Без ума от леди

Размер шрифта: 13

Eloisa James

FOOL FOR LOVE

Перевод с английского Е. Ильиной

Компьютерный дизайн Э. Кунтыш

Печатается с разрешения издательства Witherspoon Associates и ли-тературного агентства Synopsis Literary Agency.

В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.

Серия «Очарование» основана в 1996 году

* * *

Глава 1
Саймон Дарби получает нежелательные известия

Парк-лейн, 28

Лондон

Некоторые мужчины в гневе становятся похожими на моржей: ощетиниваются, злобно пыхтят. Другие напоминают свиней с отвисшими щеками и крошечными глазками. Саймон Дарби же превратился в казака. Глаза хищно прищурились, а унаследованные от нескольких поколений Дарби высокие скулы стали еще более выдающимися, заостренными и приняли совершенно незнакомый вид. По мнению Джерарда Банжа, этот мужчина стал походить на настоящего дикаря.

Сам достопочтенный Джерард Банж отчетливо помнил, как последний раз пребывал в точно таком же состоянии – в тот момент его личный врач сообщил, что Джерард подхватил позорную болезнь. Одно лишь воспоминание об этом до сих пор вызывало тошноту. Слишком уж тревожным оказалось ощущение настигшей его кары Господней, не говоря уже о предстоящем неприятном лечении.

Однако еще больше ему не понравилось бы сообщение о том, что его наследство внезапно испарилось. В конце концов, болезни приходят и уходят, а жизнь нынче так дорога. Одни носовые платки чего стоят.

Дарби, очевидно, пребывал в шоке, поэтому Банж счел нужным повторить:

– Нет никаких сомнений. Ваша тетка стремительно набирает вес.

Дарби по-прежнему хранил молчание, поэтому Банж подошел к фарфоровым собачкам, украшавшим каминную полку, и еще раз задумался, какое из двух зол меньше – болезнь или бедность. Определенно, сифилис представлялся ему более предпочтительным.

– Говорю вам, леди Ролингс в деликатном положении. Графиня Трент отправилась в деревню навестить подругу и теперь рассказывает, что та ходит вразвалочку. Прямо как утка. Вы меня слышите, Дарби?

– Вероятно, вас было слышно даже в Норфолке.

И снова молчание.

Банж молчания не выносил, однако не каждый день ребенок, который еще даже не появился на свет, выхватывает наследство буквально из-под носа своего родственника. Завернув весьма широкие манжеты, он расставил фарфоровых собачек в аккуратный ряд. Здесь было примерно четырнадцать или пятнадцать ярко раскрашенных фигурок с высунутыми розовыми языками.

– Полагаю, они принадлежат одной из ваших сестер, – бросил Банж через плечо. При мысли о сестрах Дарби ему стало немного не по себе. В конце концов, если ребенок Эсме Ролингс окажется мужского пола, девочки останутся без приданого.

– Вообще-то они моей мачехи, – заметил Дарби.

По мнению Банжа, смертность в этой семье Дарби была слишком уж высокой: отец, мачеха, дядя… И это менее чем за один год!

– Как бы мне хотелось, чтобы слухи о беременности вашей тетушки оказались неправдой. Вот ей-богу! – воскликнул Банж, выказав редкое проявление великодушия.

Он едва сдержал ругательства, когда острый край сильно накрахмаленного льняного воротничка впился в его шею. Впредь не стоит поворачивать голову так резко. Черт бы побрал эти новомодные высокие воротники!

– Вряд ли это ваша вина. Насколько я понимаю, мои дядя и тетя неожиданно решили восстановить отношения перед его смертью.

– Я был поражен до глубины души, узнав о том, что он умер в спальне своей жены, – закивал Банж. – Нет, леди Ролингс, конечно, настоящая красавица. Но ваш дядюшка не жил с ней вот уже несколько лет. Когда я видел его последний раз, он буквально не отходил от леди Чайлд. Мне казалось, что они с женой даже не разговаривали.

– Насколько я знаю, они редко общались. Могу лишь предположить, что они занимались созданием наследника молча.

– А знаете, поговаривают, будто ребенок не от Ролингса.

– Учитывая, что мой дядя умер в постели жены, они занимались как раз тем, что и привело к появлению этого ребенка. Буду вам очень признателен, если вы станете пресекать подобные разговоры на корню. – Глаза Дарби приобрели привычное насмешливо-отстраненное выражение.

– Вам просто необходимо жениться, – заметил Банж. – Подыскать богатую наследницу не составит труда. Я слышал, что в этом году один торговец шерстью выставляет на рынок невест свою дочь. За глаза ее называют шерстяным мешком. – Банж разразился пронзительным визгливым смехом.

Глаза Дарби потемнели от отвращения.

– Не слишком привлекательная перспектива. – Он еле заметно кивнул. – Я обожаю ваше общество, Банж, однако вынужден с вами попрощаться. У меня назначена встреча.

«Хладнокровный ублюдок», – подумал Банж, позволив, впрочем, сопроводить себя до дверей.

– Собираетесь рассказать своим сестрам?

– Естественно. У их достопочтенной тетушки будет ребенок. Джозефина ужасно обрадуется.

– А она знает, что этот самый ребенок лишит ее приданого?

– Не понимаю, почему вопросы наследства и приданого должны беспокоить малышку, все еще обитающую в детской.

– Впрочем, как знать. Может, у леди Ролингс родится девочка.

– В сложившихся обстоятельствах мысль об этом греет душу.

– Мне бы ваше спокойствие. Не знаю, что я стал бы делать на вашем месте, если б мне пришлось подыскивать партию для двух девиц и…

– Уверен, вы справились бы великолепно. – Дарби позвонил в колокольчик, и на пороге тотчас же возник его дворецкий Фаннинг с пальто, тростью и шляпой Банжа в руках.

Когда Дарби возвращался в кабинет, маска насмешливой отстраненности спала с его лица. Он сумел скрыть бушующую в душе ярость в присутствии напыщенного хлыща, с таким удовольствием рассказывающего о беременности его тетки. Однако гнев комом стоял в горле, лишая способности дышать.

– Проклятая сука! – Слова ядом обожгли язык.

Чем бы ни занимался его дядя в спальне своей жены, это вряд ли включало в себя исполнение супружеского долга. Потому что еще в июле прошлого года, незадолго до своей кончины, Ролингс признался, что доктор решительно запретил ему плотские утехи. Будучи слегка навеселе, дядя добавил, что леди Чайлд смирилась с подобным положением дел. Не говоря уж о законной супруге, о которой он в разговоре вообще не упоминал. Его любовница, леди Чайлд, оказалась, пожалуй, единственной, кто был хоть как-то заинтересован в способности Майлза «взбить перину».

И все же, спустя всего неделю после этого разговора, он отправился в мир иной в спальне Эсме Ролингс. Скончался от сердечного приступа прямо у нее в постели. И вот теперь его вдова постепенно округляется и даже ходит вперевалку! Нет никаких сомнений, что ребенок родится раньше срока. Прием состоялся в июле прошлого года. И если ребенок от Майлза, то его жена должна находиться самое большее на шестом месяце беременности. Так с чего бы изящной и стройной леди Ролингс ходить вразвалочку, когда до родов еще целых три месяца?

Черт бы побрал эту лживую дрянь! Дарби ни на секунду не поверил, что Майлз с ней спал. Вероятнее всего, она забеременела от другого мужчины, а потом обманом заманила мужа к себе в спальню, чтобы сбить всех с толку относительно отцовства.

Майлз не заслуживал подобной участи, хотя и продолжал всячески поддерживать свою распутницу-жену, устраивающую скандал за скандалом, и даже не допускал мысли о разводе.

Многие в Лондоне считали Дарби бесчувственным и бесстрастным человеком, составляя суждение о нем по облику истинного денди, наряды которого неизменно поражали окружающих изысканной элегантностью, зачастую граничащей с эксцентричностью. Все вокруг отмечали легкость, с которой он играл в модные игры высшего света, и не оставляли без внимания тянущийся за ним шлейф разбитых сердец. Картину дополняли передаваемые из уст в уста рассказы о его загулах в компании таких же распутных, как он сам, друзей и утверждения, будто единственной эмоцией, которую он когда-либо проявлял, было тщеславие.

И все же, вопреки сплетням, Саймон Дарби смотрел на каминную полку с таким свирепым выражением лица, что фарфоровые собачки чудом не превратились в груду осколков под его взглядом.

Мужчина, порывисто распахнувший дверь гостиной и с размаху упавший в стоящее возле камина кресло, казалось, ничего не заметил. Выглядел этот грубоватый посетитель весьма примечательно: оливковая кожа, широкие плечи, внушительные мускулы. Единственными свидетельствами его аристократического происхождения были помятый галстук и пара отменных сапог.

Дарби нехотя оглянулся на посетителя через плечо.

– Я не расположен к общению.

– Плевать.

Рис Холланд, граф Годуин, принял у дворецкого бокал мадеры с гримасой, заменявшей ему улыбку, и, осушив его залпом, тут же зашелся в кашле.

– Где, черт возьми, ты раздобыл это адское пойло?

– Я бы предпочел не обсуждать свое тяжелое положение.

Резкие нотки в голосе друга заставили Риса заморгать.

– Ты уже слышал?

– Что моя тетка изрядно раздалась в талии? Джерард Банж только что ушел. Посоветовал мне жениться на наследнице торговца шерстью, именуемой шерстяным мешком.

– Черт бы побрал этого мерзкого сплетника.

– Сказал, будто тетка ковыляет точно утка. Нет никаких сомнений, что ребенка зачали при жизни моего дяди, только вот он вряд ли принимал в этом участие.

Рис внимательно посмотрел на друга. Он был не большим мастером по части утешений, и то обстоятельство, что они с Дарби были знакомы с колыбели, не облегчало ему задачу. К тому же он знал, сколь ненавистно его другу любое проявление сочувствия.

Дарби стоял у камина, устремив взгляд на огонь. Высокий и поджарый, с перекатывающимися под тонким дорогим сукном сюртука мускулами, он выглядел истинным лордом, начиная от кончиков взлохмаченных каштановых волос и заканчивая мысками начищенных до блеска сапог. Он станет лордом по закону, если унаследует титул и имение дяди.

Без имения Дарби придется жить лишь на то, что он зарабатывает на импорте кружева. Не слишком много, по подсчетам Риса. А ведь ему предстояло поставить на ноги двух младших сводных сестер. Вероятно, даже этот дом отойдет маленькому отродью, подрастающему в животе леди Ролингс.

В свою очередь, Рис Холланд, обладатель нестандартной фигуры, говоря портновским языком, часто ставивший в затруднительное положение лучших портных Лондона, владел тремя или четырьмя домами и таким количеством денег, что попросту не знал, на что их потратить.

Дарби резко развернулся. Природа наделила его внешностью, неизменно заставляющей дам падать в обморок. Чуть впалые щеки, выгодно подчеркивающие высокие скулы, глубоко посаженные глаза и красиво очерченный подбородок придавали ему изысканно аристократический и опасно мужественный вид.

– Важнее всего то, что ребенок Эсме Ролингс не от моего дяди.

– Сомневаюсь, что имело место непорочное зачатие. Однако незаконность рождения чертовски трудно доказать.

– В таком случае этот бастард унаследует поместье моего дяди. Хотя лишь одному Господу ведомо, кто его настоящий отец. Знаешь, как сильно Майлз… мой дядя хотел наследника? – вырвалось у Дарби.

Рис вскинул голову.

– Мы никогда это не обсуждали.

– Наследник – вот то единственное, чего он желал больше всего на свете. Но при этом никак не мог себя заставить отказаться от жены. Майлз был добрейшей души человек. Не умел настоять на своем даже перед нахальным попрошайкой, не говоря уже о жене.

– А ведь она настоящая красавица, эта леди Ролингс, – протянул Рис. – И такая обходительная и мягкая. Никогда не понимал, как ей удалось стать лучшей подругой моей жены. К разговору о противоположностях.

– По сравнению с ней твоя жена просто святая.

– Моя жена святая по сравнению с кем угодно, – заметил Рис. – К несчастью, жизнь со святыми – сущий ад. Отчетливо помню, как посоветовал Ролингсу выгнать Эсме, как я Хелен, вместо того чтобы позволять ей заниматься домом.

– Майлзу и в голову не пришло бы поступить так с моей теткой, – покачал головой Дарби. – Нет, нет. Только не это. Только не развод.

– Есть какие-нибудь предположения относительно того, кто может быть отцом ребенка?

Дарби покачал головой.

– Она была на приеме у леди Трубридж, когда умер Майлз. Так что отцом может быть кто угодно.

– Трубридж? Та дама, что живет на Ист-Клифф, воображает себя знатоком искусства и собирает вокруг себя второсортных актеров и прочих дилетантов? Она и меня пыталась затащить на свои сборища, соблазняя оперными певичками.

– Ее приемы так изобилуют скандалами, что остается лишь удивляться, как кому-то удается добраться до спальни жены, – сказал Дарби. – Как думаешь, почему Эсме Ролингс забеременела?

Рис вытащил из нагрудного кармана клочок бумаги и принялся что-то на нем царапать, не поднимая глаз.

– Я, знаешь ли, слышал, что вальсирование в постели весьма способствует появлению детей.

– Черт возьми, Рис, да послушай меня, наконец. Почему, думаешь, она решила забеременеть именно сейчас? Эсме крутила романы по всему Лондону на протяжении десяти лет. Так с чего вдруг решила забеременеть теперь, когда всем стало известно, что у моего дяди слабое сердце?

– Считаешь, она сделала это, чтобы не упустить поместье?

– А что, если это так?

– Трудно сказать. Тебе придется доказать, что ребенок незаконнорожденный, а это практически невозможно. Так что молись, чтобы родилась девочка.

Рис вновь принялся что-то писать, без сомнения портя очередную музыкальную партитуру.

– Ты же не думаешь, что она решила отделаться от твоего дяди? – почти рассеянно поинтересовался он.

– Что?

– Уложила в постель, долбанув лопатой по голове, чтобы оправдать беременность?

– Сомневаюсь, – задумавшись на мгновение, ответил Дарби. – Моя тетка, конечно, потаскуха. Но, честно говоря, я не верю, что она настолько порочна.

Пальцы Риса запорхали над листком бумаги, и Дарби понял, что он совершенно утратил интерес к разговору. Погрузившись в создание новой мелодии с головой, его друг возвращался в реальность, лишь когда ноты были записаны на бумаге.

Конечно, Эсме Ролингс не стала бы убивать мужа. Ведь она была истинной леди, хоть и весьма распутной. К тому же, как это ни странно, они с Майлзом довольно неплохо ладили. Она никогда не возмущалась по поводу его любовниц – ведь у нее самой было рыльце в пушку, – а он закрывал глаза на ее многочисленные любовные связи. Удивительно, но Майлз ей даже по-своему нравился.

Но, возможно, ей не нравилась перспектива лишиться поместья. Все вокруг знали, что сердце Майлза может остановиться в любую минуту. Возможно, Эсме испугалась переезда во вдовий дом и поэтому решила подстроить беременность?

А может, она и вовсе не беременна.

Это многое объяснило бы. Например, ее неожиданный отъезд в деревню после похорон мужа. А ведь раньше она почти не покидала Лондон. Так что ей делать в богом забытом поместье в Уилтшире?

Разгуливать с подушкой под платьем – вот что. И рыскать по окрестностям в поисках новорожденного, который мог бы сойти за наследника Майлза.

– Что, если она не беременна, Рис?

Друг не ответил.

– Рис!

От резкого окрика перо царапнуло по бумаге, разбрызгивая чернила.

– А, чтоб тебя, – пробормотал Рис, промокнув чернила манжетой.

Дарби наблюдал, как белоснежная ткань впитывает черную краску.

– Как твоему камердинеру удается выводить эти пятна?

– В данный момент у меня нет камердинера. Уволился в приступе ярости месяц назад, а мне было лень нанять другого. Экономка просто купит несколько новых сорочек. – Рис закончил обводить размазанные кляксами ноты и принялся размахивать бумагой, чтобы просушить чернила. – Ты чего так раскричался?

– Что, если Эсме на самом деле не беременна? Что, если она сымитирует роды и вернется в Лондон с ребенком, найденным в Уилтшире? Купить младенца не составит труда. Привезет его с собой и объявит наследником Майлза.

Густые брови Риса казались такими же взлохмаченными, как и его шевелюра. Обычно они хмуро сходились на переносице, но сейчас скептически взметнулись.

– Полагаю, это возможно, – проворчал он.

– А зачем еще она удалилась в деревню? – не унимался Дарби. – Моя тетка – воплощение лондонской гранд-дамы, хоть и слывет скандалисткой. Ее трудно представить вдали от магазина Гюнтера или салонов модисток. Так с чего бы ей прозябать в сельской глуши? Наверняка задумала аферу.

Не дожидаясь ответа Риса, Дарби прошел на другую сторону комнаты.

– Никогда не верил в историю о том, что Майлз ночевал в ее комнате. Никогда.

– Ты же сам сказал, что твой дядя мечтал обзавестись наследником, – заметил Рис. – Так почему бы не попытаться зачать его вместе с собственной женой, раз уж та не против? И жить вместе для этого вовсе не обязательно.

– Майлз не стал бы рисковать. Доктор Ратборн предостерегал его от постельных отношений, иначе его сердце попросту не выдержит.

– Ну…

– Нет, – решительно покачал головой Дарби, а потом развернулся и посмотрел на друга: – Эсме Ролингс решила во что бы то ни стало заполучить поместье дяди. Готов поставить две сотни фунтов на то, что под платьем у нее всего лишь куль с перьями.

Рис мгновение задумчиво смотрел на друга, а потом произнес:

– Найми сыщика. И он скоро все выяснит.

– Я сам поеду в Уилтшир. – Глаза Дарби горели едва сдерживаемой яростью, бушующей в его душе с той самой секунды, когда в его кабинет просеменил на своих красных каблуках Джерард Банж, принесший с собой дурные вести. – Я вытрясу из нее правду. Черт, если эта женщина действительно беременна, мне необходимо знать, кто отец. Даже если не смогу ничего доказать, я должен узнать правду.

– И как ты объяснишь свое неожиданное появление? – поинтересовался Рис.

– Несколько недель назад я получил от нее письмо, в котором говорилось о неблагоприятном воздействии лондонского воздуха на неокрепшие детские организмы. Джози и Аннабель казались мне вполне здоровыми, поэтому я оставил письмо без внимания. Но теперь мы все вместе отправимся в деревню.

– Путешествовать с детьми весьма непросто, – возразил Рис. – Прежде всего потребуется немалое количество слуг, не говоря уже о запасной одежде, игрушках и прочих необходимых вещах.

Дарби пожал плечами.

– Куплю еще один экипаж, в котором и поедут дети с няней. Что тут может быть сложного?

Рис поднялся со своего места, убирая просохшие листы с нотами в нагрудный карман.

– Возможно, в глуши Уилтшира мне удастся найти себе супругу, – угрюмо произнес Дарби. – Не могу же я воспитывать сестер в одиночку.

– Не знаю, что такого трудного в воспитании детей. Найми каждой сестре по няне, и не придется надевать ярмо на шею.

– Девочкам нужна мать. Никакие слуги не смогут справиться с Джози.

Рис вскинул бровь.

– Моя мать не так уж много мною занималась. Да и твоя тоже.

– Ты прав, им нужна хорошая мать, – нетерпеливо ответил Дарби.

