Только ты

1

Ее волосы – всклокоченная грива дикого зверя. Брови сведены в одну черную, грозовую линию. Из глаз мечутся молнии чистой, незамутненной ярости. Взгляд впился в него, как два раскаленных гвоздя, полный такой ненависти, что, казалось, мог испепелить на месте. Она сделала шаг к нему, вытянув руки, словно для проклятия, и замерла в позе хищника, готового к прыжку.

– Придурок! – выплюнула она, задыхаясь. – Ты кто такой, твою мать?! Какого черта сюда приперся?

Ильнур отшатнулся, чувствуя, как привычный мир трещит по швам.

– Я… я хотел тебя защитить…

Девушка вспыхнула с новой силой. Та, что ещё мгновение назад казалась беззащитной жертвой, в одно мгновение превратилась в настоящую фурию. Голос её звенел от бешенства:

– А меня спросил?! Может, мне так нравится!

Парень онемел. Такого поворота он никак не ожидал – это было слишком дико, слишком абсурдно. Вот уж действительно: не делай добра – не получишь зла. Классика жанра.

Она метнулась к одному из распростёртых на земле парней и опустилась рядом на колени:

– Пашка, ты как? Живой?

Тот лишь глухо застонал. Девушка быстро, почти нежно провела рукой по его спутанным волосам, а потом снова обратила на Ильнура взгляд, в котором плескалась чистая угроза:

– Чего уставился? Вали отсюда! – Она прищурилась, словно наводя невидимый прицел. – Если в ближайшее время не исчезнешь с нашей территории, считай себя покойником. Понял? А теперь… проваливай к чертям собачьим!

На губах Ильнура появилась кривая усмешка – не от веселья, а от острого, почти физического ощущения вселенской нелепости. Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Он больше не хотел видеть ни ее, ни тех троих, что остались лежать в тени деревьев.

«Ошибка, – стучало в висках. – Глобальная, системная ошибка». Он шел к тусклым огням кафе, мысленно прокручивая сцену. Хотел спасти прекрасную даму из лап драконов, а оказалось, что дама и драконы – одна счастливая, извращенная семья.

Что за мир, черт бы его побрал! Сунешься с самыми чистыми помыслами, а твое добро оборачивается против тебя злой, уродливой шуткой.

Весенняя ночь играла в обманчивую красоту: ласково шептал прохладный ветерок, где-то в темноте самозабвенно заливались невидимые птицы, в траве неумолчно стрекотали кузнечики. Ощущение – середина знойного июля, хотя на дворе стоял лишь своенравный май.

«Может, и сама природа рехнулась? – отстраненно подумал он. – Свихнулась вслед за людьми. Что-то сломалось. Сломалось в самом коде мироздания».

За свои неполные девятнадцать он видел столько, что хватило бы на десятерых. И одно понял твердо, до боли в костях: он в этом мире никому не нужен. Абсолютно. Лишний элемент. Пустое место.

А ведь в детстве надежды были огромными, крылатыми, вера в себя и будущее – несокрушимо крепкой. Казалось, он обречён стать самым счастливым, самым богатым, самым знаменитым. Всё для этого было: свободная страна, он сам – молодой, сильный, полный планов…

Но стоило вылететь из университета после первой же сессии и начать унизительные поиски работы, как розовая пелена с глаз спала. И наконец понял, кто он такой на самом деле. Ноль без палочки.

«Ладно, об этом как-нибудь в другой раз, когда на душе будет не так паршиво, – мрачно подумал он. – А вот сегодняшнее… Это уже ни в какие ворота не лезет».

Ильнур вышел из паркового кафе, где проводил время с приятелями за бутылкой пива, якобы покурить. Курильщиком он был так себе – скорее баловался для вида, пуская дым кольцами. По кафе-ресторанам тоже нечасто забредал. Сегодня оказался здесь лишь потому, что отчаянно хотел занять денег у ребят – кредит в банке снова просрочил, коллекторы донимали звонками и угрозами, житья не давали.

Приятели тем временем, изрядно набравшись, познакомились с разбитными девчонками. Ильнур, не желая чувствовать себя пятым колесом, вышел на улицу. В неверном свете редких ночных фонарей старый парк выглядел таинственно и даже красиво. Свежий, влажный воздух приятно холодил разгорячённое лицо.

Заложив сигарету за ухо – курить расхотелось – он решил пройтись, проветрить голову от тягостных мыслей.

Дойдя до места, где деревья росли особенно густо, скрывая за плотной завесой любопытные взгляды, он почувствовал острую нужду и решил справить её тут же, меж корявых стволов. Место было глухое, укромное – ни издали, ни с ближайшей, едва заметной тропинки его точно никто не увидел бы.

И вот, пока облегчался, он их и заметил. Сразу, почти инстинктивно понял, что там происходит.

Трое уродов пытались изнасиловать девушку. Двое держали её, безжалостно выкручивая тонкие руки, грубая ладонь третьего намертво зажимала рот, пока он сам, задрав короткую юбку, пытался стащить с неё джинсы. Девушка отчаянно билась в их хватке, мычала, задыхаясь, но крик тонул, задушенный грязной, потной рукой.

Отвратительная трагедия разворачивалась прямо на его глазах.

Ильнур не любил вмешиваться в чужие дела, предпочитая держаться в стороне, но тут стерпеть не смог. Что-то внутри оборвалось. Может быть, хмель ударил в голову. Хотя, скорее всего, дело было не в этом…

Увидев страшную сцену, он представил на её месте свою Лейлу. Девушка, отчаянно бившаяся в руках подонков, вдруг показалась ему той самой – единственной, любимой. Именно это стало последней каплей.

Пусть они с Лейлой и расстались несколько месяцев назад… Всё равно это чья-то любимая девушка. Чья-то сестра, подруга, дочь. И трое ублюдков собираются изнасиловать её, сломать жизнь. Если никто не поможет, сейчас девчонку просто пустят по кругу, растопчут и уничтожат.

