Нелюбимые

Все персонажи и издания выдуманы, а совпадения случайны. Любая связь с реальными людьми и событиями – результат художественного вымысла.

© Дмитрий Болдин, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

– Я всегда чувствую, когда что-то происходит. Но в этот раз все слишком быстро было. Слишком… – слышу я голос из соседней кабинки туалета и пытаюсь разобрать, чей он, а голос продолжает говорить кому-то в трубку: – Тут все улыбаются и делают вид, что все в порядке, но оказывается, все не так уж и весело.

Я не выхожу из кабинки, потому что боюсь спугнуть человека за стенкой и хочу дослушать разговор до конца. Голос не похож ни на кого из редакции W, и я начинаю думать, что, возможно, это сотрудник другого журнала, но до конца в этом я не уверен.

– Да, как-то стало невесело. Не помню, чтобы так было раньше. – Голос замолкает, человек или что-то обдумывает, или слушает кого-то в трубке, но через несколько секунд произносит: – Я не знаю, что делать дальше. Просто не выдержу так. Я не хочу просыпаться, понимаешь?

В этот момент я уже собираюсь выйти из кабинки, но голос останавливает меня:

– Я не знаю, честно. Давай поговорим… – Слышу, как за стенкой кто-то резко шмыгает носом. – Давай просто поговорим? Просто поговорим. Сейчас. Ты слышишь меня? Алло? Прерываешься. Алло?

Голос на какое-то время пропадает, а потом возвращается:

– Не клади трубку. Алло? Я тут, а ты? Пожалуйста, поговори со мной. Все стало невыносимо, – снова резкий вдох, – вся эта мишура, она… ее больше нет.

В какой-то момент я начинаю думать, что человек за стенкой общается с гудками в телефоне, потому что нанюханный и не понимает, что его собеседник уже давно отключился.

– Не знаю. Я не знаю. Просто не думал, что станет так трудно. Было же хорошо. Наверное. Может, мне так казалось.

Я резко проворачиваю ручку двери и выхожу из кабинки. Умываюсь и какое-то время просто смотрю на себя в зеркало. Затем поправляю волосы, надеясь, что дверь позади меня откроется и я увижу человека, чей разговор подслушал. Внезапно мой телефон, лежащий на раковине, дважды вибрирует, и на экране появляется короткое сообщение: «Еду». Я беру в руки трубку и вижу, что оно от Алисы. Кидаю телефон во внутренний карман пиджака и выхожу в зал, из которого доносится шум гостей.

Меня ослепляет вспышка света, а следом по глазам бьет еще одна. Я опускаю голову и разглядываю носы своих черных ботинок, потом снова выпрямляюсь и натягиваю улыбку. Когда вспышки прекращаются и фотограф начинает смотреть в экран своей Leica, я обвожу взглядом холл, в котором собралось уже достаточно гостей, которых надо срочно поставить на мое место, чтобы завтра все они смогли получить фотографии и опубликовать их в своих социальных сетях. Я поворачиваюсь и смотрю на большую букву W за моей спиной – она сияет ярким холодным светом, долго смотреть на который становится больно. Я замечаю на букве несколько прилипших конфетти и провожу по ним пальцами, думая о том, откуда они вообще взялись. Вдруг кто-то хлопает меня по плечу, и когда я оборачиваюсь, то вижу Леху. Он одет в черный костюм и белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, из-под пиджака выглядывают манжеты, на ногах – белые кроссовки Adidas Superstar. Волосы Лехи зачесаны за уши, и от него пахнет сладким парфюмом.

– Все хорошо? – спрашивает он и поправляет воротник рубашки.

– Да, все супер, только не понимаю, откуда эти конфетти. – Показываю прилипшие к пальцам три разноцветных глянцевых кружочка.

– М-м, фигня, – говорит Леха, – наверное, с прошлого мероприятия остались. Скоро приедут наши.

– Окей, ты встретишь?

– Конечно, брат, еще спрашиваешь. Я – твой подрядчик, ты – мой клиент, – смеется Леха. – Через полчаса начинаем.

– Угу, с богом, – говорю я.

Леха подмечает, что я всегда использую эту фразу, и добавляет, что мы лучшие в своем деле, после чего уходит в общий зал, а я подхожу к фотографу и смотрю в экран фотоаппарата, в котором вижу себя в приталенном черном костюме и черной рубашке. На одном снимке стою, оперевшись на яркую W и скрестив руки на груди, на другом – руки в карманах брюк, а взгляд направлен в сторону камеры.

– Первый, – говорю я фотографу.

Он пролистывает еще десяток одинаковых снимков и отвечает, что все хороши. Я не спорю, а просто называю его русским Терри Ричардсоном.

К букве W подходит семейная пара – обоим немного за пятьдесят. Супруги – завсегдатаи светских мероприятий и имеют большой авторитет в тусовке. Павел занимается продажей земли, в основном на Новой Риге. Чем занимается его жена Виктория, никто не знает, но никто и не задается этим вопросом. На Павле черный смокинг и белая рубашка, на шее широкая бабочка; на Виктории черное платье в пайетках. Ее лук дополняют длинные перчатки, тоже черного цвета. Вместе супруги всегда выглядят как вампиры.

– Максим, – произносит Виктория хриплым голосом, – даже в трудное для всех время ты умудряешься создать праздник. Лучший бренд-директор этого города. Ждем тебя у нас в гостях – будем, как обычно, гулять по-старорусски!

Я смеюсь и благодарю Викторию за приглашение, после чего мы дважды целуемся в щеки, а с Павлом жмем друг другу руки.

– Что сегодня в программе? – спрашивает он.

– Немного классики, а потом… как обычно, – улыбаюсь я.

– А нельзя сразу «как обычно»? – уточняет Виктория и пристально смотрит на меня. – Без этих вот прелюдий.

– Можно, – отвечаю я, – но рекламодатель так захотел. Придется пережить официальную часть, но она быстро закончится.

– Все эти официальные части одинаковые, – замечает Павел. – Так что переживем. Не такое переживали.

– Сейчас вас сфотографируют, и проходите в общий зал, – объясняю я. – Для вас лучшие места.

– Любим тебя, Максим, – говорит Виктория, а Павел добавляет:

– И помним.

Виктория легонько тыкает мужа локтем в бок. Они смотрят в сторону фотографа, тот направляет на них фотоаппарат и заливает белым светом вспышки, которая на мгновение ослепляет меня, – и я убегаю в общий зал.

В главном зале Дома архитектора выставлены в ряд три длинных стола, рассчитанные в общей сложности на сто двадцать гостей. На столах, покрытых белоснежными скатертями, стоят сотни светодиодных свечей разных размеров. Рядом со свечами поблескивают флаконы духов от рекламодателя, в честь которого устроен весь праздник. По столешницам тянутся гирлянды живых цветов, и если сесть во главе стола и посмотреть в сторону сцены, то может показаться, что на столе раскинулась огромная змея.

Я подхожу к звукорежиссеру, который читает сценарий мероприятия, и спрашиваю, все ли хорошо. Он, не отрывая глаз от бумаг, отвечает, что все как обычно. Прохожу в гримерку, в которой разместился главный редактор журнала – Игорь. Рядом с ним сидит глава парфюмерной сети «Золото» Валерий Иваньков. Они пьют шампанское и о чем-то разговаривают, а когда замечают меня, интересуются, все ли готово. Я обещаю им, что еще полчаса – и стартуем. Потом беру с полки черную планшетку со сценарием мероприятия и сажусь рядом.

– Давайте финально пройдемся по сценарию, – предлагаю я.

Игорь резко разворачивается в мою сторону и говорит, что это сейчас необязательно делать, Иваньков же соглашается со мной и сообщает, что все должно пройти очень гладко, поскольку для него это мероприятие очень важно. Игорь выхватывает из моих рук сценарий и начинает быстро читать.

– С какого года существует ваша сеть? – спрашивает он Иванькова.

– С две тысячи четвертого, двадцать лет же отмечаем. – Иваньков берет мандарин из вазы, вертит его в руке, кладет обратно и обращается ко мне: – Тут можно курить?

Я смотрю на окно, выходящее на Гранатный переулок, и утвердительно киваю, хотя знаю, что курить в здании категорически запрещено. Подхожу к окну, распахиваю его, а затем наливаю в стакан воды для окурков. Иваньков достает из кармана ментоловые Vogue и серебряную зажигалку Cartier. Закуривает и смотрит в сценарий, который продолжает изучать Игорь.

– Что такое госпел? – спрашивает Иваньков.

– Это хор. Знаете, как в США в церквях поют обычно.

– А-а-а, понял, – протягивает Иваньков. – Все эти новые слова хуй поймешь. Хор так хор. А они прямо из США?

– Нет, из театральной мастерской московской, молодые артисты.

– А они что… хоровым пением занимаются? – удивляется Иваньков и стряхивает пепел в стакан с водой.

– Жить им на что-то нужно, вот и поют на мероприятиях, – объясняю я.

– Мог бы у меня взять забесплатно, у меня хоровых много. У меня же второй бизнес… ритуальный, – говорит Иваньков, – там такие голоса…

– Это ты сценарий писал? – уточняет Игорь.

– Да, – отвечаю я и закуриваю сигарету.

– А полегче нельзя было написать?

– Полегче?

– Ну, не так высокопарно. Слишком много эпитетов. В общем, придется самому снова импровизировать. Вы, Валерий, не переживайте, я это делать умею, и все пройдет хорошо. – Игорь бросает планшетку на стол.

Во мне начинает закипать злость от показушничества Игоря, и подступает сильное желание сказать, что он просто любитель дешевых понтов и прогибов, а все мероприятие так или иначе он проведет по написанному сценарию.

– Вообще формат мероприятия подразумевает… – начинаю я, но дверь резко открывается, и в комнату заходит издатель журнала Катя.

– Ой, а вы тут курите. А можно мне тоже с вами?

– Конечно, – протягивает Иваньков Кате пачку сигарет вместе с зажигалкой.

– Слушайте, какие же вы крутые, – обращается Катя к Иванькову. – Я всегда покупаю парфюм только у вас.

– Стараемся быть лучшими, – улыбается в ответ владелец сети «Золото».

А я выдуваю дым в окно и думаю, что Катя говорит подобные любезности каждому рекламодателю, независимо от того, чем тот занимается.

– Максим, все красиво задекорировано, – обращается Катя ко мне. – Много известных гостей. Завтра про это все будут говорить.

– Угу, – киваю я, стряхивая пепел прямо на подоконник.

– Слушайте, ну жир! – вклинивается в разговор Иваньков. – Я своей пресс-службе всегда говорю, что лучше всего партнериться с «Вэ».

– С «Ви», – поправляет его Игорь. – «Ви»!

– С «Ви», – соглашается Иваньков. – Слушайте, а что значит ваше название?

– Это просто созвучно с we – «мы». Только W, – объясняю я и вижу, как в Гранатном переулке останавливается черный Mercedes, из которого выходят Артем, Стас и Алиса. Они громко смеются и что-то разглядывают в телефоне Стаса. На улицу выходит Леха и обнимается со всей компанией, а затем что-то шепчет на ухо Алисе и рукой показывает в сторону входа. Внезапно Леха поднимает голову и смотрит прямо в сторону окна – мне приходится повернуться спиной.

– Ну вообще смысла в названии больше, – говорит Игорь, делает глоток шампанского и что-то начинает просматривать в телефоне.

– Макс, а папа твой приедет? – спрашивает меня Катя.

– Папа? Я не знаю, мы отправили ему приглашение, но он редко посещает подобные мероприятия.

– Как он, кстати? – интересуется Иваньков.

– Да в целом как обычно. А вы знакомы с ним?

– Угу, на Питерском форуме познакомились в прошлом году. Хороший мужик. Привет ему, если не приедет.

– Передадим, – говорит за меня Катя. – У нас завтра акционеры как раз с утра, он будет. Всегда приезжает на собрания. У нас вообще лучший издательский дом и лучшие люди. И мы очень рады, что в этом году вы у нас размещаете рекламу своего бренда.

Игорь кладет телефон на стол, берет бутылку шампанского и предлагает Кате и Иванькову наполнить бокалы. У меня в кармане вибрирует телефон; я достаю его, вижу на экране: «Леха» – и выхожу из гримерки.

– Все хорошо? – спрашиваю я в трубку.

– Все в сборе. Давка уже на входе.

– Прекрасно. Всех через фотозону проведи, а потом в главный пусть идут.

– Давай.

Я пробегаю через общий зал, здороваясь с гостями, среди которых артисты, поп-звезды, главные редакторы других журналов издательского дома и люди со стороны рекламодателя. Все в вечерних платьях и костюмах. По дороге к пресс-волу встречаюсь с Юлей, менеджером редакции. На ней брючный костюм, белая майка и белые кеды Nike.

– Ну что, снова собрал всех любимых? – спрашивает она.

– Нет.

– А кого нет? Кажется, тут все, – продолжает Юля.

– Любимых тут нет, – отрезаю я, глядя в сторону бара, где кто-то уже пьет джин с тоником, – зато Катя в гримерке с восхищением рассказывает, как любит ходить в магазины парфюмерной сети «Золото».

– О-о-о, представляю. Знало бы «Золото», что Катя говорит это и банкам, и фитнес-клубам, и девелоперам, и магазинам подгузников. Ну, такая у нее работа.

– Хорошая работа – пиздеть и ничего не делать. Сегодня пиздит тут, а завтра на собрании акционеров будет заливать, как все у нас хорошо.

– Ты завтра тоже там?

– Угу.

– Тебе надо что-то к нему?

– Да, я тебе скину позже файл презентации. Сможешь распечатать и скрепить?

– Конечно, дорогой, – улыбается мне Юля. – Беги, развлекай своих. Там Алиса тебя уже ждет.

В фотозоне я наблюдаю за тем, как Алиса позирует фотографу. В этот момент Стас рассказывает мне о том, что у него в кармане два грамма и ноль пластиковых карт. Я отвечаю, что тут кругом пластик и с этим проблем точно нет. Стас почему-то настойчиво пытается выяснить, с чем могут возникнуть проблемы. Я не знаю, что ему ответить, и просто предлагаю на днях встретиться за обедом. Он быстро соглашается, и его уже не заботит отсутствие карточки в кармане. На Стасе оливковый костюм от Gucci, под ним коричневая рубашка в белый горох, а на ногах кожаные лоферы. Мне нравится его образ, в особенности рубашка, но я не интересуюсь, какого она бренда. На Алисе же кожаная черная юбка, кожаный топ, а на ногах высокие черные мартинсы. Ее светлые волосы собраны в хвост. Фотограф отпускает Алису, и я иду к ней навстречу – она широко улыбается мне, обнимает и целует в губы. От нее пахнет сигаретами, а губы ее чуть липкие от блеска со вкусом карамели.

