Золотое рандеву

Глава 1

Вторник, полдень – 17:00

Моя рубашка потеряла должный вид и превратилась в бесформенную, липкую, пропитавшуюся потом тряпку. Раскаленный металл палубы жег ноги. Ноющий под козырьком лоб тугим кожаным обручем стягивала форменная белая фуражка, обещая оставить меня сегодня без скальпа. Глаза резал нестерпимый блеск солнечных лучей, отражавшихся от металла, воды и беленых зданий порта. Горло терзала неумолимая жажда. Я был крайне несчастен.

Несчастным был я. Несчастным был экипаж. Несчастными были пассажиры. Несчастным был также капитан Буллен, и это последнее обстоятельство делало меня несчастным вдвойне, поскольку, когда дела шли наперекосяк, капитан Буллен имел привычку вымещать свое недовольство на старшем помощнике. А его старшим помощником был я.

Опершись на леерное ограждение, я под скрипучий аккомпанемент тросов и дерева следил за тем, как тяжеловесная грузовая стрела с трудом поднимает с причала особенно крупный контейнер, как вдруг почувствовал прикосновение к руке. Опять капитана Буллена принесло, мрачно подумал я, но тут же сообразил, что уж чем-чем, а любовью к «Шанель номер пять» капитан Буллен никогда не отличался. Должно быть, пожаловала мисс Бересфорд.

Так оно и оказалось. Аромат «Шанели», белое шелковое платье и та лукавая, смешливая улыбка, что сводила с ума едва ли не весь командный состав, но меня лишь раздражала. Я не лишен слабостей, но высокие, рассудительные и утонченные молодые дамочки с несколько язвительным чувством юмора, которым палец в рот не клади, к ним не относятся.

– Добрый день, мистер старший помощник, – проворковала она. У нее был нежный мелодичный голос, в котором едва проскальзывал намек то ли на высокомерие, то ли на снисходительность, когда она разговаривала с чернью вроде меня. – А мы все гадали, куда вы запропастились. Вы же обычно не пропускаете предобеденные коктейли.

– Виноват, мисс Бересфорд. Приношу свои извинения. – Не сказать чтобы дамочка ошибалась: вот только она не знала, что на предобеденные коктейли с пассажирами я хожу едва ли не под дулом пистолета. По внутреннему регламенту нашей компании развлечение пассажиров входит в обязанности командного состава в той же мере, что и управление судном, а поскольку капитан Буллен ненавидел всех своих пассажиров лютой, смертельной ненавистью, он делал все, чтобы переложить их развлечение на мои плечи. Я кивнул на огромный контейнер, зависший над люком пятого трюма, а затем на гору таких же на причале. – Боюсь, отлучиться не выйдет. Тут работы еще часа на четыре, а то и на все пять. Даже обед придется пропустить, не говоря уже о коктейлях.

– Никаких «мисс Бересфорд». Просто Сьюзен. – Похоже, почти все мои слова пролетели мимо ее ушей. – Сколько мне еще вас просить?

Пока не доберемся до Нью-Йорка, подумал я про себя. Впрочем, и тогда ничего не изменится. Вслух же с улыбкой сказал:

– Не нужно ставить меня в трудное положение. По уставу мы должны относиться ко всем нашим пассажирам с учтивостью, внимательностью и уважением.

– Вы безнадежны! – рассмеялась она. Я был слишком мелкой сошкой, чтобы хоть сколько-нибудь уязвить раздутое самодовольство, скрывавшееся за улыбками этой дамочки. – Да еще и без обеда остались, бедолага. Иду мимо, а вы тут стоите весь такой угрюмый. – Она скользнула взглядом по лебедчику, потом по матросам, вручную отводившим подвешенный груз на предназначенное для него место в трюме. – Ваши люди тоже не сказать что в восторге от перспективы остаться голодными. Вон какие хмурые.

Я мельком глянул на своих подчиненных. Вид у них и правда был самый что ни на есть хмурый.

– Не беспокойтесь. Будет перерыв – поедят. Просто ребятам сейчас несладко приходится. Там внизу, в трюме, градусов за сорок, а по неписаному правилу в тропиках белые в самый солнцепек не работают. И потом, они еще не отошли от понесенных убытков. Не забывайте, не прошло и трех дней с инцидента на ямайской таможне.

Да уж, инцидента: таможенники одним махом конфисковали у примерно сорока членов экипажа тысяч двадцать пять сигарет и двести с лишним бутылок крепкого алкоголя, которые полагалось оформить как судовые запасы до входа в воды Ямайки. То, что алкоголь должным образом оформлен не был, вполне объяснимо: команде строго-настрого запретили хранить у себя спиртное. Ну а то, что и сигареты оказались неучтенными, было связано с планами команды – по обыкновению, тайно – пронести выпивку с куревом на берег, чтобы неплохо подзаработать, толкнув их местным. Ямайцы готовы дорого платить за такую роскошь, как беспошлинный американский бурбон и сигареты. Вот только команда и подумать не могла, что впервые за пять лет своего хождения в Вест-Индию пароход «Кампари» подвергнется обыску столь тщательному и обстоятельному, что после него на всем судне от носа до кормы не останется ни одного не обшаренного уголка. То был поистине черный день.

