Слёзочки-песчинки

Старая мать стирала на берегу реки. Большой песчаный берег, тянувшийся от горизонта до горизонта. Настолько большой, что старухе казалось, будто это не берег, а пустыня. Или дно моря. Серый песок опоясывал небо, закутанное черно-зелеными вязкими тучами. Ветер поднимался. Он был подобен змее, что медленно ползла по ноге. Его влага пробежалась холодом по морщинистому лицу. Надо успеть постирать. Мимо неё по реке плыли гнилые доски. Вот плывет и мачта. Или это опорная балка? Мать оторвалась от стирки и бросила взгляд на бескрайнее море, на самом краю которого бушевал далекий ураган.

Опустив взгляд, старуха снова увидела речную гладь, в которой стирала белую рубашку. Странно, когда она смотрела вперед, она была уверена, что перед ней море, а сейчас, когда она снова вернулась к своему занятию, вода снова стала рекой. Между досок мелькнула бледная кожа. Затем из-под воды вынырнул нос, потом глаза и рот, заполненный золотыми зубами. Между досок плыла отрубленная голова. Она уставилась на старуху, а затем рассмеялась.

– Как же ты постарела. Где сейчас твоя красота? Где толпы мужчин, что за тобой гнались. Они теперь такие старые и морщинистые, как и ты. Много ли сожалений в твоих тусклых глазах, а, ведьма?

– Плывите дальше, капитан, я вас никогда не любила. Да и вы сами, должно быть, уже не молоды.

– Тупая баба! Я сгинул в море! В аду мы вечно молоды! В пене и морской волне мы обречены тонуть снова и снова. Вечно пьяные, вечно гневные, вечно молодые! А вы все будете гнить в земле, изъедаемые червями. Такую судьбу ты избрала себе, отринув море… А могла бы стать русалкой…

– Плывите, капитан. Русалок вам там хватает. Вы многих забрали из света красных фонарей.

– Будь твоя воля. Я тут вообще проездом. Решил сообщить, что он идет навестить тебя. Он и к нам, бывает, заходит…

– Как он нашел тебя? – изумилась старуха-мать.

– Коль ищешь ада, всегда его найдешь. Так и он в одну мрачную ночь нашел нас. И смилуйся над нами морской дьявол! Но поднимается ветер, я должен плыть. Хотел бы я посмотреть на выражение твоего лица…

Голова закрутилась и поплыла дальше, исчезнув из поля зрения женщины. Ветер и правду становился сильнее. Издалека послышался скрип маленьких колес. В метрах семидесяти трех от неё поднялся песчаный вихрь. Одну доску за другой начало вырывать из воды и утаскивать в этот вихрь. “Негоже, когда ураган восстанавливает разрушенный дом, плохая это примета”. Но фундамент уже почти выстроился в бешеном вихре. Песок, плавился на лету, образуя стеклянные осколки. Щепки собирались в доски, а пыль мирно ложилась на места, где её так редко протирали.

Сзади неё послышались шаги. Это тучи шагали. Это туман брел, это небо кружилось вокруг сумеречного гостя. Кожа его была цвета морской волны, рубашка была разорвана. Глаза его светились как два маяка. Он подошел, поднимая песок в воздух, и положил руку на плечо старухе.

– Мама, я вернулся. Мама, ты постирала мою белую рубашку? – спросил он холодным тоном.

– Нет, сынок, все никак не могу отмыть от неё кровь.

– Это, наверное, кровь из раны на моей груди. Сквозное ранение в сердце.

– Не правда. Твои раны сочатся пеплом и песком. А это кровь твоих жертв. Была сначала. Я так долго её отмывала, что руки мои истерлись до крови. Теперь я отмываю её от своей крови, но её все больше.

– Ты устала, матушка, тебе бы отдохнуть, пойдем домой, – с этими словами он указал в сторону старого деревянного дома, возникшего на месте вихря.

