Над собой

Глава первая

– Акимыч, да ты реально крут! – кричали ребята, глядя, как Артём подтягивался и подтягивался. А он, не реагируя на их возгласы, продолжал свою тренировку.

Что в нём её так привлекало, Диана понять не могла, меж тем глаз с него не сводила.

– Подруга, да ты на него запала. Колись давай, – прошептала Настя, уже несколько минут сидевшая рядом и с удивлением наблюдавшая, как задумчиво и самозабвенно Диана, не отрываясь, смотрела на подтягивающегося парня.

– Слушай, Настя, вот ты всё про всех знаешь. Почему его Акимычем зовут, он что, Аким?

– Удивляешь ты меня, нет, ну просто кино бесплатное. И что мне с тобой делать? Видать, в девках так и помрёшь. Сидишь тут, таращишься на него. Разве так склеишь? Мужики для чего? Молчишь? А я скажу тебе. Чтобы динамить их, на свиданки не приходить, пусть побегают, посохнут по тебе. Надо дождаться, пока они за тобой начнут вла-а-ачиться, и брать их тёпленькими, тогда и верёвки из них легко вить. А гляделками только одни расстройства на свою жо… – запнулась она, вспомнив, что Диана терпеть не могла это слово, и хоть сама Настя его частенько употребляла, тем не менее закончила фразу: – На свою голову наживёшь.

– Вот я тебе как человеку задала вопрос. А ты? Феминистические штучки мне. Не терплю я этого.

– Подумаешь… Какие мы нежные. И не ругаться, и не феминистить. Это жизнь, детка, а не художественная литература. Очнись, тютя.

– Мне к другим обратиться? Ты по-человечески ответить не можешь, что ли? – проговорила Диана задумчиво, накручивая прядь волос на указательный палец.

– Папу его Акимом зовут, – словно не заметив Дианиных слов, продолжала Настя, – а он Тёмка.

– Артём, значит.

– Догадливая. Нет, ну точно втюрилась, не спорь.

– А откуда он такой?

– Какой такой? По мне, ваще самый обыкновенный кобель. Сразу видно, баб любит и…

Диана её перебила:

– Не скажи. Что-то в нём… а ещё… Акимович, значит.

– Нет. Именно Акимыч. Представляешь, такое отчество у него. Ребята паспорт видели.

– Женат?

– Дианик, видать, ты совсем куда-то улетела. Кто женится в двадцать один? Вон, зацени, сколько раз подтягивается. Небось, ни одной юбки не пропускает. Ой-ой. Вижу твою реакцию на мои слова. Я думаю, все самцы – бабники. Такими их мать-природа создала. В Бога я не верю, да ты знаешь. Поэтому и хочу доказать, что мы, женщины, покруче мужиков. Морочу им бо́шки и бросаю. Твоего не трону, не боись. Не в моём вкусе.

– Настя, Настя, давай не будем. Живи как хочешь, какие у тебя религиозные предпочтения и любовные пристрастия, мне вообще фиолетово. А вот Тёма, похоже, ты права, очень даже небезразличен. Между прочим, мои родители как раз в двадцать один поженились, если что.

– Чё? Да ладно… Видать, по залёту, не иначе. Моим поболее было. Отец всё равно свалил, когда мне двенадцать стукнуло. Встретил свою суженую, как мне говорил позже, до совершеннолетия мать категорически не позволяла нам с ним видеться.

– А в четырнадцать, когда паспорт получала?

– Ну да. Сначала кричала, потом умоляла не общаться. Просила её фамилию взять.

– А ты?

– Папину, конечно, оставила. Но общаться с ним стала после совершеннолетия. Зачем мне, ну скажи, зачем мне её истерики?

– А сейчас общаетесь с папой?

– Конечно. Как только восемнадцать стукнуло, ему первым делом и позвонила.

– А он?

– Долго молчал в трубку, у меня сердце билось, как барабан, боялась, он услышит. Потом как-то само пошло. Мама напридумывала всякого про него. Диана, не мучь ты меня такими вопросами. Не люблю я об этом. Оставляю тебя одну, любуйся своим не таким, как все, – сказала Настя, вставая.

Диана удивлялась, как это она могла его раньше не заметить. Все девушки как девушки. А она и правда какая-то…

Артём видел, что девушка за ним наблюдала. Как только она приехала, на день позже его, он сразу понял, что именно она его девушка. Только никак не мог решиться подойти, познакомиться, боясь спугнуть её. Ни у кого ничего про неё не спрашивал, чтобы она не узнала про его чувства. И вот он, тот благоприятный момент, но её вездесущая подруга совсем не вовремя подсела к девушке, будто нарочно, да к тому же ей что-то нашёптывала. Небось, гадости про него. Он же был одним из немногих, кто не бегал за этой Настей, бойкой, хамоватой и слишком уверенной в себе. Артём её раскусил, догадавшись, что у неё, скорее всего, самой много проблем, поэтому она и отрывается на парнях. Меж тем, раз с ней дружит его избранница, значит, человек Настя неплохой, потому что его Фея однозначно добрая и милая.

А миниатюрная блондиночка с добрыми голубыми глазами, не отрываясь, следила за его действиями на турнике.

Когда она улыбалась, улыбка у неё порой получалась грустная. Такого он ранее не наблюдал. Её похожие на шёлк волосы, чуть-чуть не доходившие до плеч и заправленные за уши с маленькими золотыми серёжками-гвоздиками, так блестели на солнце, что ему казалось, будто они светятся. Артёму хотелось погладить эти волосы, потом поднять девушку и нести. Именно это он и представлял себе, когда подтягивался, не забывая притом считать, терпеливо ожидая, пока уйдёт Настя.

Подтянувшись в последний раз, он направился не куда-нибудь, а к той, что так внимательно на него смотрела.

– Ну как тебе?

– Что?

– Классно? А ведь я это для тебя.

– Зачем?

– Нравишься ты мне. Так нравишься, что совсем голову потерял. Наконец сказал. Если честно, не знал, как к тебе подступиться, как заговорить с тобой.

Она так смотрела на него, что его пульс участился больше, чем на турнике. И, не отводя глаз, первый раз назвав его по имени, Диана сказала:

– Тёма, вроде бы ты не робкого десятка. Почему не подходил?

– Не знаю. Трудно объяснить.

Глава вторая

Конец августа 2002 года. Диана – студентка из Москвы, Артём – из Санкт-Петербурга. Увидев друг друга на берегу Чёрного моря, в молодёжном доме отдыха, находившемся недалеко от Севастополя, оба почувствовали, что встреча их судьбоносная, и уже не расставались до конца смены, поселившись вместе в одном из домиков, расположенных вдоль пляжа.

Жильё их весьма походило на стандартное вагонное купе.

Раньше в домике жили Диана и Настя. Соседку не пришлось долго уговаривать, она спокойно собрала вещи и, сказав им: «Бай-бай, голубки, смотрите не залетите», – ушла.

Влюблённые много купались, гуляли.

Загорать Диана не любила, её белая кожа, как у всех блондинок, не выносила ультрафиолета. Девушка, прячась от прямых солнечных лучей, носила красную шляпу с широкими полями, в которой была похожа на гриб. Когда Артём ей об этом сказал, она пыталась грустно улыбнуться, потом громко рассмеялась, резким движением сорвав и бросив шляпу, которую моментально подхватил ветер, словно жаждал её заполучить, и стремительно понёс в сторону моря, будто бы обещал её ему подарить. Артём тут же ринулся спасать соломенную шляпку и умудрился схватить её у самой набегающей волны. Подойдя к Диане, он обнял её и был щедро вознаграждён. Они долго целовались, совсем позабыв про прямые солнечные лучи.

Каждый день после обеда они отправлялись на виноградники, находившиеся совсем близко к дому отдыха. Делали вид, что гуляют, а сами срывали по нескольку огромных гроздей винограда и ели на ходу. Инициировал эту виноградную охоту и, как он поначалу думал, шалость Артём. Диана наслаждалась вкусным спелым виноградом, он тоже, но ещё больше ему нравилось любоваться, как она сначала поднимала гроздь и пыталась закрыть ей солнце, виноградины загорались, словно лампочки, а затем Диана их отрывала по одной, изящно клала в рот и ела с таким удовольствием, что он считал себя настоящим добытчиком. Меж тем наши студенты вошли в раж, чувствуя себя больше собирателями южных яств, чем воришками. Они подгадывали, чтобы сторож уходил далеко от места, где они находили грозди спелых ягод, и убегали. Артём гордился своей затеей и умением выбирать самые вкусные сорта. В один прекрасный день они замешкались, упустив момент, когда сторож направился в их сторону и, заметив злоумышленников, нацелил на них ружьё, заряженное солью, как потом Артём убеждал Диану. Они бежали со всех ног. А дома Диана упала на кровать и заплакала. Она так горько рыдала, что ему стало не по себе.

– А хочешь, расскажу, как я перестал бояться ос?

– Тёма, их все боятся, – всхлипывая, проговорила Диана, поднимая на него свои заплаканные глаза, в тот момент ставшие ещё голубее.

– Я их очень-очень боялся. Стоило осе влететь – и я ужас как шарахался. Мне даже сачок купили.

– Почему же это у тебя?

– Кто ж его знает? Может, в детстве что-то произошло, я не интересовался у родителей, они слишком заняты своим зарабатыванием денег, чтобы о таких мелочах говорить с выросшим сыном… Да и вообще, мать с отцом, послушать их, суперправильными были и детьми, и студентами, и у меня возникли подозрения: а так ли это? Прямо хорошими были всегда. А тем временем моя осиная фобия усугублялась.

– И как же избавился? Прямо заинтриговал. Умеешь же ты. – Она прекратила всхлипывать.

И Артём стал рассказывать:

– В этом году в питерских окрестностях ос развелось больше, чем обычно. Все об этом говорили. Представляешь, мы с пацанами расположились на природе с пивком и чипсами. Всё как положено. И тут столько ос откуда ни возьмись! Не то чтобы осиное нашествие, просто налетело сразу пять-шесть-семь, в общем, не знаю сколько. И… я не знал, какую из них бояться. Так мой страх и прошёл. Вообще, как рукой сняло.

– И не боишься больше?

– Нет.

Диана посмотрела на него, слёз как не бывало, а взгляд загадочный и задорный:

– А знаешь, как я избавилась от аллергии на кошек?

– Ну-ка, ну-ка, – поддержал Артём, радуясь тому, что настроение её переменилось, ведь несколько минут назад она так отчаянно плакала, а видеть это было невыносимо.

– У меня с какого-то возраста, точно не скажу с какого, началась аллергия на кошек. Как-то резко это произошло. Стоило оказаться с кошкой в одном помещении – у меня сопли, слёзы, как из ведра. Ходили с мамой по врачам. Анализы всякие, то да сё. Надоело.

– И? Что в итоге?

– А ничего не нашли. Не должно, говорили, быть никакой аллергии, не являлись кошки раздражителем. А этой зимой поехала я к своей подруге по даче, она в Подмосковье живёт, у неё две кошки. Когда я приезжала, зная мою особенность, она всегда плотно дверь закрывала в комнату, где мы с ней находились, а когда я выходила из комнаты, кошек в другую комнату переводила, в общем, ограждала меня от них как могла. В

тот мой приезд мы с ней засиделись допоздна. Раньше я ни разу у неё не ночевала, а тут она и её родители меня упрашивали, упрашивали, говорили, что поздно ехать уже, я и осталась. Проснувшись утром, что же я увидела? Одна кошка спала рядом с подругой на диване. Я – на другом диване, а вторая кошка, Тёма, спала на мне и урчала. И никакой аллергии у меня не было. Ни слёз, ни соплей, чудо какое-то. Видимо, дверь неплотно закрыли, кошки пробрались потихонечку и забрались на диваны. Такая у меня история.

– Теперь с кошками покончено?

– Не с кошками, а с аллергией на них. Фантастика, да и только.

Рассказывая друг другу свои истории, они влюблялись всё сильнее и сильнее. Неудача со сторожем осталась в прошлом, однако свои виноградные вылазки они закончили, став в тот день ещё взрослее.

Не могли они не съездить и в Херсонес. Пробыли там до самого вечера. Возвращались на попутной машине, потрясённые увиденными древними развалинами, уставшие и счастливые. Ехали молча, и каждый думал о том, как внезапно возникла их любовь, которая ворвалась без всяческого разрешения и предупреждения. Никто из них даже не предполагал, какой она бывает.

В ту ночь откуда ни возьмись налетел ветер и начался сильный дождь. В их домике из тонких досок, как у одного из легендарных трёх поросят, прекрасно было жить лишь в тёплую и сухую погоду, а стихия сразу же показала несостоятельность подобного жилища. Они побросали вещи в чемоданы и побежали в административный корпус. Там, слава богу, остался один свободный номер. С этого и началась их уже совсем недетская история любви.

Из-за непрекращающегося дождя и того, что их домик не выдержал такого обилия влаги, им даже разрешили задержаться на несколько дней. Ребятам было так хорошо, что они забыли о том, где они и что за время суток за окном их такого невероятного счастья.

Она гладила его тёмные, средней длины, слегка вьющиеся волосы, целовала чёрные брови и говорила:

– У меня никогда не было такого близкого человека.

– А родители?

– Это другое. Они есть. А ты будто бы продолжение меня, это необъяснимо.

– Точно. И у меня так же. А давай поженимся? Всё думал, как без кольца тебе предложить замуж за меня пойти.

– Да уж. Без кольца буду долго ломаться, – проговорила Диана. – Тёма?

– Что? – прижимая её к себе, отозвался он.

