Формочки для пустоты

… И если кто-нибудь спросит: «кто ты?» ответь: «кто я,

я – никто», как Улисс некогда Полифему.

И. Бродский

Первая глава

Одиссей никогда не думал, что ожидание может быть таким мучительным. Дни тянулись, как густая смола, и каждый вечер он ловил себя на том, что снова и снова смотрит на телефон, надеясь увидеть заветный номер.  Он жил в предвкушении, но в то же время боялся, что это всего лишь иллюзия, что звонок никогда не раздастся. Он ждал звонка из издательства, в которое послал свою рукопись.

Сердце его билось учащенно, мысли путались, и он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме ожидания. Он пытался отвлечься, погрузиться в работу, встретиться со своими приятелями, но все было тщетно. В его голове звучал один и тот же вопрос: «Когда? Когда же это случится?».

Одиссей никому не рассказывал о своем волнении, будто это было что-то интимное, о чем он хочет подумать наедине с самим собой. В глубине души он знал, что этот звонок изменит его жизнь, но боялся признаться себе в этом.

За день до звонка он почувствовал, что время замедлилось. Мир вокруг стал каким-то нереальным, как будто он смотрел на него через мутное стекло. Он машинально выполнял свои обязанности, работая администратором в торговом зале, но внутри него все кричало: «Все скоро изменится!».   Он ждал, что вот-вот произойдет то, во что он свято верил многие годы добровольного затворничества и писательства в стол.

Одиссей ехал домой в автобусе, и каждый поворот, каждая остановка в пути приближала его к этому моменту. Он чувствовал, как его сердце колотится все быстрее, он понимал, что это не просто волнение. Это было что-то большее, что-то, что он не мог объяснить словами.

Когда он наконец добрался до дома, то замер на пороге. Он не мог понять, почему вдруг так сильно устал, почему его ноги не хотят двигаться дальше. Он кое-как скинул ботинки, добрался до дивана и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось, мучительные мысли не давали ему покоя. «А что, если я ошибся? Что, если нет никакого предназначения?».

Он пытался отвлечься от мыслей, включить телевизор, почитать книгу, но ничего не помогало. Его разум был полон вопросов и сомнений. Он снова и снова прокручивал в голове события своей жизни, как будто пытаясь убедить себя в том, что это все не случайно, что это он год за годом шел к своей цели. И когда он уснул, вымотанный бесконечной рефлексией, раздался телефонный звонок. Звонил не сотовый, а стационарный телефон. Он вздрогнул, мгновенно проснувшись, но еще какое-то время не решался взять трубку, как будто его рука была в инертной смоле, и чтобы взять трубку нужно было еще приложить усилие.

Телефон звонил, и этот звук казался ему самым важным звуком в мире. Он медленно поднялся с дивана, подошел к телефону и поднял трубку.

‒ Слушаю, – холодно произнес он, сам удивившись своему голосу, и в этот момент его жизнь как будто повисла на волоске.

‒ Одиссей Мережко? – спросила женщина, не поздоровавшись.

‒ Да, – ответил Одиссей, затаив дыхание.

‒ Мы познакомились с вашим романом «Владычица» и готовы рассмотреть его для издания, если вы готовы внести правки, – сказал спокойный, немного отстраненный женский голос.

Это была Нора Зотова, генеральный директор и главный редактор издательства «Киффа Бореалис». «Киффа Бореалис» было молодым издательством, которому было всего пять лет, но в него стремились попасть все авторы самиздата. Нора сама выбирала талантливых писателей и делала из них звезд буквально за несколько месяцев. Она открывала новые имена: Игма Натулина, Петр Гибесс, Карина Ацц, – еще недавно о них не знал никто, они, как и все, томились в котлах самиздата. А теперь их имена были на слуху, их читали, о них говорили, их приглашали в гости известные блогеры. А самое главное – у них теперь были деньги за то, что почти невозможно продать – литературу. И все это сделала для них Нора. После заключения договора с издательством следовали поездки по стране, встречи с читателями, переводы книг на иностранные языки и реклама, реклама, реклама.

Одиссей рассчитывал примерно на то же самое. Он хотел в одночасье стать звездой и зарабатывать много денег, хотя еще вчера он был никому не известный писатель, который опубликовал с десяток никому не нужных произведений в сети. Но потом он написал свой первый роман «Владычица» и отправил его в издательство «Киффа Бореалис», через месяц ему позвонили.

Одиссею очень нравилось название издательства – «Киффа Бореалис». Он катал его, как горошину, на языке. Он представлял себя в этом издательстве задолго до того, как отправил туда свою рукопись. Он думал об этом почти каждый день, когда работал администратором в торговом зале, а потом шел домой писать свой роман. И наконец его мечта стала воплощаться в реальность. Звонок из издательства стал ее точкой отсчета в этом реальном мире.

Глава вторая

Прошло полгода, май сменился ноябрем, и холодный ноябрьский ветер принес перемены. Карьера Одиссея стремительно развивалась, его любовно-эротический роман «Владычица» вызвал большой интерес у читателей, теперь его можно было купить практически во всех книжных магазинах страны. Но больше всего Одиссей радовался тому, что ему удалось наладить общение с Норой, с которой они хоть спорили по любому поводу, но было в этом что-то обоюдно-приятно-острое.

До личной встречи он видел ее только на фотографиях: рыжеволосая зеленоглазая женщина с точеной фигурой. На снимках она казалась ему суровой дамой, но при личной встрече оказалось, что она очень живая и выглядит гораздо моложе, чем на фотографиях в издательстве.

Нора возлагала большие надежды на Одиссея, в его продвижение вкладывались значительные средства издательства. Теперь ему нужно было как можно скорее написать новый роман, чтобы ускорить продвижение. Одиссей был не против, Нора зорко следила за этим, но вдруг он перестал отвечать на ее звонки и сообщения. Поэтому Нора решила приехать к нему сама.

Одиссей жил в съемной квартире, которую теперь оплачивало издательство. Он жил на окраине города, в не самом живописном районе, объясняя это тем, что «фиговый» вид из окна помогает ему лучше погружаться в свои миры, компенсируя недостаток жизни за окном. Но на самом деле все было гораздо проще: сначала, еще до сотрудничества с издательством, ему было жалко денег на квартиру в хорошем районе, а потом что-то менять уже было лень. Ведь на перемены, даже если это перемены к лучшему, нужно решиться.

***

Одиссей открыл дверь и увидел Нору, одетую в темно-синий костюм и ярко-красный шейный платок. Он был повязан поверх отложного ворота пиджака, напоминая полувековой пионерский галстук, но от известного дизайнера. Цвет платка можно было назвать гламурно-кровавым, под цвет ее помады. Она была одета явно не по погоде, но только потому, что оставила верхнюю одежду в машине. Одиссей удивился, что помада точно подобрана к платку. «А я так и думал, что ты приедешь», – как будто сказали его глаза. Это вызвало настороженную улыбку Норы, застывшую на ее не накаченных гелем губах. Она представляла его реакцию, когда собиралась к нему, но не думала, что пауза будет такой вопиюще долгой.

‒ Можно мне войти? ‒ спросила она строго на пороге его квартиры. Нора готовилась к разговору с ним, потому что Одиссей перестал выполнять доверенную ему работу. ‒ Ты не рад меня видеть? – выпалила она, стараясь взять самую высокую ноту раздражения.

‒ Ну что ты, ‒ расплывшись в улыбке, произнес Одиссей, ‒ как я могу быть не рад тебе? Деньги и женщина ‒ мое любимое сочетание, – раскрывая ей пошире дверь, с иронией сказал он.

‒ Прекрасно, ‒ ответила Нора и быстро прошла в квартиру.

В ней было столько решимости, что, казалось, она войдет в квартиру и без его приглашения, просто потому, что ей это надо.

Нора – эффектная женщина с рыжими, слегка волнистыми волосами до плеч. Она начальница Одиссея, его босс, потому что она главный редактор и генеральный директор издательства «Киффа Бореалис». За это Одиссей ее в шутку называл «рабовладелицей», что ей категорически не нравилось. Несмотря на свой строгий характер и желание властвовать, Нора всегда относилась к сотрудникам издательства и авторам с подчеркнутым уважением, и это вызывало трепет у подчиненных. Ее раздражало, что Одиссей относится к ней иначе, но надеялась, что сможет приручить его.

‒ Ну и где твои шкурки? – иронично спросил Одиссей, пытаясь сбить ее с гневной тирады, к которой она долго готовилась.

‒ В машине, – прошипела она, стараясь не реагировать на его неуместную шутку, чтобы сохранить запал для будущей нотации.

Под «шкурками» Одиссей имел в виду любовь Норы к одежде из экомеха. Нора очень любила накидки и жилетки из экомеха, они были частью ее гардероба в холодное время года. Одиссей постоянно подшучивал над этой ее особенностью гардероба, считая это душком прошлых лет.

‒ Ну и правильно, что в машине, Норке норка не обязательна, ты и так в ней от рождения. Или у тебя там не норка, а целый песец? Лиса, кабан, лось, шкура оленя? – еле сдерживая от смеха произнес он. – Бедные, бедные звери, – добавил он, покачав головой.

‒ Это экомех, никого не убивали, – звякнула голосом Нора.

‒ Ну да, в мире так много подделок, даже поддельная смерть лежит у тебя на плечах, – скептически произнес он, театрально нахмурившись.

Нора пыталась сохранять спокойствие, не реагируя на его сарказм. Она осмотрела квартиру, заметив следы увеселительной вечеринки. Лицо Одиссея выглядело заспанным, как будто он только проснулся, хотя за окном был день. Он был одет в белую майку и старые синие штаны с вытянутыми коленками. Нора тщательно продумывала свой внешний вид, готовясь к разговору с человеком, от которого зависит ее благосостояние. Она была в острых каблуках, а он в тапках, что говорило само за себя. Но «тапки» в этот раз оказались сильнее.

‒ Ты так и будешь стоять и смотреть на меня?! – выпалила она. – Ты можешь мне объяснить, куда ты пропал и что это все значит? Почему ты не брал трубку? Мой секретарь звонил тебе три раза за сегодняшний день! Единственное, что могло бы оправдать твое поведение – это смерть, но я вижу ты жив и здоров, – ядовито усмехнулась она. – Издательство все делает для тебя: снимает квартиру, устраивает встречи с читателями, а ты отвечаешь черной неблагодарностью! Тебе сказать, сколько писем от таких же, как ты, приходит мне на почту каждый день? Сотни. Их тьмы и тьмы, им имя легион – добавила она, слегка смутившись от своего пафоса. – А где новый роман? – четко спросила она, брезгливо посматривая в сторону кухни, потому что оттуда была видна грязная посуда на обеденном столе.

