Мой свет

Предисловие.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Если вам не нравится сюжет, слог автора или как описана история, то прошу вас закрыть данную книгу и пройти мимо. Мне нравится что я пишу.

Всем тем, кто любит мафию, сильного главного героя и хрупкую главную героиню, прошу к прочтению.

Для тех, кто хочет прочитать про одержимого главного героя, который идет против всего мира ради своей возлюбленной, Арсений Белов ждет вас на страницах данного романа.

ПРИЯТНОГО ПРОЧТЕНИЯ!

ПЛЕЙЛИСТ.

ALEKSEEV – Океанами стали.

Пара нормальных – Не улетай.

TRIDA – Клятва.

ALEKSEEV – Пьяное солнце.

SOLIDNAYA, SAKXRA – Пахнешь как.

Артём Пивоваров – Кислород.

TARAS feat. Каспийкий Груз – Не улетай.

Мот, Артём Пивоваров – Муссоны.

Artik & Asti – Держи меня крепче.

Эльвира Т – Свадебная.

Миша Марвин – Как тебе живется

Глава 1.

ЭЛЛИ.

Яркий луч, наглый и настойчивый, пронзил веки, вырывая из плена сновидений. Сонно нашарив на прикроватной тумбочке телефон, активирую экран. Семь утра. Какая ирония! Выходной, а организм, словно верный пес, привычно проснулся по будильнику. Проклятая сила привычки, выдрессированная монотонными буднями, когда каждая минута на счету, чтобы не опоздать на лекции.

Скользнув пальцем по экрану, погружаюсь в бездонную ленту соцсетей. Пустота. Как всегда. Уже собираюсь отложить гаджет, но тут дисплей вспыхивает, словно молния в ночи.

Арсений Белов:

Доброе утро, соня!

Уголки губ невольно дрогнули в робкой улыбке.

– Арсений, – прошептала я, словно заклинание, – опять эта заноза…

Дело не в том, что он мне неприятен. Вовсе нет. Скорее, наоборот. Просто до боли, до щемящей тоски, не хватает этой наглой, самоуверенной физиономии. Как ни крути, друг детства.

Элли Орлова:

Доброе утро, – и прикрепила улыбающийся смайлик – не думала, что ты жаворонок.

Арсений Белов:

Ради твоей задницы, готов и не спать.

Вот он, Сеня, во всей красе. Стоит намекнуть, что я сегодня одна дома, он сорвется с другого конца света первым же рейсом.

К слову, этого самоуверенного наглеца я не видела целых шесть лет. Шесть лет с тех пор, как его родители, под благовидным предлогом смены обстановки и новой работы, сбежали в другой город.

Элли Орлова:

Свою задницу увидишь в зеркале, а на мою даже не заглядывайся, – и добавила смеющийся смайлик.

Прочитав сообщение, Сеня моментально исчез из сети.

Что ж, ничего нового. Закатив глаза, блокирую телефон и бросаю его на тумбочку. Потерев глаза, поднимаюсь с кровати.

Плетусь, словно тень, в ванную. Принимаю душ, совершаю все утренние ритуалы, облачаюсь в уютную домашнюю одежду и выхожу из комнаты.

– Доброе утро, милая, – раздается голос дедушки, увлеченно колдующего над плитой.

– Доброе утро, дедуль, – подхожу к нему, целую в гладко выбритую щеку. – А ты чего сегодня так рано?

Дедушка смотрит на меня долгим, немигающим взглядом, и только тогда до меня доходит весь ужас моей бестактности.

Я совершенно забыла об этом дне.

Двадцатое декабря. Хлопаю себя по лбу, выдавливая жалкую улыбку.

– Прости, – обреченно шепчу, смахивая предательскую слезу. – С этой учебой совсем из головы вылетело…

– Ничего, – тут же подбадривает старик, – все в порядке.

– Где папа? – спрашиваю, присаживаясь за стол.

– Уже уехал, – дедушка ставит передо мной тарелку с аппетитными, тонкими блинчиками.

Смотрю на высокую горку ароматной еды, но комок подступает к горлу. Так всегда. Каждый год, двадцатого декабря, за одиннадцать дней до Нового года, в нашей семье наступает день траура.

Ровно восемнадцать лет назад не стало моей мамы.

Полина Михайловна, как нежно называл ее дедушка. С гордостью рассказывал о ее успехах в школе, в институте. О ее непростой судьбе.

Хоть я и не помню ее лица, но сердце разрывается от тоски.

– Прости, дедуль, – отталкиваю тарелку. – Не хочу.

– Эль, я тебе уже говорил, – вздыхает он угрюмо, – завтрак – залог хорошего дня и крепкого здоровья.

– Дедуль, я же не маленькая, чтобы в это верить, – поднимаюсь со стула, наливаю стакан воды.

– Элли, так нельзя, – качает головой. – И так вон какая тощая, еще и завтраки пропускаешь.

– Ну, не могу я, кусок в горло не лезет, – ставлю стакан в мойку.

– Поедешь? – выдыхает тяжело.

Я понимаю, как ему тяжело. Особенно сейчас, после перенесенного инфаркта. Тогда я думала, что потеряю еще одного родного человека, но, слава богу, обошлось. И теперь мой старик живет на таблетках, которые принимает строго по расписанию.

Не хочу отпускать его на кладбище, для него это лишние нервы. А нервничать ему категорически запрещено. Но и запретить ему поехать не могу, ведь это его дочь. Его родная девочка, о которой он любит рассказывать вечерами.

– Поеду, – киваю решительно. – Только переоденусь.

В два прыжка взлетаю по лестнице, врываюсь в свою комнату. Сбрасываю домашнюю одежду, натягиваю джинсы, толстовку. Хватаю зимний пуховик, телефон и пулей вылетаю вниз.

Дедушки на кухне уже нет. Значит, пошел прогревать машину. На ходу натягиваю куртку, выбегаю из дома, запираю дверь.

Морозный ветер обжигает лицо, пробирается под распахнутую куртку, заставляя плотнее закутаться. Подхожу к машине, забираюсь на пассажирское сиденье.

Тяну руки к теплой струе из печки. По коже бегут мурашки. Чувствую вибрацию телефона в кармане. Не сейчас… Слишком замерзли руки, хотя на улице я пробыла от силы пару минут.

– Едем?

– Конечно, – неохотно убираю руки от тепла, пристегиваюсь и тянусь к карману за телефоном.

– Эль, в цветочный заедем?

– Да, обязательно, – достаю телефон.

Экран вспыхивает, разблокируется, и я вижу уведомление.

Арсений Белов:

Фото.

Открываю нашу переписку. Опять скинул свой голый торс? Самоуверенная задница! Но для нас, а точнее для Сени, это в порядке вещей. Он обожает свое тело, и считает, что его должны видеть все. А если за день не получишь от него хотя бы одного фото, значит, ты теряешь друга.

Фотография медленно загружается – связь за городом оставляет желать лучшего – и я впадаю в ступор.

К такому повороту событий я не была готова никогда.

Я приблизила фото, надеясь, что мне это лишь кажется. Что мозг и разыгравшееся воображение рисуют нереальную картину. Но нет, изображение оставалось неизменным.

Прикрыла глаза, пытаясь унять тошнотворный комок, подкатывающий к горлу.

Вновь посмотрела на фото, присланное моим другом. С этого момента – бывшим другом.

На снимке – изувеченное тело, утопающее в багровой луже. Лицо обезображено до неузнаваемости, глаз не видно – то ли их вырвали, то ли их просто нет. На обрубках рук не хватает пальцев. Сотни ножевых ран, словно змеи, расползлись по коже. Сотни ожогов.

Я не представляю, что за чудовище это сотворило. Но если Арсений был рядом, а он, судя по всему, был там, то он даже не попытался помочь. Бессердечный трус.

Смахнула фото, вызвала клавиатуру. Пальцы дрожали, готовые выстучать сотни сообщений, полных ненависти и презрения. О том, какой он бесчеловечный.

Но фото исчезло с экрана так же внезапно, как и появилось.

И тут же пришло новое сообщение.

Арсений Белов:

Малышка, прости. Надеюсь, ты не успела это увидеть.

Успела! Успела, черт побери! Хоть и жалею об этом сейчас. Лучше бы я оставила телефон дома. Пусть бы я никогда этого не видела, и наша дружба крепла бы и дальше.

Арсений Белов:

Малышок, это всего лишь игра. Сделал скрин другу, но случайно отправил тебе. Не накручивай себя, пожалуйста.

Черт! Он знает меня, как свои пять пальцев. Знает, что сейчас в моей голове проносятся сотни мыслей. Что я начинаю нервничать и психовать. Потому что, если это правда – нашей дружбе конец.

Я просто не хочу дружить с убийцей.

Арсений Белов:

Звездочка, клянусь, это просто игра.

Услышав детское прозвище, которым меня называет только Сеня, я таю. Снова сдаюсь без боя, и это невыносимо бесит!

Элли Орлова:

Сень, я тебе верю. Но, пожалуйста, больше никогда так не делай.

Арсений Белов:

Обещаю, звездочка, – и улыбающийся смайлик, а в конце – черное сердце.

Не знаю почему, но я не верю. Может, потому что фото выглядело слишком реалистично? Или я просто сама себя накручиваю?

В груди нарастает тревожный комок, сигнализируя о лжи. И пока я не докопаюсь до правды, не представляю, как смогу общаться с Сеней. Мы столько лет вместе, дружим, доверяем друг другу, что я уже не мыслю своей жизни без него.

Устало тру лицо, закрывая глаза. Надеюсь, что это всего лишь игра.

Машина остановилась у ворот кладбища, рядом с отцовским внедорожником. Я выпрыгнула, поправила сумку на плече и направилась к цветочной лавке.

– Добрый день! – поздоровалась я, оглядывая прилавок.

– Добрый день! Вам что-нибудь подсказать?

– Пятьдесят белых роз, пожалуйста, – услышала я за спиной голос дедушки.

– Секунду, – девушка с округлившимися глазами принялась собирать букет.

– А ты? – спросил дедушка, глядя на меня.

– Даже не знаю, сколько роз нужно принести, чтобы не выплакать у могилы море слез, – я тяжело вздохнула.

И это правда. Каждый раз, приезжая к маме, я не могу остановить этот поток. Мне это дается очень тяжело. Хоть я и не помню ее лица, но я безмерно ей благодарна. Благодарна за то, что она подарила мне жизнь. И я порой не понимаю, почему жизнь так несправедлива.

Люди, не ценящие свою жизнь, свою семью, не боящиеся смерти, пьющие, употребляющие наркотики, доживают до старости, умирают никому не нужными. А те, кто боролся за жизнь, подарил жизнь ребенку, цеплялся за каждый шанс, сейчас лежат в сырой земле.

– Выбрали? – голос продавщицы вырвал меня из раздумий.

– Да, сто белых роз.

С каждым годом букеты становятся все больше, но на душе от этого не легче. Наоборот, я увядаю под этой ношей. Ведь такие букеты мы могли бы дарить хоть каждый день, если бы мама была жива.

– Извините, но, – замялась женщина, но все же договорила, – сто штук я вам не наберу. Может, соберем белые и розовые?

– Да, конечно, – в нынешнем состоянии я не могла принимать решения. А ругаться перед посещением самого светлого человека в нашей семье я не собиралась. Не хотела, чтобы мама это видела.

Взяв букеты, мы направились к золотой арке. Я попросила установить ее на пятнадцатую годовщину маминой смерти.

Нет, я не хочу сказать, что раньше было хуже, просто, по-моему, у мамы должно быть все самое лучшее, пусть даже здесь.

Подходя к арке, я заметила в углу отца, сидящего на стуле. Он с улыбкой что-то рассказывал и смахивал одинокую слезу. Хотя, возможно, он уже не в первый раз проводил рукой по лицу.

Раньше, когда мы приходили сюда все вместе, я видела, как плачут старшие. Они не сдерживали слез, не пытались их скрыть. Они показывали все свои чувства и эмоции, и я им за это благодарна. Именно папа и дедушка научили меня не бояться слез, боли и радости. Именно они научили меня проявлять их.

– Папуль, – я подошла ближе, погладила его по плечу, – давно приехал?

– Около полутора часов, – он поднял руку, взглянул на часы.

– Не устал? – я прошла к надгробию, сдерживая первый всхлип.

– Хочешь побыть одна? – спросил дедушка, укладывая охапку белых роз.

– Если вы не против, – проговорила я сдавленным голосом и все-таки всхлипнула.

– Подойдем через полчаса, – обняв меня сзади, папа покинул свое место.

Он всегда здесь. Каждый день, на протяжении всех этих лет, он приезжает к маме. Не было ни дня, чтобы он пропустил. Каждое утро, перед работой, его можно найти только здесь.

Папа рассказывал, что у них с мамой была любовь. С его стороны она была даже сильнее, чем ему хотелось бы. Сначала он любил ее издалека, потом – вблизи. Но как только их чувства достигли своего апогея, когда они были готовы принять главное решение в своей жизни – прожить ее вместе, мамы не стало. После чего все внимание отца переключилось на меня.

Смахнув слезы, я положила розовые и белые розы рядом с надгробием. Провела пальцами по улыбающейся фотографии мамы, поцеловала ее в лоб и отстранилась. Присела на стул, оставленный отцом, закрыла лицо руками и громко зарыдала.

Через пять минут я оторвала руки от лица, вытерла слезы.

– Я так по тебе скучаю, мам, – проговорила я неразборчиво из-за дрожащего голоса, – я так хочу тебя обнять, поцеловать. Лечь рядом с тобой, как все дети, укрыться в твоих объятиях и почувствовать себя самой счастливой девочкой на свете. Я знаю, что говорила это сотни раз, но мне так тебя не хватает. Твоей женской любви, поддержки и заботы.

Проговорив так еще около двадцати минут, я почувствовала на себе тяжелый взгляд. Оглядевшись, я заметила дедушку. Встав с кресла, я еще раз поцеловала фотографию самого дорогого мне человека, вытерла слезы и пошла к своим родным.

– Дедуль, а Мия скоро вернется? – спрашиваю, отводя взгляд к замутненному стеклу окна, словно там кроется ответ.

Мия – дедушкина и бабушкина дочь, хотя об удочерении в нашей семье говорить не принято. Эта тема – табу, негласный запрет, оберегающий тайну, которую Мия и сама не знает. Отец проговорился однажды, у маминой могилы, когда земля еще хранила тепло летнего солнца.

Тогда и открылось, что Мия – приемная, и не только для деда с бабушкой, но и для моей матери. Четыре года она купалась в ее любви, но что произошло потом, осталось тайной, погребенной под слоем молчания.

В тот момент во мне вспыхнула ненависть. Четыре года! Четыре года материнской ласки, заботы, которые должны были принадлежать мне. Но время лечит. С годами пришло понимание, что Мия ни в чем не виновата. Жизнь – штука непредсказуемая, плетущая полотно судьбы по собственному узору.

Сейчас мы с сестрой близки как никогда. Я знаю, через какой ад ей пришлось пройти. И речь не только о тяжелом детстве, но и о тех кошмарах, что обрушились на нее два года назад.

Смогла бы я выстоять на ее месте? Не знаю.

– Завтра должна быть, – дедушка отвечает с теплой улыбкой, трогающей уголки губ.

– Соскучилась, – улыбаюсь в ответ, вспоминая ее неугомонный нрав.

– Все по ней скучают, а эта егоза, – дед усмехается, – домой не спешит. Любовь, видать, там.

– Любовь? – удивляюсь искренне. Мне она ничего не говорила.

– Звонила вчера, щебетала. Сказала, что приедет не одна. Жениха везет знакомиться.

– Вот это новости, – бурчу себе под нос, но продолжить допрос не успеваю – телефон взрывается от вибрации. Достаю смартфон, взгляд цепляется за имя на экране: Арсений Белов.

Арсений Белов: Чем занимаешься?

Элли Орлова: Еду домой, а ты?

Арсений Белов: Собираюсь навестить свою любимую звездочку, примешь?

Сердце замирает. Не может быть! Неужели он прилетел? В голове – сумбур, в глазах – недоверие.

Глупая улыбка растягивает губы, щеки сводит от напряжения. Пальцы дрожат, набирая ответ:

Элли Орлова: Ты не шутишь? Правда прилетел???

Арсений Белов: Уже готовимся к посадке.

Элли Орлова: Конечно!!! Я тебя даже лично с цветами и шариками встречу!

В ответ – смеющиеся смайлики.

– Что там? – интересуется дед, – Чего это ты расцвела?

Казалось, сегодняшний день будет самым тяжелым, как и все последние годы, но сейчас я готова взлететь до небес.

– Арсений прилетел! – радостно взвизгиваю и бросаюсь на шею деду.

– Вот это да, – смеется дед, целуя меня в макушку, – встречать поедем?

– Непременно! – отрываюсь от него, пристегивая ремень, – Но сначала – в одно местечко заглянем. – Мысленно потираю руки в предвкушении сюрприза.

Через час мы паркуемся у аэропорта. Взгляд мечется в поисках знакомого лица, и когда находит – теряюсь.

Он изменился до неузнаваемости. Возмужал, окреп.

Широкие плечи, облаченные в пальто, двигаются плавно, уверенно. Арсений убирает телефон в карман и поворачивается к нам. Темные, коротко стриженные волосы, густые брови, глубокие карие глаза, проникающие в самую душу. Высокие скулы, прямой нос, губы, к которым невольно притягивается взгляд. С чего бы вдруг?

Встряхиваю головой, открываю дверь и выскакиваю из машины. Открываю заднюю дверь, вынимаю связку розовых шаров, букет цветов и подарочный пакет. Хлопаю дверью, киваю деду и иду навстречу лучшему другу.

