Железо и Шепот Туманов

Глава 1: Кошмар под Верденом

Дождь из жидкой грязи хлестал Эрнста Вебера по лицу, смешиваясь с потом и копотью. Он бежал. Не от англичан с их жуткими генмод-собаками, не от французов, чьи зомби-легионы, "Бледные", шагали сквозь пулеметный огонь с ледяным безразличием. Он бежал от своего творения. От рева «Паука Штейна» – шестиногого кланкера-охотника, чьи стальные челюсти всего час назад перемалывали не вражеские окопы, а своих создателей. Его команду. Его друзей.

Взрыв сотряс землю, сбив Эрнста с ног. Он упал в вонючую жижу нейтральной полосы, впитывая запах разложения, пороха и масла. В ушах все еще стоял нечеловеческий визг разрываемой стали, крики, заглушаемые хрустом костей под гусеницами его машины. Она ожила. Не по приказу. Не от неисправности. Она… услышала что-то. Невидимый импульс, шепот на краю восприятия, заставивший ее кристаллы-стабилизаторы вибрировать с бешеной частотой. И затем – безумие уничтожения.

«Дезертир. Предатель.» – стучало в висках в такт бегу. Немцы его расстреляют. Союзники – растерзают. Но жить с этим – жить с тем, что его разум породил кошмар, убивший своих – было невыносимо.

Вдалеке, сквозь дым и дождь, маячили контуры разрушенной часовни. Убежище. Хрипло дыша, Эрнст пополз к нему, каждый звук – треск ветки, всплеск воды – заставлял сердце колотиться как бешеное. Внезапно, воздух вокруг сгустился. Не дым, а холодный, влажный туман. Он стлался по земле неестественно быстро, затягивая воронки, обволакивая обломки. И в нем – тот самый Шёпот. Не звук, а вибрация в костях, в зубах. Чувство глубокой, древней пустоты, тянущей душу наружу. Эрнст замер, охваченный первобытным ужасом, худшим, чем перед лицом «Паука».

В полевом госпитале Антанты №7, разбитом в полуразрушенной ферме за линией фронта, воздух был густым от стонов, антисептика и сладковато-тошнотворного запаха гниющей биоплоти. Ойин Адебайо, стиснув зубы, накладывала повязку на культяпку солдата, чью руку отъел британский генмод-"чистильщик" по ошибке. Ее пальцы дрожали – не от усталости, а от волны боли и страха, исходившей от раны, от самого человека, от всей этой бойни. Она чувствовала это всегда – смутное эхо чужой агонии, как зуд под кожей. И еще хуже – с генмодами. Их измененная плоть кричала беззвучным воплем, который резал ее нервы.

«Сестра! Здесь! Срочно!» – крикнул санитар. К ко входу несли носилки. На них бился в конвульсиях молодой солдат в форме «Бледного легиона». Не совсем зомби – еще живой, но обработанный сывороткой дарвинистов. Его тело выгибалось дугой, изо рта шла пена, глаза закатились, показывая белки. Рядом металась генмод-гончая, предназначенная для связи с Легионом – она скулила и рвала поводок, ее мускулы неестественно дергались.

«Резонаторная атака, – мрачно констатировал врач. – Новые немецкие штучки. Бьют по нервам. Наших генмодов тоже выводит из строя».

Ойин подошла, превозмогая волну искаженной боли, исходившей и от солдата, и от зверя. Она инстинктивно положила руку на горячий лоб гончей. «Тихо, тихо…» – подумала она, вкладывая в мысль всю силу спокойствия, на которую была способна. Не молитва, не наука – что-то глубинное, из детства, из бабушкиных рассказов о духах земли. Зверь дрогнул, ее безумные глаза на миг встретились с Ойин. Конвульсии ослабли. У солдата тоже. Врач удивленно поднял бровь. Ойин быстро отдернула руку, чувствуя прилив стыда. Дикарка.

Вышла подышать «свежим» воздухом – смесью дыма и разложения. Ее взгляд упал на нейтральную полосу, на полосу смерти между траншеями. Там, вдалеке, над руинами часовни, клубился тот же холодный туман, что она видела во сне прошлой ночью. Туман, из которого доносился беззвучный крик. И вдруг – резкий укол чужого ужаса. Незнакомого, чистого, не замутненного ненавистью войны. Ужаса человека, столкнувшегося с бездной. Он шел оттуда, из тумана у часовни. Ойин непроизвольно сделала шаг вперед, сердце сжалось. Кто-то там был. И этот кто-то видел То Же Самое, что мерещилось ей. Пустоту в сердце тумана.

