Билет
От автора
Как важно во взрослой жизни почаще разглядывать отражение того самого «Маленького принца», который жил или ещё притаился где-то внутри.
Вспомнить детство – точно устремить взгляд в духовную азбуку, когда всё просто, легко и свято. Значит, стряхнуть с себя покрывало, которое мы навесили, как защитный панцирь, чтобы спрятаться от неудач, потерь, «окружающего несовершенства». Навесили и не заметили, как пелёнка превратилась в одеяло, одеяло в костюм, костюм в бронированный автомобиль, а тот в бункер… И то, что должно уберечь, не вдруг стало оковами.
Картинка, которая воссоздана на этих страницах, – это билет на прогулку в детство и отрочество советской ребятни конца восьмидесятых – начала девяностых.
Есть строчки, которые вас рассмешат, а где-то вам взгрустнётся… Так и задумано. Ведь детство уходит, но это не повод, чтобы выбивать ему эпитафии на гранитном камне. Гораздо лучше подружиться с ним и не отпускать далеко.
Тогда вы сможете окунуться в искрящиеся освежающие воды, когда захотите.
Сочинение рассчитано на широкий круг читателей. Кто-то обязательно вспомнит себя: в какие игры играл, чем увлекался, те переплёты, в которые попадал и как из них выбирался.
Другим – новому поколению, полагаю, захочется узнать о «предках», «стариках», «родаках», то есть о тех, кого вы сейчас называете папами и мамами…
Каникулы, беспечное, заразительное лето – все здесь! Что может быть лучше?
Хочется верить, что всем читателям будет увлекательно, по-детски интересно, в нашем озорном дворе!
Приятного всем прочтения и путешествия!
«Чиркаши»
Когда мы учились в начальных классах, и мир только начинал открывать свой большой занавес, всё поражало новизной.
Любой пустяк становился подарком судьбы: найденный шарик от подшипника, кем-то оброненный коробок спичек, медная мелочовка под прилавком, а цветастые пробки от иностранного пива и пустые пачки сигарет частенько составляли чью-то коллекцию наравне с марками и монетами.
Улица же служила пространством для познания и свершений: покорённые деревья, овраги, гаражи, стройки, катакомбы теплотрасс, подвалы.
Естественно, как любые нормальные дети, оказавшись без присмотра, мы заигрывались и сбегали со двора. Время в такие минуты наслаждения останавливалось.
Не знаю, как поступали родители в семьях других ребят, но моя мама не выдерживала и иногда срывалась от волнения: могла и выпороть в наставление.
От наказания я прятался куда-нибудь под диван и ждал, когда же утихнут непроизвольные всхлипы. А когда утихали слезы, то на их место заступали обида и злость.
Тогда мне представлялся бурый медведь, который, как по волшебству, возникал там, где обижают маленьких, и вставал на их защиту: голова огромная, как автобус, лапищи с когтями, как кинжалы… Медку с патокой не желаете?!
Такой встанет на задние лапы во весь рост, и сразу всем понятно: что и почём.
Только медведь-оборотень вовсе не спешил на помощь… И приходилось спасаться самому.
Если убежать и спрятаться не получалось, я бросался к маме в ноги с криками: «Прости, мама, прости…»
Тогда ей делалось неудобно меня жучить, и сподвижники морали не так сильно кусались.
Чаще всего вразумляла двумя тонкими ремешками шириной не больше полутора сантиметров. Серебряным и золотистым расцветок.
Папы, как правило, рядом не было, потому что он работал. Вот и получалось, что единственным человеком, который останавливал поучение по мягкому месту, была моя бабушка. Елизавета.
Когда она не выдерживала бурной картины воспитания, то загораживала меня собой от сыплющихся сверху хлыстов.
Верно, её доброта и мудрое чутьё и выступали тем самым сказочным Потап Потапычем, которого я так ждал, лежа под диваном, и которого тогда не замечал…
Странно, но даже в то время, я не считал маму обидчиком, а уж тем более врагом. Просто любил и люблю за все хорошее, что делали для меня родители, и за что я им очень благодарен.
Такая своевременная бдительность в то бесшабашное время нам несомненно шла на пользу и больше спасала, чем вредила. А вот мерзкие, тонюсенькие злыдни, чьи удары сыпались и врезались как розги, были мне противны, даже когда красовались на маминых платьях…
Тайком я стягивал их с наддверной вешалки в шкафу из родительской спальни и прятал в каком-нибудь укромном месте: под дедушкиной кроватью, где хранилось много каких-то коробок со всякой всячиной, на верхней нише бабушкиного шкафа с пакетами одежды, пачками табака от моли, самоваром или в одной из двух кладовок, где хранилось вообще все подряд: от старой одежды до закруток.
Надо похвастать, что в одной из них уже позже я организовал подпольное… Хотя к настоящему времени это отношение не имеет. Да и к тому же с возрастом за поступки мы отвечаем самостоятельно.
А пока случалось: мне прилетало за самовольные отлучки и шатание бог знает где.
В те разы, когда мама не хваталась дежурных помощничков, – тю-тю, они же спрятаны мной заранее – в ход шли тапки или просто ладонь.
Однажды так и случилось, но в тот день я никуда со двора не уходил.
Закончился третий класс и шли летние каникулы. Мы засели с другом Димкой в лопухах, которые, как великаны, росли у здания морга местной больницы, и раскуривали гору набранных под балконами бычков от сигарет.
Там же мы насобирали несколько годных спичек, а уж «чиркаши» всегда при нас: берёшь фильтр от сигарет, потрошишь, чтоб он превратился в ватный комочек, кладёшь на боковину подошвы сандалий и поджигаешь; когда расплавится, прижимаешь коробком спичек, боковиной, пока огонь полностью не обуглил горящую массу, ждёшь немного и отрываешь коробок; воля!.. «чиркаш» готов и не отлепится даже в сырую погоду.
А раскуривали мы бычки, потому что наш третий друг, который и вторую Луну запросто выдумает, и ему поверишь, сказал, что взрослые потому и дымят, что таким образом они продлевают себе жизнь…
Вот и забрались мы с Димкой в лопухи, чтоб «обдолголетиться».
