Мистические истории
Ночной Магазин
Перед тем как начать работу продавцом в ночном магазине у трассы Кирилл терпеливо выслушал инструктаж хозяина Алишера.
– Иногда приходят бомжи… – бубнил Алишер с кавказским акцентом.
– Бомжи?
– Ну да, такие грязные, раны у них бывают, кровь даже… короче, ты сразу поймёшь, как увидишь. Так вот, гони их, не обслуживай. Начнут артачиться, пугай полицией… если опять не врубаются – вызывай. Приедут менты – «шуганут» их. Мне они в магазине не нужны, понял? Они распугивают нормальных клиентов.
В первую же ночную смену около полуночи пошёл проливной дождь. Клиентов не было, и Кирилл начал дремать. Он не привык пока работать ночью.
Ему было тридцать четыре и с женщинами ему катастрофически не везло – жена устраивала истерики по любому поводу и в итоге сбежала с каким-то неизвестным актёром, обчистив его счёт с небольшими сбережениями. Заявлять в полицию он не стал. А скоро грянула следующая проблема – он попал под сокращение на заводе и три месяца не мог найти работу. В итоге был вынужден устроиться в ночной магазин. Не скажешь, что работа мечты, но выживать как-то надо было.
Кирилл, сидя на крутящемся стуле, почти заснул и не слышал, как звякнул колокольчик над входной дверью.
Он проснулся от подсознательного чувства, будто кто-то на него смотрит. Резко открыв глаза он чуть не свалился от стула от неожиданности – прямо перед прилавком стояла девушка и не моргая смотрела на него. Её облик произвёл на Кирилла противоречивое впечатление – ее лицо было худое, очень бледное, а зрачки такие большие и тёмные, что казалось, белков почти нет. Густые чёрные волосы спадали на плечи. Одета она была в светлое платье, но сбоку выпачкано грязью, как будто девушка упала в глинистую лужу. Однако, не смотря на грязное платье и плохо расчёсанные волосы, девушка была привлекательна. Кирилл это сразу понял и невольно залюбовался ею.
– Капучино, пожалуйста, – сказал девушка, – один сахар и корицу.
– Садитесь, я принесу, – заикаясь, вымолвил Кирилл.
Девушка повернулась и пошла к одному из двух маленьких круглых столиков, которые были в магазине для перекуса.
Кирилл быстро сделал кофе и принёс девушке. Поставив перед ней чашку, он вежливо улыбнулся ей и спросил, не желает ли она чего-то ещё, перечисляя скудный ассортимент. Девушка от всего вежливо отказалась. Кириллу заметил вдруг, что она словно отворачивает от него правую сторону головы. Соображая, что бы ещё ей предложить, Кирилл бросил взгляд на окно за её спиной и вдруг в отражении стекла увидел, что правый висок и щека девушки представляют собой окровавленную рану.
Девушка заметила его взгляд и постаралась прикрыть рану рукой.
И в этот момент Кирилл вспомнил инструктаж Алишера, и осознал, что должен немедленно выгнать эту девушку или вызвать полицию. Но Алишер говорил о бомжах, а девушка, на взгляд Кирилл совершенно не была похожа на бомжиху.
Он вернулся за стойку и стал делать вид, что поправляет товары, обдумывая, что ему делать.
– Вы… куда-то едете? – спросил он, наконец.
– Я жду тут одного человека, – ответила девушка, почему-то тяжело вздохнув. – Свою мать. Вы не против?
– Нет-нет, что вы, я совсем не против… Конечно. Если что-то захотите…
В следующий момент вошла мать, и Кирилл обомлел – женщина выглядела ещё хуже дочери. Один глаз у неё был закрыт, а на шее виднелась кровавая полоса. Она была в грязном коричневом пальто, как будто лежала в нем в пыли. Она обнялась с дочерью, и они стали о чём-то шептаться.
Кирилл уже собирался предложить ей тоже кофе, как вдруг в магазин вошёл высокий рыжий водитель. Он сразу посмотрел на сидящих мать и дочь, лицо его скривилось. Он фыркнул и моментально вышел из магазина.
На следующий день Кирилл, который отсыпался после ночной смены, был разбужен звонком Алишера.
