Линия жизни. Мозаика обстоятельств
Екатеринбургский Медицинский Центр представляет серию диалогов основателя и первого руководителя центра Сергея Александровича Акулова, успешно и эффективно проведшего систему здравоохранения Свердловска – Екатеринбурга через эпоху кардинальных перемен с конца восьмидесятых годов прошлого века до наступления века нынешнего, и его внучки, сегодняшнего директора Екатеринбургского Медицинского Центра Дарьи Александровны Акуловой.
Диалог первый:
«Светлый луч, по которому ты идешь в любой момент жизни»
Вместо эпиграфа:
«Когда я сажусь разговаривать с дедом, я знаю – это не просто разговор.
Это встреча двух эпох.
У него – время долга, выживания, системы.
У меня – время чувств, изменений и риска.
Мы разные. Но мы – одно целое. Потому что мы оба – в медицине.
Это не интервью. Это попытка договориться – о прошлом, о будущем и о том, какой должна быть система, в которой нам жить».
Огнеборцы в белых халатах
Дарья Акулова:
– Вы с бабушкой, основав медицинскую династию, создали ментальную среду, которая определила всю мою жизнь. Есть такое выражение: «Как рыба в воде». Сколько себя помню, вот именно так я и ощущала себя в едином пространстве, состоящем из медиков и медицины. Другого мира для меня попросту не было.
Сергей Акулов:
– Это было плохо?
Дарья Акулова:
– Нет, это было хорошо. Но меня интересует логика твоего выбора: почему?
У тебя ведь всё было совершенно иначе: рабочий район Свердловска, живущий машиностроительными заводами, на одном из которых работали твои папа с мамой, где, кстати, они и познакомились… Старший брат, который решил пойти по их стопам и поступил в Уральский политехнический институт.
Почему в этом логичном правиле ты вдруг решил стать исключением?
Сергей Акулов:
– Возможно, сказалось то, что в отличие от старшего брата, который активно занимался спортом, мне в детстве приходилось более часто сталкиваться с врачами, посещать больницы в качестве пациента. И вот это детское ощущение, что есть вокруг благородные люди, прекрасно знающие свою профессию, которые тебе обязательно помогут, оно во многом и сформировало картину мира.
Человек – рождается очень уязвимым и на протяжении всей своей жизни периодически сталкивается с состоянием, когда кроме врачей помочь – некому.
Дарья Акулова:
– Да, человек рождается предельно уязвимым. Именно поэтому ты потом в 90-е так целеустремлённо боролся за уменьшение детской смертности?
Сергей Акулов:
– В том числе. Но не только. Просто считаю, что долг взрослых – максимально защитить тех, кто сам себя защитить не может.
Когда мы все рождались, вопящими и беззащитными, нас обязательно кто-нибудь защищал. Иначе мы просто бы не выжили…
Дарья Акулова:
– «Долг платежом красен»?
Сергей Акулов:
– Ты что-то имеешь против вековой народной мудрости?
В те времена, Даша, когда я учился в школе, понятие «долг» было практически для всех – определяющим.
Дарья Акулова:
– Почему?
Сергей Акулов:
– Шло второе десятилетие с победы в Великой Отечественной войне, и дух тяжелейших испытаний, которые удалось преодолеть именно благодаря чувству долга, который всех объединял, во многом ещё оставался духом времени.
Не далёкой и чужой историей, а почти что вчерашним днём.
Помню, отец рассказывал, как во время войны на турбомоторном заводе, где он трудился, пройдя путь от старшего мастера до заместителя начальника цеха, в порядке вещей были ситуации, когда в десять вечера ставилась серьёзная и сложная задача, а в семь утра уже строго спрашивали о результатах её решения. «Всё для фронта, всё для победы!» – это ведь не просто лозунг. Тогда это был образ мыслей и образ действий. И вот это чувство ответственности, как главное правило жизни, вместе с пониманием благородства труда врачей, наверное, и определило выбор жизненного пути.
Дарья Акулова:
– А что послужило конкретным триггером? Помогать людям, отдавать долг обществу можно ведь многими способами, хорошими и разными.
Почему именно врач? А не пожарный, к примеру?
Сергей Акулов:
– Вытащили бы меня из огня – возможно, пошёл бы в пожарные.
Триггер, как ты сказала – он же чисто психологически связан с эмоциями, причём зачастую на грани или даже за гранью колоссального стресса.
Дарья Акулова:
– И что же тебя так сильно бумкнуло?
Сергей Акулов:
– Задумываться о том, чтобы связать свою жизнь с медициной, я начал классе в пятом или шестом. После того, как однажды в походе подхватил достаточно тяжелую форму сальмонеллёза и больше месяца провёл в детской инфекционной больнице.
Больница была убогой по оснащению и помещениям, но коллектив врачей – сильнейший. И главврач Карасюк, к счастью, ставший моим лечащим врачом – замечательный. И лекарства были хорошие и эффективные.
Дарья Акулова:
– И они не дали тебе «сгореть»?
Даже сейчас летальность при сальмонеллёзе – есть. Пусть и сравнительно небольшая: меньше процента. А тогда, наверное, она была выше? Да и дети переносят эту заразу гораздо тяжелее, чем взрослые. Я права?
Сергей Акулов:
– Даша, давай не будем углубляться в излишние подробности… Вот честно: я уже не помню, насколько энергично и в каких именно формах мой юный организм избавлялся от бактерий рода Salmonella…
Давай лучше поговорим о другом. Ты про пожарного спросила в качестве образного сравнения. А в этом сравнении, между прочим, сходства гораздо больше, чем представляется на первый взгляд. Инфекционные эпидемии чем-то сродни пожару.
Взять, к примеру, испанский грипп, или в просторечье – «испанку».
В 1918-1920 годах ею переболело в мире 550 миллионов человек – почти тридцать процентов тогдашнего населения Земли.
А сколько умерло в результате этой жутчайшей эпидемии – даже подсчитать точно не смогли: по одним оценкам двадцать пять миллионов человек, по другим – сто.
Так что в каком-то смысле считай, что я пошел в пожарные…
Дарья Акулова:
– Кстати, не хочешь поведать эпопею, как ты пожар тушил в инфекционном отделении, будучи уже руководителем горздрава? И как пациентов после пожара пристраивал в другие больницы?
Сергей Акулов:
– А чем хвастаться-то? Случай реально неприятный. За всеми и всем не уследишь: в масштабном хозяйстве огромной системы здравоохранения более чем миллионного города всякое может произойти.
Но гордиться тут совершенно нечем: значит, где-то в системе оказался изъян… Как и в другой ситуации, когда в ещё одном отделении начали по дури проводить дезинфекцию, не эвакуировав больных…
Дарья Акулова:
– И тебя до сих пор мучает совесть? Как Твардовского, написавшего в одном из самых известных своих стихотворений вот эти пронзительные строки:
«Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, –
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…»
Сергей Акулов:
– Наверное, эти строки Твардовского так или иначе отзываются в каждом, кто связал свою жизнь с медициной. Независимо от ранга и специализации: потери неизбежны, и память о них потом ещё очень долго бередит душу…
Дарья Акулова:
– И руководителям в этом плане – значительно тяжелее?
