«Распил» на троих: Барк – Ллойд-Джордж – Красин и золотой запас России
© Татаринов С. В., 2023
© Фонд поддержки социальных исследований, 2023
© Российский государственный архив социально-политической истории, иллюстрации, 2023
© Российский государственный исторический архив, иллюстрации, 2023
© Политическая энциклопедия, 2023
К читателям
Прежде чем вы, мои уважаемые читатели, решите уделить толику вашего драгоценного времени ознакомлению с моей работой, хотел бы поделиться с вами некоторыми соображениями. Должен сразу признаться, что читать вам будет нелегко: моя книга содержит немало цифр и выдержек из документов. Конечно, их значительно меньше, чем бы мне хотелось представить вашему вниманию, но все же кое-кому может показаться, что автор того, слегка «перебрал», в смысле фактуры. Попытаюсь пояснить.
Во-первых, подавляющая часть документов никогда ранее не публиковалась и, скажем прямо, недоступна российскому исследователю сейчас и вряд ли будет досягаема в обозримом будущем. По счастливому стечению обстоятельств, мне в свое время удалось поработать в зарубежных архивах, причем таких, куда и своих историков не очень-то допускают. Во-вторых, моя книга о деньгах, а те, как известно, любят счет. Цифры же беспристрастны и понятны всем, на каких бы языках мы ни говорили или думали. В-третьих, мы живем в такое время, когда понятия лжи и чистоплотности в информационной сфере очень относительны, границы между правдой и неправдой стерлись, а эмоции подменяют факты. Противостоять всему этому потоку откровенного вранья в отношении нашей страны и ее истории можно только с помощью документов, особенно документов тех, кто любит нас учить морали и нормам международного права. Читаешь эти свидетельства ограбления нашего народа, и невольно возникает хорошо нам всем знакомый вопрос: «И эти люди запрещают нам …?» Дальше каждый продолжает сам: либо как у Александра Сергеевича Грибоедова – «А судьи кто?», либо как в известном анекдоте про одного мальчика.
Для более комфортного чтения хотел бы предложить вам, уважаемые читатели, небольшую табличку, которая упростит задачу сопоставления и осознания приводимых показателей. Она очень условно и упрощенно показывает соотношения курсов различных денежных единиц и мер веса, но заметно облегчит вашу задачу пройти через частокол предлагаемых автором документальных материалов.
1 английский фунт стерлингов, а это на тот момент главная мировая денежная расчетная единица, состоял из 20 шиллингов.
1 шиллинг = 12 пенсам. В итоге: 1 ф. ст. = 20 шил. = 240 пенсов. Графически в финансовых документах это выглядело так: 3.17.9 – это 3 ф. ст. 17 шил. и 9 пенсов. Но обычно писали 77 шиллингов и 9 пенсов.
Именно столько составляла в 1914 г. стандартная цена 1 унции чистого золота.
1 тройская унция = 31,1 г. Это и сегодня общепринятая мера веса (массы) для драгоценных металлов.
В итоге для облегчения понимания можно принять, что 1 млн ф. ст. в британских расчетах подразумевает стоимость примерно 8 тонн чистого золота по стандартной цене 3.17.9. за 1 унцию.
1 английский фунт стерлингов = 10 руб. золотом = 1 червонец СССР.
Отсюда 1 шиллинг = 50 коп. золотом. До начала Первой мировой войны золотая монета и банковские билеты в России не различались по курсу.
1 английский фунт стерлингов = 4,8 золотого доллара США.
1 зол. доллар США = 2,1 руб. золотом.
Ну и напоследок: «А пуд, как был, он так и есть 16 килограмм». Эти слова из популярной песенки советского кинофильма не совсем точны, ибо 1 русский пуд – это 16,38 кг. Но нам и этого хватит, чтобы лучше запомнить.
Конечно, любители точности начнут тут же уличать меня в крайней некорректности моей таблички. Но я еще раз повторяю, все данные даются приблизительно, чтобы лучше запоминалось. И главное: все курсы (кроме советского червонца) действительны на начало 1914 г.
Вместо предисловия
Георг V[1]был вне себя от ярости. Казалось бы, рядовое протокольное мероприятие – выход во дворце, куда допускались только мужчины, – вдруг оказалось настоящим испытанием для самолюбия монарха. А во всем виноват самодовольный хлыщ Артур Хендерсон[2], втянувший его в эту авантюру с восстановлением дипломатических отношений с Советами. Недаром специальный отдел Скотленд-ярда («Спешл бранч» – Special Branch) вновь и вновь предупреждал канцелярию короля о том, что лейбористы со щенячьим восторгом идеализируют все происходящее у большевиков. «Хендерсон – тупая задница и тщеславный болван», – как-то помимо воли в раздумье вырвалось у монарха[3]. И в тот же момент Георг V, словно устыдившись секундной слабости, когда он позволил себе на мгновение быть не в меру откровенным, быстро окинул взглядом кабинет, фиксируя в памяти, в силу выработанной за годы привычки, всех, кто мог слышать его не предназначенные для чужих ушей слова. Но все было спокойно. Рядом находился только верный и проверенный годами Артур Стамфордхем[4]– его личный секретарь, один из немногих, кому он еще мог доверять. А главное – говорить при нем то, что действительно думал: иметь такого слушателя – большая роскошь для монарха.
А так, кто еще остался из надежных во всей этой камарилье вертевшихся вокруг него лиц, такой, чтоб наравне с Артуром? Ну, разве что хранитель тайного кошелька и казначей короля[5] Фредерик Понсонби[6]. Правда, Стамфордхем в последнее время что-то сдает, возраст, наверное. Вот и приходится все больше полагаться на Фредерика. Но эти двое всего лишь слуги. И все же Понсонби хорош… Почти как его знаменитый отец, ветеран севастопольской эпопеи сэр Генри. А уж бабушка умела выбирать слуг!
Король Великобритании Георг V
1910
[Из открытых источников]
Хоть и прошло уже немало времени, но Георг V по-прежнему не мог вспоминать без раздражения тот случай, когда Джеймс[7], будучи премьер-министром, вопреки его мнению и без консультаций с кабинетом заявил о признании СССР в 1924 г.[8] И опять здесь не обошлось без Афганистана, поскольку, как подчеркивал премьер, не установив дипломатических отношений с СССР, он не имеет официальных путей для протеста против «большевистской пропаганды» в странах Востока. «Я хочу торговли, я хочу переговоров, – заявил Макдональд. – Я хочу спокойствия повсюду – от берегов Японии до берегов Ирландии»[9].
Тогда король промолчал, не та была ситуация, чтобы ссориться с кабинетом, возглавляемым сыном бедняка из шотландской рыбачьей деревушки. Все, на что хватило духу у Георга V, так это – по мере нормализации отношений с СССР – на упорное уклонение от необходимости соблюдать дипломатический протокол. Когда интересы Москвы в Лондоне представлял поверенный в делах Х. Г. Раковский[10], король относился к этому вполне снисходительно, поскольку по протоколу ему не требовалось пожимать руку дипломату такого ранга.