– Скажи, как тебе удаётся делать такой взгляд? Глаза у тебя тёмные, а злыми никогда не бывают.

– Уходишь от ответа. Вопросики у тебя. Глаза, глаза… А я знаю? Как-то не смотрю себе в глаза. Мне и не говорил никто. Наверное, ты просто ко мне неравнодушна. Признавайся. Признавайся. А то защекочу.

– Прекрати, боюсь щекотки, ну перестань. А в зеркале?

– Голубой я, что ли, в глаза себе в зеркале заглядывать? Скажешь тоже.

– Ты точно не голубой.

Она посмотрела на его зовущие губы и после долгого поцелуя продолжила:

– Меня стращали, предупреждали, что тебя надо опасаться.

– Кто? Настя твоя? Видел, как она размахивала руками, когда я подтягивался, и крутила пальцем у виска.

– Ты провидец, что ли?

– Ой, брось, не надо быть провидцем, чтобы догадаться, о чём она. Тёрла тебе: если парень подтягивается много, то, значит, баб у него до фига. Скажешь, нет?

– Откуда? Откуда ты?..

– Знакомая мамина так говорила. Я как-то случайно услышал их разговор.

– Подслушивал?

– Не то чтобы… Они делились друг с другом, уверенные, что я сплю. Мне двенадцать было. Запомнил.

– А почему Акимыч, а не Акимович?

– Так папа попросил записать, когда мне паспорт выдавали. Он сам Аким Акимыч. Его друзья тоже Акимычем зовут.

– А фамилия у тебя какая?

– Пенгалов. А у тебя?

– Здравова.

Он взял книгу, которая лежала на тумбочке, решив разрядить обстановку, чувствуя, как девушка напряглась, спросил:

– Что это мы читаем? «Две Дианы» Александра Дюма. Не читал. Не люблю книги, названия которых начинаются с числительных. Хотя… Маму мою тоже Дианой зовут.

– Да-а-а? И мою.

– Да ты что? Ничего себе. Может, и папу Акимом?

– Тёма, почему ты на меня запал? – спросила она, глядя в окно.

– Так, Диана Здравова, я не понял. Что это за такое? Запал? Снова твоя Настя? Я люблю тебя.

– Прямо любишь?

– Вот скажи, разве зовут замуж без любви? Теперь ясно, почему ты «Две Дианы» читаешь.

– Откуда ты знаешь, о чём там? Ты же не читал. Хорошо. Ну «Три мушкетёра» читал хотя бы? «Два капитана»? «Три товарища»? А то замуж позвал, а ведь мы друг о друге почти ничего не знаем.

– А у нас-то получается три Дианы. Такого романа ещё не было, по-моему. Как же папа твой вас с мамой зовёт, раз у вас имена одинаковые?

– Так твоего папу и дедушку тоже одинаково зовут. Как же бабушка с ними? А?

– Это да. Наблюдательная ты у меня. Ну ладно, об этом потом. Я первый спросил.

– Мама – Диана или Дианушка, я – Диа или Дианечка. А папу зовут Владимиром.

– Ладно. И что ты хотела бы узнать прямо сейчас?

– А расскажи про свою бабушку.

– Нет, ты классная, однозначно. Бабушка, бабушка. У меня их две, кстати. Про какую?

– Давай про папину маму.

И Артём стал рассказывать.

Глава третья

Бабушка Артёма, Матрёна Лифантьевна, в девичестве Носкова, выросла в деревне. Родители её были простыми крестьянами из-под города Касимова Рязанской области. Всю жизнь, как она сама внуку говорила, в земле прокопались, образование у обоих по три класса, и избу топили по-чёрному. Бабушка с самого раннего возраста поняла, что получить более интересную жизнь можно только овладев знаниями. Она мечтала выучиться на врача, чтобы лечить людей, работая в большой больнице в крупном городе, а то и в самой столице.

Артём с таким удовольствием делился с Дианой, что она заслушалась. Ещё раньше она не преминула обратить внимание, как он забавно запускал обе руки в волосы на висках, приподнимал их, когда рассказывал, и, словно поставив речь на паузу, замирал в такой позе, делавшей его смешным, потом приговаривал: «Прикинь», – и продолжал.

Диана думала о том, какой же он хороший и как Настя заблуждалась на его счёт.

Артём тем временем посвящал её в тайны своей семьи.

Бабушка, выучившись, работала терапевтом в Касимове. Там они с дедушкой и познакомились, когда он оказался в командировке в городе. Спустя месяц приехал, увёз её в Москву, где спустя несколько месяцев и поженились.

– И самое интересное. Слушай, Дианочка, как моя бабушка Мотя смогла заработать кучу бабла. Это весьма прикольно. Вряд ли ты слышала о таком когда-нибудь.

Диана глянула на него подозрительно, мгновенно став серьёзной.

Артём с интересом наблюдал, как резко менялось её лицо в зависимости от обстоятельств или темы разговора. Он умышленно построил своё повествование именно так, чтобы любоваться разными выражениями её лица. Ему нравилось, что она не притворялась: смеялась, когда весело, если печально, грустила.

– Делала что-то незаконное? – шёпотом спросила Диана.

– Ну как сказать… – тоже таинственно прошептал он. – На этом как раз и прекращу рассказывать о бабушке, пока не ответишь, согласна ли за меня выйти. Съела?

– То есть ты думаешь, что так запросто сможешь получить моё согласие, да ещё притом что у кого-то бабушка невероятным макаром смогла разбогатеть? Да я просто возьму и уйду сейчас! – выпалила она, решительно вставая. Артём схватил её руку и медленно притянул девушку к себе.

– Диан, вот, значит, как? Помучить хочешь? Пожила с парнем сначала в одном домике, потом в одной комнате, вместе с ним виноград воровала, и только стоило ему позвать замуж, так… начинается. Да? Хорошо. Давай, уходи. Уходи, что же ты стоишь? А я останусь здесь жить, в этом доме отдыха «Виноградная лоза», навсегда. А что? Устроюсь сторожем на винограднике и буду ходить с ружьём, заряженным солью. Чем не работа? Море рядом. Класс.

Несколько минут никто не нарушал молчания.

– Тём, точно солью? Ладно. Давай уже рассказывай, что там за история про бабушку в законе.

– Так ты согласна или как? Дианочка, не прикидывайся шлангом, молю, – Артём сложил руки, будто в молитве, и опустил подбородок на кончики пальцев, сделав при этом просительно-жалобное лицо.

Диана засмеялась и вопросительно посмотрела на него:

– На что согласна?

– Защекочу сейчас…

– Всё-всё. Отвечу после того, как расскажешь. Давай. Мне жутко интересно. Как?

– Лиса ты блондинистая. Что как?

– Как бабушка Мотя сумела заработать кучу бабла? Выходит, ты, вдобавок ко всем недостаткам, ещё и выгодный жених?

– Это с чего вдруг недостаткам? Вот ты штучка. Все белобрысые такие кокетливо-лукавые? – говорил он и снова наблюдал за переменами выражения её лица.

– Кто это лукавый? Кто это лукавый? – играючи возмущалась она.

– Видишь ли, – словно не обращая внимания на её последние слова, улыбнувшись про себя тому, как она пропустила мимо ушей то, что она кокетливая, продолжал Артём, – это мои родичи богатые, вернее, как они говорят, приличные люди. Не спорю, молодцы. Любят друг друга, не у всех получается, кстати. Только я сам по себе. Потому и в технический пошёл: туда на бюджет легче поступить было. Они как начали изобретать мне жизнь мою будущую, ну чтобы я папино дело стал продолжать, – так ску-у-учно стало. Если честно, жутко тоскливо же под папиным присмотром. Да пофиг мне его дело, пусть сам и ковыряется с ним. Пошло оно.

– Что за бизнес-то? – не удержалась Диана.

– Не всё сразу. Мы на бабушку договаривались, дальше твой ход, ты будешь рассказывать, о чём я попрошу. И да, блин, – продолжал он, – пусть сами со своим делом носятся. Я пас. Живу отдельно со второго курса. Работаю в ресторане, учусь на бюджете. Такой я, девочка моя. Какой есть. Притом весь твой.

Диана молча слушала, как он возмущался и не хотел заботы родителей, решив, что потом расскажет о том, что полностью на обеспечении родителей. Что о работе до окончания университета и не задумывалась даже.

Артём продолжил посвящать её в историю своей бабушки Моти Пенгаловой, в девичестве Носковой.

После переезда с Акимом Спиридонычем в Москву она стала работать в московской поликлинике участковым терапевтом. Шёл пятьдесят девятый год. Ещё в декрете новоиспечённая москвичка стала широко известной в узких кругах узнавательницей пола будущего ребёнка. Предсказывала за деньги. Секрет успеха был такой. Когда к ней приходила женщина, разумеется, по рекомендации, бабушка говорила: «У вас будет мальчик». Если рождался мальчик, то и прекрасно, а коли девочка, деньги она возвращала, таков и уговор был. По существу, действительно чаще угадывала, чем нет. Откуда знала, сама не ведала. Так внуку честно и призналась. Девочек тоже видела, только реже. Говорила, что девочки – более таинственные существа, их труднее почувствовать. Посему репутация её чиста, как родниковая вода. Все доверчивые мамочки были благодарны. Денег брала не то чтобы совсем уж символически, и тем не менее немного, особенно поначалу. Позже, впрочем, тариф её вырос, однако незначительно. Дедушка, когда прознал, сперва думал сердиться, да она ему осторожно объяснила, дескать, никакого мошенничества или надувательства ни в коей мере не было, всё добровольно и по-честному. Аким Спиридоныч и успокоился, приговаривая: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не забеременело, ой, лишь бы не плакало», – второго они не хотели.

Артём посмотрел на девушку:

– Знаешь, а ведь моей маме бабушка Мотя предсказывала девочку. Она её прямо видела. До сих пор не понимает, как это так вышло, что родился я. Вот какой я особенный.

– Тёма, дедушка Спиридоныч или Спиридонович?

– Дались тебе эти отчества. Да, Спиридоныч. Помнишь плач Ярославны? Она же Ольга Ярославна. Вот и у нас Спиридоныч, Акимыч.

– Ясно.

Диана говорила и накручивала прядь своих волос на указательный палец левой руки.

– Ты волосы всегда левой рукой крутишь? Папа так же делает. Покрутит, а потом колечко волос остаётся. Мама на это внимания не обращает. Ей хочется, чтобы он курить бросил.

– Знаешь, маленькой меня родители активно отучивали, только это, по-видимому, у меня на всю жизнь.

Рука сама их крутит, когда задачи решаю, волнуюсь, думаю. Ты, между прочим, волосы поднимаешь и на взлохмаченного чёртика похожим становишься. Тёма, а ты на кого похож – на маму или на папу?

– Вообще-то толком ни на кого из них. Сам на себя. Хотя мама говорит, на её папу в молодости. А ты?

– Я – на маму. Ладно, давай дальше про бабушку. Ой, а ты пробовал курить?

– В школе курил, папины сигареты таскал. Потом бросил: от рук табаком стало вонять. А он курит, и особенно много, когда его что-то волнует или заботит.

Диана удивилась, что он не спросил, курит ли она. А он умышленно не стал спрашивать, решив, что незачем. Даже если и да, ничего бы не изменилось.

Артём продолжил свой рассказ:

– Деньги бабушка Мотя не тратила – на сберкнижку складывала. Дедушка нормально так зарабатывал. Когда в нашей стране научились использовать УЗИ в конце восьмидесятых, она прекратила свою шаманскую деятельность, как дедушка называл её предсказания. Конечно, тогда ультразвуковое обследование только начиналось, только зачем ей нужна машинная конкуренция, и лавочку она закрыла, так сама и мне говорила.

– А сейчас?

– Ну сейчас она на глубокой пенсии, заслуженный врач. Бабушка Мотя крутая. Тебе она понравится. Ей семьдесят. Бывало, приедешь к ней, а она внимательно посмотрит и спросит именно про то, что произошло. Как-то она знает. В душу не лезет. Мы с ней дружим.

– А дедушка?

– Дедушка был военным, работал в генеральном штабе. Он старше бабушки на десять лет. Умер дедуля два года назад. Как она убивалась, не передать. Мамина мама была главным врачом роддома. Сейчас врачом работает в поликлинике. Тут всё совершенно обычно. Вот бабушка Мотя – легендарная личность. Это же она папе денег на бизнес дала. Родители – риелторы, у них своя фирма. Только я буду себе дорогу своими силами протаптывать. Терпеть не могу, когда родители и квартиру, и машину тебе, и тёпленькое местечко… Видал я таких мажориков. Помнишь, у Крылова басня есть «Гуси»? Не хочу, чтобы меня гусём называли. Самому всего добиться ведь интереснее. Ты со мной? Помнишь, как Аладдин говорил Жасмин: «Ты мне доверяешь?» Один из моих любимых мультиков, между прочим, – сказал он, протягивая Диане руку.

– И мой тоже. Без сомнения, да. Нечасто встретишь такого целеустремлённого подтягивающегося, – ответила она, вкладывая свою руку в его. – А у меня только мамины родители. Они классные. А вот папины не смогли пережить девяностые. Пытались приспособиться, только ничего у них не вышло. Они работали в Центральном комитете программистами. В советские времена это считалось очень престижным. А в девяностых не смогли втянуться в новые условия, как папа мне говорил кратко. Не очень-то я это понимаю. И что такого особенного было в девяностых? Подробности мне не рассказывали… Хотя именно девяностые называют лихими. Ничего не поделаешь. Я маленькой была, когда папиных родителей не стало.

– Видимо, твои, наверное, не хотели тебя пугать подробностями.

