Ветви прошлого

"Если бы у меня был шанс всё изменить, я бы не пригласила тебя на тот благотворительный вечер. Не взглянула бы в твои синие глаза, которые сначала пугали своей глубиной, а потом стали тем, в чём я находила спокойствие. И, возможно, я была бы счастливее. Или хотя бы целее."

Пролог

Иногда нам кажется, что мы самые потерянные люди в этом мире. Что никто не чувствует той боли, что прожигает нас изнутри, той пустоты, которая вытягивает силы, оставляя лишь тень от прежнего "я". Мы видим других: они улыбаются, смеются, ведут свои привычные, упорядоченные жизни. Их миры кажутся цельными, полными смысла и направления. А наш – будто разбился на тысячи осколков, которые не собрать.

Но что, если это только иллюзия? Что, если за каждой улыбкой скрывается своя драма? За каждым успехом – утраты и страхи, о которых никто не говорит вслух? Возможно, мы видим только фасад, лишь вершину айсберга, а всё важное остаётся скрытым. И, быть может, эти "идеальные" люди тоже сидят ночами в тишине, задавая себе те же вопросы, что и мы. "Почему это случилось со мной?" "Как жить дальше?" "Когда же всё станет легче?"

Все мы храним свои секреты. Те истории, которые отравляют нам жизнь или, наоборот, придают ей вкус. Потери, которые сделали нас теми, кто мы есть. Ошибки, которых нам не забыть. Воспоминания, к которым мы возвращаемся вновь и вновь, даже если знаем, что они причинят боль. Слова, что не были сказаны вовремя. Люди, которых мы не удержали.

Но что, если именно эти трещины связывают нас крепче, чем что-либо другое? Что, если в своей хрупкости, в этой неидеальности мы становимся по-настоящему живыми?

Может быть, даже самые потерянные души иногда находят друг друга. Не случайно, а потому, что им суждено было встретиться. Потому что никто так не поймёт твою боль, как тот, кто носит свою. Никто не примет твои тени так, как тот, кто борется со своими.

Истории переплетаются, жизни пересекаются, и, порой, кажется, что в этом хаосе всё же есть какой-то смысл. Мы теряем, чтобы находить. Мы ломаемся, чтобы научиться быть сильнее. Мы падаем, чтобы кто-то смог протянуть руку. Иногда это просто случайный человек, а иногда – тот, кто станет для нас чем-то большим.

И дальше всё зависит только от нас – останемся ли мы на дне или попробуем подняться наверх.

Потому что, может быть, в конечном итоге, никто из нас не так уж и потерян.

Глава 1

Элисон

– Мне кажется, эта рубашка не подходит, – пробормотала я, глядя в заднее зеркало такси. В отражении мелькали вечерние огни города, но всё, что я видела, – это свою неуверенность. Ткань словно липла к коже, жемчужные бусы казались слишком громоздкими, а юбка— слишком длинной.

Я нервно дёрнула ткань перчаток. Внутри всё сжималось.

– Элисон, – раздался усталый голос Данаи. Она сидела рядом, скрестив руки на груди, и смотрела на меня так, будто вот-вот ударит по руке за попытку испортить вечер ещё до его начала. – Если ты ещё раз начнёшь…

– Что? – тихо огрызнулась я, не отрывая взгляда от окна в котором очертания города сменились лесом, который окружал поместье.

– Паниковать.

Она закатила глаза, но я знала, что за этим скрывалось её искреннее желание поддержать меня. Последние две недели я почти не говорила ни о чём другом: благотворительный вечер, ответственность за приюты, помощь бездомным животным. Всё это навалилось на меня так тяжело, что я едва спала, просыпаясь среди ночи с ощущением, будто забываю что-то важное. Казалось, что если я хоть на минуту позволю себе расслабиться, всё рухнет, и сотни маленьких жизней, за которые я взялась отвечать, окажутся в опасности.

– Ты не понимаешь, – начала я, но Даная быстро оборвала:

– Нет, Элисон, это ты не понимаешь. Всё будет хорошо. И если ты сейчас не успокоишься, я лично разверну это такси и отвезу тебя домой. Завернём тебя в плед, ты сможешь перечитывать свои книги, как мечтала.

Её угроза была настолько нелепой, что я невольно улыбнулась. Конечно, она права. Я слишком нервничала. Всё утро я готовилась к мероприятию, стараясь отвлечься от мыслей, которые накатывали волнами. Моё отражение в зеркале было слишком непривычным, слишком утончённым.

Я выбрала воздушную белую блузку с декоративными объемными деталями, напоминающими крошечные перья, которые мягко колыхались при движении. На шее лежала каскадная цепь жемчужных бус, добавляющая образу элегантности, но не перегружая его. Длинная юбка глубокого карамельного оттенка струилась мягкими складками, напоминая лёгкий шёлковый ветер, а тонкие перчатки из кремовой ткани скрывали руки, делая жесты изящнее.

На ногах – мюли из коричневой кожи с аккуратными пряжками, надетые поверх тонких вязаных носков, которые неожиданно удачно завершали образ, добавляя немного винтажной романтики. На сиденье рядом лежала маленькая замшевая сумка того же оттенка, что и мюли, в которую я небрежно закинула всё необходимое.

Мои волосы были уложены в лёгкие волны, которые обрамляли лицо мягкими прядями. Я провела рукой по локонам, машинально поправляя их, хотя прическа была безупречной. Макияж я сделала максимально нежным, но продуманным: лёгкая вуаль тонального крема подчёркивала свежесть кожи, румяна добавляли щёкам легкий оттенок, а коричневые стрелки аккуратно выделяли глаза, делая их взгляд чуть глубже и выразительнее. Завершал образ прозрачный блеск для губ с мягким карамельным отливом.

Я провела пальцами по складкам юбки, разглаживая их, хотя ткань и так лежала идеально. Почему-то мне казалось, что каждая деталь моего внешнего вида должна быть безупречной, словно это могло заглушить внутренний хаос. Бусы мягко поблескивали в свете проезжающих фонарей, и я невольно выпрямила спину, сделав глубокий вдох.

"Ты справишься," – прошептала я себе почти неслышно и пытаясь взять себя в руки.

Такси остановилось у ворот поместья, и я на мгновение задержалась, разглядывая это место. Высокие кованые ворота возвышались передо мной, словно граница между реальностью и миром, в который я ещё не была готова войти. Свет фонарей отражался в безупречно чистых окнах, заманивая внутрь, обещая тепло и блеск, но мне казалось, что за этим фасадом скрывается что-то большее – что-то, что мне ещё предстоит понять.

«Думай о цели. Ради чего ты здесь?»

Я проверила свои заметки и списки ещё раз. Сегодня всё должно было быть идеально – для приютов, для животных и для Вероники, которая доверила мне это мероприятие. Но в глубине души я знала, что этот вечер важен не только из-за работы. Это была моя проверка. Смогу ли я доказать себе, что способна справляться, что могу быть не просто частью команды, но кем-то, кто способен на большее?

Внутри меня ждали гости, музыка, свечи и мерцающий свет канделябров. Я бросила взгляд на старинное окно у входа, в котором отразилась я сама – немного растерянная, но полная решимости. Рука невольно потянулась в карман. Там лежала зажигалка, напоминая, что у меня есть способ борьбы с тревогой. Но сегодня я позволила себе только короткий вдох, полный решимости.

«Без этого. Всё будет хорошо»

Глава 2

Марк

– Я не понимаю, зачем мне ехать на этот чёртов благотворительный вечер. Мы можем просто выписать им чек, – проворчал я, сжимая телефон так сильно, что побелели костяшки пальцев.

Водитель осторожно продвигался вперёд в затянувшейся пробке, огни фар и витрин лениво скользили по окнам машины, рассыпаясь бликами на лобовом стекле. Гул вечернего города раздражал, как и всё остальное.

Костюм, который будто специально скроили так, чтобы сковывать каждое движение. Неудобная бабочка, которая впивалась в шею, словно удавка. Даже слабый аромат моих духов в замкнутом пространстве салона казался навязчивым, слишком приторным, почти удушающим.

Я провёл рукой по лицу, стараясь унять раздражение, но всё было бесполезно. Вечер даже не начался, а я уже был вымотан.

– Потому что ты живёшь последний год как затворник, – спокойно ответила Ника. Она сидела на переднем сиденье, склонив голову к окну. В её тоне звучала раздражающе уверенная нотка, как будто она заранее знала, что я не смогу её переубедить.

– Это не затворничество, это… рациональность, – бросил я, стараясь придать голосу уверенности, но звучало это жалко.

– Все скоро начнут думать, что ты умер в тот день, – продолжила она, не оборачиваясь, но с каждым словом её голос становился резче, – и теперь за тебя ходит твой клон.

Я коротко усмехнулся, хотя её слова задели меня сильнее, чем я готов был признать.