Когда же после ухода Джозефа Остина Чемберлена[11] с поста министра иностранных дел (да, того самого, помните «Наш ответ Чемберлену»?[12]) в 1929 г. во всей остроте встал вопрос о восстановлении с СССР дипломатических отношений в полном объеме, решение о чем 5 ноября 1929 г. приняла палата общин, и обмене послами, король был потрясен до глубины души известием, что ему придется при вручении верительных грамот пожать руку советскому послу, т. е. человеку, представляющему режим, который «безжалостно убил царя и его семью». «Король умолял Макдональда с Хендерсоном сохранить англо-российские отношения на прежнем скромном уровне». Министры посочувствовали попавшему в сложное моральное положение монарху, но высочайшую просьбу проигнорировали. Тогда принципиальный Георг V решил идти до конца и, сказавшись больным, в день вручения верительных грамот 20 декабря 1929 г. попросил провести церемонию наследника – принца Уэльского, как мы понимаем, тоже представителя все той же королевской семьи.
Увы, монарх не мог бесконечно бегать от судьбы, и сегодня, 27 марта 1930 г., предстояло неизбежное: ему все же придется обменяться рукопожатием с полномочным представителем Страны Советов – с послом СССР или, как его, полпредом[13]. И не просто с кем-то из ненавистных ему большевиков, мужланов в смазных сапогах, а с Г. Я. Сокольниковым[14]. Это обстоятельство еще больше угнетало Георга V.
Но деваться монарху было некуда: расширения экономического сотрудничества с СССР требовал в первую очередь крупный бизнес, даже учредивший для этого в Лондоне в феврале 1929 г. специальный Англо-русский комитет. А спорить с большими деньгами, особенно когда у этого полпреда большевиков лежит в кармане список гарантированных заказов минимум на 150 млн ф. ст.[15], как мы все понимаем, слишком рискованно даже для короля.
Окончательно добило волю короля к сопротивлению сообщение военной разведки из Москвы, которое премьер Макдональд на очередном докладе с видом триумфатора положил на стол перед монархом. В нем докладывалось, что в СССР в октябре 1929 г. принята программа развертывания массового строительства танков, согласно которой уже к 1933 г. Красная армия должна будет иметь свыше 3 500 танков, а к концу 1934 г. число бронированных боевых машин должно составлять уже 5 611 единиц! На реализацию этих амбициозных планов выделялись значительные средства, в том числе и в иностранной валюте. При этом в качестве одного из основных партнеров, у кого предполагалось закупать образцы техники и всю необходимую документацию для организации собственного производства, называлась Великобритания. Видя некоторую растерянность короля, которому не удалось скрыть выражение недоумения на лице, премьер сразу же перешел в наступление.
Фредерик Понсонби
1910-е
[Из открытых источников]
«Русская военная делегация уже здесь, в Англии, – жестко произнес он. – Они на фирме “Виккерс Армстронг”. Уже отобрали ряд образцов и готовы закупить, помимо технической документации, танков на целую танковую бригаду. Бригаду! Когда мы не можем позволить своей армии даже батальон»[16].
Георгу V не надо было пояснять, что это значит: огромный заказ для простаивающих из-за отсутствия средств у собственного военного ведомства заводов. И, как следствие, деньги, а точнее золото, которым расплачивались большевики.
Что же, нервозность Георга V перед встречей с советским дипломатом можно понять, ведь именно в этот момент Фредерик Понсонби и привлеченный им к делу Питер Барк, а именно так теперь именовался бывший российский министр финансов Петр Барк[17], усердно занимаются извлечением из Дании драгоценностей, принадлежавших недавно скончавшейся в Копенгагене супруге Александра III Марии Федоровне[18], которые так нравились королеве Марии[19]. А кто, если не Сокольников, чей авторитет как автора, на посту министра финансов, успешной денежной реформы в СССР, позволившей победить гиперинфляцию, в финансовом мире невероятно высок, может знать до тонкостей все вопросы, связанные с судьбой вывезенного из царской России золота. Безусловно, Георгу V оказалось крайне неудобно лично встречаться с таким человеком. Королю было чего опасаться. В общем, круг замкнулся.
Надо сказать, что британская пресса если не с восторгом, то вполне благожелательно встретила назначение Сокольникова послом, а находящийся в эмиграции бывший министр иностранных дел Временного правительства Павел Милюков[20] назвал его «единственным подлинным политиком в СССР»[21]. Сам Григорий Яковлевич пришел в ужас от такого международного признания своих заслуг. И в партии, и в стране уже тогда все знали, что «Сталин никогда никому ничего не забывает»[22]. «Сталин никогда мне этого не простит. И он, без сомнения, однажды отомстит мне», – сказал Сокольников тогда жене[23].
Что ж, думать так у него были все основания: вряд ли Сталин забыл экстравагантную выходку Сокольникова на XIV съезде ВКП(б), когда Григорий Яковлевич в своей часовой речи не только имел неосторожность заявить (пусть и по частному вопросу импорта промышленного оборудования), что «совершенно неправ тов. Сталин», но и поддержал предложение видного партийца Льва Каменева[24] сместить того с поста генерального секретаря ЦК, оставив членом Политбюро. «Я думаю, что влияние и авторитет тов. Сталина, если бы даже он не был генеральным секретарем нашей партии…», – начал Сокольников. Что именно он хотел сказать точно, я не знаю, поскольку яростный шум в зале не дал ему возможности закончить фразу. Но догадаться несложно, тем более что нарком финансов далее предложил Иосифу Виссарионовичу: «…Если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как т. Ленин, пусть он и завоюет такое доверие»[25].
Чем был вызван подобный поступок Сокольникова, какие мотивы им двигали? Сказать трудно. Но очевидно одно – ситуация вокруг самого Григория Яковлевича складывалась непростая. К концу 1925 г. спекуляции на валютном рынке достигли максимума, а учредителем валютной биржи, где имел оборот червонец, считался, как ходили слухи, некий делец по кличке «Бриллиант». Основными центрами валютных операций выступали Одесса и Ленинград. Посылочные операции с золотой монетой достигали 10 млн руб. ГЭУ ОГПУ ранее неоднократно советовало А. Л. Шейнману[26] скупить золотой червонец. Однако тот не реагировал. Возможно, председатель Правления Госбанка СССР не хотел идти на углубление конфликта со своим шефом. Но и после отставки Шейнмана ничего не поменялось. Да, действительно, многие воспринимали Бриллиант как кличку, хотя такова была всего лишь настоящая фамилия наркома финансов. Но это, естественно, не мешало плодиться вокруг имени Сокольникова многочисленным слухам о его участии в незаконных валютных операциях и сказочно стремительном обогащении.
Григорий Яковлевич Сокольников
1927
[РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 100]
Надо признать, что Сокольников нажил немало недоброжелателей и среди высших звеньев партийно-государственного аппарата, взять того же Арона Шейнмана – их конфликт имел давние корни. А поскольку, утверждал Григорий Яковлевич, в стране строится «бюрократический социализм» и в столице сконцентрировался «громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии», то «в такой обстановке ЦК не в силах управлять госаппаратом. Госаппарат пленил ЦК, давит на его и диктует свою политику». В результате чего, подчеркнул Сокольников в своем выступлении все на том же XIV съезде ВКП(б) «не мы ведем за собою чиновничество, а оно вместе с буржуазией определяет наше сознание»[27].
Сокольников и раньше отличался неосторожными выпадами в адрес партийного руководства. Незадолго до съезда, выступая на пленуме правления железных дорог, он заявил: «Паровозные заказы… которые должны были спасти транспорт, а вместе с тем и всю страну, оказались для транспорта ненужными»[28]. Такое не забывается.