Впрочем, и сегодняшний не лучше. Мисс Бересфорд как раз утешительно похлопывала меня по руке, бормоча напоследок слова сочувствия, слабо сочетавшиеся с насмешливым блеском ее глаз, когда я заметил, что у начала трапа, ведущего с основной палубы, застыл капитан Буллен. От него буквально разило недовольством. Спустившись по трапу и приблизившись к мисс Бересфорд, капитан героическим усилием изобразил на лице некое подобие улыбки и даже ухитрился удерживать его целых две секунды, но, оставив женщину за спиной, тут же вернул себе свой прежний недовольный вид. Человеку, облаченному с ног до головы в ослепительно-белое, крайне непросто создать своим приближением ощущение надвигающейся грозовой тучи, но капитану Буллену это удавалось без малейших усилий. Он был крупным мужчиной, шести футов двух дюймов ростом, необычайно плотного телосложения, с соломенно-желтыми волосами и бровями, гладко выбритым красным лицом, которое не брал никакой загар, и ясными голубыми глазами, которые не смог бы затуманить и галлон виски. Капитан скользнул равнодушно-неприязненным взглядом по причалу, трюму, потом перевел его на меня.

– Ну что, мистер, – тяжело уронил он. – Как тут у вас дела? Смотрю, взяли мисс Бересфорд в помощницы. – В дурном расположении духа он неизменно обращался ко мне «мистер», в нейтральном «стар», ну а в хорошем, что, сказать по чести, бывало почти всегда, не иначе как «Джонни, мой мальчик». Сегодня меня назвали «мистером», исходя из чего я подобрался и сделал вид, будто не понял завуалированного упрека в пустой трате времени. Завтра капитан сменит свой тон на грубовато-извинительный. Как уже делал не раз.

– Не слишком плохо, сэр. Небольшая заминка на берегу. – Я кивнул на группу мужчин, отчаянно пытавшихся зацепить стропами контейнер футов восемнадцать в длину, футов шесть в высоту и столько же в ширину. – Похоже, докеры Каррачио не привыкли иметь дело с таким грузом.

Капитан пригляделся повнимательней.

– Эти безрукие и с тачкой бы не сладили, – наконец бросил он. – Ладно, мистер, к шести управитесь? – В пять прилив достигнет высшей точки. Если не сможем пройти отмель у входа в гавань по высокой воде, придется проторчать здесь еще десять часов.

– Думаю, да, сэр, – ответил я и, чтобы отвлечь его от грустных размышлений и движимый любопытством, спросил: – Что в этих контейнерах? Автомобили?

– Автомобили? Вы не рехнулись ли, часом?! – Взгляд его холодных голубых глаз скользнул по нагромождению беленых домиков и темной зелени лесистых холмов, вздымавшихся за ними. – Да в этой дыре и клетку для кроликов на экспорт сделать не могут, не то что автомобиль. Оборудование. Это судя по накладным. Динамо-машины, генераторы, холодильники, кондиционеры и очистная аппаратура. Пункт назначения – Нью-Йорк.

– Вы хотите сказать, – осторожно начал я, – что генералиссимус демонтирует и продает американцам оборудование с сахарных производств, которые некогда благополучно реквизировал у тех же самых американцев? Это же неприкрытое воровство!

– Воровство – это мелкая кража, совершенная одним человеком, – мрачно проговорил капитан Буллен. – Крупная кража, совершенная правительством, называется экономикой.

– Неужели генералиссимус и его правительство так отчаянно нуждаются в средствах?

– Сами-то как думаете? – проворчал Буллен. – Никто не знает, сколько людей погибло в результате голодных бунтов, вспыхнувших во вторник в столице и еще в десятке городов. По оценке ямайских властей, количество жертв исчисляется сотнями. После того как они вышвырнули из страны большинство иностранцев, позакрывали или изъяли в пользу государства почти все иностранные предприятия, о получении доходов из-за границы можно забыть. В закромах революции хоть шаром покати. Простой народ бедствует.

Буллен отвернулся и уставился неподвижным взглядом на гавань. Его широко расставленные ручищи лежали на поручне ограждения. Спина была неестественно прямой. Хорошо знакомая мне поза. Да и как иначе: все-таки я с ним три года прослужил. Капитана распирало, хотелось выпустить пар, и лучшей, более испытанной и надежной отдушины для этого, чем старший помощник Картер, у него не было. Вот только гордость никогда не позволяла ему самому завести нужный разговор. Догадаться, что его беспокоит, большого труда не составляло. Я не заставил себя ждать и непринужденно поинтересовался:

– Сэр, а что с теми радиограммами, которые мы отправили в Лондон? Ответ пришел?

– Десять минут назад. – Он не спеша повернулся, как будто уже успел об этом забыть, но его выдавало побагровевшее лицо, да и в голосе явственно слышалось напряжение. – Они дали мне по рукам, мистер, вот что они сделали. Дали по рукам. Моя родная компания. И Министерство транспорта. Никто не поддержал. Сказали выкинуть все из головы, заявили, что мои возражения идут вразрез с имеющимися правилами, и предупредили о возможных последствиях отказа от сотрудничества с компетентными органами. Какими еще компетентными органами, черт их подери! И это они мне! Моя родная компания! Я тридцать пять лет прослужил на судах «Блу мейл», и вот теперь… теперь… – Его руки сжались в кулаки, а гнев стиснул горло, заставив капитана замолчать.

– Значит, кто-то хорошенько на них надавил, – пробормотал я.

– Так и есть, мистер, так и есть. – Холодные голубые глаза совсем заледенели, массивные кулаки разжались и снова сжались, крепко, до побелевших костяшек. Буллен был капитаном, но это еще не все: он был коммодором[1] флота «Блу мейл». Даже члены совета директоров в его присутствии не позволяли себе лишнего и уж точно не обращались с ним как с мальчишкой-посыльным. – Если я когда-нибудь все-таки доберусь до доктора Слингсби Кэролайна, – уже спокойнее продолжил он, – сверну шею этому говнюку.

