А что если?

Иллюстрация на обложке Елены Новожиловой

© Éditions Michel Lafon, 2018.

Original h2: Avec des si et des peut-être.

Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates

© Хотинская Н., перевод, 2023

© Оформление. Строки, 2023

Белле-Жюли.

Ты, правда, не родилась в день, когда раздавали равновесие, зато взяла все от дня раздачи энтузиазма и доброты.

Спасибо за твое внимательное рецензирование (ах, вот как, в «Ходячих мертвецах» нет вампиров, ты уверена?), за твою любовь к чтению и к моим героям.

Спасибо за то, что ты такая, какая есть. Главное – не меняйся.

В общем…

Постарайся все-таки не поджечь квартиру.

Пролог

Задавались ли вы вопросом, какой могла быть ваша жизнь, сделай вы другой выбор? Подружись вы с Кимберли, самой популярной девочкой с длинными шелковистыми волосами и бесконечными ногами, а не с Жюльеттой, девочкой умной и… просто умной? Выбери вы вторым языком итальянский, а не немецкий?

Не пойди вы на эту дурацкую вечеринку, на которой развалились на ковре, продемонстрировав всему лицею, то есть, можно сказать, всему свету, вашу любовь к нижнему белью с Губкой Бобом?

Что касается меня, то я это делаю постоянно. К большому огорчению Самии и Одри, двух моих лучших подруг. «А что если, а что если?» – дразнила меня Самия на днях. Ну вот, пункт первый: я ничего не могу поделать с этой манией нырять в параллельные жизни. И пункт второй: я не понимаю, ну совершенно не понимаю, что в этом такого.

Не то чтобы мне не нравилась моя жизнь, нет, я ее люблю или, во всяком случае, ценю. Просто я постоянно спрашиваю себя, какой она могла быть, если бы я сделала что-то иначе.

Вот вчера, например, я зашла в булочную. Передо мной стояла женщина, которая целых двадцать минут не могла выбрать между шоколадной монашкой и куском вишневого клафути. Какой смысл выбирать – разумеется, шоколадная монашка!

Во время этих бесконечных и бессмысленных колебаний покупательницы – «достаточно ли я голодна для монашки?» (да, все всегда достаточно голодны для монашки), «не лучше ли вишни для моей талии?» (вишни – да, пирог – ну, я бы так не сказала) – я невольно спрашивала себя, как все могло обернуться, реши я провести эти два свободных часа перед первым уроком иначе, а не сходить за покупками. Что, если бы вместо этого я пошла бегать?

Может, я бы кого-нибудь встретила. Обувшись в неоновые кроссовки, уродливые, но модные, я побежала бы трусцой, знаете, это когда вроде как бежишь, но ощущение, что идешь, а потом, через пять метров, подвернула бы ногу. Я и падения – это, можно сказать, роман на всю жизнь. Я наверняка родилась на следующий день после раздачи равновесия.

И тут рядом со мной остановился бы мужчина. Он оказался бы врачом, может, кинезиотерапевтом. Невероятно красивый, он повращал бы мою лодыжку, чтобы убедиться, что нет перелома. Нежно и чувственно. Наши взгляды встретились бы, и это была бы любовь с первого взгляда.

Но нет.

Вместо этого я торчу позади Мадам-я-выбираю-между-монашкой-и-вишневым-клафути с отчаянным желанием врезать ей сумочкой или расцарапать физиономию.

Хорошо бы иметь возможность визуализировать, какой могла бы стать ваша жизнь, измени вы хоть что-то, пусть даже самую чуточку.

Если бы я не заметила, что Клодия, моя соседка, выбросила из холодильника в мусорное ведро все, на ее взгляд, недостаточно органическое и веганское, и не кинулась бы заполнять его заново, встретила бы я моего обольстительного врача?

Я говорю «обольстительного»? Ну да. Если уж мечтать, то пусть он будет обольстительным, харизматичным и богатым, а не страшненьким, бедным и хилым, согласитесь со мной.

А вдруг я бы вообще наступила в собачью какашку моей уродливой неоновой кроссовкой и воняла весь остаток дня? Да, говорю вам, мы должны иметь право увидеть. Хоть разочек.

Глава 1

Сентябрь

Дав ученикам пятнадцать минут на изучение текста Флобера, отрывка из «Госпожи Бовари», и попутно насчитав не меньше четырех скучающих вздохов и шести зевков, я задаю вопрос, который, без сомнения, вызовет всеобщее воодушевление:

– Исходя из текста, который вы прочли, какие картины брака можно найти у героев?

Абсолютная тишина. Пятеро учеников вдруг наклоняются к своим портфелям, будто надеются, что в них спрятана подсказка. Конечно, в каждом портфеле прячутся крошечные Флобер, Виктор Гюго, Эмиль Золя, а еще Оноре де Бальзак, конечно же, готовые прийти на помощь отчаявшимся лицеистам. Тогда неудивительно, что портфели такие тяжелые…

Еще трое принимаются яростно точить и без того более чем наточенные карандаши, а те ученики, что были недостаточно проворны, как могут, избегают моего взгляда.

Что ж, с коллективным энтузиазмом не задалось, месье Флобер.

Шестой год я преподаю в частном лицее Улисса Гранта[1], носит он это имя из-за американского звучания городка, где он находится: Саванна. На самом деле Саванна-сюр-Сен, но не будем вдаваться в детали.

Время идет, а я все еще надеюсь заинтересовать учеников классикой французской литературы. «Госпожа Бовари» – это все-таки памятник! Памятник скуке, добавила бы Самия, моя коллега и подруга, преподавательница математики. А как тогда насчет Пифагора? Можем ли сказать, что интерес к его персоне у учеников где-то на уровне интереса выковыривать ложкой косточки из дыни на занятиях по карвингу?

Меня же всегда привлекали слова. Их смысл, их музыкальность. Я долго планировала поступить на факультет журналистики, но сломала лодыжку в то самое утро перед вступительным экзаменом. Вы, конечно, сочтете меня склонной к крайностям или суеверной, но я усмотрела в этом знак. Четыре года спустя я стала преподавательницей французского.

– Ну? Картины брака? Жюль?

Я буквально слышу, как из легких тридцати учеников передо мной вырывается весь воздух, который они удерживали несколько минут.

– Э-э… что женщина – это сложно? – мямлит он с не самым уверенным видом.

Взглядом и поднятой бровью – это я совершенствую с каждым годом – заставляю стихнуть хихиканье, вызванное его ответом.

– То есть? Можете развить мысль? Опираясь на текст, разумеется, а не на информацию с экрана вашего телефона.

…Умею же я короткой фразой испортить эффект, произведенный властно поднятой бровью…

– Ну, эта женщина…

– Эмма.

– Да, Эмма, – продолжает Жюль, – она сложная. Как и вообще все женщины. Она много думает о себе. Ее мужик, то есть муж, живет в реальном мире. Он думает о том, как заработать денег, как выгодно их вложить, чтобы прокормить семью. А она витает в облаках. К счастью, есть мы, мужчины.

Смех мальчиков, протесты девочек.

– Неудивительно, что у тебя нет девушки, Жюль, – фыркает Камилла. – Твои представления о женщине прогнили насквозь. Очнись, на дворе двадцать первый век! Женщины отлично справляются и без мужчин.

– Да что ты? – не остается он в долгу. – А вот когда твой мопед не хотел заводиться, ты была очень рада, что я согласился взглянуть на него.

– Поскольку во времена Флобера мопедов не было, предлагаю прекратить дискуссию, – отрезаю я, чтобы положить конец этим сексистским рассуждениям. – Жюль, вы хотите сказать, что в этом тексте есть две картины брака и два взгляда на жизнь, противостоящие друг другу. Взгляд Эммы, романтичный и немного возвышенный, и взгляд ее мужа, более приземленный.

– Точно, женщины сложные! Нам, мужчинам, много не надо: вкусно поесть – и мы счастливы!

Следующие сорок пять минут я работаю с ними над текстом, заставляя задуматься над характерными особенностями прозы Флобера.

– Вот видите, все же есть что сказать об этом маленьком отрывке.

– Мадам, – обращается ко мне Элен, когда звенит звонок. – Кто выбирает тексты, которые войдут в программу? Вы? Простите, я знаю, вы любите Флобера и все такое, но как-то это не очень современно. Нам было бы интереснее разбирать тексты Стромая[2], например, понимаете?

Ну все, приехали…

Скоро они потребуют переименовать лицей. К черту Улисса Гранта, слишком скучно и серьезно. Пусть 18-й президент Соединенных Штатов уступит место симпатяжке Хью[3], герою-любовнику романтических комедий!

Год будет долгим.

Очень долгим.

Глава 2

Понедельник – мой самый загруженный день, четыре урока один за одним и два часа дополнительных занятий. Вечером у меня только одно желание: вернуться домой, залезть в горячую ванну, а потом завалиться на диван и смотреть фильмы про вампиров с полной миской попкорна.

Я считаю, что каждому фильму свое время. Чтобы оценить кино по достоинству, необходимо соблюдать некоторые правила.

В декабре, например, нужно смотреть романтические комедии. Те, от которых порхают бабочки в животе, которые мы видели уже раз тридцать, но которые все равно продолжают зажигать в наших глазах огоньки, а сердечки наполнять любовью и… тоской, чтобы вечером тридцать первого можно было окончательно впасть в депрессию. Нет ничего лучше множества ромкомов, проглоченных за несколько недель, чтобы вернуть Новому году его истинное предназначение: напиться и забыться.

Летом я смотрю «Гордость и предубеждение» (внимание, именно версию с Колином Фертом) и «Маленьких женщин». А когда совсем жарко – «Крепкий орешек 3» с Брюсом Уиллисом. И пусть я видела его десятки раз, мне всегда требуется время, чтобы разгадать загадку канистр с водой.

Но когда мне нужно снять напряжение после такого вот понедельника, полного вздохов учеников, страдающих над Гюставом Флобером, нужна отборная серия «Ходячих мертвецов». Пусть зомби убивают и пожирают друг друга – это меня успокаивает.