Артём смотрел на рассуждавшую Диану и умилялся, какая она прекрасная. Как здорово, что она его полюбила. Он не был ханжой, и родители ничуть не настраивали его, что до свадьбы нельзя вступать в близкие отношения. Напротив. В пятнадцать он их сразу двоих спросил, нужно ли жениться по залёту. Родители, слегка опешив от такого прямого вопроса, переглянулись и ответили немного по-разному, вместе с тем, по сути, одинаково.

Если это любовь, то, значит, отношения перешагнули на новый уровень, а ежели просто показалось и всего лишь залёт, как в анекдоте, родители сказали, что в данном случае любая история штучна. Панацеи нет. Однако жениться без любви – однозначно нет. Больше к этой теме они не возвращались.

Глава четвёртая

Памятуя слова Насти: «Смотрите не залетите», – он недоумевал, как могут подружиться такие непохожие девушки. Настя слыла женщиной-вампом. Переспать с ней было можно лишь в том случае, если она выбирала парня сама, а потом какое-то время, как львица с зайцем, играла им, после чего безжалостно бросала. Ребята и спорили на неё, и просто ловились на её жестокую удочку. За две недели в доме отдыха несколько парней, попав в её сети, именно так и пролетели. Артём не симпатизировал таким девушкам, понимая притом, что всем находится место под солнцем, тем более что Диана и Настя подружились.

В свою очередь Диана вообще не могла понять Настиного отношения к мужчинам, хотя та неоднократно пыталась ей объяснить.

– Диана, скажи, ты не веришь мне? Опять эти Настины слова вспомнила? – Настя аж вздрогнула, он не первый раз поражал её своей прозорливостью. – Да брось. У неё своя дорога, у нас своя, ну в смысле как жить, с кем жить, в каких отношениях.

Диана вспоминала не только Настю, но и своего отца:

– Понимаешь, мой папа очень переживает за меня. А мы с тобой прямо вместе живём.

– И что? Мы же друг другу не врём, – проговорил Артём.

– Когда училась в седьмом, – продолжала Диана, – в параллельном классе один мальчик… отвратительный такой. Никто с ним справиться не мог. Всем жить мешал мерзавец. Мне почему-то особенно. Возможно, из-за моего маленького роста, белокожести и цвета волос. Короче, не знаю. Кошмарная мразь, скажу я тебе. Сколько я слёз за тот год пролила – и не спрашивай. Учителя руками разводили. Собиралась в другую школу переходить, по правде говоря. И папа с мамой пришли и попросили его вывести из класса. Учитель вывела его, а сама обратно в класс ушла и дверь закрыла. И вот. Гадёныш тот стоял перед моими родителями, не отводя нахальных глаз, ничего не опасался. Мама мне потом рассказывала, уверяя, что она папу таким ни до, ни после больше не видела. Вдруг папа резко присел и принял боксёрскую стойку, сделав пару хуков в воздухе. Выражение папиного лица и его поза не оставляли ни капельки сомнения в решимости осуществить обещанное, а сказал он: «Слушай, ты, ещё хоть раз подойдёшь к моей дочери ближе, чем на 20 метров, – я тебя живым в землю закопаю. Ясно? Ты понял?»

– И что дальше? – тихо спросил Артём.

– Мальчика того противного на следующий день родители перевели в школу в другом конце города, как мне потом объявили его одноклассники, а за глаза между собой поговаривали, что мой папа – бандит, чуть не убил того парня. А мне плевать. Слышишь? Ты даже не представляешь, сколько крови он попортил всем. Переживаю за тебя. Папа у меня…

– Глупенькая. Я же люблю тебя. Да я сам кого хочешь за тебя в землю закопаю. Так что с папой твоим мы уж точно поладим, не расстраивайся. Ладно?

Тут у обоих зазвонили мобильные. И они одновременно взволнованно проговорили:

– Мама.

– Дианочка, твой ход. Говори. Любишь меня? Согласна выйти за меня?

Телефоны играли у обоих.

– Люблю. Согласна.

Артём первый соединился:

– Мамуль, привет. Мы тут под Севастополем с невестой.

– Нет, ещё нет.

– Приедем – подадим.

– Да нас с полтыка распишут, я всё устрою.

– И что? Не кричи.

– А зачем? Это же наша жизнь, не ваша.

– Мам.

– Хорошая.

– Люблю.

– Сколько и мне.

– В Москве.

– Как рядом? Где?

– Не надо сюда ехать.

– Сам разберусь.

– Что значит?..

– Мам?.. Мам?..

Артём посмотрел на Диану, она тоже нажала «отбой» и глядела на него.

– Пипец, – выдохнул он. – Они сегодня приедут. Мои – в Гурзуфе.

– А мои – в Ялте. Тоже сегодня приедут. И что нам делать?

У Дианы был похожий разговор с родителями. Мама прокричала:

– Вова, она замуж собралась, похоже, это у неё серьёзно, – и протянула телефон папе.

Папа рявкнул командным голосом:

– Диа, ну-ка доложи, что и как.

Глаза Дианы расширились и наполнились слезами. Девушка ничего не могла вымолвить. По-видимому, поняв её состояние, отец смягчил тон:

– Ладно, мы в Ялте. Будем к вечеру. На месте и обсудим, дочка.

Новоиспечённые обручённые смотрели друг на друга и молчали. У Дианы по щеке стекала слеза, и Артём прижал к себе девушку.

– Мы же любим, Дианочка. Это главное. А не то, сколько и каких книг прочитано, сколько мы подтягиваемся и что скажут наши предки. Разве нет? Куда больше меня волнует, на что и где мы будем жить. Перед поездкой сюда я договорился, что выйду на новую работу, более денежную. Прорвёмся.

– Смотрю, ты всё прокачал в своей жизни. А у меня ничего не продумано. Учусь на контракте, живу с ними, и мне ни разу не катит с ними обсуждать нас с тобой. А слабо нам их не ждать?

– Предлагаешь сбежать?

– А что? Это мысль. Почему бы и нет?

– И правда, пускай без нас разбираются, они по-любому друг друга найдут здесь, коль скоро решили всё бросить и приехать. А мы сольёмся. Может, и телефоны отключим? Типа, мы в домике. Хотя бы пока не будем уже точно на пути домой. Кстати, а куда поедем? Давай ко мне. У меня своя комната, мы с товарищем двушку снимаем.

– А учёба? Занятия через три недели начнутся, – вопросительно глядя, сказала Диана.

– Так три недели же есть. Давай по-быстрому соберёмся, тем более что мы это уже умеем. Как мы во время того замечательного дождика, а? Покидаем всё, ты – в чемодан, я – в рюкзак, и погнали. Мы ведь хотим свалить? Кстати, мои сказали, что знают это место.

– И мои тоже.

– Вот будет прикол, если они знакомы. Мне бабушка Мотя рассказывала такой случай. Так. До Симферополя можно на попутке, а там попробуем билеты купить. Подожди. У меня идея. Собирайся. Книгу про Диан не забудь. Мне тоже захотелось её почитать.

После того как нарушитель её спокойной жизни вышел, Диана собрала чемодан и присела, глядя на книгу, вспоминала, сколько всего случилось за последние недели. События закрутились невообразимым образом. Буквально месяц назад она даже предположить не могла такого. Теперь ей необходимо было всё хорошенько осознать и понять, как со всем этим быть. Было занятно, конечно, что у них даже не две Дианы, а целых три. Нарочно и не придумаешь. Вдруг Диана подумала: «Интересно, а что бы в их случае дальше написал Александр Дюма?»

Артём, как раз напротив, слишком ясно представлял их будущее, ни грамма не сомневаясь ни в чём, уже прикидывая, как им быть с Дианиной учёбой и как им перевести её из Москвы на учёбу в Питер без потери года. Но это после того, как они распишутся. Пойдет к ректору, в конце концов. Случай-то исключительный. Любовь всех трогает. Потом переключил свои мысли на то, как им ехать. «Вот бы встретить попутку, которая бы их прямо до города на Неве довезла…»

Оказавшись у входа в корпус, он увидел директора дома отдыха, шедшего уверенной походкой к своему автомобилю.

– Антон Матвеевич, вы, случайно, не в Питер? – спросил он без обиняков, поняв по походке, что человек спешил. – Слышал, вы то в Севастополе, то в Санкт-Петербурге. Ребята что-то такое говорили, будто вас попросили здесь поработать на одно лето. Так ведь?

– А я думал, что ты уехал со всеми, сезон-то закончился. Ах да. Что-то мне говорили, якобы разрешили двоим остаться на пару дней. Видишь ли, я закрутился слегка, очень спешу. И действительно еду в Санкт-Петербург. Через двадцать минут выдвигаюсь. А кто же это про меня тебе рассказывал? Надо же.

– Да пацаны тёрли, как говорится. Возьмите нас с собой. Мы бензин оплатим. А? Возьмите, вопрос жизни и смерти.

– Ну про бензин-то ты брось, Артём. Значит, вас двое? Кто второй?

– Мы с невестой.

– Ничего себе, поворот. А как ты догадался, что я в Питер-то еду? Я вроде никому… Ты что, провидец?

– Мне это сегодня уже говорили. Нет, никакой я не провидец. Что-то словно толкнуло. Знаю же, что вы в Севастополе живёте. А что в наш город?

– Дела, Артём. Дела.

«Как он ответил, и не обидно, в то же время дал понять, чтобы больше я его об этом не спрашивал. Вот у кого надо поучиться отвечать», – подумал Артём. А директор продолжал:

– Иди за невестой. Жду вас. И Бога ради, пооперативнее там, ладно? Времени в обрез.

Глава пятая

Чета Здравовых ехала в дом отдыха «Виноградная лоза» разбираться с дочерью, благо они оказались рядом.

Владимир вёл машину. Когда они в середине девяностых купили свою первую «Копейку», он предлагал жене вспомнить вождение, права у неё были. Диана тогда заверила его, что если будет нужно, то она просто сядет за руль – и всё само вспомнится, да только так пока и не понадобилось. Сейчас она сидела на своём любимом пассажирском месте, глядя не вперёд, как обычно, а в боковое окно, и молчала. Их обоих потряс разговор с Дианой. Дочери было как раз столько же, сколько и им с мужем тогда, в тысяча девятьсот восемьдесят первом.

Месяц назад дочь объявила, что собралась с друзьями в дом отдыха, который находился под Севастополем. Адрес она тогда не знала, потому что это у друзей там были знакомые. Они с Владимиром дали ей денег и, хорошо зная свою разумную девочку, без доли сомнения отпустили любимое чадо, совершенно не беспокоясь. Однако поставили условие, что по приезде она позвонит и сообщит адрес дома отдыха. И вот на тебе, новость, потрясшая их до такой степени, что они никак не могли опомниться. Замуж она, видите ли, собралась. Ни с того ни с сего. Такая домашняя и послушная, их малышка. Глядя, как мелькают деревья, Диана стала погружаться в воспоминания, только сейчас поняв, что они с мужем направляются в тот самый дом отдыха, где она сама отдыхала двадцать два года назад.

Тогда они с Владимиром учились в одном из московских технических институтов. Парень был невысок и коренаст. Тёмные волосы он зачёсывал назад. Его тонкие губы часто растягивались в улыбку. Владимир был мастером шутить и рассказывать анекдоты, причём сам не смеялся, отчего эффект усиливался. В учёбе звёзд с неба он не хватал, однако хвостов никогда не имел. Да, был остроумным и общительным, вместе с тем робел перед женским полом.

Тем летом после четвёртого курса их группу направили в Кишинёв для прохождения практики. В поезде у них с ним всё и началось. Сессия унесла у Дианы много нервов и сил, и лёгкость, с которой она смогла вот так влюбиться в парня, оказавшись с ним случайно в одном купе, стала для неё серьёзной неожиданностью. А ведь они учились четыре года, виделись каждый день на занятиях, и она не обращала на него никакого внимания в отличие от других девушек. Диана читала и в кино видела, что так бывает, и жизненные истории слышала, меж тем отнюдь не думала, что это когда-нибудь случится с ней самой. А он-то, в чём сам ей именно в том поезде и признался, с первого курса её обожал.

В Молдавии их группу поселили в общежитии при заводе, где они проходили технологическую практику. Там-то, в общежитии, они и познакомились со студентами Севастопольского политехнического института.

Диана пела и играла на гитаре, она фактически и сдружила московских и севастопольских студентов. В итоге ребята из политеха и пригласили их компанию в тот студенческий лагерь на берегу Чёрного моря, обещая москвичам устроить отдых лучшим образом, причём абсолютно бесплатно, и слово своё сдержали. Только Владимир не посмел ослушаться родителей. Она так его просила, злилась на него, называла, маменькиным сынком. Для Дианы было неприемлемо, что он такой несамостоятельный. Она, наоборот, предпочитала быть свободной, как вольный ветер, а тут, понимаете ли, мямля рядом – так она его в сердцах обзывала (правда, только про себя) за отказ ехать с ней.

Теперь, спустя двадцать два года, он сидел рядом – такой уверенный мужчина, умевший быстро принимать решения, за которым она жила как за каменной стеной. Но в то время он был далёк от нынешнего себя.

Диана переживала прошлое, словно снова там оказалась. Столько лет минуло, а она помнила всё до мельчайших подробностей, как будто всё происходило на прошлой неделе.

Разругавшись тогда с Владимиром, она решила, что, пожалуй, расстанется с ним. Парней вокруг навалом. Не смог, понимаете ли, объясниться с родителями.