Капитан Буллен мечтал добраться до доктора со странным именем Слингсби Кэролайн. Ту же мечту лелеяли десятки тысяч полицейских, правительственных агентов и американских военнослужащих, задействованных в его поисках. Как, впрочем, и миллионы обычных граждан, хотя бы по той веской причине, что за сведения, ведущие к его поимке, полагалась награда в пятьдесят тысяч долларов. Однако интерес капитана Буллена и команды «Кампари» имел куда более личный характер: разыскиваемый субъект был главным виновником всех наших неприятностей.

Пропал доктор Слингсби Кэролайн в созвучном своему имени месте – штате Южная Каролина. Он работал в одном сверхсекретном правительственном научно-исследовательском центре по разработке вооружения, располагавшемся к югу от города Колумбии. Как выяснилось только на прошлой неделе, это учреждение занималось созданием малогабаритных ядерных боеприпасов для оснащения истребителей и мобильных ракетных установок, предназначавшихся для локального нанесения тактических ядерных ударов. В сравнении с уже созданными США и Россией пятимегатонными монстрами этот тип боезарядов представлялся сущим пустяком, поскольку не обладал и тысячной долей их мощности и был способен испепелить все вокруг в радиусе не более мили. Хотя тротиловый эквивалент в пять тысяч тонн тоже не шутка.

И вот в один прекрасный день, а точнее, ночь доктор Cлингсби Кэролайн пропал. Так как он являлся директором упомянутого научно-исследовательского центра, дело уже приняло серьезный оборот, однако стало совсем скверным, когда оказалось, что исчезнувший прихватил с собой действующий прототип ядерного боеприпаса. Его явно застали врасплох два ночных охранника, которых он убил, воспользовавшись, по-видимому, оружием с глушителем, поскольку никто ничего не слышал и не заподозрил неладное. Доктор выехал через ворота центра около десяти часов вечера, сидя за рулем своего собственного синего «шевроле»-универсала: охранники, узнав и автомобиль, и своего начальника, имевшего привычку допоздна засиживаться на работе, пропустили его без лишних вопросов. Они стали последними, кто видел доктора Кэролайна и «Твистер» – так по неведомой причине назвали новое ядерное оружие. А вот синий «шевроле» нашли брошенным в окрестностях порта Саванны через девять с лишним часов после совершения преступления, но меньше чем через час после того, как подняли тревогу. Все-таки кое-кто в полиции недаром ест свой хлеб.

Нам же просто жутко не повезло: «Кампари» зашел в Саванну именно в тот день, когда все и случилось.

Не прошло и часа после обнаружения трупов охранников в научно-исследовательском центре, как все внутреннее и международное, воздушное и морское сообщение на юго-востоке США было приостановлено. С семи часов утра самолеты могли подниматься в воздух только после тщательного обыска борта, с этого же времени полиция останавливала и досматривала все до единого грузовики, пересекающие границу штата, и, уж конечно, ни одному судну крупнее весельной лодки не разрешался выход в море. К сожалению для властей и к несчастью для нас, пароход «Кампари» вышел из порта Саванны в шесть часов утра того самого дня. Судно по умолчанию стало номером один в списке мест, где мог скрываться беглый преступник.

Первый вызов по радио поступил в восемь тридцать утра. Не мог бы капитан Буллен немедленно вернуться в Саванну? Капитан, человек прямой, спросил, за каким чертом ему это делать. Было сказано, что вернуться необходимо безотлагательно. Капитан отказался до оглашения убедительного довода. Таковой ему представлен не был, и капитан Буллен подтвердил свой отказ вернуться. Переговоры зашли в тупик. Тогда за неимением другого выбора федеральные власти, принявшие бразды расследования от администрации штата, представили ему основные факты.

Капитан Буллен запросил подробности, в частности описание пропавшего ученого и снаряда, и заявил, что сам быстро проверит, нет ли его у них на борту. Спустя пятнадцать минут, несомненно потребовавшихся для получения разрешения на разглашение сверхсекретных сведений, запрошенные приметы были со скрипом переданы.

Между двумя пропажами обнаружилось любопытное сходство. В высоту и «Твистер», и доктор Кэролайн были точно 75 дюймов. Оба отличались стройностью форм – снаряд был всего одиннадцать дюймов в диаметре. Доктор весил 180 фунтов, «Твистер» – 275. Боезаряд был помещен в единый неразъемный корпус из гладкого анодированного алюминия, доктор – затянут в костюм-двойку из серого габардина. Головку снаряда покрывал обтекатель из серого пирокерама, голову доктора венчала шапка черных волос с приметной седой прядью на макушке.

Указания были следующие: доктора следовало опознать и задержать, «Твистер» – опознать и – это было подчеркнуто отдельно – ни в коем случае не трогать. Сам по себе снаряд особой опасности как будто не представлял, и на то, чтобы привести его в боевую готовность, потребовалось бы по меньшей мере десять минут и усилия одного из двух достаточно хорошо разбирающихся в его устройстве специалистов. Однако никто не мог предсказать, как подействует неизбежная при перемещении тряска на тонкий механизм «Твистера».

Спустя три часа капитан Буллен смог с полной уверенностью доложить, что ни пропавшего ученого, ни ядерного оружия на борту нет. Назвать проведенный обыск основательным было бы явным преуменьшением: каждый квадратный фут от цепного ящика до румпельного отделения прочесывался по нескольку раз. Капитан Буллен радировал федеральным властям и выкинул произошедшее из головы.