Это был одноэтажный дом с крыльцом, выходящим на берег. На перилах были расставлены удочки. Там же сушилось бельё и рыболовная сетка. В нескольких шагах от дома были две деревянные балки с перекладиной, на которой висели качели.

– Ты иди, а я покачаюсь немного, потом приду домой, – продолжал человек, окутанный тучами.

Скрип колес стал еще ближе, и вот из-за дюны выехала небольшая пружинная кровать. Спереди к кровати была привязана в вертикальном положении арматура, на которой закреплено лоскутное покрывало, служившее этой конструкции парусом.

Сын помог матери подняться и сесть на кровать. После чего он отошел и трижды хлопнул в ладоши. С каждым хлопком небо позади него прорезал свет и конус его падал на землю сиянием театрального софита. При этом в каждом конусе появилось по мужчине. Каждый из них был одет в пиджак, клетчатые штаны и клетчатую кепку. Одежда была трех цветов: белого, серого и коричневого. Цвета элементов не повторялись. Мужчины ходили пригнувшись: то ли горбатясь, то ли просто склоняясь. Каждый шаг их размашистой походки сопровождался щелчком пальцев.

– Не бойся их, мама, они – моя команда. Они не причинят тебе боли.

Мужчины схватили края кровати и начали катать её с лежащей на ней старухой по дюнам и холмам. Бедная мать вцепилась в раму кровати тонкими пальцами, еле держась. Крутили кровать, толкали, но в итоге успокоились и покатили к дому. А человек из ветра смотрел на это, качаясь на качелях. Дверь открылась со скрипом, обнажив темноту внутри. В эту темноту с разбегу и толкнули кровать со старухой.

Ночь была холодной и дождливой. За окном бежали ручейки дождя, то и дело раздавался звук проезжающих по ним машин. Еще недавно был мороз, затем оттепель. К полудню станет душно. Погода неистово менялась почти каждый день. Неудивительно, что в такую ночь снятся кошмары. До утра еще далеко, а уже не уснешь. Сейчас, если встанешь, сына разбудишь, себе же хуже. Значит, надо просто лежать и пялиться в одну точку.

Тут взгляд её упал на приставленную к кровати швабру с накинутой поверх простыней. Вот откуда тот парус во сне появился. Женщина задумалась о сне, от которого только что пробудилась. Чтобы это все означало? Пролежала она так почти до утра. И тут её дернуло от страха. Она совсем забыла, что на соседней кровати спит сын. Встав с постели, она, пытаясь не наступать на разброшенные игрушки, пошла в коридор, где висело зеркало. Единственным освещением был свет начинающегося рассвета из окна, но его, однако хватило, чтобы мать могла рассмотреть своё лицо. Пока что без морщин. Она все еще молода и красива. С чего бы во сне ей быть старухой? Тут из комнаты послышался плачь. Проснулся.

Вернувшись в комнату, мать приласкала сына, поцеловала в лоб и начала поглаживать по голове.

– Эй, эй, что случилось, дорогой? Почему ты плачешь. Тебе уже семь лет, совсем взрослый мальчик, в школу пойдешь скоро. Таким взрослым ребятам не пристало плакать.

– Кошмары снились, – лаконично ответил сын, переставший плакать, когда наконец отошел ото сна.

– Мне тоже сегодня снились кошмары, но я же не плачу. Что тебе снилось, дорогой?

– Мне кабаны снились. С вот такими клыками. Они напали на меня недалеко от дома, а забежал внутрь, а там змеи на полу. И на кровати, повсюду змеи. Я в кровать зачем-то лег, а она змеями ведь заполнена. Страшно. Зачем я лег туда. Совсем дурак что ли?

– Ну-ну. Ни змей, ни кабанов тут нет, мы же в городе. Вряд ли они забредут сюда. Животные обычно боятся людей. Так что спи.

– А тебе что снилось? Тоже кошмар?