В его карих глазах – удивление, затем – раскатистый, гортанный смех.

Улыбаясь во весь рот, протягиваю букет:

– Это тебе. – Улыбка приклеилась к лицу. Протягиваю шары. – И это тоже, – вручаю пакет.

– Элли, – сквозь смех произносит он, – ты невыносима.

– Сеня! – кричу и прыгаю на него, обвивая ногами талию, – Как же я скучала!

– Что в пакете? – от резкой смены тона я смущаюсь. – Признавайся, звездочка, там сексуальный пеньюарчик? – хрипло шепчет на ухо и снова смеется.

– Дурак, – бью его по груди, спрыгиваю на землю. – Ты надолго?

– Навсегда, – лукаво улыбается, ставит пакет на землю и притягивает меня в объятия. – Невыносимо скучал, – шепчет в волосы, вдыхая аромат духов.

– Я тоже, – шепчу в ответ, прижавшись к его груди. Разница в росте позволяет мне достать только до подбородка.

– А теперь, – отстраняясь, Арсений отдает букет мне и отпускает шары в небо, – пару минут, и я буду готов.

Непонимающе смотрю на него, кривлю губы. Но, следуя за его взглядом, замечаю пятерых мужчин, приближающихся к нам с огромными корзинами в руках. Когда они подходят ближе, я издаю тихий писк восторга. В корзинах – красные пионы.

– Мои любимые, – смотрю на Арсения, и он подмигивает, беря одну из корзин.

– Твои любимые, – соглашается он.

В этот момент я готова расплакаться от счастья.

– Зачем так много? – шепчу я, смахивая с ресниц счастливые слезинки.

– Эль, ты достойна большего, – Арсений лукаво прищуривается и кивком указывает мужчинам, куда отнести охапки цветов. – И в следующий раз их будет еще больше, вот увидишь.

Сейчас, глядя на свой скромный букетик, который кажется жалкой потугой, я чувствую себя полнейшей дурой. Он уделал меня, даже не подозревая об этом. Ведь я, узнав о его приезде, сломя голову помчалась в цветочный и собственноручно собирала эту композицию, вкладывая в нее частичку своей души. Ну ничего, Белов, мы еще посмотрим, кто кого. В голове уже зреет коварный план самой изощренной, сладкой мести.

– Я хотела тебе кое-что рассказать, – начинаю я, собираясь с духом, чтобы признаться Арсению в своих чувствах, но он меня обрывает:

– Элюш, я жутко устал и безумно голоден. Может, перенесем разговор за столик в ресторане?

Арсений смотрит на меня с выжиданием, мягко подталкивая к выходу.

– Давай не сегодня? – виновато улыбаюсь я, зная, как Сеня не любит отказы.

– Почему? – он прищуривается, склоняет голову набок и обнимает меня за талию. – Точно, я совсем забыл, Эль. Прости.

– Все хорошо, правда, – произношу я и отворачиваюсь, чтобы скрыть замешательство, переводя взгляд на дедушкину машину.

– Может, тогда просто поедем к вам? Я помню, что вы устраиваете семейные вечера в такой день.

Действительно, каждый год мы накрываем стол, чтобы почтить память мамы. В такие дни для нас не существует никого и ничего важнее. Мы откладываем все дела, чтобы просто побыть вместе, нашей маленькой семьей.

Но сейчас, вопреки всему, я понимаю, что отказывать Арсению совсем не хочется, поэтому выпаливаю то, что вертится на языке:

– Да, конечно, – улыбаюсь сквозь нахлынувшую душевную боль. – Ты нам уже как родной, за столько лет. Думаю, даже папа будет рад видеть своего… – запинаюсь я, подбирая слова, – как он говорит, «сына».

Погрузив несколько корзин с благоухающими пионами в багажник, мы покидаем парковку аэропорта. Всю дорогу дед увлеченно болтает с Арсением. И если бы я не знала этого ворчливого старика так хорошо, ни за что бы не поверила своим глазам, видя, как он смеется и травит Сене байки. В редкие моменты улыбка трогает и мои губы, а порой даже вырывается смех.

По пути заезжаем в супермаркет, чтобы купить все необходимое для праздничного ужина. Набираем продуктов на целую неделю вперед, обсуждая, что будем готовить. Мнения расходятся, но в итоге решаем остановиться на запеченной утке с яблоками, салате «Цезарь» и «Греческом». Закупаем вино, виски, колу, соки. Подходим к кассе, и тут Арсений неожиданно дергает меня за руку, указывая на полку с презервативами.

– М? – я вскидываю бровь, не понимая. Парень подмигивает.

– Что? – выгибаю я одну бровь, демонстрируя полное недоумение.

– Не хочешь налить туда воды и скинуть кому-нибудь на машину? – с трудом сдерживая смех, произносит он с абсолютно серьезным видом.

– Ты дурак, а таких не лечат, – чуть посмеявшись, отхожу к дедушке.

– Ну вот, и у вас история любви разворачивается, как у твоих родителей… – тихонько бормочет дедуля. – Лишь бы ваша история нашла счастливый конец, – изрекает он угрюмо, доставая банковскую карту.

– Михаил Степанович, я оплачу.

Расплатившись за покупки, Арсений с дедушкой забирают пакеты. Мы садимся в машину и направляемся домой.

Подъезжая к дому, первое, что я вижу – вереницу черных внедорожников, из которых тут же выходят мужчины. Второе, что бросается в глаза – телосложение этих людей. Впрочем, людьми их назвать сложно, скорее это горы мышц, шкафы. Третье – отца, спокойно выходящего из нашего дома с грустным лицом.

Такое выражение лица знакомо мне с самого детства. Он безумно тоскует по маме, так же, как и я. Если бы существовал хоть малейший шанс вернуть ее, я бы отдала все, что у меня есть.

От этих мыслей по щекам невольно катятся слезы. Я стираю их большим пальцем и пытаюсь вернуться к реальности.

Глава 2.

ГЛАВА 2.

АРСЕНИЙ.

Элли… Моя Элли. Самое сокровенное, что трепетно храню в глубине души. Бриллиант, затмевающий все сокровища мира.

Неделю назад сквозь толщу лжи и интриг просочился ядовитый шепот: мою девочку хотят уничтожить. Хотят оборвать ее жизнь лишь за то, что она – мое безумие, моя слабость. И кто эта гадюка, осмелившаяся разболтать о моей тайной, всепоглощающей одержимости, – вопрос времени. Я нутром чую, эта тварь притаилась где-то рядом, дышит мне в спину.

Семь дней я, словно загнанный зверь, мечусь в поисках крысы, сливающей информацию из офиса. Информацию, касающуюся и Элли. Поэтому я превратил поместье Орловых в неприступную крепость, утроил охрану.

Своим людям я не доверяю безоговорочно. Рискнуть жизнью Элли? Никогда. Доверия к ним – меньше, чем пыли на ветру. Нужно сорваться с места, лететь к моей малышке, пока беда не настигла ее.

– Лех, закажи пионы! Целое море пионов! – рычу в трубку помощнику, с трудом сдерживая клокочущую ярость.

Я еще мальчишкой запомнил, как загораются ее глаза при виде этих цветов. Эта маленькая зараза умела выносить мне мозг! Помню, как однажды, окрыленный юношеской глупостью, притащил ей букет ромашек, а она, со слезами на глазах, доказывала, чем величественные пионы отличаются от этих простофиль.

Нет, я не считаю ее меркантильной. Просто эта женщина заслуживает самого лучшего. И в плане мужчин – тоже. А лучшее для нее – это я! Безальтернативно.

– Две корзины хватит? – робко спрашивает Лех, явно пожалевший о своем существовании.

– Лех, ты в своем уме? Для нее это – слезы единорога! – после короткой, зловещей паузы добавляю: – Красные, Лех! Красные, как пролитая кровь! Как символ моей безграничной любви и готовности разорвать любого, кто посмеет к ней прикоснуться!

– Понял, Арсений! Сделаю! Час – и все будет!

Отключаюсь и бросаю секретарше короткое распоряжение: забронировать билеты на ближайший рейс. Затем связываюсь с правой рукой, обрисовываю ситуацию в двух словах, требую самых надежных людей. Через два часа все готово, команда на местах, и мой личный самолет рассекает небесную гладь, унося меня к ней.

Приземлившись, пишу Элли короткое сообщение. Описывать мой шок, когда я увидел ее с этими жалкими, дурацкими шариками? Челюсть едва не отвисла от удивления! В ее руках – какой-то убогий, чахлый букетик. Но ничего, я был готов к любому повороту событий. Подаю едва заметный знак своим людям, и они, словно тени, возникают из ниоткуда, вынося корзины, утопающие в багровом море пионов.

Мой внутренний зверь издает победный рык, наслаждаясь видом ее ошеломленного лица. Она удивлена до глубины души, ее грудь часто вздымается, приковывая мой взгляд. Я понимаю, что мой член не должен так предательски реагировать, но ничего не могу с собой поделать. Пытаясь скрыть этот предательский бугор в брюках, подталкиваю Элли к выходу и направляюсь к их скромной машине.

Я не стал предупреждать, что мой водитель уже ждет нас у входа. Мне необходимо как можно больше времени провести с ней, вдохнуть ее аромат, утонуть в ее глазах. Я не видел ее целую вечность, и нужно наверстать упущенное.

Пока мы неспешно колесили по магазинам, я ловил на себе ее взгляд. Взгляд дикой кошки, загнанной в клетку. В последнем магазине, перед тем как ехать к ней, я решил немного поиграть с ней, подразнить мышку. Отпустил двусмысленную шуточку, которую она, конечно же, не оценила. Но ее дед – мудрый старик, не осудил. Хотя презервативы я все же прихватил, на всякий случай.

По дороге, словно случайно, касался ее руки. Как же хотелось схватить ее за затылок, зарыться пальцами в шелковистые волосы, резко притянуть к себе и впиться в эти манящие губы.

Вспоминаю, как впервые коснулся ее губ в одиннадцать лет, по-дружески, мимолетно. Но с того дня я мечтал только об этом – попробовать их, насладиться каждым миллиметром этих сладких губ. Повалить на кровать, вылизать до дрожи, войти до самого конца и подарить первый, незабываемый оргазм. Я уверен, он будет первым. Ведь я долгие годы отгонял от нее всяких придурков, не подпуская никого на пушечный выстрел.

Подъезжаем к дому, и я вижу через лобовое стекло свою охрану. Что-то не так. Чувствую неладное нутром. Выхожу из машины, беру пакеты с продуктами и галантно предлагаю Элли локоть. Она, не раздумывая, хватает меня за руку, инстинктивно ища защиты. Уголки моих губ дергаются в едва заметной, хищной улыбке.

– Что здесь происходит? – спрашиваю Михаила и Максима ледяным тоном, не обращая внимания на присутствие Элли.

– Арсений Александрович, нашли, – коротко и четко докладывает Михаил, прожигая взглядом предателя, не обращая внимания на растерянную Элли.

– Арс, – Элли поворачивает голову и смотрит на меня испуганными, полными тревоги глазами, – что случилось?

– Все хорошо, мой свет, – касаюсь губами ее лба, вдыхаю пьянящий аромат ее волос, пытаясь успокоить ее. – Идем в дом, – подталкиваю ее к двери и бросаю через плечо своим людям: – Вы свободны, разберемся с этим завтра. Глаз с него не спускать.

Сегодняшний вечер я планирую провести в объятиях самого любимого человека. И ничто не сможет мне помешать.

Ни-что.

Вместе с Элли раскладываем закуски по тарелкам, но взгляд мой скользит по её пальцам, нервно комкающим край скатерти. Предчувствие ползет под кожу змеей.

– Элли? – мягко перехватываю её за локоть, разворачивая к себе.

Окидываю взглядом кухню – Михаил, как алхимик, колдует над мясом, шкворчащим на сковороде, Максим, словно скульптор, сосредоточенно шинкует овощи. Пытаюсь выудить из глубины её серых глаз причину этого беспокойства, что словно тень легла на её лицо.

– Что случилось? – шепчу, наклонившись к её уху, чувствуя, как тепло её дыхания касается моей щеки.

– Все хорошо, – отвечает она, но я не могу отвести взгляд от плавного движения её груди, от нежного изгиба шеи. Отвожу взгляд, боясь, что мысли мои потекут по руслу, далекому от предстоящего ужина.

– Не лукавь. Выкладывай.

Отпускаю её руку, отступая на шаг. Взгляд мой – немой вопрос. Знаю это её пугливое выражение, как свои пять пальцев. Что-то скрывает, что-то гложет её изнутри, и она боится это озвучить. А мне жизненно необходимо знать, что творится в этой прекрасной, ухоженной головке, словно в шкатулке с секретом.

– Ну? – В общем, Сень… – она закусывает нижнюю губу, выдавая своё волнение с головой. – Я хочу познакомить вас кое с кем. Он приедет с минуты на минуту, а как сказать родным – я просто не знаю.

– Кто это? – напрягаюсь всем телом, словно струна, сдерживая рваное дыхание и нестерпимое желание разнести все вокруг к чертям собачьим. Или кого-нибудь.

– Сень, – виноватая улыбка трогает губы моей девочки, словно луч солнца сквозь тучи. – Это Кирилл, и он уже подъехал. Помоги мне, – складывает руки в умоляющем жесте, и как тут ей отказать?

Слышу приглушенный гудок автомобиля. Дверь распахивается, впуская охрану Орловых – безмолвных теней, всегда готовых к действию.

– Там приехали, – звучит коротко и ясно, словно удар хлыста.

– Пропустите, – отдаю приказ, сжимая кулаки до побелевших костяшек, пока луна не проступит сквозь кожу.

Делаю глубокий вдох и выдох, но это не помогает! Дикое желание сбежать туда, где мой мир, где властвуют пытки, убийства и тот киллер, что был нанят для Элли, ждет своего часа.

Хватаю телефон со стола, отхожу к окну и набираю номер.

– Да, милый? – воркует Снежана, словно кошка, греющаяся на солнце.

– Через полчаса буду, – бросаю трубку, пряча телефон в карман брюк.

Снежа – моя домашняя секретарша, живущая за мой счет. От квартиры в центре города до отпуска на Мальдивах. В благодарность она делится со мной всей информацией об Элли, докладывая о каждом её шаге и о сплетнях, которые плетутся вокруг моей девочки, словно ядовитый плющ.

Неправильно, знаю. Но иначе держать под контролем эту чертовку я не могу. Так я знаю, чем Элли занимается в час ночи, когда её нет дома, и с кем она делит свою постель.

– Кирилл! – радостный визг разрывает тишину, словно хрустальный бокал, упавший на каменный пол.

Поворачиваюсь и вижу того, кто в ближайшее время роет себе могилу собственными руками.

– Элли, любимая, – он заключает её хрупкое тело в объятия, словно боясь выпустить. Челюсти сводит так, что, кажется, зубы рассыпятся в крошку.

ЭЛЛИ.

Этой встречи я ждала полгода, словно путник ждет глотка воды в пустыне. После отъезда Кирилла первые недели рыдала в подушку, пока она не намокала до самого нутра. Я влюбилась в него без оглядки, не подозревая, что можно так сильно любить, что сердце может биться так бешено, словно птица, запертая в клетке.

Я боялась рассказать о наших тайных отношениях своим близким, потому что Кирилл просил:

«Эль, давай пока сохраним это в секрете, словно драгоценность, спрятанную от чужих глаз. Не думаю, что твои родные сразу меня примут. Мне как раз нужно уехать на полгода, а когда вернусь, познакомимся с твоим отцом и дедом. Надеюсь, они привыкнут к мысли, что их девочка уже выросла».

Каждую ночь я прокручивала в голове, как преподнесу эту новость, словно репетировала роль на сцене. Боялась, что Кирилла не примут, выгонят и запрут меня в доме, словно птицу в золотой клетке. Хотя мне и не пятнадцать, страх никуда не делся, он лишь затаился в глубине души.

И вот, сейчас Кирилл стоит на нашей кухне и обнимает меня, словно мы – два магнита, притянутые друг к другу. Пути назад нет, мосты сожжены. Целую его в гладко выбритую щеку, нежно улыбаюсь и поворачиваюсь к ошарашенным отцу и деду, словно иду на эшафот.

– Пап, дедуль, – мечусь между ними взглядом, выдавая своё волнение, словно нашкодивший ребенок. – Это Кирилл, мой любимый человек. Прошу вас, примите его.

Умоляюще смотрю на Сеню, которого просила о помощи, словно на последнюю надежду. Надеюсь, мой друг поможет в этой ситуации. Ведь его в нашей семье уважают больше всех, его слово – закон.

– Что ж, – Сеня подходит к нам, протягивая руку, словно подписывая смертный приговор. – Добро пожаловать. Надеюсь, в этой семье ты задержишься ненадолго, – произносит он убийственным тоном, сжимая руку Кирилла так, что на ней вздуваются вены, словно корни старого дерева, пробившиеся сквозь асфальт.

– Арсений, – шепчу, не отрывая взгляда, – отпусти.

– Надеюсь, в вашей семье все такие же ангелы, как Элли, – процедил Кирилл, одергивая руку.

Тьма между нами сгустилась до удушья, заставляя мечтать о бегстве на улицу, о жадных глотках колючего морозного воздуха, о том, чтобы упасть на обледенелые ступени и почувствовать себя в безопасности.

Я никогда не видела Арсения таким. Натянутым, как струна, злым, как раненый зверь. В глубине карих глаз клокотала лава, взгляд обжигал, словно раскаленное клеймо, а на губах застыл хищный оскал, от которого по коже бежали мурашки. Кирилл невольно прижал меня крепче к себе, словно заслоняя от опасности.