– И все равно это недостаточно веская причина для женитьбы, – возразил Рис, распахивая дверь. – Что ж, удачи тебе с теткой. Как там ее прозвали? Бесстыдница Эсме?

– Она оправдает это прозвище, когда я с ней разделаюсь.

Глава 2
Сахар, пряности и прочие радости

Хай-стрит,

Лимпли-Стоук, Уилтшир

Еще ни разу в жизни она не встречала более красивого ребенка. Когда же он приветливо прищурил глазки и улыбнулся… сердце затрепетало в груди, а волна охватившего ее страстного желания оказалась столь поглощающей, что едва не заставила лишиться чувств.

– Вет! – сказал малыш. – Вет! Вет!

– Какой красивый мальчик, – проворковала Генриетта, наклоняясь к малышу. – У тебя есть зубки, солнышко? – Девушка коснулась пальцем его подбородка.

В ответ тот залился серебристым смехом и сделал шаг навстречу, повторив:

– Вет!

– Вет? – переспросила Генриетта, рассмеявшись в ответ.

– Вет, вет! – весело закричал малыш.

Возникшая откуда ни возьмись девочка схватила малыша за руку и оттащила назад.

– Она хотела сказать «привет», – раздраженно пояснила девочка. – Аннабель – девочка, а не мальчик. И вовсе она не красивая. Совсем лысая, если вы вдруг не заметили.

Девочка лет четырех-пяти смотрела на Генриетту, сердито сдвинув брови. Пальтишко расстегнуто, руки без варежек, хотя в них, в общем-то, не было необходимости – январь выдался не по сезону теплым. Генриетта тоже оставила собственную мантилью в экипаже. На девочке было перепачканное платье, которое еще утром было розовым, но, судя по всему, не пережило встречи с улицей. Спереди его украшало дурно пахнущее пятно, выглядевшее так, словно обладательница платья упала прямиком в навозную кучу.

Девочка потащила малышку вниз по улице. Ее платье было сшито из тонкого сукна, хотя и источало отвратительное зловоние.

Генриетта встала прямо перед ней и улыбнулась, словно ей внезапно вздумалось преградить детям дорогу.

– А ты меня подловила. И ты совершенно права: я почти ничего не знаю о детях. Кроме того, что ты мальчик.

Девочка насупилась еще сильнее.

– А вот и нет!

– Вот как! Но ты, верно, ошибаешься. Я совершенно уверена, что молодые люди примерно… да, примерно четырех лет предпочитают в этом году носить розовое с лентами. Да, в этом нет никаких сомнений.

– Я не мальчик, и мне уже пять. А теперь отойдите, пожалуйста, в сторону. Вы загородили нам дорогу.

Настороженное выражение лица девочки озадачило Генриетту, поэтому она наклонилась и спросила:

– Как тебя зовут, солнышко? И где твоя няня?

На мгновение Генриетте показалось, что девочка вообще не удостоит ее ответом и побежит дальше по Хай-стрит, таща за собой сестренку.

– Меня зовут Джози, – ответила наконец девочка, а потом уточнила: – Мисс Джозефина Дарби. А это – моя младшая сестра Аннабель.

– Вет! – завопила Аннабель. – Вет! – Казалось, ей ужасно понравилось, что Генриетта присела, чтобы оказаться с ней на одном уровне.

– Ясно, – произнесла Генриетта, подмигнув малышке. – Ну а я – леди Генриетта Маклеллан, и я ужасно рада знакомству. Джози, не кажется ли тебе, что ты где-то потеряла свою няню?

– Я оставила ее ради другого места, – важно, но слишком быстро ответила Джози.

– Что ты сделала?

– Оставила ее ради другого места, – повторила девочка. – Так сказала кухарка из гостиницы.

– Ах вот как, – протянула Генриетта. – И где, как тебе кажется, ты оставила свою няню?

– Вон там, – ответила Джози, упрямо выпятив губу. – Но назад я не вернусь. И в экипаж больше не сяду. Ни за что! – Она окинула взглядом створчатые окна домов, выходившие на Хай-стрит. – Мы сбежали и возвращаться не собираемся. Мы ищем магазин, где продается мороженое, а потом пойдем дальше.

– А ты не думаешь, что няня станет беспокоиться? – поинтересовалась Генриетта.

– Нет. Она сейчас пьет свой утренний чай.

– И все же твоя няня наверняка тревожится. Она в «Золотой лани»?

– Она даже не заметит нашего отсутствия, – возразила Джози. – Утром у нее опять случилась истерика, потому что ей не нравится путешествовать.

– Но если вашего отсутствия не заметила няня, то родители наверняка вас хватятся и будут ужасно беспокоиться, если не смогут отыскать тебя и твою сестру.

– Моя мама умерла, – заявила Джози с таким видом, будто сей факт был очевиден.

– О боже, – смущенно произнесла Генриетта, но быстро взяла себя в руки и предложила: – Как ты посмотришь на то, что я возьму твою сестру на руки и мы вместе вернемся назад?

Джози ничего не ответила, однако Аннабель отпустила. Генриетта протянула руки, и малышка с готовностью заковыляла в ее объятия. Она была пухленькой, румяной и очаровательно лысой.

Ангельское личико осветила сияющая улыбка. Она похлопала Генриетту по щеке и пролепетала:

– Мама?

Сердце Генриетты привычно сжалось от достойной осуждения зависти.

– Господи, – выдохнула она. – Какая же ты чудесная.

– Няня говорит, что она ужасная кокетка, – буркнула Джози.

– Что ж, – произнесла Генриетта, тяжело выпрямляясь с ребенком на руках, – полагаю, мне стоит согласиться с вашей няней. Аннабель кажется такой дружелюбной с незнакомцами вроде меня. Леди постарше вела бы себя более сдержанно, не так ли? – Одарив Джози улыбкой, Генриетта медленно направилась в сторону гостиницы, молясь, чтобы ее больное бедро выдержало вес, так как Аннабель оказалась значительно тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Аннабель позволяет себе много такого, что мне никогда и в голову бы не пришло, – заметила Джози.

– Да уж, могу себе представить, – произнесла Генриетта, стараясь внимательно смотреть под ноги. Ведь споткнуться на булыжной мостовой ничего не стоит, и ей было даже страшно представить, что будет, если она уронит малышку.

– Например, меня никогда не тошнит.

– Не сомневаюсь. – Впереди блеснул покрывавший мостовую ледок, и Генриетта крепче прижала к себе ребенка.

– Такое случилось всего один раз – в прошлую Пасху. Няня Пивз сказала, что я съела слишком много засахаренных слив на ужин. Все это, конечно, совершенная неправда, так как слив было всего семь. Вы же не думаете, что это слишком много, верно?

– Совершенно верно.

– А вот Аннабель…

Однако уже в следующую секунду Аннабель решила подтвердить слова сестры о пагубной склонности срыгивать. Генриетта как раз сумела обойти глубокую выбоину в тротуаре и остановилась, пропуская запряженный четверкой коней экипаж, чтобы перейти на другую сторону улицы, когда Аннабель издала странный звук, напоминающий сухой кашель.

– Берегитесь, – крикнула Джози, хватая Генриетту за подол.

Генриетта озадаченно посмотрела на девочку.

– Все в полном поряд… – начала она.

Однако в этот самый момент Аннабель вырвало, и по спине Генриетты заструилась горячая жидкость, моментально впитавшаяся в ткань платья, которая уже в следующую секунду стала отвратительно липкой и холодной.

Девушка машинально отстранила от себя Аннабель и тем самым совершила фатальную ошибку: как выяснилось чуть позже, желудок ребенка опорожнился не до конца. Струя частично свернувшегося молока ударила Генриетту в грудь и стремительно потекла вниз. Девушка вздрогнула от отвращения, но все же сумела удержать малышку.

До нее словно сквозь туман доносились крики Джози, в то время как Аннабель сморщилась и пронзительно взвыла.

– О, солнышко. – Генриетта инстинктивно прижала малышку к своему мокрому платью и принялась ее баюкать. – Все хорошо. Не плачь. У тебя болит животик? Ну не плачь, пожалуйста.

Она продолжала поглаживать девочку по спинке, и та вскоре затихла и положила голову ей на плечо.

Сердце Генриетты сжалось от тоски и нежности при виде маленькой лысой головки и крошечного розового ушка. «Я просто обязана что-то сделать, – подумала она. – Раз меня настолько опьянило желание иметь ребенка, что я готова восхищаться существом, только что срыгнувшим свой завтрак на мой лучший наряд, значит, я постепенно схожу с ума».

Джози принялась нетерпеливо приплясывать.

– Ей жаль! – кричала она, и ее голос едва не сорвался на визг. – Ей очень, очень жаль!

– Мне тоже, – с улыбкой ответила Генриетта. – Хорошо, что я сделана не из сахара и потому не растаю.

Отражавшаяся на маленьком личике Джози тревога отчасти рассеялась.

– Она испортила ваше красивое платье, – сказала девочка, подойдя ближе и легонько коснувшись пальцами прогулочного наряда Генриетты бледно-янтарного оттенка. – Няня говорит, что Аннабель должна уже прекратить так делать. В конце концов, ей почти год, и она научилась пить из чашки. Но у нее никак не получается остановиться. Наверное, она просто не знает как.

– Полагаю, ты права, – кивнула Генриетта, прижимая к плечу маленький сырой комочек. – Думаю, нам нужно поскорее отыскать вашу няню, поскольку Аннабель необходимо переодеть.

Однако Джози покачала головой.

– Нет, нет. Она не станет ее переодевать. Няня Пивз говорит, что нужно носить мокрое платье до тех пор, пока оно не высохнет. Иначе Аннабель никогда не поймет, что нужно перестать срыгивать.

Генриетта прищурилась.

– Что?

Джози повторила все вышесказанное, а потом добавила:

– Не могли бы мы просто присесть и подождать, пока платье высохнет? Тогда няня не узнает, что Аннабель снова вырвало, и не станет ее шлепать. Ведь Аннабель очень не любит, когда ее шлепают.

– Значит, я не ослышалась, – произнесла Генриетта. – Я не позволю вашей няне бить Аннабель, и я намерена немедленно сменить малышке одежду. А еще я собираюсь поговорить с вашей няней. И отцом. – Генриетта протянула девочке свободную руку, и та, без колебаний ухватившись за нее, посеменила рядом с Генриеттой к гостинице.

Они принялись осторожно подниматься по ступеням, когда на пороге возник дородный мужчина.

– Леди Генриетта! Какое удовольствие видеть вас снова!

– Добрый день, сэр. Как поживаете вы и миссис Гиффорд?

– Спасибо, хорошо, леди Генриетта. Я передам жене, что вы о ней справлялись. Но что это за?.. – Он кивком указал на ребенка. – Ребенок явно слишком тяжел для вас. Чей он?

– Мне ничуть не тяжело, мистер Гиффорд, – солгала Генриетта, хотя нога почти перестала ее слушаться. И если она не поставит Аннабель на землю в ближайшее время, то начнет заваливаться на один бок, как корабль во время шторма. Она крепче прижала девочку к себе.

– Я надеялась, что вы расскажете мне, чьи это дети. Я нашла их, когда они бродили по улице. Джози, ты…

В этот момент Гиффорд бросил взгляд на девочку, и его лицо просветлело.

– Это же одна из малышек мистера Дарби. Он снимает здесь номер с отдельной гостиной. Как вам удалось выбраться из гостиницы, юная леди?

– Мне бы хотелось поговорить с мистером Дарби, – решительно произнесла Генриетта. – Я так понимаю, он в номере с голубой гостиной, мистер Гиффорд? Я также намерена побеседовать с няней девочек.

Хозяин гостиницы поспешил пройти вперед через резную арку, ведущую вглубь помещения.

– Видите ли, миледи, их няня уехала.

– Уехала? – Генриетта остановилась посреди узкого коридора. – Полагаю, это объясняет, почему девочки бродили по Хай-стрит без сопровождения.

Закивав, мистер Гиффорд распахнул дверь голубой гостиной.

– Уехала совсем недавно, никого не предупредив и прихватив с собой все свои пожитки. Заявила, будто не соглашалась на отъезд из Лондона и вообще не любит путешествовать. Прямо-таки разрыдалась. Мол, дети просто невыносимы, сводили ее с ума и всякое такое.

По мнению Генриетты, няня сама являлась настоящим воплощением зла, судя по бесхитростному рассказу Джози о склонности сестры к срыгиваниям и о мокрых платьях. Малышка же весьма некстати задремала у нее на плече, совершенно не обращая внимания на насквозь промокшее платьице. Девочка могла подхватить воспаление легких. Более того, каждому, кто хоть раз прочитал «Правила и наставления по надлежащему воспитанию детей» Бартоломью Батта, подчеркивающего, что няня может оказать существенное влияние на всю дальнейшую жизнь воспитанника, стало бы ясно, что отец Аннабель проявил возмутительное легкомыслие, наняв для присмотра за детьми столь злобную и безответственную особу.

– Проходите, леди Генриетта, а я пока принесу вам горячего чаю. Наверное, нелегко было нести этого ребенка через всю улицу.

– Большое спасибо, мистер Гиффорд, – ответила Генриетта, входя в комнату. – Мне вполне достаточно и стакана воды.

Пол пустой гостиной устилал голубой ковер, простиравшийся до самых окон, выходивших на центральную площадь деревушки Лимпли-Стоук. Генриетта обернулась, чтобы осведомиться о местонахождении отца девочек, но мистер Гиффорд уже раскланивался перед переступившим порог гостиной джентльменом.

Глава 3
Муки скорби

Первой мыслью Генриетты было то, что ей явился сам греческий бог. Но не напыщенный и распутный, какими их принято считать, а исполненный благородства, с лучащимися умом глазами. Но раз уж этот незнакомец и был богом, то наверняка покровителем портных, ведь еще ни разу в жизни Генриетта не встречала более элегантного джентльмена. Вместо темно-коричневого костюма, какие большинство мужчин предпочитали надевать в дорогу, он облачился в двубортный сюртук с бежевыми лацканами и бледно-желтые панталоны. А резные голенища начищенных до блеска сапог поражали воображение. Картину довершал отороченный кружевом шарф, завязанный замысловатым узлом.

Мужчина окинул взглядом измятое платье Генриетты, и ей показалось, что его нос непроизвольно дернулся. Это было бы совсем неудивительно, ведь от платья исходил тошнотворный запах кислого молока и рвоты. От этого запаха собственный живот Генриетты скрутило судорогой.

Однако мужчина ничего не сказал и переключил внимание на Джози, хмурое личико которой имело поразительное сходство с отцовским – те же золотисто-каштановые локоны и изогнутые брови. Он не выказал ни малейшего беспокойства по поводу того, что девочка, очевидно, не раз упала в грязь.

Вместо этого он все же решил поинтересоваться:

– Ты так перепачкалась, играя во дворе, Джози?

Тлеющее в душе Генриетты негодование вырвалось наружу.

– Трудно поверить, сэр, что вы с завидной регулярностью проявляете к детям равнодушие, свидетелем которого я стала сегодня. Эти девочки не играли во дворе. Они ушли довольно далеко от гостиницы, преодолев два оживленных перекрестка. Следует также учесть, что сегодня в Лимпли-Стоук базарный день, и бывают моменты, когда я сама боюсь переходить Хай-стрит из опасения за собственную жизнь!

На лице мистера Дарби отразилось некоторое беспокойство.

– В таком случае я перед вами в долгу, – с поклоном произнес он. Однако следующий вопрос сделал его в глазах Генриетты похожим на дьявола. – Я полагаю, вы держите на руках Аннабель?

Генриетта презрительно вскинула брови.

– Вы в состоянии узнать собственного ребенка? Или я требую от вас слишком многого?

– Для этого не требуется особых усилий, – заметил мужчина. – Исходящий от нее тошнотворный запах указывает на то, что это действительно Аннабель. Гиффорд, я не смел и надеяться, что вы так быстро отыщите подходящую няню, хотя она и кажется мне… – он одарил Генриетту ленивой улыбкой, – несколько возбужденной. Уверен, вам удастся держать эти создания в должной строгости, мисс. А теперь могу я осведомиться о вашем прежнем месте работы?

Гиффорд и Генриетта заговорили одновременно.

– Я не…

– Она не няня, – в ужасе воскликнул хозяин гостиницы. – Позвольте представить вам леди Генриетту Маклеллан, мистер Дарби. Она дочь графа Холкэма.

Генриетта прищурилась, когда мистер Дарби с изысканной непринужденностью отвесил поклон. Ее совершенно не интересовала дальнейшая беседа с этим разодетым щеголем, не узнающим собственных детей. Этот утонченный образчик мужского самолюбования оказался таким же никчемным, как и остальные представители его пола.

Однако сам он, похоже, и не подозревал, что совершил что-то непростительное.

– Я так полагаю, Аннабель вновь исторгла свой завтрак с присущей ей грацией, – произнес он, и его красиво очерченный нос дрогнул от отвращения. – Приношу вам свои искренние извинения, леди Генриетта, и… – его голос прозвучал почти искренне, когда он добавил: – Я очень благодарен вам за спасение этих двух маленьких странниц. Сегодня утром их няня была явно не в себе, и, полагаю, им удалось сбежать, пока она билась в истерике. – Он с очаровательной улыбкой повернулся к Гиффорду и отвесил поклон: – Не могли бы вы попросить свою служанку сопроводить нас до дома моей тетушки?

Гиффорд позабыл прикрыть за собой дверь, торопясь выполнить просьбу, поэтому мистер Дарби сделал это сам. Он двигался с какой-то сдержанной грацией, напоминая при этом большого кота, какого Генриетте однажды посчастливилось увидеть в передвижном цирке. По спине Генриетты пробежал холодок раздражения. Должно быть, легко жить с таким идеальным телом, длинными стройными ногами и пушистыми ресницами.

Внезапно Генриетта устыдилась своих свисавших неряшливыми прядями волос и заляпанного пятнами платья. Еще никогда в жизни она не выглядела хуже. Однако ребенок на руках напомнил ей об одной исключительно важной вещи. Перед ней стоял совершенно черствый и бессердечный отец, и она была просто обязана указать ему на ошибки в его поведении. К счастью, с того самого момента, как она открыла в деревне школу, Генриетта старалась выписывать из Лондона все книги по воспитанию детей, какие только могла отыскать.

– Служанка совершенно для этого не подходит, – заявила Генриетта. – Вам стоит подыскать женщину, специально обученную заниматься воспитанием детей.

Дарби повернулся к девушке:

– Прошу прощения. Вы что-то сказали?

– Очевидно, вы готовы отдать собственных детей первой попавшейся женщине. Может статься, местная служанка окажется такой же ненадежной и беспечной, как и ваша предыдущая няня. Вы знали, что она заставляла бедняжку Аннабель носить мокрое платье, руководствуясь в высшей степени ошибочным убеждением, что это излечит ее склонность к срыгиванию? Вы об этом знали, сэр?

Мистер Дарби смотрел на Генриетту с таким ошеломленным видом, словно растущее под окном дерево вдруг разразилось соловьиной трелью.

– Нет, я об этом не знал. И я согласен с вами, что этот метод вряд ли решит проблему.

– К детям всегда нужно относиться по-доброму, – произнесла Генриетта, повторив свою любимую цитату из книги «Правила и наставления по надлежащему воспитанию детей». – Даже сам эксперт по воспитанию детей мистер Батт говорит, что…

Но мистер Дарби оставил ее слова без внимания.