– Да ерунда всякая. Я уже забыла… уже забыла… Засыпай давай.

Она все гладила по голове сына, а сама думала, почему она видела во сне его в виде такого злодея? Разве может такой хороший мальчик вырасти и стать… чудовищем. Нет, глупо думать о плохих снах.

А вот мальчику кошмары снятся давно. Целую неделю. Каждый раз снилось ему что-нибудь новое. То змеи, то кабаны, то злые люди. Однажды ему приснилось, что он зачем-то прыгнул в колодец и застрял там, а она, его мать, заливала его сверху водой. Получается, что это она не из колодца набирала воду, а, наоборот, заполняла ею яму. Сын кричал, но она была слишком высоко и не слышала его криков. Мороз по коже.

С утра мать начала готовить. Приготовив сыну завтрак, она не остановилась, ведь днем ожидала гостей. Ей внезапно очень захотелось приготовить салат и обязательно испечь чего-нибудь к чаю. Гость, однако, пришла не с чаем и не за чаем. Стук в дверь раздался раньше запланированного, что отозвалось раздражением в душе хозяйки. Она быстро пихнула в плиту противень и побежала открывать, пару раз спотыкаясь об разбросанные на полу игрушки.

Открыв дверь, хозяйка увидела свою подругу с дочкой. Звали гостью Амелией. Это была невысокая девушка, у которой все черты были острыми: острый тонкий нос, острый подбородок, даже каре было каким-то острым. Рядом с ней стояла девочка, её дочка. Она не отличалась чертами матери, но хозяйка не сомневалась, что как подрастет, будет выглядеть так же.

– Герда, привет! А мы тут чуть пораньше решили нагрянуть! Вышли заранее, чтобы точно не пропустить трамвай и добежать ко времени, а он взял и тут же пришел, можешь ли поверить?

– Могу, заходите. Мне вас еще и угощать нечем. Салат настаивается, а печенье еще в духовке.

– А это не страшно, смотри что есть, – с этими словами Амелия достала из сумочки бутылку розового цвета, – Шампанское.

– Ты где такое взяла?

– Ой, Герда, дорогуша, потом расскажу, пойдем уже присядем.

Пройдя на кухню, подруга сразу села за стол и принялась открывать шампанское. В это время Герда достала стаканы с верхней полки кухонного шкафа. Дочь Амелии все это время стояла рядом со столом, словно в ожидании чего-то. В конечном счете, мать отправила её играть с сыном Герды.

– Ну, рассказывай, откуда достала? – спросила Герда, усевшись за стол.

– Ой, а это мне мой Ральф подарил. Милашка какой!

– Подожди, а разве не Рудольф.

– Ты чего! Рудольф давно в прошлом. Ты как подумать могла, что этот жмот мне подарил бы дорогое шампанское. Он был жмот, алкаш и бабник. Вот что. Ральф же совсем другое дело. На гитаре играет, возил меня на мотоцикле. Словом, мечта!

– А что насчет девочки твоей? Ты, получается, её отца выгнала?

– Какой он ей отец. У неё даже фамилии его теперь нет. Я ей свою девичью оставила. И пусть только попробует этот алкаш подойти к доченьке. Пусть сначала долг отдаст. Алкоголик хренов, опять в запое сидит.

– А этот новый, Ральф, да? Он же тоже пьет.

– Ну, пьёт, бывает. Да ведь не как свинья же! Ну ладно. Что я всё про себя, ты лучше расскажи, как живешь, любимая моя.

– Да в целом не плохо. Живём. Кошмар только сегодня приснился. Как думаешь, к чему это он: снилось, что я старуха, сижу на краю реки и стираю тряпки, а потом вообще бред начался, но это не важно.