– Ты зачем их пустил?! Я же тебе сказал! Мне вчера Серёга всё рассказал – он их видел. Сказал, если еще раз увижу их, буду проезжать мимо твоего магазина и другим скажу.
– Но я… Они только кофе…
– Это сумасшедшие бомжи! Они пугают нормальных людей! Не пускай их, иначе уволю. Понял?
Алишер отключил телефон. Кирилл не мог больше уснуть, всё думая о девушке, которую видел, и которой даже не спросил имя.
В следующую смену в магазин вошел мужчина в грязной спецодежде дорожного строителя. Его левая рука была раздроблена и висела как плеть, а левое ухо начисто содрано. Он попросил «американо». Кирилл понял, что если о таком посетителе узнает Алишер, его дни здесь сочтены, и он опять останется без работы.
Кирилл сжал пальцы на краю стойки, чувствуя, как под ногтями въедается холодный пластик.
– Простите, – голос его дрогнул, но он продолжил, – мне запрещено обслуживать людей в грязной спецодежде.
Мужчина не шелохнулся. Его раздробленная рука неестественно покачивалась, будто маятник. Глаза, мутные и глубокие, впились в Кирилла.
– Я просто хотел кофе, – прохрипел он.
– Я… не могу. Вас заметят. Хозяин будет ругаться…
– Он тебя уволит? – мужчина усмехнулся, и в уголках его губ выступила темная жидкость. – Ты думаешь, мне есть куда ещё идти?
Кирилл почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот. Он хотел крикнуть, чтобы тот уходил, но слова застряли в горле. Вместо этого он резко потянулся к телефону под прилавком.
– Ладно, ладно… – мужчина тяжело вздохнул и развернулся к выходу.
Дверь захлопнулась, оставив после себя запах сырой земли и ржавчины.
Она пришла через три ночи.
Кирилл уже почти поверил, что больше её не увидит, но тут звякнул колокольчик, и он поднял голову.
Девушка стояла в дверях, мокрая от дождя, её платье прилипло к телу, а волосы свисали тёмными прядями. На этот раз она даже не пыталась скрыть рану – кровавое пятно растеклось по правой щеке, обнажая что-то белое и хрупкое под кожей.
– Ты ещё работаешь здесь, – сказала она, и её голос звучал так, будто доносился издалека.
– Да, – Кирилл не знал, что ещё сказать.
– Ты прогнал Андрея.
– Мне приказали… начальник.
– Ты боишься нас?
Он хотел возразить, но слова застряли в горле. Вместо этого он спросил:
– Что с вами случилось?
Девушка медленно подошла к стойке, её пальцы скользнули по краю, оставляя мутные следы.
– Мы умерли, – ответила она просто. – На трассе. В деревне. В разных местах, в разное время. Но теперь мы здесь.
Кирилл почувствовал, как сердце колотится где-то в висках.
– Почему вы приходите сюда?
– Потому что только здесь мы можем видеть друг друга и почувствовать себя людьми.
– Но почему именно сюда?
– Это единственное место, которое нам оставили, все остальное – просто холодная пустота.
Она посмотрела на него, и в её глазах было столько тоски, что Кирилл не выдержал.
– Я… могу чем-то помочь?
Девушка улыбнулась, и это было самое печальное, что он когда-либо видел.
– Ты уже помогаешь.
Следующие недели стали странным сном.
Кирилл начал пускать их в подсобку – маленькую комнатку за складом, где хранились коробки и старый стол. Он накрывал его чистой скатертью, ставил чашки, приносил еду, которую они почти не ели. Они сидели там, шептались, иногда смеялись, и в эти моменты казалось, что они почти живые.
Девушку звали Лена. Её мать – Галина. Мужчина в грязной спецодежде. Другие. Они погибли в авариях, в пьяных драках, в нелепых случайностях. Но здесь, в тусклом свете лампочки над столом, они могли ненадолго забыть об этом.
Однажды ночью зашёл рыжий водитель – тот самый, что видел их в первый раз. Он долго смотрел на Кирилла, потом тяжело вздохнул.
– Ты, пацан, либо святой, либо идиот.
– Они не опасны, – пробормотал Кирилл.
– Опасны не они, – водитель наклонился ближе, и от него пахло бензином. – Опасно то, что они предлагают.
– Что?