Ника всегда была прямолинейной, порой до жестокости, но, возможно, именно за это я её ценил. Она не ходила вокруг да около, не пыталась успокоить меня ложными словами утешения. Она говорила правду – холодную, обжигающе резкую, как лезвие.

И сейчас это лезвие вонзилось точно в цель.

Я чувствовал её взгляд, даже несмотря на то, что смотрел в окно машины, стараясь отвлечься. Почувствовал напряжение в её позе – как будто она сдерживалась, чтобы не сказать ещё больше. Или уже пожалела, что сказала слишком много.

Но что бы я ни ответил, спорить было бессмысленно. Мы оба знали – она права.

Я помнил слухи и сплетни, окружавшие её. В жёлтой прессе не раз упоминали, что Ника якобы держится на своей должности только благодаря внешности. Это было смешно и одновременно раздражало.

Да, отрицать её красоту было бы глупо: длинные тёмные волосы, блестящие, как чёрное зеркало, большие карие глаза с лукавым прищуром, который мог ввести в заблуждение любого. Но я давно перестал обращать на это внимание. Её профессионализм затмевал всё остальное.

Иногда я задавался вопросом, почему она выбрала работу личного помощника. С её харизмой, умением убеждать и находить компромиссы она могла бы стать кем угодно. Политиком, успешным предпринимателем, главой крупной корпорации. Но она почему-то выбрала этот путь – быть рядом, но оставаться в тени.

Ника была мастером своего дела. Она находила то, что казалось невозможным, и договаривалась о вещах, которые другим казались недостижимыми. Её голос мог звучать мягко, но за этой мягкостью скрывалась стальная выдержка. Каждый её шаг был выверен, каждое действие – безупречно рассчитано.

Она выполняла любые поручения – от простых до безумных – с той уверенностью, которая заставляла людей сомневаться в своих собственных способностях. Иногда мне даже казалось, что она играет на несколько шагов впереди меня, будто в её голове была карта моего хаоса. И если я чувствовал, что рушусь, Ника уже знала, как меня собрать.

Иногда я даже боялся её. Не в том смысле, что она внушала страх, – скорее, уважение, смешанное с осознанием её силы. Её уверенность и жёсткость были таким контрастом с моей собственной разбитостью, что я чувствовал себя перед ней почти беззащитным. Она не просто знала, как держаться на плаву – она управляла бурей так, словно это была всего лишь лёгкая рябь на воде.

Но именно её характер, этот несгибаемый стержень, помог мне не сломаться до конца в те моменты, когда мир казался пустым и бессмысленным. Когда каждый день сливался в туман, а каждое утро приносило не облегчение, а лишь напоминание о том, что ничего уже не вернуть.

Она была рядом в самые тяжёлые дни, даже когда я сам не хотел никого видеть. Она не жалела меня, не сюсюкала, не пыталась утешить словами. Она просто была. Действовала, когда я не мог. Поддерживала, даже если это выглядело, как пинок под дых.

Она была рядом в тот день. Когда я стоял в больничном коридоре, не находя себе места. Когда мой мир рухнул за секунды, оставив после себя пустоту и бесконечное чувство вины. Она не говорила ничего лишнего, не убеждала, что со временем станет легче. Она просто стояла рядом, не давая мне упасть в эту бездну окончательно.

Она видела меня в те дни, когда я не мог заставить себя встать с постели, и в те ночи, когда пил так, что не помнил, как добирался до дома. Она знала, как тяжело мне было собирать себя по кусочкам, словно из осколков разбитого стекла, и не задавала лишних вопросов.

Она была моим щитом, а порой – мечом, разрубающим проблемы, с которыми я не мог справиться. И сейчас, сидя рядом со мной, она снова напоминала, почему я её ценю. Её слова, пусть и колючие, были для моего же блага, и где-то глубоко внутри я это понимал. Потому что, несмотря на всё, что я потерял, у меня всё ещё была она.

– Я просто не вижу смысла в таких мероприятиях, – пробормотал я, отводя взгляд в водительское окно. Огни города мелькали равнодушно, словно подчёркивая, насколько я оторван от всей этой суетной жизни. Машины проносились мимо, не оставляя следов, люди шли по улицам, растворяясь в общем потоке, и я чувствовал себя таким же – частью движущегося механизма, но при этом пустым внутри.

– Ты не видишь смысла ни в чём, кроме работы. Но это не жизнь, Марк, – сказала она мягче, как будто устала от спора, но всё равно хотела достучаться до меня.

Я почувствовал её взгляд через зеркало заднего вида – внимательный, немного усталый, но всё ещё полный терпения. Она всегда смотрела на меня так, словно знала обо мне больше, чем я сам.

– Может, этот вечер напомнит тебе, что мир не ограничивается твоим офисом и квартирой, – продолжила она.

Я хотел возразить, но слова застряли в горле. Потому что, возможно, она была права.

Машина тронулась, и огни города за окном начали мелькать быстрее, размываясь в нечеткие полосы. Но внутри меня ничего не менялось. Ощущение пустоты по-прежнему висело грузом в груди, холодное и неподвижное, как застывшая вода.

Подъезжая к воротам, я заметил, как мягкий свет свечей, расставленных внутри поместья, отражался в старинных витражных окнах. Они казались живыми, словно в их стеклянных глубинах отражались сотни прошедших лет, хранивших чужие голоса, чужие судьбы. Каменные стены здания дышали историей, и, несмотря на их монолитность, я почувствовал, как что-то внутри меня дрогнуло – слабый, едва ощутимый отклик на это место, словно его тишина была знакомой.

На мгновение я задержал взгляд на массивных деревянных дверях, покрытых потемневшей от времени резьбой. Её узоры казались древними, словно таили в себе забытые обещания и неразгаданные тайны. Около входа мерцали золотые огоньки гирлянд, и в их мягком свете здание выглядело почти нереальным – будто за этими дверями начинался не просто вечер, а другой мир, готовый поглотить каждого, кто войдёт.

«Может, она права?»

Слова Ники эхом звучали у меня в голове. Надо было хотя бы попытаться. Выйти из привычной темноты, из укрытия, которое я сам для себя построил, и снова вспомнить, каково это – быть частью чего-то большего.

– Мы приехали, – объявил водитель, прервав мои мысли. Его голос прозвучал нейтрально, этот момент для него не имел никакого значения. Всего лишь ещё одна поездка, ещё одна остановка.

Я выдохнул, собираясь с силами. Сердце предательски сжалось, хотя я сам ещё не понимал, почему. В конце концов, это просто вечер. Просто формальность. Просто необходимость.

Пальцы коснулись ручки машины, но я замер, давая себе ещё одну минуту. Свет свечей за массивными окнами колыхался, как отблески воспоминаний, музыка, доносящаяся изнутри, напоминала далёкий, неясный сон, а шум голосов за стенами смешивался в ровный гул. Всё это одновременно манило и отталкивало.

«Чтобы узнать, стоило хотя бы сделать шаг из этой машины».

Сжав зубы, я открыл дверь и вышел в прохладный вечерний воздух. Лёгкий ветер коснулся моего лица, пробежался по волосам, будто пытаясь привести в чувство. Под ногами глухо зашуршал гравий, и с каждым шагом напряжение внутри сжимало грудную клетку всё сильнее.

Но останавливаться было поздно. Я пересёк двор, поднялся по широким ступеням и замер перед входом. Где-то в глубине души я понимал – за этими дверями скрывалось нечто большее, чем просто благотворительный вечер. Это был порог, переступив который я мог изменить гораздо больше, чем просто свой вечер.

Глава 3

Элисон

Я стояла у края зала, стараясь незаметно поправить перчатки. Тонкая ткань приятно холодила кожу, но я всё равно ощущала, как ладони слегка вспотели. Всё шло лучше, чем я могла предположить: гости улыбались, звенели бокалы, а ведущий уже несколько раз напомнил о цели вечера. Фонд собрал внушительную сумму, официанты сновали между столиками с подносами, наполненными шампанским, а в воздухе витало ощущение благополучия и праздника.

Но напряжение всё равно цепко держало меня за горло.

Я пыталась скрыть его за вежливой улыбкой, но внутри было беспокойство. Казалось, что что-то неуловимое, почти невидимое, нависло над этим вечером, как гроза, которая ещё не ударила, но уже наэлектризовала воздух.

Словно по сценарию, машина последнего гостя, которую я заметила десять минут назад, так и не принесла его в зал. Я украдкой бросила взгляд на вход, на хрупкие языки пламени свечей у дверей, на спины людей, занятых разговорами.

Где он? Почему не приходит?

Может, передумал? Или всё-таки вошёл, затерялся в толпе, просто я его не заметила?

Но почему тогда у меня не проходило это странное, тягучее предчувствие, что именно его появление станет той самой каплей, которая изменит этот вечер?