– Тебе не холодно? – спрашиваю я, обнимая ее за талию.

– Мне – нет, я из дома сразу в такси, – произносит она, глядя мне прямо в глаза. – Мы же потом никуда не едем?

– А ты хочешь куда-то?

– Я… я всегда хочу куда-то, – отвечает она и добавляет: – Устал?

– Да, заебался со всем этим, – обвожу взглядом холл.

– Зато как красиво. Поедем тогда домой, а на неделе надо будет жестко где-то оторваться. – Она берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются. – Пойдем сфотографируемся.

– Давай после, просто пора уже все начинать.

– Хорошо, – соглашается Алиса и целует меня в шею. – После так после. Пойдем в зал.

Мы зовем Артема, который пришел в черном классическом костюме от Prada и белой рубашке, он остановился поговорить со светской дамой по имени Снежана. Артем жестом показывает нам, что догонит, но мне приходится подойти и объяснить, что пора начинать мероприятие. Гости проходят в общий зал и рассаживаются по местам, а я направляюсь в гримерку и замечаю на своем пути человека с камерой на стабилизаторе, а за ним свою помощницу Алену, у которой интересуюсь, кто этот человек и не снимет ли он ничего лишнего. Алена объясняет, что это оператор, который снимает видео-бэкстейдж, и все материалы он всегда согласовывает. В сторону звукорежиссера бежит Леха, я его останавливаю и уточняю:

– Все уже за столами вроде бы?

– Да, да. Можно начинать. Сказать народу в гримерке или сам?

– Я сам. Слушай…

– А-а-а?

– Проконтролируй Алису, пожалуйста. Хорошо?

– В смысле? Они уже все на местах.

Мы с Лехой смотрим на центральный стол, за которым сидят Артем, Стас и Алиса. Они о чем-то говорят, а потом громко смеются. К ним подсаживается Снежана вместе со своим мужем.

– Я про то, чтоб она много не пила, хорошо?

– Без проблем, брат.

– А то ее… уносит иногда, а завтра у меня рабочий день.

– Брат, – Леха кладет мне руку на плечо, – не переживай. Пора начинать. Погнали!

В гримерке я сообщаю Кате, Игорю и Иванькову, что все готово и можно начинать. Катя с бокалом в руке моментально удаляется в зал, а Игорь с Иваньковым уточняют, что им делать. Я объясняю, что мы сейчас выйдем в зал и встанем возле сцены, затем на плазмах прокрутится фирменный ролик, а потом они вдвоем поднимутся на сцену и поприветствуют гостей. Первым, по сценарию, слово возьмет Игорь, потом речь о бренде и нашем сотрудничестве произнесет Иваньков. Затем Игорь пожелает хорошего всем вечера и объявит первый номер – классическое исполнение западных хитов под живой оркестр.

Мы выходим в зал и останавливаемся у сцены. Я смотрю на Леху и киваю ему. Он кивает в ответ и что-то говорит звукарю.

На плазме появляются кадры ролика: красивая модель идет по солнечной улице и смотрит на небоскребы, напоминающие по форме известные флаконы духов. Модель зачарованно смотрит на окружающие ее дома, достает телефон и начинает их фотографировать. Камера взлетает вверх, и мы видим, что девушка не одна на улице – это целый мегаполис, заполненный людьми. Ряд небоскребов-флаконов заканчивается золотым песком… Начинается следующий эпизод. Другая модель лежит в шезлонге, на ней золотое бикини и зеркальные золотые очки. Она изучает фирменный каталог, делает глоток коктейля и потом смотрит куда-то вдаль, приспуская оправу очков. Мы видим глаза девушки и как ее язык играет с трубочкой от коктейля. Затем камера показывает океан и огромную яхту в форме золотого флакона One Million. С палубы яхты загорелые модели прыгают в воду и приглашают присоединиться к ним. Лежащая в шезлонге девушка бежит к кромке воды и красиво ныряет в океан: на коралловых рифах, вокруг которых плавают золотые рыбки, разложены флаконы парфюма. Женская рука выхватывает Aсqua Di Parma, и модель выныривает на поверхность. Девушка, улыбаясь, трясет волосами – с их кончиков слетают капли воды. Она снимает колпачок и наносит парфюм себе на шею. Подплывает яхта-флакон, опускается лестница, и девушка поднимается на палубу. Камера снова берет вид сверху: на палубе много отдыхающих, они загорают, прыгают в воду, скачут на батуте… Затем на экране появляется надпись из золотых букв: «Весь мир – в “Золоте”». Ролик заканчивается, и зал аплодирует. Я говорю Игорю и Иванькову, что можно выходить на сцену, и убегаю к Лехе.

Мы стоим и слушаем о том, что бренды W и «Золото» схожи по ДНК и компании объединяют общие ценности и миссии, которые нужно нести в массы; о том, что в нынешнее трудное время всегда нужно помогать друг другу и «Золото» занимается благотворительностью: часть средств от продажи парфюмерии они перечисляют в различные фонды. Мы узнаем, что всем, кто находится в зале, в конце вечера выдадут золотые карты с депозитом на сто тысяч рублей, по которым в филиалах сети можно будет купить любую продукцию. Иваньков рассказывает, как небольшой магазин в Санкт-Петербурге превратился в самую большую сеть в России, и уверяет, что никакие санкции не ударят по ассортименту, так как за двадцать лет бизнеса «у него все налажено».

Некоторые в зале смеются, а я замечаю, что Леха смотрит в сторону одного из столов. Я поворачиваю голову и вижу Алису, которая что-то печатает в телефоне. Когда Иваньков под аплодисменты заканчивает речь, Леха берет рацию со стола звукорежиссера и отдает в нее четкие указания: сразу же после объявления первого номера хелперы должны убрать со сцены один микрофон и вывести музыкантов вместе с молодой исполнительницей. Все происходит по Лехиной инструкции.

Минут двадцать мы слушаем каверы Radiohead, Oasis и даже What’s Going On Марвина Гэя. Пока Леха перебирает страницы сценария, я опять поворачиваюсь к Алисе. Она зовет официанта и просит налить ей еще вина. Стас снимает все на видео, а Артем подпевает артистам и смеется. Алиса делает большой глоток, поворачивается в сторону камеры Стаса, обнимает за шею Артема и начинает подпевать вместе с ним. Когда она замечает, что я на нее смотрю, широко улыбается и поднимает в мою сторону бокал.

– Госпел! Госпел! Выводите хор! – произносит в рацию Леха, и на сцену выходят девушки в белых мантиях. Они выстраиваются в два ряда и начинают подпевать вокалистке, чуть пританцовывая. Люди в зале поднимают свои телефоны и записывают хор на видео.

– Охуенно! – говорю я. – Вот прямо хорошо! Когда переходим к главному?

– Две минуты, – отвечает Леха.

В кармане вибрирует телефон, и я вижу сообщение от Алисы: «Очень классно!» Я с улыбкой смотрю в ее сторону, а она машет мне светящимся экраном телефона. Часть людей встают из-за столов и начинают, раскачиваясь, подпевать и хлопать. Кажется, что мы действительно находимся на церковной службе. Вокалистка начинает петь Елку:

Потом молодая певица берет паузу, в зале повисает тишина, которую через пару секунд разрывает звук ударных и хора:

Весь зал уже танцует и снимает концерт на телефоны. Иваньков скидывает пиджак, закатывает рукава и начинает громко хлопать. Хор снова и снова повторяет припев, и на пятый раз его подхватывают уже все гости и даже звукорежиссер. Хор с песней спускается со сцены, идет в зал и выстраивается между столов. В этот момент на сцене появляется наш друг Рома, которого все любят за его диджей-сеты. Он немного скретчит, и когда хор замолкает, ставит Careless Whisper Джорджа Майкла, и весь зал заливается огнями дискоболов. Леха бросает рацию на стол, сминает сценарий, отправляя его в мусорное ведро, поворачивается ко мне и кричит:

– Погнали!

Мы врезаемся в толпу и танцуем вместе со всеми. Я пробираюсь к Алисе. Она прижимается ко мне спиной и медленно покачивает бедрами. Потом она поднимает телефон, включает фронтальную камеру и записывает нас вдвоем на видео. Я обнимаю ее за талию и медленно раскачиваюсь вместе с ней в такт музыке, глядя в экран ее айфона. Алиса закрывает глаза, резко разворачивается и целует меня в губы. Кто-то замечает это и начинает громко кричать и аплодировать, а Алиса открывает глаза и смеется. Рома переходит на бессменную классику – российскую попсу. Мы все прыгаем, смеемся, танцуем и подпеваем. В толпе я пересекаюсь с Викторией и Павлом, которые двигаются вместе с нами и говорят, что вечер удался. Когда включают песню «Улетаю», ко мне подходит Стас и кричит в ухо, что нам давно уже пора «улететь». Я понимаю, о чем он, и одобрительно киваю. Мы всей компанией уходим в туалет, забиваемся в одну кабинку, громко смеемся и убиваем по паре дорог каждый. Когда мы возвращаемся в зал, Алиса направляется в бар, а меня перехватывает пьяный Иваньков. Он цепляется за рукав моего пиджака и осыпает благодарностями. Заметив это, Катя сразу же пробирается в нашу сторону. Она подходит и благодарит Иванькова, но тот ее перебивает и продолжает мне рассказывать, как когда-то начинал делать бизнес в Питере и никто не верил, что он создаст империю. Я киваю и заверяю Иванькова, что он выстроил очень крутой бизнес и для меня было большой честью организовать сегодняшнее мероприятие, при этом я поглядываю в сторону бара, где Алиса уже пьет коктейль. Как только удается вырваться из рук Иванькова, я подхожу к ней и намекаю, что лучше бы ей попить воды, но она вдруг спрашивает:

– А фотографироваться пойдем?

В этот момент Рома ставит «Лети за мной», и я молча наблюдаю, как Алиса допивает коктейль и подпевает:

В лифте я придерживаю спящую Алису и поправляю свой пиджак, который накинул на нее, чтобы она не замерзла. Ее голова лежит на моем плече, а я смотрю на дисплей лифта, на котором мелькают номера этажей. На тридцать третьем у Алисы подкашиваются ноги, и я резко подхватываю ее, не давая упасть. На сороковом двери лифта открываются, и мы выходим в длинный коридор, по которому я волочу Алису до деревянной двери с номером 496. Достаю из кармана пиджака ключи, вставляю в замок, толкаю дверь ногой, и мы входим в нашу студию.

Гостиная залита светом рекламной вывески с соседней башни. На диване разбросаны платья Алисы, которые она примеряла, когда собиралась на вечер. На журнальном столике свалены альбомы с работами Питера Линдберга и Давида Лашапеля, между ними стоят свечи и большая стальная пепельница, рядом рассыпано немного травы. На стене висит огромная черно-белая фотография – работа фотографа Даниила Головкина. На снимке – Алиса в трусах и кожаной короткой косухе. Правую ногу она прижимает к левой, а руки закинула за голову. Ее глаза подведены черной тушью, в губах тлеет сигарета.

Я кладу Алису на кровать, в гардеробной вешаю пиджак и достаю из карманов сигареты с зажигалкой. В ванной умываю лицо, долго чищу зубы и смотрю на отражение в зеркале. Еще раз ополоснув лицо, иду в гостиную, где достаю из холодильника бутылку воды и один «Алка-Зельтцер». Возвращаюсь к Алисе, долго снимаю с нее тяжелые мартинсы, юбку и топ, оставляя ее в одном нижнем белье. Укрываю одеялом и возвращаюсь в гостиную, где залпом выпиваю бутылку воды и падаю на диван. Включаю плазму и сбавляю громкость до mute. На экране появляется новостной сюжет из трущоб, в которых корреспондент опрашивает местных жителей, в чьих глазах видны отчаяние и волнение, а внизу бегущая строчка сообщает о курсе валют, переходе Роналдо в новый футбольный клуб и о том, что на Москву движется самый сильный циклон за последние сто лет. Когда сюжет из трущоб заканчивается, я выключаю телевизор и захожу в Instagram[3] – просматриваю отметки и делаю репосты. Несколько раз пересматриваю видео Алисы, на котором мы вместе танцуем, но не добавляю его к себе на страницу, а затем долго смотрю в темный угол комнаты.

– Алиса, сколько сейчас времени? – тихо спрашиваю я и вижу, как в углу загорается фиолетовая полоска.

– В Москве сейчас четыре часа и двадцать две минуты, есть еще время поспать, – произносит голос из колонки.

– Что такое циклон? – Я наблюдаю, как по контуру колонки снова пробегает фиолетовая линия.

Алиса обдумывает ответ, а потом объясняет:

– Циклон – это воздушная масса в виде атмосферного вихря с пониженным давлением воздуха в центре. Чаще всего циклоны приносят дожди и ураганы. Поэтому стоит быть аккуратным. Что-то еще, Максим?

– Нет, спасибо.

– Хорошо, тогда я спать.

– Давай.

Я беру в руки телефон и подхожу к окну, замечая, как рядом с Саввинской набережной случается вспышка света, которая через секунду расцветает золотыми огнями салюта. Я захожу в телеграм и вижу, что в сети только один человек. Мне хочется ему написать и даже позвонить, но я не знаю, что он сейчас делает, поэтому просто долго смотрю на зеленый кружок рядом с аватаркой, а затем бросаю телефон на зарядку, раздеваюсь, иду в спальню и ложусь рядом с Алисой.

У издательского дома стоит машина отца, рядом курит его водитель. Мы пересекаемся взглядами, но не здороваемся. Бариста кофейни на первом этаже машет мне, а я говорю ему, что скоро зайду. Бегом поднимаюсь по железной лестнице на второй этаж, прислоняю рабочий пропуск к датчику и толкаю стеклянную дверь. Быстрым шагом направляюсь в свой кабинет, где снимаю очки и ищу в столе среди блокнотов и приглашений капли для глаз. Сажусь в кресло, запрокидываю голову и закапываю по паре капель в каждый глаз. Поворачиваюсь в сторону стеклянной стенки – в редакции никого нет, кроме менеджера Юли.

