Приглашение на смерть

Размер шрифта: 13

В книге присутствуют как реальные места, события и герои, так и допущения, географические и прецедентные.

* * *

Пролог

Дверь захлопнулась, приглушив детский плач и женские причитания. По лестничной клетке гулко разнеслись звуки шагов. Тяжелых, шаркающих, усталых. С улицы в окно подъезда выплеснулся яркий свет. Он раздражал глаза, заставлял морщиться, вызывал желание его обойти, пугал очередным, жарким до одури, летним днем.

Смена подходила к концу. Если найти желающего подкинуть до дома, то в прохладе кондиционера можно оказаться еще до того, как солнце выжжет кислород на улице.

– Почему она не включит кондиционер? – Леночка, которая была напарницей в его сегодняшней смене, несколько раз обернулась в сторону закрытой двери квартиры. – Я видела: там два кондишника стоят. В комнате и в гостиной. Может, не работают?

Леночка, как молодой фельдшер, еще не приобрела опыт и профессиональную деформацию. Она пока искренне верила, что скорую помощь люди вызывают, исключительно когда нужно кого-то спасать, и в помощи нуждается тот, для кого вызвали неотложку. Верила, что всех можно вылечить и спасти. Главное, обязательно нужно пытаться это сделать.

– Боится простудить ребенка, – спокойно произнес Андрей.

В летний период Краснодар делился на два лагеря. Тех, кто верил в кондиционер как в спасение, не видел ни одной причины отказывать себе в благах цивилизации и устанавливал волшебный агрегат во всех комнатах. И тех, кто считал охлаждающий прибор орудием массового поражения, через которое враги незаметно просаживали добропорядочным людям иммунитет, подвергали переохлаждению, провоцировали астму, бронхит и атаку бактерий.

Поставить и не включать кондиционер, чтобы иметь лишний повод для жалоб, вообще было самой рабочей схемой.

Они вышли на улицу, на которой явно стало жарче, чем было, когда они заходили в подъезд. Мужчина пропустил Леночку вперед и прикинул, успеет ли что-нибудь съесть, горячее и основательное, до наступления жары. Что-то его стало подташнивать от легкой еды. Жена готовила салат из огурцов и помидоров. Бесконечные огурцы и помидоры, которые ящиками из станицы привозила свекровь. Еще окрошка. Легкая еда для жары. Так бы и сказала, что ей лень готовить. Ему тоже лень. Но это не значит, что он не хочет куска мяса или котлету. Сегодня дочка во вторую смену – может, она что-то нормальное приготовит. Его Танька обладала хорошим аппетитом, как и у отца, и частенько готовила. Не то что супруга Ольга. Из тонкой и юной красавицы, которая пленила его двадцать лет назад, она как-то незаметно превратилась в рахитичную брюзгу, помешавшуюся на траве.

– Ему плохо от перегрева и духоты делается, – возмутилась Леночка, снова возвращаясь к ребенку, которого они спасали.

Если бы ей дали волю, она бы меняла на лбу малыша мокрые и холодные полотенца, поила водичкой из ложечки по минутам, устроила бы влажную уборку в квартире. Но у них двадцать один вызов в сутки.

За ночь они приезжали в эту квартиру трижды. Мать вызывала ребенку скорую. Светлокожий и тоненький, как былинка, пацан семи лет. Он медленно открывал и закрывал веки с синими прожилками. Таращился на врачей черными глазами, задыхался, покрывался ледяным потом. Второй раз хлипкое тельце сводили судороги, температура подскочила выше тридцати девяти, его вырвало и он упал в обморок. В третий раз он кричал и бился в истерике.

Они измерили давление, сахар, сделали ЭКГ – все показатели были в норме. Они вкололи противосудорожное, антигистаминное и успокоительное.

– Возможно, аллергия. – Он кивнул на книжный стеллаж, заставленный туфлями на шпильках. Выше туфель висела полочка с косметикой. Тюбики с помадой стояли шеренгой.

Уже в следующий их визит эти полки стали пустыми. Последний раз он вколол только успокоительное, настоятельно рекомендовал невропатолога и психиатра.

Он посмотрел на окна третьего этажа. Сейчас на них плотно задернули шторы, готовясь не пускать зной в квартиру.

– К психиатру им надо, – буркнул он взволнованной Леночке и закурил. – И скорее всего, не ребенку, а мамаше.

Девушка мяла руки и не находила себе места. Она явно считала, что они сделали не все возможное.

Леночка милая и добрая девушка. Ему не хотелось, чтобы она думала про него как про отбитого сухаря, поэтому он объяснил:

– Гиперопекающая заботливая мать. Особенно хорошей и нужной чувствует себя, когда ребенок требует повышенного внимания, подвига с ее стороны. А когда такое бывает? Когда ребенок болеет. Вон она не спит всю ночь, нервничает, вызывает скорую, протирает сына спиртом, поит лекарством. Героически выполняет свой материнский долг. Ребенок все это видит, чувствует, ему передается настрой мамы, и он по-честному старается ему соответствовать. Он радует маму, дает ей возможность совершать ее подвиги и отчаянно болеет. По-настоящему болеет. Ну и самому тоже неплохо. Внимания много, вкусным кормят, заботятся. Поверь, Лена, такое часто бывает.

– Но болезнь же настоящая? – не унималась Леночка. – Значит, надо лечить.

– Само пройдет, скорее всего. Пацан подрастет, сменятся интересы. Появятся друзья, подружки. Желание быть в центре внимания мамы заменится другими ценностями. Как правило, все болезненные в детстве дети чудесным образом излечиваются в подростковом возрасте.

Он швырнул окурок в урну и хлопнул за собой дверью машины скорой помощи.

Горизонт пылал алым восходящим солнцем.

Глава 1

– Похоже, сама сиганула. Жителей соседних домов опрашиваем… Но напротив река, вряд ли кто-то что-то видел. С того берега далеко, – отчитывался молоденький розовощекий лейтенант, теребя планшет в руках. – Личность установлена. Вот.

Самбуров едва глянул в паспорт. Он знал эту личность. Не далее как три дня назад он собственноручно привел ее домой к родителям. На ней даже одежда была та же. Ну или такая же. Черт разбери этих подростков с их странной одеждой.

Подполковник перевел взгляд на распластанное на земле тело, возле которого суетились полицейские, судмедэксперты, щелкал затвором фотоаппарата фотограф. Несмотря на изнурительную, слепящую жару, собралась немалая толпа. В этом году краснодарское лето, похоже, задалось целью выжечь все живое. «Дубайское лето зашло не в ту дверь», – говорил его приятель.

Подполковник отвлеченно рассматривал поломанные конечности, согнутые в неестественном положении, сильно вывернутую вбок голову, из-под которой растеклась темная лужа, уже подсыхающая на июльском дневном солнцепеке. Из толпы явственно доносилось:

– Подростковая суицидальность.

– Группы смерти…

– Синий кит…

«Знающий нынче народ, – подумал Григорий. – Информированный. Специалистов на любой вкус хоть отбавляй: вирусологи, психологи, военные аналитики, врачи».

– Она с балкона в подъезде спрыгнула, на двенадцатом этаже. Там ведро перевернутое и следы… – продолжал участковый. – Телефона нет. То есть мобильник не установлен так, чтобы можно было снимать. Он просто в кармане был… и разбился. Она не вела трансляцию своего падения.

От этих слов Самбурова передернуло.

К ним подошла хмурая Кира Вергасова, специалист по психопатологии, посмотрела на Григория и кивнула, отвечая на его немой вопрос.

– Сама, – произнесла девушка вслух. – Прыгнула-то сама…

В ее словах слышались сомнение и удивление. Кира посмотрела в сторону реки. Сияющая на солнце вода резала глаза. Сверкающие небо, река и противоположный берег сливались в единое пятно.

Дом, с балкона которого сбросилась погибшая, стоял на самом краю берега рядом с еще двумя такими же. Вокруг малоэтажная застройка. В этом районе запрещено строить высотки – оползает берег, – поэтому многоэтажек успели построить всего несколько штук.

– Тебе не жарко? – Кира покосилась на короткий рукав рубашки Самбурова.

– Жарко, – кивнул Григорий.

– Ну так форма же, – моргнул участковый, когда на нем остановился вопросительный взгляд специалиста по психопатологии.

На ней самой было надето нечто светлое, широкое, едва касающееся тела, на двух бретельках. Сарафан, максимально, насколько позволяли приличия, оголяющий тело в дневные краснодарские плюс тридцать шесть.

– А ей как будто нет, – хмыкнула Кира, не оборачиваясь в сторону тела, одетого в широкий и темный спортивный костюм.

Самбуров потрогал край рукава, когда носилки проносили мимо, чтобы убедиться: ткань с начесом.

– Пошли к родителям. Здесь как будто недалеко? – предложила Кира.

Самбурову хотелось смалодушничать и переложить сообщение о смерти девушки на участкового, но, укорив себя за слабость, он сел в машину.

По памяти пропетляв по внутренним дорожкам Юбилейного микрорайона, они подъехали к строгому, отделанному современными материалами дому.

О пропаже человека заявляют через три дня. Раньше заявление в полиции не возьмут. Отец Золоторевой Елены Андреевны наверняка знал, что это миф. Поэтому, когда пятнадцатилетняя девушка не вернулась домой, он сразу позвонил брату, который являлся не только крестным пропавшей, но и федеральным судьей.

Вероятность найти человека в первый день пропажи составляет девяносто пять процентов. Во второй – только пятьдесят пять. На третий день шансы уменьшаются до трех из десяти. Предыдущие записи камер наружного наблюдения перекрываются новыми записями, свидетелей разыскать сложнее, да и деталей произошедшего они уже не помнят. Лену нашли быстро. Обычные патрульные узнали ее в группе молодежи, скучающей на скамейке, и задержали. Девчонка сверкала взглядом, словно загнанный зверек, шипела на представителей правоохранительных органов, поставила синяк Школьникову, которому недавно все-таки дали капитана, рыдала, пиналась и вырывалась.

Прошлый раз порог этого дома подполковник Самбуров переступал со злостью, нехотя, но с чувством исполненного долга. Он злился на соплячку, которая славно покуролесила и заставила побегать взрослых занятых людей, только потому что ей чем-то не угодили обеспеченные родители, открывающие любые возможности для строптивой неблагодарной девчонки. Какие проблемы могут быть в пятнадцать? Собственная дурость и безделье! В свои пятнадцать Григорий прекрасно понимал, что ему повезло, ценил заботу и ресурсы, которые давал ему отец. К тому же Лена специально поставила наручниками царапину на двери его машины.

Сейчас в просторной, стильно обставленной гостиной ощущалось горе и царила паника. Андрей Золоторев с жестким отсутствующим взглядом вертел в руках телефон. Загорелый, с волевым подбородком, с выражением нетерпения и раздражения на лице. Он ходил в ботинках по комнате, будто только зашел с улицы и не удосужился переодеть обувь. Или вообще не делал этого. Ирина Золоторева, бледная темноволосая женщина, беззвучно рыдала. Плечи вздрагивали, глаза смотрели в одну точку. Значит, им уже сообщили.

– Леночка… Леночка. – Мать смотрела на Самбурова так, будто ожидала, что, как и в прошлый раз, он втолкнет в дверь строптивую дочь. – Она не могла. Как она могла? Зачем?

Поняв, что чуда не произойдет, женщина уронила лицо в ладони.

– Это точно суицид? – уточнил отец. – Она сама? Ее никто не толкнул?

– Мы проверяем, – откликнулся Самбуров. – Как, по-вашему: почему она могла не хотеть жить?

Андрей замотал головой и развел руками, будто показывая на красивую дорогую обстановку их дома и объясняя этим, что девочка ни в чем не нуждалась.

– Такой возраст, наверное. У нее все было. У нас нет никаких проблем в семье. Она росла в любви и заботе.

Кира дернула бровью, заметив, как Ирина метнула быстрый взгляд на мужа.

Специалист по психопатологии задержала долгий внимательный взгляд на лице отца семейства и медленно опустила его к ботинкам, оценивая позу, положение в пространстве, мимику, жесты.

– Покажите мне комнату Лены, – попросила она у матери девочки. И пошла за Ириной, состроив неопределенную гримасу в ответ на выразительный взгляд Григория. Тому хотелось покинуть этот дом. У него не было вопросов, и делать здесь тоже было нечего.

Кира и Ирина постояли на пороге темной из-за закрытых плотных портьер комнаты. Потом Ирина прошла вперед и одну за другой открыла шторы. Пространство все еще хранило прохладу, нагнанную кондиционером, хотя через высокие окна в комнату сразу полились свет и тепло. Отгороженная непроницаемым прозрачным барьером стекла, перед глазами заструилась лента реки.

– Вы сюда не заходили? – уточнила Кира.

– Лена не любила, когда нарушают ее уединение.

Кира медленно пошла по комнате, остановилась у письменного стола, открыла ящики, рассмотрела стеллаж с книгами, заглянула в шкаф с одеждой.

– Лена часто носила эти платья? – Кира провела рукой по светлым подолам, висевшим в стороне.

– Последнее время совсем не носила. Сейчас такая мода непонятная. Мальчика от девочки не всегда отличить можно. Все в одинаковых широких штанах, безразмерных кофтах, в кроссовках, – лепетала Ирина, и ее глаза бегали по комнате дочери. – Я думала, это возраст у нее такой. За жизнь еще сто раз поменяет платья на брюки, кроссовки на туфли.

– А «последнее время» давно началось? – уточнила специалист по психопатологии.

– Два года примерно. Чуть больше. – Взгляд Ирины сделался обеспокоенным. Она уставилась на Киру изумленными покрасневшими глазами, как будто Кира сказала ей что-то ужасное.

– Еще что-то поменялось тогда? – Кира выдержала взгляд женщины. Сочувствующе улыбнулась. Покивала.

В сознании матери, потерявшей дочь, что-то происходило. Выражения лица сменяли друг друга, не задерживаясь. Она по очереди сжимала пальцы на руках.

– Здесь что-то висело? – Кира указала на тонкие веревочки, свисающие с потолка.

– Модели самолетов. Лена сама склеивала. Мы ей заказывали специально и привозили из-за границы… такие наборы. Она конструктором хотела стать. Потом передумала.

– Давно сняла?

Ирина молча уставилась на Киру. Не моргала.

– В комнате совсем нет фотографий. У Лены было много друзей? А какие они? Она вас с ними знакомила?

– Да, Марина и Аня, они учатся вместе. Раньше хорошо дружили и даже ночевали друг у друга. Родителей Марины я знаю. Хорошая семья. Но последнее время… – Ирина замолчала, потом с трудом продолжила: – Сейчас они почти не общаются. А ее новых друзей я не знаю… Видела девушку одну…

– Ирина, Лена была близка с отцом? Их можно назвать друзьями? Или больше отец и дочь?

– Андрей любил Лену. У них очень хорошие отношения…

– Вы отдыхали всей семьей? Часто?

От каждого нового вопроса Вергасовой плечи Ирины сникали все ниже. Когда Кира обернулась, женщина стала походить на сутулую старушку.

– Вы завтракаете и ужинаете вместе? Всей семьей? Утром и вечером за одним столом? – спрашивала Кира и, не дождавшись ответа, продолжала: – Ирина, вам наверняка что-то казалось странным. Даже если вы не обратили на это внимание, не посчитали важным. Подумайте, вспомните, скорее всего, у вас были какие-то подозрения. Обычно мы чувствуем малейшие изменения в поведении близких, даже просто в настроении, но не хотим или боимся замечать и понимать, что происходит. Разговаривать по душам тяжело, не всегда на это есть время. Современный ритм жизни не располагает к долгим откровенным беседам. Мы заняты своими делами и заботами. К самоубийству Лену что-то подтолкнуло. Возможно, привело напрямую. Доведение до самоубийства почти невозможно доказать, но причину выяснить не так трудно. Лена стала отрицать в себе женственность, – Кира указала на шкаф с одеждой, потом на пустой туалетный столик. – Что-то произошло, и она начала испытывать стыд, считать себя недостойной… – Кира осторожно подбирала слова, – светлого будущего, своего будущего. Она отказалась от мечты. Или закрыла для себя путь к ее осуществлению. Она недавно сбегала из дома. Почему?

Специалист по психопатологии видела: женщина ее не слышит. Ирина кивала рассеянно, невпопад, отражение панического состояния в глазах сменилось отрешенностью. Глубокая складка расчертила лоб, уголки губ подрагивали, а на шее пульсировала жилка. Ирина Золоторева о чем-то лихорадочно думала, на что-то решалась.

– Мы побеседуем с ее подругами. Если вы вдруг что-то вспомните… – проговорила Кира, так и не дождавшись ответов. Она спустилась вниз в гостиную, оставив женщину со своими мыслями наедине.

– Может быть, это какая-то секта? Кто-то специально заставляет подростков прыгать с многоэтажек? – Андрей казался спокойным и даже довольным. Кира уперлась в сплетенные на животе пальцы, отметила ритмичное понимающее покачивание головой. – Некоторое время назад Лена очень изменилась. Возможно, попала под чье-то влияние.

Специалист по психопатологии тяжело выдохнула и закусила губу. Она не верила своим глазам.

– Вы удивительно быстро взяли себя в руки. Как хорошо вы владеете собой! – Кира восхищенно хлопала глазами. – Наверное, профессиональная привычка? Или давно готовились к такому исходу и не очень удивлены? Смирились? Вы не испытываете гнева от мысли, что кто-то подтолкнул вашу дочь к самоубийству. И горя не испытываете. Даже довольны собой.

Возникла пауза, Андрей не моргая смотрел на девушку.

– Как это не испытываю? Я только что потерял дочь. Но жизни других подростков стоят под угрозой. Да как вы смеете!

– Поздно! – отмахнулась Вергасова. – Сначала следовало возмутиться моей нетактичностью: «да как я смею!»… А потом рассказывать про ответственность. Что-то произошло между вами и Леной? Почему она сбежала из дома? – Кира давила, не делая пауз, не давая подумать. – Она выбежала из дома с целью покончить с собой. Оделась в теплый флисовый костюм, потому что не осознавала, что делает. Добежала только до ближайшей многоэтажки, хотя уже у следующего дома открыт доступ на крышу, и она это знала. Потому что бывала там. У нее есть фотографии оттуда. То есть ей было все равно откуда прыгать, лишь бы быстрее покончить с жизнью. Это порыв, не осознанное решение. Взвинченной и отчаявшейся она прибежала из дома. И что же произошло дома?

Кира видела, что реакция гнева и возмущения хозяина дома замедленна. Андрей Золоторев испытывал страх, ужас и нервно поглядывал на Самбурова. Он что, боится осуждения подполковника? За что? Додумать Кира не успела.

– Ты! Ты! Убил ее! – раздался сзади дребезжащий крик. – Ублюдок!

– Ого! – Кира дернулась в сторону, уходя от наставленного за ее плечом пистолета. Между Андреем и дулом больше никого не осталось.

Оружие в руках Ирины ходило ходуном. Кира предположила бы, что выстрелить женщина не решится. Но уголок сжатых в узкую полоску губ дергался вниз. Красные заплаканные глаза смотрели зло и решительно.

– Ты совсем свихнулась? – Андрей тоже решил, что жена не выстрелит. Он не казался напуганным, скорее испытывал неловкость и презрение. Он вздернул подбородок и смотрел на жену сквозь прищуренные глаза. – Не устраивай спектакль. Чокнутая!

– Да, я совсем свихнулась, если всю жизнь прожила с человеком, который ненавидит меня! – на одном дыхании отчеканила Ирина и громко всхлипнула.

– Ты переоцениваешь себя, – заявил Андрей. – Ненависть еще надо заслужить. Шлюха этого не достойна, скорее уж достойна презрения и брезгливости.

– Каким надо быть уродом, чтобы изнасиловать собственную дочь. Как ты не сдох от одной мысли об этом? Как я не поняла сразу? Леночка, моя девочка… Как я не увидела сразу? Как ты не сдох?

– Ты же не сдохла, называя нагулянного ублюдка моей дочерью. Молодец, хорошо подстроила. Залетела от моего братана и, зная, что он никогда не разведется, принесла в подоле мне. Тест на ДНК ничего не показал… Убери пистолет, он не заряжен. Не позорься перед людьми. Иди прими свои колеса и вырубись где-нибудь.

– Ты изнасиловал несовершеннолетнюю! Свою родную дочь!

– Она сама хотела! Она вся в тебя! Такая же шлюха!