Дымим, а тут уж крики моей мамы и бабушки по двору: «Алё-ша, домой!.. Алё-ша, ты где?!»
Мы сидим, не выходим, бычки ещё не все скурены.
А по двору всё громче и ближе: «Алё-ша!.. Алё-ша!..»
Деваться некуда – вылажу: «Мама, Бабушка, я тут!»
Подбегаю ближе, а вместо Алёши – паровоз – табаком, дымом разит от всего: одежды, волос, рук. Эх, как меня потащили домой в четыре руки! Пропал…
Всех криков и поучений я не помню. Но как только распахнулась входная дверь, и мама нагнулась за тапкой в коридоре, то хватка её ослабла. Я рванулся – и на кухню!
Благо дверь на балкон открыта; на пути самодельная решётка из пластикового шпагата, по которой вьются виноград и вьюнки; между решёткой и крышей есть небольшой промежуток, через который можно пролезть; но пока я лез до него, как по канатной лестнице, несколько шлепков адресат все же достигли.
Мы жили над цокольным этажом, не очень высоко, поэтому иногда я даже домой возвращался через балкон. Тренировался и быстрее получалось. Не нужно было ждать, когда входную дверь откроют.
Метра два по металлическому шесту, подтянуться за выступ перед ограждением и поочерёдно сделать выход на одну и вторую руки; вот ты уже по пояс торчишь над выступом; закинуть на него ногу, одной рукой ухватить за ограждение, только не за ящик с вьюнами: однажды уже надоумила нечистая – папе пришлось новый ящик сколачивать, а мне по всему асфальту комья земли собирать с цветами; осторожно подтянуть вторую ногу, а дальше дело техники – по решётке, в нишу, и ты уже внутри…
Но в этот раз я рвался наружу, пока до меня долетали мамины крики и возмущения.
Оказавшись на улице, я вбежал на пригорок, чтобы просматривались окна, и остановился. Убедившись, что мама за мной не идёт, спустился к лавочке перед самыми окнами, уселся и не двинулся с места до самого вечера.
Большая часть моего долголетия выветрилась, а дома меня ждали мыло и душ.
Рот пришлось тоже мылом промывать. Но это я уже сам умудрил, потому что зубной порошок сразу не справился с неприятным запахом и привкусом. Вот меня и озарило, что нужно хорошенько его намылить.
Но даже после всех усилий посторонний и дурманящий привкус рассеялся только на следующий день.
А на следующий день меня ждало самое страшное…
«Мамочка, смилуйся!»
«Бабушка, ну хоть ты!»
«Папа, брось ты работу!..»
«Деда, деда, вставай, просыпайся, бери меня за руку, пойдём гулять!..»
«Ах, ты уже на дачу с утра уехал, пока я спал…»
«А папа ушёл на работу…»
А за окном солнце. А за окном лето шумит. Слышны голоса ребят!
«Димка, кажись, рассмеялся…»
А вот прямо под моим окном, как солнечная грохочущая ракета, проносится Ленка из крайнего подъезда с хохотом и криками:
«Не догонишь, не догонишь!..»
На ней коротенький оранжевый сарафан в цветах и любимый голубенький беретик.
Вся её семья совсем недавно приехала в наш двор откуда-то с Севера.
Ленка странная: бледная, как бабушкины стены, а мы все загорелые, но у неё раскатистый заливной смех и тёмные, как вишни, глаза. Не те мелкие кислятины, что растут с другой стороны дома, а прямо как с дедушкиной дачи: большие, вкусные, сладкие…
– Мама, мама, мамочка, – зову я, отрываясь от оконного патрулирования, и на ходу пытаюсь смягчить мамино сердце: – Ты слышишь?! Димка уже на улице, он там с остальными ребятами, они в догонялки уже играют без меня!
Но мама молчит и хлопочет вместе с бабушкой на кухне. А дверь из кухни на балкон предусмотрительно закрыта аж на две створки.
Входная дверь, я и сам знаю, заперта внутренним ключом, который, скорее всего, у мамы или у бабушки в кармашке фартука.
Если разобраться, тесто для пирогов, которое раскатывают бабушка и мама, пахнет заманчиво и вкусно, но разве этот запах сравнится с благоуханием летней улицы!..
Ты выскакиваешь в подъезд, а он встречает ароматом свежих, начисто вымытых и ещё влажных лестниц.
Огромными прыжками, как кенгуру, преодолеваешь пару пролётов и мигом распахиваешь подъездную дверь…
Вот он – второй дом – улица!
Справа растёт абрикосина, пока ещё зелёная, рано. Витьку и Дашку так животы накрыли от этих незрелых «абриков», что они полдня дома проторчали. Я и сам пару раз домой бегал. Пусть ещё наливается.
Перебегаешь асфальтированную дорожку перед подъездами, дальше по ступенькам на небольшой пригорок мимо двух уходящих за крышу нашей пятиэтажки тополей. И ты оказываешься на детской площадке.
Правее от неё стоит крытая беседка, где мужики рубят домино, а ребята постарше в карты. Реже собираются женщины и играют в лото. Пока никого. Быстрее туда. Там могли обронить спички или даже монетки. Место проверенное.
Здесь Димка на прошлой неделе целый коробок нашёл, а в нем одиннадцать спичек было. Мы в него ещё пятак и «дестюльник» положили, чтоб остальные ребята обзавидовались.
В итоге пришлось «дестюльник» разменивать в хлебном, и газировкой всех угощать в автомате, тут же возле магазина…
Ага, пару спичек есть, и вот ещё шпилька из чьих-то волос. Ну удача! Теперь рогатку для шпонок можно сделать.
А беседка ещё влажная от ночного дождя. Пахнет сыростью, табаком, потёртыми лавочками, разговорами.
Хорошо, что крытая, иначе хана бы моим двум спичкам.
Сегодня я первый на улице. Из друзей ещё никого. Прохожих и тех почти не видать.