Когда я открываю дверь нашей квартиры, уже в предвкушении расчлененки и оторванных голов, в нос ударяет резкий запах. Вонь похожа на смесь забродившего коровьего навоза и креветок, три дня пролежавших на подоконнике под палящим солнцем.

– Это еще что такое?

– А, не обращай внимания, просто пробую новую маску для лица.

Действительно, вонь исходит от дивана. На нем лежит любительница мазать лицо сомнительными на вид субстанциями – Клодия, моя соседка.

Как бы ее так получше представить? Это занятая женщина. Я бы даже сказала, занятее некуда. Эколог. Веганка. Адепт всего натурального, вплоть до растительности на теле. Одним словом, с приветом, но милая. Вот, это про нее.

Мы с Клодией живем в этой квартире два года, с тех самых пор, как я поняла, что жить у сестры мне уже не по возрасту, а на зарплату я могу себе позволить лишь каморку не больше пятнадцати квадратных метров.

В этом месте мне сразу стало хорошо. Странно, правда, почувствовать себя как дома в квартире, которую видишь впервые. Большая гостиная, светлая благодаря двум сдвоенным окнам, сероватый паркет на полу, белые стены. Найденный на блошином рынке широкий бархатный диван павлинье-синего цвета, еще кое-какая заурядная мебель и живые растения по всей комнате. Большая кухня, отделенная от гостиной стеклянной перегородкой, желтые шкафчики, серо-черная раковина.

Две просторные спальни и санузел с ванной на ножках.

Повсюду беспорядок, несмотря на мои протесты. Валяются обувь, одежда, журналы. И по меньшей мере десяток будущих проектов Клодии разной степени бредовости: банки, пустые бутылки, коробки…

С некоторых пор она вбила себе в голову, что будет сама делать кремы и какие-то тоники, которые смогут заменить покупные средства для ухода за кожей.

– Если хочешь, Макс, у меня осталось еще немного в кастрюльке. Посмотри на кухне.

Мое имя Максин, но большинство друзей зовут меня Макс. Да, звучит не слишком горячо, и я сама не знаю, как к этому прозвищу относиться.

– Нет, спасибо, обойдусь.

– Тебе надо попробовать! Это на основе подгнившего кабачка и травяного настоя. Хорошо раскупоривает поры.

– Как-нибудь в другой раз.

Жаль, что ноздри это не закупоривает! Я мысленно напоминаю себе выбросить кастрюльку, которая, без сомнений, уже навсегда пропитана этим запахом.

Направляюсь – хотя, будем честны, почти бегу – в ванную, где уже укрылась Дарси, моя собака, двухлетний кокер-спаниель.

Она методично и с явным удовольствием пережевывает заколку моей соседки. Возможно, сделанную из органически чистой кости…

Я уже готова рассмеяться, но тут мой взгляд останавливается на ванне.

– Ой, осторожней, – кричит мне Клодия с дивана, – я замочила сою! Когда она пропитается водой, достаточно будет отжать ее и высушить, чтобы спрясть нить для стопроцентно натуральных кухонных полотенец. Гениально, скажи?

Гениально? Пф-ф-ф, пожалуй, у меня бы нашлось словечко получше!

Глава 3

– Кухонные полотенца из сои? Что за бред? – спрашивает меня Одри.

– Новая идея Клодии. Клянусь, иногда она меня пугает. Однажды я приду домой и обнаружу, что она побрила Дарси, чтобы связать себе шарф из «стопроцентно натуральной» собачьей шерсти.

Мы смеемся. Как и каждую пятницу вечером, мы с Самией и Одри сидим в «Блюз-пабе», одном из двух баров Саванны-сюр-Сен. Поскольку тематика второго – мотоциклы и вязанье, немыслимое сочетание двух увлечений хозяев, можно догадаться, что выбор не был особо трудным.

Хозяин «Блюз-паба» – безусловный фанат музыки, в частности французской попсы. Он оклеил стены фотографиями и повесил в нескольких местах гитары разных цветов и размеров. Результат, довольно странный и оригинальный, оказался на удивление удачным. Атмосфера приятная. Регулярно в баре устраивают вечера караоке, и мы не последние в очереди к микрофону.

Мы с подругами работаем в лицее Гранта. Я и Самия поступили в один год, она преподавателем математики, я – французского. Одри же работает консультантом по профориентации на полставки. Она пришла через два года после нас.

Мы с Самией быстро стали лучшими друзьями, а когда появилась Одри, решили расширить круг. Надо сказать, что в первый день она сломала каблук, зацепившись за канализационную решетку у велосипедного навеса. Однако весь остаток дня она так отчаянно делала вид, что все в порядке, что никто даже не заметил, как она хромает.

Из нас троих Самия – единственная в отношениях. Два года назад она вышла замуж за лучшего на свете парня, а еще у них есть четырехлетняя дочурка Инес. Если бы доброта имела имя, она бы наверняка звалась Самией. Всегда видит в ближнем светлую сторону, всегда готова прийти на помощь. Взгляд наивный, романтична до мозга костей, всегда влюблена.

Ничего общего с Одри, у которой, наоборот, железный характер. За словом она в карман не лезет. Она считает себя свободной женщиной и не желает ни с кем делить быт. Мужчины, по ее мнению, тут же сводят роль женщины к хранительнице очага, стоит только съехаться. «Потеть у плиты и собирать грязные носки – это не для меня!» – вот ее позиция.

Я не стану пересказывать ей слова моих учеников о тексте Гюстава Флобера, не то мы на час увязнем в активной и яростной феминистической дискуссии.

Я же, конечно, жалуюсь на одиночество. Я дошла до того, что уже и грязные носки кажутся мне романтичными. Этим все сказано. Во всяком случае, гораздо романтичнее, чем стопроцентно натуральные кухонные полотенца из сои или маски на основе гнилой зелени.

– Эй, девочки, не забывайте, мы здесь, чтобы поговорить не о Клодии, а о будущей большой любви Макс! – напоминает Самия.

– Не будем торопить события, не большая любовь, а парень с сайта знакомств. Я его еще не видела вживую, так что лучше пока стоять двумя ногами на земле.

– Как его зовут? – спрашивает Одри.

– Жермен. Ой, знаю, вы сейчас скажете, что это не самое модное имя. Но, судя по нашим перепискам, он милый. Просто душка.

– А чем он занимается, этот Жермен?

– Он бухгалтер.

Одри и Самия переглядываются и прыскают со смеху.

– Не вижу ничего смешного, чем вам не нравится профессия бухгалтера? Очень перспективная!

– Ну ты и зануда! – вставляет Одри.

– А ты думаешь, что консультант по профориентации лучше? – не остаюсь я в долгу. – Серьезно, девчонки, я думаю, у нас с ним может сложиться. Он ищет стабильных отношений. У него была девушка, они уже должны были пожениться, но, сказав ему «да», эта бессердечная свалила на другой конец Франции[4].

– Бедняжка, – как всегда, растрогана Самия.

– Я не согласна, – говорит Одри, – если девушка принимает предложение руки и сердца, а потом смывается, что-то здесь нечисто. Слишком подозрительно. Когда вы договорились встретиться? – спрашивает она.

– В следующую субботу. В эти выходные у него, кажется, тренинг для бухгалтеров.

Одри делает жест, будто накидывает петлю на шею. Самия, как раз отпившая глоток дайкири, едва не давится им.

– Ну почему вы такие злюки? А если этот парень – мужчина моей мечты? А если эта встреча станет началом бурного романа? А если он тот, кто изменит мою жизнь?

– А если он топит котят? – хихикает Одри.

– Или отрезает уши собакам? – подхватывает Самия.

– Нет-нет, мы уже обсудили, никаких животных! – возмущаюсь я, невольно заражаясь смехом подруг.

– А если это реинкарнация Гюстава Флобера в теле бухгалтера? – продолжает Самия. – Представляешь, какой ужас? Двойная доза занудства.

– И зачем я вам все это рассказываю…

– Потому что мы милашки!

– И ты нас обожаешь!

Хуже всего то, что они правы.

Глава 4

Честно говоря, я все еще не понимаю, что они имеют против профессии бухгалтера. Потому что, если так подумать, консультант по профориентации или учитель не намного интереснее. Далековато от военного корреспондента или сборщика семени слонов[5].

Я еду на обед к сестре и невольно улыбаюсь, вспоминая вчерашний разговор. С каждым новым коктейлем фантазия двух моих лучших подруг становилась все смелее, и Жермен представал то столетним стариком в инвалидной коляске, то убийцей цыплят, ярым фанатом пареной репы и поклонником теоремы Фалеса (идея Самии, которая никогда не забывает об истинных математических ценностях).

Пусть мои подруги настроены скептически, я знаю, что могу рассчитывать хотя бы на брата и сестру, всегда готовых толкнуть меня в объятия холостяка. Даже первого встречного. Я младшая в семье, но по непонятной мне причине тревога о моем одиночестве растет у них с каждым годом. Они, наверное, боятся, что в конце концов мое тело покроется чешуей или я превращусь в ведьму на метле в остроконечной шляпе.

Летисии, самой старшей, сорок лет – она в самом расцвете сил, мать двоих детей, счастлива в браке и стоматолог по профессии, регулярно устраивает приемы, на которые приглашает коллег, друзей коллег и даже совершенно незнакомых мужчин, встреченных в супермаркете в бакалейном отделе, разумеется, в надежде пристроить меня.

Мой брат Жюльен, на четыре года старше меня, от нее не отстает. Пусть он и не пытается изо всех сил свести меня с кем-нибудь из своих знакомых, зато препарирует фрейдистским скальпелем все мои любовные неудачи. Брат-психолог – это катастрофа, поверьте мне. От него ничего не скроешь.

Мы трое всегда были очень близки, не разлей вода. К большому огорчению нашей мамы, которая никогда не могла понять, кто из нас провинился, ведь мы прикрывали друг друга.

Смерть нашей бабушки Муны почти три года назад еще больше сблизила нас.

