За гранью тишины

Часть Первая: За чертой – там, где начинается безумие

Глава 1

Он не сразу понял, что это стало началом его новой жизни. Да и где, в сущности, закончилась старая? Уилл – имя, которое он где-то увидел и просто… забрал себе. Настоящее ему, конечно же, сказали. Оно было в документах, звучало из уст врачей. Но он его не принял. Это имя принадлежало тому, кто любил и был любим. Тому, кого знали. Тому, кто был кем-то. А он… он больше не был никем. Он не помнил ни места рождения, ни лиц родителей, ни дома, в котором когда-то жил. В общем, ничего из того, что происходило с ним до двадцати одного года.

Сейчас ему двадцать два, и все, что он знает о себе – это чужие слова, записанные в чужих же картах. Карты врачей, что сменялись быстрее, чем он успевал запомнить их имена. Они бросали ему жалкие крупицы правды, словно крошки хлеба до смерти голодной собаке, и надеялись, что он соберет их в нечто осмысленное.

Он попытался. Вот что получилось.

Родился он, вроде бы, в пригороде, так, по крайней мере, ему сказали. Как и про родителей, что однажды исчезли. И про кошмары. Сны мучили его с самого рождения: тени, вытягивающие руки; огонь, пожирающий стены; шепот, от которого хотелось забиться под кровать. Каждую ночь он просыпался в холодном поту, кричал до хрипоты. Родители списывали это на детские страхи, но со временем стало хуже. Когда ему исполнилось четыре, они поняли, что не справляются, и передали его врачам, которые непременно о нем “позаботятся”. Отличная идея отдать ребенка людям, у которых есть формула, но нет сострадания.

Забота чувствовалась как смесь горького привкуса таблеток, ночных криков, запаха антисептика, стерильных кабинетов с холодными металлическими кушетками и людей в белых халатах. А где-то среди всего этого – автомобильная авария, в которой погибли его родители, а с ними ушло и его прошлое.

Уилл мог бы назвать себя героем трагедии, если бы помнил хоть одну. Он мог бы кричать о несправедливости, если бы каждое утро не просыпался с ощущением, будто живет в чужом теле, как вор, забравшийся в дом, где его не ждали. В белых халатах это называют “травматической амнезией”, а он называет это пустотой.

Они говорили так пролетели двадцать лет его жизни. А на двадцать первый он “родился”. Он пришел в себя в комнате, где пахло чистыми простынями, хлоркой и чем-то металлическим. Воздух был тяжелым, застоявшимся, как будто не проветривали очень давно. Свет резал глаза. Он зажмурился, но это не помогло, белый потолок нависал, ослепляя. Все тело ломило. Казалось, он лежит на собственных костях, без кожи, без мышц, без прошлого. Пустой.

– Вы меня слышите?

Голос был негромким, но властным. Женский.

Он с трудом повернул голову. На краю зрения возник силуэт в белом халате, расплывчатый, как будто сквозь воду.

– Все в порядке. Вы в безопасности, – сказал тот же голос. – Это больница.

Он попытался пошевелиться, но мышцы отозвались глухой, ржавой болью. Пальцы почти не слушались, вены тянуло. Капельница, бинты, холод пластика у шеи. Все это было с ним, но не для него. Тело вроде бы принадлежало ему, но ощущалось чужим, словно он просто оказался внутри, временно, по ошибке.

– Меня зовут доктор Адамс, мы уже разговаривали раньше. Вы помните?

Нет. Он не помнит. Себя не помнит.

Он с трудом сфокусировал взгляд. Тишина между ними глухая, как пустота в голове. Врач казался реальным. А вот он сам – нет.

– У вас посттравматическая амнезия. Такое бывает. Потеря воспоминаний может быть полной, может частичной. Иногда… – она запнулась, – иногда это необратимо.

Он хотел спросить, что случилось. Кто он? Почему он здесь? Но вместо слов был глухой сип, почти кашель. Ком в горле ощущался неподъемным камнем. Глаза закрылись сами собой.

– Все хорошо, – сказала врач, тише. – Не торопитесь.

Он не знал, что осталось за гранью забвения и кого из забытых он должен был помнить. Было ощущение, будто он вернулся в мир, где все уже куда-то ушли, а он опоздал. Странное, давящее чувство: не потеря, а именно пустота. Как если бы память кто-то вычистил до скрипа, оставив только форму тела без содержимого.

Врач сказала что-то еще, но слова, как и все остальное, проскальзывали мимо, не за что было зацепиться. Он просто лежал, смотрел в потолок и думал: если это и есть рождение, то, наверное, так оно и должно ощущаться; чуждо, тихо и без имен.

Тогда ему и рассказали историю его жизни, поставили диагноз и выдали целую охапку таблеток. То время проходило для Уилла как в тумане, казалось, последствия его “амнезии” не спешили исчезать, поэтому, большая часть разговоров с врачами, обследований, процедур были окутаны в сознании Уилла белой пеленой.

Через неделю его отпустили домой, великодушно предоставив ему волонтера, который показал ему этот самый дом. Уилл не узнал ни улицу, ни входную дверь, ни даже саму идею “вернуться”. Ему говорили, что он провел здесь всю жизнь. Но он чувствовал себя туристом в чужой жизни.

Там его встретила тишина. Не уютная, а липкая, словно пленка, натянутая на все вокруг. Никаких признаков жизни, лишь слабо ощущались следы ее недавнего присутствия. Тонкий слой пыли скопился на всех поверхностях. Пол под его ногами скрипел, словно протестуя против незнакомца, а в воздухе витал слабый запах сырости и невыносимый запах гари. Он застрял в стенах, въелся в почерневший от копоти ковер.

Уилл прошел в гостиную: темные пятна на полу, следы копоти на стене, почерневший диван. На секунду показалось, будто языки пламени все еще играют на поверхности, но стоило ему моргнуть, как все вновь окрасилось в печальный черный цвет. Может, это тени прошлого, или память?

Что здесь было? Он провел пальцами по обугленному краю деревянного столика. Шероховатая поверхность будто прошептала что-то, чего он не хотел слышать. Внутри шевельнулось беспокойство. Он отогнал его, как и все, на что не было ответа.

– Что здесь произошло? – спросил он, не поворачиваясь.

Парень-волонтер мялся у двери.

– Я не знаю, простите, – голос звучал неуверенно. Будто он и сам мечтал оказаться как можно дальше отсюда. Он переступил с ноги на ногу, избегая взгляда. – Мне пора. В телефоне есть мой номер. Если что… звоните. Я буду приходить дважды в неделю.

Он замолчал и стал выжидающе смотреть на Уилла.

– Ага, – кивнул тот, не поднимая глаз. – Пока.

– Удачи.

Он исчез, будто рад, что может оставить это место кому-то другому. Дверь за ним закрылась с облегчением.

Уилл остался. Один.

И дом остался тоже.

Свет из окна падал под таким углом, что тени удлинялись, делая комнату еще более пустой и безжизненной. Дом был чужим, а кровать, на которой он лег в первую ночь, казалась ненастоящей. Ему казалось, что его жизнь – это чей-то плохо написанный рассказ. Все было каким-то фальшивым и натянутым, будто вот-вот развалится на части.

Неделя прошла в молчании: приемы, таблетки, потолок. Повторяющийся цикл, день за днем. Разговоры с врачами и осмотры, как белый шум. Он не знал, зачем все это. В какой-то момент его отпустят. В какой-то снова сломают. Что он точно знал, так это то, что после этих приемов в его голове будто проходил ураган. Каждый раз приходилось заново собирать по кусочкам остатки воспоминаний и расставлять их в правильном хронологическом порядке. Информацию о себе полученную от чужих людей. Однако при каждой такой процедуре неизбежно что-то терялось.

Спустя месяц таких испытаний Уилл решил, что с него хватит. Он ушел. Просто собрал сумку, вышел за порог и больше не обернулся. Он не знал куда. Просто знал, что здесь больше не может.

Он осел в каком-то захолустье; пара тысяч душ, утонувших в сырости и молчании. Он не спрашивал, как они выживают. Ему дали топор и он начал работать. Зачем? Он и сам не знал, просто все вокруг что-то делали и он решил, что тоже должен.

Начальник не потребовал даже паспорта, только спросил имя и фамилию, тогда Уилл и выдал самое оригинальное что ему пришло в голову.

– Смит, – сказал он. Просто так. Первое, что подумалось. Он даже не знал, почему. Интуиция шептала: “не называйся настоящим”. Знал ли он вообще что такое интуиция?

– Смит…? Серьезно? Фильмов пересмотрел? – Он хмыкнул и взглянул на Уилла прищурившись.

– Что-то не так? – Невинно пожал тот плечами.

– Да нет… посмотрим как ты справишься, Уилл Смит. – нарочно выделил он последние слова, смерив его любопытным взглядом и задумчиво покручивая на пальце кольцо-печатку.

Так Уилл и провел весь последний год – рубил деревья, казалось бы, в бесконечном лесу. Каждый день начинался с едкого запаха свежеспиленной древесины, въевшегося в одежду и кожу. Руки привыкли к тяжести бензопилы, но мышцы не переставали ныть к вечеру. Время здесь растекалось в мерном ритме ударов, в гуле пил, в усталости, которая забиралась под ребра и накрывала с головой. Иногда ему казалось, что этот лес никогда не закончится, что он будет рубить деревья вечно, пока сам не станет их частью.

***

На экране телевизора забегали титры, эти засранцы не удосужились даже поснимать новых выпусков, уже три дня показывают старые. Уилл задумался, сколько людей на самом деле смотрит это шоу. Наверное, кроме него, таких не осталось. Иногда ему казалось, что он последний, кто еще живет по этим ржавым ритуалам, цепляется за обрывки привычной рутины, как за спасательный круг в пустом океане.

Титры говорили о том, что на часах 6:00, а это значит самое время начать собираться на работу. Он поднялся с дивана, вместо завтрака выпил холодного кофе, который заварил еще вчера утром, и направился к выходу натянув на себя дырявую толстовку и потертые джинсы видавшие лучших времен.

Пятьсот семьдесят три шага налево от двери – точное число, проверенное временем. Каждый шаг как якорь, способный удерживать рассудок. Он знал этот путь наизусть, и именно повторение маршрута придавало ощущение контроля в хаосе, который поселился в его голове – конец улицы. Еще двести тридцать один шаг прямо – поле и чуть дальше лес. Сто тринадцать шагов вдоль леса. Он знал каждый камень, каждую неровность дороги.

Когда он достиг холма, ему не нужно было делать больше ни шага, чтобы слышать как прямо за ним течет кошмар под названием река. Если бы его спросили, он бы сказал, что это самая широкая река, которую он когда-либо видел в своей жизни. Конечно же он бы солгал, ведь это единственная река, которую он видел или, по крайней мере помнил. Но страх, сковывающий его при одном только ее шуме, был настоящим. Где-то глубоко внутри он знал: этот страх не иррационален, он родом из прошлого, которое ускользает от него, но оставляет в теле отголоски. Этот страх шумел внизу, и даже с этого расстояния он мог слышать, как вода разбивается о камни. Слишком быстро. Слишком глубоко. Он поежился и ускорил шаг.

Он не переходил мост. Никогда. Он обходил, словно пытался обмануть судьбу, проходил два километра вверх по реке, пока не оказывался на холме, ровно на пять метров дальше того места, где река уходит под землю. А потом он проходит еще два километра назад, чтобы вернутся к тому же мосту только уже на другом берегу, пройти тридцать три метра прямо от него по протоптанной тропинке и оказаться на работе. Здесь не было неожиданностей, и, возможно, поэтому он выбирал именно этот путь.

Воздух наполнял запах пота и древесины, смешанный с влажной землей и едва уловимой гарью от старых костров. Нескончаемое жужжание пил и глухие удары топоров сливались в единый ритм, отдававшийся в груди. Вдалеке потрескивали ветки под тяжелыми ботинками рабочих, переговаривающихся короткими, ленивыми фразами. Все это звуки, которые стали для Уилла почти успокаивающим.

– Паршиво выглядишь, – раздался голос.

Спенсер, низкорослый, но широкоплечий, с вечно небрежной бородой, стоял у входа в сарай, где рабочие переодевались перед сменой. Он щурился от утреннего солнца и лениво потирал шею, будто только что проснулся.

– Ты тоже, Спенс, – он кивнул, проходя мимо.

Он никогда не знал, что отвечать на такие комментарии. Да и, честно говоря, какой в них смысл? Спенсер усмехнулся.

Они работали вместе уже почти год. Спенсер был вроде как начальник, но командовать не любил. От него всегда пахло смолой и древесиной, движения были уверенными, отточенными, будто каждое утро он просыпался с топором в руке. Иногда он бросал быстрый, внимательный взгляд на Уилла, не как надсмотрщик, а как человек, который знает, каково это – выживать. Он не придирался к ошибкам, не следил за временем. Работал наравне с остальными, орудуя бензопилой, ругался, когда что-то не получалось, и просто был. Наверное, именно поэтому Уилл не чувствовал с ним дискомфорта.

Однажды, когда Уилл в очередной раз пришел на работу раньше всех, Спенс просто спросил:

– Ты наркоман?

– Нет…босс? – он не был уверен как именно ему стоит обращаться к мужчине.

– Тогда какого хрена ты такой странный? – Уилл не знал, что ответить. И потому ответил все. Просто вывалил.

Он сам не понял почему, просто в тот момент желание быть услышанным оказалось сильнее страха. Хотелось, чтобы хоть одна живая душа знала. Не ради жалости, а ради того хрупкого ощущения, что он еще существует. В этом признании было все: страх быть осмеянным, облегчение, что слова наконец сорвались с языка, и стыд за собственную слабость, за то, что не смог справиться в одиночку.

Спенс не стал задавать лишних вопросов, не лез с советами, не сочувствовал и не смотрел на него с жалостью. Он просто молча выслушал и продолжил работать. С того момента между ними установилось молчаливое понимание. И теперь, когда Уилл проходил мимо него, он чувствовал, что это одно из немногих мест, где он может быть собой. Где можно просто существовать, не стараясь казаться нормальным.

***

Он заметил его ещё тогда, в первый день, когда тот стоял у сарая с пустым рюкзаком, будто не понимал, зачем сюда пришёл. Не потому что тот был особенно странным. Здесь вообще хватало людей, от которых пахло бедой: те, что смотрят в землю и никогда не задают вопросов, те, что живут в лесу неделями, пока не закончатся деревья или силы. Но у этого парня было что-то другое. Не злость и не страх. Скорее… ровное, скучное безразличие. Как будто он не пытался стать частью этого места, но и не собирался отсюда уходить.

То было раннее утро, тот час, когда все окутывал туман, ещё не решивший, рассеяться или остаться. Весь двор лесопилки казался размытым, нереальным, будто здесь снимают дешёвый фильм про конец света. В воздухе пахло мокрой стружкой и застарелым табаком, потому что Виктор из ночной смены снова курил прямо в подсобке, хотя обещал бросить еще в прошлом сентябре. Спенсер всегда считал, что это лучший запах из всех, потому что он не скрывал правду. Здесь всё было таким – прямым, без намёков.

Парень стоял немного в стороне, опустив голову, и казался настолько неуместным в этом сыром, заляпанном грязью дворе, что на секунду даже захотелось сказать ему: "Иди отсюда". Не из желания прогнать, а из убеждения, что такие, как он, приходят сюда, только когда все другие дороги уже закрыты. Он видел такое уже много раз: в приютах, где работал временно, в ночлежках, где иногда помогал раздавать еду, в отражении витрин, мимо которых сам проходил, когда был моложе.

Спенсер вытер ладони о джинсы привычным движением и шагнул ближе. Парень не пошевелился, не поднял глаз. Он просто стоял, сжав лямку рюкзака так, будто тот мог его защитить. В этом жесте было что-то странно узнаваемое.

– Работа есть? – спросил тот, не отрывая взгляда от земли. Голос прозвучал ровно, но будто издали, как эхо в пустом коридоре.

– Есть, – ответил Спенсер.

Он даже не стал спрашивать, кто он и откуда. В таких голосах всегда больше правды, чем в любых анкетах.

Он протянул руку для пожатия, но тот лишь мельком поднял глаза. Зеленые, усталые. Глаза человека, который уже морально готов к тому, что и здесь ничего хорошего его не ждет. На секунду Спенс подумал, что если бы усталость имела лицо, то выглядела бы вот так. Он знал этот взгляд. Когда-то он сам смотрел на мир с такой же обречённой ясностью, будто говоря:

“Ну давай, удиви меня, жизнь”.

Она никогда не удивляла.

Потом всё пошло своим чередом. Новые люди здесь появлялись и исчезали с регулярностью автобусного расписания: кто-то задерживался на неделю, кто-то на месяц, большинство просто пропадали без предупреждения. Он никогда не спрашивал, почему они приходят или куда уходят. Не потому что был равнодушен, а потому знал: иногда человеку нужно место, где он может хоть немного притвориться, что у него все под контролем. Лесопилка была как раз таким местом. Здесь все одинаково пахли древесиной и смолой, и никому не было дела, кем ты был до того, как взял в руки бензопилу.

Утром Спенсер стоял у сарая с кружкой черного кофе, на вкус похожего на отработанное машинное масло, и смотрел, как новенький пересекает двор. Тот ступал осторожно, будто каждый шаг был проверкой на прочность этого места. Он всегда приходил раньше всех, будто боялся, что, если опоздает хоть раз, его больше не пустят. В такие моменты Спенсер мысленно соглашался: “да, парень точно из своих.”

Иногда он видел, как тот стоит у реки, чуть в стороне от моста, и долго смотрит на воду. Спенсер не спрашивал, зачем. Он мог представить тысячу причин и ни одна из них не звучала обнадеживающе. Он только однажды подумал, что знает это выражение лица. Не потому, что сам когда-то стоял на том мосту, хотя и такое бывало. А потому что слишком часто видел людей, которым некуда возвращаться.

Через несколько недель он начал замечать другие мелочи. Как тот всегда сидит в самом углу раздевалки, как держит руки в карманах, когда говорит. Как мгновенно вздрагивает от громких голосов. Как никогда не смотрит в глаза. И все равно в Спенсере не было жалости. Было другое – спокойное принятие, которое приходит с опытом. Спенс всегда считал, что каждый приходит сюда с багажом, просто не все умеют ее прятать. Этот не умел. И в этом было что-то честное, подкупающее.