Сергей Акулов:
– Даша, кто бы что бы ни говорил про начальство, а у руководителей, которых в советские времена не зря называли «ответственными товарищами», хлеб тяжёлый: в принципе, начальник структуры отвечает за всё…
Дарья Акулова:
– Как в той известной театральной истории?
Сергей Акулов:
– Какой?
Дарья Акулова:
– Однажды в спектакле «Декабристы» театра «Современник» Олег Ефремов, играя Николая I, должен был сказать реплику: «Я в ответе за всё и за всех».
Но он оговорился и произнёс: «Я в ответе за всё и за свет». Его партнёр по сцене Евгений Евстигнеев тут же подхватил: «Ну тогда уж и за воду, и за газ, Ваше Величество».
Сергей Акулов:
– Великие люди и великие творцы – они, как правило, поражают нас живостью ума, реакции и характера. Согласна, Даша?
Дарья Акулова:
– Думаю, любого нормального человека не могут оставить равнодушным живость ума и характера. Но вернёмся к сравнению врачей и пожарных. Врач – всё-таки лучше?
Сергей Акулов:
– Сейчас, по крайней мере – безопасней. В отличие от времён, когда врачи испытывали вакцины на себе и тем самым подвергали себя смертельному риску. По сути, поджигали сами себя ради эффективной борьбы с пожарами. И вот эта самоотверженность тогдашних врачей-исследователей – она тоже оказала на меня сильнейшее впечатление.
Дарья Акулова:
– Это же как камикадзе…
Сергей Акулов:
– Не согласен: камикадзе не жертвуют собой ради всего человечества.
А врачи-исследователи – жертвовали.
Дарья Акулова:
– В прошлом. А сейчас, я считаю, профессия пожарного более мужественная…
Сергей Акулов:
– Эх, девочки, девочки…
При огромном уважении к пожарным я считаю профессию врача гораздо более творческой. Да, в борьбе с огнём тоже есть свои технологии и правила, но там – зачастую смертельные искры, тепло и пламя.
А в медицине – искры, тепло и пламя жизни.
И – созидание, рождение, развитие.
Возвращаясь к той же истории с лечением сальмонеллёза в инфекционной больнице.
Как уже говорил, чисто внешне, если судить по зданию, больница была убогая. Но именно созидательное творчество врачей, как и творчество создателей медицинских препаратов, современных и действенных, позволило мне встать на ноги и вернуться к жизни – в самом буквальном смысле слова.
Дарья Акулова:
– А чем, на твой взгляд, профессии врача и пожарного наиболее схожи?
Сергей Акулов:
– Тем, что в обоих случаях зачастую приходится исправлять последствия чужих ошибок, безалаберности и головотяпства.
А иногда – сталкиваться и с проявлением мести со стороны природы, которая не терпит легкомысленного к себе отношения.
Со сложностями – по жизни
Дарья Акулова:
– Поступить в мединститут, который представлял из себя принципиально другой мир по сравнению с миром машин и инженеров, было, наверное, достаточно сложно? Тем более что вряд ли в ту пору были подготовительные курсы и репетиторы…
Сергей Акулов:
– Не было ни подготовительных курсов, ни репетиторов. Была лишь средняя школа номер 67 на улице Стачек. Хорошая школа: у нас половина класса сразу же поступили в высшие учебные заведения. Так что образование было на достаточно высоком уровне.
Базовое образование определяет многое. Наверное, мне просто повезло со средней школой: многие наши выпускники сходу становились студентами не только свердловских вузов, но и столичных, включая МГУ.
Дарья Акулова:
– А у тебя не было желания отправиться в белокаменную?
Сергей Акулов:
– А зачем?
Есть такая поговорка: «Где родился – там и пригодился». Наверное, это тоже наше семейное: и старший брат отказался от переезда на более «тёплое место», и отец.
Хотя их приглашали, ценя квалификацию. Но они отказались, что, на мой взгляд, тоже проявление чувства ответственности – за своё дело, за свой коллектив.
Да и какой смысл был в предпочтении тех же столичных медицинских вузов свердловскому, если именно на Урале в те времена сложилась очень сильная медицинская школа. Прежде всего, с позиции практической медицины.
В период Великой Отечественной весь регион, по сути, был огромным эвакогоспиталем. Так что, как лечить и выхаживать раненых и больных, здесь знали не понаслышке. И как организовывать масштабные системы эффективной помощи – тоже.
Поэтому тут, в Свердловске, было чему учиться и у кого учиться.
Дарья Акулова:
– Когда ты поступал в мединститут, конкурс был сильно страшным?
Сергей Акулов:
– Двенадцать человек на место.
Дарья Акулова:
– По-моему, весьма жёстко! И ты был уверен, что обязательно поступишь?
Сергей Акулов:
– Человеку свойственно быть уверенным в собственных силах: силы-то его.
Не сомневался, что всё будет нормально, потому что шестьдесят седьмая школа действительно давала всем, кто реально хотел учиться, прочные знания и крепкий фундамент, опираясь на который, вполне можно было ставить перед собой самые высокие цели. Многолетние, из поколения в поколение, добрые традиции – они всегда и везде эффективны: что в образовании, что в медицине.
Когда «Учитель» – с большой буквы. И «Школа» – тоже с большой.
Дарья Акулова:
– Что тебе наиболее запомнилось из поры вступительных экзаменов?
Сергей Акулов:
– Как начальник военной кафедры ходил между рядами в аудитории и мгновенно выгонял каждого, кто вызывал у него сомнения в честности соблюдения установленных правил. Малейший намёк на шпаргалки или подсказки: «Вот бог, вот порог!»
Да, при таком конкурсе и такой строгости поступить было непросто.
Но сложности для того и существуют, чтобы их преодолевать.
Дарья Акулова:
– В школьные или студенческие годы у тебя был свой фирменный алгоритм преодоления сложностей?
Сергей Акулов:
– У каждой ситуации – свой характер, своя специфика. И, соответственно, свой алгоритм. Но общее, достаточно универсальное правило: любую, даже самую сложную задачу, всегда можно разделить на элементы – множество самых простых подзадач.
Весь секрет в том, чтобы не ошибиться с анализом и оценкой конфигурации в целом.
И тут главное: минимум эмоций и максимум квалификации.
А если бы тебя, Даша, пригласили сейчас выступить перед студентами на тему «Как преодолевать сложности?», как бы ты начала эту лекцию?
Дарья Акулова:
– Я бы не стала читать лекцию.
Просто вышла бы к аудитории и откровенно спросила: «Кто из вас уже сомневался, что сделал правильный выбор?», «Кто думал уйти?», «Кто плакал в ординаторской или в одиночку в машине?».
И сказала бы, что это не слабость, а зрелость.
Это зрелость – понимать, что сложно. Что ты не железный. Что медицина – не про белые халаты и восхищённые взгляды. А про кровь, тревогу, бессилие. И про решения, которые ты принимаешь с дрожью в руках.
Я бы рассказала, как сама сталкиваюсь со сложностью. Не как с задачей – как с внутренним узлом: когда тело на грани, а мозг говорит: «ещё чуть-чуть».