Этого нельзя было допустить.

Ильнур решительно шагнул к ним:

– Эй, братан, остынь немного.

Все трое разом уставились на него с безмерным, тупым удивлением. Тот, что возился со штанами девушки, грязно выругался и рявкнул:

– Ты чё, мудак… Совсем охрел?! – и, как разъярённый бык, тяжело двинулся на Ильнура. Однако, подойдя вплотную, драться не спешил, а лишь сильно толкнул парня в плечо: – У нас тут свои дела, братан. Иди своей дорогой, не мешай…

– Отпустите девушку, – всё так же спокойно, но твёрдо повторил Ильнур.

– Не парься, братан. Она своя. В теме, – ухмыльнулся один из них.

Ильнур слегка растерялся, не зная, верить или нет. И тут донёсся голос девушки – приглушённый, сдавленный, но полный ярости и отчаяния:

– Иди отсюда, бля… Сука! Помогите!

Тот, что зажимал ей рот, бросив её на попечение другого, направился к ним:

– Чё ты с ним вообще разговариваешь? – сказал он дружку, сплёвывая. – Врежь ему как следует да выруби. Чтоб не совал нос куда не просят.

И с ходу, без замаха, попытался заехать Ильнуру тяжёлым кулаком в подбородок.

«Боксёр», – молнией пронеслось в голове, когда он инстинктивно уклонился от удара. Обычные уличные драчуны так не бьют – или прямой, или размашистый сбоку, а такой хлёсткий снизу, с ходу, почти без подготовки, требует серьёзной школы. Этот парень был определённо подготовлен.

Вот только противника сегодня выбрал не того.

Ильнур резко отдернул голову – кулак нападавшего просвистел в миллиметре от носа, оставляя в воздухе едва ощутимый след. Мгновенно пригнувшись, он шагнул вперёд, вкладывая весь вес тела в движение и напрягая стальные мышцы шеи до предела. По сути, это был не шаг, а короткий, сокрушительный таран.

Вышло не совсем так, как задумывал – целился в переносицу, чтобы сразу вырубить, а попал в челюсть. Выбитые зубы противника брызнули кровью, больно царапнув кожу на лбу. Ильнур чуть отступил и тут же, не давая опомниться, молниеносно врезал локтём в висок.

Очень вовремя – двое других уже собирались кинуться с обеих сторон. Ильнур легко, почти танцуя, переступил с ноги на ногу, уходя с линии атаки. Через несколько коротких секунд оба без сознания тяжело рухнули на сырую землю.

Ильнур драться умел. Ещё как умел.

Отец с детства мечтал стать каратистом, но в советские времена это было под строжайшим запретом, считалось вражеской идеологией. Поэтому сына с малых лет отдал в секцию кудо – жёсткое, полноконтактное боевое искусство, рождённое из каратэ, дзюдо и тайского бокса.

Беспощадная штука. На тренировках дерёшься по-настоящему, без дураков, часто до крови. Про этот вид даже анекдот ходил:

– Что такое кудо? – Это когда к тебе на улице лезет кто-то неизвестный, ты его вежливо спрашиваешь: «Куда-о?» – и тут же от души бьёшь.

Поначалу Ильнур занимался с огромным энтузиазмом, почти фанатично. Участвовал в соревнованиях, занимал призовые места, гордился кубками и медалями – они стояли на полке в комнате, как маленькие символы веры в себя.

Но потом что-то переломилось.

Когда учился в пятом классе, к нему привязались два рослых восьмиклассника. Завязалась драка… Ильнур обоих играючи уложил, но у одного оказался серьёзный вывих челюсти. Пацана, несмотря на все оправдания, поставили на учёт в милиции.

Может, и прав был в той ситуации – защищался, только доказать правоту не сумел. К тому же отец пострадавшего оказался большим городским чиновником, «шишкой»…

После этого случая он как-то сник, разочаровался. Ему вдруг показалось, что даже если одержишь самые громкие победы на татами и станешь первым в мире, в этой проклятой жизни всегда найдутся те, кто сильнее – у кого больше власти и связей.

Занимался, конечно, и дальше. Самому нравилось чувство силы, уверенности в себе. Даже после школы пытался поддерживать форму, бегал, тренировался во дворе на турнике. Тысячекратно отработанные приёмы въедаются в мышечную память намертво, на всю жизнь. Мышцы помнят всё – даже если голова не успевает сообразить, они действуют сами, автоматически.

Так вышло и сейчас.

Прежде чем Ильнур успел осознать, что делает, все трое нападавших уже бесформенными грудами валялись на земле. А девчонка, которую он только что спас от неминуемого насилия, теперь шла на него, изрыгая пламя и ненависть:

– Придурок! Да кто ты такой вообще? Какого черта сюда приперся?

Казалось бы, любая девушка, попавшая в такую чудовищную ситуацию, должна была благодарить его до конца дней. Ну, или хотя бы уткнуться в плечо и разрыдаться от пережитого ужаса и облегчения…

Да что тут скажешь.

Но она точно не должна была вести себя так – агрессивно, вызывающе, будто это он был во всём виноват. Ильнур совершенно не понимал её странного поведения и чувствовал себя так, словно его только что отправили в глубокий нокаут, и он теперь сам валяется на холодной земле вместе с тремя отморозками.

«Надо срочно зайти в кафе, пропустить стаканчик ледяного пива, – мелькнуло в голове. – А лучше два. Приятели, наверное, уже заждались…»

Уже у самой обшарпанной двери зазвонил старенький мобильный. Номер был незнакомый, скрытый, но он почему-то всё равно нажал на кнопку ответа – и тут же горько пожалел.

Снова эти проклятые коллекторы.

Голос в трубке был вкрадчивым и маслянистым, как патока:

– Эй, букашка, твой день и сегодня благополучно прошёл. Долг свой когда вернёшь, а? Время тикает.