Я ее обожала, и ее смерть сильно на меня повлияла.

Она погибла в автомобильной аварии.

А за рулем в тот день была я.

Мы опаздывали на дебютный мюзикл Одри, ей досталась роль Стеллы Спотлайт, и я решила срезать путь, чтобы не пропустить начало.

Странное дело. В то время как мои воспоминания о бабушке становятся все более расплывчатыми, я с мучительной точностью помню до мельчайших деталей тот вечер.

На ней был приталенный жакетик кораллового цвета, который я как раз подарила ей на день рождения, кремовый топ и темно-синие джинсы.

Муна очень гордилась своей стройной, несмотря на возраст, фигурой и старалась не отставать от моды. Дополняли образ серьги с подвесками из бирюзы. Мы болтали о том о сем. С характерным юмором она рассказывала мне, как провела вечер в клубе для женщин за пятьдесят.

– Что-что ты им предложила сделать? – подавилась я смехом.

– Ой, не начинай и ты тоже! Не понимаю, почему нельзя начать танцевать на шесте в семьдесят пять! Любви все возрасты покорны, а некоторым, между прочим, не повредило бы возбуждать мужей почаще. Ну и что, что у многих бедренные суставы из пластика! Видела бы ты их лица. Некоторые чуть не проглотили свои четки.

Я расхохоталась при виде ее недовольной мины: ее искренне возмущала косность почти восьмидесятилетних подруг с чувственностью ниже нуля по шкале Рихтера.

Было начало зимы, и пару дней назад выпал снег.

Наша машина не вписалась в поворот на гололеде, я потеряла управление и, несмотря на быструю реакцию, все равно не смогла избежать аварии.

Как напоминание у меня на лице, над ухом, остался широкий шрам длиной в три сантиметра. А на сердце – бабушкина смерть.

Если бы мы взяли такси, если бы я выбрала другой маршрут, все могло быть иначе. Она говорила, что, когда ее фотографируют, она немножко умирает, поэтому у меня нет ни одного ее портрета. Фотоаппарат всегда держала она. У меня остались только воспоминания.

Я так по ней скучаю.

Потерять мать было тяжело для моей матери, и по причине, которую я не до конца понимаю, ей понадобилось пережить утрату на расстоянии. Далеко, очень далеко от всех, кого она знала, в том числе от ее собственных детей. Они с отцом переехали в Канаду. Вот так, почти в одночасье, едва успев освободить квартиру Муны. Папа был на пенсии меньше года, а мама не работала. В считанные месяцы они все продали, все бросили и живут теперь в Канаде.

Летисия с тех пор с ними не разговаривает. Она считает их эгоистами, и я знаю, хоть сестра не обмолвилась мне ни словом, как ей больно, что мои племянник и племянница не видят дедушку с бабушкой.

Иногда я думаю, что все это из-за меня. Потому что я вела машину, и мама, наверное, боялась, что будет меня упрекать, когда я и без того виню себя. Впрочем, не знаю. Во время редких разговоров по телефону мы не упоминаем прошлое. Она не говорит об аварии, я не задаю никаких вопросов.

После смерти Муны я некоторое время жила у сестры, и она мне очень помогла. Брат тоже поддерживал много месяцев. И хоть я в конце концов сказала ему, что мне лучше, это чувство вины осталось в глубине души. Рана закрылась, но швы, я знаю, не очень надежны.

Приближаясь к дому Летисии, я гоню из головы мучительные воспоминания о том вечере и вид приталенного жакетика кораллового цвета, навсегда связанный в моей памяти с лязгом сминаемого железа.

Между нами существует молчаливое соглашение, мы больше не говорим о Муне. И о наших родителях.

– Салют, сестренка, – встречает меня Летисия. – Надеюсь, ты проголодалась! Я приготовила свою фирменную курицу карри, а Тома ушел с детьми в кино, так что тут на целый полк.

Сорок лет – в самом расцвете сил, счастлива в браке и отлично готовит. Это незаконно, согласны?

– Очень кстати, я специально не завтракала.

Я не говорю ей, что на самом деле села на новую диету, чтобы попытаться сбросить пять кило, которые пытаюсь истребить как минимум десять лет. На сегодняшний день двадцать пять потеряла, двадцать шесть набрала. Счет явно не в мою пользу.

Я иду за ней в гостиную, где уже сидит Жюльен, развалившись на диване со стаканом виски в руке.

– Как поживает самый красивый мужчина этой страны?

Жюльен поворачивает голову ко мне, и его лицо озаряется широкой улыбкой. Красавец, ничего не скажешь. Высокий, атлетично сложенный, темноволосый, с синими, как лагуна, глазами, которые заставили бы таять даже лед в разгар зимы. Этот козырь обольщения, кстати, у него общий с Летисией.

У меня-то карий цвет глаз, и это повергает меня в отчаяние, у меня развился настоящий комплекс. Выражение, выбитое золотом в пантеоне французского языка, «голубоглазая блондинка» доказывает, что я явно следствие ошибки генетического программирования, когда лагуна заменяется сырой землей.

– Хорошо поживает! – скромно отвечает мой брат. – Как начало занятий? Новые ученики уже проявили себя в этом году?

– Что, если я скажу тебе, что Гюстав Флобер – отстой, а Стромай куда интереснее? Такой ответ тебя устроит?

Он смеется. Я сажусь на диван и рассказываю ему эпизод во всех подробностях, пока Летисия расставляет на низком столике легкие закуски к аперитиву.

– А кстати, как поживает Адриен? – спрашиваю я Жюльена.

– Хорошо.

– Он не мог присоединиться к нам сегодня?

– Нет… Он… Он чем-то занят.

– У вас проблемы? Вы поссорились?

Он пытается скрыть лицо, наклонившись, чтобы взять орешков, но я вижу, что взгляд брата помрачнел. Это почти невозможно заметить. Но я замечаю.

– Так и не назначена дата свадьбы, да? Почему?

– Трудно пожениться, когда не сообщил родителям, что у тебя кто-то есть.

– А ведь сообщить очень просто: мама, папа, мы с Жюльеном женимся, нравится вам это или нет. Вот и все.

Он смотрит мне прямо в глаза очень пристально, я к этому привыкла, но людей это сбивает с толку, особенно когда они встречают его впервые. Кроме, наверное, его пациентов, которые, думается мне, благодаря этому взгляду чувствуют себя окутанными его присутствием.

– Ты попала в самую точку, – говорит он. – Когда ты гей, ты обязан об этом сообщить. Как новость. Как объявляют о рождении или похоронах. У вас, гетеросексуалов, этой проблемы нет. Ни к чему собирать всю семью рождественским вечером, чтобы произнести тост и, сделав глубокий вдох, сказать: я должен вам кое-что сообщить, ну вот, думаю, я гетеро.

Ориентация моего брата никогда не была проблемой в нашей семье, и я, признаться, до сих пор не рассматривала вопрос под таким углом. Однажды он пришел домой, держа кое-кого за руку. Этого кое-кого звали Бертран. Мама испекла блинчики. Конец истории.

– И он думает, что его родители это плохо воспримут?

– По правде сказать, он не знает. Но, судя по тому, что он рассказывал мне о своих родителях, я почти уверен, что, когда пройдет первый шок, все будет прекрасно. Но он боится. А я не хочу вынуждать его делать то, к чему он явно еще не готов.

– Но вы вместе уже два года!

Он сутулится.

– Я знаю…

Жюльен подносит к губам стакан и отпивает глоток виски. Целую минуту мы молчим.

Мне не по себе, и я машинально провожу пальцами по шраму. Это стало привычкой. Или потребностью.

– Через две секунды вы заявите мне, что больше не голодны с вашими историями! А я-то пожертвовала тремя удалениями нервов и двумя мостами, чтобы приготовить вам вкусный обед! – вмешивается Летисия. – Нехорошо так обращаться со старшей сестрой. Вы не можете найти тему для разговора получше? Ну, не знаю, возмутительный рост цен на сиденья для унитазов, например. Я сменила три в доме, уже готова была брать кредит на новое.

Она смотрит на нас по очереди, и мы, не сговариваясь, одновременно смеемся.

Перед тем как сесть за стол, она непременно хочет показать нам упомянутые сиденья, и мы, плача от смеха, восторгаемся такой красотой.

– Ах, да, я тоже должна вам кое-что рассказать! На следующей неделе у меня свидание с мужчиной. Убийцей котят, но милашкой по имени Жермен.

Глава 5

– Ну, как прошел вчера твой семейный обед? Как поживает сестра? – шепчет мне Одри.

Мы втроем сидим в учительской со всем преподавательским составом на рабочем совещании. Идеальная обстановка, чтобы рассказать двум моим подругам о вчерашнем вечере.

– Очень здорово. У Летисии все отлично. Она заменила сиденья на унитазах.

Я едва не заливаюсь хохотом при виде лиц Одри и Самии, что было бы, пожалуй, неуместно посреди представления проектов года Ильесом Дюпюи, нашим директором.

Самый молодой директор лицея в департаменте, он работает всего три года, но можно смело сказать, что он энергичен и делает все, чтобы вывести лицей из оцепенения, в которое тот методично погружался много лет.

Я сбилась со счета, сколько суббот мы провели, продавая пироги, чтобы собрать средства на оплату школьных экскурсий и поездок.

У него просто дар вовлекать нас во все, что он затевает. Благодаря его харизме? Возможно. Потому что он красив? Очевидно. Атлетически сложенный, наголо бритый, с квадратной челюстью и зелеными глазами. Такая внешность могла бы убедить Одри отказаться от феминистского целибата.

Никакого сравнения с месье Шупаром, его предшественником. Правда, у того тоже не было волос. Но по другой причине.

В этом году цель Ильеса (да, мы зовем его по имени – невероятно сексуальное звучание, попробуйте и убедитесь сами) – освоить разные виды внеклассной работы, которые будут доступны всем.