Лето как лето, а после дождичка зябко в одних шортиках да маячке. Солнце только час-полтора как встало.
По такому случаю у меня собственный рецепт заготовлен.
Бегом к металлической горке на детской площадке. Она как раз к солнышку повёрнута и от первых лучей сразу прогревается. Садишься на неё и спокойно ждёшь, когда остальные дворовые выйдут погулять.
Ну, а вместе мы сразу что-нибудь придумаем: шум, гам, беготню…
Может, кто «картоху» вынесет – пожарим. Спички есть!..
Так маняще пахла моя улица. Но только не сегодня.
За проказы меня постигло самое ужасное – домашний арест!
Никакие просьбы, мольбы и обещания не работали. Ни мама, ни бабушка со мной не разговаривали.
Не зная, что и делать, я метнулся в кладовку, где загодя, на всякий случай, спрятал серебряный и золотой ремешки.
– Мама, вот возьми… – говорю.
«Да пусть хоть сразу двое на одного. Ух, вражины!» – так и хочется пригрозить им кулаком, что я и делаю в душе…
Только не продолжение ареста, когда уже прошло больше половины дня.
А сегодня, как назло, лопнула водопроводная труба во дворе, и подогнали экскаватор, чтобы докопаться до прорыва.
Поэтому к вечеру без вариантов мне нужно быть там. Ведь рабочие уйдут, и тогда экскаватор окажется в нашем распоряжении…
«И зачем я только подражал этим глупым взрослым и дымил, как они?!» – терзает меня мысль.
Уже сегодня вечером во дворе будет пахнуть «солярой».
«Солярой» будет пахнуть от каждого из нас.
Мы найдём пустые бутылку и консервную банку. Жестянку подставим под сопливый топливный шланг. А когда накопится, то перельём драгоценную жидкость в бутылку и спрячем где-нибудь в уличном тайничке.
С «солярой» костерок и занимается быстрее, и расходится.
Мы устроим перестрелку небольшими земляными комочками, носясь по всему двору, как хаотичные молекулы.
Вопли, атаки без устали… Кто за деревья, кто за гаражи, кто за котельную. Земляной отвал, экскаватор, кусты – все сгодится для игры.
Кто-то «точняк» сегодня земли наестся! Сказочный вечерок уже ждет!..
И тут я слышу спасительный бабушкин голос:
– Дочь-к! Ну? Хватит уже! Выпускаем…
Она достаёт из кармашка ключ, подходит к двери, и замок слышимо делает два оборота:
– Шлеп, шлеп…
Я в трусах, и мне дают старые шорты и сандалии.
Поношенная одежда выглядит совсем непривлекательно. Но все понимают, что во дворе экскаватор!
Там почти все так одеты. А кто-то и вовсе в одних трусах.
Ух зажжём!
Трое
Этим утром во двор завернул большой грузовик с грудой мебели, коробок, ковров, светильником… И подкатил к крайнему подъезду.
Вышедшие из него взрослые принялись все это разгружать и перегородили весь проезд.
Мы с Димкой присели на край песочницы, достали по зелёному ещё яблоку, что росли напротив моего окна, и стали наблюдать за разворачивающейся картиной…
Лето подпевало беспечностью каникул, а мы с Димкой тогда окончили первый класс.
Какой-то мужчина с бородой подсказывал двум другим, что и куда складывать, какой стороной и в каком порядке. Временами сам что-то двигал и поправлял.
Мы с другом хрустели хоть и кисловатыми, но сочными яблоками, которые буквально полчаса назад висели на ветках, а теперь забивали все наши с Димкой карманы.
Я немного расстроился, что оторвал нижнюю пуговицу на ленинградке. Когда уже спускался с дерева, то зацепился краем рубашки за сук, и шельма соскочила в густую траву. Мы с Димкой её не нашли, хотя обшарили каждую травинку.
Но это не очень страшно: рубашка осталась целая, и мама обязательно что-нибудь подберёт из коробки с нитками и иголками.
В это время из подъезда, где возвышалась гора домашней утвари, вышли молодая женщина и девочка.
На них были одинаковые светлые платья с цветами, а у девочки ещё и голубенький беретик.
Женщина усадила её в отдельно стоящее кресло, а сама подошла к бородатому мужчине.
– Сколько же вещей! Нам, наверное, до самого вечера все перетаскивать… – посетовала она и вздохнула, а мужчина ухватился за затылок и задумался.
Мы достали с Димкой ещё по яблоку…
– Хрум! хрум! – струилось от нас, и сочная мякоть усладой проваливалась внутрь.
Девочка тем временем послушно продолжала сидеть в кресле и покачивать то одной, то другой ногой.
– Дорогая, отпустила бы ты ребёнка поиграть? Вон и детская площадка на пригорке. Качели есть, – сказал бородатый мужчина, оторвав руку от затылка, после чего добавил: – Да и сама переоденься. Поможешь носить что полегче.
Объект нашего с другом особого внимания тут же соскочил с кресла и вприпрыжку подбежал к такой же нарядной, только побольше, копии. Обнял её и спросил:
– Мамочка, можно?!
– Иди, моё солнышко, – ласково ответила копия, – только аккуратней! У тебя новое платье.
Девочка живо побежала к качелям, а взрослые с головой погрузились в насущные заботы.
Димка по-дружески пихнул меня в бок:
– Иди спроси: как зовут?
– Что я? Пойдём вместе… да спросим.
– Ладно. Почапали.
Мы подошли к качелям и буркнули по очереди:
– Привет! Привет!
– При-вет! – протянул мягкий голос.
– А тебя как звать? – спросил я.
– Лена, – девочка заулыбалась, и мы начали помогать ей раскачиваться.
– Ты, что ль, новенькая?! – бойко спросил Димка.
– Да. Мы здесь несколько дней, а сегодня привезли наши вещи, – поведала Лена.
– Хочешь с нами? Мы с другом город в песке собирались построить, – предложил я новой знакомой. – А меня Леша зовут.
– Мне нельзя в песок. У меня новое платье, – ответила Лена.