Выстрел громыхнул неожиданно. Спокойствие Андрея вселяло ложную уверенность, что ничего не произойдет. Но женщина выстрелила. Она спокойно смотрела, как на лице мужа появляется выражение удивления, потом страха. По рубашке расползалось бордовое пятно. Потом тело неуклюже повалилось на спинку дивана и на пол. Ирина удовлетворенно поджала губы и отдала пистолет подошедшему подполковнику полиции.

Кира хлопала глазами. Она провела по щеке рукой и увидела на своих пальцах кровь.

– Приговор приведен в исполнение, – прошептала Ирина и тускло улыбнулась Кире. – Вы правы. Доказать доведение до самоубийства невозможно. А причину я знала, только не хотела верить…

Глава 2

Кира лежала на спине, ощущая под голыми лопатками прохладу паркетной доски, остуженную непрерывно работающим кондиционером. Холод проникал в разгоряченное тело и, казалось, таял в нем, словно в раскаленном пекле, не принося облегчения. Она только что отпрыгала сотню берпи[1] с одним перерывом, мышцы горели, сердце грозило выпрыгнуть из груди, но мысли как густая вязкая лава по-прежнему заполняли голову. Она знала, что ее лицо пылает, кожа на груди и на животе покраснела. Ей хотелось перевернуться и прижаться к холодному полу лбом, но тяжелые мысли давили, не давая пошевелиться.

– Черт бы побрал их регламенты! – в очередной раз выругалась она. За последнюю неделю ее мысли свернулись в одну эту фразу, выражающую все, что она чувствовала…

Кира переехала к Григорию и теперь старательно вживалась в роль будущей жены и хозяйки. Этакий пробный период жизни вдвоем, в который все можно откатить назад. Так она уговаривала себя.

Еще два месяца назад этот переезд и как смена места жительства, и как смена статуса свободной женщины на – с ума сойти, статус невесты! – ввергал ее в панику и ужас. Вот как она в это вляпалась? Как? Но она любила Григория. Сильно. Так сильно, что не узнавала себя. Бесконечно разбирала свое отношение к нему и его к себе с точки зрения психологии. Каждый раз приходила к совершенно разным выводам: здоровые у них отношения или не очень, настоящая это любовь или зависимая. Впрочем, выводы значения не имели, поскольку развеивались напрочь, едва она оказывалась в объятиях любимого мужчины. Да, она его любила. Ну что ж теперь, обязательно замуж выходить? Замуж – это как-то навсегда и не про любовь.

А теперь это убийство! Строго говоря, избавились от урода и насильника! Радоваться надо! Но нет, сейчас будут копать: кто виноват? Как такое получилось? На глазах у полиции…

– Черт бы побрал их регламенты!

Первые три дня вынужденного отпуска казались отдыхом. Она самозабвенно обустраивала дом, читала, болтала с сестрой Григория Юнкой, сходила на массаж и на танцы. Прошла неделя. Закралась мысль: «А если это все?»

Кира лежала в доме Григория Самбурова на втором этаже, в комнате, которую они с Юной переделали в спортзал. Вытащили из нее все и заполнили спортивным оборудованием, ковриками, кирпичиками для растяжки, валиками, массажными шариками. Юнка поставила спортивную стенку, ждала, когда привезут зеркала и пилон. Индивидуальный спортзал. Мечта. Еще у них теперь была библиотека. Комнаты, которыми не пользовался Григорий, пока жил один, стремительно обустраивались.

Снизу донеслись шаги, хлопнула дверь, что-то упало. Это проснулась Юна. Григорий ушел на работу два часа назад. Радостно слопал приготовленный ею завтрак, еще радостней сварил им обоим кофе. Вообще, казалось, был весел и доволен, целовал, обнимал, счастливо хватал за все места – явный признак любви, удовлетворенности собой и своей женщиной. Не придраться. И ушел на работу. А она сидела дома, отстраненная от дел. А ведь он был под внутренним расследованием! Комиссия будет!

– Черт бы побрал их регламенты! – прошипела Кира.

Она прекрасно понимала, что причиной хорошего настроения Самбурова являлось то, что Вольцев прятал Киру от разбирательств комиссии. Или, если выражаться проще, радовался отстранению Киры от дел.

Она не сомневалась: Самбуров сделает все, чтобы она не вернулась в Управление, хоть и не признается в этом.

– Кира! Кира! – донесся звонкий голос Юнки, и девушка усилием воли отодрала свое тело от пола.

Глава 3

– Заседание комиссии через две недели. – Вольцев, не глядя на Григория, придвинул к нему несколько листов. В глаза бросились крупные надписи «Извещение» и «Рекомендации». – Все должно обойтись.

Самбуров кивнул.

Дмитрий Юрьевич спокойно смотрел на молодого мужчину, что-то искал в его лице. Непонятно, нашел или нет.

– Дело о подростковых самоубийствах по Краснодару забирает федеральный следователь. Золоторева Лена не их труп, это дело вообще закрыто. Ты даже не отстранен. Вообще тебе крупно повезло. Мать Золоторевой на допросе про вас даже не говорит. Будто забыла, что вы там были. Твердит, что муж изнасиловал дочь. Он не верил, что девочка от него. Она знала, что он ДНК-тест делал, но не поняла, что после него в отцовстве признали родного брата. Вину признает. Никого, кроме себя, не винит. О содеянном не жалеет.

Вольцев покачал тяжелой головой, помял собственные пальцы. «Смирилась с несправедливостью жизни», – голосом Киры Вергасовой проговорил его внутренний наблюдатель, а вслух продолжил:

– Пусть Вергасова пока в отпуске побудет. Ждем, когда все утихнет. Как она? – Вольцев вперил в подполковника внимательный вопрошающий взгляд.

– Вынужденным отпуском недовольна. Себя не винит. О содеянном не жалеет, – легко улыбнулся Григорий.

– Угу, – насупился Вольцев. – Хорошо.

– Ее не мучает чувство вины. Она не ожидала подобного исхода, но считает, что насильнику досталось по заслугам, – хмыкнул Самбуров.

– Это хорошо, – решил Дмитрий Юрьевич. Немного помялся. – Ей бы к психологу сходить. Она же все-таки не опер. На глазах у девочки человека убили. Травматический стресс…

– Не пойдет, – хмыкнул Самбуров. – Можете заставить. Вам уступит. Только… психолога пожалели бы.

– Я подумаю, – отчеканил Вольцев и протянул визитку. – А ты пригласи ее к психологу. Скажи, что ее ожидают. Там грамотная, корректная и тактичная женщина. Специалист. Они с Кирой Даниловной найдут общий язык.

– Общий язык с Кирой Даниловной быстрее какой-нибудь социопат найдет, – хмыкнул Григорий. – А тактичного и грамотного специалиста и вовсе беречь надо. После общения с Вергасовой его самого надо будет отправлять к кому-нибудь корректному и грамотному, поскольку даже если ее не покусают, то психике нанесут непоправимый урон.

– Мне кажется, ты узко смотришь на обязанности правоохранительных органов, Гриша. Мы не только стоим на страже порядка и закона, оберегая простых граждан от преступности, но и более широко и масштабно являемся защитниками. Просто как мужчины.

– Во! Я бы рассмотрел способы защиты психики от влияния специалиста по психопатологии, – хохмил Самбуров, пропустив момент, когда полковник стал совершенно серьезным.

– Вот что я тебе, Гриша, скажу. Система, в которой мы с тобой работаем, несовершенна. И да, в основном полиция приезжает на место преступления уже тогда, когда зло совершено, изменить ничего нельзя, вернуть тоже. Можно отловить и наказать. К счастью, мы с тобой отвечаем только за первую часть этих мероприятий. Возможность отловить и предотвратить последующие возможные преступления, остановить зло, когда оно еще не свершилось, нам дается редко. А вот защитить родных и любимых, защитить тех, кто рядом с нами, мы можем. Вот прямая наша обязанность. Остальное по мере возможностей. Я сам этому правилу следую и тебе советую. Понимаешь, кого надо защищать? Кто рядом с тобой?

– Вот я и предлагаю защитить меня от нее, – буркнул Самбуров. – Глядишь, мне ее защищать станет проще.

Самбуров покинул кабинет начальства задумчивый и рассеянный.

В их кабинете не горел свет, не работал кондиционер. Он с трудом вспомнил, по каким делам разошлись ребята. Пустота ему очень не понравилась. Он уставился на стол, заваленный документами, и передумал включать свет.

– Вас всем отделом отстранили? – произнес вкрадчивый голос, тонкий и манерный. Голос, которым многие женщины могут соблазнительно говорить.

Самбуров вздрогнул от неожиданности. Он не заметил в комнате гостью. Лариса Панченко из отдела общественных связей встала из-за стола Володи и медленно, покачивая бедрами, подошла к нему.

Если из полицейской формы можно было сделать что-то сексуальное и неприличное, то одежда на девушке была прямой демонстрацией этого. Рубашка обтягивала втреск, между расстегнутых пуговиц виднелись холмики груди. Юбка регламентированной длины была задрана существенно выше колен.

– Сочувствую, – девушка подошла близко. – Сразу понятно было: ваша Вергасова до добра не доведет. Человек без специальной подготовки, с самомнением и понтами провидицы. В Москве бы такого произвола не допустили.

– Мы не в Москве, – буркнул Григорий. Он прошел мимо нее, взял несколько папок со своего стола. Его не беспокоило мнение майора Панченко о Вергасовой или его отделе в целом, но если он сейчас уйдет, то документы о внутреннем расследовании лучше убрать под замок. Не УВД, а проходной двор.

– Удивительно, что не она сама этого мужика застрелила. Она же всемогущая. Право имеющая. Нашла виновного – наказала. Но все равно, считай, сама тетке в руку пистолет вложила. Как ты только жить с ней не боишься?

– Боюсь, – просто согласился Самбуров, окинув стол удовлетворенным взглядом и положив ключ в карман. – Но без нее не могу. Ну и опять же, начальство приказало.

– Ну что ты, Гриша, я вообще-то о тебе беспокоюсь. Вольцев на пенсию уйдет, заноза эта и вовсе не при делах – она же не на службе, – а тебя крайним сделают. Вылетишь из органов с волчьим билетом, – проворковала незваная гостья, подбираясь ближе.

– Может, того и жду. Освобожусь от всего этого и наконец отправлюсь в нормальное путешествие на байке. Давно мечтаю. Пока еще не совсем старый и спина целый день сидеть выдерживает.

Запах духов Ларисы стал ярче. Обернувшись, он задел плечом ее грудь. Самбуров сел на стол, внимательно посмотрев на девушку. Та приоткрыла блестящие губы, облизала их и хлопнула длинными ресницами. О чем думает Самбуров, ей в голову точно не приходило.

Мужики в УВД считали Ларису симпатичной. Не красавицей, но интересной. Нос великоват, но это ее не очень портило, волосы жидковаты, но в целом действительно глазастая, хорошая девка. Мужикам нравилась. Вот только у него почему-то перекрывала все желания. Григорию нравилось внимание девушек, и сами красивые девушки тоже очень нравились. Но вот понять, отчего от одной захватывало дух, а другая вызывала желание сбежать, он не мог. Вот такие томные, сложные, непонятно что изображающие – точно не его формат.

Кира с Юнкой как-то поспорили. Что если девушка зайдет в бар, похихикает, уронит сумочку, снова улыбнется, смеясь закажет выпить, то кавалер появится мгновенно. Игривая и смешливая девчушка имеет гораздо больше шансов нравиться, чем манерная и утомленная вниманием богиня. Все так и вышло. Смеющаяся Юнка пользовалась неимоверным вниманием. Даже пришлось вмешиваться.

– А что родина лишится такого профессионального следователя, тебя не беспокоит? – Лариса восприняла его внимательный взгляд как успех в искусстве обольщения и желание продолжить. – Кто преступников ловить будет?

– Лариса, ты что-то конкретное предложить хочешь? – спокойно поинтересовался Григорий. Он чувствовал усталость. Хотелось побыстрее уйти, отложив все дела на завтра.

– Не ту женщину ты выбрал. Она не подходит тебе, – с придыханием, не моргая, глядя в глаза, словно цыганка, проговорила Лариса.

– А ты знаешь, какая мне подходит? – уточнил Григорий.

– Та, у которой на первом месте ты будешь. Которая будет заботиться о тебе, знать, какая у тебя работа, и принимать тебя вместе с ней, будет ждать и понимать. Ты же настоящий мужик, сильный, умный и обеспеченный, ты нормальную девушку можешь очень счастливой сделать. – Лариса говорила четко, заготовленными словами. «Наверное, сто раз уже это с подругами обсудила», – подумал Григорий. – Ты будешь счастлив в нормальной патриархальной семье, где мужик первый, а женщина вторая. Где все понятно. Мужчина зарабатывает, а женщина устраивает быт, стирает, готовит, убирает и рожает. Твоя Кира же не хочет детей. Таким, как она, бог детей не дает. Она ведьма.

– Лариса-а, – вздохнул Самбуров. – Ну где вы всего этого насмотрелись? В идеальной семье должно быть так и так. Женщина выполняет эти обязанности, мужчина – другие. Ну не работает это так. Не за обязанности любят, не за деньги и не за стирку-готовку. Хрен его знает, за что любят. У Вергасовой спроси, она в психологии разбирается. Только если нет любви, не сложилось, не горит и не жжется, то на расчете ни хрена не построишь. Слишком много должно всего совпасть и сложиться… Нельзя насильно сделать счастливым.

Он по-честному постарался не быть грубым. Аккуратно отодвинул девушку в сторону, сдернул со спинки кресла кожаную куртку и, поскрипывая тяжелыми байкерскими ботинками по казенному паркету, отправился к своему железному коню, припаркованному на улице.

Солнце медленно садилось за горизонт. Краснодар окрашивался в багровые тона. Липкая дневная жара сменялась влажным душным вечером. О спасительной ночной прохладе стоило только мечтать. Солнце укатится за горизонт, и на арену выйдут иные источники прогрева – асфальт и бетон. Добро пожаловать на сковородку.

На нужном перекрестке Самбуров свернул в противоположную от дома сторону, к Кубанской набережной. Аккуратно и медленно объехав полусферы, ограничители парковки, он выехал к парапету, обрамляющему берег реки.

Темная лента воды мерцала в лучах низкого солнца. Противоположный берег Адыгеи, обозначенный низкими частными домами, казался нелюдимым. Сама набережная тоже. Парочка велосипедистов катила в сторону Тургеньевского моста, просто парочка фотографировалась на мосту Поцелуев. Горожане еще только начали перемещаться с работы домой. На вечерние прогулки отправятся позже.

Вольцеву легко давалось рассуждение на тему, как Кира будет искать общий язык с психологом. Не ему стоять под ударом злющих сияющих глаз и обстрелом из острых словечек.

Григорий представил нескончаемую дорогу, такую же гладкую и ровную, как поверхность реки. Он бы с удовольствием совместил свой отпуск с вынужденным отстранением Киры и махнул бы на Эльбрус. На перегонки с ее авто. Потом побродить по городу-призраку, дойти до Терскольского водопада.

Его мечты прервал охранник, который не слишком спешно шел в его сторону. Охраннику не хотелось препираться, Григорию тоже. Он выкинул кофейный стаканчик в урну и повел байк к дороге.

Григорий потыкал в пульт управления воротами – они и не подумали шевельнуться. Кто-то опять отключил их изнутри. Только приблизившись к калитке, Самбуров услышал:

– Попшикай на него водой! Чего он опять полыхает?

– Не залей! Опять разжигать придется, а длинные спички кончились.

Он неслышно скользнул во двор дома и залюбовался картиной. Две девчонки в ярких сарафанах, одна с кочергой, другая с бутылкой воды, воевали с мангалом. Кира и Юнка жарили мясо. Во всяком случае пытались. Сосредоточенные на углях, они заметили Григория, только когда он загнал байк во двор и поднялся на террасу.

– Огнетушитель наверняка просрочен, вы бы хоть пару ведер воды поставили.

– В экстренном случае мы воспользуемся мужским методом, – прищурилась сестренка.

– Вряд ли, – хмыкнул Самбуров, ловко отодвигая шампуры, начавшие подгорать, и вороша дрова, выгребая из-под них угли. – У тебя физиология не подходящая. Даже если раскорячиться сможешь, задницу подпалишь. А это хоть и вкусная часть, но у свинки, а не у тебя.

– У него какая-то тяга неправильная, – нахмурилась Кира, перемазанная в золе, – он то полыхает, то тухнет. С электрическим грилем проще договориться. Но очень хотелось на улице.

Самбуров вытер ее щеку тыльной стороной ладони и улыбнулся.

– Вот тут есть розетка. Включаете в нее электрогриль и не рискуете пожарной безопасностью.

Когда угольки засияли равномерной россыпью жара, Самбуров велел:

– Так! Наблюдаем, ничего не трогаем, переоденусь и вернусь.

Через двадцать минут его девчонки уплетали шашлык, явно гордясь собой и проделанной работой.

Еще через полчаса Юнка скрылась в комнате, которая после переезда Киры к нему называлась библиотекой или кабинетом.

– Вот вроде человек делом занят. – Григорий состроил задумчивую физиономию, глядя вслед сестренке. – К экзаменам готовится…

Кира кивнула и опустила глаза долу.

– Планы строит достойные на учебу и даже работу…

Кира прикусила губу и улыбнулась.

– Книжки читает. Умные. – Он посмотрел на девушку пытливым взором, та подтвердила его предположения очередным кивком.

– Радоваться надо. А я так и чувствую какой-то подвох.

Он налил себе еще домашнего лимонада и снова уставился на специалиста по психопатологии.

С некоторых пор на Юну напали не только любовь и тяга к знаниям, но и желание заниматься кулинарией, которое вылилось в изготовление полезных лимонадов. Она заваривала чаи и какие-то травки, резала имбирь и клубнику, давила лимон и облепиху, размешивала «правильным образом» и процеживала через восемь видов ситечек. Многое из того, что она называла полезным, даже можно было пить.

«Тут нет ничего такого?» – иной раз уточнял Григорий, принюхиваясь к очередному кувшину.

«Я пробовала, – хихикала в ответ Кира. – Пей».

– Правильно, что чувствуешь подвох. – Вергасова хитро улыбнулась. – Юнка скоро сама тебе расскажет. Поводов для гордости поднаберет и расскажет. А чутье следователя тебя не подводит.

– Ну уж нет. Выкладывай! Сейчас! – зашипел Самбуров. – Я должен знать обо всех подлянках, которые она способна устроить. Тебя не сдам. Изображу изумление! Давай, Вергасова. Не молчи! Что мне опять придется расхлебывать?

– Они хотят открыть агентство! – Кира помотала стаканом, в котором зазвенел лед. – Психологической помощи и креативных разрешений кризисных ситуаций.

– Какая психологическая помощь? Она еще не отучилась, – напрягся Самбуров. – Три прочитанные книжки не делают ее психологом. Они – это кто? Она и еще две ее подружки? Лина и… Катя?

– Ну там не только психология. Очень специфическое агентство, – Кира замялась. Самбуров сверлил ее недобрым взглядом. – По исполнению желаний. У них еще нет точной концепции.

– А мне уже не нравится, – Григорий дернул левой бровью.

Он внимательно слушал, сверлил пытливым взором, и отвертеться от объяснений уже не получится.

– Ну, они хотят брать заказы… помогать людям в обычных кризисных ситуациях необычными креативными методами. Как было с салоном интерьерного дизайна, в котором Юнка работала. Заказчик формулирует задачу. Что ему нужно. Например: снять директора, избавиться от конкурента, чтобы муж бросил любовницу или, наоборот, любимый мужчина ушел от жены. А они, разобрав психологические портреты участников проекта, просчитав поведение и реакции, найдут решение проблемы. Ну, и осуществят задуманное.

Самбуров нахмурился. Он молчал. Думал. Крылья носа расширились, демонстрируя активность процесса. Профессиональный навык хорошего опытного следователя – не кидаться ни в восторги, ни в возмущение, если ситуация казалась нестандартной. Сначала обдумать.

– Фигня какая-то. Кому это нужно?

– У них есть первый заказчик. Точнее был. Они уже выполнили его задачу, – похвалилась Кира. Она исподтишка наблюдала за Самбуровым и очень надеялась, что открытие агентства он одобрит. В конце концов, девчонки не вытворяют ничего противозаконного. Но лицо подполковника и сурового старшего брата не отражало никаких эмоций. Он просто думал.

– Да ладно! И что там?

– Ну вообще Юна собиралась тебе рассказать сама. Похвастаться.

– Я изображу удивление, – пообещал Григорий, – и восторг. Если история того стоит… Кира! Ты уже начала рассказывать. Продолжай!

– Ну я сама не думала, что получится. – Девушка закатила глаза. – Тоже сказала, что ерунда. Но… Подруга мамы Лины очень вдохновилась. Сказала, что они единственная ее надежда и надо попробовать, потому что терять все равно нечего.