– Дети, – словно луч спасения, прорезал тишину голос дедушки, – идите к столу, ужин стынет.

С облегчением выдохнув, мы, как по команде, направились в столовую.

Семейный ужин прошел на удивление спокойно. Папа и дедушка, словно опытные дипломаты, искусно сглаживали острые углы. И, надо признать, у них это неплохо получалось.

После ужина достали настольные игры. Шашки, уно, "крокодил" со смешными картинками. Атмосфера постепенно оттаивала, становилась непринужденной и даже веселой. Арсений включился в игру, смеялся вместе с отцом. Кирилл и дедушка, отойдя в сторону, потягивали коньяк и о чем-то негромко беседовали.

Внезапно накатила усталость, веки отяжелели. Арсений заметил это.

– Может, пора по домам?

– Думаю, да, – папа, бросив на меня взгляд, провел рукой по волосам. – Возраст уже не тот, чтобы бдеть до утра, – тихонько посмеявшись, поднялся с дивана.

– Элли? – Кирилл подошел ко мне, присаживаясь рядом. – Мне пора ехать?

– По-моему, ты выпил, – заметила я.

– Мой водитель его отвезет, – стальной голос Арсения не оставлял возражений.

– Так будет лучше, – Кирилл коснулся щекой моей щеки на прощание, накинул пальто и вышел следом за охраной.

Поднявшись, я подошла к Арсению, сжимая кулаки.

– Больше никогда не лезь не в свое дело, ясно?

– Мой свет, отчего ты так злишься? – притворно-ласковый тон резал слух. – Что я не позволил ему остаться на ночь? Или ты хотела чего-то большего? Могу и сам это устроить.

Не дав мне опомниться, он подхватил меня на руки, перекинул через плечо, словно пещерный человек свою добычу, и понес наверх.

Арсений распахнул дверь в мою комнату, решительно вошел и грубо бросил меня на кровать.

– У тебя есть ровно две минуты, чтобы уснуть, – с этими словами он хлопнул дверью, погружая комнату в непроглядную темноту.

– Скотина! – проворчала я себе под нос, вскакивая с кровати.

Сбросив одежду, шаркая ногами, поплелась в ванную. Смыла с себя остатки этого дня, натянула майку и короткие шорты. Выйдя из ванной, замерла, как вкопанная, от увиденного. В полумраке на моей кровати вырисовывалась массивная фигура.

Я стояла, словно статуя, боясь даже дышать.

– Ну? Чего застыла? – хрипло донесся знакомый голос. – Ложись спать, мой свет.

Очнувшись, в несколько шагов добралась до кровати. Сдернула с него одеяло, выхватила подушку и швырнула на пол. Забралась на Арсения сверху и принялась колотить его кулаками по плечам.

– Ты совсем псих? – прошипела сквозь зубы. – Я чуть от страха не умерла!

– Тише, тише, – перехватив мои руки, Арсений закинул их над головой. – Я не хотел тебя напугать. Честно! – склоняясь ко мне, опалил мятным дыханием мои губы.

– Что ты… – не успела договорить, как его губы накрыли мои, заключая в плен порочной, жадной страсти.

Он целовал так, что губы саднило, а внизу живота разливался жар. Сердцевина тела изнывала от желания ласки, требовала прикосновений. Арсений проник языком в мой рот, хозяйничая там, как у себя дома. Отвечая на поцелуй, я ощутила привкус металла. Кровь! Он искусал мои губы до крови! Животное!

Его правая рука скользнула вниз, проникая под резинку шорт. Пальцы коснулись самой чувствительной точки. Легкое надавливание, и из моих уст вырвался приглушенный стон.

– Ты же хочешь меня, – прошептал он сквозь поцелуи.

– Это неправильно, – попыталась я отстраниться, когда сознание немного прояснилось.

– Ты хочешь меня, Элли, не обманывай хотя бы себя, – с этими словами Сеня впился зубами в нежную кожу моей шеи, оставляя на ней метку, словно клеймя меня как свою собственность.

Но я не его игрушка! Я не позволю ему играть со мной, как он играл с другими.

Оттолкнув его руку, я поднялась с кровати.

– Уходи! – резко бросила я, хватая одеяло.

– Элли, – он смотрел на меня взглядом, затуманенным похотью, протягивая руку.

– Уходи! – повторила я громче, чтобы услышал только он.

– Хорошо, давай так, – Арсений сел на край кровати и схватил меня за руку, – ты сейчас ложишься на свое место, я ложусь рядом и просто спим в обнимку. Договор?

– Нет, – попыталась я унять бешеное сердцебиение, прижимая руку к груди. – Тебе лучше переночевать в другой комнате.

Взбешенный, Арсений резко встал с кровати, двигаясь ко мне, словно хищник к своей добыче, схватил подушку и бросил ее на кровать. Бросив на меня испепеляющий взгляд, он вышел за дверь.

Тихо выдохнув, я легла на подушку, укуталась в одеяло и начала проваливаться в сон, чувствуя, как под моими боками прогибается матрас, и тепло окутывает мое тело. Сквозь дрему я услышала приглушенный шепот:

– Ты все равно будешь со мной, мой свет. Я буду защищать тебя, пока жив.

Теплое прикосновение к моему лбу, и я окончательно уплыла в царство Морфея.

Рассвет вонзился в комнату слепящими кинжалами солнечных лучей. Нечастый гость в зимние дни, он вырвал меня из объятий сна, заставив проснуться с улыбкой. Странно… Моя половина кровати хранит лишь отголоски моего тепла, в то время как на соседней простыня еще помнит едва уловимое тепло чужого тела, а подушка смята, словно на ней совсем недавно покоилась чья-то голова, оставив отчетливый отпечаток.

Всё это лишь призраки воображения, вызванные вчерашним вечером? Глупое оправдание для ускользающей памяти. Отбросив сомнения, решаю оставить эту загадку на потом. Сейчас в приоритете утренний душ, ароматный кофе и, конечно же, предновогодняя гонка за подарками. До заветного боя курантов остаётся всего девять дней, а я, как обычно, оставила всё на последний момент. Но первым делом, хватаю телефон, открываю ВК и набираю сообщение Снежане:

Элли Орлова:

Снеж, привет! Как насчет небольшой вылазки в торговые центры?

Снежана Исаева:

С превеликим удовольствием! Уже собираюсь! Набери, как будешь в городе. Целую.

Собираюсь на удивление быстро: высушиваю волосы феном, придавая им вид небрежных локонов, и наношу легкий, едва заметный макияж. Сегодня какое-то особенное настроение, хочется выглядеть безупречно.

Спускаюсь вниз, где на кухне уже восседают трое мужчин: дедушка, папа и… Арсений.

Не знаю, что вызывает большее замешательство: то, что он всё ещё здесь, или подспудное опасение, что он всё-таки уедет? Как друг, Арсений мне безумно дорог. Но после его ночной выходки, стоит серьезно пересмотреть наши отношения.

– Всем доброе утро! – говорю громко, присаживаясь за стол.

– Доброе утро, – отвечают в унисон, не отрываясь от созерцания жареной яичницы с беконом.

Насыпаю в тарелку хрустящие хлопья, заливаю их холодным молоком и добавляю ложку тягучего меда. Начинаю свой утренний ритуал, украдкой поглядывая на Арсения.

Он ведёт себя так, словно ночью не врывался ко мне в комнату, не прижимал к себе и не целовал так, будто нуждается во мне больше, чем в воздухе.

Чувствую, как щеки вспыхивают предательским румянцем. Пытаясь скрыть смущение, опускаю лицо к тарелке, но внезапно слышу тихий смешок. Поднимаю взгляд и вижу, как Сеня смотрит на меня с довольной ухмылкой.

Гад, – проносится у меня в голове. Он явно понял, о чём я сейчас думаю.

– Я собираюсь поехать в город, – откашливаюсь, стараясь придать голосу уверенность.

– Могу подбросить, мне как раз нужно отлучиться, – предлагает он, как ни в чем не бывало.

– Нет, – протестующе качаю головой. Остаться с ним наедине равносильно тому, чтобы добровольно войти в клетку к дикому зверю. – Вызову такси, в крайнем случае, сама сяду за руль.

– Элли, – перебивает меня отец, качая головой, – ты поедешь с Арсением. Так будет безопаснее.

Мысленно закатываю глаза, но киваю. Проще согласиться сейчас, а потом как-нибудь выскользнуть из его лап.

Доев свой завтрак и допив крепкий кофе, отношу посуду в раковину. Бросив взгляд в сторону стола, вижу, что мужчины увлечены оживленной беседой, и делаю шаг к выходу. Шаг, два, три… И как только моя рука касается холодной дверной ручки, талию обвивают сильные, татуированные руки, притягивая моё хрупкое тело к себе.

– Куда это ты собралась? – хриплый голос шепчет над ухом, и снова эта дьявольская усмешка. – Я же предложил тебя отвезти!

– Это будет лишним, Арсений, – не понимаю, почему мой голос вдруг стал таким… уязвимым. – Я прекрасно доберусь сама, спасибо за великодушное предложение.

– Я не предлагал, – отпуская меня, Арсений снимает с вешалки длинное чёрное пальто, набрасывает его на широкие плечи и кивает на дверь. – Мы можем ехать.

Спустя десять минут мы уже сидим в тишине салона автомобиля. Сеня заводит двигатель, пристегивается, осматривается по сторонам и выезжает на заснеженную дорогу.

– Я хотел с тобой поговорить, – немного сбавляя скорость, он поворачивает голову в мою сторону. – То, что было ночью, забудь. Я не хотел так сильно напирать на тебя. Прости.

– Всё в порядке, – отмахиваюсь я, глядя в окно на проплывающие мимо заснеженные ели. – Я уже и не помню, что там было, – лгу. Если я признаюсь ему, что помню всё до мельчайших деталей, это даст ему повод для издевок. А этого я точно не могу допустить.

– Что тебе нужно в городе?

– Купить подарки и встретиться с подругой.

– Со Снежаной? – недовольно хмурит брови, не отрывая взгляда от дороги.

– Откуда ты знаешь?

У меня иногда проскальзывают мысли, что Арсений и Снежана тайно встречаются, но я яростно отгоняю их, стараясь не верить в этот бред. Не могу понять, почему не хочу видеть их вместе. Может быть, это банальный инстинкт собственничества? Нет, чушь! Просто боюсь потерять такую близкую подругу, как Снежа.

Она очень мне дорога. Мы познакомились два года назад, когда подавали документы в университет. Потом случайно оказались рядом на лекции и разговорились. Выяснилось, что Снежана уже второй раз получает высшее образование. С первой профессией у неё не сложилось, поэтому она решила кардинально сменить направление. Я не осуждаю её за это – каждый человек вправе сам выбирать, где ему будет комфортно.

Да и, в принципе, у меня не так много настоящих подруг. Есть знакомые, с которыми можно поболтать о чём-то поверхностном, но чтобы доверить сокровенные тайны… Нет.

– Элли, – вырывает меня из раздумий голос Арсения. – Ты меня слышишь?

– А? – оглядываюсь по сторонам. Машина остановилась. – Ты что-то спрашивал?

– Нам всё-таки стоит поговорить, – запустив руку в мои волосы, Арсений резким движением притягивает меня к себе и впивается в губы. Но на этот раз я реагирую молниеносно. Звонкая пощёчина и яростный взгляд напротив.

Трясу рукой, чувствуя болезненное покалывание от силы удара.

– Ещё раз ты меня ударишь… – перехватив мою руку, он опасно дергает ее на себя.

– Что тогда? – упираюсь второй рукой в его широкую грудь.

– Я тебя разложу на этом сиденье и покажу, что такое грубость.

– Ты озабоченный, – выдыхаю я вместе с этими словами.

– С тобой рядом я всегда такой, мой свет.

– Отпусти, – шепчу, боясь разбудить в нем зверя. Нет, я знаю, Арсений не причинит мне вреда, но всему есть предел, за которым таится леденящий душу страх. В памяти всплывает школьный кошмар – одноклассник, травивший меня из-за отсутствия матери.

Иван – так звали этого мальчишку, чья ненависть преследовала меня с пятого класса. Жвачки в волосах, клей на стуле, снег за шиворотом, мерзкие надписи на доске:

«Элли – сирота»

«Элли Орлова – детдомовская подстилка»

Когда чаша моего терпения переполнилась, Арсений, словно ангел-хранитель, встретил меня после уроков. Встретил заплаканную, с обкромсанными волосами. Ничего страшнее его ярости я никогда не видела. Он ворвался в класс, выволок Ваню за шиворот и сломал ему руку, процедив слова, врезавшиеся в память навсегда:

– Еще раз пальцем ее тронешь – сломаю ногу. Натравишь класс – переломаю позвоночник, и до конца жизни будешь инвалидом.

С этими словами Сеня, бережно обняв меня за плечи, увел домой.

– Элли, – его голос вырывает меня из плена воспоминаний, и горячие пальцы касаются пряди моих кудрей. – Я хочу попробовать с тобой… все.

– Что? – прикрываю глаза, жадно вдыхая его пьянящий аромат. Зря! От этого терпкого запаха по телу пробегает предательская дрожь.

– Отношения, секс, поцелуи… Хочу просыпаться рядом с тобой, быть рядом каждую минуту твоей жизни. Хочу создать с тобой, черт возьми, семью. Я хочу быть твоим единственным мужчиной, во всех смыслах этого слова. Понимаешь?

– Арсений, мы друзья… и я не люблю…

Тяжелый выдох, и его грубый голос, как раскат грома, разрывает тишину салона:

– Я, блять, не умею дружить, Элли! Запомни это. Выбей на лбу, если надо!

– Но…

– Никаких «но», Элли. Неужели ты думала, что я способен просто дружить с тобой?

– Ты эгоист! – взрываюсь я, чувствуя себя вещью, которой он волен распоряжаться. – А мои чувства? Ты хоть раз подумал о том, что я чувствую? Слышал, что я тебе говорю? Я не люблю тебя, Арсений Белов!

– Значит, я заставлю тебя полюбить.

– Мое сердце занято, и ты это прекрасно знаешь! – шиплю сквозь зубы, прожигая взглядом его надменный профиль.

– Освободится! – рычит он, и машина, взревев мотором, срывается с места.

АРСЕНИЙ.

Руль в моих руках сжался так, что хруст костей казался предвестником бури. Пальцы побелели, словно их вымазали мелом, а Элли, беспечная птичка, щебетала о пустяках: новая коллекция Dolce, какое-то хипстерское гнездо на Патриарших. Словно и не было тех минут, когда я, обезумев, прижимал ее к сиденью, глуша смех жадными, почти отчаянными поцелуями. Я слушал вполуха, с трудом сдерживая ураган, готовый вырваться из груди.

Кирилл.

Её парень.

Какого, черт возьми, Кирилла?

Мы с Элли связаны нитью воспоминаний, тонкой, как паутина, но прочной, как сталь.

Она – луч солнца, пробивающийся сквозь копоть моего прогнившего мира. Всегда рядом, опора, понимание… Я всегда знал, что чувствую к ней нечто большее, чем просто дружбу. Но я…

Я изломан, испачкан грязью по самые кости. Разве нужна такой девушке моя тьма? И она выбрала свет. Успех, лоск, правильность. Правильный выбор, Элли. Правильный… и мучительно болезненный, как удар ножом под ребра.

– Арс, ты вообще меня слушаешь? – ее голос, словно хрустальный колокольчик, вырвал меня из омута мрачных мыслей.

Я натянул жалкое подобие улыбки, кривую гримасу отчаяния.

– Конечно, солнышко. Просто задумался.

– О чем задумался? – она склонила голову, пытаясь заглянуть в душу своими бездонными, наивными глазами.

Ее невинность обжигала хуже раскаленного железа. Как объяснить ей, что мои мысли – это сплетение ядовитых змей, готовых задушить ее, если подпущу слишком близко?

– О работе, – солгал я, как дышал, как жил. – На носу крупная сделка.

Элли трогательно сморщила носик, словно почуяла неладное.

– Опять твои дела… Ты вечно пропадаешь.

В голосе прозвучала еле уловимая обида, и это ранило глубже любого клинка. Я отдал бы все, чтобы посвятить ей жизнь, не размениваясь на эту грязную суету. Но не сейчас. Не пока не выберусь из этого болота, грозящего засосать нас обоих в свою мерзкую трясину.

Мы подъехали к торговому центру.

– Спасибо, что подвез, – она коснулась моей щеки легким, дружеским поцелуем. Дружеским… но оставившим на коже пылающий ожог, клеймо отвергнутого.

Я смотрел, как она уходит, как ветер играет ее светлыми волосами, словно сотканными из солнечных нитей. Такая хрупкая, чистая, невинная… Она не должна видеть чудовище, скрывающееся за маской успешного бизнесмена Арсения.

Я сорвался с места, вдавив педаль газа в пол. Мне нужен был выброс адреналина, нужно было выпустить пар, найти кого-нибудь, на ком можно сорвать злость, выплеснуть накопившуюся желчь.

Но куда бы я ни поехал, кто бы ни подвернулся под руку, это не поможет. Внутри меня разверзлась бездонная пропасть, величиной с Элли. И эта рана будет кровоточить, пока я не признаюсь себе в том, что уже давно потерял ее. Я лишился ее, когда решил запятнать руки грязью, стать тем, кем стал, в надежде, что смогу дать ей всё.

Руль бился в конвульсиях, словно разъяренный зверь, жаждущий вырваться на волю. Я направил машину в сторону клуба, в этот храм порока, где можно утопить совесть в алкоголе и забыться в мимолетных, лишенных души объятиях. Но даже ядовитый свет стробоскопов и оглушающая музыка не могли заглушить ни ее заразительный смех, ни теплоту ее взгляда, ни ту нежность, которую я так бездарно растоптал.