Когда хочется сбежать, но остаёшься – потому что это важно. Потому что за твоим решением – чья-то жизнь. Или судьба.
Я бы сказала: преодолевать – не значит побеждать.
Иногда это значит: остаться, не огрубеть, не предать себя.
Сергей Акулов:
– А если бы в беседе с тобой я воскликнул в сердцах: «Всё! Больше не могу!»
Что услышал бы я в ответ?
Дарья Акулова:
– Ты знаешь, я бы, наверное, сначала растерялась.
Потому что ты – человек, у которого всегда было «надо», даже если «не могу».
Ты всегда был тем, кто держал. Систему. Команду. Пациентов. Меня.
Но если ты так скажешь – я услышу.
И скажу: «Тогда отдохни. Не геройствуй. Не нужно больше быть опорой для всех.
Сейчас – я с тобой. Я рядом. Я поддержу.
Я знаю, ты хочешь бороться до конца. Но, может быть, твоя самая важная победа – это позволить себе быть уставшим. Живым. Не идеальным».
Сергей Акулов:
– В моём возрасте простительно позволить себе быть уставшим. А в твоём?
Дарья Акулова:
– Непозволительно рано.
Если ты когда-то выдержал всё это – 90-е, кровь в приёмниках, бессонные ночи, тишину в реанимации – то я тоже справлюсь. Потому что ты передал мне главное: не как выжить. А как не потерять себя.
Сложности будут всегда. Это – часть жизни.
Сомневаться – нормально. Бояться – тоже. Переживать – естественно.
Но главное – что ты делаешь дальше.
Что я говорю себе, когда особенно тяжело?
Первое – принять, что ты в точке напряжения.
Второе – выписать варианты выхода. Прямо на бумаге. Что я могу сделать? Раз. Два. Три.
Третье – выписать последствия каждого выбора. Что будет, если я сделаю так? А если никак? И что будет с теми, кто рядом?
Четвёртое – не торопиться, но и не зависать. Найти оптимальный путь – и сделать шаг, даже если страшно.
Потому что выбор – всегда про последствия. Даже когда ты выбираешь ничего не делать – это тоже выбор. И за него тоже платишь.
Но когда ты выбираешь осознанно, когда ты идёшь не на автомате, а от сердца и смысла – даже трудный путь становится твоим. А это значит – ты не просто преодолеваешь сложности. Ты проживаешь жизнь настоящего человека.
Сергей Акулов:
– Жизнь настоящего человека – часто вызовы и динамика перемен.
Всё – как сообщающиеся сосуды, где одно неизбежно перетекает в другое, где постоянно и мы влияем на обстоятельства, и обстоятельства влияют на нас.
Согласен: главное – правильно реагировать.
Взять те же хождения в детстве по больницам. Можно себя жалеть. Можно себя оправдывать. Образно говоря, можно себе выписать «справку об освобождении от нагрузок» на всю дальнейшую жизнь. И это будет один вектор жизненного пути.
А можно – наоборот: становиться сильнее. Беря пример с родителей, которые воспитывали не словами – наглядной практикой. Работая столько, сколько хватало сил.
Каждое утро в 7.30 отправлялись на завод, посвящая всего себя: знания, характер, энергию – делу, которое любили и хорошо знали.
Именно таким делом и стала для меня медицина.
И швец, и жнец…
Дарья Акулова:
– Ты говорил, что в детстве читал много книг, в которых рассказывалось, как врачи испытывали вакцины на себе, прививая себе туляремию, чуму, оспу. Понимая, насколько трагически подобные эксперименты могут заканчиваться, и они действительно нередко завершались самым печальным образом.
Благородство, мужество и долг – всегда вместе?
Сергей Акулов:
– Первое – скорее основа системы жизненных координат и ценностей. Когда для врача ценность человеческой жизни становится высшим приоритетом, то не размышляешь ни о мужестве, ни о долге – просто живёшь в соответствии с этим пониманием человеческой жизни как высшей ценности. Выбора-то по сути нет: ты же именно таким себя и сформировал, в том числе и в чисто профессиональном плане.
После окончания института мы с твоей бабушкой, Ниной Васильевной, по распределению поехали в город Сухой Лог. Мне было 22 года. И опыт, который я получил, работая в этом городке, запомнился мне на всю жизнь так сильно и ярко, что до сих пор всё произошедшее – будто вчера случилось.
Воскресенье. Лето. Дежурю в стационаре. В городе было всего несколько хирургов, и мы всегда дежурили по очереди.
Привозят тракториста.
Фельдшер скорой помощи говорит: «Его переехал трактор. Гусеничный».
Услышав такое, не смог сдержать удивления: «Зачем же вы его сюда привезли? Он же умер у вас». Фельдшер отвечает: «Нет, не умер».
Посмотрели: молодой мужчина в тяжелом состоянии, давление низкое.
Что же произошло?
Он работал на тракторе. Трактор заглох. Возможно, парень был слегка выпившим, потому что залез на гусеницу трактора и вручную его завел.
Гусеница, пришедшая в движение, сбросила тракториста прямо перед машиной в борозду. Хорошо, что борозда оказалась глубокой: трактор прошел над человеком, как танк над окопами. Парня сильно помяло. Но жить, к счастью, остался.
Было понятно, что у него что-то с позвоночником, что-то с костями, живот напряжен. Вызвать никого из наших хирургов не удалось – все куда-то разъехались: выходной же день.
Дарья Акулова:
– Что ты почувствовал, когда стало ясно, что ни других хирургов в столь сложной ситуации не будет, ни ассистентов?
Сергей Акулов:
– Почувствовал, что если сегодня не соберу тракториста, то завтра по косточкам будут разбирать уже меня самого.
Да, пришлось одному управляться. Благо, у нас в больнице были очень опытные и грамотные операционные медсестры, в том числе медсестры-анестезистки, которым можно было доверить максимальное участие в столь сложной операции.
Ввели в больного наркоз, заинтубировали, перевели на управляемое дыхание. Медсестра, которая проводила наркоз, спрашивает: «Что дальше делать?».
И тут я увидел, что у больного вывих правого бедра. Что с животом, пока не разобрался. Бедро вправил. Затем вскрыли брюшную полость – там кровь. Видим, что на расстоянии примерно 30–40 сантиметров тонкая кишка оторвалась от своей брыжейки. Брыжейка кровила, тонкая кишка в этом месте не имела питания. Пришлось сделать резекцию тонкого кишечника, накладывать анастомоз.
Когда изучили рентгеновские снимки, то выяснилось, что у больного переломаны кости таза, с разрывами и нарушением целостности.
Дарья Акулова:
– В такой ситуации, наверное, неизбежны элементы паники?
Сергей Акулов:
– Паники не было. Паника – это элементарно непрофессионально.
Человеку, склонному к панике, просто нечего делать у хирургического стола.
Дарья Акулова:
– Как шла операция – как будто время остановилось?
Сергей Акулов:
– Оно разделилось на этапы эффективных действий – предельно четкие и конкретные.