– Перестань смотреть на дверь, – прошептала Даная, протягивая мне бокал воды. Её голос был спокойным, но в глазах мелькнуло беспокойство. – Все заметят, что ты нервничаешь. А тебе нужно выглядеть как человек, который управляет этим вечером с идеальной уверенностью.

– Это профессиональный навык, который я ещё не освоила, – попыталась я отшутиться, но голос предательски дрогнул.

Даная привычно скрестила руки на груди, бросив на меня взгляд, который говорил: «Соберись». Её уверенность подействовала на меня лучше любых слов. Я глубоко вдохнула, заставляя себя отпустить это беспокойство.

Вместо того чтобы снова устремить взгляд на дверь, я обвела глазами зал.

Тепло приглушённых огней отражалось в бокалах, звонкий смех растворялся в общем гуле голосов, официанты ловко скользили между гостями, наполняя бокалы шампанским. Всё, что я вижу, говорит об успехе.

Всё – кроме собственных мыслей.

Где-то на границе сознания продолжало зудеть предчувствие. Чувство, что что-то важное вот-вот случится. И когда это произойдет, назад пути уже не будет.

Я сжала в пальцах ткань рубашки, словно пытаясь удержать себя в рамках, не дать напряжению полностью захватить меня. Всё внутри казалось натянутой струной, вот-вот готовой лопнуть.

На одной из колонн зала я заметила указатель на балкон. Мысль вспыхнула внезапно – всего минута на свежем воздухе, только я, тишина и сигарета.

Я не курила целый вечер.

От одной этой мысли в груди стало легче, будто само осознание, что у меня есть этот выход, уже давало ощущение контроля. Пальцы сами потянулись к маленькому клатчу, где лежала пачка. Холодная гладкость упаковки подушечками пальцев, знакомый вес зажигалки – всё это успокаивало, обещая хотя бы минуту уединения.

Но прежде чем я успела сделать шаг, Даная схватила меня за локоть.

– Не вздумай исчезнуть, – сказала она строго.

Я остановилась, чувствуя, как лёгкое раздражение борется с чувством вины. Вдох-выдох. Всё под контролем.

– Ты отлично справляешься, – уверенно добавила она. – Если кто и сможет провести вечер лучше тебя, то разве что сама королева Англии.

Я закатила глаза, но улыбка всё же проскользнула. Даная всегда умела удержать меня в рамках, даже когда я сама хотела выскользнуть за их пределы.

– Сомневаюсь, что королева Англии справилась бы с этим лучше меня, – пробормотала я, надеясь, что сарказм скроет остатки волнения.

Даная лишь хмыкнула, не отпуская мой локоть. В её взгляде читалось слишком много: забота, уверенность в моих силах и, конечно, знание всех моих привычек.

– Просто продержись ещё немного, – сказала она тише, сжимая мою руку на секунду.

Я кивнула, пряча пачку обратно в сумку. Ощущение никотинового голода не исчезло, но что-то внутри стало устойчивее. Может, она была права. Может, я и правда справлюсь.

Но как только входная дверь всё-таки открылась, и в зал вошёл тот самый последний гость, моё мнимое спокойствие пошатнулось.

Он выглядел… иначе, чем я ожидала. Высокий, с выправкой, словно вылепленной из холодного мрамора, он излучал такую уверенность, что казался почти нереальным. Лицо с чёткими, резкими чертами напоминало маску – скулы высокие, подбородок волевой, а тонкие губы были плотно сжаты, будто каждое слово требовало тщательной фильтрации перед произнесением. Его глаза – глубокие, ледяного серо-синего оттенка – бесстрастно скользили по толпе, словно высматривая кого-то или что-то. Этот взгляд был настолько холодным и отстранённым, что мне стало не по себе, будто он мог видеть тебя насквозь, при этом совершенно не замечая.

Единственной чертой, которая выдавала в нём человека, а не статую, были его волосы. Иссиня-чёрные, густые, с лёгким блеском, они выглядели так, словно их пару минут назад нервно взъерошили, а потом в спешке попытались пригладить. Этот едва заметный элемент хаоса резко контрастировал с его остальной, почти пугающей сдержанностью.

На нём был безупречный костюм глубокого тёмного цвета, сидевший так идеально, что, казалось, он родился в нём. Даже детали – манжеты рубашки, мелькнувшие под лацканом пиджака, и часы на запястье – были безукоризненны. Но его спокойствие было не тем, что успокаивает. Это было что-то пугающее – как тихая угроза перед бурей.

Но даже несмотря на идеальный образ, детали в нём ломали картину безупречного джентльмена.

Я заметила это не сразу, но когда он двинулся дальше в зал, мягкий свет люстр скользнул по его коже, выдавая спрятанные под тканью костюма рисунки. Татуировки.

Тонкие линии чернил выглядывали из-под манжетов рубашки и воротника. На его кистях тёмными штрихами расплывались символы, похожие на руны или знаки, смысл которых я не могла разгадать. Над бровью, чуть ближе к виску, тянулись небольшие буквы, а на ключице под тонкой цепочкой угадывался силуэт расправляющего крылья существа – возможно, грифона или дракона. Но самой выразительной была татуировка на шее: две фигуры с переплетёнными телами и крыльями, глядящие друг на друга. Они выглядели так, словно должны были олицетворять борьбу или союз, но смысл всё равно ускользал.

Контраст между этим скрытым, почти бунтарским хаосом и его холодной, отточенной манерой держаться сбивал с толку. Казалось, он человек, который привык жить сразу в двух мирах – мире власти и престижа, и мире, где правят совсем другие правила.

Когда он повернул голову и снова оглядел зал, в воздухе повисла неуловимая напряжённость. От него исходила аура холодной недосягаемости, будто он находился на другом уровне существования. Эта отстранённость заставила меня замереть, словно меня поймали на чём-то запретном.

В этот момент я не поняла, почему его присутствие так сильно выбило меня из равновесия. Но что-то в нём заставило меня почувствовать себя уязвимой. Словно этот человек не просто гость. Словно он пришёл сюда с целью, которая никак не связана с благотворительностью.

– Приглашаем на сцену человека, благодаря которому, состоялся этот важный вечер – Веронику Даркмуд! – голос ведущего отвлёк меня от размышлений.

Я повернула голову, и моя начальница уже поднималась на сцену. Она двигалась уверенно, без лишней спешки, словно знала, что каждый взгляд в зале был прикован именно к ней. Вероника всегда умела притягивать внимание, и это было не просто результатом природной харизмы – это было её оружием, выверенным до мельчайших деталей.

На ней было длинное вечернее платье изумрудного оттенка, которое подчёркивало её безупречную фигуру. Ткань мягко струилась, ловя свет люстр, будто в её наряде было спрятано настоящее волшебство. Тонкие бретели открывали хрупкие ключицы, а глубокий, но не вульгарный вырез на спине намекал на безупречный вкус.

Её волосы, уложенные в строгий, почти архитектурный пучок, подчёркивали высокие скулы и длинную шею. Этот образ создавал впечатление абсолютной недосягаемости – идеальный баланс между женственностью и властью. Даже её украшения, массивные, но не кричащие, выглядели как часть её самой, а не просто дополнение. Серьги из белого золота сверкали в свете люстр, а тонкий браслет на запястье ловил свет при каждом движении её руки.

Она вышла на середину сцены, и зал замер, будто ожидая её слов с благоговейным вниманием. Её улыбка была тёплой, но в ней таилась та особая недосягаемость, которая заставляла людей одновременно восхищаться ею и немного побаиваться.

Её голос прозвучал ровно, безупречно выверенно, с той мягкой, но несомненной силой, которая могла как успокоить, так и приказать. Её жесты были плавными, продуманными, словно каждое движение имело скрытый смысл.

Она держалась так, будто этот зал, этот вечер и все присутствующие существовали только для того, чтобы стать фоном для её сияния.

Я невольно поймала себя на мысли, что смотрю на неё не просто с уважением – с белой завистью. С желанием однажды, возможно, стать такой же.

Пока зал бурно аплодировал, я заметила одного человека, который остался совершенно равнодушен к происходящему. Он сидел за столиком в дальнем конце зала, лениво откинувшись на спинку стула, и с холодной отстранённостью смотрел в экран своего телефона, будто происходящее вокруг было для него пустой формальностью. Загадочный опоздавший гость – единственный, кто не поднял глаз на Веронику, не скрылся за маской вежливого внимания, даже не сделал вид, что ему не всё равно.

Я продолжала наблюдать за ним, ощущая странную смесь раздражения и любопытства. Было в его манере что-то вызывающе невнимательное – словно он пришёл сюда не потому, что хотел, а потому, что так было нужно. Может, ему заплатили за присутствие? Может, он вообще не понимает, что делает на этом вечере? Или, наоборот, понимает слишком хорошо?