Она была повсюду, как навязчивая мелодия, въевшаяся в подкорку и отравляющая каждый миг.

Я просидел у стойки бара до рассвета, осушая один бокал за другим, смешивая виски с горечью сожалений, с пеплом надежд. Рядом вились охотницы за легкой наживой, предлагая себя в качестве панацеи от одиночества. Но я видел в их глазах лишь тусклое отражение собственной пустоты, ту же безнадежность, замаскированную под блеском дешевых украшений.

Элли была другой. В ней пульсировала жизнь, горела искра, притягивающая меня, словно мотылька к смертельному пламени, обрекая на вечные муки.

Вынырнув из душного клуба на улицу, я жадно вдохнул морозный ночной воздух. Он немного протрезвил, но боль осталась, въевшись в каждую клетку тела. Я дрожащими пальцами набрал ее номер.

Томительные гудки тянулись, словно резиновые, испытывая мое терпение, терзая душу.

Наконец, она ответила.

– Арсений? Что-то случилось? – в ее голосе сквозила еле уловимая тревога, тень беспокойства.

– Нет, все в порядке, – соврал я, в который раз, словно заклинило. – Просто… хотел услышать твой голос.

На другом конце повисла гнетущая тишина, давящая, словно плита. Я знал, что она чувствует фальшь, видит сквозь мою ложь, понимает, как мне тяжело, но помочь не может.

– Спокойной ночи, Арсений, – прошептала она, словно прощаясь навсегда, словно ставя точку в нашей истории. И бросила трубку.

Этот короткий разговор был равносилен удару под дых, смертельному проклятию. Я ощущал зияющую пропасть, растущую между нами с каждой секундой, с каждой ложью, с каждым несказанным словом.

И это было правильно… но, Боже, как же это больно.

Обессиленный, я рухнул в кресло автомобиля. Холод пробирал до костей, но дело было не в ночном морозе. Внутри меня поселилась ледяная пустота, которую не заполнить ни алкоголем, ни мимолетными связями, ни бессмысленными развлечениями. Запустив двигатель, я дал газу, уносясь прочь от клуба, прочь от фальшивых улыбок и лживых обещаний, прочь от самого себя.

Дорога домой казалась нескончаемой, петляющей сквозь мрак. Луч фар выхватывал из кромешной тьмы лишь короткие отрезки пути, словно мою жизнь, разбитую на бессвязные фрагменты, ложные ориентиры.

В голове всплывали обрывки воспоминаний: наши встречи, задушевные разговоры, ее беззаботный смех, ее нежный взгляд. Каждая деталь врезалась в память, словно заноза, причиняя нестерпимую, почти физическую боль. Я осознавал, что своими руками разрушаю хрупкое счастье, но не мог остановиться, не находил в себе сил. Страх, словно парализующий яд, сковал мою волю, лишил возможности сделать хоть что-то.

Припарковавшись у дома, я долго сидел в машине, невидящим взглядом уставившись на темные окна, на эту безжизненную коробку, ставшую моей тюрьмой. Не хотелось подниматься, сталкиваться лицом к лицу с реальностью, с горьким осознанием собственного бессилия, с крахом надежд. Но выбора не было.

Собрав остатки сил, я вышел из машины и, спотыкаясь, побрел к подъезду, словно старик, сломленный жизнью.

В квартире царила зловещая тишина, давящая и угнетающая. Я щелкнул выключателем и застыл, увидев свое отражение в зеркале. Измученное лицо, потухший взгляд, жалкая тень былого себя, некогда уверенного и счастливого. С отвращением отведя взгляд, я направился в спальню, в свое убежище от мира. Рухнул на кровать, не раздеваясь, и закрыл глаза, пытаясь убежать от самого себя. В сознании отчетливо возник образ Элли, ее милое лицо, лучистые глаза, полные любви и надежды.

И я окончательно осознал, что потерял ее.

Наверное, навсегда.

Глава 3.

ЭЛЛИ.

Солнце, несмело прокравшись сквозь заледеневшее кружево окна, играло причудливыми зайчиками на паркете. Вдохнув колкий воздух морозного утра, я невольно улыбнулась.

Снежа уже поджидала меня у мерцающего огнями входа в торговый центр, утопая в необъятном шарфе и встревоженно поглаживая картонный стаканчик с кофе. Вечно спешащая Снежана, словно боялась, что мир без нее провернется на целую ось.

– Ну что, готова к забегу? – крикнула она, и мы нырнули в клокочущий водоворот предпраздничной лихорадки.

Первым делом – Мие. Снежана, чей вкус был безупречен, как ограненный алмаз, сразу же устремилась к витрине, за которой роились шелковые платки. Перебрав ворох переливчатых тканей, ее взгляд остановился на нежном, словно весенняя листва, фисташковом оттенке.

– Ей идеально подойдет, – безапелляционно заявила она. – Точно под цвет ее изумрудных глаз.

Потом был папа. Тут задача оказалась куда сложнее. В итоге решили преподнести ему кожаный портфель – элегантный, добротный и безусловно практичный.

Дедушке, конечно же, именную ручку. Я выбирала долго, придирчиво изучая изгибы корпуса и тонкость гравировки. Хотелось подарить ему не просто пишущий инструмент, а вещь, на которую он будет смотреть долгие годы, бережно храня как счастливый талисман.

Между выбором подарков мы, как две болтливые птички, щебетали обо всем на свете: о рабочих буднях, о капризах любви, о дерзких планах на Новый год. И, конечно, об Арсении.

Снежана, верная себе, не упускала случая подколоть меня, намекая на его очевидную симпатию. Я отмахивалась, притворно возмущаясь, но в глубине души знала, что она права, как никогда.

В конце дня, утомленные, но окрыленные, мы расположились в уютном кафе, согреваясь густым горячим шоколадом. Под горой пестрой упаковочной бумаги, словно драгоценные россыпи, мерцали наши сокровища – скромные символы любви и трепетной заботы. И, глядя на сияющее лицо Снежаны, я понимала, что самый бесценный дар в моей жизни – это наша нерушимая дружба.

Сумерки опустились на город, словно сотканное из бархата покрывало, укутывая его в мягкую негу. Снег, озорной и легкий, закружился в вальсе, рассыпая мириады искр в свете фонарей. Аромат хвои и мандаринов, пряный и волшебный, безошибочно возвещал о приближении праздника.

Вынырнув из теплого чрева кафе, мы несли в руках пакеты, полные подарков и приятной усталости от завершенных дел.

И тут телефон взорвался трелью звонка. Имя Арсения, высветившееся на экране, заставило сердце трепетно забиться, словно пойманную птицу.

Снежана, лукаво блеснув глазами, подтолкнула меня локтем. Ответив, я постаралась придать голосу непринужденную легкость.

– Арсений? Что-то случилось? – Голос предательски дрогнул, выдавая смятение, которое я отчаянно пыталась скрыть за маской равнодушия.

– Нет, все в порядке. Просто хотел услышать твой голос.

Меня словно парализовало. Сердце на мгновение замерло, оглушенное тишиной, а затем сорвалось в безумный галоп, отбивая нервную дробь тревоги.

– Спокойной ночи, Арсений, – прошептала я, нарушив колдовство затянувшейся тишины. Слова, словно вспорхнувшие ночные бабочки, беззвучно растворились в густой темноте.

В трубке повисла тяжелая, осязаемая тишина, лишь изредка пронзаемая шипящим шепотом статики. Что это было? Неосторожная оговорка, глупая игра в чувства или… робкая попытка приоткрыть врата в его сокровенный мир?

Арсений… вечно такой непроницаемый, замкнутый, словно изваянный из холодного мрамора, вдруг допустил эту странную, необъяснимую откровенность.

Я спрятала телефон в карман. В голове, словно осколки разбитого зеркала, хаотично мелькали обрывки воспоминаний: редкие встречи, мимолетные, почти случайные прикосновения, украдкой брошенные взгляды, в которых я отчаянно искала подтверждение своим надеждам, Пыталась разглядеть робкий проблеск чего-то большего, чем невинная детская симпатия. Но раз за разом натыкалась на непроницаемую стену его загадочности, словно сотканную из тумана и недомолвок. Или… эту непреодолимую преграду я воздвигла сама, в воспаленном лабиринте своего воображения?

Может быть, я требую невозможного? Мы просто друзья, и не более. Но почему тогда его простые слова отозвались во мне таким оглушительным эхом, взбудоражив целый океан скрытых чувств? Почему этот короткий, неожиданный звонок заставил сердце трепетать, словно пойманную в ловушку бабочку?

Я бросила взгляд на часы.

Поздний час.

Завтра важный день, нужно отдохнуть. Но мысли об Арсении крепко держали меня в плену. Я закрыла глаза, отчаянно пытаясь воссоздать в памяти его лицо, его темные, бездонные глаза, в которых всегда мерцал какой-то ускользающий, непостижимый секрет.

"Просто хотел услышать твой голос".

Эта фраза, как навязчивая мелодия, терзала мой разум, вырываясь из глубин подсознания и бередя душу. Что же ты на самом деле хотел сказать, Арсений? Что скрывается за этими словами?

– По домам? – вырвал меня из омута мыслей голос Снежаны.

– Да, – ответила я, будто чужим голосом.

Дома меня встретила уютная, предпраздничная кутерьма. Папа, самый главный человек на кухне, творил волшебство над рождественским пирогом, наполняя дом ароматом ванили и корицы. Дедуля, увлеченный инженер, боролся с непокорной гирляндой, стремясь зажечь ее всеми цветами радуги. Я с головой окунулась в этот радостный хаос, чувствуя, как тепло разливается по венам.

Вечером, стоя у окна и любуясь мерцающими огнями, я вдруг осознала простую истину: счастье соткано из таких вот незамысловатых мгновений. Из запаха свежей выпечки, из звонкого смеха родных, из теплого взгляда друга. И, конечно, из трепетного предвкушения чуда, которое неизменно приходит вместе с Новым годом. И, быть может, из робкой симпатии, что несмело стучится в мое сердце, словно первый снег в окно.

ЭЛЛИ.

Первые лучи рассвета, холодные и акварельные, прокрались сквозь неплотно задернутые шторы. Сонно зажмурившись, кутаюсь глубже в теплое одеяло. Предновогоднее утро пахло хвоей и мандаринами, даже сквозь сон. Внизу, в кухне, уже звенела посуда и слышались приглушенные голоса – дедушка и папа, как всегда, поднялись ни свет ни заря.

Спустившись вниз, я увидела картину, знакомую с детства: дедушка в своем любимом клетчатом фартуке колдовал над плитой, а папа, с чашкой кофе в руке, читал газету. Запах свежеиспеченных блинчиков с корицей щекотал нос.

Завтрак был тихим и уютным.

Дедушка рассказывал истории о прошлых Новых годах, когда снега наметало по крышу, а папа подливал мне горячий шоколад.

В разговорах то и дело всплывало имя Мии. Сегодня она прилетала! После долгих месяцев в Европе, Мия возвращалась домой, чтобы встретить Новый год с семьей.

После завтрака началась предпраздничная суета.

Папа проверял маршрут до аэропорта, дедушка достал из кладовки старую елочную игрушку – стеклянного ангела, который всегда вешали на самое видное место. Волнуясь, я перебирала в шкафу вещи, выбирая, что надеть для встречи с сестрой.

В животе порхали бабочки – ведь я не видела Мию целую вечность!

Наконец, все были готовы, и машина тронулась в путь, навстречу аэропорту и долгожданной встрече.

Но всю эйфорию, словно внезапный порыв ледяного ветра, оборвал телефонный звонок. На экране высветилось имя Арсения.

– Привет, мой свет.

– Привет, – отозвалась я, чувствуя, как радостное предвкушение сменяется смутным беспокойством.

– Я знаю, что сегодня прилетает Мия, и я хотел бы встретить ее с вами.

Мое сердце на мгновение замерло, а потом бешено заколотилось, словно пойманная в клетку птица. Арсений хотел встретить Мию? Зачем?

– Арсений, мне кажется, это не лучшая идея, – попыталась я возразить, хотя голос предательски дрожал. – Мия очень устала с дороги, ей нужно отдохнуть. Да и вообще…

– Не придумывай, – перебил он, в его голосе послышались стальные нотки. – Я просто хочу поздороваться с твоей сестрой. И с тобой, конечно. Встретимся в аэропорту, у выхода из зоны прилета внутренних рейсов. В три часа. Не опаздывай.

И он повесил трубку, оставив меня в состоянии полного смятения. Что он задумал?

Я стояла, оцепенев, пытаясь осознать происходящее.

Кто этот Матвей? И почему моя сестра так странно реагирует на него? Почему при виде его, улыбка до этого озарявшая её лицо, вдруг словно померкла, оставив лишь тень смятения?

Мия, всегда такая лучезарная и открытая, вмиг превратилась в замкнутую и настороженную. Обычно ее лицо светилось счастьем, когда речь заходила о новых знакомствах, но сейчас в ее глазах плескался испуг, смешанный с… болью?

Я попыталась поймать ее взгляд, но она упорно отворачивалась, словно боялась, что я прочитаю в ее глазах какую-то страшную тайну.

Матвей, заметив ее замешательство, попытался разрядить обстановку неловкой шуткой, но сестра лишь сжала губы в тонкую линию, не удостоив его даже подобием улыбки.

Непонятное напряжение в воздухе сгущалось с каждой секундой. Я ощущала себя лишней, не зная, как поступить. Спросить прямо сейчас? Или подождать, пока Мия придет в себя и сама захочет рассказать?

Но любопытство, как назойливый комар, не давало мне покоя.

Кто этот Матвей и какую роль он сыграл в ее жизни, что при одном его появлении ее мир словно перевернулся с ног на голову?

Решив, что затягивать ситуацию – только усугублять ее, я аккуратно коснулась ее руки.

Она вздрогнула, словно от прикосновения раскаленного металла.

– Все хорошо? – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более мягко и успокаивающе.

Она взглянула на меня, и в ее глазах я увидела ту самую боль, которую заметила ранее.

– Поговорим позже, – выдавила она, с трудом скрывая дрожь в голосе. И я поняла, что сейчас лучше отступить.

Я кивнула, понимая, что сейчас любое давление может только навредить. Но отступать совсем не собиралась. Слишком много вопросов роилось в моей голове, и я не успокоюсь, пока не найду на них ответы.

Когда мы вернулись домой, весь вечер прошел в тягостном молчании.

Матвей и Арсений, как ни в чем не бывало, продолжали шутить и рассказывать какие-то истории, но Мия оставалась непроницаемой. Она лишь изредка бросала на Матвея короткие, полные тоски взгляды, от которых у меня сжималось сердце.

Я чувствовала, как между ними натянута невидимая нить, полная невысказанных слов и непрожитых эмоций.

Арсений, казалось, нарочито громко смеялся над каждой шуткой Матвея, словно пытаясь заглушить тишину, образовавшуюся вокруг нас. Он то и дело похлопывал Матвея по плечу, стараясь вовлечь его в какой-то бессмысленный спор о медицине. Матвей поддерживал игру, но я видела, как его взгляд украдкой возвращается к Мие, словно он проверял, как она реагирует на их показное веселье.

Мия сидела, скрестив руки на груди, и смотрела в окно. За окном медленно плыли серые облака, отражая ее внутреннее состояние.

Она казалась такой хрупкой и беззащитной, что мне хотелось подойти и обнять ее, оградить от той боли, которую она явно испытывала. Но я понимала, что это было бы неправильно, что ей нужно самой пройти через это, пережить и отпустить.

Я чувствовала себя сторонним наблюдателем в этой сложной драме, в которой были замешаны чувства, обиды и разочарования. Мне оставалось только молча поддерживать Мию и надеяться, что они смогут найти в себе силы поговорить и разобраться во всем.

Ведь молчание, как известно, лишь усугубляет проблемы и отдаляет людей друг от друга.

Когда Матвей засобирался домой, Мия словно ожила. Она проводила его до двери, и я заметила, как она крепко сжала его руку на прощание. В этот момент в ее глазах промелькнула такая нежность, такая боль, что я поняла – их связывает что-то очень глубокое и важное.

Едва за Матвеем закрылась дверь, Мия обернулась ко мне. В ее глазах стояли слезы.

– Нам нужно поговорить, – тихо произнесла она, и я поняла, что сейчас мне откроется тайна, которая мучила меня весь вечер.

– Я знала, что ты заметишь, – начала Мия, дрожащим голосом усаживаясь в кресло напротив меня. – Мы с Матвеем… у нас было что-то. Давно. Еще до Ильи.

Она замолчала, словно собираясь с духом, а я молча ждала продолжения, чувствуя, как внутри меня нарастает напряжение.

– Это была такая наивная, юношеская любовь с моей стороны, – продолжила Мия, смотря куда-то в пустоту. – Я мечтала о будущем с ним, мы строили планы… Но потом все рухнуло. Просто в один момент я ушла, ничего не объяснив. Исчезла из его жизни. Это было больно…

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Я долго не могла прийти в себя, пыталась навязать себе, что это моя больная фантазия была в тот день. Пыталась забыть и сделать вид, что его никогда не было в моей жизни. Но он постоянно жил в моих воспоминаниях. А потом я встретила Илью, и он помог мне забыть Матвея. Или, по крайней мере, я так думала…

В ее голосе звучала горечь.

– И вот Матвей вернулся в мою жизнь. Как ни в чем не бывало. Но нас теперь связывает нечто гораздо большее, чем он смеет предполагать. Наш сын…

– У тебя сын? – вырвалось у меня, словно удар грома.