В ответ на твой вопрос о фирменном алгоритме преодоления сложностей, который помогал мне в школьные и студенческие годы, я упомянул правило: любую самую сложную задачу всегда можно разделить на множество самых простых подзадач.
Тут то же самое: один, два, три, четыре… И далее – по порядку.
Так что операция закончилась удачно. Больного перевели в палату, положили на гамак, чтобы дать костям таза покой.
Через несколько месяцев я встретил этого парня – он выздоровел, всё завершилось практически без осложнений. Ему, по сути, повезло дважды: сначала с глубокой бороздой, а потом с молодым хирургом, который вряд ли бы справился должным образом с четырехчасовой сложной операцией, состоящей из нескольких этапов, если бы не помощь опытных и грамотных медсестёр.
Эта операция, которую в самом начале профессиональной деятельности пришлось проводить без ассистента и врача-анестезиолога, наверное, стала первым объективным подтверждением, что выбор специальности оказался верным.
Дарья Акулова:
– Когда увидел тракториста полностью здоровым – какие были эмоции?
Сергей Акулов:
– Процесс возвращения к жизни проходил у меня на глазах: я же потом еще достаточно долго наблюдал его как своего пациента. Так что особых откровений не было.
Важно, что именно иметь в виду под «выздоровлением». Разумеется, на момент завершения операции строго формально не было никаких оснований считать оперируемого выздоровевшим. Однако, по сути, согласись: именно тогда этот вопрос и обрёл свой ответ: либо ты сделал всё, чтобы он выздоровел. Либо нет.
Да, есть регламенты и технологии послеоперационного наблюдения и выхаживания.
Но это уже, в каком-то смысле, – дело техники. Своего рода техники безопасности.
А главное – оно именно в критический момент и в острый период решается.
Дарья Акулова:
– Чего прибавилось после операции: гордости или уверенности?
Сергей Акулов:
– Опыта. Хотя и до этой операции я был далеко не начинающим практикующим хирургом: иначе бы просто не взялся за то, за что взялся. Про подобные ситуации наш народ давным-давно высказался: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Тут, Даша, есть ещё такой существенный момент: в маленьких городках хирурги, да и не только они, буквально вынуждены быть весьма универсальными. Жизнь заставляет.
Это в крупных городах – широкий простор для узкой специализации. А в провинции – как говорится, и швец, и жнец…
Интеллектуальные мускулы
Дарья Акулова:
– Возвращаясь к теме книг, которые всегда много значили и значат для нас обоих.
Была какая-либо книга, которую можно особо выделить в плане её влияния на твой выбор медицины как дела всей жизни?
Сергей Акулов:
– Книг было немало. Но первая, что приходит на память: «Записки врача» Викентия Вересаева. Предельно искренняя, полная откровенность которой, по словам самого автора, вызвала среди некоторой части читателей бурю негодования, эта книга во многом определила моё отношение и к практической медицине, и к процессу организации здравоохранения как системы, предельно важной для общества.
Дарья Акулова:
– А почему ты вообще стал читать книги про медицину?
Первая случайно на глаза попалась? Кто-то подарил или посоветовал?
Сергей Акулов:
– Книги – это уже следствие того триггера, о котором мы говорили с тобой в самом начале. На старте, во многом благодаря подобным личным проблемам, как та история с сальмонеллёзом, определяется вектор.
А уже дальше на него, как мышцы на скелет, накладывается всё остальное.
И в этом плане книги – своего рода интеллектуальные мускулы, которые прокачиваешь на пути к цели.
Дарья Акулова:
– Тогда, если не против, предлагаю обсудить ключевые моменты «Записок врача», первое издание которых вышло в Петербурге в апреле 1901-го.
Учитывая динамику минувшего века, а тем более – века нынешнего, книга может показаться достаточно архаичной и жестко привязанной к своему времени, когда и сама медицина, и отношение к ней были совсем другими, нежели сейчас.
Однако неслучайно книга выдержала множество изданий и была переведена на английский, французский и немецкий языки, а Иппей Фукуро даже перевёл её на японский: она поднимает многие вопросы, актуальные до сих пор.
И возможно, способна стать своего рода камертоном нашего с тобой разговора.
Сергей Акулов:
– Почему я должен быть против, Даша?
Мне интересно твоё мнение о болевых точках самой медицины как явления со всех точек зрения: научной, практической, этической, социальной…
Дарья Акулова:
– В предисловии к первому изданию своей книги Вересаев пишет: «Мы так боимся во всём правды, так мало сознаём ее необходимость, что стоит открыть хоть маленький её уголок, – и люди начинают чувствовать себя неловко: для чего? какая от этого польза? что скажут люди непосвященные, как поймут они преподносимую правду?».
Как ты считаешь, много общего между формулировками «горькая правда» и «горькое лекарство»?
Сергей Акулов:
– Давай начнём с Пушкина. Наверное, все слышали эти слова Александра Сергеевича: «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!»
Конечно, иллюзии всегда более сладки и приятны, чем реальность. Но реальность – объективно важнее. Поэтому предложенный тобой лингвистический ряд я бы продолжил так: «диагноз» и «диагностика».
Для каждого больного человека критически ценен своевременный и точный диагноз, а для каждого здорового – своевременная и точная диагностика, помогающая эффективно пресекать болезни в зародыше.
Дарья Акулова:
– Я вот тоже уже язык стёрла, говоря об этом.
Как считаешь, почему многие не слышат? Или не хотят слышать?
Сергей Акулов:
– Часто люди, к огромному сожалению, предпочитают слушать и слышать только самих себя…
Почему я с одобрением встретил твою идею сделать цикл наших с тобой бесед?
Потому что это – возможность поделиться своим практическим опытом, достаточно разносторонним и богатым, не претендуя на истину в последней инстанции.
Собственно, насколько я понимаю, именно это же двигало и Вересаевым, когда он решился написать свои «Записки врача». Как попытку максимально откровенной и местами даже беспощадной диагностики тогдашнего общества в целом и медицины в частности.
Я – за честность. Да, это может быть порой неприятно, но это необходимо.
Дарья Акулова:
– Согласен с поговоркой «Правда глаза колет»?
Сергей Акулов:
– Эта поговорка – про эмоции. А с точки зрения разума – правда глаза открывает.
Поэтому я хочу поддержать твою, Даша, историю, которую ты недавно опубликовала в телеге, как сейчас принято говорить (кстати, сама популярность именно этого обозначения современного мессенджера красноречиво свидетельствует о том, что русскоязычное общество, стремясь идти в ногу со временем, делает это, не забывая о своём прошлом).
Так вот, твоя история… Кстати, как ты её сформулировала?
Дарья Акулова:
– «Первая ценность: Честность. Честность – это не про говорить всё.
Это про быть собой… Даже когда проще было бы надеть маску».
Сергей Акулов:
– Кратко, но ёмко.
Думаю, что Викентий Вересаев, будь в его эпоху не та телега, к которой привык он, а эта, к которой привыкли мы, – написал бы в предисловии к своей книге примерно то же самое.
Дарья Акулова:
– В его предисловии к первому изданию и так много, говоря современным языком, месседжей, которые хочется процитировать.