‒ Онанизмом, – с наигранной грустью ответил Одиссей, театрально вздохнув.

‒ Я это уже поняла, – быстро сказала она, – от тебя другого и не ждала. Что ты делаешь в свободное от словесного онанизма время?

‒ Немножко живу.

‒ Немножко живешь?! – вспылила Нора. – А писать за тебя кто будет? Ты должен писать, как в последний раз! Ты должен доказать, что достоин места, которое ты занимаешь! Разве мы на художественном совете не доходчиво тебе объяснили, что ты должен писать и писать, писать и писать?! Разве мы не создали тебе райские условия? А где результат, где он? Остался в прошлом квартале? Ты каждый день, каждый час должен доказывать, что мы не зря в тебя вложили деньги! А пока вместо результата я вижу гору немытой посуды на твоем кухонном столе, – брезгливо поморщилась Нора, кинув взгляд в сторону кухни, дверь в которую была открыта, – Да, кстати, там не только ели, но и пили. Могу я поинтересоваться по какому поводу был праздник? Что отмечали? – недовольно прошипела она, направившись на кухню. Одиссей последовал за ней.

Нора действительно была вне себя от ярости, ведь именно на Одиссея она возлагала самые большие надежды, а он не спешил оправдывать ее ожидания, работая спустя рукава. Было видно, что первый успех сильно вскружил ему голову, а дальше ему как будто стало не интересно. У Норы не могло уложиться в мозгу, как можно так наплевательски относиться к своим обязанностям и не соблюдать условия контракта.

‒ Неужели ты не понимаешь, что еще одна оплошность – и твое место тут же займут другие писатели? Причем в самые кротчайшие сроки. Неужели ты не понимаешь, что без нас ты никто? – громко произнесла Нора. – Эх, – махнула она рукой, – теперь тебе нужно поработать как следует, чтобы заслужить снова наше доверие. Тебе нужно работать в миллион раз лучше, чем прежде. И поверь мне, – взглянула Нора на свой красный маникюр, – я сюда не шутки с тобой приехала шутить. Все очень и очень серьезно, – покачала головой она. – Ситуация почти патовая. Ты в крайне невыгодном положении.

Кухня была маленькой, неудобной и неуютной. На окне – белые жалюзи не первой свежести, на столе и раковине – куча немытой посуды, на холодильнике – четыре магнита, и один из них в форме большой черепахи, на панцире которой было написано «Дратути». Одиссей молча стоял, прислонившись спиною к стене и скрестив на груди руки, он слушал Нору, как слушают радио. На его лице было написано безразличие. Но вдруг Одиссей вдруг произнес:

‒ Я ухожу.

Нора кинула взгляд на него, а потом застыла в паузе, пытаясь осмыслить его слова.

‒ В смысле уходишь? ‒ наконец переспросила она, не скрывая своего удивления.

‒ Просто ухожу. С работы, которую хотят получить миллионы таких же бездарных, как и я, писателей, ‒ улыбнулся Одиссей самой милой своей улыбкой, от которой у Норы пробежал мороз по коже.

‒ Ты устал и тебе нужно время, чтобы отдохнуть? ‒ спросила Нора, встревоженная его неожиданным заявлением.

‒ Нет, я ухожу навсегда, – выдал Одиссей, как будто речь шла о чем-то обыденном.

‒ Как уходишь? – снова спросила Нора, опустившись на стул, и даже не посмотрев грязный он или нет.

‒ Как люди уходят, так и я ухожу. Навсегда.

От Одиссея можно было ожидать чего угодно, но Нора не ожидала, что он решит покинуть издательство. Это было странно, ведь его уход был невыгоден для него. Нора не могла успокоиться и собраться с мыслями. Она подумала: «Может, он блефует? Пытается выторговать лучшие условия работы? Или право писать то, что хочет, сколько и когда хочет?».

‒ И каковы же твои условия? – робко спросила она, минуя собственный авторитет.

Одиссей скептически хмыкнул, возникла напряженная пауза. В издательстве особо не церемонились с авторами, которые сходили с дистанции. У Норы был неудачный опыт с некоторыми авторами, которые хотели особых условий. Обычно издательство само ставило задачу авторам, многие из них работали над сериями книг, которые разрабатывались на художественном совете. Нора расставалась с авторами, которые игнорируют требования издательства, легко. Но с Одиссеем почему-то было иначе.

‒ Чего ты хочешь? – не выдержав паузу, снова спросила она.

‒ Ничего, ‒ ответил Одиссей, как будто ждал этого момента в их разговоре.

Нора опять подумала, что он ведет двойную игру, чтобы получить лучшие условия. Она хотела было сказать ему об этом, но ее взгляд упал на клетчатый чемодан, который стоял в коридоре, если смотреть из кухни, и который она не замечала раньше. Этот момент напомнил ей об уходе отца из дома, когда она была маленькой. Она не понимала, почему именно это воспоминание всплыло в ее памяти, ведь она не сравнивала своего отца с Одиссеем. Одиссей для нее ‒ никто, она с ним знакома всего полгода. Но все равно при виде чемодана она заволновалась.

‒ А почему ты уходишь? – совсем в другом тоне спросила она.

‒ Я не достоин, – сказал Одиссей с легкой иронией, и Нору сильно уколола эта ирония, потому что ей было не до шуток.

Она не хотела спрашивать про чемодан, чтобы не добавлять значимости этому моменту. Но у нее не укладывалось в голове как человек может все бросить, когда так долго к этому шел, и у него только все начало получаться. Это было, пожалуй, главной загадкой, которую она еще не сумела разгадать в Одиссее. Сама же Нора готова была землю грызть, чтобы быть лучшей, успешной и независимой.

Нора еще раз посмотрела на Одиссея, она не могла понять в шутку он говорит об уходе или всерьез. У него был такой вид, как будто он действительно был готов все оставить, и одновременно такой вид, что сейчас он все неожиданно сведет на шутку и рассмеется. У Норы возникло подозрение, что он и сам не знает, остаться ему или уехать, потому что он ни к чему особенно не привязан. Он, в общем, и привлекал ее именно этим.

‒ Нет, ты достоин, – приподняв бровь, сказала Нора, решив с ним сыграть в его же игру. – Ну, я хотела сказать, что ты достоин не меньше других писателей.

‒ Интересно, – усмехнулся Одиссей, выдав первую искреннюю эмоцию за этот день и, скорее всего, последнюю. – Интересно почему? – уставился он в подбородок Норы, потому что она прислонила к нему руку.

‒ Ну… – замялась Нора, пытаясь найти объяснение, – потому что ты талантлив, умен, – выдавила она из себя комплимент Одиссею, явно не умея их делать. – У тебя чувство стиля, оригинальные идеи.

‒ Да? – усмехнулся Одиссей. – Недавно ты говорила другое.

‒ Это в воспитательных целях, – ответила Нора. – Не принимай на свой счет, я всем так говорю для проформы. Думаю, ты должен остаться.

‒ «Два с половиной месяца и ни одной рабочей идеи», – произнес Одиссей явно с вызовом, и Нора улыбнулась, поняв, что он все-таки читал ее письма.

‒ У тебя было много идей, – сказала Нора, как будто оправдываясь. – Но нужно было их немного подправить. Например, идея про аллею мутантов и сорокалетних девственниц была неплоха, – произнесла она, стараясь не рассмеяться в голос.

‒ Ты же сама отсеяла ее, – улыбнулся Одиссей. – Твоя рецензия была в одно слово: «Бред!».

‒ Я немного погорячилась. Послушай, ты не понимаешь, что если сейчас упустишь свой шанс, то потом уже будет поздно. Ты уйдешь – и твое место быстро займут другие, никто и не вспомнит о тебе. Вначале нужно работать на имя, а потом уже ставить свои условия. А если нет, то кайфуй в самиздате, как бедная, но очень гордая птичка, – с вызовом произнесла Нора, но потом вдруг махнула рукой.

Нора пыталась судорожно подобрать аргументы, чтобы он остался, но они не находились. Поэтому она встала со стула и машинально подошла к раковине с грязной посудой, взяла губку для мытья посуды и налила на нее моющее средство.

Нора включила кран с водой. Она сделала воду потише, чтобы она лилась тонкой струйкой и не рикошетила от тарелок на нее. Вспененной губкой Нора проходилась по белым тарелкам с золотой каемочкой и ставила их на стол.

– Хорошо, делай, что хочешь, – обреченно произнесла она, потому что поняла, что заигралась в его игру. – А еще подай мне с обеденного стола посуду, я ее тоже помою, – обернулась она, зыркнув на него зеленым пронзительным взглядом. – Ты ведь не в состоянии это сделать самостоятельно, – с укором произнесла она.

Одиссей неторопливо, но послушно подал ей тарелки со стола, одна из которых оказалась от супа.

‒ Все это – тлен, суета, ‒ с патетической грустью произнес он, смотря на глубокую тарелку, в которой осталось немного куриного супа. ‒ Скоро от нас ничего не останется, и нас самих не останется. Никто и не вспомнит про наши книги. Единственное, что смогут написать на моей эпитафии это: «Он ел суп». А больше сказать и ничего. Кстати, лучше б я ел фастфуд, так бы не осталось даже грязной посуды. А испачканные жратвою бумажки можно просто выкинуть, делов-то.

Нора обернулась, как будто что-то хотела ответить ему, но зацепила ложку, которая громко звякнула в пол.

‒ К женщине, согласно примете, – негромко произнесла Нора.

‒ Лучше к деньгам, – улыбнулся ей Одиссей.

Третья глава

Нора возвращалась на работу, опасаясь попасть в аварию. Она едва успела затормозить на светофоре, чуть не столкнувшись с джипом. Ее мысли были заняты Одиссеем, и она прокручивала в голове их диалог, который перемежался с дурашливо-гротескными сценами из его романа «Владычица», где молодые девушки в простынях изображали невест-призраков в старом особняке. Это было похоже на сюр, ведь еще недавно она ехала, чтобы отчитать его, чтобы он начал работать по-настоящему, а все закончилось тем, что она уговаривала его остаться. Нора даже представить не могла, что жизнь может преподнести ей такие неожиданные повороты. Теперь единственное, чего она хотела, это просто добраться до работы без приключений.