Я не слушала, что говорят со сцены, пока не услышала своё имя.

– А теперь я хочу передать слово Элисон Маре, которая стала идейным вдохновителем и главным организатором сегодняшнего вечера.

Моё сердце замерло. Я знала, что мне придётся выступить, но, несмотря на подготовленную речь, шаги к сцене казались самыми трудными в моей жизни.

– Ты справишься, – шепнула Вероника, тепло улыбнувшись, пока передавала мне микрофон.

Я выдохнула и шагнула вперёд.

Свет софитов слепил глаза, и лица гостей исчезли в темноте зала, оставив лишь размытые силуэты. Казалось, весь мир сузился до этой сцены, до микрофона на трибуне и до звука моего собственного дыхания. Я знала, что нужно говорить, знала текст своей речи наизусть. Но ощущение чужого, пронизывающего, холодного взгляда заставило меня забыть всё.

Я сглотнула, стараясь не выдать волнения, и сделала глубокий вдох.

– Добрый вечер, дорогие гости, – начала я, не в силах сдержать лёгкую дрожь в голосе. – Благодарю каждого из вас за то, что вы сегодня с нами. Этот вечер посвящён тем, кто не может попросить о помощи сам – бездомным животным, которые нуждаются в нашей заботе.

Голоса в зале стихли, но в ушах всё равно шумело. Я продолжала говорить, вспоминая каждую строчку о приютах, которые мы поддерживаем, о животных, которые обретают здесь шанс на новую жизнь. Я пыталась сосредоточиться на словах, но внутри меня бушевал хаос.

Кто-то следил за мной.

Это ощущение было слишком реальным. Как невидимая нить, натянутая между мной и кем-то в зале. Холодная, тревожная, почти осязаемая. Я не видела его в этот момент, но знала – этот человек всё ещё наблюдает.

Может быть, я надумываю?

Но нет.

Где-то среди множества лиц был один взгляд, который прожигал меня насквозь. Не просто изучающий – оценивающий. Будто этот человек пытался понять, что во мне настоящего, а что – просто образ, созданный для сцены.

Мои пальцы крепче сжали трибуну. Я не позволю себе потеряться в этом чувстве. Не позволю дать ему власть над моими словами.

– Сегодня у нас есть возможность подарить этим животным шанс, – продолжила я твёрже. – И я искренне верю, что вместе мы сможем изменить их судьбы.

Я не знаю, насколько уверенно это прозвучало, но когда я закончила, зал взорвался аплодисментами.

Вероника первой встретила меня с объятиями, окутывая теплом и уверенностью, которых мне так не хватало.

– Ты большая молодец! – сказала она с искренним восторгом, её голос был наполнен гордостью.

Я хотела бы почувствовать то же самое – облегчение, удовлетворение от выступления. Но где-то глубоко внутри продолжало свербить беспокойство, как заноза под кожей.

– Спасибо, – ответила я, силясь улыбнуться. – Без тебя я бы не справилась.

Вероника лишь мягко сжала мою руку, её взгляд был тёплым, обнадёживающим.

– Ты справилась, – твёрдо повторила она.

Я кивнула, но не смогла полностью расслабиться.

Я чувствовала себя актрисой, которая отыграла сцену и вышла за кулисы, но чей-то взгляд по-прежнему настойчиво пробирался сквозь занавес.

Гул голосов стих, когда ведущий объявил начало аукциона. Люстры рассыпались бликами по столам, создавая иллюзию спокойствия, но я знала – именно сейчас начинается самая важная часть вечера.

Лоты были продуманы до мелочей: от картин талантливых местных художников до уникальных поездок в экзотические страны. Мы долго работали над тем, чтобы каждый предмет нашёл своего покупателя, а сумма в итоге превзошла все ожидания. Но насколько успешным окажется этот аукцион – предсказать было невозможно.

– Итак, начнём с первого лота! – провозгласил ведущий с безупречной уверенностью, заставляя внимание собравшихся сосредоточиться на сцене.

Суммы быстро росли. Тонкие деревянные таблички с номерами вспыхивали в воздухе, словно птицы, взмывающие в полёт. Голоса звучали чётко, ставки объявлялись сдержанно, но с азартом. Люди внимательно следили за соперниками, выжидали, взвешивали каждое решение. Я чувствовала, как напряжение в зале только нарастает.

Видя, как взлетают цифры, я ощущала и гордость, и страх. Волнение накапливалось внутри, но я старалась не выдать себя, сжимая бокал с водой, чтобы руки не дрожали.

Но что-то продолжало выбивать меня из равновесия. Или кто-то.

Каждый раз, когда ведущий объявлял новую ставку, я ловила себя на том, что мой взгляд снова и снова возвращается к нему. К загадочному опоздавшему гостю.

Он не сделал ни единой ставки.

Он просто сидел за своим столиком, слегка откинувшись назад, с ленивым, почти пренебрежительным видом. Лёгкий наклон головы, расслабленная, но не небрежная поза – всё в нём кричало о том, что происходящее его не интересует. Ни картины, ни путешествия, ни азартная борьба за редкие лоты.

Но самое странное было даже не это.

На его лице не отразилось ни малейшей эмоции. Ни скуки, ни любопытства, ни досады. Ничего. Будто он находился не здесь, а где-то далеко, в другом мире, закрытом для всех остальных.

Но ситуация изменилась, когда на сцену вынесли последний лот.

Гул голосов мгновенно стих, словно кто-то невидимый перекрыл воздух в зале. Ведущий, выдержав театральную паузу, аккуратно стянул тонкую ткань, скрывающую полотно.

Картина.

Она была написана специально для этого вечера – работа известного художника, выполненная в мягких, почти призрачных тонах. На холсте изображён один из "постояльцев" приюта: маленькая собака с короткой светлой шерстью и грустными, почти человеческими глазами. Художник гениально передал атмосферу одиночества, но не отчаяния. Взгляд животного был полон надежды, хрупкой, но всё ещё живой. Свет, падающий с невидимого источника, подчёркивал эту тонкую грань между печалью и верой в лучшее.

Я почувствовала, как напряжение сгустилось в воздухе, почти осязаемо. Что-то в этой картине тронуло каждого из присутствующих. Кто-то выдохнул, кто-то тихо прошептал соседу пару слов, но никто не мог отвести взгляд.

Но больше всего меня удивило другое.

Выражение лица загадочного мужчины.

Он больше не выглядел отстранённым. Не смотрел в телефон, не демонстрировал скуку. Он слегка наклонился вперёд, сцепив пальцы в замок, и, хотя его лицо оставалось холодным и непроницаемым, в глазах мелькнуло что-то… сложноуловимое. Воспоминание? Сожаление? Сочувствие?

Я не могла сказать точно.

– Начальная ставка – пять тысяч долларов! – объявил ведущий.

На несколько секунд в зале повисла пауза. Люди переглянулись, кто-то поднял табличку, назвав следующую сумму. Но никто не ожидал того, что произошло дальше.

Его голос.

Чёткий, спокойный, звучащий так, будто ставка не имела для него ни малейшего значения.

– Семьсот пятьдесят тысяч.

Тишина.

Все разом обернулись, кто-то тихо зааплодировал, кто-то обменялся удивлёнными взглядами. Никто не осмелился перебить его ставку.

Он не проявлял ни малейшего волнения. Так же спокойно сидел в своём кресле, чуть склонив голову, не отводя взгляда от картины. Словно увидел в ней что-то, чего не заметили другие.

Я поймала его взгляд.

И в этот миг в его синих глазах я увидела нечто большее, чем просто холодную уверенность.

Что-то настоящее.

После завершения аукциона я хотела подойти к нему, чтобы поблагодарить за такую щедрую ставку. Его поступок мог кардинально изменить судьбу приюта, и мне казалось неправильным просто оставить это без внимания.

Но, обходя зал, улыбаясь гостям и выслушивая их похвалу за организацию вечера, я с каждым шагом всё больше осознавала: его здесь больше нет.

Когда я наконец добралась до его столика, меня встретила лишь пустота.

Пустой стул.

На белоснежной скатерти стоял нетронутый бокал воды, его поверхность была гладкой, без следов губ. Словно он ушёл так же внезапно, как появился, не оставив ни одного намёка на своё присутствие. Только слабый аромат чего-то терпкого и едва уловимого всё ещё витал в воздухе, смешиваясь с запахом цветов и дорогих духов гостей.

Я не могла сдвинуться с места.

Сердце гулко стучало, а в голове крутилась лишь одна мысль: кто он?

– Элисон!

Я вздрогнула от неожиданности, когда услышала голос Вероники. Она подошла почти бесшумно, её осанка, как всегда, была безупречной, а в глазах читалось довольство.

– Я вижу, вечер превзошёл все наши ожидания. Ты молодец. Я не сомневалась в тебе.