Сергей Акулов:
– И с какого предлагаешь начать?
Дарья Акулова:
– «С самого поступления моего на медицинский факультет, и ещё больше – после выступления в практику, передо мною шаг за шагом стали подниматься вопросы, один другого сложнее и тяжелее… Но почему же тем не менее о них не говорят, почему разрешения их каждый принужден искать в одиночку?»
Сергей Акулов:
– Даша, наш с тобою формат откровенных диалогов потому и хорош, а может быть, даже полезен, что уже – не в одиночку.
Инженеры человеческих тел
Дарья Акулова:
– Развивая тему «Один в поле не воин»: на твой взгляд, каким в идеале должно быть взаимодействие врача с коллегой, когда приходится действовать в тандеме?
Сергей Акулов:
– Самый эффективный и бесконфликтный вариант – когда один врач более опытный, а второй – более молодой. Так и передаются, как правило, практические знания, навыки и умения. Согласись, Даша, это проявление вполне понятной и естественной гармонии.
В иных случаях – бывает, что каждый начинает тянуть одеяло на себя.
И это всегда плохо.
Дарья Акулова:
– А образец отношений доктора и пациента?
Сергей Акулов:
– Прежде всего, квалификация и ответственность со стороны врача, умноженные на доверие и уважение со стороны больного.
Дарья Акулова:
– Сейчас стало весьма банальным говорить о динамике нашего времени. О том, что оно убыстряется с невероятной раньше скоростью.
Вроде бы всё так. Но вот что пишет Вересаев в марте 1928-го в предисловии к двенадцатому изданию «Записок врача»: «Двадцать семь лет прошло со времени выхода в свет этой книги; в промежуток этих лет легли события, глубокою пропастью отделившие вопросы и интересы прежние от нынешних».
Мне, для которой двадцатый век – это даже еще не младшая школа, а детский сад в самом прямом смысле этих слов, сложно судить об эпохе перемен и реформ, свидетелем и активным участником которых ты стал.
А как ты воспринимаешь своего рода «американские горки», пиком которых можно считать то ли пресловутые, то ли проклятые девяностые?
Сергей Акулов:
– И «пресловутые», и «проклятые» – это больше фигура речи. И как часто случается в истории, чем дальше они уходят в прошлое – тем больше мифологии.
А для нас это была жизнь. Предельно напряженная. И предельно ответственная, если говорить уже применительно к себе лично.
Потому что таков был груз на плечах: система здравоохранения огромного города, который иногда любят называть третьим мегаполисом России.
Дарья Акулова:
– Уверена: этот период мы максимально подробно обсудим в следующих диалогах, а сейчас предлагаю вернуться к «Запискам врача» Вересаева и теме высшего медицинского образования.
В начале своей книги Викентий Вересаев замечает: «В течение семи-восьми месяцев я ревностно занимался анатомией, целиком отдавшись ей, – и на это время взгляд мой на человека как-то удивительно упростился. Я шёл по улице, следя за идущим передо мною прохожим, и он был для меня не более, как живым трупом: вот теперь у него сократился glutaeus maximus, теперь – quadriceps femoris; эта выпуклость на шее обусловлена мускулом sternocleidomastoideus; он наклонился, чтобы поднять упавшую тросточку, – это сократились musculi recti abdominis и потянули к тазу грудную клетку».
Ты сталкивался с подобным эффектом воздействия профессии, если не сказать с фактом, как иногда принято говорить в таких случаях, профессиональной деформации?
Сергей Акулов:
– Я бы не назвал это деформацией.
Да, если брать больше эмоциональную сторону в контексте темы «обмороки в анатомическом театре», то для человека со стороны формулировка «прохожий – не более чем живой труп» неизбежно несёт в себе элементы, скажем так, профессиональной специфики, которую кто-то сочтёт даже цинизмом. И подобные психологические коллизии – пожалуй, одна из главных причин появления книги Вересаева и её актуальности и неоднозначности до сих пор.
Но я бы хотел сделать акцент не на эмоциях, а на рациональности системных подходов. Мы начали нашу беседу с моего детства в рабочем районе Свердловска, где машиностроительные заводы традиционно выделялись и своим количеством, и своим качеством. И понятие «инженерная школа» было для специалистов этих заводов примерно тем же самым, что для тебя, Даша, понятие «мир медицины».
Дарья Акулова:
– «Мир медицины» – понятно. А причём здесь «инженерная школа»?
Сергей Акулов:
– Школа всегда причём. Но ты меня, Даша, не дослушала.
Есть известное выражение о советских писателях: «инженеры человеческих душ». Часто оно приписывается Сталину, поскольку он 26 октября 1932-го произнес это определение на встрече с литераторами в доме у Максима Горького. Но как иногда уточнял сам тогдашний лидер страны, он лишь повторил понравившееся ему высказывание известного советского писателя Юрия Карловича Олеши.
Так вот: есть «инженеры человеческих душ». А есть «инженеры человеческих тел».
И если первое – скорее, образ. То второе – по сути, констатация реального положения дел. Потому что без знания, как всё в организме устроено, эффективно помочь этому организму, согласись, просто невозможно.
Дарья Акулова:
– Аналогичный «инженерный подход» помогал тебе потом и в совершенствовании системы здравоохранения Свердловска – Екатеринбурга?
Сергей Акулов:
– Системный подход – универсален.
И операционная бригада, и бригада скорой помощи, и каждое конкретное отделение поликлиники или больницы, и сами больницы с поликлиниками как единые медицинские учреждения, и система здравоохранения города в целом – это всегда единый организм.
И чем лучше он слажен и согласован – тем лучше результат.
Дарья Акулова:
– Всегда?
Сергей Акулов:
– Всегда. Чтобы добиться максимальной эффективности процесса и максимальной ценности результата, необходимо буквально в совершенстве знать каждую деталь этого организма. Или, если угодно – механизма, где, образно говоря, каждый винтик и каждая гайка с шестерёнкой незаменимы: без всякого унизительного подтекста, что именно иметь в виду под винтиком или шестерёнкой.
Сегодня мы достаточно много внимания уделяем книге Вересаева, но если расширить тему литературы, которая оказала на меня влияние в части решения выбрать профессию медика, то совершенно естественно и логично будет вспомнить Антона Павловича Чехова.
Его «Записки врача» мы сегодня обсуждать не будем, чтобы, как говорится, не растекаться мыслью по древу. Но раз уж речь зашла о «винтиках, гайках и шестерёнках», то хотелось бы упомянуть рассказ Чехова «Злоумышленник».
Дарья Акулова:
– А с чего вдруг злоумышленник-то?
Сергей Акулов:
– Классика достойна того, чтобы её процитировать: «Денис Григорьев! – начинает следователь. – Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на 141-й версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам».
И чуть дальше: «Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведёт это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!»
Так что нет мелочей: ни на железной дороге, не тем более в заботе о живых людях.
Детали добра и зла
Дарья Акулова:
– Были на твоей памяти ситуации в медицинской практике, когда, казалось бы, незначительные мелочи приводили к значительным последствиям?
