бы не остался так долго на одном месте, если бы условия были плохими. Но если верить словам Эдвардса, кража не могла быть совершена без участия кого-то из своих. Это означало, что все, включая его самого, оставались под подозрением.

– Сколько человек здесь работает? – продолжил я задавать вопросы.

– Шесть крановщиков, восемнадцать докеров, девять охранников и я, разумеется.

– Какой у вас режим работы?

– Три смены по восемь часов, по очереди. Перерывы у каждой смены перекрываются, чтобы не останавливать рабочий цикл. Ещё приходит один бухгалтер, но только днём. Охранники проверены, большинство из них служили.

«Служили» означало, что они работали в службах или были военными.

Эдвардс поднял руки в отчаянии:

– Не знаю, как такое могло произойти?! Всё думаю, не перенёс ли кто-то палеты в другое место, может, мы что-то перепутали. Не знаю, это невозможно, поймите, я всех здесь знаю. Они мне как братья и как дети. Посторонний не мог сюда войти. Накладные оформляю я. Если нужно прийти в два ночи – я приду. Говорю вам – не может быть! Просто не может!

– Когда вы получили древесину?

– Четыре или пять дней назад. Её должны были отгрузить сегодня вечером. Всё записано в графике.

– Вы дадите нам доступ к файлам в компьютере?

– Конечно, дам, пароль… подождите, я его вам запишу.

– Эдвардс забегал в поисках листа и карандаша.

– Грэм, подойди сюда, – крикнул я в открытую дверь. – Проверь, пожалуйста, файлы. Господин Эдвардс, когда мы сможем допросить остальных, кто сейчас не на работе?

***

Я оставил свою визитку Эдвардсу, и мы направились в комнату для персонала. В общем, рабочие смены подтвердили слова своего начальника. Никто не видел ничего подозрительного. Не мог не признать, что Линда умела вести допрос. Она использовала целый арсенал приёмов для получения информации. При необходимости не колебалась использовать и своё женское обаяние. Облучала мужчин своими чёрными глазами, и это действовало на них как сыворотка правды – они просто не могли перестать болтать.

Мартин был сорокалетним, невысоким, коренастым и с огромными руками. У него была привычка размахивать ими, пока он говорил:

– Скажу вам, г-жа, всё произошло очень быстро. Шланг у погрузчика лопнул, и масло разлилось по цементу. Лени прыгнул посмотреть снизу, но как раз тогда кран повернулся, а погрузчик стоял в зоне стрелы. Это запрещено, г-жа, потому что опасно – стоять под стрелой, то есть, это опасно, и потому запрещено. Так что Лени решил оттолкнуть его влево, вытащить из зоны, а потом уже смотреть, что делать. Я не увидел, что именно случилось, но пока я спустился, чтобы помочь, он поскользнулся, и его нога попала под стрелу. Скорая приехала быстро. Хорошо, что ничего не было сломано. Только нужно беречь – ногу, то есть – хотя бы несколько дней. Он хороший человек. Племянник у него тоже хороший.

– Племянник тоже здесь работает?

– А нет, он пришёл только подменить Лени.

– Как вы его назвали?

– Ленин. Ленин Оуэн его зовут, но мы зовём его Лени.

Мне стало смешно, и я отвернулся. Краем глаза я увидел, как Линда приподняла брови и скрыла улыбку.

– Этот племянник, должно быть, из вашей смены, он сейчас здесь?

– Так Лени сегодня снова на работе, вон он – Мартин указал рукой на высокого, начинающего лысеть двухметрового гиганта возраста Эдвардса.

– Спасибо вам, Мартин. Вот моя визитка. Если вспомните что-нибудь ещё, звоните по этому телефону, даже если это покажется вам глупым или неважным. Просите Линду Смит или Питера Уайли.

Мы направились к Ленину. За свою жизнь я слышал много странных имён, но до сих пор не встречал человека, чьи родители были бы фанатичными поклонниками Владимира Ильича Ленина – вождя российского пролетариата и отца революции 1917 года. Его тёзка имел открытый и честный взгляд. Нас представили. Он уже знал, кто мы, зачем пришли и горел желанием помочь.

– Как ваша нога, мистер Оуэн? – голос Линды был полон сочувствия.

– А, уже всё в порядке. Просто потянул, но носил шину, которую мне наложили в больнице. Теперь я как новенький.

– Мы расспрашиваем всех, кто был на смене вчера. Мы поняли, что вы отправили своего племянника подменить вас, – пояснила Линда перед следующим вопросом. – Знаете, где можно с ним связаться?

– Его можно найти вечером после восьми на улице Солсбери, 39, или в «Кривом мачте» в двух кварталах оттуда. Ищите Сталина Оуэна.