А в Кингстоне нас ждал неприятный сюрприз. Не успели мы войти в гавань, как к нам пожаловала администрация порта с просьбой допустить на борт «Кампари» поисковую команду с американского эсминца, дрейфовавшего тут же. Команда эта, насчитывавшая человек сорок, уже выстроилась на палубе.

Где и простояла последующие четыре часа. Капитан Буллен парой простых, но доходчивых фраз, разнесшихся звучно и далеко над залитыми солнцем водами гавани Кингстона, сообщил портовой администрации, что коли Военно-морским силам США так угодно средь бела дня вторгнуться на судно британского торгового флота, находящееся в британской же гавани, то они вольны попробовать. И добавил, что ровно так же они вольны понести урон, как физический в виде ранений и литров пролитой крови, так и материальный в форме весьма солидных компенсаций, которые им придется выплатить в соответствии с решением международного суда по морскому праву вслед за обвинениями в нападении, пиратстве и акте вооруженной агрессии. Того самого суда, многозначительно добавил Буллен, что заседает не в Вашингтоне, округ Колумбия, а в голландской Гааге.

Это их изрядно охладило. Администрация ретировалась для переговоров с американцами. Как нам стало известно позднее, между Вашингтоном и Лондоном произошел обмен шифрованными радиограммами. Капитан Буллен оставался непреклонен. Наши пассажиры, на девяносто процентов американцы, с энтузиазмом его поддержали. Из штаб-квартиры компании и Министерства транспорта поступили распоряжения, требующие от капитана Буллена сотрудничества с ВМС США. Давление усиливалось. Буллен порвал радиограммы и ухватился за предложение судового радиотехника провести давно запланированную проверку радиооборудования как за небом посланную благодать. Под этим предлогом он снял с дежурства радистов и приказал старшине, несшему вахту у трапа, не принимать никаких сообщений.

Это безобразие растянулось на тридцать часов. А поскольку беда никогда не приходит одна, на следующее утро после нашего прибытия семейства Гаррисон и Кертис, находившиеся между собой в родстве и занимавшие две носовые блок-каюты на палубе А, получили ужасные известия о том, что кто-то из членов их семей погиб в автомобильной аварии, и в тот же день покинули судно. Над «Кампари» сгустились тучи.

Ближе к вечеру ситуацию удалось переломить благодаря капитану американского эсминца – тактичному, любезному и крайне смущенному коммандеру по фамилии Варси. Ему разрешили подняться на борт «Кампари», с неприветливым видом провели в салон капитана Буллена, где гость принял предложение выпить и в примирительно-уважительной манере представил выход из создавшегося затруднительного положения.

Что, если обыск проведут не его люди, а сотрудники британской таможни – в порядке исполнения своих прямых служебных обязанностей? А его подчиненные будут присутствовать при этом исключительно в качестве наблюдателей. Капитан Буллен сначала долго и сердито хмыкал и что-то невнятно бормотал, но в итоге согласился. Это предложение хоть как-то позволяло ему не только сохранить лицо и не уронить честь, но и разрешить ситуацию, ставшую теперь совершенно безвыходной, что он сам прекрасно осознавал. До завершения обыска власти Кингстона отказывали капитану в выдаче санитарного свидетельства, а без него нельзя было разгрузить шестьсот тонн доставленного продовольствия и оборудования. К тому же администрация порта могла окончательно осложнить нам жизнь, отказав еще и в выдаче разрешения на выход из порта.

И вот, кажется, из дому были выдернуты все до единого сотрудники ямайской таможни. Обыск начался в девять часов вечера и продолжался до двух часов ночи. Капитан Буллен мерно клокотал от злости, разве что не изрыгая ядовитые пары, как вулкан перед извержением. Пассажиры тоже кипятились, отчасти из-за унизительных обысков, устроенных в их личных каютах, отчасти из-за невозможности до поздней ночи лечь спать. Однако сильней всех ярилась команда, поскольку на сей раз даже обычно вполне лояльно настроенные таможенники вынуждены были взять на заметку перевозку сотен бутылок спиртного и тысяч сигарет, обнаруженных во время обыска.

Ничего другого, конечно, отыскать не удалось. Извинения были принесены и пропущены мимо ушей. Получив санитарное свидетельство, мы приступили к разгрузке. Из Кингстона вышли уже поздней ночью. Все последующие сутки капитан Буллен размышлял над недавними событиями, после чего отправил две каблограммы[2]: одну в лондонскую штаб-квартиру компании, другую в Министерство транспорта. В них капитан выразил свое мнение об этих учреждениях. А теперь, судя по всему, они в ответ выразили свое мнение о нем. Я с легкостью мог понять его чувства к доктору Слингсби Кэролайну, который к этому времени добрался уже, наверное, до Китая.

Пронзительный окрик резко вернул нас в настоящее и окружающую действительность. Один из двух цепных стропов, удерживающих здоровенный контейнер точно над люком номер четыре, неожиданно оторвался, и контейнер накренился, заставив затрястись от натуги тяжеловесную грузовую стрелу. По всей вероятности, сейчас контейнер должен был выскочить из второго стропа и грохнуться на дно трюма. Так бы оно и случилось, если бы не скорость реакции двух матросов, сообразивших повиснуть на угловом направляющем тросе, чтобы не дать контейнеру накрениться еще больше и соскользнуть вниз. Но удерживать такую громадину в столь ненадежном положении долго бы не получилось.