Самбуров смотрел выжидающе. Ждал рассказа. Ни нетерпения, ни осуждения не выказывал. Хорошо. Кира продолжила:

– Там супруг собрался уходить из семьи к любовнице. Молодой. И они… заставили его… подтолкнули передумать.

– Как?

– Я сама не думала, что это сработает… – Кира закусила губу. – Гипотетически, конечно…

– Что они сделали? Технически-подробно! – Самбуров смотрел пытливо и строго. Наверное, преступникам под таким взглядом становилось неудобно, тревожно, и они начинали говорить. Но Вергасова не отличалась особой впечатлительностью, напрочь была лишена стыда и совести. Рассказывала только потому, что ее восхищало, как ловко девчонки провернули дело.

А ее внутренний демиург бесновался от радости и гордости за себя.

– Они научили жену, как правильно себя повести, что сказать, написали за нее письмо мужу. Расставили нужные правильные акценты. Тут все разумно. Сначала вывели его из равновесия нестандартным поведением: жена не рыдала и радостно согласилась на развод. Потом она изобразила, что у нее появилась своя интересная новая жизнь. Вся щебечет и радуется, внешне преобразилась. По-моему, Ирина – это жена – даже сама поверила, что все так и есть. Мужчины к любовницам уходят обычно за этим. Ощутить новизну и легкость. В целом, девчонки везде правильно попали. С любовницей мужик уже полтора года, там не такая уж и новизна. Плюс вывели из психологического равновесия любовницу, пофлиртовав с ее почти отвоеванным мужчиной у нее на глазах и продемонстрировав, что конкуренция не дремлет, ее могут легко заменить. Та наверняка устроила скандал, потребовала немедленно сделать ее законной супругой или какой-то конкретики, она же долго уже ждет. – Вергасова закусила нижнюю губу и продолжила: – Точно скандалила, потому что мужик не к ней переехал, а в отдельную квартиру, один. Ну она с конкретными меркантильными планами. Девушка и мужчина в возрасте. Он не мог этого не понимать. А тут жена совсем другая, и снова интересно. Думаю, он и сам не против с этим делом закончить, но был нужен повод и возможность сохранить всем лицо.

Самбуров сидел с открытым ртом и выпученными глазами.

– Девчонки наняли симпатичного парня на дорогой машине. Какой-то друг Лины. Тот подкатил к любовнице, и она, на нервах от всего происходящего в ее жизни, сглупила и пошла в ресторан. Купилась на предложение отдохнуть в Арабских Эмиратах. А мужик в этот ресторан пришел с партнером и сам все увидел. Девушка опять не подумала и решила развить тему ревности, обиделась. Ну и все.

– Сейчас погорячился, отойдет. Любовница попросит прощения. Эмиратов-то, я так понимаю, не будет?

– Они ее ликвидировали из доступа. Обклеили подъезды ее телефоном с предложением секс-услуг и даже смогли зарегистрировать на каком-то порносайте. Ссылочку неверному супругу заказчицы тоже скинули. Еще дали объявление, что она шкаф отдает бесплатно и еще что-то. В общем, девицу звонками одолели, и она поменяла телефон. Вот так с ходу мужчина ей не позвонит и не напишет. Да и не до нее ему сейчас. Он соблазнением своей жены занят.

Кира не очень убедила Григория. Он смотрел с сомнением.

– Он один раз любовницу завел и еще заведет. Заказчица их, Ирина, не простит мужа. Сейчас во что бы то ни стало хочет вернуть, а потом обида накатит. Любовница не дождется сообщений – сама придет в офис или еще где-нибудь встретит. Тут еще сто раз все может поменяться.

– Может, – кивнула Кира. – Но, во-первых, заказчицу об этом предупреждали сразу. На данный момент все исполнено. Любовницу он бросил, никуда не уходит, не разводится. Даже с женой отдыхать уехал. А во-вторых, дальше следует вторая часть их деятельности – психологическая помощь.

– Тоже креативными методами? – вымученно уточнил Григорий.

– Уже консервативней, – успокоила Кира. – Дальше они работают с психологическими проблемами женщины и семьи. Приобретение вкуса к жизни, выход из депрессии, обучение расслаблению и отдыху, пониманию… партнера… у кого что.

У Самбурова был усталый, удрученный и задумчивый вид.

– Что ж всех так тянет-то поуправлять миром втайне от санитаров? – буркнул он. – Сплошные Макиавелли и манипуляторы.

Кира дернула носом. Она очень надеялась, что Самбуров восхитится их деятельностью, возрадуется успехам. Ну хотя бы похвалит за сохранение семьи. Надеялась, но рассчитывала на такой исход дела не очень.

Григорий допил лимонад и вздохнул:

– Про морально-этическую составляющую этой деятельности я не спрашиваю. Вас это не беспокоит. За вмешательство в чужую жизнь преследование не развернешь, поскольку, я так понимаю, большая часть работы делается самой заказчицей.

Кира осторожно кивнула, еще не понимая, куда он клонит.

– Да, сообщения она сама удаляла из телефона мужа, встречу подстраивала тоже…

– Строго говоря, ничего противозаконного им не пришьешь. Во всяком случае, из того, что можно доказать. – Самбуров тряс головой словно недовольная псина. – Но все равно какая-то хрень.

– Это не хрень, Гриша. Это два кейса в портфеле агентства, хорошие отзывы и еще три заказчика. – Кира даже не сдерживала улыбку.

– Да ну? Еще заказчики? Два кейса? А первый – это с тем мужиком, которого ты выперла из интерьерного салона? Постой…

Кира безошибочно поняла по выражению его лица: тему пора сворачивать.

– Ну, идея-то этих козявок, тут никаких сомнений. А ты? Ты, часом, в этом агентстве не основной партнер?

– Нет! – так быстро и честно призналась Кира, что даже сама поняла: Самбуров не поверит.

– Вергасова!

– Только консультирую в некоторых моментах. Я не могла им отказать, они пока не умеют выбирать слабые места у людей…

– Да, и вряд ли так, как ты, виртуозно могут взбесить человека, – поддакнул Самбуров, изображая понимание.

– Да. Но я тоже не думала, что все так гладко получится. – Кира хлопала наивными глазами. Самбуров покачал головой. – Это скоро закончится. Девчонки учиться поедут.

– Нормальные люди перед активной учебой стремятся впрок отдохнуть. Разгар лета! Зачем они в городе сидят? Пусть валят на побережье.

– Они тоже нормальные и тоже стремятся. Послезавтра хотят уехать в Адлер.

– Хорошая новость. Вот это уже очень хорошая новость! – Самбуров выдохнул, но тут же покосился на Киру, пытаясь понять, что за подозрения только что закрались ему в голову. У девушки был виноватый вид. Он не ошибся.

– Я тоже хочу туда поехать.

– Да. Хорошая идея. Тебе нечего делать в городе, – согласился Григорий ровным голосом.

Утром его разбудил скрежет, топот и голоса.

На лестнице между этажами он обнаружил деловую тетку в белых брюках и на шпильках, четырех посторонних мужиков и какую-то бандуру, обтянутую пленкой и деревянным каркасом, которую они затаскивали на второй этаж.

– Это наша новая ванная, – провозгласила радостно прыгающая вокруг Юнка, пока мужики и тетка стремительно метались на улицу и обратно, принося в дом еще и еще упаковки, коробки, короба в полиэтилене.

– Точно, у нас же еще новая ванная, – с трудом вспомнил Самбуров и ретировался умываться, пока ему не перекрыли воду в старой ванной.

Он не возражал против ремонта и перестроек, к тому же девчонки не требовали его участия, использовали его исключительно как банкомат, да и то, по всей видимости, не его одного. Насколько он понял, Юнка исправно трясла деньги с матери, что-то Кира покупала сама. Но, стоя под душем, он невольно задавался вопросом: остановятся ли они на большой ванной, которую сооружали из последней оставшейся свободной комнаты, или переключатся на спальни и кухню?

К его приходу на кухню, где его ждала традиционная яичница с беконом, посторонние мужики исчезли, осталась только тетка в белых брюках, которая лучезарно улыбалась Самбурову, пила кофе и энергично перелистывала какой-то альбом одновременно.

– Наш дизайнер Марина, – представила Юнка.

– Уже можно потрогать главную достопримечательность вашей мокрой зоны, – отозвалась женщина. – Мальчики все распаковали.

– Вообще круто получается! – радовалась Юнка. – Я маме покажу, дома тоже так надо обустроить!

– Очень красиво и стильно, – подтвердила Кира.

Самбуров внимательно вглядывался в ее лицо. Кира мило улыбалась, проходя мимо, нежно касалась и, казалось, пребывала в хорошем настроении. Но дорожная сумка, стоящая на диване, не оставляла никаких сомнений: она уезжает.

Юнка настояла на том, чтобы он отправился потрогать их ванную. Григорий с ходу офигел от окон, которые обнаружил в комнате. Когда они успели снести треть стены и вставить панорамные стекла? Затем Самбуров похлопал глазами, обнаружив посреди комнаты высокую каменную конструкцию. Три женщины показали ему проект.

– Отдельно стоящие ванная и раковина из камня, – речитативом произнесла дизайнер. – Основная особенность – тактильность. Потрогайте. На что похоже?

Самбуров пожал плечами. Он чувствовал себя идиотом, он не понимал, зачем он трогает каменную ванную, когда ему надо брать его женщину за руку и тащить ее в укромное место, чтобы выяснить, что у них происходит.

– Ну что вы, Григорий. На попку младенца. Поверхность сенс. Похожа на теплую и бархатную поверхность мягкой кожи… Премиальный российский производитель с итальянскими корнями… Специализируется…

Самбуров, не глядя на дизайнера, кивнул.

– Не знаю как на детскую – не трогал. Но на попку похоже, – Самбуров пристально смотрел на Киру.

Через пять минут он поставил ее дорожную сумку в ее машину и, поцеловав, пообещал:

– Я приеду к тебе на выходные. Постараюсь.

– Я буду ждать, – улыбнулась Кира. Она знала, что он солгал.

Глава 4

Томила Ивановна Зыкова гуляла с Дусей четыре раза в день. Тем, кто считал, что собаку можно выводить дважды, Томила Ивановна предлагала самим попробовать ходить в туалет утром и вечером.

Женщина корпулентной наружности, с затекшими ногами и больной спиной, проявляла незаурядную стойкость и довольно активно топала за резвой собачонкой по всем кустам и закуткам, куда этого пушистого колобка заносило. Любопытный шпиц не ограничивал себя в движении и проявлял всю бестолковость, приписываемую маленьким избалованным собачкам. Иными словами, заботу Дуся не ценила, поэтому использовала прогулочное время, чтобы сунуть нос в максимально возможное количество мест и обтявкать всех живых существ, оказавшихся в зоне ее доступа.

У Дуси не было необходимости писать у каждого столба. Уже год они с Томилой Ивановной жили в частном доме. Сын женщины приобрел его и пригласил маму жить с его семьей. Теперь в распоряжении Дуси был весь двор и сад, так что она перестала придерживаться расписания в туалете и во время прогулки познавала мир. Если хозяйка начинала ограничивать шпица в ареале обитания длиной поводка, он ловко подпрыгивал, дергал некрупным тельцем и снимал свою шлейку с ремешка. Разумеется, Томила Ивановна знала о поломке в карабине ошейника, но своеволие Дуси вносило в их отношения конфликт, которого так не хватало женщине в ее спокойной жизни.

Если посетовать судьбе на нехватку каких-либо эмоций, она скорее всего их предоставит. Бойтесь своих желаний.

Когда Томила Ивановна свернула в привычный для их прогулок переулок, ей и в голову не пришло, что именно сейчас Дуся сорвется с поводка и сиганет в неизвестном направлении, ведь здесь они уже гуляли сотню раз, и псина все основательно изучила. Но, видимо, мужчина в черном, который вышел из дома с увитым виноградом забором, взбудоражил собаку. Его как-то странно шатало, он даже оперся о ствол дерева и после уже побежал. Ярко-синие кроссовки замелькали, удаляясь. Томила прищурилась, рассматривая подозрительную личность, и уже в следующую секунду заметила, как от нее стремительно удаляется персиковый хвост. Светло-рыжая собака пошла вправо, замелькала в высокой нескошенной траве, дернулась на клумбе перед чужим домом.

– Дуся! – завопила женщина, почуяв неладное. – Дуся!

Но собака уже шмыгнула в открытую дверь в воротах.

– Только бы там не было больших собак, – взмолилась хозяйка хулиганки.

Псине, настроенной на охрану, нарушительница границ Дуся в лучшем случае на один кус. Да и сама Томила до одури боялась всех этих ротвейлеров, доберманов и кавказских овчарок, так что была не слишком пригодна для защиты любимицы.

Но, пока Томила Ивановна на своих больных ногах добиралась до ворот, в которых исчез пушистый хвост, пока оглядывала двор, извиняясь за свое вторжение, Дуся, слава богу, вернулась обратно.

– Воспитанные собаки так себя не ведут! – попеняла хозяйка любимице, поднимая ее с земли и собираясь вновь пристегнуть шлейку к поводку.

– Ой! А! Что… А-а – а, – глухой и неразборчивый вскрик вырвался из груди женщины. Она вертела собаку в руках, не понимая, откуда у нее на шерсти кровь. Дуся звонко тявкала и пачкала кровью руки и одежду женщины.

До Томилы Ивановны наконец дошло: кровь не Дуси, кровь чужая. Больше всего у собаки были испачканы лапы. На подкашивающихся ногах женщина сделала несколько шагов к воротам и заглянула внутрь. От распахнутой двери в дом по крыльцу и выбеленной солнцем бетонной дорожке к ней шли кровавые следы Дуси и еще чьи-то большие размазанные кляксы.

Женщина быстро-быстро заморгала и медленно осела на землю.

Очнулась она от горького вкуса своих капель, со стаканом воды в руке, в машине скорой помощи. Рядом тявкала Дуся, сын смотрел тревожно и обеспокоенно.

Оказалось, ему она позвонила первому. Томила Ивановна этого совершенно не помнила. Как не помнила и того, когда приехала полиция, скорая для нее и еще какой-то молодой женщины, которая рыдала и тряслась на соседнем сиденье.

Ничего не помнила. И следствию никак помочь не могла, хоть и являлась по факту свидетелем, обнаружившим труп.

Томила Ивановна отказалась от госпитализации, и сын забрал ее домой. Она еще долго приходила в себя и старалась что-нибудь вспомнить по совету строгого и очень серьезного следователя. А что она могла вспомнить? Мужчину в черной одежде, который пробежал в пятистах метрах от нее? С ее минус три? Тела обнаружила Дуся. Тела. Три женщины. Немыслимо. Даже в самых кошмарных снах Томила Ивановна и Дуся не представляли, что когда-нибудь на прогулке обнаружат тела трех убитых женщин.

Глава 5

Леонид Николаевич начал работать в охране еще десять лет назад. Он быстро разобрался, что сделает из простого охранника начальника службы безопасности, и дальше уже выполнял эти условия. Получал все нужные сертификаты, проходил стажировки и обучения, научился носить пиджак и гладить на брюках стрелочки, чтобы выглядеть презентабельно и надежно. Привык не расставаться с рацией и смотреть на людей пытливым, оценивающим, но непременно доброжелательным взглядом.

Главную принципиальную разницу между своей должностью и работой, например, Димы на воротах он видел в зарплате, и это Леонида Николаевича полностью устраивало.

За десять лет он повидал море отдыхающих. Кто с кем, для чего приехал и как будет вести себя во время отдыха, определял по тому, как гости вносили чемоданы в фойе отеля. Вот у этих отец семейства убежден, что у него наконец-то заслуженный, оплаченный им отдых, поэтому он будет сидеть у бассейна или моря, пить пиво и всем видом показывать: даже не думайте мне мешать. Те, наоборот, наконец-то выбрались всей семьей в отпуск, следовательно, надо активно проводить время друг с другом. Отец семейства будет плестись за недовольной супругой, выпивать за углом бутылку пива, жена – ворчать на неблагодарных детей, дети – с нетерпением ждать возвращения в родной двор к друзьям. В конце все единообразно напишут в соцсетях: «Прекрасный отдых, свежие фрукты и сладкая вата для деток».

О, эти понятно! Уже с пачкой путеводителей, с остервенением оббегут все маршруты на экскурсиях, посетят все достопримечательности.

Были еще небольшие погрешности – влюбленные парочки или молодожены. Эти всегда вместе, всегда за ручку – к концу отпуска половина готова разойтись и развестись, вторая половина в депрессии, что надо уезжать. Еще мужики, привезшие в отпуск любовниц. Тут вечное брюзжание и подозрение, что жену свозили круче. Чувство вины у изменника, а к концу отдыха сплошное разочарование на лицах у обоих.

Леонид Николаевич даже с ребятами спорил, кто чем из отдыхающих будет заниматься. Всегда выходил победителем.

Но в этом сезоне им попался крепкий орешек, не походивший ни на один тип. И пока ставку, которая возросла уже до пяти тысяч рублей, не поднял никто.

Молодая, красивая, одна, все попытки познакомиться пресекала. Значит, не за приключениями и не за витамином «Х». На экскурсии не ездила, в море не купалась, у бассейна не лежала, компании не искала, вообще людей сторонилась, притом что была приветлива, всегда здоровалась и перекидывалась парой фраз. Могла бы оказаться местной – девушка неплохо знала округу и географию Краснодарского края, – но что местная делает в гостинице? На своей машине с московскими номерами выезжала два раза в неделю в одно и то же время и уже дважды продлевала пребывание в отеле.

«Больше похожа на постоялицу, уже не гостья», – терялись в догадках охранники.

Димон даже охаживал на предмет странной гостьи администратора Машеньку, но та пожала плечами. Живет и живет. Номер с включенным в стоимость завтраком. По паспорту регистрация московская, не замужем, детей нет. Платит картой, проблем не устраивает, чаевые горничным оставляет. Хорошая гостья.

– Она кого-то ждет, – предположил Димон.

– Или чего-то, – согласился Леонид Николаевич.

Остальные догадки оставались туманными и неподтвержденными.

Странная гостья отеля «Грейс Абрис» Кира Вергасова действительно ждала. Только чего, не знала. Но, кроме как ждать, ей больше делать было нечего.

Она нашла студию танцев в Адлере и дважды в неделю арендовала зал, чтобы танцевать. Казалось, только это удерживает ее в разуме. Ну и еще тренажерный зал в отеле, где она обливалась семью потами в одиночестве. Через неделю ее регулярных посещений туда даже дошла уборщица, чтобы вытереть пыль со снарядов.

Кире было нечего делать. Она не хотела купаться, не хотела плавать, она целыми днями просиживала за стойкой прибрежного бара с видом на море, заказывая кофе, чай, лимонад, вино. Потом шла обедать и возвращалась. На ужин то же самое. Кира написала все статьи по психологии, которые ей оплатили, попутно отметив, что заказов стало меньше. Она, конечно, не останется без дохода. Подруга прислала координаты пары потенциальных работодателей, которые заинтересовались ее работами. Можно было наладить с ними контакт. Были еще варианты. Можно. Но что-то ее останавливало. Она точно знала что. Самым большим своим достоинством Вергасова считала то, что она никогда не лгала себе. Вот и сейчас она нашла в себе силы посмотреть правде в лицо.

Она хотела обратно в УВД. Она хотела в следственную группу. То, что изначально было консультированием, по непонятным, смешанным причинам превратилось в наркотик.

Зачем она тогда согласилась?

Вольцев говорил о патриотизме, ответственности, о моральном долге. Обо всем, во что Кира Вергасова не верила. Но в какой-то момент он выкинул крючок с приманкой «только ты сможешь», поймав ее на постоянном доказывании себе, что для нее нет невыполнимых задач, непосильных целей. Ох уж этот ее комплекс демиурга!

Отчасти она и согласилась именно для того, чтобы смочь! Чтобы справиться. Частично, потому что именно этим всегда хотела заниматься. Она положила большую часть своей жизни на то, чтобы научиться в несущественных на первый взгляд поступках, действиях, в едва уловимых намеках угадывать преступника. Определять того, кто способен убивать. Угадать убийцу еще тогда, когда он сам не знает, что встал на кривую дорожку злодеяний.

И вот такая возможность предоставилась. Она не могла упустить.

Также нельзя исключать, что ей понравился брутальный подполковник. Кира улыбнулась при воспоминании о Григории. Она скучала. Невыносимо. Он так и не приехал. Они разговаривали почти каждый день, но этим не заменить взгляда, прикосновения, близости, живого присутствия. Эти мысли она прогнала от себя сразу, чтобы не упасть в пучину грусти.