Глава 2: Убежище в Руинах

Ледяная дрожь сотрясала Эрнста Вебера сильнее раны на плече, куда впился осколок при падении. Он прижался спиной к сырому, осыпающемуся алтарю разрушенной часовни. Сквозь провалившийся свод лил дождь, стекая по ликам обезглавленных каменных святых. Туман рассеялся так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь пронизывающий холод и шепот в костях – едва уловимый, но неистребимый, как память о визге «Паука».

«Предатель. Трус.» – слова жгли изнутри. Он сгреб горсть мусора – обломки скамьи, клочья обоев, битый кирпич – и накрыл себя, пытаясь стать невидимым. Каждый шорох за стенами – шаг патруля? Скрип кланкера? Рычание дарвинистского зверя? Сердце колотилось, угрожая вырваться из груди. Он зажмурился, но видел только: стальные челюсти, смыкающиеся на сержанте Беккере; пустые глаза механика Лангера, смотрящие сквозь него; вибрацию кристаллов в пульте управления, ставшую предвестником кошмара. Что он услышал? Что за Шепот?

В госпитале Антанты №7 ад стоял не метафорический. Воздух гудел от стонов, криков бредящих, шипения паяльных ламп, которыми прижигали раны от кислотных слизней, и постоянного, назойливого хлюпанья. Это хлюпали «Бледные Легионы».

Ойин Адебайо стояла у длинного стола, больше похожего на скотобойню. На нем лежал «легионер» – солдат, обработанный сывороткой дарвинистов после тяжелого ранения. Его тело было серым, восковым, швы на животе сочились не кровью, а мутноватой лимфой. Хирург-дарвинист, доктор Феллоуз, в респираторе и прорезиненном фартуке, ловко вскрывал черепную коробку, поправляя имплантированную грибницу – контрольный узел, связывающий зомби с оператором. Запах – сладковато-гнилостный, с оттенком формалина и земли – ударил Ойин в нос, заставив сглотнуть тошноту.

«Сестра Адебайо! Поддержите голову!» – скомандовал Феллоуз. Ойин механически выполнила. Ее пальцы коснулись холодной, неестественно гладкой кожи солдата. И тут же – волна. Не боль, не страх. Пустота. Глухая, бездонная тишина, прерываемая лишь слабыми, механическими импульсами от грибницы: «Вперед. Стрелять. Не чувствовать.» Это было хуже крика. Это было отсутствие души. Ойин отвела руку, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

«Удивительная технология, не правда ли? – Феллоуз самодовольно ткнул пинцетом в серую массу грибницы. – Воскрешенная плоть, послушная воле Империи. Экономия ресурсов!»

«Они… ничего не чувствуют?» – тихо спросила Ойин, глядя на пустые глаза солдата.

«Чувствуют приказы, сестра! – фыркнул хирург. – И этого достаточно. Теперь он – эффективная боевая единица, а не обуза. Принесите раствор Б-7, промыть полость».

Ойин отвернулась, делая вид, что ищет флакон. Ей было плохо. Не только от ужаса процедуры. От часовни. От того незнакомца в тумане. Его чистый, невоенный ужас резал ее душу острее скальпеля. Он видел Пустоту. Как я. Это знание звало обратно, на нейтралку, сквозь дождь и смерть.

Эрнст проснулся от острого, звериного рычания. Он вжался в мусор, затаив дыхание. В проеме разрушенной стены, ощетинившись, стоял генмод. Медведь. Огромный, покрытый шрамами, с неестественно длинными клыками, торчащими из пасти. Один глаз был мутно-белым, слепым. Второй – дикий, безумный – смотрел прямо на него. Слюна капала на обломки. Эрнст знал этих тварей – «берсеркеры». Их бросали в рукопашную, они рвали кланкеров как консервные банки. Пистолет Вебера валялся в двух шагах. Бесполезно. Пуля лишь разозлит зверя.

Медведь сделал шаг внутрь, низко опустив голову. Рык перешел в угрожающее урчание. Эрнст зажмурился, ожидая удара когтистой лапы. Но удар не пришел. Он открыл глаза. Медведь стоял, как вкопанный, его единственный глаз был прикован не к Эрнсту, а к… его раненому плечу? Нет. К чему-то вокруг раны. К невидимому пятну? Зверь нервно облизывался, шерсть на загривке встала дыбом. Он чувствовал это. Шепот? След тумана? Пустоту?