Раз ему лучше с мамой и папой, значит, так тому и быть. Злилась она в то время, не могла понять и изнывала от обиды: как это он вместо того, чтобы отправиться с ней, которой клялся в бесконечной любви, выбрал ехать с родителями? Вот Оле зуб удалили, меж тем она всё равно поехала с Дианой за компанию, когда Владимир, совершенно здоровый и непозволительно послушный сын, как она считала, взял и отказался.

В студенческом лагере Диану и Олю поселили в одном из деревянных домиков, походивших друг на друга, будто близнецы, располагавшихся вдоль берега моря. В домике стояли две кровати, у входа под невысоким потолком – палка, на которой висела шторка в цветочек, а за ней – полки, это было подобие шкафа. Напротив него стоял квадратный стол на металлических ножках с двумя стульями, и над ним – окно с маленьким подоконником. Тонкие жёлтые занавески с оранжевыми цветами в тон шторке «шкафа». Диана поразилась, насколько внутри домик походил на вагонное купе, только без верхних полок. Казалось, что вот-вот поезд тронется и послышится стук колёс.

Подруга взяла с собой анальгин, димедрол, ещё какие-то лекарства и первые дни их принимала, после чего в девять вечера ложилась спать. Диане пришлось вечерами ходить на дискотеку одной и гулять по лагерю, по берегу моря, коротая время.

Пока Диана предавалась воспоминаниям, Владимир поначалу наслаждался её молчанием. Вести машину без голоса жены было спокойно, и не надо было ни о чём думать. Супруга не то чтобы очень много говорила, и тем не менее в силу своей женской природы долго молчать не могла. Когда пошёл третий час, а Диана так и безмолвствовала, он слегка насторожился и не удержался, чтобы не поинтересоваться:

– Дорогая, ты вообще хорошо себя чувствуешь?

Она не ответила. Владимир повторил вопрос:

– Дианушка, как себя чувствуешь?

– А что?

– Нет, ну молчишь и молчишь. Я соскучился по твоему голосу.

– Укачало немного.

– Укачало? Тебя же никогда не укачивало. А, я понял, это из-за необычного разговора с дочкой? Не переживай, дорогая, мы сами с тобой были такими. Помнишь, как ты в её возрасте взбрыкнула и укатила в Севастополь, без меня, между прочим? И вправду, говорят, дети повторяют судьбу своих родителей.

Диана не реагировала, продолжая смотреть в боковое окно. Найдя удобное место, он остановил машину.

До дома отдыха оставалось ехать недолго.

У Владимира возникло подозрение, что едут они именно туда, где Диана отдыхала без него двадцать два года тому назад. Тогда он не то чтобы не хотел ехать. На самом деле просто испугался. Отношения у них получились такими стремительными, в результате он влюбился в неё ещё сильнее, после чего вдруг засомневался: тот ли он человек, который был нужен такой невероятной блондинке с голубыми глазами, окаймлёнными пушистыми тёмными ресницами и казавшимися из-за этого ещё более выразительными? Других подобных глаз он не встречал. Возможно, из-за невысокого роста Диана всегда держалась очень прямо, во всяком случае, ходила словно балерина. Она такая яркая, уверенная, везде душа компании, а он… Не умевший перечить родителям, робевший перед девушками, долго собиравшийся что-либо начать сделать. Да ещё она так обидно тогда назвала его маменькиным сынком. Видимо, так и было, переживал он, выходило, что ему родители сказали: «Домой!» – и он, как телёночек, даже и не попытавшись с ними договориться, послушно отправился со всеми вместе в Москву. Обратно ехали в плацкарте. Бо́льшую часть дороги Владимир сидел, уставившись в окно. Друзья не лезли: догадывались о причине его печального вида. Все знали о поездке Дианы, причём в Севастополь она отправилась без него, хотя два месяца они были неразлучны. Только раз к нему подсел один парень:

– Что, Вова, и в карты с нами не сыграешь? На кого ты стал похож? Знаешь на кого? На сыча. Улятела краля? За ней же глаз да глаз… А ты наплюй. Послушай доброго совета. Помнишь, как у классика? Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, – притом так хихикнул, что Владимир вскочил и замахнулся:

– Да пошёл ты.

– Ой, – слегка отшатнувшись, продолжал парень, – ты ли это, Вова? Что Дианка с тобой сделала? Не пристало мужику страдать. Смотри, сколько баб вокруг.

Сидевшие однокурсницы ещё не успели возмутиться, как он исправился:

– Девушек, девушек.

Соседки спокойно продолжали свои девчачьи беседы.

– Отвянь, а?! – почти прорычал ему Владимир.

И тот спокойно пошёл дальше по вагону.

До поездки на Валдай три дня Владимир ждал звонка от Дианы. Он надеялся, что она непременно должна сменить свой гнев на милость. Полюбил-то её он задолго до практики. А она четыре года его игнорировала, так что он совершенно перестал надеяться на взаимность. И стоило им оказаться в одном купе, как в ней словно что-то переключилось.

– Идиот, почему с ней не поехал? – терзался он.

Между тем делать было нечего. Родители потащили его на Валдай, куда они втроём ездили каждый год. Ради него они даже отпуск передвинули. Там он прокручивал последний разговор с подругой:

– Диан, ну как я могу с ними не поехать? Они же меня любят, они родители мои. Пойми ты наконец.

– Понятно! – возмущалась она. – Знаешь, у меня тоже есть родители. Выходит, что все твои тра-ля-ля, типа жить вместе, пустые слова? Чтобы соблазнить меня и умотать с ними на хвалёный Валдай? Да? Причём, заметь, ты меня и не зовёшь с собой. А мы не дети, зайчик. Да. Именно зайчик. И пожалуйста. На здоровье. Руки там не забывай мыть, деточка. А я – в Севастополь, с твоего позволения. Будь здоров, – и она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Утром её соседка по комнате сообщила, что Диана и Оля рано-рано уехали со студентами из Севастополя.

Вот что пронеслось у Владимира в памяти, когда он остановил машину. Открыл дверь и вышел, Диана тоже вышла.

– Нет, Дианушка, дорогая, ну что ты молчишь? Это так не похоже на тебя. «Укачало» – это всё, что ты вымолвила за последние два часа… Что с тобой? Из-за дочки или плохо себя чувствуешь?

– Знаешь, любимый, какое-то предчувствие, – сказала она и зарыдала.

Владимир обнял жену. Так они стояли. Вокруг – красота черноморского побережья, которое они так любили.

– Предчувствие? Это шаманизм какой-то. Ты ведь реалистка до мозга костей. Поехали? – и он пошёл садиться в машину, продолжая говорить на ходу: – И пусть себе замуж выходит. Уверен, парень хороший. Поверь, мне тоже не улыбается её с кем-то делить. Она у нас скромница в отличие от своих подруг. Тихоня такая блондинистая. Беленькая, как ты, но совсем не бойкая, в этом она в меня. Я таким же был в её возрасте.

Владимир вздрогнул, резко обернулся… Диана лежала без сознания у открытой двери. Владимир ринулся к жене. Стал её трясти:

– Диана, дорогая?!

Потом достал нашатырь из аптечки и поднёс к носу. Она очнулась. Села, держась за голову:

– Вова, ты здесь?

– Конечно. Болит? Как ты?

– Не знаю, – еле слышно проговорила она.

– Такого вообще не бывало. Будем больницу искать?

– Нет. Я в порядке. Поехали.

– Допрыгается она у меня. Вот я сейчас позвоню ей, разве можно так тебя беспокоить?! – возмущённо говорил Владимир.

– Не надо, милый. На месте и поговорим. Это из-за всего вместе.

– Ты как?

– Нормально.

– Помню, ты рассказывала, как вы с Ольгой собирали виноград. Интересно, сохранились виноградники? Хотя, судя по названию, да.

– Вов, поехали, а?

– Ладно. Как скажешь, – ответил он, заводя машину.

Глава шестая

А из Гурзуфа туда же ехали в то же самое время супруги Пенгаловы.

– Акимушка, ты мрачнее тучи. Неприятности на работе?

– Ди, дорогая, вот ты спросила. Тёма наш жениться удумал. Какая работа? Сама ты ему кричала в трубку.

– Позвоним?

– На месте разберёмся.

– Слушай, если поразмыслить, то мы с тобой поженились… Сколько лет тебе было? Как ему сейчас. А мне?

– Так времена-то разные. Сравнила, конечно. И потом, солнышко, ты, по-видимому, забыла наши обстоятельства. Мы не могли не пожениться. Был залё… – он запнулся на полуслове.

Жена отвернулась к окну.

– Ладно, беременность.

Диана молчала. Так они и ехали. Аким смотрел на дорогу, она – в окно. Оба вспоминали знакомые с юности места. Двадцать два года назад они здесь бывали. И даже не подозревали, при каких обстоятельствах окажутся здесь вновь, не предполагая, какие неожиданности их ждали в конце извилистой дороги в окрестностях Севастополя.

Они подъехали к шлагбауму… Аким вышел, поговорил с охранником, и тот открыл дорогу. Когда они ехали по территории бывшего студенческого лагеря, а нынче молодёжного дома отдыха «Виноградная лоза», сердце его защемило. Ему казалось, будто время перенеслось снова в те дни, когда ему был двадцать один год.

Домики вдоль моря выглядели как тогда, даже цвета такого же – тёмно-зелёного.

– Акимушка, невероятно. Как это? Что, их с тех пор не реконструировали?

– Какие ты сложные слова произносишь, Ди. Всё? Значит, мир?

– А мы разве ссорились? Ты ведь не стал говорить жуткое слово «залёт». Назвал вещи своими именами. Беременность – это так прекрасно. Скажи?

– Твои капризы неподражаемы, любимая. Надо сына нашего найти и посмотреть на его избранницу. Подумать только, сколько лет…

– Двадцать два, Акимушка, – продолжила Диана. – Я тогда была на шестом месяце беременности, – последнее слово она произнесла почти по слогам, пристально глядя на мужа.

Аким посмотрел на неё рассеянно, остановил машину, сказав:

– Пожалуй, пойду покурю. Ты посиди или погуляй, хорошо, дорогая?

Выйдя из машины, он направился в сторону домиков.

Воспоминания нахлынули внезапно и настолько отчётливо, словно он смотрел киноленту. При жене Аким изо всех сил старался курить спокойно, растягивая сигарету на подольше. Если бы он начал курить одну за другой, Диана бы почувствовала его состояние, а он совсем не хотел ей его показывать.

Лето восемьдесят первого года. Они вместе с Дианой учились в Ленинграде, и после окончания четвёртого курса их группу направили проходить практику в Севастополе. Они тогда ждали ребёнка, и она очень просила его остаться в городе с ней. По семейным обстоятельствам ему бы разрешили. Аким вполне понимал, что остаться было возможно, и тем не менее, несмотря на её настоятельные уговоры и слёзы, всё-таки уехал в Севастополь, мотивировав тем, что семью ему кормить, поэтому образование до́лжно получить качественное, а значит, и практику надо пройти полноценную, а не фиктивную. И добавил, дескать, потом надо будет курсовую работу писать и защищать. Она пошумела, однако, как ни странно, с его доводами согласилась, совершенно успокоившись. Он улетел вместе с их студенческой группой с лёгким сердцем. Провожать мужа она не поехала опять-таки из-за своего интересного положения.

Практика длилась два месяца, после чего севастопольские студенты, с которыми он познакомился и подружился, пригласили его в студенческий лагерь в окрестностях города. Диане он, конечно, рассказал об этом заблаговременно, звал её приехать к нему, говоря, что ему обещали выделить отдельный домик, но она, сославшись на недомогание, приехать категорически отказалась, удивившись его предложению поехать за тридевять земель, будучи на шестом месяце. Аким не мог понять, как беременности удалось превратить его неугомонную и уверенную девочку в отказывавшуюся от активной жизни вялую женщину.

В лагере студенты веселились. Море, волейбол на берегу, песни, дискотеки. Друзья договорились, чтобы его, студента из Ленинграда, поселили одного. Домик был похож на вагонное купе, и казалось, что вот-вот станет слышен шум колёс.

Вечером у него спонтанно собрались ребята и девушки. Зная, какой он классный исполнитель разных песен, гитару принесли, а он-то и рад был, поскольку петь любил.

И вдруг он поймал на себе её взгляд. Эти глаза… Голубые, окаймлённые бархатными ресницами, смотрели на него так, что его пробирало до самой души. Настолько неизведанное ощущение, что он и пел в тот вечер особенно и тоже не мог отвести от неё глаз.

Домашнее вино, лёгкая закуска, приятная компания. Аким закончил песню. Вдруг кто-то сказал: «Диана, спой». Аким вздрогнул. Её звали так же, как его жену. Он протянул ей гитару. Не ломаясь, девушка взяла инструмент и запела: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далёком, я буду тебе женой…» Замолчав, она, глядя на него, перебирала гитарные струны. «Продолжай, Аким!» – прозвучал чей-то голос, потом ещё кто-то сказал: «Шикарный же у вас дуэт», – чьи были голоса, он не видел, не в силах отвести взгляда. Он подхватил: «Милая моя, взял бы я тебя, но там, в краю далёком, есть у меня жена…» Они пели, глядя друг на друга, передавая друг другу гитару после каждой песни. Им хлопали. И просили ещё. Время пролетело незаметно. Ребята стали расходиться, ушла и она. Аким остался один в растерянности: откуда эта белобрысая нимфа взялась? Вдруг постучали. Он открыл дверь, на пороге стояла она: «Я забыла панамку».

Аким даже не понял, как всё произошло. Они целовались сначала с открытой дверью, потом он её закрыл. Остановиться ни он, ни она не могли. Что-то бросило в объятья друг друга…

После всего он проговорил: «Вот до чего мы допелись, голубоглазая Диана».