– Так переоденься. И айда уже город строить, – выпалил Димка и мотнул головой в сторону песочницы. – Я, кстати, Диман.
– Мама сказала, что вся одежда ещё запакована. Я сразу хотела переодеться, но ей сейчас некогда! – с сожалением объяснила Лена и пожала плечами…
– А давайте лучше в догонялки?! Я люблю бегать! – снова заулыбавшись, предложила она и лихо спрыгнула с качелей.
– Ну… давай, что ли… – немного засомневались мы, но все же согласились. И начали раскидывать считалочку: – Из седьмого эта-жа по-летели три ножа: синий, красный, голу-бой, выби-рай себе любой!
Водить пришлось Лене, и мы с Димкой, как горох, кинулись в рассыпную.
Я полез на горку, а Димка побежал за деревья.
Видимо, Лена не решилась лезть за мной, и поэтому побежала за Димкой.
Бегала она шустро для девчонки.
Сидеть на горке в одного довольно-таки скучно, и я снова спустился к качелям.
– А я здесь, а я здесь… бе-бе-бе! – подначивал я воду.
Димка шустро, как Маугли, взобрался на яблоню, и Лена не успела его замаять.
Тогда она переключилась на меня.
Только я рванул и бежать, как Лена поскользнулась и растянулась во весь рост на траве.
И Димка, и я решили, что догонялки на этом закончены. Димка спрыгнул с дерева, и мы оба стали приближаться к Лене.
Но как же нас накрыло, когда вместо слез эта ненормальная вскочила как пружина, лихо меня замаяла и стремглав помчалась по двору, хохоча во весь голос и поддразнивая:
– Не догонишь, не догонишь!..
Димка хоть и выкатил глаза на пару со мной, но быстренько сообразил, что надо драпать, и кинулся прочь.
Но в эту минуту по двору разнёсся звонкий голос Лениной мамы:
– Лена!!
И догонялки резко оборвались.
Лена побежала к маме, а мы с Димкой остались посреди двора ждать, чем же это закончится…
Ленина мама что-то говорила разгорячённой дочке, которая жалостливым взглядом, смотрела снизу вверх и молча слушала.
Димка хмыкнул и пробормотал между нами:
– А платье-то не такое уже и новое…
Мы переглянулись и расхохотались.
Лене явно требовалась наша помощь, и мы побежали к ней.
Голос её мамы долетал все отчётливее:
– Ну, вот как же?! Вот как?! Сколько можно говорить: Лена, Лена, Лена, аккуратней?!
Когда мы подбежали, то недовольный голос женщины замолчал и она вопрошающе взглянула на нас.
– Здравствуйте! Я Леша. А я Дима. Здравствуйте! – поздоровались мы по всем правилам.
– Отпустите, пожалуйста, вашу дочку с нами поиграть? – добавил я.
К разговору присоединился Ленин папа:
– Вы откуда такие бравые?
– Я из третьего подъезда. А я из четвёртого, – признался вначале Димка, а потом я.
– Девчонок не обижаете?! – спросил он, улыбаясь и прищуриваясь.
– Не… нет. Точно нет! – дружно ответили мы.
– Дорогая, пусть дети дальше идут играть.
– Но как же платье?! – возмутилась в Лениной маме женская струнка.
– Да просто снимите его. Девочка хоть загорит. Мы ж не у нас на Севере – вон какая здесь жара! – не растерялся Ленин папа и снова принялся за дела.
– Точно, точно… – затараторили мы в один голос, и сами последовали мудрому совету. Стянули через головы рубахи и запихнули их за пояс шорт.
– Ну… если Лена захочет… – все ещё сомневался благородный нрав её мамы.
На что Лена обрадовалась, и скинула с себя платьице, которое подхватили заботливые мамины руки.
– Побежали снова в догонялки, кто водит?! – воодушевилась наша новая подружка, как только избавилась от обузы.
– Ну уж нет! – отрезал Димка. – Мы с Лёхой второй день по двору дощечки, палочки, камушки подходящие собираем… Для мостов, площадей… Мы город хотели строить.
– Это правда. Нам на прошлой неделе свежий песок завезли, а то он совсем высохнет, и строить уже не получится. А ещё в нём глину можно найти. Мы из неё человечков лепим, – приводил я всевозможные доводы, какие приходили на ум.
– Видала, мать! Тут все серьёзно! А ты платье, платье, – сказал Ленин папа, держа два больших чемодана, и расплылся в улыбке. – Идите уже в песочницу, не мешайтесь тут…
После знакомства с Лениными родителями мы пополненной бригадой отправились к месту строительства.
Взрослые перетаскивали сгруженные вещи, а мы занялись делом поважнее.
Вначале решили, как заведено, рыть тоннели и строить мосты. Заодно искать глину, чтобы Лена лепила человечков. Ещё мы отдали ей все камушки, чтобы украшать город площадями, а Лена даже придумала сделать из них фонтан, где вместо воды мы воткнули несколько веточек с листвой…
Незаметно всех застал вечер. Настала пора расходиться.
Дома меня прямо в одежде ставили в ванну, чтобы песок из неё и волос не сыпался по всей квартире…
Уже чисто вымытым я что-то умял из бабушкиной стряпни, посмотрел немного телевизор и отправился спать. Но сон не шёл.
То и дело тянуло выглянуть во двор. Вдруг кто-нибудь разрушит наш город или «скоммуниздит» из него человечков!
Строить город очень увлекательно, но ещё интереснее другое… Взрывать и крушить! Красочно, беспощадно, точно в кино.
Пока воздвигались песочные кварталы и районы, каждый строитель заранее зарывал на дорогах, под мостами и в тоннелях мину: крестовину из связанных палочек, к которой привязывался небольшой кусочек верёвки длинной метр, два. И тщательно все маскировал. Другие игроки в это время или отворачивались, либо закрывали глаза. Только честно!