Я не поверил своим ушам – Ленин и Сталин! По блестящим глазам Линды я понял, что мы оба на грани того, чтобы расхохотаться. Неприлично. Я с усилием глубоко вдохнул, чтобы остановить приступ смеха, и спросил:

– Случайно, у вас с собой есть удостоверение личности или водительские права, мистер Оуэн?

Глава 7

Севернее Лондона;

неделей ранее, 20:00

Костадин Сакис поднял голову и вгляделся в зеркало. На его лице не осталось следов пены для бритья, и он довольно улыбнулся. Осторожно вытер раковину и убрал губку в нишу. Пока он застёгивал откидную панель на стене, его левый локоть задел короткую полку с туалетными принадлежностями. Бутылочка с шампунем упала, глухо стукнувшись о пластиковый пол. Коста подумал, что, несмотря на неудобства и тесную ванную, у каравана есть свои преимущества. Вместо того чтобы платить по сто фунтов за ночь в отеле (хотя он мог себе это позволить), он платил триста фунтов в месяц за аренду на караванинге – нечто среднее между кемпингом и стоянкой для домов на колёсах. Учитывая, что в эту сумму входили расходы на газ, воду и электричество, мелкие неудобства можно было проигнорировать. Сейчас у него было отличное, дешёвое и чистое жильё в полутора часах езды на поезде от центра Лондона.

Караван был произведён в Словении – стране из бывшего Восточного блока – в восьмидесятые годы прошлого века. Модель «Адриа» 4052TE. Он купил его за сто пятьдесят фунтов у сутенёра, который решил выбросить его на свалку и даже был готов заплатить кому-то, настолько хотел избавиться, что готов был заплатить за вывоз. Коста арендовал пылесос и пароочиститель, с помощью которых тщательно почистил и на всякий случай продезинфицировал каждый квадратный сантиметр. Он выбросил старый биотуалет и купил новый трансформатор. Подключил холодильник и провёл удлинитель под кухонным шкафом, чтобы подключать другие электроприборы. Он заменил газовую установку и прочистил форсунки отопительной печки. Караван был маленький, но удобный. В нём было два основных помещения, в которых диваны превращались в спальные места, кухонный уголок и тесная ванная с туалетом. Вытяжка и газовые конфорки были в полном порядке. Очевидно, караван не использовался для приготовления пищи. Сложнее всего было привести в порядок жалюзи. Их ткань затвердела от въевшейся пыли и стала ломкой от старости, но механизмы всё ещё работали. Проведя две недели за разборкой и сборкой, Коста сумел их оживить. Окна были с двойным стеклопакетом и, казалось, не открывались уже с прошлого десятилетия. Он разработал направляющие, с помощью которых открывались створки. Сходил в аптеку и за два фунта купил пузырёк с глицерином, которым смазал резиновые уплотнители. Он всегда знал, что Бог помогает своим.

Коста – Костадин Сакис – вырос на Балканском полуострове. Его родители были потомками болгарских переселенцев с территорий, которые Греция получила от Болгарии в результате Первой мировой войны. Жители Беломорской Фракии и Эгейской Македонии, имевшие болгарское происхождение, были вынуждены покинуть свои земли. Взяв с собой только то, что могли унести, сотни семей направились на север. Многие из них обосновались в южной части страны, где хребты Странджа спускаются к Чёрному морю.

Фамилию семья получила по линии пра-прадеда, мастера-каменотёса, который прибыл на континент с острова Тасос. Ремесло передавалось по наследству, но в диких сёлах Странджи не было клиентов на мраморные фонтаны или дворы. Дед Костадина кормил семью, изготавливая надгробия.

В год, когда Коста пошёл в школу, по деревне прошла холера и унесла половину жителей, в том числе его мать. Два месяца спустя отец погиб нелепо – был застрелен столичным важным человеком, которого повёз на охоту на лис. Костадина отправили к тёте – жене священника в соседней деревне.

Бедность в этом краю была велика. Жизнь была тяжёлой, и тётя находила утешение в религии. Она внушила ребёнку глубокую веру в то, что единственная радость – на том свете, если смиренно понесёшь тяготы этого мира. Костадин оказался способным учеником и не выходил из маленькой церкви, что позже стало причиной его исключения из школы. Постепенно атеизм стал государственной политикой. Тоталитарное правление возвело в культ веру в коммунистическую партию, и эта новая религия не терпела конкуренции. Правительство уволило старых священников, в том числе и дядю Косты, и назначило агентов под прикрытием рясы. Муж тёти не смог перенести разжалования и последовавший инсульт приковал его к постели.