Ильнур от неожиданности и нахлынувшей злобы растерялся, не зная, что ответить. Голос тем временем продолжал с издёвкой:

– Хоть ты и мелкая букашка, и мозгов у тебя не густо, но ты же, надеюсь, прекрасно знаешь простое правило: взял чужое – верни. Или не способен даже это понять, убогий?

– Пошёл ты… к чёрту! – выдавил Ильнур, чувствуя, как кровь бросается в лицо, и с силой нажал кнопку отбоя.

Он резко потянулся к облезлой дверной ручке кафе, будто она могла стать спасением от всего этого безумия.

2

– Ваши друзья ушли. Пожалуйста, присаживайтесь вон туда. Что будете заказывать?

В кафе было людно, а столик, на который указал официант, находился в тихом уголке. Отлично – сейчас ему меньше всего хотелось с кем-либо разговаривать. Он лениво ответил:

– Бокал пива. Немецкого.

– К пиву ничего не желаете?

Он бы и не стал ничего заказывать, но отвечать всё же надо:

– Сухарики.

Официант записал заказ в блокнот и поспешил удалиться. Задерживаться возле такого небогатого клиента, видимо, тоже было ему не в радость. Когда тот ушёл, Ильнур облегчённо вздохнул. Слава богу…

В Казани каких только кафе нет! Грузины, армяне, чеченцы, узбеки – даже арабы понастроили своих ресторанов. Они на каждом углу. И только татарского нет. Кафе «Татар ашлары» на улице Баумана теперь называется иначе – Чайный дом. Рядом самогонный дом. Тоже не слишком по-татарски… Даже на главной пешеходной улице города не осталось следа самобытности.

А это кафе было русским. Как бы ни ругали русских, всё-таки они свои. Поставь русского и татарина рядом – не отличишь. Не то что турка, узбека или башкира. Те издалека кричат: «Я не татарин!» Русский – свой. И кафе такое же.

Стены из бревенчатого сруба, столы из тяжёлого дубового массива. Стулья, которые сдвинешь, лишь натужно крякнув. На столах – белые скатерти с синей вышивкой. В центре зала – красный ковёр с орнаментом по краям. Под потолком – россыпь крошечных ламп, мерцающих, как далёкие звёзды.

Ничего особенного, казалось бы, но было в этом что-то родное, согревающее душу. Не сядешь ведь в арабской или узбекской чайхане с бокалом пива – покажется кощунством. А здесь всё на своём месте. Здесь и Бог, и водка спокойно уживаются под одной крышей.

Товарищи разбежались. Как только девчонок подцепят, так и норовят уединиться. Была бы охота, Ильнур тоже мог бы так сделать, но пока его не девушки волновали. Он всё ещё не мог забыть свою Лейлу – в душе полно осколков любви. Плюс коллекторы… Плюс только что произошедшее воспринималось как ещё одно звено в уродливой цепи его жизни.

Неужели только Ильнуру так не везёт, или мир стал каким-то другим – совершенно не приспособленным для жизни? Он старался не поддаваться таким мыслям. Не спеша отпил из бокала, изредка заедая сухариком. Не надо думать – начнёшь думать, заберёшься в такие дебри, что и жить незачем. Но мысли не слушались. То и дело всплывало искажённое яростью лицо той девушки и её ядовитый шёпот:

– Урод! Чего пристал? Кто тебя звал? Кому нужна была твоя «помощь»…

В жизни, наверное, всякое случается. Но такое Ильнур принять не мог. Не должно быть такого. Лучше всего – вернуться домой, запереться в комнате, врубить музыку на полную громкость и утонуть во сне. Сон – это благословение, короткая передышка от жизни.

Не допив и половины бокала, он вышел из кафе и по той же аллее направился домой. День похолодал. Хмель от пива словно замёрз и отвалился. Да и мысли, кажется, начали складываться воедино. Он ошибся, всё это ошибка… Не надо делать никому добра…

Вспомнился какой-то фильм про зомби. Название вылетело из головы. Там мертвецы не выглядели монстрами – они были безупречны: в дорогих костюмах, с обходительными манерами. Но в решающий миг становилось ясно – ради своей цели они готовы впиться в горло. Прямо как в жизни. Снаружи – люди. А внутри… зомби.

Погружённый в мысли, он вдруг услышал знакомый голос:

– Вон он! – закричал женский голос. – Держите его… Вон!..

Это было так же нереально, как его собственные мысли. Но оказалось – реальнее некуда. Прежде чем Ильнур успел обернуться, тупой, сокрушительный удар обрушился на затылок. Мир накренился и поплыл. Он качнулся, устоял мгновение и рухнул на землю.

– Спаситель! – донёсся издевательский голос. – Вот и твой черёд настал…

Спаситель… Да, он хотел спасти какую-то девушку от насилия… Но ошибся. Не надо никого спасать… Даже тех, кто просит о помощи… Если уж спасать, так нужно спасать этот народ, эту страну целиком. Всех сразу. А он… И вот… Теперь его уже не спасёт никто.

Несколько фигур безжалостно пинали его обмякшее тело. Ильнур свернулся в клубок, пытаясь прикрыть голову. Сейчас люди стали беспощадными – могут и по голове попрыгать. Каждый удар отзывался тупой болью, разрывающей тело. Сквозь шум в ушах пробивались обрывки фраз:

– Что, в спасители решил записаться?.. – Героя из себя возомнил?..

И били так, чтобы выбить из головы все мысли. «Бьёт – словно железо ломает» – так ведь говорят… Так вот они пытались сломать вдребезги его благородные порывы…

«Героя из себя возомнил?..» Что за странное время… Героизм ведь должен быть в почёте, люди должны ценить своих героев, стремиться быть похожими на них. Во всяком случае, так было всегда. А сегодня на тех, кто совершает героические поступки, смотрят как на сумасшедших: мол, если бы человек был в здравом уме, он бы на такое не пошёл. Даже героев прошлых лет пытаются всячески очернить, их величие выставить недостатком.