И вот, когда песочное зодчество завершалось и на улицах расставлялись оловянные солдатики и глиняные человечки, по дорогам города запускался транспорт: на верёвочной тяге заботливых владельцев сновали грузовички, легковушки, самоходки…
Пока кто-то из друзей тянул проезжающую машинку, от тебя требовалось вовремя рвануть за припрятанный конец верёвки…
Тогда колёсная или гусеничная техника взмывала вверх в несколько оборотов и брызгах песочного гейзера; тоннели и мосты обрушивались всей толщей; а после уже по оловянным солдатикам и глиняным человечкам летели мелкие камушки-снаряды, чтобы сбить их с ног или оторвать глиняные головы…
То боги-строители вершили судьбу песочной страны!
Не помню, как на меня навалился сон…
Мне снилась хохочущая Ленка. Почему-то мы оказались вдвоём и целовались.
После каждого поцелуя она закатывалась от смеха и щурилась, словно кошка на солнце, и её магический взгляд целиком обезоруживал.
Это было ново, странно, но приятно!
На следующий день я ничего не рассказал о причудливом сне даже лучшему другу.
Одно дело, когда над тобой во сне смеются, и другое – когда во дворе. Прилепится ещё, так будут дразнить несколько дней, а то и погоняло какое обидное придумают – Лешка-ухажер!
Нет, ничего не сказал.
Так на пару лет наш двор заполнил раскатистый золотистый Ленкин смех.
А потом они снова уехали на Север. Но это будет, только спустя два года в очередное лето…
Мы втроём будем стоять и крепко обниматься прям посреди двора, пока Ленины родители будут ждать её в машине. Димка с Ленкой начнут даже всхлипывать, а я буду их успокаивать, что мы обязательно увидимся следующим летом через год. Или Ленка к нам в гости приедет, или мы с Димкой – на Север. Соберём рюкзаки – и приедем!
На море с Димкой мы уже разочек ездили вместе с родителями. А на Север – ни разу!..
Слезы меня предательски накрыли чуть позже, уже той же ночью.
Когда я остался один в постели, то вдруг понял, что уже завтра я не услышу озорного вишнёвого хохота, и цветочное, будто луг платье, не будет мелькать во дворе за деревьями и кустами смородины и черёмухи.
Так грудину сдавило, что слезы брызнули сами собой, как сжатая молодая абрикосовая косточка, которыми мы по весне прыскали, норовя попасть другому в глаз, чтоб щипало. И я уткнулся в подушку, чтоб никто ничего не услышал.
…А пока мы салили друг дружку, играли в прятки, ходили в гости и вместе бегали в булочную за ароматными и ещё тёплыми веснушками с изюмом или за хлебом, который потом поджаривали на костре.
Чтобы костёр был не слишком заметен вредным прохожим, мы вырывали небольшие углубления в земле. Иногда даже рыли в ней печку с дымоходом, чтобы углей побольше нажечь, тогда и «картоху» можно было хорошо запечь.
В овощном помогали разгружать и перекладывать арбузы и дыни.
В награду за помощь нам вручали целый арбуз, который мы уплетали во дворе, сидя в теньке нашего шалаша под смородиной и строя бесконечные детские планы.
Ромка-Кошкодав
Первый день по приезде во двор экскаватора был самый яркий.
Наша бутылка постепенно наполнялась «солярой», и мы, довольные и поглощённые с ног до головы земляной перестрелкой, делали небольшие перерывы, чтобы сбегать к соседнему дому и попить воды из крана. Либо кто-то выносил во двор «бутеры», помидорчики, огурчики, и мы уминали их за обе щеки.
Конечно, домой нам было никак нельзя. Земля с нас так и сыпалась. А значит, что дома в первую очередь нас ждали ванна и стирка. Уличное побоище для такого бойца закончилось бы на сегодня, ну, или прервалось на несколько часов.
А экскаватор?! Он же освобождался только в конце дня. И лишних часов нам никто не давал, поэтому перестрелка длилась до самого вечера, пока весь двор не был завален комочками и разрывами от земляных снарядов.
Война велась по строгим правилам и на выделенной территории: размеры комочков не больше спичечного коробка, в идеале с его половинку; под территориальное табу попадали беседка с мужиками, а так же асфальтированная дорожка и площадки перед подъездами, где вечером на лавочках собирались женщины и бабульки; ещё какой-нибудь владелец и завсегдатай гаража случалось крыл нас неистовыми ругательствами, и тогда рубежи вокруг обожаемой им мастерской тоже выпадали из зоны боевых действий.
Вообще воевали на славу. Не жалели ног, рук и глаз.
Глаза промывали там же, где и утоляли жажду, – у соседского дома с краном.
Время от времени битва вспыхивала с таким размахом и невероятностью, что одинокие снаряды всё-таки долетали до беседки, где рубили в домино мужики. Тогда в обратную сторону летели ругательства и угрозы.
Но это же полбеды!
Гораздо хуже, когда бесконтрольному нападению подвергалась территория бабулек и женщин. Они-то не ленились. Ко всему прочему, порядком устав от непрерывного воя и суеты, срывались с лавочек и ловили нас за шкирки.
Заставляли выкинуть все патроны, и сами вытряхивали их из наших карманов, если мы сопротивлялись. Особо активных усаживали рядом с собой, чтобы боевой азарт немного рассеялся и улетучился.
На этом битва практически умирала. Местами ещё летели одиночные выстрелы, но это было уже не то.
Пойманных также вынуждали убрать с асфальта куски земляных разрывов. Для этого мы рвали охапки лебеды, которая ещё совсем недавно служила укрытием и маскировкой.
Перед оравой разгорячённой ребятни вставал вопрос: что же делать дальше после столь бурного игрища?
Пока гурьбой шли сбить жажду, пытались спорить: кто в кого попал, кому в голову, кого только ранило, и кто же кого победил…
Когда каждый жадно ухватывал по пол-литра воды, спор постепенно сходил на нет. И сходились на предложении выяснить все в завтрашней решающей схватке…
До полного расхода по домам оставалось ещё время, мы дружно прогуливались и думали, чем себя занять.
Тут кто-то из нас заметил кошку.