В это время Коста уже начал взрослеть. Хотя он не окончил основное образование, он прошёл шесть классов и был грамотным. В деревне не было работы. Чтобы помочь тёте, которая ухаживала за беспомощным мужем, он спускался к морю и ловил рыбу, которую сушили на зиму. У берега, недалеко от деревни, простирались широкие и девственные песчаные пляжи. Район набирал популярность среди отдыхающих. Когда Костадину исполнилось пятнадцать, он стал спасателем на пляже. Однажды за песчаными дюнами появились два автомобиля с регистрацией из Восточной Германии. Один из них тянул маленький домик с окнами – один из первых моделей «Адриа». Позже вечером, когда немецкая семья ужинала под открытым небом, Коста подполз к заднему окну каравана и был очарован. Впервые он видел мягкие кресла, которые превращаются в кровати и шкафы, которые могут быть раковиной, плитой или холодильником.

Теперь, тридцать лет спустя, он воплотил свою детскую мечту – у него была своя «Адриа». Возможно, придётся ждать здесь месяцами, но Коста был обязан это сделать. Он знал, кто эта женщина. Надо было как-то положить этому конец! Он задумался о сыне – Тако – и задал себе вопрос, в какой момент всё пошло наперекосяк…

Глава 8

Париж,

28 мая, воскресенье, 20:00

Рабочий день подходил к концу. Между рядами с продуктами немногочисленные запоздавшие покупатели торопливо наполняли свои тележки полуфабрикатами. Тако Сакис снял с полки несколько баночек, не спуская глаз с пары, остановившейся у отдела с вином. Мужчина нежно придерживал женщину за талию, и они вместе читали этикетки на бутылках. Наконец, они выбрали две и направились к кассам. Тако подтолкнул свою тележку к соседней кассе и начал выкладывать покупки на ленту, продолжая следить за парой.

– Господин, у этой „Фуа-гра“ заканчивается срок годности, хотите, я вам её заменю?

Тако опустил взгляд на кассиршу:

– Простите, что вы сказали?

– Хотите, чтобы я заменила вам эту „Фуа-гра“? У неё срок годности истекает завтра.

– Нет, спасибо, я её возьму.

– Тогда я сделаю вам двадцать процентов скидки, господин.

– Хорошо, хорошо… – Тако поднял глаза к соседней кассе. Теперь там стояли две толстые дамы с напудренными лицами. Ему показалось, что он заметил сиреневое платье у выхода, возле тележек. – Можно побыстрее, я очень спешу!

Девушка обиженно поджала губы и начала пробивать покупки.

– Как вы желаете оплатить?

– Простите?

– Я спрашиваю: вы будете платить наличными или картой?

– Наличными. Пожалуйста, быстрее.

Окончательно обиженная, девушка резко захлопнула кассовый ящик и швырнула сдачу и чек на прилавок.

Тако схватил пакет, бросил тележку у выхода и выбежал наружу. Двери едва успели открыться. Пары уже не было. Он открыл дверь припаркованного перед магазином тёмно-синего седана и бросил внутрь пакет с покупками. Дурак, – выругал он себя мысленно и завёл двигатель. В этот момент фары машины, выезжающей с парковки, осветили его лицо, и он инстинктивно поднял руки, прикрывая глаза. Машина медленно свернула к выезду. В ней кто-то наклонился, чтобы включить радио, и свет от панели осветил профиль женщины. Тако улыбнулся – он больше их не упустит. Как всегда, его бог знал, что делает.

Глава 9

Болгария, Южное Черноморье

1987 год – Двадцать пять лет назад

Харри и Саманта Смит решили арендовать дом в Болгарии, когда их дочери исполнился один год. Из каждой булыжины на узких мощёных улицах деревушки струилась тысячелетняя история. За шесть веков до новой эры на восточном побережье поселились рыбаки – часть древнегреческой колонизации Балканского полуострова. На небольшом холме они построили дома из камня и дерева. Окна, обращённые к морю, указывали на то, что поселение основали морские люди. Различие было заметно именно по окнам – дома болгарских переселенцев 1920-х годов были обращены лицом к суше – спиной к морю.

Дом семьи Смит находился в старом городе, и из него открывался прекрасный вид на Чёрное море. Через несколько лет арендаторы получили возможность выкупить недвижимость и приобрели её у пожилой хозяйки. Во дворе росли инжирные деревья, а забор был оплетён вьющимися розами, усеянными ярко-жёлтыми и красными цветами всё лето. Их аромат смешивался с запахом самшитовых кустов, окаймлявших дорожку ко входной двери.