А однажды, когда они остались вдвоем у сарая, Спенсер наконец спросил:

– Ты наркоман?

– Нет… босс? – прозвучало в ответ.

И в этом “босс?” было столько растерянности, что Спенсер невольно усмехнулся. Он не знал, чего ждал от этого разговора. Но точно не того, что последовало. Слова хлынули, словно прорвало плотину. Без пауз, без оглядки, будто если их не выговорить прямо сейчас, то потом уже никогда не получится. Спенс слушал молча, не перебивая, потому что иногда человеку нужно, чтобы его услышали без вопросов, без советов, без чужого сожаления.

Когда парень закончил, Спенсер лишь кивнул и пошёл к своему месту. Не потому, что разговор был окончен, а потому, что так проще всего сказать: “Ты здесь. Этого пока достаточно”.

Глава 2

Кошмар ворвался в его сознание, раздирая изнутри, словно когтями.

Уилл очнулся резко, в рывке, сердце колотилось где-то в горле, лоб был липким от пота. Он двигался по квартире на автомате: дверь, диван, кухня – привычный маршрут, выжженный в памяти. Таблетка… Нет, ее не было. Но она должна быть где-то. Уилл еще раз, зачем-то, перевернул вверх дном пластмассовую баночку, надеясь на чудо, будто таблетка могла прилипнуть ко дну и спрятаться от него.

“Ну же… хоть одна…” – шептал он, словно мольба могла заставить пустоту сжалиться. С той же слепой надеждой он распахнул шкаф и принялся рыться в аккуратно сложенных баночках, хотя знал, что все они давно опустели. Пластик глухо стучал, падая на пол, и этот звук отдавался в груди, как приговор. Запас таблеток иссяк.

– Черт! – вырвалось у него. В порыве гнева Уилл высыпал оставшиеся баночки на пол, наблюдая, как те отскакивают и вновь шумно падают.

Внутри поднялось нечто ледяное. Паника. Та самая, настоящая, когда мозг начинает задыхаться раньше, чем легкие перестают дышать.

Он поднял взгляд на часы, висевшие в гостиной. Час ночи. Аптеки в этом забытом богом городишке откроются не раньше шести утра. Пять часов. Пять часов без таблеток. Уилл чувствовал, как кожа холодеет от одной этой мысли. Он не знал, что именно произойдет, но предчувствие беды сжимало сердце. Что-то ужасное. Неизбежное.

Он еще раз оглядел россыпь баночек на полу, пнул одну ногой и, глубоко вдохнув, направился к кофеварке. Кофе нужен вдвое крепче обычного. Энергия. Ему нужна любая крупица силы, чтобы продержаться. Затем, спешно ворвавшись в спальню, он с силой дернул ящик прикроватной тумбочки в поисках спасительной бумажки. Дерево скрипнуло в протесте, светильник качнулся и рухнул на пол, разлетевшись на осколки. Уилл едва заметил это. Ему было все равно, он заботился лишь об одном.

Наконец пальцы нащупали смятый листок. Давно просроченный, мертвый документ. Но Уилл знал, как обойти это. Местный фармацевт, старик с усталыми глазами, соглашался закрывать глаза на дату в углу листка за белый конверт с трехмесячной зарплатой Уилла и обещание такой же суммы при каждом визите. Сделка была честной: деньги за молчание, спасение за таблетки.

Он небрежно запихнул в карман листок. Конверт с деньгами был готов заранее. Трясущимися руками натянул на себя футболку и спортивные штаны, вернулся на кухню, налил себе еще кофе и сел на диван обдумывая как бы облегчить муки ожидания, но посмотрев на часы он обнаружил, что прошло всего полчаса. Тошнота подкатила к горлу.

Уилл сидел в кромешной темноте, лишь тонкая полоска света от уличного фонаря, пробившаяся через щель между плотными шторами, оставляла бледный след на стене и на часах висевших на ней. Он нервно вслушивался в каждый шорох доносившийся из-за окна, в каждое тиканье часов успев уже сто раз проклясть себя за то, что забыл купить такое нужное лекарство. Ничто так не страшило как ожидание, оно убивало медленно и мучительно как самый жестокий палач, выдавливающий жизнь по капле. Сердце стало биться в унисон секундной стрелки и с каждым стуком этот звук раздражал все больше.

В какой-то момент, почти неосознанно, Уилл поднес к глазам левую руку. В слабом свете фонаря на запястье проступил бледный шрам, тонкий и неровный, словно след от старой раны, о которой он ничего не знал. Он замер, глядя на него, будто видел впервые.

– Что с тобой происходило? – прошептал он, обращаясь в пустоту, но слова эхом отозвались где-то в глубине сознания, в той тёмной пропасти, где пряталось его прошлое. Ответа не последовало, только холодное молчание, от которого по спине пробежал озноб.

Он не выдержал. Рука дрогнула, и Уилл потянулся к пульту. Щелчок, и телевизор ожил, наполнив комнату гулом знакомых голосов, которые на миг заглушили тиканье часов и его собственный страх. Уилл знал наизусть каждую реплику, каждый кадр. В какой-то момент у него даже закралась мысль позвонить в поддержку и пожаловаться на повторяющиеся выпуски, но стоило титрам показаться на экране, как от этой идее не осталось и следа. Уилл вскочил с дивана, накинул куртку и на ходу завязывая шнурки кроссовок, побежал в аптеку.

Прохладное осеннее утро встретило его порывистым ветром, пробирающимся под одежду, и моросящим дождем, шелестящим по асфальту. Капли барабанили по капюшону, стекали холодными дорожками по щекам. Воздух был пропитан сыростью и запахом мокрой листвы.

Одежда мгновенно пропиталась влагой, а назойливый ветер будто лезвием проходился по щекам и рукам. Но Уилл не собирался останавливаться, он лишь поднял воротник куртки повыше, глубже спрятал руки в карманы и продолжил идти быстрым шагом.

Но спешил он лишь для того, чтобы в конечном счете обнаружить закрытую дверь и выключенный свет в аптеке. Он нервно подергал ручку, надеясь, что старик где-то внутри и просто потерял счет времени, но дверь не поддалась.

Уилл переминался с ноги на ногу нетерпеливо высматривая седую макушку среди сонно проходящих мимо людей. Для всех них это было совершенно обычное утро, никто из них не успел проснуться и каждый мечтал только о том, чтобы вернуться в теплую кроватку, где нет дождя и ветра. Лишь Уилл во всю бодрствовал и ощущал, как каждая секунда выдавливает из него жизнь. Он уже не чувствовал ни покрасневших от холода рук, ни промокшую насквозь одежду.

Тревога, до того затаившаяся, лишь слегка вонзила свои острые коготки в душу Уилла, когда в сторону аптеки уверенным шагом зашагал не уже знакомый мужчина, а женщина средних лет. Она коротко кивнула Уиллу в знак приветствия, а затем отперла дверь и со знанием дела последовала за прилавком.

– Дайте мне минутку, – произнесла она с мягкой улыбкой снимая пальто.

– Конечно, – ответил Уилл спокойным тоном, хотя чувствовал как внутри все сжалось от ужаса.

Женщина исчезла за дверью в служебную комнату и спустя пару минут вновь показалась в белоснежном халате и с профессиональной улыбкой на лице.

– Чем я могу вам помочь?

Уилл трясущимися руками потянул за краешек рецепта в кармане и по полу рассыпались монеты, со звонким стуком упал телефон, и, кажется, Уилл даже услышал треск. Он выругался и наклонился спешно собирая содержимое своего кармана, пока женщина по ту сторону терпеливо ждала. Наконец он протянул ей несчастный листок, наблюдая за тем как выражение ее лица меняется с готовности помочь, на растерянность и наконец с сожалением она произнесла:

– Мне жаль, но ваш рецепт уже несколько месяцев как недействителен. Может у вас есть другой?

– Да… то есть, нет, я…– Уилл запнулся и неуверенно достал конверт из кармана, понимая, как отчаянно это выглядит. – Я знаю, просто думал, что с этим можно что-то сделать.

Он многозначительно посмотрел на нее а затем просунул конверт в окошко. Женщина недоверчиво посмотрела на конверт прежде чем снова поднять взгляд на Уилла.

– Что это? – спросила она, хотя Уилл был уверен, что она вполне понимала что тут происходит и просто давала парню шанс забрать свои деньги и исчезнуть. Но он был уже на грани.

– Понимаете, мне очень нужны эти таблетки.

– Пожалуйста, заберите свои вещи и уйдите, иначе мне придется вызвать полицию, – она уже медленно тянулась к кнопке под стойкой с тревогой во взгляде смотря на парня напротив.

Воздух в аптеке стал тяжелым, словно пропитанный напряжением, каждый вдох давался с боем. Ладони вспотели, пальцы слегка дрожали, а в висках нарастал давящий пульс. Казалось, будто стены сдвигаются ближе, превращая тесное помещение в ловушку. Мир сужался, превращаясь в одну точку – ее лицо и этот чертов рецепт, который уже ничего не значил.

– Нет, пожалуйста… – вселенная с треском рухнула и раннее притаившаяся тревога, которая терпеливо ждала своего часа, вступила в свои права во всю терзая Уилла изнутри.

Он чувствовал как задыхается, а горевшее до этого от стыда лицо, побледнело и приобрело серый оттенок. Казалось будто Уилл вполне мог слиться с небом за окном.

– Простите, я понимаю, – только и смог он выдавить из себя прежде чем на негнущихся ногах выйти из аптеки.

На этот раз дождь и беспощадный ветер обрушились на парня с новой силой и он не был уверен, то ли даже сама природа издевалась над ним, то ли теперь он ощущал мир иначе.

Уилл гадал насколько сильно он опоздал. Как давно старик покинул свой пост? Что было бы приди он вчера? Успел бы купить запас таблеток еще на какое-то время? Он чувствовал как вот-вот свалится в какую-нибудь лужу и мечтал лишь о том, чтобы прямо в ней захлебнуться.

Вот так просто. За одну ночь. Все, что он так бережно строил на протяжении года, превратилось в прах, наполнивший легкие Уилла и не позволяющий ему вдохнуть. Он подошел к ближайшему зданию и уперся в стену плечом в поисках хоть какой-то опоры. Люди все так же проходили мимо, только уже более резво, и Уилл чувствовал, как мир движется вперед, жизнь продолжается, планета все так же крутится по своей оси, но его оставили где-то за бортом, беспомощно барахтающегося в океане отчаяния.

Осознавая, что он не в состоянии дойти до дома, Уилл потянулся к телефону в кармане молясь всем высшим силам, чтобы тот работал после того, как феерично упал раннее на пол. Заледеневшими пальцами он набрал единственный в записной книжке номер и с облегчением услышал гудки, а затем знакомый голос на другом конце.

– Уилл? Ты в порядке? – Спенс был сонным.

– Да, можешь… – голос предательски дрогнул и Уилл услышал как мужчина на том конце зашевелился, по видимому, уже собираясь выйти из дома. – … можешь забрать меня? Я у аптеки.

– Скоро буду, – без лишних слов отозвался Спенсер, прежде чем повесить трубку.

Спустя двадцать минут рядом с Уиллом припарковался черный грузовик, а еще через мгновение чьи-то руки подхватили его и посадили в машину. Уилл был не в состоянии разглядывать машину, человека посадившего его в ней или даже разговаривать, поэтому он просто надеялся, что это был Спенсер, а не кто-то другой. Он уперся лбом в приборную панель и прерывисто дышал, считая каждую кочку, будто в этом было спасение. Он не знал, что случится, если перестанет, но чувствовал, что тогда он развалится окончательно. Поверхность панели была холодной, лоб замерзал. Тошнота подкатывала к горлу, но он просто продолжал считать. Когда он насчитал двадцать пять, двигатель заглох и на его спину легла рука.

– Ты как? – Спенс легонько потряс его.

– Порядок, – с трудом выдавил он из себя и выпрямился.

– Идти можешь?

В ответ Уилл лишь кивнул и потянулся к ручке. Он вышел на улицу и пошатываясь подошел к двери с досадой обнаружив, что забыл ее запереть перед тем как уйти. Он легонько толкнул и та настежь распахнулась открывая взору разбросанные по всему полу пластмассовые баночки.

– Блин, – послышалось за спиной. – Тебя что, ограбили?

– Это я сам.

Уилл последовал в гостиную и плюхнулся на диван прикрыв глаза ладонями. Он почувствовал как под Спенсером рядом прогнулись пружины и тот смотрел на него выжидающе, но в конце концов не выдержал и все-таки спросил.

– Расскажешь что случилось?

– Мои таблетки кончились, – отозвался Уилл все так же с силой прижимая ладони к глазам в надежде таким образом заглушить панику, что вновь зарождалась глубоко внутри.

– И в аптеке их не было?

– Наверняка были, но только новая аптекарша отказалась мне их продавать. – Вопросы начали раздражать Уилла, хотя он понимал, что друг просто пытается помочь.

– Почему?

– Потому что мой рецепт просрочен! – ответил он резче, чем стоило и тут же пожалел.

– Аааа, – протянул мужчина растерянно. Спенсер тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана, машинально порокручивая кольцо на пальце, будто отражение его мыслительных процессов. – И что будет если ты их не примешь? Может, они вообще тебе больше не нужны.

– Господи, я не знаю, Спенс. Я их принимаю сколько себя помню, – от последнего замечания ему самому стало смешно и он глухо рассмеялся убирая руки за голову и уставившись в потолок.

– Попробуй пока без них. Если будет совсем худо, придумаем что-нибудь,– добавил Спенс осторожно, словно сам не до конца верил в то, что говорил.

Уилл прикрыл глаза. Он хотел ответить, но слов не было. Внутри все кричало: “Я не могу”. Но он молчал. Потому что признаться в этом – значит признать, что не справляется. Спенс поднялся с дивана и начал собирать с пола пустые баночки.

– Что-нибудь придумаем, – эхом отозвался Уилл и присоединился к нему.

В тот вечер Спенсер решил остаться. Что-то внутри шептало, что оставить Уилла одного было бы ошибкой. Какой-то тонкий, едва уловимый сигнал с сознании. Он чувствовал это кожей, как чувствуют надвигающуюся грозу: не видишь туч, но воздух уже тяжелый, электрический. Привычным движением он закатал рукава рубашки, обнажив жилистые предплечья, и окинул взглядом тесную, пропахшую застарелым кофе и одиночеством кухню. Уилл сидел за столом, его пальцы машинально крошили ломтик хлеба, превращая его в беспорядочную горку мелких частиц. Движение было монотонным, будто он пытался разобрать не хлеб, а собственные мысли, ускользающие, как песок.

Спенсер смотрел на него, и в груди шевельнулось что-то тяжёлое, знакомое. Уилл был здесь, но в то же время где-то далеко, в той пустоте, куда люди уходят, когда страх становится громче реальности.

“Точно как Джейк”, – мелькнула мысль, резкая, как укол.

Джейк тоже так замолкал, когда тревога сжимала его горло, оставляя лишь тень человека, которого Спенсер знал. Он отогнал воспоминание, но оно оставило осадок, горький, как кофе, который он налил в старую керамическую кружку. Спенсер не знал Уилла так близко, чтобы лезть в его душу. И все же что-то в этом худом, напряженном силуэте, в его судорожных движениях не давало покоя. Может, дело было в слишком больших, слишком пустых глазах, как будто Уилл смотрел не на мир, а сквозь него.

– Ты вообще ешь или просто уничтожаешь хлеб? – спросил Спенсер, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. Он оперся о столешницу, чувствуя, как дерево холодит ладони.

Уилл вздрогнул, будто его выдернули из другого мира.

– М-м? – пробормотал он, переводя взгляд на крошки, будто впервые их заметил. – А, прости.

Он смахнул остатки хлеба в ладонь и встал, чтобы выбросить их в мусорку. Движение было резким, каким-то паническим, как будто он боялся, что крошки выдадут его слабость. В свете тусклой кухонной лампы на его шее проступили напряженные жилы, а кожа казалась бледнее, чем обычно. Спенсер смотрел, и тревога, что до этого дремала, начала медленно разворачиваться в груди, как змея. Он хотел что-то сказать, но слова застревали в горле, тяжелые и бесполезные.

Уилл вернулся к столу, его шаги были непривычно громкими в тишине кухни. Он снова взял ломтик хлеба, но есть не стал, а просто держал, глядя куда-то в пустоту. Спенсер сделал глоток кофе, обжигающий язык, и спросил, почти против воли:

– Спишь нормально?

Уилл бросил быстрый взгляд через плечо.

– Ага.

Ложь.

Спенсер почувствовал это сразу. Едва заметная задержка перед ответом. Слишком прямой взгляд. Годы с Джейком научили Спенсера видеть такие вещи. Тот тоже лгал, когда всё было плохо, короткими, отрывистыми словами, за которыми пряталась пропасть. Спенсер тогда не знал, как помочь, и теперь, глядя на Уилла, он чувствовал тот же холодный укол бессилия. Он не был психологом, не был даже хорошим другом для Уилла, просто человеком, который оказался рядом. Но что-то в этом моменте, в этой кухне, в этом молчании требовало от него не отворачиваться.

Он кивнул, не настаивая, и сделал ещё глоток кофе, хотя тот уже остыл. Уилл снова принялся крошить хлеб, и каждый звук отдавался в ушах Спенсера, как тиканье часов, отсчитывающих что-то необратимое.

“Может, я просто накручиваю”, – подумал он, но беспокойство не отпускала. Она сидела в груди, тяжелая, как камень, и шептала, что Уилл не просто усталый парень с просроченным рецептом. Что-то в нем ломалось, медленно, но неотвратимо, и Спенсер не знал, как это остановить. Он хотел спросить ещё, хотел вытрясти из Уилла правду, но какие слова могли пробить эту стену? И могли ли слова вообще спасти?