Я кивнула, выдавив улыбку, но мысли были далеко.

Весь остаток вечера я пыталась сосредоточиться на гостях, поддерживать беседы, благодарить за поддержку и отвечать на вопросы. Но тревожное ощущение не покидало меня. Будто я упустила что-то важное. Что-то, что было совсем рядом и исчезло, не дав мне возможности понять его смысл.

Когда последние гости начали расходиться, зал постепенно погружался в тишину.

Свет софитов уже погас, оставив помещение в мягкой полутьме. В этой приглушённой тишине всё, что казалось суетой несколько часов назад, стало неважным.

Я провела рукой по столу, на котором стоял оставленный бокал воды. Стекло хранило ледяной холод, будто только что его держали в руках, но теперь этот след жизни исчез, оставляя за собой лишь пустоту.

Пальцы машинально потянулись к клатчу, и я нашла там пачку сигарет. Привычное движение, почти инстинктивное.

Я тихо выскользнула на небольшую террасу, где ночь встретила меня прохладным воздухом и лёгким запахом влажной мостовой. Первые затяжки вернули ощущение контроля, будто этот ритуал помогал унять хаос в голове. Я смотрела, как дым закручивался в воздухе, растворяясь в темноте, а мысли снова возвращались к загадочному гостю.

С улицы было видно, как сотрудники начали убирать зал, осторожно складывая скатерти, собирая бокалы, стирая с зеркал следы праздника. Внутри было тепло и светло, но я чувствовала себя так, словно стою на границе двух миров – одного, полного людей, музыки и блеска, и другого, тихого, наполненного лишь шёпотом ветра и тёмными силуэтами домов.

Кто он? Почему именно он решил сделать такую ставку?

Я вспоминала, как его взгляд скользил по залу, холодный, оценивающий, словно он не просто наблюдал, а выискивал что-то. Или кого-то.

Яркий свет изнутри выхватывал из темноты очертания автомобилей на парковке, а где-то вдалеке раздался приглушённый звук закрывающейся дверцы. Он ушёл, не попрощавшись, не оставив никаких следов, кроме этого ощущения… ощущение, что всё было не просто так.

Я глубоко затянулась, но вкус дыма казался горьким. Окурок тлел в пальцах, прежде чем я отбросила его в урну и направилась обратно внутрь.

Когда двери зала закрылись за мной, я сделала глубокий вдох.

Я правда справилась.

Но странное ощущение, что что-то важное ускользнуло сквозь пальцы, всё ещё не покидало меня.

Глава 4

Элисон

Мягкий свет из окон кабинета мог бы казаться уютным, если бы не гора документов, скопившаяся за последние дни. Тёплое освещение настольной лампы бросало длинные тени на стол, подчёркивая хаос из распечаток, отчётов и пометок, сделанных в спешке.

На краю стола покоилась кружка с остывшим чаем – тёмный след на стенках выдавал, что я даже не сделала ни одного глотка. Рядом лежала пачка сигарет, которую я машинально положила сюда несколько часов назад, но так и не открыла.

Монитор компьютера освещал груду бумаг холодным, неоновым светом, придавая им ещё более угрожающий вид. Экран мелькал, сменяя таблицы и письма, но я почти не вникала в их содержание.

Я провела рукой по лицу, ощущая усталость. Временами казалось, что эти бумаги растут сами по себе, и сколько бы я ни разбирала, их количество не уменьшалось. Словно они отражали мои мысли, которые, вместо того чтобы проясняться, только запутывались ещё больше.

Мероприятие завершилось всего пару дней назад, но ощущение, что я нахожусь в эпицентре событий, никак не отпускало. Будто вечер продолжал жить где-то на границе сознания, мелькая отдельными фрагментами – вспышками камер, гулом голосов, блеском бокалов под светом люстр.

На экране компьютера мелькали фотографии. Я листала их одну за другой, вглядываясь в детали: изысканные наряды, лёгкие улыбки гостей, приглушённый свет, который добавлял снимкам почти кинематографичную атмосферу. Всё выглядело идеально. Но я знала, сколько сил стоило, чтобы создать эту иллюзию безупречности.

Нужно было обработать отзывы, выбрать лучшие снимки от фотографа, написать пост с итогами вечера. А ещё – пролистать десятки статей, которые, как я уже знала, будут не только хвалебными. В прессе обязательно найдутся те, кто разберёт мероприятие по косточкам, отыскав неудачные моменты или подводные камни.

Я остановилась на одной фотографии. В кадре Вероника, уверенно держащая микрофон, и я рядом, ловящая её взгляд. Со стороны это выглядело так, будто мы ведём игру, в которой нет права на ошибку.

Но больше всего меня зацепил другой снимок. На переднем плане шёл аукцион, гости увлечённо делали ставки, а в глубине кадра, чуть в тени, сидел он. Его глаза… Глубокие и одновременно холодные. Взгляд словно проникал через монитор, заставляя почувствовать лёгкий укол вины за то, что я смотрю на него так пристально.

«Марк Миллер», – выдохнула я себе под нос, едва слышно.

Имя, которое за последние дни мелькало в заголовках новостей, как вспышка, озарившая тёмное небо. Бизнесмен, чьё исчезновение три года назад стало предметом слухов и догадок, внезапно объявился на благотворительном вечере, организованном моей командой. Его возвращение стало темой номер один.

Я открыла несколько статей, бегло просматривая заголовки:

«Тайна Марка Миллера: почему миллиардер ушёл в тень и что значит его возвращение?»

«Годы без следа. Где пропадал один из самых влиятельных людей Нью-Йорка?»

«Миллер снова в деле? Загадочный бизнесмен замечен на закрытом мероприятии»

Фотографии были разные: кадры из прошлого – он на деловых встречах, пожимает руки влиятельным людям, даёт интервью. Дальше – совсем другие снимки. Размытые кадры папарацци: Марк Миллер выходит из элитного клуба поздней ночью, галстук ослаблен, в руке стакан с чем-то тёмным. В другом – идёт по улице, неся пиджак на плече, а рядом с ним – смутно различимая женская фигура. Ещё один кадр: Марк садится в машину, резко отвернувшись от вспышек фотокамер, лицо напряжено, глаза скрыты тенью.

Я пролистывала их дальше, пока не наткнулась на свежие снимки. Новые кадры, сделанные на нашем вечере. Его холодный взгляд, безупречный костюм, лёгкое безразличие в осанке. Здесь он выглядел иначе – более собранным, отстранённым, но без следа прежнего разгульного образа.

Что-то во всём этом не складывалось. Почему человек, который годы назад буквально растворился в воздухе, теперь снова появился на публике – и выбрал для этого именно наш благотворительный вечер?

Я нахмурилась, закрывая вкладку. Потёрла виски пальцами, пытаясь справиться с нарастающим напряжением.

Как он оказался там? Почему решил прийти?

Эти вопросы не давали мне покоя. Он не оставил ни намёка на свою цель, не пытался выделиться, но его присутствие само по себе выбивалось из привычной картины.

Я снова посмотрела на экран, где среди снимков гостей выделялся один – тот самый момент, когда он поднял табличку, делая ставку. Уверенно, спокойно, как будто решение не требовало раздумий.

– Ты ведь знаешь, что должна сделать всё это не за один день? – раздался голос Данайи.

Я вздрогнула и резко обернулась. Она стояла в дверях, лениво опираясь на косяк, скрестив руки на груди. В её взгляде читалась смесь усталости и той самой заботы, от которой мне всегда становилось не по себе.

– Напугала, – пробормотала я, откидываясь на спинку стула. – Будешь и дальше так бесшумно появляться, я тебе когда-нибудь чем-нибудь запущу.

– Надеюсь, это будет что-то лёгкое. Степлером, например, – хмыкнула она и шагнула ближе, ставя на стол чашку чая.

Я бросила на неё быстрый взгляд.

– Что это? Взятка?

– Это отчаянная попытка напомнить тебе, что ты человек, а не машина по выполнению задач, – она села напротив и пристально на меня посмотрела.

– Просто не могу остановиться. Нужно доделать список дел.

Даная поджала губы, и я буквально увидела, как в её голове включается таймер самоконтроля. Кажется, она мысленно считала до десяти, чтобы не сказать что-нибудь слишком резкое.

– Ты понимаешь, что этот список никогда не закончится? – наконец произнесла она. – Это как голова гидры: закроешь одну задачу – на её месте вырастут две новые. Да, ты у нас профессионал, но вообще-то ты ещё и человек. Напомнить тебе, что люди иногда отдыхают?

Я вздохнула, чувствуя, как внутри нарастает протест, но он тут же угасает.

– Ладно, – сказала я, беря чашку в руки. – Подумаю над твоими словами.

– Вот и умница, – Даная ободряюще улыбнулась, но тут же сузила глаза. – Только не вздумай врать мне, что ты отдыхала на выходных.