Сергей Акулов:
– Во всей мировой истории таких ситуаций, когда из мельчайшего недоразумения вырастает огромнейшая беда – вагон и маленькая тележка, если продолжить образный ряд чеховского рассказа.
Именно поэтому известная идиома «Дьявол кроется в деталях» столь широко представлена в самых разных языках:
На венгерском: Az ördög a részletekben rejlik.
На испанском: El diablo está en los detalles.
На итальянском: Il diavolo sta nei dettagli.
На немецком: Der Teufel steckt im Detail.
На чешском: Ďábel je skryt v detailu.
На шведском: Djävulen sitter i detaljerna.
Дарья Акулова:
– Ты про болгарский забыл: Малките камъчета преобръщат колата…
Сергей Акулов:
– Даша, я не полиглот: просто меня в Википедии не забанили. Как и тебя, кстати.
Дарья Акулова:
– Твоё мнение: почему столь многие столь дружно и столь часто ходят по столь просторно раскинутым граблям?
Сергей Акулов:
– От избытка самомнения, умноженного на недостаток квалификации.
От неумения адекватно понять, из чего, как и почему складывается сложная система в качестве единого явления, где нет ничего ненужного или случайного.
А правильное отношение к проблеме подразумевает другую идиому: «Бог в деталях», которая лично мне ближе в формулировке, которую приписывают Гюставу Флоберу: «Le bon Dieu est dans le détail» («добрый Бог в деталях»).
Дарья Акулова:
– С добром – понятно. А что тебя злит больше всего? Или даже бесит?
Сергей Акулов:
– В контексте упомянутой выше дилеммы глагол «бесит» вряд ли уместен в принципе: бесов из себя желательно изгонять или, по крайней мере, не давать им особо резвиться.
«Злит» – тоже слово не совсем из моего арсенала. Чего злиться-то? Хочешь бороться за добро – борись действием.
Дарья Акулова:
– И какой же глагол тогда больше всего подходит для выражения твоего недовольства?
Сергей Акулов:
– «Раздражает» – термин достаточно точный.
Со времён советской молодости меня больше всего раздражает одна беда, которая, кстати, во многом и погубила СССР.
Больше всего меня раздражает разрыв между декларациями и практикой.
Расхождение между пожеланиями и жизнью. Между планами и реализацией. Между целями и результатами.
В советской медицине это было очень отчетливо представлено. На словах: забота о человеке как хозяине страны. На деле: то того нет, то этого не достать… Это касалось и оборудования, и инвентаря, и препаратов – буквально всего.
Дарья Акулова:
– Совет «Не бесись!» понятен.
Но мне он напомнил анекдот про сову, которая снискала популярность у всего животного мира как мудрый консультант. И вот приходят к ней мыши и говорят: «Нас замучили кошки. Помоги!» Сова в ответ: «Станьте ёжиками – проблем с кошками не будет: они ваших колючек испугаются!»
Обалдевшие от радости мыши побежали домой, но на полпути вернулись уточнить: «А как именно нам стать ёжиками?». На что сова заметила, что она занимается исключительно проблемами стратегического консалтинга, поэтому просьба тактическими вопросами её принципиально не беспокоить.
Так вот: как обуздать гнев?
Сергей Акулов:
– Гнев – от непонимания и незнания предмета. И соответственно – неуверенности в себе. Из-за которой вместо позитивной рациональной реакции человек предпочитает негативную эмоциональную. И совершенно напрасно, между прочим: формулировка «Все болезни от нервов» имеет под собой объективно весомые практические основания.
Так что управлять гневом достаточно просто: не надо быть тупым.
А тебя, Даша, что раздражает?
Дарья Акулова:
– Если есть фраза, от которой у меня внутри всё сжимается, так это: «Так принято».
Кем принято? Когда принято? Кто это решил – и главное, почему я должна этому подчиняться? Если я чувствую иначе – почему я не могу сделать иначе? Почему мой выбор, моя интуиция, моя честность с собой должны проиграть перед каким-то безымянным «принято»?
Я не боюсь ошибок. Я боюсь жить по чужой логике. Если я ошибусь – это будет моя ошибка. И она научит. А если попаду в цель – то, может быть, это будет то самое решение, которое всем станет лучше. Да, неудобное, непопулярное – но настоящее.
Сергей Акулов:
– Ты не слишком категорична?
Дарья Акулова:
– Считаешь это проявлениями юношеского максимализма и молодёжного бунтарства?
Да, долгое время я думала, что всё это – про разницу поколений. Про другое воспитание, когда не делятся, потому что мужчины, а не выражают эмоции, потому что «надо держать лицо». Однако со временем я поняла: это не только про поколение.
Это про культуру. Про модель. Про стиль выживания.
Сергей Акулов:
– В смысле?
Дарья Акулова:
– В смысле, что терпеть не могу фразу «Нужно делать даже через не могу»!
Эта фраза – ещё одна из тех, которые во мне вызывают внутренний взрыв.
А кто сказал, что только через «не могу» – правильно?
Почему нельзя по-другому?
Почему нельзя – в удовольствии, в ресурсе, в честности к себе?
Я верю, что мир перестроился. Что нам не обязательно жить в героическом надрыве. Что мы можем – не выживать, а выбирать. Выбирать путь, где меньше боли. Больше смысла. И не меньше результата – а, может быть, даже больше.
Сергей Акулов:
– Каждый имеет полное право быть самим собой: это естественно и логично.
А значит – правильно.
Дарья Акулова:
– Вы с бабушкой меняли систему. Спасали. Создавая, сделали для здравоохранения больше, чем делают десятки с «правильными лицами» и статусами.
Но я – другая. И я хочу не повторять, а продолжать. По-своему. Со своей скоростью. Своей чувствительностью. Своей жёсткостью. Своей правдой.
Неслучайно однажды я сказала в школе: «Буду начальником» … И сейчас понимаю: не для того, чтобы командовать. А чтобы иметь право делать по-другому.
Сергей Акулов:
– Вот слушаю тебя и вспоминаю твоё интервью «Любовь к медицине передаётся генетически», опубликованное в журнале «Медицина и здоровье» в 2014 году, когда ты училась на втором курсе медицинского университета. Про то, как уже в три года твердила: «Стану хирургом, как мой дедушка!».
Дедушка пытался было отговорить малышку, напирая на сложность эмоциональную и сложность физическую: «Вот попробуй, Даша, постой на одном месте несколько часов, как будто ты уже доктор на операции. Отойти нельзя. Ведь от каждого твоего движения зависит жизнь твоего пациента. Сможешь?»
А Даша в ответ: «Спортом буду заниматься! Стану сильной!! И смогу стоять столько, сколько нужно!!!»
Первый семейный доктор
Дарья Акулова:
– Возможно, вопрос несколько риторический. Но всё же спрошу: как родители и старший брат отнеслись к твоему поступлению в мединститут?
Сергей Акулов:
– Поддержали. Обрадовались. А как же иначе?