Решение купить недвижимость там, где родилась их долгожданная дочь, Харри и Саманта приняли взвешенно. Болгария была исключительно красивой страной с умеренным климатом, смягчённым на территории гор Странджа морским влиянием. В отличие от Атлантики, замкнутое между Европой и Азией море имело вдвое меньшее содержание соли. Бог создал этот райский уголок без острых приправ в виде ядовитых тварей, плавающих или ползающих в других частях света. Самым опасным существом здесь была ядовитая гадюка – змея, редко встречающаяся на прогретых солнцем скалах. Если человек имел неосторожность идти ночью босиком, он мог наткнуться в песчаных дюнах на ядовитую «скрипю» – многоножку с чернильно-зелёным телом и розово-жёлтыми лапками. Но встретить одну из этих двух было маловероятно. За последние сто лет было зарегистрировано всего два случая укусов. Гораздо опаснее было само море. Здесь ветер мог поднять большую волну всего за два часа, тогда как в Средиземном море на это уходили дни. Горы были покрыты густыми лиственными лесами, в которых водились зайцы, косули, олени и кабаны. По энциклопедии, медведи встречались редко, а популяция лис и волков была критически низкой.

Решение Харри и Саманты основывалось не только на красоте природы. Хотя Шотландия, хоть и дождливая, была прекрасной и куда более упорядоченной. Психологи посоветовали родителям рассказать Линде правду о её усыновлении, когда она достигнет подходящего возраста. Цель заключалась в том, чтобы не травмировать ребёнка и объяснить, что настоящий родитель – не тот, с кем у тебя кровная связь, а тот, кто воспитывает тебя с любовью и преданностью. Ещё одной причиной была медицина: по мере её развития многие наследственные заболевания можно было предотвратить, если знать, какие болезни есть в роду. После достижения совершеннолетия Линда получит право на доступ к документам об усыновлении и, если захочет, сможет установить контакт со своими кровными родственниками. Они также учли, что ребёнок является частью самобытной культуры, которую, возможно, захочет познать. Это только обогатит их дочь, ведь она будет носить в себе знание о быте как Великобритании, так и Болгарии. О мире Болгарии было известно слишком мало, а она заслуживала большего внимания.

Местная музыка сильно воздействовала на девочку. Семья Смит заметила это за месяц до того, как они планировали отпраздновать её третий день рождения во дворе дома. Женщина, которую Саманта вызвала помыть окна, отказалась прийти, сославшись на то, что в этот день никто не работает. Это был какой-то христианский праздник святых «Святые Константин и Елена». Из её слов они поняли, что в деревне Българи, совсем рядом, должен был пройти странный ритуал с танцами. В их посёлке не хватало развлечений, поэтому Харри и Саманта решили посмотреть праздник. Они подождали, пока Линда проснётся после дневного сна, накормили её, усадили в кресло на заднем сиденье и поехали.

Когда они прибыли в горную деревню, уже вечерело, и маленькая площадь была полна народа. Было много курортников, в том числе немало иностранцев, приехавших, как и они, посмотреть на местные традиции. Улыбчивая молодая француженка объяснила им, что все с нетерпением ждут нестинарских танцев. Когда они попросили больше информации, девушка указала на догорающий костёр, разведённый в обнесённом верёвкой кругу в дальнем конце площади. Несмотря на плохой английский с сильным французским акцентом, они поняли, что люди будут танцевать по углям, когда огонь прогорит. До их слуха донеслись звуки барабана и волынки. Шотландцы знали волынку, но Харри впервые слышал такие необычные ритмы. По мере приближения музыки Линда становилась всё беспокойнее и начала покачиваться в такт. Харри рассмеялся – его дочь реагировала, как и все дети, на звук барабанов. У Саманты заболели руки, но она не ставила малышку на землю, так как толпа сильно выросла, и кто-то мог её случайно затоптать. Она передала девочку мужу. Зрители прижались ближе к верёвке, и они почувствовали сильный жар от красных углей. Музыканты появились, за ними шли несколько женщин, начавших обходить круг.

Музыка изменилась, и барабан зазвучал низкими, тяжёлыми ударами. Вдруг пожилая женщина громко вскрикнула и ступила на угли. Толпа ахнула. Вокруг её ног взметнулись искры, и она начала танцевать по углям. Сначала Харри подумал, что это сон. Потом ему пришла мысль, что он вот-вот станет свидетелем ритуального самосожжения. Он вспомнил, взял ли с собой медицинскую сумку, с которой обычно не расстаётся. Однако женщина продолжала танцевать, не проявляя ни малейших признаков боли. На её снежно-белую тунику попадали искры, прожигавшие ткань, но она не обращала на них внимания. Её ноги не обжигались – вопреки всем законам физики. Пока Харри вглядывался в её ступни, Саманта почувствовала тревогу и повернулась к нему. Ребёнок в его руках раскачивался всем телом, с широко раскрытыми глазами тянул руки к нестинарке. Харри проследил взгляд жены, затем крепко прижал девочку к себе и начал проталкиваться сквозь толпу. Малышка расплакалась и начала вырываться из его объятий. Когда они добрались до машины, Харри взял её за ручку и измерил пульс – сердце билось нормально, кожа была прохладной. Признаков перегрева не было.

