Когда я любовался огнями Сингапура
Пролог
Эй, куда летишь, альбатрос?
Есть ли там земля –
Для нас не праздный вопрос!
Мы, Открытий жажды полны,
Отдаем себя во власть Волны.
Есть где-то в море Острова –
О них сказала нам людская молва.
Закат в полнеба догорает, маня…
Мы верим карте, наш Путь по звёздам –
Те Острова так ждут меня!..
Строки из песни «Жажда Открытий» – авторский альбом №3 Олега Спицына «Странствующие менестрели»
Уважаемые читатели, в повести №2 под названием «Когда я любовался огнями Сингапура» я продолжаю свое повествование о приключениях моряков подводного флота конца эпохи генсека КПСС Леонида Ильича Брежнева. Все пять «Морских повестей» мной написаны по рассказам и воспоминаниям бывшего матроса, непосредственного участника всех описываемых в них событий. Мы с ним договорились называть его Алик (флотский позывной Бенгалик). При этом автор повестей и сам является очевидцем многих событий.
Еще раз довожу до сведения читателей, что каждая повесть пенталогии имеет свой порядковый номер, но в то же время любая из них, исходя из авторского замысла, написана и как отдельное, самостоятельное произведение.
В прозаическое повествование я также включил стихотворные эпиграфы, как это часто делали мировые писатели-классики в своих произведениях. Но они для эпиграфов чаще брали стихи других авторов или строки из народных баллад, а эпиграфы в моих Историях – это в основном строки из моих же авторских песен плюс иногда из моих более ранних прозаических произведений. Они стоят не только в начале прологов к каждой из повестей, но и перед их некоторыми кульминационными главами. Если уж автор повестей много лет был поэтом-песенником, пробовал свои силы в сочинении композиций в самых различных стилях, записав в студиях четырнадцать концептуальных альбомов (170 песен), то было бы грешно не использовать свои поэтические и композиторские способности еще и в написании прозы.
Необходимая информация для читателей: образы персонажей подаются исходя из восприятия главного героя пенталогии, тогда еще молодого матроса. В дальнейшем, по мере прохождения службы, он ко многим сослуживцам и действующим лицам, которые присутствуют в сюжетах повестей, свое отношение постепенно поменял.
Для читателей есть еще одно существенное разъяснение: все герои данной повести, да и прочих, названы по их действительным именам, но вместо фамилий я, как и в ранних своих романах, здесь тоже чаще пишу их прозвища. Или позывные (как говорится по-военному), ведь в повестях речь идет о военных моряках, ветеранах холодной войны с блоком НАТО, прежде всего с седьмым флотом США. Фамилии представителей командования автором изменены.
Кто прочитал первую повесть «Затмение Цветочной луны», тот должен помнить её последние главы, в которых рассказывается о «Бунте одиночки на подводном корабле». Подводный корабль в то время стоял в доке, а бунтарем как раз и был главный персонаж пенталогии.
А теперь, уважаемые читатели, уже в этой повести вы сможете узнать, как друзья Алика поддержали его стихийно начавшийся «Бунт одиночки», а также о прочих приключениях и поворотах судеб героев наших Историй.
Глава 1. Самоходчики
На циферблате ручных часов моториста Владимира Атясова – 23.25 темного времени суток. В субтропическом Владике тепло, ведь уже конец мая. Дождь хлещет, как из ведра, молнии во мраке ночи сверкают одна за другой, гром гремит оглушительно, практически не замолкая. В свете прожекторов дока силуэт дизель-электрической подводной лодки Б-213 (советского 641 проекта, по классификации НАТО – Фокстрот), стоящей в доке, вырисовывается отчетливо, но, при очередной вспышке молнии, будто слегка дрожит, расплываясь и меняя свои очертания.