Я сделала самое невинное лицо, какое только могла, и уставилась на чай, изучая, как пар завивается над его поверхностью.

– Ага, я так и думала, – фыркнула она. – Ну, знаешь что? Сегодня ты уйдёшь ровно в пять. В ванну, с книгой, с бокалом вина или хоть под одеяло с дебильным реалити-шоу, но чтобы я видела, как ты уходишь.

– Поняла, начальник, – проворчала я, откидываясь в кресле.

– И не думай меня обманывать. Я могу прийти и убедиться лично. Приду к тебе ночью и буду смотреть, как ты спишь, как твой личный Эдвард Каллен. Бу!

Я невольно усмехнулась, качая головой.

– Отлично, а я всегда мечтала о преследователе.

– Вот и славно, – весело отозвалась она, поднимаясь на ноги. – Тогда увидимся вечером. Если, конечно, ты не сгоришь на работе, как мотылёк на свечке.

Я только фыркнула в ответ. Она знала, что говорила дело. И, что самое ужасное, я знала это тоже.

Я снова повернулась к монитору, открыла другой файл с фотографиями. На экране одна за другой сменялись сцены прошедшего вечера: гости с бокалами шампанского, Вероника, смеющаяся у сцены, ведущий, замерший в ожидании новой ставки. Свет софитов придавал картинке сказочную атмосферу, но мне всё равно казалось, что я смотрю на эти кадры через толстое стекло – будто всё это случилось не со мной, а с кем-то другим.

Я пыталась сосредоточиться на задаче, мысленно подбирая текст для поста. «Это было незабываемо. Вечер, полный света, тепла и добрых сердец. Спасибо каждому гостю, который сделал этот день особенным».

Но слова казались чересчур стандартными, вылизанными, как пресс-релиз. Они не передавали того напряжения, что пронизывало вечер. Не передавали ощущение, что за идеально сервированными столами и вежливыми улыбками скрывалось что-то ещё.

Я прокручивала снимки дальше. Вот кто-то поднимает бокал в тосте. Вот Вероника кивает кому-то в зале. А вот… Я замерла.

На экране снова появился он.

Марк Миллер.

На этом фото он сидел чуть в стороне от остальных, склонив голову, словно прислушиваясь. В полутьме его лицо казалось резче очерченным, холодным. Но во взгляде было что-то неуловимое, что цепляло меня с новой силой.

Я провела пальцами по губам, пытаясь отогнать мысли, но в голове уже начали складываться вопросы, которые не давали мне покоя.

Что-то в его присутствии раздражало. Возможно, то, что он затмил всю работу, вложенную в организацию вечера. Все эти месяцы подготовки, согласований, переживаний – и в итоге главной темой стало не мероприятие, не его смысл, не собранные средства, а он.

Каждый разговор, каждая статья, каждая публикация – везде его имя мелькало крупнее, чем сама цель вечера. Будто всё, что мы делали, превратилось в фон для его эффектного возвращения.

А может, раздражало другое. Тот факт, что его внезапное появление всколыхнуло больше интереса, чем десятки спасённых жизней. Люди говорили не о том, сколько денег удалось собрать, а о том, почему он вообще был там. Почему после года тишины он выбрал именно этот вечер?

Тишина в кабинете, нарушаемая лишь щелчками клавиатуры, становилась всё более давящей. Ощущение, будто комната с каждым часом становилась всё меньше, сжимаясь под тяжестью накопившихся задач. Я сосредоточенно пробегала глазами по документам, пока внезапный звонок телефона не вывел меня из этого состояния.

Я взглянула на экран. Незнакомый номер. Скорее всего, подрядчик или журналист, который попросит комментарий о прошедшем вечере.

– Это Элисон Маре? – раздался чёткий женский голос.

– Да, слушаю.

– Меня зовут Ника Вуд, я личный ассистент Марка Миллера. Мы очень хотели бы, чтобы вы занялись организацией дня рождения.

Я нахмурилась, откинувшись на спинку кресла. Марк Миллер? Вот уж чего я точно не ожидала.

– Спасибо за доверие, но вам нужно обсудить это с моим руководством. Оно принимает окончательное решение, – ответила я спокойно, стараясь скрыть удивление.

– Мы готовы подстроиться под ваши условия, – голос Ники звучал профессионально, но слишком настойчиво.

– Мне очень приятно, но вам правда стоит обратиться к моему начальству. Я не могу принимать такие решения самостоятельно.

Она сделала небольшую паузу, будто оценивая мои слова.

– Понимаю. Тогда мы свяжемся с вашим руководством. Спасибо за уделённое время.

Разговор закончился так же быстро, как начался. Я уставилась на телефон, пытаясь осмыслить услышанное.

Заняться днём рождения Марка Миллера?

Я невесело хмыкнула. Он действительно привык получать всё, что хочет, не так ли?

Когда я повесила трубку, заметила на краю стола маленькую шоколадку. Даная.

Я усмехнулась, машинально взяла её в руки и повертела в пальцах. Она всегда так делала – оставляла мелочи, которые могли хоть немного скрасить мой день. Никаких слов, никаких лишних вопросов. Просто тихий знак заботы.

День тянулся бесконечно. Я пыталась сосредоточиться на задачах, но мысли то и дело возвращались к Миллеру. Почему он выбрал именно меня? Это было странно. У нас в агентстве есть люди с куда большим опытом в организации частных мероприятий. Почему не они?

В голове всплывали отрывки вечера: его безразличный взгляд, лёгкая, почти пренебрежительная усмешка, с которой он следил за аукционом, и тот момент, когда он вдруг сделал свою единственную ставку.

Я потерла виски. Может, я просто накручиваю себя?

Ровно в пять вечера в дверях снова появилась Даная.

– Давай, собирайся, крошка. Я прослежу, чтобы ты не осталась тут допоздна, – заявила она, сложив руки на груди.

Я оторвала взгляд от монитора и устало выдохнула.

– Ты неисправима, – покачала я головой, но всё же захлопнула ноутбук и начала складывать бумаги.

– Нет, просто я хочу, чтобы ты отдыхала, – возразила она, хитро улыбнувшись. – Всё, что ты не сделаешь сегодня, сделаешь завтра.

– А если не сделаю?

– Тогда я приду ночью и буду стоять у кровати, пока ты не исправишься.

– О, значит, план «Эдвард Каллен» всё ещё в силе?

– Абсолютно. Так что лучше просто послушайся меня.

Я рассмеялась и покачала головой. В такие моменты я особенно ценила её.

Улица встретила меня мягким осенним вечером, обволакивая прохладным воздухом с лёгким ароматом мокрой листвы. Свет фонарей дрожал на зеркальной поверхности луж, напоминая о давно прошедшем дожде. Казалось, весь город затих, ожидая ночи, и лишь редкие прохожие спешили по своим делам, оставляя за собой шорох шагов на влажном асфальте.

В воздухе витало что-то успокаивающее – смесь свежести и лёгкой сырости, которая, казалось, проникала в каждую клетку. Небо было затянуто облаками, из-за которых звёзды не могли пробиться, но их отсутствие лишь добавляло уюта этому моменту. Едва заметные капли дождя оседали на моих волосах, словно нежные касания.

Несмотря на усталость, я чувствовала себя почти свободной. Словно груз, который тянул меня вниз весь день, наконец-то исчез. Впереди меня ждали горячая ванна, мягкий свет свечей и книга, которую я давно хотела дочитать. Эта мысль согревала лучше, чем пальто, и я чуть ускорила шаг, чтобы скорее оказаться дома.

Глава 5

Марк

Все выходные я избегал соцсетей, будто их молчание могло обеспечить мне спокойствие. Ника и мой пиарщик уверяли, что отсутствие комментариев лишь подогреет интерес к моему внезапному появлению на благотворительном вечере. Всё было продумано до мелочей: нужные люди, фотографии, идеально подобранный повод. Их уверенность раздражала, как раздражает музыка, застрявшая в голове на повторе.

Они знали, как работает этот механизм: несколько снимков, пара фраз, и вот уже моё имя снова звучит в кругах, которые я так старательно избегал последний год. Это был их план. Не мой.

Я сидел в своём кабинете, окружённый роскошью, которая теперь казалась чужой. Просторное помещение с панорамными окнами, откуда открывался вид на серое небо мегаполиса, наполняло ощущение отстранённости. Оно больше напоминало пустой декорацией, чем местом, где я когда-либо жил.

На столе лежал планшет с открытыми заголовками новостей. Каждый из них кричал о моём возвращении:

"Марк Миллер: неожиданное возвращение",

"Три года тишины и громкое появление" – слова, которые я перестал воспринимать как что-то значимое. Всё это казалось пустым эхом, от которого хотелось скрыться.

