Яджов ялд олакреЗ (Зеркало для вождЯ)
Слеза за слезой
За раной рана
Моя жизнь утекает
Как вода из-под крана.
Хорошо если кто-то
Из друзей или близких
Подставит ладонь
Или собачью миску…
(Дельфин)
Тысячелетия глядят на нас с надеждой,
что мы не озвереем, не станем сволочью,
рабами паханов и фюреров.
А.Н. Стругацкий, Москва – 1991 г.
Майор Костин неспешно прошелся вдоль гнутой шеренги. Остановился. Вытер под носом и оглядел зэков внимательно.
– Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, прыжок на месте – пуля в жопу без разговоров. Вопросы есть?
Вопросов не было. Ни у четырех зэков политических, ни у троих костлявых на язык аристократов – воров высокой квалификации, ни у одного единственного домушника, ни даже у Фомы Кузьмича, слова которого были в обязаловку каждому из заключенных, ибо того несколькими годами ранее короновали. К тому же, какие могут быть вопросы, когда в животы глядят автоматные стволы?
– Эх, не быть абодью в ближайшее время… – шепнул один из воров – ростом маленький, со шрамом поперек правой щеки.
Костин хищно посмотрел на болтуна.
– Имя, фамилия!
– Гражданин начальник, какие имена?
Майор молча расстегнул кобуру. Достал вороненый «ТТ» и пальнул в землю, не глядя.
– Дык это, Егор… Бесфамильный, – тихо проговорил вор.
Костин сунул пистолет обратно в кобуру.
– Чего хотел?
– Дык это… ничё, гражданин начальник. Только одно не понятно, куда гребем?
Майор приблизился к нему вплотную. Глянул сверху вниз на Бесфамильного, задышал ему в лицо и сказал, не повысив голоса:
– Ростом не вышел знать…
***
Зэки устроились в глубине окопа, под угрюмо просевшим накатом блиндажа и под присмотром необратимо стервенеющих бойцов майора Костина. Максим опустился на черную суглинистую землю и глубоко вдохнул сырой холодный воздух. Километров двадцать или тридцать прошли сегодня, да и вчера не меньше протопали. Икры ныли, глаза слипались, скудная одежка промокла к чертям собачьим и отяжелела так, что врагу не пожелаешь. Сердце все чаще и чаще напоминало о себе, хотя, Максим был в том возрасте, когда за то же самое время и в три раза большие километры отмеришь ногами.
– Терещенко, Валуев! – поправляя плащ-палатку, сказал майор.
Вызванные бойцы подскочили к Костину и жадно нацелились на него уставшими глазами.
– Проход нужно найти. Спокойный. На все про все, – он дернул рукав и устремил взгляд на циферблат трофейных «Aristo», – часа полтора. По готовности – одна зеленая ракета.
Не проронив ни единого слова, бойцы переглянулись, проворно выбрались из окопа и вскоре растворились в тумане. Костин отдал еще какие-то приказания, зарылся с головой в плащ-палатку и задремал. В охранении зэков остались два бойца, остальные рассредоточились по окопу.
В раздолбанном бомбежкой блиндаже было чрезвычайно сыро, однако дождь сюда заглядывал лишь временами – когда ветер выл совсем уже неудержимо и грозил разметать в пух и прах то, что еще осталось от наката. Трое аристократов, домушник и авторитет сбились в свою кучку, политические – в свою, да и то не все, Максим сидел в отдалении, изредка поглядывая в раскуроченную снарядом дыру. О чем он в эти минуты думал, трудно понять. Но совершенно точно не о дожде.
В тот момент, когда соглядатаи слегка потеряли бдительность —усталость все-таки брала свое, один из аристократов приблизился к Фоме Кузьмичу и прошептал:
– Мож, завалим красноперых?
Вор почему-то ничего не ответил. Аристократ сильно удивился этому и продолжил в том же тоне:
– Кузьмич, да ты чё, вертухаев же двое? В натуре юзить надо!
Фома небрежно куснул губу, повернулся к аристократу и проговорил одними губами:
– Жменька, вальтанулся что ли?
– Всего два ствола!
– Ну да, еще три снаружи и майор – у него вальве без промаха дует, – ответил Кузьмич рассудительно.
– Да ты чё? Замесим, будь здоров, – нетерпеливо прокалякал аристократ.
– А потом?
Жменька быстро огляделся. Бойцы Костина все еще занимались чем-то своим и, казалось, совсем не замечали зэков.
– Да хоть туды, хоть туды юзанем, – он потыкал пальцем в одну и в другую сторону от себя.
– Туды, говоришь? – сказал Кузьмич задумчиво.
– Ну.
– Чё – ну? Немчура там.
– Тогда туды.
– Чё растрещался, туды-сюды? Там красноперые. Ждут они тебя, ага.