На кирпичных стенах редакции висят первые и самые знаменитые обложки журнала. С них улыбаются голливудские звезды, западные музыканты, известные спортсмены и красивые модели, излучающие успех, радость и секс. На одном из фото бразильская модель Алессандра Амбросио. Она сидит на золотом песке – полностью обнаженная, скрестив ноги и прикрыв коленями грудь. Ее голова чуть запрокинута, а взгляд устремлен в объектив фотографа. Над снимком большими золотыми буквами написано: Gloss Yourself. С другой стороны опенспейса находится стеклянный кабинет главного редактора. Рядом с его дверью кто-то оставил черный передвижной рейл с пустыми вешалками. На рабочих местах сотрудников журнала стоят потухшие аймаки и разбросаны личные вещи. По их количеству на столах можно определить, кто остался работать в издании, а кому пришлось покинуть его вместе с крупными рекламодателями. Я вспоминаю, как полтора года назад в редакции всегда было шумно, и все приходили сюда, как в любимый дом, чувствовали себя частью модного и влияющего на массы издания, и все хотели сделать новый номер лучше предыдущего, иногда засиживаясь для этого до глубокой ночи. Когда я выхожу из своего кабинета и прохожу вдоль рядов с выключенными компьютерами, замечаю за одним из столов молодого парня: он читает новостную ленту и молча поворачивается в мою сторону. Я подхожу к полке, на которой выставлены награды журнала за все время его существования. Позади прототипов корпоративного «Оскара» стоит большая рамка с выпуклым стеклом, за которым находится мяч для американского футбола с автографом Тома Брэди. Я долго смотрю на овальный мяч – его швы измазаны то ли землей, то ли грязью, – а потом подхожу к столу арт-директора Ники, на котором замечаю большую книгу, на обложке которой молодая девушка в розовом платье кормит с руки павлинов. «Фредерик Лейтон» – написано на книге. Я беру ее и начинаю пролистывать, внимательно вглядываясь в работы художника, а потом на переплет внезапно падает белая крошка, и когда я поднимаю голову, то замечаю маленькую трещину на потолке, которую раньше никогда не видел.

– Ты чего? – слышу голос Юли. – Макс?

Я перевожу взгляд, откладываю книгу и иду к Юле.

– Трещина какая-то, – отвечаю я, присаживаясь рядом, – на потолке. Осыпается побелка, кажется.

Юля смотрит на потолок, но ничего не замечает.

– Отсюда не увидишь, она маленькая. Надо туда подойти, – объясняю я.

– Ну трещина и трещина, не рухнет же потолок из-за нее.

– Не знаю, смотря как пойдет.

– Ты как?

– Да нормально, только голова тяжелая немного, – говорю я, слегка покачиваясь на офисном кресле.

– По тебе видно. Ходишь как неприкаянный, мяч этот разглядываешь, трещины видишь. Отдыхать надо, Макс, – советует Юля, смотря в монитор и заполняя какую-то таблицу в Excel. Я беру с ее стола свечку и нюхаю, пытаясь понять, какой у нее запах.

– Где взяла? – спрашиваю я.

– Подарили.

– Кто?

– Да кто-то из рекламодателей кому-то прислал в подарок, и мне ее отдали, – пожимает плечами Юля. – Раньше подарки были подороже, конечно. Но ничего, свечка тоже пригодится.

– Ну, если свет отключат, то да, – смеюсь я.

– Может, тебе кофе? – спрашивает Юля.

Потягиваюсь в кресле и отвечаю:

– Да нет, мне пора бежать. Рассказывать об успехах бренда.

– А-а-а, уже видела твоего отца, – говорит Юля и поворачивается в мою сторону. – Такой он у тебя, конечно, деловой. Костюмчик, портфель… Полная противоположность тебе.

– Ну, я тоже вчера был в костюме, – усмехаюсь я. – Только вместо портфеля рюкзак.

– На, держи. – Юля берет с подоконника стопку сброшюрованных бумаг и кладет рядом со мной.

– Что это?

– Ты вчера просил презентации тебе распечатать.

– А, круто! Спасибо тебе большое. – Я пролистываю несколько страниц. – Ладно, пора батю навестить.

– Беги, – смеется Юля. – Там все твои любимые собрались.

– Очень смешно. Слушай, а где вообще все люди? Почему тут только мы и… – Я бросаю взгляд в сторону парня, читающего новостную ленту, но его уже нет на месте.

По дороге к большой переговорке я сталкиваюсь с главным редактором журнала Home. Она спрашивает, почему ее никто не позвал на вчерашнюю вечеринку, а я вру, что списком гостей занимался не я, а клиент, и думаю о том, что ее журнал и редакция существуют исключительно на балансе тех денег, которые приносят другие издания, а затем прохожу дальше. За стеклом переговорки я замечаю отца, который сидит ко мне спиной и слушает главу издательского дома Марину. Когда вхожу в переговорку, все поворачиваются, кроме отца.

– А вот главный герой вечера, – объявляет Катя.

– Здравствуйте, – говорю я собравшимся, – простите за небольшое опоздание, только закончили демонтаж декораций.

Я сажусь рядом с Аллой, директором отдела рекламы W, и замечаю на ее руке новые часы Cartier. На столе стоят вазы с фруктами, шоколадками и орехами. Я беру бутылку воды и наливаю себе в стакан. Замечаю, что отец наблюдает за моими действиями. Он в строгом темно-синем костюме, белой рубашке, сером галстуке и очках в тонкой серебряной оправе. Его образ дополняет хороший загар. Рядом с ним сидят другие акционеры, среди которых две женщины. Обе были вчера на мероприятии и уезжали сильно пьяными.

– Максим, – говорит Катя, – спасибо за прекрасный вечер. Нам уже с утра позвонили из пресс-службы рекламодателя, выразили благодарность и сообщили о планах на дальнейшее сотрудничество с нашим журналом.

Делаю глоток воды и киваю, зная о том, что Катя все выдумывает на ходу. Никто никому не звонил, а если бы и звонил, то только мне, поскольку коммуникацию с сетью «Золото» я полностью замкнул на себе. Акционеры улыбаются и кивают, но только не отец – он смотрит в бумаги с диаграммами и потирает лоб.

– Это очень приятно. Также хочу выразить благодарность всем, кто вчера смог присутствовать на мероприятии, – киваю в сторону двух акционеров. – Надеюсь, вам было хорошо!

– Очень, – подтверждает одна из женщин. – Почаще бы так.

– У нас впереди еще много активностей, – заявляет глава издательского дома. – Это только начало.

– Да, – поддерживает ее главный редактор Игорь, – в этом году мы постараемся выйти на тот уровень, который был до санкций и даже…

Я пристально смотрю на Игоря через плечо Аллы и думаю, что же он скажет.

– …до ковида, – заканчивает он.

Я делаю еще один большой глоток воды и замечаю, как за стенкой переговорки проходит Серега, заместитель Игоря. На нем коричневая футболка с каким-то принтом и черные джинсы, а на сумке болтается куртка. Серега встречается со мной взглядом, поднимает кулак, а я одобрительно киваю ему в ответ.

– Как вы этого достигнете? – тихо спрашивает отец, после чего все в переговорке замолкают и даже мне становится немного холодно.

– Мы переориентировались сейчас исключительно на российского рекламодателя, – начинает объяснять Алла. – После того, как западные ушли с рынка. Мы это стали делать еще до всего… – Она запинается и думает, что сказать.

– До всего, что произошло, – договаривает за нее отец и смотрит на Аллу.

– Да, еще во времена локдауна мы стали работать в этом направлении, – продолжает Алла. – И уже четыре года назад российский сегмент среди рекламы занимал порядка сорока процентов. Сейчас же он занимает уже семьдесят. Это и одежда, и косметика, и госпроекты, и целые города с регионами, такие как Нижний Новгород, Тобольск и другие.

– А тридцать что составляет? – спрашивает отец.

– Остальные тридцать – это или китайский автопром, или техника. Есть свои трудности, конечно, в работе с ними, но…

– Нет никаких трудностей, – перебивает Катя, – работают все круглые сутки.

В этот момент я думаю о том, что в редакции сейчас находятся только Серега, Юля и какой-то парень с сайта, а параллельно размышляю об Алисе: во сколько она проснется и какие у нее на сегодня планы, ведь вчера она Лехе о чем-то рассказывала, но я не запомнил.

– Ну… в целом да, – подтверждает слова Кати Алла.

– Помимо рекламы, у нас еще очень сильный бренд-отдел, – замечает Марина. – Максим у нас его возглавляет.

Еще я думаю о том, что хочется куда-нибудь уехать на несколько дней и немного выдохнуть, и надо бы у Аллы спросить, нет ли у нее никаких пресс-туров в ближайшей перспективе, на которые никто не претендует. Обо всем этом я думаю, глядя на стакан, в котором уже не осталось воды.

– Максим? – повторяет Марина.

– Простите, задумался, – отвечаю я и ловлю взгляд отца, который молча наблюдает за мной. – Я пришел сегодня с презентацией, в ней перечислены наши главные активности и цифры. Также на последней странице вы можете ознакомиться с планами на ближайший квартал.

Я раздаю всем сброшюрованные презентации и рассказываю о том, как мы развиваем видеоконтент на сайте, как в него интегрирована реклама и сколько стоит размещение в одном ролике. Объясняю, что с начала нового года мы смогли провести несколько офлайн-мероприятий, которые принесли нам больше двадцати миллионов рублей, после чего делюсь планами на проведение ивентов в других городах России. Я убедительно вещаю обо всех деталях, пока меня резко не прерывает голос отца:

– Это все прекрасно, конечно, красивые диаграммы, слайды, цифры. – Он закрывает мою презентацию и отодвигает от себя. – Но вы правда считаете, что вечеринки и китайские телефоны вернут вас в доковидные бюджеты?

В переговорке повисает пауза. Отец снимает очки, достает из внутреннего кармана пиджака белоснежный платок, протирает стекла и снова нацепляет их на нос, придвигая к себе белый лист бумаги. А я вспоминаю, как в детстве он часто водил меня к реке и делал из бумаги большие корабли. Мы ставили их на воду и наблюдали, как ветер уносит их по течению.

– Мы… – Катя что-то хочет сказать, но отец не дает ей этого сделать.

– Вот смотрите, у меня огромнейший банк, как вы прекрасно знаете. – Все кивают. – В нем работают суперпрофессионалы и аналитики. Я не преуменьшаю ни в коем случае ваши таланты и успехи, просто рассказываю, окей?

– Окей, – отвечаю лишь я, и отец резко бросает на меня недобрый взгляд.

– Мои аналитики, которые окончили Стэнфорды и Кембриджи, – отец снова смотрит в мою сторону, – говорят, что невозможно вернуться не то что в доковидные времена, но и даже в две тысячи двадцать первый год.

– Но банковский сектор – совсем другое… – начинает оправдываться Алла.

– Алла, послушайте меня, – продолжает отец, а я пинаю ее под столом. – Ни у одного Тобольска вашего нет столько денег, сколько есть у Louis Vuitton и Dior. Вы же это прекрасно знаете.

– Но… – Алла пытается высказаться, а отец продолжает свой спич:

– Но Louis Vuitton и Dior больше нет и не будет в ближайшей перспективе, тут спорить даже не нужно. Вы молодцы, что быстро нашли новых рекламодателей, сумели перестроиться и удержаться на плаву. Просто не надо говорить о том, чего никогда не будет.

В этот момент я поворачиваюсь к Игорю и вижу, как у него трясется левая рука, и мне становится радостно от того, насколько он жалок. Игорь поправляет ворот своей водолазки и делает вид, будто что-то записывает в ежедневник от Hermes.

– Я же смотрю все эти диаграммы, которые вы мне предоставили. – Отец берет в руки бумагу с изображением синих столбиков. – По ним я и сам могу спрогнозировать, что конец этого года вы закончите максимум как март-апрель двадцать второго.

– Мы будем очень рады, если ваш банк станет нашим рекламодателем, – произносит Алла и нервно дергает плечом, а я в этот момент давлюсь водой и начинаю кашлять.

– Алла, – отец смотрит на нее исподлобья, – запомните: хороший продукт в рекламе не нуждается. У вас «Эппл» размещались когда-нибудь?

– Ну, у нас были с ними активности… – начинает Катя, и отец поворачивается в ее сторону.

– Активности… или реклама?

– У нас было сотрудничество, – отвечает Катя, но отец уже завелся.

– Бесплатные айфоны для сотрудников взамен на размещение новостей компании на страницах журнала – это не сотрудничество, Екатерина. Это так: кость бросили, а за ней побежали. Или, как вы модно выражаетесь, «бартер».

– У них политика такая, – защищается Катя.

– Давайте без политики, пожалуйста, – продолжает отец. – Смотрите. Вернее, послушайте. Сейчас в нашей стране есть два крупных игрока в издательском мире. Наш издательский дом Freedom Media и конкуренты из Fashion MAG. Понятно, что у них там журналы о пустоте, по типу… как его там… у которого главный редактор Анна Алексеева, кажется?

Я резко поднимаю глаза на отца, а Алла отвечает ему:

– She.

– Да, да, он самый, – кивает отец, – «Ши»! Вы же понимаете, что рынок устроен так, что рекламодатели всегда раскидывают яйца в разные корзины. Вы просто сделайте так, чтобы рекламодатели приносили свои яйца только сюда, а не этой Алексеевой. Будьте жестче на рынке, а не вечеринки устраивайте. Сделайте так, чтобы реклама была только у вас.

Отец пристально смотрит на меня, а я перевожу взгляд на кулер – в котором в этот момент поднимается огромный водяной пузырь.

– Виктор Михайлович, – говорит Марина, – у нас жесткий издательский дом, вы это знаете. У нас правило: если кто-то не вырабатывает план, то идет на улицу. Мы даже за встречи с сотрудниками других изданий увольняем.