Она сидела на крыше котельной, на самом углу и мирно умывалась.
Какой вопиющий непорядок и даже издевательство над нами!
Мы только что друг дружку не щадили, а эта сидит и смотрит на нас сверху вниз.
Каждый снова набрал пяток патронов, и вся кодла ринулась на гору, где располагалась котельная. Здание в два-три этажа с высокой, выше нашего дома, трубой из красного кирпича.
Кошка при виде надвигающейся толпы все ещё продолжала вечерний марафет чистоты, изредка отвлекаясь на наши возмущения.
Подойдя вплотную, мы стали бить по цели. Кидали по очереди, чтобы потом не спорить, кто же меткий стрелок.
К этому времени, кошка то ли закончила приводить себя в порядок, то ли мы привлекли её внимание, но она прекратила умываться и с безразличием недоумевала, что гнев мальчишеского невежества уж сгустился над ней.
Однако, одни выстрелы не долетали до цели и красочно разлетались о стену котельной, другие – от ребят, кто посильнее, – проносились поверх мишени, а нахалка продолжала сидеть как ни в чём не бывало.
Нервы с патронами были на исходе…
В это время с дачи вернулся Ромка и подошёл к нам.
Он уезжал на весь день, поэтому он спросил, как дела и чем сегодня занимались.
Мы наперебой начали рассказывать ему о нашем Бородино, и спор, кто кого, разгорелся с новой, небывалой силой…
Кое-как договорились, что завтра Ромка будет сражаться за тех, кто располагался в деревьях и зарослях травы. Другие, кого скрывал отвал возле экскаватора, окажутся в численном меньшинстве, потому что у них тактическое преимущество, – постоянный доступ к земляным патронам. На том и порешили…
После чего Ромка спросил:
– А вы почему здесь торчите – на горе – вместо игровой площадки или возле беседки с мужиками?
Тут-то мы и вспомнили о своей справедливой и благородной цели, которая неуклонно продолжала смотреть на всех сверху вниз.
– Держи, Ромик, – сказал кто-то из ребят и протянул ему земляной комок. – Ты попробуй пристреляться.
Ромка вывел левую руку на цель, замахнулся – выстрел!
И попадает кошке прямо в лоб. Животное тут же выходит из надменного оцепенения и, словно тень, исчезает в вечерних сумерках.
– Ну, ты, Ромка, даёшь! Всю малину испортил, – с досадой, что делать больше нечего, выпалил Серега.
– Глаз-алмаз! – загордился Ромка.
– Какой там алмаз? – возмутился Серега. – Кошкодав ты! Случайно попал.
– Вот завтра и проверим! – не унимался Ромка.
– Что здесь проверять? Мы все теперь знаем, кому везёт. Ромке-Кошкодаву! Завтра первым же по башне получишь, когда мы тебя накроем шквальным огнём, – налегал Серега.
Он командовал отрядом возле экскаватора и держал марку перед своими ребятами.
– Вот и накрывайте, а мне домой пора, – сказал напоследок Ромка и ушёл.
Мы тоже попрощались между собой и потянулись по домам. День был тяжёлым.
Уже лежа в чистой накрахмаленной постели, я с немалым удовольствием подводил итог сегодняшнего дня: главное, из сопливого топливного шланга удалось нацедить около половины бутылки «соляры».
Наша земляная войнушка служила хорошим прикрытием от вездесущих оконных глаз, которые за нами наблюдали. Тем более, что экскаватор стоял напротив подъезда, где жил участковый Николай Афанасьевич.
Заметь он, что мы цедим «соляру», тогда у него точно появились бы к нам вопросы. И, наверняка, он допытался бы до нашего с Димкой тайника.
А в нём много чего: и рогатки, и карбид, и честно найденная на стройке липучка; штук пять-семь электродов для дротиков, которые мы затачивали о бордюр, привязывали оперение из голубиных перьев и втыкали в мишень на дереве; половинка от сломанного полотна ножовки по металлу, чтоб срезать ветки потолще на случай, если луки будем делать; четыре годных спички в медицинской склянке с резиновой пробкой, которую мы нашли в больничном дворе и теперь использовали как футляр, чтобы спички не отсырели; там же были найдены и лежали в тайнике ещё три каучуковых пробки, из которых можно было вырезать шарик-попрыгун; пустая консервная банка, чтобы плавить свинец, а теперь она ещё и пригодилась, чтобы сцеживать «соляру»; и, наконец, аж половина бутылки драгоценной «соляры»…
А какая удача, что я не попал в бедную кошку!
Конечно, я хотел попасть, но мои хиленькие броски никак не долетали до крыши.
Когда палили по хвостатой, я с досадой отмечал, что мои патроны ложатся о кирпичную стену и рассыпаются вдребезги где-то в метре от цели.
Но мне запомнилось, как Ромка прицельно навёл левую руку перед броском, и резко выпуская земляной комок, синхронно опустил её вниз.
Его бросок выглядел стремительным и подготовленным. Поэтому он, верно, и достиг цели, которая быстренько поспешила удрать.
Решено: завтра с утра я обязательно потренирую Ромкину технику броска, а в качестве мишени отлично подойдёт какой-нибудь кирпич. К тому же его удобно двигать на различное расстояние, и он не убежит.
Как же все сегодня замечательно!
На мне ни одной новой ссадины и шишки, несмотря на перестрелку. В кошку попал именно Ромка. Хоть и «пуляли» все, а Кошкодав теперь не кто иной, как он.
Вот же пруха!
Надо спать: завтра тренировка и заготовка патронов для решающей схватки, а заодно пораньше и незаметно заберу консервную банку из-под экскаватора…
Всё – спим!..
Экскаватор. День второй – облом войны
Сегодня я встал по задуманному плану чуть раньше: во-первых, нужно вовремя забрать консервную банку, пока не пришли рабочие, она, скорее всего, уже полная; во-вторых, тренироваться и запастись патронами.
Папа ещё не успел уйти на работу и собирался…
– Доброе утро, па… п! – сонно пролепетал я, потирая глаза, и полез к нему обниматься.