Харри и Саманта были глубоко потрясены увиденным и по дороге назад обсуждали вероятность того, что ребёнок унаследовал какой-то музыкальный талант. Они решили, что нужно нанять учителя музыки, который бы научил её играть на каком-нибудь инструменте.

Год спустя Саманта наняла для Линды преподавателя по скрипке. Это предприятие окончилось полным провалом. Ещё через два года, когда Харри и Саманта убедились, что нестинарские танцы – исключение в болгарском фольклоре и практикуются лишь в двух-трёх местах страны, они записали ребёнка в кружок народных танцев при местном библиотеке. Хотя к тому времени семья уже постоянно жила в Эдинбурге, авиабилеты в Болгарию были дешёвыми. Мать и дочь проводили каникулы на болгарском побережье, и уроки в библиотеке продолжались.

Линда бегала по песчаным берегам, научилась прыгать в море со скал на мысе и даже начала соревноваться с местными детьми – кто дольше пробудет под водой без дыхания. Благодаря общению с ними она выучила болгарский и греческий языки, так что к четырём годам говорила на них с такой же лёгкостью, как на английском своей матери и шотландском – дедушки по отцовской линии.

Когда работа позволяла, доктор Харри Смит присоединялся к семье. Он надевал старые джинсы и отправлялся на рыбалку с местными рыбаками, сажал помидоры в саду и научился пить ракию. Когда Линде исполнилось двенадцать, она уже умела танцевать почти все болгарские танцы, чьи сложные ритмы вызывали восхищение у её одноклассников в Шотландии.

Они втроём больше никогда не посещали праздник нестинарей.

***

В тот вечер, когда семья Смит бежала к машине с кричащей дочкой, от толпы отделилась тень и проследила их до кустов сирени, где они припарковались. Яна заметила эту пару ещё тогда, когда готовила лопаты, чтобы мужчины могли развести костёр. Среди туристов были и другие семьи с детьми, но только эта девочка была того возраста, каким сегодня была бы Эленка – и всякий раз, когда Яна видела ребёнка этого возраста, она вглядывалась в него с мыслью, что, может быть, это её ребенок.

Когда Дима начала нестинарский танец, Яна не сводила глаз с малышки. Ей показалось, что в маленьком личике, освещённом углями, она узнаёт знакомые черты. Она слышала, что родители говорят на другом языке, и когда девочка начала покачиваться в такт барабану, Яна сперва удивилась. Много раз она видела, как иностранные туристы, ежегодно присутствующие на празднике, пытались включиться в хороводы, которые местные жители водили на площади в конце вечера. Яна установила, что все иностранцы любят болгарский фольклор, но немногие справляются с танцевальными шагами. Если бы у неё было больше знаний в музыке, она бы сказала, что причина кроется в неравномерных размерах, характерных для болгарских народных танцев и слишком чуждых западному миру.

Однако покачивание ребёнка было вполне ритмичным. Где-то глубоко в сознании что-то закричало, что это – Эленка, и что гены в ней вспомнили ритм её предков. Яна прижала руки к груди, будто пытаясь остановить сердце, которое подступало к горлу. После расставания с Эленкой она столько раз провожала взглядом младенцев, которых встречала, что устала обманывать саму себя. Тем не менее она не могла отвести глаз от девочки, которая протягивала ручки к нестинарам, не переставая покачиваться в ритме их танца.

Может, у девочки просто был музыкальный слух, или же… Яна почувствовала, как начинает задыхаться, и резко тряхнула головой, чтобы вытрясти слёзы из глаз. Нет, сказала она себе, хватит! Если хочет жить – пусть едет и ищет Эленку, пока не найдёт её – или пусть остановится и выйдет замуж, в надежде, что новый ребёнок навсегда положит конец этим терзаниям

Когда её дочери исполнилась десять лет, Яна уже давно была замужем и жила в глубинке— далеко от своего родного села.

Глава 10

Лондон,

28 мая, воскресенье, 23:00

Я снимал довольно приличную квартиру с видом на реку. Район был хороший – на правом берегу Темзы и недалеко от туристического центра города.

Почтовый ящик ломился от всевозможных каталогов и приглашений на рекламные туры. Я бросил их в корзину за дверью и вошёл в лифт. Узкая кабина едва вместила мои чемоданы, на которых всё ещё были наклейки с аэропорта.

Я бросил багаж в гостиной и направился в ванную. Прохладная вода смыла накопившуюся усталость и облегчила мысли. Лилась долго.