– Джози, прошу, не прислоняйся к моей ноге. Я очень расстроюсь, если грязь с твоего платья останется на моих панталонах.

Если Генриетту не подводило зрение, на лице Джози застыло дьявольски озорное выражение. И словно бы в подтверждение своих намерений девочка принялась демонстративно тереться щекой о бледно-желтые панталоны отца.

Его реакция не заставила себя ждать.

– Джозефина Дарби, – резко произнес он, – прекрати немедленно!

Генриетта мысленно покачала головой. Мистер Батт рекомендовал обходиться с детьми уважительно, так как любая грубость лишь побуждает их к еще большему неповиновению.

Джози являла собой яркий пример, подтверждающий теорию Батта. Очевидно, ее не раз строго отчитывали в прошлом, что в результате превратило ее в настоящую маленькую мегеру. Она отошла от отца и подбоченилась, гневно сверкая глазами, точно генерал на параде.

– Ты повысил на меня голос!

– И сделаю это снова, если будешь вести себя дурно.

– Ты не должен на меня кричать. Потому что я несчастная маленькая сиротка!

– О, ради бога, только не начинай свою песню заново, – бессердечно бросил мужчина. – Все не раз слышали эту печальную историю. И если ты сейчас же не угомонишься, я отдам тебя официантке.

Бессердечный! Совершенно бессердечный тип! Джози, очевидно, полностью поддерживала мнение Генриетты, поскольку вдруг упала на пол и принялась яростно сучить ногами, вопя при этом все громче и громче.

Мистер Дарби выглядел расстроенным, но никак не удивленным. К тому же он не выказал ни малейшего желания каким-то образом прекратить это безобразие.

– Сделайте что-нибудь! – прошипела Генриетта.

Он вскинул бровь.

– Можете посоветовать что-то конкретное? – произнес он достаточно громко, чтобы перекричать Джози.

– Поднимите ее с пола!

– Разве это что-то изменит? У нее истерика. Вы не задавались вопросом, почему сбежала ее няня? Кажется, она проделывает подобное вот уже в четырнадцатый раз с того момента, как мы покинули Лондон три дня назад.

Генриетта ощутила резкую боль в правой ноге. Вес Аннабель заставлял ее покачиваться из стороны в сторону, и ее бедру было попросту не под силу выдержать такое физическое напряжение.

– Вот! – она всучила ребенка отцу, на лице которого тотчас же отразилось почти комичное выражение крайнего удивления. Генриетте на мгновение показалось, что собственный ребенок впервые оказался у него на руках.

– Итак, – произнесла Генриетта, все больше раздражаясь из-за пронзительных воплей Джози, проникающих в самую душу. – Что вы обычно делаете в подобной ситуации?

– Жду, пока она успокоится, – вежливо ответил Дарби. – Поскольку это моя первая – и последняя – поездка с детьми, мой опыт ограничивается тремя днями.

Генриетта повысила голос.

– То есть вы хотите сказать, что Джози начала вести себя подобным образом во время поездки из Лондона?

– Вообще-то, насколько я понял из рассказов ее няни, подобное происходит с завидной регулярностью. Слабый желудок Аннабель тоже доставлял хлопот. Так что няня сочла невозможным продолжать выполнение своих обязанностей. И я не могу ее за это осуждать.

– Девочка, судя по всему, испытывает невыносимые муки скорби, – произнесла Генриетта, наблюдая, как бьется на полу Джози. В душе девушки поднялась волна сочувствия, хотя крики ребенка ужасно действовали на нервы и лишали присутствия духа.

Очевидно, подобное поведение явилось ответом на полное безразличие со стороны отца.

– Может, вам следует больше ценить дочь, а не собственную одежду, – произнесла Генриетта, искоса взглянув на бархатные лацканы сюртука мистера Дарби.

Тот презрительно прищурился.

– Пожалуй, я согласился бы с вами, если бы покупал одежду в Лимпли-Стоук.

– Аннабель жует ваш шарф, – с некоторым удовлетворением заметила Генриетта.

Лицо мистера Дарби исказил неподдельный ужас. Очевидно, он не заметил, как малышка проснулась и принялась с наслаждением вытирать свое чумазое личико его накрахмаленным кружевным шарфом. Мистер Дарби вырвал его из ручонок малышки, но было поздно – украшенная грязными разводами тонкая ткань безвольно повисла у него на шее.

– Какая жалость, – сладко протянула Генриетта.

– Я уже фактически распрощался со своим костюмом, – произнес мистер Дарби, окидывая взглядом фигуру Генриетты, – и могу лишь посоветовать вам поступить так же с вашим платьем, потому что, по всей видимости, его уже не спасти.

Девушка уже открыла рот, чтобы дать отпор этому высокомерному лондонскому щеголю, дерзнувшему высмеять ее наряд, но вопли Джози окончательно переполнили чашу ее терпения.

Не обращая внимания на острую боль, пронзившую бедро, она наклонилась, схватила девочку за запястье и рывком поставила ее на ноги. В ответ на это Джози завизжала точно резаная. Генриетта некоторое время выжидала, но девочка и не думала успокаиваться.

– Джози, – приказала она, – немедленно прекрати кричать!

– Не прекращу! – взвыла Джози. – Не вернусь в детскую! Не стану сидеть на хлебе и воде! Не пойду никуда со служанкой! Я несчастная маленькая сиротка! – Этот без запинок произнесенный заунывный речитатив свидетельствовал об усердной практике. Девочка вывернулась из рук Генриетты и попыталась лягнуть отца по ноге. Наверное, ей удалось причинить ему боль, однако его гримаса свидетельствовала о том, что он скорее досадует по поводу оставшейся на голенище сапога царапины.

– Ну все, с меня хватит, – решительно заявила Генриетта, повысив голос.

Однако Джози завопила еще громче, и Генриетта почувствовала, что ее раздражение достигло своего пика.

Она наклонилась и заглянула девочке в глаза:

– Если ты сейчас же не замолчишь, тебя ждет нечто в высшей степени неприятное.

– Вы не посмеете! – что есть мочи завизжала Джози. – Я не…

– Замолчи, – приказала Генриетта самым устрашающим тоном, на какой только была способна.

Джози попыталась вырваться и едва не вывихнула Генриетте запястье. Это стало последней каплей. Не выпуская Джози из рук, Генриетта схватила стакан с водой, принесенный ей Гиффордом, и вылила его содержимое на голову девочки.

На мгновение возникла почти комичная немая сцена. Повисшую в помещении тишину прерывало лишь тихое похрапывание Аннабель, уютно устроившейся на руках у отца.

Открыв рот, Джозефина ошеломленно смотрела на свою обидчицу. Вода капала с ее волос на платье.

Дарби расхохотался.

– Ловко! Аплодирую вам, леди Генриетта. Признаться, я недооценил ваши решимость и твердость характера, списал вас со счетов как человека излишне сдержанного и сентиментального.

У Генриетты внутри все оборвалось.

– Мистер Дарби, вы должны меня простить. Не представляю, что на меня нашло. Я просто в ужасе от самой себя, – выдохнула она. – Мой поступок противоречит всем принципам воспитания, которыми я так дорожу! – Она выпустила руку Джози, и та попятилась к отцу, не сводя ошеломленного взгляда с Генриетты.

Дарби предусмотрительно выставил вперед руку.

– Джози, если ты намочишь мне одежду, тебе придется страдать не только от потока воды. А теперь тебе стоит принести свои извинения леди Генриетте.

Вода капала с перепачканного розового платья, всклокоченные волосы торчали во все стороны – типичный образец несчастной маленькой сиротки. Сердце Генриетты сжалось от стыда. И как это ее угораздило так выйти из себя?

– Эта леди окатила меня водой, – заметила Джози, голос которой звучал скорее удивленно, нежели сердито.

– Ты это заслужила, – равнодушно произнес Дарби. – Жаль, я сам до этого не додумался.

– Мистер Дарби, я просто не могу найти слов, чтобы извиниться за свое поведение, – прервала его Генриетта, голос которой заметно дрожал от снедающего ее чувства вины. – Дело в том… – она судорожно втянула носом воздух, собираясь с духом, – что я довольно вспыльчива. И вы должны позволить мне возместить ущерб.

Мужчина удивленно вскинул бровь.

– Возместить ущерб? – переспросил он. В его хриплом баритоне послышались веселые нотки.

– Я найду вам хорошую няню. Это самое малое, что я могу для вас сделать. Если вы останетесь в гостинице еще на день или два, я свяжусь с агентством по подбору персонала в Бате, и вам незамедлительно предоставят подходящих кандидаток. Уверяю вас, что, несмотря на ужасное поведение, я действительно умею подбирать нянь. Учительница, нанятая мною для работы в местной школе, зарекомендовала себя наилучшим образом.

Джози потянула Дарби за панталоны так, словно это была веревка церковного колокола, и громко потребовала:

– Мне нужно на горшок.

Однако мистер Дарби оставил требование девочки без внимания. Он по-прежнему не сводил взгляда с Генриетты, словно ее слова о возмещении ущерба натолкнули его на какую-то идею. Судя по его ухмылке, довольно забавную.

– Леди Генриетта, могу я признаться, сколь приятным сюрпризом оказалось для меня знакомство с вами?

– Мне нужно на горшок, – громко повторила Джози. – Или случится непоправимое.

К счастью, в этот самый момент в комнату вошел мистер Гиффорд, которого немало удивила промокшая насквозь Джози и еще больше – мистер Дарби, держащий на руках Аннабель.

– Я привел с кухни Бесси, – объявил он. – Она – старшая из шестерых детей и умеет ухаживать за малышами.

Спустя мгновение Гиффорд и Бесси увели детей. До слуха Генриетты еще некоторое время доносился из коридора голос Джози, вещавшей о том, что она, несчастная маленькая сиротка, промокла до нитки из-за…

Генриетта вздрогнула. Она всегда была довольно вспыльчивой, но никогда в жизни не вымещала свое раздражение на детях. Конечно, ей нечасто приходилось проводить время в их обществе, несмотря на то что она почти наизусть знала книги Бартоломью Батта.

Так что, возможно, оно и к лучшему, что она не могла иметь собственных детей.

Глава 4
Горькая правда всегда неприятна

Закрыв дверь за Джози и Аннабель, Дарби наконец-то вздохнул с облегчением. С момента отъезда из Лондона его жизнь превратилась в ад. Джози была вынуждена ехать в экипаже вместе с ним, и Дарби никак не мог ей в этом отказать. Поскольку Аннабель постоянно тошнило, стоявшая в детском экипаже вонь была поистине невыносимой. Общество сестры не слишком радовало Дарби. А если точнее – не радовало вовсе. Ведь она беспрестанно ныла или того хуже – растягивалась на полу экипажа и принималась завывать.

Леди Генриетта по-прежнему выглядела расстроенной и явно испытывала чувство вины, самодовольно отметил про себя Дарби. Увидев ее на пороге гостиной с Аннабель на руках, он испытал смутную тревогу, так как присутствие столь красивой няни в доме не сулило ничего хорошего. Однако уже в следующее мгновение прогнал эту мысль прочь. Несмотря на красоту, она была совершенно лишена грации и явно не осознавала собственной привлекательности. Да к тому же выглядела настоящей мегерой. Такую не украсило бы даже самое прекрасное платье. Неудивительно, что она до сих пор не замужем.

– Прошу, примите мои извинения от имени Джози, – произнес Дарби. – Обе девочки вели себя непростительно грубо.

«Мегера» прикусила губу. Необыкновенно мягкую и розовую для такой злобной особы.

– Боюсь, ее дурное поведение является следствием вашего равнодушия, – без обиняков заявила Генриетта. – Дети, растущие в любви и заботе, неизменно милы и послушны. – Ей не было нужды добавлять, что Джози никак не подходила под это описание.

Дарби никогда не принимал участия в обсуждении методов воспитания детей и не испытывал ни малейшего желания касаться этой темы сейчас.

Однако слова Генриетты его все же задели, поэтому он счел нужным пояснить:

– Ваше умозаключение не имеет ко мне никакого отношения, поскольку Джози почти меня не знает. Я непременно найму няню, способную должным образом заботиться о детях. Хотя мне заранее жаль бедняжку.

– Ни одна няня не сможет заменить родителей, – твердо произнесла Генриетта.

«Очевидно, злобность объясняется недостатком роста», – подумал Дарби. Однако грудь у этой злюки, спасшей детей, поистине роскошная. Промокшая насквозь ткань плотно облегала тело, являя взору окружающих соблазнительные округлости. Любая другая женщина гордо выставляла бы свои достоинства напоказ либо старательно пыталась их скрыть. Но леди Генриетта словно не замечала, насколько она привлекательна.

– Проблема в том, что ваша дочь вас совсем не знает. И гордиться тут вовсе нечем, сэр!

– Джози моя сводная сестра, – резко возразил Дарби. – Я видел ее всего три или четыре раза до того, как неожиданно стал ее опекуном после гибели моего отца и мачехи в дорожном происшествии. Кажется, моя мачеха позволила ей спуститься из детской, когда я приезжал к ним на Рождество, хотя я совсем этого не помню. – Достигнув совершеннолетия, Дарби неизменно, хотя и весьма неохотно, проводил рождественские праздники с семьей, считая дни до отъезда.

Генриетта ошеломленно заморгала.

– Значит, Джози ваша сводная сестра? И Аннабель тоже?

– Да.

– Так почему вы мне сразу об этом не сказали?

Мужчина пожал плечами.

– Просто, когда Джози напоминают об отсутствии родителей, она сразу поднимает вой.

– Очевидно, ее поведение свидетельствует, как сильно она горюет по безвременно почившей матери.

– Вы так думаете? А мне кажется, виной всему ее дурной характер. Няня тоже так считает, а уж она-то знает ее лучше меня.

В глазах леди Генриетты промелькнула неуверенность, лишь укрепившая Дарби в мнении, что Джози еще покажет себя во всей красе. Хотя она и так уже была уменьшенной копией своей дражайшей матушки.

– Как давно погибла ее мать?

– Чуть более восьми месяцев назад, – ответил Дарби. – А теперь прошу меня простить, леди Генриетта. Уверяю вас, что впредь буду более тщательно подходить к выбору няни для детей. Моя тетка леди Ролингс живет в Шантилл-хаусе недалеко от Лимпли-Стоук, и она, без сомнения, поможет мне подыскать подходящую няню.

С этими словами мужчина направился к двери.

Генриетта последовала за ним, протягивая руку на прощание.

– Вероятно, мы увидимся снова, мистер Дарби. Ваша тетушка устраивает сегодня званый ужин, и моя семья приняла ее любезное приглашение.

Мужчина буквально на глазах преобразился, вновь превратившись в изысканного великосветского джентльмена. Он ответил поклоном, достойным самого короля, а потом поймал руку Генриетты и поцеловал кончики ее перчаток.

– Буду несказанно рад вас видеть. – В голосе мистера Дарби послышались тщательно отрепетированные хрипловатые нотки, сулившие удовольствие.

Генриетта заморгала и едва не рассмеялась в голос, однако вовремя спохватилась и взяла себя в руки.

– Должно быть, вы прожили в Лондоне всю свою жизнь, – с любопытством заметила она.

В карих глазах мужчины вспыхнуло такое тепло, что Генриетте стало немного не по себе.

– Я редко выезжаю за город, – ответил он. – Боюсь, сельские удовольствия мало меня привлекают.

В этом Генриетта ничуть не сомневалась. Даже растерявший свой лоск после стычки с Аннабель, здесь, в Лимпли-Стоук, он выглядел совершенно неуместно, точно отбившаяся от стаи птица.

– Вы здесь надолго?

– Зависит от того, – произнес мистер Дарби, глядя Генриетте прямо в глаза, – насколько привлекательными мне покажутся местные удовольствия. Должен сказать, что пока я… испытываю лишь приятное удивление.

Генриетта вновь едва не рассмеялась, однако сумела сдержаться. Не стоит обижать этого модного щеголя, оттачивающего на ней свои манеры. Хотя он, конечно же, и понятия не имел, что тратил свои усилия впустую.

Шагая вниз по Хай-стрит и приволакивая за собой пульсирующую болью правую ногу, Генриетта столкнулась со своей сестрой Имоджен, стремительно сбежавшей по ступенькам магазинчика, торгующего тканями.

– О, Генриетта, – окликнула она девушку. – Вот ты где! Я всюду тебя искала. – Имоджен резко остановилась. – Что с тобой случилось? Какой отвратительный запах!

– Ничего особенного, – ответила Генриетта, забираясь в экипаж. – Хотя, боюсь, мое платье источает не слишком приятный аромат. – Она с силой нажала на бедро затянутой в перчатку рукой. Характер пульсации свидетельствовал о том, что день или два хромоты не избежать.

– Как ты себя чувствуешь? – озабоченно поинтересовалась Имоджен. – Снова разболелось бедро?

– Просто устала. Познакомилась с маленькой девочкой, и, похоже, ее стошнило мне на платье.

– Что ж, это должно излечить тебя от страсти к этим маленьким созданиям, – весело заметила Имоджен. – От тебя и впрямь воняет, Генриетта.

Девушка вздохнула. Имоджен расценила свой шестнадцатый день рождения как позволение отпускать откровенные замечания, которые считала прерогативой взрослых.

– Тебе необходимо отдохнуть, – продолжала Имоджен. – Хотя, мне кажется, это приключение пошло тебе на пользу. Ты выглядишь не такой бледной, как обычно.

Генриетта и без Имоджен знала, что выглядит не лучше привидения. Но это, по крайней мере, не имело никакого отношения к ее физическому недостатку. Отец всегда утверждал, что она унаследовала внешность своей матери.

В детстве Генриетта часы напролет смотрела на миниатюру с изображением женщины, давшей ей жизнь и заплатившей за это своей собственной, и неизменно гадала, смогут ли довольно странные и угловатые черты ее лица превратиться в нечто такое же изысканное, как лицо взиравшей с портрета красавицы.

Генриетта действительно стала весьма привлекательной, однако это не имело никакого значения, так как врожденная хромота лишала ее всякой надежды на замужество.

С самого детства она отчетливо осознавала свой физический недостаток. И дело было вовсе не в боли. Если она не предпринимала длительных прогулок и старалась не поднимать тяжестей, бедро почти не давало о себе знать.

У ее матери был точно такой же вывих бедра, и именно он стал причиной ее смерти при родах. Об этом Генриетта знала всегда. Как и о том, что, забеременев, она, скорее всего, умрет и тем самым повторит судьбу своей матери.

Впервые осознав горькую правду, она разрыдалась и никак не могла унять слез. Увидев однажды ее заплаканное лицо, отец поинтересовался, что случилось. Когда же она, захлебываясь слезами, поведала о своих страхах и сомнениях, отец заключил ее в объятия и пообещал, что она не пострадает от последствий своего увечья, потому что никогда не выйдет замуж.

– Ты будешь жить со мной. Да и кому вообще нужны эти мужья? – притворно сердито произнес он, и наивная девятилетняя девочка с ним согласилась.

– Мне никогда не захочется тебя покидать, папа, – поклялась она.

– Что ж, так тому и быть, – нежно произнес отец, целуя девочку в лоб.

Теперь ей исполнилось двадцать три. Отец покинул этот мир два года назад. А женихи по-прежнему не торопились стучаться в ее дверь.