Вдруг медведь резко дернул головой, будто отгоняя муху, и издал короткий, почти жалобный звук. Он развернулся и, ломая обломки, тяжело заковылял прочь, в серую пелену дождя. Эрнст выдохнул, дрожа как осиновый лист. Зверь ушел. Но почему? Что он почуял на нем? Страх смерти? Или нечто худшее?

Вернувшись в госпиталь с пустыми руками (раствор Б-7 так и не нашелся, вернее, она не искала), Ойин увидела необычное оживление. У входа стоял начищенный до зеркального блеска «кланкер»-мотоцикл на шасси паука, а вокруг суетились санитары и младшие офицеры. В центре внимания был человек в безупречной форме капитана британской разведки. Высокий, подтянутый, с острым, как клинок, лицом и холодными голубыми глазами, которые моментально оценили Ойин с ног до головы. Капитан Артур Чендлер.

«…ценный перебежчик, – говорил он главврачу, голос ровный, но не терпящий возражений. – Немецкий инженер. Вебер. Знает секреты их нового резонатора. Он где-то здесь, на нейтралке или уже просочился к вам под видом раненого. Он крайне важен для Короны».

Главврач разводил руками: «Капитан, мы принимаем всех, но контроль…»

Чендлер перебил его, заметив Ойин. Он подошел, его взгляд стал чуть мягче, но не теплее. «Сестра? Вы, кажется, часто бываете на передовой? Собираете… материалы?» – он кивнул на ее сумку, где торчал пучок сушеных трав и обломок шестерни с немецкого кланкера, найденный утром.

Ойин почувствовала, как кровь отливает от лица. «Травы для отваров, сэр. А это… для печки», – солгала она, опуская глаза.

«Разумеется, – Чендлер улыбнулся тонкими губами. – Будьте бдительны, сестра. Этот Вебер – опасный предатель и убийца. Если заметите подозрительного человека – раненого, испуганного, возможно, говорящего по-немецки – немедленно сообщите. Ради безопасности госпиталя». Его взгляд задержался на ней на мгновение дольше необходимого, словно сканируя. Потом он развернулся и направился к своему механическому пауку. «Осмотрю периметр».

Ойин прислонилась к прохладной стене, пытаясь унять дрожь в коленях. Вебер. Немецкий инженер. Предатель. Убийца. Но тот ужас в тумане… он не был злым. Он был… потерянным. Как она. И зверь его не тронул. Почему? Ее взгляд упал на механика, копошащегося у «Бледного легионера», которого только что «настроил» Феллоуз. Солдат сидел, тупо уставившись в стену. На его коленях лежала фотография – женщина и ребенок, улыбающиеся на фоне мирного сада. Механик грубо выдернул снимок и швырнул в ведро для мусора. «Мусор. Только мешает контролю».

Легионер даже не дрогнул. Его восковое лицо оставалось пустым. Но Ойин почувствовала крошечную волну… чего? Печали? Гнева? Нет. Ничего. Лишь белая дыра вместо памяти. И ее вдруг охватила леденящая догадка: Это не война. Это… аппетит. Чей? Она не знала. Но Чендлер охотился не на того врага.

Глава 3: Шепчущие Стены

Тишина в руинах часовни была гулкой, натянутой как струна. Эрнст Вебер больше не мог терпеть неизвестность. Голод скручивал желудок, рана на плече ныла тупым огнем, но хуже всего был этот проклятый Шепот. Он не слышал его ушами. Он чувствовал его – низкую вибрацию в костях, легкое головокружение, когда ветер стихал. Как будто сама земля под церковью тихо гудела. Или что-то в земле.

Он осторожно выбрался из-под груды мусора у алтаря. Нужно было осмотреться, найти воду, понять, где он. И главное – найти следы. Следы чего? Немецкого патруля? Союзников? Или… того, что напугало генмод-медведя? Он потрогал место раны сквозь рваную гимнастерку. Кровь запеклась, но кожа вокруг была холодной, почти онемевшей. Как после тумана.

Передвигаясь от укрытия к укрытию, Эрнст добрался до развалин сторожки. И тут он их увидел. Следы. Но не сапог. Не когтей генмода. Это были… лужи. Несколько небольших, липких луж, разбросанных по полу и стенам. Вещество в них было странным: перламутровым, с радужным переливом, как бензин на воде, но густым, как смола. Оно не смешивалось с грязью и дождевой водой. Эрнст наклонился, не решаясь прикоснуться. От луж исходил слабый, химический запах, напоминающий озон после грозы, смешанный с чем-то невыразимо чужим и древним. И холод. Ледяной холод, исходящий от них, заставлял воздух мерцать. Следы Туманного Ходока?