Иосиф Виссарионович подобного точно никому не прощал… Да, тогда обошлось: дело закончилось отставкой с поста наркома и ярлыком причастности к «новой оппозиции». Ну, а Григорий Яковлевич, полагаю, впоследствии не раз потом пожалел, что поддался минутному порыву принципиального благородства. И, вполне возможно, вспомнил свою речь на съезде, когда всего через несколько лет, оставшись не у дел, униженно просил тов. Сталина дать ему хоть какую-то работу. «Вы можете быть абсолютно уверены, – писал он уже не партийцу, а вождю 14 мая 1934 г., – что на любой работе, на которую меня поставит ЦК, я сумею подтвердить делом, что старые, печальной памяти ошибки давно и окончательно мною преодолены» [29].
А пока все же, как ни крути, Г. Я. Сокольников занимал воображение короля. Ведь ему фактически удалось невероятное: именно он, «красный Витте»[30], как его зачастую именовали западные газеты, в бытность народным комиссаром финансов провел в 1922–1924 гг. дерзкую по своему замыслу денежную реформу и ввел в оборот в истерзанной войной стране золотую монету – знаменитый конвертируемый «червонец», фактически ставший вровень с британским фунтом стерлингов. Более того, Сокольников даже добился согласия всесильного Политбюро на размещение депозитов Государственного банка за границей[31]. И это было неслыханно, просто ошеломляюще.
В России свободно обращались золото и иностранная валюта! И это когда британский фунт стерлингов достиг своего паритета по золоту только 28 апреля 1925 г. Ранее с 1920 г. действовал закон, запрещающий экспорт золота без особого разрешения Минфина, и исключительно Банк Англии имел генеральную лицензию на торговлю золотом. Лишь в мае 1925 г. был принят закон о золотом стандарте, который предписывал Банку Англии продавать золотые слитки по требованию, но с него снималась обязанность обменивать свои собственные банкноты на золото, что практически пресекало обращение золотой монеты внутри страны. При этом Банку Англии надлежало покупать все предлагаемое ему золото по фиксированной цене.
И это именно в тот момент, когда правительство Великобритании после жаркой дискуссии пришло к заключению о необходимости продолжать политику золотого стандарта в условиях стремительно разраставшейся мировой депрессии. Однако золотые резервы Банка Англии были крайне истощены. Сокольников произвел такое впечатление на Георга V, что уже его сын Георг VI, когда до Лондона дошли новости об осуждении Григория Яковлевича, дал Форин-офису поручение разобраться, в чем же вина бывшего наркома финансов? На запрос британского дипломатического ведомства посол СССР И. М. Майский[32] в письме лорду А. Понсонби[33] от 4 марта 1938 г. четко выразил советскую позицию, представив ее как свою собственную: «…Судебное разбирательство проходит открыто, в открытом суде, и все обвиняемые имеют возможность защищать себя»[34].
Министр иностранных дел Великобритании Артур Хендерсон
1910
[Из открытых источников]
А тем временем в кабинете лейбористов, пришедшем к власти под лозунгом защиты интересов трудящихся, возникли резкие разногласия по вопросу о необходимости сокращения на 10 % и так небольшого пособия по безработице, что в результате привело к его падению. «Россия уже однажды явилась причиной падения [нашего кабинета]. Мы не можем допустить этого еще раз», – жестко заявил тогда Артур Хендерсон, вспоминая провал партии в октябре 1924 г.[35]
Надо сказать, что схожих взглядов придерживался и Макдональд, который после установления дипломатических отношений с СССР в ответ на настоятельную просьбу советской стороны о предоставлении займа сказал, как отрезал: «Кредиты у нас находятся не в правительственных банках, а во вкладах частных лиц, и, пока мы не удовлетворим массы наших граждан, которые действовали правильно и честно, никакое соглашение не может быть действительным, и мы не можем помочь друг другу»[36]. Что ж, оно и понятно: интересы Великобритании и подданных его величества превыше всего.
И советским представителям пришлось взять паузу: никаких упоминаний о кредитах или займах сознательно не делалось, хотя, следуя курсом, определенным в качестве приоритетного еще Красиным, советская сторона видела в этом основную цель переговоров, несмотря на попытки отдельных деятелей большевистской верхушки продвигать политические интересы, в том числе поддержку единомышленников за рубежом.
К сожалению, с тех пор коренным образом поменялась и политика в финансовых вопросах со стороны Кремля. Золотой червонец объективно не позволял осуществлять бесконтрольную эмиссию. А это не отвечало запросам и устремлениям Сталина: неподвластные указаниям партии законы денежного обращения раздражали и тяготили его. Вскоре Сталин предпочел отказаться от конвертируемой валюты. Уж больно много вопросов у населения вызывал полновесный «червонец», сделанный Сокольниковым абсолютно вровень с николаевской золотой десяткой, даже курс к фунту стерлингов точно повторялся: официально Госбанк СССР за валютные кредиты требовал за 1 ф. ст. 1 червонец. И через несколько сталинских пятилеток и войны он неприятно для властей будоражил умы граждан СССР, вольно или невольно напоминая о трагической судьбе своего создателя – Сокольникова. Дело в том, что золотой рубль надолго вошел в жизнь русского народа как наиболее авторитетное мерило благосостояния и успеха дела. Но думать так зачастую было просто опасно для жизни. Уже в далеком от описываемых событий 1947 г., а именно 22 марта, т. е. когда вовсю шла подготовка к послевоенной конфискационной денежной реформе, министр государственной безопасности СССР В. С. Абакумов[37] направил Сталину совершенно секретную докладную, где речь шла об «активном враге советского народа», члене ВКП(б) с 1914 г. профессоре-экономисте И. Е. Ильинском[38]. В документе в качестве одного из основных обвинений, в частности, отмечалось: «В марте с. г. Ильинский говорил: “Недавно я говорил с одним экономистом. Он подсчитал, что бюджет 1913 года в России составлял 3 миллиарда, и вот он разделил эти 3 миллиарда на 120 миллионов человек тогдашнего населения, получилось по 21 золотому рублю на каждого жителя. Теперь мы подсчитали с ним, что если наш многомиллиардный (300–400 миллиардов) бюджет обратить на золотые рубли, то весь наш теперешний ‘огромный’ бюджет будет равен 2,5 миллиарда золотых рублей – меньше, чем бюджет старой царской, отсталой, крестьянской России. Если поделить этот бюджет на 170 миллионов человек теперешнего населения, то выйдет по 11 рублей на голову – вот такая картина”». Ну и, конечно: «МГБ СССР считает необходимым Ильинского И. Е. арестовать» [39].
Да, быть настоящим экономистом в СССР по-прежнему оставалось опасно. Но тогда, в середине 1920-х, происходящие в Советском Союзе трансформации казались для западных бизнесменов и политиков невероятными! В стране, где еще вчера при покупке самых простых вещей счет шел на миллиарды совершенно обесценившихся советских денежных знаков, золотое обращение! К тому же в самом британском хозяйстве дела в тот момент обстояли не очень хорошо: в империи свирепствовал экономический кризис. Пришлось резко, а точнее в четыре раза (!), поднять ставку подоходного налога. Была жестко сокращена эмиссия фунта стерлингов: с 541 млн ф. ст. в 1920 г. до 378 млн в 1923 г. [40]
Получалось, что в нищей, истерзанной войной и революционной смутой России золотое обращение восстановлено даже раньше, чем в Великобритании. Ведь только в апреле 1925 г. У. Черчилль[41] внес на рассмотрение палаты общин бюджет, который возобновлял золотой паритет фунта стерлингов на довоенном уровне: 1 ф. ст.. = 4,86 долл. США[42]. Однако дела в этом вопросе пошли не очень гладко.