– Они знают, что им нечего терять, и поэтому могут говорить что угодно. Могут убедить тебя в чём угодно, сечёшь к чему я? Они не просто так приходят, их становится всё больше, учти…
Кирилл хотел спросить, что он имеет в виду, но водитель уже развернулся и ушёл, бросив на прощание:
– Я не скажу Алишеру. Но ты сам знаешь, чем это кончится.
Кончилось это, как и следовало ожидать, пьяным рейдом хозяина.
Алишер ввалился в магазин глубокой ночью с двумя друзьями, с перегаром и в пьяной злобе. Он сразу заметил свет в подсобке, распахнул дверь – и застыл.
За столом сидели Лена, её мать и Сергей. Перед ними стояли чашки с недопитым кофе.
– Ты… Ты совсем охренел?! – заорал Алишер.
Кирилл попытался что-то объяснить, но хозяин не слушал. Он заорал, чтобы все убирались, толкая гостей и ругаясь, а потом развернулся к Кириллу:
– Ты уволен! Собирай свои вещи и проваливай! И если ещё раз появишься здесь, я тебя сам в асфальт закатаю!
Дождь лил как из ведра. Кирилл стоял на пустынной парковке, мокрый и дрожащий.
Лена подошла к нему первой.
– Прости, – прошептала она.
– Это не твоя вина.
– Ты не должен был…
– Я хочу быть с тобой.
Она резко подняла на него глаза.
– Ты не понимаешь, что говоришь.
– Понимаю.
– Нет. Ты жив. А мы… – она махнула рукой в сторону трассы. – Нам здесь место.
– А если я…
– Нет! – её голос впервые сорвался на крик. – Ты не можешь просто решить умереть!
– Но я хочу…
– Ты не понимаешь, что это такое, – её пальцы впились в его рукав, но он почти не чувствовал прикосновения. – Это не романтика, не побег. Это конец. Всему. Это чёрная пустота! Как будто ты спишь, только без снов. И этот вот вонючий магазин – это единственное где ты можешь услышать голоса, увидеть людей и почувствовать, что ты существуешь!
Он хотел ответить, что он и так в чёрной пустоте, но в этот момент где-то вдали заревел мотор.
Фура.
Огромная, мокрая, несущаяся по трассе.
Лена вдруг отпрянула от него.
– Нет… – её голос стал тише, прозрачнее. – Кирилл, пожалуйста…
Но он уже смотрел на дорогу.
На свет фар. И сделал шаг…
Боли он не почувствовал…
………
Утром водители, проезжавшие мимо, заметили тело на обочине.
………
Новый продавец, Максим, вздрогнул, когда в дверь вошли четверо:
– Кофе, – сказал Кирилл. – Четыре чашки.
Его рубашка была мокрой от крови, которой не было.
Максим вспомнил всё, что говорил ему Алишер.
– Вас… мне нельзя обслуживать…
Лена грустно улыбнулась.
– Хочешь с нами? Туда, где нет боли…
За окном завыл тормозами грузовик.
Дом в Игнатьево
Мария стояла у калитки, держа в руках ключ с медной головкой. Снег шёл лениво, хлопья ложились на её волосы и шапку. Перед ней возвышался старый деревянный дом с крыльцом, покрытым тонкой коркой льда. Дом принадлежал её бабушке, умершей полгода назад. Завещание было неожиданным: «Маше – дом в Игнатьево, пусть живёт и не боится». Последняя фраза её удивила, но не отпугнула.
Из Москвы бежать хотелось давно. После развода всё рухнуло – надежды, карьера, привычный ритм…. Оставалась только усталость и вечная тревога. Деревня Игнатьево показалась спасением. Или, по крайней мере, местом, где можно было бы забыть себя и свои проблемы – перезагрузить жесткий диск в голове.
Несмотря на свой солидный возраст, дом сохранился на удивление: ни плесени, ни сквозняков. Будто кто-то ухаживал за ним. Внутри пахло деревом и старым ладаном. Мария решила жить в нём и параллельно делать реставрацию – в перспективе дом мог бы стать арт-резиденцией или уютным гестхаусом.
В первую же ночь она сказала вслух:
– Господи, хоть бы тут была тишина.
Утром соседка по улице собрала вещи и собралась уезжать, при встрече сказала: «Позвонила сестра и уговорила ехать к ней в краснодарский край, и работу предложила…».