Когда Нора припарковалась возле высокого офисного здания, расположенного в деловом центре, то ей еще немного надо было посидеть в машине, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок. Раньше она всегда испытывала необъяснимый трепет от взгляда на это здание, потому что там была сосредоточена вся ее жизнь. Но теперь она была в замешательстве, и ей было не до трепета.

Офис «Киффа Бореалис» располагался на пятом этаже многоэтажного здания. В интерьере преобладали светлые тона, если не считать красное ковровое покрытие, которым был устлан пол коридора и кабинет Норы. В конце коридора было окно. Нора любила этот коридор, стуча по нему своими острыми каблуками и ощущая свою власть. Этот коридор ей снился, и каждый день она проходила по нему снова, как по подиуму. Иногда ей казалось, что коридор имеет особое значение и приведет ее к мировому признанию, это была ее взлетная полоса для полета в мир.

Нора не носила наручные часы, они тянули ей руку. Но часы в офисе были повсюду: на стенах круглые с циферблатом, на столах – электронные, потому что время ‒деньги. И к этому нужно было приучать всех сотрудников.

***

Рабочий день Норы обычно начинается в девять утра, но это лишь формальность, ведь он никогда не заканчивается, она работает и за пределами издательства, и даже во сне. Она ценит каждый день и час, посвященный работе, ведь успех для нее ‒ это счастье.

Издательство Норы, открытое пять лет назад в ее день рождения, первого марта, процветает и уже приносит прибыль, хотя изначально никто в это не верил. И Нора не собирается останавливаться на достигнутом, пока не войдет в пятерку лучших издательств мира. Норе всего тридцать два, и она верит, что к сорока годам ее мечта исполнится. Она назвала издательство «Киффа Бореалис», потому что это название символизирует счастье через рассудительность и удовлетворение амбиций. Это основа ее жизненной философии.

Когда издательство только открылось, то первым делом Нора принесла с собой маленькую фигурку фарфорового котика ‒ сувенир, подаренный ей отцом в детстве, и он до сих пор стоит у нее на столе. Почему-то это было важно для нее, но она не хотела понимать почему, не хотела копаться в прошлом, чтобы не упустить время для бизнеса. Зачем копаться в прошлом, если можно сразу работать на будущее?

Когда Нора заходит в свой кабинет, то усаживается в просторное, кожаное кресло, немного покачиваясь в нем. Здесь она чувствует себя лучше, чем дома, потому что здесь ей нужно меньше притворяться.

Нора с детства мечтала о своем кабинете, представляя его во всех деталях. И вот ее мечты стали реальностью. На стенах висят картины с инсталляциями, все разложено по папкам и полочкам, на полу лежит красное ковровое покрытие ‒ все именно так, как она хотела.

‒ Павел, зайди ко мне, – деловито сказала Нора, нажимая кнопку на телефоне. – Побыстрее, пожалуйста, – добавила она, словно он мог ментально пострадать, если замешкается.

Паша – ее секретарь, и она видит в нем только секретаря. Он словно не человек, а функция в виде человека – секретарь. Паша выглядит так, как будто его вырастили в секретных лабораториях, потому что он стопроцентный секретарь. Паша наслаждается своими секретарскими обязанностями. Он не флиртует, не заискивает, не сплетничает, он живет только в рамках своих секретарских обязанностей. Он выглядит, как ботан в очках, только стильно. Нора благодарит судьбу за то, что нашла его.

Она опасается нанимать мужчин на работу, потому что это отвлекает ее от роли руководителя, исключение она сделала только для Паши. Потому он секретарь. В ее офисе работают только женщины, которых совершенно разные и по внешности, и по возрасту, и только один такой Павел.

Многие считают Нору бездушным руководителем, но она считает, что нашла самый эффективный метод работы – без лишних эмоций. Она любит своих подчиненных, но эта любовь проявляется только в материальных выплатах, когда это требуется. Она ни с кем не сюсюкает. Если человек ей не подходит для работы, она готова расстаться с ним без колебаний и лишних слов.

В ее бизнесе каждый сотрудник работает на общее дело, и только при этом условии он считается хорошим. Павел ‒ ее помощник, правая рука, единственный человек, которому она как будто бы доверяет. Иногда она называет его Пашей, но старается держаться его полного имени – Павел, чтобы он не расслаблялся. Кроме Павла, она не доверяет никому, потому что все остальные ‒ женщины, а стало быть – люди, которым ничто человеческое не чуждо, а Павел ‒ секретарь. В его рабочих обязанностях не прописано предательство, именно поэтому он и не предаст. Он все делает правильно.

‒ Привет, – вставая из-за стола, отчеканила Нора, едва Павел открыл дверь в ее кабинет. – Садись, – сказала она, внимательно посмотрев на маленькую чашечку кофе, которую он принес на фарфоровом блюдце. – Это мне? – удивилась Нора. – Разве я просила кофе?

‒ Ну да, – заулыбался молодой человек в очках и клетчатом свитере. – Разве ты не помнишь, что сама просила приносить тебе черный кофе, как ты приходишь?

Нора прикрыла глаза и недовольно вздохнула. Она не думала, что Павел поймет ее просьбу буквально.

‒ Ладно, поставь на стол, – махнула рукой она. – Я имела в виду утренний кофе, а сейчас время после полудня, – с полуулыбкой сказала она, видя, как Паша начинает пыхтеть от ее недовольства.

‒ Угу, – быстро поставил Павел чашку на стол к ней и сел на стул, ожидая начала разговора.

‒ Он что, с сахаром, – спросила Нора про кофе, вычислив его содержимое по крупинкам сахара, которые остались на блюде.

‒ Ой, забыл, что после полудня без сахара, – вздрогнул Павел.

‒ Ладно, пей тогда сам, – подвинула она чашку к нему.

У Норы все было четко по расписанию. В офисе про нее даже шутили, что для нее надо делать бутерброды с линейкой. Она точно знала, что и когда ей делать, и это все только для того, чтобы не тратить время впустую, освобождая его для развития и более важных вещей.

Павел потянулся за чашечкой кофе, взял ее в руку и сделал глоток. Его руки слегка подрагивали. У него были очень ухоженные руки, которые были всегда в идеальном порядке. Он был невысоким, худощавым, носил очки и предпочитал одеваться в толстые свитера, чувствуя себя так более защищенным. Но при всей своем невзрачном виде, он был всегда крайне опрятным. Нора регулярно поощряла его, потому что мог работать даже по ночам и не только в рабочие дни, но и в выходные, и все это «из любви к искусству».

Несколько месяцев назад Нора, стремясь усовершенствовать отношения с коллективом, предложила всем перейти на ты. Это было непривычно для сотрудников, и они чувствовали себя неловко, но Павел освоил это легко, как и любую новую обязанность.

Несмотря на свои тридцать шесть лет, Павел никогда не был женат, потому что работа занимала у него все свободное время. Когда после учебы в институте он начал работать, ему было чуть больше 20, и с тех пор он не уделял внимания личной жизни. Его статус холостяка радовал Нору, потому что он мог полностью сосредоточиться на работе. Недавно Павел купил небольшую квартиру на окраине города, хотя раньше он жил на съемной квартире. Он неплохо зарабатывал в издательстве, но умел экономить. Его ум был изворотливо-хитрый, он подмечал все детали и нюансы, но только в рамках своих трудовых обязанностей. Издательство «Киффа Бореалис» стало для него целым миром, потому что его не очень интересовал обычный мир, который вокруг него. И в этом они с Норой были похожи, с той лишь разницей, что Павел по натуре был тактиком, а Нора направляющей силой, стратегом.

‒ А что, если мы отправим Одиссея Мережко в сольное плавание? ‒ внезапно спросила Нора, поднимаясь из-за стола.

‒ Что значит «сольное»? ‒ переспросил Павел.

‒ Ну пусть пишет, что хочет и когда хочет… ‒ произнесла Нора, понимая, что это даст Одиссею особые привилегии.

Павел напрягся, сделав еще один глоток из чашки, и этого времени ему хватило, чтобы подумать.

‒ Лучше тогда в одиночное, ‒ произнес он со свойственной ему хихикающей интонацией. ‒ Ты ведь знаешь, что я никогда не считал его очень талантливым, ‒ добавил он как будто оправдываясь.

‒ Почему? ‒ Нора напряженно посмотрела на Павла, как будто действительно не понимала.

‒ Неформат, некоммерческое, ‒ сказал Павел, так аккуратно поставив полупустую чашечку в блюдце, что она даже не звякнула.

Нора снова посмотрела на Павла. Он сидел такой неприметный, такой с виду простой, а говорил такие правильные вещи. Норе стало не по себе от того, что кто-то в моменте может быть умнее нее.

Павел улыбнулся и, воспользовавшись паузой в разговоре, добавил:

‒ И что это за имя Одиссей, как будто ненастоящее. Может, переназвать его, пусть будет Елисей, Изяслав, да хоть Федор! – выдал глухой смешок он.

Нора кинула взгляд в окно, чтобы Павел не мог прочитать ее спонтанные мысли, и сказала:

‒ Первая книга вышла под его настоящим именем. И вообще все претензии к его родителям, это они его так назвали, – перевела она взгляд на Павла и улыбнулась, потому что поговорить об Одиссее ей было приятно.

Павел снова взял чашечку и сделал глоток кофе.

‒ Я считаю, что если и делать ставку на кого-то, то лучше на Машу Рыбину, она более эмоционально стабильна и всегда пишет в срок. К тому же она известный блогер, психолог, коуч и гипнотерапевт. Но ты же этого не хочешь…

‒ Мне никогда не нравился ее бред, ‒ быстро сказала Нора. ‒ Не осилила больше пяти страниц. Ерунда, – произнесла она с тоской, видя, что Павел не разделяет ее мнения по поводу Маши.

– Ты сейчас про «Еще очкуешь»? – уточнил он. – У нее есть еще «Про дра-дра-драконов памяти». Читала? Я тебе вчера прислал на почту синопсис с фрагментом.