В самой Англии под угрозой закрытия сотни заводов, а тут на встрече председателя Государственного банка СССР Пятакова с представительной делегацией британских промышленников, посетивших Москву с деловым визитом в апреле 1929 г., гарантировано размещение российских заказов на 150–200 млн ф. ст. в случае полного восстановления дипломатических отношений. И – о чудо: заманчивое обещание хорошего куша одномоментно превратило 88 ярых капиталистов, но владельцев 230 английских заводов, балансирующих на грани банкротства, в горячих сторонников нормализации связей с СССР. Этот визит стал очень важен в предвыборной кампании лейбористов при подготовке к майским выборам 1929 г., дав им возможность утверждать, что установление связей с СССР позволит увеличить торговлю, а следовательно, занятость, ведь в Москве на высшем уровне подтвердили, что английским промышленникам никто не будет препятствовать вести переговоры с советскими хозяйственниками о заказах.
Конечно, в этом большом деле с Россией не обошлось и без вездесущего Ллойд-Джорджа[43], который все больше раздражал короля своим бесцеремонным поведением и наглыми высказываниями в близком кругу, будто именно ему Георг V обязан тем, что в послевоенной турбулентности, когда рушились вчера еще незыблемые монархии в России, Германии, Австро-Венгрии, сохранил трон. «Спешл бранч», словно издеваясь над самолюбием монарха, регулярно докладывал об этих выпадах маститого политика в адрес короля.
Проклиная в очередной раз Ллойд-Джорджа и этого пройдоху от профсоюзов, министра финансов Роберта Хорна[44], король готовился к выходу. Ведь именно они затеяли эту игру с большевиками, тогда, еще в мае 1920 г., когда в МИД Великобритании поступило обращение от Лондонского отделения Московского народного банка (Moscow Narodny Bank)[45] с предложением о ввозе из России или Эстонии золота и «последующей продаже его Банку Англии без каких-либо ограничений». Хорн здесь, совершенно не ко времени, вылез со своим меморандумом от имени президента Торгового совета буквально с требованием, не дожидаясь достижения политических соглашений, возобновить товарообмен с Россией. Он доказывал, что это поддержит британских промышленников, страдающих от закрытия столь емкого и жадного до давно привычных изделий английской индустрии российского рынка.
Ллойд-Джордж лично вел переговоры с этим, как его, Красиным[46], отвечавшим у Советов за внешнюю торговлю. А Хорн буквально вывернулся наизнанку, чтобы заключить торговое соглашение между правительствами Великобритании и России от 16 марта 1921 г., которое и открыло путь для возвращения на лондонский рынок русского золота. (Но обо всем этом речь впереди.)
Признаем: в общем, Георгу V было от чего занервничать. Но и премьер Макдональд, и министр иностранных дел Артур Хендерсон стояли намертво: Георгу V все же придется обменяться рукопожатием с полномочным представителем большевиков.
Джеймс Рамси Макдональд и Артур Хендерсон
[Из открытых источников]
Обычно в ситуации психологического дискомфорта король старался думать о чем-то приятном, о том, что его всегда захватывало и отвлекало от проблем, которые со всех сторон наваливались на монарха. И это была охота, та страсть, которая позволяла ему создать свой мир, вернуть душевное равновесие и гармонию бытия. Как правило. Он вспоминал свою любимую охоту на куропаток в поместье Балморал[47], и на душе становилось легче.
Георг V питал настоящее вожделение к оружию. Он отлично владел как винтовкой, так и револьвером. Сохранились воспоминания о королевской охоте на пролетных куропаток, которые осенью в огромном количестве мигрировали в Англии. Здесь успехи короля были просто легендарными. Из каждой стаи, которые налетали непрерывно, Георг V выбивал по нескольку особей, зачастую одним выстрелом. «Любая птица, которая попадала на прицел его ружья, была обречена. Когда налетал крупный выводок, а за ним следовал другой, в воздухе одновременно находилось по две, три, четыре убитые куропатки, прежде чем первая сбитая королем птица падала на землю», – писал один из участников охоты[48]. Личный рекорд Георга Виндзорского или будущего короля Георга V составил 1 073 куропатки за один недельный тур «отдыха»[49] в поместье в Северном Йоркшире[50].
Георг V на охоте с махараджей Непала
1911
[Из открытых источников]
В общем, никто не мог (или не решался) сравниться с монархом в точности стрельбы. Но наиболее известен факт, который и сегодня хорошо помнят экологи в Индии, когда Георг V в ходе поездки в эту британскую колонию совершил непродолжительное охотничье сафари на слонах, во время которого были убиты 60 бенгальских тигров и носорогов. И это, не считая медведей и прочей живности.
Английские газеты взахлеб описывали, как король двумя выстрелами насмерть уложил одного крупного носорога и тяжело ранил другого. Также от его руки превратились в прекрасные шкуры для украшения интерьера поместий более 20 тигров. Фотографии с жертвами этих подвигов короля и сегодня можно найти в Интернете. Монарх гордо позирует у туш поверженных гигантов. Обычно в биографии короля эти события скромно называются «наиболее успешной охотничьей экспедицией в Непал»[51]. И все.
Но в тот день даже мысли об охоте не приносили королю успокоения. Хотя это действовало всегда, но не сегодня. Каждый раз откуда-то подсознательно, из глубины прожитого, при воспоминаниях об охотничьих удачах возникал образ человека, который все чаще будоражил его душу. И это был его партнер по многочисленным совместным охотам, дорогой кузен Никки. Так, и только так называли Николая II его многочисленные родственники, начиная со знаменитой бабушки королевы Виктории[52]. А вспомнить было что…
И Георг V, и Николай II, по многочисленным свидетельствам современников, были заядлыми охотниками. Британский монарх очень много времени посвящал охоте и чрезвычайно гордился своими успехами на этом поприще. Так, когда ему удалось добыть трофейного оленя – наиболее крупного из всех, когда-либо убитых на охоте в поместье у замка Абергелди,[53] – он не мог удержаться, чтобы не похвастаться этим в письме к одному из друзей. Но особенно королю нравилось охотиться на пернатую дичь. Эта увлеченность монарха добычей диких животных и птиц вызывала раздражение даже у его именитых гостей, один из которых в сердцах заявил, когда его спросили о времени, проведенном в королевской резиденции Балморал: «Куропатки, куропатки, куропатки – и так целый день»[54].
Однако даже для Николая II столь глубокое погружение в процесс охоты его британских родственников оказалось чрезмерным. «Дядюшки[55] хотели затянуть меня на охоту на grouse [англ. – куропатка]. Но это провалилось из-за погоды». Несколько удачнее обстояло дело с крупной дичью, правда, не для всех: «Для меня охота была неудачна, – пометил Николай II в своем дневнике при посещении Балморала в сентябре 1896 г., – стрелял, но олени проходили слишком далеко. Завтракали на воздухе, погода стала лучше. Всего убито 11 оленей»[56].
Вполне возможно, Георг V сам сознавал порочность своей страсти к убийству дичи, когда в конце одного из своих писем к другу, где рассказывал об охоте на оленей, указал: «Сожги эту макулатуру, как прочитаешь»[57]. Но верный подданный не исполнил просьбы короля, и свидетельство неуемного охотничьего азарта монарха дошло до наших дней.