– Знаешь, дорогая, обычно я в таких ситуациях к гадалкам обращаюсь, но тут даже толкователя снов не надо! Тебе снится, что ты старуха, потому что тебе уже тридцатник, а ты всё без мужика сидишь. Тебе бы забыть того капитана, да найти кого поскромнее. Вот, на заводах десятками работают одинокие мужчины. А на заводе всегда работа будет. А значит и деньги водятся, и не бросит.

– Ой, ты про капитана вспомнила. И его видела. Он в виде отрубленной головы по реке плыл, да со мной говорил.

– А тут уже интересно. Возможно, это твоя внутренняя ненависть к нему так проецировалась. Я потом возьму сонник и все истолкую.

– Не надо, Амели, толку мне от толкований. Ты лучше вот что скажи, как быть? Ингмару тоже всё кошмары снятся, он и спать нормально не может.

– О, а вот это серьезно. У Альмы тоже дочка очень много мучилась со снами. Там совсем до болезни дошло.

В это время дети вбежали на кухню и встали перед родителями.

– Мы хотим на улицу! – заявила дочка Амелии.

– Так идите, – ответила та.

– Только куртки наденьте, – вставила Герда, а после того, как дети убежали, продолжила разговор, – и что Альма? Как справилась?

– Да, секунду, – она допила шампанское из стакана, – в общем, около Кольца Благополучия магазинчик антикварный есть. Там много шкатулок музыкальных. Она одну дочке и взяла. Только включит, та сразу засыпает. Во чудно!

Герда задумчиво смотрела в бокал с розовой пузырящейся жидкостью. Можно попробовать.

Вышли на крыльцо как раз, чтобы застать, как девочка запнулась во время бега и упала, разодрав колено. Заплакала. Сын Герды обнял её и начал успокаивать. И как из такого мог бы вырасти злодей?

Антикварный магазин не только выглядел странно, но и звучал странно, и запах у него был странный. Запах благовоний, через который пробивались звонкие ноты глюкофона, отдавал воском и травами. Конечно же на глюкофоне никто играть не мог, это была запись на пластинке. Герде то и дело казалось, что вот-вот за прилавком появится кудесник в расшитой робе, что предложит ей волшебный артефакт. Вот она подошла к полке, рядом с которой была вывеска “музыкальные шкатулки”

На ней было штук пять шкатулок различных размеров и стилей. Вот, на одной была танцующая балерина, на другой почти то же самое, только вместо статуэтки была фигурка, сплетенная из проволоки, голову которой заменяла лампочка. На третьей вообще не было фигурок, а две последних были с фигурками зверей. Все они были за стеклом.

– Какой прок, если они за стеклом, я даже завести и послушать не могу? – проворчала она как бы сама себе.

– Зато и украсть не могут, а ведь много охотников до таких шкатулок, – послышался голос сзади.

Перед тем как обернуться, Герда рассмотрела хозяина лавки в отражении на стекле. Нет, это был не кудесник. Просто старик в старом пальто и таком же старом сером шарфе.

– Не беспокойтесь, – продолжил он, – я дам вам все послушать, только вот выключу пластинку сначала. Знаете, юная леди, а ведь у меня на складе есть и глюкофоны, и ханги. Не хотите себе взять?

– Нет. Мне поздно учиться играть, – ответила Герда.

– Поздно? Девочка, вам сколько лет? – засмеялся хозяин.

– Тридцать два, – смущённо ответила та.

– Ха! Будешь говорить поздно, когда в зеркале старуху увидишь.

– А если во сне? – неожиданно взволнованно ответила Герда. Запах свечей совсем одурманил её. Ей казалось, что сейчас может произойти любая мистика. Ей хотелось, чтобы сейчас произошла любая мистика.

– Во сне… Во сне… Сон не зеркало. Разве что зеркало кривое и разбитое. Не верьте ему лишний раз.

Достали шкатулку. Сначала с животными. Герде казалось, что животные понравятся сыну больше всего. На одной был заяц, на другой – кот. И обе-то ей невероятно понравились.