– Нет, не читала, еще очкую, боюсь дра-дра-драконов, – расхохоталась Нора.

Нора понимала, что у Павла глаз наметан и часто он говорит очень дельные вещи. Она часто проверяла на нем свои идеи, и если он одобрял, то это показывало почти стопроцентный успех.

Изначально Нора хотела выпускать только качественную литературу, но реальность оказалась сурова, пришлось прогибаться под запросы и рынок. Но она всегда готова была рискнуть и взять самобытного автора, чтобы разбавить поток «про дракончиков», «академку» и отсебятину блогеров.

‒ Ты знаешь, я ведь и тебя взяла на работу вопреки логике, ‒ заметила Нора. ‒ И моя интуиция меня не подвела.

‒ Я тебя тоже не подвел, ‒ улыбнулся Павел, немного смутившись. ‒ Я просто хотел сказать, что читатель – не Пенелопа, двадцать лет нового романа от Одиссея ждать не будет…

‒ А во сколько у нас завтра худсовет? ‒ перевела Нора разговор на другую тему.

‒ Ты говорила, что в шесть часов вечера, ‒ задумчиво произнес Павел, подумав, что она проверяет его.

‒ Правильно, ‒ улыбнулась Нора. ‒ И скажи всем, чтоб не опаздывали. Уволю, ‒ театрально проговорила она, сверкнув яростным взглядом.

Четвертая глава

Нора пришла домой около половины одиннадцатого, сильно задержавшись на работе. Обычно она приходила домой не позже девяти, чтобы успеть выспаться и восстановить силы перед новым днем. Хотя сон для нее – это продолжение рабочего дня, работа ей снится. Иногда она просыпается в холодном поту из-за того, что издательство разорилось. Но утро все проясняет, это был сон, точнее кошмар.

Нора сняла обувь, поставила сумку на столик и переобулась в мягкие тапочки с алой розой, слыша, как работает телевизор. Телевизор создает фон, и Норе кажется, что он поддерживает видимость семейной жизни в этой квартире, потому что только там, в телевизоре, что-то происходит. Взглянув в зеркало, которое было прикреплено к стене в прихожей, она увидела свое усталое лицо. Общение на работе отнимает у нее много сил, а общение с теми, кому она хочет понравиться, еще больше. Сегодня после общения с Одиссеем Нора поняла, что выглядит выжатой, как лимон.

Нора замужем за умным и состоятельным мужчиной, который старше почти на тридцать лет. Она вышла замуж за него десять лет назад, и с тех пор ей надо было прилагать усилия, чтобы быть счастливой. Вся ее семейная жизнь – это сублимация без права на остановку. «Мы умираем тогда, когда останавливаемся», – любимое выражение Норы, которым она себя подбадривает после рабочего дня.

Нора идет в зал и машет рукой мужу, сидящему за компьютером. Каха поднимает на нее глаза. С виду Каха – мягкий домашний мужчина с лукавой улыбкой и таким выражением лица, как будто он все про всех знает.

‒ Я пришла, – говорит она с виноватой улыбкой, как будто извиняясь, что пришла так поздно.

‒ Как прошел день? – спрашивает Каха спокойно, доброжелательно.

Мужа Норы зовут Каха, но его в семье часто называют мудрым Каа, подчеркивая его статус. Каха – богатый наследник, который вкладывает деньги в акции и безбедно живет на ренту. У Кахи с Норой большая двухэтажная квартира с тремя спальнями, столовой, комнатой для отдыха, тренажерным залом и залом для игры в гольф, в который никто не играет. Нора ‒ жаворонок, а Каха ‒ сова, они не спят вместе, у них разные комнаты. Они редко видят друг друга, ограничиваясь пятью минутами общения в день. Нора много работает, и это помогает им поддерживать их брак.

Каха обычно интересуется, как прошел ее день, и они обмениваются любезностями. Нора считает, что это и есть супружеский долг. Счастливый брак для нее ‒ это брак дозированный, без крайностей. Если общаться по пять минут в день, брак может длиться всю жизнь. Это также гарантия того, что о партнере ты не узнаешь лишнего.

Каха – идеальный муж для Норы, потому что он не мешает ее работе. Он незаметный, хитрый и обеспеченный, что делает его относительно выносимым. Когда он говорит, то кажется, что он шипит, как змея, но она к этому уже привыкла.

Нора стала заводить любовников с первого года их совместной жизни. Нора заводит любовников примерно раз в год, но это ненадолго, а потому несерьезно. Каха об этом догадывается. Каха знает, что если она говорит о ком-то воодушевленно, то это оно и есть, то самое, на что ему нужно закрыть глаза, чтобы прожить с Норой еще много лет. Он ничего ей не говорит, просто активно слушает и молчит. Каха из тех, кто дважды подумает, прежде чем ничего не сказать, а потом еще подумает и еще, чтобы опять ничего не сказать.

Один любовник в год не вредит семейной жизни, особенно если учесть, что присутствие любовника в ее жизни минимально. Каха морально готовится к новому любовнику каждый год. Нора умело вплетает нового любовника в свой график работы. Каха предчувствует нового любовника своей жены еще до того, как он появился в ее жизни. Вначале в ее глазах появляется радость, потом азарт, потом пресыщение и разочарование. Со временем страсть сходит на нет. Каха пережил всех ее любовников и уверен, что переживет и всех остальных. У Кахи нет молодых любовниц и старых нет. Зачем ему любовница, если с ней надо спать, это муторно.

Обычно Каха не смотрит на Нору прямо, а ловит боковым зрением ее жесты и мимику, а только потом смотрит на нее и начинает разговор. В этой семье есть негласное правило: не вторгайся в личное пространство другого и делай что хочешь. Недавно Каха начал внимательно слушать ее разговоры о новом писателе, но никак не комментировал их. Он осторожен, наблюдателен и молчалив, что обеспечивает Норе ощущение относительной безопасности. Каха не выясняет отношения напрямую, он не рискует браком из-за таких мелочей, как любовники.

Семейное счастье Норы заключается в предсказуемости. Все ее действия строго регламентированы: после работы пять минут разговор с мужем, душ, йогурт и полчаса свободного времени перед сном. Полчаса перед сном – это «окно», когда может произойти что угодно. Она боится этого «окна» и радуется, когда ее в это время никто не трогает. Она не любит, когда Каха, которому становится скучно сидеть одному, приходит к ней поболтать. А еще больше она не любит, когда он рассказывает ей о Нелидовых – семье его брата, которая иногда приезжает к ним в гости на выходных.

Нора их не любит, особенно жену его брата – Лизу, которая все время спрашивает ее о детях. Лиза раздражает Нору, а Нора раздражает Лизу, но Лиза к ней тянется, как тянутся за еще одной порцией нелюбви. Нора не выносит ее, потому что все ее разговоры сводятся к одному – предназначении женщины, коим является материнство. Раз в месяц они вместе выбираются на ужин к их общей свекрови, что для Норы является испытанием, так как в это время Норе нужно активно изображать хорошую жену.

Мать мудрого Кахи Мира – очень властная женщина. Она очень любит своего старшего сына – Каху и почти не замечает младшего. В семье главным считается тот, у кого больше денег, а у Кахи их больше. Он вкладывает в акции и получает прибыль, не выходя из дома. Он выбрал Нору, зная, куда вкладывать деньги, потому что она работоспособна и со временем принесет прибыль. Он так и сказал маме: «Это удачное вложение капитала». Нора начала свой бизнес с нуля, сама его раскрутила и надеется, что раскрутит еще больше. Без денег Кахи она бы ничего не смогла, но она работает на износ и обещает мужу, что это еще не предел, что она сможет еще больше. Она верит, что ее издательство будет процветать. Каха это не комментирует, он просто говорит «посмотрим». Его молчаливое «посмотрим» разжигает в ней азарт. Видя, как она увлечена своим делом, он понимает, что бизнес для нее – это апофеоз жизни, а значит их брак нерушим, ведь на то, чтобы присмотреться к нему, просто не остается времени.

***

Каха вошел в спальню Норы, когда она лежала в постели с ноутбуком на животе. Он редко говорил ей «ты» напрямую, предпочитая более обтекаемые формулировки: «А как дела у Норочки?», «А что Нора делает?». Нора не ожидала его увидеть, потому что была сосредоточена на письмах, которые усердно читала. Она встрепенулась, как будто он поймал ее с поличным:

‒ Просто проверяю почту. Мы решили рискнуть и отпустить нового автора в сольное плавание, теперь просчитываю возможные риски.

‒ Хорошо, – ответил Каха. ‒ Умение рисковать – это путь к развитию.

‒ Спокойной ночи, ‒ вежливо сказал он. ‒ Я лягу позже, схожу еще в тренажерный зал, позанимаюсь.

‒ Спокойной ночи, то есть энергичной, – сказала Нора с улыбкой, проводив его взглядом до двери, а потом опустила взгляд в ноутбук.

Когда он вышел, то она подняла взгляд и подозрительно посмотрела на закрытую дверь. Он всегда разговаривал с ней таким голосом, как будто что-то замышляет. Впрочем, эти мыли недолго волновали ее, потому что у нее было занятие поинтереснее ‒ пришло еще несколько писем, пока она общалась с мужем, и она надеялась, что одно из них будет от Одиссея.

Пятая глава

Одиссей стоял у ночного окна, рассматривая пейзаж за окном и вздыхая. Он был недоволен собой и даже про себя произнес что-то похожее на «мда» или «нда», выражая свое недовольство писательской неудачей. Стрелка часов медленно ползла от трех часов ночи к четырем часам утра. Он хотел спать, но не мог уснуть, крепко сцепив руки за спиной. За окном он увидел одинокую девушку в полушубке, которая шла к подъезду, оставляя за собой следы на рыхлом снегу. Он проводил ее взглядом до дверей ее подъезда. Тихо шел снег. В свете фонаря под окном Одиссей видел, как зависают в воздухе маленькие снежинки.

Напротив его дома был пятиэтажный старый дом, его окна были темны, свет горел лишь в двух из них, на втором и пятом этаже. Эта пятиэтажка напоминала ему его не написанный роман, в котором нужно заполнить все ячейки, чтобы включить свет и обозначить жизнь в каждой из них. Но в отличие от этого дома напротив, где горели два окна, в его романной пятиэтажке было темным-темно. Он не понимал, о чем и как писать, и, казалось, его жизнь зависла на волоске.