На следующий день Мария заметила, что снег у крыльца тает, хотя везде мороз. Она вспомнила, как сказала вечером:
– Ненавижу зиму. Холод лезет под кожу.
Сначала она думала, что это совпадения, потом предположила, что там на самом верху, всё же кто-то вспомнил про неё и решил немного поддержать. Настроение стало понемногу улучшаться, она даже стала подумывать съездить в церковь в соседнем селе.
Каждый раз она радовалась: мысли будто материализуются. Стоит пожаловаться на сырость – и становится суше. Захочется света и солнце выходит из-за туч.
Однако скоро появилось чувство тревоги, как будто в душе она знала, что хорошее обязательно закончится и наступит новая полоса тоски и бессмысленности существования. И ещё как будто она осознала, что в доме есть какие-то силы, которые непредсказуемо влияют на её жизнь.
Как-то раз она пробормотала:
– Всё равно я тут одна с ума сойду.
В ту же ночь ей послышались шаги по дому. Не просто скрипы старых половиц, а чёткие, тяжёлые шаги – как будто кто-то бродит по дому, потом выходит, снова возвращается. Она не спала почти всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху и остерегаясь о чём-то просить. Кого просить? Она и сама не знала.
Но от мыслей, разумеется, избавиться было практически невозможно, поэтому она решила попробовать писать мысли в блокнот. Но однажды ночью блокнот оказался раскрытым на её кровати. На последней странице – её почерком, но точно не её рукой – было написано:
«Я знаю, что ты всё ещё боишься. Позволь мне быть рядом».
Мария перепугалась.
Она в интернете договорилась поговорить с психологом – под предлогом интервью для блога. Разговор получился искренним. Она рассказала про тревожность, про ощущения, что в доме что-то живёт. Женщина в ответ спросила:
– А если дом – это вы? Не место, где вы живёте, а отражение того, как вы живёте внутри себя?
Мария сначала рассмеялась. Но чем дольше она жила в доме, тем больше убеждалась: всё, что она чувствовала – становилось реальностью. Чем дальше, тем глубже. Не желания, не мысли. А именно страхи – именно они были сильнее всего и составляли основу её внутреннего мира, и именно они постепенно стали заполнять её жизнь.
Боится темноты – гаснет свет. Боится одиночества – слышит плач. Боится вспоминать бывшего – и ночью в зеркале видит его лицо, искажённое, отталкивающее.
Однажды она проснулась в холодном поту. Во сне дом кричал. Не скрипел, не звенел, а именно кричал, как будто его тело рвут изнутри. В этом крике были её слёзы, её ненависть к себе, её желание исчезнуть.
Она спустилась в подвал – туда, где был ледяной пол. На нём проявились отпечатки босых ног. Шепот звучал в ушах, будто сквозь стены:
– Прими меня. Я – не враг. Я – ты.
Она села на старый скрипучий стул и заплакала. Она жалела и ненавидела себя – она недостойна любви, она никому не нужна, она всегда будет одинокой. Тоска и боль заполнили её всю. Казалось, что ещё немного и эти раздирающие чувства поглотят её всю и уничтожат. И вдруг вместо того, чтобы сопротивляться им, Мария сдалась им, там в глубине души, она впервые перестала бежать от них, остановилась и посмотрела на них…. Она перестала бороться.
В эту ночь она спала спокойно.
На следующий день она открыла все окна. Села на полу в главной комнате. И впервые позволила себе вслух произнести всё, что болело.
– Я злюсь. Я ненавижу себя за слабость. Я боюсь одиночества. Я скучаю. Я хочу быть живой, но не знаю, как. Я не хочу быть одна. Но если это моя жизнь – пусть будет так, я останусь здесь.
Дом не ответил. Только в углу лопнул старый пузырь лака на доске, как будто воздух выдохнул.
С тех пор дом замолчал. Ни шагов. Ни голосов. Никаких больше чудес. Только уютная тишина и тепло – живое, настоящее. Только звуки её дыхания и ветра за стенами.
Соседи стали приходить на чай. Соседские дети со смехом бегали по двору. Она открыла маленькую студию для художников. Никто не спрашивал, почему ночью в доме горит свет и почему во дворе не тает лёд. Она не объясняла.