То же самое происходит с понятиями чести, справедливости, человечности. Если в разговоре затронешь эти темы, человек даже слушать не станет, шарахнется, как от прокажённого. И тут всё как в том фильме: снаружи одно, а внутри – другое. И не только у людей, но и у чувств, у всех определений…

А он ведь и правда хотел стать героем. Таким, как его предки, защищавшие Родину от захватчиков. Ведь страну должны защищать мужчины. Мужчины должны нести ответственность за свой народ. Но его стремлений никто не разделял, и от этого душа кровоточила, а каждое событие лишь сыпало соль на открытую рану.

Говорят, у каждого человека, в какую бы беду он ни попал, есть свой ангел-хранитель. Вот и к нему явился его ангел. Он склонился над съёжившимся на земле телом и накрыл его своими крыльями.

– Как ты? – спросил он. Голос был тихим, но проникал в самое сознание.

– Ы-ы-ы, – только и смог промычать Ильнур, с трудом разлепляя веки.

Тьму ночного парка пронзил неземной свет. Перед ним стоял ангел. Лик его излучал тепло, нежность и безграничную любовь. С распростёртых крыльев, укрывавших Ильнура, стекал свет.

– Вставай, – сказал он. – Не лежи здесь. Как бы ни было тяжело, ты должен подняться. Упавших не ценят. Даже если они из чистого золота.

Ильнур попытался встать. Но колени не держали. Он упал.

– Ты сильный, – настаивал ангел. – Ты должен встать на ноги.

Собрав последние силы, Ильнур снова попробовал. Сначала на четвереньках, как младенец, потом, качаясь, поднялся с колен и наконец выпрямился. Он огляделся по сторонам, пытаясь собрать воедино картину произошедшего. Ночь. Тьма. Деревья. Где-то вдалеке гудят машины… Всё тело – одна сплошная боль. Каждый вдох отзывался колющим ударом в рёбрах. Что же случилось?

– Тебя избили, – сказал ангел. Его лица не было видно, слов не было слышно, но Ильнур понимал всё без слов.

И он всё вспомнил. Душу охватила безграничная тоска. Ведь он хотел сделать добро, помочь кому-то. Но его доброту не приняли… Так было, кажется, всегда. Даже если и принимали, то калечили. Неужели в этом мире нет места для добра?

– Никогда не делай людям добра, – сказал ангел. – Никто из них этого не достоин. Даже твои родители.

Последние слова прозвучали дико, кощунственно. Добро к родителям – это святое, это в крови.

– Кто ты? – выдавил из себя Ильнур. – Почему ты так говоришь?

– Я твой ангел. А ты – мой Бог.

– Я не Бог.

На лице ангела появилось подобие улыбки.

– Ты – Бог. Все такие, как ты, – частицы единого Бога. Вы и есть Он.

– А остальные? – спросил парень, представляя ту девушку, которую хотел защитить. – Кто остальные?

– Они – мусор.

А может, и правда? Те, кто не способен принять добро, кто отвечает на него подлостью, – может, они и впрямь мусор?.. Но ангел не дал ему времени на размышления.

– Иди домой, – приказал он. – Мы ещё встретимся.

И исчез.

После исчезновения ангела перед Ильнуром возникла фигура мужчины. Затуманенным от побоев сознанием парень не мог понять, кто это. Среднего роста. Крепкого телосложения. Он остановился, посмотрел, как Ильнур шатается, и, вернувшись, взял его под руку. Руки были сильные.

– Ладно, так ты не дойдёшь. Поехали в наш Центр. Приведёшь себя в порядок, осмотрят…

Голос был таким же, как у ангела – ласковым и требовательным. Но Ильнур не хотел идти с этим незнакомцем куда-то. Сегодняшних приключений ему было более чем достаточно.

– Нет, я домой, – отрезал он. – Только домой.

Незнакомец не стал спорить:

– Хорошо, – сказал всё тем же властным и одновременно заботливым тоном. – Я тебя провожу. Далеко живёшь?

Ильнур жил неподалёку. Надо было всего лишь пересечь этот парк и немного пройти. Тот парень, не вдаваясь в лишние разговоры, проводил его под руку до самого подъезда. И, достав из нагрудного кармана визитку, протянул:

– Если понадоблюсь, звони в любое время, или сам заходи.

Ильнур взял визитку и на мгновение застыл в недоумении. Даже в затуманенном сознании он понимал: в наше время посторонние люди просто так добра не делают. Значит, и этому молодцу что-то нужно.

– Ты кто такой? – спросил он, щурясь, словно пытаясь запечатлеть его в памяти. – Зачем тебе мне помогать?

Но запомнить что-либо он был не в состоянии. Тем не менее смог заметить едва уловимую улыбку незнакомца.

– Хорошие люди должны держаться вместе. Нас осталось слишком мало.

Прежде чем эти слова достигли сознания Ильнура, прошло несколько секунд.

– Чёрт возьми! А откуда ты знаешь, что я хороший?

На этот раз парень громко рассмеялся:

– В наше время хорошим людям всегда достаётся… – и протянул руку. – Меня зовут Джон…

– Ильнур…

Крепкие пальцы незнакомца стиснули его безвольную ладонь. Рукопожатие было коротким и твердым.

– Что ж, Ильнур, еще увидимся, – Джон развернулся, чтобы уйти. – Звони. Или заходи. Помощь будет всегда.

Когда тот ушел, Ильнур рухнул на ледяную скамейку у подъезда. Мир сузился до пульсирующей боли и колокольного звона в ушах. Он сидел, пока дыхание не выровнялось. Затем, тяжело опираясь на перила, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, побрел вверх, в спасительную тишину своей квартиры.

3

– Ух, окаянный!.. – встретила его мать голосом, в котором звенели осколки разбитых надежд. – Опять от тебя хмелем разит! Небось, ползком добирался. Одежда ледяная, в лице ни кровинки. Что с тобой делать, а?

