Золотой час
© Юлия Павлова, 2025
ISBN 978-5-0067-4367-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Телефон заорал прямо в ухо. Неожиданно резкий звук прорвался сквозь толщу и без того тяжелого похмельного Сенькиного сна – хриплый надрывный голос рингтонного певца не оставил никаких шансов на продолжение ночи.
Сенька приоткрыл глаза, облизал засохшие распухшие губы.
– Кто посреди ночи-то? – больно толкнула Сеньку жена локтем в бок, – совсем рехнулись. Время-то сколько? – жена пошарила под подушкой, выудила телефон, – Господи, два часа!
– Алё, – хриплым шёпотом просипел Сенька. Сушняк был знатный. Из желудка поднимался жар перегара: горел и нестерпимо вяз во рту, так, что ни разговаривать, ни соображать Сенька не мог. В башке у Сеньки, кроме мысли о ледяной воде, предусмотрительно поставленной женой с вечера в холодильник, звучала ещё и Шизгара. «Шизгаре, о бэби, шизгаре», – бился голове ритм популярной когда-то песни. В дополнение к ужасному сушняку, мотивчик совершенно лишал Сеньку возможности думать. Откуда только взялась песня эта дебильная? Вчера что ли слушали?
– Алё, чё надо-то, алё, говорите, – прохрипел Сенька, пробираясь в потёмках к заветному холодильнику.
– Арсений? Поводырь? – голос был казённый. Ровный, будто бы ничей голос, механический. Не мог Сенька припомнить, слышал ли он этот голос. Ненавистная в данный момент Шизгара заполнила всё пространство бедной Сенькиной башки, норовя пробраться в кишки и выплеснуть наружу остатки вчерашней посиделки.
– Ну, – выдавил Сенька, наконец откручивая пробку бесконечно холодной бутылки, – ну я Поводырь, – Сенька сделал большой глоток, прислушиваясь к тому, как заветный холод гасит жар в горле, спускается ниже, каким-то невообразимым образом приглушая Шизгару, – чё надо-то? Ты кто, вообще? Время видел? – к Сенька ощутил раздражение. Острое, с каждой секундой возрастающее раздражение и желание нахамить придурку с ровным голосом, и, если окажется, что с голосом этим Сенька знаком, дать ему прямиком в наглую рожу при случае. Во, козёл, чё удумал: звонить посреди ночи, фамилию спрашивать, по имени называть.
– Арсений, – тем временем продолжил голос нисколько не смутившись, – Варвара Поводырь кем Вам приходится?
Шизгара замолчала резко, и тут же виски сжало тисками. Боль перекрыла кислород, и на секунду Сеньке показалось, что он разучился дышать. Засипев носом, он вдохнул, затем выдохнул, прошептал еле слышно:
– Сестра моя, случилось с ней что? Чё звонишь-то?
***
В больницу ехали молча. Понятное дело, вести машину Сенька не мог. Шизгара опять начала биться внутри и, в такт её танцевальному ритму колотили в голове молотки и молоточки, горел огнём желудок, а в груди росла тревога.
Жена резко тормозила перед светофорами и так же резко вдавливала газ в пол на зелёный, давая Сеньке понять: надоел он со своей сестричкой! На работу с утра, а она, вместо десятого сна, везёт Сеньку в больницу, дышит кисло-противным Сенькиным перегаром. Жену свою Сенька «видел насквозь» и мысли её читал. Говорить ему ничего и не надо было.
От урода из телефона Сенька толком ничего не узнал. «Едьте, – отчеканил урод своим неживым голосом, – в городскую. Сами увидите…» Хорошо не в морг, и на том спасибо.
Сенька вспомнил про воду, отхлебнул из спасительной бутылки, откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза: «Что на этот раз?».
Варвара, Сенькина младшая сестра, постоянно влипала в какие-то истории. К своим тридцати Варвара (на Сенькином просто «Ва́рвар», с ударением на первый слог) успела два раза родить и два раза развестись.