– Привет, боец! – любя поздоровался отец и слегка потрепал мои волосы. – Мама опять вчера на тебя жаловалась, что ты землёй всю ванну забил, и ей пришлось вантузом слив пробивать.
В ответ я молча пожал плечами и вздохнул. Папа улыбнулся и спросил:
– Кто хоть победил? Глаза никому не выбили, как в прошлый раз? Когда Гришку из лука подстрелили, и он две недели с повязкой на глазе ходил.
– Нет, пап, все нормально! На мне ни одной новой царапинки, и с остальными ребятами все в порядке. Мы глаза бегали к соседнему дому промывать. А кто победитель, так и не выяснили, – доложил я папе, все ещё не отлипая от него.
– Вы смотрите мне, аккуратней! Голову на плечах не потеряйте! – добавил уже построже отец.
Я кивнул ему в ответ и пошёл умываться…
– А ты знаешь, что такое «Рекогносцировка»?! – спросил меня папа через закрытую дверь.
– Нет, пап. Что?! – заинтересовался я, усаживаясь на унитаз.
– Это предварительный осмотр непосредственно на местности с целью выявления её тактически сильных и слабых сторон, либо контроля проделанной работы. Понял?! – наставил меня отец, и я представил, как он поднял вверх указательный палец.
«„Рекогносцировка“! – мысленно повторил я. – Надо запомнить».
Когда я уже умывался, то услышал, как хлопнула входная дверь, – папа ушёл на работу…
– Рекогносцировка! – произнёс я, чтобы лучше запомнить…
Захватив из дома старую картонную коробку, чтобы складывать в неё побольше патронов, я, как обычно, вылетел на улицу.
Вначале я поспешил решить вопрос с переполненной консервной банкой, пока её никто не обнаружил, но не тут-то было.
Возле вырытой траншеи уже стояли две женщины и что-то обсуждали. Они поводили руками на яму, оголённые трубы и куда-то вверх, выражая то ли возмущение, то ли недоумение.
– Здравствуйте! – громко поздоровался я, так что ближайшая из соседок немного вздрогнула.
– Ой, чертёнок, напугал! – сказала она, отмахнувшись.
– Тебе чего? – поинтересовалась вторая.
– Тёти, а вы здесь рекогносцировку проводите?! – спросил я на полном серьёзе.
– Что проводим?! – воскликнули они и неласково на меня посмотрели. После чего, перебивая друг дружку, стали напирать: – Да будь наша воля, мы бы вас всех с этой ямы ещё вчера проводили бы. Одни работу забросили, когда пяти часов не пробило. Другие весь вечер пыль здесь поднимали – во дворе дышать нечем… У нас второй день воды нет: ничего не сготовить, не постирать толком, а он – Ре-ког-нос-ци-ров-ка!!!
Женщины продолжили недовольно махать руками, временами упирая их в бока, и осыпать всех мужчин, что те делают не так да не эдак.
Я понял, что консервную банку с «солярой» из-под их глаз никак не стянуть. Отошёл в сторонку, набрал в коробку камушков с запасом и пошёл подальше к котельной тренировать бросок.
Пока женщины ещё обсуждали что-то, первым появился бригадир, и ему тоже досталось.
Потом подтянулись рабочие, и было видно, как они почёсывают макушки от утренних новостей и задач, которые перед ними ставил бригадир.
К этому часу я уже сделал с десяток бросков по Ромкиной технике и для контроля два выстрела метнул поверх котельной.
К моему удовлетворению оба выстрела перелетели выше крыши, а один, ну точь-в-точь, пролетел через место, где сидела вчерашняя цель.
Довольный собой, я спрятал коробку в кустах и снова вернулся домой, чтобы полакомиться бабушкиными пирожками или блинами.
Позавтракав, вылез на балкон, с которого просматривался весь двор в обе стороны, и стал наблюдать.
Рабочие что-то возюкались в яме, бригадир покуривал и подсказывал им, две женщины успокоились, что рекогносцировка пошла в нужном направлении, скоро ушли…
Ребята не спешили сегодня выходить гулять. Все же вчера мы порядком измаялись, и к тому же у половины дома не было воды.
Часть знакомых соседей, с которыми бабушка была в хороших отношениях, даже приходили к нам за парой вёдер воды, потому что у соседнего дома, куда мы бегали пить и умываться в перерывах нашей неистовой игры, скопилась довольно-таки большая очередь.
Я тоже не торопился во двор. План минимум с тренировкой был выполнен, а рабочие все равно не дали бы нам развернуться.
Оставалось набираться сил и ждать…
Ближе к середине дня рабочие починили трубы и хотели пойти перекусить, но бригадир приказал им ещё и плиты все установить, чтобы после обеда осталось только засыпать траншею.
Сидя на балконе, я слышал, что он сказал женщинам, которые снова вышли на всякий случай проконтролировать работу, что сейчас уже дадут воду, и те вернулись домой к домашним заботам.
Словно резкий порыв ветра подхватил меня и пушинкой понёс в соседний подъезд к Димке, сказать, что рабочие планируют идти на обед. И они, наверняка, сегодня же засыплют яму.
Димка сразу сообразил, что сегодняшнее выяснение победителя под угрозой, и предложил по-шустрому обежать всех участников и предупредить, что времени нет.
Нужно срочно собираться на отвале, пока рабочие обедают. Возможно, у нас и будет какой час, чтобы поставить точку в двухдневной битве.
Один за другим через пятнадцать минут все вояки выстроились на отвале траншеи.
Бригадир задержал рабочих, и те только-только уходили.
Каждый быстро набрал себе патронов, сколько вмещалось в карманах и руках, а я метнулся в кусты и притащил приготовленную коробку.
В этот раз нельзя дурака валять – времени нет! Но тут, как назло, из окна раздался протяжный зов Серегиной мамы:
– Серё-жа! Ты мне очень нужен. Зайди ненадолго домой.
– Ну, мама, только не сейчас! – досадливо, разрываясь на части, воскликнул Серега.
– Зайди, зайди… я жду! – повторила она.