За эти три года мне и в голову не приходило, что у Мии может быть ребенок.

Мия нервно одернула прядь, скользнувшую по щеке. В глазах ее плеснулся страх, мимолетный, как тень, но она тут же взяла себя в руки.

– Да, – прошептала она, словно выдавала страшную тайну. – Его зовут Мирон. Ему два года.

Земля ушла из-под ног, мир поплыл.

– И ты молчала? Почему?

В голосе Мии зазвучало отчаяние.

– Я боялась… боялась. Матвей… что он узнает и попытается…

Я понимала ее. Теперь мне стало понятно, почему она была такой отстраненной весь вечер. Она разрывалась между прошлым и настоящим, между старой любовью и чувством долга. И этот груз молчания давил на нее, не давая дышать.

Я взяла ее руку в свою. Холодные пальцы дрожали, выдавая бурю, бушующую внутри.

– Тебе нужно рассказать ему, – тихо произнесла я, стараясь подобрать самые нужные слова. – Ты не можешь жить в неведении и заставлять его жить в неведении тоже. Это несправедливо по отношению ко всем вам.

Она отвернулась, глядя в окно на мерцающие огни ночного города.

– Я боюсь, – прошептала она. – Боюсь его реакции, боюсь, что он меня возненавидит. Боюсь, что Матвей никогда не простит мне этого.

– Но ты боишься еще больше, если будешь молчать, – возразила я. – Этот страх будет преследовать тебя всю жизнь, разъедая изнутри. Лучше столкнуться с правдой, какой бы горькой она ни была.

Она долго молчала, обдумывая мои слова. В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене.

Наконец, она повернулась ко мне, и в ее глазах я увидела решимость.

– Ты права, – сказала она, вытирая остатки слез. – Я должна рассказать ему. Только не в ближайшее время.

Закат нахально бьет в глаза, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы. Застонав и перевернувшись на другой бок, пыталась спрятаться от назойливого света.

Три дня… всего три дня прошло с той ночи, когда Арсений, стал чем-то большим. Или наоборот, сломал что-то важное?

В голове всплывали обрывки той ночи. Поцелуй. Один, второй, и вот уже наши губы слились в одно целое. А дальше… все как в тумане. Я помнила тепло его тела, его нежные прикосновения, его шепот на ухо. Но еще помнила ту неловкость, которая повисла в воздухе наутро. Мы оба старались вести себя как ни в чем не бывало, но напряжение ощущалось кожей.

Вздохнула я села в постели. Нужно вставать.

Нужно что-то делать. Нужно отвлечься от этих навязчивых мыслей. Может, позвонить Арсению? Или лучше нет? Я встала и поплелась в ванную, глядя на свое отражение в зеркале. Уставшие глаза, растрепанные волосы… и легкая тень страха в глубине души.

Три дня… и целая пропасть между тем, что было, и тем, что будет.

Холодная вода помогла немного взбодриться. Умывшись и стараясь не смотреть на свое отражение слишком долго, включила кофеварку, и, пока варился кофе, вышла на балкон. Наш городок просыпался. Машины спешили по своим делам, люди торопились на работу. Все жили своей обычной жизнью, как будто ничего и не произошло.

Но для меня все изменилось.

Сделала глоток кофе, чувствуя, как горечь обжигает горло.

Может, и правда позвонить Арсению? Просто поговорить, как раньше. Выяснить, что он думает. Но что, если он не захочет говорить? Что, если он жалеет о той ночи? Страх сковал движения. Поставив чашку на перила и вернулась в квартиру.

Телефон лежал на прикроватной тумбочке. Я взяла его в руки и долго смотрела на номер Арсения в списке контактов.

Набрать? Не набрать? Пальцы дрожали. Глубоко вздохнула и нажала кнопку вызов.. Гудки тянулись мучительно долго.

– Алло? – раздался в трубке сонный голос Арсения.

Я молчала. Слова застряли в горле.

– Элли? Это ты? Что-то случилось? – в голосе Арсения прозвучало беспокойство.

– Мне… Мне нужно с тобой поговорить, – наконец выдавила она из себя.

– Я могу приехать? – спросил он.

– Да, – прошептала Элли и отключила телефон.

Но тут раздался новый звонок. Кирилл….

Что мне ему говорить? Как теперь смотреть у его глаза?

Сердце бешено колотилось в груди. Кирилл… Зачем он сейчас? Ответить или сбросить?

Страх перед неизбежным разговором парализовал. Но звонок продолжал разрывать тишину комнаты. Глубоко вздохнув, я приняла вызов.

– Привет, Элли. Как ты? – в голосе Кирилла звучала привычная теплота, от которой стало еще хуже.

– Привет, Кир. Все нормально, – попыталась я изобразить беззаботность, но голос предательски дрогнул.

– Ты как-то странно звучишь. Что-то случилось? – он был слишком чутким. Слишком хорошо меня знал.

– Нет, все в порядке. Просто немного устала, – соврала я. – Что-то хотел?

– Да, хотел предложить поехать сегодня за город. Шашлыки, свежий воздух… Ты как? Поговорим о нас?

И тут в дверь позвонили. Арсений. Время остановилось.

– Кир, прости, не могу сейчас говорить. Я перезвоню позже, – выпалила я и отключилась.

Арсений стоял на пороге, взъерошенный и немного растерянный. Наши взгляды встретились. В его глазах я увидела отражение своей собственной тревоги. Неловкое молчание затянулось.

– Проходи, – тихо сказала я, отступая в сторону.

Сейчас все решится.

Арсений вошел, неуверенно оглядываясь. В воздухе повисла напряженная тишина, которую казалось, можно потрогать руками. Он прошел в гостиную, не произнося ни слова, и остановился посреди комнаты. Я закрыла дверь и, повернувшись к нему, почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Что происходит, Элли? – наконец спросил он, нарушая молчание. Его голос звучал тихо, но в нем чувствовалась сталь. – Я чувствую, что что-то не так.

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом. Как объяснить ему все, не ранив еще больше? Как сказать, что прошлое вернулось, и я не знаю, что делать?

– Мне звонил Кирилл, – тихо произнесла я, опуская взгляд. – Он звал за город.

Арсений молчал, и это молчание давило сильнее любых слов. Я подняла глаза и увидела в его взгляде боль и непонимание. Он ждал продолжения, и я знала, что должна быть честной. Сейчас или никогда.

– Он просил о встрече. Сказал, что должен мне кое-что рассказать, – продолжила я, чувствуя, как голос дрожит. – Сказал, что это касается нас обоих.

Арсений сделал шаг вперед, его лицо исказилось от боли. Он подошел ближе и взял меня за руку. Его прикосновение было холодным и неуверенным.

– И ты поедешь? – спросил он, и в его голосе звучала обреченность. – Ты действительно поедешь к нему, после всего, что между нами было?

Я отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза. Как объяснить ему, что это не просто любопытство, что меня терзает какое-то странное предчувствие? Что если то, что хочет сказать Кирилл, изменит все?

– Я не знаю, – прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к горлу. – Мне нужно узнать, что он хочет. Я должна… понять.

После не продолжительного разговора, он уехала.

А я… я осталась дома. Взяв телефон, села на кровать и начала листать соц сети. Но тут, новое уведомление.

Неизвестный номер:

– Арсений убийца. Посмотри первые три видео и ты сама все поймешь.

– Сейчас я пытаюсь помочь тебе, оградить тебя от этого зверя. Посмотри.

Открыв видео, тело парализовало.

Это… шутка?

Он не мог. Он клялся! Не уже ли…?

Открыв диалог с Сеней, пишу ему:

Элли Орлова.

– Это правда? – пишу сообщение, с замирающим сердцем.

Арсений Белов.

– Что, звездочка?

Он и правда сейчас не понимает о чем я говорю?

Человек, который общался и дружил со мной почти четырнадцать лет, сейчас строит из себя дурака? Это просто бред. Я не хочу в это верить. Он ведь не мог меня так предать, ведь … правда?

Элли Орлова.

– Ты убил… того человека? Это ведь была не игра?

Сглатываю ком в горле, отправляя это сообщение.

Я не могу до сих пор придти в себя, после того сообщения. После того, как неизвестный человек раскрыл все карты, которые прятал Арсений. Мой лучший друг! Друг моего детства! Я же верила ему, всю себя доверяла.

Почему это так больно?

Почему так больно терять близкого и родного человека?

Пока жду ответа, спускаюсь на первый этаж. Подхожу к холодильнику, достаю кастрюлю с пюре, котлетки. Ставлю на стол, беру тарелку.

– Па, – кричу из кухни.

– Что моя девочка?

– Ты будешь есть? – выдаю не своим голосом.

Скорее, так на меня действует стресс.

– Нет, – отзывается папа, после чего я ставлю тарелку в микроволновую печь.

– И что мне теперь делать? – шепчу себе под нос.

Громкое пиликание, уведомляет меня о том, что еда разгорелась. Но я стою и просто гипнотизирую телефон.

Сейчас мне хочется что бы это все оказалось просто шуткой. Банальной, глупой шуткой. Я хочу забыть все это как страшный сон. Но увы, когда смартфон загорается, вся моя выдержка летит к чертям.

Арсений Белов:

– Я честно хотел тебе об этом рассказать, но не было возможности. Я знал что после всей правды, ты посмотришь на меня другими глазами. Я – убийца, и этого не изменить. Я просто пытался оградить тебя от этого мира. Хотел, что бы ты с таким же огоньком в глазах, смотрела на меня как и всегда. И я знал, что если скажу тебе все как есть, твой огонь в глазах погаснет. Ты больше не будешь светить для меня.

Перечитывая это сообщение в четвертый раз, я задаюсь вопросом.

А знала ли я вообще тебя настоящего, Арсений Белов? Или ты всегда играл особую роль со мной? И кто ты вообще такой?

Арс знал, что я боюсь смерти. Любой! Пусть это даже человек, которого я не знаю.

Он знал, что в месяц я лишилась мамы. И что после этого, я всегда переживаю за тех, кто умирает. Он все это знал, но наплевал на мои чувства.

Взяв телефон в руки, я пишу то, что однозначно перевернет мою жизнь.

Элли Орлова:

– Надеюсь наша дружба дала тебе намного больше, чем убийство того невинного человека.

Сообщение прочитано в ту же секунду, как я его отправила, после чего появляются три точки. Показывая, что Сеня пишет ответ.

Арсений Белов.

– Звездочка, не говори сейчас, что ты прощаешься со мной?

С бегущими дорожками слез, отправляю ответ.

Элли Орлова:

– Я прощаюсь с тобой!

Кинув телефон, на барную стойку, достаю тарелку и ставлю на стол.

Отец входит на кухню, обеспокоенно смотрит на меня. Видит слезы, красные глаза. Молча подходит, обнимает за плечи.

Я прижимаюсь к нему, чувствуя такую нужную сейчас поддержку. Хочется рассказать все, выплеснуть боль, но слова застревают в горле. Как объяснить отцу, что человек, которого я считала другом, оказался чудовищем?

Как сказать, что мир, который казался таким понятным и безопасным, рухнул в одно мгновение?

Пытаюсь есть, но кусок не лезет в горло. Все кажется безвкусным, будто я ем вату. Слезы продолжают течь, смешиваясь с пюре.

Отталкиваю тарелку, поднимаюсь из-за стола.

– Я не голодна, – шепчу и ухожу в свою комнату.

Беру телефон, смотрю на экран.

Ни новых сообщений, ни звонков.

Арсений молчит.

Неужели он действительно отпустил меня так просто? Неужели все, что между нами было, ничего не значило? Чувствую, как внутри нарастает злость, смешанная с обидой и разочарованием. Хочется кричать, бить посуду, вымещать свою боль на всем, что попадется под руку.

Но вместо этого просто падаю на кровать и смотрю в потолок. Перед глазами проносятся обрывки воспоминаний: наши детские игры, совместные походы в кино, долгие разговоры по ночам.

Все это было ложью? Он всегда притворялся? Неужели я настолько слепая, что не видела правду все эти годы? Вопросы роятся в голове, не давая покоя.

Закрываю глаза, пытаясь уснуть, но сон не приходит. В голове только одно:

Арсений – убийца.

Эти слова звучат как приговор, разрушая все, во что я верила.

Я прощаюсь не только с ним, но и со своим прошлым, со своей наивностью. Впереди – неизвестность, и страшно представить, что меня ждет. Но одно я знаю точно: моя жизнь больше никогда не будет прежней.

В комнате темно и тихо, лишь слабый свет от уличного фонаря проникает сквозь неплотно задернутые шторы.

Лежу неподвижно, словно парализованная, и чувствую, как страх сковывает каждую клеточку тела. Кажется, что стены давят, а потолок вот-вот обрушится на меня. В этой тишине особенно отчетливо слышно, как бьется сердце – бешено, неровно, словно загнанная птица.

Внезапно в дверь тихо стучат. Не отвечаю, притворяюсь спящей. Но стук повторяется, настойчивее, увереннее.

– Можно? – слышу тихий голос отца.

С трудом поднимаюсь с кровати и открываю дверь. Он стоит в коридоре, в руках – кружка с чаем.

– Не спится? – спрашивает он, и в его глазах я вижу не только беспокойство, но и какую-то непоколебимую силу, уверенность.

Киваю, впуская его в комнату. Он садится на край кровати, протягивает мне кружку.

– Выпей, станет легче.

Делаю небольшой глоток – горячий, сладкий чай обжигает горло, немного успокаивая.

Отец молчит, не торопит. Просто сидит рядом, давая мне почувствовать свое присутствие, свою поддержку. И в этой тишине, в этом простом человеческом тепле, я начинаю находить силы.

В конце концов, я должна рассказать ему. Нельзя держать это в себе, нельзя носить этот груз в одиночку. Набираю в грудь воздуха и начинаю говорить. Сначала – запинаясь, сбивчиво, сквозь слезы. Но постепенно, слово за словом, боль выливается наружу.

Рассказываю обо всем: об Арсении, о его поступке, о своем разочаровании и страхе. Отец слушает молча, не перебивая, лишь время от времени сжимая мою руку в знак поддержки. Когда заканчиваю, он крепко обнимает меня, и я чувствую, что я не одна. Что есть кто-то, кто всегда будет рядом, кто защитит и поддержит, несмотря ни на что.

Глава 4.

Объятия отца – это как спасительный круг в бушующем море отчаяния. В них я чувствую себя маленькой девочкой, которую всегда оберегали от бед. Но я уже не ребенок, и мне придется научиться справляться с болью и разочарованием самостоятельно. Но сейчас, в этот момент слабости, мне просто необходимо ощутить эту защиту, эту безусловную любовь.

Когда отец отстраняется, в его глазах нет осуждения или упрека. Только понимание и сочувствие.

– Ты сильная, – говорит он тихо, но уверенно. – Ты справишься. Просто помни, что ты не одна.

Его слова звучат как мантра, возвращая мне веру в себя. Я смотрю на него и вижу не только любящего отца, но и мудрого наставника, опору.

Мы еще долго сидим в тишине, каждый погруженный в свои мысли. Но эта тишина не давит, а наоборот, успокаивает. Она наполнена теплом и поддержкой. Чай давно остыл, но я продолжаю держать кружку в руках, согревая ладони.

Завтра будет новый день. День, когда мне придется встретиться с реальностью лицом к лицу. Но теперь я знаю, что у меня есть силы. Силы, которые я черпаю в любви и поддержке своей семьи. И я обязательно справлюсь.

Утро встречает меня первыми лучами солнца, проникающими сквозь щели в шторах. В комнате еще царит полумрак, но я чувствую, как с каждым новым лучом пробуждается энергия и желание действовать. Я встаю с кровати, полная решимости и оптимизма.

Сегодняшний день обещает быть непростым, но я готова к любым испытаниям.

На кухне меня ждет аромат свежесваренного кофе, приготовленного Мией. Ее улыбка и теплые объятия – лучший способ начать день.

Мы вместе завтракаем, делимся планами и переживаниями. Эти моменты близости и поддержки бесценны для меня. Они наполняют меня уверенностью и силой, необходимой для преодоления любых трудностей.

Я выхожу из дома и направляюсь навстречу новому дню. Городок уже проснулся и живет своей жизнью. Люди спешат на работу, дети идут в школу, в парках гуляют влюбленные пары. Я вдыхаю свежий воздух и чувствую, как энергия жизни наполняет меня. Я иду вперед, уверенная в себе и своих силах.

В кармане вибрирует телефон. Кирилл…

Тяжело вздохнув, отвечаю на звонок.

– Алло, – произношу я, стараясь придать голосу непринужденность, хотя внутри все сжимается.

– Привет, – звучит в трубке его голос, такой знакомый и одновременно такой чужой. – Как дела?

Вопрос, от которого хочется отмахнуться. Все настолько плохо, что если бы ты знал, сейчас не разговаривал со мной. Измена. Слово, которое вертится в голове уже четвертый день. Я предала его…

Но вслух я лишь отвечаю:

– Нормально, а у тебя? – Стараясь вложить в голос как можно меньше эмоций.

После короткого молчания он продолжает:

– Я хотел поговорить. Может встретимся?

Встретиться? Зачем?

– Не думаю, что это хорошая идея сейчас, – говорю я твердо, стараясь не дать голосу дрогнуть.

– Пожалуйста, – слышу я в ответ. – Это важно. Его голос звучит так искренне, что я на мгновение теряюсь.

Важно? Что может быть важнее того, что уже произошло? Но любопытство берет верх.

– Хорошо – соглашаюсь я, сама не понимая, зачем дала слабину. – Где и когда?