Выходя из ванной, я вспомнил, что не позвонил родителям. Посмотрел на настенные часы – приближалась полночь. Я надел халат и налил себе стакан бурбона. Растянулся в кресле и набрал номер.

– Алло?

– Мам, извини, что не позвонил раньше, работа затянула меня и только сейчас отпустила.

– Не нужно извиняться, Питер. Мы с отцом проверили сайт аэропорта и увидели, что самолёт приземлился. Полёт прошёл хорошо?

– Ну, немного трясло, но ничего особенного.

– Ты звучишь усталым. Успел поесть?

– Я не остался голодным, мам, не переживай.

– Мы с отцом прочли, что снова случилось одно из тех ужасных убийств. Вы должны поймать этого изверга, Питер! Во что бы то ни стало!

– Поймаем, это вопрос времени.

– Береги себя, Пит! Он ведь сумасшедший!

– Берегу, мам. Как папа? – Отец восстанавливался после пневмонии, и когда я уезжал, он всё ещё тяжело дышал.

– Уже лучше. Мы собираемся уехать в Палм-Бич. Говорят, что йодовые испарения обладают сильным лечебным эффектом. Врач порекомендовал провести лето на океанском побережье и гулять по берегу на рассвете. Тогда испарения самые насыщенные.

– Передай привет Мигелю и Пенелопе.

Семья Лопесов заботилась о нас столько, сколько я себя помню. Пенелопе готовила самую вкусную паэлью на свете.

– Обязательно.

– Я тебя люблю, мам. Скажи и папе, что я его люблю.

Похоже, недавняя разлука и усталость действительно делали из меня сентиментального нытика.– И мы тебя любим, Пит. Целую тебя.

Бурбон в стакане начал теплеть. Я открыл холодильник, чтобы достать лёд. Звонок неожиданно зазвонил, и я едва не расплескал напиток. У двери стояла Фиона. Она облокотилась о косяк в вызывающей позе. Ее грудь проступала сквозь тонкий свитер. Я протянул руку и притянул её к себе. Она попыталась что-то сказать, но я не дал ей шанса. Внезапно меня охватило дикое, первобытное желание – настолько сильное, что ничто не могло меня остановить. Я с лёгкостью поднял её и опустил на диван. Она не сопротивлялась.

Чуть позже мы лежали неподвижно, пока моё дыхание постепенно выравнивалось. Ночной свет проникал сквозь окна и плясал по потолку. Фиона перекатилась и прижалась к моему плечу. Я поцеловал её. Услышал, как увеличивается громкость «I feel good». Я убрал её руку и встал. Проклятый телефон не переставал звонить, а я не мог вспомнить, куда его положил. Наконец нашёл на кухонной стойке.

– Пит, прости, что звоню так поздно, надеюсь, ты ещё не спишь, – голос Линды звучал чуть оживлённо. – Жертва была беременна на втором месяце. Шелби смогла выделить ДНК плода. Надо допросить мужа, а он уходит на звукозапись в девять… Мне заехать за тобой в семь?

– Может, сделаем это после обеда?

– После обеда мы допрашиваем рабочих на доках. Питер, ты же помнишь договорённость с Эдвардсом? И потом – надо заехать за показаниями у того Сталина. Значит у Дэвида Лонга утром?

– У жертвы разве не была фамилия Стоун?

– Да, она не взяла его фамилию, сохранила свою. Не забудь спросить его почему. Значит, завтра в семь? Пожалуйста, спустись вниз, чтобы мне не искать парковку.

– Буду внизу в семь, – подтвердил я. – Иди спать, Линда. Хватит тебе на сегодня. Спокойной ночи.

– Спокойной.

Я вылил остатки бурбона и налил новый. Вынул второй стакан, положил три кубика льда и снова налил немного – только чтобы покрыть лёд. Протянул стакан Фионе:

– Угощайся. Больше ничего предложить не могу. Холодильник пуст, не успел пополнить. Рад, что ты заглянула Фи. Кстати, откуда узнала, что я вернулся?

– Попала в пробку и свернула на твою улицу. Представляешь моё удивление, когда увидела свет в твоём окне?

Я был уверен, что в это время пробок не бывает, но не стал спрашивать, где она была. Знал, что моя безразличность её заденет, но честно говоря, мне было всё равно, чем она занимается, когда мы не вместе.

– Отпуск прервали. Приземлился несколько часов назад, – пояснил я.

– И не позвонил?

– Не было времени.

– Но время позвонить Линде у тебя нашлось.

– Ты же не серьёзно? Давай не будем ссориться Фи – я погладил её по затылку и добавил: – Я только что с работы, и мне вставать рано.