Глава 3

Прошла неделя с тех пор, как жизнь Уилла перевернулась с ног на голову. Каждую ночь он просыпался и совершал привычный ритуал, с трудом игнорируя тот факт, что одного звена в этой цепочке не хватает. День за днем он твердил себе, что все осталось по-прежнему. И хотя его сознание избавилось от постоянного легкого тумана – побочного эффекта таблеток – и мыслить он стал яснее, Уилл ощущал, как с каждой секундой внутри него что-то ломается.

Туман отступал, но на его месте разливалась густая, тяжелая тьма, словно живая. Она наползала со всех сторон, цепляясь щупальцами за его сознание, шепча что-то едва различимое. Иногда ему чудилось, что в глубине этой вязкой тишины кто-то коротко зовет, едва слышно: “Олли”.

Каждый раз, услышав это, Уилл замирал, ощущая, как кровь стынет в жилах. Иногда казалось, что в доме что-то меняется, пока он отворачивается. Подушка на диване лежала не так, как он ее оставлял. Кружка на кухне стояла в другом месте. Но стоило подойти ближе и все снова выглядело как прежде. Он ловил эти странные, скользкие моменты, будто случайные сдвиги в реальности, оставляющие после себя мерзкий, липкий осадок.

Однажды, вернувшись домой, он увидел, что дверца холодильника медленно качнулась, как будто кто-то только что заглядывал внутрь. Он поспешно сбросил куртку, шагнул на кухню… и застал холодильник плотно закрытым, словно ничего не происходило. В другой раз телевизор, казавшийся выключенным, вдруг вспыхнул тусклым светом, моргнул и затих. В отражении стекла Уилл увидел только себя: бледного, растерянного, чужого.

Эти мелочи множились, будто темные вкрапления в уже испорченном полотне реальности. Они прятались в углах сознания. Они росли. Он убеждал себя, что это просто усталость. Просто бессонные ночи. Просто нервы. Но чем дольше тянулись ночи, тем яснее становилось: в этой тишине он не один. Никто в этом городе не знал его настоящего имени. Никто. И все же голос знал. И шептал.

Все это время, где-то глубоко внутри, теплел слабый, безумный вопрос: А вдруг? Вдруг, если он вспомнит, это прекратится? На исходе одного особенно тяжелого вечера Уилл не спал. Он ворочался в постели, слышал, как ветер стучит в окна, как листву швыряет о стены. Но дело было не в ветре. Что-то внутри него зудело, не давало покоя, словно еле слышный шорох под кожей. В какой-то момент, ближе к рассвету, он поднялся с кровати и, накинув толстовку поверх футболки, опустился на пол, обхватил голову руками и пару минут просто сидел в тишине, а затем резко поднялся и сел за стол с ноутбуком.

Ему было все равно, что он ищет. Просто хотелось… знать. Хоть что-то. Хоть один осколок.

Поисковик привычно мигнул курсором в пустой строке.

Результаты вывалились быстро. Местные новостные сайты, старые репосты в соцсетях. Все они говорили об одном: водитель не справился с управлением, машина врезалась в ограждение, упала в реку. Погибли мужчина и женщина – супруги. Их сын выжил, но в тяжелом состоянии был доставлен в больницу.

Уилл щелкнул на первую ссылку.

Статья была сухой. Фотографии размытые, как будто кто-то пытался стереть лица, стереть саму память о них. Мужчина в солнцезащитных очках с усталым лицом. Женщина, чьи волосы выбивались из-под капюшона. И где-то рядом был он сам. Молодой парень в измятой куртке. Тот, кем он должен был быть.

Имя под фото: Оливер Саттер.

Он вглядывался в собственное отражение на экране, как в чужого. Это был он. И одновременно не он.

Тонкое лицо. Опущенные плечи. Взгляд, полный той усталости, которую не должны знать двадцатилетние.

Статьи писали что-то о трагедии, о “семейной драме”, о том, что “чудом уцелевший сын” не может вспомнить, кто он. Где-то мелькали упоминания о журналистах, которые пытались взять у него интервью, но врачебная опека не позволила. Была короткая запись: “молодой человек находится в состоянии посттравматической амнезии, контакты ограничены”.

Уилл провел пальцем по экрану, словно мог стереть это имя. Стереть это лицо. Оливер Саттер.

Он не чувствовал ничего. Ни боли. Ни горя. Ни облегчения.

Только пустоту. Холодную, давящую. Как будто эта история, эти люди, даже этот парень на фотографии были частью какого-то другого мира, в который он не имел доступа.

Оливер Саттер умер там, на обочине реки. Вместе с родителями. Вместе с прошлым. Вместе со всем, чем он когда-то мог быть.

А тот, кто сейчас сидел за этим столом, был всего лишь его бледной тенью.

Пальцы безвольно скользнули по трекпаду, и страница медленно потемнела, уходя в сон. Он захлопнул ноутбук.

Темнота снова сомкнулась вокруг него, мягкая и ненадежная, как ил на дне реки. Уилл откинулся на спинку стула, запрокинув голову. Пытался поймать хоть какую-то эмоцию. Но не поймал ничего. Он сидел в этой тишине, чувствуя, как мир вокруг словно бы уходит все дальше, оставляя его одного; без прошлого, без настоящего, без будущего.

Ночь догрызала остатки темноты за окнами, а он все сидел и смотрел в потолок, не зная, кем ему теперь быть. Кто он вообще такой, если даже воспоминания о собственной жизни – чужие?

Прошло несколько часов или мгновений, Уилл не знал. Но когда он поднялся из-за стола, дом казался другим. Как будто стены слегка съехались, потолок опустился. Телевизор, забытый включенным, шипел на приглушенной громкости. Уилл машинально пошел его выключать и застыл. На экране что-то мелькало. Снова и снова. Один и тот же кадр. Темная дорога, разбитая машина, красные маячки вдалеке.

Он моргнул. Изображение исчезло, уступив место привычной рекламе какого-то средства от выпадения волос. Уилл медленно сел на диван, не сводя взгляда с экрана.

“Я схожу с ума.”

Эта мысль больше не звучала пугающе. Скорее буднично, как “я забыл купить молоко” или “завтра будет дождь”. Он сжал руками голову, закрыв глаза, считая удары сердца.

Раз. Два. Три.

И тогда, прямо под веки, словно по внутренней пленке, прошел первый настоящий шорох.

Шепот. Теплый, обволакивающий, тянущий изнутри:

“Оливер…”

Он резко открыл глаза, но вместо облегчения почувствовал, как комок паники прилипает к горлу.

“Нет. Это все нервы. Нервы. Нервы.”

Часы на стене висели под странным углом, как будто их кто-то сдвинул. На кухне что-то звякнуло – легкий, невесомый стук о столешницу, будто кто-то только что поставил туда что-то.

“Никого нет. Я один. Один.”

Он повторял это как заклинание, поднимаясь с дивана и направляясь на кухню. Проверил. Все стояло ровно там, где он сам оставлял. Вроде бы.

Он вернулся в гостиную. На фоне еле слышно все еще пел телевизор. Ведущая по имени Джессика с наигранной улыбкой умилялась выдрам.

Пальцы Уилла машинально теребили край толстовки. Мысли ускользали не успев толком оформиться. И тогда – на грани восприятия, на фоне фальшивого счастья телешоу – он услышал:

“Убожество.”

Тихий, насмешливый голосок где-то в глубине кухни, будто кто-то сказал это, лениво зевнув. Уилл молниеносно повернул голову к источнику звука, удосужившись одновременно выключить звук телевизора. Сердце заходилось в груди.

Он огляделся.

Однако, – к счастью или к сожалению, сам Уилл пока не определился, – он никого не увидел. Только темнота. Но тьма казалась гуще, чем должна быть. Будто ее было… слишком много. Она не просто заполняла пространство, она двигалась. Может, это всего лишь игра света? Или плод измученного сознания? Но что-то внутри настойчиво подсказывало: нет, все это по-настоящему. И тьма знала, что он ее видит.

Он поймал движение краем глаза. Быстрое, скользящее. Словно тень проскользнула по кухне.

– Кто тут? – в его голове это звучало куда более уверенно, чем получилось на самом деле.

Ответом была тишина. Такая плотная, что казалось, в ней можно утонуть. Он снова уставился на телевизор. Замершая картинка с улыбающейся Джессикой, застывшей в какой-то жуткой, кукольной гримасе. И вдруг, в этой полной тишине, услышал снова:

“Жалкий ты, Олли.”

На этот раз слова были выговорены чище, почти игриво, как будто кто-то пробовал их на вкус. Уилл вскочил с дивана. Шаг назад. Потом еще один. Он не сразу заметил, как чья-то ледяная ладонь легко, почти по-приятельски, толкнула его в плечо. Он охнул, едва не потеряв равновесие.

К тому моменту он был уже не на шутку напуган. Несмотря на ежедневные молитвы о том, чтобы кто-то избавил его от мук бессмысленного существования, сейчас Уилл не хотел умирать. По крайней мере не раньше, чем он попрощается со Спенсером. Он и не осознал как уже взял в руки телефон и набрал номер друга, но не успел он нажать кнопку вызова, как из темноты вновь послышался смех похожий больше на скрежет нежели на человеческий звук. Он замер, боясь сделать еще шаг, боясь даже дышать.

– Кто ты?! – сорвалось с его губ.

И тогда голос снова заговорил.

Не эхо. Не шепот.

А голос. Точно, ясно, прямо внутри головы:

“Я – тот, кого ты так отчаянно старался забыть, Олли.”

– Это не… мое имя. Я – Уилл.

“Жалкое зрелище,” – эхом пронеслось по всей комнате.

Холод прокатился по позвоночнику, словно ледяные пальцы сжали шею. Воздух стал, будто наполненный пылью, которую невозможно вдохнуть. Пальцы на телефоне задрожали.

– Убирайся из моего дома. – и хотя Уилл изо всех сил старался придать голосу уверенности, он сам был готов убраться оттуда в любой момент.

“Хотел бы я уйти, – голос был обволакивающе-приторным, – да, видишь ли, не могу. Я был с тобой всегда, Олли. Просто ты слишком долго молчал.”

Холод пробирался сквозь ткань футболки, но он даже не дрожал, слишком онемел, чтобы ощущать что-то физическое.

“Я – часть тебя, – продолжал голос, бархатно-скользкий. – Та часть, от которой ты пытался убежать за чужим именем. За чужой жизнью.”

Уилл закусил щеку изнутри и почувствовал во рту металлический привкус. Он был готов закричать, разбить себе голову об стену, лишь бы вытолкнуть это присутствие из своего сознания.

– Тебя нет. – сипло выдохнул он.

И вдруг тихий, добрый смешок, где-то совсем рядом у уха:

“Ошибаешься, Олли.”

Уилл чуть не отпрыгнул в сторону когда перед ним возникло темное месиво – только так он мог описать то, что видел. Колени подогнулись, в груди вспыхнула острая волна холода, пальцы стали ватными. Он застыл, не в силах пошевелиться, будто тело отказалось подчиняться воле.

– Твою мать! – Уилл зажмурил глаза, как малое дите. Гость был прав, он – ничтожество.

Голос звучал в ушах, как будто разрывал пространство. Впервые за долгое время Уилл почувствовал себя по-настоящему, безвозвратно один. Он сжал телефон в руке.

Потом резко, инстинктивно, метнул его в темноту.

Казалось, прошла вечность прежде чем он осмелился открыть глаза. В этой тишине он ловил каждое биение сердца, каждый шум. Он боялся увидеть тень, которая не исчезнет. Боялся, что, открыв глаза, он больше не сможет закрыть их от того, что теперь стало частью его мира.

Он ожидал увидеть все что угодно – затаившегося в углу монстра, еще одну тень, – но только не свое отражение в осколках разбитого стекла на полу. На дверце кухонного шкафчика зияла дыра в том месте, где всего минуту назад было тонированное стекло.

“Что со мной не так? Я схожу с ума? Нет. Или да?”

Вот оно. То, чего он боялся больше всего. Медленно, но верно его сознание превращалось в разорванный ковер, нитки которого тянулись в разные стороны. Он не знал, куда они ведут, но был уверен: назад дороги уже нет. Этот путь был не просто выбором – он был неизбежностью. Если он оглянется, то увидит лишь руины того, что когда-то называл своей жалкой жизнью. А впереди… Впереди его ждало нечто неизвестное, пугающее, но, возможно, единственное, что имело смысл.

Мир казался прежним, но прежним он уже не был. Уилл чувствовал это каждой клеткой. Кто-то проснулся вместе с ним и засыпать обратно не собирался.

***

– Мда уж, приятель. – Спенс сидел на капоте своего грузовика, устало потерев лицо. Его взгляд был задумчивым, тяжелым. – Может, дашь еще один шанс медицине? С этим нужно что-то делать. Кто знает что еще может произойти, глядишь, в следующий раз окажешься на проезжей части или, того хуже, на дне своей излюбленной реки.

– Да брось, не первый день с этим живу, я даже рад, что хоть что-то меняется. – Уилл говорил спокойно, даже с долей скептицизма, хотя на самом деле задумался над последними словами Спенсера.

Тот нахмурился, прищурился, будто что-то старательно прикидывал у себя в голове. Потом глубоко вздохнул, сцепив пальцы в замок и заговорил.

– Ты говоришь это так, будто тебе плевать, – он кивнул в сторону Уилла. – Но я вижу, что тебе не плевать. Чувак, это ненормально.

– Что ненормально? – Уилл насмешливо вскинул бровь, но внутри ощутил укол – словно попали в самую цель слишком точно, слишком больно. – Пару глюков? Бессонница? Или ты, как и все остальные, хочешь сказать, что я псих?

– Не ерничай. – Голос Спенса стал тверже, словно он разговаривал с непослушным ребенком. Он подался вперед, опираясь локтями о колени. – Я хочу сказать, что я уже видел, как это заканчивается, понимаешь?

Спенсер сам не осознал, когда пальцы сжались в кулак. Он вспомнил брата, который тоже говорил, что все в порядке. Он клялся, что держит себя в руках. Спенс выпрямился, глубоко вдохнув.

– Просто пообещай мне одну вещь. Если станет хуже – скажешь мне. Не будешь скрывать, не будешь закрываться.

Некоторое время Уилл молчал.

– Хорошо, – наконец выдавил он.

Спенс не был уверен, что поверил.

– Не нравится мне все это, не нравится… – начал бормотать себе под нос Спенсер, попутно спускаясь с капота, чтобы приступить к работе.

Уиллу тоже не нравилось, несмотря на все его попытки убедить друга или все-таки себя в обратном. Ему оставалось только жить дальше и надеяться, что это был единичный случай. Он взял со склада бензопилу и направился к северному участку, где ему предстояло трудиться сегодня вместе с парнем по имени Фредди. “Сегодня такой же день, как и всегда” повторял словно мантру Уилл, пытаясь себя успокоить.

Он собирался было взяться за работу, но у него все никак не получалось завести пилу. Он несколько раз дернул за шнур, с каждым разом все грубее, но двигатель лишь жалобно хрипел, чихал и замолкал. Ну что за день!

– Ну давай же, черт возьми… – прошипел он, чувствуя, как злость кипит где-то под кожей, поднимаясь к горлу.

Еще один рывок – безрезультатный.

Уилл яростно кинул инструмент на землю, но все же так, чтобы тот не сломался, не хотелось тратить лишние деньги на ремонт.

И тут – совсем рядом, словно кто-то наклонился к уху – ленивый, издевательский шепот:

“Серьезно? С бензопилой справиться не можешь?”

Краем глаза он будто бы уловил легкое движение, словно кто-то хлопнул его по плечу.

– Что ты только что сказал? – рявкнул он, резко обернувшись к единственному человеку, который был рядом – Фредди. Гнев затопил его разум, словно кипяток.

Фредди моргнул в замешательстве.

– Чего?

– Ты меня слышал. Слабо сказать это прямо в лицо?

– Уилл, ты чего? – Фредди поднял руки в защитном жесте, стараясь не делать резких движений. – Я вообще молчал, друг.

Но Уиллу уже было плевать. Или… он хотел, чтобы было плевать. На мгновение он замер, сбитый с толку. Это не мог быть Фредди. Или мог? Его тело налилось напряжением. Адреналин хлестнул в кровь, затуманивая остатки здравого смысла. Кровь застучала в висках. Мир на секунду сузился до одного голоса. Единственного голоса, который смеялся ему в лицо. Уилл почувствовал, как пальцы сами сжимаются в кулак, а грудь заливает жара. Он уже сделал шаг вперед, когда между ними возник Спенсер.

– Так, оба, тормозите. – Его голос был ровным, но в нем по-отечески звучала сталь.

Фредди тут же отступил назад, но Уилл продолжал сверлить его взглядом, будто раздумывал, стоит ли продолжать. Фредди отступил еще на шаг, его пальцы нервно сжались в кулак – не для удара, а для защиты. Глаза бегали между Уиллом и Спенсером, словно он пытался оценить, с кем ему безопаснее оставаться.

– Что тут происходит? – спросил Спенс, переводя взгляд с одного на другого.

На самом деле его это не сильно интересовало, он лишь пытался спасти задницу своему, очевидно уступающему по силе и весу, другу.

– Кое-кто за языком не следит, – прошипел Уилл, не отводя глаз от Фредди.

– Спенс, я ничего не говорил, клянусь. Он просто взбесился на ровном месте.

Спенсер выдохнул и потер переносицу. Почему-то он ему верил.

– Ладно, Фредди, иди.

Дождавшись пока тот отойдет на достаточное расстояние, Спенсер в недоумении бросил взгляд на друга, угрожающе выставив указательный палец перед его носом. Картина забавная, учитывая, что Уилл на голову выше него.

– Ты не смеешь устраивать драку на работе! – для пущего эффекта он прищурил глаза.

Уилл раздраженно фыркнул и отмахнулся, словно от назойливой мухи.

– Пусть держит язык за зубами.

– Слушай, – мужчина смягчился и отступил на шаг, – ты же знаешь, я всегда на твоей стороне, но ты уверен, что тебе не…послышалось?

– Уверен. – Нет, он не был уверен, – Я не сошел с ума. – А может и сошел. Может, уже давно.

Где-то глубоко внутри засело понимание, что он узнал тот голос, и он вовсе не принадлежал Фредди, однако эту мысль он убил в себе, как только та подала первые признаки жизни.