Должен признаться, я сам с детства пристрастился к охоте. Самым большим наказанием для меня, когда я учился в младших классах, был отказ отца взять меня с собой на охоту. Мое горе не знало предела. Но и мне совершенно не понятна эта жажда массового убийства у Георга V. Я никогда не стрелял по копытным, поскольку уже много лет не ем красного мяса, не охочусь на глухарей, ибо это древняя оседлая птица и стрелять ее для меня – все равно что палить в соотечественника, но я очень люблю охоту на гусей. Мне приходилось добывать их на массовом пролете далеко за Полярным кругом на севере, где стаи идут непрерывно, но я никогда не видел, чтобы мои товарищи по охоте, как и я сам, добывали более десятка птиц: больше и не обработать, и не унести. Потом просто перестаешь стрелять и любуешься этими прекрасными творениями природы. А убивать сотнями – для меня это проявление не совсем здоровой психики человека. Вряд ли Георг V участвовал в мясозаготовках. Никакое количество слуг не смогло бы переработать сразу тысячи гусей в полевых условиях. Значит, убийство вершилось исключительно ради самого процесса убийства. Это приносило королю удовольствие, а может быть, и наслаждение. В такие моменты он переживал состояние душевного экстаза. И в этом суть всей структуры моральных ценностей Георга V – безжалостного ко всем, кроме себя…
Все эти картинки прошлого будоражили воображение Георга V, мешая ему отвлечься. Круг замкнулся. И королю пришлось подчиниться…
Совладав с эмоциями, Георг V послушно протянул руку Сокольникову. Могу только догадываться, что творилось на душе у короля, но внешне все было вполне пристойно. Последовало рукопожатие, и монарх со свитой проследовал дальше. Церемония прошла буднично, даже рутинно-скучновато. Ничего не случилось, гром не грянул. Удручающая монарха миссия была выполнена.
Вскоре, выждав для сохранения чувства собственного достоинства месяц, капитулировала и королева Мария, которая, не в силах уклониться от обязательного дворцового протокола, приняла в Букингемском дворце советского дипломата с супругой[58].
Как проходила эта церемония, мне не известно. Но могу предположить, что не сильно отличалась от того, как королева принимала нового советского посла Майского. «Учитывая опыт моего предшественника Г. Я. Сокольникова, когда английская королева в течение более месяца “забывала” принять его жену, я опасался каких-либо осложнений, – вспоминает И. М. Майский. – Однако на этот раз все обошлось гладко». На следующий день в Букингемском дворце: «Женщины гораздо эмоциональнее мужчин. Поэтому королева Мэри, вынужденная “принимать” советского посла и его жену, не сумела, подобно королю Георгу, скрыть свои чувства. Король, по крайней мере, внешне был корректно любезен. Королева даже внешне была холодно враждебна. Она встретила нас, стоя в своем будуаре, и даже не пригласила сесть. Во время разговора она смотрела на стену поверх наших голов. Да и что это был за разговор! Он состоял из двух ничего не значащих фраз и продолжался не более двух минут. Затем королева поспешила сделать прощальный поклон. Нам тоже незачем было задерживаться» [59].
Надо сказать, неприязнь королевы Марии к большевистским дипломатам совершенно не распространялась на поставляемые из СССР ювелирные изделия хорошего качества, которые королева просто обожала. При этом ее не смущало происхождение украшений. В 1925 г. советское правительство, крайне нуждавшееся в иностранной валюте, отправило для продажи в Англию множество драгоценностей, принадлежавших фамилии Романовых. Королева Мария приобрела очень многие из них, в том числе коллекцию пасхальных яиц работы Фаберже. Среди ювелирных изделий, вывезенных в Англию на продажу, был по крайней мере один предмет, похищенный из петроградского дворца великой княгини Ольги Александровны, находившейся тогда, кстати, в Англии. Но его цена оказалась слишком высока даже для английской королевы. Это один из свадебных подарков великой княгини – изысканный веер, отделанный перламутром и усыпанный алмазами и жемчугами[60]. В общем, маленькие женские слабости. И никакой политики.
Воздадим должное и Сокольникову. С момента той памятной для него церемонии в королевском дворце вел он себя соответственно, ибо, проявляя должное почтение, твердо помнил программную установку Политбюро: «Деловые разговоры о возможных заказах при условии возобновления дипломатических отношений и соответствующей финансовой базы… вести независимо от результатов политических разговоров»[61]. К тому же налаживание деловых отношений с Лондоном на практике означало и нормализацию контактов с его доминионами – Канадой, Австралией, Новой Зеландией, Южно-Африканским Союзом (по сути с ЮАР), Ирландией и Ньюфаундлендом, странами, весьма важными для развития российской торговли и судоходства. А прием королем означал одно – он стал «рукопожатным» и для министров и депутатов парламента, независимо от их партийной принадлежности, не говоря уже о представителях бизнеса.
Королева Мария Текская
[Из открытых источников]
Рукопожатие Георга V и Сокольникова вызвало шок в кругах русской антибольшевистской эмиграции. Эмоции перехлестывали через край: «Окропленная даже совместно пролитой кровью дружба Англии и прежней России существовала недолго. Хотя и не вся Англия, но ее правительство первым из наших союзников пошло на сближение с большевиками, разрушившими нашу родину, признало этих изменников общей цели равноправными с собой и даже с почетом допустило в Букингемский дворец убийц не только двоюродного брата своего короля, но и убийц верного друга и фельдмаршала Великобритании»[62].
Да, автору этих строк, флигель-адъютанту императора А. А. Мордвинову[63], было от чего прийти в ужас. «Я с удовольствием пью за здоровье его величества короля Георга, моего дорогого двоюродного брата, друга и союзника»[64], – этот тост, провозглашенный Николаем II на церемонии торжественного вручения ему жезла фельдмаршала британской армии, Мордвинов помнил настолько четко, что иногда ему казалось, будто он слышал его только вчера. Помнил он и напыщенную, преисполненную хвалами в адрес монарха речь специального представителя Георга V генерала Артура Педжета[65].
«Мой августейший повелитель верит, что императорское величество примет этот жезл, как знак его искренней дружбы и любви и как дань уважения геройским подвигам русской армии», – заливался соловьем этот «полководец» колониальных войн. Наверное, с горечью подумалось Мордвинову, которому пришлось много лично общаться и с Георгом V, и с его папашей Эдуардом VII[66], в том, что Лондон послал с этой миссией в Россию покорителя туземных племен, есть что-то зловеще-символическое.
Но с того момента, когда в ставке царя в Могилеве 1 марта 1916 г. состоялось это награждение, прошло, увы, тринадцать лет. Уже нет в живых ни возлюбленного Николая II, ни этого генерал-попугая Педжета. Жизнь показала, чего в действительности стоят королевские клятвы в верности и дружбе.
Нет, Анатолий Александрович, хорошо изучивший британский высший свет и королевский двор, в целом думал об англичанах как о людях вообще-то отзывчивых. Но «только об англичанах, но не об английском правительстве. Люди, облеченные властью, как, например, Ллойд Джордж, там зачастую теряют общечеловеческие качества»[67].
Но что взять с Ллойд-Джорджа? Он политик, а у политика ничего святого, кроме карьеры и денег, нет. И вот теперь новое разочарование: король! Кто мог ожидать такого предательства памяти «любимого кузена» от Георга V? Это ужасно, но в этом и суть тех, кто занимает британский престол: выгода! Выгода своя личная и трона. А остальное прах… И бывший флигель-адъютант императора был не одинок в таких мыслях.