Ильнур пересёк порог, словно переступив границу между двумя мирами. Обычная двухкомнатная хрущёвка поглотила его своими стенами – кривыми, как судьба его семьи. Обои, пожелтевшие от времени и разочарований, хранили память о лучших днях. Облупившаяся краска на деревянном плинтусе напоминала струпья на коже прошлого – советская эпоха умирала медленно и болезненно.

Когда-то они жили в трёхкомнатной квартире. Продали её не за большие деньги, но тогда казалось – выход найден. Деньги ушли брату на «хорошую» однокомнатную. Теперь семья ютилась в этой клетке, где каждый квадратный метр давил на плечи невысказанными упрёками.

Брат-чиновник купался в деньгах, которые, казалось, сами плыли к нему в руки. Его квартира сияла как кукольный домик – сто метров роскоши против их тесноты. Один там жил, как царь в замке. А они втроём коротали век в этой тесноте, где каждый вздох отдавался эхом в чужих лёгких.

Мать обрушила на него поток слов – не выбирая выражений, не щадя сердца.

– Хоть бы кровинка какая на лице осталась…

Ильнур молчал, проглатывая горечь. Слова застревали в горле, как рыбьи кости. Впрочем… Может, попытаться? Надо сказать правду…

– Мама, я там девушку защищал…

– Иди, иди, сказки не рассказывай. Сначала умойся, переоденься. В таком виде тебя и на пол не уложишь.

Ильнур направился в ванную – в этот музей семейных поражений. Стены, выкрашенные в ядрёно-зелёный цвет, кричали о безвкусице и отчаянии. Когда-то отец в пьяном угаре сорвал старую плитку – не вынес материнского ворчания. Но сил довести дело до конца не хватило. Теперь эта комната напоминала заброшенную могилу чьих-то амбиций.

Обшарпанная ванна, покрытая ржавчиной как болячками, довершала картину нищеты. Когда-то Ильнур, купив чистящий порошок, отдраил её до блеска. Мать сначала обрадовалась, но отец пресёк порыв сына:

– Ты что, отца перещеголять вздумал? Выслужиться хочешь?

И мать тут же переметнулась на сторону мужа.

– Легко сказать, отец за полчаса её покрасит. Вот попробуй новую ванну достать, – ворчала она, подавив сыновью инициативу под грузом своих сомнений.

А ведь Ильнур был прав. С их скромным достатком замена ванны была несбыточной мечтой, но его труд мог бы подарить иллюзию новизны хотя бы на время.

Потом были ПВХ-панели. Неделю он разгружал вагоны, зарабатывая на эту маленькую надежду преобразить их быт. Но отец снова встал стеной:

– Иди отсюда, горе-мастер, если руки не из того места растут, зачем лезешь? Кто ж такое в ванной ставит? Плитку положу.

А у друга такие панели стояли годами – и ничего с ними не случалось. Ильнур отнёс панели обратно, похоронив ещё одну попытку сделать дом уютнее.

Настроение рухнуло, как карточный домик. Отец не одобрил, мать поддержала мужа, брат лишь презрительно усмехнулся. Ильнур почувствовал в брате что-то змеиное – скрытность, граничащую с коварством.

Его искреннее желание помочь обернулось горьким разочарованием. Родители не видели его доброты, не ценили искренности. Чужой человек поблагодарил бы, а им и в голову не приходило. Наоборот – отругают за старание.

Неужели они считают, что, раз вырастили его, он им пожизненно должен? Родители рожают детей, чтобы превратить их в вечных рабов своих амбиций?

С того момента, как человек учится мыслить самостоятельно, никто не вправе навязывать ему свою волю – даже самые близкие. Даже родители. Если вы сумели привить ему любовь, он останется вам благодарен, всегда придёт на помощь, но вы не вправе требовать этого как должного. Он вам не должен. Он – личность, которая уже заплатила долг самим фактом своего существования. У вас нет права на него давить. Если вы не можете простить своему ребёнку взрослость и независимость, не стоило его рожать.

Или я нежеланный ребёнок? Плод мимолётной страсти после отцовского загула? Результат порвавшегося презерватива или опоздания на аборт? Почему вы меня не любите?

Родители обязаны любить своих детей. Даже если вы считаете меня ошибкой, не забывайте: Бог даровал вам ребёнка не просто так. Он доверил вам продолжение ваших душ, чтобы и они перенесли в мир вечное счастье. Ребёнок – это будущее, продолжение любви и жизни, дарующая бессмертие сила.

Не обиды это и не слёзы. Это прожигающая боль, разливающаяся с кровью по венам – агония души. Ему хотелось закрыть глаза навсегда, но даже для этого нужна сила, которая есть не у каждого.

Ильнур с радостью покончил бы с собой, избавившись от разъедающих душу чувств. Но сегодня ему не хотелось умирать – он хотел убивать. Если правые всегда оказываются в тяжёлой ситуации, значит, в этом обществе что-то гнилое. Значит, такое общество нужно уничтожить и построить заново.

Шум воды не мог заглушить материнское ворчание. Её голос продолжал атаковать, терзать душу:

– И на кого я только напасть свою нашла! Ни учёбу не закончил, ни работу найти не может… Бестолочь! Опять напился… На ногах не стоит…

Ильнур включил воду сильнее, достал наушники, включил музыку на полную громкость. Но слова матери всё равно пробивались сквозь защитный барьер:

– Хоть бы с брата пример взял. Был бы как брат… Сынок, своим трудом на хорошую работу устроился, человеком стал…

Упоминание о брате вновь всколыхнуло душу Ильнура. В глубине сердца он понимал родителей – они всю жизнь честно трудились, жили по законам справедливости. Но в мире, где поклоняются богатству, честность превращается в слабость.