Спенсер смотрел на него так, что казалось, видел больше, чем Уилл хотел бы показать.

– Возьми отгул. Иди домой.

Уилл усмехнулся.

– Думаешь, это что-то изменит?

– Думаю, что если ты будешь сжигать себя дальше, то скоро домой некому будет возвращаться.

Что-то в голосе Спенсера заставило Уилла замереть.

– Если что – звони, – добавил Спенсер тише.

Такого глупого совета от своего единственного друга Уилл не ожидал услышать, но ему не оставалось ничего другого, кроме как уступить. Он пожал плечами, развернулся и ушел прочь попутно кивнув Фредди в знак примирения, и тот кивнул в ответ.

Спенсер проводил друга взглядом, затем обернулся к бензопиле, валяющейся на земле.

Его пальцы сжались в кулак. Он слишком хорошо знал, что значит быть на краю.

***

Он проводил Уилла взглядом, пока тот шёл прочь, сунув руки в карманы и слегка ссутулившись, словно от тяжести чего-то, о чём никто не имел права спрашивать. Когда шаги стихли Спенс ещё какое-то время стоял неподвижно, чувствуя, как холодный утренний воздух пропитывает одежду. Запах бензина и древесной пыли был настолько густым, что, казалось, можно провести ладонью по воздуху и собрать его пригоршней.

Где-то за складами лаяла чужая собака, не умолкала уже полчаса, и Спенс подумал, что у них с этим псом одно хобби – орать в пустоту. Он вдохнул глубже, пытаясь вернуться в эту привычную реальность, где все было просто: шумели пилы, воздух дрожал, пыль поднималась с гравия мелкими вихрями и оседала на ботинки.

Но у него ничего не получилось. В груди жгло медленным, странным огнём. Не злостью и не жалостью, скорее… каким-то мучительным нежеланием снова смотреть, как кто-то ускользает туда, где уже не дотянешься.

Он поднял с земли брошенную бензопилу. Металл был холодным, чуть влажным, будто специально напоминал, что всё вокруг настоящее, что это не сон. Он провёл пальцами по рукоятке и подумал, что у вещей есть одно достоинство: они не притворяются. Если что-то сломалось, ты это видишь, можешь разобрать, починить. Или выкинуть.

С людьми так не работает.

Он выдохнул, глядя в сторону, где Уилл исчез за поворотом. Как всегда, даже не обернулся. Видимо, считал это проявлением какой-то гордости, или – что более вероятно – был слишком уставшим, чтобы тратить силы на лишние движения. В этом они, пожалуй, были похожи.

Ветер, тянувшийся с реки, нёс запах мокрых досок и прелых листьев. Он притащил обрывок целлофана, прилипший к ботинку, и Спенсер несколько секунд смотрел на него, прежде чем смахнуть резким движением. Даже мусор тут имел больше живости, чем большинство местных работников.

Он снова посмотрел в ту сторону, где растворился Уилл. Мысленно перебрал все возможные варианты того, что может случиться сегодня вечером, и не нашёл ни одного, который ему бы понравился. Не потому что он был пессимистом, просто опыт подсказывал, что если человек называет себя "в порядке" таким голосом, значит, всё давно летит к чёрту. Спенс понимал, что может бесконечно говорить Уиллу "держись", "позвони, если что", "возьми отгул", но в глубине души знал: никакие слова не делают человека живым, если он сам не хочет оставаться.

Где-то неподалёку хлопнула дверь склада, и кто-то коротко, с чувством чихнул, как будто напоминая, что мир не собирается замирать из-за их маленькой катастрофы. Спенс поднял взгляд на серое небо, в котором не было ни просвета, ни солнца. Мир был ровно таким, каким он его помнил: холодным, равнодушным, но честным в своей простоте. И только люди всё время врали. Себе, другим, тем, кто пытался их любить.

Спенсер ощутил, как сжимается горло. Ненавидел это чувство. Это странное, липкое бессилие, будто всё самое важное уже случилось, а ему досталась только роль того, кто наблюдает.

Он прислонил бензопилу к стене сарая и провёл ладонями по лицу. Холод от пальцев будто вернул его обратно. В этот двор. В это утро. В эту работу. В эту жизнь, которую никто никогда не обещал сделать легче. Когда-то он думал, что усталость – это только про тело. Но годы показали, что терпение изнашивается куда быстрее.

Он подобрал с земли рабочие перчатки, на которых давно выцвела бирка с его именем. Смахнул с них гравий, чувствуя, как серая ткань мнется в пальцах. Спенс подумал, что завтра снова скажет ему то же самое: “Если станет хуже – скажи.”

Не потому что верил, что это что-то изменит. А потому что других слов он просто не знал.

Глава 4

Домой Уилл добрался тем же путем – обойдя реку. Он зашел в пустой дом и пару минут растерянно осматривался, как будто впервые видел его. Выходные НЕ в компании Спенсера и нахождение дома в дневное время были настолько редкими явлениями, что Уиллу пришлось привыкать некоторое время.

Первым делом он стал собирать осколки стекла с кухни оставшиеся после прошлой ночи. Уилл тогда был слишком напуган, чтобы что-либо делать. После случившегося он закрылся в спальне, укрылся с головой одеялом и стал считать минуты до наступления утра.

Закончив со стеклом, он тупо оглядел гостиную в поисках какого-нибудь занятия и его взгляд остановился на стеллаже с книгами. Он понятия не имел что там за книги, не он их покупал и даже ни разу не подходил к ним, они просто были там, когда он поселился в этот дом. Уилл взял первую попавшуюся в красном переплете и начал лениво перелистывать страницу за страницей, особо не вникая в смысл. Когда он отложил в сторону книгу, за окном уже стемнело. Время уже перевалило за десять вечера. Смысла в том, что он все это время сидел тут с книгой в руках не было, он не запомнил ни единого слова. Скорее просто смотрел в пустоту.

Уилл поднялся с дивана чувствуя, как затекшие конечности наливаются болезненной тяжестью. Он покачнулся, пробежал взглядом по комнате, будто убеждаясь, что вокруг никого нет, и направился в ванную.

Зеркало над раковиной встретило его тусклым, искаженным отражением. Он бросил на него быстрый взгляд – сероватое лицо, словно застывшее за мутной пленкой белесых разводов – и быстро отвернулся, заморгал часто, будто пытаясь стереть картинку с роговицы. Шторка заскрипела в тишине, когда он отодвинул ее.

“Уверен что хочешь это сделать? Может, сегодня как раз тот самый день, когда твой кошмар превратится в реальность?" – прозвучал уже знакомый тон, насыщенный насмешкой.

Уилл тряхнул головой отгоняя лишние мысли и забрался в душевую кабинку закрывшись шторкой, будто назло всему миру.

"Зря ты так" – опять этот тон, снисходительный, мерзкий.

– Заткнись! – сорвался Уилл, ударяя ладонью по кафельной стене. Его голос дрожал, но не от злости, а от страха.

"С кем ты разговариваешь, Уилл? Отдохни, тебе мерещится всякое" – противный смешок коснулся уха, холодный, раздражающий.

– Тут никого нет, мне все кажется, – пробормотал он, подставляя лицо под горячие струи воды, словно надеясь, что она смоет с него все безумие.

"Разве?" – шепот прорезал воздух, звуча у самого его уха.

Уилл обернулся, но не успел даже вздохнуть, как на него обрушились когтистые пальцы. Холодные и твердые, они сжали его шею с такой силой, что каждый вдох стал пыткой.

Он рванулся, вцепившись в чужие запястья, но они были незыблемы, как каменные тиски. Пальцы чудовища были ледяными, как мертвое мясо. Они впивались в его шею, и под ногтями чувствовались маленькие шипы, словно крючки, пронзающие кожу. Уилл захрипел. Легкие не работали. Мир сжимался, пока не осталась только тьма.

Перед ним стояло существо, омерзительное, с багрово-синей кожей, и в нем было что-то странно знакомое. Мимика, движение головы, даже частота дыхания, будто он смотрел на искаженное отражение самого себя, покрытой волдырями, из которых сочилась жидкость.

Чудовище держало его и Уилл чувствовал как ослабевает с каждой секундой. Горячая вода резала кожу. Легкие горели, молили о глотке воздуха. Мысли рассыпались в панике. Все сузилось до круга боли и хватки на шее.

Он заскреб ногтями по чужим рукам, попытался вырваться. Уиллу хотелось кричать, хотелось рыдать от безысходности, хотелось вдохнуть, но он не мог сделать ничего из этого. Он лишь стал медленно оседать на мокрый пол под звуки мерзкого, режущего слух смеха.

Лишь когда Уилл почти потерял сознание, чудовище исчезло и оставило его всхлипывающего и утопающего в осознании собственной ничтожности.

Он отчаянно вдыхал и протирал глаза мокрые то ли от воды, то ли от слез. До чего он докатился, взрослый парень сидел забившись в углу душевой кабины и плакал подтянув колени к груди, чтобы льющаяся из душа вода на него не попадала. Он был не в состоянии прекратить рыдания или встать. Он жадно хватал ртом воздух, чувствуя, как он обжигает легкие.

Уилл не знал, сколько времени прошло. Вода продолжала литься, горячая, слишком горячая. Голова кружилась, мысли путались. Далеко-далеко он услышал стук. Или это просто был шум воды?

Спенсер не знал, чего ожидать, когда вошел в дом. Он почувствовал что-то странное еще на пороге, воздух был горячим и влажным, как в бане, но при этом откуда-то веяло леденящим холодом. Будто два разных мира столкнулись в одной комнате.

– Уилл? – позвал он, проходя дальше.

Тишина. Он услышал звук воды, доносившийся из ванной, и тогда что-то внутри него дрогнуло.

– Уилл, ты там?

Громкий крик из-за двери заставил его замереть.

– Нет! Нет! Оставь меня! Исчезни!

Спенсер не раздумывал – распахнул дверь и рванул вперед. Шторка душа с шумом отлетела в сторону, и он увидел его.

Уилл сидел на полу, забившись в угол, вода безжалостно лилась ему на плечи, а сам он дрожал, как осиновый лист. Лицо мокрое – от слез или воды, Спенс не мог сказать. Глаза расширены, зрачки дергаются, словно пытаются вырваться из реальности. Он не видел его таким никогда.

– Уилл! – Спенсер схватил его за плечи, но тот вырвался, бездумно размахивая руками.

– Нет! Уйди! – его голос был полон ужаса, Спенс крепче сжал его, удерживая.

– Уилл, это я! Посмотри на меня!

Грудь парня резко вздымалась, он тяжело дышал, все еще не до конца понимая, что происходит.

– Спенсер… – его голос был сломанным, как треснувшее стекло.

– Все нормально. Поднимайся.

Спенсер помог ему встать. Он чувствовал, как тот дрожит, как ослабленные мышцы едва держат его. Его собственное сердце бешено колотилось. Он не был к этому готов. Спенс знал, что у Уилла проблемы, но тот всегда оставался на позитиве и всем своим видом показывал, что держит все под контролем, каждый раз, когда Спенсер ненавязчиво интересовался как у него дела. Больше всего он боялся, что однажды ему придется откачивать Уилла, когда тот упадет в обморок от недостатка сна. Он был к этому готов, перечитал кучу статей, просмотрел миллион видео, но он не был готов, что однажды придется вытаскивать друга из душа, когда тот в полуобморочном состоянии будет отбиваться ногами и руками.

Спенс помог Уиллу одеться и уложил в кровать. К тому времени оба пришли в себя; Спенсер оправился от шока, а Уилл от страха. Спенс суетился вокруг друга пытаясь хоть как-то ему помочь. Он не знал как поступить и не хотел оставлять его одного. Однако в какой-то момент Уилл отвернулся к стене и перестал как-либо реагировать на происходящее вокруг.

В голове проносились тысячи мыслей.

"Это не просто усталость. Не просто бессонница. С ним что-то страшное творится, и я не знаю, как это остановить."

– Уилл, выпей таблетку, пожалуйста, – голос мужчины был поникшим и уставшим.

– Уйди.

– Уилл, пожалуйста, ты должен это выпить, – Спенс уже более настойчиво начал водить успокоительным перед лицом парня.

– Ты меня слышал? Проваливай! – уже громче произнес Уилл и полный недовольства повернулся, чтобы взглянуть в глаза Спенсеру.

– Я никуда не уйду.

– Нет, уйдешь. Это мой дом, пошел вон, – Уиллу самому от себя стало мерзко.

Эти слова резанули Спенсера сильнее, чем следовало.

"Он отталкивает меня. Как Джейк когда-то. Но в этот раз я не допущу ту же ошибку, я не позволю ему умереть."

– Ладно, – Спенсер поставил стакан с водой и таблетку на тумбочку. – Оставлю это здесь. Я буду в гостиной, – он вышел бормоча что-то себе под нос и закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Уилл сжался под одеялом, чувствуя горечь. Он ненавидел себя. За слова. За слабость. За то, что впустил друга в этот кошмар. Он чувствовал себя сломанной игрушкой, выброшенной в угол. Никчемным. Пустым. Если бы Спенсер не пришел… Он не хотел даже думать об этом. Он должен справиться. Один. Спенсер не должен видеть его таким. Никто не должен.

***

Спенсер сидел на диване с ноутбуком, делая вид, что смотрит фильм. На самом деле звук был убран до минимума, он вслушивался в каждый шорох из спальни. В который раз он ругал себя за то, что решил закрыть дверь за собой, когда выходил. Он ждал, он знал, что совсем скоро наступит тот момент, о котором столько раз рассказывал Уилл. Он уже был готов ко всему: к крикам, к истерике, к очередной панике, к слезам друга. В какой-то момент тиканье часов, казалось, перекрыло звуки доносившиеся из динамиков ноутбука и секунда за секундой выводило мужчину из себя.

"Кто, черт возьми, держит дома настенные часы в наше время, с ума же сойти можно." – мысленно проворчал Спенс.

Он все-таки поднял на них глаза. Время без пятнадцати минут час. Спенсер аккуратно встал с дивана и тихо, насколько это возможно, заварил кофе, наполнив им две кружки. Он оперся о кухонную тумбочку и продолжил ждать.

Уилл широко распахнул глаза тяжело дыша, он схватился за горло намереваясь приглушить собственный хрип. Тело ныло, словно его переехал грузовик. Каждый мускул отзывался тупой болью. Он попытался сжать пальцы, дрожь прошла по кистям, будто электрический разряд. Чертов кошмар…

Попытка не спать всю ночь провалилась с треском. Неприлично долго его тело и мозг бодрствовали, чтобы лишать себя еще и единственных нескольких часов сна полагающихся им законным правом. Уилл был уверен, что Спенс не ушел, уж слишком хорошо он его знал, потому хотел избавить того от еще одного потрясения. Этой ночью он увидел достаточно.

К тому моменту как дыхание пришло в норму, Уилл твердо решил, что не выйдет из комнаты и фиг с ним с еженочным ритуалом. Но уже спустя двадцать минут он почувствовал, как его потряхивает. Он прогнал дурные мысли о том, что весь мир рухнет если он сейчас же не встанет с постели, и сжал кулаки, чтобы унять дрожь.

Наконец он раздраженно скинул с себя одеяло так, что то отлетело на пол через противоположный край кровати, и поплелся в сторону кухни намеренно шаркая босыми ногами по полу. Уилл появился в дверном проеме, его взгляд был затуманен.

"Я должен выглядеть нормально. Хоть немного", – промелькнула мысль у него в голове.

Плечи ссутулены, было ясно, он не просто проснулся, а выбрался из-под обломков кошмара. Он не посмотрел на Спенса сразу, но тот видел, как дрожат его пальцы, как уголки губ подрагивают, словно он сдерживается, чтобы не сказать что-то лишнее.

"Шесть шагов вперед, три шага вправо, чтобы обойти диван. Последний шаг особенно широкий, потому что есть риск…"

Уилл чувствовал как с каждым шагом ему становилось легче, но это только до тех пор, пока он не увидел затаившегося на кухне Спенсера. Тот стоял неподвижно, боясь даже вдохнуть поглубже, поэтому Уилл продолжил идти по отработанной схеме, делая вид, что не видит мужчину перед собой. Лишь выпив воды и вдохнув полной грудью, он нацепил на лицо выражение полное недовольства и повернулся к другу.

– Ты еще тут. – произнес он как можно более раздраженно.

– Кофе будешь? – как ни в чем не бывало ответил ему мужчина и протянул кружку.

Уилл не собирался играть по его правилам, зло прищурившись он отвернулся и уже почти дошел до комнаты…

Но блин.

Он резко развернулся, схватил кружку и ушел, даже не глядя на Спенса. Тот, конечно же, ухмыльнулся.

Задница.

Уилл скрылся в спальне и демонстративно хлопнул дверью словно подросток. Спенсер сел обратно на диван и продолжил просмотр фильма. Спустя еще пятнадцать минут он услышал как дверь спальни открылась и оттуда с шелестом вышел потрепанный Уилл укутанный в одеяло. Не говоря ни слова он развалился рядом с другом и стал смотреть фильм пока ему не надоели назойливые взгляды Спенса.

– Это мое место, мне не уснуть больше этой ночью. – Спенсер перевел взгляд на него и чуть улыбнулся, не говоря ни слова. Он понял: это было признание. Молчаливое, упрямое, по-своему теплое. – Обычно я до утра смотрю телик, не мешай мне насладиться разнообразием и сделай погромче.

Без лишних слов Спенс сделал громче и наконец расслабился. Он почувствовал, как вес тела друга слегка придавил его одеяло, когда Уилл плюхнулся рядом. Тот чуть поерзал, устраиваясь удобнее. Они не говорили об этом, но оба знали: это был способ признать – да, сегодня мне нужна твоя компания. Спенсер вздохнул, глядя на экран. А потом просто закрыл глаза.

Проснулся он лишь тогда, когда яркие лучи солнца просочившись в окно упали ему на лицо. Он сонно протер глаза тыльной стороной ладони и нехотя встал на поиски Уилла, но все что он нашел – это сообщение в телефоне: "Опаздываешь на работу, босс."

Он обреченно вздохнул, выпил пару глотков горького кофе, оставшийся еще с ночи, поморщился и пробормотал про себя: "Ну хоть живой…", затем отправился на поиски друга. Опять.