Что же касается И. В. Сталина, то он, несомненно, рассматривал Ллойд-Джорджа как сторонника развития экономических связей с СССР, прямо предписывая Сокольникову «вовлечь [его] в кампанию по расширению наших деловых отношений с Англией». И тот четко выполнил указание, пригласив 19 февраля 1931 г. Ллойд-Джорджа на завтрак в полпредстве. Бывший премьер с удовольствием принял приглашение[68]. Знал бы тогда маститый британский политик, мило беседовавший с советским послом за бокалом хорошего вина, до чего Ллойд-Джордж был ба-а-льшой охотник, что пройдет не так уж много времени, и ему наряду с другими политическими и общественными деятелями из того же советского полпредства пришлют переведенные на английский язык протоколы процесса, где одним из обвиняемых проходил Сокольников[69].
И сделает это новый советский посол И. М. Майский, который 8 ноября 1932 г., т. е. в те дни, когда в Москве бурно и широко праздновали 15-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, вручит свои верительные грамоты все тому же непримиримому борцу с большевизмом Георгу V[70]. А уже в следующем 1933 г. король хотя и обрушится с гневными нападками на премьер-министра, но все же примирительно протянет руку и народному комиссару иностранных дел СССР[71] М. М. Литвинову[72]. Георг V прекрасно знал, от кого зависели поставки золота из Советской России в подвалы английских банков, ведь именно этот человек являлся «особоуполномоченным» по золотовалютным операциям за границей[73]. Так что здесь капризничать было нельзя даже королю… При этом как-то вроде бы и забылся тот не столь давний эпизод, когда Литвинову ранее категорически отказали во въезде в королевство в составе делегации Центросоюза[74]. А ведь в свое время его выслали из Великобритании, и Лондон очень долго не соглашался выдавать ему визу на въезд, вынуждая занимать пост полпреда в такой второстепенной стране, как Дания. А еще через два года состоится первый после 1917 г. визит британского министра в СССР. 29 марта 1935 г. И. В. Сталин примет Э. Идена[75], только что сменившего кресло статс-секретаря по иностранным делам на пост лорда хранителя печати. И сразу же, с порога тот заявит советскому лидеру, «что целость, неприкосновенность и преуспевание СССР являются одним из важнейших элементов сохранения всеобщего мира». Правда, при этом не преминув добавить, ведь все же он консерватор: «Я надеюсь, что и Советское правительство стоит на той же точке зрения в отношении целости, неприкосновенности и преуспеяния Британской империи». На что Сталин, прекрасно осведомленный о реальной политике Лондона и тех переговорах в Берлине, куда перед этим заглянул Иден, поучаствовав в беседе с А. Гитлером, довольно лукаво заметит: «Если это не комплимент, то это хорошо». У меня такое впечатление, что длинное вступление Идена, когда он успел наговорить лидеру коммунистов столько совершенно не характерных для ярого сторонника сохранения британской колониальной империи приятных вещей, можно сказать, слишком пафосных для уровня двусторонних отношений, даже несколько озадачило Сталина. Полагаю, он никак не ожидал услышать: «Британское правительство верит, что и СССР проводит политику мира». Поэтому и заявление Идена, что в таких случаях он «не склонен говорить комплименты»[76], могло вызвать разве что сдержанную улыбку у советского лидера.
И уж никак, даже в кошмарном сне, Георг V не мог себе представить, что 23 февраля 1943 г. в честь героической Рабоче-Крестьянской Красной армии в Альберт-холле – самом большом зале Лондона – в присутствии 10 тысяч гостей состоится торжественное мероприятие, в котором примет участие вся официальная британская верхушка. Но об этом как-нибудь в другой раз.
А началась история, в которой мы попытаемся разобраться, задолго до описываемых событий. Хотя, безусловно, она была их неотъемлемой частью.
Глава 1
В начале
То июньское утро 1914 г. было прекрасно. Небо голубое, безоблачное, как и состояние души Николая II. Событие, которого так долго ожидал император, наконец-то состоялось. Речь шла о визите в Санкт-Петербург внушительной британской, а точнее – теперь союзной, эскадры, что, естественно, случается не каждый день. Ведь не так давно, всего лишь пятьдесят лет назад, во время царствования его прадеда Николая I[77]и Крымской войны, британский флот под командованием адмирала Чарльза Непира[78]прибыл к российским берегам совсем с другими целями: захватить и сжечь столицу империи. Но теперь другие времена: бывшие противники стали добрыми друзьями. Добавляло императору оптимизма и то обстоятельство, что вскоре ожидался приход отряда кораблей Франции с самим президентом республики на борту! Разве же это не наглядное свидетельство того, что не по дням, а буквально по часам крепнет англо-франко-русский союз, когда такая мощь демонстрирует готовность трех держав к полномасштабному сотрудничеству в военном плане. И, конечно, одним из ярких примеров демонстрации показного единства служили визиты союзных эскадр в Кронштадт летом 1914 г.
Важно, чтобы население своими глазами убедилось: Россия не одна, у нее есть надежные товарищи по оружию. А что может быть нагляднее для обывателя, чем силуэты грозных броненосцев в море недалеко от столицы. Петербуржцы могли с набережных любоваться стоящими на якоре в кильватер за Николаевским мостом английскими крейсерами. К тому же и русская экономика росла как никогда стремительно. А наличие в подвалах Государственного банка крупнейших в мире золотых резервов, достигавших в 1914 г. 1 600 т, вселяло уверенность в непоколебимости рубля. Короче, ничто не предвещало беды.
…Мотор быстро домчал императора вместе с девочками в гавань. Княжны были веселы и слегка возбуждены, ведь предстояла встреча с милым юношей, почти их сверстником, прибывшим накануне в Санкт-Петербург в составе британской эскадры с союзническим визитом. К тому же, не будем забывать, у этого юноши имелось еще одно редкое достоинство: он был завидным женихом даже для девушек столь благородных кровей. И все это делало предстоящую встречу куда как более волнительной. Хотя, не будем уж столь циничны, за девичьим радостным возбуждением скрывалось гораздо больше любопытства, чем какого-то корыстного расчета.
И вот к причалу лихо подходит посыльное судно «Разведчик»[79], с которого сходит на берег юный и обворожительный молодой человек. И вы правильно угадали… это принц! Действительно – принц Джордж Баттенберг[80]. Человек, несмотря на свой юный возраст, преисполненный многих похвальных качеств: обладатель разносторонних талантов, позволяющих надеяться, что в будущем он станет выдающимся математиком. Ну, а большие надежды как музыкант он подает уже сегодня. И пусть пока он всего лишь молодой офицер флота его величества короля Великобритании, недавно произведенный в лейтенанты, который служит на крейсере «Нью Зиланд»[81], но достоинств у него предостаточно.
Вся семья радушно расцеловалась с юношей, что, отметим, у англичан в общем-то не принято. Так кем же в действительности был юный гость императора, прибытие которого считалось настолько важным, что удостоилось отдельной записи в личном дневнике государя? «Georgie Battenberg прибыл с эскадрой из Кронштадта и остановился у нас»[82], – коротко пометил в своей рабочей тетради 10/23 июня 1914 г. Николай II. Пусть и принц, но разве этого достаточно, чтобы его лично встречала семья русского царя? Да еще предоставляла ночлег и сажала с собой за обеденный стол? Согласитесь, такие почести были ему явно не по рангу[83].
А пока мы пытаемся разобраться в причинах подобной царской благосклонности к юному британскому офицеру, события на пристани шли своим чередом. Княжны счастливо щебетали, приветствуя Джорджи. Тем более что он, тогда еще курсант военно-морского училища, уже гостил у царской семьи в Петергофе в 1909 г., и старшие девочки его прекрасно знали[84]. Со смехом вспоминали недавнее пребывание у них в гостях его младшего брата, тоже пошедшего по семейной стезе военно-морского кадета Луиса[85], ведь ни для кого не было секретом, что тот безудержно воспылал первой, почти детской любовью к Марии.