Они работали на нескольких местах, но так и не смогли разбогатеть. Справедливости нет и не будет. Но его родители воспитывались в эпоху, когда люди верили в честь… И даже у этих людей была убогость – они чувствовали себя прислугой перед начальниками, готовы были лебезить.

Рабство не исчезает через поколения. Рабство родителей передаётся детям, пытается задушить даже самых непокорных сыновей в своих объятиях, как змея.

Но честь и справедливость – понятия вне времени. Нищета гнездится в душе, и от неё не спасёт ни богатство, ни слава. История – понятие будущего, но хозяева жизни живут сегодняшним днём, пряча свою истинную сущность за деньгами и властью.

У Ильнура с братом была именно такая история. Учёбу закончил с блеском, быстро устроился на тёплое местечко. Парень вроде неплохой, да только мелочный до крайности. Всё высчитывает, пережёвывает. Ильнур никогда не считал его братом. Не мужик он. В беде бросит, потом ещё и наябедничает. И речь приторно-почтительная, даже жесты – как у балерины.

Позже Ильнур узнал, что он за фрукт…

«Вот был бы ты как брат…» – в этих словах крылась причина его ярости, как лезвие в шёлковых ножнах. В этом мире, оказывается, нужно сидеть в тёплом местечке и быть благопристойным. Если ты такой – тебя любят все, даже родители.

Вот они – люди, всю жизнь хранившие честь и справедливость, как святые реликвии. Люди, воспитавшие его честным. Он рос, глядя на них как на маяки во тьме, пошёл по их пути… и вдруг они тоже оказались продажными душами? Что делать, если они приводят в пример человека, который лёгким путём нашёл удобное место для своей задницы? Только рвать на себе волосы от отчаяния…

А если твои терзания чужды даже самым близким? Что тогда? Сломаться, продаться, подчиниться и закричать: «Папа, мама, чтоб вам сгореть в аду, вся ваша мораль – ложь, и я несчастлив, потому что поверил вашей лжи…»

Он не хотел предприимчиво лебезить и просиживать штаны на прибыльных должностях. Занимать место талантливых людей, не умея ничего, и получать большую зарплату – это уже преступление. Пассивное, но преступление. Поэтому больше всего Ильнура задело то, что мать ставила ему в пример брата. Зачем? Пусть не ставит. Это было не то, к чему стремилась его душа, жаждущая настоящего, а не мишуры.

У него была любимая девушка. Точнее, та, в которую он был влюблён до безумия. Влюблён так, что весь мир сужался до её улыбки…

Из-за неё, собственно, из университета и вылетел…

4

Ильнур уже и не помнил, когда впервые встретил Лейлу. Их знакомство было предопределено судьбой: его мама и Нафиса-апа, жившая в соседнем подъезде, работали вместе и были неразлучными подругами. С самого рождения детей они создали своеобразный обмен: когда мама Ильнура была на работе, за малышами присматривала Нафиса-апа, а в её смену – мама Ильнура.

Годы летели незаметно. Когда дети научились ходить, их дружба стала ещё крепче. Они вместе играли на детской площадке, исследовали дворовые закоулки и нередко, увлёкшись играми, убегали от других детей, теряясь в таинственных лабиринтах соседнего парка. Те детские приключения теперь казались Ильнуру как из другой жизни, будто происходили с кем-то другим, а не с ним.

Но одно воспоминание навсегда запечатлелось в его памяти. Родители часто напоминали об этом дне, словно боясь, что сын забудет. И сам Ильнур всегда вспоминал с тёплой улыбкой. Даже Лейла иногда подшучивала: «Это ведь из-за меня ты научился грамоте».

Судьба распорядилась так, что Лейла оказалась старше Ильнура на три месяца. Именно поэтому её первой отправили в школу. А Ильнуру семь лет должно было исполниться только в ноябре, и родители решили подождать до следующего года.

«Я тоже хочу пойти!» – умолял Ильнур, но родители оставались непреклонны. «В этом году у нас и так много расходов, лучше останься до следующего», – отмахивались они, не обращая внимания на его просьбы.

Наверное, так и было: в то время почти все школы существовали на средства родителей. Платили за ремонт кабинета, за новую мебель, за походы в театр и на концерты – денег собирали постоянно. Мальчик этого ещё не понимал и даже не подозревал: он хотел лишь одного – быть рядом с Лейлей. Поэтому первого сентября он надел свой лучший костюм и отправился вслед за девочкой.

На линейке они стояли, держась за руки, а потом вместе с учительницей прошли в класс. Молодая, красивая и добрая Рашида Анваровна выверила фамилии по списку – и Ильнура среди учеников не оказалось.

– Что же нам делать? – улыбнулась она, глядя на мальчика. – Без документов тебя не примут в школу.

– Я очень хочу учиться, – всхлипывая, сказал он. – Правда хочу…

Учительница слегка вздохнула, погладила его по плечу:

– Не волнуйся, вечером зайду к твоим родителям и всё уладим.

Вечером она действительно пришла. Долго и обстоятельно разговаривала за чашкой чая, а Ильнур слушал отрывками: учительница на его стороне.

– Если ребёнок хочет учиться, нельзя его останавливать, – убеждала она родителей. – Пусть сегодня у него ещё свеж интерес, а завтра он охладеет, и тогда натворит бед.

В итоге родители сдались. На следующий день купили форму, тетради и отвели мальчика в первый класс.

Её звали Рашида Анваровна. Ильнур был ей безмерно благодарен: она не только отстояла его в школе, но и не разлучила его с Лейлей. Во время учёбы она не повышала голоса, терпеливо объясняла даже самые трудные темы и мягко указывала на ошибки – так мастерски, что после её предупреждения повторять проступок казалось невежливо.

Когда Рашида Анваровна улыбалась, на щеках появлялись ямочки, в глазах загорались озорные искорки, а белоснежные зубы сверкали от радости. Ильнур невольно тянулся к этой улыбке, ему хотелось улыбаться в ответ.