***

Спенсер ненавидел утро. Ненавидел холодный воздух, который словно напоминая о чем-то потерянном, врывался под одежду, оставляя за собой ощущение пустоты. Он впивался в его кожу, как ледяные иглы, заставляя Спенсера вздрогнуть и на мгновение задержать дыхание, вспоминая о том, что когда-то он тоже просыпался среди холода. Утренний туман стелился по земле, точно обрывки несбывшихся надежд.

Он ненавидел первые лучи солнца, неспособные прогреть мир, который казался таким же холодным, как его душа. Ненавидел росу на каждой травинке и листике, она будто пыталась напомнить о давних слезах, которые он когда-то проливал. Или словно сама природа пыталась возместить все те слезы, которые он не позволял себе проливать сейчас.

Еще он ненавидел сигаретный дым, вонзающийся в его ноздри с пронзительностью прошлого, которое он так отчаянно хотел забыть. Этот запах прожигал его изнутри, оставляя шрамы на воспоминаниях. Он проникал в легкие, смешиваясь с воздухом так же, как когда-то смешался с его детством.

Мужчина шагал по мосту, ведущему к лесу, чувствуя, как прохлада от воды цепляется за его кожу. Ему хотелось остановиться, задержаться здесь и дать себе время осознать, куда он идет и зачем. Но ноги двигались сами по себе, ведя его к группе людей, среди которых он искал лишь одного человека.

Его сердце болезненно кольнуло, когда в тени деревьев возник худощавый силуэт. Длинные руки, которые нелепо свисали вдоль тела, выступающие позвонки под тонкой тканью футболки и растрепанные волосы – все это кричало о слабости и уязвимости.

Стоило Спенсу сделать шаг в его сторону как в памяти тут же загорелись воспоминания тщательно погребенные где-то глубоко внутри.

Когда он был ребенком, его ночи всегда проходили одинаково.

Шаг. Шаг. Шаг.

Холодные улицы. Запах сырости. Голос в голове: "Только бы он был там".

Он всегда искал Джейка.

Спенсер натягивал капюшон на голову и, сливаясь с тенями, пробирался по заброшенным улицам, где в окнах не горел свет. Он знал эти маршруты наизусть: переулки, дворы, закоулки. Где-то там его брат шатался в темноте, греясь чужими огнями, чужими обещаниями, чужими руками, которые тянули его вниз.

Холодные дома, запах сигарет, слипающиеся от усталости глаза. Он обходил каждую улицу и шел до тех пор, пока небо не светлело, воздух не наполнялся свежестью, а роса не начинала капать с крыш и деревьев.

Когда же он наконец находил брата, тот спотыкался о собственные ноги, и казалось, будто запах никотина навечно впитался в каждую клеточку его тела и никакой душ уже не спасет.

Иногда он находил его на крыше старой многоэтажки, где тот курил, свесив ноги в пустоту. Иногда в подвале какого-нибудь обветшалого дома, среди пустых бутылок и чужих голосов. Иногда в переулке, облокотившегося о стену, с затуманенными глазами и растерянной улыбкой.

"Все хорошо, малыш. Я уже почти все собрал. Мы уйдем отсюда, обещаю".

Эти слова когда-то были для Спенса смыслом жизни. Эти слова когда-то держали его на плаву.

Но утро всегда разбивало их в пыль.

Спенс затаскивал брата в дом и, стараясь не делать лишних звуков и движений, ждал в гостиной до вечера следующего дня, пока Джейк немного не придет в себя. Спенс знал, что тот с лучезарной улыбкой выйдет из своей комнаты, как ни в чем не бывало потреплет брата по голове, взъерошив тому волосы, потом соберется и пойдет на работу в продуктовый на соседней улице, лишь для того, чтобы через пару дней снова исчезнуть и спустить все деньги на наркоту и алкоголь. А потом он будет твердить, что они выберутся отсюда.

А потом – снова, снова, снова.

Снова сигаретный дым. Снова пустые глаза. Снова разбитые мечты, которые Джейк так отчаянно пытался продать самому себе.

Их детство было непростым. Отец, потерявший работу и утонувший в алкоголе, приходил домой только для того, чтобы сорвать зло на своих сыновьях. Мать, измученная постоянными скандалами, ушла, оставив братьев на произвол судьбы. Она не выдержала, но Джейк клялся, что они справятся. Он часто говорил, что никогда не станет таким, как отец, что защитит Спенса и сделает все, чтобы тот жил лучше.

Клятвы рассыпались в прах, как старые бумаги, сгоревшие в огне. Спенсер знал, что брата тянуло вниз – он помнил, как в его взгляде исчезало что-то живое, как дыхание становилось тяжелым и прерывистым, а запах дешевого табака будто въелся в кожу – знакомый до боли, как проклятие, но он все равно хватался за него, как утопающий.

Джейк все чаще возвращался домой с пустыми глазами и запахом, который стал знакомым и отвратительным одновременно. С каждым месяцем, а затем и годом, он сам верил в свои обещания все меньше и меньше, пока и вовсе не пошел по стопам родителей.

Спенсер помнил те редкие моменты тишины, когда они с Джейком сидели на полу в маленькой кухне, слушая далекие сирены за окном. Тогда Джейк рассказывал о мечтах: купить дом подальше от города, найти работу, где его будут уважать, дать Спенсу возможность учиться. Эти мечты были якорем, который удерживал их на плаву. Однако время показало, что реальность сильнее мечтаний.

Но даже когда Джейк начал брать деньги у людей, которых следовало избегать, даже когда темные круги под глазами стали частью его лица, даже когда его "мы справимся" стало звучать как мантра, лишенная смысла… Спенсер верил.

Забота о брате стала единственной целью, которая была в жизни Спенса. Он был готов бесконечно бродить по улицам и искать его, затаскивать домой и верить в каждое слово, которые брат рассказывал о светлом будущем, лишь бы не оставаться одному.

Когда со временем из привычной рутины Джейка стал выпадать пункт с работой, Спенс сам устроился на работу и с нетерпением ждал возвращения домой, чтобы услышать гордость в голосе брата, когда тот произносил заветное, "Молодец, малыш. Ты уже почти все собрал", и никто никогда не знал, что именно значит это "все"

Но в одно утро все изменилось.

В очередной раз затащив брата в дом, Спенс уложил его в кровать, услышал привычное "все хорошо", и брат провалился в сон. Когда Спенс проснулся утром, Джейка уже ушел навсегда. Спенс стоял, глядя на него. Желтоватый свет солнца падал на безжизненное лицо Джейка, и в этом было что-то извращенно жестокое.

Он не мог вдохнуть. Воздух застрял где-то в груди. Он сделал шаг вперед и вдруг мир схлопнулся. Гул. Шум в ушах. Все стало размытым. Только одно он слышал ясно – свое собственное дыхание. Оно было громким. Оно было неправильным. Оно было единственным звуком в комнате, потому что Джейк больше не дышал. Он понял, что накануне вечером брат соврал ему в последний раз, и то оказалась самая большая ложь из всех. От оставил после себя звенящую пустоту и старое кольцо, которое чудом не выменял на дозу.

Впервые все действительно не было хорошо. Все было настолько плохо, что и представить невозможно. Он остался один, не зная куда себя деть и что делать со своей жизнью. Некого было спасать, не за кем было следить, некого было искать.

Годы шли, но утро оставалось для него пыткой.

Он возненавидел солнце, потому что оно осветило смерть брата. Возненавидел сигаретный дым, потому что он был впитан в кожу Джейка. Возненавидел обещания, потому что они никогда не сбывались.

Спенсер жил, но не ощущал жизни.

Работа. Дом. Сон. Работа. Дом. Сон. Ничего не менялось. Ничего не имело значения.

Но все изменилось в тот момент, когда в его жизни вновь появилась худощавая фигура, которая всем своим видом кричала о помощи.

Уилл.

Одинокий. Напуганный. Затравленный.

Человек, который пытался убедить себя, что ему никто не нужен, но каждый его жест, каждый взгляд вопили об обратном.

Спенсер смотрел на него и видел Джейка. Но Уилл – не Джейк.

Джейк говорил, что выберется. Уилл даже не пытается в это поверить. Джейк лгал себе. Уилл… просто не видит смысла в борьбе. И все же – он еще здесь. Он не ушел. Он не сдался.

И Спенсер тоже не собирался сдаваться.

Вот только сейчас с каждым шагом в сторону Уилла жалость Спенсера сменялась на злость, от понимания, с каким идиотом он имеет дело. Он больше не был тем доверчивым мальчишкой, готовым верить обещаниям и терпеть ложь. Он был человеком, который на собственных ошибках выучил главное: спасение – это не слова, а действия. Теперь он боролся не только за Уилла, но и за самого себя. За то, чтобы наконец перестать быть пленником прошлого и обрести силу двигаться вперед. За то, чтобы не остаться снова один.

Глава 5

Звук ревущей бензопилы заглушал все вокруг. Уилл держал ее так уверенно, будто инструмент был продолжением его самого. Щепки и опилки вихрем разлетались в воздухе, оседая на его одежде и волосах. Он сосредоточенно работал, словно ничего больше не существовало. Уилл даже не заметил Спенсера, пока тот не подошел и не начал активно жестикулировать, пытаясь перекричать рев инструмента.

– …идиота кусок! – Голос Спенса пробился сквозь шум в тот момент, когда Уилл наконец остановил пилу.

Он едва успел перевести дыхание, как перед ним уже стояло багровое от злости лицо друга.

– И тебе доброе утро. – Ухмыльнулся Уилл, отводя взгляд, но Спенсер не улыбнулся.

– Что ты, черт возьми, тут делаешь?! – Голос его был сдавленным, но внутри чувствовалась настоящая ярость.

– Работал, пока ты не решил посоревноваться в громкости с бензопилой, – спокойно ответил Уилл.

– Ха. Смешно, – сарказм был настолько едким, что Уилл почти физически ощутил, как он режет его кожу. – Я отстраняю тебя от работы, пока ты не приведешь себя в нормальное состояние. Если его вообще можно нормальным назвать.

Он сказал это ровно – как выстрел, как приговор. Уилл едва заметно вздрогнул. Он попытался натянуть улыбку, но руки предательски задрожали, и он спрятал их за спиной, чтобы Спенс не увидел.

– Расслабься, ладно? Все хорошо. – А голос внутри смеялся.

Актер из Уилла никудышный, он старался как мог, но он не знал сколько еще сможет держать себя в руках.

– Вчера мне так не показалось, – мужчина в характерной ему манере прищурился и ткнул пальцем в грудь Уилла, словно намеревался пробить ее насквозь.

– Кстати об этом, какого хрена ты у меня дома забыл? – Ловко перевел тему Уилл.

– Кстати об этом, почему не ответил на звонки? – Передразнивал тот.

Голос Спенса звучал так, словно он готовился разорвать его на части, но Уилл почувствовал, как замирает от смущения. Он вспомнил о телефоне, разбитом в порыве паники, но теперь это казалось далеким, будто все случилось с кем-то другим.

– Ну не отвечал и что? Это не повод врываться ко мне домой. В следующий раз, не знаю, письмо отправь, дождись утра. Как-нибудь предупреди заранее о своих визитах.

Когда понял, что уже не справляется с волнением, Уилл отставил инструмент и пошел в сторону склада, в надежде, что Спенсер просто отстанет от него, но его ждало разочарование. Тот пошел за ним и продолжил свой, казалось, допрос.

– И давно у тебя это началось?

– Началось что? – равнодушно уточнил Уилл, хотя прекрасно понимал о чем он.

– ЭТО! Твое долбаное безумие, Уилл. – слишком громко повторил Спенс, привлекая внимание людей вокруг, а затем понизив голос добавил. – Или может тебе еще и память отшибло?

Слишком громко.

Слишком резко.

Слишком опасно.

– Да хватит, – Уилл остановился и резко развернулся к другу. – Чего ты пристал? Все со мной нормально, может "это" всегда было, просто я тебе не рассказывал, тебе откуда знать?

– Брось, Уилл, мы не первый день знакомы… – мужчина смягчился и в его взгляде на миг проскользнула обида.

Уиллу стало тошно, он врал единственному близкому человеку и сам не понимал почему. Он тяжело вздохнул, будто в попытке выдохнуть из себя все безумие.

– Ты прав. Прости, я…

Он хотел сказать правду. Он был готов сказать правду.

Но тут его взгляд зацепился за дымку опилок позади Спенса. Там стояла тварь. Ее безобразное тело извивалось, кожа вспучивалась с каждым ее вздохом, глаза горели мертвенным зеленым светом.

"Молчи! – слова вспыхнули в его сознании, полные почти панической ярости. – Не говори ему, он ведь не поймет, скажет, что ты сумасшедший."

Уилл нахмурил брови и тряхнул головой, но монстр никуда не делся.

– Ты…что? Договаривай. – Спенсер оглянулся пытаясь понять на что отвлекся Уилл. – Что такое?

– Я не… – "Нам же здорово вместе, а он разочаруется, сдаст тебя в психушку, ты опять станешь подопытной крысой", не затыкалось чудовище – …не о чем беспокоиться, все в порядке. У меня обед, я домой пойду.

"Опять? Почему опять?"

Он быстро ушел, не дождавшись ответа Спенсера.

Парень ворвался в дом словно ураган и захлопнул за собой дверь, хотя прекрасно понимал, что для той штуки, что его преследовала, дверь вовсе не помеха. Он прислонился к ней спиной и стал медленно сползать на пол. Уилл еще раз посмотрел на подрагивающие пальцы и зарылся ими в волосы обреченно опустив голову на колени. Он тяжело дышал и чувствовал как очередной приступ паники настигает его.

– Нет, нет, нет, нет, не сейчас! – горячо прошептал он себе, когда пламя паники начало подниматься из пепла ужаса. Сильно зажмурившись в последний раз, он оттолкнулся от двери и пошел на кухню.

Он достал из шкафчика тот самый стакан с трещиной – тот, что всегда стоял на одном месте – и наполни его водой. Уилл почему-то пил только из него. Казалось, пока он цел, все еще можно удержать в руках, хотя бы иллюзию покоя, но как только он поднес его к губам услышал позади мерзкий булькающий смех.

"О, вода, целительный напиток, не так ли?"

Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять кому принадлежат слова. Уилл сжал стакан в руке так, что костяшки пальцев побелели, а затем яростно кинул его в раковину. В этот раз он не выдержал и разбился на тысячи осколков. И не только стакан. Он обречено уперся руками в столешницу и, все еще не оборачиваясь, заговорил севшим голосом.

– Что тебе от меня нужно? Моя жизнь ничтожна, тебе уже нечего с меня взять. Оставь меня в покое, что бы ты ни искал, у меня этого нет!

"Ах, Олли, какой же ты глупый, ты так ничего и не понял"

Уилл всем своим существом чувствовал как та мерзость приближается к нему, а вскоре ощутил костлявые пальцы на своих плечах. Чудовище медленно развернуло его лицом к себе, и холодное дыхание обдало щеку. По позвоночнику пробежал ледяной укол, дыхание перехватило, а пальцы на ногах невольно сжались. Уилл застыл, не в силах даже моргнуть, словно сама смерть дышала ему в лицо.

"Ты так ничего и не понял, – повторило оно и цокнуло языком, – а я ведь говорил, а ты не слушал. – Укоризненно покачало головой. – Я ничего не делал, это все ты."

И произнося эти слова чудовище стало приобретать нормальный цвет кожи. Уилл видел, как пузыри на коже твари лопаются, оставляя за собой гладкую, человеческую кожу. Видел, как ее лицо, словно жидкость, медленно принимает форму его собственного. Но самое страшное – он чувствовал это. Чувствовал, как воздух вокруг становится другим. Как холодная, мертвая аура существа с каждым мигом все больше напоминала его самого.

"Ты сам причина всех своих несчастий."

Уилл не мог вымолвить ни слова, он смотрел на точную свою копию оцепенев от ужаса и, как ему казалось, от осознания, что существо попало в точку. Он просто был не достоин той жизни, которая у него была. Уилл не умел, не знал как ее жить.

"Ты ведь знаешь к чему все идет, так зачем сопротивляться? От этого не убежать." – сказала копия Уилла и в следующее мгновение исчезло, оставив парня одного в звенящей тишине.

Стук в дверь ворвался в раздумья Уилла и вернул его к реальности. Он поплелся к двери и открыл ее заранее зная кого за ней увидит.

– Ты куда убежал? Мы разговаривали.

– Спенс, просто оставь меня в покое, это так сложно? Ты чего ко мне пристал? Можешь больше не строить из себя героя. – злость закипала в Уилле перекрывая собой всякие намеки на угрызения совести.

– Я же волнуюсь, придурок. – Поникшим голосом ответил Спенсер и в его взгляде Уилл увидел разочарование.

– Оставь. Меня. В покое. – сказав это, Уилл захлопнул дверь перед лицом друга и прислонился к ней лбом, молясь, чтобы тот просто ушел.

Он хорошо знал, что потом долго придется выслушивать недовольное бормотание Спенсера, до тех пор, пока не придумает убедительное оправдание (все что угодно, кроме правды), а тот в очередной раз его простит, просто потому что он такой.

Мысли в голове роем клубились сводя с ума, хотя Уилл не был уверен, что уже не сошел. Ему нужна была тишина, нужно было отвлечься. Он злился. Злился на себя, на Спенсера, на ту дрянь, которая то появлялась, то исчезала. Его злило все на свете. Он почувствовал как в горле застрял ком, а по щекам покатились горячие слезы. Уилл не понимал почему плакал, от обиды, от злости, от отчаяния, а может из-за всего сразу.

Он яростно ударил кулаком в дверь. Глухой удар. Костяшки вспыхнули болью, но он ее не почувствовал, не хотел чувствовать. Однако тело выдавало его, от боли в руке по позвоночнику пробежала дрожь, а ком в горле только стал больше. Он резко вдохнул прежде чем обернуться оттого, что вновь почувствовал чужое присутствие за спиной.

– Иди к черту!

Скрипучий смех нарушил мертвенную тишину дома заполняя собой каждый уголок.

"Мы уже там. Знаешь, раньше ты был дружелюбнее"

– Раньше? – Уилл недоверчиво прищурился и слегка наклонил голову набок.