Я вспоминаю, как в прошлом году ездил в пресс-тур в Катар, где часть наших сотрудников в первый вечер веселилась с сотрудниками другого дома, ни о чем не заботясь. Еще думаю о том, что сегодняшнее собрание абсолютно бессмысленно и странно, что отец на это тратит свое время, если только он не получает наслаждения от того, что его голос среди акционеров главный и, когда он тут говорит, его слушают.

– Все верно, Марина, – соглашается отец. – Мы же тут все про деньги. Жестче, жестче всем надо быть. Надо всегда стрелять во врага не только модными съемками, но и вообще всем. Топить его. Тогда вся реклама перейдет сюда. Поверьте, я сам очень хочу вернуться в доковидные времена, да хотя бы в двадцать первый год, но… Mercedes ушел с рынка, а вместе с ними и машина времени.

Все в переговорке смеются над шуткой отца, а я открываю еще одну бутылку с водой и пью из горла. Марина снова что-то рассказывает об успехах команды, объявляет, что после нашего журнала с отчетом придут Technology, Women и Home. Отец просит взять перерыв и предупреждает, что на совещание по последнему журналу не сможет остаться. У него важная встреча в банке, поэтому он хочет, чтобы отчет по Home передали ему через меня. Затем отец быстро исправляется и просит прислать все показатели журнала своей помощнице на электронную почту. Мы выходим из переговорки, я направляюсь в кофейню и слышу за спиной, как отец рассказывает одному из акционеров о том, что в Марбелье все хорошо. Идущая рядом со мной Алла тихо произносит:

– Мне бы, блять, в Марбелью сейчас.

А потом она понимает, что я услышал ее слова, и ускоряет шаг.

Когда бариста протягивает мне картонный стакан с капучино, рядом появляется отец и произносит:

– Один черный, пожалуйста.

Бариста интересуется, на каком зерне лучше сделать, на что отец просит просто приготовить ему черный кофе и ничего больше. Отец садится рядом со мной, расстегивает пиджак, капает две капли антисептика на руки и растирает ладони.

– Самый маржинальный продукт на свете. – Отец даже не смотрит в мою сторону.

Я делаю глоток кофе и уточняю:

– Антисептик?

– Кофе. – Отец вытирает руки салфеткой и бросает ее в корзину для чеков. – Обычное зерно, которое собирают и обжаривают за копейки. Себестоимость стакана – рублей пятьдесят. С учетом транспортной логистики.

Бариста, который тоненькой струйкой наливает кипяток в воронку с кофе, бросает взгляд в нашу сторону. Я подмигиваю ему, намекая, что все в порядке.

– Но человек в мегаполисе платит за кофе в пять раз больше, а иногда в десять.

– В городе за все приходится платить, – замечаю я.

– Угу. Ты как вообще, приехать не хочешь? Давно тебя не видели.

– Да что-то какая-то ежедневная мясорубка…

– Ты про вечеринки свои?

– Про работу. – Я делаю еще один глоток кофе.

– Мать навести.

– Мы с ней говорили по телефону пару недель назад.

– Тебе ехать до нас сорок минут, – говорит отец и смотрит куда-то в сторону стеклянной двери.

Через нее входят сотрудники редакции, замечают меня и направляются к нам, но я глазами показываю, что не стоит этого делать, и они проходят мимо.

– Хорошо! Я приеду, – обещаю я. – Сдам пару съемок и приеду. А ты чего вчера не пришел?

– Куда?

– Ну, на наш партнерский вечер. Я организовывал…

– Я не люблю всю эту мишуру бессмысленную. Что снимаешь сейчас?

– Да так…

– Моделей своих, которые за три копейки изображают радость и беззаботность?

– Ну, у них такая работа.

– А ты вообще не думал о том, чтобы сменить свою? – внезапно спрашивает отец. В этот момент бариста ставит перед ним керамический стакан с американо.

– В смысле? – недоумевающе уточняю я.

– В прямом. – Отец крутит стакан, на котором изображен черный слон. – Пора бы уже завязывать с этим всем.

– С чем?

– С тем, что ты делаешь. Вот с этими твоими съемками, вечеринками и глупыми людьми, у которых нет будущего.

– Это ты кого имеешь в виду?

– Да всех, кого ты там снимаешь.

– Да хорошие они все люди, – не соглашаюсь я.

– Может, и хорошие, но бессмысленные. Пора уже завязывать. – Отец делает глоток кофе.

– Но мне нравится, что я делаю, и мне кажется, у меня хорошо получается.

– Я тебе не говорю, что у тебя что-то получается, а что-то нет. Я про другое.

– Про что?

– Про то, что надо идти дальше.

– Куда?

– Ко мне в банк.

– И что я буду там делать?

– В департамент маркетинга пойдешь, будешь заниматься, в принципе, тем же, чем и сейчас, но с нормальными людьми. Если будут успехи, через пару лет сможешь возглавить весь отдел.

– Нет, я пас, правда. Я и тут возглавляю департамент.

– Тут у тебя в подчинении сколько людей?

– Да дело не в количестве.

– В управлении дело. Двумя калеками управлять могут все, даже… – Отец кивает в сторону бариста, пока тот принимает заказ у редактора журнала Women. – У меня станешь нормальным управленцем, сможешь прокормить потом семью.

– Слушай, я же понимаю, что там буду под твоим начальством.

– Ты и тут под моим начальством, не забывай.

– Да, но тут по-другому.

– Хорошо, тут ты под начальством какой-то дуры и этого, как его…

– Игорь.

– Угу. – Отец делает еще глоток кофе. – Именно.

– Ну сними его с должности. Вернись и скажи, что надо поменять главного редактора, потому что он тебе не нравится. Я поддержу это решение.

– Слушай, – отец поворачивается ко мне и смотрит ледяным взглядом, – дело не в нем, я о твоем будущем говорю.

– Да все у меня хорошо! – громко восклицаю я. На нас оборачиваются бариста и еще пара человек, которые стоят в очереди за кофе. Чуть тише я повторяю: – У меня все хорошо!

– Ладно, я не буду спорить с тобой, сам в итоге придешь. Как у Алисы дела? – внезапно спрашивает отец, и я недоумеваю от смены темы.

– У нее… у нее тоже все хорошо!

– Приезжайте вдвоем на ужин.

Я вспоминаю, как зимой мы обедали все вместе в «Пушкине». Мама была в костюме от Chanel, а отец на кэжуале. В ночь перед обедом мы с Алисой и всей нашей компанией дико зависали в апартаментах в высотке на Баррикадной, которые нашел Леха и арендовал на несколько дней. В «Пушкине» Алиса пыталась сконцентрироваться на разговорах с мамой и отцом, но у нее плохо получалось, поэтому мне приходилось поддерживать беседу. Алиса извинилась и вышла из-за стола, ее не было десять минут, а когда вернулась, ее зрачки были слишком большими и она стала более разговорчивой и веселой. Мы просидели в ресторане несколько часов, отец часто вставал с кем-то поздороваться, кто его замечал и подходил к нашему столику. Под конец обеда Алиса задела локтем бокал – тот упал на пол и разбился. Алиса громко засмеялась, и все гости ресторана повернулись в нашу сторону, а отец сказал, что посуда бьется на счастье. Когда мы ехали домой, в такси Алиса заметила, что кормили вкусно. Дома она тут же пошла в душ, а когда наконец оттуда вышла, то была полностью сухая и в одежде. Я сидел на диване и смотрел на нее. На вопрос, что она делала в душе, Алиса ничего не ответила, а просто подошла ко мне и села сверху. Одной рукой взяла меня за шею, другой схватила мою ладонь, приложила ее к своим бедрам и сжала, попросив открыть рот. Я снова поинтересовался, что она делала в душе, но Алиса зубами вцепилась в мою нижнюю губу, так что из нее потекла кровь, а потом языком пропихнула таблетку из своего рта в мой и начала расстегивать ремень на моих джинсах.

– Я передам Алисе приглашение, – говорю я отцу. – Ее папе тоже передать?

Отец встает из-за стола и уходит, а бариста протягивает мне банковский терминал, чтобы я закрыл счет.

У себя в кабинете я пролистываю ленту телеграма, читая новости и сплетни. Все заметки со вчерашнего мероприятия пересылаю своей помощнице Алене, чтобы та распечатала их и собрала в отчет. На канале «Адовое кольцо» натыкаюсь на видео с отцом Алисы: он дает интервью в своем министерском кабинете и рассказывает о партнерских отношениях между Россией и странами Юго-Западной Азии. Он сообщает корреспондентке, что мы выдержали санкции и стали сильнее, а та кивает, улыбается и зачитывает следующий вопрос со своего планшета. Админы канала сопровождают видеокомментариями о том, что интервьюируемый с его состоянием может выдержать любые санкции, а его дочь наверняка скучает по семейной яхте, которая уже больше года находится под арестом в Италии.

На отце Алисы серый костюм, белая рубашка и серый галстук. На столе стоят несколько правительственных желтых телефонов, компьютер и фотографии в золотых рамках, повернутые к камере так, что нельзя увидеть, кто на них. Я думаю, есть ли на фото Алиса и что это мог быть за снимок. Внезапно звонит Леха и сообщает, что будет через десять минут.

На моем рабочем столе лежит стопка журналов, с обложки последнего номера смотрит молодой артист: волосы его сильно взъерошены, в зубах он держит горящую спичку. Рядом с журналами валяется фирменная записная книжка с логотипом W, которую я часто беру на встречи и всегда делаю вид, будто что-то записываю, но на самом деле рисую треугольники и сразу же закрашиваю их черным цветом. В стакане в форме баскетбольной корзины торчат ручки и карандаши, к его краю я прикрепил свою фотографию с одного из европейских рейвов. На снимке на мне белая майка с надписью OFF, голубые рваные джинсы и бело-голубые джорданы; глаза прикрыты черными очками. Я нахожусь возле сцены и делаю вид, что на ладони держу диджея, который стоит за пультом. Эту фотографию сделала Алиса, когда мы только начали встречаться и мечтали поехать на Burning Man, но у нас почему-то не получилось и мы оказались в Амстердаме.

Под аймаком на столе лежат две пачки жвачки Trident с корицей и стоит флакон духов Penhaligon’s, крышка флакона стилизована под золотую голову какого-то рогатого животного. На стене кабинета висит фотография Майкла Хатченса, сделанная в Париже фотографом Гарри Борденом в год и месяц моего рождения. На снимке Хатченс в очках позирует на балконе парижского отеля, смотрит куда-то вдаль, а в его пальцах тлеет сигарета. Это фото мне прислал на день рождения живущий в США друг, который сообщил, что на момент фотосессии Хатченс прибывал уже в глубокой депрессии и ему оставалось недолго. Вдоль стены кабинета расположены диван и маленький столик, на котором стоит диффузор Dr. Vranjes с ароматом удового дерева. Когда я начинаю читать «Антиглянец», дверь в кабинет открывается, и заходит Серега, заместитель Игоря; на его майке написано: Clash. Серега садится на диван и глубоко вздыхает:

– Че, как прошло?

– Жирно. Ты-то где был?

– Я, старик, дома был. – Серега достает из кармана джинсов капли для носа. – Со своей остался, она приболела. Заказали корейской еды и попили пива. А потом я просто уснул.

Серега пшикает себе в нос и глубоко дышит.

– Как речь, норм? – спрашивает он.

– Слишком высокопарно и много эпитетов. – Я откидываюсь в кресле и смотрю через весь опенспейс на стеклянный кабинет Игоря.

– В смысле? – удивляется Серега. – Я же просто ее по их пресс-релизу написал, почти ничего не менял.

– Ну вот Игорь сказал, чтоб в следующий раз было не так высокопарно, – смеюсь я.

– Вот пидор, а он свои колонки вообще читает?

– Думаю, нет. Разве не ты за него их пишешь?

– Нет, мне еще этого не хватало.

– Слушай, я сейчас сидел на встрече с акционерами, ну, ты видел…

– Угу…

– У Аллы на руке новые часы Cartier.

Серега снова глубоко вздыхает:

– Бля, как меня заебало уже это, старик. Все редакторы еле живут, а эти…

– Слушай, я даже не знаю, с чего она так резанула сверху, что картьехи новые. Да и вообще, где она их купила?

– Я уйти думаю.

– Куда?

– Да подальше отсюда. Все стало невыносимо.

Я беру со стола винтажное портмоне Versace, которое было сделано в год убийства дизайнера и уже сильно износилось, достаю оттуда тридцать тысяч рублей и протягиваю Сереге.

– Это за работу.

– Старик, только твои халтуры и спасают. – Серега пересчитывает деньги и добавляет: – Тут больше на десятку.

– Это за причинение морального вреда.

– Спасибо, брат. – Серега кладет деньги в задний карман джинсов, а потом наклоняется ко мне. – «Улететь» не хочешь?

– Куда?

– В туалет, куда, – посмеивается Серега.

– А-а-а, ты про это. Сейчас нет, рано еще – с ума, что ли, сошел. Там еще отец в переговорке до сих пор сидит. Представляешь, если мы пересечемся с ним в туалете.

– Ну, если что, у меня есть, – сообщает Серега. – Отличный взял.

Я вижу, как по коридору идет Леха в синих джинсах, черном пиджаке и белой майке. Он заходит в кабинет, здоровается с Серегой и обнимается со мной.

– Работаете? – спрашивает он.

– Угу, Серега уже «улететь» предлагает.

– Не рано? – спрашивает Леха.

– Я лучше понюхаю диффузор, – усмехаюсь я, беру со столика коричневую колбу, откидываюсь в кресле и вдыхаю аромат деревянных палочек.

– А чего ждать? – удивляется Серега.

– Тоже дело говоришь, – соглашается Леха. – У вас тут, конечно, своя атмосфера. Вы бы составили конкуренцию Энди Уорхолу.

– Мы круче, – гордо заявляю я.

– Ладно, я пошел. – Серега поднимается с дивана, потягивается и выходит из кабинета.

– Первый пошел… – говорит ему вслед Леха, мы громко смеемся, а Серега показывает нам средний палец через стеклянную дверь, улыбается и идет в сторону туалета.

– Так. – Леха запускает руку во внутренний карман пиджака, достает из него конверт и бросает мне на стол. Я подрываюсь в кресле, хватаю конверт и отправляю в ящик под столешницей, где у меня лежит загранпаспорт и много других конвертов от Лехи.

– Ты с ума, что ли, сошел? – спрашиваю я.