Говорить не хотелось, тянуло в сон. Утром он проснулся от поцелуя.

– Диана, – не открывая глаз, прошептал он.

И услышал голос жены:

– Да, Акимушка, это я. Давненько ты меня так не называл. Как мило, что, даже не открывая глаз, ты произносишь именно моё имя. Хотя Ди мне нравится куда больше.

Он сел. Нимфы не было:

– Откуда? Ты же…

– Да, я приехала вечером. А что? Прилетела.

– Как?

– На самолёте, как, не на метле же, – проговорила Диана и засмеялась своим заливистым смехом. Вот что с разумным мужчиной делает вино, солнце и море. Ты звал меня, звал, звал, ну я и решилась. Шесть месяцев – срок небольшой. Ты же знаешь, какая твоя Ди резвая девочка. А? Да ты сам поражался всегда моей непредсказуемости. Так искренне удивляешься? Думаешь, я другой стала? Не дождёшься, никогда не угомонюсь, – и она снова засмеялась.

Смех жены он очень любил.

– Но как же ты узнала, где я? – озираясь, спросил он.

– Неужели от всей этой расслабухи ты забыл? Нет, посмотрите на него! А кто мне адрес общежития дал? Там-то добрые люди мне и рассказали подробнейшим образом, где этот лагерь. Очень просто, как три рубля, милый, – она говорила и говорила. – Домик твой найти вообще пара пустяков. Оказалось, что отдельный номер в виде домика только у тебя.

Это выглядело невероятно. Меж тем столь внезапным приездом она полностью опровергала его опасения по поводу метаморфоз, которые он давеча ей приписывал, и это радовало. Жена продолжала:

– Ты даже представить себе не можешь, любимый, как я обрадовалась, услышав своё имя. Повезло мне, какой у меня честный и верный супруг.

При каждом шорохе сердце Акима замирало. В домиках удобства отсутствовали, и он опасался, что Диана-певица просто вышла в душ и может вернуться в любой момент. И это было скверно.

– Да что с тобой? – удивлялась жена, видя, как он напряжён, а с его виска стекает пот. – Не волнуйся, дорогой, я с тобой, со мной всё в порядке. Вчера, небось, пел допоздна. На отдыхе всегда так. У кого же собираться, как не у того, кто один живёт? Понимаю. Мальчики, девочки… Э-эх, они, такие-сякие, не помогли моему хорошему скрыть следы пьянки-гулянки. Хотя разве мог кто-нибудь догадаться о моём сюрпризном приезде? Скажи? Даже ты удивлён. Но ведь приятно удивлён, скажи? Мама твоя меня отговаривала. Моя, кстати, тоже. А я раз – и здесь. Хотя бы притворись, что рад. Я старалась.

– Рад, конечно.

Она стала убираться, вдохновлённая тем, как он при одном прикосновении, не открывая глаз, произнёс её имя.

Животик у Дианы был явным, в то же время весьма аккуратным.

Аким постепенно успокаивался, дышать стало легче. Панамки не было. Словно всё приснилось. Ему было ужасно стыдно перед обеими. Никогда до того случая он не оказывался в более глупой и нелепой ситуации. Аким незаметно надел обручальное кольцо, обычно он его не снимал, и они отправились в столовую на завтрак.

Диана сидела за столом с подругой. Она увидела его с кольцом и беременной женой.

Он тоже её заметил. Сегодня глаза её не прожигали насквозь, напротив, излучали задумчивое равнодушие. Они едва заметно кивнули друг другу.

Аким выдохнул, волнение как рукой сняло. «Вот и славно», – подумал он. После обеда они с женой по-английски уехали в Севастополь.

– Да что с тобой? Сидишь на земле около домика. Похоже, это тот самый, в котором ты жил тогда… Ты где витаешь? Я стояла рядом, видела, как ты выкурил несколько сигарет подряд, – говорила Диана. – Я, между прочим, тоже переживаю, давай это делать вместе, а не по отдельности. Невозможно до сына нашего дозвониться: абонент недоступен. Ты ему звонил?

Аким смотрел на неё, постепенно возвращаясь в две тысячи второй год. Из того, что говорила Диана, он услышал лишь два последних предложения. Встал и быстро направился к главному зданию. Диана за ним почти бежала, меж тем мужа решила не останавливать: больно хотелось ей поскорее всё узнать, найти Артёма.

– Дорогая моя Ди, – проговорил он, обернувшись, – очень тебя люблю. Конечно, пытался. Решим. Не переживай. Ладно? Мы же вместе. А сын наш не пропадёт.

– Дорогой, совсем недавно я тебе говорила примерно то же самое, только другими словами, – немного от-став, слегка удивлённо добавила жена.

– Разве плохо, что он самостоятельный? Хочешь, чтобы он всю жизнь держался за твою юбку? – продолжал Аким, словно и не слышал, что она ему говорила.

С этими словами он и вошёл в административный корпус дома отдыха «Виноградная лоза», где в фойе увидел их, супругов Здравовых, разговаривавших друг с другом.

– Не могу до Дии дозвониться. Вова, что делать? Она недосту… – женщина, не договорив, так и сидела с открытым ртом, не моргая, глядя на Акима, и спустя несколько мгновений лишилась чувств, завалившись на бок.

– Дианушка, – проговорил мужчина и пытался усадить её ровно, – да что с тобой, дорогая?

Вошедшая следом за Акимом Диана подбежала к потерявшей сознание женщине и стала смачивать её лоб водой из бутылки, говоря:

– Надо в медпункт. Ой, у нас в машине есть нашатырь.

– Как я понимаю, вы родители Дианы? – включился в разговор доселе молчавший Аким.

– А вы Артёма, соответственно? – вопросом на вопрос ответил Владимир.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Аким.

– Владимир. И как ни странно, жён наших зовут Дианами.

– И вашу дочку.

– Это какая-то фантасмагория.

– Да уж. Невероятно.

Удивлённые отцы ещё не знали, что их дети сбежали и просто выключили свои телефоны.

Когда Аким и Диана – она не захотела оставаться без него – шли к машине за аптечкой, чтобы не искать медпункт и справиться своими силами, он молчал, а её рот не закрывался ни на минуту:

– И как тебе её родители? И что за карнавал с именами? Разве так бывает? Обморок. С чего вдруг? Это мой сын как-никак с её дочерью. Что ты молчишь, в самом деле? Кима, ну скажи же хоть что-нибудь.

И опять он услышал только последние два предложения и проговорил:

– Ди, дорогая, надо помочь.

Без сомнения, это была она. Её ни с кем нельзя было спутать. И она почти не изменилась. Аким опять перебирал в мыслях, как они пели: «…миленький ты мой… милая моя…» И как она пришла за панамкой, а та внезапно вспыхнувшая одноразовая страсть навсегда отпечаталась в его памяти. Как она потом сидела в столовой, равнодушно и спокойно глядя на него и на его беременную красавицу-жену. А он даже не спросил: откуда она, из какой сказки? Мужа её он успел разглядеть – серьёзный и вместе с тем хороший парень. Прямо видно, как он любит её. Вот и замечательно: у нимфы жизнь удалась, а тот вечер и ночь не превратились в непоправимую ошибку. Только почему она упала в обморок? Не может быть, чтобы он её ещё волновал.

Вдохнув нашатырь, Диана открыла глаза. Она смотрела в голубые глаза Акима, накручивавшего прядь своих блондинистых волос с лёгкой сединой на указательный палец левой руки. Она вздрогнула и воскликнула:

– Господи! Это надо прекратить. Надо остановить! Остановить! Слышите?.. Они брат и сестра. – И снова упала без чувств.

Глава седьмая

Стоило Матрёне Лифантьевне увидеть Диану, вышедшую из-за спины Акима, когда он привел её знакомить с родителями, как она сразу поняла, что та в интересном положении. Этот факт не только не испортил репутацию будущей невестки, а напротив, привлёк к ней расположение будущей свекрови, потому что под сердцем невеста сына носила ту самую девочку, о которой она мечтала. Дети расписались, сыграли свадьбу. Беременность проходила без осложнений. И хоть все твердили, дескать, заранее ничего не стоит покупать, новоиспечённая свекровь потихонечку собирала приданое.

Самой Матрёне Лифантьевне дочку родить так и не удалось. После появления Акима муж категорически не хотел второго ребёнка. Говорил, дескать, надо одного вырастить как следует, а уж сын нарожает столько детишек, сколько сможет прокормить и выучить. Она и так его просила, и эдак, но всё одно: он говорил, мол, нет, и точка. Они не бедствовали, и поначалу она думала, что его позиция станет иной. Вместе с тем годы шли, а мнение мужа не менялось. Матрёна Лифантьевна неоднократно спрашивала супруга, в чём причина такой его категоричности в данном вопросе. Дело в том, что в остальном ей от него никакого отказа ведь не было.

От прямого ответа он умудрялся уходить и всякий раз настаивал на том же, дескать, надо одного вырастить подобающим образом. В итоге она самостоятельно пришла к выводу, что причина, скорее всего, крылась в том, что Аким Спиридоныч вырос в многодетной семье. Будучи младшим сыном, лишь после окончания военной академии, надев погоны офицера, он смог позволить себе покупать новые вещи. Ослушаться своего Спиридоныча она не решилась. Сына с мужем они растили неизбалованным. Да только думать о девочке она не переставала. Даже имя ей придумала – Диана. Знакомясь с чернобровой красавицей Дианой, знающей себе цену, она с радостью её приняла, твёрдо решив всеми правдами и неправдами добиться, чтобы внучку непременно Дианой назвали. И что с того, что у дочки и у мамы будут одинаковые имена? Назвали же они сами сына именем отца, так и отчего бы детям не продолжить традицию? Муж без всяческих сомнений согласился с её мнением по поводу невесты Акима. Про замеченную беременность ни детям, ни своему Спиридонычу, разумеется, говорить не стала.

И хоть к ярким женщинам он относился с особой осторожностью, тем не менее думал: раз Акиму хорошо, то ему и подавно, потому что сын собирался жениться по взаимной любви, и Мотя его благоволила к будущей невестке.

Когда Диана рожала, они с Акимом Спиридонычем отдыхали в Грузии, в военном санатории Цхалтубо. Роды начались на месяц раньше, и им сообщили, что родился мальчик. Став бабушкой и дедушкой, они на следующий день вылетели домой, в срочном порядке прервав отдых в санатории без всяческих раздумий и сомнений. После тяжелейших родов Диана с сыном ещё месяц пролежали в роддоме. Её мама, Карина Анатольевна, работала главным врачом той больницы, посему роженица находилась под тщательным наблюдением.

Одного не могла уразуметь Матрёна Лифантьевна: куда же делась девочка?

Артём и Диана ехали в Ленинград. О том, насколько им повезло с попуткой, ни он, ни она теперь и не вспоминали.

Антон Матвеевич нет-нет да и поглядывал на молодых умилялся им, и в силу своей тактичности не лез с разговорами и тем более с лишними вопросами.

Ребята, в свою очередь, были заняты взаимными чувствами и мыслями о таком понятном-непонятном будущем. Во избежание повторения разговоров с родителями, странная реакция которых так неприятно их поразила и взволновала, если не сказать напугала, телефоны они пока оставили выключенными. И решили, что хуже уж точно не станет, ежели с мамами и папами будут объясняться после того, как хотя бы подадут заявление. Каждый думал: в конце концов, пускай считают как хотят, и никого не касается, как сами они распорядятся своей жизнью. Поскольку отношения с родителями у обоих были довольно доверительными, они их сразу в известность и поставили в ожидании доброго интереса, откровенной радости и, разумеется, поддержки, а получили, напротив, абсолютное непонимание и, более того, встретили полное отторжение при первом же разговоре на эту тему. Теперь же ребята вполне успокоились, радуясь не только своим чувствам, но и тому, что они ещё и единомышленники. Аким и Диана сидели в машине, нежданно-негаданно очутившись на нейтральной полосе. А это означало, что никто не сможет им помешать осуществить задуманное. Он гладил двумя руками её руку, а она положила голову на его надёжное плечо и заснула.

Артём ясно прикидывал, как он будет разбираться со своими предками, а коли не получится, то и на здоровье, ему от них ничего и не нужно. С чего они взяли, что могут диктовать, когда и на ком ему жениться? Он их любил и уважал, несомненно, только совсем не собирался плясать под их дудку. Рядом с Дианой он, как никогда ранее, ощущал свою независимость и самостоятельность, отчего становился ещё увереннее. Пусть родители спокойно работают, а он сам себе голова. Ещё рассуждал о семье своей избранницы. Видел, какая она нежная девочка, впечатлительная. А папа там, очевидно, тиран, даром что военный. Впрочем, уверенный в своём умении всё улаживать, Артём ни на секунду не допускал, что не сможет найти нужные слова для объяснения с отцом и матерью Дианы, и, без сомнения, в обиду её давать не собирался. А ещё он знал, что его родители поженились в том же самом возрасте, в каком они с Дианой сейчас, и это был основной козырь. И так расхрабрился в своих мыслях, что представил, как скажет, мол, яблоки от яблонь… но тут же понял, насколько это банально и пошло. Лучше не надо.

Диана улыбалась во сне. Она смело мчалась навстречу их такому милому, неожиданному и непредсказуемому счастью. Перед тем как заснуть, она рассуждала, дескать, куда мамы и папы денутся? Что, разве они не были молодыми? Такие степенные. Раньше она и не задумывалась о том, что слишком строгие и очень правильные взрослые наверняка чего-то недоговаривают о своей молодости. В свою очередь, она очень надеялась на мирный исход. А если нет, то и не беда. Они сделают по-своему, и будь что будет. Со своей жизнью они уж как-нибудь разберутся и уж точно справятся с передрягами. А бабушка Зина и дедушка Коля, без сомнения, их поддержат. У неё с ними установилось полное взаимопонимание.