– Не могу выбрать. Так странно. Я словно для себя, а не для сына выбираю, – задумчиво прошептала она и тут же поймала вопрошающий взгляд продавца. Решила пояснить, – мой сын плохо спит по ночам. Мне посоветовали купить ему музыкальную шкатулку. Как думаете, какая лучше подойдет?

– Это вам не между зверями выбирать надо, – с этими словами он достал и протянул ей шкатулку с балериной, – Во! Сестрички-песчинки.

– Это как? – удивилась Герда, – что еще за песчинки?

– Вы когда-нибудь слышали сказки или песенки про Сэндмана? Якобы он сыплет детям в глаза сонный песок, заставляя засыпать. То же делает и музыка, что проигрывается шкатулкой.

Он завел шкатулку. Поначалу звуки её были странными, словно играли на расстроенной гитаре, но потом они сменились на приятные отзвуки, похожие чем-то на пение. Как а капелла, подумала Герда.

Заплатив и забрав шкатулку, она отчего-то решила пройти до дома вдоль набережной. День был пасмурный, тучи в небе уходили к горизонту, где впитывались морем. Ветер и волны. Герда завела шкатулку и поставила её на каменный забор на набережной. После она присела, чтобы кружащаяся балерина оказалась ровно на уровне с водой.

– Танец среди волн, – послышался мужской голос позади неё. Герда была готова поклясться, если еще один человек внезапно подойдет к ней, у неё случится приступ.

Мужчина, стоявший позади, был одет весьма странно: у него были широкие клетчатые брюки, рубашка и желтая жилетка. На глазах у него были тёмные очки, под которыми на одном глазу виднелась повязка. На шее был повязан невероятно длинный шарф, свисающий до земли. В одной руке мужчина держал чемодан. Пока Герда рассматривала его, он продолжил:

– В вас есть семя искусства, дорогуша, не каждому подвластен синтез вещи, места и обстоятельства. Извините, если напугал вас: просто проходил мимо и заметил, как вы смотрите на балерину.

– Кто вы? – спросила та, вставая и забирая шкатулку.

– Просто бродяга. Приехал сюда издалека в гости к старому другу. А так, по призванию я актёр.

– Да уж, похожи. Но вы сказали, что вы издалека. Не встречали ли вы в своих путешествиях капитана Фоглера?

– Девочка моя, я тварь земная. Капитанов я не встречал. Ой, не грустите, вижу, что вопрос вы задали с оттенком надежды, но ведь разве можно надееться, что случайный встречный ответит на вашу надежду. Даже такой случайный прохожий как я. Но надеюсь, что эту шкатулка поможет вам справиться с расставанием с капитаном.

– А, нет, я её не для себя, а для сына купила.

– Это хорошо. Детей надо воспитывать хорошим вкусом. Водите его в театр и картинные галереи. Ему будет противно и скучно, но потом он скажет вам спасибо. И что главное, взращенный на искусстве вряд ли вырастет злодеем.

Герда подпрыгнула к актеру и схватила его за шарф.

– Откуда вы?…

– Из Флюсстрассе! Не растяните шарф.

– Я не об этом! Откуда вы знаете про злодея?

– Девочка, во-первых, отпустите уже мой шарф. Во-вторых, я вижу, что вы проецируете свои переживания на мир вокруг, связываете бессвязное. Это называется иллюзия частотности. Вас что-то задело, и теперь вы будете везде замечать это. Советую, если всё будет совсем плохо, обратиться к психологу. Кстати о них, мне правда пора. Был рад познакомиться, – сказал он и пожал руку Герде, которая только в этот момент отпустила злополучный шарф.

Герда еще какое-то время осталась стоять, всё рассматривая красивую балерину.