И Серега бегом кинулся домой.
А мы?.. Куда ж мы без командира?! Оставалось ждать…
Минуты чеканили ритм атаки, а командир никак не объявлялся.
Ромка со стороны противника стал возмущаться:
– Раз у вас командира нет, то вы автоматически проиграли!
– Все верно, верно… – поддерживали ребята из его команды.
– Это не по правилам! – вопили мы в ответ.
Тут Юрка Петухов наклонился к моему уху и зашептал:
– Надо время тянуть. Я кое-что придумал.
И мы продолжили спорить с Ромкой и его отрядом. А Серега все не выходил и не выходил…
Вместо Сереги из соседнего подъезда вышли те самые две женщины с тазами стиранного белья.
И тут Юрка скомандовал вместо Сереги:
– «Ребзя», огонь!
А сам вскочил на самую вершину отвала, встал по-собачьи и погреб между ног в неприятеля все подряд: россыпь, комья…
Мы тоже присоединились к атаке, и уже через секунды в обе стороны летела груда снарядов и патронов. А Юрка поднял такое облако пыли, что возле него ни в ту, ни в другую сторону сделалось ничего не видать.
Обе женщины, завидев этот вертеп и совершенно необузданный хаос, побросали в стороны тазики с бельём, и с криками: «Бестолочи, что ж вы делаете?!» – бросились нас разнимать…
Так битва второго дня и закончилась, толком не успев начаться.
Юрку как главного зачинщика беспорядка схватили под руки, другие кинулись в разные стороны: кто за гаражи, кто в подъезд, кто побежал на детскую площадку и уселся на качели, типа он примерный и в безобразии не участвовал. Только вот победителя выявить так и не удалось…
Покачиваясь на качелях, я с болью в сердце наблюдал, как зарывают нашу траншею. Банку с соляркой тоже не удалось спасти в этом земляном урагане.
В конце концов ноги сами по себе поволочили меня домой…
Вариант – мгновение
Лучился и обнимал очередной летний день.
Какой по счету не помню совершенно. Мы растворялись в лето, а лето в нас.
От земляной бойни не осталось и следа. Дождём прибило грунтовую россыпь, что раскидали мы по всему двору в яростных атаках, и протоптанные дорожки меж зарослей травы вновь сделались твёрдыми, как асфальт.
Место, где недавно зияла траншея с трубами, затянуло молодой зелёной порослью, и о былом напоминала лишь лёгкая впадина.
Мы переключились на другие забавы: играли в казаки-разбойники, гоняли мяч или чижа.
Когда битой отбивали все пальцы на руках, то дружно меняли чижа на мяч.
Когда сбивали колени с ладонями, наставало время казаков-разбойников.
Надоедали разбойники с казаками, мы, как «бандар-логи», прыгали по крышам местных гаражей, пока какой-нибудь автолюбитель, сходя с ума от постоянного: «бум, тык-дым, ба-бах, бум, тык-дым, ба-бах», не хватал то, что было под рукой, и целился в нас. Или же не залазил наверх, чтобы схватить хотя бы одного из нас и предать, наконец, святой инквизиции.
Тогда мы, как бесстрашный десант, сигали с гаражей и, немного отбежав, замирали шагах в тридцати, как настороженные суслики… Пока злющий и ропщущий хозяин гаража одиноко грозил нам кулаком.
Чуть погодя, оживившись, мы начинали кривляться и дразниться: «старый дед, старый дед, разобрал свой драндулет». В надежде, что тот спустится и погонится за нами. А мы растворимся во дворе, словно стайка мелких рыбёшек…
День шёл за днём, но ровной и дружной жизни положил конец показ по телеку многосерийного фильма «Семнадцать мгновений весны»1.
К пяти часам дня двор намертво пустел и стихал. И взрослые, и дети шли и бежали занимать лучшие места перед экранами, чтобы посмотреть продолжение про радистку Кэт, невозмутимого Штирлица и проницательных, вечно что-то подозревающих Бормана и Мюллера.
Иногда я ходил за компанию к Димке, в другой раз он ко мне. А уже вечером все снова высыпали во двор: бабки перемалывали кости мерзавцам Борману и Мюллеру, дамы помоложе обсуждали несравненную игру красавца Тихонова2, нам, детворе, предстояла наиважнейшая и сверхсложная задача – поделиться на своих и чужих. Тогда-то и начинался наш собственный военный детектив.
Чтобы вспыхнула игра, детскому миру предстояло расколоться на два лагеря: фашисты и русские, наши и немцы, партизаны и каратели, Борман с Мюллером и железный Штирлиц…
Кино шло уже не первый день, и мы с Димкой успели вырыть небольшой блиндаж за детской площадкой, на горе, обильно поросшей травой.
Отыскали на свалке пару створок от старого шкафа и сделали из них крышу. Присыпали землёй и воткнули туда выкопанные на этапе подготовки рытья пучки травы.
– Вееещь! – подытожил Димка.
– Ага-а! – только и слетело с моих уст, пока я любовался нашим убежищем.
Решить, кто же будет в роли фашистов, – задачка та ещё!
Ну, кто хотел быть фашистом? Да никто!
И тогда Васька предложил гениальную мысль:
– А давайте как в школе на «физре»: выберем двух капитанов, и пусть они набирают себе отряды, а потом главные посчитаются, и кто водит, – тот и фашист.
– Ну, Васька!.. Ну, голова!.. Не даром ты у нас Книголюб… – хором запели все остальные.
Был ли Васька книголюбом или нет, этого никто не знал, но его мама точно работала библиотекарем.
Периодически моя бабушка заказывала у неё книжки любимых авторов. Чаще других брала Зощенко3, и когда в свободные от готовки и стирки часы она уединялась в своей и дедушкиной комнате, то оттуда доносился звонкий, как горный ручеёк, смех.
Вот и получается, раз мама у Васьки библиотекарь, то кем же ему быть, как не Книголюбом? Не самое обидное погоняло, не так ли? Это я сам придумал! Да и Васька на прозвище не обижался…