Ловко Вольцев посадил ее на «иглу расследования». Хитрец. И теперь она ждала. Ждала, когда ее позовут обратно.

Больше двух недель прошло с момента заседания комиссии по внутреннему расследованию.

– Все хорошо, – скупо поделился новостями Самбуров и переключился на что-то другое.

«Мы тебя ждем» или хотя бы «Ты можешь вернуться» так и не прозвучало.

Может быть, ее не позвал Вольцев? И не позовет. Убийство оказалось хорошим поводом от нее избавиться? Ладно, пусть по-другому: поводом закончить с ней сотрудничество.

И что она будет делать, если так? Возглавит агентство Юнки? Станет помогать женам возвращать мужей? Снимать и ставить на должности сотрудников? Помогать избавляться от тиранов-руководителей? Выйдет замуж за Самбурова и станет женой следователя? Об этом хотелось думать еще меньше. Она выйдет замуж за Самбурова. Но это же не все? Свадьба должна быть началом, не концом.

Девушка даже головой помотала, отгоняя от себя тревожные мысли.

Она сидела на скамейке в кафе, спиной к столу, свесив ноги в воду. Прелесть прибрежных кафе – в возможности установить веранду непосредственно над водой.

Опасная близость к стихии. Сегодня море как игривый котенок играет у твоих ног, а завтра жестокой волной сносит твои труды под основание – веранду, фонари, столы и стулья, – закидывает камнями окна и витрины.

Кира много раз видела, как после очередного шторма люди со спокойными невозмутимыми лицами собирают камни, убирают обломки, выметают гальку, восстанавливают кафе, дома и магазины. Раз за разом. Не меняясь в лице. Не сетуя и не злясь. Жизнь рядом с непредсказуемой своенравной стихией. Смирение с данностью.

Две пары ног спустились в воду по обе стороны от нее. Ярко-розовый лак на ногтях одних помог догадаться, что они принадлежат Юнке. Затем перед ее носом оказалась папка с просвечивающими сквозь синюю пленку фотографиями трупа, так что вторые ноги принадлежали Ане.

Кира не плюхнулась в воду от радости только потому, что ей помешали перила. Дожила! Она радуется преступлениям.

– Вольцев ждет тебя обратно. Удивлен, почему отпуск настолько затянулся. Тревожится, что убийство, совершенное у тебя на глазах, слишком болезненно сказалось на твоей психике. – Аня замялась, встретившись с изумленным взглядом Киры, но все-таки договорила: – С психологом предлагает поработать… корректным… профессиональным… Дмитрий Юрьевич беспокоится…

Кира выдернула из рук девушки папку и буркнула:

– Не надо психолога. Я сама психолог. А Самбуров? – ляпнула специалист по психопатологии раньше, чем сообразила, что послание от Вольцева ей передает подчиненная Григория и не следует ее вплетать в их личные отношения. Но куда уж деваться, если все на виду?

Аня неопределенно пожала плечами. Неловкость сгладила Юнка:

– А Самбуров лопнет, если не перестанет на все дуться. Вообще.

– Что? Агентство закрыл? – по обиженной физиономии девчонки догадалась Кира.

– Да! – сказала девушка и мстительно прищурилась. – Зато я вволю насладилась его мучениями после того, как ты сбежала.

Кира не думала, что ее поездка выглядит как побег, но спорить не стала.

– Даже немножечко добавила… э-э… – сестренка Григория жеманно махнула ручкой, – полутонов. Что его только ни терзало. И тоска-скука, и чувство вины, и страх, что ты за него замуж не пойдешь и вообще уедешь из страны.

Кира помотала головой.

– Куда уеду?

– Тебя же куда-то пригласили?

– Ну уж нет, если избавлять от психов и антисоциальных элементов, то свою страну, – засмеялась Кира. – Чужие пусть сами разбираются.

– Вот! Но Самбуров этого не знает! Пусть сомневается! Сговорчивее будет, – просияла Юнка. – Я отучусь и вернусь. – Девушка огляделась вокруг и быстро сменила тему разговора: – Ты в том баре коктейли пробовала?

– Если алкогольный, бери у них «Беллини» на шампанском. «Тет де Шеваль», – улыбнулась Кира. – Мне домашнего малинового лимонада.

– И мне чего-нибудь сладкого без алкоголя, – дополнила заказ Аня.

Киру окружали женщины, не считавшие калорий, способные безостановочно и счастливо поглощать жиры с углеводами, даже не отрабатывая их в спортзале.

Вергасова никогда не страдала завистью. Ни к чему. Даже не потому, что догадывалась: если судьба дала в одном месте, то непременно отыграется в другом. Просто видела жизнь иначе. Понимая человеческую психику, знала, что решает не набор данных, не блага, полученные человеком от рождения или по наследству, а как конкретный человек умеет с этим жить, работать и чувствовать себя. Даже родившиеся в богатой известной семье легко спиваются и умирают от болезней, чувствуя себя несчастными, ненужными и одинокими. А можно в простой семье, вынужденной бороться за жизнь на окраине мира, жить счастливо и радостно, ощущая поддержку и любовь. Количество счастья, удовлетворенность собой, гармония и спокойствие – это то, что человек выдает себе сам.

Все это игры восприятия и особенности психики, с которыми можно работать. Но с одним ее сознание смириться не могло. Одному качеству она завидовала черной завистью и бесконтрольно – возможности жрать и не толстеть. Этого ей было не дано, и поменять данность никому не под силу. Она ограничивала себя в еде и пахала как проклятая в спортзале. Другого варианта не поправиться у нее не было.

– Что там? – специалист по психопатологии раскрыла папку, углубляясь в изучение записей.

– Серия, – с ходу объявила Аня.

– Уже? – нахмурилась Кира. – Мне начинает казаться, что мое присутствие каким-то мифическим образом стягивает маньяков в Краснодарский край. Хотя это, пожалуй, слишком амбициозно с моей стороны.

– Не знаю, как насчет тебя, но наш отдел начинает специализироваться на серийных убийствах, – хмыкнула Аня.

Некоторое время Кира изучала содержимое папки, потом задумчиво уставилась в море, которое плескалось перед ними и стало молчаливым свидетелем. Снова полистала папку, присвистнула:

– Ого! Два случайных трупа!

– Да, мы убеждены, что двух женщин он убил случайно, ну то есть от безвыходности положения. А собирался убить только хозяйку дома, Фельдман Наталью Анатольевну, тридцать пять лет, место проживания город Краснодар, по профессии врач, – технические данные о жертве Аня произнесла быстро и речитативом, потом снова заговорила медленно и обстоятельно: – Она его знала, сама впустила. Никаких следов взлома. А вот дальше пошло не по плану. Наталью он смертельно ранил сразу в прихожей, на шум вышла одна из подруг, он бросил жертву и кинулся за ней. Вот план дома, посмотри. Догнал у дивана в гостиной, просто перерезал горло и бросил, больше не трогал. Тут же обнаружил третью женщину, она, видимо, кричала, пыталась выбраться через окно, потому что следы крови на шторе и сетке от москитов. Он ее убил у окна, тоже перерезал горло. Орудие убийства унес с собой. Предположительно охотничий нож.

– Затем он перенес Фельдман в гостиную и уже занялся ею, – продолжила Кира, листая дело.

– Угу. Фельдман лежала, видимо, без сознания, не двигалась. В коридоре осталась лужа крови – натекла, пока он убивал двух других женщин. Но в гостиную он перенес ее еще живой. Потому что в конце концов умерла она от потери крови, – подтвердила Аня. – Вот это вот он сотворил со своей основной жертвой, – девушка ткнула пальцем в фото, – и покинул дом. Следов почти нет, он был в перчатках из натуральной кожи, есть микрочастицы на теле жертвы. Все инструменты он забрал с собой – нож, пику и кисть. Шарф принадлежит жертве. Пояс от ее платья. Бабуля с собакой гуляла, они и нашли тела. Она видела, как он выходил из дома. Но кроме того, что он был в черной одежде и ярко-синих кроссовках, ничего сказать не может. Эксперты говорят, у него на ногах что-то было, следы размазанные. Видимо, не кроссовки все-таки, а бахилы. Бабуля подслеповата.

– Сейчас все в черной одежде, – хмыкнула Кира. – А женщина, которая осталась жива? Что она видела?

– Ничего! – пожала Аня плечами. – Она услышала крики, когда шла из туалета, шмыгнула в кладовку и просидела там, пока не приехала полиция. В щель видела, как он убил Елену Семенову – это вторая жертва. Перерезал горло. И как она лежала у дивана. В шоке, в истерике, но в себя пришла быстро.

Кира покачала головой.

– Может, слышала что-то? Убийца разговаривал?

Аня помотала головой.

– Она включила стрим в соцсеть, – капитан МВД поменяла листы в деле и снова отдала Кире.

– Темно и части ее лица? – вытаращила глаза Кира.

– Да. В полицию позвонить она не догадалась, рыдала в камеру своего телефона. Знаешь сколько по времени? Час! Убийца разукрашивал жертву, а она шипела и сипела в камеру своего телефона. Те, кто входил в прямую трансляцию на ее странице, ничего не поняли и, естественно, тоже не вызвали полицию.

– Включить прямую трансляцию вместо звонка в скорую или в полицию? Удивительная недоработка инстинкта самосохранения, – хмыкнула Кира.

– Ага. Зато хайпануть на убийствах возможности не упустила. И не боится, что убийца придет ее добивать.

– Что? Рассказывает, что психопат приходил за ней? – Кира вскинула брови и посмотрела на Аню.

– Ты прозорлива, как всегда, – улыбнулась Аня. – Зуля Газулина, тридцать лет, жительница Краснодара, гуру по женским практикам, продает курсы по раскрытию себя и приобретению сексуальности. В доме Фельдман они как раз собрались устроить какое-то мероприятие по обретению женственности или еще чего-то такого. Свечки зажигали, карты какие-то раскладывали. Она считает, что это какой-то женоненавистник из ее хейтеров. Пришел убивать ее, а ей повезло, и она смогла укрыться.

– Ей угрожали?

– Нет. Ну в комментариях много злобы и похабства, но ничего выдающегося. Распечатка есть. Посмотри.

Кира помотала головой.

– Он не за ней приходил. То, что он хотел сделать, он сделал. – Специалист по психопатологии указала на фотографии, сделанные в доме жертвы. – Беспорядок. Это он?

– Да, похоже, что-то искал. И, видимо, нашел, потому что не весь дом перевернут, а только вот этот комод. На книжных полках и консоли ничего не тронуто.

– Визажист недоделанный! – буркнула Кира. – А второе дело как нашли? Убийство совершено в Адлере?

– Да. Вольцев сразу стал искать похожие дела. Жертва так разукрашена – явно неадекват постарался. То, что нашел, на первый взгляд не очень похоже на краснодарское дело. Много отличий… Но Самбуров и Вольцев считают, что наше дело. Григорий поехал с родственниками поговорить.

Кира с трудом удержалась, чтобы не выпытать у Ани, куда конкретно отправился Самбуров, под предлогом, что она тоже хочет поговорить с родственниками. На нее неожиданно накатило непреодолимое желание его увидеть. Аня сразу призналась, что адреса не знает.

– Видеокамеры на улице ничего не дали. Это район Алма-Атинской, там сплошной частный сектор, все камеры направлены на дома. Он уходил пешком, если и сел в машину, то мы не знаем, где и в какую.

Кира снова уставилась на морскую гладь, продолжая держать в руках раскрытую папку.

Она много раз читала в книгах и смотрела в фильмах, как тело, лишенное жизни, описывают «похожим на статую», «на каменное изваяние», желая вложить в событие эстетику и красоту.

В реальной жизни никакой красоты в мертвом теле не было. Ни на что художественное, привлекательное или живописное убитая женщина не походила. В кресле сидел явный труп. Ничем другим он показаться не мог. Женский синюшный труп в нижнем белье, с ровной спиной и поднятой головой. Шея плотно перемотана бурым от пропитавшей его крови шарфом, словно на нее надели ортопедический воротник. Очень длинным шарфом, потому что остался свободный край, который убийца откинул назад, кровь по нему стекала на пол. Руки привязаны тканевым поясом к подлокотникам, ноги стоят на полу ровно. Поза жесткая, напряженная, искусственная для мягкого женского тела. Самый большой ужас вселяло лицо. При первом взгляде оно представлялось посеревшим, хаотично пятнистым и уродливым, как масса чего-то непонятного. Вглядевшись внимательнее, можно было заметить ровные, симметричные мазки, линии в бордовых тонах, и можно было понять, что этот рисунок нанесли специально. Монохромный макияж кровью.

Кира разглядывала детальные крупные снимки, не моргая, медленно кивая.

– Аккуратно нарисовано, – хмыкнула она. – Может, даже профессионал какой. Как кровь ложится на человеческое тело? Не как масло на холст, наверное.

– Нормально, видимо, ложится. Пока эксперты никакой присадки не нашли, – воодушевленно отозвалась Аня. – Тут как раз видно изначальные мазки, и потом кровь скатывается, сворачивается и высыхает, поэтому границы рисунка как бы двойные.

– Угу, – согласилась Кира. – Но внешние границы симметричные и уверенные.

Складывалось впечатление, что убийца раскрашивал труп с большим старанием. Двойные стрелки на глазах, линия под бровью, размытые пятна на щеках, густо закрашенные губы. Аккуратно покрытые кровью ногти на руках и ногах. И витиеватый, необычный рисунок на животе. Кира задержала взгляд на этой фотографии, но ничего не сказала.

– За границу ногтей нигде не вышел, – отметила специалист по психопатологии, и Аня согласилась. Они это тоже заметили.

– Он не торопился, – еще раз подтвердила Аня. – Время смерти двенадцать дня. Знаешь, что он использовал как палитру или как банку для краски?

Кира вскинула брови.

– Ключицу жертвы, – сказала Аня и, выбрав из пачки одну из фотографий, показала Кире. – Жертва очень худая. И такого сложения, что ключицы выпирают. Наши эксперты сказали: сначала край шарфа лежал на плече, кровь по нему стекала в ключицу, а после того, как ключица наполнилась, он перекинул край шарфа на пол, назад.

– Назад откинул, чтобы на живот не потекло и рисунок не размазало. – Кира поцокала ногтем по фото. – Этот рисунок что-то значит.

– Я тоже так думаю, – согласилась Аня. – Рисунок со значением. Мне кажется, это клубок змей: вот эти расширения полос похожи на головы.

Кира согласилась.

– Проверили переписку жертвы: в основном связанная с работой. Если они были знакомы и переписывались, он удалил чат, потому что телефон явно побывал в его руках. Найден рядом и в крови. Мать скоро приедет, она в Туапсе живет, есть ребенок больной в специальном интернате. На работе тоже ничего подозрительного. Отзывчивая, профессиональная, спокойная, – перечислила Аня основные черты, характеризующие убитую.

– Он наводил красоту, – задумчиво произнесла Кира, разглядывая фото с рисунком на животе. – Во всяком случае, рисовать он умеет. Занятные змейки. – Кира отложила в сторону фотографию живота женщины, на котором линии переплетались причудливым образом, а концы походили на головы змей.

До девушек донесся заливистый смех. Юнка разговаривала с молодым человеком спортивной наружности, теребила волосы и смеялась, широко размахивая подставкой со стаканчиками. По всей видимости, им напитки достанутся теплыми и разбавленными водой от растаявшего льда.

– Ее он заколол заточкой, а двум остальным жертвам перерезал горло ножом, – задумчиво проговорила Кира. – Ей он сразу готовил особенную смерть.

Аня кивнула.

– Как ту бабулю с собакой зовут? – спросила Кира.

– Томила Ивановна Зыкова, – напомнила Аня.

– Она говорит, что из дома он вышел качаясь, словно пьяный, прислонился к дереву и побежал… – дальше Кира не договорила. Она что-то прикидывала в уме.

Перед Кирой и Аней наконец оказались стаканы с лимонадами, про которые девушки уже забыли. Глаза Юнки сияли, словно фонари авто. Предъявлять ей претензии, что вместо прохладительных напитков они получили горячий фруктовый чай, не имело никакого смысла.

Кира не сомневалась, что у сестренки следователя наметился курортный роман и Самбуров не сможет увезти ее из Адлера в ближайшие пару недель.

– Я оставлю тебе свои сарафаны, – сразу предложила Кира, – и все, что выберешь из моей сумки.

– Ты мой котик! – Юнка кинулась к Кире на шею.

Глава 6

Дом по Шахтерской, 17 Самбуров нашел быстро, хотя хаотичная застройка Адлера и Сочи часто преподносила сюрпризы. На навигаторе это два дома, стоящие рядом по одной улице, в реальности между ними пролегала козья тропка с резким уклоном, по которой пешком-то пройдет не каждый, а если желаете подъехать, то в объезд через пять улиц и эстакаду.

Он посмотрел в раскрытую папку на переднем сиденье. На первый взгляд в делах не было ничего общего. Жертву из Адлера убили в съемной квартире и привязали к стулу поясом от халата. Ее не раздели, не разрисовали кровью, кроме того устроили вокруг кавардак. Видимо, что-то искали и ограбили. Ограбление и стало официальным мотивом.

Убили Геннадьеву Олесю Валерьевну, тридцати четырех лет, заточкой, диаметром восемь миллиметров, с несимметричными краями и продолговатым желобком на боку. За эту заточку и уцепился Вольцев. Заточка самодельная, таких одинаковых не найдешь. Вольцев оказался прав. При детальном рассмотрении фотографий из дела оказалось, что шея жертвы перемотана шелковым шарфиком, из халата не просто вынут пояс, которым ее привязали, – полы халата сильно раздвинуты в стороны и спущены с плеч. Ее не раздели полностью, но ее раздевали. Самбуров закрыл папку и вздохнул.

Замок в двери не сломан, Геннадьева пустила злоумышленника сама. В принципе, мог представиться каким-нибудь мастером. Кроме того, люди часто не спрашивают, просто открывают дверь. Следов борьбы нет. Убийца напал внезапно.

– Что грабить в квартире в наше время? В съемной квартире большие суммы не хранят. Что у Геннадьевой было? Да, квартиру она сняла приличную, с современным ремонтом и с высокой квартплатой, прожила полгода. Хозяйка квартиры ничего плохого про нее не сказала. Порядочная женщина с достатком. Тихая, спокойная, чистоплотная.

Но грабеж все равно не вязался с картиной преступления. На нее не наркоман напал в подворотне. Убийца пришел в квартиру, рисковал встретить соседей. А что у нее грабить? Колечко с бриллиантом? Ноутбук? Телевизор выносить? Ради этого убивать человека?

За четыре месяца расследования ответов на эти вопросы не нашлось. Радость и облегчение, с которым майор МВД Заколюжнов, служивший в управлении по Сочинскому округу, передал Самбурову очевидный висяк, не могли скрыть ни служебное положение, ни сочувствие коллеге.

Но невозмутимого подполковника из Краснодара тревожило не это. Личная жизнь его тревожила. Собственная личная жизнь и встреча с Кирой. Он забрал папку и отправился поговорить с семьей жертвы. Вот тоже вопрос. Почему Геннадьева Олеся жила на съемной квартире при наличии мужа и большого красивого дома?

Еще до того, как Григорий припарковал железного коня на площадке перед добротным забором, он заметил «Мини Купер» Киры Вергасовой.

Подполковник внутренне напрягся, предвкушая не самый приятный разговор.

Внутреннее расследование из-за убийства Золоторева давно закончилось. Вольцев лично засвидетельствовал, что все прошло хорошо, и звал специалиста по психопатологии вернуться на работу. Вольцев знал, что девушка отдыхает у моря, и ничего не имел против длительного восстановительного отпуска. Но вот чего Дмитрий Юрьевич не знал, так это того, что о предложении вернуться Вергасову никто не известил.

Нельзя сказать, что у Григория был какой-то конкретный план, и даже приблизительного плана не было. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ведет себя как страус, пряча голову в песок. Даже если сама Вергасова воспримет свой безвременный отпуск как прекращение сотрудничества и не станет ничего выяснять, Вольцев в конце концов ей позвонит и правда всплывет. Наверное, Григорию придется что-то объяснять. Как на это отреагирует Вольцев и уж тем более специалист по психопатологии, он думать не хотел.

Ему рисовалась идеалистическая картинка, как любимая ходит по дому, надувшаяся на правоохранительные органы, словно мышь на крупу, а он залечивает ее обиженное сердце вниманием и нежностью, залюбливает физически и духовно, задаривает подарками, сюрпризами, путешествиями и постепенно излечивает.