Продолжая тему «Записок врача» Викентия Вересаева, можно процитировать ещё один фрагмент этой книги: «Реальный, живой человек все время, так сказать, заполняет собою всё поле врачебной науки. Он является главнейшим учебным материалом для студента и начинающего врача, он служит непосредственным предметом изучения и опытов врача-исследователя; конечное, практическое применение нашей науки опять-таки сплетается с массою самых разнообразных интересов того же живого человека. Словом, от человека медицина исходит, через него идёт и к нему же приходит».
В этом смысле медицина – центральная наука и для каждого отдельного человека, и для человечества в целом. Так что и родители, и старший брат с пониманием и одобрением отнеслись к логике моего выбора.
Дарья Акулова:
– «Белой вороной», променявшей инженерную династию на белый халат, не сочли?
Сергей Акулов:
– Удивились, конечно. Особенно поначалу: слишком уж непривычным казался сделанный мною шаг. Но когда первое изумление прошло, искренне обрадовались: наконец-то в семье будет свой родной настоящий медик!
В этом плане их реакция очень сильно отличалась от мнения некоторых…
Дарья Акулова:
– Вот сразу поняла, на кого намекаешь…
Опять хочешь вспомнить мою публикацию в журнале «Медицина и здоровье» в 2014 году, когда на втором курсе училась?
Сергей Акулов:
– Почему бы не вспомнить? Очаровательный текст: прямо-таки с удивительной трогательностью зафиксировал ключевые моменты, как вчерашний ребёнок превращается во взрослого, во многом оставаясь тем же, а во многом – становясь другим.
Мне, Даша, особенно вот этот фрагмент твоего повествования понравился:
«В детстве я рассуждала так: расти в семье, где все взрослые – врачи, непросто. Стоит немного заболеть, и тебя начинают лечить все вместе и всем, чем можно. А не заболеешь, так всё равно найдут для лечения повод. Упаду, например, с велосипеда, коленку разобью. Что здесь страшного? Все дети бьются. Зеленка и перекись водорода маме-папе в помощь идёт: обработали и порадовались, что ребёнок малой кровью отделался. Но у нас понятия «малая кровь» не было. Зато было понятие «травма». А это означало компрессы, специальные мази и прочие средства первой помощи. Всё это порядком выводило из себя».
Однако с годами, насколько я понял из текста, ты всё же к себе вернулась:
«Но потом я сама начала мыслить в таком же ключе. Когда еду куда-нибудь на несколько дней, всегда беру с собой аптечку. Как иначе? Вдруг кому-нибудь понадобится помощь, а я в самый критический момент окажусь с пустыми руками? Оглядываясь назад, я абсолютно убеждена, что иметь семью, где все взрослые – врачи, это лучшее, о чем только можно мечтать. Потому что проникаешься профессией буквально с пеленок, понимая, что вот оно, то самое настоящее, с чем стоит связать свою жизнь».
С момента той публикации прошло более десяти лет.
Что-то изменилось в твоём восприятии семейных медицинских традиций?
По-прежнему считаешь, что «любовь к медицине передаётся генетически»?
Дарья Акулова:
– Гештальт «Мой путь или не мой?» закрыт.
Иногда меня спрашивают: «Медицина – это твоё? Или же просто продолжение истории по инерции?»
И каждый раз я на секунду замолкаю. Не потому что не знаю ответа, а потому что он – не на поверхности. Он не в одном слове. Он – внутри.
Сергей Акулов:
– И в чём твоя внутренняя правда?
Дарья Акулова:
– Правда в том, что я никогда не металась в выборе профессии. Когда пришло время поступать, я не думала ни о чём другом. Я не перебирала варианты. Я просто знала: я буду врачом. Так же, как знала с детства, как выглядит халат, как пахнет больничный коридор, как звучат голоса, когда решается что-то важное.
Но уже на втором или третьем курсе я поняла: мне недостаточно просто быть врачом, лечить по стандарту, делать «как принято». Я начала чувствовать, что мне хочется быть частью перемен. Хочется руководить, строить, менять, создавать систему, в которой будет лучше – и врачам, и пациентам. Хочется не просто быть внутри медицины – а влиять на неё.
Сергей Акулов:
– И откуда же это желание взялось?
Дарья Акулова:
– Вестимо откуда. Ты не догадываешься?
Да, «виноват» как раз ты, дедушка, – врач и управленец. Человек, который выстраивал здравоохранение города с нуля, когда всё рушилось.
Сергей Акулов:
– Ну вот: решила вдруг сделать меня виноватым… Ты бы лучше спасибо сказала.
Дарья Акулова:
– Да «вина» же – в кавычках. А так-то, конечно, я тебе благодарна.
Ты никогда не говорил мне напрямую: «Ты будешь руководить». Но всегда готовил меня к этому. Наши разговоры. Твои истории. Твой взгляд на решения, на команду, на систему. Ты не учил меня «как управлять» – ты показывал, как быть ответственным, как не бояться, как держать удар и при этом не терять человечности.
Не знаю, кем бы я была как руководитель – и кем бы руководила, – если бы не ты.
Сергей Акулов:
– Может, мои советы, учитывая, как стремительно всё вокруг меняется, вредные?
С истёкшим сроком годности…
Дарья Акулова:
– То, что я выросла в медицинской семье – это не просто биография. Это структура моей идентичности. С самого детства я слышала разговоры, от которых внутри становилось тише. Не о быте – о людях. Не о карьере – о решениях. Не о чинах – а о боли и сострадании.
Эти разговоры звучали не как морализаторство, а как жизнь, которую нельзя не прожить. Так что не беспокойся о сроке годности своих советов и ваших с бабушкой уроков, которые я усвоила отлично и навсегда.
Сергей Акулов:
– Уроков – много?
Дарья Акулова:
– Фундаментальных – четыре.
Первый урок: «БРАТЬ НА СЕБЯ».
Видела, как ты принимал сложные решения, когда все вокруг отмалчивались.
Как бабушка выходила на работу после ночи, где была не смена, а бой. Как родители не прятались за «не наша зона ответственности», а просто делали. И я усвоила: если ты чувствуешь, что можешь помочь – помогай. Даже если трудно. Даже если одна.
Сергей Акулов:
– Да – помогать надо всегда. Даже когда чувствуешь, что не можешь – надо стараться.
Дарья Акулова:
– Второй урок: «УВАЖАТЬ КАЖДОГО».
В нашей семье никогда не делили людей на «важных» и «простых». Санитар, пациент, пожилая женщина, ребёнок, заведующий – все были равны в одном: в своей уязвимости перед болью. И врач – не над, а рядом. Не судья, а опора.
Сергей Акулов:
– Не только врач – не судья.
«Отделять овец от козлищ» – не наша прерогатива.
Дарья Акулова:
– Третий урок: «НЕ УХОДИТЬ ОТ СЛОЖНОГО». Однажды бабушка рассказала мне историю, которую я до сих пор не могу забыть. Раньше дежурили на дому. Если поступал вызов, за врачом приезжала скорая, отвозила в больницу – и после оказания помощи человек возвращался домой сам. Так однажды ночью за бабушкой приехала машина. Она оказала помощь, и – пешком пошла обратно.
Темно. Город пуст. Под утро. И вдруг – группа пьяных парней.