– Можно я останусь у тебя? Хотя бы на этот раз, прошу… не хочу расставаться сегодня…

Не знаю, как у неё получается, но Фиона всегда заставляет меня чувствовать себя подлецом.

– Не драматизируй, милая, мы не навсегда прощаемся. Ты живёшь в двух кварталах отсюда. Давай спокойно допьём – и я тебя провожу.

– Почему я не могу остаться? – упрямо спросила она.

– Ты знаешь ответ Фи. Мы уже обсуждали это не раз. Мне надо рано вставать, и я не привык делить с кем-то постель. Если ты останешься, мне придётся спать на диване, и я проснусь ещё более уставшим, чем лёг. Пожалуйста, не предлагай спать на диване самой – я не позволю. Думал, мы это давно уладили.

– Я надеялась, что ты будешь немного добрее, особенно после того, как набросился на меня…

– Я всё тот же Фи. Только немного более сонный, чем обычно. Иди сюда. Посидим в тишине пару минут, а потом я тебя провожу.

– Чёрт с тобой, – тихо сказала она и снова прижалась к моему плечу.

Глава 11

Нью-Йорк,

28 мая, воскресенье, в то же время

Дорис положила трубку и посмотрела на Сета, который задремал в кресле. Она встала, взяла книгу с его колен, отметила страницу выцветшей открыткой и аккуратно поставила книгу на полку. Пальцы её скользнули по полкам, на которых стояли фотографии семьи. Питер и его отец, широко улыбающиеся, держат огромного усатого сома, пойманного в гигантском водохранилище, которым невежественные жители той балканской страны затопили уникальное историческое наследие древних тракийцев. Она – едва различимая в облаке снежной пыли, когда пыталась затормозить со сведёнными лыжами на трассе в Гуд-Вэлли. Все трое – на церемонии вручения дипломов Питера в Гарварде и протянутая рука декана юридического факультета, вручающего ему награду за отличную учёбу. Каждый момент, запечатлённый на этих снимках, стоил того, чтобы его пережить вновь.

Дорис не могла пожаловаться на свою жизнь. Всего в семнадцать лет она встретила Сета Уайли, который очаровал её своей формой морского пехотинца. Необыкновенное воздействие, которое оказывали на неё его синие глаза, усиливалось козырьком фуражки. Он благоразумно подождал, пока она достигнет совершеннолетия, и попросил её руки.

Предки Дорис были одними из первых переселенцев на континент. Семья владела фамильными домами, поместьями на Восточном и Западном побережье, а также значительным состоянием в ценных бумагах. Отец Дорис подверг Сета тщательной проверке. Последнее, чего он хотел – чтобы какой-нибудь охотник за приданым обманул его дочь и испортил ей жизнь. Оказалось, что претендент – порядочный юноша. Хотя он был северянином, Сет происходил от нью-йоркской ветви рода Флина Уайли. Вплоть до своей смерти в тридцатых годах XX века Флин Уайли прошёл долгий путь – от полицейского, окончившего общественную школу, через службу в спецслужбах, до поста директора ФБР. Да, у Сета не было денег, но были хорошие гены. Доходов, которые Дорис получала от отца, было вполне достаточно, чтобы молодая семья жила в достатке.

Сет отказался пользоваться средствами тестя и таскал свою жену по военным базам до самого увольнения из армии, после чего перешёл на службу в спецподразделения. Питеру было восемь лет, когда умер дедушка Дорис и завещал ему два миллиона долларов. Сет и Дорис унаследовали от того же деда семь миллионов долларов в ценных бумагах, поместье в Палм-Бич и дом в Нью-Брайтоне. Сет, наконец, уступил, и семья переехала на Стейтен-Айленд.

Питер мог бы не работать до конца жизни, но он не вписывался в среду праздных отпрысков других богатых фамилий. Он не придавал деньгам большого значения, хотя и умел их ценить. Он продолжал инвестировать с осторожностью, но это продиктовано было скорее чувством долга перед предками, чем жаждой наживы. Он сам установил себе месячный лимит расходов в пределах среднего класса и старался его не превышать. За исключением парусного спорта, его единственной слабостью, на которую он иногда тратил немного сверх лимита, был так называемый «риверсайд» – Питер обожал, чтобы из окна его жилья открывался вид на воду. В каждом городе, где он жил, Пит находил квартиру рядом с рекой или морем.