Алик смотрит на Грозу морей откуда-то сверху, расположившись под металлическим навесом, который, впрочем, от ливня полностью не защищает. Вместе с бунтарем метристом здесь же находятся и трое молодых мотористов его призыва: Владимир Атясов (позывной Матяс), Сергей Андреев (Серж) и Виктор Нечаев (Чифир), а также бурят-торпедист Баясхал Урбагаров (Борис). По распорядку дня, после проведенной строевым старшиной вечерней справки, эти моряки должны находиться в своих отсеках, готовиться к отбою в составе команды, а они стоят под каким-то хлипким навесом, взирая на свой корабль со стороны. Получается, уже их всех пятерых можно назвать бунтарями. Или самоходчиками, если угодно. Ясно лишь одно: друзья решили поддержать Бенгалика в его неравной борьбе с годками, после вечерней поверки покинув вместе с ним на неопределенное время свою воинскую часть.
– Наши годули, наверное, уже спать завалились, – молвил Чифир, стряхивая капли воды с рукава голланки, так матросы подлодки (без звукового произношения буквы «д») называли свою рабочую форменку. Его голос из-за грозы с тропическим ливнем был едва слышен. – Братцы, пожалуй, можно уже и до «хаты» отправляться.
Бенгалик вздохнул. Он понимал, ребятам нужен отдых, и страдают они из-за него, его стихийного бунта.
– Вчера годки и подгодки до четырех ночи спать не ложились, меня по всей лодке искали. Вы идите, а я здесь останусь… пока останусь.
– Пойдем только все вместе, – не согласился с ним Борис.
– Мне лучше тут еще немного побыть.
– Сидеть здесь – не выход! – подумав, заявил Володя Атясов. – Рано или поздно, но придется возвращаться. Годки, конечно, нас уже хватились, и как бы нам всем не пришили групповой самоход!
– Пусть мне лучше пришьют самоход, чем буду чистить эту поганую цистерну грязной воды! – угрюмо изрек метрист. – Этого мои недруги не дождутся!
– Да… наверное… – не совсем уверенно согласились с ним друзья. – Только вот, что может последовать после «пришивания самохода»?
– Нет, надо всё же найти какой-нибудь выход, – подал голос Серж, – не будем же мы тут торчать одну ночь, потом другую, а днем что делать? За самоходы, если строевой доложит командованию, нам всем намылят шею – тут уже не только губа корячится!
Сначала все угрюмо молчали. Потом послышался голос Чифира:
– Думаю, поступим так: на заводе, в одном из цехов, есть место, куда можно легко проникнуть и вполне себе прилично отдохнуть. Там есть шкаф, где валяется целая куча старых, но достаточно цивильных телогреек, есть там и другое тряпье, которым можно накрыться. Айда туда.
– У меня лучшее предложение, – Матяс говорил негромко, но в его голосе звучала уверенность в том, что он нашел выход из создавшегося трудного положения, – мы проводим Алика до этого цеха, а сами вернемся в док, на лодку. Надо разведать там обстановку, узнать, чем дышат годки. Утром кто-нибудь из нас найдет Алика и сообщит ему, какая обстановка в команде, и что надо срочно предпринимать.
Так самоходчики и поступили: проводили Бенгалика до здания, где он в тесном и душном закутке одного из заводских цехов остался коротать остаток ночи, а его верные друзья возвратились в док, на свой подводный корабль.
Глава 2. Новости от Бориса
Бенгалик открыл глаза. Ему послышалось сквозь сон, что кто-то негромко назвал его имя.
– Кто здесь? – спросил он, приподнимаясь с телогреек (не таких уж и «цивильных», как уверял Чифир) и напряженно вглядываясь в темноту.
– Алик, это я, – ответил ему голос Бориса Урбагарова. Едва различимая фигура бурята приблизилась к его лежаку.
– Сколько сейчас времени? – задал новый вопрос Бенгалик, вновь падая спиной на фуфайки. Ему казалось, что он лег спать не более пяти минут назад. Глаза закрывались сами собой, ведь за последние трое суток его сон составил в общей сложности не более шести часов.
– Начало седьмого.
Баясхал сел на фуфайки рядом с лежавшим другом.
– Да ну! – удивился метрист. – Ну, и что там новенького произошло?
– На лодке?
– Не на космическом же корабле!