– Да успокойся, это всего лишь твоя маржа, а не…

– Я знаю, но аккуратнее надо. Знаешь, сколько крыс за этой стеклянной стенкой, которые могут увидеть?

– Сколько?

– Много.

– Понятно.

– А там сколько? – Я киваю в сторону ящика.

– Пятьсот.

– Раньше было больше.

– Раньше и бюджеты были другие, не забывай.

– Это да. По бумагам все нормально?

– Все чисто, я их все Алене твоей отправил. Все засмечено и подписано, не парься. Эти пол-лимона выписаны на хор, кейтеринг для него и транспорт. Только теперь надо как-то эту театральную мастерскую приткнуть, я им пообещал, что о них напишут.

– Сделаем, не ссы. На сайте дадим материал про них. Я договорюсь. С печаткой не уверен, там могут доебаться. – И киваю в сторону кабинета Игоря. – А у них реально был кейтеринг?

– Нет.

– А транспорт?

– На метро все доехали.

– Понятно.

– Ну вроде хорошо все прошло вчера, – отмечает Леха. – Все довольны, кажется.

– Алиса только снова перебрала. – Я смотрю на Леху, а тот какое-то время молча смотрит на меня. – Ладно, проехали. Смотри, что хочу сделать для одного клиента…

Я подзываю Леху к столу и запускаю на ютубе канал Cercle. Леха берет флакон духов и пристально разглядывает рогатое животное, а потом срывает крышку флакона и вдыхает аромат. Мы смотрим, как известные диджеи играют в разных красивых точках земли. Надолго залипаем, когда Be Svendsen играет на горе Немрут-Даг на юго-востоке Турции. Вспоминаем, как ходили на него, когда тот приезжал в Москву, и как до утра все танцевали и прыгали в бассейн, наполненный пластиковыми шариками и надувными дельфинами. Когда камера берет диджея крупным планом, на экране появляется телеграм-уведомление от человека, который у меня записан как «АА». Мы с Лехой смотрим на черно-белую аватарку: женское лицо закрывают развевающиеся волосы, и видны только губы с маленькой родинкой.

«Ты живой?))» – горит в углу экрана, и я быстро жму на крестик, чтобы сообщение пропало.

Леха возвращается на диван, я беру в руки телефон и делаю вид, что что-то читаю, а потом вру, что меня вызывают через пять минут к начальству. Леха говорит, что вечером наберет, и выходит из кабинета.

У входа в сквер паркуется черная BMW. Водитель открывает заднюю дверь, и из салона выходит Аня в черном пиджаке, прямых голубых джинсах и в туфлях J’Adior на низком каблуке, с белыми фирменными бантиками по бокам. Она с кем-то говорит по телефону и смотрит по сторонам, а когда оборачивается, я вижу ее улыбку и приветственно поднимаю руку. Она быстрым шагом направляется ко мне, а я встаю со скамейки, беру два стакана с кофе и иду навстречу. Когда расстояние между нами становится минимальным, Аня говорит в трубку, что наберет попозже, кидает телефон в карман пиджака и целует меня в губы.

– Снова курил?

– Курил. – Я протягиваю ей стакан. Она делает маленький глоток, смотрит на меня и улыбается.

Мы возвращаемся на скамейку, Аня закидывает ногу на ногу, и я рассматриваю вышитый узор на ее туфлях и небольшой лейкопластырь на левой пятке. Потом поднимаю голову, и наши взгляды встречаются.

– Ну как погудели вчера? – спрашивает Аня.

– С чего начать?

– С того, как ты себя чувствуешь. – Она кладет локоть на спинку скамейки, а я смотрю на небольшие морщинки в уголках ее глаз и родинку над верхней губой.

– Вымотался. Но, кажется, всем все понравилось.

– Твои тоже приезжали?

– Родители? Нет, они не…

– Друзья.

– А, они все были.

– Во сколько закончили?

– Часа в четыре дома был.

– Ты хоть спал? – Аня проводит по моим волосам ладонью, и по моей руке пробегают мурашки.

Я качаю головой:

– Немного. Утром собрание было.

– Может, тебе поспать поехать? Или у тебя сегодня дела?

– Да вроде ничего такого нет.

– А что за собрание было?

Я делаю глоток кофе, смотрю в сторону беседки, из которой выходит компания студентов, а затем кладу руку на Анину коленку.

– Папа и компания.

– И как компания? – посмеивается Аня.

– Твоя лучше.

– У меня такая же, даже пожестче, – замечает она. – Мы хоть в одном бизнесе, но у нас как-то строже, мне кажется.

– Я про тебя, – говорю ей, а она прикусывает нижнюю губу и улыбается. – С тобой лучше, Ань.

Придвигаясь ближе, обнимаю ее за плечи и утыкаюсь в копну волос, глубоко вдыхая их запах. Аня ставит свой стакан на скамейку и правой рукой гладит меня по груди, но потом резко отталкивает:

– В общем, тобой все довольны, да?

– Наверное.

– Отец что говорит?

– Ничего.

– Вообще?

– Ну, сегодня говорил о том, что нужно всем быть жестче, чтобы в вашем издательском доме не осталось рекламы, которая должна быть только у нас.

– А-а-а… – Аня берет стакан, делает глоток и смотрит куда-то вдаль. – А у нас говорят, чтобы вся реклама была в нашем издательском доме и чтобы у вас ее не осталось, представляешь?

– Замкнутый круг какой-то. – Я держу ее за руку.

– И вот так существуют два дома уже много-много лет, – смеется Аня. – И будут жить долго и…

– Счастливо?

– Не знаю. – Аня пожимает плечами. – Все стало как-то трудно. Раньше так не было.

Я смотрю в ту же сторону, куда и Аня, на рекламную вывеску, которая сообщает, что лучшие апартаменты – на Плющихе. Картинка меняется, и теперь я вижу человека в очках и сером костюме, а рядом надпись черными буквами: «Ничего не жди». Я пытаюсь вчитаться в нижнюю строчку и понять, что рекламирует этот мужчина. Тут реклама снова меняется, и мне предлагают прокатиться по Москве-реке на трамвайчике со стеклянной крышей.

– Раньше вообще было хорошо, – продолжает Аня.

Я поворачиваюсь к ней и спрашиваю:

– Когда?

– Когда ты был еще маленький, – смеется она.

– Ты тогда меня не знала.

– Если бы я тогда тебя увидела и мне кто-то сказал, что вот с этим мальчиком через много лет я буду сидеть на скамейке и чувствовать себя школьницей, я бы решила, что этот кто-то больной.

– Мы все больные. – Я достаю из кармана сигареты.

Аня смотрит на пачку, а потом замечает:

– И что, мальчик будет еще курить?

– Могу бросить.

– Меня?

– Тебя никогда. – Я закуриваю сигарету, но ее сразу же забирает Аня, затягивается и возвращает мне обратно.

– Мой бывший муж говорил что-то похожее. – Аня запрокидывает голову на спинку скамейки и выдувает дым. Я наблюдаю, как он растворяется в воздухе, а потом сам затягиваюсь.

– Хорошо, что он бывший.

– Согласна.

– Ань?

– М-м?

– Мне хорошо с тобой. Очень.

– И мне, Макс. Жаль, что я тебя не увидела маленьким.

– Ты тогда чем занималась?

– Не знаю. Наверное, на журфаке училась, а может, уже работала…

– Господи, сколько же лет ты в этом глянце?

– С тех пор, когда деревья еще были большими. – Аня правой рукой пытается дотянуться до ветки ближайшего дерева, но у нее не получается.

– Тебе не надоело это все?

– Не знаю. Мне еще что-то нравится, но не все.

– А мне кажется, что это крысиный мир, – говорю я. – Все по головам скачут, чтобы пробиться выше, а надо занимать очередь в спасательную шлюпку.

– Ну, так устроены большие компании. Мы же не работаем в независимых изданиях, мы с тобой работаем в журналах, которые входят в большие корпорации. Ты – в одной, я – в другой.

– Давай уйдем?

– Куда?

– Просто уволимся одним днем, и все.

– А что изменится?

– Видеться сможем свободно хотя бы.

– Ты уверен?

– Угу.

– Ты сможешь свободно со мной видеть…

– Смогу, – перебиваю я, чтобы она не продолжила.

– Макс. – Аня долго смотрит мне в глаза, и у меня замирает сердце. Я думаю, что зря поднял эту тему. – Тебе сколько лет?

Мы начинаем смеяться, она снова выхватывает у меня из рук сигарету, затягивается и возвращает. Я снимаю крышку со стакана, кидаю в него сигарету, а потом резко притягиваю к себе Аню и целую ее в губы, чувствуя запах ментолового табака. Левой рукой аккуратно беру ее за шею, касаясь большим пальцем мочки уха, и она, выгибая спину, глубоко вдыхает, обнимает мое лицо ладонями и выдыхает, слегка прикусывая верхнюю губу. Я запускаю руку под ее пиджак и обхватываю талию, целуя щеки, глаза и снова губы, а потом закидываю ее ноги к себе на колени, глажу правую лодыжку и запускаю пальцы в туфли. Аня прижимает мое лицо к своей шее, от которой пахнет Serge Lutens, и я целую ее ключицы.

– Остановись.

Я продолжаю целовать ключицы, а она крепче прижимает мою голову, запускает правую руку под воротник моей майки, но резко отдергивает ее и снова шепчет:

– Макс, стоп-стоп-стоп. Тормозим. Мы сейчас заведемся, – тихо говорит она, – а мне еще возвращаться в офис. Я же не могу приехать такая.

Какое-то время мы сидим молча, потом я поднимаю голову и касаюсь носом кончика ее носа.

– Ань?

– Что?

– Почему ты не спала вчера?

Тяжелая капля дождя падает на мою руку, я вижу перед собой стеклянную башню, верхние этажи которой сливаются с грозовой тучей, и понимаю, что не заметил, как дошел до дома. В квартире Алиса сидит на диване перед работающей плазмой, в кадре кто-то поскальзывается в ванной, роняя стеклянную бутылку, и падает прямо на осколки. Этот кто-то смотрит, как из его руки бежит кровь, но ничего не делает – просто наблюдает. Я присаживаюсь рядом с Алисой, которая поджимает под себя ноги, натягивая на колени майку с логотипом NBA. В комнате сильно пахнет травой, и я зажигаю стоящую на столе свечу. Алиса убавляет звук плазмы, демонстрирующей уже следующий эпизод фильма, в котором голая блондинка, танцуя, перешагивает через двух лежащих на ковре парней, те гладят ее ноги, а затем берут за руки и притягивают к себе. За всем этим с дивана наблюдает молодой парень, которому не очень нравится то, что происходит.

– Ты рано сегодня, – замечает Алиса. – Что-то случилось?

– Да вроде бы нет. Просто не спал практически сегодня.

– Точно. А мне хорошо спалось, но ничего не снилось. Тебе снилось что-нибудь?

– Я… не помню. – Смотрю на окно, по которому быстро стекают капли дождя.

– Значит, ничего. Если бы снилось, то запомнил бы. Вчера хорошо было.

– Да, – выдыхаю я. – Классный вечер.

– А когда фотографии будут?

– Какие?

– Меня вчера кто-то фоткал у вашего логотипа.

– А-а-а, сегодня пришлет все фотограф. Наверное, он еще не успел отобрать.

– Странно, – удивляется Алиса. – У других я уже видела фотографии с вечеринки. А мы фотографировались?

– Ты же только что сказала, что позировала у логотипа.

– Вдвоем?.. Мы вдвоем с тобой фотографировались вчера?

– Не помню, – отвечаю я, хотя знаю, что нет.

– Ну посмотрим, когда фотограф снимки пришлет. – Алиса кладет ноги мне на колени, придвигается и спрашивает: – Как тебе?

Она пролистывает сайт в телефоне – одни кеды Golden Goose сменяют другие. Показывает модель, у которой звезда сбоку то ли вышита розовыми нитками, то ли облеплена маленькими пайетками.

– Прикольные, – говорю я.

– Или лучше высокие? – Алиса прокручивает страницу дальше и показывает новую пару.

– Эти, – подтверждаю я и возвращаюсь к телевизору; на экране истекающий кровью герой с забинтованной рукой уже сидит с кем-то на встрече. – Что за фильм?

Алиса смотрит на экран, о чем-то думает и отвечает, что не знает. Она начинает переключать каналы, а я поворачиваю голову в сторону спальни и вижу, что на столике у кровати стоит пустой стакан, а рядом лежит надорванная упаковка от таблетки, которую я оставлял вчера ночью.

– Вечером на показ идем, – говорит Алиса.

– Какой? – уточняю я, рассматривая черный цвет лака на ее ногтях.

– Леха же звал. Показ на крыше ЦУМа сегодня.

– Мне он сегодня ничего не говорил.

– А вы сегодня виделись?

– Угу, он заезжал ко мне на работу.

– Странно, – удивляется Алиса. – Он мне тоже ничего не говорил про вашу встречу.

– Сегодня и отца видел, – зачем-то добавляю я и спускаюсь на диване чуть ниже, чтобы голова полностью лежала на подушке.

– О-о-о, как дядя Витя поживает?

– Хорошо, кажется. Загорелый.

– Отдыхал где-то?

– Понятия не имею. Я и твоего отца видел, – поворачиваюсь я к Алисе, а она непонимающе смотрит мне в глаза.

– Где? – Алиса берет из пепельницы затушенную самокрутку, вертит ее в пальцах, но потом кладет обратно и что-то ищет рукой под подушками. Достает оттуда зеленую электронную сигарету и затягивается.

– Интервью с ним было, что-то про экономику рассказывал.

– А-а-а, – выдыхает Алиса, – я думала вживую.

– Нет, вживую не было его.

Алиса ложится головой мне на колени и раздвигает ноги. Я кладу руку на ее плоский живот, одновременно уставившись на экран плазмы. Появляется заставка передачи про путешествия, где ведущий в белой майке рассказывает, что этот выпуск посвящен Вероне.

– Ты был в Вероне? – спрашивает Алиса, берет мою руку и водит ею по своему телу, отчего я начинаю возбуждаться.

– Нет, только видел концерт Jamiroquai в записи оттуда.

– Он классный, – говорит Алиса и спускает мою на руку к своим трусикам. – Давай съездим?

– Куда? – Я хочу, чтобы она остановилась. – На Jamiroquai?