Дорис улыбнулась при воспоминании о тесной мансарде напротив Пон д’Альма4, где Питер провёл три года, совершенствуя свой французский в Париже и изучая славянские языки в Сорбонне. Влажность была такой высокой, что Дорис чуть было не купила дом в Монпарнасе, чтобы заставить его съехать с этого затхлого чердака. Её остановила мысль, что Питер найдёт способ привести дом в порядок, но с видом на реку он не расстанется. Она заметила, что её сын имел привычку по утрам на минуту-другую замирать у окна, глядя на водную гладь с чашкой кофе в руке, и как будто черпал из этого силу. Дорис вспомнила и те кошмарные дни девяносто пятого года, когда он стоял у окна точно так же, но глаза у него были уже другими. После возвращения из Боснии он стал другим. Она могла лишь догадываться, что ему пришлось пережить, работая переводчиком в «зонах безопасности» ООН в Сербии. Несчастные события привели его в Маркале5 сразу после той резни. Ему понадобились месяцы, чтобы прийти в себя. Дорис не знала подробностей, но, увидев фотографии в газетах, была уверена: никто не может полностью оправиться от подобного.

Из столовой донёсся звон столовых приборов. В воздухе распространился аромат только что испечённого печенья. Дорис наклонилась к Сету и нежно погладила его по плечу:

– Дорогой, ужин готов.

Глава 12

Париж,

29 мая, понедельник, 8:00

Серый ему шёл. Покрой дизайнерского костюма стоил мешка с деньгами, и у Тако было достаточно средств, чтобы позволить себе одежду, которая ему нравилась.

Он покрутился перед зеркалом, сдул невидимую пылинку с рукава и довольно улыбнулся.

Темноволосый мужчина перед ним открыл дверь, и Тако вышел на сцену. Зал был полон.

– Помолимся, братья и сёстры! – сказал он.

Люди перед ним пали на колени и подняли руки в молитве.

Серый ему определённо шёл!

Глава 13

Лондон,

29 мая, понедельник, 8:00

Когда я поднял руку, чтобы нажать на звонок, дверь передо мной открылась. Невысокий китаец открыл дверь и повел нас по асфальтовой дорожке, разделяющей газон перед домом. После того как мы вошли в просторную и модернистскую гостиную, китаец поклонился и исчез за дверью.

Огромные окна открывали вид на живую изгородь, за которой покачивались голландские тюльпаны, высаженные в узоре стилизованной бабочки. От света у меня прищурились глаза – два аспирина всё ещё не притупили боль в висках. Видимо моему организму требовалось больше времени, чтобы адаптироваться к стрессовой смене часовых поясов, которому я его подверг за последнюю неделю.

Я оглядывал комнату надеясь, что предметы интерьера подскажут мне что-то о живущих здесь людях. Большой рояль рядом с французскими окнами имел авангардный дизайн. Через его прозрачную крышку было видно лиру, и можно было наблюдать, как молоточки движутся, извлекая звуки из струн. Сейчас они отдыхали ожидая, чтобы кто-то оживил спящие клавиши. Причудливая форма кресел, эргономичные спинки и необычные овалы маленьких столиков, разбросанных в кажущемся беспорядке вокруг, создавали особый уют и намекали, что хозяин дома – эстет.

Диван, лишённый модных разноцветных подушечек, был чем-то средним между канапе, шезлонгом и скомканным футуристическим матрасом. Я знал, что Линда уже запомнила фотографически каждый маленький элемент и аксессуар, завершающий эту картину.

– Простите, что заставил вас подождать.

Измученное лицо человека перед нами имело некоторое сходство с фотографией на обложке его последнего диска. Если убрать тёмные круги под глазами, осветлить несколько прядей и заставить его улыбнуться, он бы стал похож на себя. Сейчас лицо Дэвида Лонга совершенно искренне отражало следы горя и бессонной ночи. Или, может быть, это было следствием чувства вины?

По словам Бейли, муж жертвы узнал ужасную новость от своего тестя, сэра Фредерика Стоуна, накануне вечером.

– Примите наши соболезнования, мистер Лонг. Я агент Линда Смит, а это агент Питер Уайли. Надеемся, допрос займёт немного времени – мы знаем, что у вас назначена запись в студии.

– Я её отложил. Потеряю большие деньги, но не в состоянии работать, так что у нас есть больше времени. Чем могу быть полезен?

–Нам нужно задать вам несколько вопросов. Совершенно рутинных, конечно.

– Пили ли вы кофе? Мин Во приготовил завтрак, хотя у меня сегодня утром желудок не в порядке. Не хотите присоединиться ко мне за завтраком?

– Спасибо, мы уже позавтракали, – ответила Линда, – но с удовольствием составим вам компанию за чашкой кофе, – добавила она, поймав мой взгляд.

– Пожалуйста, сюда.

Мы последовали за ним в столовую, напоминавшую зимний сад, обставленную в том же модернистском стиле, что и гостиная. Дэвид Лонг жестом пригласил нас сесть и сам устроился спиной к двери, которая, вероятно, вела к кухонному боксу.