Горькая правда причиняла боль. Да, отец ясно дал понять, что никогда не позволит ей выйти замуж. Но и мужчины не желали иметь с Генриеттой ничего общего, едва лишь узнавали о ее бедре. Кто захочет брать в жены женщину, которая наверняка умрет при родах и, скорее всего, заберет с собой и дитя? Все вокруг твердили, что она сама выжила лишь чудом.

– Возможно, тебе стоит пропустить ужин, если ты так сильно устала, – предложила Имоджен, разглядывая собственные локоны в маленькое зеркальце, которое всегда носила в сумочке.

В любой другой день Генриетта согласилась бы с сестрой без раздумий. Но сегодня они были приглашены в дом леди Ролингс, где будет мистер Дарби. Хотя он не проявил стремления увидеться с ней снова, будет все же забавно понаблюдать, как он станет очаровывать их соседей своими великосветскими манерами. А поэтому было бы неплохо занять место в первом ряду, когда местные аристократы поймут, что за лебедь заплыл в их маленькое скромное болотце.

Глава 5
Бесстыдница Эсме

Шантилл-хаус,

Лимпли-Стоук

Господи, какая же она неуклюжая. Леди Эсме Ролингс бросила взгляд на свои лодыжки, которые всегда считала предметом гордости. Дебютировав в высшем свете, она не раз с удовольствием отмечала, как джентльмены буквально стискивали зубы при одном лишь только взгляде на их изящные очертания. Едва только на Британских островах появилось первое изображение француженки в платье с присборенным сбоку подолом, Эсме незамедлительно это повторила.

Но теперь… Ее ноги отекли и стали похожими на бесформенные тумбы. Кряхтя, она наклонилась вперед и потыкала пальцем в то место, где надлежало быть изящным стройным лодыжкам. Однако палец утонут в рыхлой плоти. Разве могла она представить себе нечто подобное? Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Единственной частью тела, неизменно вызывавшей интерес у окружающих, был ее живот, упоминавшийся в разговорах с завидной регулярностью.

– Животик-то ваш, миссис, растет не по дням, а по часам.

Никому никогда и в голову не приходило обсуждать ее живот. Потому что в повседневной жизни части женского тела не упоминались вовсе. Однако все изменилось, едва только она приняла решение выносить ребенка.

Эсме со вздохом откинулась на спинку кушетки и положила руку на плед, прикрывавший ее живот. Когда же она легла на спину, живот поднялся в воздух подобно торчащему из реки острову. Скупое январское солнце освещало ее опущенные веки. Под ладонями ощущалось слабое шевеление.

«Что ж, Майлз, вот оно – твое дитя», – подумала Эсме.

Возможно.

Издалека слышался голос окликавшей ее Хелен, но Эсме не хотелось отвечать. Поэтому она продолжала тихо лежать, водя пальцами по домику, в котором жил ее малыш, в попытке нащупать, не два ли крошечных существа в нем поселилось.

Старуха, державшая маслобойню на ведущей в деревню дороге, предсказала ей двойню. И Эсме не исключала такой возможности, поскольку слишком уж сильно увеличилась в объеме. В отличие от большинства женщин, она точно знала, когда был зачат этот ребенок. В одну из двух ночей, последовавших друг за другом. А это означало, что сейчас она на шестом месяце. Ни больше ни меньше.

И все же живот выглядел так, словно малыш вознамерился со дня на день появиться на свет, хотя до родов оставалось еще целых три месяца. Мысль о близнецах не давала покоя и вселяла ужас. Как это может быть? Возможно ли, что она носит под сердцем близнецов?

Мальчика и девочку. А может, двух девочек или двух мальчиков. Они так и танцевали в ее воображении, пока веки согревал теплый солнечный свет, – крошечные девочки в передничках с перевитыми лентами локонами и мальчики со взъерошенными волосами…

О нет! Она случайно представила мальчиков белокурыми. «У вас совсем не такие волосы, – мысленно произнесла Эсме. – А красивые каштановые. Как у Майлза. По крайней мере пока. Перед смертью у вашего отца осталось всего несколько прядей».

Эсме тряхнула головой, постаравшись представить совсем другую картину, и теперь перед ее мысленным взором возникли очаровательные круглолицые мальчишки со взлохмаченными каштановыми волосами, начавшими слегка редеть на макушке, хотя малышам было всего около года. «Вот так-то лучше, – сонно подумала Эсме. – Каштановые волосы сыновей Майлза».

Грозный голос развеял ее сон. Он принадлежал ее лучшей подруге Хелен, а для всего остального мира графине Годуин.

– У тебя посетители, Эсме.

– Посетители? – переспросила леди Ролингс, отчаянно борясь с желанием погрузиться в сладкий дневной сон.

– Неожиданно нагрянул твой племянник.

Резкие нотки в голосе подруги привлекли внимание Эсме, и она попыталась сесть.

– Дарби здесь? Дарби? В самом деле?

– Приехал в экипаже вместе с сестрами. Выглядит так, словно провел в дороге много дней.

– Что, скажи на милость, ему здесь нужно?

– Говорит, детям необходим свежий воздух.

Эсме поднялась с кушетки с небольшой помощью Хелен.

– Эсме! – произнесла подруга. – Неужели ты не понимаешь, зачем он сюда приехал?

– Я написала ему письмо о том, что лондонский воздух чрезвычайно вреден для детей. Поначалу он отказался ехать в деревню, но потом, должно быть, передумал. – Эсме медленно двинулась вверх по склону в сторону дома.

– Почему? – вскинулась Хелен. – Почему это Дарби вдруг решил передумать?

– Может, потому, что городской воздух действительно вреден? – пробормотала сбитая с толку Эсме. В последнее время ее не покидало ощущение, что беременность превратила ее мозги в вату и сделала похожей на одну из кузин, которую мать называла тупоголовой.

– Подумай хорошенько. У него наверняка возникли подозрения относительно отца твоего ребенка. Дарби ведь был наследником Майлза, верно?

– Он и сейчас его наследник, – ответила Эсме.

– Нет, если у тебя родится мальчик.

Эсме остановилась и посмотрела на подругу. На Хелен было розовое платье из тонкой шерсти и подходящие по цвету перчатки и мантилья. Идеальный наряд для зимнего дня в сельской глубинке. Ее волосы были заплетены в косы и уложены в замысловатую прическу, а длинная изящная шея придавала ей сходство с лебедем. Однако за этой ангельской внешностью скрывалась жесткая и решительная натура.

– Мы это уже обсуждали, – сказала Эсме. – Дарби так и останется наследником Майлза. Я не стану претендовать на поместье.

– Совершеннейший вздор! – всплеснула руками Хелен.

В ее устах это прозвучало как самое настоящее ругательство, и Эсме поняла, что подруга действительно возмущена.

– Если ты произведешь на свет мальчика, Эсме, он станет наследником имущества Майлза. Этого поместья и дома в Лондоне, где, если я не ошибаюсь, сейчас живет Дарби. Ты не станешь лишать своего сына наследства. Да тебе и не позволят сделать это законы, регулирующие порядок наследования.

Эсме сцепила пальцы на животе, словно пыталась защитить дитя от своего разоблачающего признания.

– Ты, кажется, не поняла, что этот ребенок может быть не от Майлза.

– Ты не знаешь этого наверняка, – возразила Хелен.

– Полагаешь, я способна выдать незаконнорожденного ребенка за сына Майлза?

– А ты готова лишить сына Майлза того, что причитается ему по праву?

– Конечно нет!

– А как ты узнаешь, кто его отец? – не сдавалась Хелен.

– Просто пойму и все. – Эсме почувствовала, как защипало в глазах. И это раздражало ее больше всего. Она, не проронившая ни слезинки с того самого дня, когда отец выдал ее замуж за незнакомца, теперь принималась плакать по четыре-пять раз в день.

– Даже я, ничего не смыслящая в деторождении, знаю, что установить отцовство попросту невозможно, – заявила Хелен. – Только вспомни, как лихорадило Лондон в прошлом году, когда граф Нортумберленд заявил, что не является отцом собственного первенца, поскольку того отчислили из Оксфорда вот уже в четвертый раз.

– Нортумберленд дурак, – пробормотала Эсме.

– А может, и нет. Графиня дебютировала в свете в один год со мной, но не только я помню, как отчаянно она клялась в вечной любви простому солдату. Отец поспешил выдать ее замуж, дабы избежать мезальянса. Во всяком случае, так он оправдывал поспешный брак. Однако ребенок родился ровно через девять месяцев после свадьбы. Так что, возможно, она торопилась выйти замуж, чтобы избежать скандала.

Эсме недовольно нахмурилась.

– Поверить не могу, что ты пересказываешь мне эти грязные сплетни, Хелен. Это совсем на тебя не похоже.

– Просто пытаюсь воззвать к твоему здравому смыслу, – язвительно парировала Хелен. – Нет никакой возможности сказать наверняка, чьего ребенка ты носишь. Ты – жгучая брюнетка. Себастьян Боннингтон – блондин. А твой покойный муж обладал в молодости каштановыми локонами. Так что даже если твой ребенок родится шатеном, это вполне может оказаться смешением ваших с Себастьяном генов.

Эсме побледнела.

И Хелен продолжила наступление.

– Ты опорочишь имя Майлза, если намеренно лишишь его сына наследства. Повторяю еще раз: точно определить отца не под силу никому.

– Может, у меня родится девочка, – промямлила Эсме.

– Это стало бы лучшим решением проблемы. Особенно с точки зрения Дарби.

Эсме вновь зашагала к дому.

– Я совсем забыла про Дарби! И про детей. Где мы их разместим?

– Девочки поселятся в детской. Дарби приехал без няни, так что ему очень повезло, что твоя няня уже живет в доме, готовясь помогать тебе с малышом. Дарби же остановится в голубой спальне в конце коридора.

– О нет, – возразила Эсме. – Кажется, там сильно дымит камин.

– И поделом ему, – злорадно улыбнулась Хелен. – А то примчался выяснять, не носишь ли ты под сердцем бастарда. Уж извини, что называю вещи своими именами.

Эсме упала духом.

– Лучше сказать ему правду.

Резко остановившись, Хелен схватила подругу за руку.

– Ты не сделаешь ничего подобного! – решительно произнесла она. – Даже думать не смей, что ребенок не от Майлза – это опорочит память твоего мужа и сломает жизнь ребенку, который вполне может оказаться его сыном. Ты совсем этого не хочешь.

Эсме посмотрела на подругу. Казалось, Хелен всегда знала, как следует поступить в том или ином случае. Эсме же сложившаяся ситуация представлялась весьма туманной.

– А теперь давай-ка соберись, – приказала Хелен. – Кажется, ты совсем позабыла, что устраиваешь сегодня званый вечер. Через несколько часов сюда нагрянет добрая половина графства, а ты прохлаждаешься на лужайке.

– О господи, – охнула Эсме. – Я и впрямь забыла про гостей.

– Поверить не могу, – всплеснула руками Хелен. – Никак не могу взять в толк, почему тебе взбрело в голову разозлить чуть ли не все графство, устроив прием во время траура по мужу.

– Это всего лишь ужин, – слабо запротестовала Эсме.

Хелен принялась жевать губу, и Эсме, уже прекрасно изучившая подругу, поняла, что та хочет что-то сказать.

– Что такое? – спросила она, готовясь услышать дурные новости.

– Ты будешь сильно возражать, если я нанесу короткий визит своей тетке Кэролайн в Солсбери? Разумеется, я уеду после ужина. – Тетка Хелен жила недалеко от Лимпли-Стоук.

– Конечно, поезжай, – ответила Эсме, осознавая, что ей ужасно хочется возразить. Ей даже показалось, что она вот-вот расплачется от одной только мысли об отъезде подруги.

– Просто Дарби – лучший друг Риса.

– Ну и что? – слабо попыталась защититься Эсме. – Ведь твоего мужа здесь нет. А Дарби всего лишь его друг, Хелен. Не можешь же ты бегать от всех друзей Риса. – Однако Эсме знала, что утром подруга уедет. Ведь если Хелен принимала какое-то решение, разубедить ее не представлялось никакой возможности.

– Мне очень неуютно в присутствии Дарби. Они с Рисом никогда ничего не скрывали друг от друга. Когда мы еще жили под одной крышей, Рис частенько исчезал из дома, а когда я спрашивала, где он пропадал, каждый раз слышала ответ: «С Дарби». Но я-то знала, что он развлекался с оперными певицами. А точнее, с той самой, что впоследствии поселилась в моем доме.

В голосе Хелен слышались такие резкие нотки, что Эсме невольно поморщилась.

– С тех пор столько воды утекло, Хелен. Кто знает, вероятно, Дарби и не подозревал, что Рис пользуется его именем в качестве прикрытия.

– Может быть, – согласилась Хелен. – Только я в этом сомневаюсь. Эти двое всегда стояли друг за друга горой. Даже сейчас, когда мы просто обменялись приветствиями, он упомянул кое-что сказанное Рисом. А я… я просто не желаю ничего слышать о бывшем муже.

– Но вы расстались много лет назад, – напомнила Эсме, прекрасно понимая, что зря сотрясает воздух.

– Мне нет до него никакого дела. Не желаю ничего знать о Рисе, но, к сожалению, присутствие Дарби не дает мне о нем забыть.

– Одному Богу известно, почему они так дружны. Ведь они совершенно разные. Дарби слывет в обществе заправским щеголем и законодателем моды, а Рис…

– На Рисе любой костюм сидит как на корове седло, – перебила подругу Хелен. – А насчет их несхожести ты права. Дарби неизменно осмотрителен и сдержан, в то время как Рис трясет своим грязным бельем на виду у всего Гайд-парка.

– А ты не могла бы… пожалуйста, попробуй передумать? – в отчаянии выпалила Эсме. – Я не стала бы тебя об этом просить. Просто мне так здесь одиноко…

– Нет, его присутствие просто невыносимо. Ведь при одном взгляде на Дарби мне хочется накричать на него за то, что позволил Рису поселить в нашем доме ту оперную певичку! – Хелен осеклась. – Хотя Дарби тут совсем ни при чем. Просто мне невыносима любая мысль о муже. Ты должна меня простить.

– Это ты меня прости, что пристаю к тебе с просьбами, – произнесла Эсме, потрясенная сквозящей в голосе Хелен болью. – Ты всегда так собрана, что я напрочь забываю, какие сильные чувства ты испытываешь к мужу. Это непростительно с моей стороны. Со мной все будет в порядке. К тому же я, кажется, обзавелась новой подругой.

– Ты о леди Генриетте Маклеллан? Как же она мне нравится. Мне показались очень здравыми ее рассуждения вчера за чаем. – В устах Хелен это прозвучало как наивысшая похвала. – Она будет здесь сегодня вечером?

– Надеюсь, – ответила Эсме, продолжая шагать. – Но ведь ты останешься на ужин, Хелен? Пожалуйста! Если я действительно оскандалилась на все графство, устроив званый вечер в период траура, твоя поддержка лишней не будет.

Хелен кивнула и недовольно поджала губы, всем своим видом показывая, что была бы рада уехать немедленно, но все же выполнит просьбу подруги.

– Спасибо, – произнесла Эсме, целуя Хелен в щеку.

– Я не задержусь у тетки, – пообещала Хелен. – И вернусь задолго до рождения малыша.

– К тому времени ты наверняка меня не узнаешь, – угрюмо пробурчала Эсме. – Я уже напоминаю слониху.

Но Хелен лишь рассмеялась в ответ.

– Очень маленькую и милую слониху, дорогая.

Глава 6
Молодость и презрение – близкие друзья

Холкэм-хаус,

Лимпли-Стоук

– Поверить не могу, что мистер Дарби приехал в Уилтшир! – сказала леди Имоджен Маклеллан своей сводной сестре. – Кто бы мог подумать. Эмилия Пигглтон рассказала мне о нем абсолютно все. Однажды она собственными глазами видела его в «Олмаке»[1], хотя он, конечно же, не искал знакомства с ней. Как думаешь, Генриетта, может, мне стоит надеть новое платье? Его только вчера доставили. Ты наверняка помнишь – из индийского муслина с узором из веточек. Только вот миссис Пиннок…

В дверях появилась ее мать, прервав беседу.

– Добрый вечер, дорогие мои, – произнесла Миллисент Маклеллан, вдовствующая графиня Холкэм. – Пожалуй, нам пора спускаться к ужину.

– Мама, знаешь, кто заказал точно такое же платье, как у меня? – поинтересовалась Имоджен капризно-жеманным тоном, вошедшим у нее в привычку в последнее время. – Наша дражайшая соседка Селина Дэвенпорт! Мне сказала об этом миссис Пиннок.

– О господи, – воскликнула Миллисент.

Селина Дэвенпорт считалась в Уилтшире птицей высокого полета. Она вышла замуж за сквайра, гораздо больше интересовавшегося гончими, нежели собственной женой. Ничего удивительного, однако поговаривали, будто свора делила с ним древнее ложе предков, а поэтому всех неизменно интересовал вопрос, где же в таком случае спит Селина.

– Какой позор, – презрительно бросила Имоджен. – Не понимаю, почему Селина никак не может смириться с тем обстоятельством, что она – замужняя женщина. Посмеет надеть платье с невероятно глубоким декольте и самым тесным лифом в этой части графства. И наверняка настоит на том, чтобы занять место рядом со мной.

– Чтобы только погреться в лучах твоего успеха, дорогая, – попыталась успокоить дочь Миллисент. – Но мне очень не нравится твой капризный тон. Во время сезона дамы из высшего света станут твоими надежными союзницами. Но только не в том случае, если сочтут тебя слишком острой на язык. – Имоджен только-только начала выходить в свет и уже обзавелась толпой поклонников – местных юнцов, ищущих ее внимания. И это не самым лучшим образом сказалось на ее характере.

– Никто даже не взглянет на меня, если Селина весь вечер будет выставлять свою грудь напоказ, точно вывешенное для просушки белье!

– Леди не пристало так отзываться о людях, – неодобрительно покачала головой Миллисент. – И почему бы тебе не надеть сегодня платье из газа слоновой кости вместо фиолетового муслина?

– Пожалуй, так и поступлю, – пробормотала Имоджен. – А что собираешься надеть ты, Генриетта?

– Итальянский креп.

Имоджен удивленно уставилась на сестру.

– Я полагала, ты бережешь его для какого-то особого случая.

– Я передумала.

– Леди Ролингс в трауре, Генриетта. Так что танцев не будет.

Генриетта открыла было рот, но Имоджен исправилась:

– Впрочем, траур не имеет никакого значения, поскольку ты все равно не танцуешь. Так зачем, скажи на милость, надевать итальянский креп? Я была уверена, что ты приберегла его для званого вечера в Тилбери.

Генриетта пожала плечами.

– Зачем? Как ты верно заметила, я не танцую. Так почему бы мне не надеть то, что хочется? Какая разница, когда именно я появлюсь в новом платье?

– Никому не ведомо, что уготовило нам будущее, дорогая, – произнесла Миллисент, обнимая Генриетту за плечи.

Девушка тепло улыбнулась мачехе.

– В моем случае танцев не предвидится. Впрочем, как и ухажеров.

– Но ты гораздо красивее Селины Дэвенпорт, – с удовлетворением заметила Имоджен.

Генриетта улыбнулась.

– Какая беззастенчивая ложь!

– Но ведь это правда. Ни одна из местных девиц тебе и в подметки не годится. Если бы не твоя хромота, ни один поклонник не обратил бы на них внимания. Я слышала, как миссис Бернелл сказала, что ты становишься опасно красивой, Генриетта. Представляешь? Опасно красивой! Обо мне такого никто не скажет. С моими-то немодными волосами.