– Почему, как вы думаете, американские сериалы о подростках так популярны у нас? А вы видели, в каких школах они учатся? И сколько всего можно в них делать? Я уверен, что, если какому-нибудь продюсеру придет в голову снять сериал о подростках во французском лицее, это будет ближе к «Деррику», чем к «Беверли-Хиллз». Я хочу, чтобы мы брали пример с того, что делается в Соединенных Штатах. Надо создавать условия для внеклассной деятельности. Чтобы лицей стал для учеников местом жизни, а не тюрьмой, где дожидаются выпускных экзаменов в страхе перед ними.

И вдобавок это должно привлечь новых учеников. Для частной организации это жизненно важно, а мы все знаем, что число учеников сокращается в последние годы.

Мне тут же представляются чирлидерши с распущенными волосами, влюбленные в баскетболистов и одетые в короткие топы с названием их команды. Прелестно. Саванна, конечно, но, смею напомнить, Саванна-сюр-Сен. Казалось бы, пустяк, но разница огромна.

– Я подумал, – продолжает Ильес, – что мы могли бы, например, организовать хор. И поставить мюзикл в конце учебного года.

– Типа Бродвей-сюр-Сен, ага, – хихикнув, шепчет мне Самия.

Я прыскаю.

Одри же вдруг сильно заинтересовалась. Меня это не удивляет, ведь мюзиклы – ее страсть. Я со счета сбилась, сколько раз она заставляла нас смотреть «Звуки музыки» и «Мою прекрасную леди».

– Кто-нибудь готов возглавить этот проект?

Быстрее, чем Дарси проглатывает вкусняшку, моя подруга с блестящими от возбуждения глазами поднимает руку.

– Я! Я хочу! – кричит Одри, удостоившись широкой улыбки Ильеса и вызвав у меня внизу живота отчаянное желание тоже запеть. С ним дуэтом. Голой.

– Отлично! Еще идеи? – спрашивает он, глядя на меня.

Идей масса. К сожалению, все 18+.

– Литературная мастерская? – отваживаюсь я, застигнутая врасплох, как заяц перед фарами машины.

– Литературная мастерская?! Ничего смешнее ты не придумала? – хихикает Одри, когда мы садимся за стол несколько часов спустя перед гигантскими креманками с персиками «Мельба».

Моя диета продлилась три дня, восемь часов и пятьдесят четыре минуты. На восемь часов и пятьдесят четыре минуты больше, чем прошлая, и я очень собой горжусь.

– Да, ну, это первое, что пришло мне в голову. Я должна была что-то сказать, его взгляд буквально стягивал с меня трусики. А вот с идеей хора он точно поймал тебя на крючок.

– Литературный клуб – это может быть здорово, – вставляет Самия.

– Перестань, ты это говоришь, чтобы я не издевалась над твоим предложением шахматного клуба. Нет уж, девочки, – продолжает Одри, – цель – идти в ногу со временем. А не закоснеть.

– Не понимаю, что ты имеешь против шахмат, – парирует Самия притворно сердито. – Множество классных людей играют в шахматы.

– Например? Месье Поль из дома престарелых?

– Кто такой месье Поль? – интересуюсь я.

– Понятия не имею! Но вряд ли он классный.

– Извини, что мы хотим повысить культурный уровень этого лицея! И потом, не хотела обламывать тебе кайф, Одри, но я тут вспомнила сериал «Хор»[6]. Тебе не кажется, что одни лузеры записываются в хоровые коллективы, а?

– Дзинь! Выпьем же за Саванну-лузер и давайте отпразднуем этим мороженым почти четыре дня моей диеты.

Вернувшись домой, я укрываюсь от бардака Клодии в своей комнате, единственном месте, где привыкла работать. Эта комната принадлежит мне одной, и я не спеша и со вкусом обставляла ее, чтобы создать маленький мир, который мне приятен и похож на меня. Я улыбаюсь, вспоминая все эти месяцы, в течение которых спала на матрасе прямо на полу в поисках идеальной кровати.

Что же ученики могут писать у меня в литературной мастерской? И главное, заинтересуется ли кто-нибудь вообще, придет ли?

Лежа на кровати, той самой, идеальной, из светлого дерева, высокой из-за ящиков внизу, опираясь на подушку, с ноутбуком на коленях и ручкой в зубах, я пытаюсь заложить основы этого проекта. Я уже немного знаю Ильеса, ему будет недостаточно лишь моего желания вести клуб.

Пока на первой странице блокнота я написала лишь «Проект литературной мастерской». И еще «искать идеи». Неплохое начало.

– У тебя нет идей, Дарси?

Моя собака спит в своей лежанке и лишь открыла один глаз при звуке своего имени. Поскольку оклик не сопровождается печеньем (Дарси обожает печенье с шоколадом), она закрывает глаз и издает характерный собачий вздох, сообщая мне таким образом о полном отсутствии интереса к моему проекту. Неблагодарная.

Мой взгляд перемещается по комнате, изучая ее интерьер. Блестящая идея, может быть, скрывается за одной из двойных занавесок в голубую и белую полоску? Или за одной из фотографий, сделанных во время семейной поездки в Сан-Франциско? Это было перед гибелью Муны, наши последние каникулы впятером.

Три коротких удара в дверь отвлекают меня от раздумий. Разумеется, как раз когда меня осенило множество идей. Ну, как сказать, множество. По крайней мере одна: нужен еще один блокнот.

– Да, Клодия?

Моя соседка просовывает голову в дверной проем. Удивительно, но кожа у нее великолепная. Может, стоило все же повестись на подпортившиеся кабачки? Зато не могу сказать того же о ее волосах. Она в фазе ноу-пу, имеется в виду «без шампуня». Лично мои волосы выглядят ужасно уже через три дня после мытья. Боюсь даже представить, что было бы через семь. А уж через двадцать…

– Слушай, Макс, ты свободна завтра утром? Надо помочь мне выгулять собак из приюта. Девушка, с которой я обычно хожу, заболела.

Я думаю, не потому ли, что слишком налегала на тофу, но спросить не решаюсь.

– Надо выгулять восемь собак, одной, боюсь, мне будет сложно.

Клодия, растопырив руки, как воздушный змей, с восемью шальными собаками на поводках, тотчас предстает у меня перед глазами. Мне хочется отказаться только ради того, чтобы заснять ее украдкой на телефон.

– Во сколько? Завтра после двенадцати у меня запись к стоматологу.

– Обычно мы выходим около десяти и возвращаемся через два часа. Ты успеешь. Кружок по парку – и домой.

Мне так же хочется вставать в субботу с утра пораньше, как курице стать наггетсами.

– Да, я смогу, можешь на меня рассчитывать.

Наггетсы-то хотя бы вкусные…

Глава 6

Клодия уже несколько лет волонтерит в приюте «Клыки & К». Я, конечно, иногда посмеиваюсь над ее причудами, но все же не могу не восхищаться ее вовлеченностью. У нее есть убеждения, и она выстраивает вокруг них свою жизнь.

Лично я не смогла бы отказаться даже от пальмового масла, ведь оно есть в «Нутелле». Так что привязывать себя к дереву в знак протеста против вырубки лесов – определенно не мое.

Ровно в десять, с двумя поводками в каждой руке, мы с собаками готовы к прогулке. Они хором лают, торопясь размять лапы вне вольеров.

Моя свора выглядит как минимум странно: бульдог, йоркшир, забавный метис с головой пуделя и телом чихуахуа и лабрадор.

– У меня едет крыша или пахнет мюнстерским сыром?

Сморщив нос, я направляюсь к источнику запаха – бульдожке, которую я назвала Мистингет.

– Ну да, это ты воняешь! Извини, красавица, но тебе никогда не найти приемную семью с таким запахом. Придется что-нибудь придумать.

Словно в подтверждение моих слов Мистингет поворачивает ко мне голову. С открытой пастью и свисающим языком она как будто мне улыбается. Невольно, даже не обращая внимания на вонь, я таю.

Я всегда очень любила собак. Безоговорочная любовь, никаких обид, в общем, все, чего недостает двуногим. Такой была Муна, думаю я, в который раз вспоминая бабушку. Человек-лабрадор, без присущего ему запаха колбасы.

Но странное дело, она предпочитала кошек, любовь которых еще надо заслужить. Трудности ее мотивировали. Она говорила, что, когда животное выбирает тебя и проникается к тебе доверием, ваша связь крепнет. И она восхищалась кошачьей независимостью. В сущности, она была невероятной помесью собаки и кошки, как бриошь на майонезе.

– Макс? Что с тобой? Ты где витаешь?

– Нет-нет, все в порядке. Я вспомнила бабушку. Ладно, пошли?

– Пошли.

Мы выходим из приюта и направляемся к ближайшему парку. Я иду быстрым шагом. Не потому что решила заняться спортом, чтобы сжечь вчерашние взбитые сливки, просто приходится поспевать за собаками, которые тянут поводки, они точно как дети у входа в Диснейленд. И буквально через несколько минут я уже на центральной аллее парка. Почему у нас не ездят на собаках? Отличный же способ передвижения. Погода сегодня хорошая, и я любуюсь клумбами с поздними цветами. Ну как любуюсь, скорее смотрю, как они проносятся мимо.

А потом в сотне метров впереди я что-то вижу. Кажется, это…

Ох. Боже. Мой.

Кролик.

Если бы мы снимались в фильме, этот момент мог быть в замедленной съемке. Оскаленные собачьи пасти. Мои округлившиеся глаза. Кролик, уши торчком, маленький белый хвостик замер.

Потом – снова нормальная скорость кадра.

В четверть секунды ситуация выходит из-под контроля. Собаки, должно быть, почуяли кролика (который, несомненно, почуял, что пахнет жареным) еще прежде, чем я его увидела. Изо всех своих сил (даже пудель-чихуахуа) они рвутся вперед и тащат меня за собой. Я перехожу с быстрой ходьбы на бег. Сжимаю кулаки изо всех сил, чтобы не выпустить поводки. Слышу, как Клодия вдали кудахчет мне в спину какой-то совет. Кажется, она говорит, чтобы я скомандовала им стоять. Как будто я сама об этом не подумала. Как будто они собираются слушаться.