Я встал и медленно прошёлся по кабинету. Тишина давила, заставляя движения казаться тяжёлыми.

На полке, покрытой лёгким слоем пыли, стояла коллекция пластинок – рок, джаз, классика, редкие издания, которые мы с сестрой собирали ещё в университете. Я помнил, как мы часами бродили по старым музыкальным магазинам, спорили, какие альбомы достойны занять место в нашей коллекции. Для нас это был ритуал, способ запечатлеть моменты, оставить частицу себя в каждом купленном виниле.

Когда-то я находил в них вдохновение. Музыка наполняла комнату жизнью, каждая песня была привязана к какому-то воспоминанию. Теперь же они были всего лишь предметами. Напоминанием о человеке, которого больше нет.

Я медленно провёл пальцем по обложке пластинки, той самой, которую она подарила мне на день рождения. На виниле осталась тонкая трещина – я уронил его в ту ночь, когда узнал о её смерти. Тогда я думал, что смогу склеить её, как и всё остальное в своей жизни. Но время показало, что некоторые вещи не поддаются восстановлению.

Когда-то музыка была для меня источником вдохновения. Теперь – всего лишь напоминанием о том, что больше не вернуть.

Единственная новая вещь в моём кабинете, которая привлекала внимание, – картина, купленная на аукционе. Она стояла в углу, прислонённая к стене, словно нежеланный гость, которого не решаешься выгнать. Тщательно прикрытая плотной тканью, она будто требовала признать её присутствие, но я упрямо игнорировал этот вызов.

Каждый раз, проходя мимо, я ловил себя на том, что бросаю на неё короткий взгляд. Казалось, ткань не просто скрывала изображение, а сдерживала нечто большее – чувства, которые я не хотел выпускать наружу.

Я знал, что под ней. Худой пёс с грустными, полными тоски глазами. Он выглядел так, словно потерял нечто бесценное, и это чувство поселилось в нём навсегда. Глаза, которые смотрели прямо в душу, точно зная, что скрыто в её самых тёмных уголках.

Я купил эту картину импульсивно, не задумываясь, а теперь она превращалась в странный символ – что-то большее, чем просто произведение искусства. В её обрамлении скрывалось что-то личное, болезненное. Воспоминания, которые я старался не трогать, как зажившие, но всё ещё чувствительные шрамы.

Я понимал: стоило мне лишь снять покрывало, и я дал бы волю этим воспоминаниям. Позволил бы им заполнить комнату, пропитать воздух, вплестись в сознание, захватить меня с головой. Но пока я оставлял её закрытой. Как оставляют закрытой дверь, ведущую к тем чувствам, которые легче игнорировать.

Я купил эту картину почти импульсивно, не раздумывая. В момент, когда её вынесли на сцену, я почувствовал какой-то странный отклик внутри. Это было не просто изображение животного – в нём была душа. Тоска, впитанная в мазки краски, словно дотянулась до чего-то глубоко спрятанного во мне.

В детстве моя сестра мечтала о собаке. Она умоляла отца, раз за разом возвращаясь к этой теме, но тот был категоричен: «Никаких животных в доме». Тогда она нашла другой способ. Втайне от всех она начала ездить в приюты и помогать там, тратя все карманные деньги на корм, одеяла, лекарства.

Я помню, как однажды застал её, когда она украдкой перебирала стопку ободранных фотографий щенков. Она выбирала, кого бы взяла домой, если однажды удастся уговорить отца. Её глаза светились такой теплотой, что мне казалось, она могла обогреть весь мир.

Думаю, эта картина понравилась бы ей. В каком-то смысле она напоминала её саму – ту самую сестру, которая умела видеть красоту даже в самом потерянном и забытом. Ту, кто, несмотря ни на что, всегда знала: даже самым одиноким нужен шанс на новое начало.

Подойдя к окну, я увидел своё отражение в стекле. Тусклый свет настольной лампы выхватывал резкие тени на скулах, под глазами залегли тёмные круги, а губы сжались в тонкую линию. Когда-то я выглядел иначе. Живее, что ли.

Этот год изменил меня. Однажды я бы назвал это взрослением, но сейчас всё больше напоминало разочарование. Не тот горьковатый, но естественный привкус опыта, который приходит с годами, а тяжёлый осадок, который въедается в кости, делая их ломкими.

За стеклом город жил своей жизнью – машины мчались по мокрому асфальту, отражая неон вывесок, силуэты людей скользили по тротуарам, растворяясь в толпе. Мир не остановился, даже когда мой застыл.

Я невольно провёл рукой по щеке, словно проверяя, настоящий ли я ещё. Или уже стал призраком самого себя.

Телефон завибрировал на столе, звук был глухим, почти раздражающим в тишине кабинета. Я взглянул на экран – сообщение от Ники.

"Ты всё ещё не комментируешь. Они начинают нервничать."

Я медленно провёл пальцем по экрану, но не стал отвечать. Снова.

Скользнув взглядом по сообщению, я отложил телефон и откинулся на спинку кресла. Всё шло так, как они и планировали. Пресса раздувала моё появление, обсуждала детали, гадала, почему именно этот вечер, этот аукцион. Им казалось, что они понимают мотивы. Череда заголовков мелькала перед глазами:

"Триумфальное возвращение Марка Миллера."

"Миллер сделал крупнейшую ставку на благотворительном аукционе!"

Они думают, что я вернулся. Вернулся, чтобы снова играть свою роль. Быть тем, кем они привыкли меня видеть – самоуверенным, веселым, всегда на шаг впереди, любителем вечеринок и свободы.

Они ошибаются.

Я снова включил музыку. Негромкий джаз начал разливаться по комнате, ноты мягко перекатывались в воздухе, будто пытаясь заполнить пустоту, но даже они не могли заглушить внутренний шум. Всё это было не тем, что я искал.

Я провёл ладонями по лицу, пытаясь отогнать усталость, и снова вернулся к ноутбуку. Лента новостей теперь была заполнена снимками с благотворительного вечера. Блики света, гулкий смех, дорогие костюмы, изящные платья, бокалы с шампанским, отражающие вспышки камер. Всё выглядело именно так, как должно было выглядеть – идеально.

Но среди десятков фотографий я нашёл её.

Элисон Маре.

На снимке она стояла чуть в стороне, с лёгкой улыбкой, которая явно не предназначалась для камеры. В руках блокнот, пальцы чуть сжаты, как будто она только что сделала пометку. Её взгляд был устремлён за кадр, сосредоточенный, внимательный. В отличие от большинства людей на вечере, позировавших и ловивших объективы, она выглядела естественной.

Я задержался на этом снимке чуть дольше, чем следовало бы.

В нём было что-то необычное.

Я щёлкнул тачпадом и закрыл ноутбук, прежде чем успел подумать о чём-то лишнем.

Зазвонил телефон, резко выдернув меня из собственных мыслей. Конечно, это была Ника.

– Марк, ты принял решение? – её голос, как всегда, звучал нетерпеливо, будто я заставил её ждать не пару часов, а несколько суток.

Я медленно провёл пальцами по столу, прежде чем ответить:

– Да.

– И?

– Я хочу, чтобы она занималась организацией.

На другом конце провода повисла пауза. Я почти мог представить, как Ника поджимает губы, формулируя аргументы против.

– Ты уверен? – наконец спросила она, тщательно подбирая слова. – Мы видели её впервые на этом вечере. Может, как обычно, доверим это Веронике?

– Нет.

Мой голос прозвучал жёстче, чем я ожидал.

– Это мой выбор. Она справится.

Ника тихо вздохнула – коротко, едва слышно, но я заметил.

– Хорошо, – сказала она, не скрывая недовольства. – Я свяжусь с ней.

Разговор закончился, оставив странное чувство пустоты. Я положил телефон на стол и снова подошёл к окну.

Серая дымка за стеклом медленно рассеивалась над горизонтом, отражая мои мысли – туманные, непонятные, ускользающие, как призраки прошлого, которые я никак не мог оставить позади.

Я закрыл глаза, пытаясь упорядочить мысли. Они разлетались в разные стороны, как пепел, рассыпанный по ветру.

Вспомнился тот момент, когда я увидел её впервые.

В зале было шумно: звучали голоса, смех, звон бокалов, редкие вспышки фотокамер, выхватывающие из толпы лица. Я не хотел быть там. Но необходимость диктовала свои условия, и я сделал то, что всегда делаю – наблюдал.

И вдруг я увидел её.

Не среди тех, кто жаждал внимания, не среди тех, кто поднимал бокалы и позировал для камер. Она двигалась иначе – уверенно, но не напоказ. Словно дирижёр невидимого оркестра, который задаёт ритм, оставаясь в тени.

Её жесты – сдержанные, почти невидимые – казались идеально выверенными. Когда она поправляла что-то на столе или говорила с официантами, в этом было что-то странно завораживающее. Она держала ситуацию под контролем, но не пыталась ею хвастаться.