Встав у сестры за спиной, Имоджен скорчила гримасу своему отражению в зеркале. Волосы Генриетты мягкого янтарного оттенка украшали вкрапления лимонных и золотисто-медовых прядей. В то время как Имоджен вынуждена была довольствоваться своими черными, как вороново крыло, локонами.

– Вздор, – фыркнула Генриетта. – Никому нет дела до твоих волос, если ты не можешь иметь детей.

– Мистер Гелл слышал о новом докторе, – напомнила Имоджен. – Он лечит кости и живет в Суиндоне. Может, он знает, как тебя вылечить?

– Папа возил меня ко всем докторам, что живут в радиусе сорока миль, и все говорили одно и то же: если я забеременею, то, скорее всего, умру во время родов вместе с ребенком. Лучше уж смотреть правде в глаза, чем мечтать о новом докторе, способном подарить мне надежду.

Имоджен поджала губы и на мгновение стала похожей на властную и непреклонную римскую богиню. Или своего покойного отца.

– Я не собираюсь опускать руки, – заявила она. – Наверняка найдется доктор, который сможет тебя вылечить. Вот увидишь.

– Да не нужен мне муж, – рассмеялась Генриетта.

Однако слова сестры не убедили Имоджен.

– Ты так воркуешь с детьми.

– Вовсе нет, – возразила Генриетта, испытавшая приступ тошноты при мысли о будущем старой девы. Неужели ей действительно придется всю жизнь восхищаться чужими детьми? От охватившего ее знакомого чувства отчаяния больно сжалось сердце. Все это так несправедливо!

О, если б только она была похожа на тех модных светских дам, которых вовсе не интересовали собственные отпрыски. Леди Фейрберн похвалялась, что видит детей всего пару раз в год, утверждая, что это самый лучший способ воспитания. Да и блистательный мистер Дарби не сразу признал свою очаровательную маленькую сестру.

Как же все-таки несправедливо устроен мир. Она, леди Генриетта Маклеллан, проклята страстью к детям и искалеченным бедром, не позволяющим их иметь. Она всеми силами старалась убедить себя, что руководство сельской школой с лихвой заменяет ей материнство. А еще постоянно напоминала себе, что Господь наделил ее недюжинным умом, позволяющим понять, как могут утомлять мужья.

– Если бы я вышла замуж, моя жизнь стала бы невероятно скучной, – заметила Генриетта. – Мне пришлось бы делать вид, будто мне ужасно интересны все эти разговоры об охоте и гончих. Мужчины – идиоты, поглощенные только собой. Взять, к примеру, мистера Дарби. Он был так уверен в собственной значимости, что попытался сразить меня наповал своими лондонскими манерами. Меня!

– Так вот почему ты решила надеть итальянский креп, – лукаво усмехнулась Имоджен. – Мне стоило сразу же догадаться! Он и впрямь так потрясающе красив? Эмилия рассказывала, что все девушки в Лондоне сгорали от желания с ним потанцевать. Единственный комплимент из его уст – и ты самая желанная невеста в Лондоне.

– Никогда не видела более самодовольного человека, – охладила пыл сестры Генриетта. – Видела бы ты, как он расстроился, заметив, что его шейный платок помялся.

– Должно быть, Дарби заметил, как ты прелестна. Он сделал тебе комплимент? Поэтому ты хочешь надеть свое лучшее платье?

Генриетта рассмеялась.

– О, Имоджен, перестань. Неужели ты веришь, что я стану прихорашиваться ради какого-то лондонского щеголя, заглянувшего в нашу богом забытую деревеньку? Я его не интересую. И что еще более важно – он совершенно не интересен мне. Я еще вчера решила, что надену платье из крепа. Я уже сказала, что не собираюсь ждать более подходящего случая.

– Я тебе не верю, – упрямо заявила Имоджен.

– На самом деле мое бедро – настоящее благословение, – сказала Генриетта своей скептически настроенной сестре. – Если бы не оно, папа выдал бы меня замуж сразу после моего дебюта…

– Которого у тебя не было.

– Был бы, если б не врожденная хромота. Я бы стала женой того, кто дал бы за меня больше. Того, кто даже не потрудился бы запомнить моего имени, а просто хотел бы заполучить имущество отца, бо́льшая часть которого не подлежит отчуждению. Так что к этому моменту я превратилась бы в нудную, умирающую от скуки женщину.

– Меня выдали замуж еще до моего дебюта, – вставила Миллисент. – И я не ведаю скуки. Ведь у меня две самые чудесные дочери во всем королевстве. К тому же, Генриетта, я всегда находила беседы с твоим отцом очень интересными. Он не просто рассуждал об охоте, а был настоящим кладезем информации.

Генриетта с улыбкой посмотрела на мачеху.

– Подобные беседы тебя очаровывали, потому что ты самая милая и добрая женщина в стране. Мне же претят навевающие скуку разговоры об охоте за завтраком, равно как утомительное перечисление подстреленных животных за ужином. Боюсь, вспыльчивость возьмет надо мной верх.

– Это потому, что ты не влюблялась, – заметила Миллисент.

– Если бы твой дебют состоялся, ты наверняка нашла бы любовь в свой первый же сезон, – мечтательно протянула Имоджен. – Какой-нибудь красивый герцог покорил бы твое сердце и тотчас же попросил бы твоей руки. – Забываясь, эта капризная и раздражительная девица превращалась в страстного романтика.

– Красивых герцогов не бывает, – со смехом возразила Генриетта. – Все они старые и дряхлые. – Она попыталась представить себя дебютанткой в окружении пожилых джентльменов. «И многочисленных охотников за приданым», – подсказал ехидный внутренний голос. Несмотря на то что титул отца перешел какому-то дальнему родственнику, неотчуждаемая часть его состояния сделала Генриетту богатой наследницей. Она принимала бы от поклонников цветы и подарки, танцевала бы на балах с изысканными джентльменами вроде Дарби. Генриетта едва не рассмеялась при мысли об этом. Дарби и сам был слишком опасно красив. Кому вообще придет в голову рассматривать его в качестве потенциального мужа?

Но Имоджен продолжала фантазировать.

– К этому моменту ты уже была бы женой герцога и только бы и делала, что давала роскошные балы и танцевала со своим мужем. Возможно, даже с мистером Дарби.

– Дарби не герцог, – возразила Генриетта. – Более того, мне совсем не хотелось бы потерять голову от мужчины, больше заботящемся о своем кружевном шарфе, нежели о маленькой сестре.

Имоджен пожала плечами.

– Он лондонский джентльмен, Генриетта. А не домосед вроде тебя. Только представь, что ты дебютировала в свете и вышла замуж за Дарби. Об этих детях пришлось бы заботиться тебе.

При мысли об этом сердце Генриетты едва не выскочило из груди. Дети… да еще без риска для жизни. Маленькая лысая Аннабель и хмурящая брови Джози.

– Поговаривают, будто у него за душой ни пенни, – продолжала Имоджен. – Вернее, не останется ни пенни, если у леди Ролингс родится мальчик. Тогда Дарби точно потеряет наследство дяди.

– Мне очень не нравится, когда ты пересказываешь сплетни подобного рода, – покачала головой графиня.

– Но одет он вовсе не в лохмотья, – заметила Генриетта.

– Я должна выглядеть наилучшим образом, – заявила Имоджен. – Только представь, как будет чудесно, если он обратит на меня внимание. Сильвию Фарли разорвет от зависти. Как думаете, может, мне стоит попросить Крейс завить мне волосы? – Сестры пользовались услугами одной служанки – Крейс.

– Зачем тебе это делать? – недоуменно поинтересовалась Генриетта. – Твои волосы и без того чудесно завиваются от природы.

Имоджен взглянула на собственное отражение в зеркале и нахмурилась.

– Локоны неровные. А вот волосы Сильвии лежат на спине восхитительными завитками. Она говорит, что ее служанка пользуется для этого горячими щипцами.

– Я бы на твоем месте не стала прибегать к таким сложностям. Нам нужно выезжать через двадцать минут, а Крейс становится жутко раздражительной, когда ее поторапливают. Может, у меня и не было дебюта, – озорно улыбнулась Генриетта, – но уже этой весной тебе предстоит твой первый выход в свет, Имоджен. Возможно, Дарби в тебя влюбится и без раздумий попросит твоей руки.

На лице Имоджен отразилось удивление.

– Нет, я, конечно, готова с ним потанцевать и получить от него комплимент, который поможет мне обрести популярность. Но замуж за него я не хотела бы.

– Почему? – озадаченно спросила Генриетта, представив подтянутую фигуру Дарби и его широкие плечи.

– Он для меня слишком стар. Ему, должно быть, хорошо за тридцать, а то и за сорок. Ровесник моей матери. Наверное, уже вынужден отправляться на отдых сразу после ужина. – Она мрачно посмотрела на мать, совершившую непростительное преступление, утащив Имоджен с бала леди Уиплсир, прежде чем на востоке забрезжил рассвет.

– Мне он не показался слишком старым, – призналась Генриетта, однако, вспомнив о его тщательно отрепетированной галантности, добавила: – Думаю, ты права. Он ведет слишком… беспутный образ жизни, неподобающий тому, кто может стать хорошим мужем. Прощается, целуя самые кончики пальцев. Ты можешь себе представить?

– Подожди, он еще не сталкивался с Селиной, – сказала Имоджен, озорно поблескивая глазами. – У нее платье треснет по швам, если он поцелует кончики ее пальцев!

– Имоджен! – воскликнула вдовствующая графиня. – Веди себя прилично!

Однако девушка лишь коварно захихикала.

Глава 7
Званый вечер у леди Ролингс

Первым, кого увидела Эсме, войдя в гостиную, был ее племянник Дарби, которого развлекала одна из местных матрон Селина Дэвенпорт. Заняв выгодную позицию возле широких окон в дальнем конце гостиной, миссис Дэвенпорт запрокидывала голову так, что ее грудь практически вываливалась из глубокого декольте, представая взору мистера Дарби во всей своей красе.

– О господи, – простонала Эсме.

– Миссис Дэвенпорт быстро завладела его вниманием, – еле слышно усмехнувшись, сообщила Хелен. – Полагаю, она вознамерилась завлечь в свои сети изысканного джентльмена, столь своевременно оказавшегося в нашем обществе.

К досаде Эсме, Дарби выглядел поглощенным беседой. Не мог же он находить занимательной болтовню Селины, у которой имелось всего две темы для разговора: она сама и ее мастерство в различных видах деятельности, лишь некоторые из которых имели место за пределами спальни.

– Дарби! – воскликнула Эсме, подходя к племяннику со спины.

Вздрогнув от неожиданности, мужчина отвесил поклон и поцеловал ее руку.

– Моя дорогая тетушка, – пробормотал он.

Его голос звучал холодно, что лишний раз убедило Эсме в правоте Хелен. Он действительно приехал убедиться, что она носила под сердцем бастарда.

Селина присела в реверансе, явив всему миру свою пышную грудь. Эсме и сама частенько прибегала к подобной тактике. Но это было до того, как она решила начать карьеру циркового слона.

– Боже мой, – воскликнула Селина с ехидной усмешкой, – позволю себе заметить, моя дорогая леди Ролингс, что с каждым днем вы становитесь все… – она замялась, – красивее.

Ответная улыбка Эсме пронзила Селину подобно острому кинжалу, отточенному восемью годами плавания в опасных водах высшего света Лондона.

– Как это любезно с вашей стороны, – проворковала Эсме, – учитывая то обстоятельство, что вы встречали немало красивых женщин еще до того, как состоялся мой дебют.

Улыбка Селины сложилась подобно вееру.

Эсме же повернулась к племяннику:

– Давайте немного прогуляемся, Дарби. Надеюсь, вы останетесь погостить? Ведь это прекрасная возможность представить вас кое-кому из моих соседей.

Они направились на другую сторону гостиной.

– Надеюсь, мы вам не помешаем, – произнес Дарби. – Я счел, что детям будет полезно подышать чистым сельским воздухом, но мы не хотели бы злоупотреблять вашим гостеприимством.

– О, прошу вас, зовите меня Эсме, – произнесла хозяйка дома. – Мы не придерживаемся принятых в Лондоне формальностей, и в конце концов, мы семья.

Слова Эсме застали Дарби врасплох.

– Конечно, – пробормотал он. – Вы тоже должны звать меня Саймоном.

– Как поживает малышка Джози? Майлз рассказывал, что бедняжка очень тяжело переживала смерть вашей мачехи.

– В самом деле? – На лице Дарби отразилось удивление.

– Ну да, – кивнула Эсме. – Он очень расстроился, представив, с какими трудностями вам придется столкнуться, неожиданно став родителем. Мне остается лишь надеяться, что я справлюсь так же хорошо. Ведь мне придется растить малыша без Майлза.

Дарби взглянул на руку леди Ролингс, покоящуюся на огромном животе.

Она действительно беременна, в этом нет никаких сомнений. Дарби еще никогда в жизни не видел столь глубоко беременную женщину. Изысканная светская львица выглядела так, словно готовилась со дня на день разрешиться от бремени. Должно быть, ребенок и впрямь не от ее мужа. Ведь Майлз наверняка не спал с Эсме до того момента, пока не отправился на тот злосчастный прием в июле.

Должно быть, эти мысли отразились на лице Дарби, потому что Эсме вывела его в коридор, а затем увлекла за собой в библиотеку.

– Зачем вы приехали, Саймон? – спросила Эсме, тяжело опускаясь на бархатный диван.

Дарби с мгновение смотрел на нее сверху вниз, пораженный переменами в ее внешности. Он помнил ее чувственной богиней с роскошной фигурой и блестящими черными локонами. Теперь же она обрюзгла и выглядела уставшей и совершенно непривлекательной.

Прежде чем он успел что-либо сказать, она внезапно заявила:

– Это ребенок Майлза.

Дарби отвесил поклон.

– Ни секунды в этом не сомневался.

– Еще как сомневались. – Глаза Эсме заблестели, и Дарби на мгновение вновь ощутил притяжение этой восхитительной женщины, которую после дебюта весь Лондон стал называть Афродитой. – Я вас не осуждаю. Но это действительно ребенок Майлза. Вы сами знаете, как сильно он хотел наследника.

– Знаю, – кивнул Дарби.

– Поэтому мы решили пойти на сближение, – произнесла Эсме, сама того не желая, подтвердив его предположение, высказанное Джерарду Банжу. – Но я понятия не имела, что у Майлза такое слабое сердце. – Эсме подняла на Дарби глаза, в которых внезапно заблестели слезы: – Вы должны мне поверить. Я никогда не согласилась бы… завести наследника, если бы знала, что это может подвергнуть опасности жизнь моего мужа.

Дарби ошеломленно заморгал. Возможно, он ошибся. И это действительно ребенок Майлза. А Эсме продолжала:

– Даже если родится мальчик, я не стану лишать вас наследства. Мы как-нибудь сумеем обойти закон о майорате[2]. Майлз наверняка поддержал бы меня в этом вопросе.

Внезапно Дарби разглядел другую Эсме под пеленой чувственности, защищающей ее подобно доспехам. Увидел ее исполненные беспокойства глаза, услышал ее слова и понял, что на самом деле ничего не знает о браке своего дяди. При мысли о том, что этот ребенок, который пока еще не появился на свет, действительно может стать наследником Майлза, по спине Дарби пробежал холодок.

Опустившись в кресло, он решительно произнес:

– Я должен извиниться перед вами, леди Ролингс. Мне очень стыдно признаться, что я действительно приехал сюда, движимый желанием выяснить, кто является отцом вашего ребенка. Простите, что я посмел усомниться в вашей честности.

– Прошу, зовите меня Эсме, – произнесла леди Ролингс, кладя ладонь на руку Дарби. – Я прекрасно понимаю вас. На вашем месте я тоже усомнилась бы. Дело в том, что мы с Майлзом приняли это решение о сближении незадолго до его кончины. Не понимаю, почему он не рассказал мне о своем сердце. Я знаю, что мы очень сильно отдалились друг от друга, но чтобы рисковать своей жизнью подобным образом…

– Он отчаянно хотел ребенка, – перебил ее Дарби. – Настолько отчаянно, что не принял увещевания доктора всерьез.

Пальцы Эсме крепче сжали его руку, и Дарби с беспокойством заметил, что ее глаза все еще полны слез.

– Вы правда так думаете? Никак не могу отделаться от мысли, что если бы он просто рассказал мне о состоянии своего здоровья, то сейчас был бы здесь, со мной. – Слезы перелились через край и заструились по щекам.

Дарби потрепал Эсме по плечу.

– Все хорошо, не надо плакать.

– Нет, не хорошо, – сдавлено запротестовала она. – Не хорошо! Я уверена, что в тот вечер он перенапрягся, вот почему его сердце не выдержало, когда… когда…

– Когда маркиз Боннингтон, к несчастью, ошибся дверью и вошел в вашу спальню. Судя по всему, шок от произошедшего спровоцировал сердечный приступ. Но Майлз сам рассказывал мне, что доктор выдвинул ему ультиматум…

– Знаю! – протяжно всхлипнула Эсме. – Я ходила к нему после смерти Майлза, и он сказал, что Майлз не должен был… не должен… Но Майлз ничего мне не сказал!

Эсме обессиленно уткнулась в плечо Дарби.

Как странно было ощущать прижавшийся к его боку огромный живот.

– Сомневаюсь, что его признание могло что-то изменить. Ведь доктор был уверен, что он протянет в лучшем случае до конца лета.

– Мне он сказал то же самое. Просто не могу поверить, что Майлз скрыл от меня… это.

– Он ужасно не любил огорчать людей, – произнес Дарби. – Поэтому и промолчал. Не хотел, чтобы вы были несчастны.

Эти слова вызвали новый поток слез. Голос Эсме звучал глухо и прерывисто, и Дарби смог лишь уловить обрывки фраз о том, что Майлз был к ней слишком добр и что она ни за что на свете… никогда… не… и…

Дарби продолжал молча гладить женщину по плечу. Прежде он весьма недвусмысленно заявлял, что брак его дяди и тети с трудом можно было таковым назвать, что они практически не разговаривали и не выносили общества друг друга. Но, очевидно, он ошибался.

Эсме искренне горевала по мужу, хотя они и не жили вместе в общепринятом смысле этого слова. Хотя она и флиртовала с каждым привлекательным мужчиной в Лондоне, а о романе ее супруга с леди Чайлд было известно всем вокруг.

Продолжая успокаивающе похлопывать тетку по плечу, Дарби вдруг отчего-то вспомнил о леди Генриетте Маклеллан – женщине, пришедшей на помощь Джози и Аннабель. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз видел ее в Лондоне. Возможно, ее отец решил, что она слишком остра на язык, чтобы стать кому-то хорошей женой. Ведь она ясно дала понять, что считает общение с ним ниже своего достоинства. Еще ни разу в жизни Дарби не сталкивался с тем, чтобы женщина обращалась с ним столь высокомерно и пренебрежительно.

А еще он ни разу в жизни не видел столь же прекрасной улыбки, как у нее. Когда леди Генриетта улыбнулась на прощание, выражение ее лица стало столь неотразимым, что у Дарби замерло сердце. Она напомнила ему парящую в небе птицу – изящную и грациозную.

Сидящая рядом с ним Эсме расправила плечи и промокнула остатки слез носовым платком.