Боря коротко хмыкнул, будто тоже удивляясь чему-то, а потом лаконично сообщил:
– Да помахались…
– Кто помахался? С кем? – Бенгалик вскочил на ноги в возбуждении. Сонливость как рукой сняло. – Наши ребята дрались с годками?
– Да, наши. Ну, ладно, мне надо скорее возвращаться.
– Да ты расскажи хоть немного, что в команде произошло!
От немногословного бурята трудно было добиться каких-либо подробностей. Бенгалик понял лишь одно: сам Баясхал в этой махаловке не участвовал, даже не присутствовал, рукопашная схватка произошла в пятом, дизельном, отсеке, и в ней участвовали трое мотылей их призыва.
Как зачинатель бунта узнал впоследствии, в схватке особенно отличился Чифир, принявший неравный бой с самим строевым старшиной Голиковым, со своим комодом Гладковым и старшиной команды трюмных Владимиром Маненко. При этом ему, разумеется, сильно влетело, но и годкам от этого богатыря тоже прилично досталось, особенно Маненко. Кстати, с Мэном Бенгалик всегда состоял в неплохих отношениях: по первому году службы тот не раз отмазывал его от ночных работ в трюме пятого отсека. Да и в случае с цистерной грязной воды он отказался принимать участие в наказании метриста. А теперь, видимо, произошло нечто такое, из-за чего он решил поддержать свой призыв.
«Вот карусель какая закрутилась! – подумал бунтарь. – Но во всем этом есть и положительный момент: теперь “Голиков и компания”, продолжив конфронтацию, вынуждены будут распылять свои силы».
Глава 3. Знаток человеческих душ
Стрелки на заводских часах показывали без десяти минут семь. Бенгалик широким военно-морским шагом возвращался на подлодку, чтобы успеть к подъему флага. Всюду уже сновали люди, рабочий персонал завода. Самоходчик замедлил шаг, засмотревшись на одну из молоденьких работниц, своим светлым обликом напомнившую ему девушку, с которой он этой весной познакомился во время его самой первой ночной вылазки на хлебобулочное предприятие. Вернее сказать, он там познакомился с двумя молоденькими работницами, но в душу ему запал образ только одной из них (подробности этого события приводятся в повести «Затмение Цветочной луны»).
«Надо будет этой ночью наведаться на Тюху! – твердо про себя решил Бенгалик. – Вспоминает ли Она меня? Как встретит после долгой разлуки?».
Романтик, сентиментально вздохнув, с усилием оторвал свой взгляд от незнакомой ему работницы завода и тут же остановился как вкопанный – навстречу ему шествовала могучая, чем-то похожая на скафандр водолаза-глубоководника фигура флотского офицера.
«Полундра, так это же сам Его Высокоблагородие товарищ Босс, собственной Перцовой!».
Оторопь метриста длилась лишь какое-то мгновение, но и за это короткое время дальнобойные «перископы» офицера-подводника успели поймать силуэт его фигуры в свои перекрестья и, расширившись от удивления, стали походить на объективы мощных галактических телескопов. Бенгалик, развернувшись на девяносто градусов, мгновенно завернул за заводской продуктовый киоск и скорым шагом устремился к доку окружным путем.
Все молодые матросы команды встретили бунтаря метриста с восторгом. Представители младшего призыва расспрашивали Бенгалика о его приключениях, делясь последними сенсационными новостями корабля. Особенно много было перетолков насчет ночной рукопашной схватки троих мотылей с годками. Бенгалик заметил, что лица некоторых старослужащих имеют некие отметины, очень смахивающие на ссадины и синяки. Годки в свою очередь посматривали на него хмуро, но каких-либо враждебных действий не предпринимали. Тем не менее бунтарь всей своей кожей чувствовал приближение неких судьбоносных событий.
На лодке полным ходом шло утреннее проворачивание механизмов. Бенгалик в рубке радиометристов, в последний месяц оставшийся на боевом посту Р-32 сразу и за командира отделения, и за старшего метриста, усердно занимался проверкой работы радиолокационной станции «Альбатрос», у которой в последнее время почему-то хандрил магнетрон. И тут слышит, как его по громкоговорящей связи «Каштан» срочно вызывают в Центральный Пост. Он выходит в ЦП и видит двух старших лейтенантов – врио старпома Юрия Владимировича Петраковского, которого вся команда уважительно звала Боссом, и замполита Сергея Николаевича Гуреева, получившего от команды за особенную симпатию к заведованию БЧ-5 прозвище «Третий механик».