– Нет. – Алиса поднимает мою ладонь выше, проводит ею по своей груди и останавливает у шеи. – В Верону.

Я ничего не отвечаю, просто пытаюсь сконцентрироваться на одной точке на экране, но ничего не получается. Алиса сжимает руку на своей шее, а потом облизывает мой указательный и средний пальцы, после чего запускает их себе в трусики.

– Жалко, тут окна не открываются, – замечает она, слега выгибаясь, – хочется воздуха. Больше свежего воздуха хочется, Макс. Слышишь?

– Угу. Я в душ, – произношу я, но она продолжает гладить себя моей рукой.

– Хочется уехать, – продолжает Алиса. – Или хотя бы чтобы приснилось интересное путешествие. Ты вернешься?

– Надо поспать, а то вырублюсь на показе.

– Беги. – Алиса отпускает руку. – Подожди. Хочешь, я сделаю что-нибудь?

– Давай просто поспим до вечера, – предлагаю я и отправляюсь в душ, слыша, как за спиной раздается скрежет зажигалки.

Мы сидим на крыше ЦУМа и ждем Леху, который всех собрал, но сам задерживается. Я уже встретил многих знакомых из индустрии – все заняли свои места в ожидании показа, о котором я не знал. Или просто не посмотрел пришедшие в офис пригласительные. К Алисе подходят две девушки и представляются Сашей и Женей, создательницами бренда женской одежды. Они рассказывают, что собираются закрывать свой магазин в торговом центре на Войковской, так как аренду не снижают и проще продолжать развиваться в интернете, где покупателей за сутки больше, чем проходимость на втором этаже центра. Алиса почему-то делает сочувствующий вид, но, когда Саша и Женя говорят, что работать через интернет выгоднее, начинает вновь улыбаться. Девушки уходят, и Алиса возвращается к каталогу показа. Стас рассказывает Артему, как в его агентство пришли новые клиенты, желающие провести музыкальный фестиваль, но их запросы не соотносятся с бюджетами, которые они предлагают, поэтому им придется встретиться еще раз. Артем, выслушав историю, в свою очередь рассказывает, как к его машине в центре города подошел ребенок и постучался в окно с протянутой рукой. На груди мальчишки висела картонка со словами о просьбе, но Артем не стал вчитываться, а просто смотрел на парня через закрытое окно и громко слушал музыку, представляя эту сцену кадром из клипа. Алиса и Стас смеются над его историей, в тот момент над нашими головами сталкиваются две тучи и превращаются в одну большую.

– Не ливанет? – спрашивает Стас, поправляя футболку зеленого цвета от Heron Preston. – То солнце, то ливень. Почему не может быть что-то одно?

– Слушайте, а где наш друг-то? Дайте-ка я ему напишу, а то уже неприлично, да и показ сейчас вот-вот начнется. – Артем берет телефон и начинает быстро печатать.

– Прикольные девчонки были, – замечает Стас.

– Кто? – спрашивает Алиса.

– Ну вот к тебе подходили сейчас.

– А-а-а, эти девочки. Саша и Вика.

– Женя, – поправляю ее я.

– Точно, Саша и Женя! Я с ними знакома, но не близко. Они хотели меня поснимать для своей коллекции однажды.

– Сняли? – спрашивает Артем.

– Не-а.

– А почему? – не успокаивается Артем.

Алиса хочет ответить, но потом делает вид, что не услышала вопроса, и продолжает перелистывать страницы каталога.

– Пять минут, – сообщает Артем. – Леха скоро будет.

– Ну, кайф, – отвечаю я, и Алиса хватает меня за руку.

– Че, как там журнал? – спрашивает меня Артем.

– Да стоит. – Я смотрю, как два молодых парня в черных брючных костюмах срывают с подиума полиэтилен. – Все хорошо, кажется.

– Проектов много или сократилось все? – интересуется Стас, а я даже не знаю, что ответить.

– Мало, но есть, – наконец произношу я. – Завтра будет одна заказная съемка. Потом – не знаю. Менеджерско-корпоративное почти победило творческое.

– Прекрати, ты очень творческий! Я же знаю это, – поддерживает меня Алиса.

– Да-да, – подначивает Артем. – Только ты можешь продать клиенту идею, в которой его продукт будет изображен в виде картины «Апофеоз войны» художника… как его там…

– Верещагина, – завершаю я фразу.

– Точно, – соглашается Артем и машет кому-то рукой.

– А что вы тогда рекламировали? – спрашивает Стас.

– Ювелирку. – В этот момент я замечаю, как на крыше появляется Аня в компании двух коллег из своего издательского дома. Они быстро проходят мимо нас, и наши взгляды встречаются. Аня чуть дергается, словно хочет поприветствовать меня, но резко отворачивается к коллеге и прибавляет шаг. На ней бежевый брючный костюм и черные туфли на высоком каблуке. Аня садится напротив нас с другой стороны подиума, их компания над чем-то смеется, а потом она берет каталог, быстро пролистывает несколько страниц и кладет его под стул.

– Это там, где черепа были из кристаллов? – возвращает меня к разговору Стас.

– Угу, – подтверждаю я. – А вместо ворон летели частные самолеты.

– Вау! – Алиса поднимает голову и смотрит в сторону Ани. – Это же…

– Да-да, Анна Алексеева, – заверяет Артем. – Модная тусовочка собирается, а нашего дружка все нет.

– Господи, как же она красива, – шепчет Алиса. – Я такая ее фанатка, вы бы знали. Просто невероятная женщина. С крутым голосом. Я всегда смотрю интервью с ней на ютубе.

– Да, крутая, – поддерживает ее Стас. – Она из другого издательского дома? Она же главред She сейчас, да?

– Угу, – киваю и очень хочу, чтобы этот разговор закончился как можно скорее.

– Лучший женский журнал, – уверенно заявляет Алиса и продолжает рассматривать Аню. – Интересно, сколько ей лет? Макс?

– Что? – нервно спрашиваю я.

– Сколько лет Алексеевой?

Меня сильно начинают раздражать эти вопросы.

– Да откуда мне это знать? Откуда?

– Ты чего? – Алиса гладит меня по руке. – Все хорошо?

– Да, все кайф. Просто я понятия не имею, кому сколько лет. Мне это неинтересно.

– Я просто думала, что если вы в одной сфере работаете, то знаете все друг про друга. Прости, если задала тупой вопрос. Но я всегда хотела сняться для ее журнала. Прямо мечта была когда-то, – тихо произносит Алиса и убирает руку.

– Так подойди к ней, пока показ не начался, – со смехом предлагает Артем. – Скажи, что очень хочешь сняться.

– Так… Ну где Леха?! – громко спрашиваю я, чтобы перевести тему.

Все вздрагивают, и даже Аня слышит мой голос и оглядывается в нашу сторону.

– Макс? – На этот раз Алиса кладет руку мне на шею. – Точно все хорошо?

– Да, – отвечаю я и понимаю, что Аня наблюдает за тем, как Алиса гладит меня. – Просто, какого хрена всех собирать и опаздывать.

– Да успокойся, старик, он же всегда такой, ты чего. Сейчас прибежит и скажет, что с кем-то там заболтался. А вон и он. – Стас кивает в сторону выхода с крыши: к нам спешит Леха.

Он выглядит так же, как и утром. Кажется, что дома с тех пор он не был. Леха в черных очках, хотя на улице нет солнца, а в руке держит пиджак. Когда он подходит, мы все по очереди хлопаем его по ладони, а Алиса целует в щеку.

– Ты где был? – спрашивает его Стас.

– В «Пекине», – отвечает Леха, не снимая очки. – Не началось еще ничего?

– Как видишь, – говорит Артем. – Падай давай.

Леха садится рядом со мной, и я чувствую, что от него пахнет травой.

– Ты из Пекина? – удивляется Алиса.

– Угу, – кивает Леха. – Из отеля «Пекин».

– А-а-а… А то я уже подумала… И что ты там делал?

– В смысле? – Леха наконец снимает очки. – Там же будет наша «Черная ночь».

– Блин, точно-точно, – вспоминает Алиса. – Так, надо с костюмами уже решать.

– А когда, напомни? – спрашиваю я, глядя, как Аня закидывает ногу на ногу и покачивает туфелькой на кончиках пальцев, продолжая что-то обсуждать со своими коллегами.

– В смысле, блять… – поворачивается Леха. – Вы забыли, что ли?

– В следующую пятницу, – отвечает за него Стас. – Но пора бы тебе уже приглосы разослать.

– Это все будет. Уже напечатаны, будет просто жир. Сегодня смотрели все залы. Вы прямо не забудете эту ночь.

В этот момент у выхода на подиум зажигаются большие желтые прожектора и включается сиреневая подсветка. Из колонок гремит музыка, напоминающая африканские мотивы, замиксованные с техно. На подиум одна за другой выходят длинноногие модели в черных платьях и костюмах – гости показа достают свои телефоны и начинают все фиксировать. У всех моделей волосы залачены за уши, и создается впечатление, будто они только вышли из воды, а их лица, словно выточенные из камня, не выражают никаких эмоций. Когда мимо нас проходит модель в черном, сильно порванном платье, я замечаю, как Аня снимает ее на телефон, но потом не опускает его, а задерживает на мне. Я смотрю прямо в ее камеру, а Аня пристально смотрит на меня, пока на подиум не выходит следующая модель. В какой-то момент Алиса резко придвигается ко мне и кричит в ухо, что ей очень классно и такая музыка ей нравится. Я поворачиваюсь к ней, и она целует меня в губы. Когда я возвращаю взгляд к подиуму, то снова замечаю наставленную на меня камеру Аниного телефона, после чего резко встаю и ухожу туалет, а Леха придвигается ближе к Алисе и что-то шепчет ей на ухо.

В туалете умываю лицо холодной водой, и, когда беру полотенце, мой взгляд приковывает лежащий на полке номер W за 2019 год. С черно-белой обложки сурово смотрит лицо актера Хоакина Феникса, оттягивающего левой рукой ворот майки. Обложка настолько простая и без лишних деталей, что мне она всегда казалась лучшей из всех, что были в W. Внизу обложки идет текст, сообщающий, что этот номер посвящен демонам, которые затащат всех в ад. Я открываю журнал и читаю список сотрудников редакции – на тот момент их было больше тридцати. Листаю страницы и вглядываюсь в масштабные фотосессии, сделанные для этого номера, а потом возвращаюсь к главному герою номера и перечитываю большой очерк о нем.

Статья начинается с рассказа о том, как артист сидел в кресле своей перевернутой машины и не мог из нее выбраться. После безуспешных попыток открыть дверь или вылезти через окно он закурил сигарету и так и остался в автомобиле. Я опускаю крышку унитаза, сажусь на нее и продолжаю читать. Несколько раз просматриваю расшифровку звонка, поступившего в службу спасения Калифорнии в конце октября 1993 года. Хоакин Феникс умолял, чтобы кто-то помог его брату, так как тот перестал дышать. По моей спине пробегают мурашки, как когда-то, когда я впервые прочитал эту статью и затем нашел настоящую запись звонка Феникса, которую прослушал один раз и больше к ней не возвращался. Я почти дочитываю статью, когда ручка двери начинает дергаться, и я понимаю, что провел в туалете много времени. Я умываю лицо еще раз, выхожу. На крыше Леха о чем-то уже разговаривает с Артемом и Стасом, Алисы нет. Я присаживаюсь рядом и интересуюсь, где она, на что Леха отвечает, что Алиса пошла меня искать. Мне хочется увидеть Аню, но когда я смотрю в ее сторону, то замечаю, что и она тоже пропала.

– Мне пора уже, – резко бросает Леха. – Завтра снова встречаться со строителями, надо начинать готовить сцену.

– Уже?! – удивляется Стас. – Что-то ты быстро.

– Старик, правда, надо бежать, – перекрикивает музыку Леха и встает со своего места.

– Я тебя провожу, – говорю я.

Мы заходим с Лехой в лифт, в котором сильно пахнет парфюмом, и я жму кнопку первого этажа. Лифт спускается, Леха поворачивается ко мне и спрашивает:

– Все хорошо?

– Угу, – подтверждаю я, глядя в одну точку.

– Ты загруженный какой-то.

– Я просто… не знаю, – тихо произношу я. – Устал сильно.

– После вчерашнего?

– Да нет, я и до этого уже устал.

– Может, тебе зарядиться? – намекает Леха, но я отрицательно качаю головой, и он не продолжает эту тему.

– Сейчас бы в две тысячи девятнадцатый…

– В смысле? – удивляется Леха. – Что там было?

– В том-то и дело, что там ничего не было, – вздыхаю я.

– Ну и зачем возвращаться туда, где ничего не было?

– Ничего плохого не было.

– Слушай, – Леха смотрит на дисплей лифта, на котором мелькают номера этажей, – сидим в ресторанах, гуляем по городу, ходим по вечеринкам, делаем их. Вроде все нормально.

– Да, но…

– Все нормально, Макс! – Леха крепко сжимает мое плечо. – Не парься просто.

– Лех?

– А-а-а?

– А о чем вы с Алисой болтали?

– Когда?

– Когда меня не было.

– Тебя не было?

– Да.

– Когда?

– Ну вот сейчас, пока я в туалет выходил.

– Не знаю, вернее, не помню. Брат, выдыхай. – Двери лифта открываются, и Леха выходит из него, а потом поворачивается ко мне и говорит: – Заезжай завтра в отель, спокойно хоть посидим, как когда-то. Без этого всего!

Леха крутит пальцем в воздухе, а я жму на кнопку шестого этажа, и двери лифта снова закрываются.

На крыше уже проходит фуршет, со мной здороваются несколько людей из глянца, а фотограф просит остановиться, чтобы сделать пару кадров для отчета. В толпе я наконец замечаю Алису, которая о чем-то говорит со Стасом и Артемом, и, пока фотограф ищет место, где лучше меня снять, я убегаю от него. Когда я подхожу к Алисе, она поворачивается – в ее руке бокал.

– Представляешь, ей сорок два! – с ходу заявляет она и делает глоток шампанского.

– Кому сорок два? – спрашиваю я.

Алиса подносит к моим глазам свой телефон. На экране я вижу селфи, на котором она стоит рядом с Аней.

– Надо выложить, – говорит Алиса и начинает обрабатывать кадр.

Я разглядываю людей, оставшихся после показа, но Аню не нахожу.