– Стоя-а-а-а-а-а-а-ать! Это прика-а-а-а-а-а-аз!

Сцена, я уверена, смешная до колик. Для всех, кроме меня.

Но кролик проворен и явно не желает становиться рагу, поэтому он молниеносно сворачивает в сторону на девяносто градусов. Собаки следуют за ним, заложив не такой крутой, но все-таки неслабый вираж. Им на четырех ногах вписаться в поворот легче, чем мне на двух. Мой бюст решает последовать за собаками. Ноги, предательницы, продолжают идти прямо. Расплата незамедлительна, я растягиваюсь во всю длину, и меня волокут по земле еще с десяток метров. Во рту оказывается ромашка.

К счастью, мое падение позволяет кролику унести свои быстрые ноги и прелестный хвостик.

Собаки признали поражение и остановились. Остановилась и я и, по-прежнему сжимая в руках поводки, переворачиваюсь на спину. Закрыв глаза, пытаюсь перевести дух и понять, целы ли кости. Правая нога на месте. Левая нога похуже, но тоже сойдет.

Что-то мокрое, липкое, с острым запахом ног заставляет меня открыть глаза. Мистингет, сияя улыбкой, стоит надо мной и, как будто одного раза недостаточно, снова лижет мне щеку.

– Как ты, Максин? Ничего не сломала? Вот это сальто!

Привстав на одном локте, отталкивая другой рукой ходячий сыр и выплевывая наполовину проглоченный пучок травы, я начинаю истерически хохотать.

– Спокойно погуляем, ты говорила?

В два часа, прихрамывая на левую ногу и с расцарапанной правой щекой, я подхожу к двери кабинета Летисии. В отличие от большинства людей я обожаю ходить к стоматологу. То есть на самом деле я обожаю навещать сестру. А она, так уж вышло, стоматолог.

Это ритуал, который укрепился несколько лет назад. Каждые две недели я записываюсь к ней и прихожу посидеть полчасика, расслабляясь в гидравлическом кресле. Это я придумала специально, чтобы регулярно видеться с ней. Ей это кажется странным, но я знаю, что она тоже рада моим визитам. Однажды она даже прислала мне СМС с датой и временем следующей записи, когда я забыла уточнить это у Анны, уходя.

– Здравствуй, Анна! Как поживаешь? Как Габриэль, все еще болеет ветрянкой?

Визиты два раза в месяц вот уже больше четырех лет – как тут не завязать дружбу с ассистенткой.

– Да, и не говори. Сыпь повсюду. Педиатр прописал мазать волдыри какой-то красной гадостью, чтобы ничего не чесалось. Намазали – ну елочная гирлянда. А ты? Что случилось с тобой?

Что ей ответить?..

Вариант 1: по дороге сюда я увидела, как напали на старушку, вмешалась и скрутила нападавшего. Вроде как черный пояс по карате.

Вариант 2: я прыгнула с моста, чтобы спасти тонущего ребенка. Прямо супергерой на каблуках.

Но я выбираю другой.

– Меня протащили по земле собаки, которые погнались за кроликом.

Ладно. На свидании сегодня вечером с Жерменом я, наверное, выберу старушку.

– Ну и досталось же тебе! Поцеловалась с землей, нечего сказать!

Чтобы положить конец игре в любезности, сомнительной, хоть и забавной (когда не ты предмет обсуждения, разумеется), я хромаю к приемной.

– Я вижу, как ты хихикаешь за моей спиной, Анна!

– А вот и неправда, – отвечает она и хохочет.

К счастью, приемная пуста. Через две минуты я слышу шаги Летисии.

– Вот и моя любимая сестричка! – приветствует она меня с широкой улыбкой. – Что у тебя со щекой? Ты подралась с Анной?

– Она не хотела отдавать мою карточку, пришлось применить силу.

Бодрым шагом[7] я иду за ней в кабинет и удобно устраиваюсь в кресле. Каждый раз думаю, что надо бы поставить такое в нашей гостиной. Идеально для вечерних просмотров фильмов ужасов с Клодией и Дарси. Да, моя собака просто обожает ужастики. Наверное, ее привлекает музыка или кости, которые хотелось бы погрызть. А может, попкорн, который падает на пол всякий раз, когда мы вздрагиваем.

– Ну, что у нас на сегодня, дорогая? – спрашивает меня Летисия.

– Давай-ка отбеливание! У меня сегодня вечером свидание, ты помнишь?

– Макс, у тебя, наверное, самые отбеленные зубы на всей планете, потому что ты ходишь ко мне каждые две недели. Так мы можем испортить эмаль. Лучше бы ты занялась своими ногтями.

С быстротой молнии я засовываю руки под ягодицы, чтобы она не могла поймать их и прочесть мне лекцию. Всю жизнь я грызу ногти, и красоту моих рук можно сравнить с красотой облезлого кота.

– Так как его зовут? – спрашивает она, закатив глаза.

– Жермен. А у тебя как дела? Как поживают, кстати, твои сиденья для унитазов?

– Хорошо поживают. На одно вот вообще не нарадуюсь.

Вот почему я люблю ходить к стоматологу. Потому что могу двадцать минут посмеяться со старшей сестрой. Вы, возможно, скажете, что все изменится в тот день, когда ей действительно придется воспользоваться пыточными стоматологическими орудиями, лежащими рядом с креслом.

– Как дела в лицее? Директор все так же неотразим?

– Давай не будем о нем. Всякий раз, когда он смотрит на меня, моя кровь если и не закипает, то градусов на 10 теплеет точно.

– Напомни мне, почему ты еще не попытала счастья?

– Потому что он мой начальник. Я и так несу чушь каждый раз, когда он задает мне вопрос. Даже представлять не хочу, что бы было, знай я, как он выглядит голым.

– А вдруг у него брюшко? Или вся спина покрыта густыми черными волосами?

– Фу-у-у, какая гадость! Откуда ты берешь все эти ужасы?

– Профессиональная деформация. Наверное, слишком много времени провожу над гадкими вещами, которые еще и плохо пахнут.

– Что ж, хорошо, что ты не мастер педикюра.

– Или уролог, – добавляет она серьезно и тут же прыскает со смеху.

Глава 7

Жермен назначил мне свидание в ресторане на пересечении Саванна-сюр-Сен и округом Парижа, в котором он живет.

Я долго выбирала, что надеть, послала не меньше десяти фотографий Самии и Одри и в конце концов выбрала совсем простое черное платье. Черный – это хорошо, черное стройнит, черное идет ко всему. И ради чего это все?

К платью я выбрала пару туфель на высоких каблуках, чтобы прибавить себе роста.

Вы уже знаете, что я родилась на следующий день после раздачи равновесия (авантюристка и ношу каблуки, этим все сказано). Так вот, раздачу сантиметров я тоже пропустила. В общем, родилась в самый неудачный день. Наверное, в понедельник.

Труднее всего было выбрать сумочку. С самого детства я их обожаю. У Муны в шкафу было несколько сумок от Hermes, я могла любоваться ими часами, когда приходила в гости. Когда она разрешила мне наряжаться в ее шарфы и туфли и дала мне право повесить одну из сумок на руку, я была самой счастливой девочкой на свете.

И теперь каждый год на день рождения я дарю себе сумочку. Они занимают целую полку в моем шкафу.

Чтобы немного оживить черное платье, я остановила свой выбор на сумке красно-коричневого цвета из такой мягкой кожи, что я чуть не потеряла сознание от волнения, потрогав ее в магазине.

Осталось только найти мужчину, который произведет на меня такое же впечатление. Может быть, это будет Жермен[8], думаю я, входя в ресторан.

«Дольче Вита» – очаровательная пиццерия[9] с классической, но приятной обстановкой. Белые колонны, живые растения и даже маленький фонтанчик в центре зала.

Я окидываю взглядом помещение, народу немного, но надо сказать, что еще только семь вечера и я должна найти его без труда.

Вот, кажется, и он. Я делаю несколько шагов к столику, за которым в одиночестве сидит мужчина. Он улыбается мне и, поднявшись, целует в щеку. Симпатичный, с ямочками и большими голубыми глазами. Чем-то похож на Брендона Уолша из «Беверли-Хиллз». Я предпочла бы Дилана Маккея, но могу удовлетвориться и Брендоном.

– Добрый вечер, Максин. Легко нашла?

– Да, да, без проблем.

– Один коллега посоветовал мне эту пиццерию, я нашел на нее очень хорошие отзывы на Restoparano.com. Четыре звезды за чистоту!

– Осторожность никогда не помешает, – замечаю я, и его улыбка становится шире, открывая белые и идеально ровные зубы.

Никогда не доверяй мужчинам, у которых желтые зубы, всегда твердила мне Летисия. Наверное, профессиональный юмор стоматолога.

– Ты преподаватель?

– Да, французского. В этом году у меня вторые классы[10].

– Хорошая, наверное, работа.

– Да. Но только если смириться, что ученики хотят выбросить Гюстава Флобера на помойку, а с ним Пруста и Верлена. С другой стороны, если вдуматься, Мэтр Жимс[11] тоже великий писатель в своем роде.

Он смеется. Никогда не доверяй мужчине, который не смеется над твоими шутками, даже неудачными, всегда твердил мне Жюльен. Юмор психолога, это точно. Жермен смеется над моими шутками, и у него красивые зубы. Он, стало быть, соответствует идеалу мужчины в глазах стомато-психологического семейного дуэта.

Несколько минут поизучав меню, я заказываю пеннеаррабиата и бокал красного вина.

– Я возьму то же, что и мадемуазель, – говорит Жермен.

Я нахожу это очень милым.

Пока мы ждем заказ, Жермен немного рассказывает о себе, о работе бухгалтера, о своей начальнице, которая недавно потеряла дочь – рак, ей было всего тридцать лет.

– Она была лучшей подругой моей невесты. То есть… Моей бывшей невесты.