– Кузьмич, тебя прям не запрессуешь. К немчуре заюзим, не тронут, поди.
Вор спрятал холодеющие руки под плащ-палатку, задумался и лишь впоследствии ответствовал продрогшему Жменьке:
– В денежку я долбил тех и других. Особенно немчуру эту сучью, вот что.
– Мы ж только что б это…
– Нет, я сказал. Уж лучше обратно на берег откинуться и хлебать баланду.
– Тогда, знаешь, назад сам бог велел. Сховаемся в какой-нибудь деревеньке, поторчим недельку-другую, а потом юзанем глубже куда-нить.
Кузьмич зыркнул на него из-под тяжелых бровей с такой суровостью, что Жменька на секунду языкпроглотил.
– Верхонил, с каким эскортом нас сюда сплавляли?
– Ну.
– Неспроста это. Позади не один заградотряд пасет – как бы ни юзанули.
– А интересно, на кой сюда нас притащили? Мож, в штрафбат? Или еще куда? – спросил доселе молчавший Чирик.
– Не-е, штрафбат не канает. Стопудово! Да и не так все это должно быть. Тут чё-то другое…
***
Прошло около часа. С бревен капало. Дождь утихомирился, но был холодным, как прежде. У Максима замерзли руки.
– Там хоть чего-нибудь происходит? – тихонько спросил Семен – химик по образованию и лауреат государственной премии.
– Все по прежнему, – проговорил Максим, оценив настороженным взглядом товарищей по несчастью.Блатняк, по всей видимости, дрых. В блиндаже было тихо, как в раю. Только бойцы майора Костина о чем-то перешептывались, но как-то вяло и неохотно.
– Что видно? – спросил еще один политический.
Максим пригляделся. Видимость была плохая, но иной раз дождевая пелена рассеивалась, и где-то вдали угадывались мутные очертания городских окраин.
– Город.
– Далеко?
– Километрах в двух.
Антон откинул капюшон, и только теперь Максим сумел как следует рассмотреть его лицо – огрубевшее не от усталости, а бог знает от чего, потерявшее ту живость, которая сохранялась даже в самые трудные лагерные годы. Бывает так, что человек ломается в первый день, а бывает наоборот – держится десятилетиями и не ломается, как бы его не гнули – такой закалки и был Антон. Лет пять или шесть верой и правдой прослужил он в Государственном институте геодезии и картографии, и всю сознательную жизнь увлекался оптическими феноменами. Такой он был человек, что мог совершенно спокойно совмещать и науку и необъяснимое. Максим познакомился с Антоном в то время, когда тот отбывал второй срок. Незадолго до первого – кажется, в двадцать втором году – ревкомом были реквизированы велосипеды, два из которых («незарегистрированные лисапеды») по злой иронии судьбы принадлежали самому Антону, что и вызвало его вполне объяснимый протест во время обыска. Второй срок получил он через две недели после того, как отвесил невинную шутку в адрес одного очень уважаемого академика, воспринятую соответствующими органами, как прямое издевательство над политическим строем. Антона арестовали – Лефортово, приговор ВКВС к десяти годам заключения и пяти годам поражения в правах, Владимирский централ, этап, Кемь, Соловки, одиночка на Большом Муксолме, выход на работы (раскопки монашеских могил) и постройка аэродрома, ликвидация Соловецкой тюрьмы, этап в Дудинку, с августа тридцать девятого – Норильлаг.
– Хорошо… там жизнь, а то едешь через всю страну и ни шиша не понимаешь, куда везут, – задумчиво произнес Антон.
– Сомневаюсь, – Максим вернулся к наблюдениям за чернеющими вдали трубами и крышами.
– Что? – не расслышал Антон.
Наступила тишина, в которой слышался только шум дождя. Молчали даже бойцы майора Костина, ну а блатота – само собой, и майор, собственно, тоже, ибо сон одолел их всех так, что и артобстрелом не разбудишь.
– Нет там никакой жизни, мертвый он…
***
Майор нетерпеливо поглядел на часы. Произнес одними губами:
– Тянут, черти, – и припал все еще заспанными глазами к окулярам бинокля.
Антон приблизился к Максиму, искоса глянул на бойцов и прошептал зэку на ухо:
– Почему у них нет рации?
Максим отметил это странное обстоятельство еще тогда, когда их всей сворой выгрузили из старого вагона, хорошенько проутюжили мозги политическими проповедями и отправили в мир вечной сырости. Костин выругался. Кое-кто из аристократов даже захихикал. Майор посмотрел на них сурово, коснулся рукой кобуры, и у зэков пропало желание шутить дальше.
– Ракету не проспи! – крикнул Костин кому-то из бойцов, и в ответ прозвучало: – Есть!