Контейнер вместе с вцепившимися в направляющий трос двумя мужчинами качнуло назад, в сторону борта. Я мельком увидел двух грузчиков внизу на причале – на их лицах застыл страх. Недавно установившаяся в стране демократическая власть провозгласила свободу и равенство всех своих граждан. За халатность подобного рода им, похоже, грозил расстрел, ничем иным безотчетный ужас в их глазах объяснить было нельзя. Контейнер качнуло обратно к люку. Я крикнул парням внизу, чтобы те отбежали, и одновременно подал сигнал к аварийному спуску груза. К счастью, лебедчик мог похвастаться не только внушительным опытом, но и отличной реакцией. Он поймал момент, когда бешено раскачивающийся контейнер оказался аккурат над люком, и в нарушение всех правил безопасности лихо опустил его, затормозив за считаные секунды до того, как нижний угол контейнера должен был с треском грохнуться об пол. Я и глазом моргнуть не успел, как вся громада контейнера благополучно покоилась на дне трюма.

Капитан Буллен выудил из кармана носовой платок, снял фуражку с золотым позументом и медленно протер взопревший под рыжеватыми волосами лоб, похоже продолжая вести с самим собой непростой диалог.

– Ну все, – наконец произнес он. – Нам крышка. Капитана Буллена сбросили со счетов. Экипаж смотрит зверем. Пассажиры злые как черти. Мы на два дня выбились из графика. Нас от киля до клотика обшарили американцы. Как паршивых контрабандистов. А может статься, мы такие и есть. От новых пассажиров ни слуху ни духу. К шести нужно выйти из гавани. А теперь еще эти недоумки пытаются пустить нас на дно. Такое выше человеческих сил, старший, точно выше. – Он водрузил фуражку на место. – Вроде у Шекспира имеется что-то на этот счет, а, старший?

– Вы про целое море бед, сэр?

– Да нет, другое. Хотя и это вполне подойдет. – Капитан вздохнул. – Пусть второй помощник вас сменит. Третий сейчас проверяет судовые запасы. Отправьте четвертого… хотя нет, только не этого пустомелю, лучше боцмана, он как раз по-испански не хуже местных шпарит, пусть проконтролирует все на причале. Начнут бухтеть – сразу сворачиваем погрузку. А нам с вами, старший, пора пообедать.

– Я сказал мисс Бересфорд, что не смогу…

– Если вы думаете, – сурово перебил меня капитан Буллен, – что я с самых закусок до кофе собираюсь слушать, как эти богатеи, позвякивая кошельками, плачутся о своей тяжелой доле, то вы, верно, спятили. Пообедаем у меня в каюте.

Так мы и поступили. Для «Кампари» поданные блюда были самыми обыкновенными, то есть такими, о которых мог мечтать даже самый пресыщенный гурман, и капитан Буллен впервые, хоть и по вполне понятным причинам, нарушил им же установленное правило, согласно которому во время обеда ни он, ни его помощники даже не притрагиваются к спиртному. К тому времени, как с едой было покончено, капитан снова почувствовал себя почти человеком и один раз даже назвал меня «Джонни, мой мальчик». Надолго его не хватит, но все равно приятно. Я с неохотой вышел наконец из кондиционированной прохлады капитанской каюты на палящее солнце и направился к четвертому трюму, чтобы сменить второго помощника.

Он широко мне улыбнулся. Томми Уилсон вообще всегда улыбался. Это был смуглый жилистый валлиец среднего роста с заразительной ухмылкой и огромным непоколебимым жизнелюбием.

– Как дела? – поинтересовался я.

– Сами можете полюбоваться. – Он самодовольно махнул рукой в сторону нагромождения контейнеров на причале, которое со времени моего ухода уменьшилось на добрую треть. – Скорость и мастерство. Когда за дело берется Уилсон, пусть никто даже…

– Боцмана зовут Макдональд, а не Уилсон, – напомнил я.

– Так и есть! – засмеялся он и посмотрел вниз, где боцман, высокий, крепкий и надежный как скала уроженец Гебридских островов, эмоционально вразумлял бородатых грузчиков, и с восхищением покачал головой. – Вот бы понять, что он им там говорит.

– Это лишнее, – сухо сказал я. – Я приму вахту. А вас старик отправляет на берег.

– Правда? – просиял второй. За последние пару лет его похождения на берегу уже стали легендой. – Теперь никто не посмеет сказать, будто Уилсон пренебрег своим долгом. Двадцать минут на душ, бритье и приведение себя в надлежащий вид…

– Агентство располагается прямо за воротами дока, – перебил его я. – Можно сходить и так. Выясните, что стряслось с нашими новыми пассажирами, а то капитан начинает волноваться. Не появятся к пяти – отходим без них.

Уилсон ушел. Солнце начало клониться к закату, но жара не спадала. Благодаря профессионализму Макдональда и его безупречному владению нюансами разговорного испанского количество грузовых контейнеров на причале быстро и неуклонно уменьшалось. Вернувшийся Уилсон доложил, что о наших пассажирах ничего не слышно. Агент сам весь на нервах: «Это очень серьезные люди, сеньор, очень-очень серьезные. Один из них – самый важный человек во всей провинции Камафуэгос. На их поиски уже выехал джип. Он направился на запад по прибрежной дороге им навстречу. Всякое могло случиться, сеньор же понимает. Шину там спустило, или рессора полетела». Когда Уилсон невинно осведомился, не вина ли в том революционных властей, не имеющих средств на заделку огромных выбоин на дорогах, агент разволновался пуще прежнего и с негодованием заявил, что все дело в низкопробном металле, из которого эти шакалы-гринго делают свои машины. В итоге Уилсон остался под впечатлением, будто в Детройте имеется особая линия сборки заведомо некачественных автомобилей, предназначенных исключительно для этого уголка Карибов.