Джордж Баттенберг и царская семья в Петергофе
[Из открытых источников]
Николай же с удовольствием вспоминал свою недавнюю встречу с его отцом, заметим, первым морским лордом Адмиралтейства адмиралом Баттенбергом[86], который как-то лично специально вышел в открытое море и сопровождал на крейсере «Инвинсибл»[87] царскую яхту «Штандарт» у берегов Альбиона.
Им было о чем побеседовать: ведь они женаты на родных сестрах, внучках королевы Виктории, Баттенберг на старшей – Виктории[88], а Николай II на младшей – императрице Александре Федоровне[89]. Средняя сестра, к тому моменту уже вдова, великая княгиня Елизавета Федоровна[90] была супругой московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича[91], сына Александра II. Итак, все встало на свои места. Джордж и Луис приходились племянниками Николаю II и Александре Федоровне, а значит, кузенами всем их детям. Полное имя Джорджа, как его все привыкли именовать для краткости, включало и Серж – в честь великого князя Сергея Александровича: George Louis Victor Henry Serge Battenberg. И ни одно из этих имен не случайно. Родство, согласитесь, по династическим понятиям, весьма близкое. Что касается происхождения, то тут все в порядке: мальчики по британским законам являлись прямыми потомками короля Георга III[92].
Сам адмирал Баттенберг приходился племянником императрице Марии Александровне[93] – супруге Александра II, а значит, помимо всего прочего, кузеном Сергею Александровичу.
Мать мальчиков Виктория Баттенберг была очень близка с великой британской королевой Викторией. Именно она с супругом присутствовала на коронации Николая II, о чем и представила той подробнейший отчет из Москвы 26 мая 1896 г. Это простое, наивное и искреннее письмо Виктории настолько тронуло меня, что я решил познакомить с ним и вас, мои дорогие читатели.
Дорогая бабушка,
Коронация только что закончилась. Все прошло восхитительно и выглядело внешне просто великолепно… Без четверти девять тетушка Минни [Мария Федоровна. – С. Т.] в своей короне и мантии проследовала во главе процессии в церковь. Она выглядела очаровательно молодо, но я никогда не видела глаз печальнее ее, и было заметно, что только очень большим усилием воли ей удается удерживать слезы, которые сверкали звездочками у нее в глазах. Это было действительно грустное и трогательное зрелище – видеть ее стоящей в абсолютном одиночестве перед своим троном в ожидании появления нового императора и императрицы… Никки [Николай II. – С. Т.] выглядел очень важным и серьезным. Она была потрясающе красива с ничем не украшенными волосами, и только тонкая нить жемчуга обвивала ее шею. Поначалу она дрожала, и кровь прилила к ее лицу, но постепенно в ходе церемонии успокоилась. Большая, украшенная бриллиантами, корона Никки весила 9 фунтов, и она при надевании пересекала шрам от ранения, полученного им в Японии. Это было довольно болезненно из-за чувствительности мелких нервных окончаний на шраме… Как только он короновал себя сам, Аликс преклонила колени перед ним, и он, сняв корону, едва дотронулся ею до ее лба и вновь водрузил ее себе на голову. Затем он с такой невероятной деликатностью возложил маленькую корону на голову Аликс, что это было очень трогательно видеть…
С огромной любовью остаюсь твоя верная любящая внучка Виктория[94].
Мне это историческое свидетельство той эпохи представляется очень важным для понимания дальнейших действий Виктории в отношении царской семьи, о чем речь впереди.
Но оставим пока очаровательно красивую британскую эскадру жителям столицы и вернемся к делам политическим. Справедливости ради, надо отметить, что англичане уже тогда придерживались многовекторной политики. В тот же день, 23 июня 1914 г., «Вторая эскадра» в составе английских броненосцев подошла к германскому Килю для участия в Кильской регате. На борт британского флагмана «Кинг Георг V»[95] под звуки орудийного салюта с визитом вежливости поднялся сам император Вильгельм II[96], одетый в мундир британского адмирала. Командующий английской эскадрой адмирал Уоррендер[97] тепло приветствовал кайзера и сопровождал его во время осмотра корабля. При снятии с якоря для похода домой, хотя к тому моменту из Сараево уже пришло известие об убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда, английские крейсера подали сигнал: «Дружба навек!»[98]
Однако вернемся к российским берегам. Встречали английских моряков в Санкт-Петербурге широко: гуляли знатно. Особенно же запомнился британским морякам прием, устроенный в их честь на борту русского флагмана в Кронштадте. Как вспоминал один из лейтенантов, оставивший подробное описание этого пиршества, он «преисполнился ужаса от этого ужина»: «Взорам английских офицеров предстал роскошный стол, уставленный холодными закусками всех сортов: жареный гусь, дичь, лосось, форель, сервированные сложнейшими гарнирами, и целая батарея бутылок водки и шерри. Основательно поев и хорошо выпив, отяжелевшие англичане принялись благодарить за ужин. В ответ русские воскликнули: “Какой ужин! Это была только закуска, а ужинать мы начнем буквально через минуту!” Союзников провели в следующую каюту, где их ждал стол из семи блюд с шампанским и водкой в неограниченном количестве. Из-за стола поднялись только утром»[99].
Русский морской министр адмирал И. К. Григорович[100] на яхте «Нева» даст прием в честь высших командиров британской эскадры. Звание лейтенанта – первое офицерское – не помешает присутствовать на нем принцу Джорджу Баттенбергу. Еще бы, обладание такой родословной и протекцией на высшем военно-морском уровне открывало перед ним многие двери, куда вход был недоступен многим офицерам, но не ему. Чего стоило только царское внимание!
Николай II тоже не остался в стороне: посетил британскую эскадру на рейде Кронштадта. Лично с домочадцами прибыл на флагманский крейсер «Лайон», где завтракал с британским командующим. Свои впечатления зафиксировал в дневнике, пометив 14/27 июня 1914 г.: «Сегодня Мари исполнилось 15 лет… При ливне уехали на пристань и сели на “Александрию”. При подходе к Кронштадту погода прояснилась. Английская эскадра на малом рейде встретила нас громом салюта[101]. Прошли на паровом катере вдоль линии судов и перешли на флагманский крейсер “Lion”. На нем подняли англ[ийский] адмиральский флаг при салюте. Осмотрел эту громадину в 28 000 тонн[102] и затем завтракал у адм[ирала] Beatty[103]. Англичане были радушны и любезны и показали мне все, что меня интересовало. Оттуда переехали на крейсер “New Zealand”, 19 000 тонн, на кот[ором] плавает Georgie B[attenberg]»[104].
А накануне Николай II принимал Джорджи у себя. «На пристани в гавани нас уже ждал государь со всеми княжнами, – вспоминал впоследствии командир посыльного судна “Разведчик”, – вся семья радушно расцеловалась со своим родственником, что у англичан не принято. Перед отъездом с пристани его величество, этот замечательно деликатный человек, как бы смущаясь, сказал мне: “Вы отвезете принца… – тут государь назвал его по уменьшительному, вероятно, имени, которое я не запомнил, – обратно, – это не будет поздно. Теперь белые ночи. Идти легко…” А кругом, действительно, была красота – штилюющее море, почти дневной свет и над свинцовой водой тяжело сидевшие в дымке мглы очертания Кронштадта» [105].