Лола сидит на высоком стуле и изучает разложенные на гримерном столике оправы очков, примеряет их и позирует перед зеркалом, показывая язык, шлет своему отражению воздушный поцелуй. Губы модели ярко накрашены красной помадой, а длинные волосы зализаны назад. Лола надевает одну из оправ и долго смотрит на себя в зеркало, пока мастер по волосам поправляет ей прическу, а визажист проводит кисточкой по щеке, нанося слой тонального крема и втирая его в кожу. Лола хочет сделать глоток кофе, но вспоминает, что ей только что накрасили губы, поэтому просит продюсера принести трубочку.

Фотограф Богдан объясняет ассистенту Славе, как лучше выставить свет и сколько его источников он планирует использовать. Богдан подключает свой телефон к переносной черной колонке, и раздается Freedom Джорджа Майкла. Зал студии сразу же наполняется энергией, которая заставляет всех улыбаться, а Лола начинает слегка двигать плечами. Стилист Саша отпаривает белую майку, на принте перечеркнутое слово «НЕЛЬЗЯ», а поверх него написано «МОЖНО». На рейле развешаны майки, косухи и три пары коротких джинсовых шорт, внизу в ряд выставлены несколько пар высоких ботинок Prada, чьи подошвы аккуратно заклеены малярным скотчем.

Сет-дизайнер Дима со своей командой добавляют последние штрихи к созданной ими из множества искусственных цветов и большого пластикового дерева декорации, представляющей интерпретацию райского сада. Дима подходит к столику, за которым сидит Лола, берет оправы и подвешивает их на ветки дерева. На улице внезапно выходит солнце, его лучи пробивают окна старой фабрики, и вся студия заполняется светом. Фотограф просит своего ассистента плотно зашторить окна, чтобы естественного света в зале больше не было. Арт-директор Ника лежит на диване и наблюдает за происходящим, а потом подзывает Богдана и просит его сделать тестовый кадр.

Лола удаляется со стилистом Сашей за деревянную ширму. Через несколько секунд на ее краю повисает майка, в которой она приехала, а затем и джинсы от H&M. Саша за ширмой помогает Лоле надеть новые вещи, и она выходит босиком, в коротких шортах и одном лифчике телесного цвета. Модель подходит к большому зеркалу, встает на носочки и поворачивается боком. Большим пальцем оттягивает край шорт, опускается на пятки, улыбается, делает селфи и кому-то отправляет снимок. Джорджа Майкла сменяет Кайли Миноуг с песней Slow, и Лола начинает пританцовывать перед зеркалом, сексуально обнимая себя и покачивая бедрами. Мастер по волосам просит ее не трогать прическу, но Лола в ответ на это просто смеется и начинает двигать бедрами еще энергичнее. Она легкой походкой возвращается к ширме, расстегивает лифчик и бросает его на стол, а затем аккуратно надевает майку, в которой должна появиться в кадре. Когда все готово, она проходит к дереву, и Богдан начинает энергично нажимать на кнопку фотоаппарата. Весь зал погружается в мерцание вспышек, отчего движения Лолы выглядят замедленными, как будто ты разглядываешь ее под стробоскопом. Модель тянется к одной из веток дерева, поворачивается лицом в сторону камеры и улыбается ярко-красными губами, а затем срывает с дерева одну из оправ. Богдан снимает ее крупным планом. Лола прикусывает губами дужку очков и проводит по ней языком. Ника поворачивается ко мне и внезапно спрашивает:

– А почему мы Алису не снимаем?

– Кого? – уточняю я, наблюдая за тем, как позирует Лола.

– Алису твою. Она же классная. Раньше ты все время только ее снимал.

Я перевожу взгляд на свои колени и просто молчу, не понимая, что ответить.

– Она бы круче отработала эту съемку, как мне кажется, – продолжает Ника. – У нее есть запал, харизма и секс. Она сейчас снимается?

– Угу, – киваю я, и в комнате еще чаще начинает мерцать вспышка. – Да, ее зовут время от времени на съемки. Но раньше было больше предложений.

– Почему ты тогда больше не зовешь ее на наши съемки?

– Да как-то надо разных моделей снимать, разве нет? – Я поворачиваюсь к Нике, а она смотрит, как Богдан просит Лолу поменять позу. – А то странно все время снимать Алису.

– Мы ее год уже не снимали, – замечает Ника. – Да и всем плевать, кого мы снимаем, это же не обложка. Давай зови ее в следующий раз, мне она нравится. Вы же еще вместе?

– В смысле, ты о чем?

– Ну, как пара. У вас все хорошо?

– А-а-а, да, все хорошо. – Я вновь смотрю на циклораму и пластиковое дерево, а потом перевожу взгляд на монитор Богдана. – У нас все нормально.

На мониторе кадры быстро сменяют друг друга, появляется лицо Лолы в очках, она прикусывает нижнюю губу. Богдан возвращается к ноутбуку, просматривает сделанные кадры, выделяет самые удачные и просит повторить все сначала. И так несколько раз.

Затем Лола лежит в искусственных цветах, и Богдан ее снимает сверху. Он просит, чтобы модель вытянула руку в сторону объектива, будто хочет за что-то ухватиться, и снова ослепляет ее вспышкой. Продюсер съемки приносит пиццу и салат для модели, но та отказывается есть, потому что не хочет сбавлять темп. Когда она садится под дерево, ей меняют оправу и приносят ярко-красное яблоко, которое она жадно кусает под мерцание вспышки и сплевывает в мусорное ведро, как только Богдан отходит посмотреть, что получается. Во время финального кадра из колонки раздается Lacrimosa Моцарта, и, когда Богдан и Ника объявляют, что все снято, все аплодируют и обнимаются, а ассистенты быстро упаковывают декорации в пленку и выносят из зала, оставляя пустую белую бесконечность с лежащим на ней пластиковым лепестком.

У входа в издательский дом выставлены столы, офисные кресла и шкафы. Охранник сообщает, что часть опенспейсов будет объединена. Его слова подтверждают сотрудники соседних журналов, которые не рады тому, что придется съезжаться с коллегами.

В коридоре я встречаю Серегу, который рассказывает, что мы остаемся в своем крыле, но к нам могут кого-то подсадить. Он бубнит, что ему все это не нравится, но никто ничего поделать не может, и вообще, все не будет уже так, как раньше. Проходя по редакции, вижу трещину на потолке, которая, как мне кажется, стала больше, а потом замечаю Игоря. Он читает что-то на компьютере у себя в стеклянном кабинете, напротив него Катя с кем-то разговаривает по телефону. Я прохожу мимо и захожу в свой кабинет. Достаю из стола все конверты с деньгами и бросаю их в рюкзак, а затем проверяю рабочую почту. В рассылке от издательского дома сообщается об оптимизации пространства и необходимости продолжать работать под одной крышей. Ко мне заходит Алена, сегодня она в черных джинсах и белом худи. Помощница говорит, что отчет с мероприятия сделан, и спрашивает, есть ли какие-то новые вводные о том, что будет дальше. Я отвечаю, что впереди несколько встреч, и прошу подготовить презентацию концепции Circle, сделав упор на самых красивых местах в России, где можно было бы повторить иностранный формат. Я уточняю, что на последнем слайде нужно перечислить всех наших популярных диджеев, а Алена кивает и говорит, что немного другое имела в виду.

– А ты про что? – спрашиваю я.

– Я в целом хотела узнать. – Она обводит взглядом редакцию. – Что будет дальше? В смысле, все ли будет хорошо?

Я не знаю, что ответить, беру карандаш и постукиваю им по столу.

– Ну да, а что может быть не так? Если хочешь, можешь из моего кабинета работать, прям с дивана.

– Мне и там хорошо, – кивает она в сторону своего стола. – Просто все эти движения…

– Да прекрати. – Я пытаюсь ее успокоить. – У нас-то все более-менее, мы с тобой приносим деньги в этот журнал.

– То есть работу не нужно искать?

– Зачем?

– Ну, вдруг все схлопнется?

– Камон, все в порядке.

– Точно?

– Угу.

– Так, а мне на встречи какие-нибудь надо с тобой поехать?

– Я пока не знаю, Ален. Вернее, не понимаю.

На редколлегии Игорь рассказывает о цифрах продаж за прошлый квартал и заверяет, что номера продаются более-менее нормально, но это еще не повод для радости. Я слушаю его речь и думаю, где он нахватался фраз в духе «еще не повод», «еще рано». Он пытается замотивировать сотрудников журнала, которые сидят перед ним в переговорке с потухшими глазами, и кажется, что никто бы из них и не обрадовался, даже если бы он заявил, что продажи журнала побили рекорд. У меня из головы не выходит недавно подслушанный в туалете разговор, и я все время пытаюсь понять, кто же там был. Когда Игорь переходит к плану нового номера, я открываю записную книжку и черчу треугольник, затем смотрю на Серегу, который сидит за общим столом напротив и, поймав мой взгляд, закатывает глаза. Игорь сообщает, что новый номер журнала он хочет посвятить российским дизайнерам, которые, по его словам, многое сделали для фешен-индустрии и о которых нам сейчас важно рассказать. Я смотрю на Игоря, который выступает перед всеми в водолазке от Louis Vuitton, в пиджаке и джинсах от Hugo Boss и в кожаных туфлях John Lobb, и думаю о том, что он лучше всех должен разбираться в российских дизайнерах. Игорь заявляет, что хочет сделать обложку в духе Vanity Fair: на ней все дизайнеры будут сфотографированы в стиле Энни Лейбовиц. Издатель Катя слушает Игоря и, улыбаясь, одобрительно кивает, а затем замечает, что это очень хорошая идея – сделать сейчас такую обложку. Я смотрю на Катю и думаю о том, что она все время поддерживает идеи главреда – то ли потому, что у нее нет своего мнения, то ли просто хочет его закопать. В конце Игорь предлагает поделиться мнениями и придумать, чем можно дополнить такой номер.

Серега как заместитель берет слово и говорит, что можно не сужать все темы до вещей, а сделать номер просто про русский дизайн, от архитектуры до условного Гоши Рубчинского. Серега объясняет, что в таком случае можно сделать большой культурный номер, отразив весь генезис дизайна, и даже можно написать большой очерк о Малевиче и Родченко. Мне нравится идея Сереги, но она не нравится Игорю, поскольку он хочет номер исключительно про дизайнеров одежды. Серега отвечает, что обложка с нашими дизайнерами может выглядеть как колумбарий. Я начинаю смеяться, и Игорь бросает на меня недобрый взгляд, после чего я возвращаюсь к нарисованному треугольнику и закрашиваю его черным цветом. Игорь спрашивает мнение Ники, и та заявляет, что ей нравится идея Сережи и с его концепцией можно сделать красивую рисованную обложку, которая будет выделяться на полках среди остальных журналов. Игорь снова берет слово и замечает, что в W никогда не было рисованных обложек и делать он этого не планирует, потому что наш журнал – большой глянец, а не книжка-раскраска. Я продолжаю наблюдать за спором, который начинает раздражать Игоря, и мне от этого становится радостно.

– Мы не New Yorker, чтобы рисовать чего-то. И не надо судить всех по себе и мыслить рамками Садового кольца, – озлобленно говорит Игорь, а я снова думаю о том, какие у него могут быть вещи от российских дизайнеров и большая ли у него квартира на Чистых прудах.

Игорь предлагает всем, кто поддерживает идею Сереги и идею рисованной обложки от Ники, билеты в Третьяковскую галерею за его счет, и в очередной раз повторяет, что мы крупный глянец, у которого есть свой стиль.

«Какой же он пустой дебил», – приходит мне сообщение от Сереги, и я улыбаюсь.

Затем слово берет Алла, которая рассказывает о проданной рекламе на предстоящий месяц, а также заявляет, что не понимает, кто сейчас из российских дизайнеров может заплатить за то, что будет представлять свой бренд на обложке W. Игорь настаивает, что сейчас нужно просто поддерживать друг друга и не быть меркантильными. Алла отвечает, что не спорит с ним, просто как директор по рекламе она в первую очередь всегда думает о прибыли, а затем она опускает взгляд и грустно смотрит на часы на своей левой руке. Следом меня просят рассказать о том, чем я могу дополнить журнал, и может, стоит подумать о мероприятии с российскими дизайнерами.

В мыслях я сразу же хороню идею такой вечеринки, считая ее полным бредом, но вслух заявляю, что подумаю о рентабельности и поиске партнеров. Также я напоминаю, что в предстоящем номере должно быть две полосы сети «Золото», поскольку они купили большой партнерский пакет, который включает в себя поддержку в печатной версии журнала. Алла молча кивает и даже не смотрит в мою сторону, а Катя начинает хвалить, отчего внутри меня всего передергивает. Затем Катя просит собравшихся уделить внимание важной информации, и все поворачиваются в ее сторону.

– Как вы заметили, – начинает Катя, скрестив пальцы на руках, – у нас происходит оптимизация рабочих пространств. Связано это, как вы понимаете, с волной кризиса на рекламном рынке. Из-за ухода крупных брендов денег стало меньше, а снижать аренду владелец здания отказывается. Поэтому, чтобы сохранить рабочие места, компании пришлось пойти на этот шаг. Это временное явление; как все нормализуется, издательский дом снова арендует те пространства, которые занимал раньше, и все вернутся на свои места. Прошу отнестись к этому спокойно. Не стоит забывать, что мы все – один дом. И продолжаем в нем работать.

Я в этот момент достаю телефон и пишу Сереге: «Скорее бы уже закончилась эта планерка». Серега обращает внимание на вибрирующий телефон на столе, берет его, смотрит на экран и начинает печатать. Через секунду мне приходит от него сообщение: «Старик, заебало это все». Он кладет телефон обратно на стол, смотрит на меня, а потом на Катю, которая продолжает вещать:

– Будьте снисходительны. И еще – очень важное. В связи с кризисом, возможно, будет сокращение номеров. Из-за того, что рекламный рынок страдает, продажи идут не как раньше, и печатать новые номера каждый месяц может быть невыгодно…

На лицах большинства собравшихся появляется недопонимание, и все обрушиваются с вопросами на Катю, которая вынуждена отвечать протокольными формулировками, что это все временные меры. На вопросы о сокращении зарплат Катя отвечает уклончиво, бесконечно повторяя, что все будет хорошо, никакие решения еще окончательно не принимались и она сделает все возможное, чтобы у всех зарплаты остались такими, как есть. Вопросы не задают ей только я и Игорь. Он наверняка знал об этом объявлении и успел обо всем переговорить в своем кабинете, а я же ничего не спрашиваю, потому что не хочу ничего говорить.