Между тем бабушкам и дедушкам они решили повременить рассказывать.

Зинаида Ивановна, мама Дианы Здравовой, родила мальчика, когда её дочке шёл пятый год. Они с мужем не могли нарадоваться. Вот тебе и дочь, и сын, полный комплект, так сказать. А через два года сыночек их погиб от менингита, врачи недоглядели, упустили время, не сразу поставив диагноз. Она не могла утешиться, горе её почти полностью поглотило. Какое-то время и вовсе не могла заниматься ребёнком. Маленькую дочку хотели было определить в интернат, другого выхода Николай Павлович не находил. Зинаида Ивановна умом понимала, что не будет ей никакого оправдания, коли не станет уделять дочери должного внимания, поэтому буквально усилием воли она взяла себя в руки и постепенно оправилась. В то время она и в церковь начала ходить, что тоже ей помогло не сломаться от постигшего их несчастья. Тогда, в восьмидесятые годы прошлого века, вера в Бога не просто не приветствовалась – это скорее запрещалось, чем не запрещалось. В связи с этим ей пришлось, вдобавок ко всем сложностям, и работу сменить. Впрочем, хотя новое место оказалось значительно менее оплачиваемым, у нее гораздо больше времени высвободилось, чтобы его проводить с дочкой. Постепенно она оправилась от потери, однако больше детей они с мужем рожать не стали.

Именно Зинаида Ивановна и дала внучке с собой в дом отдыха книгу «Две Дианы». И Диане хотелось непременно узнать, являются всё-таки главные герои братом и сестрой или нет.

Директор поглядывал на них в зеркало и думал: «Вот же повезло…»

Глава восьмая

– Как брат и сестра? – первым нарушил молчание Владимир. – Что? Тогда в Севастополе ты и он?.. Возможно ли? Нет! Я не согласен. Диа – моя дочь. Слышишь, моя!

– Это было какое-то невероятное помешательство. Мы сами не знали, что с нами тогда произошло. Просто помутнение… – тихо проговорила Диана. Слёзы текли по её щекам и далее – на платье.

– Мы? Ах вот даже как – мы. Значит, это не он тебя соблазнил, а вы вместе. Помутнение? Зашибись. И ты так спокойно об этом говоришь?! – кричал Владимир, метавшийся по фойе. – А я уже рогатым женился. Вот же. Кто бы мог подумать, чтобы ты, ты…

Ему не хотелось верить в реальность происходящего. И только сейчас, вглядываясь в Акима, он заметил, как они похожи с его голубоглазой светловолосой доченькой, с его девочкой, и у него не хватило воздуха, чтобы продолжать. Даже волосы они одинаково накручивали на палец. Аким тоже смотрел на обеих Диан и силился понять, каким образом это теперь улаживать. Собрался было покурить – так ему легче думалось, – правой рукой нащупал в кармане начатую пачку, потеребил, достал руку из кармана и, оставшись на месте, продолжил крутить прядь волос. Он любил свою жену, а та слабость, которая, казалось, осталась в далёком прошлом, как тайна лишь между ним и сказочной нимфой, так жестоко догнала их и зависла над ними, словно гильотина. А дети, уверенные в своём счастье, не подозревающие о давнишнем легкомыслии родителей, сейчас где-то с недоступными для связи телефонами. За что это им? Как рассказать теперь им, думающим, что легче всего сбежать и спрятаться в «домике»? Должен же быть выход? То, что у него теперь есть дочь, до него пока не доходило, а вот то, что в любой момент может начаться Бог знает что, он осознавал. Поэтому пришёл на помощь Диане:

– Да. На одну ночь стали сумасшедшими, а утром приехала моя жена. Мы по умолчанию решили: мимолётная страсть… Кто мог предположить такой исход юношеской шалости? Башку снесло. Жесть, конечно.

Он выступил с этой речью и вспомнил, как рассказывал своему сыну бородатый анекдот про армянское радио и валерьяновые капли. Тот вопрос четырнадцатилетнего Артёма о том, нужно ли жениться по залёту, громко звучал в его голове.

– А?! Шалости, говоришь? Вот оно как. И он туда же. Мы… значит. То есть у вас это «мы» общее, да?! – воскликнул Владимир. – Ясно. Представить не могу, как ты, ты, как ты могла не рассказать мне. Можно же было избавиться от ребёнка… Дочь, – простонал он, – девочка моя. Моя Диа. Не-е-ет! Тогда бы она не родилась. – Владимир подошёл к жене. – Скажи, к чему был так мастерски разыгранный спектакль перед тем, как я сделал тебе предложение, после чего мы пошли знакомиться с моими родителями? Про беременность рассказала, а от кого, значит, скрыла. Да? Аха. Аха. Теперь ведь надо дочке рассказать. – Он резко замолчал, обеими руками взявшись за голову, присел на корточки, потом встал и снова стал ходить взад и вперёд. «Моя милая Дианушка оказалась такой лгуньей!» – кричали его мысли, ему казалось, что голова разорвётся от этого.

Диана посмотрела на жену Акима, та выглядела спокойной, затем она перевела взгляд на мечущегося Владимира, потом – на Акима, пытаясь найти момент и сказать, что сейчас не время думать о себе, тем более выяснять, кто и в чём виноват. Необходимо найти детей и как можно скорее прекратить их отношения. «А действительно, как я могла? Ведь я люблю Вову. Бес попутал, право слово, бес попутал», – думала она.

Тогда, вернувшись из Севастополя, она поняла, от кого беременна. Это был как раз тот случай, когда определить можно сразу. Во время ссоры она обзывала его маменькиным сынком, переживая, что не с ней поехал, а с родителями. Как ни странно, именно после той самой сумасшедшей ночи она спокойно ушла от спящего парня, поняв, как дорог ей Владимир, как она его любит. А увидев в столовой на завтраке Акима с кольцом и женой, удивилась его легкомыслию, не придавая значения своему. Приехав домой, за две с половиной недели до начала занятий она заметила неладное, но сперва не хотела верить. Однако счётчик был включён. Ей стало не по себе. Мама увидела тревогу на лице дочери и вывела её на откровенность. Диана поведала маме и про Владимира, и про их ссору, и про ту умопомрачительную страсть. Зинаида Ивановна повела её прежде всего к врачу. И все опасения дочери подтвердились. До занятий оставалось два дня. С мамой они и приняли решение прервать беременность. Ничего страшного не произойдёт, если в самом начале семестра она пропустит пару недель. Папу договорились не посвящать. Мамина подруга в больнице заведовала отделением. В ночь перед операцией Диане приснился сон, будто бы она сидела и держала прекрасную дочку на руках, а по ней ползали мерзкие чёрные бесформенные существа, своими цепкими краями щипали её маленькие ручки, маленькие ножки и упорно подбирались к крошечному личику.

– Пошли прочь, не трогайте мою девочку! – Диана сбрасывала их, прижимая своё сокровище.

– Ты всё равно нам её отдашь, – отвечали они гадкими голосами, снова ползая и щиплясь.

Она проснулась в холодном поту от того, что соседка по кровати её взяла за плечо и сказала:

– Милая, не бойся, не ты первая, не ты последняя. Ты так кричала. Всех нас перебудила.

Было четыре утра. Диана собрала свои вещи и отправилась к матери. Она открыла дверь и вошла. Мама сидела на кухне, услыхав возню в прихожей, вышла ей навстречу.

– Значит, так тому и быть. Пусть родится. Конечно, это решение нужно принимать тебе. А про то, от кого ребёнок, никто и не узнает, если сама не расскажешь. Ведь настоящий отец тот, кто воспитывает, хотя и это тебе решать самой. Тем более произошло-то не специально. Аким, ты говорила, даже не спросил, откуда ты приехала. Вероятность вашей встречи ничтожно мала, это как иголка в стогу сена, как капля в море. Соблазнитель твой, как и ты, голубоглазый блондин? – говорила Зинаида Ивановна, гладя дочку по голове. Её голос был тихим и убаюкивающим. Меж тем Диана знала, что, когда мама волновалась, она чаще, чем обычно, использовала устоявшиеся выражения.

Мама хотела её поддержать и успокоить. Диана понимала, что её минутная слабость непозволительна и безответственна, тем более что тогда она уже любила Владимира. В общем, никакого оправдания она не находила, поэтому глаза её были наполнены слезами. Да и нынешнее положение добавляло плаксивости.

– Мама, что ты говоришь? Мы вместе тогда… Аким – хороший человек, я нисколечко его ни в чём не виню. Нас околдовала ночь у Чёрного моря, совместное пение, не знаю, что ещё. Мы словно себе не принадлежали, какая-то невероятная страсть, помутнение разума. Ну не знаю я, – возражала дочь громким шёпотом, сдерживаясь, чтобы не закричать и не разбудить отца.

А Зинаида Ивановна, словно не обратив внимания на слова дочери, продолжала, не меняя своего мягкого и доброжелательного тона:

– И ребёночек родится светленький. Конечно, если бы он не был женат, тем более что она в положении… Найти-то его можно.

– Мама, ну ты вообще. Я хочу за Володю замуж и этого ребёночка буду рожать. Будет девочка, – мечтательно сказала Диана, и лицо её озарилось светом. – Как быть с Вовой, ума не приложу. Я его очень люблю. Хотела же невинной выйти замуж. Он так уговаривал, вот и закрутилось в Кишинёве, думала, если так любит, так что ж? И не сберегла свою девственность, – Диана заплакала, – как-то по-дурацки потеряла невинность. Так обидно и стыдно. А потом это умопомрачение с Акимом. Почему не от Вовы ребёнок? Почему? Когда смотрела «Москва слезам не верит», думала: конечно, тот парень – сволочь. Так и она же не сопротивлялась, когда звучала Bе́same Mucho. Значит, оба и виноваты. Почему, скажи, мама? За что я попала в такую западню?

– Знаешь, Дианочка, жизнь – это совсем не кино. Сколько людей было на Земле, есть и будет, столько и разных историй.

– Мама, да как же не рассказать Вове? А если вскроется?

– Вот тогда и будешь думать. Наперёд, как ни старайся, жизнь не запланируешь. Многие пробовали. Не зря же говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. Владимир – серьёзный человек. Женится. Причём, думаю, даже если узнает правду. Раз ты решила рожать, поразмысли хорошенько.

– Ты мне ещё, когда вы на втором курсе учились, показывала снимок, где вы всей группой сфотографировались на фоне института. Я на Вову твоего обратила внимание, он с тобой рядом стоял, даже на фото видно, что вы пара.

– Не помню, чтобы тебе показывала. Мам, я ему изменила. Вот же! – она снова заплакала.

– Где тебе упомнить? Вон сколько у тебя разных событий. Молодость. А почему ты уверена, что непременно девочка?

Лицо дочери опять озарилось тем каким-то особым светом, и она ответила, растягивая слова:

– Чувствую, но не могу объяснить.

Зинаиде Ивановне стало очевидно, что, когда дочь думает об этом, забывает обо всём на свете, и она сказала:

– Иди поспи, родная моя. Рано ещё. Так тебя поразило то, что тебе приснилось, всё бросила и сбежала из больницы ни свет ни заря. Я позвоню заведующей отделением. Потом побудешь дома недельку, погуляешь, поешь, а то вон, прозрачная вся, хоть и загорелая.

– Нет уж. Хватит, пойду учиться. А есть не хочется, мамуля.

– Ты это брось. Надо есть, моя хорошая.

– Какая ты у меня классная, мамочка.

Диана зевнула и пошла в свою комнату.

Глава девятая

Аким стоял, наблюдал за супругой, удивлялся её молчанию. Теперь она, конечно, догадалась, почему он тогда с закрытыми глазами произнёс именно «Диана», а не «Ди», потому что был уверен, что поцеловала его не она. Но стоя в фойе дома отдыха «Виноградная лоза», не мог понять, отчего его дорогая бездействует и не включается в этот неприятный и казавшийся совершенно нереальным разговор. Ей-то как раз было где разгуляться. Она могла раскрыться в своём умении расплетать и заплетать словесные косы. А нынешнее её безмолвие никоим образом не вязалось с её характером. Он наблюдал, как жена садилась, видимо, устав стоять, только не на кресло рядом с недавно пришедшей в себя Дианой, а на стул, стоявший поодаль от второго кресла, чтобы видеть всех троих, однако продолжала молча смотреть куда-то вдаль, сквозь Акима. Лицо её было бледным, а выражение – отрешённым. Он начал беспокоиться, зная, как порой неожиданно свалившаяся правда может повлиять на психику. Хотя никаких прецедентов в их семьях не было, он тем не менее внимательно за ней наблюдал.

Владимир прекратил ходить взад-вперёд, встав так, чтобы тоже видеть всю компанию. Ему страсть как хотелось курить, в прошлом году он бросил, а сейчас бы это ему, безусловно, помогло успокоиться и не вести себя как истеричка. Он всегда держал себя в руках. Да, ситуация невероятная и премерзкая. Он восторгался стойкостью и спокойствием Пенгаловой Дианы и одновременно злился на себя. Силился ввести себя в рабочее состояние для принятия решения, что делать дальше. Дети-то, дети, они же ни в чём не виноваты и не знают, как круто перетасована колода.