Теперь она знала: дом не исчез. Просто стал её отражением. А она – его. Больше не нужно бояться. Потому что страх – не враг, если он услышан.
Стук
Каждую ночь ровно в 2:22 раздавался стук.
Три чётких удара – негромких, но настойчивых. Как будто кто-то стучал не кулаком, а костяшками пальцев, соблюдая какую-то странную вежливость.
Катя впервые услышала его неделю назад. Тогда она решила, что это пьяный сосед перепутал дверь. На вторую ночь – проверила дверной глазок, но в тёмном коридоре никого не было. К пятой ночи она уже не спала до трёх, сидя с телефоном в руках и нервно поглядывая на часы.
И вот – снова.
Тук. Тук. Тук.
– Хватит! – крикнула она, вскакивая с кровати.
На этот раз она не стала открывать.
Стук повторился – громче. Потом ещё. И ещё.
Деревянная дверь затряслась в раме.
В прихожей висело старое зеркало в дубовой раме – бабушкино наследство. Именно в нём Катя увидела его.
Высокий мужчина в потрёпанной рабочей куртке стоял за её спиной. Лица не было видно – только тёмный силуэт. Но она чувствовала его взгляд.
Она резко обернулась.
Никого.
Когда Катя снова посмотрела в зеркало – отражение было обычным.
Но теперь в воздухе витал слабый запах дешёвого табака и машинного масла.
Катя никогда не знала своего отца.
Мать говорила, что он погиб на стройке, когда Кате было три года. Никаких фотографий не осталось – якобы все сгорели при переезде.
Но в ту ночь, после встречи с силуэтом, Кате приснилось:
Большие тёплые руки подбрасывают её вверх. Грубый смех. Запах дешёвого табака. Голос: «Кто у нас тут принцесса?»
Утром она позвонила матери.
– Мам, каким был отец?
– Зачем тебе? – голос матери сразу стал напряжённым.
– Он мне… приснился.
Долгая пауза.
– Высокий. Работал крановщиком. Любил тебя качать на руках.
– Как он погиб?
– Я же говорила – на стройке.
– Как именно?
Тишина в трубке. Потом – резкий выдох.
– Балка упала. Он толкнул в сторону напарника… а сам не успел.
В следующую ночь Катя не спала.
В 2:20 она уже стояла у двери, дрожащими руками сжимая телефон.
Ровно в 2:22 – три удара.
– Папа? – прошептала она.
В ответ – тишина.
Потом – один мягкий тук, будто подтверждение.
Катя глубоко вдохнула – и почувствовала странную сладость в воздухе.
Газ.
Она бросилась на кухню. Конфорка, которую она точно не включала, была чуть приоткрыта. Тонкое шипение заполняло комнату.
Позже пожарные скажут, что ещё полчаса – и искра от холодильника могла бы…
Но Катя их не слушала. Она стояла на улице, кутаясь в чужую куртку, и смотрела на своё окно. В тени за занавеской мелькнул силуэт. Высокий. В рабочей куртке. На прощание он поднял руку – и растворился.
С тех пор стук не повторялся.
Катя нашла в комоде старую фотографию – единственную уцелевшую.
На снимке: Огромный мужчина с добрым лицом качает на руках смеющуюся девочку.
На обороте – кривая надпись: «Моей принцессе. Если что – я всегда рядом»
Теперь Катя спит спокойно.
Но иногда, в особенно трудные дни, она просыпается в 2:22 от слабого запаха дешёвого табака в воздухе. И это успокаивает её как ничто другое.
Забвение
Я проснулся от того, что не чувствую мизинца. Не боли. Не онемения. Просто… его не было.
Быстро поднёс руку к глазам. Четыре пальца. Кожа на месте пятого – гладкая, будто так и было всегда.
– Лера! Сюда! Посмотри!
Лера вошла, раздражённо поправляя волосы.
– Что такое? Я опаздываю.
– Мой палец. Где мой палец?
Она закатила глаза.
– Опять твои шутки.
– Какие шутки?! У меня пропал палец!
Она села на кровать, погладила меня по щеке и с иронией сказала:
– Ты что не проснулся до сих пор? У тебя на этой руке всегда было четыре пальца. Но я тебя всё равно люблю.