Он жил один в этой съемной квартире, которую теперь оплачивало издательство, ему никто не мешал, но вдохновения не было. Раньше он находил время и силы писать даже в неблагоприятных условиях, когда ходил на работу и когда ему не платили за его писательский труд. А сейчас он был свободен от изматывающей работы администратором, ему оплачивали квартиру, ему платили за его писательский труд, но не мог заставить себя начать писать.

Одиссей ходит по квартире кругами, а в перерывах останавливается у окна. Есть что-то торжественно-печальное в том, чтобы постоять у ночного окна, но это быстро заканчивается. А потом он отходит от окна и снова ходит по коридору, заходя в комнаты. Если бы вместо стен были решетки, то он бы напоминал тигра, мечущегося в клетке. Его гневный «рык» сосредоточен у него где-то внутри и раздирает изнутри душу.

Когда Одиссей искал себе съемную квартиру, то ему было все равно, в каком она будет районе, главным критерием отбора было то, чтобы он мог там ходить, потому что так легче пишется. Но сейчас это не помогает. Иногда Одиссей уходит в раж и начинает расшвыривать вещи, открывать и закрывать ящики стола не в силах сдержаться от очередной неудачи. Раньше таких мук творчества у него не было, а теперь они есть.

Его квартира напоминает бедлам, ящики письменного стола отодвинуты, из них торчат бумаги формата А4, на них что-то написано, но это явно не то, что его устраивает. У Одиссея всегда было много заготовок, но ни одна из них не позволяет начать роман, как будто все мимо. В квартире все разбросано, везде беспорядок, хаос. Он уже тысячу раз садился за стол, не выдавив из себя ни одной дельной строчки. Он осунулся, похудел. Его лицо приобрело строго очерченный профиль, появились скулы и синяки под глазами, но дело не шло. Периодически в ночной тишине раздавалось: «Черт!» – и шариковая ручка падала на пол. Он хлопал крышкой ноутбука так, что едва не разбил его. Одиссей вспоминал, как еще год назад ложился спать, а утром нужные слова приходили сами собой, как будто кто-то водил его рукой по бумаге. А сейчас ничего не происходило, хотя прошло уже много дней. Он искал идею, слова для начала произведения, но ни один вариант не подходил. Он пробовал писать на бумаге и в ноутбуке, брал диктофон и пытался записать мысли голосом, но все было тщетно.

Позавчера от отчаянья он пригласил к себе дам, чтобы разнообразить свое бытие, отвлечься. Эти женщины – его поклонницы. С тех пор как его первый роман «Владычица» приобрел известность, у него появились почитательницы таланта, целый фан-клуб в ВК. В основном это были женщины, которым под шестьдесят, предводительницей отряда поклонниц была Мариночка. Она была очень инициативная, с баклажанными волосами и веселой улыбкой. Она сама стала писать Одиссею с целью познакомиться, разыскав его контакты в сети. На пенсии она решила жить как в последний раз: каталась на коньках, писала картины, устраивала выставки, стала много читать и добралась до Одиссея. Одиссей даже завидует ее энергии, потому что так жить он не сможет, хоть и вполовину моложе ее.

Одиссей любит женщин. Он самолюбив и ищет признания в их глазах. В ответ на их любовь он расцветает, становится веселым, довольным, важным. Но когда они уходят, он вновь затухает. В одиночестве он вновь становится собой – унылым и даже испуганным. Два месяца назад, когда его поклонницы приходили к нему в первый раз, они подарили ему кота. Кот уже был старый и не игривый, он был похож на британца. У кота была шерсть серого цвета с легким оттенком синего. Мариночка сказала, что кот не помешает, и действительно, он все время лежал на диване и не отсвечивал, выходил только поесть, на гостей не реагировал. Одиссей даже забывал о его существовании, пока под вечер он не издавал «мяу», это означало, что ему пора есть. Менять ему лоток тоже было искусство, потому что это как будто спускало Одиссея на грешную землю, чего ему периодически не хватало.

Как оказалось, этот кот принадлежал одной бабке, которая померла, и Мариночка решила, что это отличный подарок для Одиссея, ведь у него кота нет. Она подарила его вместе с кормом для чувствительного пищеварения, лотком и другими принадлежностями. Самое удивительное, что имени кота она не знала, потому что с бабкой, которая померла, общалась нечасто, и даже не знала, что кот у нее есть. Мариночка в качестве волонтера ухаживала за пожилыми людьми, относила им еду, так и познакомилась с этой бабкой. Одиссей не мог придумать ему имя, поэтому стал называть его Ник, сокращенно от Никто. Для Одиссея кот – это лишь молчаливый свидетель его существования.

***

Вчера вечером Одиссей принимал у себя пять поклонниц. Это было необходимо, чтобы отвлечься от мыслей о собственной ничтожности, потому что ему казалось, что он никогда не сможет написать что-то стоящее.

Все поклонницы Одиссея были «старорежимными», даже если они были относительно молоды. Это радовало его, ведь он считал их самыми безобидными. Они пили чай, который приносили с собой, угощали его конфетами и домашней выпечкой. Одиссею не нужно было беспокоиться о том, чтобы накрыть стол ‒ они приносили этот «стол» с собой вместе с весельем и радостью, которыми заполняли его квартиру. Эти встречи были более невинными, чем посиделки в самой «библиотечной» библиотеке.

Вчера он обменивал свои хорошие манеры на их любовь, чтобы почувствовать себя великим. Когда он видел обожание в их глазах, когда они смеялись над его шутками, белый шум в его голове замолкал. Ему нужно было подтверждение того, что он чего-то стоит, и это подтверждение могла дать только одна публика ‒ женщины.

Одиссей флиртует, не флиртуя. Он говорит на откровенные темы, но держит дистанцию. Они все пытаются привлечь его внимание, но, кажется, больше всех старается шестидесятилетняя Мариночка с волосами цвета баклажана. Они обсуждают его роман и персонажей. Одиссей считает, что лучше быть хорошим рассказчиком, чем хорошим любовником, потому что женщины любят ушами, а самое главное – это ни к чему не обязывает. Он соблазняет их своими историями, но дальше этого не заходит, дальше ему неинтересно.

Его почитательницы сами создали образ загадочного писателя, они сами хотят играть в то, что он великий, и Одиссей поддержал их игру. Он нашел свою аудиторию, которая будет млеть от возможности побыть рядом с таким человеком. Он рассказывает им истории, как будто крадется на мягких лапах к их сердцам, и это их завораживает.

Для них Одиссей прекрасен и неуязвим даже в растянутых домашних штанах. Кажется, никакая ситуация не может его выбить из колеи. Он ведет себя так, будто знает о мире больше других. Он не напрягается и ни к чему не привязан. Трудно предположить, что его может вывести из себя или заставить нервничать, хотя внутри он дрожит, как осиновый лист. Его полуироничное отношение ко всему, даже к смерти, – его психологическая защита, в которой пока никто не смог сделать брешь.

Вчера Одиссей предложил женщинам нестандартную игру в бутылочку будущего. Нужно было смотреть в бутылку, как в подзорную трубу, и предсказывать свое будущее. Женщины были в восторге, и все видели разное. Одиссей радовался, что бутылка его не выбрала, так как своего будущего он не видел, потому что не мог начать новый роман, а без него жизнь как будто теряла смысл. Все как в тумане, сквозь который никак не появляется первая строка.

Когда женщины ушли, Одиссей задумался о своем будущем и понял, что если он не придумает, как начать «этот чертов роман», то будущего у него не будет. Он понял, что сам мешает началу романа, потому что боится быть искренним. Он не хочет быть искренним, он хочет быть сразу великим, и это все портит.

С женщинами он был словоохотлив и красноречив, пытаясь заглушить свой страх словами. Он рассказывал яркие истории из как бы своей жизни, и женщины смеялись и слушали его, глядя ему в рот. Он забывался и отвлекался от необходимости начать писать что-то великое, но после их ухода необходимость опять подступала к горлу, как острый нож.

Одиссей лег спать, но не спал. И на следующий день он не спал, он

ходил и думал весь день, а потом опять не спал – стоял у ночного окна. И только тогда, когда окончательно обессилил, то почувствовал те самые слова, которые «зажужжали» в его голове. Наконец он упал на кровать и уснул. Теперь он был уверен, что наутро начало романа будет уже на бумаге, а потом еще и еще. И это было спасенье.

Шестая глава

В субботу Нора встала рано, сделала заказ в ресторане через приложение в телефоне, приняла душ и застыла в тревожном ожидании гостей. В этот субботний день она была зла на судьбу за то, что вместо важных дел готовилась к приему родственников своего супруга Кахи. Это был своего рода ее супружеский долг, который она должна была отдать в свой выходной день. Нора успокаивала себя только одной фразой: надо так надо. Она их терпела, потому что их звал в гости ее муж, закрепив эти «дружеские» посиделки как семейную традицию. Каха, по ее мнению, ничего не делал просто так, а значит, если он их принимал, значит, в этом была какая-то выгода. Нора не спрашивала у него какая.

Нора привыкла к тому, что их надо терпеть, как и к тому, что суббота – потерянный день, ведь они приезжали именно в субботу. Исключением была только суббота, когда жена брата Кахи рожала. С тех пор Нора просила небо, чтобы Лиза рожала как можно чаще и именно по субботам, как будто это было единственным способом избежать встречи с ней.

Несмотря на испорченный день, Нора решила дать себе право на маленькие радости: она знала, что Лиза не ест мясо, поэтому заказала мясные блюда, включив в меню сладкий картофель, от которого Лиза набирала вес.

Нора также решила надеть ко встрече гостей черное платье в пол, подчеркивающее ее стройную фигуру. Лиза после родов набрала вес и сильно переживала по этому поводу, спрашивая у Норы советы по похудению. «Тебе уже ничто не поможет», – хотела ей сказать Нора, но ограничивалась лишь фразой: «Всему свое время». Нора не понимала, почему Лиза ее так раздражает.

***

Нелидовы приехали раньше назначенного времени ровно в 12.45 вместо 13.00, что разозлило Нору, ведь это означало, что она будет терпеть их на пятнадцать минут больше. Открывая дверь, она подумала, что за это время могла бы ответить на письма, хотя бы на одно письмо. Лиза радостно кинулась ей в объятья, расплываясь в фальшивой улыбке. Нора почувствовала себя неловко, Лизе пришлось отшатнуться от нее.