Глядя на супругу, он вспоминал, как в тот судьбоносный год семестр уже начался, а Диана на занятиях не появлялась. Он не звонил. Опасение получить статус бывшего парня сдерживало его от того, чтобы поднять трубку и набрать её номер. Пришла она лишь неделю спустя. Диана вбежала в аудиторию перед самым началом. Владимир, как всегда, сидел на последнем ряду. На несколько мгновений глаза их встретились. Она ему улыбалась как ни в чём не бывало. Сердце Владимира резко заколотилось, дыхание участилось, и это продолжалось ещё несколько минут после их молчаливого примирения: «Неужели она на меня не сердится?» – думал он. И на перемене подошёл к девушке. С каждым мгновением пульс его учащался, и становилось трудно глотать.

– Ты ни разу не позвонил. Разлюбил? – спросила она, кокетливо глядя на него.

– Что ты? Хотя могу задать тебе тот же вопрос. Я ждал хоть одной весточки, но нет, ты же гордая, а я маменькин сынок, так, по-моему, ты тогда сказала. Диана, милая моя, прости, а? – он обнял её, и она не отстранилась.

– Да. И снова повторю: маменькин сынок и папенькин, – кокетливо проговорила Диана. Она улыбалась и глядела на него своими лучистыми глазами.

– Снова ты. Ну да, ну да. Я осёл. Надо было мне с тобой ехать. Скучал и страдал все дни без тебя, любовь моя.

– Ладно. Осёл не козёл. Проехали и забыли. Мне нужно с тобой поговорить, – прошептала Диана.

– Я слушаю, давай выкладывай. А ты не разлюбила меня?

– Вот ты спросил. Неужели я позволила бы себя обнимать, если бы не любила? Давай не здесь поговорим, – сказала она, высвобождаясь из его объятий.

– Так можно сбежать, мне не терпится узнать то, что ты хочешь сказать, – заговорщически прошептал он ей на ухо.

Парень, что подшучивал над ним в поезде, проходя мимо, произнёс, хоть и с подтруниваем, однако добрее:

– Воркуете, голубки? А лекция-то вот-вот начнётся.

Они оба так радовались тому, что помирились без всяческих объяснений и оправданий, что не то чтобы проигнорировали его шуточку, а просто не услышали.

– Нет. Я и так неделю пропустила. Давай после занятий, – закончила разговор она.

Они шли по улице. Деревья начали одеваться в красивые наряды. Было по-осеннему свежо, и Диана обернула шарф вокруг шеи.

– Володя, я беременна, – сказала она просто и быстро. – Поэтому и на занятиях меня не было.

– Как беременна? Мы же только один раз. Ты уверена?

Она вырвала свою руку и убежала. А он остался стоять и смотреть ей вслед, ошарашенно наблюдая за тем, как она убегает и как развеваются её волосы пшеничного цвета.

Вечером Владимир долго собирался, но всё же решил позвонить. Сняв трубку, он ещё какое-то время держал её и только потом набрал номер:

– Дианушка, прости. Я, наверное, что-то не то сказал.

Она молчала, пауза длилась, и он ждал, что вот-вот разговор закончится, не начавшись, и услышал её строгий голос:

– Отчего же, ты всё правильно сказал. Главное, честно.

– Поговорим завтра. Обсудим? Ты придёшь в институт?

– А нечего обсуждать. И так ясно. Пока, – и после этого раздались гудки.

В ту ночь он долго не мог заснуть, ему снилось, что она, как и до поездки в Молдавию, его не замечала, что у них ничего и не было. Утром он проснулся рано и, не завтракая, вышел на час раньше, бродил около проходной, чтобы встретить её.

Она пришла ко второй паре. Увидев свою избранницу, Владимир подошёл к ней:

– Прости. Я дурак.

– Это точно, – прошипела она и села на первый ряд.

Он направился к последнему ряду. Ничего не мог записывать и профессора, читавшего лекцию, не слышал, а думал о своём. После окончания занятий они снова шли вместе. Она была холодна и задумчива.

Нарушив молчание, он сказал:

– Пойдём ко мне? Дождёмся родителей и объявим о нашей помолвке.

– А предложение, моё согласие тебе не нужны? – удивилась она, но грусти более не было ни в голосе, ни в глазах. – А просить моей руки у моих родителей?

Владимир взял её за руку, резко остановился и, встав на колено:

– Дианушка, дорогая, любимая, выходи за меня замуж. Ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете.

Она смотрела на него и, запустив руки в его густые каштановые волосы, сказала:

– Я согласна. Очень тебя люблю. Вовочка, ты самый лучший. – Лицо её просветлело, снова став счастливым.

Глава десятая

Теперь, в фойе, Владимир смотрел на жену и разрывался между жалостью и злостью. Он обожал дочку, старался уберечь её от всего, что могло бы ранить его беленькую девочку. После того как он нежданно-негаданно познакомился с биологическим отцом своей дочки, ему казалось, что он ещё больше любит свою маленькую девочку. Но как она перенесёт такой жуткий удар, что её любимый – родной брат? Владимир даже представить себе этого не смел. Бедная, бедная Диа. Как сказать-то им, детям? Как разочаруются они в родителях, да что в родителях – в жизни. Беда – она столько лет жила рядом. Какая это пытка для всех. Только сейчас он заметил, что супруга Акима безучастно сидит с рассеянным взглядом, медленно раскачиваясь, и обратил внимание, что все смотрят на неё, даже его Диана, переставшая рыдать.

Аким подошёл к жене, присел на корточки перед ней, взял её руки и сказал:

– Ди, дорогая моя, прости, я не управлял собой тогда. Я…

Не успел он продолжить, как она, сфокусировав на нём взгляд, закричала, да так, что все вздохнули:

– Они не родственники! Нет! Всё не так, не так, не так!

Наступила такая тишина, что слышно было, как идут часы, висящие на дальней стене в фойе.

– Акимушка, милый мой, наверное, ты думаешь: как это я ещё не вцепилась тебе в волосы и не устроила сцену у фонтана, а я не знаю, что делать. Я в ужасе от всего этого. Всё это никогда не должно было быть кем-либо узнано, кроме меня и моей мамы. Ан нет. Смотри, как жизнь над нами глумится.

Она не плакала, смотрела на него и гладила его по голове, а он, стоя на корточках, боялся, что она остановится, и в то же время всем своим нутром не хотел слышать ничего неприятного. Говорила Диана каким-то нетипичным для неё голосом. Такой он её никогда не видел. Разве что… пожалуй, видел, когда приехал за ней в роддом. Да, она первое время тогда была примерно такой.

Аким учился и работал на кафедре. В связи с рождением сына Диана взяла академический отпуск. Тогда они жили с её родителями. Его мама бывала у них редко, поскольку, хоть отношения у родителей и сложились хорошие, по-настоящему родственными они стали, только когда Артёму исполнилось года четыре. Матрёна Лифантьевна почему-то ожидала, что будет непременно внучка, а когда родился мальчик, не то чтобы разочаровалась, нет, но активности не проявляла.

В то время Аким не придавал существенного значения ни состоянию Дианы, ни поведению своей мамы. Отец, как человек военный, вообще не вникал. Лишь сейчас, увидев жену такой, он это вспомнил. Думал, как бы не рассыпались воспоминания – так много их оказалось в один день.

– Мне больно это вспоминать. Ребёнка терять так страшно, что чувства мои передать я не смогу. Если бы у меня была хоть малейшая предрасположенность, то сошла бы с ума. Тогда не стала тебя посвящать. Прости, если сможешь. А позже – тем более не смогла, убедив себя, что всё забыла. Но нынешние события обязывают.

И Диана рассказала, как ей стало плохо за месяц до положенного срока. Как вызвали скорую помощь. Аким тогда не поехал с ней, а поехала её мама, так вышло, что она была выходная в тот день после дежурства. Диане становилось всё хуже и хуже. Как делали операцию, она не знала, потому что была без сознания и решение принимала её мать. Жизнь висела на волоске, не до того было, чтобы звонить Акиму. Мама же – главный врач больницы, поэтому предприняли всё и даже больше. Диана выжила, а дочку спасти не удалось.

– Почему мне не сообщили?! – воскликнул Аким.

Проигнорировав его вопрос, жена продолжала. У неё была отдельная палата. Придя в себя, она увидела, что мама сидела подле неё.

– Дианочка, девочка моя, дочку спасти не получилось. Слава богу, что ты жива.

Диана открыла рот, закрыв глаза, но рыдания не смогли вырваться наружу. Так она и лежала, запрокинув голову.

– Подожди, собери всю силу воли и послушай, что я сейчас предложу, – говорила Карина Анатольевна, гладя её руку. – Потом будешь плакать, потом. Сейчас нам с тобой надо незамедлительно решить очень важную и сложную задачу. Несколько дней назад женщина примерно твоих лет родила мальчика. Мы так бились за её жизнь, но не всё врачам подвластно. Увы. Бог забрал её душу. А мальчик здоровенький. Она без мужа, нет ни родителей, ни родственников. Судьба даёт нам шанс. Я устрою, оформим, только скажи да. Акиму сообщим, что у него родился сын. Полежишь месяц, восстановишься, и молока у тебя много. Утром тебе принесут мальчика, покормишь его. Он хорошенький, на тебя чем-то похож. Ну давай, Дианочка, решайся. Надо Акиму сообщить или правду, или то, что у вас сын.

– Мамочка, милая моя мамочка, да правильно ли будет от него скрыть? Мы никогда друг другу не лгали. Как мне с этим жить?

– Думаю, и душе роженицы станет легче, и душе дочки вашей тоже. А Акиму смотри сама, говорить или нет. Он твой муж. Поспи. Утром лучше решения принимать.

– Карина Анатольевна, вас к телефону, – заглянула в палату доктор.

Мама поцеловала Диану и ушла. Плакать сил не было, не успела за мамой закрыться дверь, как она забылась тревожным сном. А утром ей принесли мальчика покормить. Он так активно чмокал, Диана медленно, но оживала. После завтрака Карина Анатольевна позвонила Акиму и сообщила, что родился мальчик.

Снова воцарилась тишина. Четверо сорокадвухлетних людей, крепко-накрепко связанных двумя тайнами, смотрели в центр паркетного пола, точно там был ответ, как им быть.

– Это надо перекурить. Может, кто-то со мной? – нарушил молчание Аким.

– Да. Пожалуй, надо. Угостишь сигаретой? – спросил Владимир.

Мужчины вышли, оставив женщин вдвоём. Две Дианы сидели и молчали. Первой нарушила молчание Здравова:

– Ты прости меня. Тогда мы даже не спросили друг у друга ничего. Это и правда походило на сон. Я же Владимира уже тогда любила. Мы поссорились, зачем-то взбрыкнула и уехала в Севастополь, а он со своими родителями – на Валдай. Понимаешь…

Пенгалова не дала ей договорить:

– Да. Все мы натворили дел.

Они обе прослезились.

Вошли мужчины. Посмотрев на жён, они поняли, что цунами стихает и что можно более спокойно обсудить сложившуюся ситуацию.

– Теперь надо решить главное, – первым заговорил Владимир, – оставим мы произошедшее в тайне или расскажем Артёму и Диане? Раз они не родственники, то ничто им не сможет помешать быть вместе. Даже если мы будем против их брака, наша дочь сделает по-своему. – Они встретились глазами с Акимом, и тот подхватил эстафету:

– И наш сын поступит точно так же. Он и так живёт автономно, учится и работает, у нас денег принципиально не берёт. Мы хотели ему машину купить – так он ни в какую. Сам, и всё тут. Гордый, блин, откуда такой взялся, не поня… – он запнулся и продолжил: – Надо решать, как бы нам ни было трудно.

У женщин просохли слёзы, обе смотрели на своих мужей и восхищались ими, каждая по-своему. Мужчины обратили внимание, что в глазах обеих снова появился свет, который, казалось, угас. Теперь им всем надо было принять наитруднейшее решение, посвящать детей или нет в то, что сами натворили в юности. И те и другие учили сына и дочь честности и порядочности. И дела их молодости, умело скрытые навеки, так предательски выпали из шкафа прошлого, взбаламутив всю воду, которая казалась чистой и прозрачной, перевернули жизнь с ног на голову, хотя, по существу, как раз наоборот.

– Тут ещё есть загвоздка, – вступила жена Владимира, – сможем ли мы с вами стать дружественными сватами после того, что здесь вышло из тени?

– К тому же, – заговорила Пенгалова, – знают моя мама и мама Дианы каждая свою часть правды. Что с этим делать? Рассказывать им вторую часть? – Все приметили, что она впервые за день назвала по имени ту, с которой изменил её горячо любимый супруг, доселе считавшийся верным.

– Слушайте, нам надо где-то переночевать. Думаю, можно договориться в этом доме отдыха, – вышел с предложением Аким.

– Только здесь, в административном здании, – продолжил Владимир.

– Это само собой разумеется, в домиках после всего невозможно, – согласился с ним Аким.

На том и остановились, договорившись завтра продолжить обсуждение. И уж коли отпала необходимость разыскивать детей, появилась возможность спокойно обдумать. От вынесенного вердикта зависело очень многое.

Получалось, что ежели не говорить детям, то они никогда не должны будут ничего узнать. А коли рассказывать, то сделать надо настолько мастерски и дипломатично, дабы не потерять их навсегда. Пока все склонялись к решению, чтобы тайну сохранить. В то же время им предстояло наметить последующие действия. Случайно вскрытые тайники порядком потрепали нервы четвёрке взрослых, окунувшихся в своё прошлое с головой. Основное составляло то, что если дети узнают потом об этом не от них, то родители уж точно потеряют их доверие.

Ночь для супругов Пенгаловых и супругов Здравовых оказалась, пожалуй, самой трудной в их жизнях.