"Ой-ой, не стоило мне этого говорить. Кажется, кое-кто ничего не помнит." – существо, которое вновь обрело облик безобразного нечто приблизилось к Уиллу вплотную обдав холодным дыханием щеку.

По спине парня пробежали мурашки, но он не шелохнулся, продолжая смотреть перед собой. Существо наклонилось к его уху и с особым наслаждением прошептало – "Давай я тебе напомню."

В то же мгновение Уилл рухнул на колени обхватив голову руками и жмуря глаза. Вокруг все стало темнее, границы его существования сжались, как корсет, сжимающий грудную клетку. Виски вспыхнули болью. Резко. Как будто что-то внутри черепа лопнуло. Мир качнулся. Свет – вспышка. Шум. Темнота. Он видел образы. Лица. Двери. Свет. И тут же – провал. Пустота.

***

Мальчик стоял прислонившись грудью к стене и украдкой наблюдая за родителями сидевшими за столом в гостиной. Мама устало уткнулась лицом в ладони, а ее плечи сотрясали беззвучные рыдания. Рядом с ней сидел отец и нежно поглаживал по спине нашептывая ей обещания, что все будет хорошо. Он почувствовал укол вины и инстинктивно дотронулся до повязок на запястьях, но в следующую же секунду поморщился ощутив жжение под ними и еле сдержался, чтобы не зашипеть от боли. Это жжение было как клеймо, не только напоминание, но и наказание. Он не знал, стыд ли это, страх ли или просто остаток боли, который все еще держал его в реальности.

Он не знал как все это произошло и как он докатился до такого. Не помнил толком как оказался заперт в ванной комнате с ножом в руках, не помнил как поднес лезвие к запястью и как решился на отчаянный поступок.

В тот момент это казалось правильным решением, единственным решением. В голове были лишь смутные воспоминания о том, как ОНО заставило его схватить нож пока никого не было дома, как убеждало, что это было лучшим решением и именно этого все от него ждут, а еще о том, как он плакал понимая, что оно говорить правду.

А затем все события слились в одно большое пятно; отец выбивает дверь в ванной и осколки дерева разлетаются повсюду, мальчик лежит на холодном полу прислонившись к ванне, что приятно холодила висок, в глазах темные пятна, дыхание сбилось, руки онемели, но на душе невероятное умиротворение и покой, даже темное пятно в углу комнаты уже не вызывает никаких эмоций. Воздух в ванной был плотным, теплым, наполненным тяжелым запахом железа. Кровь стекала по запястью, и в местах, где она касалась кожи, казалось, будто остается ледяной шрам. Плитка под ногами была холодной. Страшно холодной. Но в этом была странная, притягательная легкость.

Мать за спиной папы кричит и истерично пытается что-то объяснить по телефону, папа выносит его на руках. Вот он уже в больнице, врач зашивает раны, капельницы, пиканье приборов, психотерапевт…и вот он уже едет домой в машине родителей, а в голове туман. Гробовая тишина в салоне давит сильнее повязок на запястьях и хочется кричать или хотя бы открыть окно, чтобы хоть какие-то звуки разрушили это напряжение.

– Это я виновата. – всхлипывает мама, еще сильнее опуская голову, будто пытаясь скрыться от всего мира.

– Нет, Анна, ты тут ни при чем и ты это знаешь.

– Артур, он чуть не умер, он лежал на полу и истекал кровью. Они ведь говорили, что это подростковое. Все эти психологи утверждали одно и то же, а я им так легко поверила. Я должна была догадаться, должна была знать, что это … безумие ему передастся. Это все из-за меня. – Вновь повторила она выдыхая остатки воздуха из легких, прежде чем прерывисто вдохнуть.

Отец хмуро покачал головой и потянул руку к маминому подбородку заставляя ее встретиться с ним взглядом.

– Милая, мы знали, что это возможно и мы вместе приняли решение взять на себя все риски. Я был рядом тогда и я рядом сейчас. Ты с этим справилась и он сможет. Мы пройдем через это все вместе.

– С этим невозможно справиться, Артур. Я просто… я не знаю…– мамина грудь снова затряслась в рыданиях и она уткнулась в папино плечо пока тот тщетно пытался успокоить ее.

Он в последний раз взглянул на родителей и почувствовал как вина опухолью разрастается в груди, а затем тихо скрылся у себя в комнате.

Картины вихрем закружились в его голове. Последние обрывки воспоминаний ускользали из его памяти словно призраки, как призыв, на который он не мог ответить. Воспоминания… он точно знал, что то были они, утерянные кусочки его прошлой жизни, которые он и не надеялся вернуть. Ему казалось, что стены начинают сжиматься. Воздух в комнате стал душным. Его собственная память теперь была врагом. Если он не может доверять даже себе… то кому?

"О, смотрите-ка, кто-то мамочку и папочку вспомнил. Как неловко, ты доставил им столько хлопот."

Уилл вздрогнул от неожиданности услышав голос рядом с собой.

– Что ты несешь? – выдохнул он, чувствуя, как сердце пытается вырваться из груди. – Что это было? – Его голос дрожал, он едва собирал мысли в кучу, пульсирующая боль будто вбивалась в виски молотком. – Они говорили, что родители отдали меня. Что они меня оставили.

"Не знаю, Олли, ты мне скажи, – хихикнул голос, растягивая слова, словно пробуя их на язык. – Это ведь твои воспоминания, не мои"

Уилл вскинул голову, но в комнате опять было пусто. Только тень под потолком шевельнулась и тут же замерла. Чудовище вновь растворилось в воздухе как чертов джин.

Это был первый раз, когда Уилл понял, что ему еще предстоит узнать о себе больше, чем он когда-либо мог представить. И только теперь он осознавал, что не уверен, готов ли он к этим откровениям. Словно напоследок он поднял одну руку к глазам, а другой задумчиво провел пальцами по светлым шрамам на запястье.

Превозмогая боль, он поднялся с пола и доковылял до кухни. Уилл знал, что не должен, но это было легче, чем думать. Он достал из холодильника пару банок пива, которые, до этого дня, он хранил там для Спенсера. Ему нужно было что-то, что хотя бы на мгновение вытолкнет из головы все, что было связано с ним самим, с его мыслями и с его демонами.

Он сделал первый глоток. Кислая жидкость разлилась по горлу. Он зажмурился, чувствуя, как внутри что-то протестует.

Но он продолжил.

Глоток.

Еще один.

Еще…

Пусть эта дрянь прожжет его изнутри. Может, тогда от него останется хоть что-то. Он пил молча, выпивая банку за банкой, пока последние капли не исчезли.

Когда дома пиво закончилось, он направился в ближайший магазин. Не испытывая ни малейшего желания думать, что он делает, Уилл пополнил свои запасы.

"Никаких чудовищ. Только я и моя пустота."

Вернувшись домой, он плюхнулся на диван, и на мгновение ощутил странное облегчение, спокойствие, которое он так долго не мог найти. В доме царила тишина. В голове – пустота.

Никаких темных фигур, никаких голосов, только звук его собственного дыхания. В первый раз за долгое время Уилл по-настоящему остался один, и этот покой был сродни благословению, как последняя надежда на передышку. Ему лишь хотелось как можно дольше удержать это эфемерное чувство.

И на следующий день повторил все по новой. Так продолжалось день за днем, пока привычка не стала его единственным укрытием от всего, что оставалось за пределами этой жестокой, но стабильной тишины.

***

Уже неделю Спенсер, по привычке, стоял, прислонившись к капоту своего грузовика, ожидая Уилла и хоть каких-то объяснений. Он нервно перебирал ключи, постукивая ими по холодному металлу, бросал быстрые взгляды на часы и теребил кольцо на пальце, потертое, как его собственные клятвы выжить после Джейка.

Ожидание тянуло нервы, словно струны, готовые лопнуть. Он приезжал за полтора часа до смены и оставался ещё час после, цепляясь за надежду, что вот-вот мелькнет знакомый силуэт. Но Уилл не появлялся. Каждый раз Спенсер уезжал с тяжестью в груди, будто оставлял за собой не просто пустую дорогу, а часть себя, которую не мог вернуть.

Мысли о долге выдергивали его из оцепенения. Он отправлялся выполнять обязанности, но мысленно возвращался к Уиллу, и он не знал чего в этих мыслях больше: злости или беспокойства. е годы, когда он жил один, заглушая боль работой, научили его держать всё под контролем, но теперь этот контроль ускользал, как песок сквозь пальцы.

Позже, во время обеда, он снова ждал. Вокруг слышался привычный шум: стук ложек, смех коллег, разговоры. Но все это казалось ему чужим и раздражающим. Нервы Спенсера были натянуты до такой степени, что каждый звук казался ударом. Они уже начали сдавать настолько, что он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не встать опрокинув стул, а вместе с тем и стол. Беспокойство давно вытеснила злость, разраставшаяся с каждой минутой, пока не заполнила всё его существо.

Остаток дня Спенсер провёл, едва слушая подчинённых, роняя инструменты и бросая взгляды на грузовик, словно тот мог увезти его от этого томления. Не выдержав, он бросил дела на час раньше, игнорируя укол совести. Он заработал право уйти, когда захочет, выгрыз это право годами, когда после Джейка строил жизнь из осколков. Сев в машину, он уже прокручивал в голове все возможные сценарии; как начинает барабанить в дверь, пока перед ним не появляется недовольное лицо Уилла, как врывается без стука и словно ураган сносит все на своем пути, как начинает высказывать все, что думает… но в вихре одолевающих его эмоций и мыслей, где-то в глубине сознания, куда он старался не заглядывать и делал вид, что там нет ничего, Спенсер допускал мысль, что с его другом могло что-то случится.

Дом стоял мрачный и безмолвный, словно укрытый завесой заброшенности. Мужчина вышел из машины полный решимости, но сделав несколько шагов по дорожке к дому и видя выключенный свет в окнах, забыл обо всем, что намеревался сказать и сделать. Он слабо постучал в дверь, хриплым от волнения голосом произнес: "Уилл?" Тишина поглотила его слова, как бездонная яма.

Пять минут прошли, и Спенсер уже готов был ворваться внутрь, пока не стало слишком поздно. Однако стоило ему об этом подумать, как та распахнулась перед ним с тихим скрипом и его взору открылся неряшливый, почти безумный вид Уилла, который еле держался на ногах. Он был другим. Осунувшийся, с красными, запавшими глазами и дрожащими руками, он напоминал скорее призрак себя прежнего. На его лице застыла смесь растерянности и злой иронии, от которой у Спенсера сжалось сердце.

– Уилл, что ты…

– Спенсер… – произнес Уилл перебивая друга. – Оказывается у меня родители были, представляешь, – его язык заплетался, слова сливались воедино.

– Что ты несешь? Ты пьян?

Уилл усмехнулся, и его лицо исказила нетрезвая улыбка, от которой Спенсеру стало тошно.

– Определенно да, выпьешь со мной? – он кое как оттолкнулся от дверного косяка и поймал равновесие, но стоило ему сделать шаг, как чуть не упал. Спенс мгновенно оказался рядом.

– Уилл, что происходит? Ты никогда не пьешь. – Спенсер игнорировал тоску и воспоминания, которые загорелись в нем при виде друга. Он усадил его на диван и встал напротив.

– Все нормально, я начал вспоминать, теперь все будет хорошо.

Эти слова ударили Спенсера, как нож. Слишком знакомые, слишком болезненные. Они напомнили ему слишком многое, что он хотел забыть.

"Я уже почти все собрал. Мы уйдем отсюда, обещаю. Все будет хорошо".

Ему тут же захотелось ударить Уилла, чтобы привести того в чувства. Вместо этого он застыл на несколько долгих секунд в бессмысленных попытках справиться со своими эмоциями, но вдруг увидел как Уилл вновь тянется к бутылке. В одно движение Спенсер выхватил ее из рук друга и швырнул об стену. Раздался звон стекла, как эхо разрывающегося терпения. Где-то сбоку мириады осколков разлетелись по полу.

– Эй, что ты творишь?! – возмущенно воскликнул Уилл, предприняв неудачную попытку встать, его ноги не слушались.

– Пошел ты… – тихо сказал Спенсер, но в голосе звучали усталость и боль, копившиеся днями. Он развернулся к двери, но ноги словно приросли к полу. В груди всё кипело, сердце колотилось, как в те ночи, когда он находил Джейка без сознания.

– Ты даже не понимаешь, как это больно, да? – произнес он с горькой усмешкой. – Ты сидишь тут, сам себя уничтожаешь, загоняешь в эту дыру… а я, Уилл, я каждый день просыпаюсь и думаю: как бы сделать так, чтобы ему стало лучше.

Уилл молчал, моргая, его взгляд был мутным, но в нем мелькнуло что-то – тень понимания, тут же утонувшая в опьянении. Спенсер медленно подошел, опустился на корточки перед ним, глядя в глаза.

– Хочешь знать, почему я не оставляю тебя в покое? Почему не могу просто закрыть на все это глаза? – его голос дрожал от злости, но в первую очередь от усталости. – Потому что я уже был там, терял одного человека, которого любил больше всего.

Он прикрыл глаза на секунду, пытаясь собраться с мыслями, и продолжил:

– Моего старшего брата звали Джейк. Он был для меня всем. Когда мне было десять, мы строили планы. Хотели сбежать из нашего дерьмового городка, где отец бил нас каждый день, где мать нас бросила. Мы хотели нормальной жизни, мечтали, – Спенс усмехнулся. – Только вот мечты не спасают людей.

Уилл слушал, затаив дыхание, его пальцы замерли на краю футболки.

– Джейк всегда говорил: "Мы уйдем отсюда, обещаю". Даже тогда, когда я вытаскивал его из очередного притона или находил без сознания. Он клялся, что это в последний раз, что все будет хорошо.

Он сжал кулак, костяшки побелели.

– А потом стало уже слишком поздно.

Спенсер поднял взгляд, встретившись с глазами Уилла.

– Я просидел рядом с его телом несколько часов, Уилл. Не мог уйти. Потому что я не знал, что делать. Я не знал, кто я, если больше не должен его спасать. А потом появился ты.

Тишина повисла между ними.

– И что? – тихо спросил Уилл, голос был хриплым, словно ему было больно говорить.

– И я не позволю тебе закончить так же, как он, – Спенсер выпрямился. – Я не позволю тебе стать еще одной могилой, к которой я буду приходить и спрашивать себя, что мог сделать иначе.

Он перевел дыхание, подошел к полке, взял бутылку воды и поставил перед Уиллом.

– Я не могу заставить тебя бороться, но, черт возьми, я не буду смотреть, как ты сдаешься.

Он направился к выходу, но на пороге услышал:

– Спенс…

Он замер. Стоял, сжимая кулаки так, что ногти больно впивались в ладони. Вдох. Выдох. Все внутри него кричало: "Останься!". Но он знал, что если останется, утонет вместе с Уиллом, как когда-то тонул с Джейком. Выйдя из дома Спенс сел в машину и прислонился лбом к рулю пытаясь выровнять дыхание и сердцебиение.

Слова Спенса обрушились на Уилла с неожиданной силой. Он хотел было обернуться, чтобы что-то сказать, но услышал только мягкий звук закрывшейся двери. Не хлопок, которого он ждал, а тихий щелчок, болезненно подчеркивающий удаление друга. Через минуту, может, две, до его слуха донеслось урчание мотора, который становился все тише, пока совсем не стих.

В доме Уилл опустился на пол, уставившись на разбросанные по нему осколки. Тишина, на которую он так надеялся, казалась теперь невыносимой. Он остался наедине с опоздавшим осознанием того, что только что произошло, понял что именно задело Спенса и теперь чувствовал себя идиотом из-за того, что причинил ему боль. Разум слегка прояснился от нарастающего чувства вины. Уилл поднялся с дивана и хотел пойти за ним, извиниться и пообещать, что больше такого не повториться, но почувствовал, как за спиной оживает знакомое, хищное присутствие.

– Только тебя мне не хватало… – обратился он к темноте за своим плечом.

Голос возник из пустоты, пронзительный и одновременно шепчущий, словно ядовитый ветер:

"А он уже думает, как скинуть тебя, Олли. Как вычеркнуть из жизни, чтоб не мешался. Он бросил тебя. Все они бросают. Ты им не нужен." – волоски на затылке встали дыбом, голос чудовища, казалось, электрическим импульсом проходил сквозь тело Уилла. Он бы и рад игнорировать его и просто выйти из дома, но не мог заставить себя шелохнуться.

– Не неси чушь. Он мой друг, что такое чудовище как ты может знать об этом.

Едкий смешок обжег ухо, а вместе с ним – ощутимый толчок в бок, будто кто-то невидимый насмешливо подтолкнул его.

"Друг? – ядовито переспросили рядом. – Я твой единственный настоящий друг. Я нужен. Только я. Я был здесь, когда от тебя отвернулись все. Когда ты сам от себя сбежал. И хватит звать меня чудовищем. У меня есть имя. Ты сам мне его дал, забыл?"

Уиллу тут же захотелось ему возразить, и сказать, что он понятия не имеет о чем речь, но в голове молнией вспыхнуло имя, будто неоновая вывеска в кромешной темноте.

– Джек. – выдохнул он, едва ли осознавая, что произнес это вслух.

В следующую секунду в голове вновь начал сгущаться туман воспоминаний, а воздух в комнате стал тяжелым, как перед грозой.

– Оливер, у тебя все еще бывают галлюцинации?

Мужчина лет пятидесяти внимательно смотрел на мальчика из-за опущенных на самый кончик носа очков в серебряной оправе. Он сверлил взглядом, который казался обманчиво спокойным. Парень знал этот взгляд – цепкий, как когти хищника. Его руки спокойно лежали на подлокотнике бежевого кресла, а на коленях у него покоилась папка набитая через край. История болезни, догадался он.

Мужчина представлял из себя воплощение собранности и спокойствия; белая рубашка, аккуратный серый галстук, серые штаны и идеально уложенные густые волосы с сединой. Казалось, он был антиподом парню: собранный, безупречно одетый, сдержанный, словно созданный, чтобы подчеркивать неряшливость и внутреннюю тревогу своего пациента в рваных джинсах и свободной красной толстовке. Его нога не переставала дергаться, посылая вибрации через весь диван. Он машинально натянул рукава толстовки до самых кончиков пальцев и помедлил пару секунд аккуратно подбирая слова прежде чем ответить.