– Послушай, я клянусь тебе, ещё вчера у меня было пять пальцев. Что происходит?!
– Я что не знаю, сколько у тебя на руках пальцев? Я очень люблю твои пальчики, – она игриво улыбнулась. – И четырёх мне вполне хватит. Так, всё, мне пора.
Она ушла. Я вскочил и ходил по комнате, пытаясь понять, что происходит. У меня что амнезия? Ничего не понимаю.
Вдруг мой взгляд упал на зеркало в полный рост, стоящее в углу. Что-то показалось мне странным. Я медленно подошёл к нему и поднял руку. Моё отражение подняло руку на секунду позже меня. И улыбнулось, хотя я был весьма серьёзен. Я отшатнулся и стал быстро одеваться. Работа, похоже, сегодня отменяется.
………
Усталый врач в очках в толстой оправе тыкал в мою руку заточенным карандашом.
– Видите? Нервные окончания в порядке. На этом месте пальца у вас никогда не было.
– Но…
– Возможно, вам приснился сон, в котором у вас был этот палец. Сны бывают очень реалистичны, знаете ли…
В итоге он выписал мне направление к психиатру, который долго и подробно расспрашивал меня о моём детстве. Я довольно плохо помнил свои ранние годы. По его просьбе я принёс из дома свои детские рисунки, которые каким-то чудом сохранила Лера. На одном из них было нарисовано два мальчика и подпись: «Я и брат мой Макс».
Я показал ему детский рисунок из старой коробки: два мальчика, подпись "Я и брат Макс".
– Кто этот Макс? – спросил психиатр.
– Честно говоря, я не помню. Возможно кто-то из младших классов.
– А возможно ваш воображаемый друг. Воображаемые друзья – обычное дело.
………
Возвращаясь от психиатра, в метро я купил жетон. Но когда я подошёл к турникету – жетон выскользнул и упал на мраморный пол. Я нагнулся, чтобы поднять его и… не смог – с ужасом я обнаружил, что у меня пропал указательный палец.
Дома Лера смотрела на меня круглыми от удивления глазами.
– У тебя никогда не было указательного пальца. Что с тобой происходит? Может ты переутомился?
– Послушай меня, я что сумасшедший, по-твоему?! Ты посмотри, как я держу ложку!
Я размешивал сахар в чашке кофе, держа ложку большим и средним пальцем, что было для меня настолько непривычно, что я ронял её.
Лера подошла и обняла меня за плечи.
– Ты всегда так мешал кофе. Ничего страшного. Почему ты переживаешь?
– Но у меня пропадают пальцы!
– Милый мой, этих пальцев не было у тебя с рождения. Ты просто забыл.
Лера поцеловала меня и заглянула в глаза.
– Пойдёшь со мной смотреть сериал?
………
На третий день случилось нечто по-настоящему жуткое: когда я вышел в коридор, я вдруг почувствовал, что у меня кружится голова – такое у меня бывало и раньше. Я присел на стул, на котором мы обычно обувались и прикрыл глаза, чтобы прийти в себя.
В следующий момент Лера вошла из кухни, чтобы одеться и уйти на работу.
– Разреши, мне нужно обуться.
Я встал и в следующий момент потерял равновесие, попытался ухватиться за воздух и рухнул на пол, завалив вешалку.
Лера бросилась ко мне.
– Что с тобой?! Ты цел?
Я лежал на полу, и у меня было ощущение, что я отсидел левую ногу. Ничего не понимая, я приподнялся и похолодел – левой ноги у меня не было.
– Ты меня напугал! Ты чего? Как ты себя чувствуешь?
От ужаса я не мог ничего говорить и только показывал туда, где ещё минуту назад у меня была нога.
– Что?! Что такое? Ты забыл, что у тебя нет ноги?! О боже, бедный ты мой.
Лера сбегала на кухню, смочила тряпку, вытерла мне лицо и помогла сесть. Я был готов разрыдаться, но от шока всё внутри окаменело.
Лера с сочувствием обняла меня и убежала на работу.
Я же добрался до кресла и долго сидел в нём, то плача от жалости к себе, то лихорадочно пытаясь понять, что же такое со мной происходит. Получается я инвалид и забыл об этом? Сначала я забыл, что у меня нет пальцев, потом ноги, а что будет завтра или через неделю?