В первом классе мальчиков и девочек сажали за одну парту – одноклассники ехидничали, а Ильнур только радовался: за соседним столом была Лейля. Её присутствие грело ему сердце, дарило воодушевление и тихую радость. Сначала их дразнили «женихом и невестой», но, увидев, что им всё равно, быстро успокоились. Ильнур умел постоять за себя и за неё тоже.

К восьмому классу у Лейли округлились плечи, у мальчиков проснулся интерес. Кто за талию обнимал, кто влекся к груди – но Лейлю никто не трогал: Ильнур был лучшим спортсменом школы, занимал призовые места и пользовался авторитетом.

Их чувства росли с каждым днём. Закончились невинные прогулки под руку: при случайном касании рук сердце выскакивало из груди, щеки заливались румянцем, дыхание сбивалось. Иногда они шли молча – и этого было достаточно. А когда расставались, мир казался пустым, будто что-то самое дорогое вырвали из груди.

И вот однажды всё случилось само собой. Они шли рядом, слова кончились, и вдруг каблук Лейли зацепился за бордюр – она упала в объятия Ильнура. Всё существо парня превратилось в неудержимую волну. Тело Лейлы было горячим, мягким и сладким – как воплощение всех его тайных грёз. Он прижал девушку к себе, чувствуя, как время останавливается в этом объятии. Лейла попыталась отстраниться, но замерла, словно поражённая тем же электрическим разрядом, что пронзил его. А потом и сама прильнула, сдаваясь магии момента. Ильнуру ещё никогда не приходилось ощущать такую нежность – это было волшебное состояние, когда дрожь пробегает по каждой клеточке тела, когда приятный вихрь переворачивает душу и плоть. В этом сладком вихре их губы нашли друг друга, как два магнита, притягивающиеся с неотвратимой силой…

Из темноты раздался горячий шёпот:

– Дорогая моя…

– Единственный…

И наконец оба нежно признались:

– Я люблю тебя…

– Я тоже… я тоже люблю!

Это мгновение оставалось с Ильнуром навсегда, даря сладкое волнение и унося боль и сомнения. Но вскоре память провела новый резкий разрыв – воспоминание, которое обожгло душу пламенем страдания.

Со дня признания в любви оба твёрдо верили, что они жених и невеста, и с нетерпением ждали возраста, когда можно будет вступить в брак. Зачем нужно было ждать до восемнадцати лет? Этот срок казался им вечностью, наполненной томительным ожиданием.

Раньше и в шестнадцать лет женились, заводили детей, жили в любви и согласии, не зная ссор и скандалов. Тогда сердце диктовало свои законы, а не холодные цифры в паспорте. А сейчас… сейчас молодость растворялась в бесконечном ожидании, когда закон наконец разрешит им быть вместе по-настоящему.

Оба поступили на филфак: обнявшись, они шагнули в новый мир. Ильнур тайно мечтал стать писателем – в ящике его стола лежали неопубликованные рассказы, которые он даже Лейле не решался показать. Лейля же грезила профессией учителя. Они всегда были вместе, устраивая друг другу общие лекции, домашние семинары и вечерние прогулки. Никто не сомневался: они непременно поженятся.

Ильнур не был каким-то писаным красавцем – одет просто, в основном в одежду, оставшуюся от брата, словно донашивал чужую жизнь. Карман всегда пуст, как его надежды на лучшее будущее. Родители не оказывали особой материальной помощи – он жил на то, что сам находил работу, а работа находилась не всегда. И было непривычно, что рядом с таким простым парнем ходила такая богиня, как Лейла.

Конечно, Ильнур часто чувствовал себя неловко. Хотелось водить Лейлу в дорогие рестораны, возить на отдых к морю… Хоть бы встречать и провожать её на какой-нибудь простенькой машинке, возить туда, куда душа просит. Но пока у него не было такой возможности. Пока что только мечты грели душу…

Лейла, казалось, не обращала на это особого внимания. Ведь она умная девушка – всё понимает, да и сама выросла в простой семье, как и Ильнур. Несмотря на то, что во всём мире властвовали деньги, в их маленьком мире на троне восседала любовь. Они были, были вместе – и этого было достаточно для счастья.

Однажды в группу перевели нового студента – Дениса. Невысокий, худощавый, с веснушками, серыми глазами и явно неказистой внешностью. Но его одежда «с иголочки» и напыщенная манера держаться выдали в нём сына большого чиновника. Он учился сразу на двух факультетах: на экономическом и филологическом (ради отличного английского). И одногруппники, видя его статус и связи, приняли его без вопросов.

Лейля поначалу подтрунивала над ним: острые ответы, колкие шутки – всё ей сходило с рук. Ильнур не обращал внимания: он не любил ребят, кичащихся богатством, но уважал Лейлю за её остроту.

Как-то Ильнур с группой парней нанялся крыть крышу, чтобы хоть немного заработать. Но в первый же день сорвался с высоты и попал в больницу. Лейла, как только узнала об этом, тут же примчалась с гостинцами. Долго разговаривали, и рядом с ней было хорошо – её присутствие лечило лучше любых лекарств.

Девушка так и приходила каждый день, потом стала приходить все редко, а в конце и вовсе перестала. У Ильнура была сломана нога, и выздоровление почему-то затягивалось. Неудивительно, что Лейла перестала приходить – скоро начнутся экзамены, нельзя же постоянно ездить в больницу. Утешая себя так, в душе Ильнура всё же гнездилась тревога, как чёрная птица. Может, заболела, может, что-то случилось…

Выйдя из больницы, сразу же направился в институт. Найдя нужную аудиторию, где шли занятия, не решился войти и, приоткрыв дверь, стал наблюдать. Лейла сидела рядом с Денисом. У того одна рука лежала на столе, а другой он поглаживал бедро Лейлы. Девушка не сопротивлялась, сидела с довольной улыбкой.