Я выхожу покурить, и ко мне присоединяется Серега. Мы какое-то время стоим молча, наблюдая за тем, как ко входу подъезжает газель с надписью: «Увезем». Машина становится задом к подъезду, и из нее выходят люди в фирменных комбинезонах, которые начинают затаскивать в кузов столы и стулья. Серега глубоко затягивается сигаретой и спрашивает:

– Интересно, куда это все?

Я смотрю, как человек в комбинезоне выносит офисный стул, ставит его на асфальт и начинает крутиться на нем. Его напарник говорит, что надо быстрее заканчивать, так как у них висит еще один заказ.

– Не знаю, может, есть какое-то кладбище мебели, – отвечаю я.

– Я думал, оно здесь. А оказалось, что нет.

– Тут другое кладбище, – говорю и тоже затягиваюсь.

– Что, думаешь, дальше будет?

– Я не знаю. А ты что думаешь?

– Думаю, ничего хорошего.

– Но пока только мебель вывозят.

– Сегодня мебель…

– Ее там так много, так что до людей доберутся не скоро. – Я присаживаюсь на ступеньки подъезда соседнего корпуса.

– Да скорость изменений такая, что непонятно, что будет завтра.

– Завтра будет завтра.

– Слушай, – Серега достает новую сигарету и прикуривает ее о предыдущую, – а ты с батей общаешься вообще?

– Ну вот вчера общался. А так… не особо.

– Он вообще говорит что-то?

– Про издательство?

– Угу.

– В основном нет. Вчера просто на собрании пиздюлей дал, чтобы ему лапшу на уши не вешали.

– Ну, сегодня нам ее навешала Катя. Что все вернутся на свои места. Про зарплаты она вообще ничего конкретного не сказала.

В этот момент грузчики тянут большой офисный шкаф, ставят на асфальт и думают, как погрузить его так, чтобы всему остальному хватило места в кузове.

– У тебя есть какой-то план? – спрашивает Серега.

– Нет, но и к отцу я не хочу идти.

– Он предлагает?

– Угу.

– Да иди.

– Нет, ну ты чего. Я не хочу работать у него в банке. Носить эти костюмы, общаться с менеджерьем. Да и будут постоянные унижения на его собраниях.

– Да всяко стабильнее, чем тут.

– Хочешь, сам иди. Я за тебя впрягусь.

– Да мне-то там что делать?

– Вот и мне нечего. Слушай…

– Что?

– Я на той вечеринке, в Доме архитектора, в туалете был.

– Очень интересно, – усмехается Серега. – И что ты там заметил?

– Короче, Серег, в соседней кабинке кто-то долбил.

– Кого?

– Да никого. В нос долбил.

– А-а-а… Слушай, меня не было на той вечеринке. Я тебе говорил, что дома остался.

– Да не в этом дело. Короче, я подслушал разговор, но не понимаю, кто был в той кабинке.

– Так там кто-то сам с собой разговаривал?

– По телефону с кем-то, но я не узнал голоса.

– Та-а-ак.

– Человек просил, чтобы с ним поговорили, и рассказывал, как все плохо и он не думал, что все будет именно вот так.

– Ну, старик, а кто думал-то?

– Ну да. Но голос очень был подавленный.

– Да уж, блять. Ну и времена. А помнишь, как еще недавно было весело?

– Помню.

– Пинали тут вечерами мяч.

– И номер сдавали тогда.

– Да-да. И было уже темно. Фонари включили.

– Кайф был, помню.

– Реально, были все на волне, и все хотели работать. Сейчас даже не хочется приезжать. Как будто все это стало никому не нужно.

– Как думаешь, вернется еще то время?

– Не знаю, старик. Думаю, нет. Да и мяч мы проебали.

– Да кто-то забрал его себе, думаю.

– А кому он нужен был, кроме нас.

– Тоже верно. Слушай, не парься только. Выкрутимся, – я толкаю Серегу в плечо, – а если нет, то сами все похороним.

Серега возвращается в редакцию, а я смотрю на стаю пролетающих со стороны Новодевичьего парка черных птиц. Они садятся на фонарный столб, и одна из них спрыгивает. Подбирается к чему-то на асфальте и начинает быстро клевать, а потом резко поднимает голову и возвращается к своей стае. Я достаю из кармана телефон и заказываю такси.

В лобби гостиницы «Пекин» заказываю американо и жду, когда спустится Леха. За соседним столиком сидит молодая девушка в коротком бежевом платье и туфлях на высоком каблуке. Она время от времени поправляет волосы и смотрит по сторонам, будто кого-то ждет, а когда не видит нужного человека, возвращается в телефон и просматривает фотографии в Instagram. Я разглядываю улицу: офисные сотрудники в белых рубашках сидят за столиками на Триумфальной площади и пьют кофе. У входа в отель паркуется черная машина, из нее выходит седовласый мужчина в костюме, надевает черные очки, смотрит по сторонам и заходит в лобби. Девушка за соседним столиком оборачивается к нему и хитро улыбается, а когда мужчина проходит к лифту и уезжает на нем, она вызывает следующий. Из лифта выходит Леха и сталкивается с девушкой, но не извиняется, да и она ничего ему не говорит. На Лехе голубые джинсы, белая майка Vetements и классические низкие джорданы, в руках он несет два черных конверта и улыбается.

– Работать поехала, – смеется Леха и обнимает меня.

Я не понимаю, о чем он.

– Кто?

– Да вот эта, которая зашла, – кивает Леха в сторону лифта.

– А-а-а, не знаю, кто это. Она тут сидела рядом. Кого-то ждала.

– Ну вот, – улыбается Леха, – дождалась и поехала.

– Думаешь, эскортница?

– Пф-ф, а кто она еще? Постоялица?

– Ты сам как? – спрашиваю я Леху, на что он кидает на стол два черных конверта.

– Привезли сегодня из типографии. Это тебе и Алисе.

Я достаю из конверта черный пригласительный – на плотной матовой бумаге глянцевыми буквами написано: «Черная ночь», с обратной стороны аккуратным золотым шрифтом указаны дата, время, адрес и «обязательное наличие костюма с маской».

– Пойдем крышу покажу, – предлагает Леха и вдруг замечает человека в черных джинсах и черной рубашке. Мужчина пристально смотрит на него и кивает, на что Леха просит меня подождать пять минут и отходит к столику человека в черном.

Я наблюдаю за ними со стороны: Леха почему-то нервничает, но продолжает общаться с этим человеком. Мужчина часто жестикулирует, кивает и прикладывает указательный палец к губам, словно просит о чем-то молчать или говорить тише. В какой-то момент мне становится любопытно, кто же этот человек в черном. При этом каждый раз, когда я задерживаю на нем взгляд, мне кажется, что он это замечает. Леха в какой-то момент что-то показывает мужчине в своем телефоне, а потом проводит рукой по столу, словно демонстрируя, что все гладко. Когда я хочу заказать еще кофе, Леха встает из-за стола и уходит, не пожав мужчине руку. В лифте я спрашиваю его, с кем он общался, на что Леха отмахивается и говорит, что это один из подрядчиков, который будет заниматься «застройкой» вечеринки. Я ничего не говорю о том, что такого человека никогда не видел и на подрядчика он не похож. Двери лифта открываются, и мы попадаем в большое пространство со старинными колоннами и советскими звездами на потолке. В центре – круговой бар, на стойке лежат какие-то чертежи и документы. Зал окружен большими окнами с видом на Москву.

– Вау! – восклицаю я. – Никогда тут не был.

– Красиво, да?

– Очень круто.

Леха ходит по залу и рассказывает, что раньше тут был известный бар. Правда, он работал, когда мы учились в школе, но, возможно, наши родители в него ходили. А до бара располагалась студия «Тату»: группа записывала здесь один из альбомов, и здесь же начался ее распад.

– В те времена тут была Studio 54, как мне рассказали. Типа их продюсер сходил с ума от всего здесь. Прикинь, какое место, – объясняет Леха, глядя на потолок. – Заряжено силой!

– Круто. Здесь что за зона будет? – спрашиваю я.

– Тут только для ВИПов – отдельный бар, для него уже все есть. Просто задекорируем под спонсоров и подсветим все это. – Леха показывает на потолок. – И диджея еще поставим. Главный рейв будет внизу, а тут такой чилаут с панорамным видом. Ну и выйти можно будет на террасу. Я бы, конечно, для всех эту зону сделал, но опасно. Задавят друг друга, и не дай бог кто-то свалится.

– Слушай, ну это прямо жир, Лех. Понимаю, почему продюсер «Тату» тут жил. – Я подхожу к окну и смотрю на Тверскую. – Мы тоже сюда сможем пройти?

– Конечно. Мы – главные ВИПы. Дерни влево окно.

Я берусь за пластиковую ручку и толкаю окно влево. Панорамная дверь отъезжает, и в лицо бьет сильный поток ветра. Я выхожу на террасу, на которой стоят мокрые барные стулья и сложены кучей грязные зонты. Со стороны Тверской доносится громкий шум проезжающих машин, он усиливается звуками мигалок, проносящихся в сторону Красной площади. Леха выносит на террасу два сухих стула, и мы садимся вплотную к стеклянной перегородке.

– Красивый, конечно, город у нас, – произносит Леха.

– Да, особенно летом. – Я вижу грязную пепельницу, дотягиваюсь до нее и придвигаю к себе.

– Да всегда он красивый, Макс. – Леха достает из кармана пачку сигарет. – Посмотри на него.

Мы молча разглядываем Триумфальную площадь, по которой в разные стороны идут люди. Я слежу за человеком, который медленно прогуливается в сторону консерватории. Он с кем-то говорит по телефону, затем останавливается, оглядывается по сторонам и какое-то время просто стоит на одном месте, а потом просто уходит в другую сторону.

– Я раньше на скейте здесь гонял, – тихо произносит Леха, когда я закуриваю сигарету.

– А я на Поклонке чаще, там места больше и плитка лучше.

– Да я помню. Ты сюда никогда не приезжал, тебе там ближе от дома.

– Угу.

– Здесь центровые гоняли, а там…

– А там кто?

– А там детки чиновников.

– Да у меня нет в семье чиновников, – замечаю я.

– Я имею в виду, что жил ты там же, где и чиновники.

– Это да. Надо заехать будет – навестить родителей.

– У тебя какая доска была?

– Да не помню. – Выдуваю дым, который моментально развеивается над городом. – Канадский клен, это точно.

– А в кедах каких гонял?

– Vans.

– Брат, – Леха обнимает меня за плечо, – я тоже только в них. Классное было детство у нас.

– Да, без вопросов.

– А помнишь, как твоих предков вызывали?

– Конечно, – смеюсь я. – Это отчетливо помню.

– Хороший был пранк.

– Я не думал, что все так будет.

– Надо было с городского тогда звонить, они тогда еще стояли на улицах, а не с мобильного.

– Да его бы тоже пробили, поверь. Потом бы камеры подняли и увидели нас.

– Что тогда тебе сделали родаки?

– Пизды дали. И еще выплатили кучу бабла за всех, кто приехал эвакуировать и проверять школу.

– Ну хоть не выгнали из нее.

– За это родаки тоже заплатили.

– Ты с кем-нибудь общаешься из школы, кроме меня? – Леха достает из своей пачки самокрутку, а не сигарету.

– Не-а, а ты?

– Тоже ни с кем, только с тобой. Интересно, что с ними всеми стало?

– Думаю, свалили. А кто нет, тот что-то делает тут.

– Иногда хочется найти кого-то в сетях, но не делаю этого. Интересно, все ли живы?

– В смысле? – удивляюсь я такой постановке вопроса. Леха закуривает самокрутку, и я понимаю, что в ней завернут не табак. – Что с ними будет-то?

– В этом городе может все что угодно произойти. Как в прошлом году, помнишь, была эта история с… как ее там?

– Мирой.

– Угу. Весь Instagram был завален ее фотками. Молодая девка.

– Да там вообще запутанная какая-то история. Мой друг знал ее.

– Что за друг?

– Андрей. Мы с ним учились в Штатах, но никогда эту тему не обсуждали.

Леха затягивается самокруткой, сильно начинает пахнуть травой.

– Слушай, ты не боишься тут? – спрашиваю я.

– Я люблю этот город, чего бояться.

– Я про… – киваю в сторону его косяка.

– А-а-а, прекрати. Тут только мы, больше никого нет. Сюда если и поднимутся, то служащие гостиницы. Хочешь? – Он протягивает мне косяк, я делаю маленькую затяжку и возвращаю самокрутку.

– Так пиздато тут летом, конечно. Если бы еще убрать весь фон, который происходит, – говорю я, а Леха глубоко затягивается и выпускает дым в небо.

– Не говори. У вас все хорошо в издательстве?

– Да как-то странно, Лех. С одной стороны, все хорошо, с другой – никто ничего не понимает, происходят какие-то вибрации нервные. Не знаю, как объяснить. Неспокойно. Наверное, так. А у тебя как?

– Та же херня, брат. Партнеров днем с огнем не сыщешь на ивент, а если находятся, то предлагают слишком мало. Или денег реально нет, или пиздят просто.

– Я думаю, и то и другое.

– Угу. Кризис. У Алисы как дела, все хорошо?

– У нее… вроде да. – Я снова беру самокрутку, чтобы затянуться.

– Съемки есть? – спрашивает Леха, смотря куда-то вдаль.

– Есть, но меньше. Не так, как раньше. Брендов меньше стало.

– А что она делает, когда нет съемок?

Я затягиваюсь и понимаю, что на этот вопрос у меня нет ответа. Я никогда не задумывался, чем занимается Алиса, когда у нее нет съемок. Я выдаю очевидные вещи, которые первыми приходят на ум:

– Спорт, йога, по магазинам ходит. Ну и дома просто сидит.

– Понятно. У вас все хорошо?

– В смысле? – спрашиваю я Леху, но не смотрю на него.

– Ну вообще. В целом. – Леха забирает у меня самокрутку и затягивается.

– Ну да, а что может быть?