– В нашем любимом кафе, сегодня вечером? – предлагает он, и в его голосе слышится надежда. Кафе… столько воспоминаний связано с этим местом. Наши первые свидания, долгие разговоры, планы на будущее. Как же иронично, что именно сейчас он предлагает встретиться там.

– Хорошо, – отвечаю, и от горечи в голосе не избавиться. – Во сколько?

– В семь, – говорит он. – Буду ждать.

Звонок обрывается, и я остаюсь один на один со своими мыслями. Зачем? Зачем он хочет встретиться? Что он скажет? Сможет ли простить? Или же это конец? В животе нарастает тревога, и я чувствую, как начинают дрожать руки. Нужно взять себя в руки и собраться с мыслями. Вечер обещает быть тяжелым.

Весь день тянется мучительно долго. Работа не клеится, мысли путаются, и я то и дело смотрю на часы. С каждой минутой приближается момент истины. Я одеваюсь, стараясь выглядеть как можно лучше, хотя понимаю, что это бессмысленно. Никакой наряд не сможет скрыть вину и боль, которые я чувствую.

Сердце бешено колотилось, а ноги все еще несли меня к уютному свету кафе, но судьба распорядилась иначе. Мир вокруг словно сорвался с цепи, события закрутились в безумном вихре.

Резкий визг тормозов полоснул по нервам. К тротуару подкатил черный, как вороново крыло, внедорожник, и из его утробы выметнулись трое мужчин, чьи лица скрывала зловещая тень.

Хватают грубо, словно мешок с мусором, швыряют на заднее сиденье. Удар головой о сталь двери отзывается оглушительной болью, и я камнем лечу в черную бездну.

 Веки дрожат, неохотно распахиваясь навстречу безжалостному свету. Резкая вспышка режет глаза, вынуждая их тут же сомкнуться. Холод пробирает до костей, влажная сырость въедается в легкие, вызывая тошнотворный спазм. Слабый кивок головы отзывается мучительной пульсацией в затекшей шее. С гримасой боли на лице, я все же заставляю себя открыть глаза, пытаясь охватить взглядом окружающий мрак.

– Очнулась, – мерзкий, прокуренный голос прорывается сквозь пелену шума в ушах. – Босс уж думал, кони двинула. Переживать начал, что выкуп тю-тю.

От этих слов меня передергивает, словно от удара током. Дыхание сбивается, я пытаюсь унять предательскую дрожь, но резкая боль, словно раскаленный гвоздь, пронзает голову. Чья-то грубая рука хватает за волосы, дергая вверх.

– Поиграем, куколка?– сквозь зубы цедит охранник, обдавая меня тошнотворным дыханием.

Во рту противный привкус дешевого табака, вонючего кофе и приторной арбузной жвачки. От этого адского коктейля меня выворачивает наизнанку. Пытаясь сдержать рвотный позыв, я оседаю на пол, но стальная хватка не дает упасть, трясет над грязным бетоном.

– Инвалидку решила строить?– рычит громила, злобно ухмыляясь. – Щас поможем!

Меня швыряют в угол, спина с глухим стуком ударяется о холодную стену. Закусываю губу до крови, чтобы не выдать ни звука, не доставить им удовольствия. Соленая капля стекает по подбородку, смешиваясь со слюной. Я сглатываю ее перед тем, как один из этих отморозков хватает меня за ногу.

– Ну что, готова к веселью?– сипит он, его потные ладони скользят по моей коже. Сальные волосы падают на лицо. Это последние детали, которые успеваю заметить перед тем, как мир взрывается болью от удара.

Каждый удар впивается в ребра, они пинают меня ожесточенно, безжалостно, пока сознание не начинает мутнеть. Живот, ребра, ноги – они бьют, не выбирая цели, пока в ушах не начинает звенеть, а в груди не клокочет предсмертный хрип. Я задыхаюсь, погружаясь в спасительную темноту. Как же здесь невыносимо холодно…

Кажется, я уже не чувствую боли, или просто не понимаю, чем именно меня бьют. Ногой? Рукой? Может, дубинкой? Все сливается в один нескончаемый кошмар. Невыносимо болят ребра, голова раскалывается, рука простреливает острой, нестерпимой болью. Сколько времени прошло? Минута? Пять? Час? Я потеряла счет времени…

Возможно, они сломали мне руку. Или это просто кажется?

Я делаю слабую попытку пошевелить левой рукой, и из горла вырывается дикий, нечеловеческий крик.

– Больно?– скалится первый громила, подходя ближе. – А теперь начнется самое интересное. На стул ее, живо!

Меня подхватывают под руки, волокут по полу, усаживают на жесткий стул. Сквозь пелену слез я вижу, как они хватают ремни со стола и начинают привязывать сначала ноги, потом руки.

От любого движения левую руку пронзает острая, кинжальная боль. Чтобы сдержать крик, я прикусываю язык до крови, но это лишь на время притупляет мучения.

– Пару минут, – слышу я сквозь шум в ушах, и дверь с лязгом захлопывается. Тяжелые шаги приближаются к месту моей казни. Я поднимаю глаза и вижу его… Не узнаю. Ненавижу!

– Неплохо, да?– цедит он сквозь зубы, ухмыляясь. – Как я вас всех ловко обвел вокруг пальца!

– Ты… просто… ничтожество… – хриплю я, сплевывая кровь на пол. – Я верила… тебе…

По комнате разносится его гортанный хохот. Я на секунду закрываю глаза, и ему хватает этого времени. Тупая боль пронзает ногу, словно удар молнии. Мой крик, полный невыносимой муки, разрезает тишину. Я вижу, как этот мерзавец выдергивает нож из моей плоти.

– Теперь поговорим начистоту, мой свет, – Кирилл с издевкой выделяет последнее слово, и с наслаждением проворачивает лезвие в ране.

Кровь брызжет на грязный бетон, смешиваясь с моими слезами. Мир качается, плывет, словно я нахожусь на палубе тонущего корабля. Боль ослепляет, затмевает разум, заставляя забыть обо всем на свете, кроме этого невыносимого чувства. Кирилл, этот монстр в человеческом обличье, склоняется надо мной, шепчет что-то на ухо, но я не слышу слов. Вижу лишь его искаженное злобой и триумфом лицо.

Он замахивается снова. Я зажмуриваюсь, готовясь к худшему, но удара не следует. Открываю глаза и вижу, что он просто рассматривает нож, испачканный моей кровью. Он облизывает лезвие, его глаза горят безумным огнем. Меня выворачивает от отвращения. Как я могла поверить этому чудовищу? Как могла доверить ему свою жизнь?

Слабая надежда, тлеющая где-то в глубине души, окончательно угасает. Я вижу в его глазах лишь тьму, бездну, готовую поглотить меня целиком. Он садист, наслаждающийся моей болью и бессилием. И я – его жертва.

Кирилл отбрасывает нож в сторону, и тот со звоном ударяется о бетонный пол. Он приближается ко мне, наклоняясь все ближе и ближе, пока его лицо не оказывается в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствую его горячее дыхание, пропитанное запахом крови и безумия. Он шепчет что-то, но я не понимаю слов. Мой разум отказывается воспринимать реальность, защищая меня от ужаса происходящего.

Его пальцы грубо хватают меня за подбородок, сжимая до боли. Я пытаюсь вырваться, но сил не хватает. Тело, словно чужое, не слушается, ватная слабость сковывает движения. Кирилл усмехается, видя мою беспомощность, и в его глазах пляшут отблески нездорового восторга.

Он начинает говорить, медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, словно обучает несмышленого ребенка. Его голос, еще недавно звучавший так ласково и убедительно, теперь режет слух, как скрежет металла по стеклу. Он рассказывает о том, как долго планировал это, как тщательно готовился, как предвкушал момент моего отчаяния. Каждое его слово – удар, каждый взгляд – укол кинжала. И самое страшное – в его голосе нет ни капли сожаления, лишь холодный расчетливый цинизм.

Вдруг, он отпускает мой подбородок и отходит на шаг. Его взгляд блуждает по моему телу, словно оценивающего кусок мяса. Я съеживаюсь, пытаясь спрятаться от этого невыносимого взгляда, но бежать некуда. Я в ловушке, в его власти. И я знаю, что сейчас начнется самое страшное.

Кирилл поднимает с пола окровавленный нож. В его глазах загорается маниакальный блеск. Я закрываю глаза, готовясь к неминуемому. Но вместо боли слышу лишь его зловещий смех, который эхом разносится по помещению, проникая в самые темные уголки моей души. Я понимаю, что он играет со мной, растягивая удовольствие, наслаждаясь моим страхом и отчаянием. И это хуже любой физической боли.

Открываю глаза. Кирилл все еще стоит передо мной, в руке нож. Но в его глазах появляется какое-то сомнение, что-то, чего я раньше не замечала. Может быть, это и есть тот крохотный шанс, за который стоит ухватиться?

В голове рождается безумная мысль. Наверное, это инстинкт самосохранения, последняя отчаянная попытка выжить. Я собираю все остатки сил, заставляю себя смотреть ему в глаза, не отводя взгляда. Пытаюсь найти там хоть что-то человеческое, зацепиться за проблеск раскаяния. И, кажется, на мгновение мне это удается. В его глазах мелькает тень прежнего Кирилла, того, в которого я когда-то верила. Этого достаточно.

Я начинаю говорить. Тихо, почти шепотом, но каждое слово, словно хрупкий кристалл, должно дойти до его сознания. Я напоминаю ему о нас, о том, что нас связывало, о наших мечтах и планах. Говорю о том, как сильно я его любила, о том, как верила в него. И в каждом слове – искренняя надежда, в каждом взгляде – мольба о пощаде.

Кажется, мои слова начинают действовать. Кирилл опускает руку с ножом, его взгляд становится менее безумным. Он отступает еще на шаг, словно боясь приблизиться ко мне. В его глазах – борьба. Борьба между монстром, которого он сам в себе породил, и тем человеком, которым он когда-то был.

Я продолжаю говорить, не останавливаясь ни на секунду. Боюсь, что если замолчу, монстр снова возьмет верх. И в этот момент происходит чудо. Кирилл роняет нож на пол. Падает на колени, закрывает лицо руками и начинает плакать. Не рыдать, а именно плакать, как ребенок, потерявший любимую игрушку. В этот момент я понимаю, что он все еще жив. И что у нас есть шанс.

Но все мои надежды обращаются в прах, рассыпаются пеплом от его слов:

– Заприте её в подвале. Делайте с ней, что хотите.

 Мои колени подкашиваются. Слова Кирилла, словно ледяной душ, обрушиваются на меня, уничтожая последние надежды.

Делайте с ней, что хотите…

Этот приговор звучит хуже любой смерти. Он отворачивается от меня, спиной показывая свое окончательное решение. Прежнего Кирилла больше нет. Остался лишь этот монстр, от которого меня отделяет лишь тонкая грань – его приказ.

Два здоровенных мужчины, до этого незаметно стоявшие в тени, подходят ко мне. Их лица бесстрастны, в глазах – лишь тупое повиновение.

Они хватают меня за руки, грубо сжимая, и волокут к выходу из комнаты. Я пытаюсь сопротивляться, кричать, но голос предательски срывается, превращаясь в жалкий хрип.

Подвал. Темнота, сырость, затхлый запах земли и плесени. Меня бросают на бетонный пол, как куклу, и запирают дверь на тяжелый засов. Я остаюсь одна, в кромешной тьме, наедине со своим страхом. Слышу удаляющиеся шаги, а затем – тишина. Гнетущая, всепоглощающая тишина, которая давит на уши и сводит с ума.

В голове – пустота. Не могу думать ни о чем, кроме этих страшных слов:

Делайте с ней, что хотите…

Что они собираются со мной сделать? Пытки? Насилие? Смерть? Ужас сковывает меня, парализует волю. Я лежу на холодном полу, дрожа всем телом, и жду. Жду, когда за мной придут. Жду, когда начнется самое страшное. И в этой темноте и тишине я чувствую, как медленно умирает моя душа.

Время тянется мучительно медленно. Каждая секунда кажется вечностью. Тишина нарушается лишь редкими каплями воды, падающими откуда-то сверху, и шуршанием, доносящимся из углов подвала. Я пытаюсь разглядеть хоть что-то в этой непроглядной тьме, но тщетно. Глаза отказываются адаптироваться, оставляя меня в полном неведении.

Страх, как ядовитый плющ, обвивается вокруг моего сердца, сжимая его в ледяном кулаке.

Я вспоминаю свою жизнь – счастливые моменты, близких людей, мечты, которые так и не успела осуществить. Все это кажется таким далеким, словно принадлежащим другой, чужой жизни.

Неужели это конец? Неужели все оборвется здесь, в этом сыром и темном подвале?

Молюсь. Молюсь всем известным и неизвестным богам, о пощаде, о спасении, о хоть какой-то надежде. Но в ответ – лишь тишина. Кажется, Бог отвернулся от меня, оставив на произвол судьбы. И тогда я понимаю, что надеяться больше не на кого. Спасение может прийти только от меня самой.

Собираю остатки воли в кулак и поднимаюсь с пола. Ноги дрожат, тело не слушается, но я заставляю себя двигаться. Осторожно, ощупывая стены, продвигаюсь вперед, вглубь подвала.

Может быть, там есть выход? Может быть, есть шанс на спасение?

Иду на ощупь, спотыкаясь и падая, но поднимаясь снова и снова. В голове – одна мысль: выжить. Выжить любой ценой. И пока во мне теплится эта искра надежды, я буду бороться. Буду бороться за свою жизнь, за свою свободу, за свое будущее.

Внезапно рука натыкается на что-то холодное и металлическое. Цепь? Или труба? Пытаюсь определить на ощупь, что это такое. Пальцы скользят по ржавой поверхности, и я понимаю – это решетка. Решетка, закрывающая какое-то отверстие в стене. Возможно, вентиляция? Прислушиваюсь. Сквозь решетку доносится слабый, едва уловимый звук – шум машин. Значит, я не так далеко от внешнего мира, от людей.

Сердце начинает биться чаще, надежда разгорается с новой силой. Начинаю трясти решетку, пытаясь ее вырвать или хотя бы сдвинуть с места. Но она, кажется, намертво вросла в стену. Металл скрипит и стонет, но не поддается. От отчаяния начинаю барабанить по решетке кулаками, кричать, звать на помощь. Но мои крики тонут в толстых стенах подвала, не достигая ничьих ушей.

Из последних сил продолжаю бороться с решеткой, с надеждой вырваться на свободу. И вдруг, что-то щелкает. Один из болтов, удерживающих решетку, поддается. С новой энергией наваливаюсь на нее, и вскоре еще несколько болтов срываются. Решетка поддается и с грохотом падает на пол.

Но тут вдруг, тихие шаги. Прислушиваюсь к ним и дверь открывается.

– Ну что? Готова к новым приключениям?

Тихие шаги… они словно змеи, проползшие по моей коже, оставили леденящий след. Сердце забилось в панике, как пойманная птица. Дверь скрипнула, открываясь в темноту, словно пасть хищника.

– Ну что? Готова к новым приключениям? – прозвучал голос, от которого кровь застыла в жилах. В нем звенела угроза, обещание боли и страха. Я не помнила, кто это был. Все лица смешались в один размытый кошмар.

Следующие сутки стерлись из памяти, оставив лишь ощущение бесконечной пытки. Как сквозь толстое стекло, я видела уродливые гримасы, слышала зловещий шепот. Было ли насилие? Не знаю. Мозг услужливо заблокировал самые страшные воспоминания, чтобы хоть как-то защитить меня от безумия.

Но я помню другое. Я помню, как измывались над моим телом. Как резали каждый свободный уголок моей кожи, словно превращая меня в холст для своих больных фантазий. Это было унижение, оскорбление, попытка уничтожить меня как личность. Каждый порез отзывался эхом в моей душе, выжигая в ней шрамы, которые не заживут никогда.

Я лежала, обессиленная и сломленная, чувствуя, как жизнь медленно покидает меня. Но даже в этот момент, в самой глубине отчаяния, зародилось зерно ненависти. Ненависти к тем, кто это сделал, ненависти к себе за слабость, ненависти ко всему миру за его несправедливость. И эта ненависть стала моей спасительной нитью, ухватившись за которую, я начала карабкаться из бездны.

Сквозь пелену боли пробивалось осознание: я жива. Пусть и сломлена, изранена, но жива. А значит, у них нет победы. Они хотели уничтожить меня, но вместо этого лишь разожгли пламя, пожирающее меня изнутри. Пламя мести.

Я не знала, сколько времени прошло, прежде чем я смогла пошевелиться. Каждый мускул отзывался адской болью, но сквозь нее пробивалась воля. Воля к жизни, воля к возмездию. Я должна выбраться отсюда, должна выжить, чтобы найти их. Чтобы заставить их заплатить за все, что они сделали.

С каждым днем, с каждой крохой пищи, с каждым глотком воды я становилась сильнее. Физически и морально. Боль стала моим союзником, напоминая о том, что я пережила и о том, что мне предстоит сделать. Шрамы – моей картой, хранящей память о каждой минуте унижения.

Карабкаясь по стене, я нашла ту щель, где был шатающийся кирпич, надавив на него, он отвалился

В образовавшемся отверстии забрезжил слабый свет. Надежда вспыхнула ярче боли. Я продолжила выковыривать кирпичи, расширяя проход, пока не смогла протиснуться наружу. Оказавшись снаружи, я рухнула на землю, вдохнув полной грудью свежий воздух. Земля была холодной и твердой, но я была благодарна за нее. За то, что была жива.

Я не знала, где я нахожусь, но знала, куда мне нужно идти. К ним. Я поднялась, опираясь на стену, и осмотрелась. Впереди простирался лес, мрачный и молчаливый. Он казался таким же сломленным, как и я. Но я не боялась, во мне горел огонь, который разгонял любой страх.