Уилсон удалился. Загрузка четвертого трюма шла своим чередом. Около четырех часов пополудни до меня донесся скрежет коробки передач и астматическое сипение по-видимому изрядно пожившего мотора. А вот и припозднившиеся пассажиры, подумал было я, но ошибся: из-за угла ворот дока с лязгом выкатился ветхий грузовичок, с кузова которого сошла почти вся краска, на изношенных покрышках кое-где белела парусина, а под снятым капотом с моего возвышения просматривалось нечто смахивающее на цельную глыбу ржавчины. Похоже, одно из тех творений Детройта особого назначения. В его растрескавшемся щелистом кузове находились три недавно сколоченных продолговатых ящика среднего размера, окантованных металлом.

Окутанный сизыми клубами из кашляющей выхлопной трубы, дрожа, как сломанный камертон, и дребезжа каждым болтом своей древней ходовой, грузовичок неуклюже проехал по булыжникам и остановился в трех шагах от Макдональда. Из проема, где у драндулета некогда имелась дверца, выскочил маленький человечек в белых парусиновых брюках и кепке, постоял пару секунд, заново привыкая к ощущению тверди под ногами, после чего поспешил к нашему трапу. Я узнал в нем нашего местного агента, того самого – с невысоким мнением о Детройте. Интересно, какие еще неприятности нам сулит его появление.

Гадать мне оставалось недолго. Ровно через три минуты на палубе появился капитан Буллен, следом за которым со встревоженным видом семенил агент. Голубые глаза капитана сверкали, и так красное лицо побагровело; он явно был на пределе, но пока сдерживался.

– Гробы, мистер, – сквозь зубы процедил он. – Гробы, вот так вот!

Полагаю, подобное начало беседы заслуживало быстрого и изящного продолжения, но я сразу не нашелся и потому вежливо переспросил:

– Гробы, сэр?

– Гробы, мистер. Да не порожние. Для отправки в Нью-Йорк. – Он помахал какими-то бумагами. – Разрешения, накладные на погрузку, всё в полном порядке. Включая скрепленное печатью ходатайство самого посла. Три тела. Два подданных Великобритании и один американец. Погибли во время голодных бунтов.

– Команде это не понравится, сэр. Особенно стюардам с Гоа. Сами знаете, насколько они суеверны и как…

– Не извольте тревожиться, сеньор, – поспешно вмешался коротышка в белом. Уилсон был прав насчет нервозности агента, хотя к ней еще примешивалось странное беспокойство, граничащее с отчаянием. – Мы договорились, чтобы…

– Заткнись! – коротко бросил капитан Буллен. – Команде это знать ни к чему, мистер. Пассажирам тоже. – Было заметно, что о пассажирах он вспомнил в последнюю очередь. – Гробы помещены в ящики. Вон они, в грузовике.

– Так точно, сэр. Погибли во время бунтов. На прошлой неделе. – Я помолчал и осторожно продолжил: – На такой жаре…

– По его словам, они освинцованы. Так что их можно разместить в трюме. Куда-нибудь в угол, мистер. Один из… мм… усопших приходится родственником нашему новому пассажиру. Полагаю, не дело ставить гробы рядом с динамо-машинами. – Он тяжело вздохнул. – Мы теперь, помимо всего прочего, еще и в похоронный бизнес влезли. Дальше, старший, уже некуда.

– Так вы принимаете этот… груз, сэр?

– Ну конечно, а как же, – опять встрял коротышка. – Один из них приходится двоюродным братом сеньору Каррерасу, отплывающему с вами. Сеньору Мигелю Каррерасу. Сеньор Каррерас, как у вас говорят, убит горем. А сам сеньор Каррерас самый важный человек…

– Помолчи уже, – устало оборвал его капитан Буллен и демонстративно тряхнул бумагами. – Да, принимаю. Писулька от посла. Опять нажим. Хватит с меня этих нескончаемых радиограмм с того берега Атлантики. Сплошная нервотрепка. А я, старший, всего лишь бедный, побитый жизнью старик, просто побитый жизнью старик. – Он оперся на ограждение, усиленно, но без особого успеха изображая бедного, побитого жизнью старика, но почти сразу резко выпрямился: через ворота порта въехала и направилась к «Кампари» целая вереница автомобилей.

– Ставлю фунт против пенни, мистер, что к нам пожаловала очередная порция неприятностей.

– Хвала Господу, – прочувственно пробормотал агент-коротышка, преисполнившись благодарности. Хорошо хоть на колени не бухнулся. – Сам сеньор Каррерас! Вот наконец и ваши пассажиры, капитан!

– О чем я и говорил, – проворчал Буллен. – Новые неприятности.

Процессия, состоявшая из двух большущих довоенных «паккардов», один из которых тянул на буксире джип, как раз поравнялась с трапом, и из машин начали выбираться пассажиры. Правда, только те, кто был в силах, потому что один из них явно не мог проделать этого без посторонней помощи. Шофер, в зеленой полевой тропической форме и такой же широкополой панаме, открыл багажник своего автомобиля, достал оттуда складное кресло-коляску с ручным приводом и ловко, продемонстрировав недюжинный опыт, собрал ее за каких-нибудь десять секунд. Одновременно с этим второй шофер вместе с высокой худой медсестрой, одетой во все белое – от кокетливой накрахмаленной шапочки до длинной, по щиколотку, юбки, – бережно поднял с заднего сиденья соседнего «паккарда» скрюченного старика и аккуратно усадил его в коляску. Старик – даже с такого расстояния я мог разглядеть морщины, избороздившие его лицо, и белоснежную, но по-прежнему густую шевелюру – изо всех сил старался им помочь, но проку от его стараний было немного.