Николай II и во все последующие дни проявлял к Джорджу Баттенбергу повышенное внимание: лично встречал, провожал, приглашал с собой на конные прогулки. Все отметили искру взаимного интереса, проскочившую между Джорджи и Татьяной Николаевной[106]. Благо прекрасные петербургские белые ночи очень располагали к такому семейному отдыху. Все было мило, по-родственному, безмятежно-счастливо, почти что идиллически… И судьба распорядится так, что Джорджи в 1916 г. действительно женится на русской. Но звать ее будут на английский манер Нада – Надежда Михайловна де Торби – вторая дочь великого князя Михаила Михайловича[107] и графини Софии Меренберг, его морганатической супруги, внучки Александра Сергеевича Пушкина! Уточним: Надежда Михайловна де Торби – правнучка Александра Сергеевича Пушкина и Николая I. Итак, леди Нада Маунтбеттен, маркиза Милфорд-Хейвен[108]. Событие это, несмотря на войну, было столь значимым, что популярнейшая британская газета «Дейли миррор» посвятила ему всю первую полосу, опубликовав снимки церемонии бракосочетания под заголовком «Королевская свадьба»[109]. Особый восторг лондонцев вызвал проезд кареты с молодоженами, которую, по старой флотской традиции, с шутками и песнями протащили на себе по улицам города матросы – сослуживцы жениха. Другая газета, также отведя для этого первую полосу, особо подчеркнула, что принц женится на русской[110]. Тогда это считалось едва ли не символом верности союзнику. Недаром в этом же издании одна из публикаций озаглавлена «Англо-русский союз». Это не о совместной борьбе с Германией, это о бракосочетании. Что ж, символично: когда Лондону особо припекает, он сразу вспоминает о России и вовсю рвется дружить, хотя бы внешне. Такой вот поворот истории. Так Джорджи навеки вошел в пушкиниану. Кто б знал, кто б знал… Но никто не ведает своей судьбы. Царствовало счастье и веселье.
А пока англичане круто ответили на русский вызов. На флагмане был сервирован стол на 2 000 персон. Одного шампанского выпито 100 дюжин бутылок! Празднества и посещения кораблей продолжались. Взаимная любовь била через край. Следует признать, что союзником особенно приятно быть в мирное время, тем более за праздничным столом. Но те, кто платил за эти шикарные банкеты, были уверены, что придет день, когда союзники заплатят за этот кутеж с шампанским своей кровью.
28 июня пришло известие об убийстве в Сараево наследника австрийского престола. Оно особо никого не взволновало: о войне никто всерьез не думал, военная молодежь наслаждалась жизнью. А Николай II записал в дневнике в день теракта в Сараево 15/28 июня 1914 г.: «Дети с Georgie поехали к Ольге… Читал. В 7 1/4 поехал с Georgie в купальню, и отлично выкупались в море при 18 0. К обеду приехала Ольга. В 9 1/2 мы все отвезли его на пристань и простились»[111].
Джордж Баттенберг и Нада Торнби
[Из открытых источников]
«Непричастность сербского правительства к сараевскому преступлению была для нас настолько очевидна, что мы еще не теряли надежды, что австро-венгерскому правительству придется, волей или неволей, отказаться от обвинения сербских правительственных властей в соучастии в преступлении фанатизированного подростка, преступления, из которого Сербия не могла извлечь ни малейшей для себя пользы»[112], – напишет потом в своих мемуарах бывший министр иностранных дел С. Д. Сазонов[113].
Ну уж если это событие не сильно обеспокоило маститых дипломатов, склонных все преувеличивать с точки зрения политических рисков, то чего было тревожиться другим, менее сведущим и осведомленным в тайнах большой европейской политики? Кто из этих полных жизненной энергии, сил и молодого оптимизма блестящих морских офицеров мог знать, что очень скоро в ходе знаменитого Ютландского сражения многим из них предстоит расплачиваться за минуты счастливой беспечности тяжелыми увечьями, а то и самой жизнью. Тогда германский линейный крейсер «Лютцов»[114] влепил в корпус крейсера «Лайон» 13 тяжелых снарядов своих орудий главного калибра в 305 мм. Корабль чудом избежал гибели благодаря самоотверженному мужеству молодого комендора, который затопил пороховой погреб поврежденной орудийной башни, отдав за спасение жизней товарищей собственную. Иначе быть гордости британского флота со всем экипажем на дне. Адмиралу Битти в том сражении даже придется временно покинуть поврежденный «Лайон» и перенести свой флаг на «Нью Зиланд». Но тогда, в момент веселья, этого не мог еще предвидеть никто.
Когда я работал над этим разделом, мне невольно вспомнился мой офицер-воспитатель в Киевском суворовском военном училище Иван Иванович Крамаренко, который постоянно твердил нам: «Офицер должен уметь убивать. Для этого вас всему и учат, в том числе и бальным танцам». А мы, глупыши, в ответ только громко смеялись. Этот совершенно седой, прошедший все круги ада войны майор знал, что говорил. Не минет и десяти лет, и подавляющее большинство моих товарищей будет воевать по-настоящему, ведя в бой роты, а то и батальоны. Им придется посылать людей на смерть и самим идти под пули. Некоторые из них, как лучший солист нашего ротного ансамбля «Шестой океан» Юра Слободенюк, станут легендой Афганистана. Я встречу его через много лет. Все такого же высокого и стройного, но совершенно седого подполковника, командира полка с двумя рядами планок на груди: одних – орденских, других – желтых и красных – за ранения. Но это совсем другая история.
А тем временем к Кронштадту на всех парах уже спешила французская эскадра. И на ее флагмане был очень важный гость – сам Президент Республики! Еще один «верный» союзник России. Но об этом чуть позже.
Глава 2
Большая, но не дружная семья европейских народов. Но ведь действительно семья…
Может быть, в вечер того памятного дня 5 августа 1914 г., когда в войну вступил кузен Георг V, Николай II вспоминал золотые деньки 1909 г., когда еще один член большой европейской семьи Вильгельм II[115]в парадной форме русского адмирала поднимался в Киле на борт царской яхты «Штандарт» с огромным букетом белых роз, или их совместные, с богатыми трофеями охоты? «Как только подали сходни, – писал очевидец тех событий, – император, зажав в сухой руке цветы[116], вошел на палубу и сердечно обнялся с государем. По-видимому, оба императора были душевно рады встрече. Как всегда, императрица обнималась с кайзером, и высокие родственники удалились в царскую рубку»[117].
Конечно, морские офицеры не знали, о чем беседовали их монархи. Но смею предположить, что уж точно не о подготовке к войне друг с другом. Тогда Николай II еще вполне доверял брату Вильгельму. Полагаю, взаимным заверениям в вечной любви и привязанности не было конца: «Ворота шлюза широко распахнулись, с юта показали “чисто за кормой”, и яхта рванула и тихо вышла из шлюза, под звуки “Боже, царя храни”, “Wacht am Rhein”[118] и многочисленные “хохи” свеженьких фрейлин, добрых фрау и почтенных бюргеров, стеной стоявших на откосах [Кильского] канала[119]. Великолепные разъезды бессмертных гусар полевым галопом начали конвоировать яхту по берегам канала. Через известные промежутки времени разъезды эти сменялись кирасирами, уланами, и ехавшие за ними в автомобиле фельдъегеря нашего двора сейчас же передавали офицерам и солдатам ордена и медали от нашего Государя. С их величествами шла вся семья принца Генриха[120]. Дети были очень дружны и все время бегали по яхте, со страхом ожидая прохода под мостами»[121].