«Ясненько! – подумал метрист, бросив взгляд на мрачную физиономию исполняющего обязанности старпома. – Босс меня тогда, на территории завода, конечно же, заметил, и теперь с самоходчика будут снимать лишний слой древесной стружки по полной программе».
Но, к удивлению Бенгалика, разговор с ним завел отнюдь не старпом, а замполит. При этом Гуреев говорил вовсе не о его самоходе на территорию завода, а о том, как тяжело командованию подлодки Б-213 расставаться с кем-либо из личного состава своего экипажа, терять того, на кого возлагались большие, можно даже сказать, радужные надежды. А ведь для всего офицерского состава подлодки такие матросы буквально на вес золота, они для командования «словно брильянты, ограненные отеческой любовью».
И только тут наш герой наконец-то уразумел, что речь здесь всё время шла о его скромной персоне! Оказывается, его – да еще с такими почестями! – списывают с Б-213 на Б-85. Не хватало еще только духового оркестра, торжественно исполняющего марш «Прощание славянки»! А что касается Б-85, то это была подлодка девятнадцатой бригады, которая в настоящее время бороздила необъятные просторы Мирового океана. Списать на нее метриста Бенгалика было распоряжением комбрига, капитана первого ранга Серегина, так как одному из радиометристов этой боевой подлодки по осени надо было уходить в запас.
Замполит, поведав Алику обо всем этом с печальным видом, наконец-то задал главный вопрос, взирая на метриста с надеждой в светло-карих глазах:
– Тебе же не хочется покидать родной корабль? Или ты готов, забыв обо всём хорошем, что здесь всегда имел, без оглядки устремиться на другую подлодку?
Бенгалик на некоторое время задумался: его родной дядя Владимир незадолго до него служил акустиком в той же девятнадцатой бригаде, только на подлодке 611 проекта (Танго – по классификации НАТО), он подробно рассказывал Алику, как ходил в Дальний Поход, какие экзотические страны повидал. И с тех пор племянник бывалого моремана, тоже попав на флот, причем в ту же девятнадцатую бригаду подводных лодок, только и мечтал о том, чтобы уйти в Дальний Поход, чтобы, как и его родственник, повидать моря и океаны, другие неведомые страны, таинственные острова. И вот его мечта находится совсем близко – буквально на расстоянии вытянутой руки! Но почему всё хорошее в его жизни происходит всегда так не вовремя?! Ведь он в настоящее время не может вот так взять и покинуть своих друзей, оставив их на растерзание рассвирепевшим годкам! Ведь это он фактически заварил здесь «кашу», ребята поддержали его Бунт в самую трудную минуту, даже, можно сказать, прикрыли своей грудью, а он в такой критический момент вдруг возьмет, да и слиняет с корабля, как какая-нибудь крыса! Да и найдет ли он таких же верных друзей на другой подлодке, в совершенно незнакомом ему экипаже? Кроме того, кое-кто давно дожидается его появления на хлебобулочном комбинате…
– Что же ты молчишь? – вновь послышался голос Гуреева, проникший в душевные переживания Бенгалика. – Ответь нам со старпомом откровенно: тебе хочется покинуть наш экипаж?
Нам думается, замполит не был экстрасенсом и не умел читать чужих мыслей, но, являясь хорошим психологом, каким-то непостижимым образом умудрился метко попасть в болезненную точку нашего героя.
Бенгалик, тяжело вздохнув, помотал головой в знак отрицания:
– Нет, товарищ старший лейтенант, мне не хочется… не хочется покидать родной экипаж.
– Точно? – прищурил глаза «знаток человеческих душ». – А мне показалось, что ты сейчас в чем-то сомневаешься!