– П-п-простите, – икая, пробормотала она. – Боюсь, в последнее время я слишком эмоционально на все реагирую. Я очень скучаю по Майлзу, и все это так… так…

– Я знаю, о чем вы, – поспешно перебил тетку Дарби, заметив, что ее голубые глаза вновь наполняются слезами. – Хотите, позову вашу служанку? Боюсь, гости начнут гадать, куда вы запропастились.

Эсме ошеломленно заморгала.

– О господи. Боюсь, мне потребуется изрядное количество рисовой пудры. Вы даже не представляете, сколько времени я трачу на то, чтобы скрыть следы своего плаксивого настроения.

С мгновение они просто смотрели друг на друга – безукоризненно одетый джентльмен с промокшим плечом и растрепанная беременная женщина с покрасневшими от слез глазами, – а потом дружно рассмеялись.

– Когда ваша собственная жена начнет увеличиваться в размерах, Саймон, вы поймете, что частые приступы слез – обычное дело.

– Жду, затаив дыхание, – торжественно произнес он, поцеловав кончики пальцев Эсме.

Глава 8
Легкий ужин в Розовой гостиной

Приложив немало усилий, Генриетта сумела дойти, ни разу не захромав, до небольшого стола в Розовой гостиной, на котором был сервирован легкий ужин. Комната представляла собой изящный прямоугольник с красивыми арочными окнами, выходящими в оранжерею. Эти окна служили лишь благообразию, но никак не обзору, а потому влюбленные парочки, ищущие уединения в оранжерее, могли не опасаться за свою репутацию. Леди Ролингс распорядилась расставить столики в очаровательном беспорядке, в то время как расположенный в дальнем конце гостиной буфет ломился от всевозможных деликатесов. Генриетта присоединилась к мачехе и ее закадычной подруге леди Уинифред Томпсон.

Когда в гостиную неторопливо вошел мистер Дарби, присутствующие разом замолчали. Если в «Золотой лани» он выглядел просто элегантно, то вечерний костюм из темно-красного бархата с замысловато завязанным галстуком и манжетами из тончайшего кружева, ниспадавшими на кисти рук, сделал его поистине неотразимым. По мнению Генриетты, этот наряд наверняка стоил целое состояние.

– О боже, – еле слышно выдохнула леди Уинифред. – Помню, мой отец тоже любил широкие кружевные манжеты, пристегивавшиеся к рукавам сорочки. Но мужчины давно уже не носят ничего подобного. Кому-то такие излишества могут показаться старомодными, но на самом деле это совсем не так, вы со мной согласны? Мой муж наверняка сочтет подобное одеяние женоподобным. – Леди Уинифред жеманно захихикала. – Но он такой ненаблюдательный.

Генриетта была с ней полностью согласна. Мистера Дарби в кружевах никак нельзя было назвать женоподобным. За прошедшие годы она повидала немало дебютанток, сумевших подыскать себе мужа или не нашедших достойную пару, и все они неизменно восхищались изысканными лондонскими денди, такими восхитительно благопристойными и совершенно непохожими на неотесанных жителей Уилтшира. Генриетта всегда считала эти рассказы сильно преувеличенными.

Она рисовала в воображении изнеженных щеголей, неловко семенящих по лондонским мостовым на своих высоких каблуках. Однако эти образы оказались так далеки от правды. Генриетта и представить себе не могла, что в мире существуют такие мужчины: с переливающимися в отблесках свечей волосами и невероятно высокими скулами, обладающие томной элегантностью, свидетельствующей о сдержанной силе. И мужественности.

Одежда мистера Дарби была явно изготовлена в Лондоне. Он носил ее со сдержанной мужской грацией и при этом не казался привередливым. К примеру, не носил перчаток. А его волосы, гораздо более длинные, нежели у жителей Уилтшира, были собраны с помощью ленты.

Леди Уинифред бесстыдно на него таращилась.

– Это ведь племянник леди Ролингс, не так ли? Кажется, я встречала его в Лондоне в прошлом году. Знаете, Дарби был наследником Ролингса. Во всяком случае, до тех пор, пока его супруга не начала увеличиваться в размерах. Не сомневаюсь, что он приехал в наши края, чтобы дождаться, пока она разрешится от бремени.

– Не слишком приятная интерпретация цели его визита, – заметила Генриетта, наблюдая за тем, как Дарби подвергся осаде целой толпы местных матрон.

Дама с башней из волос на голове, затмевал которую лишь ее невероятно длинный нос, возникла на пути Дарби, подобно айсбергу перед кораблем.

– Я миссис Баррет-Дакрорк из Баррет-парка, – с ходу заявила она. – Кажется, мы встречались в прошлом сезоне на музыкальном вечере миссис Кроушай.

Дарби отвесил вежливый поклон.

– Боюсь, вы ошибаетесь, поскольку я не имел удовольствия познакомиться с миссис Кроушай.

– Значит, мы встречались где-то в другом месте! – взвизгнула она. – Возможно, в доме Бесси… леди Пэнтон.

Эта странная дама никак не могла знать леди Элизабет Пэнтон, поскольку та столь строго придерживалась формальностей, что украшала голову перьями даже для посещения простого музыкального вечера. Невозможно было представить, чтобы она отзывалась на имя Бесси. Но что проку возражать?

– Возможно, вы правы, – пробормотал Дарби, целуя ее руку. – Обязательно напомню об этом… э… Бесси… при следующей встрече.

Миссис Баррет-Дакрорк разразилась восторженной тирадой, вне себя от радости, что завязала дружбу со столь значимым представителем высшего света Лондона. Дарби позволил ей болтать, время от времени кивая и украдкой поглядывая по сторонам. Тучные сквайры восседали рядом со своими женами, утопающими в оборках и энергично обмахивающимися веерами. Дамы помоложе произвели на него удручающее впечатление: болезненно-желтоватые лица, понурые плечи, покрытые капельками пота носы. Выделялась из толпы лишь матрона с похотливым взглядом, которую он встретил при входе, – миссис Дэвенпорт. Или, вернее, Селина, ведь она в первую же минуту знакомства настояла, чтобы он называл ее по имени.

Наконец Дарби увидел и свою новую знакомую. Даже издалека он заметил, что наряд леди Генриетты выглядел столь же непривлекательно, как и днем возле гостиницы. Цвет платья придавал ее волосам странный зеленоватый оттенок. И все же Дарби почему-то захотелось продолжить знакомство.

Миссис Баррет-Дакрорк принялась собирать вокруг себя местных дам, представляя нового знакомого как своего лучшего друга. Вела она себя при этом так, что Дарби вдруг почувствовал себя лотом на аукционе. К нему поочередно подошли миссис Колвил, миссис Кейбл (где только она раздобыла этот чудовищный палантин?), миссис Гоуэр, и вскоре Дарби оказался в кольце матрон, наперебой расспрашивающих его о событиях в столице и популярных в этом сезоне фасонах. К сожалению, слава законодателя мод его опередила.

– Боюсь, я ничего не могу сказать о качестве жемчуга, – произнес Дарби, вот уже в сотый раз отвешивая поклон. – Ботинки? Ну… дамские ботинки определенно должны быть такого же оттенка, что и мантильи.

В самый разгар беседы Селине Дэвенпорт удалось пробраться сквозь толпу окружавших Дарби дам. Она наклонилась к нему так, что ее груди подпрыгнули и заколыхались.

– Мистер Дарби, мне ужасно хочется услышать какие-нибудь лондонские сплетни, – протянула она с плутоватым блеском в глазах. – Мою семью так долго сопровождали болезни и смерти, что этой весной я смогу посетить Лондон впервые за долгое время. – Она принялась энергично обмахиваться веером, бросая на Дарби откровенно приглашающие взгляды поверх кружевной окантовки. – Уверена, вы сможете поведать нам много интересного… например, о Рисе Холланде, графе Годуине. – Она наклонилась, чтобы коснуться сюртука Дарби, и ее груди едва не вывалились из декольте. – Правда ли, что он поселил у себя в особняке оперную певицу?

– Мы с Рисом дружим так давно, что совершенно утратили всякий интерес к личной жизни друг друга, – ответил Дарби. – Честно говоря, я никогда его об этом не спрашивал.

– Его супруга здесь, – заметила Селина, кивком указывая на дальний конец комнаты, где за пианино действительно сидела графиня. – И все же я настаиваю, чтобы вы рассказали, что на самом деле происходит у него дома. Только нам, пожалуй, стоит отойти подальше, чтобы не расстраивать ее светлость, ведь она может нас услышать. – С этими словами она крепко схватила Дарби за руку и потащила его прочь от изумленных матрон.

Черт! Последнее, что ему нужно, – разгуливать под руку с похотливой дамой, предлагавшей ему интрижку, в то время как он почти принял решение подыскать себе жену.

Недолго думая, он повел миссис Дэвенпорт прямо к столу, за которым сидела леди Генриетта.

– Какое удовольствие видеть вас снова, – с поклоном произнес Дарби.

– Да уж, – пробормотала леди Генриетта. – Как поживают ваши сестры?

– В полной безопасности, в надежных руках няни леди Ролингс. Она весьма компетентна и вряд ли оставит Аннабель в мокрой одежде. Я знаю, что вы это оцените, леди Генриетта.

А он оказался прав. У нее и впрямь замечательная улыбка.

– Мы прогуливались, – пояснила Селина, соблазнительно улыбнувшись. – Мистер Дарби пообещал пересказать мне все лондонские сплетни.

– Вероятно, вам следует показать ему оранжерею, – посоветовала леди Генриетта. – Уверена, мистер Дарби никогда не видел таких изысканных роз в это время года.

Дарби прищурился. Эта маленькая плутовка только что бросила его на растерзание псам, но при этом смотрела на него с совершенно невинным выражением ясных глаз и еле заметной улыбкой на устах. И все же… Какие интересные глаза. Слегка раскосые, обрамленные самыми длинными на свете ресницами. А уж он повидал немало.

Дарби повернулся к Селине, мельком бросил взгляд на ее роскошную грудь. Для сегодняшнего вечера Селина выбрала по-девичьи облегающее платье, хлопчатая ткань которого выглядела настолько тонкой, что, казалось, вот-вот треснет под напором ее выдающейся груди. Дарби ощутил знакомое возбуждение. Селина Дэвенпорт была красива, распутна и доступна. В то время как платье леди Генриетты из грязно-зеленого крепа придавало ее волосам тусклый оттенок, да к тому же не только полностью скрывало грудь, но и выглядело настолько чопорным, что оборки на вороте почти касались ушей.

Дарби склонился над ее рукой.

– Ваш слуга, – пробормотал он.

Выражение глаз девушки подействовало на него сродни ледяному душу. Ситуация ее забавляла. В этом не было никаких сомнений. Она точно знала, какой будет его реакция на грудь Селины Дэвенпорт, ожидала ее и теперь с удовольствием наблюдала за тем, как собачка послушно прыгнула через обруч.

Дарби непроизвольно стиснул зубы.

– Знаете ли, леди Генриетта, я гораздо более близко знаком с изысканной красотой, нежели вы можете себе представить, – произнес он с хищной улыбкой. – И действительно сгораю от желания прогуляться по оранжерее с миссис Дэвенпорт. – С этими словами он развернулся и пошел прочь.

Разочарованию Генриетты не было предела. По какой-то ей самой непонятной причине она полагала, что Дарби отреагирует на довольно откровенные заигрывания Селины более утонченно. Но едва только местная прелестница направилась к нему, томно покачивая бедрами, он полетел к ней, точно пчела к цветку. Если, конечно, возможно представить цветок из кремовой плоти с двумя грудями, небрежно перехваченный фиолетовой лентой. Судя по всему, даже закоренелые лондонские денди превращались в безвольное желе при виде выставленной напоказ женской груди.

Дарби отсутствовал в Розовой гостиной более двадцати минут, а когда появился в ней снова, то даже не взглянул в сторону Генриетты, поглощенный беседой с седовласым джентльменом, хотя, конечно, Генриетта вовсе не собиралась за ним наблюдать. А потом он совершенно внезапно поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. Генриетту бросило в жар. Сначала она подумала, что это от смущения – ведь Дарби поймал ее на том, что она его разглядывает. Однако жар не ослабевал. Дарби продолжал на нее смотреть, и было в его взгляде нечто такое, от чего Генриетта ощутила легкое головокружение. Если бы она стояла, нога наверняка бы подломилась.

Пока она наблюдала, Дарби вежливо раскланялся со своим собеседником и направился прямо к ней. Словно она позвала его.

Словно… словно… она обладала притягательностью Селины. Генриетта с трудом сдержалась, чтобы не опустить взгляд, хотя прекрасно знала, что ее грудь осталась точно такой же, какой была сегодня утром. По-своему привлекательная, но неспособная составить конкуренцию природному богатству Селины.

Должно быть, Дарби ничего не знал о ее больном бедре. Ее здравый смысл дополнил остальное. Если Дарби и был пчелой, он выбрал не тот цветок.

Цветок, который не мог угостить его нектаром.

Глава 9
Охота на лис и… другие виды охоты

– Можно к вам присоединиться?

– Вообще-то вы можете делать все, что доставит вам удовольствие.

Дарби ошеломила картина, нарисованная его воображением при звуке последнего слова. Нет, этого не может быть. Он привык, что женщины вешаются ему на шею, хотя сам никогда ни за кем не бегал. И уж конечно, его никогда не интересовали юные – или молодящиеся – девственницы, наделенные несомненной респектабельностью и пылким темпераментом.

Должно быть, это последствия пережитых днем потрясений. Разговор с теткой выбил его из колеи, и, вероятно, ему стоило удалиться в спальню и лечь в постель.

Но тогда он упустит возможность пообщаться с пятнадцатью местными джентльменами, у которых имелись весьма подходящие дочери на выданье. И каждую он должен был рассматривать в качестве потенциальной супруги. Генриетта Маклеллан на эту роль совершенно не годилась, учитывая ее склонность обливать водой маленьких детей. Эта черта ее характера напомнила Дарби о собственной матери.

И все же он опустился на стул рядом с ней.

Нет, ее нельзя было назвать недружелюбной. Она взирала на него с таким веселым и снисходительным выражением лица, словно встретила свою незамужнюю тетушку. В ее взгляде читалась еле заметная ирония, бросавшая вызов его мужественности и заставлявшая желать соответствовать ее ожиданиям. А еще в ней совершенно отсутствовал привычный чувственный голод, присущий большинству женщин, встречавшихся на его пути.

«Так тебе и надо», – с некоторым изумлением подумал Дарби.

– Вам нравится в Лимпли-Стоук? – спросила Генриетта, и Дарби подумал, что ее глаза кажутся такими прозрачно-голубыми оттого, что их не затуманивала поволока желания. Они светились умом и любопытством. И не более.

– Благодаря вашему обществу, – ответил Дарби, внезапно осознав, что ему здесь очень нравится.

– Полагаю, вы считаете нас ужасными провинциалами, если не хуже.

– В некоторой степени. – Стены гостиной были украшены небольшими букетиками цветов, столь же веселыми, что и лица гостей вокруг. Уилтширское общество было доброжелательным и жизнерадостным, интересующимся в основном сельским хозяйством и охотой и проявлявшим гораздо меньший интерес к Лондону и всему тому, что там происходило. Хотя жизнь столицы была весьма богата на события, включавшие в себя самые разнообразные грехи, касающиеся не только парламента, но и самого принца-регента.

– Что ж, по крайней мере, мы гостеприимны, – ощетинилась Генриетта, явно недовольная тем, что Дарби так быстро согласился с ее мнением. – Судя по тому, что я слышала, город может быть очень недружелюбным местом.

– Вообще-то не все здесь проявили гостеприимство, – возразил Дарби. – Меня совершенно не интересует орошение земель и сельское хозяйство, и, боюсь, несколько весьма уважаемых джентльменов сочли меня непонятливым и даже… достойным презрения.

– Ну, это слишком сильно сказано, – протянула Генриетта, которую не покидало стойкое ощущение, что так оно и было.

– Вот, например, мистер Кейбл был явно ошеломлен, когда я выразил восхищение его жилетом.

Генриетта еле заметно улыбнулась.

– Мистер Кейбл страдает разлитием желчи, и это дурно влияет на его характер. К тому же недавно один заезжий методистский проповедник обратил его жену в какую-то особо страстную форму христианства, и теперь она выражается исключительно с помощью стихов из Библии. Боюсь, его семейную жизнь сейчас благополучной не назовешь.

– Впредь я ни словом не обмолвлюсь о его манере одеваться, – пообещал Дарби.

Генриетту очаровала способность этого мужчины смеяться не открывая рта. Смех слышался в его голосе, читался во взгляде.

– А чего вы ожидали, украшая шею кружевом? – спросила Генриетта. Судя по всему, Дарби нисколько не смутили презрительные взгляды, бросаемые на него уилтширскими джентльменами. Как он мог чувствовать себя столь уверенно, оставаясь при этом белой вороной?

– Мне нравится кружево, – сказал Дарби. Генриетта оказалась права: смутить его невозможно. – В кружеве присутствует симметрия, совершенство, от которого я получаю удовольствие.

– Симметрия? Я всегда считала страсть к кружевам уделом женщин. – Однако на Дарби кружева смотрелись как угодно, но только не женоподобно.

Дарби пожал плечами.

– Мне нравится. Симметрия – неотъемлемая составляющая красоты, леди Генриетта. Вот вы… вы притягательно симметричны. Ваши глаза расположены на идеальном расстоянии по отношению к носу. Вы никогда не замечали, что красота неразрывно связана с расстоянием между глазами?

– Нет, не замечала, – ответила Генриетта. К раздражению Дарби, она даже не поняла, что он начал с ней флиртовать, и вместо того, чтобы восхищенно захихикать, она сдвинула брови.

– Знаете, мистер Дарби, в деревне живет доярка, у которой один глаз голубой, а другой – зеленый. И она считается вполне себе привлекательной. Более того – все деревенские парни наперебой добиваются ее внимания. Не означает ли это, что вы ошибаетесь, утверждая, что симметрия является обязательным фактором для того, чтобы объект считался привлекательным?

– Не думаю, что ошибаюсь. Вероятно, вас сбила с толку совершенно противоположная теория о том, что уникальность приносит удачу. Как в случае с четырехлистным клевером.

– Четырехлистный клевер вполне симметричен, – заметила Генриетта.

– Как и трехлистный. Но четырехлистный уникален и это делает его асимметричным.

– Ваша теория крайне ненадежна. Ведь моя доярка красива именно благодаря своей асимметричности, или, иными словами, уникальности.

– Что ж, вернемся к вашей личной симметрии, – вкрадчиво произнес Дарби.

Однако Генриетта сменила тему разговора, словно не услышала его слов.

– Мистер Дарби, я хотела извиниться за то, что ошибочно приняла Джози и Аннабель за ваших дочерей и действовала исходя из этого предположения. Мне не стоило разговаривать с вами в столь резкой манере.

– О, прошу вас, забудьте. Вы дали мне очень дельный совет. Агентство по подбору персонала в Бате пришлет завтра утром двух претенденток на место няни, и я непременно поинтересуюсь их мнением относительно ношения мокрой одежды.

Генриетта подалась вперед, и в ее глазах вспыхнул неподдельный интерес.

– Джози нужна исключительно добрая и чуткая женщина, мистер Дарби. Вы наверняка это понимаете, и я надеюсь, вам удастся найти кого-то, кто и сам пережил потерю.

– Джози… – Дарби осекся.

– Кажется, она очень сильно горюет по матери.