Молодая девушка. Одна. Уязвимая. Страшно. Но вдруг один из них говорит: «Эй, это же мой врач. Она мне жизнь спасла. Пойдём, проводим».
И они проводили её до самого дома. Эта история у меня внутри до сих пор. Потому что это и есть суть медицины: помогая другим – ты невидимо защищаешь и себя.
Сергей Акулов:
– А четвёртый урок?
Дарья Акулова:
– Четвёртый урок: «ОСТАВАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ». У нас в семье было много силы, но при этом всегда – место для слабости. Было движение, но и паузы. Было выгорание, но и юмор. Я чувствовала: можно быть в профессии, можно руководить, можно принимать сложнейшие решения – и при этом остаться живой. Не закрытой. Не ожесточённой. Не каменной.
Сергей Акулов:
– А есть что-то, что устремляется ввысь на фундаменте этих четырёх уроков?
Дарья Акулова:
– Есть: «БЫТЬ СОБОЙ – В ЛЮБОЙ РОЛИ».
Быть женщиной. Быть лидером. Быть в профессии. Быть в диалоге. Не прятать силу. Не сглаживать остроту. Не превращаться в того, «кого ждут». А быть той, которая идёт своим путём. И делает это с уважением – и к себе, и к тем, кто шёл до.
Ваши с бабушкой и мамой уроки стали не просто фундаментом. Они встроились в мою речь. В мой голос. В мою интуицию. В моё ДНК.
Они звучат во мне, когда я принимаю решение. Когда выстраиваю процесс. Когда держу команду. Когда говорю с пациентами, даже не ведя приём.
Когда спорю. И когда соглашаюсь.
Они со мной – всегда.
И именно они делают мою позицию в системе – живой, точной и устойчивой.
Сергей Акулов:
– Да, Даша: ты уже не та второкурсница образца 2014-го, которая умиляла синтезом уходящей юношеской наивности и наступающей взрослой мудрости.
Ты повзрослела.
Храм мечты
Дарья Акулова:
– Вернёмся к твоему поступлению в мединститут.
Он сразу же стал для тебя «вторым домом»?
Сергей Акулов:
– В словосочетании «второй дом» есть что-то обыденное. А тут ситуация была несколько другая. Скорее, «дом мечты», если говорить о доме.
Но главный корпус мединститута возле Центрального стадиона воспринимался мною не столько как дом, сколько как храм. Тем более что к этому всё располагало: широкие лестницы, высокие потолки… Середина шестидесятых – не самое зажиточное время: рубцы от войны только-только начали затягиваться. Многого не хватало. И на этом фоне мединститут на Репина реально выглядел как дворец.
И вот это ощущение торжественности, вовлеченности в сокровенные тайны человеческой эволюции, сопричастности к чему-то очень высокому и важному – оно помнится до сих пор.
Дарья Акулова:
– Вступительные экзамены было сдавать легко?
Или же для перехода к принципиально новому жизненному этапу потребовалась максимальная концентрация усилий?
Сергей Акулов:
– Экзамены сдал хорошо. Не сказать, что это было какое-то запредельное по сложности испытание: сдавал литературу и физику с химией.
Литературу с русским языком в любом случае каждому образованному человеку, и врачам в том числе, знать надо, чтобы читать и писать грамотно, уметь формулировать свои мысли. А физика с химией – основа всех наук. Так что тоже достаточно универсальны.
Максимальная концентрация усилий, конечно, требовалась. Потому что поступление в вуз – это первый по-настоящему важный и ответственный шаг в жизни, который зависит только от тебя. Ты сам принимаешь решение. Ты сам отвечаешь за результат.
Если не поступил – сам виноват.
Дарья Акулова:
– Учиться, особенно на первом курсе, было сложно?
Сергей Акулов:
– Учиться мне нравилось. Поэтому учеба давалась сравнительно легко.
Согласись, Даша: когда человеку что-то сильно нравится, и он занимается этим с удовольствием, то при всех объективных сложностях процесса это скорее приятные и радостные сложности, нежели неподъёмные.
Да, все курсы мединститута – это горы книг, которые надо прочитать и выучить. Но они – твой фундамент, и ты именно так это и воспринимаешь.
Усваивать массу информации в постоянно интенсивном режиме непросто. Но когда твой горизонт знаний и умений постоянно расширяется, когда ты обретаешь уверенность на этом профессиональном поле – ты чувствуешь себя победителем.
Дарья Акулова:
– Между прочим, круглым отличником и суперприлежным студентом, как сообщили мне в своё время заслуживающие доверия источники, ты не был.
И сессию на пятёрки сдал только раз – когда сломал ногу и потому чисто физически не имел возможности отвлекаться от подготовки к экзаменам, на которой и сконцентрировался в максимальной степени…
Сергей Акулов:
– Да, эта история утвердила меня во мнении, что отлично и здорово учиться могут все и всегда – для этого надо лишь уделять учёбе столько времени, сколько нужно.
Дарья Акулова:
– А что это вообще была за история?
Сергей Акулов:
– Ну не столь увлекательная, конечно, как в «Бриллиантовой руке».
Гипс был примерно полгода. И передвигаться мне пришлось на костылях, что, понятное дело, доставляло массу неудобств.
А всё из-за того, что жестоко подвернул ногу при игре в ручной мяч. И получил достаточно неприятный и комплексный перелом лодыжки: со всем неизбежными анатомическими последствиями.
Дарья Акулова:
– Кроме этого случая, что больше всего напрягало тебя за все годы студенческой жизни? Хоть режь, не поверю, будто бы весь процесс обучения – от поступления до получения диплома – был для тебя лёгкой прогулкой.
В мединституте так не бывает: по себе знаю.
Сергей Акулов:
– Даша, ты сегодня уже цитировала Вересаева: «вот теперь у него сократился glutaeus maximus, теперь – quadriceps femoris; эта выпуклость на шее обусловлена мускулом sternocleidomastoideus; он наклонился, чтобы поднять упавшую тросточку, – это сократились musculi recti abdominis и потянули к тазу грудную клетку».
«Нормальная анатомия человека» и «Топографическая анатомия человека», где необходимо выучить огромное множество обозначений на латыни – испытание не из лёгких.
Думаю, ты сама это подтвердишь.
Дарья Акулова:
– Подтверждаю. Вот просто зуб даю.
Сергей Акулов:
– Пока мы с тобой стоматологию не открыли – с зубами поосторожней, плиз.
А если серьёзно, то ведь реально – засада… Да ещё какая!
Создателю первого атласа топографической анатомии Николаю Ивановичу Пирогову, возможно, было совсем не сложно защищать в 1832 году докторскую диссертацию на латинском языке в Дерптском университете (медицинский факультет которого, кстати, окончил и Вересаев), поскольку тогда для медиков всего мира думать, говорить и писать на латыни было норма.
А вот для всех нас, имевших в средней школе не сильно живые представления о мёртвом языке, столь резко и глубоко погружаться в lingua Latina – согласись, то еще удовольствие.
Дарья Акулова:
– Ты помнишь, как впервые вошел в операционную?
Сергей Акулов:
– Да, это было на третьем курсе – операционная была железнодорожной больницы, что расположена на улице Гражданской.