– Ни в чем я не сомневаюсь, товарищ старший лейтенант, – решительно отмел подозрения замполита Бенгалик, стараясь улыбнуться, – мне действительно не хочется покидать нашу лодку.
– Тогда мы будем тебя отстаивать! – пообещал Гуреев, благодарными глазами взирая на такого преданного родной подлодке моряка. – Но дело в том, что ты сейчас должен отбыть на базу Б-213, в девятнадцатую бригаду. Собирайся, но имей в виду, мы будем за тебя бороться – не теряй надежды! – И замполит с подчеркнутым уважением отдал метристу честь. Тот, немного смутившись, козырнул в ответ.
А вот Босс во время этой задушевной беседы хранил гробовое молчание, так и не проронив ни единого слова, не выдав своих истинных чувств ни взглядом, ни гримасой, ни даже случайным жестом. Однако, если в голосе замполита слышалась поистине отеческая забота, то в молчании старпома чувствовалось что-то неуловимо зловещее. И нашему герою вспомнились те исторические дни, когда он имел честь познакомиться с этими двумя достойными офицерами. Откровенно говоря, метрист тогда познакомился не только с ними, но и со всеми членами экипажа Б-213. Однако, чтобы рассказать об этих днях, автору придется вернуться к событиям, которые произошли еще семь с половиной месяцев назад, и начать свой рассказ с построения курсантов Учебного Отряда Подводного Плавания на его огромном плацу для распределения на действующий флот. Точнее, начать с рассказа об окончании этого распределения.
Глава 4. Это всё очень смахивает на похищение!
– Ребята, сюда опять идет мичман с Двести тринадцатой! – услыхал Бенгалик поблизости чей-то голос.
– Видать, еще не всех нужных ему спецов завербовал на свою Елу Субмарину! – насмешливо промолвил другой голос.
«О чем это они? Двести тринадцатая? – Бенгалик осмотрелся по сторонам. – Так это же та самая субмарина, о которой мне рассказывал Серега Арист – она ведь должна скоро уйти в Дальний Поход по морям и океанам!».
– Друг, где этот мичман? – обратился Бенгалик к курсанту, только что насмешливо говорившему о «желтой подводной лодке».
Тот с каким-то странным удивлением посмотрел на Бенгалика, потом ткнул указательным пальцем правой руки влево от них обоих:
– Да вот же он!
К курсантам Учебки приближался человек неопределенного возраста в мичманской униформе. Было видно, что он сильно мерзнет: вытянутое, как у лошади, лицо было землистого оттенка, в то же время гладко выбритые щеки отливали странным иссиня-черным цветом, карие глаза смотрели печально, нос по-детски шмыгал. Вид этого мичмана был скромный, даже какой-то застенчивый, резко отличавшийся от гордого вида любого из мичманов Учебного Отряда, к которым даже на хромой кобыле не подъедешь. А тут было видно невооруженным глазом, что к мичману с подлодки Б-213 можно запросто подойти.
Бенгалик сразу же почувствовал к этому человеку симпатию: скромный малый, так сильно мерзнет, а ведь всё же пришел сюда за Аликом, чтобы забрать его на подлодку, в скором времени уходящую в безбрежные просторы Мирового океана!
Бенгалик решительно преградил путь мичману. Тот вздрогнул и остановился, вопросительно глядя на преградившего ему путь курсанта.
– Вы с Двести тринадцатой, товарищ мичман?
– Да–а… – протянул мичман. Он по-прежнему только лишь смотрел на Бенгалика с вопросом в глазах.
Бенгалик ободряюще ему улыбнулся:
– На вашу лодку не требуются метристы?
– Метристы? – переспросил мичман, чуть картавя. – Значит, Вы метрист?
– Да.
– А почему Вам хочется попасть на Б-213? – Глаза мичмана испытующе смотрели на метриста.
– Я много о ней слышал.
– Много слышали? Тут, в Учебке? – удивился мичман.
– Она ведь должна скоро уйти в Дальний Поход?
Мичман молчал, глядя на Бенгалика какими-то странными глазами.
– А Вы, значит, хотите пойти в Поход? – наконец поинтересовался он.