Увидев это, Ильнур на мгновение остолбенел. Не мог верить своим глазам – может, это галлюцинация? Но нет, действительность оказалась жестокой. Уже не было желания заходить на занятие. Он всё ещё не мог поверить в происходящее – мир качался под ногами, как палуба корабля в шторм.

Парень не спешил возвращаться домой, дождался окончания занятий. Денис и Лейла, обнявшись, вместе вышли и остановились возле шикарной машины богатого парня. Поцеловались. Затем Лейла с очень довольным видом села в машину. Они тронулись… Шикарная машина растворилась в потоке, а Ильнур с костылём поплёлся следом, как раненый зверь.

Невозможно описать ту боль, которую он тогда испытал. Даже вспоминать не хочется. Все надежды и мечты, вся вера, весь мир рухнули в одночасье – как карточный домик от лёгкого дуновения ветра. Вернувшись к подъезду, он не спешил заходить домой. Нужно увидеть Лейлу. Раз привезли на машине, она уже, наверное, дома.

– О, Ильнур, миленький! – встретила Насима апа. – Выздоровел, наконец? Молодец! Береги себя теперь.

Лейлы дома не было.

– В последнее время очень много задают, – оправдывалась Насима апа. – Иногда учатся до темноты. Возвращается домой и падает без сил, бедненькая. Тебе тоже будет трудно догнать. Ну ничего, вместе справитесь…

Ильнур знал, где живёт Денис. В центре города, в шикарной двухкомнатной квартире – подарок любящих родителей на восемнадцатилетие. Площадь большая, а обстановка стоит как целая квартира. Да, даёт же бог счастье некоторым! А они и этим не довольствуются, отнимают у других единственную радость, последнее утешение…

Ильнур взял такси на последние деньги и поехал к Денису. Идя вдоль железных решёток, он нашёл дыру, через которую можно было пролезть во двор. Через ворота нельзя – позвонят Денису, без этого не пропустят. Долго стоял у двери, ожидая, пока кто-нибудь выйдет. Как только дама, выгуливающая собаку, отошла подальше, он схватился за ручку.

– Вам к кому? – раздался требовательный голос дамы. – Эй, я к вам обращаюсь!

Ильнур не обратил на неё внимания. Но ворчание женщины: «Ходят тут всякие…» – резануло слух, как лезвие.

Сразу было видно, для кого построен этот дом. Стены в коридоре отделаны дорогим кафелем, на подоконниках растут цветы. Откуда-то доносится приятный аромат, ласкающий нос. Это не дом Ильнура. Здесь не пахнет канализацией, кошачьей мочой и ещё чем-то отвратительным. На стенах не обваливается дешёвая краска, которой красили сто лет назад. Лифт не открывается с грохотом. Он движется плавно, как дорогая электроника: «Добро пожаловать, я в вашем распоряжении!»

Дверь открыл сам Денис. Он был обут в тапочки на босу ногу, накинул длинный халат. Увидев Ильнура, он вытаращил глаза – казалось, что брови покраснели от испуга. Ильнур оттолкнул его и вошёл внутрь. Почувствовав какое-то движение, он направился прямо в спальню. Голое тело, сползшее с широкого дивана, быстро скрылось в розовом халате – на мгновение блеснула полная грудь.

– Ильнур, ты не так понял… – сказала Лейла и, поняв бессмысленность своих слов, замолчала. – Ильнур…

Парень молчал. Не было слов, чтобы объяснить состояние – внутри всё горело, как после удара молнии. Но Лейла сама перешла в наступление:

– Ильнур, мы не смогли бы быть счастливы с тобой… – сказала она, сама поверив в свою правоту. – Сейчас не то время, когда влюблённые живут в шалаше и считают это раем. Каждый должен заботиться о себе. Каждый сам строит своё будущее…

Ильнур резко повернулся и направился к выходу. И, увидев застывшего посреди комнаты Дениса, остановился. Окинул его взглядом с головы до ног. «Что она в нём нашла?» – промелькнула мысль. И тут же ответ сам поднял руку: «Богатство! Богатство!»

– Ильнур, прости… – послышался голос из спальни. Вскоре показалась и сама Лейла. – Ильнур…

Парень, задыхаясь от ненависти, подошёл к Денису и с силой ударил его в подбородок. Денис, раскинув ногами, упал на пол, как подкошенный.

– Ильнур, что ты делаешь! Убьёшь ведь… – услышал он голос Лейлы.

Ильнур направился к двери, оставив за собой обломки прежней жизни.

На следующий день перед институтом его ждали четверо парней, нанятые Денисом. Парень их, конечно, не оставил в долгу. Неплохо отделал. Костыль – хорошее оружие, но раз нога некрепкая, с ним особо не размахнёшься, поэтому и самому досталось. Под глазом красовался синяк, нос разбит, рёбра тоже проверили на прочность – хорошо хоть ногу снова не сломали, и то утешение.

А зайдя внутрь, он увидел на доске объявлений приказ декана о его отчислении. «В связи с пропуском занятий… в связи с плохой успеваемостью…» Впрочем, его бы всё равно отчислили – система не прощает слабых.

Но одно запало ему в душу, как раскалённый уголь…

Если у человека нет денег, то он не имеет права быть счастливым с любимым человеком. Что это за общество? Всем управляют деньги и богатство – они превратились в новых богов, которым поклоняются все.

5

Выключив воду, Ильнур снова отчётливо услышал голос матери, пробивающийся сквозь стены, как игла сквозь кожу. На этот раз она отчитывала отца:

– И не мужик ты вовсе, раз не можешь утихомирить собственного сына. Отцом нужно быть для мальчика. Без отцовского воспитания он таким и вырос. Бесхарактерный!

Отец что-то пробормотал в ответ. Как бы ты ни любил свою маму, нельзя отрицать очевидное. Мать Ильнура была… слишком… Хорошего в ней, конечно, немерено, но иногда она словно ждала повода раздуть скандал. Если уж что-то возьмёт в голову, то не успокоится, пока не выведет человека из себя.