Капитан Буллен посмотрел на меня. Я посмотрел на капитана Буллена. Сказать тут было вроде как нечего. Присутствие беспомощного инвалида на борту – головная боль для всей команды: от него одно беспокойство и судовому врачу, которому придется постоянно следить за его самочувствием, и каютным стюардам, которые должны у него убираться, и стюардам-официантам, которые должны обслуживать его в ресторане, и стюардам на палубе, которым будет поручено катать его на коляске. А когда инвалид еще и престарелый, а в придачу еще и очень слабого здоровья – сильно удивлюсь, если в данном случае я ошибся в своих предположениях, – так он еще и помереть может, не дотянув до ближайшей швартовки. Тут уж для моряка сквернее ничего не придумать. Да и пассажиров потом на такой круиз калачом не заманишь.

– Что ж, – тяжело вздохнул капитан Буллен, – полагаю, мне стоит пойти поприветствовать на борту наших припозднившихся гостей. Заканчивайте тут поскорее, мистер.

– Будет сделано, сэр.

Кивнув, Буллен удалился. Я наблюдал за тем, как шоферы просунули пару длинных шестов под сиденье инвалидного кресла, выпрямились и легко понесли его вверх по деревянным доскам трапа.

За ними проследовала высокая, угловатая медсестра, а за ней другая, одетая точно так же, как первая, но пониже ростом и покоренастей. Старик прибыл со своим собственным медицинским корпусом, а это означало, что или ему некуда девать деньги, или он ипохондрик, или совсем плох, или все, вместе взятое.

Однако меня куда больше заинтересовали двое, выбравшиеся из «паккардов» последними.

Первым был мужчина примерно моего возраста и комплекции, но на этом сходство между нами заканчивалось. Он выглядел как потерянный брат Рамона Новарро[3] и Рудольфа Валентино, но обходил их в привлекательности. Высокий, широкоплечий, дочерна загорелый, с идеально вылепленными чертами лица, выдававшими его латиноамериканское происхождение, блестящей шапкой тугих черных кудрей, узкой ниточкой усов и крепкими ровными зубами, похоже сиявшими одинаково ослепительно хоть в самый полдень, хоть в кромешной темноте. На территории любого женского колледжа такому экземпляру не дали бы и шагу ступить. Вместе с тем мужественности ему хватало с лихвой. Волевой подбородок, уверенная осанка, легкая, пружинистая походка боксера – все выдавало в нем человека, идущего по жизни победителем. На худой конец, кисло подумал я, мисс Бересфорд хотя бы переключится на новую жертву.

Второй мужчина представлял собой немного уменьшенную копию первого. Те же черты лица, те же зубы, те же усы и волосы, только с проседью. На вид ему было около пятидесяти пяти. Его окутывала неуловимая аура властности и уверенности в себе, подпитываемая высоким положением и большими деньгами или тщательно культивируемым притворством. Я предположил, что это и есть сеньор Мигель Каррерас, который внушает такой страх нашему местному агенту. Любопытно почему.

Десять минут спустя весь наш груз оказался на борту. Остались только три ящика с гробами в кузове старого грузовичка. Я наблюдал за тем, как боцман подводит строп под первый из них, когда за моей спиной раздался на редкость противный голос:

– Это мистер Каррерас, сэр. Меня прислал капитан Буллен.

Я обернулся и смерил четвертого помощника Декстера взглядом, предназначенным только для него. Декстер был исключением из правила, согласно которому коммодору флота всегда доставались только лучшие в компании офицеры и матросы, но вряд ли в том была вина старины-капитана: с отдельными людьми приходится мириться даже коммодору флота, и Декстер был одним из них. Довольно привлекательный юноша двадцати одного года от роду, со светлыми волосами, с голубыми, слегка навыкате глазами, до рези в ушах безукоризненным выговором выпускника привилегированной частной школы и более чем скромными умственными способностями, Декстер приходился сыном – и, по несчастью, наследником – лорду Декстеру, президенту и председателю правления «Блу мейл». Лорда Декстера, который в возрасте пятнадцати лет унаследовал около десяти миллионов и, понятное дело, не любил об этом вспоминать, посетила странная идея заставить собственного сына начать карьеру с самых низов, и пять лет назад он отправил своего отпрыска на флот простым кадетом. Декстер не пришел в восторг от этой затеи, но и никто на корабле, начиная с Буллена и заканчивая последним юнгой, не пришел в восторг ни от этой затеи, ни от самого Декстера, но тут уж ничего не поделаешь.

– Здравствуйте, сэр. – Я пожал протянутую руку Каррераса и внимательно посмотрел на него.

Ни пристальный взгляд темных глаз, ни любезная улыбка не могли скрыть того факта, что с двух футов морщин у него обозначилось гораздо больше, чем с пятидесяти. Однако они также не могли скрыть и того, что аура властности и уверенности теперь только усилилась, и я выбросил из головы любые подозрения в притворстве. Вот такой это был человек, и точка.