– Да, мечтаю вообще походить по морям. И… полюбоваться огнями Сингапура.
– Полюбоваться огнями Сингапура?! – изумился мичман. Потом, видимо, догадавшись, что в действительности имеет в виду Бенгалик, некоторое время снова стоял молча, как будто не решаясь помогать мечте, высказанной так иносказательно.
– Метрист нам нужен… – наконец промолвил мичман. – Я акустик, старшина команды РТС…
«Глаза его смотрят с каким-то странным выражением. Как будто ему хочется за что-то передо мной извиниться! – вдруг пришло на ум Бенгалику. – Человек этот, наверное, очень деликатный, а может, просто сильно мерзнет».
Остается только верить, что именно деликатная натура или холод помешали мичману «извиниться» перед наивным романтиком, мечтающим «полюбоваться огнями Сингапура». Как в дальнейшем узнал Бенгалик, фамилия этого мичмана была Белов, а моряки Двести тринадцатой дали ему погоняло Черный мичман. Если бы Бенгалик прознал об этом заранее, то никогда бы к человеку c таким «позывным» обращаться не стал.
Несмотря на свой застенчивый вид, мичман действовал решительно: ему всё же удалось «завербовать нескольких рекрутов» на свою стоящую в капремонте подлодку. Когда мичман с Бенгаликом прошли громадный плац и приблизились к деревянной ограде Учебки, откуда-то из кустов вынырнули и подошли к ним еще четверо курсантов. Трое из них выглядели настоящими гренадерами: рост от 182 до 185 см, широкоплечие, сурового вида. Четвертый курсант ростом был на полголовы ниже первых трех, улыбчивый, узкоглазый. «Гренадеры» по флотской специальности оказались мотористами. Узкоглазый курсант оказался торпедистом. Бенгалик никак не мог понять, как всё-таки правильно произносится его имя – то ли Баисхан, то ли Буясхат… Оказалось, на бурятском языке его звали Баясхал. Впрочем, вскоре все сослуживцы стали называть бурята русским именем Борис.
«Застенчивый мичман» сдвинул в сторону несколько досок, и перед глазами изумленных «рекрутов» появился лаз, через который можно было пролезть на четвереньках и оказаться за пределами воинской части.
«Что-то здесь не так – всё очень смахивает на похищение!» – вдруг пришло на ум Бенгалику.
Он дернул «деликатного мичмана» за рукав и высказал ему свои мысли вслух.
– Не бойся: я беру всю ответственность на себя, – ответил тот, хмуро взглянув на молодого метриста. – Тебе же хотелось попасть на Б-213? Тогда дерзай: кто не рискует, тот не пьет «Шампанского»!
Губы мичмана растянулись в какой-то саркастической усмешке, неприятно поразившей Бенгалика. У него возникло некое подозрение и оно больно укололо его сердце, но он отмел его в сторону, как унижающее человека, благодаря которому он скоро уйдет в поход по таинственным Южным морям.
Нам достоверно известно, по какой причине попал на Б-213 метрист Бенгалик, но абсолютно непонятно, каким же образом Черному мичману удалось «завербовать» на нее еще и трех мотористов за компанию с бурятом-торпедистом. К сожалению, Бенгалик за время совместной службы об этом их спросить так и не удосужился.
Глава 5. У господ матросов нет вопросов!
Нет, мы всё же ошибаемся. Бенгалик, по дороге в расположение четвертой бригады подводных лодок, всё же задал этот вопрос идущему рядом с ним Баясхалу Урбагарову. Однако задал его примерно в такой форме: «Готов ли ты, о Мастер торпедной стрельбы, к Дальнему Походу в Тихий и Индийский океаны?». Бурят, взглянув на него непонимающими глазами, пробурчал что-то невразумительное. Быть может, его смутили слова о Мастере торпедной стрельбы, ведь он был очень скромным парнем.