– Джози почти не знала свою мать. Моя мачеха виделась с ней не чаще двух раз в год – на Рождество и в день рождения. Хотя последний повод я поставил бы под сомнение, поскольку день рождения Джози выпал на очень неудобное время года.

Поймав на себе вопросительный взгляд Генриетты, Дарби пояснил:

– Шестнадцатое апреля, самое начало сезона. Осмелюсь предположить, что Джози видела собственную мать четыре или пять раз в жизни, но при этом была слишком мала, чтобы в полной мере осознать важность этих встреч.

– Тогда почему она так подавлена?

– Не имею понятия. Возможно, ее потряс переезд в Лондон после смерти моей мачехи.

Дарби опустил глаза и понял, что барабанит пальцами по столу. Нет, ему действительно необходимо подыскать себе жену. Возможно, вдову с собственными детьми, которая сможет понять, почему Джози ведет себя как дикий зверек. Судя по всему, леди Генриетта знала о детях не больше, чем он сам.

– Вполне возможно, что Джози таким образом реагирует на перемены. Позвольте мне еще раз извиниться за свое возмутительное поведение. Я лишь надеюсь, что не причинила вашей сестре душевных страданий.

Дарби улыбнулся.

– Насчет этого можете не беспокоиться. Джози прекрасно провела время и в подробностях рассказывала о своем весьма интересном знакомстве. К счастью, она не расслышала вашего имени и называет вас леди Хенни, так что вам не грозит стать притчей во языцех.

Более всего Дарби раздражала возмутительная чувственность губ Генриетты, которые природа наделила насыщенным розовым цветом. Восхитительно пухлые и мягкие, они так и манили накрыть их в поцелуе. Дарби только и думал о том, как сильно хочет их поцеловать. Перегнуться через стол и забыть о сводящих с ума сестрах, вкусив сладости губ леди Генриетты.

И раз уж ему необходима жена, то почему не жениться на ней? Кажется, она очень любит детей и к тому же невероятно очаровательна, хоть и совершенно не разбирается в вопросах воспитания.

По какой-то причине мысль об этом пугала Дарби. Ему действительно необходима жена. Но он всегда думал о ней как о некоем украшении дома, коим непременно обзаведется в будущем. Конечно же, его жена должна быть красивой и иметь благородное происхождение. А еще – и это качество Дарби ценил превыше всего – она должна обладать мягким нравом. В детстве он порядком насмотрелся на визжащих женщин, чтобы сторониться таких во взрослой жизни.

Впрочем, мягкой и сдержанной Генриетту не назовешь. Дарби сразу вспомнилось написанное на лице Джози удивление, когда леди Генриетта окатила ее водой. Подобные поступки были вполне в духе его матери.

– Джози вскоре вырастет и станет обычным взрослым человеком, – произнес Дарби. – Полагаю, деревенский воздух уже пошел ей на пользу. Могу я принести вам что-то из угощения?

– Но, мистер Дарби…

– Леди Генриетта, я был непростительно груб. Я и без того очень обязан вам за спасение Джози и Аннабель, и мне не стоило утомлять вас рассказами о своих семейных проблемах.

Генриетта заморгала, ошеломленная столь резким отказом продолжать беседу, но, очевидно, не обиделась. Дарби привык к тому, что женщины злились, сталкиваясь с нежеланием собеседника обсуждать выбранную ими тему, но леди Генриетта Маклеллан смотрела на него все так же дружелюбно, как и прежде. Но потом она обернулась через плечо.

– О боже. Сюда направляется миссис Кейбл. Мы устраиваем церковную ярмарку, сэр, и нам нужно многое обсудить. К тому же мне не стоит единолично занимать все ваше внимание. – Генриетта одарила Дарби потрясающей красоты улыбкой, осветившей ее глаза, а потом развернулась, чтобы поприветствовать миссис Кейбл.

Мужчине не оставалось ничего другого, кроме как встать и уйти.

В Лондоне юные леди могли бы лишиться чувств, услышав от него комплимент. Ведь все вокруг знали, что он считал симметрию величайшим даром.

Очевидно, дело было вовсе не в тщеславии. Просто он выбрал объектом своего внимания не ту девушку.

Рядом с ним возникла дородная матрона, утверждавшая, что она на короткой ноге с леди Пэнтон.

– Мистер Дарби! – взвизгнула она. – Сгораю от нетерпения представить вас моей дражайшей племяннице мисс Эйкен. – Эта напористая дама подхватила Дарби под руку и потащила прочь, шепча ему на ухо: – Моя сестра вышла замуж по любви, сэр, по любви.

Очевидно, брак сестры миссис Баррет-Дакрорк оказался мезальянсом.

– Моя дорогая сестра скончалась в прошлом году, а посему счастливая обязанность представлять ее дочь обществу легла на мои плечи, – пронзительно шептала она. – Вы даже себе не представляете, какая это милая и послушная девушка. А ее отец… – миссис Баррет-Дакрорк понизила голос, – видите ли, он занимался торговлей, хотя теперь передал все свои дела партнерам. Но его оборотный капитал составляет почти миллион фунтов.

Дарби отвесил поклон молодой женщине. Ее бледную кожу украшали еле заметные пятнышки – вероятно, бывшие веснушки, которые усердно вытравляли с помощью лимонного сока. Лицо обрамляли волосы оттенка ржавчины, завитые с помощью горячих щипцов в тугие толстые локоны. Словом, перед Дарби стояла типичная представительница рынка невест, прикладывающая все силы к тому, чтобы понравиться потенциальному покупателю. Она посматривала на него с тщательно отрепетированной кокетливостью, но ни веер, ни трепещущие ресницы не могли скрыть от Дарби оценивающего женского взгляда, вычисляющего его истинную стоимость.

– Моя племянница так любит детей, – продолжала расхваливать товар миссис Баррет-Дакрорк. – Она их просто обожает, не так ли, Люси?

– Да, они мне очень нравятся, – согласилась мисс Эйкен.

Подобный ответ явно раздосадовал миссис Баррет-Дакрорк, ожидавшую более цветистого признания в любви к детям перед весьма соблазнительной золотой рыбкой, которую она завлекла в свои сети. Многозначительно сверля племянницу взглядом, матрона добавила:

– А еще она обожает танцевать.

Мисс Эйкен продолжала поглядывать на Дарби поверх веера, и, если он не ошибался, наследница миллионного оборотного капитала обдумывала соблазнительную сделку.

– А посадка Люси в седле…

Однако поток хвалебных слов был неожиданно прерван.

– Уверена, мистера Дарби совершенно не интересуют мои навыки верховой езды, дорогая тетя, – произнесла наследница и нервно улыбнулась, сверкнув двумя рядами маленьких острых зубок. – Насколько я поняла, недавние печальные события сделали вас опекуном двух малолетних сестер. Какие это, должно быть, очаровательные крошки! Вы просто обязаны меня с ними познакомить. Ведь я действительно обожаю детей.

– С радостью, – ответил Дарби, с удовольствием представив, как Аннабель извергает содержимое своего желудка прямо на атласное персиковое платье мисс Эйкен и принимается жевать ободок из роз, украшающий ее голову.

– Уверена, у моей племянницы найдется несколько блестящих советов, касающихся воспитания ваших сестер, – вставила миссис Баррет-Дакрорк.

– Буду рад выслушать их все, так как дельный совет мне точно не помешает. Не хотите ли вернуться в гостиную, мисс Эйкен? Я смог бы принести вам прохладительных напитков.

Однако не успели они сделать и десяти шагов, как Дарби стало ясно, что наследница готова к открытым торгам. Она захлопала своими светлыми ресницами, давая Дарби понять, что все ее движимое и недвижимое имущество будет принадлежать ему – стоит лишь попросить.

Дарби знал, что ему необходимо жениться. Об этом говорили все вокруг. Разве ему под силу воспитать двух маленьких девочек без чуткого женского руководства? Он посмотрел на мисс Эйкен и поймал на себе полный обожания взгляд.

В гостиной свободных столов не оказалось. Леди Ролингс с улыбкой взглянула на племянника с явным намерением пригласить его за свой, но он упрямо направился к леди Генриетте, сидящей в компании двух дам средних лет, тараторящих как сороки. Очевидно, речь шла о предстоящей церковной ярмарке.

К счастью, Люси Эйкен была не прочь присоединиться к леди Генриетте. Она опустилась на стул и принялась обсуждать ярмарку. Дарби же с мрачным видом отправился в дальний конец гостиной, чтобы положить немного еды. Он взял из буфета две тарелки. Перед леди Генриеттой стоял всего лишь бокал с вином, и ей не мешало бы подкрепиться.

Мисс Эйкен приветствовала его горящим взглядом лисицы, выслеживающей аппетитную курочку.

Леди Генриетта приняла из рук Дарби тарелку с жареной куропаткой, удивленно пробормотав слова благодарности, а потом одарила его одной из своих обворожительных улыбок и вернулась к оживленному обсуждению целесообразности установки лотка для игры «в яблоки»[3].

Послушав немного, Дарби решил собрать чуть больше информации о своей потенциальной супруге. В конце концов, он собирался прожить с этой девицей всю жизнь и хотел знать, чем она занимается в перерывах между глупым хихиканьем.

– Скажите, мисс Эйкен, чем вы развлекаете себя здесь, в деревне?

В ответ девушка принялась столь энергично обмахиваться веером, что прядь волос леди Генриетты взметнулась в воздух и упала ей на щеку. Какой восхитительный цвет. Словно прогретый на солнце мед.

– Да… да чем угодно, мистер Дарби! Я, к примеру, очень жизнерадостный человек – так утверждают все мои друзья. И абсолютно счастлива просто сидеть в оранжерее и обрывать увядшие лепестки роз.

– Весьма полезное занятие, – пробормотал Дарби.

– А как насчет вас, сэр? Я знаю, вы всю жизнь прожили в Лондоне и занимаетесь тем… – девушка нервно захихикала, – чем занимаются все лондонские джентльмены.

Неужели она намекает на его распутство? Нет, быть этого не может.

– Вы боксируете? – с придыханием спросила мисс Эйкен.

– Нет, не боксирую, – ответил Дарби. – Боюсь, меня никогда не привлекало искусство поколачивания своих приятелей.

– О… – Ответ явно ее разочаровал, но она быстро взяла себя в руки. – Я читала о джентльменах, встречающихся на ринге с самим Джоном Джексоном[4], и предположила, что вы проводите время столь же увлекательно.

– Вовсе нет, – поспешил возразить Дарби.

В этот момент собеседницы леди Генриетты поднялись со своих мест, и мисс Эйкен немедленно повернулась к ней. Эта девушка действительно обладала безупречными манерами. В частности, она не проявляла ни капли ревности и не пыталась вести себя собственнически, как поступило бы большинство молодых женщин в присутствии такой красавицы, как леди Генриетта Маклеллан.

– Должно быть, вы очень взволнованы предстоящим дебютом, Люси, – произнесла Генриетта. Приятно было отметить, что ее улыбка производила неизгладимое впечатление не только на него. Мисс Эйкен мгновенно оживилась и стала похожей на юную девочку на приеме по случаю ее дня рождения.

– Знаете, леди Генриетта, мое платье для дебюта полностью расшито драгоценными камнями. А мою прическу украсят три пера. Представляете: целых три!

Дарби угрюмо отхлебнул мадеры.

– Мы намерены перебраться в город первого февраля. Вы будете в Лондоне на открытии сезона? – спросила у него мисс Эйкен.

– Почти наверняка, – ответил Дарби, делая еще один глоток.

Взгляд девушки заострился. Черные глаза-бусинки, рыжеватые волосы. Ну вылитая лиса.

– Вы не испытываете волнения в преддверии сезона, сэр?

– Если честно, нет.

– Боже мой, почему? По-моему, чудеснее нет ничего на свете! – Мисс Эйкен всплеснула руками в экстазе предвкушения. – Танцы в «Олмаке», прогулки верхом в парке, чаепитие в гостиной ее королевского величества!

– Мне не нравится толкаться в переполненном зале под нестройные звуки оркестра, а единственные мужчины, катающиеся в парке верхом, – это продавцы галантерейных товаров, – протянул Дарби.

– В отличие от вас, дорогая Люси, мистеру Дарби сезон не в новинку, – произнесла Генриетта, прервав последовавшее за заявлением Дарби неловкое молчание.

Первоначальное желание Люси совершить выгодную сделку начало постепенно остывать.

– Боже мой, – воскликнула она. – Мне нужно разыскать мою дорогую тетушку. Она наверняка гадает, куда я запропастилась!

С этими словами она выпорхнула из-за стола и поспешила прочь. Однако напоследок обернулась через плечо, давая понять, что, если Дарби пожелает потрусить за ней, словно послушный пони на привязи, она не станет возражать. Судя по всему, она готова была закрыть глаза на его грубость и отсутствие энтузиазма относительно предстоящего сезона.

Дарби остался стоять на месте.

– А вот это глупо, – отчетливо произнесла Генриетта Маклеллан.

– Что именно?

– Отделаться от Люси Эйкен подобным образом, – пояснила Генриетта. – Люси удивительно милая девушка, которая станет замечательной матерью вашим сестрам. Она страстно желает переехать в Лондон, потому с радостью поселится там и будет кататься верхом в Гайд-парке несколько раз в неделю. Лучшей партии вам не найти.

Дарби ошеломленно заморгал. Неужели леди Генриетте неведомо, что в приличном обществе молодым леди не пристало обсуждать брачные перспективы других молодых леди? И уж тем более в присутствии мужчины?

Не успев хорошенько обдумать эту мысль, Дарби произнес:

– Знаете, я не привык оценивать женщин как пригодный для брака товар. – Почувствовав, что его заявление прозвучало слишком самодовольно, он поспешил добавить: – Конечно, подобная оценка должна быть обоюдной.

– Возможно, подобные мысли пугают вас из-за того, что вы мужчина. Мы же, женщины, по необходимости вынуждены разбираться, что собой представляет так называемый рынок невест. Полагаю, ваша проблема состоит в том, что до недавнего времени вы не представляли себя частью этого самого рынка. Вы привыкли считать себя довольно ценным экземпляром, но теперь интересное положение вашей тетушки сделало вас чуть более доступным.

Генриетта и не думала над ним насмехаться, а ее мысль о том, что ему необходимо жениться на наследнице, прозвучала вполне здраво.

– Полагаю, вы правы. – Дарби залпом осушил свой бокал. – Ваша откровенность весьма примечательна, леди Генриетта. – Дарби не мог припомнить, чтобы в прошлом кто-то называл его доступным.

– Боюсь, у меня действительно имеется такой недостаток, – согласилась леди Генриетта без тени раскаяния. – Полагаю, это особенность жизни в провинциальном городке. Здесь привыкли говорить начистоту.

– Я проводил в деревне не так много времени, – сказал Дарби, – так что мне остается просто с вами согласиться. Полагаю, до вас дошли слухи, что я приехал сюда с визитом, чтобы дождаться родов своей тетки и убедиться, что до сих пор являюсь наследником ее покойного супруга?

– А это так?

Дарби поболтал в руках бокал, наблюдая за тем, как перекатываются по донышку последние капли напитка рубинового цвета.

– Полагаю, вы сочтете мой ответ поистине шокирующим, леди Генриетта.

– Сомневаюсь, – спокойно ответила девушка. – В маленькой деревне алчности не меньше, чем в большом городе.

Дарби поднял голову, и кончики его губ изогнулись в еле заметной улыбке.

– Стало быть, я не только доступен, но и алчен?

– Я этого не говорила. И не подразумевала. – Что-то в выражении глаз Генриетты подсказывало, что она не кривит душой.

– Я действительно приехал сюда, чтобы убедиться, что тетка носит под сердцем ребенка моего дяди. – Дарби отвел глаза. – Отвратительно было так думать.

– Да уж, – кивнула Генриетта.

– Но я ошибался. Я полагал, что мои дядя с тетей отдалились, но, кажется, эта мысль оказалась неверной. – Дарби никогда не понимал брака дяди, но у него не осталось сомнений относительно того, что этот брак был настоящим.

Его собеседница ничего не ответила, очевидно, шокированная его признанием до самой глубины своей сельской души.

– Брак вообще штука странная, – пробормотал Дарби. – Вы пьете шампанское?

– Да.

Дарби знаком подозвал лакея.

– Хотите еще?

– Нет, благодарю. Я редко пью больше одного бокала. Мне нравятся пузырьки, но не оказываемый ими эффект.

Как человек, позволивший себе напиться до беспамятства (что было для него совсем не характерно) по меньшей мере четыре раза с того самого момента, как ему на голову свалились малолетние сестры, Дарби понимал Генриетту. Понимал, но не разделял ее мнения.

– Пожалуйста, принесите мне еще мадеры, – попросил он лакея. – А леди Генриетте еще один бокал шампанского. Лишний бокал не причинит вам никакого вреда, – обратился Дарби к девушке. – Я и сам выпью для храбрости и, возможно, даже воспользуюсь вашим советом и вновь отправлюсь на поиски мисс Эйкен. – Хотя он вовсе не собирался этого делать.

– Уверена, если вы снова подойдете к Люси, она будет очень рада с вами поговорить, – ответила Генриетта. – Не думаю, что она рассматривает вас как выгодное приобретение. Просто Люси слишком молода. Но, мне кажется, ее привлекла ваша симметрия.

Дарби вскинул голову и увидел, что в глазах Генриетты заиграли веселые огоньки.

Перед ним поставили бокал с вином, и он сделал глоток, ощутив, как язык обожгло огнем. Поскольку леди Генриетта говорила что думала, то, вероятно, не будет шокирована такой же откровенностью с его стороны.

– А почему вы не выставляетесь на рынке невест, леди Генриетта? – поинтересовался Дарби. – Я наблюдал, как вы беседуете с пожилыми и юными леди, но ни разу не видел рядом с вами джентльмена.

– Вы ошибаетесь! – запротестовала Генриетта. – Мы с лордом Дарджисом довольно долго обсуждали его живые изгороди и…

– Это лорд Дарджис? – Дарби кивком указал на тучного джентльмена в кричаще-ярком атласном жилете. – Господин в фиолетовом жилете?

– Нет, это сын лорда Дарджиса Фредерик. У него ужасный вкус. Он совсем не умеет выбирать жилеты. Видите ли, он мнит себя новым лордом Байроном. В течение всего прошлого месяца он посвящал моей сестре Имоджен поистине ужасающие стихи.

– А почему он не посвящает стихи вам? Вы гораздо более симметричны, нежели Люси Эйкен со всем ее богатством. – Дарби подался вперед и смотрел на Генриетту до тех пор, пока она не отвела глаза. – Вы очень красивы, и волосы такого необычного оттенка. И все же предпочитаете прозябать в сельской глубинке.

Дарби нарочито медленно протянул руку и сжал ладонь Генриетты. Она была такой маленькой и изящной, что буквально утонула в его собственной. Дарби вдруг ощутил, как забилось его сердце. Нелепая реакция на красивое личико и бахрому густых черных ресниц.

Генриетта судорожно сглотнула, и ее горло заметно дернулось. Господи, даже горло у нее было прелестным.

– Все потому, что я вовсе не симметрична, – наконец ответила она и сделала глоток шампанского, устремив взгляд на пузырьки, чтобы не смотреть на Дарби.

– Что вы имеете в виду?

– У меня не может быть детей. – Девушка подняла голову и взглянула на Дарби. Ее ясные голубые глаза располагались на идеальном расстоянии друг от друга. Леди Генриетта напоминала Саймону превосходную математическую теорему: очень простую на первый взгляд, но при этом требующую невероятно сложного доказательства.