В конце концов она занимается какой-нибудь психологической работой – какой, они тоже придумают потом, – и живет с ним долго и счастливо.

В реальности она скорее всего будет злиться на него, он уже слышал слова: «Самбуров, ты как ребенок. Ты набила на лбу шишку – вот тебе за это игрушка. Это подмена заботы ограничением воли…»

Возможно, она даже придумает какой-нибудь извращенный способ мести.

Наплевать. Он защищает Вергасову от беды, даже если никто, кроме него, этой беды не видит.

Вот только серия эта случилась так не вовремя. Вольцев ни за что не позволит обойтись без специалиста по психопатологии. И Самбуров снова смалодушничал, отправил сообщать о приглашении Киры обратно на работу Аню, сдобренную присутствием Юны. Но укора и обвинений ему не избежать. По сути, так ему и надо. Все эти мысли с невероятной скоростью калейдоскопировали на его лице, пока Вергасова шла от своей машины к нему. Если бы она ставила целью разглядеть, что он чувствует и о чем думает, то ей пришлось бы остановиться и оценить длинную сложную серию знаков, но Кира не желала знать правду – она смотрела в его глаза, и сердце выпрыгивало из груди от радости видеть Григория.

Самбуров молча сжал ее в объятиях, зарылся носом в волосы. Она пахла чем-то горько-цветочным. Она пахла его Кирой. Он чувствовал, как она трется носом о его грудь, как прохладные пальцы скользят по шее, как дрогнули плечи.

– Хороший дом. Приличный район, – начала говорить девушка, чуть отстранившись и пропустив приветствие. – Жертва скорее всего не случайна… Я соскучилась.

– Я тоже. Мне было сюда по пути. Вечером я бы приехал к тебе. Аня же привезла дело? – Самбуров услышал в собственном голосе ноты чувства вины, и это покоробило его. Какого черта? Он руководит группой. И как будет идти следствие, решает тоже он. Григорий отмел чувство вины как несущественное и попытался смерить девушку строгим взором. Получилось, кажется, не очень. Во всяком случае, на сияющей физиономии Киры это не отразилось. Самбуров просто спросил:

– Как ты узнала адрес жертвы?

– А как ты узнал название моей гостиницы? Юна и Аня приехали точно по адресу.

Самбуров подумал и нахмурился.

– Ты не могла за мной проследить. У тебя нет доступа к базам МВД.

Кира засмеялась его непосредственности.

– Я? Нет. Не имею таких возможностей, поэтому пришлось отсмотреть новости и соцсеть. В соцсети жертвы есть фото из вон того кафе, – Кира указала ладонью на вывеску кофейни, – и фото мальчика, сына, на фоне школы. Школа вон там, за углом. Но самое интересное: ее объявляли в розыск полгода назад. Сохранился репортаж местной журналистки прям от этого дома, – Кира кивнула на забор.

– В розыск объявляли, но муж забрал заявление, объяснил, что нашлась, – задумчиво покивал Самбуров. Казалось, он слушает голос Киры, как он звучит. А смысл слов проходит мимо.

– Соцсети хранят все, – загадочно улыбнулась девушка.

Григорий презрительно фыркнул. Его обычная реакция на соцсети:

– Когда люди выкладывают фотографии в сеть, они не думают про безопасность. Иногда все настолько неприкрыто, что даже искать ничего не надо. Преступники могут позволить себе быть не шибко сообразительными.

Кира лишь пожала плечами.

Самбуров внимательно всмотрелся в ее безмятежное лицо, в улыбающиеся глаза, едва заметные под солнцезащитными очками. Он не нашел в них ни упрека, ни укора.

Если бы Кира могла подслушать его мысли, она бы пояснила, что дает ему возможность сохранить лицо и не заводить никому не нужный разговор.

Да, она понимает, что Григорий предпочел бы, чтобы она ушла из отдела. Может быть, его доводы не так уж беспочвенны. Но она не хочет уходить. Она страстно желает заниматься тем, чем занимается. Так что одному из них придется уступить. На ее стороне Вольцев. Уступить суждено Самбурову.

Кира давала ему возможность сохранить лицо и сделать вид, что никакого противостояния нет. Что все так, как он сам и планировал. Ей вовсе не хотелось тыкать в него, словно палкой в улей, и вытаскивать из него клещами, что да, он вынужден подчиниться приказу начальства и она остается вопреки его желанию. Иногда, если людям дать возможность сохранить лицо, можно многое получить в благодарность. Она рассчитывала получить терпимость Самбурова к ее присутствию в расследовании.

Кира полистала папку с делом об убийстве Олеси Геннадьевой.

– Патологоанатом написал, что за три месяца до убийства она прервала беременность, – задумчиво произнесла Кира.

– Это сочли несущественной деталью, к делу не относящейся, – пожал плечами Самбуров.

– Пошли к мужу, заодно спросим, – предложила Кира.

Вопреки обещаниям майора Заколюжного, их никто не ждал. Во дворе аккуратного, отделанного современными материалами дома громко, драматично, но демонстративно сдержанно ругались мужчина лет сорока и женщина, годящаяся ему в матери. Ругались настолько самозабвенно, что вошедших не заметили. Судя по тому, что довольно взрослая девчонка лет шестнадцати, сидящая на веранде, не обращала на них ни малейшего внимания, ругались регулярно.

Пацан лет десяти плескался в бассейне, на голове у него было что-то вроде шлема. Мальчишка лупил руками по воде, дергался и подпрыгивал. Где-то там, в виртуальных картинках шлема, играла красками другая действительность.

– Личная жизнь у тебя будет, когда детей вырастишь. А пока здесь твоя личная жизнь. Я своих вырастила и не обязана еще на твоих батрачить, – прошипела статная ухоженная дама с модной короткой стрижкой.

– В доме постоянная помощница по хозяйству и приходящий репетитор. Когда, интересно, ты успеваешь батрачить? – упирался мужчина. – В конце концов, внуки должны быть для тебя важнее, чем твоя йога и посиделки с подругами.

– То есть тебе дети не должны быть важны, а мне должны? Тебе нужно личное пространство, а мне нет? С чего вдруг твои дети должны быть мне важнее собственного здоровья? – Женщина раздувала ноздри и так амплитудно дрожала, что явно переигрывала. – Ну уж извини, сынок. Твоя работа заканчивается в шесть. В шесть пятнадцать я ухожу – именно потому, что не хочу опоздать на свою йогу. И в субботу, и в воскресенье своими детьми ты занимаешься сам, потому что у меня подруги и личная жизнь!

– В конце концов, я налажу свою жизнь, и мы освободим тебя… – интонаций в голосе мужчины было немного. Этот разговор происходил не первый раз. Все выучили свои роли и произносили реплики в полсилы, как во время первых репетиций в театре.

Тут хозяева дома заметили гостей.

– Извините, – мужчина кивнул, не глядя на корочку. По всей видимости, все-таки вспомнил, что ему звонили по поводу визита следователя. Он представился: – Александр Семенович Иловайский. Можно Александр, – и извиняющимся тоном прибавил: – Прошли времена, когда бабушки с радостью нянчили внуков. Проходите.

– Григорий Сергеевич Самбуров. Кира Даниловна, консультант по психопатологии.

– Расследование сдвинулось с мертвой точки? – Женщина презрительно вскинула одну бровь. – Появился подозреваемый? Выяснилось, кому понадобилось убивать Олесю?

В ее голосе явно сквозило пренебрежение, недоумение. Адресовалось оно, похоже, к погибшей невестке. Женщина дернула одним уголком губ и едва заметно взмахнула рукой, хотела приложить руку к груди, но сдержалась. Быстрый жест, противоречащий по смыслу словам. Маменька-то лжет.

– Это моя мама, Галина Семеновна Иловайская, – представил Александр.

Он кидал на мать выразительные взоры, призывал к спокойствию и требовал не выносить сор из избы.

– Похожее преступление произошло в Краснодаре. Убита женщина. У нас есть основания полагать, что действует один и тот же человек. Собственно, поэтому возникли еще вопросы.

– Убита еще женщина? – Галина Семеновна нахмурилась и оценивающим взглядом посмотрела на Киру. – А вы консультант по психопатологии? Это отклонения в психике… Ее что? Маньяк убил? Олесю?

– Мы предполагаем, да, – подтвердил подполковник Самбуров и продолжил: – Как вела себя ваша жена до убийства? За месяц до несчастья или раньше? Было что-то странное? Беспокойство, тревога, страхи? Может быть, ей угрожали?

Александр смотрел удивленными, широко раскрытыми глазами.

– Маньяк? Не может быть! – смешался супруг, еще не понимая, как на это реагировать.

Люди по-разному относятся к маньякам. К тому, что их близкий человек стал его жертвой тоже. У кого-то интерес и любопытство. Ну не частый случай, прямо скажем, попасть в лапы злонамеренного убийцы. У кого-то страх и ужас. А вот мужья обычно, стыдятся того, что до их супруги добрался одержимый психопат.

Все понимают общую картину. Маньяк выбирает одинокую женщину, ту, которая без сопровождения шла в темном переулке, ту, которую не встретили с работы, ту, с которой не оказались рядом близкие. Это означает, что мужчина пренебрег, не смог, не защитил ее. Он виноват. Чувство вины первым и отражается на лицах мужей. Но с Александром творилось что-то другое. Чувство вины тоже, но еще стыд и…

– Очень может быть! – четко и громко произнесла его мать, не забыв презрительно поджать губы.

Ее высказывание отвлекло Киру. На Иловайскую уставились три пары глаз, и она пояснила:

– Маньяки же выбирают жертву? То есть, я хочу сказать, больной псих, когда выбирает, на кого напасть, он же заведомо выбирает слабого, неуверенного, беспомощного человека. Я читала о таком. Психологическую жертву? Очень даже понятно, почему он выбрал Олесю! – ликования в голосе нельзя было не заметить. – Она такой и была!

– Мама!

Кира медленно кивнула, посмотрела понимающе и с интересом:

– Психология жертвы подразумевает под собой определенный поведенческий стереотип. Вы верно его описали. Действительно, часто именно таких жертв выбирают убийцы. С ними будет проще, они оказывают меньше сопротивления. Психологический портрет убийцы еще в процессе составления: характерные признаки, метод и последовательность действий убийцы, – спокойно произнесла Кира, не выпуская из поля зрения мужа и свекровь жертвы.

Они разговаривали на веранде, и взрослая девочка, которая, по всей видимости, была дочерью убитой, не могла не слышать, о чем шла речь, но она не проявляла ни интереса, ни любопытства. Удивительно. Пацан из бассейна тоже не обратил внимания на гостей. Дети, будто закуклились каждый в свой кокон и не спешили вылезать во внешний мир.

– О! В Олесе этого было предостаточно! – фыркнула свекровь и тише добавила: – Она была жертвой и хотела ею быть! Дело в том, что многим мужчинам нравятся этакие бедные малышки с оленьими глазами. С ними легко быть героями. Мужчины часто попадаются на эти хлопающие реснички и дебиловатый открытый рот. Лохушка деревенская. Серенькая тихонькая неуверенная мышка.

Александр кинул на мать очередной осуждающий и призывающий к порядку взгляд.

– О! Не смотри на меня так. Это очевидно при одном взгляде на нее, – отмахнулась мать. – Ты знал, на ком женился. Более того, ты специально на ней женился, потому что предполагал, что она станет хорошей хозяйкой и матерью. Только она была уборщицей и кухаркой, а не женой и хозяйкой.

Александр тяжело вздохнул и сдержанно вставил:

– Олеся действительно была тихой и скромной женщиной. Из дома почти не выходила. Занималась детьми. Нет, я не замечал никакого беспокойства или чего-то странного в ее поведении. Все неожиданно и внезапно произошло.

– А могу я взглянуть на ее комнату? – спросила Кира. – Вы же спали раздельно?

Александр рассеянно пробормотал:

– Да. Часто. Беспокойный ребенок. Откуда вы узнали?

Кира мило улыбнулась.

– Догадалась. – Она повернулась к свекрови. – Покажете мне дом?

Они прошли в дом. Галина Семеновна широко развела руками, приглашая Киру осматривать, все, что та пожелает.

– Если вы хотите увидеть личное пространство моей невестки, то следовало бы изучить кухню. Но здесь вы уже опоздали. Прошло четыре месяца, и я давно наняла клининг и кухарку. Все прибрали и привели в эстетичный вид. Для того, чтобы иметь образцовое хозяйство, нет необходимости жениться на Золушке. Мужчине вообще лучше жениться попозже, состоявшимся человеком.

– Вы считаете, Александр рано женился? – спросила Кира как бы между делом, но внимательно следя за реакцией Галины Семеновны.

– Да, но не только в этом дело. Олеся едва достигла совершеннолетия и сразу оказалась в положении, иначе я бы не дала Александру возможности на ней жениться. Он старше ее. Ему-то как раз было пора обзавестись семьей. Не в этом дело, – снова повторила бабушка двух внуков. Она была честна. С удовольствием делилась с Кирой своей жизненной позицией. – Олеся ему не подходила. Заключая брак, следует выбирать пару себе под стать. Если ты из хорошей семьи, если ты с прекрасным образованием, имеешь манеры и привык к изысканным обедам и развлечениям, жениться надо на той, кто оценит, принесет похожее в семью, приумножит и должным образом воспитает детей. Олеся была бы прекрасной женой какому-то простому мужчине, рабочей профессии. А нашей семье следовало соответствовать. Она понятия не имела об искусстве, литературе, ничем духовным не интересовалась, только булочки пекла и борщи варила. Ходила по дому в штанах и футболке, не сервировала стол, разрешала детям играть повсюду, есть в любое время, а не по расписанию. Все по-простецки. В нашей семье совсем другие требования. Олеся просто не пара Александру. Женитьба на ней – его роковая ошибка.

Кира огляделась по сторонам. Если следы борща и булочек когда-то и были в доме, их давно извели. Столовая, гостиная и кухня блистали стерильностью и неприкосновенностью. Казалось, здесь никто никогда не готовил и не ел. Что ж, нанятые специалисты справлялись со своей работой, если им было выдано задание обеспечить образцовость. Образцовость чистоты и пустоты журнальной фотографии.

– Лидия, помощница по хозяйству, готовит только для нас с Андреем. Мы вегетарианцы, – с некоторым вызовом продолжила Иловайская, – после смерти Олеси я ввела этот протокол питания для ребенка. У него задержка развития. Олеся имела проблемы с генами. Кто-то из предков наверняка был алкоголиком и недоразвитым. Она, конечно, не признавалась, что болезнь ребенка ее вина, ну и понятно: родственников уже не проверишь, надо жить с тем, что есть. Думаю, питание и правильная физическая нагрузка многое смогут компенсировать. Я пытаюсь привить ему правила, распорядок дня. Не называю уменьшительно-ласкательным именем. Я вообще считаю, что для мальчиков это вредно – все эти «Лешенька», «Андрюшенька», «Сереженька». Александр ест на работе. Виктория не ест вообще. У нее анорексия. Знаете же? Вы же психолог? Психологические проблемы с пищеварением – это отрицание авторитета матери. В сознании человека с матерью ассоциируется кухня. Вот девочка и не ест, боится стать такой, как мать, или не хочет встать на сторону матери в ее противостоянии с мужем.

– А у Александра и Олеси было противостояние? – насколько смогла, легко и спокойно спросила Кира. Она следила за мимикой и интонациями Галины Семеновны, размышляя, сколько раз женщина выкладывала невестке свою точку зрения как единственно верную. Иловайская не замечала ничего, вся погрузилась в свою теорию.

– У мужчины и женщины в браке всегда противостояние. Он хочет домашнюю заботливую курицу в доме, блестящую богиню, достойную восхищения, в гостях и доступную, покорную развратницу в постели. Редкая женщина подобное вытягивает, поэтому стремится доказать, что ценность только в том, что она может дать. Чаще и вовсе транслирует что есть. И так сойдет.

По гордо задранной голове Кира поняла, что себя Галина Семеновна причисляет к тем редким женщинам, которые осилили эту трудную задачу.

– Олесю можно понять. Где взять то, чего нет? Уж такой она уродилась, в простой семье росла. Здоровьем, опять же, была слаба. Поэтому и оба ребенка получились с проблемами. Она их закармливала, все время трясла на руках, говорила, что не дает им плакать. Жесткость и строгость, необходимую в воспитании, не проявляла. Не умела… Это комната Виктории. – Иловайская продолжила экскурсию по дому, а Кира отметила, что бабушка без стеснения распахнула перед посторонней гостьей дверь спальни внучки. – Она сама выбрала это помещение, хотя изначально оно не планировалось под спальню: очень большие окна. После ухода матери даже уговорила отца сделать выход отсюда на веранду, чтобы вот эту дверь закрыть. Виктория хотела иметь отдельный вход. Но я не позволила портить вид дома с лицевой стороны, да еще перед сезоном ветров и дождей. Вообще не лучшая идея потакать детским капризам.

Кира улыбнулась, кивая, что можно было расценить и как согласие, и как реакцию на осмотренную часть дома.

Похоже, у девушки противостояние не с матерью.

– На втором этаже большая так называемая хозяйская спальня и детская для Андрея.

Они поднялись по узким ступеням, Кира задержала взгляд на семейном портрете.

– В доме много фотографий. – Кира указала на написанный маслом портрет, на котором не было матери семейства. – Здесь нет Олеси. И на фото тоже. Вы сняли их после смерти Олеси?

– Частично. Их и не было особенно много. Иногда с детьми. Но они обычные, бытовые. Олеся на них неприбранная, в неуместной для фото одежде. Она вообще не любила фотографироваться. Стеснялась. На семейный портрет маслом и вовсе было не уговорить. Никто не хотел позировать по-человечески. Пришлось всех рисовать отдельно. Поэтому картина получилась несуразная. А семьи у них не получилось вовсе. К комнате мальчика примыкает небольшая… Небольшое помещение. Там оставалась ночевать Олеся, чтобы не беспокоить мужа ночными вскакиваниями к ребенку. Он спал беспокойно.

– А сейчас?

– А сейчас с ним никто не носится, и он спит нормально.

Кира кивнула, оглядывая комнату мальчика и понимая, что сейчас никто не знает, как он спит. Она внимательно осмотрела комнату, в которой ночевала Олеся, ее немногочисленные вещи. Полистала толстенькую папку, забытую хозяйкой на подоконнике. Рецепты блюд с картинками, пара медицинских рецептов, видимо, для детей, письма от сына крупными буквами: «Мама, я тебя люблю».

– А вы не живете сейчас здесь?

– Боже упаси! – всплеснула руками Галина Семеновна, распахивая перед девушкой хозяйскую спальню. – Жить со взрослыми детьми? Ну уж нет! Это же постоянная борьба в себе между женщиной и бабушкой. Я желаю жить женщиной. Как мать я свой долг выполнила. Не вижу никакой необходимости помогать взрослым детям. Если только советом. Только советом.

– Почему у Олеси другая фамилия? Почему она оставила девичью? – Кира беззастенчиво гуляла по просторной комнате в светлых тонах, рассматривала пустой туалетный столик, открыла гардероб. Она осторожно провела рукой по ряду рукавов, принадлежащих шелковым блузкам. Их копия мягко обнимала плечи ее спутницы.

– Александр не дал ей своей фамилии. При заключении брака мужчина дает свою фамилию женщине, если хочет продемонстрировать, что она его женщина. Его пара. Он принимает ее в семью. Иловайские – древний донской род. Среди предков есть князья, графы, генералы. Родовое имение под нынешним Донецком располагалось. Наша родословная диктует свои условия. Олеся сразу не получила нашу фамилию, но предполагалось, что, когда она станет достойной войти в род, она поменяет фамилию.

– Если захочет, – не удержалась Кира. – А то ведь на достойность проверка с обеих сторон идет.

Галина Семеновна из древнего донского рода, вытаращила глаза, вздохнула и хотела что-то сказать, но Кира не дала ей этого сделать.

– А когда Олеся была жива, вы часто приезжали в гости? К сыну, к внукам?

– Регулярно. Когда выдавалось время. У меня свой график, я выделяла в нем время.

Они вернулись на веранду. Самбуров уже выяснил все, что нужно, и ждал Киру. Виктория и Андрей остались на тех же местах.

– Скажите, Александр, почему вы не рассказали следствию, что ваша жена от вас ушла? Она давно не жила с вами. Испугались, что сочтут подозреваемым?

– Она в магазин вышла и пропала. Это есть в… деле… Я рассказывал… Ее искали. Я обращался в социальный фонд «Найди человека» и в волонтерское движение, – он неуверенно махнул рукой в сторону папки в руках Самбурова. – Когда ее убили, я решил, что похищал ее как раз тот человек.