Владимир сидел на балконе и мучительно думал, вспоминая их с Дианой учёбу, романтические прогулки в Кишинёве, как принесли домой дочку, маленькую Дию. Аким дал ему пачку сигарет, и он её почти всю выкурил. Диана выпила успокоительное, легла и вскоре забылась беспокойным сном. Только когда начался рассвет, он прилёг. Ему казалось, что спать совсем не хотелось, меж тем глаза сами закрылись, и он мгновенно заснул.

Глава одиннадцатая

Проснувшись, Владимир увидел, что жены рядом не было, он вышел на балкон. Она стояла и смотрела вдаль. Подойдя к ней, он спросил:

– Что же нам делать?

– Будешь со мной разводиться? Поступок мой не имеет срока давности. Прости меня, прошу, – говорила она, утирая слёзы, бледная и похудевшая за последний день. Губы её тряслись. – Прости, молю. Жить без тебя не смогу, Вовочка. Не бросай меня, – говорила она, сползая вниз и почти падая на колени.

Он поднял её и нежным голосом проговорил:

– Дианушка, родная моя, знаю, что многие на моём месте поступили бы иначе. Будем жить. Хорошо? Я же люблю тебя больше жизни, разве ты ещё этого не поняла? Диа – моя дочь, и кончено, наша дочка. Никому вас не отдам.

Она уткнулась в его плечо и тихо заплакала.

– Ну что? Как считаешь, надо говорить детям?

– А ты? – всхлипывая, говорила Диана.

– Я бы не стал. Но Зинаида Ивановна? Она выдержит?

– Моя мама – могила, – заверила мужа Диана.

– А вторую тайну ей рассказывать?

– А ты как думаешь? – робко глядя на него, ответила она вопросом.

– Я первый спросил, – упорствовал Владимир.

– Я бы рассказала, – негромко, но уверенно проговорила она.

– Согласен.

И они созвонились со своими будущими и таким непростыми родственниками.

Пенгаловы оба долго не ложились. Сначала молчали, он на балконе, она в комнате. И Диана, и Аким вспоминали каждый о своём. Они любили друг друга, и каждый страдал. Он терзался от своей всплывшей измены, от того, что у него, как выяснилось, была дочка, и волновался, сможет ли никогда не показать ей, что они кровные родственники. В то же время он не до конца справился с тем, что Артём, наоборот, ему неродной сын. Аким, будучи суперриелтором, вынужден был выслушивать бесконечные семейные истории, которые, как ему казалось, едва ли могли быть правдой. И вот он, уверенный, что клиенты рассказывали их исключительно с целью его разжалобить, вдруг сам угодил в немыслимую жизненную воронку. Зато он точно знал, что любил жену и сына. Это и стало ему опорой.

Диана глядела на мужа. Аким курил. «Может, стоит снова начать курить? Зря, наверное, бросила», – думала она. Слёзы так и катились, она их даже не вытирала. Сама его измена её, конечно, потрясла. Вместе с тем это волновало её, как ни странно, меньше, чем то, что у него росла дочь, а он жил все эти годы и даже не догадывался. Но больше всего тревожило Диану – как же их мальчик, их сыночек? Она, стоило ей только поднести его к груди, сразу почувствовала, что он ей невероятным образом стал родным. А Аким? Справится ли он со всем этим? Не пройдёт ли у него любовь к Артёму? К ней самой?

Она первая заснула, точнее сказать, провалилась куда-то, где тревожно и тяжело. Снилось Диане, как будто ей снился сон, да она его не видела, силилась увидеть – и никак не выходило. Когда проснулась, муж был на балконе. Подошла к нему и спросила:

– Акимушка, ты не ложился?

– Поспал чутка. Ты стонала. Измучилась?

Посмотрев друг другу в глаза, они всё поняли без слов.

И обсудив, говорить ли детям, пришли к тому же выводу, что и супруги Здравовы. Нерешённым оставался вопрос с бабушками. Заиграл телефон. Они вздрогнули, боясь, что это дети, но звонили Владимир и Диана. И оба выдохнули.

Кафе, где они встретились, находилось там же, где двадцать два года назад располагалась столовая.

Студенты разъехались, и никто их не смущал. Теперь они спокойно обсуждали и единогласно сошлись на том, что детям говорить не нужно. Сначала решили рассказать Матрёне Лифантьевне. Затем – Карине Анатольевне. Потом – маме Дианы Здраво-вой.

– О, – высказалась Пенгалова Диана, – Матрёна Лифантьевна и так, по-моему, с самого появления Артёма не может понять, почему мальчик родился. Мало того, что она врач, как моя мама, так она же видит сквозь стены. Они со свёкром тогда сразу приехали, срочно прекратив свой отдых в санатории, и она спросила у моей мамы, куда же делась девочка. Так мама с ней долго тогда разговаривала, удивляясь, откуда могла знать эта женщина, что и правда родилась дочка. Мама потом меня предостерегала, чтобы я уходила от её вопросов. И всё же Матрёна Лифантьевна долго не могла успокоиться. А в первый же день после выписки из родильного дома такой же вопрос она и мне задала. Я тогда еле сдержалась, чтобы не закричать: «Девочка умерла!» Сказалась больной и ушла в нашу комнату, там рыдала в подушку, чтобы она, не дай Бог, не услышала. Мама моя меня прикрыла и в тот раз – весь вечер с ней разговаривала, потом родители Акима уехали. Больше свекровь не спрашивала. С Артёмом они лучшие друзья. Она, конечно, сразу в Диане узнает дочь своего сына. – Она закрыла рот, подумав: «Зря сказала последнее».

– Да, – поддержал её Аким, и Диана поняла, что опасалась напрасно, – бабушкам – надо. И да, рассказать им по отдельности. Если сразу всех собрать, то получится как в романах Агаты Кристи.

Все на него посмотрели. Это была первая шутка со вчерашнего утра. И после этого всем стало немного легче.

– Дедушкам не надо знать, я думаю. Вы как? – вступил Владимир. – Сразу скажу, предвосхитив ваши вопросы: моих родителей нет в живых, – сказал он, обратившись к Пенгаловым.

– Моего папы тоже нет два года как. Остаются два дедушки, – поддержал его Аким. – Я тоже думаю, что их не надо посвящать.

Так и решили сделать.

Глава двенадцатая

И тут позвонили дети. Они были в Санкт-Петербурге, сказали, чтобы родители не беспокоились. Слукавили про свои телефоны, дескать, они разрядились, а зарядить было негде. Обрадовались тому, что они подружились. Объявили о своём решении завтра подать заявление и о том, что у Артёма есть возможность устроить, чтобы их расписали пораньше. Родители переглянулись, тем не менее задавать обычный напрашивающийся вопрос: «А почему такая спешка?» – не стали, чему дети слегка удивились. Впрочем, им и в голову не могло прийти, что произошло вчера в доме отдыха «Виноградная лоза», и они, попрощавшись, разъединились.

Родители, навсегда тесно связанные тяжёлой ношей заговора во благо, которая поначалу казалась неподъёмным грузом, а позже невероятным образом сблизила их, попросили детей пока не говорить о помолвке бабушкам и дедушкам.

Вчетвером будущие сваты отправились в Санкт-Петербург. После чего супруги Здравовы должны были поехать домой в Москву.

Матрёна Лифантьевна слушала Акима и невестку, не перебивая. Она в совершенстве владела своими эмоциями, поэтому по её лицу нельзя было понять, что она чувствовала. Однако, когда пришёл черёд истории про то, как Артём стал её внуком, вот тут она схватилась за сердце.

– Мамочка, – подбежал к ней Аким, – мамочка, что тебе принести? Воды?

– Да, Кима, принеси чая, будь любезен, – тихо сказала она.

– Диана, пока мы вдвоём: значит, была девочка? Я её видела. Почему-то она не захотела жить. Надо же. Конечно, увидев Тёмину невесту, я бы сразу поняла, что она моя внучка. Ты же знаешь, меня трудно обмануть. Когда двадцать один год тому назад нам с мужем сообщили, что родился мальчик, я удивилась. И все эти годы мучилась: куда же делась девочка? А она, значит, выбрала родиться у другой мамы, чтобы ты взяла нашего любимого Тёмочку, – и Мария Лифантьевна заплакала.

Диана второй раз за всё их знакомство видела слёзы своей свекрови. Первый раз та плакала при ней, когда умер её муж.

Вошёл Аким с подносом. Он принёс чай для всех. Увидев плачущую маму, подошёл к ней и встал на колени:

– Вы же не поссорились без меня? Скажи, что нет, – смотрел сын на маму снизу вверх, будто превратившись в её маленького сыночка.

– Что ты, мой мальчик. Теперь мы все стали ещё ближе. Конечно, детям говорить не стоит. Для них это окажется немыслимо тяжёлым грузом. Слишком много тайн. И в данном случае пусть это всё останется между теми, кто посвящён в силу сложившихся обстоятельств. Не надо рассказывать. Вы все помогли им встретиться. Да. Твою измену, сын, и мамы нашей прекрасной невесты простить нелегко. Да только ключевое слово здесь «Любовь». И к счастью, вы все друг друга любите. Как восприняла Карина? – обратилась она к Диане.

– Мы вам первой рассказали. Следующей расскажем маме. А потом Владимир и Диана поедут к себе в Москву и расскажут её маме, Зинаиде Ивановне. Папам решили не говорить.

– И маме Владимира расскажете? – поинтересовалась Матрёна Лифантьевна.

Аким уточнил:

– Его родителей нет в живых.

Свадьбу решили отмечать в ресторане, где Артём работал официантом.

Карина Анатольевна и Зинаида Ивановна, узнав семейную тайну полностью, тоже плакали.

Когда незадолго до самой свадьбы собрались за одним столом у Пенгаловых, это уже была одна большая семья. Первый тост подняла Матрёна Лифантьевна:

– Замечательно, что Артём нашёл мою внучку.

Все посвящённые вопросительно переглянулись и потом устремили свои взгляды на неё, она была самая старшая в семье. Далее Матрёна Лифантьевна пожелала всего, чего обычно желают жениху и невесте.

И тут же Диана на неё взглянула своими голубыми глазами, похожими одновременно и на мамины, и на папины, улыбнулась и сказала:

– Перед поездкой в Севастополь бабушка дала мне с собой книгу, – пробегая глазами по всем, – «Две Дианы» Александра Дюма. Там главные герои, любящие друг друга, узнав, что они, возможно, брат и сестра, так и не обрели счастья. Как хорошо, что у нас всё так хорошо.

Глава первая

Супруги Королёвы жили в любви и согласии. Свою тридцатилетнюю годовщину со дня свадьбы они намеревались отметить во Флоренции.

К тому моменту дети их обзавелись семьями, покинув отчий дом. Сами же супруги жили в Подмосковье в многоквартирном доме.

В своё юбилейное свадебное путешествие они отправились на машине, сев в неё прямо у своего подъезда. Ранее в Европу они летали на самолёте, а там, ежели нужно было посетить несколько стран, просто брали автомобиль напрокат. Но в тот особенный для них год Вячеслав Романович, абсолютно уверенный в своём новом Ford Kuga, решил прокатиться с ветерком. По пути во Флоренцию они наметили сделать небольшой крюк и заехать на пару дней в Сан-Ремо.

Машину в основном вёл Вячеслав Романович, правда, Софья Львовна, будучи заботливой и постоянно стремившейся к идеальному результату во всём, периодически подменяла мужа, лишь для того, чтобы дать ему получасовой водительский отдых, во избежание переутомления любимого. Он же, в свою очередь, будучи прекрасным психологом от природы, спокойно соглашался отдохнуть полчасика ради её спокойствия, хотя мог бы и дальше вести без перерывов, решив, что раз это непринципиально, то и зачем спорить?

Поехать во Флоренцию юбиляры решили обоюдно, а вот у Сан-Ремо оказался серьёзный конкурент. На самом деле дополнительный город выбирала Софья Львовна. Поначалу она предложила добавить к основному два города. Первым был назван Милан, где хранилась знаменитая фреска Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Вторым городом Софья Львовна избрала Сан-Ремо, где ей хотелось пройтись по одной из самых красивых набережных в итальянском районе Лигурия со знаменитыми пальмами, подаренными городу российской императрицей. В благодарность за щедрый дар Марии Александровны набережная и получила название Променад Императрицы. Почему жену заинтересовали именно эти достопримечательности в Италии, Вячеслав Романович даже уточнять не стал, между тем при всей любви настоятельно попросил её выбрать из двух лишь один город, где они проведут два дня и две ночи, после чего уже и направятся во Флоренцию. Оказавшись в довольно-таки непростом положении, она старательно пыталась уговорить мужа всё-таки на два города. Дескать, что стоило им побыть пару дней ещё и в Милане, хотя и знала его характер: уж коли спор затевался, то супруг предпочитал категорически отстаивать своё мнение. В данном случае он мотивировал отказ тем, что отпуск не резиновый и возможен лишь один двухдневный привал, тогда как мимо остальных городов они проедут по автобану. В то же время Софья Львовна в споре предпочитала отнюдь не лобовую атаку, а весьма осторожные обходные маневры. Но в тот раз Вячеслав Романович действительно оказался прав, поэтому она не стала упорствовать и что-то изобретать с целью его уговорить во что бы то ни стало, просто мирно согласилась, что далось ей весьма нелегко. Выбор делать всегда сложно, особенно женщине, причём в любом возрасте. Думала она, думала, и победа всё же досталась Сан-Ремо. К слову сказать, оказалось, что посещение гениальной работы Леонардо да Винчи предполагало предварительную запись, о чём они узнали поздновато. Так что Милан остался в планах на будущее.