Я вошла в лес, ступая осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Воспоминания о пережитом преследовали меня, но я отгоняла их. Я сосредоточилась на цели, на мести. Она была моим компасом, моим маяком, моей движущей силой.

Я шла вперед, сквозь боль и усталость, сквозь страх и сомнения. Я шла, чтобы найти их. Чтобы заставить их заплатить. Чтобы вернуть себе свою жизнь. Чтобы доказать, что они не сломили меня. Они лишь сделали меня сильнее.

Из кромешной тьмы вырвались лучи фар. Прищурившись, я различила силуэты мужчины и женщины, замерших в нерешительности. Автомобиль остановился.

– Пожалуйста, – прошептала я, и в голосе моем звучала лишь сломанная надежда. – Ваш телефон… Мне нужно позвонить.

Мужчина и женщина переглянулись с тревогой. В их глазах читалось сомнение, но любопытство взяло верх. Мужчина медленно вышел из машины, держа руки на виду, словно показывая, что не представляет опасности.

– Что с вами случилось? – спросил он, сохраняя дистанцию.

– Мне нужна помощь, – прохрипела я, чувствуя, как силы покидают меня. – Пожалуйста, дайте позвонить.

Мужчина колебался лишь мгновение, затем протянул мне свой телефон. Я набрала номер, который помнила наизусть, номер человека, который должен был помочь мне. Гудки тянулись мучительно долго, и с каждым из них надежда угасала. Но вот, наконец, в трубке раздался знакомый голос.

– Сеня… – прошептала я, не в силах сдержать слезы.

АРСЕНИЙ.

– Да? – рычу в трубку, срывая злость на незнакомом номере.

– Сеня… – еле слышный шепот, в котором я узнаю Элин.

– Звездочка? Это ты?

– Сеня… помоги… мне… – голос дрожит, запинается, но мольба звучит отчетливо.

– Где ты? Я сейчас буду! Геолокацию скинь! Живо! – командую, срывая ключи с барной стойки. Вылетаю из квартиры, прыгаю в машину и, не прогревая двигатель, срываюсь с места.

Только бы успеть, только бы с ней все было хорошо, – эта мысль пульсирует в голове. Двое суток мы её искали. Двое. Чёртовых. Суток. Без еды, без воды… Боюсь даже представить, что ей пришлось пережить.

Только живи, моя девочка, борись!

Телефон вздрагивает, на экране – адрес. Кладбище. Проклятье! Резко торможу, разворачиваюсь, лечу в объезд.

Какая же гнида решила сломать меня таким образом? Не понимают, мрази, что ломают её, хрупкую, беззащитную! Мою женщину! Даю себе команду «Стоп!», обрывая поток яростных ругательств. Разберусь с этим позже. Уничтожу эту тварь – обязательно.

Подъезжаю к кладбищу. Глушу мотор, вылетаю из машины и несусь по координатам вглубь, между могил.

Мелькает знакомый грязновато-белый локон из-за кустов. Сердце обрывается, ноги наливаются свинцом. Каждый шаг дается с нечеловеческим трудом, словно иду на собственные похороны. Плевать на всех и вся! Элли – моя жизнь! И никто не смеет её у меня отнять!

Подхожу ближе, обхожу куст и вижу её. Бледное, измученное личико моей звездочки.

Грязь, смешанная с кровью, под разбитой бровью – рваная рана, на щеке отпечатки чужих пальцев, порванная футболка… сквозь прорехи – следы от ударов плетью, кровоточащие раны. Шорты облепили худые ноги в чудовищных синяках. Господи, что они с ней сделали?!

– Сеня… – хрипит она, глотая кровавые слёзы.

– Тише, мой свет, тише, – подхватываю её на руки, прижимая к себе.

Несу к машине, открываю заднюю дверь, осторожно укладываю Элли на сиденье – как самое драгоценное и хрупкое, что у меня есть в этой проклятой жизни. За руль, срываю с места и набираю номер лучшего друга.

Один гудок, два, три… и короткое:

– Да?

– Матвей, мне нужны лучшие врачи в твоей богадельне! Срочно! – рычу в трубку, обгоняя еле ползущие машины.

– Арсений, что случилось? Ты ранен?

– Мот, я слишком зол, чтобы отвечать на вопросы.

– Понял. Собираю бригаду, – отключается связь.

Я знаю, Матвей сделает всё, что в его силах. Он сделает всё, чтобы я остался доволен.

Подлетаю к клинике, нас уже ждут санитары и сам бог во плоти – Матвей Юрьевич. Останавливаю машину, наплевав на разметку, вылетаю из салона, распахиваю заднюю дверь и рычу:

– Быстрее, блядь! И аккуратнее! Хоть волос с её головы упадёт – ваши головы полетят!

Элли достают из машины, словно бесценный бриллиант из футляра, бережно укладывают на каталку и увозят в клинику. Делаю шаг за ними, но Мот преграждает путь. Взгляд мой – смертельный приговор. Но он не боится, знает, что я его не трону. Слишком многим ему обязан. Слишком часто он вытаскивал мою задницу с того света.

– Рассказывай, – командует он.

– Что рассказывать? Мои псы за трое суток не нашли, я нашёл. Конец истории.

– Что произошло?

– Откуда я, блядь, знаю? Ты видел, в каком состоянии я её привёз.

Кулаки сжимаются до хруста, хочется сорвать злость на ком угодно. И этот «кто угодно» стоит сейчас передо мной.

Отхожу в сторону, направляюсь к клинике. Прохожу мимо ресепшена. Девушка пытается что-то сказать, но Мот, идущий следом, жестом прерывает её. Не лезь, мол, сам разберусь.

– Куда её увезли? – кидаю через плечо, осматривая просторный холл.

– Снежана, куда увезли девушку на каталке?

– В сторону операционных, – с робкой улыбкой и влюблённым взглядом отвечает девушка.

Ищу указатель. Здесь сейчас решается, жить ей или умереть, а этот бабник опять вешает лапшу на уши девчонкам. Не раз замечал за ним эту слабость.

Хотя… у него тоже есть своя одержимость – Мия Астр. Может, у них в роду ведьмы были, что ими невозможно насытиться? Хочется обладать ею и никуда, ни на шаг не отпускать. Надеть на неё наручники и приковать к себе навечно!

Но Матвей временно сдался, узнав, что Мия выходит замуж. Какой там замуж! Он ей даже из дома не даст выйти, как только она наденет свадебное платье.

Подхожу к операционной номер три, смотрю в окно и вижу её, мою звездочку.

Живи, мой свет! Только живи!

Шесть часов, высеченных в ожидании на холодном полу у операционной, и вдруг – суетливая возня за дверью. Подскакиваю, прильнув к стеклу.

Хирурги, словно одержимые, кружатся вокруг бездыханного тела. Реаниматолог лихорадочно крепит электроды дефибриллятора, медсестра выставляет мощность, и в тягучей, замедленной реальности вижу, как отчаянно бьются за ускользающий луч жизни.

Разряд… Тишина. Еще раз… Снова тишина. И снова… Без ответа.

Рывок к двери, и та, оглушительно ударившись о стену, распахивается передо мной. Не чувствуя ног, пересекаю разделяющее нас пространство, вцепляясь в ее холодную руку.

– Давай же, мой свет! Ты должна разогнать мою тьму! Помоги мне! Черт возьми, Элли, не смей думать только о себе! Открой глаза, встань с этого проклятого стола! – голос срывается в рык отчаяния, но чьи-то сильные руки грубо оттаскивают меня назад. – Пустите!

– Сеня, ты не в себе. Успокойся!

– Она, блять, умирает! – сквозь стиснутые зубы, силясь вырваться, – Я должен спокойно смотреть? Пустите!

– Успокойся, – тихо, но твердо произносит Мот. – Ты ей сейчас не поможешь.

За шкирку вытаскивает меня из палаты, усаживая на жесткий стул. Извиваюсь, словно пойманный зверь, рвусь обратно, увидеть, что там, за этой чертовой дверью.

– Угомонись, – хмыкает друг, кладя тяжелую руку на плечо. – Они делают все, что могут.

Пять долгих, мучительных минут, и из операционной выходит врач, устало снимая шапочку.

– Мы сделали все, что смогли, – начинает он, но я, не дослушав, вскакиваю, хватая его за грудки.

– Что вы сделали? – спокойно, до ледяной злости, спрашиваю я.

– Все, что было в наших силах, – хрипит он. – У девушки не было шансов. Ее доставили слишком поздно. Огромная кровопотеря и множественные травмы… К сожалению, исход оказался неблагоприятным. Примите мои соболезнования.

– Арс! Отпусти его!

Отталкиваю врача, словно измазался в грязи. Смотрю сквозь мутное стекло потухшим взглядом, вижу, как убирают инструменты, как хирурги, уставшие и опустошенные, выходят, снимая шапочки, перчатки, халаты.

Внутри все клокочет яростью! Зубы стиснуты до боли, в голове рождаются картины мести.

Я всегда верил, что встречу ту единственную, на всю жизнь. Так меня воспитали. Отец и мать прожили душа в душу. Пусть их брак и был по расчету, но они стали семьей, полюбили друг друга. Я надеялся, что и Элли полюбит меня со временем, а сейчас… Сейчас я стою у операционной, где лежит моя угасшая звезда.

Я знаю, что такое терять близких, но потерять настолько близкого человека… Это невыносимая боль. Я потерял ее, профукал! И этого я себе никогда не прощу. Только я виноват. Я. Блять. Виноват. В ее. Смерти.

Я клянусь, каждый ублюдок распрощается с жизнью так же мучительно, как это случилось с Элли. Я выжму из них все до последней капли, пока они не будут захлебываться собственной кровью, моля о пощаде.

В голове гудит, как в растревоженном улье. Слова врача – пустой звук, соболезнования – плевок в душу. Единственное, что ясно вижу – окровавленный стол и ее безжизненное тело, укрытое белой простыней. Моя Элли, моя звезда… погасла навсегда.

Мот что-то говорит, пытается отвести меня, но я не слышу. Внутри – пустота, ледяная и всепоглощающая. Ярость – лишь тонкая пленка, покрывающая бездну отчаяния. Я знаю, что нужно что-то делать, что-то предпринять, но все действия кажутся бессмысленными, ничтожными.

Выхожу из больницы в оцепенении, словно лунатик. Холодный ветер хлещет по лицу, но я не чувствую. Сажусь в машину, зажигание, газ в пол. Куда? Неважно. Просто ехать, бежать от этой боли, от этой правды. Но от себя не убежишь.

В зеркале заднего вида мелькают размытые огни города. В голове – только ее лицо, ее улыбка, ее голос.

Сеня… – шепчет она, и я срываюсь на рыдания. Боль пронзает насквозь, разрывая изнутри. Я обещал защищать ее, оберегать, а в итоге… подвёл.

Клятва, данная у операционной, горит огнем в сердце. Я найду их, каждого, кто причастен к ее гибели. И они заплатят. Они заплатят за все.

Глава 5.

Машина несется по ночному городу, пожирая километры асфальта. Слезы, не переставая, льются из глаз, смешиваясь с холодным воздухом, врывающимся в салон через приоткрытое окно. В голове пульсирует только одна мысль – месть. Холодная, жестокая, неумолимая месть.

Я не знаю, с чего начну. Кто они, эти тв*ри, отнявшие у меня Элли?

Но я найду. Переверну весь город, если понадобится. Я достану их из-под земли. Они пожалеют, что вообще родились на этот свет.

Я лично прослежу за этим.

Говорю водителю тормознуть у обочины. Выхожу из машины, вдыхая полной грудью морозный воздух. Нужно успокоиться. Собраться. Поддаваться эмоциям сейчас – значит, проиграть. Нужно думать, как хладнокровный охотник, выслеживающий свою жертву.

Достаю телефон, набираю номер. Короткие гудки, и в трубке раздается хриплый голос Мота.

– Где ты, Арс? Куда ты так сорвался?

Молчу, не в силах вымолвить ни слова.

– Арс, ответь! Что случилось?

– Она… она умерла, – выдыхаю, словно лед.

– Я отомщу, – говорю твердо. – Я найду их всех.

– Арс, не делай глупостей. Дай мне время, я помогу тебе, – слышу в ответ.

– Мне никто не нужен, – обрываю его. – Я сам.

И бросаю трубку. Моя охота началась.

Тишина повисла в воздухе, нарушаемая лишь редкими звуками проезжающих машин. Луна, словно свидетель моего горя, безмолвно взирала с небес.

Я снова сел в машину, двигатель взревел. Теперь у меня есть цель. И я не остановлюсь, пока не достигну ее.

Первым делом нужно узнать хоть что-то. Кто, зачем, почему? Почему именно она? Почему не мои родители? Почему?

Я знал, к кому обратиться за инфой. Старый информатор, проныра, который знает все и обо всех в этом городе. Он не любит светиться, но деньги делают свое дело.

Набираю его номер. Гудки кажутся бесконечными.

Наконец, он берет трубку.

– Что надо? – ворчливо спрашивает он.

– Мне нужна информация. Очень срочно.

– За информацию нужно платить. Ты знаешь это.

– Я заплачу. Назови цену.

Описываю вкратце что знаю, рассказываю о сложившейся ситуации. Договариваемся встретиться.

***

Встречаемся через час в заброшенном переулке. Он, как всегда, одет во все черное, лицо скрыто под капюшоном.

– Что у тебя? – спрашиваю, не тратя времени на приветствия.

– У меня есть кое-что. Но это обойдется тебе недешево.

Я киваю, достаю пачку денег. Он хватает ее и исчезает в темноте, словно тень.

Остается только ждать. Ожидание – самое мучительное. Но я готов ждать.

Я готов на все.

Ради Элли.

Проходит полчаса, превращающиеся в вечность. Вдруг из темноты появляется силуэт. Информатор. Он подходит ко мне, протягивает небольшой листок бумаги.

– Здесь все, что я смог узнать. Будь осторожен. Эти люди опасны. Хотя… кому я это говорю.

Я хватаю листок, вглядываюсь в тусклый свет фонаря.

Имена, адреса, связи. Все, что мне нужно, чтобы начать. Сердце бешено колотится в груди, адреналин закипает в крови.

Первым в списке идет некий Виктор «Молот». Местный воротила, замешанный в темных делишках. Он может знать, кто стоит за похищением Элли. Нужно действовать быстро и решительно. Время не ждет.

Я снова сажусь в машину, вбиваю адрес Молота в навигатор, передаю данные своему человеку.

Ночь только начинается.

Моя охота набирает обороты.

Я найду их, Элли.

Обещаю.

Они ответят за то, что сделали с тобой.

Двигатель взревел, и машина рванула с места, пожирая километры ночного города. Каждая улица, каждый перекресток казались враждебными, полными потенциальной опасности. Я сжимал руль так сильно, что костяшки пальцев побелели. Ярость и отчаяние переплелись в тугой клубок, подгоняя меня вперед.

Молот.

С него все начнется.

Подъехав к указанному адресу, я увидел мрачное здание с тускло освещенными окнами. Место дышало угрозой.

Я вышел из машины, стараясь не привлекать внимания. Поднявшись по обшарпанной лестнице, оказался перед массивной дверью.

Без стука, без предупреждения, я выбил ее плечом.

Внутри меня встретили удивленные лица. Несколько громил играли в карты, разбросав вокруг пустые бутылки и окурки. В центре комнаты, за огромным столом, восседал сам Молот. Его взгляд был холоден и расчетлив.

– Не ждали? – процедил я, осматривая присутствующих. – У меня к тебе разговор. Об Элли.

Молот медленно поднялся, окинул меня презрительным взглядом.

– Ты ошибся дверью, парень. Убирайся, пока цел.

– Это ты ошибся, – ответил я, вытаскивая из-за пояса пистолет. – Ты заплатишь за то, что знаешь. За то, что они сделали с ней.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием ламп. Громилы замерли, словно статуи, наблюдая за разворачивающейся сценой. Молот не дрогнул. Лишь в глазах мелькнула тень раздражения.

– Глупо, – проговорил он, покачав головой. – Думал, у тебя хватит ума не лезть сюда. Элли… она сама сделала свой выбор.

– Выбор?! – взорвался я. – Вы ей его не оставили! Вы держали беззащитную девочку в подвале двое суток, и это вы называете выбором?

Я сделал шаг вперед, прицеливаясь прямо в Молота. Рука дрожала, но я держал себя в руках. Нельзя дать волю эмоциям. Не сейчас.

– У тебя есть шанс сказать мне правду, – произнес я твердым голосом. – Кто приказал? Кто замешан? Иначе я клянусь, здесь прольется кровь. Много крови.

Молот усмехнулся, но в его глазах появился страх. Он знал, что я не блефую. Он знал, что я готов на все. Он знал, кто я. Медленно, с неохотой, он начал говорить. И каждое его слово жгло меня, как кислота, открывая новые, ужасающие детали.

– Он… он не единственный, – прохрипел Молот, глядя куда-то сквозь меня. – Там… их много. Гораздо больше, чем ты думаешь. Они везде. В твоем офисе, в твоем доме, даже среди твоей охраны.

Я почувствовал, как холод пробирается мне под кожу. Слова Молота были страшнее любого удара. Масштаб всего этого чудовищного заговора начал вырисовываться в голове, и от этого становилось тошно.

Я всегда подозревал, что среди своих есть крыса, но не в таком масштабе.

– И кто главный? – спросил я, стараясь не выдать охватившую меня панику. – Назови имя.

Молот замялся. Страх в его глазах достиг апогея. Казалось, он боялся произнести это имя вслух, будто оно обладало какой-то мистической силой. Но мой взгляд был тверд и неумолим. Он понял, что выбора у него нет.