– Я не о походе в магазин, после которого вы объявили ее в розыск, а потом забрали заявление. Тоже странный поступок, больше похожий на обеспечение себе алиби. – Специалист по психопатологии хмурилась и сверлила Александра суровым взором. Он вдруг утратил весь свой лоск и деловитость, растерялся и начал суетиться. – Я о длительном периоде, в котором Олеся уже не жила с вами. Когда она ушла? Осенью, я полагаю. В октябре? Потом вернулась, и что? Захотела развод?

– Нет! Она не собиралась от меня уходить! – пылко выкрикнул мужчина. – Это временно…

– Вы еще заявите, от таких, как вы, не уходят! – проговорила специалист по психопатологии. – Уходят. Когда мужчина заводит любовницу, сразу появляется вероятность, что жена подаст на развод. А у вас любовница уже давно, и не первая, по всей видимости. Олеся годами мечтала избавиться от этих мук. Готовилась к уходу. И ушла. В ее шкафу висят осенние вещи, флисовые костюмы, куртка, которыми она тогда пользовалась. У сына ивент-календарь[2] за прошлый год. Он забросил его, потому что они перестали заниматься им с матерью. Ваша дочь захотела переделать вход в свою комнату, – Кира обернулась к матери мужчины: та быстро моргала, на лице читалась полная растерянность; видимо, нынешних представителей древнего донского рода не учили держать лицо, – после ухода матери, но вы имели в виду не смерть матери, это случилось в мае, а время перед сезоном дождей. В Адлере это ноябрь-декабрь. Что произошло дальше?

Кира выдержала паузу, глядя, как родственники справляются с непониманием происходящего.

– Вы были уверены, что она пожалеет об уходе и вернется? Не сомневались, что Олеся не сможет без вас и без детей? Но она устроилась на работу, сняла хорошее жилье, ушла насовсем. Потом пришла, чтобы официально развестись? – Кира предполагала по мелким деталям, которые разглядела в доме, практически угадывала. Но подтверждение своему рассказу видела на лице Александра. – Она встретила кого-то? Рассказала об этом вам? Что дальше? Вы не смогли этого вынести? Удивление? Страх? Паника? Изменщики часто искренне впадают в шок от того, что оказались на месте тех, кому сами изменяют.

– Вы еще скажите, что это я ее убил! – выкрикнул последний аргумент мужчина.

– Убил? Нет, не скажу. – Кира сложила губки бантиком и хмыкнула, выражая сожаление. – Маленькие ладошки, мелкие жесты, жизнь по правилам. Вы не способны на убийство. Вы всю жизнь живете по порядкам авторитарной матери, которая точно знает, как надо жить. Боитесь сделать шаг в сторону. Я и любовнице-то очень удивлена. Практически вызов порядку и закону в лице строгой матери.

Не оглядываясь на Иловайскую, Кира выставила в ее сторону ладонь.

– Да-да. Вы заняли своими блузками половину гардероба, а даже не живете с ними. В доме совсем нет фотографий Олеси, только в комнате сына. Вы вычистили все ее следы, едва женщины не стало. Настойчиво выставляете кучу глупых и неважных правил, как жить, поддерживая имидж родословной, которая никому не нужна. – Кира ткнула пальцем в Александра. – Ваш предел отклонения от правил – это любовница. Могу поручиться, что вы ее больше от матери скрывали, чем от жены. – На лбу мужчины резко очертились морщины, и уголки глаз дернулись вниз. Кира поняла, что и тут угадала. – Убить вы не способны, а вот ворчать, изводить упреками, ругать, внушать чувство вины и ненужности – как раз про вас. Вы годами объясняли Олесе, какая она некрасивая, толстая и неинтересная. Естественно, должна быть благодарна, что вы на ней женились, и беспрекословно терпеть все, иначе останется одна. Маменька ваша изо дня в день объясняла ей, в чем именно она плохая жена, недостойная супруга и никудышная мать. Даже детей здоровых родить не смогла. У сына задержка развития, у дочери анорексия. Какая она скверная претендентка на то, чтобы стать членом вашего рода. Чтобы носить фамилию Иловайских – это нужно еще заслужить, – передразнила Кира писклявым голосом. – Самих-то не выворачивает от снобизма?

Кира прошла по веранде и развернулась к обоим представителям семейства. Девушка говорила ровным и спокойным тоном. Виктория, дочь погибшей женщины, вынула из ушей наушники, прислушиваясь к разговору. Девочка побледнела, ее накрыло чувство вины. Кира везде попала.

– Вы ни разу не вставали на сторону жены. Только добавляли сомнений и мучений. А потом что-то случилось, и Олеся взбунтовалась.

– Она бросила детей! Хорошая мать не оставит своих детей! – возмутилась Галина Семеновна.

Кира повела рукой, оглядела дом, веранду, двор.

– Красивый дом, налаженный быт, родной отец, домработница – это не похоже на «бросила». Дочь взрослая, некоторые моменты воспитания ей не повредят, а с сыном она наверняка виделась. Вы просто не удосужились выяснить, что происходит с ребенком. А традиционно завалили правилами. – Кира пожала плечами, на мгновение остановив взгляд на бассейне.

Она еще могла добавить про уход от реальности у десятилетнего мальчика и про психологию анорексии у девочки-подростка, но тут лучше нужно обращаться к специалистам. С обстоятельствами жизни Олеси все было ясно, обсуждение семейных проблем к делу не имело никакого отношения.

– Итак, она ушла. Когда?

– В ноябре, – просто ответил Александр. – Примерно за полгода до того, как ее убили. Она оставила записку. Сказала, что от меня ей больше ничего не надо. На имущество не претендует. Дети решат сами.

– Записку вы не сохранили?

– Нет. Я тогда обалдел и… и… не знал, что делать.

– Побоялись сказать маме, – договорила за него Кира.

– Да, – тихо признался мужчина. – Надо было подумать, как это все объяснить. Олеся же не оставила мне возможности нормально все сделать… По-хорошему. Как-то рассказать людям, что это она… все…

– Ты сказал, что у нее заболела мать! – зашипела Галина Семеновна, получившая возможность призвать сына к ответу за ложь.

– Потом поскандалите, – махнула Кира на нее рукой. – К кому ушла Олеся?

– Я не думал, что к кому-то. Ну какой у Олеси может быть мужчина? Ну нет!

– А еще вы думали, что она вернется, – покачала головой Кира.

– Ну конечно. Она виделась с Андреем, я знал это. Ну, думал, она выжидает, хочет, чтобы я бросил Алину… это любовница.

– И она вернулась, – продолжила Кира. – Зачем?

– Я думал, она приползет просить прощения. Не сможет без меня, без нас жить, – Александр неуклюже указал на Андрея, и получилось на мать, хотя, скорее всего, имел в виду дочь. – А она вернулась за документами, вещами какими-то… и она вела себя странно. Я не понимал, что она говорит. Что вообще происходит. Она спрашивала, почему у нас не было еще детей? Говорила, что ради ребенка она бы согласилась со мной жить некоторое время… Какого ребенка?

Кира нервно постукивала ноготками по перилам, она о чем-то рассуждала.

– Она была беременна. Олеся была беременна и не знала, от кого, – тихо ахнула Кира. – Вот он, смысл этих хождений – ушла, потом вернулась.

– Нет! Она не могла быть беременной. У нас не может быть детей. У меня не может. Это невозможно. Стопроцентная гарантия…

– Вы сделали вазэктомию[3]? – Кира почти смеялась. – Смелый шаг! Целое решение! Вы тогда сказали Олесе об этом, или она давно знала?

– Да. Нет. Я не помню. – Александр вконец потерял нить разговора и уже не контролировал, что услышит его мать и как ему придется оправдываться.

– Какая вазэктомия? Это что такое? Это же ты сам, собственноручно… – до матери наконец стало доходить.

– Вряд ли сам. Без вмешательства специалиста тут не обошлось, – хихикнула Кира. Она бы с удовольствием посмотрела, как рушатся мечты Иловайской на длинный и богатый наследниками род и на то, как она набросится на собственного нерадивого потомка. Но пора было сворачиваться.

– Ты в своем уме? Что ты натворил? – вопила Галина Семеновна, и взрослый здоровый мужик сгибался под ударами.

– Алине нельзя иметь детей! Беременность может ее убить! – неловко прошептал он, и мать зашлась на вдохе, выпучила глаза, наверняка готовилась упасть в обморок.

– Кто тот мужчина, к которому ушла Олеся? Имя. Чем занимается? – прервал всеобщую истерию громогласный возглас Самбурова.

– Я не знаю. Я не думал о мужчине, – как-то неловко взвизгнул Александр.

– Вы понимаете, что, укрывая эти сведения, вы препятствовали следствию? Это преступление, – холодно сообщил подполковник.

– Я ничего не знаю. Я только потом понял, что она к мужику ушла. Мне сначала даже в голову подобное не приходило.

– Зачем объявили ее в розыск?

– Не знаю… Случайно получилось. Я разозлился. Она меня бросила с детьми. Мама не хотела с ними сидеть. Алина не хотела с детьми жить. Она хочет путешествовать, ходить в рестораны, желает праздной жизни, а не быть мачехой, тем более больным, сложным детям.

Кира не пропустила взгляд, которым его наградила дочь. С этой стороны он тоже огребет.

– Я думал, ей станет стыдно. Столько пристального внимания. Олеся боялась внимания. Она даже фотографироваться не любила, а тут ее фото везде показывали. Она бы не могла прятаться. Если бы выяснилось, что она ушла, стали бы осуждать, что она бросила детей. Я хотел вернуть все на свои места! Меня дергали со всех сторон. Но она не выходила на связь. И я понял, что это бесполезно и глупо. Забрал заявление. А потом ее убили.

– И вы не сказали полиции, что она ушла к другому мужчине, потому что боялись, что вас обвинят в ревности и убийстве.

– Меня и так проверяли. У меня железное алиби, – совершенно без сил признался Александр. – Какое это имело значение? Уже ничего не вернешь…

– Самодовольный надутый гусь! – фыркнула Кира, покинув дом. – Он горюет не от том, что Олеси больше нет. Он сожалеет, что она больше не будет его прислугой.

– Кира! Подождите!

Вергасова обернулась. К ним приближалась Вика, дочь Олеси. Она озиралась по сторонам и несколько раз обернулась. Девушка вышла откуда-то с задней части дома, не из главных ворот, как следователь и консультант. Видимо, не желала афишировать свой уход и разговор с гостями.

– Извините, я не запомнила вашего отчества. – Вика смотрела вниз, на носки своих тапочек, розовых и пушистых, совершенно не уместных на пыльной грунтовке. Она поднимала на специалиста по психопатологии взгляд, резкий, и опускала снова.

– Ничего страшного, – Кира постаралась быть дружелюбной. – Просто Кира.

– Я думаю, я его видела. Мне кажется…

Кира и Самбуров кивнули и выжидающе смотрели на девушку. Она тайком выбралась из дома в домашних тапочках, обогнула забор, успела их нагнать. Ей было что сказать.

– Мама приезжала к Андрюше. Часто. Они ходили в кафе или просто сидели в парке. Болтали. Он же ну… маленький… головой. Он ей открытки и всякие поделки мастерил и ждал, чтобы отдать. А она так радовалась, как будто он ей драгоценности дарил.

Кира улыбалась, ни взором, ни жестом стараясь не спугнуть порыв откровенности девушки. Лишь бы Самбурова не понесло соблюдать букву закона. Девчонка может быть несовершеннолетней, они не знают, сколько ей лет, и должны с ней разговаривать при отце.

– Они, мама с Андреем, от меня не скрывали, что видятся. Даже звали с ними гулять несколько раз. А я хотела… Только почему-то этого не делала. – Вика зябко потерла ладонями плечи. – Один раз я к ним пошла и увидела… ну мне показалось, что за ними следят. За мамой, наверное, не за Андрюшкой же. В парке около моей школы, за деревом, стоял человек, мужчина. Я сначала решила, что это был папа, и сейчас он выйдет и будет ругаться. Я остановилась, тоже за дерево спряталась, стояла и смотрела. Он стоял и не уходил, пока мама с Андрюшей не пошли к нашему дому, тогда он за ними пошел. А к маме подошел, только когда Андрюша домой зашел.

– Ты видела его лицо? Сможешь узнать? – спросил Самбуров.

– Нет. Я и фигуру-то издалека только видела. Ну, мужик какой-то, – девочка пожала плечами. – Но вдруг это он был, тот, кто ее убил?

– Возможно, – согласилась Кира. – А что тебе показалось странным? Любая мелочь, самая глупая, пусть даже кажется.

Вика кивнула:

– Он, когда подошел к маме, дал ей стакан с чем-то. Обычный. Бумажный, из кафе. Мама его взяла, но не пила. – Она смотрела на Киру, будто хотела донести какие-то свои ощущения, которые не выражались словами. – Она к губам его подносила, но стакан остался полным.

– Ты проверила стакан? – догадалась Кира.

– Да, – Вика покраснела и опустила глаза. – Я не знаю зачем. Я некоторое время шла за ними. Они странно шли, не близко к друг другу. Он даже ее за руку не взял. А потом мама поставила стакан на край урны. Не выкинула внутрь, а на край поставила. Ну, я… Я взяла этот стакан, когда они ушли.

Кира не торопила. Девочка смущалась, мучалась сомнениями, но рассказывала.

– Стакан был полный. То есть мама только делала вид, что пила. Наверное, обидеть не хотела его. В стакане чай был. А мама не любит чай, тем более травяной. Ее вообще от такого тошнит. Мама латте любит или капучино с сиропом и с зефирками или с присыпкой какой-нибудь. – Вика разулыбалась, вспомнив привычки мамы. – Она все в десерты превращает. А чай она не пьет. Этот мужчина ее совсем не знает.

Кира кивнула:

– Скорее всего.

А про себя подумала: или предпочитает, чтобы она пила чай, как это делает кто-то, ему важный, не обращая внимания, игнорируя, что Олеся другой человек.

– Мама, она… я не знаю, как сказать… она не дурочка, – продолжила Вика. – Она про безопасность всегда помнила. Мы часто в доме одни были, когда еще она с нами жила, и она всегда ворота закрывала, и камеры включала, и нас с Андрюшей учила с незнакомцами не разговаривать, в чужую машину не садиться, если грабитель пристанет, отдать деньги и украшения, не сопротивляться. Мы однажды возвращались из кино, там на улице фонари не горели, и она повела нас в обход, по светлому пути. – Вика кусала губы. Она много размышляла над этим вопросом. Думала, кто и почему убил мать. – Она бы не открыла дверь постороннему человеку. Ее же в съемной квартире убили? Андрей был у нее и сказал, что там цепочка на двери была. Ему нравятся такие штуки, он играет с досками, на которых замки, цепочки и петли шнуровать надо. Мама его приучила. Развивает… Развивала. Он цепочку дверную хорошо запомнил. Так вот, мама бы не открыла дверь постороннему человеку. Она знала того, кому открыла дверь. – Вика подняла на Киру глаза, полные слез, обвела взглядом пространство вокруг и достала телефон. – Может быть, это был вот этот мужчина. Еще… Они в интернете познакомились. Он комментарии под ее постами оставлял. Сразу было понятно, что он к ней клеится. И она ему взаимностью отвечала. Я сразу поняла, что они обязательно познакомятся в реальности. Еще скриншоты сняла… дура такая… хотела папе показать… А у него эта мерзкая Алина. Все из-за нее.

Кира уже приняла на свой телефон картинки по аирдроп[4].

Кира не спешила заканчивать разговор, вопросительно смотрела на дочь Олеси, давая той возможность собраться с мыслями.

– Еще он, наверное, в церкви часто бывал и маму туда водил. От него так пахло. Как в церкви, ладаном. От стаканчика с чаем пахло, он же долго его в руках держал, пока маму ждал, и от стаканчика стало им пахнуть ладаном. – Вика пренебрежительно наморщила нос. – Мама стала с собой косынку носить, на шею как шарф повязывала. А до этого никогда так не ходила. Она же все время в спортивных костюмах ходила. Какая косынка? А тут стала носить. Это из-за него.

Возникла пауза. Вика рассказала все, что хотела. Тишину нарушал обычный гомон внутренней городской улицы – машины, дети, прохожие.

– Вы найдете его? – Вика уперла взгляд в специалиста по психопатологии. И Кира поняла, что наконец Вика спросила то, за чем выбежала. – Изменить ничего нельзя, но он же убил. Он должен понести наказание.

– Он будет наказан, – пообещала Кира Вергасова, игнорируя суровый взгляд подполковника Самбурова. – Он пожалеет о том, что сделал. Умирают все, а живут, жалея о содеянном, единицы. Он обязательно пожалеет о том, что натворил. Я тебе обещаю.

Вика кивнула и пошла прочь, волоча розовые пушистые тапки по пыльному гравию.

Григорий помотал головой.

– Убийца не обязательно тот мужчина, к которому она ушла, – размышлял Самбуров.

– Не обязательно. Может, и случайный какой. Сантехником представился, она и пустила, – согласилась Кира. Если она так легко согласилась, значит, у нее была другая точка зрения.

– Не могла она якобы сантехника пустить, – пробормотал Григорий, уже догадавшийся, что Вергасова его подтолкнула к выводам. – Она, когда дверь открыла, в комнату пошла, не в ванную и не на кухню. И напали на нее в этой комнате, следов борьбы нет. Знала она того, кого пустила.

– Угу, – кивнула Кира, не посмотрев на следователя. – Она была с ним хорошо знакома. Только, скорее всего, она не ушла ни к какому мужчине. Не чувства там вспыхнули. Не похоже. С мужем она не о чувствах говорила, а о себе и возможном ребенке. Ей нужен был повод, чтобы уйти. Она металась, выясняла, от кого беременна. Но мужчина был. Точно. И это его видела дочь. Он убийца.

Самбуров кивнул. Кира листала дело.

– Муж жертвы красавец. Тема внешности постоянно мусолилась у них в доме. Внешности, манер, воспитания. Скорее всего, Олеся выбрала не очень привлекательного мужчину. Она сама не то чтобы некрасивая – красота вообще вещь относительная. Для одного красавец, для другого уродец. Иногда на современных признанных красавиц глянешь… из какого фрик-шоу сбежали?

– Красота в глазах смотрящего?

– Не только. В ощущении себя. Олеся не ощущала себя красавицей. Не красилась, одевалась в балахоны, в зеркало не смотрелась. Их просто нет в доме. Свекровь с мужем, конечно, конкретно девку под лавку загнали своими несоответствиями идеалу. Это тоже здесь сказалось. Так что утешения и спокойствия она искала с мужчиной невзрачным, безопасным внешне. Для него, кстати, внешность жертв явно имеет значение. Не просто так же он красит своих жертв. Это что-то значит для него.

– Жертвы не похожи друг на друга. – Самбуров покосился на фотографии в ее руках.

– Если оценивать цвет волос, цвет глаз и комплекцию, нет, не похожи. А если посмотреть под другим углом, – Кира наклонила голову вбок, – обе очень белокожи, большие глаза немного навыкате, как будто без ресниц. У одной очень короткие, у другой светлые ресницы. Губы тонкие и бледные.

– Обе бесцветные и невзрачные.

– Так и просится глазки подвести. Добавить краски.

– Вот он и добавил.

Кира только вздохнула.

– Что по портрету убийцы скажешь?

– Средних лет, до сорока. С детства проблемы с женским полом, скорее всего, был женат, но развелся. Жена от него ушла. Сложные отношения с матерью. С матерью… – Кира помолчала, хмыкнула. – Подумать надо. Невзрачен, мышечная недостаточность, невысокого роста. Или очень худ, или, наоборот, склонен к полноте.

– Ты думаешь, сексуального мотива нет? Потому что ни одна из жертв не изнасилована?

– Обе жертвы его знали. И видели неоднократно. Безбоязненно подпускали к себе близко. Либо дружили, либо отношения были в начале ухаживания. Но секс, если и был… Олеся, как мы помним, имела сексуальные отношения с кем-то кроме мужа и даже сделала аборт, – Кира постучала пальчиком по делу. – Патологоанатом пишет: аборт незадолго до убийства. …Но секс в его жизни явление редкое, может быть, какое-нибудь извращенное. Он вообще секса сторонится.

– Извращенное – это какое? – уточнил подполковник.

– Не очень сексуальное, на наш обывательский взгляд, – уточнила Кира медленно и задумчиво, но Самбуров вскинул брови и вопросительно помычал, требуя ответа.