‒ Добрый день! – по-деловому произнесла Нора, чтобы задать тон их «дружескому» общению.

Еду из ресторана еще не привезли, поэтому Норе нужно было перетерпеть это время, переговорить с Нелидовыми, пока их рты частично не будут заняты. Нора обрадовалась, что они приехали без ребенка, но потом поняла, что радость была преждевременна, потому что и без ребенка Лиза говорила только о счастье материнства.

Лиза, в основном, говорила только для того, чтобы говорить. Она мало разбиралась во всем, кроме предназначения женщины, которое в материнстве, поэтому часто сдабривала свое говорение смехом. Ей нравился сам процесс словоизвлечения, поэтому она щебетала с немыслимой скоростью, а Нора периодически отключала у себя звук, чтобы не слышать ее щебетания.

Когда курьер привез еду, Нора облегченно вздохнула. Она взяла пакеты и пошла на кухню, чтобы накрыть на стол, тем самым сократив еще и общение с Лизой.

‒ Я тебе помогу! – сказала Лиза, поскакав на кухню за ней.

Пока Нора раскладывала еду, Лиза сидела за столом и нахваливала волосы Норы, ее безупречную укладку.

‒ Твои кудри и маникюр идеальны, дай мне как-нибудь телефончик твоего мастера, – весело произнесла Лиза, взбив рукой свои короткие крашенные светлые волосы, – я тоже попробую что-то сделать.

‒ Ты, извини, – наконец сказала Нора, желая сменить тему, – я забыла, что ты не ешь мяса, поэтому заказала в основном грузинские блюда, – посмотрела Нора на лицо Лизы, внезапно принявшее задумчивый вид.

‒ Теперь уже ем! – вдруг захихикала Лиза. – Ты знаешь, когда женщина кормит грудью, то ни в коем случае нельзя отказывать от белковой пищи. У меня мальчик, я мать кормящая. Так что могу себе позволить. Вку-усно, – заулыбалась она. – А ты сама готовишь? Успеваешь? Получается? Любишь? – последовал шквал вопросов от Лизы, и Нора пожалела, что начала завела разговор о еде.

‒ Ненавижу, – прошипела Нора в ответ, глядя прямо в глаза своей гостье. – Терпеть не могу, – добавила она, посмотрев на еду, чтобы Лиза не принимала это на свой счет.

Кусок хорошо отбитой и зажаренной говядины под красным соусом напоминал Норе ее саму. Глядя в тарелку, она задумалась о бессмысленности бытия и визите Нелидовых, где одно преумножало другое. Нора решила, что занимается самоистязанием, встречая гостей, и это вместо того, чтобы думать о деле. Однако она аккуратно отщипнула кусок хлеба и изящно отправила его в рот. Это было бессмысленное занятие, так как есть Нора не хотела, но надо было что-то делать.

Квартира Норы по субботам «заболевает» с появлением Нелидовых, и только когда они уходят, идет на поправку. Нора боится, что это заболевание примет хронический характер. Она никогда не любила выходные дни, теряла в эти дни сил больше, чем на работе, и так было всегда. Она думала, что ситуация изменится после замужества, но выходные дни оказались в тягость и после замужества. Теперь ей стала казаться, что даже если Нелидовы исчезнут, катапультируются на другую планету, то появится кто-то другой или что-то другое, чтобы омрачить ее жизнь в субботу и частично в воскресенье. Наверное, выходные были прокляты потому, что она хотела только работать.

Нелидова – это фамилия жены брата Кахи Михаила, главной тягловой силой у них является Лиза. Маленькая пухлая женщина, недавно родившая мальчика и поющая оду материнства везде, где только это возможно. Она все время заводит речь о детях и сокрушается, что у Норы с Кахой их до сих пор нет. Каха относится к семье брата со снисхождением, но для Норы общение с ними – тяжелое испытание. Нора выглядит надменной царицей, которую Лиза пытается рассмешить глупыми шутками. Чтобы меньше разговаривать с ней, Норе приходится улыбаться ее глупым шуткам, после чего к концу дня у Норы начинают болеть скулы. Поэтому их пребывание в доме похоже на косметическую процедуру, тренирующую мышцы лица. Когда они уезжают, она с облегчением вздыхает, называя Лизу «свиньей», а ее мужа «ослом». Каха никак не комментирует происходящее.

Брат Кахи, Михаил, похож на него только внешне: у него такой же тонкий иезуитский рот. Он всегда держится в тени своей жены и редко говорит. Ему как будто неудобно находиться среди людей. Он словно их терпит, как Нора, только он еще и не улыбается. Михаил на пять лет младше Кахи, но разница между ними очень заметна, как будто это не пять лет, а целых двадцать пять. Михаил недолюбленный ребенок, и даже в его пятьдесят пять лет это заметно.

Каха всегда пользовался любовью и вниманием, а Михаил – нет. Несмотря на это, в их характерах есть нечто общее: Михаил, подобно пресмыкающемуся, пресмыкается перед своими домашними. Если Каха подобен змее с положительной оценкой, то Михаил – с отрицательной. В семье говорят, что он еще не нашел себя, ему не хватает уверенности. Нора считает его страшным, особенно когда он молчит. Ей непонятно, что у него на уме, и что он думает. По слухам, Михаил может внезапно наорать на своих подчиненных, сорвав голос. Михаил не любит свою работу, работая в строительной компании, где работал его отец, когда был еще жив. Он терпит свою работу каждый день много лет, ничего не меняя, потому что не понимает, чем бы хотел заниматься по-настоящему.

Каха – любимый сын, ему ничего никому доказывать. С самого рождения перед ним все выслуживаются. Они с братом рождены от одних и тех же родителей, но характеры у них разные. Младший брат всегда и во всем уступал Кахе, хуже учился, хуже женился. Все были уверены, что жена у Кахи будет лучше. Так и вышло. Нора, по сравнению с Лизой, выглядит королевой. Несмотря на все усилия Лизы выглядеть лучше, она остается женщиной «так себе». Она выглядит, как продавщица галантереи из прошлого.

Лиза старается понравиться Кахе, это чувствуется. Нора считает, что каждый субботний вечер Нелидовы приезжают домой и анализируют свои ошибки, чтобы в следующий раз понравиться Кахе еще больше. Сидя за обеденным столом, Нора думает о том, чтобы снабдить стул Лизы катапультой, как и стул ее мужа, чтобы они поскорее убрались отсюда. Нора улыбается, глядя на Лизу, которая улыбается в ответ. Нора не понимает, зачем ей нарисованные брови, если можно ходить с натуральными. Нора злится на себя за то, что злится на Лизу и теряет время, когда думает о ее нарисованных бровях, ведь нужно думать о деле. Нора смотрит на брови Лизы, и они напоминали ей двух птиц. Эти брови летят, как две черные птицы, пока эта женщина говорит.

Лиза бойкая и активная пышка, она не работает и планирует завести, как минимум, четверых детей, один уже есть. Норе с ней невыносимо скучно, а иногда просто невыносимо, особенно когда она вдруг говорит:

‒ Нора, Нора, – смеется Лиза, привстав из-за стола, – мне кажется, тебя надо клонировать, ну такая красивая, такая красивая! Каха, она же настоящее произведение искусства! У вас должно быть много детей, чтобы такая красота не пропала!

Каха улыбается, воспринимая эти слова то ли как шутку, то ли вообще их никак не воспринимая, а Норе кажется, что этого «деторождения по требованию» она больше не вынесет.

Седьмая глава

У Норы нет психолога, зато у нее есть мастер по маникюру, который также является ее парикмахером. Нора ходит к ней три месяца, и Нора рада, потому что при ней говорить можно все, что угодно. Она как будто слушает Нору, не слушая, и это позволяет Норе раскрыться, сбросить напряжение. Это похоже на исповедь Норы в салоне красоты, ведь красота ‒ это святое.

Нора познакомилась с ней случайно. Однажды на столе Одиссея Нора случайно увидела рекламные листовки и просто взяла одну из них. У Одиссея на столе постоянно лежали какие-то рекламные листовки, буклеты, как будто по пути домой он брал все, что дают, а потом еще и не выкидывал.

Салон красоты назывался «Ио», а мастера звали Зара. С тех пор Нора ходит к ней. Зара очень милая и говорит мало, в этом ее особенность. Ее можно назвать просто человеком, и к таким людям всегда испытываешь симпатию. Норе нужен был просто человек, который выслушать и сделать укладку или маникюр. Вот Зара – просто человек, то есть относительно никакая, человек в обобщенном виде, просто человек.

‒ Она все время говорит, говорит, говорит, как будто у нее там говорильный аппарат, а мне хочется, чтобы он сломался, – со смешком говорит Нора о Лизе, когда Зара ей моет голову. – Мне кажется, она не в себе после рождения сына. Многое бы отдала, только бы она больше к нам не приходила. Неужели ей дома заняться нечем? Ее что, муж не устраивает в постели? Не понимаю, почему ей интересно бывать у нас дома, – высокомерно говорит Нора о Лизе, то и дело приподнимая голову от раковины и мешая мастеру.

‒ Тихо, тихо, – улыбается Зара, – не шевелитесь, а то вода потечет на одежду. Намочу.

‒ Намочишь, ничего страшного, я не сахарная. Мне кажется, я только кажусь такой. А внутри у меня железобетон, правда? Выгляжу я так, как будто у меня внутри железобетон? – снова Нора приподнимает голову.

‒ Не очень, – тихо отвечает Зара, занимаясь своим делом.

‒ Не очень, – смеется Нора, повторяя ее слова. – Да, так могла ответить только ты. Кстати, давай на «ты». Мы ведь давно знакомы, правда?

‒ Хорошо, – отвечает Зара, не отвлекаясь от мытья ее волос.

Зара сдержанная, ей около тридцати лет. У нее легкий макияж и идеальное каре на темных волосах. Теперь, когда Нора видит женщин, то думает понравились бы они Одиссею или нет, теперь это новый ее критерий оценки женщин. Когда она думает, что эта женщина ему не понравилась бы, то успокаивается. Нора ревнует его к тем, с кем он даже не знаком. Нора старается не думать о нем, потому что он вряд ли мог бы составить ей хорошую компанию в этой жизни. Нора недовольна собой, когда думает о нем слишком часто, ведь она достойна большего. Она чувствует опасность увлечься им и разрушить то, чего добивалась многие годы.