Ночь. Мальчик не может уснуть. Сегодня вечером его мама вернулась с музыкальной шкатулкой. Перед сном она завела её и поставила на тумбочку. Малец несколько минут разглядывал крутящуюся в свете лампы девушку. И вот он лежит в постели и слушает музыку. Но заснуть не может. Песня шкатулки прервалась, и мальчик продолжил лежать еще какое-то время в тишине. И ему это очень не понравилось. Аккуратно встав с кровати, он заново завел шкатулку, после чего прыгнул обратно в кровать.

Металлическое поскрипывание шкатулки сменилось приятным звучанием, всё более напоминавшим пение. Звук перешагнул через еле заметную границу и теперь словно доносился откуда-то сбоку. От резкой перемены мальчик открыл глаза. Комната уходила слева и справа в бесконечность, растягиваясь и удаляясь в темноту. С обеих сторон слышалось пение а капелла. В темноте комнаты показался танцующий силуэт. Перед мальчиком выскочила балерина, но не игрушечная, а настоящая. Она завертелась, продолжая петь. Следом за ней тут же выскочила следующая, затем другая.

Пять певиц-танцовщиц исполняли свой танец перед ребенком. Все они были молоды, все носили белые платья, а головы их украшала строгая старомодная прическа.

Когда они закончили танцевать, выровнялись в шеренгу. Четверо продолжили напевать, а та, что посередине, заговорила голосом словно из радио.

– Здравствуй, юный герр Фоглер, – её голос звучал приторно и искусственно, но словно и ласково, – неужели тебе не спится?

– Кто вы? – испуганно спросил мальчик.

– Мы сестрички-песчинки. Родные сёстры Сэндмана. Наше призвание – помогать людям засыпать. Поэтому мы и пританцевали к тебе, юный Фоглер. Расскажи, неужели тебе не спится.

– Да. Кошмары все снятся. То проснусь, то засну, то опять проснусь. А вы что ли можете помочь?

– Конечно, юный Фоглер. Герр Сэндман всем шлет свои сны. Позволь нам спеть тебе колыбельную, что унесет тебя в плаванье по реке сна. Пусть нега закроет твои глаза.

За веками ребенка зачесалось, сами веки его стали тяжелее, а от звуков песни кружилась голова. Он словно отправился в плавный полет. Словно он лежит в лодке и его несет течение. Была ли лодка на самом деле, или это лишь его кровать, не важно. Кровать – ночное судно для нашего сознания.

В будущем его будет очень сильно интересовать вопрос этого переходного состояния, когда вроде бы уже не бодрствуешь, но еще и не спишь. И где залегает граница сна? Ведь ему никогда не удавалось поймать момент, когда сон лишь начинает сниться. Этот раз не стал исключением. Юный Фоглер нырнул в сновидение так плавно, будто всегда в нем находился.

Складское помещение. Вокруг полно ящиков и мусора. По полу тут и там бегают тараканы. На маленьком столике стоит проигрыватель. Помещение заполняется танцевальной мелодией. Мужчина вальсирует с красивой женщиной, а напротив них на трех табуретках стоят мужчины с петлей на шее.

Взрослый сказал бы, что женщина выглядит вульгарно, пошло. Ребенок же еще не знал этих понятий. Но даже мальчик видел в ней какую-то излишнюю радость и натянутую улыбку пухлых губ.

Мужчина выпустил девушку из рук, а затем указал на троицу пленников.

– Ну что, дорогая, кто из-них тебя обидел? – спросил он голосом, от которого у мальчика-наблюдателя всё похолодело внутри. Голос его был спокойным, слишком спокойным для того, кто сейчас танцует, а затем убивает.

– Вот он, – ответила та, указав как-то по-кошачьи на мужчину посередине, – он постоянно унижал меня, называл шлюхой.

– Он правильно называл.

– Но не как ты! Когда ты меня называешь, я верю, принимаю и понимаю. А у него в словах сплошной яд. Он вызывает у меня чувство вины. А ты знаешь, я этого не терплю, ведь никому ничего не должна!