– Кто она? – спросил я тогда у Ники, продолжая следить за ней взглядом.

Ника даже не сразу поняла, о ком речь. Пришлось едва заметно кивнуть в её сторону.

– Организатор вечера. Новенькая, но уже одна из лучших в своём деле, – ответила она, скользнув по Элисон оценивающим взглядом.

Я не сказал ничего. Просто продолжил наблюдать.

И теперь, разглядывая её фотографию на экране, я понимал: это не было случайностью.

Телефон завибрировал снова.

Новое сообщение от Ники:

"Она отказалась. Сказала, что все вопросы через её руководство."

Я прищурился.

Отказалась?

Перечитал сообщение дважды, будто от этого могло что-то измениться. В голове медленно складывался пазл.

Либо она действительно была принципиальной – из тех, кто не выходит за рамки правил, держится за свой профессионализм, даже когда перед ней открываются возможности.

Либо ей было что скрывать.

Я медленно вернулся к креслу, опустился в него, закинул ногу на ногу и позволил себе ухмыльнуться.

Интересно.

Глава 6

Элисон

Я ненавидела сны.

Не имело значения, приносили ли они радость или горечь – их завершение всегда оставляло пустоту. Просыпаться было всё равно что резко оборвать киноплёнку на самом интересном моменте, осознавая, что продолжения не будет.

Даже если во сне я возвращалась к чему-то светлому – к голосам, которых больше не услышу, к рукам, которые больше не смогут меня обнять, – я знала, что эти мгновения остались в прошлом. Они были лишь иллюзией, которую бессознательное щедро подсовывало мне, чтобы утром я чувствовала себя ещё хуже.

Но был один сон, который я ненавидела больше остальных.

Он возвращал меня в тот день.

В тот холодный ноябрьский вечер, когда моя жизнь раскололась на «до» и «после».

16 ноября 3 года назад.

Тикали часы на стене. Их звук резал тишину моей квартиры, и я чувствовала, как каждая секунда отдаётся в висках. Мама и сестра должны были приехать ещё двадцать минут назад.

За окном сгущались сумерки. Лёгкий дождь, который начался днём, превратился в морось, отчего улицы блестели, как полированные камни. Ветер толкал мокрые листья по асфальту. Я сжала руки в кулаки, чтобы унять дрожь, и отошла от окна.

Кухня пахла специями и свежей зеленью. Я накрыла стол: их любимый суп, горячие пироги, которые всегда исчезали быстрее, чем я успевала заметить. Чашка чая стояла в углу, как всегда, в ожидании мамы.

Я отправила ей сообщение: «Где вы? Всё готово.» Ответ пришёл через пару минут: «Мы в пути, скоро будем.»

Я облегчённо выдохнула, но тревога не ушла. Странное предчувствие, словно в воздухе что-то изменилось, будто сама тишина стала плотнее. Я села на диван, уставившись в экран телефона, ожидая, когда появится новое уведомление.

Прошло полчаса. Потом ещё десять минут. На экране вспыхнул входящий звонок.

Имя сестры.

– Алло?

На том конце провода голос, наполненный напряжением.

– Произошла авария. Ваша мама и сестра в больнице. Приезжайте быстрее.

В ушах зашумело, телефон едва не выскользнул из рук.

– Что?.. Где?.. – мой голос сорвался.

Я машинально схватила ключи, выбежала из квартиры. На улице резко пахло мокрым асфальтом, ветер хлестал лицо, но я ничего не замечала. Машины проносились мимо, как в замедленном фильме.

Путь до больницы растянулся в бесконечность. Я не помню, как добралась. Помню только стерильный свет больничных ламп и лица врачей – пустые, усталые, как будто они говорили не с человеком, а с проблемой, которую нужно решить.

– Мы сделали всё, что могли…

Мир застыл. Эти слова разлетелись осколками, врезаясь в грудь.

Я стояла в коридоре, как в тумане. Где-то рядом скрипели носилки, медсестра выкрикивала что-то врачу, автомат с кофе гудел, но все звуки смешались в один монотонный гул.

Мама и сестра ушли. В голове мелькала мысль: "Я была дома. Я ждала их."

Мы поругались днем, из-за того что они не хотели приезжать на этот ужин. Но я настояла на своём говоря, что это традиция и мы не виделись целую неделю. Если бы не я, то всего этого бы не произошло.

Я вернулась домой, как будто во сне. Дождь закончился, но холод остался. Ключ с трудом повернулся в замке. Когда я вошла, меня накрыла волна запахов, которые теперь казались чужими. Еда на столе остыла. Чашка чая, всё ещё стоящая в углу, сделалась символом того, что они не приедут.

Я села за стол, уставившись на пустую тарелку напротив. Никто больше не будет смеяться, рассказывать истории, ругать меня за то, что я слишком много работы оставляю на потом.

В тот день я поняла: я больше не могу оставаться в этом доме.

Каждая мелочь здесь была призраком прошлого. Кружка на полке, которую она всегда брала первой. Шарф на вешалке, забытый в спешке, но так и не тронутый с тех пор. Тени, застывшие в углах, – они будто ждали, когда я снова оступлюсь и позволю себе вспомнить.

Я не могла.

Поэтому я жила по инерции. Поднималась утром, выходила из квартиры, ехала на работу, закапывалась в дела. Удерживала себя в этом ритме, потому что знала: если остановлюсь, если позволю себе замедлиться, реальность тут же накроет меня с головой.

Иногда, стоя в вагоне метро, окружённая сотнями людей, я ловила себя на том, что чувствую себя абсолютно одинокой. Вокруг меня – движение, смех, разговоры, сигналы поездов, мерцающие рекламные экраны. Люди куда-то спешили, планировали, мечтали.

А я просто существовала.

И всё это казалось частью другого мира. Мира, к которому я больше не принадлежала.

Иногда я говорила себе: «Ты справишься». Но каждый раз эти слова звучали, как ложь.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, я прошла мимо кофейни, где мы часто бывали с сестрой.

Тот самый стол у окна всё ещё стоял на своём месте. Маленький, с шаткими ножками, с которого мы всегда убирали сахарницу, потому что она мешала нам размахивать руками во время разговоров.

Там сидела молодая пара. Девушка что-то оживлённо рассказывала, жестикулируя ложечкой, а парень, опершись подбородком на руку, смотрел на неё с тёплой улыбкой. Они смеялись, и в их голосах звучало то самое лёгкое, беззаботное счастье, которое когда-то было таким привычным и для меня.

Я остановилась.

Дождь моросил, стекая по волосам и затекая за воротник пальто, но я не двигалась. Стояла и смотрела, как кто-то другой строит своё настоящее там, где когда-то было моё прошлое.

Горло сдавило, пальцы начали замерзать, но я не могла отвести взгляд.

А потом я заплакала. Не громко, без рыданий. Просто слёзы смешались с каплями дождя, и я даже не сразу поняла, что они есть.

Сны не давали мне покоя. Они возвращали меня в ту ночь, заставляя переживать её снова и снова. Казалось, что я застряла в петле времени: просыпалась в одном и том же дне, проживала его на автопилоте, а затем засыпала, чтобы снова вернуться туда, откуда так отчаянно пыталась убежать.

Я продолжала жить. Вернее, существовать.

Но однажды утром я проснулась с ощущением, что больше так не могу.

Если ничего не изменить, это никогда не закончится.

Я долго смотрела на телефон, прежде чем решиться. Написала заявление об увольнении. Затем нашла квартиру – маленькую, но главное, что в ней не было прошлого. Отправила резюме в компанию, где никто обо мне ничего не знал.

Это было сложно. Каждый шаг казался неправильным, каждое движение сопровождалось страхом, что я совершаю ошибку.

Но когда я переступила порог новой квартиры и закрыла за собой дверь, во мне вдруг вспыхнуло странное чувство.

Искорка.

Маленькая, почти незаметная, но она была.

На следующее утро я заставила себя встать. Потом – выйти на улицу. Потом – войти в офис.

Пустота внутри не исчезла. Я по-прежнему чувствовала, что часть меня осталась там, в прошлом, и уже никогда не вернётся.

Но впервые за долгое время я поняла: я сделала первый шаг.

Я не знала, куда он меня приведёт. Но он был сделан.

Глава 7

Элисон

В первый день я долго рассматривала доску с фотографиями и заметками, которая висела у входа в главный зал. Коллаж из улыбчивых лиц, заметок о прошедших мероприятиях, ярких карточек с мотивационными цитатами. "Команда – это сила!", "Мы делаем мир лучше!", "Каждый день – это новая возможность". Всё это выглядело живым, наполненным энергией.

Но в этом мире не было меня.

Я ощущала себя случайным гостем в истории, которая уже давно идёт своим чередом. Чужие лица, чужие воспоминания.