‒ У тебя отличные сережки, сережки в виде корабликов, – задумчиво говорит Нора, делая комплимент мастеру, и понимает, что становится немного навязчивой. – Это серебро?

‒ Да, спасибо, – сдержанно отвечает Зара.

Зара мало общается с коллегами, держится особняком. В салоне красоты «Ио» по будням мало людей, и это радует Нору, потому что их никто не услышит. Хотя их бы и так никто не услышал бы: место работы каждого мастера отделено звуконепроницаемыми перегородками.

Зара внешне похожа на узбечку, у нее смуглая кожа, карие глаза и темные брови. О личной жизни Зара говорит уклончиво. Нора решила, что у нее никого нет, и даже предлагала познакомить ее с Павлом, но Зара отказалась. Нора решила, что Павлу нужна тихая и умелая женщина, а Зара именно такая. Иногда Нора приезжает к Заре в салон красоты, чтобы поговорить, а заодно и освежить свой свежайший маникюр или поправить идеальную укладку. Логика Норы проста: чтобы экономить на психологе, надо не экономить на маникюре.

‒ Он с моей помощью сможет купить квартиру, если будет усердно работать, – снова говорит Нора об Одиссее во время процедур.

Норе нравится скромность и воспитанность Зары. Норе нравится ее тактичность, и то, что Зара не задает лишних вопросов. Общение с Зарой – это прелюдия к созерцанию своего прекрасного облика в зеркале. Больше всего Норе нравятся ее рыжие волосы, которые иногда становятся огненно-рыжими, почти красными. Они для нее символ власти, знак могущества. С ними она напоминает себе кого-то из породы львиных. Этим волосам нужен профессиональный уход, этому помогает Зара. Нора не представляет себя без них. Она не представляет себя с короткой стрижкой или с темными волосами, как будто лишившись своей копны рыжих волос, сразу потеряет царственную осанку. С короткими волосами она чувствует себя ребенком, вспоминая, как мать коротко стригла ее в парикмахерской из-за нехватки времени. С тех пор многое изменилось.

‒ А еще он говорит, что я манипулирую даже собственными волосами, когда шевелю мозгами, – со смешком говорит Нора об Одиссее.

‒ Скоро зима, ты должна делать питательные маски, волосы зимой портятся, – говорит Зара.

‒ Ничего, – отвечает Зара с улыбкой. Как-нибудь перезимуем.

Нора часто говорит об Одиссее, Зара это не комментирует. Норе нравится говорить о нем, потому что это скрашивает ее будни, как и салон красоты. Она приезжает сюда с особым настроением. Зеркало в ее жизни занимает особое место. Нора любит смотреть в зеркало, Норе нравится смотреть на свое отражение, она как будто исповедуется зеркалу посредством своей красоты. Когда Зара приводит ее внешность в порядок, то она как будто отпускает ей все грехи до следующего визита.

Нора не сильно верит в искренность Зары, она никому полностью не доверяет. Это ее жизненное кредо. Она говорит только то, что может позволить себе сказать. Нора даже с собой не может быть полностью искренней, как будто ее мысли кто-то может подслушать. «Думай о людях хуже, чем они есть, и ты не прогадаешь», – сказал когда-то отец ее матери, когда еще не ушел из семьи. Нора это запомнила, теперь старается жить по заветам отца, в конкурентной среде это работает.

Нора провела в салоне четыре часа, покрасив, помыв и уложив волосы. Она очень заботится о длине волос и запрещает Заре использовать ножницы чаще, чем раз в месяц. Но наведение красоты ‒ это не главное, главное то, что она смогла рассказать Заре то, что считает нужным: немного выдумки, немного правды, чтобы самой в это поверить. Но за все надо платить.

‒ Ах, чуть не забыла, ‒ наигранно касается головы Нора, явно держа Зару в напряжении. ‒ Деньги, деньги, деньги, ‒ говорит Нора с чувством превосходства. ‒ Я сейчас переведу тебе на карту.

Нора всегда переводит больше, чем стоят услуги мастера. Зара это знает и не препятствует. Уходит Нора легко, как будто и не было этих часовых задушевных бесед, точнее монологов.

‒ Пока-пока! ‒ машет она рукой, не давая Заре опомниться.

Восьмая глава

Проспать возможности можно буквально, просто оставаясь в постели.

Телефон звонил, не переставая, нарушая сон Одиссея, который, в одних красных трусах, спал на диване. В кресле, напротив него, лежал кот, не спящий, но спокойный, как будто привыкший к звонкам. На часах был полдень, но Одиссей, проведший ночь в муках и радостях творчества, не спешил вставать. Его беспокоило только одно, удастся ли досмотреть сон, прерываемый телефонными звонками. Звонил стационарный телефон, потому что Одиссей специально отключил сотовый.

Одиссею снилась заснеженная дорога и следы на ней. Он идет и идет по следам, прибавляя шагу, боясь проснуться и не увидеть финал этой сонной истории. Это повторяющийся сон, в котором ничего не происходит, кроме шагов по следам на снегу. Он продолжает идти по следам, прибавляя шаг и чувствуя, что вот-вот окончательно проснется. Во сне он поднимает голову и смотрит в небо, и яркий свет ослепляет его. Одиссей просыпается, слыша, как учащенно бьется его сердце, как будто он бежал или в тревоге. Этот сон он часто забывает, и только когда видит его снова, вспоминает, что он уже снился. Он узнает следы на снегу, это его следы, он идет по своим следам, как будто ищет себя и не может найти.

Кот перетягивает внимание на себя, кот напоминает Одиссею, что его нужно покормить, издавая протяжное «мау-у-у».

‒ Отвянь, ‒ отвечает ему Одиссей обреченно, понимая, что перед вставанием ему нужно полежать и отдышаться. Телефон звонит уже долго, но Одиссей привык к его звуку. Он не реагирует на звонки, как его кастрированный кот не реагирует на весну. Одиссей любое действие воспринимает как труд, за который ему должны заплатить, даже если он почесал левую пятку правой.

Одиссей идет на кухню, слегка потягиваясь. Кухня кажется ему незнакомой, потому что он меняется каждый день, а в связи с написанием нового романа меняется стремительно, а кухня остается прежней. Одиссей уже живет в своем новом произведении, а кухня все та же, она кажется ему немного чужой спросонья. Одиссей рад, что ему удалось наконец начать новый роман, поэтому он уверен, что скоро будет и новая кухня, и новая жизнь. Но пейзаж за окном пока останется неизменным, как будто преследует его с самого детства: там ничего не происходит, одна и та же тоска на все времена.

За Одиссеем, издавая звук «мррр», бежит его кот. Кот оживает лишь в редкие моменты голода, когда хочет, чтобы его покормили. Женщины, которые приходят к Одиссею, радуются коту, считая его ключом к сердцу Одиссея, но безуспешно. Кот равнодушен ко всему, кроме еды, как Одиссей равнодушен ко всему, кроме денег.

Одиссей кормит кота влажным кормом, выдавливая его из пакетика в оранжевую миску, которая стоит на полу. Есть еще сухой корм в большом пакете. Кот прожорливый, поэтому Одиссей насыпает сухого корма в другую миску, которая тоже стоит на полу, но просыпает его на пол. Кот подбирает кусочки корма с пола. Одиссей ставит пакет с кормом в шкаф, а потом поворачивается к холодильнику и открывает его.

В холодильнике пусто, там ничего нет, кроме трехлитровой банки, в которой одиноко плавает маринованный огурец. Банка напоминает ему мироздание, где он – одинокий огурец, замаринованный обстоятельствами. Одиночество огурца в трехлитровой банке с рассолом заставляет Одиссея немного зависнуть в пространстве, потому что он чувствует свое внутреннее сродство с увиденным. Эту банку огурцов ему принесла Мариночка, его шестидесятилетняя поклонница, все огурцы с ее дачного участка.

Одиссей достает из банки огурец, его рука с трудом вылезает из банки, с нее капает рассол. Он с удовольствием хрумкает огурцом, щурясь от его пряного вкуса. Потом он пьет рассол, чтобы проснуться. Рассол помогает ему собраться волю в кулак, чтобы взять трубку «этого чертового телефона». Стационарный телефон у него в комнате, и Одиссею кажется, что он должен был стать красного цвета от количества звонков, если бы не был красного цвета изначально. Возвращаясь в свою комнату, чтобы взять трубку, Одиссей намеренно сделал остановку возле зеркала в прихожей, которое показало ему его в полный рост. Одиссей не спешил к телефону, надеясь, что как-нибудь само «рассосется». Увидев себя в полный рост, Одиссей отмахнулся от своего отражения, как будто зеркало ему нагло врет. Одиссей считал, что при своем высоком в 192 сантиметра росте и стройном телосложении, вряд заслуживает увидеть сутуловатого парня с помятым лицом и выпирающим брюшком.

‒ Здравствуй, ненормальная женщина, которая решила затрахать меня прямо с утра! – бодро отрапортовал он, внезапно проснувшись.

Одиссей и не сомневался, что так звонить ему может только Нора. И действительно, ему звонит Нора, кричит на него, и Одиссей отстраняет трубку красного телефона, чтобы не оглохнуть. Он кладет трубку на тумбу, слыша ее громкие крики на расстоянии.

‒ Послушай ты, мусорный человек, какого черта ты опять отключил свой сотовый? Ты что, думаешь, я не знаю, что ты сидишь дома? – задыхаясь от гнева, кричит Нора. – Разве мы не договаривались, что сегодня ты приедешь на художественный совет и будешь излагать свои новые идеи? Разве ты не знал, что он в десять? Разве я не предупреждала тебя тысячу раз об этом в письмах и сообщениях?! У тебя вообще есть идеи?! – кричит она. – Ты меня дико подставил, и я уже тысячу раз пожалела, что связалась с тобой! И я еще тысячу раз подумаю, продлевать ли наш договор, условия которого ты нарушаешь. И мне твои оправдания не нужны, – говорит Нора уже осипшим от крика голосом.

Она редко кричит, и Одиссей – единственный человек, способный вывести ее из себя. Она хочет, чтобы он дорожил контрактом с ее издательством, как и другие. Но он этого не делает. Все выходит не так, как хочет Нора, и это ее выбивает из колеи, заставляя показывать свое истинное нутро. Она уверена, что Одиссей не будет оправдываться. Нора вложила в него столько сил, и не успокоится, пока не доведет это дело до конца.