Будь здесь Самия, она сочувственно накрыла бы его руку своей. Будь здесь Одри, она спросила бы, что с ним не так, если невеста передумала. Я же…

– У тебя уже есть кольцо для следующего предложения, утешай себя этим.

При виде его растерянной физиономии я понимаю, что, по своему обыкновению, повела себя неловко.

– Я хотела сказать, что наверняка будет следующий раз, другая история, которая кончится хорошо.

Его лицо расслабляется.

– Да, надеюсь. Мне очень хочется снова встретить кого-то, с кем можно разделить жизнь.

Заведи собаку, сказала бы Одри. Она без конца твердила мне это, пока я наконец не завела Дарси.

– Я ищу кого-то, с кем у нас совпали бы желания, – продолжает Жермен. – Кого-то стабильного, кто не уедет внезапно на другой конец Франции. Кто не будет менять мнение каждую неделю.

Я открываю было рот, чтобы согласиться, но тут официант ставит перед нами тарелки с пастой.

Я вздыхаю.

– Я так и знала!

– Что ты знала?

– Что надо было заказать лазанью. Я колебалась. Сначала выбрала лазанью, а потом подумала, не лучше ли взять что-нибудь другое для разнообразия, я всегда беру лазанью. Что будет, если я возьму пасту? А теперь вот я жалею. Прости, что ты говорил? Я потеряла нить разговора, извини.

– Ничего особенного, – отвечает он. – На вид паста вкусная. Очень вкусная.

Я улыбаюсь ему. Он правда симпатичный и очень мне нравится. Я уже чувствую, что нас тянет друг к другу.

Глава 8

– Как прошло свидание? – спрашивает меня Одри. – Как тебе бухгалтер?

Как всегда по воскресеньям с утра, мы встретились в начале тропы для пробежек на окраине города.

Уже несколько месяцев как мы бегаем. Из любви к неоновому обмундированию, наверное. Хотя скорее, чтобы быть как все и выглядеть эффектно.

Клодия иногда бегает с нами, но вчера вечером она участвовала в демонстрации в защиту какого-то, бог его знает кого, сурка под угрозой исчезновения и вернулась только под утро.

Вместе с другими членами ГОБЕС, Группы организованной борьбы единых и солидарных, она легла на дорогу, намазанная каким-то растительным клеем, перед шоколадной фабрикой, использующей упомянутых сурков для своей пиар-кампании.

Когда я пересеклась с ней перед встречей с девочками, у нее был голый зад, от джинсов остались только ошметки спереди (растительный клей – грозная штука), но она улыбалась. Судя по всему, им удалось добиться запрета рекламы. Сурки могут спать спокойно. Благодаря таким людям, как Клодия, мир становится лучше. Я, хоть и подкалываю иногда, люблю ее большое сердце.

Пока мы разминаемся и подпрыгиваем, чтобы разогреться, я рассказываю им про вчерашний вечер.

– Было очень мило. По-моему, он правда очень симпатичный. Просто милашка. У него ямочки на щеках, когда он улыбается.

– Он сказал тебе, почему его кинули в день свадьбы? – спрашивает Самия.

– Не в день свадьбы, до свадьбы! И это очень грустная история. Лучшая подруга его девушки умерла от рака, и она посылала ей письма, чтобы та делала для нее то и сё после ее смерти. Как в «P.S. Я люблю тебя», помните эту книгу, я вам про нее говорила. Судя по всему, они смотрели фильм, в общем, короче… Она уехала в горы, а когда вернулась, бросила его. Якобы он слишком ее любил, и они мало ссорились. Чокнутая!

– Бедняжка, – растрогалась Одри.

– А, вот видишь! Даже ты находишь, что это грустно.

– Я не доверяю мужчинам и имею все основания их опасаться, но это не значит, что у меня нет сердца.

Разогревшись, мы побежали. Мелкая трусца, руки работают, дыхание ровное. И так всю дорогу до нашего обычного привала, скамейки.

Немного бега, много отдыха. В этом мы с Самией и Одри эксперты.

– Значит, ты хочешь с ним снова увидеться? – спрашивает меня Самия.

– Думаю, да. Судя по всему, он ищет кого-то, с кем можно разделить жизнь.

– Пусть заведет собаку! – фыркает Одри.

– Я была уверена, что ты это скажешь. Вчера я даже мысленно услышала, как ты это говоришь.

– Это правда, а что, разве вы не думаете о собаке, когда кто-то это говорит? Я – да. Нет, правда, Самия, представь, через несколько лет твоя дочь скажет, что встретила кого-то ласкового и верного… Обещай, что спросишь, шелковистая ли у него шерстка, в память обо мне!

Одри говорит так серьезно, что мы с Самией заходимся от смеха.

– Так у тебя с бухгалтером намечаются серьезные отношения? – говорит Самия, чтобы унять одолевший нас хохот.

– Он должен написать мне, чтобы договориться о новой встрече.

Как будто в подтверждение моих слов рука издает писк.

Я достаю телефон из нарукавника – спортивная девушка, да, но всегда на связи, ведь нельзя упускать из виду главного.

– Есть! Я вам прочту.

«Максин, я провел чудесный вечер, но лучше нам на этом остановиться. Ты, пожалуй, нестабильная девушка… А после того, что я пережил, мне нужен человек, на которого можно положиться, который не разобьет мне остатки сердца. Мне очень жаль. Успехов в твоих начинаниях».

– Прости, что настаиваю, – говорит Одри, чтобы нарушить повисшее молчание, хоть ножом режь, – но пусть он, черт побери, заведет собаку: она не разобьет ему сердце и вдобавок будет вилять хвостом.

Глава 9

Не могу сказать, что я несчастна от этого сообщения о разрыве или, точнее, досрочном разрыве.

В конце концов, мы всего лишь поболтали несколько раз на сайте знакомств и съели по тарелке пасты.

Я не чувствую себя несчастной, нет. Только отвергнутой, скучной и, наверное, жалкой.

Я написала и стерла несколько ответных сообщений, от жалостливого «Но почему-у-у-у?? Дай мне ша-а-а-анс!» до лживого «Ну и ладно, ты мне тоже не понравился», а еще «Проваливай ко всем чертям» разрядки ради, но в конце концов отправила классическое «И тебе успехов. Целую».

– Итак, скажите мне, какой образ мужчины дает автор в этом тексте?

– Что они все трусы и подлые придурки! – вырывается ответ у Инес, прежде чем я указала на жертву. Маленькая победа, которой я горжусь.

Ее шумно поддерживают все девочки в классе. Мое эго внутренне аплодирует.

Нет-нет, обида не связана с неким парижским бухгалтером, похожим издали в туманную погоду на Брендона Уолша.

– Родольф говорит женщине, что питает к ней чувства, хотя прекрасно знает, что никаких чувств нет, а потом бросает ее как ненужную вещь, – продолжает Инес разбирать отрывок из Флобера, который они только что прочли.

– Может быть, женщина сама себе надумала лишнего? – вмешивается Ромен. – Парень ей ничего не обещал, но вы, девчонки, любите сами воображать невесть что. Вас приглашают в кино, а вы уже думаете, где купить свадебное платье и сколько у вас будет детей!

Свадебное платье?

Черта с два!

Можно подумать, мы сразу представляем будущее свадебное платье!

Цвета слоновой кости…

С кружевным бюстье.

– А мы, – продолжает он, – думаем только о фильме, который идем смотреть, да еще нет ли запаха изо рта, ведь будем целоваться.

– Не наши проблемы, что вы такие ограниченные, – вскакивает Жюли. – Уж извините, но у нас есть мозги, и мы используем их, чтобы думать немного дальше, чем на двадцать минут вперед!

– Ага, женщина из текста слишком много планов строила на десять лет вперед, вот и потеряла мужика. Может, если бы она меньше себя накручивала, не давила бы на него, все бы у них склеилось, – заключает Ромен.

Звенит звонок, урок окончен.

– Подумайте об этом, и к следующему разу я предлагаю вам написать сочинение о великих историях любви в литературе, выделив в них общие черты.

– Это будет легко, – усмехается Джонатан, – они всегда кончаются плохо.

– Вот как?

– Да. Потому что от любви становятся придурками. Не в обиду вам, мадам.

– Максин?

Ильес окликает меня, когда я собираю вещи. Я оборачиваюсь к нему.

Не представлять его голым. Только не представлять его голым.

Ягодицы, обтянутые черными боксерами, безволосый мускулистый торс… он направляется ко мне.

Не вышло!

– Да, Ильес?

– Как дела с проектом литературной мастерской? Мне очень понравилась идея. Правда.

Черт, литературная мастерская. Я начала над этим думать, а потом были собаки, моя сестра и Жермен. То есть я осталась на стадии «найти идеи». И «новый блокнот».

– Конечно. Даже очень хорошо.

Широкая улыбка, адресованная мне, полностью оправдывает эту маленькую ложь.

– Ну и? Над чем вы собираетесь с ними работать?

Я машинально провожу пальцем по шраму.

– Какая тема интересует их больше всего на свете, как по-вашему?

Стратегия не хуже любой другой. Я задала вопрос, на который у меня нет ответа, в надежде, что собеседник даст мне подсказки и я не премину их присвоить.

– Не знаю, они сами? – лукаво отвечает он.

Ладно, не всегда срабатывает.

– Да, это точно. Но, по правде сказать, я думала…

Шевели мозгами, Максин, шевели мозгами! Я слышу в коридоре гомон учеников, мальчиков и девочек, смех, и меня осеняет идея:

– Любовь, конечно!

– Вы уверены?

– Абсолютно. Любовь, только это и интересует всех без исключения, правда?

Глава 10

Нет ничего лучше вечера караоке, чтобы поднять себе настроение. Вам не помогает? Удивительно! Лично меня истеричное фальшивое пение всегда расслабляет, мои обычные заботы от него тают, как целлюлит на беговой дорожке.

– Что будем пить сегодня, девочки? – спрашивает нас Стив, официант.

Он видит нас каждую пятницу, а иногда и в другие дни недели, так что мог бы уже и принести наш заказ, не спрашивая.