Один раз у Ва́рвара горела квартира, один раз её нагрели мошенники, выудив все, накопленные годами деньги. Три раза Ва́рвар попадала в аварии с повреждениями разной степени себя и автомобиля. Бесчисленное количество раз падала и ломала то руку, то ногу, а один раз даже выбила два передних зуба, которые обошлись тогдашнему Ва́рварову мужу в целое состояние.
Ва́рвар, не переставая, училась. С лёгкостью поступив на юридический, универ бросила и выучилась сначала на маникюр, потом на массаж, потом ещё на какой-то бьютичегототам, а совсем недавно решила, что станет психологом-консультантом и поступила на заочное.
И была Ва́рвар по жизни бесконечной, непереубедимой оптимисткой. Рассказывала о своих приключениях и злоключениях с неизменной улыбкой, хохоча и подмигивая Сеньке: «Скучно живёшь, Арсений, скуч-но!». И мягкая ухоженная Ва́рварова рука с нюдовым маникюром легонько и снисходительно похлопывала Сеньку по намечающейся на макушке лысине. Сенька дёргал головой, сопел и хмурился. И, не смотря на несущественную разницу в три года, ощущал себя в такие моменты на самом деле скучным и почему-то старым.
От двух неудавшихся браков остались у Ва́рвара две девки, Сенькины племяшки, Дашка и Сашка, которые постоянно ошивались у Сеньки. Жена Ва́рваровых девок обожала: баловала подарками, походами в кафе, кино и торговые центры, окутывая их нерастраченной материнской любовью.
Своих детей у Сеньки с женой не было. Не получалось у них никах. Хоть и по врачам ходили, и анализы сдавали, и сексом занимались регулярно (даже расписание было составлено, в соответствии с циклом). Но нет. Не получалось и всё.
Жена переживала. Меняла докторов, сидела в чатах «по этой теме», даже к «бабке» ездила один раз. Бабка шептала чего-то, жгла вонючую траву, махала травой перед носом, а потом авторитетно заявила: «разводись, девка, пока не поздно. Малохольный он у тебя, не будет толку с него». После жена долго ругала и себя – за то, что попёрлась в такую даль непонятно зачем, и бабку – за наговоры, и за то, что пропахла она, жена Сенькина, вонью травяной так, что плащ пришлось в химчистку сдавать. Но с Сенькой не развелась, а будто бы даже больше любить стала.
Ва́рвара жена не любила. Разговаривала с ней свысока и сквозь зубы, не смотрела на Варвару, а просто поглядывала иногда. Ва́рвар конечно же это замечала. Со свойственной ей жизнерадостностью, приходя к ним, «подзадоривала» Сенькину жену – скидывала верхнюю одежду и, смеясь, провозглашала: «Мадам, я не на долго, не парьтесь, можете расслабиться. Чайку-кофейку попью с брательником и аривидерчи, гудбай, май лав, гудбай!». И садилась на табурет, закинув одну на другую длинные ровные ноги, и начинала рассказывать, а рассказать ей всегда было о чём.
***
«Николай Александрович Савельев, врач-невролог». Молодой доктор, стоя у зеркала, поправил бейджик, который, как самому доктору казалось, придавал ему солидности.
В свои двадцать восемь, не смотря на уже имевшийся врачебный опыт, врач Савельев выглядел лет на двадцать. Был он долговяз, худощав, сутул и очкаст. Положенная мужчинам щетина, у Николая Александровича никак не хотела прорастать, а вместо неё постоянно вылезала на подбородке какая-то непонятная куцая поросль. Поросль приходилось регулярно сбривать, а от бритвы начиналось раздражение и шла сыпь. Знакомые дерматологи-косметологи назначали кремы и мази, но сыпь все равно брала верх. И от этого Николай Александрович изрядно страдал, ещё больше сутулился и беспрестанно поправлял очки пальцем, прикрывая ненавистный прыщавый подбородок.
К счастью, ни персонал отделения неврологии, ни пациенты о проблемах доктора не знали и относились к нему с уважением, потому что был Николай Александрович «врач от Бога». Было у него особое врачебное чутьё: диагнозы своим пациентам молодой доктор ставил вдумчиво и лечение назначал правильное. То ли ошибиться боялся, то ли на самом деле, на своём месте был человек. Талантливый доктор.