– Ну он может получать удовлетворение при каких-то обстоятельствах, например, когда женщина моет пол или красит ногти, – Кира помахала одной из фотографий жертвы. – Ну или надев на палец презерватив и коснувшись ануса женщины. Что? Что ты смотришь на меня, как девственница на порнокартинку? Мне одна проститутка рассказывала. У нее был такой постоянник, японец. Он смотрел, как она раздевается, доставал презерватив… проделывал вот это и все… оплачивал услуги.

– Интересные у тебя знакомства, – хмыкнул Григорий.

– Японец. Японец – это интересно. Знаешь, с их ритуализмом… у них психика бывает такой чудной…

Кира встретилась взглядом с Григорием. С нежным, заинтересованным и восторженным взглядом. Казалось, он слушает ее голос и совершенно не слышит, что она говорит. Он так рассеянно на нее смотрел.

– Что опять не так? – она откинула волосы назад.

Он улыбнулся и помотал головой.

– Мне надо подумать. – Кира потерла переносицу. – Но что касается насилия – нет, сексуального насилия тут и быть не могло. Чтобы насиловать, вообще активно хотеть и трахать, должен быть… ну такой сексуальный драйв, энергия. Это острые чувства, эмоции. Желание доминировать, наказать, отомстить, что-то доказать. Это не наши случаи. У нас что-то спокойное, почти в бреду. Он убивает, разукрашивает в каком-то порыве, потом очухивается, наверняка сам себя пугается. Скорее всего, он и сексуальности в себе пугается. Девки его заводят чем-то странным, нестандартным, он пытается, ожидает, и у него, скорее всего, не получается. Потом он себя наказывает за свою неспособность или просто потребности…

– Робкий серийный убийца? – хмыкнул Самбуров.

– Ну не то чтобы робкий… Безликий. Нейтральный, – Кира задумчиво покивала, закусила губу. – Знаешь, нас еще студентами водили в колонию к настоящим серийным убийцам. Чтобы вживую на них поглядели. Один препод очень постарался. Считал, нам будет полезно. Кучу инстанций, запросов… – Кира засмеялась. – Не знаю, чего мы тогда ждали. Ну понятно, совсем юные были. Наверное, представлялось, что вот сейчас увидим чудищ внеземных о семи руках, с тремя рядами острых зубов. Не знаю… Но ожидали мы многого. Не дышали, когда ехали в колонию. Глаза горели, земля из-под ног уходила. А там…

Кира замолчала.

– И что там? – Самбурову всерьез стало интересно. Он только что осознал, что никогда не думал об общем портрете серийного убийцы. Кира рассказывала об исследованиях. Он сам задержал двоих. Но общего, что там общего?

– А там ничего. Серые безликие люди. Ничего выдающегося. Ничего особенного. Мутные глаза, и все.

– Колония в таких превратила? Перспектива мотать пожизненный срок вряд ли настраивает на позитив или какие-то ожидания от жизни. Вот лампочка и гаснет, потому что человек уходит, а оболочка остается.

– Не в этом дело, – мотнула головой девушка. – Отсутствие ярких черт во внешности и в характере – это следствие нереализованности. Они ничем не увлечены, не нашли места в жизни, не имеют интересов, плюс низкое моральное развитие. Это все отражается на внешности. Маньяки очень скучные люди. Посмотри пару десятков портретов, и могу поспорить, ты ни одного не запомнишь.

– Что убийства сильно отличаются, тебя не беспокоит? Ты думаешь, оба убийства совершил один и тот же человек? – спросил Самбуров.

– Уверена, – заверила Кира. – В случае с Олесей он еще не был уверен, что делает, какую форму примет его жертва. Очень, просто до полусмерти боялся себя или еще чего-то. С Натальей уже оформил ритуал, понимал, что делает. И то – как Зыкова рассказала? – его шатало, когда он вышел из дома Фельдман.

Кира сложила обе папки с делом и отдала Самбурову.

– В любом деле нужно усложнение. Со вторым убийством он придумал детали, которые что-то для него значат, добавил смысл. Он усложняет. – Кира покивала, раздумывая. – Он усложняет, а значит, срабатывает не триггер, не какой-то спусковой механизм, который толкает его на убийство. Значит, жертва ритуальная. Он убивает продуманно и для чего-то. То, что он был знаком с обеими женщинами, тоже говорит об этом. Будем думать! – решила Кира и пошла в свою машину.

Аню и Юну они застали на том же месте, как будто девушки замерли во времени. Впечатление оказалось обманчивым. Юнка радостно поделилась волшебной температурой воды. Аня хоть и молчала, пребывая в рабочей собранности, а мокрые прядки у лица выдавали, что время она потратила не только на расследование.

– Володя звонил, – Аня покосилась в сторону. – У нас свидетель объявился, который знает убийцу.

Глава 7

Григория разбудил дивный аромат кофе. Свежемолотого и свежесваренного. Кроме пакета с зернами в доме никакого другого кофе просто не было, значит, перемололи и сварили их.

Подполковник Самбуров не обнаружил в кровати рядом с собой Киру, подумал, что у ее бессонницы есть свои плюсы. Хороший кофе по утрам, например. Наверняка еще и завтрак. И, что не маловажно, уже все готовое. Они приехали под утро, и для него ночь слилась в одно моргание. Закрыл глаза – открыл глаза. Где Кира брала силы, чтобы не спать и еще что-то делать, он не представлял.

На кухне он действительно обнаружил яичницу, жареный бекон и свежеиспеченные круассаны из его любимой пекарни.

Кира сияла, словно звезда на новогодней елке, была уже одета и даже причесана. Изменения впечатляли, но иллюзий не вызывали. Это ненадолго. Скорее всего, она просто соскучилась по расследованию и немного – ему хотелось так думать – по нему, поэтому мила, улыбчива и сговорчива. Долго скрывать свою натуру она не сможет.

Он поцеловал ее и с довольным видом уселся за стол, рассуждая про себя, что, как ни странно, ее желание угодить и быть милой его скорее забавляет. Какой она будет, ему все равно: любит он ее любую. И колючую, словно еж, с острым, словно скальпель, языком, и несговорчивую, подобно ослице.

– Оставь посуду Юнке, – распорядился он, уложившись в пятнадцать минут на утренние процедуры. – От нее не убудет. Пошли.

Свидетелем оказалась совсем девчонка на вид, до предъявления паспорта – лет пятнадцать, не более. Реальных – двадцать шесть.

Ласточкина Мария Николаевна сидела с напряженной спиной и шеей, сверлила казенный паркет взором, лишь изредка поднимая взгляд на следователей, и четко чеканила слова:

– Лейбенко Антон его зовут. Живет на Горсоветской, номера дома не знаю, но могу показать. Работает в МЧС. Вот еще его аккаунт. И телефон. Сначала он мне писал в соцсети. Говорил комплименты, там всякие «жопа огонь» и «давай встретимся». Мы встречались недолго. Потом я отказалась с ним встречаться. Ему мой отказ не понравился. Он стал угрожать. Я даже из дома боялась выходить. Но он ничего не сделал. Когда это все случилось, я его видела там. Так получилось. В черной толстовке с капюшоном, но все равно узнала. А потом в телеграм-канале про события в Краснодаре увидела про Фельдман Наталью и все поняла. Я, когда его в то время там видела, не поняла, что это. Только потом сообразила: у него на руках и лице кровь была.

Дознание вел Володя. Невозмутимый и внимательный. Самбуров тоже слушал, сидя за своим столом. Аня, как всегда, стучала по клавишам, укрывшись за крышкой ноутбука. Кира неприкрыто разглядывала свидетеля. Черные крашеные волосы неровно острижены, будто сама ножницами обкорнала. Может, у молодежи сейчас так модно. На носу крупные веснушки, и светлокарие, будто вылинявшие, глаза. Девушка сутулилась, не могла найти места рукам, сидела скованно, будто в любой момент готовилась соскочить с места. На лице читались страх и сомнения. Еще неуверенность. Она будто искала поддержки у всех, кто был рядом. Неуверенность – это ее обычное состояние. Но придраться не к чему. Ласточкина Мария не лгала.

– Это серьезное обвинение, – мирно улыбнулся Володя. – Убийство.

– А я не обвиняю, – буркнула девушка. – В интернете написали, что убийца был в черной толстовке, в капюшоне, примерно в то время и скорее всего в крови. Вот он там и был в это время. У меня фотографии есть.

Некоторое время следователи изымали материал. Кира зашла за спину Ани, стала разглядывать фото.

На одной мужчина в черной одежде выходил из машины. На следующей шел по улице, затем заходил в дом. Аня уже открыла карту, отмечая геотег сделанного фото и место преступления. В целом по месту все сходилось. На руках и щеке действительно виднелись бордовые пятна, похожие на кровь.

– Как вы там оказались? – продолжил Володя.

– Я следила за ним, – запинаясь, призналась девушка. – У меня там подруга живет, и его я уже встречала. Я не думала, что он убивать кого-то будет. Он… Он к любовнице туда ходит. А сам женат.

– А вы зачем следили?

– Чтобы не угрожал. Я бы сама ему пригрозила, что у меня фотографии есть его с любовницей и я, если что, все жене расскажу.

– Как вы познакомились? В сети?

– Нет. Он в больницу к матери приезжал. Тоже по работе, сотрудники МЧС привезли кого-то. Я у нее была. Ну мы поболтали, и он комплиментов наговорил. Потом нашел меня в соцсети. Переписывались сначала.

– Переписка сохранилась?

– Не вся.

– Хорошо. Где прошло первое свидание?

– В квартире какого-то его друга. Он тоже пришел вот так, в черном. И он… Он агрессивный.

– Поясните. – Ни один мускул на лице Володи не дрогнул.

– Ну он… он занимается агрессивным сексом. Мне такое не понравилось. Он меня связывал и… ну… не бил, но шлепал больно. Зажимал шею и держал за волосы. И все так… жестко. – Девушка нервно теребила собственные пальцы. – Я ему сказала, что так больше не хочу. Он рассмеялся.

– Но отношения вы продолжили? – поинтересовался майор МВД. Легкая, спокойная, вселяющая уверенность улыбка ни на миг не сходила с его лица.

– Он ухаживал хорошо, внимательный такой, вроде как его я интересовала не только в плане секса. И я решила, что это он так сильно меня хотел в первый раз. Ну как бы страсть же вспыхнула, он мне так и сказал. Я думала, что потом такое пройдет и все будет нормально.

– Но не стало? – уточнил Володя.

– Нет, – помотала головой девушка.

– Маша, скажите, как вы вели себя в постели, когда Антон был груб? – Кира не стала вставать со своего места, чтобы не настораживать свидетельницу проявлением внимания к ней.

– То есть как я себя вела?

– Вы сопротивлялись? Пытались освободиться? Может быть, кричали или плакали. Вы как-то давали ему понять, что вам не нравится и вы так не хотите? Раз вы говорите, что вам не нравилось, значит, такое поведение не поощряли? – Кира закусила губу, подбирая слова, старалась говорить сочувствующе, чтобы девушка расслабилась. Она не хотела с ходу вызвать подозрение, намекать, куда она клонит. – Думаю, вы знаете, что некоторым девушкам нравится такое отношение и они это демонстрируют в процессе секса. Тяжело и страстно дышат, подаются телом ближе и плотнее к партнеру, шире и резче раздвигают ноги, говорят что-то провокационное.

– Нет, я же сказала, мне такое не нравилось, – резко замотала головой Мария. – Я так не делала.

– Но и не кричали, не вырывались?

– Нет, не кричала. Мы были в чужой квартире, я же сама туда пришла. – Мария вспыхнула. – Я ему нравилась. Я это знала. Мне вообще казалось, что это не по-настоящему. Как будто он ведет себя, как в интернете рассказывают, что ли. Он нормально себя вел до постели. Я не боялась его. Не испугалась. Я просто ждала, когда это кончится.

– Вы перетерпели, – подсказала Кира.

– Ну да. Я расслабилась и терпела. А после он был очень нежным. И тогда мне все нравилось.

– Я вас понимаю. Хорошо. Что было дальше?

– Дальше такое повторилось, и я сказала, что так не надо. Тогда он нахамил мне, обозвал… бревном, и мы расстались. Потом я хотела помириться, написала ему. Я читала статьи про такой секс и всякое такое. Стала объяснять ему, что женщины чувствуют во время секса. А он сказал, что я дура и все – закончили. Я обиделась. А потом и вовсе узнала, что он женат. Он сказал, что если я буду вякать, то он сделает так, что я сексом вообще никогда не смогу заниматься и ни один мужик на меня не посмотрит. Но он ничего не сделал и не писал мне больше. Долго.

– Когда это закончилось? – уточнил Володя.

– Восемь месяцев назад. Примерно.

– И через столько времени вы решили за ним последить?

– Нет, я не следила за ним тогда. Сначала он сам мне написал, снова. С другого аккаунта. Сказал, что соскучился и все будет, как я хочу. Мы переписывались довольно долго. Я предлагала встретиться, он не хотел. Не торопился. Сам свидания не назначал. Только писал мне всякое красивое и нежное, ну и я подумала, что он изменился. Да, понятно было: он стал другим. Так же бывает! Из-за любви человек меняется! Ну вот! Я про жену его спросила, и он сказал, что они развелись. И он действительно изменился. Какой-то таинственный стал и очень нежный, аккуратный, что ли. Слушал меня внимательно. Спрашивал все про мою жизнь. Даже про детство! Я ему жаловалась по поводу работы и на мать, он всегда говорил, что мама – самое главное в жизни и эту связь рвать ни в коем случае нельзя. Ну я мирилась с мамой. В общем, нормально общались.

– Вы встречались?

– Да.

– Действительно изменился?

– Да, только… я даже не знаю, как это описать. Он вообще странный стал.

Маша мялась, стеснялась, выцеживала из себя слова маленькими порциями. Володя ни на секунду не терял самообладания, слушал внимательно.

– Подробнее. Где встретились?

– Он назначил свидание в парке, в дендрарии. Поздно вечером. Я сразу подумала: раз вечером хочет встретиться, значит, точно развелся. Женатые же вечером с семьей сидят.

Маша нервничала, заламывала руки, покраснела, вспотела. Но смотрела вниз или прямо на следователя.

«Скорее всего смущается темы», – решила Кира. Она не видела признаков лжи. Она видела явные несостыковки в действиях и суждениях, но Ласточкина не лгала.

– Ну я пришла. Думала, он на машине меня заберет и куда-нибудь отвезет, – продолжала рассказывать свидетель. – А он подкрался ко мне неожиданно, сзади, я даже испугалась. Если бы не цветы, которые он мне подарил, я бы закричала. Он обнял меня, тоже сзади, и на ухо мне всякое зашептал.

– Маша, вы очень волнуетесь. Не волнуйтесь, все уже закончилось. Что в свидании было странным? – Володя протянул девушке стакан с водой.

– Ну, он меня к дереву прислонил, прям там, с цветами, всем телом, а сам сзади стоял и гладил. И все время слова шептал, что я его солнышко, и чудо, и богиня, и фея. Еще странное… – Маша замялась, но в глазах следователя читался настойчивый вопрос. – Про маму. В такие моменты уж кто про мать говорит? А он такой, говорит, что зря я на маму сержусь и обижаюсь, она всегда добра желает, даже если я не понимаю и чем-то надо пожертвовать. Ну что-то такое, я точно не помню. Ну и постоянно твердил, конечно, что я красивая и любимая. – Ласточкина залпом выпила весь стакан воды.

– Он овладел вами?

– Нет… – свидетельница вспыхнула и снова уставилась в пол. – Только руку в трусы засунул, погладил и ушел.

– Он был резок? Груб, агрессивен? – спокойно уточнила Кира, глядя в сторону.

Маша помотала головой:

– Нет. Наоборот. Даже как будто робок.

– В темноте. В парке, – медленно проговорила Кира. – Сзади. Вы его не видели?

– Ну я же знаю, как он выглядел. Мы же уже общались и любили друг друга. Но тогда нет, вот прям лица его не видела.

Следователи переглянулись. Кира перевела взгляд на девушку и спросила:

– Маша, вы в детстве пели или танцевали? В какой кружок ходили?

Девушка несколько раз быстро моргнула, удивляясь вопросу, потом ответила:

– В детстве я рисовала. Но в художественную школу меня мама не отдала. Не захотела водить. Далеко от дома было.

Кира кивнула. То, что взгляд девушки в момент воспоминаний взметнулся вверх и вправо, она успела отметить. Маша визуал по восприятию, значит, как Кира и подумала сразу, взгляд вниз – это стыд.

– Вы продолжили общаться? – Володя вернулся к опросу.

– Да. Он говорил, что снова хочет меня увидеть. Как это все было здорово и прекрасно. А я больше не хотела в парке или в кинотеатре. Я хотела, чтобы мы нормально встречались. А потом его бывшая жена фотографии выставила, как они вместе в отпуск ездили. Получалось, он мне соврал! Он не развелся. Поэтому все время какие-то странные места назначает для встреч. Я не хочу по углам прятаться. Я ему это сказала. Он стал говорить, что я развратная, и что я шлюха, и что… ну вон, сами почитайте.

Аня копировала к себе фотографии и переписку с мобильного свидетельницы.

– Что было дальше? Почему вы решили, что Антон Лейбенко убийца?

– Дальше я его увидела на Бабушкинской. Точнее, сначала его машину. У меня там одноклассница бывшая живет. Она уехала надолго и мне оставила ключи – на всякий случай и за цветами присматривать. Она живет почти напротив того дома, куда Антон приходил. Только у… подруги квартира, а Антон в частный дом ходил. Ну я стала там бывать, выяснила, когда он приезжает. Поняла, что к любовнице. Два раза в неделю.

– Вас это обидело? – Кира не спрашивала, она размышляла о чем-то своем.

Маша быстро закивала, поджала губы, уголки дернулись вниз.

Злость, обида.

– Конечно. Значит, со мной можно в парке, как с дворовой собачонкой. А к кому-то нормально приезжает. Я видела: он цветы привозил и еще что-то в пакете. Нормальное свидание.

Маша помолчала немного, размышляя, говорить дальше или нет.

– Я к дому ближе подходила. Там с веранды видно в окно. Они сексом занимались. – Маша прищурила взгляд. – Там девка вся такая искусственная. Волосы наращенные, губы вколотые, скулы сделанные, задница, наверное, тоже. Она в черной латексной одежде, и он ее ремнем… Ну, такое все… БДСМ.

Следователи кивнули.

– Хорошо, Маша, – Володя вел разговор дальше. – Что произошло в день убийства?

– Я сначала про убийство не знала. Он в тот день приехал, зашел к любовнице, как обычно, потом они орали, я не слышала что. Издалека видела, что ругаются. Дальше он ушел куда-то с сумкой, черной, спортивной, небольшой. А потом пришел обратно без сумки. Когда вернулся, явно нервничал. У него на лице бордовые пятна и на руках. Пробыл у… этой недолго. И уехал. А потом я увидела про убийство в интернете и поняла, что время совпадает. Я даже крик той тетки слышала и как собака гавкала. Там совсем не далеко.

Володя смотрел выжидающе. Ободряюще кивал. Маша продолжила:

– Он был знаком с убитой. Я нашла несколько аккаунтов женщин, под которыми он оставлял комментарии. Среди них есть страница той женщины врача, которую убили.

Аня кивнула, подтверждая, что все скриншоты изъяты.

– Я, где его комментарии видела, фото экрана делала. Не знаю зачем, – призналась Ласточкина. – Наверное, хотела доказать себе, что он только секса от меня хочет, что на мое место вон сколько претенденток… Доказать, что никакая это не любовь, может, тогда смогла бы отпустить это все и забыть.

– А как вы нашли эти страницы и комментарии? – Кира заглядывала Ане через плечо. Часть была от имени аккаунта Антона Лейбенко, часть со второго, с которого с Машей связались позже, НэоКэтсу. Кира ощутила, как по ее лицу поползла улыбка.

– Да, у алгоритма этой соцсети есть такой функционал, – вместо Маши пояснила Аня. – В вашу новостную и поисковую ленту попадают аккаунты и публикации, на которых отметились те, кто у вас в друзьях. Если долго и тщательно все отсматривать…

Маша закатила глаза.

– Долго сидела в сети. Когда он выходил в онлайн, в поиске активнее появлялись его лайки, я смотрела, кому он их ставит, что-то искала по геотегу, потом отсматривала уже мелькнувшие страницы. Долго, но можно найти. С Кристиной Кирсановой я даже познакомилась. Вот этот аккаунт. Она нормальная. Он ей с НэоКэтсу писал. Они встречались, как мы, в парке. В общем, он больной какой-то на сексуальной почве. То почти насилует, то пиписечку погладит и в штаны кончает… Псих.

Кира криво улыбнулась.