Костин прошел вглубь блиндажа. Уселся на мокрое бревно, о чем-то задумался. Прошло минут пять, прежде чем решился заговорить вконец оголодавший Чирик.
– Гражданин начальник, можно вопрос?
Майор вроде бы не расслышал слов зэка. Чирик поморгал, крутанул нечесаной башкой и вновь заговорил:
– Гражданин начальник.
Костин почему-то сильно вздрогнул, отчего сразу пришел в себя.
– Чего?
– Можно вопрос?
– Можно Машку за ляжку, – майор помотал головой. – Ладно, говори.
– Гражданин начальник, живот крутит. Может, есть чего поесть или так и помрем с голоду?
Костин помолчал с полминуты, а потом отдал приказ, и вскоре зазвенели ложки – зэки вместе с бойцами лопали американскую тушенку и черствый русский хлеб. Майор расстегнул планшет, развернул карту и принялся ее изучать. Антон находился ближе всех к Костину, и потому спокойно кинул взгляд через его плечо, да так и обомлел. Максим притянул Антона к себе и прошептал:
– Ты чего? – зря, к слову сказать, прошептал, ибо Антон в это самое мгновение побледнел, как полотно.
Минуты не прошло, как в блиндаж ворвался измученный затяжным дозором боец. Не скидывая промокшего капюшона, он прокричал во всю глотку:
– Ракета! Ракета, товарищ майор!
– Ракета? – спросил Костин и поднял глаза.
– Так точно! Зеленая! – подтвердил боец.
У Максима заколотилось сердце. Он уже ничего не боялся в этой жизни, но тут испугался – после того, как еще раз взглянул на побледневшего Антона, ибо не мог понять всей сути происходящего…
Примерно час они брели по открытой местности. Идти было легко, и никто даже не устал. Бойцы разделились на две группы. Одна пасла зэков спереди, другая сзади, майор Костин беспрерывно порхал с одного фланга на другой. Местность была пустынная, лишь временами по пути встречались заросли терновника. Майор Костин часто сверял часы, иногда – минуты на три – останавливался, разворачивал карту и задумчиво следил за поведением стрелки компаса. В одну из таких передышек Максим подошел к Антону и спросил его:
– Чего испугался?
– …
– Когда увидел карту, – добавил Максим.
Антон повернулся к нему, дико вытаращил глаза, и произнес упавшим голосом:
– Бежать… бежать нужно…
Максим бросил по сторонам настороженный взгляд.
– Спятил? Куда?
– Куда угодно, но с этими янычарами я дальше не пойду. Тем более туда, – он кивнул в сторону городских окраин.
– Разве у нас есть выбор?
– Он всегда есть. По крайней мере, у здравомыслящих людей. Помнишь… «Это невозможно!», – сказала Причина, «Это безрассудно!», – заметил Опыт, «Это бесполезно!», – отрезала Гордость», «Попробуй…», – шепнула Мечта?
Максим поглядел на заводские трубы.
– А что там?
Глаза Антона стали оловянными.
– Там? – с трудом прошептал он.
Максим кивнул.
– Уэллса читал?
– Что именно?
– «Войну миров», – пояснил Антон тихо, но прежде оглядевшись по сторонам.
– Не приходилось, – ответил Максим.
Костин убрал карту. Махнул рукой.
– Пошли! – и молчаливая процессия двинулась дальше, с каждой секундой приближаясь к покосившимся черным трубам и провалившимся крышам окраин города, которого почему-то боялся Антон.
***
Они добрались до устья грязного ручья, остановились ненадолго и пошли дальше, после того начался муторный подъем.
– Жаль. В двух словах… Уэллс рассказывает о вторжении марсиан на Землю. Вернее, не рассказывает, а как бы ведет научный отчет. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. И часто рассматривает возможные последствия такого вторжения, – они говорили тихо, и за беседой не заметили, что их подслушивает чуткий на ухо Жменька.
– Про роман все понятно, но город-то при чем? – прервал его Максим.
– Как при чем? Я догадываюсь, что там происходит.
Никто кроме Жменьки их не слышал, да и тот ни черта не понимал из разговора политических. Вор с раннего детства, по натуре и складу ума – украл-кутузка, освободился-украл и снова кутузка, он не то, что о марсианах когда-нибудь слышал и книги там читал фантастические или какие еще, он даже об американцах знал только по ленд-лизовской тушенке и по слову «Студебеккер».
– Ну!
– На его карте помечен крестом Чебенок.
– Это где?
– Километрах в двадцати пяти от Овруча – за Днепром, рядом с Припятью.
– Где связь? – упорствовал Максим.
– Видишь ли, году в тридцать девятом… – напрочь промокший зэк задумался так, что лоб у него пошел морщинам, – …нет, в тридцать восьмом, его закрыли.