Еще по пути в новую часть Бенгалик узнал имена, фамилии и прозвища всех своих будущих «товарищей по несчастью»: бурят-торпедист, как мы уже знаем, прозывался по-русски «Борисом»; жизнерадостного стройного брюнета Сергея Андреева все называли французским именем «Серж»; рыжий, жилистый, сурового вида Владимир Атясов был чистокровным русским, хотя и рожден был когда-то в узбекском городе Гулистане. Видимо, поэтому он и имел какое-то русско-узбекское прозвище «Матяс»; а русоголовый богатырь-сибиряк Виктор Нечаев из всей этой великолепной четверки носил самый звучный позывной – «Чифир».
Мичман и его «честная компания» прошли через КПП, где дежурили гражданские лица, потом – через другое КПП, где уже несли вахту моряки Тихоокеанского флота, и оказались на территории, на которой находилось несколько старинных двухэтажных зданий. Здесь располагались штаб и казармы команд четвертой бригады подводных лодок. Пройдя всю эту территорию, процессия вошла в здание сиреневого цвета, затем поднялась на второй этаж и зашла в огромный зал – совмещенный кубрик команды Б-213 и команд двух «эсок», находившихся непосредственно в составе четвертой бригады подводных лодок (это были небольшие торпедные лодки класса «С», оставшиеся на вооружении флота еще с пятидесятых годов. В дальние океанские походы они не ходили, ограничиваясь короткими выходами в территориальные моря СССР).
В кубрике новичков, похоже, давно ждали: буквально у дверей стояла большая группа старшин и матросов, которые, приветливо улыбаясь, спрашивали наперебой вновь прибывших:
– Братцы, электрики есть среди вас? Трюмные есть? Мотыли есть? Есть?! Ура!!!
Какой-то старший матрос высокого роста и с довольно лохматой русой головой с надеждой в голосе спросил:
– А метрист есть среди вас, ребята?
– Есть, – ответил ему Бенгалик. – Я метрист.
На лице русоголового появилась лучезарная улыбка. Он приветливо протянул руку Бенгалику и коротко представился:
– Лёня.
Лёня с такой радостью потряс в ответ протянутую руку Алика, что можно было подумать, не подчиненного ему матроса встречает, а брата родного после долгой разлуки!
Мичман с новобранцами зашли в отдельный кабинет, который здесь собой представлял что-то вроде офицерской кают-компании. Тут их встречала уже небольшая группа мичманов и офицеров. Все они, доброжелательно улыбаясь, стали о чем-то расспрашивать вновь прибывших матросов. Боря Урбагаров явно застеснялся от такого внимания и на вопросы практически не отвечал, но трое мотористов вели себя раскованно, как у себя дома, и на расспросы отвечали свободно, с чувством собственного достоинства, а порой и с юмором.
Бенгалик, внутренне радуясь такой радушной встрече, тоже отвечал на обращенные к нему самые разнообразные вопросы. Инициативой в разговоре владели двое офицеров: небольшого роста и белобрысый капитан-лейтенант и такого же роста темноволосый старший лейтенант. Последний с пришедшей молодежью вообще беседовал мягким отеческим голосом. За спиной у него стояли два лейтенанта и два мичмана. Один из лейтенантов и мичман, оба с виду лет двадцати пяти, всё время радостно переглядывались между собой. Как впоследствии узнал Бенгалик, это были второй механик подводной лодки и старшина команды мотористов. У них была для радости особая причина: ни одна из боевых частей лодки не получила такого крупного пополнения, как их БЧ-5.
В кабинете находился еще один старший лейтенант, но он до поры до времени участия в разговоре не принимал, так как, невзирая на громкую беседу, крепко спал, растянувшись во весь рост на диване, что стоял у стены этой офицерской «каюты». Взгляд Бенгалика невольно задержался на этом человеке. Даже во время сна его внешность говорила о личности необыкновенной. Ростом он был никак не меньше двух метров – настоящий великан, к тому же и телосложением его Бог не обделил: весил он явно не меньше ста тридцати килограммов, но особое внимание привлекало его лицо – круглое, с крупными чертами, даже во сне с нахмуренным лбом, с круто изогнутыми густыми бровями и сурово сжатыми волевыми губами. Весь облик этого человека говорил о натуре яркой, горячей, к тому же невероятно властной и честолюбивой.