– Три мохито для нас и «вирджин» для девушки, которая не пьет, – говорю я, показывая пальцем на Клодию.

Собираясь на выход, я предложила ей присоединиться к нам на вечер вокального дебоша.

– Как ты поживаешь? – кокетничает Одри со Стивом.

– Хорошо, красавица. Прошел прослушивание на маленькую роль в телесериале. Мне перезвонили сегодня утром, хотят меня видеть.

Радостными криками мы выражаем искреннее одобрение. Стив пытается пробиться в актеры уже несколько лет. Увы, если не считать рекламы пастилок от боли в горле, счета и театральные курсы он оплачивает благодаря работе официантом.

– Он симпатяга, – шепчет нам Клодия, когда Стив удаляется принять заказ у другого столика.

– И не говори, – вздыхает Одри, – была бы я мужчиной.

– А, так он?..

– Ну да. Но я не отчаиваюсь, однажды он еще сменит ориентацию. Не может же он вечно сопротивляться моим чарам.

Одри всегда питала слабость к Стиву. С длинными светлыми волосами, голубыми глазами и пухлыми губами, он до ужаса хорош. Но еще и до ужаса гей. Увы.

Мы болтаем обо всем и ни о чем. В основном ни о чем.

Я делюсь с девчонками моим разочарованием после сообщения о не-начале-романа от Жермена.

Одри, хлопая ресницами, когда Стив ставит наши стаканы на стол, повторяет мне с самым серьезным видом, что нам не нужны мужчины. Самия украдкой отправляет сообщение мужу, проверяя, все ли в порядке дома.

А Клодия надеется, что мята в ее «вирджин мохито» экологически чистая, а не из хозяйств, практикующих интенсивное культивирование и мало-помалу уничтожающих планету.

В общем, очень приятный вечерок.

– Это еще не все, девчонки, мы же здесь, чтобы спеть. Ну, кто начнет?

– Так вы серьезно насчет караоке? – спрашивает меня Клодия в легкой панике. – Мы же не будем петь здесь, среди всех этих людей, которые на нас смотрят?!

– Это вообще-то концерт караоке, – отвечает ей Одри. – Вот увидишь, будет весело.

– Ой, нет, я никогда не решусь!

– Это ты-то никогда не решишься? Постой, Клодия, ты привязываешь себя к деревьям, ложишься на дорогу, приклеивая штаны к асфальту, и ты хочешь мне сказать, что боишься спеть песенку?

– Да мне медведь на ухо наступил… Эй, что ты делаешь, Макс, вернись, сядь!

Не обращая внимания на ее умоляющие глаза, я направляюсь к диджею. Шепчу ему на ухо название песни и беру протянутый мне микрофон.

Изображая звезду, как Джонни Холлидей на сцене «Стад де Франс», я зажмуриваюсь, словно готовлюсь воспламенить публику, сучащую ногами от нетерпения услышать в моем исполнении рок, который обожают их бабушки. Звучат первые ноты песни.

– Смотри-и-и-и-и, встает заря-а-а-а-а и нежность над городом…

Рок – это обезжиренный йогурт по сравнению с Питером и Слоун[12].

Я делаю несколько шагов к нашему столику. Самия и Одри уже падают от смеха, а я продолжаю:

– С тобой я живу-у-у-у-у как во сне, я люблю-у-у-у-у-у!

И началось!

– Ничего не надо, только ты-ы-ы-ы, как никто никогда, ничего не надо, только ты, только ты-ы-ы-ы-ы-ы!

Самия и Одри подхватывают припев. Клодия сидит, застыв от ужаса, она наверняка донесет на меня в ГОБЕС за публичное унижение соседки.

Мы виляем бедрами и поем громко и фальшиво, как всегда поют в караоке. Краем глаза я вижу, как на лице Клодии мало-помалу расцветает улыбка, под конец песни она даже подпевает. Ага, я так и знала. Никому не устоять перед «Питером и Слоун». Никому!

Когда музыка смолкает, звучат бурные аплодисменты, я кланяюсь публике – правда, из десятка человек, но надо же с чего-то начинать, – и сажусь на место рядом с девчонками.

– Ну как? Я не борюсь за спасение сурков, но тоже делаю мир лучше своим голосом, правда?

Клодия смеется.

– Мне бы, наверное, стоило попытать счастья на Бродвее, – продолжаю я. – А что, если бы я брала уроки пения? Может, сегодня тоже давала бы сольник в Лас-Вегасе, как Селин Дион.

– Готово дело, опять она завела свои «а что если», – фыркает Самия. – Давно не слышали.

– Извини, конечно, Макс, – перебивает ее Одри, – но звезда нашей группы – я. Кто знает все о музыкальных комедиях? Я. Так что подвинь свой лас-вегасский зад и уступи мне место. Моя очередь продемонстрировать свой талант.

После нескольких мохито и песен мы покидаем бар около часа ночи. Одри объясняется в любви фонарному столбу, а Самия пытается сфотографировать нас своей записной книжкой.

Клодия, невозмутимая в своих ботинках fairtrade[13], доканывает нас (как будто в этом есть смысл) речью против городских властей, которые не экономят на уличном освещении и тем самым поддерживают атомную промышленность.

Что ж, хоть одна из нас трезвая.

Завтра я пожалею о последнем коктейле, мне будет казаться, что Дарси лает в мегафон, и я буду молиться, чтобы наши фото нигде не всплыли.

Но пока я смеюсь с подругами. И мне хорошо.

Глава 11

Сказать, что я проснулась с головной болью, – ничего не сказать. Представьте, что вам вскрывают черепную коробку электродрелью. Умножьте ощущение на десять, и вы получите смутное представление о состоянии, в котором я пребываю, с тех пор как проснулась с рассветом около половины первого.

– Никогда больше не буду пить! Слышишь, больше никогда. Я набью тату с этой фразой на руке сегодня же вечером.

– А я прекрасно себя чувствую, – отвечает Клодия, поднося мне кружку с ее фирменным напитком, который по идее должен приглушить барабанную дробь в голове. По запаху я опасаюсь худшего. Вкус подтверждает. Это гадость.

Прикрыв глаза, бледная как полотно, я наблюдаю за своей соседкой, которая издает звуки отбойного молотка, размешивая свой отвар из дикой коры и лесного мха.

А у нее блестящие глаза и бархатная кожа. Ненавижу непьющих людей. Тот, кто не знает, что такое утреннее похмелье, не имеет права на существование.

– Ты была права вчера, Макс, мне было очень весело. И есть преимущества в том, что я вчера осталась трезвой.

– Ого, и какие же?

Кроме того факта, что она не сидит на стуле, который стоит на корабле в качку, держа в руках горячую чашку со смесью яйца, авокадо, сельдерея и аспирина, конечно же.

– Зрелище! Нет ничего забавнее, чем смотреть, как совершенно пьяные девушки поют в караоке.

Я бросаю на нее самый сердитый (и слегка печальный) взгляд, что вызывает приступ смеха.

– В следующий раз я вас приглашаю! Как раз на следующей неделе состоится генеральная ассамблея ГОБЕС. Мы будем говорить об акции против компании, которая производит хлопья для детей и мучает тигров во время съемок своей рекламы. Вот увидите, будет здорово, повеселимся!

Ответ, который кажется мне самым подходящим на предложение Клодии: лучше умереть. Думаю, даже репортаж о размножении стрекоз с субтитрами на пакистанском был бы приятнее.

Нас прерывает пронзительный звон, поэтому остального я не слышу.

Это всего лишь мой телефон. Чертово похмелье.

Я отвечаю, стараясь держать смартфон подальше от барабанной перепонки. И ничего не слышу. Через тридцать секунд я решаюсь прижать его к уху.

– Да? – тихо выдыхаю я в надежде, что тот, кто звонит, тоже не станет говорить слишком громко.

В ответ мне звучат душераздирающие рыдания, и я моментально трезвею. Зато, как бы это цинично ни звучало, мне больше не придется глотать микстуру Клодии.

– Самия? Это ты?

– Ох, Макс, это ужасно…

Да, это она.

– Что-то случилось с Инес?

– Я… Он…

Впервые я вижу ее, вернее, слышу в таком состоянии.

– Ты начинаешь меня пугать, Самия. Дыши глубже и попытайся объяснить.

– Он ушел.

– Как ушел? Жиль? Куда? Когда вернется?

Проходит несколько секунд, а потом монотонным, совершенно убитым голосом Самия рассказывает:

– Сегодня утром он снял чемодан со шкафа, положил его на кровать. Потом стал открывать ящики комода и доставать одежду. Взял джинсы, футболки. Даже ту, что я подарила ему на день отца, с надписью «Только подойди к моей дочери, и я прострелю тебе колено». Он все сложил в чемодан, так набил его, что с трудом закрыл. И тут он посмотрел на меня, вид у него был грустный, и сказал, что уходит. Что это не моя вина. Что он полюбил другую женщину. Актрису, с которой познакомился на работе.

– Он продает кондиционеры, как он мог познакомиться с актрисой?

– Да, я тоже удивилась. У нее вроде была съемка неподалеку, и в ее гримерной было жарко. Она пришла в магазин. И это была любовь с первого взгляда. Ну вот, и он ушел. Уехал в рекламный тур с ней. И забрал свою отцовскую футболку. Нет, ты представляешь? Ублюдок, как он мог так поступить?

– Ну…

Она не дает мне закончить фразу, что-то возвышенное и литературное, и снова разражается рыданиями.

– Что со мной будет? Как я без него?

Глава 12

Ворвавшись к Самии двадцать минут спустя в разных туфлях и, стало быть, еще не до конца протрезвев, я застаю ее сидящей по-турецки на диване. На ней рубашка Жиля, которая доходит ей до колен: рост у нее метр пятьдесят пять. Каждые тридцать секунд она механически закидывает в рот мармеладного мишку в шоколаде из гигантской миски на журнальном столике.

Не хватает только мелодрамы фоном, чтобы устроить в гостиной потоп из слез.

Я молча сажусь рядом.