Месяцы практики уже научили его что стоит, а чего не стоит говорить врачам, он также знал чем могут обернуться неправильно подобранные слова. Каждый раз это превращалось в игру, в тщательно продуманную шахматную партию; каждое слово взвешено и каждая мысль доведена до идеала. Уже достаточно длительная работа с доктором Уитли давала парню неплохую фору и контроль над ситуацией.

– Время от времени.

– Когда именно они у тебя бывают, – доктор почти не моргал, впитывая каждое слово.

– Ночью. Когда я пытаюсь заснуть.

Карандаш скрипнул, и этот звук отозвался в голове, словно скрежет когтей по стеклу. Мужчина быстро сделал несколько заметок в папке и вновь поднял глаза. Его лицо стало на секунду темным пятном.

– И что ты видишь? Это то же чудовище, которое ты видел и раньше?

Парень недовольно поморщился.

– Он не любит когда его так называют, – резко сказал он не подумав и совершая первую ошибку за сегодняшний сеанс. Как только слова сорвались с языка, он ощутил, как внутри что-то сжалось

– И как же тогда ты к нему обращаешься? – поинтересовался врач с показным интересом, но уголки его губ дрогнули, словно он заранее знал ответ.

– Джек. – прошептал парень, и в этот момент у него за спиной будто что-то шелохнулось.

Снова скрежет карандаша по бумаге. Деваться было некуда, приходилось говорить правду, потому что ложь доктор Уитли вычислял моментально. Ему нельзя было лгать, можно было только искусно недоговаривать и хитрить.

Парень нетерпеливо взглянул на часы висящие на стене и стал еще сильнее дергать ногой. Ему не нравилось тут находиться. Этот кабинет казался ему слишком ненастоящим, слишком идеальным с его расставленными по алфавиту папкам на стеллаже у стены, с серыми стенами и картинами строго одного и того же размера висящими на одинаковом расстоянии друг от друга. Даже вид из окна будто специально подобрали; бескрайний лес и чистое небо. И во всем этом окружении сам врач казался нереальным. Появлялось стойкое ощущение, что вот-вот откуда-то из-за угла выскочит мужчина с камерой и крикнет "снято".

– Что же Джек говорит? – его интонация сочилась фальшью.

– Ничего особенного, он просто любит поболтать о всяком.

Доктор приподнял бровь, карандаш снова заскрипел.

– Он больше не побуждает тебя ни на какие действия, которые могут тебе навредить?

– Нет, – и он почти сказал правду, если не считать настойчивых советов Джека послать этого придурка куда подальше и сбежать дома.

Тиканье настенных часов с каждой секундой становилось все более невыносимым и парень чувствовал как раздражение в нем разрасталось словно плесень, а тени в углах кабинета начали наползать на стены.

Уилл очнулся резко, как будто его вытолкнули из воды, где он задыхался от нехватки воздуха. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, который казался едким и тяжелым. Грудь сдавливала тупая боль, а сердце неумолимо стучало, как будто пыталось вырваться наружу. Парень инстинктивно схватился за грудь. Он сглотнул, пытаясь унять дрожь, но это не помогло. Призрачный холод оплел его, как змеиное кольцо, когда тень медленно отделилась от стены.

"Хороший мальчик." – фигура медленно переместилась и встала лицом к лицу с Уиллом.

Джек улыбнулся – до безумия тепло, почти по-доброму, как родной. Почти. Если бы не его зубы, неровные, будто затупленные лезвия ножей. И глаза – зловонные озера ядовито-зеленого цвета. От их взгляда по коже Уилла побежали мурашки. Он, не выдержав, упал обратно на диван, зажимая виски, которые теперь болели с новой силой.

– Джек… – выдохнул он почти шепотом, но голос прозвучал, как будто чужой.

"Видишь, я всегда был рядом с тобой, – Джек говорил мягко, тягуче. – А теперь хорошо подумай и скажи, зачем ты Спенсеру? – Чудовище чуть ли не выплюнуло имя. — Ты для него балласт, Олли. Обуза."

– Нет. Хватит меня так называть, я – Уилл! – беззвучно выдохнул он покачав головой и отвернулся, чтобы не видеть больше этих невыносимо зеленых глаз. Своих глаз.

Однако чудовище наклонилось и костлявым пальцем тут же мягко повернуло его голову обратно за подбородок, гипнотизируя своим взглядом. Когда Джек провел когтем по его коже, она словно заиндевела. Холод был нестерпимым, как если бы его обдувал ледяной ветер. Казалось, что даже воздух вокруг сгущается.

"Что за вздор. Посмотри на меня, Олли. Ведь он заодно с ними, с этими докторами. Ты думаешь, он тебе друг? Придумал сопливую историю и ты побежал за ним как собачонка. Мерзость."

Каждое слово эхом отдавалось в комнате. Веки Уилла дрожали. Стоило чудовищу посеять зерно сомнения, как парень осознал, что больше не ощущает чужого присутствия, будто его никогда и не было. Уилл остался наедине со своими отчаянно громкими мыслями и секунда за секундой они переростали в настоящий, сводящий с ума, вопль.

Он доковылял до холодильника, только для того, чтобы обнаружить, что он абсолютно пуст. Взгляд невольно метнулся в сторону осколков стекла на полу в луже алкоголя. Уилл усмехнулся, коротко и нервно, сам не зная, смеется ли он над собой или над своим собеседником. Возможно, над обоими.

– Ты ведь не оставишь меня в покое, да? – тихо проговорил он, глядя в пустоту.

"Никогда," – прозвучал голос, и от этого единственного слова вдруг снова стало холоднее.

С минуту в воздухе повисла гробовая тишина. Уилл мог слышать собственное дыхание. Оставаться спокойным и заглушать крик собственных мыслей, стоило ему титанических усилий. Он остался стоять. Руки опустились, будто что-то внутри обмякло и сдалось. Он все повторял себе, что так будет лучше, вспомнить все, стать собой. Но каждая минута тишины доказывала обратное. Тиканье настенных часов стало почти невыносимым. Один… два… три. Уилл насчитал три тысячи шестьсот пятьдесят три щелчка, прежде чем понял, что не заметил, как прошло время. Он нервно облизнул пересохшие губы.

Глава 6

Мир продолжал жить, будто Уилла и не существовало. Люди вставали, завтракали, шли на работу. Каждое утро мимо его окна с ревом проезжала машина, оставляя за собой шлейф выхлопов. Соседки во дворе, как по расписанию, обсуждали рецепты ужина, ожидая мужей. Всё шло своим чередом. Только Уилл застыл, вырванный из этого ритма, словно тень, которую никто не замечал.

Три дня. Три дня без Спенсера. И чем дальше, тем тише внутри. Джек предупреждал, что так будет. Уилл не верил, отмахивался, но теперь слова Джека, холодные и такие гадкие, оседали в голове, как пыль. Это было невыносимо, как будто все, что было для него реальным, растворилось в каком-то чуждом ему вакууме. И когда Уилл в очередной раз собрался наведаться в магазинчик за углом, Джек возник перед ним, преграждая путь. Ни слова, ни жеста – только взгляд, тяжелый, как бетон, и Уилл отступил, чувствуя, как горло сжимает невидимая рука.

Он лежал на кровати, уставившись в потолок, где трещины складывались в неясные узоры. Ветер за окном выл, ломая ветки, будто природа рвалась на волю. Шумный, живой мир казался чужим, далёким, словно Уилл смотрел на него через мутное стекло. Сердце стучало не в груди, а где-то в стенах, будто дом дышал за него, пропитанный сыростью и тоской. Джек был здесь. Просто стоял в углу, ничего не говорил. Но с каждым днем становился четче. Ярче. Человечнее. От этого было только хуже. Он стал появляться все чаще, но оповещал о своем присутствии уже реже.

"Я – единственный, кто не уйдет", – наконец произнес он, и голос, холодный, но с фальшивой теплотой, резанул, как нож.

Уилл не ответил. Мысли путались, цепляясь друг за друга, как ржавые звенья. Он обхватил колени, пытаясь удержать себя, но внутри что-то пустело, медленно и неотвратимо. Погода за окном прояснялась, но в доме все оставалось неподвижным, как в могиле.

Его мир свелся к этому пространству, к этому мгновению, в котором все было чуждо и бессмысленно. Он чувствовал себя лишь частью фона, как если бы его не существовало, как если бы все вокруг продолжали идти, а он застрял где-то на полпути, не понимая, куда двигаться дальше. Часы тикали где-то вдали, но время потеряло смысл. Только капли из крана и тень в углу напоминали, что он не один. Или наоборот, что никого больше не осталось.

Тем временем Спенсер сидел в своей машине, припаркованной неподалеку от дома Уилла. Снова. Он знал, как это глупо. Но был здесь. Потому что не мог иначе. Потому что видел в Уилле не просто друга, а отголосок того, что Спенсер потерял, и того, что еще мог спасти.

Темные окна дома смотрели на него, как пустые глаза, и знакомая тяжесть давила на грудь. Спенсер зажмурился, и перед ним возник Джейк: бледный, с мутным взглядом, лежащий неподвижно в то утро, когда всё рухнуло. Он тряс брата за плечо, но Джейк уже не дышал.

Спенс провел ладонью по лицу и сжал пальцы на затылке. Спенсер провел ладонью по лицу, сжал пальцы на затылке. Память о брате была как рана, которая никогда не заживала. После Джейка он научился жить в одиночестве, цепляясь за лесопилку, где шум пил заглушал тишину, но Уилл ворвался в его жизнь, как забытый аккорд из детства – той ночи, когда они с Джейком сидели у реки, мечтая о свободе. Теперь это воспоминание жгло, потому что Уилл тонул, а Спенсер снова был бессилен.

"Это не он. Это не он", – шептал он, вытирая потные ладони о джинсы, но образ брата не уходил. Он всплывал сам собой. Спенс выдохнул и ударил кулаком по рулю, в надежде, что физическая боль отвлечет его. Воспоминания разрывали его на части.

Вдох. Выдох.

"Нет. Уилл не Джейк." – повторил Спенс, затем он взялся за ручку двери машины и с силой толкнул.

Дверь распахнулась, и холодный воздух ударил ему в лицо, как пощечина. Он ненавидел Уилла за то, что тот заставлял его переживать этот кошмар снова, но уйти было выше его сил. Спенсер направился к дому, чувствуя, как сердце колотится, а ноги тяжелеют с каждым шагом.

В дверь тихо постучали.

Уилл не шелохнулся. Он знал, кто это. Спенсер. Слишком много времени прошло, и теперь его присутствие стало больше напоминать оковы, чем поддержку. Спина Уилла напряглась, словно от удара, а грудь сдавила тягучая тяжесть. Он хотел спрятаться, исчезнуть, но не мог заставить себя даже отвернуться от двери.

Через несколько долгих секунд та медленно открылась. Шаги Спенсера были почти бесшумными, но с каждым приближением Уилл чувствовал, как его собственные страхи накатывают, будто волна холодной воды. Спенсер остановился в проеме спальни, не поднимая глаз, будто боялся увидеть то, что уже знал. Уилл лежал, осунувшийся, бледный, с красными веками, словно не спал месяцами. Его взгляд был пустым, не просто усталым, а чужим, будто кто-то другой смотрел изнутри.

Спенсер почувствовал холод в груди. Перед ним был не Уилл. Перед ним было что-то иное.

– Ты снова не отвечал на звонки, – голос Спенсера был мягким, но в нем чувствовалась какая-то усталость.

Спенсер опустился на стул у окна. Его рука теребила старое кольцо на пальце, его взгляд пытался найти ответы, которые так и не пришли. Уилл не повернулся, даже не сделал вид, что слышит. Лежать на кровати казалось единственным, что он еще способен делать. Его тело будто сливалось с ней, а глаза бессмысленно упирались в потолок.

"Как же ты хреново выглядишь, Уилл."

Спенсер вдруг встал. Неожиданно, как будто его тело снова не выдержало этой немой пропасти между ними. Его лицо исказилось от чувства вины, но он попытался заглушить это сдержанным жестом. Он встал рядом с кроватью, пытаясь встретиться с глазами Уилла, но тот продолжал смотреть в пустоту.

– Ты ведь мне веришь, да? – слова сорвались с его губ, как если бы он боялся услышать ответ.

– Я… не знаю, – прошептал Уилл.

Это не был отказ, но и не согласие. Это была пустота, в которой не было места для веры, надежды или привязанности. Спенсер закрыл глаза, словно от удара. У него было такое чувство, что этот парень, такой, каким он его знал, ушел навсегда, но не мог понять, почему. Почему он все еще держится? Почему не сдается?

– Ты все еще хочешь, чтобы я был здесь? – Спенсер сделал шаг назад, как будто сам себе задал вопрос и сам же на него ответил. Его одолевали чувства, что он не может сбежать от призраков прошлого. Но все же, он снова возвращался и снова был рядом с Уиллом, несмотря ни на что.

Молчание было давящим. Уилл наконец поднял взгляд, встретившись с глазами Спенсера. Это был короткий момент – взгляд, полный боли и страха, но все же взгляд. И в нем мелькнуло нечто похожее на просьбу.

Спенсер не двинулся. Он понял, что эта борьба уже не за Уилла, а за того, кого он не смог спасти. За себя.

– Я останусь, – наконец сказал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

И сердце Уилла стукнуло мягче.

На следующее утро Спенс проснулся с тяжестью в груди. Сон все же настиг его, но оставил чувство беспокойства, как будто ночью произошло что-то важное, но ускользающее от сознания.

В доме было тихо. Слишком тихо.

Он поднялся с дивана, натянул на себя футболку, вошел в спальню. Он сам открыл дверь. Темнота и духота обволакивали, как паутина. Он нашел Уилла, тот сидел на полу, как камень. Он не поднял головы, не дернулся. Только рисовал что-то пальцем на паркете.

– Ты чего там? – осторожно спросил Спенсер.

Уилл замер, его палец остановился.

– Ты наблюдаешь за мной, Спенс? – голос был тихий, без эмоций.

– Ну, вообще-то да. – Спенс скрестил руки на груди. – Ты сидишь на полу и ведешь себя странно.

– Просто думаю, – ответил Уилл, не оборачиваясь.

Спенс почувствовал, как по позвоночнику пробежал холодок. Что-то в его тоне было не так.

– О чем?

Уилл медленно повернулся, и его улыбка, пустая, как разбитое стекло, заставила Спенсера вздрогнуть.

– Что когда слишком долго смотришь в темноту, она начинает смотреть в ответ.

Спенс нахмурился.

– Ты хоть понимаешь, как жутко это прозвучало?

Молчание. Уилл встал, медленно, как будто это стоило ему усилий. Повернулся. Улыбнулся. И Спенс понял: в этой улыбке нет ни капли жизни.

– Не бери в голову.

Спенс пристально посмотрел на него. Глаза Уилла были затенены, как будто он все еще не до конца проснулся, или же наоборот, не спал вовсе.

– Все нормально, Спенс. Правда.

Но Спенсер чувствовал уже давно. Что-то было не так.

Сначала он не мог понять, в чем дело. Просто замечал странности в поведении Уилла, но списывал все на усталость, на то, что прошлое не отпускает его. Но потом… потом появились детали, которые невозможно было игнорировать.

Первым делом – взгляд. Не просто обычный, рассеянный или потерянный, как бывает у Уилла. Нет, этот был другим. Пристальный, вычисляющий. Спенс чувствовал его на себе постоянно, даже когда не смотрел в ответ.

Когда он садился за стол – Уилл наблюдал. Когда он чинил что-то во дворе – чувствовал, как из окна за ним следят. Когда уходил и приходил с работы – видел, как Уилл отводит глаза, но слишком медленно.

– Чего уставился? – как-то спросил он напрямую, поймав этот взгляд.

Уилл молчал несколько секунд, будто взвешивая ответ, а потом, пожав плечами, сказал:

– Думаю, как ты это делаешь.

– Делаю что?

– Просто живешь.

Спенсер замер.

В этом ответе было что-то… неуловимо неправильное. Но он не стал давить.

Потом было еще больше странностей. Уилл стал еще тише. Не так, как обычно, когда он погружается в себя, а иначе. Будто что-то происходило у него в голове, будто он был занят чем-то, о чем нельзя было говорить вслух.

Спенсер замечал, как тот что-то шепчет, когда думает, что его не слышат, как замирает на месте, словно вслушиваясь в чьи-то слова, как иногда на его лице появляется выражение раздражения, но не к Спенсеру, а будто к кому-то еще. Кому-то, кого Спенсер не видел.

А потом была та ночь. Спенсер проснулся не сразу, его разбудил не звук, а чувство. Словно в доме что-то не так. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что разбудило его – шепот; глухой, напряженный, наполненный злобой.

– …не могу… – голос Уилла, срывающийся, чужой.

Тишина. И потом, почти рычание:

– Оставь меня в покое.

Спенсер не двигался, но его сердце билось так громко, что он был уверен – если там, в темноте, действительно кто-то есть, этот "кто-то" его слышит.

***

Гостиная утонула в тишине, тяжёлой, пропитанной сыростью стен. Спенсер спал на продавленном диване, свернувшись в комок, словно зверь, укрывшийся от охоты. Его лицо, бледное, изрезанное тенями, хранило обманчивый покой, но губы дрожали, брови сжимались, словно он вёл собственную войну в своих снах. Кольцо на его пальце, потертое, как старый шрам, ловило отблеск света. Уилл застыл в щели спальни, глаза тлели в полумраке, впивались в Спенсера, будто могли разглядеть его мысли. Каждый скрип половиц, каждый шорох ветра за окном был чужим дыханием, следящим из углов.

Последние дни были… странными. Спенсер не отдалялся, не напрямую, но в нем появилось что-то новое: слова, задержанные на вдохе, взгляд, острый, как игла, ищущий в Уилле трещины, которых он сам не видел. И Уилл это чувствовал, будто заноза впивающаяся в грудь. Он цеплялся за мысль, что ошибается, винил сырость, плесень, воющий ветер, что угодно, но все же чувствовал. И чем больше он пытался себя убедить, что ошибается, тем сильнее что-то шевелилось внутри, словно змея, выползающая из тени. Сомнение. Подозрение. Страх.