Сидя в кресле, я погрузился в подобие сна, в котором явь перемешивалась с воспоминаниями из детства – я вдруг увидел мальчика лет шести с деревянным мечом и богатырском шлеме.
Он посмотрел на меня и вдруг сказал: «Я – Андрей, сильнее меня нет богатыря на свете. Сражайся со мной, Макс!»
«Макс??»
Я моментально проснулся. Почему Макс? Ведь меня зовут… как же меня зовут? Я вдруг понял, что не помню своего имени. Но этот мальчик Андрей не выходил у меня из головы. Друг из детства… какие-то обрывки воспоминаний проносились в голове. Я вдруг отчётливо понял, что если кто и может помочь мне, то только он.
Я решил найти его как можно скорее.
Первым делом я купил костыли и отправился в другой район, во двор своего детства.
Я пытался разговаривать с жильцами, в надежде, что они что-то расскажут мне, но они игнорировали меня и даже не смотрели в мою сторону.
Наконец, стоя возле детской площадки, я увидел женщину, которая шла по дорожке. Она вдруг остановилась и громко сказала кому-то:
– Андрей, давайте там недолго гуляйте, Насте ещё уроки делать!
«Андрей?»
Я обернулся и увидел сидящего на скамейке возле детской площадки молодого мужчину примерно моего возраста. Он смотрел на девочку, которая каталась с горки. Сердце ёкнуло – это он.
С трудом передвигаясь на костылях, я подошёл к Андрею, не вполне понимая, о чём я буду говорить с ним.
– Добрый день, простите, что отвлекаю…
Андрей не реагировал.
Я сделал шаг поближе и произнёс громче.
– Простите, вас зовут Андрей?!
Мужчина никак не реагировал.
– Извините! Вы меня слышите?!
Вместо ответа Андрей встал со скамейки и сказал девочке.
– Настя, мы уходим! Всё-всё, никаких больше «ещё разок», мама расстроится. Пошли!
Девочка Настя с надутыми губками пошла к подъезду, и Андрей последовал за ней.
И тут до меня стало доходить – он меня не видит!
Как и остальные.
………
Я ждал Леру дома. Подняться и войти мне стоила большого труда. И теперь я сидел в кресле и пытался вспоминать свою жизнь.
Я не мог вспомнить, как мы провели с Лерой прошлый год, и год раньше… память постепенно стиралась, а может быть, этих воспоминаний никогда и не было….
Я услышал, как Лера вошла в квартиру. К тому времени у меня уже исчезла вторая нога и осталась одна рука. А оставшееся тело я едва мог различить – оно, словно, растворялось.
Лера вошла в гостиную и огляделась, словно не видела меня.
– Привет, – сказал я и почувствовал ком в горле.
Лера никак не отреагировала. Она подошла ко второму креслу, села в него, вытянула ноги и откинула голову, прикрыв глаза.
Я всё понял и слёзы навернулись на мои глаза. Я заговорил с ней тихо и без особой надежды, что она услышит меня.
– Знаешь, если бы я мог, я бы хотел чтобы всё закончилось как-то по-другому… Но я уже почти ничего не помню, единственное, что я знаю, это то, что мне будет тебя не хватать.
Я слышал, как мой голос слабеет. Лера открыла глаза на пару мгновений, а затем снова закрыла.
………
Настя удобно устроилась на коленях у отца и прижалась к нему, пока он читал ей про её любимого Карлсона. Вдруг она подняла голову и спросила:
– Папа, а Карлсон – настоящий?
– Э-э, думаю, что нет, моя хорошая, он… как бы сказать… воображаемый друг.
Настя снова положила голову отцу на грудь и тихо спросила:
– А у тебя были воображаемые друзья в детстве?
Андрей вдруг задумался…. Ему показалось, что в голове появляются какие-то обрывки воспоминаний, но они сразу рассеивались.
– Нет, кажется, никого не было. А может и был. Я уже не помню, милая.
На секунду что-то кольнуло внутри, он задумался… но не мог ничего вспомнить и продолжил читать.
Безмолвные Крики
Я работаю психотерапевтом двенадцать лет.
За это время слышал многое: рассказы о горе, панике, боли, одиночестве. Но вы не представляете, как гнетущим может быть молчанием.