Непросто найти слова, когда у твоей лучшей подруги рушится мир. Самия в таком состоянии, что мне страшно. Она плачет, потом вдруг начинает смеяться, вспомнив какую-то деталь их утреннего разговора. У нее настоящая истерика. А миска с мишками неуклонно пустеет.

Одри, которой я позвонила по дороге, тоже заходит и садится рядом.

Я хорошо ее знаю, она в дикой ярости и едва сдерживается, чтобы не наговорить кучу гадостей, вульгарных, но выразительных, в адрес Жиля и его «хрена потаскучего[14]».

– Ты ничего не замечала раньше? – решаюсь я.

Спасибо, Максин, отличный глупый вопрос, если бы она о чем-нибудь догадывалась, то не была бы сейчас в таком состоянии.

– Прости, беру свои идиотские слова назад. Я хотела сказать… это… это Жиль… как он мог совершить такую подлость?

Жиль – самый очаровательный парень, которого я знаю. Очаровательнее маленького щенка или даже детеныша панды. Мне все еще очень трудно представить, что он может изменить жене и бросить ее.

– Кажется, он хорошо скрывал свою интрижку! На днях он сказал, что картошка пережарена, возможно, это был знак и мне стоило насторожиться?

Она снова смеется, веселым, но совсем неестественным смехом. И сует в рот нового мишку.

– Этот гад не сказал тебе, надолго ли он уходит? – рявкает Одри. – Будет ли звонить, хотя бы узнавать, как Инес?

– Не знаю. Может, будет присылать открытки «Здесь прекрасная погода, мы трахаемся как кролики, спрашивала ли Инес, где ее папочка?».

Смех сменяется рыданиями. Она не может перевести дыхание, горе сдавило ей легкие.

Мы с Одри, переглянувшись, без единого слова придвигаемся с двух сторон к Самии и обнимаем ее. Сказать особо нечего, только быть рядом, чтобы не дать ей утонуть в своей печали.

– Знаешь что, давай-ка вы с Инес поживете у меня пару дней, пока не придете в себя? Клодия не будет против, я уверена! И вот увидишь, она делает чудо-кремы, которые божественно пахнут.

Это ложь только наполовину… Клодия, в конце концов, действительно делает хорошие натуральные кремы.

– Спасибо, Макс, но мы тебя стесним. И потом, Инес вошла в фазу «а если я вот такое выкину, что скажет мама?».

– Ничего, потренируюсь. А вдруг у меня когда-нибудь будут дети, хотя сомнительно, отца-то под рукой нет.

Одри толкает меня локтем. Юмор сейчас не самая лучшая идея.

– Идем, Самия, тебе нельзя оставаться одной. Я обещаю придержать волосы, пока тебя будет рвать всем этим мармеладом в шоколаде, который ты проглотила.

Она замирает и кладет обратно мишку, которого взяла из миски, потом внимательно смотрит на нас, и на лице ее написана такая боль, какой я никогда не видела.

– Он вернется, девчонки, а? Поймет, что сделал большую глупость? Все будет хорошо?

По глазам Одри я догадываюсь, что она уже готовит к его возвращению подарок: вероятно, хочет обмотать ему тестикулы колючей проволокой, чтобы неповадно было. Спокойно и хладнокровно, как она умеет.

На этот раз и я недалека от того, чтобы присоединиться к ней и ее садистским пыткам.

Но мы отвечаем хором:

– Конечно, все будет хорошо!

Глава 13

Октябрь

Я не знаю, кто придумал консилер от кругов под глазами, но хотела бы официально выразить ему свою искреннюю благодарность. Потому что это чудо-средство выручает меня каждое утро. Оно позволяет мне выглядеть не ходячим мертвецом, а человеком.

Последние ночи были для меня тяжелыми, зато я узнала: первое – что любящей женщине, чей муж ушел от нее к актрисе, нужно прежде всего говорить, говорить, говорить и строить всевозможные планы мести, и второе – что под ангельским видом четырехлетнего ребенка может скрываться бесенок, что-то вроде помеси Красной шапочки и Волан-де-Морта.

Пол квартиры, помимо вещей Клодии, теперь усеян куклами. Лысые фигурки лего и другие безделушки только кажутся незаметными, но ужасно больно нечаянно наступить на них босой ногой.

Так что я теперь олимпийская чемпионка по совсем новой спортивной дисциплине – безмолвному крику. Потому что, разумеется, нельзя будить спящую красавицу, когда встреча между конструктором и моей стопой все же случается.

Почему Инес так усердно снимает скальп со своих лего-человечков? Не спрашивайте, я понятия не имею, несмотря на все попытки понять. И потом, я нахожу, что без волос они выглядят жутко.

С каждым новым днем взгляд Дарси становится все более умоляющим. Бедное животное подвергается атакам Волан-де-Морта в цветастой юбочке: заколки на ушах, бант на голове и, худшее из худшего, куклы в ее лежанке. «Тс-с, песик, детки спят», – командует она моей собаке, когда та обиженно лает при виде своей оккупированной постели. До такой степени, что я прячу подальше от нее телефон, опасаясь, что она сумеет прогавкать свою собачью обиду на горячую линию ГОБЕС. Не хватало только, чтобы Клодия снова намазалась растительным клеем и легла на пол в нашей гостиной.

Хаос, да, но должна признать очевидное: я обожаю эту девчонку. Я умираю со смеху от ее невероятных комментариев, которые она отпускает серьезнее некуда.

Я готова часами слушать, как она читает сказки своим куклам: «Это сказка про принцессу. Вот принцесса заблудилась в лесу. И вдруг появился принц». Ну вот и сказке конец, детки, пора баиньки.

А что, если бы я заказала лазанью? Может, мы бы сейчас с Жерменом рука об руку прохаживались по магазинами детской одежды, представляя себе наших будущих детей. Сначала будет девочка, с большими любопытными глазами, разумеется, голубыми, она будет все время смеяться и задавать вопросы…

– Тетя Маскин?

– Да, Инес?

– Вытри мне, пожалуйста, попу. Я покакала!

Глава 14

Сегодня великий вечер. Открытие моей литературной мастерской для лицеистов.

Между досадными поражениями в «Мемори» – как такой маленький ребенок может запомнить столько карточек подряд? – я ухитрилась довести до ума свой проект.

Я определила несколько тем для работы. Есть на чем продержаться до рождественских каникул.

Сегодня вечером мы приступим к песням о любви, или как объясниться в чувствах в трех куплетах с припевом.

Как хороший учитель французского, но еще и певица караоке, я взяла за основу классику: «Я люблю тебя» Лары Фабиан, «Как я тебя люблю» Джонни Холлидея и «Чтобы ты еще любил меня» Селин Дион.

Чтобы поймать настроение, я распевалась дома, просто так, три-четыре часа, не больше. Без перерыва.

Дарси, кажется, вот-вот потребует «Прозак».

Самия была не против любовных песен, но коварно попыталась добавить в мой плейлист «Не покидай меня» Жака Бреля и «Я больна» Сержа Лама.

Запомнить для себя на будущее: никогда не водить депрессивную подругу на вечер караоке, чтобы публика не попыталась свести счеты с жизнью зонтиками для коктейлей.

За пятнадцать минут до начала я вхожу в кабинет, который Ильес оборудовал для внеклассной работы. Неожиданно, но мне не терпится начать. Я выбрала несколько песен на компьютере и составила плейлист, чтобы создать атмосферу, подходящую к теме вечера. Раскладываю листки на столах. Все готово. Не хватает только учеников.

На часах в кабинете 19:00, но пунктуальных не осталось, думаю я двадцать минут спустя. В наши дни приходить вовремя – отстой.

Чтобы привлечь учеников, я выбираю песню. На музыку они точно слетятся.

Пока мне глядеть некуда: пустота, да и только. А, и еще трещина на стене. Этот лицей скоро развалится.

Не уверена, похожа ли любовь на дождь, но точно знаю, что на дождь похожа скука.

Между тем объявление об открытии мастерской висит на стенде в холле лицея. Я спускалась проверить. Три раза. Потому что в первые два была не уверена, что хорошо рассмотрела.

В 19:45 заглядывает уборщик и спрашивает, долго ли я еще. Я предлагаю ему сделать небольшой перерыв и написать песню о любви. Он говорит, мол, не то чтобы я некрасивая, но любовь – это все девичьи глупости, и любовная песня не вернет ему его возлюбленную, которая в прошлом году ушла к банкиру.

Его зовут Анри, и если другой бы уже строил жизнь, то этот даже волосы из ушей удалить не может. Пятнадцать минут он рассказывает мне о своих семейных проблемах, а я только это и вижу – эти ужасные волосы. Может, поэтому и ушла его жена? Потому что, когда волосы торчат из ушей, каждый вечер за ужином, пятнадцать лет…

Если дернуть за волосы, что будет? Откроется рот?

Не вдохновленный моим предложением написать песню, Анри вернулся к уборке. Мне его не хватает. Даже его волос. Ладно, нет, все-таки не до такой степени. Я ставлю новую песню.

Какой все-таки шедевр. Ученики не знают, что теряют.

Ладно, вернемся к моей попытке написать песню о любви. Что рифмуется с изгибом?

«Я люблю твою спину, ее изгиб, о, мое сердце разбито, я погиб». Позеленел от зависти, Франсис Кабрель[15], а?

Час сорок пять опоздания – это длинные, очень длинные пятнадцать минут.

В девять я признаю очевидное: никто не придет.

Я закрываю кабинет, а в голове звучит:

Самия была права.

– Ну как? – спрашивает Клодия, когда я вхожу домой. – Удачно?

Она сидит на полу в окружении горы клубков шерсти.

– Никто не пришел. Единственное развлечение – поболтала с Анри, мужчиной, у которого из ушей волосы торчат и чья жена ушла к банкиру.

– Классный вечерок!

– И не говори. А ты что делаешь? – спрашиваю я, опускаясь на диван. Ко мне тут же запрыгивает собака, которая, очевидно, с нетерпением ждала момента, когда сможет помять мне лапами бока.