Уилл прижался к стене, холод половиц кусал босые ноги. Его взгляд цеплялся за угол, где свет тусклой лампы порождал длинные тени, которые извивались, будто живые. И все это время в голове тихо тлела мысль: он остался. Спенсер остался. Но почему? Зачем? Он же слышал его шепот в ночи, видел пустоту в глазах, видел дрожь. И все равно остался. Так зачем? Что он искал?

Сердце рвалось из груди, удары гремели в висках, воздух сгустился, пропитанный тленом, будто дом дышал за него. Пальцы свело, ногти впились в ладони, оставляя багровые следы.

Язвительный голос прополз из темноты:

"Смотри, как спокойно он спит, Олли."

Голос оседал в разуме, как пепел. Джек не возник, он буквально был: в скрипе половиц, в холоде стен, в каждом миллиметре комнаты, в каждом колебании воздуха. Его голос шелестел, укутывал. Не пугая, а уговаривая и ласково убеждая:

"Он спит, как будто ему все равно. Будто все закончилось и тебя вовсе нет, – прошептал Джек. – Ты ведь заметил. Он стал другим. Смотрит словно примеряет. Говорит, но на самом деле выжидает. Он все понял, Олли. Он просто не решается сказать."

Это имя ударило, как пощечина. Олли. Он стиснул зубы, пытаясь раздавить тревогу, но Джек был ближе, его шепот напрочь разъедал последние крошки воли.

"Ты знаешь, что случится, если он увидит больше, чем хочет."

Уилл не знал что ответить, он просто хотел вырвать этот голос, содрать его, как корку с раны, но он был реален, реальнее стен, реальнее собственного пульса. Но тот не останавливался. И в этот момент что-то внутри Уилла встрепенулось, зашевелилось. Не разом, а как дверь, приоткрытая сквозняком. Медленно, тихо, но неумолимо. Он поднялся. Шаг. Второй. Каждый казался чужим. Он шел не потому что хотел, а потому что не мог не идти. Нечто невидимое сзади положило ладони ему на плечи. Легкое давление, словно ветер толкнул его вперед.

– Он мой друг, – выдохнул Уилл. Голос глухой, будто эхо в бездонном колодце. – Он остался.

"Пока это удобно. Пока ты еще не представляешь угрозы. Пока он думает, что может тебя контролировать."

Джек медленно выступил из тени, искаженное отражение самого Уилла. Те же черты, только чуть перекошенные. Его улыбка без намека на тепло. Глаза, словно зеленый омут.

"А когда перестанет? Когда испугается по-настоящему, что он сделает?"

Уилл больше всего мечтал о том, чтобы просто остаться в комнате. Сидеть, не двигаться, не думать. Но хозяином своих мыслей он уже не был, они неслись вперед словно вырвавшийся на свободу рой пчел. Ноги дрожали, он сделал шаг и ему показалось, будто за него его сделал кто-то другой. Рука Джека, невидимая и ледяная, вновь слегка подтолкнула его в спину.

"Смелее, ты ведь знаешь, куда идешь. Хочешь знать, как он на тебя смотрит, когда думает, что ты не видишь?"

Он вышел в коридор, и тишина сразу навалилась неподъемным грузом, как будто весь воздух вокруг утратил движение. Под ногами не было ни скрипа, ни шагов, только ощущение, что он не идет, а скользит по этой черте, где заканчивается контроль. За его спиной Джек дышал слишком близко.

"Он хочет разрушить то, что у нас есть. Он встанет между тобой и мной, Олли. Он уже это делает. Твоя голова наполнена ненужными сомнениями."

Голос ровным, как линия скальпеля: и не заметишь пореза, пока кровью не истечешь.

– Он не такой, – прошептал Уилл, останавливаясь, голос дрожал, как тростник. Пальцы онемели, сердце рвалось, как зверь из капкана.

"Ты молишься этим словам, но, кого ты пытаешься убедить? Ты ведь видел его взгляд. Он боится, Олли. И боится не за тебя, а тебя самого."

Шаг, весом в тонну. Тело двигалось, пока сознание отставало.

Спенсер лежал на диване, свернувшись, как в коконе, и во всей его позе читалось что-то детское, уязвимое, будто он не спал, а прятался от мира, от прошлого, может, даже от самого Уилла. Его лицо было спокойным, но в этом спокойствии было слишком много недосказанного. Уилл стоял и смотрел на эту беззащитность и видел в ней лишь угрозу, тень, что ждала. И чем дольше он смотрел, тем громче становилось это внутреннее колебание. Не от злости, не от обиды, а от чего-то глубже: от той мысли, что он чужой даже здесь, рядом с тем, кто остался.

"Если бы ты лежал на этом диване, а он стоял над тобой, ты бы чувствовал себя в безопасности?" – голос не прозвучал вслух, но вибрировал в самой стенке черепа, проходил сквозь него, как шум из-под земли.

– Прекрати… – выдавил Уилл, дрожь рвала плечи, пот холодил кожу.

Он сжал кулаки еще сильнее, и в пальцах захрустели суставы. Он не хотел верить, и тем более не хотел слушать. Но голос звучал разумно, спокойно, будто нашептывал нечто само собой разумеющееся. Уилл неосознанно сделал еще один шаг, не потому что хотел, а потому что тело сделало его само, словно отреагировало на что-то внутри. Потом еще один. Тепло покидало конечности, страх становился холодным, как лед, затопивший все изнутри. В доме было не меньше десяти градусов, а в душе бушевала зима.

Взгляд Уилла остановился на лампе на комоде возле дивана, прямо над головой Спенсера. Простой, ничем не примечательный предмет, который вдруг стал символом выбора. Металл отразил свет, будто подмигнул, и рука сама к ней потянулась, пальцы сомкнулись, словно чужие.

"Это не нападение, а самозащита. Пока он не ударил, ты все еще можешь опередить".

Вес лампы оказался неожиданным. Уилл не знал, что тяжелее; она или мысль о том, зачем он ее поднял. Он чувствовал, как плечи напрягаются, как дыхание становится коротким и прерывистым, как страх превращается в какое-то искаженное спокойствие.

– Я… – голос прервался.

"Ты не думаешь. Ты знаешь. Он не видит тебя. Только тень прошлого. Только тот, кого он не смог спасти. Ты для него – призрак. А призраков либо изгоняют, либо запирают."

Лампа поднялась на сантиметр. Два. Сердце билось, как молоток по стеклу.

"Если ты сейчас не решишься… он решит за тебя."

Все зависло. Уилл смотрел на Спенсера, на его лицо, спокойное, но полное теней, и не видел друга. Он видел угрозу, что выжидала. Джек был здесь, его шепот, его дыхание, его правда были реальнее, чем все, что Уилл когда-либо знал. Тишина стала абсолютной, и в этой тишине Уилл вдруг понял: он слышит дыхание другого человека. Опасно близко. Чересчур спокойно.

А потом – вдох.

Резкий, отрывистый. Точно кто-то вернулся с того света и снова вдохнул в себя мир.

Спенсер резко вдохнул, будто вырванный из чёрной воды. Глаза распахнулись, зрачки сузились до точек, сердце рвануло, дробя рёбра. Тело знало угрозу раньше разума. Он увидел Уилла. Тот стоял над ним, сжимая лампу. Плечи окаменели, глаза не мигали, взгляд пустой, чужой, будто пробивал дыру в стене за Спенсером. Напряжение прострелило мышцы, инстинкты выли: беги.

Спенсер затаил дыхание. Уилл тоже.

Сквозь муть пробуждения разум цеплялся за реальность. Спенсер впился взглядом в Уилла, ловя малейший жест. Их глаза встретились, и в этом взгляде смешались растерянность, страх, недоверие, но не к Уиллу, а к тому, кто мог скрываться в его тени. Уилл смотрел, но не видел, его зрачки тонули в пустоте.

– Уилл..? – голос Спенсера хрипел, глухой, пропитанный не сном, а ужасом.

Этого было достаточно, чтобы развеять морок. Уилл замер. Его пальцы сжались до белизны костяшек – и тут же разжались. Лампа выпала из рук, ударилась о пол с глухим стуком. Что-то в самом Уилле разбилось. Он отшатнулся, не назад, а внутрь себя. Дыхание рвалось, спутанное, грудь сдавило, будто стены сжались. Он не помнил, как оказался здесь. Не помнил, зачем взял лампу. Было только ужасающе знакомое ощущение, будто он больше не хозяин себе. Только вкус дыма, жгучий, знакомый, вспыхнул в горле, как эхо имени Олли, что душило его во снах.

Спенсер моментально подскочил, с трудом преодолевая инерцию страха.

– Что ты делаешь?! – выкрикнул он слишком громко. Голос подскочил вверх, прежде чем он смог его остановить.

Уилл шарахнулся назад, закрыв лицо руками. Тело сотрясала дрожь, будто холод пробрал до костей.

– Я… я не знаю, – выдавил он, голос треснул, как тонкий лёд.

Ложь. Он не мог сказать правду, не мог признаться в том, что только что чуть не причинил вред другу. Он отступил, будто Спенсер был угрозой, хотя яд сочился из него самого. Руки тряслись, воздух стал густым, пропитанным тленом, стены давили, как крышка гроба.

Спенсер должен был вспылить, закричать, но смотрел на друга – сломленного, дрожащего, тонущего в панике, и не мог заставить себя почувствовать хоть какую-то злость. Это был Уилл. И он все равно был собой. Не чудовищем. Пока еще нет.

Сердце еще билось в горле. Что нужно говорить, когда только что… твой друг собирался навредить тебе? Он сделал шаг. Осторожный. Как к дикому зверю.

– Успокойся, – выдохнул Спенсер, гася дрожь в голосе, делая его мягче. – Ничего страшного.

Нет. Все было страшно. Ужасно просто.

Внутри Спенсера все сжималось, кулаки стиснулись, ногти впились в ладони. Хотелось вытрясти правду, спросить: как ты мог?! Но он шагнул ещё ближе, медленно протянул руку к плечу Уилла. Тот дернулся, вздрогнул, будто от удара, но в этот раз не отстранился.

Уилл мотал головой, словно хотел вытряхнуть из себя остатки чего-то липкого, ядовитого. Глаза метались по комнате, ища тень, что шептала, но Джека не было. Он исчез, оставив за собой лишь тревожную пустоту. Мысли разрывались.

Осознание того какую ошибку он только что чуть не совершил медленно оседало на него смертельной тяжестью. Он чуть не стал тем, кем боялся быть.

"Что я натворил? Я мог… Я чуть не…"

– Нет… я не хотел, – выдавил он, мотая головой, будто споря с самим собой.

Спенсер напрягся, кулаки сжались крепче. Он не знал, что творится в голове Уилла, но видел: тот на грани.

– Сядь, – сказал Спенс, все так же тихо, удивляясь, что способен все еще держать себя в руках. – Просто сядь. Тебя колотит.

Они опустились на диван, движения плавные, будто в замедленной съемке. Лампа лежала на полу, ее абажур блестел, как улика. Молчаливая, угрожающая даже теперь. Тишина душила, пропитанная сыростью и страхом. Уилл облокотился на плечо Спенсера, не ища утешения, а просто не в силах держаться прямо.

Внутри Спенсера рвалось на части. Он обнял друга, но взгляд остался острым, пропитанным тревогой. Что-то было не так. Совсем не так.

– Я не хотел, – прошептал Уилл, голос надломленный, пропитанный виной и сомнением.

Он боялся не Джека, а того, как близко сам подошел к тому, чтобы поверить ему. Мысленно он все еще стоял с лампой в руке, все еще смотрел на лицо друга, думая ударить или нет. Уилл хотел поверить, что этого не случилось. Что это был сон, бред, галлюцинация. Но металл в ладони был настоящим. И этот взгляд Спенсера – тоже.

Уилл скосил глаза на друга. Тот был рядом. Все еще рядом. Но в его взгляде появилась усталость, перемешанная с чем-то еще. Осторожность.

"Он боится тебя". Ядовитое эхо Джека звучало теперь даже в молчании, глубоко внутри.

"Но он не ушел…", – возразил Уилл, цепляясь за эту мысль.

"Пока не ушел", – отозвалась пустота в голове. Он стиснул зубы, будто мог раздавить этот шепот.

– Все нормально, – сказал Спенсер. – Поговори со мной.

Уилл не ответил. Не мог. Он просто сидел, чувствуя, как что-то тихо умирает внутри него. Или рождается. Он не знал. Он не был уверен, кто сейчас сидит в этой комнате – он сам, или кто-то, кого он создал.

Но Спенсер держал его за плечи. И пока руки друга не отпустили, Уилл мог притвориться, что еще есть шанс. Что он еще не потерян.

Глава 7

Уилл сидел, будто прикованный к матрасу. Глаза опущены, он не смотрел на Спенсера. Пальцы нервно теребят край одеяла, дыхание рвалось, неровное, как будто мысли резали вены изнутри. Тишина была не тихой вовсе. Она звенела, давила, скручивала воздух, как будто сама комната затаила дыхание. Спенсер стоял напротив, на шаг дальше, чем нужно, инстинкт держал его на расстоянии. Он чувствовал, как что-то между ними сломалось. Еще не развалилось, но дышало через раз. Уилл замер, губы шевелились, готовые выдавить слова, но время тянулось, как нить.

– Ты говорил, что начал вспоминать, – выдохнул Спенсер, голос мягкий, но хрупкий, пропитанный хрипотцой. Он гасил дрожь, но внутри все колотилось.

Уилл молчал. Слова не складывались. Они казались чужими, не теми, что мог бы выбрать он сам. Как все объяснить, как вообще можно объяснить кому-либо все то, что происходило в его чертовой больной голове, где кошмары сливались с явью и голос в темноте был реальнее друга?

– Я… вспоминаю, – тихо выдохнул он. – Не все. Фрагменты. До того, как… и… его.

Спенсер подался вперед, его напряженные мышцы стали еще более жесткими. Он замер, уже знал, что услышит. Где-то внутри уже догадался. Но все равно сердце споткнулось.

– Кто он? – спросил Спенсер, не зная, или скорее боясь того, что ответит ему Уилл. В его груди начало расти беспокойство. Кем мог быть этот "он"? Одно Спенсеру было ясно: это было не просто воспоминание. Что-то в том как Уилл произнес это слово, было слишком тяжелым.

– Джек, – выдохнул Уилл,

Имя упало между ними, как камень в воду, а на другом конце к нему был привязан сам Уилл. Все затихло. Даже воздух.

– Он всегда рядом, – продолжил Уилл, глядя сквозь него. – Он… он говорит, что я не могу доверять никому. Даже тебе. Что ты… хочешь мне навредить.

Спенсер не отреагировал сразу. Он просто смотрел. Все, что он хотел сказать, казалось бессмысленным. Он моргнул. Раз. Второй. Холод в затылке усилился, будто кто-то стоял за спиной, слишком близко. Он знал, что Джека нет, что это болезнь Уилла, но ощущение взгляда, липкого, как сырость стен, не отпускало. Его собственные демоны шевельнулись в груди.

– Уилл… Ты же понимаешь, что это не имеет ничего общего с реальностью? – сказал он, но его голос дрогнул, выдал тревогу. – Ты понимаешь, что это… что он… он не может быть настоящим.

Слова были правильными, но звучали глухо, как стук в пустом доме. Спенсер сам себе не верил. Потому что видел – Уилл верил в то, что говорит. Не на уровне логики, а глубже. Инстинктивно. До костей. Его глаза не тонули в отчаянии, а горели, пропитанные уверенностью, что Джек реален. Спенс терял его, и теперь он четче чем когда-либо осознавал это.

Было трудно игнорировать то, что чуть не произошло несколькими минутами ранее. Что если бы он не проснулся, что если бы Уилл завершил начатое, если бы этому Джеку, удалось подтолкнуть его к краю? Нет, он не станет об этом думать. Не сейчас. Уилл не в себе и он это знает, сейчас важнее было ему помочь.

Уилл смотрел в угол комнаты. В пустоту, где ничто не двигалось, но откуда исходило чувство присутствия. Как будто в стене, в углу комнаты, была трещина, через которую сочилась другая реальность. Спенсер невольно обернулся. Он сразу почувствовал, что что-то изменилось. Комната не стала темнее, звук не исчез. Но Спенсер мог поклясться, что что-то там двигалось. Как если бы кто-то медленно, долго и жадно смотрел из темноты. Близко, слишком долго. Спенс всматривался в углы, в мебель, но видел лишь мрак и пустоту. Но где-то глубоко внутри шевелилась мерзкая мысль: "Это не Джек, это твоя вина смотрит на тебя."

– Уилл? – тихо позвал он, почти не надеясь на ответ.

Тот даже не моргал. Пальцы сжались, костяшки побелели, кожа натянулась, как пергамент. Спенс сглотнул.

– Ты… ты что-то видишь? – Спенсер задал вопрос, не скрывая беспокойства. Уилл снова был поглощен чем-то невидимым для него, и это пугало.

Он не отрывал взгляда от того самого пустого места за спиной Спенсера, его лицо исказилось.

– Он здесь, – сказал он, буднично, будто заметил дождь за окном. – Снова здесь.

Спенсер почувствовал, как внутри всё стянуло узлом. Он не знал, как реагировать. Спенс прикладывал титанические усилия, чтобы сохранить спокойствие, но оно трещало по швам. Он отчаянно, до боли хотел помочь, но не знал, как это сделать, не разрушив окончательно хрупкую связь между ними.

Он сел рядом, чуть ближе, чем следовало бы. Осторожно. Присутствием, а не словами. Провел по лицу дрожащими пальцами. Как не прозвучать жалко? Но молчать больше было невозможно.

– Ты не один, – выдавил Спенсер. – Мы справимся.

Он знал, что это звучит пусто. Но то была попытка удержать, хотя бы на секунду.

– Уилл… – он сжал кулаки, пытаясь не закричать. – Однажды я уже видел человека, который думал, что держит все под контролем. Он мне клялся, что с ним все в порядке.

Он замолчал, потому что горло сжалось.