‒ Что ты молчишь? – произносит она уже успокоенным тоном деловой женщины.

‒ Рассол пью, – отвечает Одиссей, подняв трубку, – а-ля «Выдри глаз». А ты с утреца этим не балуешься?

Еще недавно всего полгода назад он ждал звонка Норы из издательства, а сейчас, почувствовав, что имеет над ней какую-то власть, упивается этим. Он уже начал новый роман, но держит интригу, и опирается на нее, как на свою подушку безопасности.

‒ Какие утро еще? Ты что, только что встал? – с удивлением говорит Нора. – А писать за тебя кто будет? Литературные черти?

‒ Черти – это уже не актуально, – произносит он с иронией, давая понять Норе, что ее набор шуток морально устарел. – Скорее, моя муза.

‒ Что твоя муза? – перебивает раздраженный голос Норы. – Опять не пришла, умерла, объелась белены?

‒ Нет, – говорит Одиссей. – Она бычит. Приревновала меня к рассолу, – смеется Одиссей, понимая, что это раздражает Нору еще больше.

У Одиссея муза постоянно что-то делает, особенно когда звонит Нора. Нора готова к новым приключениям его музы. В прошлый раз Одиссей рассказывал ей, как муза душила его, била палкой по голове, таскала за волосы. «Как она тебя может таскать, – удивлялась Нора, – если у тебя даже ухватиться не за что? Вначале волосы отрасти, ладно? – Она всегда найдет за что ухватиться, – рассмеялся Одиссей ей в ответ, и его ироничная пошлость получала оттенок благородной придурковатости».

Раньше, когда новый роман еще не был начат, Одиссей подолгу разговаривал с Норой о музе, чтобы не остаться наедине с чистым листом бумаги. Он хотел ее звонков и побольше, чтобы унять муки творчества, чтобы заговорить их, заболтать в разговоре с ней. Длительные диалоги с Норой были для него отсрочкой перед казнью, под которой он понимал новый роман, который никак не мог начать. Когда он не мог ничего написать, чувствовал удавку на шее, а когда начинало получаться, удавка исчезала, становясь лавровым венком на голове. Он чувствовал себя победителем.

Но иногда даже самые веселящие его разговоры с кем бы то ни было становились для него разрушительной силой, когда на него обрушивалось понимание того, что он больше ни на что не способен. Иногда это понимание снисходило на него во время разговора, и он внезапно прощался, чувствуя себя опустошенным. Все становилось пустым и никчемным, и весь мир вокруг превращался в ничто, и все, что в нем – тоже ничто, пустота, в лучшем случае – формочки для пустоты, как и он сам.

Он долго не мог успокоиться, ощущая свою никчемность. Когда кончалось вдохновение и слова, кончался он и мир вокруг него, который он переставал ощущать. Все так зыбко и хрупко, и не за что зацепиться. Он не мог усидеть на месте и не мог лежать. Он ходил и ходил, пытаясь придумать себе занятие. Иногда он как будто видел себя со стороны – высокий, сутуловатый и неприкаянный – это было жалкое зрелище. Его путь от короля положения до ничтожества был очень короток, иногда он вмещался в одну минуту.

‒ Договорим потом, – говорит он, обрывая связь. – Договорим потом, – произносит одними губами в пустоту, потому что разговор с ней окончен.

Настроение у Одиссея меняется очень быстро, потому что он очень зависим от творчества. Он как будто теряет себя, когда не пишет, и обретает, когда начинает писать. Он боится, что умрет заживо, если вдохновение больше не придет. Он ничего не умеет, кроме того, чтобы писать, поэтому если отнять у него это умение, то ничего не останется. Ему нужно доказательство, что он еще жив, а доказательство в его строчках романа.

Одиссей заходит на кухню и берет сигареты. Он закуривает и садится на корточки рядом с миской кота, которая с рассыпанным кормом. Он ищет глазами, куда стряхнуть пепел. Курение стало для него передышкой в творчестве. Он смотрит на миску с водой и борется с искушением стряхнуть туда пепел, чтобы не вставать и не стряхивать его в раковину. Одиссей чувствует себя обессиленным и перегоревшим, как истлевшая сигарета. Он с трудом встает, хотя еще недавно был весел и бодр в разговоре с Норой.

«О чем писать дальше? О чем писать дальше? О чем писать дальше?», ‒ проносится в его голове поезд, состоящий из множества одинаковых вагонов.

Девятая глава

Нора стояла под душем, чувствуя, как вода стекает по ее телу. Под ресницами еще виднелись следы вчерашнего макияжа. Ей было так хорошо под теплыми струями воды, она еще не отошла ото сна, она пыталась досмотреть сон до конца и одновременно пробуждалась. Сон для нее – это продолжение рабочего дня. Даже во сне она продолжала работать, и когда просыпалась – продолжала работать, как будто во сне, но реальность ее радовала. Ведь наяву она видела то, о чем раньше могла только мечтать. Она видела свою жизнь, которая вначале была мечтой-проектом, а потом стала реальностью.

На часах было уже около семи тридцати утра. За ночь ей удалось поспать всего три часа, потому что она допоздна задержалась в офисе.

Иногда Норе казалось, что она могла бы работать, даже не приходя в сознание. Она была хозяйкой своей жизни, и ее жизнь была организована так, что все работало как часы. Она начала создавать мыслеформы будущей жизни очень давно, создавая энергетическую матрицу, в которой теперь функционировала.

Иногда ей казалось, что это не она делает дела, а дела делаются сами, как она запланировала много лет назад. На любое событие в своей жизни она могла сказать: «А я так и знала, я так и думала, что так будет». Все главные события были предопределены ею изначально. Она знала, что выйдет замуж за состоятельного человека, который будет старше ее. Она знала, что создаст свое дело, которое будет успешным. Она знала, что станет такой, какой всегда хотела быть. Но с Одиссеем, которого она теперь тоже считала частью своей жизни, вышла ошибка. Она никогда не думала, что какой-то оборванец без царя в голове так сильно будет влиять на ее настроение.

Нора собиралась быстро, делая все автоматически. Сегодня был один из важных дней. Сегодня у нее была пресс-конференция и банкет в честь успеха двух молодых авторов и двух новых контрактов, которые заключило ее издательство.

Книги, которые вышли недавно, стали очень популярными. Это, конечно, была заслуга не авторов, а редакторов. Они собрали их рукописи по кусочкам, иногда совершенно разрозненных и никак не связанных. Нора предчувствовала, что следующим этапом в развитии этих авторов будет стадия «дешевых понтов». Это когда они будут доказывать, что достойны большего, чем то, что у них есть.

Нора уже не раз сталкивалась с таким отношением и разрывала контракты с такими авторами. Оставшись без издательства, они терялись в мире, и больше никому не были нужны. Таких она никогда не брала обратно. Поэтому в воспитательных целях время от времени она напоминала своим авторам о судьбе тех, кто потерял ее покровительство и хорошее отношение. Это часто срабатывало.

Но сейчас ее мысли были заняты другим. Внешне она казалась спокойной, но в глубине души она переживала из-за того, что Одиссей, который был теперь ее главным проектом, до сих пор не прислал ни одной главы своей новой книги. Она была напряжена.

Каха заметил изменения в ее поведении. Нора сама выдала себя. Вчера она случайно наступила на тряпку, которую забыла уборщица. Нора вскрикнула от неожиданности, а затем, прижав руку к груди и повернувшись к Кахе, сказала: «Я думала, это кот». Очевидно, что у Норы не было кота. Даже находясь у себя дома, она мысленно была у Одиссея, у которого кот был, и поэтому могла на него наступить. Каха ничего не сказал, но взял на заметку.

***

Нора была рада, что длинные разговоры между ней и мужем – редкость. Когда она собирается на работу, Каха еще спит. А кода она возвращается, то до сна остается совсем немного. «Как же хорошо, что я не вижу мужа!», – иногда думает она, когда удается его вообще не видеть весь день.

Нора так занята работой, что живет в офисе. Дома она только переодевается и моется. Если бы Каха сейчас вышел из своей комнаты, она бы его проигнорировала. Она бы не поздоровалась с ним, потому что мыслями она далеко от дома.

Нора одевается и собирается на пресс-конференцию. Она делает все автоматически, как будто у нее есть расписание в голове. В блокноте у нее тоже есть записи, но ей не нужно заглядывать туда, чтобы вспомнить, что делать.

Через 40 минут после душа Нора готова к выходу. Она идет на кухню, чтобы съесть свои «порошки». Это такая специальная еда из перетертых злаков, которую нужно заливать кипятком, а потом есть. Она не чувствует вкуса, но это ей и не надо. Эти злаки помогают похудеть, поэтому спортсмены их часто едят перед соревнованиями. А Нора ест их, чтобы быть злой. Злость дает ей энергию.

Нора обращается с собой жестко. Она готова работать изо всех сил. Сегодня она надела темно-синее платье до середины колена и взяла с собой тесные туфли-лодочки. Она купила их специально, чтобы быть в тонусе. В этих туфлях она чувствует себя собранной и злой. Это помогает ей завоевывать новые территории. Раньше Нора давала себе пощечину, чтобы быстрее проснуться. А сейчас ей нужны более жесткие испытания. Поэтому на важные мероприятия она берет с собой тесные туфли, чтобы переобуться.

***

В здании издательства «Киффа Бореалис» были свои конференц-залы, но Нора решила там не проводить пресс-конференцию. Она предпочитает выездные мероприятия, потому что это увеличивает масштаб событий. В этот раз пресс-конференция была запланирована в конференц-зале гостиницы «Урания Плаза», которая находилась за городом. Поэтому журналисты и писатели были приглашены именно туда. Туда поехала и сама Нора с самого утра. Для подобных мероприятий Нора предпочитала выбирать раннее время, так как, по ее мнению, раннее время увеличивает важность мероприятия. Она как будто сама создавала гостям мероприятий дополнительные сложности, но это ее вдохновляло.

‒ Ты ужасно выглядишь, ‒ произнесла Нора, цокая каблуками, едва завидев в коридоре гостиницы Павла. В руке у нее был костюм на вешалке в сером портпледе.