Дарби не сразу понял, что она сказала.

– Вы не можете… что?

– Иметь детей, – терпеливо повторила Генриетта, словно не видела ничего зазорного в том, чтобы обсуждать подобные темы с человеком, которого знала всего полдня.

Ну и как ему на это реагировать? Дарби еще ни разу не слышал, чтобы благородная дама столь открыто говорила о своих проблемах со здоровьем.

Генриетта по-прежнему не сводила взгляда с лица Дарби, но теперь в ее глазах читалась легкая насмешка.

– Простите, если напугала вас своей откровенностью, мистер Дарби. Боюсь, всем вокруг известно, что вы должны жениться на наследнице, чтобы обеспечить достойное содержание своим очаровательным сестрам. Так уж вышло, что я тоже богатая наследница, но в сложившихся обстоятельствах не могу выставить свою кандидатуру на рынке невест.

Дарби искренне не понимал, что она хотела сказать.

Леди Генриетта залпом допила шампанское и с еле слышным стуком поставила бокал на стол. Ее улыбка излучала тепло.

– Не хочу, чтобы у вас сложилось неверное представление относительно моих намерений. Я вовсе не собираюсь участвовать в торгах, чтобы перебить цену.

Дарби даже не улыбнулся, когда его собеседница встала из-за стола и пошла прочь.

Глава 10
Возвращение Генриетты домой после ужина у Эсме

Удалившись в спальню, Генриетта не находила себе места, что было совсем не в ее духе. Обычно она перекидывала косу через плечо, читала молитву и спокойно погружалась в сон. Время от времени заснуть не давала нестерпимая боль в бедре, а иногда мысль о жизни без детей и мужа становилась столь удушающей, что Генриетта принималась беззвучно рыдать в подушку.

Но у нее были друзья, она чувствовала, что ее ценят, и в целом собственная жизнь вполне ее устраивала. На протяжении многих лет Генриетта негласно брала на себя большинство обязанностей мачехи к их обоюдному удовольствию. Она навещала больных и следила за тем, чтобы молодые семьи получали собственное жилье, встречалась с викарием, когда это было необходимо, и принимала участие в подготовке разнообразных праздников, приуроченных к значимым для деревни событиям.

За исключением тех редких моментов, когда какой-нибудь глупец принимался оскорблять ее из-за того, что она высказывалась гораздо резче, чем того требовали приличия, Генриетта чувствовала себя вполне счастливой. А еще она никогда не огорчалась из-за того, что у нее так и не было дебюта. Да и был ли в этом прок?

Но сегодня она никак не могла успокоиться. Бродила по комнате, беря в руки то один, то другой томик стихов и кладя их на место.

Генриетта не раз видела гравюры с изображением греческих богов в «Дамском журнале», но мистер Дарби напоминал бога лишь в профиль. В анфас он выглядел слишком умным и образованным. К тому же у него были истинно английские скулы и глаза.

Какой стыд, что пришлось рассказать ему о своем бедре, хотя, если бы он продолжил уделять ей внимание, кто-нибудь наверняка нашептал бы ему об этом. Ведь Генриетта видела, каким интересом загорелись его глаза, когда она предложила помочь подыскать няню для девочек. К тому же ему не составило бы труда выяснить, что она богатая наследница. Очень удобно: наследница и мать в одном флаконе. Конечно, она поступила правильно, развеяв его иллюзии. Ей не хотелось давать пищу для сплетен.

Внимание Дарби к ее персоне бросалось в глаза. Генриетта не сдержала улыбки при воспоминании о том, как он развернулся и направился прямо к ее столу. Как вернулся с сопровождающей его Люси Эйкен. Как принес ей тарелку с куропаткой и как держал ее за руку.

Генриетта годами наблюдала за флиртующими мужчинами и женщинами. Но она даже не подозревала, сколь приятно ловить на себе взгляд джентльмена, стоящего на другом конце комнаты, и ощущать себя желанной. Особенно если это первый лондонский джентльмен, посетивший Уилтшир после того, как год назад лорд Фастбиндер провел в их деревне месяц и соблазнил горничную миссис Пидкок. Только вот, на ее взгляд, Фастбиндер был слишком полным и непривлекательным. Дарби же затмил всех местных джентльменов.

Миссис Пидкок подошла к ней и пронзительно зашептала:

– О чем это говорил с вами мистер Дарби, леди Генриетта? Мне бы не хотелось, чтобы этот лондонский охотник за приданым пробудил в вашей душе какие-то надежды. А ведь так оно и будет. – Не слишком деликатный способ намекнуть Генриетте о том, что мистеру Дарби пока еще не известно о ее неспособности иметь детей, иначе он не стал бы тратить на нее свое время.

Потрепав матрону по руке, Генриетта под строжайшим секретом сообщила ей, что мистер Дарби положил глаз на Люси Эйкен.

И все же Генриетта не могла перестать улыбаться, думая о том, что Дарби действительно рассматривал ее в качестве потенциальной супруги. А иначе к чему все эти комплименты? К чему задерживаться за ее столом, восхвалять оттенок ее волос и симметричность лица? К чему брать ее за руку? А эта блуждающая на его лице ленивая задумчивая улыбка? Словно он представлял себе…

На мгновение Генриетта вновь ощутила приступ отчаяния, не раз мучивший ее в юности, терзающее душу желание быть такой, как все. Как другие девушки. Иметь возможность выйти замуж и рожать детей, не расплачиваясь за это собственной жизнью.

Но Генриетта давно уже научилась прогонять прочь подобные мысли, так же поступила она и сейчас. Все это пустое. Ведь она встретила по-настоящему привлекательного мужчину, не знающего о ее физическом недостатке и решившего за ней поухаживать. Для Генриетты, прожившей всю жизнь в Лимпли-Стоук, где давно уже никто не рассматривал ее в качестве невесты, это было внове. А новый опыт всегда полезен.

Генриетта подошла к окну, но ухоженные газоны Холкэм-хауса утопали во тьме. Счастливица та, на ком Дарби решит остановить свой выбор. У него такие чудесные глаза. Они говорили с ней красноречивее слов, хотя Генриетта никогда не верила в подобную чепуху. Если бы Дарби действительно вздумал за ней приударить…

Многие из ее подруг не раз получали любовные письма, обычно являющиеся предвестниками официального объявления о помолвке. Письма мистера Дарби были бы гораздо более изысканными и утонченными, нежели неуклюжие признания уилтширских джентльменов. Его слог был бы нежным, страстным и…

Впрочем, нет. Он слишком красив и наверняка привык к тому, что женщины лезли из кожи вон, чтобы добиться его внимания. Его любовное послание было бы исполнено высокомерия, самоуверенности и ожиданий.

Только вот Дарби смотрел на нее совсем не так, как смотрят на будущую жену. Он словно бы находил нечто восхитительное в ее внешности – в очертаниях ее носа, губ или… чего-то еще. Подобные взгляды заставляют женщину содрогаться от прокатывающейся по телу сладкой волны тепла.

Подобных ощущений леди Генриетта Маклеллан не испытывала никогда в жизни.

Дарби написал бы письмо, которое смогло бы заставить женщину ощутить себя желанной. Красивой, несмотря на хромоту. Притягательной, несмотря на неспособность иметь детей. Пробуждающей страсть. Его ленивая, оценивающая улыбка заставляла женщину чувствовать себя единственной и неповторимой. При одном лишь воспоминании о ней по спине Генриетты пробежала неведомая ей доселе сладкая дрожь.

Девушка подошла к письменному столу и опустилась на стул. В голове сами собой сложились строки.

«Моя дорогая Генриетта», – написала она и с мгновение задумчиво жевала кончик пера. Судя по тому, что она читала, в своих любовных письмах пылкие поклонники часто использовали цитаты из стихотворений.

«Сравнить ли мне вас с летним днем?» Впрочем, Шекспир никогда не входил в число ее любимых поэтов. Генриетта всегда питала тайную страсть к произведениям Джона Донна. К тому же Дарби был о себе слишком высокого мнения, чтобы позаимствовать самоуничижительную манеру изложения у Шекспира. Ему и в голову не пришло бы предположить, что возлюбленная считает его слишком старым или недостаточно привлекательным. Поэтому Генриетта скомкала лист бумаги и отбросила его в сторону.

Дарби написал бы письмо лишь в том случае, если бы обстоятельства вынудили его расстаться с возлюбленной. В противном случае он просто слился бы с ней в поцелуе.

Генриетта положила перед собой чистый лист, когда на ум пришли строки из ее любимого стихотворения Джона Донна:

О, сладкая любовь, прости, что ухожу,
Не думай, не устал я от тебя,
Надежду я в душе своей и вовсе не держу,
Что лучшая любовь найдется для меня…

Мечтательно вздохнув, Генриетта обмакнула перо в чернильницу. Пора переходить от слов Донна к своим собственным. Вернее, к словам Дарби.

«Никогда не найти мне той, кого я мог бы обожать сильнее. И хоть судьба жестоко нас разлучила, я буду хранить в сердце память о вас. Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести ночь в ваших объятиях…»

Генриетта в нерешительности опустила перо. Письмо было бы исполнено настоящей муки, если бы Дарби пришлось покинуть ее после проведенной вместе ночи. Когда Сесили Уэйт сбежала с Тоби Диттлсби, и ее отец обнаружил это лишь на следующее утро, все сочли это происшествие настоящей трагедией.

Генриетта добавила еще пару слов, чтобы строчка звучала следующим образом: «Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести еще одну ночь в ваших объятиях. И никогда не смогу…» Дышать? Писать письма такого рода оказалось гораздо сложнее, чем она могла себе представить. Генриетта мысленно извинилась перед джентльменами, чьи литературные потуги она высмеивала в прошлом.

«Никогда мне больше не встретить женщины с такими переливающимися в свете звезд волосами, как у вас, моя дорогая Генриетта. Опасная красота ваших волос останется в моем сердце навечно».

Генриетта с мгновение смотрела на собственное отражение в зеркале. Волосы действительно были предметом ее гордости. Если, конечно, не считать груди. Конечно, она никогда не носила столь откровенных платьев, как у Селины Дэвенпорт, хотя втайне считала свою грудь не менее роскошной, особенно если надеть такой же корсет, какие предпочитала носить Селина.

Генриетта вновь обмакнула перо в чернильницу. Если ей вздумается написать себе еще одно любовное послание, лучше воспользоваться зелеными чернилами. Ведь цветные так элегантны.

Пора заканчивать письмо.

«Я не знал любви, пока не встретил вас. Не замечал красоты, пока не увидел вас. Не изведал счастья, пока не попробовал на вкус ваши губы».

При других обстоятельствах Генриетта с удовольствием принимала бы участие в сезонах, получала любовные послания. И, конечно же, не оставляла бы их без ответа. При мысли об этом по ее спине пробежала сладкая дрожь. Написание писем джентльменам считалось непростительной фривольностью, но если было объявлено о помолвке, то почему бы не обменяться парочкой записок.

«Без вас у меня нет причин жить». Нет, пожалуй, это слишком. Хотя все это просто обман.

«Я никогда ни на ком не женюсь. И раз уж вы не можете стать моей женой, дорогая Генриетта, я так и останусь холостяком. Дети меня совершенно не интересуют, ибо тех, что у меня есть, мне хватает с лихвой. Все, чего я желаю, – быть с вами. Отныне и навсегда».

Слезы обожгли глаза Генриетты. Как же все это печально. Она на мгновение представила, что Дарби вернется в Лондон и проведет остаток жизни в одиночестве из-за любви к ней. Она зябко поежилась, когда порыв ветерка из окна коснулся ее шеи в поцелуе.

Однако здравый смысл восторжествовал, и с губ девушки сорвался смешок. Перед ее глазами возник образ холодного сдержанного Дарби. Должно быть, шампанское ударило ей в голову. Беднягу хватил бы удар, узнай он о ее письме.

Ну и поделом ему. Одного взгляда на мистера Дарби из Лондона хватало, чтобы с уверенностью сказать: он влюбиться не способен, так как слишком поглощен собственной персоной, чтобы любить женщину так, как этого хотелось бы ей: глубоко и преданно.

Генриетта была абсолютно уверена, что однажды все же встретит мужчину, для которого дети не так уж важны. Который будет любить ее так, что все мысли о детях отойдут на второй план. И он ничем не будет напоминать охотника за приданым вроде Дарби.

Руки Генриетты, складывающие письмо, на мгновение замерли. Жаль, что так вышло с Дарби. Он идеально подходил ей, потому что у него были дети, которых она так отчаянно хотела иметь. Только вот он никогда не полюбит ее так, как она этого заслуживает. У него буквально отвисла челюсть, когда она призналась, что никогда не сможет стать матерью. Отчасти ей было даже приятно видеть, как ее слова сбили с толку этого утонченного и важного лондонца.

Возможно, он сделает предложение Люси Эйкен или какой-нибудь другой наследнице, раз уж Люси пришлась ему не по душе. Люси была бы добра к Джози и Аннабель, хотя, скорее всего, оставила бы их в деревне на попечении няни и гувернантки.

У Генриетты вновь защипало в глазах, когда она вспомнила чудесную милую Аннабель, уткнувшуюся ей в шею и назвавшую ее мамой. А что, если новая няня тоже заставит малышку носить мокрое платьице, и та подхватит простуду и умрет? Генриетта решительно тряхнула головой.

Что за вздор. Конечно же, Дарби не наймет на работу еще одну няню, практикующую подобные методы. Да она и сама не лучше – облить водой маленькую Джози! При воспоминании о том, как она вышла из себя, Генриетте стало ужасно стыдно. И это после всех прочитанных ею книг по воспитанию детей и регулярного посещения деревенской школы.

Но благодаря этому она может помочь мистеру Дарби провести собеседование с претендентками на место няни завтра утром. Сам он на это совершенно не способен. С первого взгляда стало понятно, что он ничего не знает о детях. А поскольку ему теперь известно о ее физическом недостатке, то он не сочтет ее предложение помощи слишком дерзким. Поэтому Генриетта взяла еще один лист бумаги и написала:

«Дорогой мистер Дарби, я пишу, чтобы еще раз предложить вам помощь в найме няни для Джози и Аннабель, и буду более чем счастлива побеседовать с кандидатками на это место. Если же вы пожелаете отказаться от моей помощи, я пойму и не обижусь. Искренне ваша, леди Генриетта Маклеллан».

Генриетта сложила письмо и положила на край стола, чтобы лакей отправил его адресату завтра утром. Девушка не удержалась от улыбки, подумав о том, сколь разными оказались написанные ею письма. Пожалуй, от любовного послания стоит избавиться. Только вот это единственное любовное письмо, которое она когда-либо получит, поэтому Генриетта оставила его на туалетном столике. Она покажет его Имоджен, и они вместе вдоволь над ним посмеются.

Глава 11
Сон в зимнюю ночь

Эсме снился сон. Он бесшумно подошел сзади и положил руки ей на плечи. Конечно же, она знала, кто это. Как знала, что они совсем одни в гостиной леди Трубридж. В конце концов, она видела этот сон много раз.

И однажды пережила все, что видела во сне, наяву.

Это были очень красивые руки – большие и изящные. Как чудесно было бы просто прижаться спиной к его груди и позволить этим рукам скользнуть по плечам и обхватить ее груди. Но ей придется ему сказать. По крайней мере, на этот раз.

Эсме развернулась, и его руки упали с ее плеч.

– Вы несвободны, милорд. Поскольку помолвлены с моей лучшей подругой.

– Лишь формально, – спокойно возразил он. – Джина влюбилась в собственного мужа. Даже я это понимаю и жду, что завтра она объявит, что решила не аннулировать свой брак.

– Не забывайте, что я тоже несвободна.

– Вот как? – Маркиз Боннингтон поймал руку Эсме и поднес ее ладонь к своим губам. Даже такое легкое прикосновение заставило ее задрожать.

Черт бы побрал его красоту, выразительность глаз и его руки, пробуждающие в ней необузданное желание.

– Так уж случилось, что я тоже решила вернуться в супружескую постель, – поспешно произнесла Эсме. – Так что, боюсь, вы свой шанс упустили. Сегодня шлюха, завтра – жена.

Маркиз прищурился.

– Но вы же не собираетесь вернуться немедленно?

Эсме ничего не ответила.

– Насколько я понял, вы еще не воссоединились с достопочтенным лордом Ролингсом?

Когда Эсме еле заметно кивнула, он протянул руку и запер дверь.

– В таком случае я совершу непростительную глупость, отказавшись от представившейся мне крошечной возможности, не так ли?

Его ладони скользнули вниз по рукам Эсме, оставляя после себя огненный след. Она что-то забыла. Что-то забыла ему сказать. Но он уже снял с себя одежду. Иногда в своем сне Эсме наблюдала, как он раздевается, а иногда он просто вдруг появлялся обнаженный среди изысканной мебели.

– А вы не собираетесь раздеться? – хрипло спросил он. Эсме слабела от желания при одном только взгляде на его мускулистое тренированное тело наездника.

– Себастьян, – произнесла она и тут же осеклась. Эсме видела свой сон в двух ипостасях. Существующая во сне, она переживала произошедшее заново, но нынешняя Эсме пыталась предостеречь Себастьяна. Сказать ему, что возвращается в супружескую постель завтра же ночью. Поэтому ему не стоит с ней спать и рассчитывать на то, что их любовная связь продлится дольше одного вечера.

Он поцеловал ее шею, и Эсме ощутила, как его язык на мгновение коснулся ее кожи. В пламени свечей волосы Себастьяна отливали золотом.

Эсме посмотрела в его суровое, такое знакомое и любимое лицо. Целовать его было все равно что пить воду, утоляя мучительную жажду. Эти сладкие и неистовые губы она будет желать вечно.

Она провела ладонями по его рукам, покрытым легким туманом золотистых волос, а потом погладила широкие плечи.

– Могу я выступить в роли вашей горничной? – спросил Себастьян.

Эсме на мгновение прижалась лицом к его груди, наслаждаясь красотой момента, кожей ощущая жестковатые завитки. Он источал аромат нагретой солнцем пыли, как если бы только что спрыгнул с коня. Он пах мужчиной. Себастьяном.

1 Светский клуб в Лондоне для представителей высшего класса. – Примеч. ред.

2 Майорат – принцип наследования, по которому вся земельная собственность (а у знати – еще и титул) достается одному человеку. – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. пер.

3 Традиционная детская игра, в которой участники пытаются достать зубами яблоки, плавающие в тазу с водой.

4 Джон Джексон (1769–1845) – английский боксер, чемпион Англии по боксу голыми руками. Оказал влияние на то, чтобы призовые бои стали законным видом спорта в Англии; способствовал использованию защитных перчаток; преподавал в академии бокса, которую основал в Лондоне. – Примеч. ред.

Продолжить чтение

Без ума от леди

Глава 1Саймон Дарби получает нежелательные известия

Глава 2Сахар, пряности и прочие радости

Глава 3Муки скорби

Глава 4Горькая правда всегда неприятна

Глава 5Бесстыдница Эсме

Глава 6Молодость и презрение – близкие друзья

Глава 7Званый вечер у леди Ролингс

Глава 8Легкий ужин в Розовой гостиной

Глава 9Охота на лис и… другие виды охоты

Глава 10Возвращение Генриетты домой после ужина у Эсме

Глава 11Сон в зимнюю ночь