– Я и в день убийства за ним следила… Фото с любовницей хотела сделать. Сразу не смогла, селфи палки не было. Я же не могу в окно вся залезть. Хотя они заняты были, ничего бы не заметили. Его жене рассказать хотела. И на страницу МЧС закинуть, в комментарии под статью «Наша гордость». – Маша кусала губы. – Хорошо устроился. Все думают, он такой хороший, спасатель и герой, его по телевизору показывали, он в школу к детям ходит, про свою героическую профессию рассказывает, а сам вон… насильник… ну почти… и убийца, наверное.

– С аккаунта «НэоКэтсу» он давно не пишет?

– Полгода сюда вообще не заходит.

– Если напишет, сразу сообщите, – предупредил Володя, подписывая Марии Ласточкиной пропуск.

Кира отошла к окну, потеряв к девушке интерес.

– Мне грозит опасность? – спросила Маша почти у выхода. – Он будет меня преследовать?

– Нет, не будет, – заверила Кира.

– МЧС-ника вези, – приказал Самбуров Володе. – Ордер я подпишу. Ребят возьми. Телефон сразу изымайте, может быть, связь с аккаунтом найдем. С кем он там общался? Любовницу вызывай и жену. На работу к нему тоже поедем. С Ласточкиной следственный эксперимент проведем. С Зыковой Томилой тоже, может, дама с собачкой что-то припомнит в процессе.

– Это не он. – Кира помотала головой. – И в дендрарии с Ласточкиной был не он. Не Лейбенко. И убийца тоже не он.

– Слишком много совпадений. Придется проверить. Думаешь, она не сможет узнать его? Или она врет?

– Она не врет. Она заблуждается. Искренне придумывает воспоминания, – Кира улыбнулась. – Но совпадения действительно есть.

Самбуров вскинул левую бровь, ожидая продолжения рассказа девушки.

– Маша Ласточкина ведет себя как типичная жертва, почти как в учебниках описывают. К тому же она не слишком пользуется вниманием у мужчин. Лейбенко она выбрала на роль тирана. Где-то там еще есть спасатель. Возможно, мать. Нормальный такой треугольник Карпмана[5]. Девушке в терапию надо. Но нам не важно, это другая тема. Лейбенко не смог удовлетворить с ней свои потребности и потерял интерес. – Кира что-то искала в своем мобильнике, поэтому говорила рвано и непонятно. Самбуров терпеливо ждал, сверля ее взглядом.

– А она не потеряла интереса, наоборот, продолжила жить в придуманной реальности, где между ними есть какие-то отношения. У нее не было мужчины, а для нее это важно. Поэтому все, что с ней происходило, она соотносила с Лейбенко. – Специалист по психопатологии подняла голову, оторвавшись от мобильника. – Вряд ли ты не понял, что человек с аккаунта НэоКэтсу и он же из дендрария – это не Антон Лейбенко. Ласточкина не видела его. Скорее всего, она даже понимает, что это не он был в парке. Признаваться не хочет сама себе, что так подсела на жестокого, безразличного к себе человека и имела почти сексуальную связь с посторонним, вообще не знакомым мужиком. НэоКэтсу написал ей, что «хочет начать все сначала». Удобный ход. Почти у любой девушки или женщины есть тот, с кем теоретически можно начать сначала. Она дотянула желаемое до действительности. Увидела во внимании к себе то, что хотела. Он имени не написал, Ласточкина его в переписке стала называть «Антон» – и он согласился, не стал отрицать.

– Это понятно, что тот, из парка, не Лейбенко. Но она видела Лейбенко в день убийства рядом с местом убийства, – напомнил Самбуров. – В одежде, подходящей под описание.

Кира махнула рукой:

– Проверяйте. Я о другом. Вот этот НэоКэтсу очень интересный человек-пароход. Я хочу сказать, аккаунт. – Кира положила на стол перед Григорием свой мобильник.

Самбуров присвистнул:

– А это точно он? Двойники аккаунтов бывают?

– Нет, – сказала подошедшая Аня. – Это один аккаунт.

– Это тот же аккаунт, с которого писали, так сказать, «комплименты» Олесе Геннадьевой. Это скриншоты, снятые дочерью. – Кира закусила нижнюю губу и хмыкнула. – И Наталье Фельдман он писал.

– Обеим жертвам, – кивнула Аня.

– Мы можем вскрыть аккаунт? Взломать? Что можно нарыть из этого аккаунта? – нахмурился Самбуров.

Кира видела: он растерялся, – но не понимала, почему именно. Внимание подполковника перескакивало с Ани на нее, потом он повернулся к столу Володи, видимо, собираясь уточнить, почему он еще здесь, а не арестовывает Лейбенко, но тот уже ушел.

– По закону не можем. Недружественная, запрещенная у нас соцсеть, – сообщила Аня и с хитрым взглядом добавила: – Хакнуть-то всегда можно. Ломают же мошенники. Найдем спеца.

Самбуров задержал дыхание и вытаращил глаза, прикидывая, как отреагировать на предложение своей сотрудницы. Кира улыбнулась, наконец догадавшись, что Самбурова раздражает и повергает в сомнения кутерьма с соцсетями.

– Не нужен нам этот аккаунт, – отмахнулась Кира. – Он уже пустой и забытый. НэоКэтсу наш убийца. Скорее всего. Но он давно перешел в реал. Ему не нужны соцсети. Последний комментарий, который у нас есть, когда был? Полгода назад? Больше? Нечего там искать.

– Хорошо, – легко согласилась Аня. – Вот еще: он писал Кристине Кирсановой и некой – я не знаю, как это прочитать, – ФряНика.

– Отрабатывай, – распорядился Самбуров.

– Сначала Кирсанову, – добавила Кира. – Дай я ФрюНику посмотрю.

Глава 8

Казалось, от Антона Лейбенко исходило некое тяжелое спокойствие, которое давило на всех присутствующих. Во взгляде читалось легкое презрение, непонимание и бесконечное терпение. Он не совершал лишних движений, не произносил ненужных слов, не испытывал пустых эмоций, дышал ровно и размеренно. Он жестко контролировал себя.

Кира вполуха слушала стандартные следственные вопросы и четкие конкретные ответы на них.

– Время, когда вы ушли из дома вашей любовницы Людмилы Старцевой, полностью совпадает со временем убийства, – сообщил Григорий.

– Не могу сказать точно, когда отлучался и когда вернулся. Пробыл у нее три часа. Приезжаю каждую неделю, вторник и пятница, с двух до пяти.

– Время зафиксировано на фото. На этом же фото на ваших руках и лице видны пятна, похожие на кровь. – Самбуров выложил перед ним фото с телефона Ласточкиной.

– Это кровь кота. – На лице Лейбенко не дрогнул ни один мускул. – Людмила взяла у подруги кота. Та переехала в другую страну. Кот невоспитанный и агрессивный. Напал на меня, поцарапал. Могу продемонстрировать царапины на бедре и ягодице. Я неудачно его отшвырнул, он ударился, у него в голове что-то перемкнуло, кот орал, отказали ноги, я засунул его в сумку, чтобы добить, но не дома, на глазах у Люды. Там неподалеку есть заброшенный недостроенный дом. Я вышел из дома Людмилы, пошел в направлении Лугового переулка, на котором есть нежилой участок. – От интонаций мужчины мороз пробирал по коже.

У Ани, которая не могла пройти мимо кошки или собаки, кормила и гладила всю встречающуюся на пути животину и держала в собственном доме почти зверинец, тряслись губы. Кира склонила голову набок, внимательно рассматривая Лейбенко. Четко очерченные скулы, прямой нос, загорелое подкаченное тело с хорошей осанкой. Если бы не маленькие черные глаза, обливающие всех презрением, можно было бы назвать красавцем. Он таковым себя и чувствовал, а еще героем-спасателем.

– Почему вы испачкались в крови? – ледяным тоном поинтересовался подполковник.

– Неудачно шибанул кота башкой об дерево. Кровища брызнула, вот и перепачкался. Труп бросил в кустах, думаю, еще найти можно. Толстовку жена выстирала, но кровь же так просто не смыть? Могу принести на экспертизу.

Кира вздохнула и поинтересовалась:

– Насилие и грубость – это норма в ваших отношениях с женщинами?

– Исключительно в рамках ролевых постельных игр. Все добровольно, – ни чувства вины, ни стыда на лице героя МЧС не отразилось.

– Мария Ласточкина считает иначе. – Кира вперила в допрашиваемого взгляд, в котором читался лукавый интерес. Специалист по психопатологии сложила губки бантиком, опустила глазки долу и снова вскинула на него взор. Она флиртовала.

– Мария?.. Мария?.. Кто это?

– Девушка, с которой вы познакомились в больнице. Некоторое время назад она была вашей любовницей, – Кира хмыкнула на слове «любовница» и облизала губы.

Реакции не последовало.

– Некоторое время? Любовницей? Громко сказано. Имел пару попыток растормошить этот мешок. Она амеба. Мне не понравилось. Она считает, что я ее изнасиловал?

– Она считает, что вы ее насиловали. Она была против подобных развлечений, не нашла их привлекательными и неоднократно вам об этом говорила.

– Она обратилась к врачам? Написала заявление? Только сейчас началось расследование? Что-то вы запоздали, – он скривил губы, при этом не испугался, не удивился, даже не встревожился.

Кира бы предположила социопатию, но к их делу это отношения не имело. Она прикинула, какую часть тела можно оголить в той одежде, которая была на ней надета.

– Я не скрываю, что мне нравится жесткий секс, – продолжил Лейбенко. – Законодательно у нас это не запрещается и не преследуется.

– Если практикуется добровольно. – Кира расстегнула горизонтальную молнию на майке и вскинула руки вверх, поправляя длинные волосы, чтобы нижний край груди более явственно вылез из топа. Она не сводила взгляд с подозреваемого. Зрачки Антона расширились, но лицо осталось каменным, он уставился девушке прямо в глаза, дернул уголком губ и произнес:

– Интересные методы дознания у нас используют правоохранительные органы. Среди следователей часто такое практикуется?

– Я не следователь. Практикую все, что мне по кайфу, – отозвалась Кира, не сводя с него прищуренных глаз.

– Провоцируете?

– Да, – просто ответила Кира.

– Зачем?

– Хочу увидеть реакцию.

– Увидели?

– Да, – кивнула Кира. Она застегнула молнию и отошла.

Через несколько минут она с легким недоумением наблюдала, как представительный серьезный мужчина в форме МЧС раскладывал перед Самбуровым характеристики от сослуживцев, ходатайства с работы, подробный список заслуг, из ситуаций, где Лейбенко проявил себя героем, и людей, которых он лично спас. Искренние и подробные заверения в кристальной чистоте перед законом.

– Не совершал, не замечен, не способен, – пропела Кира, заметив потерянный непонимающий взгляд Ани.

У капитана МВД не укладывалось в голове, как человек, спасающий жизни людей, мог спокойно и невозмутимо убить кота, ударив башкой об дерево.

…Потом жена, заламывая руки, с трепетным, испуганным выражением лица заверяла, что он отличный муж и прекрасный отец. Кира бы могла поинтересоваться, отчего у нее на запястьях ссадины и зачем она надела водолазку с воротом по самые уши в краснодарские плюс тридцать пять. Но ответ она знала и так, остальное было неинтересно.

– Она ведь под присягой заявит, что он чист и светел в своей профессии и семье, – нахмурился Самбуров, подойдя к окну и встав рядом с Кирой.

Выпроваживать гостей он предоставил Ане.

– Это не он, – Кира помотала головой. – Да, он тиран, манипулятор и позер, даже, возможно, социопат немного. Жена подвергается домашнему насилию, на работе он в некоторых рамках нарушает правила и регламенты, но ничего непоправимого. Он адреналинщик, ходит по грани, бежит навстречу опасности, но не перегибает палку. При этом он действительно хороший отец, заботящийся о детях, и за жену кому-то другому он голову оторвет. На работе все так и есть, как они в бумажках написали. Лейбенко первый на всех заданиях, в огонь, в воду, в ДТП. Рисковый, азартный, настоящий герой и спасатель. Он в своей роли, любит себя в ней, гордится, получает настоящее удовольствие от этого.

– Это ты решила, после того как потрясла перед ним полуголыми сиськами? – невозмутимо и не глядя на нее уточнил Самбуров.

– Нет, это я решила, как только он сюда зашел. Он видит себя брутальным самцом. Он женщин спасает, и они ему отдаются. Совместно они тонут в агрессивной, животной страсти. Жену он к этому принуждает, она всю жизнь будет стискивать зубы и терпеть – ради детей, ради семьи, не знаю, что она там придумала. А любовнице нравится. Есть женщины, кайфующие от жесткого секса. Ну или позволяющие мужчинам заниматься таковым ради каких-то других плюшек. – Вергасова пожала плечами и вздохнула. – Почему ему Маша не подошла? Потому что замерла и терпела. Потому что жертва. Его не интересует жертва, его интересует взаимность, яркий ответ. Лейбенко сексуально активен. Даже сексуально агрессивен. У него вон, тестостерон из ушей льется. Он трахает, и ему это нравится. Но он контролирует свои желания. У него в глазах нет безумия, нет истерии и ужаса. От голых сисек в экстаз не приходит… У него стандартные, нормальные реакции на сексуальную провокацию. Зрачки расширяются, слюноотделение повышается, э-э… встает член. Все, как у физически здорового, сексуально активного мужика. – Кира стучала ноготками по подоконнику.

Самбурову показалось, что думает она о чем-то другом. Девушка продолжила:

– Тот, кто убил Олесю и Наталью, реагирует не на голые сиськи, не на обтянутую юбкой задницу. На что-то особенное, индивидуальное. В понимании обычного человека вообще может быть не сексуальное. И дело не в том, что женщины не изнасилованы. Чтобы насиловать, чтобы вот так трахать, как Лейбенко, нужно желание, сила, ощущение себя самцом, может, желание наказывать. У нашего убийцы все не так. Он робок, он осторожен, он боязлив. Его психику подавляли в детстве, сейчас уже он сам себя подавляет. У него вообще слабая половая конституция. У него агрессия не сексуального характера. Я не уверена, что ему нужен страх и ощущение власти. Вот этот момент мне очень не нравится. Я пока не могу сказать, что им движет, – скомканно пробормотала Кира.

Она ненавидела эту фразу «я пока не могу сказать». Эту оговорку, которая фактически означала, что невозможно сделать выводы по пока существующим прецедентам, а значит, для принятия решения потребуется еще время и еще трупы. Жертвы.

Кира поправилась:

– Надо подумать. Но, понимаешь, любым человеком движет желание силы. Быть самым лучшим, быть первым, чтобы все на тебя смотрели, тебя слушали. Нормальные люди, психически здоровые, морально развитые, идут к власти законными методами. Одна часть через профессию, через компетенции. Они стремятся стать лучшими в своей области и таким образом получить внимание и признание. Из этой категории почти не получается убийц и преступников, зато получаются хорошие врачи, бухгалтеры, спортсмены. Кто угодно. Это люди, получающие силу над другими людьми путем великолепно отточенных навыков и профессиональных достижений. Есть другая категория. Она воспринимает власть более конкретно, прямо – контроль над другими людьми, подчинение их приказам. Эти идут в армию, в полицию, в администрацию, во власть. В школу и в садики, кстати, тоже такие часто идут. Но, опять же, действуют законным путем, социально одобряемым. Да, у них чуть слабее развита эмпатия, они проще и поверхностнее относятся, если причиняют кому-то боль, они страдают и кайфуют от знаков внимания или их отсутствия. Им важно, кто кому и сколько раз «ку»[6]. Но они в рамках закона. Более того, часто очень высоко его чтят. Часто стоят на страже.

Самбуров усмехнулся:

– Не помню, чтобы в юношестве, когда выбирал профессию, рассматривал ее как возможность контролировать других.

– Вот именно, что не помнишь, – ничуть не смутилась Кира. – Да и редко когда люди настолько логичны и осознанны, что понимают, что и зачем делают. Преступники – они в большинстве своем из второй категории, но это те, у кого не получилось социально адаптироваться, не получилось законным, не вредящим никому путем получить вот эту власть подчинения. У них эмпатия отсутствует напрочь, они чувствуют себя сильными, пренебрегая законом и правилами. Они дегуманизированы. То есть для них есть только они, а все остальные – тюфяки с питательной жидкостью, над которыми нужно доминировать. Чтобы удовлетворить свою потребность в силе, они идут на преступление. Именно связав, украв, заполучив каким-то образом человека в свою власть, он запугивает, издевается, мучает. Вот это апофеоз психического удовлетворения. Убийца питается страхом жертвы, упивается властью над нею. В этом его сила. Для этого он совершает преступление.

– Ты хочешь сказать, что психически больные люди, желающие власти над людьми, идут работать в соответствующее органы? – уточнил Самбуров.

Кира оторопело уставилась на него, помолчала, потом ее взгляд сделался сочувствующим и насмешливым.

– Вот я где это сказала? А? Я сказала, что для нормальных людей есть два законных способа стать сильными. Да, они выбирают разные пути, но в целом идут одной дорогой, удовлетворяют свою потребность в силе законно и не вредя другим. Преступниками тоже движет желание силы и власти, но способы они выбирают иные. Психически больных берут в МВД?

– Нет конечно! В прошлом году одного жестко отсеяли. Рвался, но психологи не пропустили. – Самбуров все равно смотрел обиженно. – Хорошо!

– В общем, нормальный маньяк должен удовлетворять потребность в силе желанием власти и страха, при этом себя должен чувствовать в безопасности, – продолжила Кира. – А наш убийца ведом чем-то другим. И убийца точно не Лейбенко. Он на поведение «жертвы» вообще не западает.

– Совпадений много. С этого аккаунта писали обоим жертвам.

– Аккаунт не Антона. В его телефоне же не нашли подтверждения, что он хозяин страницы?

– Не нашли. Аккаунт НэоКэтсу, видимо, не его, – кивнул Григорий.

– Вот смотри. – Кира опять открыла скриншоты на своем телефоне. – В самом начале переписки НэоКэтсу и Маши. Он не говорит, что он Антон Лейбенко. Он говорит, что он ее старый знакомый, им было хорошо, он сожалеет, что все закончилось вот так. Разведка боем. Если девушка начнет выпытывать, кто он, где познакомились, он сольется, перестанет отвечать и все. Они же в сети. Никаких рисков. Он ничего конкретного не говорит. Маша так яростно желала, чтобы ей написал Лейбенко. Ждала. По сути, это ее единственные отношения с мужчиной. Она очень хотела и выдает желаемое за действительность. В аккаунте НэоКэтсу природа, девушки вон какие-то нарисованные, даже фото Лейбенко нет, хотя это ничего не доказывает.

– Фото можно было бы с его настоящего аккаунта сделать скрин и вставить?

– Именно. Легко. Но НэоКэтсу знать не знает про Лейбенко. Маша сама подвела реальность под фантазии. Хотела отношений с Антоном, или чтобы он пожалел, что ее обидел, или что-то кому-то доказать. Так хотела, чтобы он ей написал, что решила: НэоКэтсу – это он, – Кира пожала плечами. – НэоКэтсу просто не стал ее разубеждать. Она все сделала сама.

– Хорошо. Согласен. Связи между аккаунтом НэоКэтсу и Лейбенко нет. Но этот Кэтсу писал обеим жертвам.

– Вот это очень подозрительно. Согласна. И по манере поведения похоже. Робкий, без конкретной цели. Встречаться с Машей не хотел. Разговоры ведет о детстве, о родителях, об ее увлечениях. Когда они поругались, он ей написал, что она шлюха, развратная и так далее, а еще смотри…

Кира увеличила скрин на своем телефоне и продемонстрировала Григорию.

– «Ты не достойна своих корней»? – прочитал подполковник – Что за бред!

– Согласна, странноватая фраза при расставании с девушкой. И говорит она о том, что эти отношения для него значили… что-то свое. Что-то, что мы не понимаем.

1 Берпи – упражнение в современном фитнесе, которое сочетает планку, отжимания и приседания.

2 Ивент-календарь – это календарь любого типа с выделением необходимых дат. Он используется для организации и планирования событий, мероприятий, встреч и задач.

3 Вазэктомия – хирургическая операция, целью которой является стерилизация мужчины. Проведение процедуры исключает возможность зачатия при полном сохранении сексуальной активности.

4 AirDrop – технология беспроводной передачи данных между устройствами Apple.

5 Треугольник Карпмана – психологическая модель взаимодействия людей, в которой есть три роли: Жертва, Спасатель и Агрессор.

6 «Ку» – слово на вымышленном языке из фильма «Кин-дза-дза», означающее почтительное приветствие.

Продолжить чтение