– Имя… его имя… – прошептал Молот, сглатывая слюну. – Его зовут…

И тут прозвучал выстрел.

Резко отпрянув от стола, я вгляделся в лица каждого.

Молот не жилец… в его лбу зияла кровавая дырка от пули.

Комната взорвалась хаосом. Громилы, до этого застывшие изваяниями, пришли в движение, как выпущенные из клетки звери. Один бросился к Молоту, словно надеясь чудом вернуть его к жизни, другие, ощетинившись оружием, стали осматривать помещение, выискивая стрелявшего.

Я отреагировал мгновенно.

Инстинкт самосохранения, отточенный годами работы, заставил меня нырнуть за ближайший стол, прикрываясь им от возможного огня. Пуля, предназначенная Молоту, вполне могла быть адресована и мне.

Вопрос лишь в том, кто нажал на курок? Один из его людей, стремясь замести следы? Или кто-то еще, тайно присутствующий здесь?

Наблюдая за суматохой, я пытался сложить картину произошедшего. Молот был готов назвать имя главного. И его устранили, чтобы это имя не прозвучало. Это значит, что фигура, стоящая за всем этим, обладает огромной властью и влиянием, достаточным, чтобы контролировать ситуацию даже в такой обстановке.

Пора выбираться отсюда. Оставаться здесь – верная смерть.

Я оценил расположение громил, выбрал момент и, воспользовавшись их замешательством, рванул к двери. Меня заметили не сразу. За спиной свистели пули, но я успел выскочить в коридор, захлопнув за собой дверь.

Теперь главное – не дать им выйти.

Коридор был пуст. Наверное, это меня и спасло. Не теряя ни секунды, я бросился к лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Здание нужно покинуть немедленно. На улице меня ждет машина и надежные люди. Хоть в ком-то я должен быть уверен.

Добравшись до улицы, я увидел знакомую черную машину. Дверь распахнулась, и я, не раздумывая, нырнул внутрь.

– Жми! – рявкнул я водителю, и машина сорвалась с места, оставляя позади место недавней бойни.

Всю дорогу я молчал, обдумывая произошедшее.

Слишком много вопросов и ни одного ответа. Кто этот главный? Кто отдал приказ убить Молота? И самое главное, кому я могу доверять? Круг подозреваемых сузился до предела, но именно это и пугало больше всего. Предатель может оказаться совсем рядом.

Приехав на квартиру, я сразу же приказал усилить охрану. Никому не доверять, проверять каждого. Теперь это уже не просто игра, а вопрос жизни и смерти. И я намерен докопаться до истины, чего бы мне это ни стоило.

В квартире меня встретила тишина и полумрак. Я прошел в кабинет, налил себе виски и залпом выпил. Нужно было собраться с мыслями. Первым делом – связаться с оставшимися верными людьми. Сообщить, что началась охота. Предупредить их о возможной слежке.

Я достал старый телефон, который использовал только для экстренных случаев. Зашифрованный канал связи – единственная гарантия хоть какой-то безопасности. Короткие, четкие приказы. Никаких лишних слов. Каждый должен знать свою задачу.

После звонков я сел за стол и разложил фотографии тех, кому доверял. Внимательно вглядывался в каждое лицо, пытаясь увидеть хоть малейший намек на предательство. Это была мучительная игра в угадайку, где ставка – жизнь. В голове пульсировала одна мысль: кто следующий?

Нужно действовать на опережение. Выяснить, кто убил Молота, и выйти на след главного. Это единственный шанс выжить в этой войне. Я знал, что это будет непросто, но отступать было некуда. За мной правда, и я намерен ее добиться.

Я встал из-за стола, решительно направляясь к выходу. Впереди ждала ночь, полная опасностей и неизвестности. Но я был готов. Я знал, что должен сделать. Игра началась.

Я вышел из квартиры, стараясь не привлекать внимания.

Город засыпал, укрываясь темным покрывалом ночи. Идеальное время для тех, кто предпочитает действовать в тени.

Я направился к своей машине, припаркованной в соседнем переулке. Старенький «Мерседес» был надежным другом, не раз выручавшим меня в сложных ситуациях.

Первым делом нужно было встретиться с Ветровым. Он был моим лучшим информатором, его сеть контактов простиралась по всему городу. Если кто-то что-то знал об убийстве, то это был он. Я набрал его номер, коротко сообщив о цели встречи и месте.

Встреча состоялась в заброшенном доке на окраине города. Ветров появился из темноты, словно тень. Его лицо скрывал капюшон, а голос был тихим и хриплым. Я изложил ему ситуацию, стараясь не упустить ни одной детали. Он внимательно слушал, не перебивая.

– Я слышал кое-что, – наконец сказал Гена. – Говорят, что в деле замешаны люди из «Ядерного». Они давно точили зуб на Молота. Но это лишь слухи, нужна проверка.

Я поблагодарил его за информацию и пообещал щедро вознаградить. Теперь у меня была зацепка.

Слабая, но все же зацепка. И я намерен был использовать ее до конца.

Война только начиналась.

Я запрыгнул в «Мерседес», мотор взревел, и мы сорвались с места, оставив за собой лишь клубы пыли и запах жженой резины.

«Ядерные». Давно не пересекались. Грязные типы, промышляющие торговлей оружием и подделкой денег.

Следующим пунктом был старый склад на другом конце города.

Там меня ждал Арсен, мой человек по силовым вопросам. Ему я доверял как самому себе. Арсен встретил меня у ворот, его взгляд был серьезен и сосредоточен.

Я вкратце обрисовал ситуацию и попросил проверить информацию о «Ядерных». Нужны были факты, а не слухи.

Пока Арсен занимался проверкой, я решил навестить старого друга, живущего на самой окраине города. Бывший коп, он давно отошел от дел, но связи у него остались. Может, он что-то слышал.

Дорога заняла около часа. За это время я успел обдумать все возможные варианты развития событий. Эта война была не на жизнь, а на смерть. И я должен был победить.

Старик встретил меня настороженно. Он не любил визиты из прошлого. Но, услышав о Молотe, смягчился.

Он рассказал мне о подковерных играх, о переделе сфер влияния, о крысах, которые первыми бегут с тонущего корабля. Информации было немного, но она подтверждала версию о «Ядерных». Картина постепенно вырисовывалась. Но оставалось самое сложное – найти доказательства и нанести удар.

Я поблагодарил старика за помощь и, оставив ему конверт с благодарностью, поспешил обратно в город. Арсен уже ждал меня на складе. Его лицо было мрачным.

– Все подтверждается, – сказал он. – «Ядерные» действительно причастны к смерти Молота. У них был серьезный конфликт из-за поставок оружия. Говорят, они действовали по заказу кого-то сверху. Но кто заказчик – пока неизвестно.

Я почувствовал, как внутри закипает ярость. Они убили мою Элли, мою любимую женщину. И они заплатят за это.

– Собирай людей, – приказал я Арсену. – Мы идем к «Ядерным».

Ночь перестала быть просто темным временем суток. Это была сцена, на которой разворачивалась кровавая драма. И я был готов сыграть в ней свою роль до конца.

Месть – вот что двигало мной в этот момент.

Жажда возмездия за смерть Элли.

Склад «Ядерных» располагался в промышленной зоне на отшибе города.

Огромное здание, окруженное высоким забором и камерами наблюдения. Но для Арсена и моих ребят это не было проблемой. Они умели обходить любые препятствия.

Мы подъехали к складу на нескольких машинах, выключив фары за квартал до цели.

Арсен разделил людей на группы, каждая из которых имела свою задачу. Одни должны были нейтрализовать охрану, другие – заблокировать все выходы, третьи – найти главаря. Я возглавил штурмовую группу, которая должна была ворваться в здание и начать зачистку.

Операция началась стремительно и четко.

Охрана была застигнута врасплох и не успела оказать серьезного сопротивления. Камеры наблюдения были выведены из строя, а все выходы надежно заблокированы.

Мы ворвались в здание, словно вихрь, сметая все на своем пути. Боевики «Ядерных» пытались сопротивляться, но были обречены. Мои люди действовали слаженно и профессионально, не оставляя им ни единого шанса.

Вскоре мы добрались до кабинета главаря.

Дверь была заперта, но это не стало препятствием. Арсен выбил ее одним ударом ноги. Внутри сидел толстый мужчина в дорогом костюме. Его лицо было бледным от страха. Он попытался что-то сказать, но я не дал ему и шанса. Одним ударом кулака я свалил его со стула.

– Где заказчик? – рявкнул я, приставив пистолет к его виску.

Он затрясся всем телом и начал что-то бормотать невнятное. Я повторил свой вопрос, надавливая на курок.

– Я не знаю!

– Врешь! – ярость захлестнула меня. Я знал, что он знает. Эти толстосумы всегда знают больше, чем говорят. – Говори, где он, или я выпущу тебе мозги прямо здесь!

Он захныкал, заскулил, но молчал. Я уже собирался нажать на курок, когда Арсен остановил меня.

– Погоди, – сказал он, – дай я попробую.

Арсен подошел к нему и присел на корточки. Он говорил тихо и спокойно, словно уговаривал ребенка. Но я знал, что за этой мягкостью скрывается сталь. Арсен умел выбивать информацию.

Через несколько минут главарь «Ядерных» заговорил. Он назвал имя и адрес. Заказчик скрывался в загородном особняке, под охраной целой армии головорезов.

– Отлично, – сказал Арсен, – теперь ты нам больше не нужен.

Он кивнул одному из наших, и тот вывел главаря из кабинета. Я знал, что его ждет. Никто не должен был знать, что мы здесь были. Мы не оставляем свидетелей.

Я чувствовал, как адреналин бурлит в крови. Цель близка, как никогда. Загородный особняк, армия головорезов – это не остановит меня. Я слишком долго шел к этому, слишком много потерял. Теперь пришло время платить по счетам.

Арсен посмотрел на меня с пониманием. Он знал, что я чувствую. Он сам прошел через многое. Мы были связаны одной целью, одной болью. Он был моим братом по оружию, моим верным товарищем.

– Готовимся к штурму, – скомандовал я. – Арсен, ты со мной. Остальные – прикрывают. Никаких ошибок.

Мы выехали к особняку под покровом ночи. Тишина нарушалась лишь ровным гулом моторов. Впереди – тьма и неизвестность. Но я не боялся. Страх остался позади, вместе с прошлым. Сейчас была только ярость и жажда возмездия.

Особняк встретил нас зловещей тишиной. Но я знал, что это затишье перед бурей. Головорезы ждали нас, готовые к бою. Но они не знали, с кем имеют дело. Мы пришли за своим. И мы возьмем это.

Спустя час, мы оказались у кабинета.

– Пусто! Сбежал, сукин сын!

Ярость вновь захлестнула меня. Он ускользнул, как крыса из западни. Но это не конец. Я найду его, чего бы мне это ни стоило.

– Прочесать все! – заорал я, – Каждый уголок! Он не мог далеко уйти.

Арсен положил руку мне на плечо.

– Спокойно, – сказал он, – он не испарился. Он где-то здесь, рядом. Нужно просто найти его.

Мы разделились и начали осматривать особняк. Комната за комнатой, этаж за этажом. Ничего. Казалось, он растворился в воздухе. Но я не сдавался. Я чувствовал его присутствие, как зверь чует добычу.

– Никого. Арсений, тут никого нет.

Вдруг, мой взгляд зацепился за странную деталь – криво висящую картину в кабинете. Что-то в этом было не так. Я подошел ближе и внимательно осмотрел ее. За картиной обнаружился сейф.

– Арсен! Сюда! – крикнул я.

Арсен подошел и оценил ситуацию.

Он попытался открыть сейф, но тот не поддавался. Тогда он достал из кармана набор отмычек и начал возиться с замком.

Через несколько минут послышался щелчок, и дверца сейфа открылась. Внутри лежали пачки денег, документы и… записка. Я схватил записку и быстро пробежал ее глазами.

Адрес.

Новый адрес!

Он успел подготовить пути отхода.

– Нашел! – закричал я, – Уходим!

Мы выскочили из особняка и помчались к машинам. Адреналин снова захлестнул меня.

Он думал, что сбежал? Он ошибался. Я найду его, где бы он ни был. Это стало делом моей жизни. Я не остановлюсь, пока не отомщу.

Мы выехали на трассу и помчались в ночь.

Впереди – новая погоня, новые опасности.

Но я был готов ко всему. Потому что у меня была цель. И я ее достигну.

Новый адрес горел в моей голове, словно татуировка, выжженная раскаленным железом. Я чувствовал его запах, его страх, его отчаяние.

Он бежал, как загнанный зверь, но я был охотником, и моя жажда крови не знала границ.

Арсен молчал, сосредоточенно ведя машину, но я знал, что он чувствует то же самое. Мы были единым целым, двумя половинами одного мстительного сердца.

Дорога вилась змеей, уводя нас все дальше в глушь. Ночь сгущалась, обволакивая нас своим мрачным полотном. Я смотрел в окно, видя лишь отражение собственной ярости в темном стекле. Каждый километр приближал нас к цели, к долгожданному возмездию.

Я представлял его лицо, искаженное страхом, когда я настигну его. Я наслаждался этой мыслью, как гурман наслаждается редким деликатесом.

Мы приехали в небольшой прибрежный городок. Адрес указывал на старый маяк на окраине. Идеальное место для того, чтобы спрятаться. Или так ему казалось.

Мы оставили машины в лесу и пешком направились к маяку. Тишина давила на уши, лишь шум прибоя нарушал ее зловещую гармонию.

Маяк возвышался над нами, словно мрачный страж.

Я дал знак Арсену, и мы начали подниматься по винтовой лестнице. Каждый шаг отдавался эхом в пустом пространстве. Наверху, в комнате с огромным прожектором, мы нашли его.

Он стоял у окна, глядя на море, словно в ожидании спасения.

– Я знал что ты найдешь меня. Это было так ожидаемо, – тихий смешок разрезал тишину.

– Почему она? – взвыл я. – Почему именно Элли? – сделав пару шагов, я достал ствол и направил в его сторону.

Он обернулся, и я увидел в его глазах не страх, а усталость. Лицо избороздили морщины, словно карта прожитых страданий. Он больше не казался мне тем чудовищем, каким я его представлял. Но это ничего не меняло.

– Она была невинна, – прохрипел он. – Я знаю. А ты переспал с ней. Но поверь, я уже заплатил за это сполна!

– Твои страдания ничто по сравнению с тем, что пережила она! – заорал я, сжимая пистолет. Рука дрожала, но я не опускал ствол. – Ты лишил ее жизни! Лишил меня будущего!

Арсен молча стоял в дверях, наблюдая за происходящим. Он знал, что это мой момент. Мой выбор.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь. В голове проносились воспоминания о Элли, ее улыбка, ее смех. Боль пронзила меня, как удар ножа.

– Будущее? Какое будущее ты мог ей предложить, кроме вечных скитаний и страха? Я освободил ее, понимаешь? Освободил от этой грязной жизни!

Его слова словно плевок в лицо. Гнев захлестнул меня с новой силой. Я спустил курок.

Выстрел оглушил меня, эхом прокатившись по маяку. Он вздрогнул, но не упал. Пуля попала в плечо. Он скривился от боли, но продолжал смотреть на меня с какой-то странной отрешенностью.

Я выстрелил снова. И снова.

Каждая пуля – это крик моей души, мольба о прощении, попытка заглушить нестерпимую боль.

Он упал, наконец, безвольно раскинув руки. Кровь растекалась по полу, окрашивая его в багровый цвет.

Я стоял над ним, тяжело дыша, и смотрел, как жизнь покидает его тело. Ярость постепенно угасала, сменяясь пустотой.

Я убил его.

Я отомстил.

Но легче не стало. Боль никуда не делась. Она осталась во мне, словно осколок стекла, который невозможно извлечь.

Арсен подошел ко мне, положил руку на плечо. Я почувствовал его поддержку, его безмолвное понимание. Мы молча смотрели на море, на восходящее солнце, которое окрашивало горизонт в нежные розовые тона. Новый день. Но для меня он уже никогда не будет прежним.

Солнце поднималось все выше, и лучи его проникали сквозь пыльные стекла маяка, высвечивая каждую деталь этой жуткой картины. Кровь на полу, безжизненное тело.

Я чувствовал себя выпотрошенным, словно из меня вырвали что-то жизненно важное. Месть оказалась не тем лекарством, на которое я надеялся. Она не исцелила, а лишь усугубила рану, оставив после себя лишь пепел и отчаяние.

Арсен молчал, и это молчание было целительным. Он не пытался утешить меня банальными фразами, не предлагал решений.

Он просто был рядом, разделяя мою боль, принимая ее на себя. Я был благодарен ему за это. В его присутствии я чувствовал себя немного менее одиноким в этом кошмаре, который сам же и сотворил.

Мы долго стояли так, не произнося ни слова. Лишь шум моря и крики чаек нарушали тишину. Наконец, я выдохнул и произнес:

– Что теперь?

Арсен взглянул на меня, и в его глазах я увидел не осуждение, а лишь печаль и сочувствие.

– Теперь, – сказал он, – нужно уйти. И постараться жить дальше. Ради нее.

Его слова прозвучали как приговор.

Жить дальше. Как возможно жить дальше без неё? Как смотреть в глаза её близким, зная, что это все из-за меня?

Но Арсен прав. Я должен жить. Ради нее. Ради ее памяти. .

Мы покинули маяк, оставив позади прошлое. Но я знал, что оно всегда будет со мной, преследуя меня в моих снах, напоминая о той ночи, когда я потерял свой свет. Но я должен идти вперед. Должен найти в себе силы жить дальше. Ради Элли.