– Мистер Картер? Рад знакомству. – Рукопожатие было твердым, а учтивый кивок более походил на поклон. Безупречный английский выдавал в нем выпускника колледжа американской Лиги плюща. – У меня есть свой интерес к погрузке этих ящиков, и если вы, конечно, позволите…

– Ну что вы, сеньор Каррерас, конечно. – Неотесанный англосакс Картер, хоть и не любил всех этих реверансов, не собирался уступать в учтивости латиноамериканцу. – Я махнул в сторону люка. – Не будете ли вы так любезны держаться правого борта – то есть по правую руку от люка…

– Я могу отличить правый борт от левого, – улыбнулся он. – Сам когда-то командовал судами. Но такая жизнь никогда меня не привлекала.

Его внимание задержалось на Макдональде, который как раз закреплял строп, а я повернулся к Декстеру – тот и не думал сдвинуться с места. У Декстера никогда не было срочных дел. Поразительно непробиваемый малый.

– Чем сейчас занят, четвертый? – осведомился я.

– Помогаю мистеру Каммингсу.

Это означало, что он ничем не занят. Каммингс, начальник хозяйственной службы корабля, был на редкость толковым офицером и не нуждался в сторонней помощи. У него был только один недостаток, оказавшийся следствием многолетнего и тесного общения с пассажирами, – он был слишком вежлив. Особенно с Декстером.

– Помнишь те карты, которыми мы разжились в Кингстоне? В них не помешает внести поправки, не так ли? – Похоже, не пройдет и пары дней, как с помощью этого молодого человека мы сядем на рифы где-нибудь у Багамских островов.

– Но мистер Каммингс ждет, чтобы я…

– А карты тоже не ждут, Декстер.

Он уставился на меня долгим взглядом, лицо его постепенно мрачнело, затем развернулся на каблуках и пошел прочь. Я дал ему отойти на три шага и негромко позвал:

– Декстер.

Он остановился и медленно обернулся.

– Карты не ждут, Декстер, – повторил я.

Он простоял так секунд пять, не сводя с меня глаз, потом отвел взгляд.

– Есть, сэр. – Слово «сэр» он произнес подчеркнуто весомо. Потом снова повернулся и зашагал прочь. Шея сзади побагровела, а спина сделалась прямой как шомпол.

Мне было плевать. К тому времени, как Декстер займет кресло председателя правления, от меня здесь и духу не останется. Проводив его взглядом, я развернулся к Каррерасу, который неторопливо и вдумчиво меня разглядывал. Старик хорошенько приценивался к старшему помощнику Картеру, но делиться своими соображениями не собирался. Каррерас неторопливо развернулся и направился по правому борту к четвертому трюму. Я впервые заметил узенькую ленточку черного шелка, пришитую к левому лацкану его серого костюма. Она не слишком гармонировала с белой розой, что он носил в петлице, но, кто знает, может, в тех краях их сочетание являлось знаком траура.

Не исключено, что так оно и было, потому что, пока ящики поднимали на борт, Каррерас стоял совершенно неподвижно, почти по стойке смирно, опустив руки по швам. Когда над палубой завис уже третий ящик, старик небрежным жестом стянул с головы шляпу, словно желая насладиться только что повеявшим с севера, со стороны открытого моря, прохладным ветерком, а затем, почти украдкой оглядевшись по сторонам и прикрываясь своим головным убором, который он держал в левой руке, быстро перекрестился правой. Несмотря на гнетущий зной, по моим плечам морозной волной пробежал озноб. Сам не знаю почему, не могло же мне померещиться, будто люк четвертого трюма на мгновение обернулся разверзнутой пастью свежей могилы. Одна из моих бабушек была шотландкой. Может, у меня открылся третий глаз или я обрел дар предвидения, или как там говорят у них в горной Шотландии. А может статься, я просто слишком плотно пообедал.

Что бы меня ни встревожило, сеньора Каррераса это, похоже, ничуть не обеспокоило. Он снова надел шляпу и, когда последний из ящиков мягко коснулся дна трюма, прикипел к нему взглядом, после чего развернулся и проследовал в носовую часть. Проходя мимо меня, он приподнял шляпу и улыбнулся мне ясной безмятежной улыбкой. Я не нашел ничего лучше, как улыбнуться в ответ.

Пять минут спустя с причала бесследно исчезли древний грузовичок, два «паккарда», джип и все до одного докеры. Макдональд следил за тем, чтобы баттенсы[4] на люк четвертого трюма уложили как положено. В пять часов, за целый час до означенного срока и на высшей точке прилива, пароход «Кампари» медленно прошел над отмелью у входа в гавань и взял курс на вест-норд-вест, навстречу заходящему солнцу, неся на борту контейнеры, оборудование и покойников, кипящего от злости капитана, недовольную команду и донельзя взбешенных пассажиров. В пять часов того изумительного июньского вечера об атмосфере неги и безмятежности на борту «Кампари» оставалось только мечтать.

Глава 2

Вторник, 20:00 – 21:30

К восьми часам вечера состояние контейнеров с оборудованием и ящиков с гробами, по всей видимости, оставалось прежним, а вот среди живого груза определенно произошли заметные изменения к лучшему, глубокое недовольство сменилось чем-то близким к ощущению беззаботной удовлетворенности.

На то, конечно, у каждого были свои причины. Капитан Буллен был доволен – он дважды обратился ко мне «Джонни, мой мальчик» – тем, что наконец убрался из зловонной дыры, так он именовал порт Каррачио, тем, что снова находился в открытом море, тем, что вернулся на свой мостик и придумал отличную причину отправить меня вниз, а самому остаться наверху и не спускаться к обеду, избежав таким образом пытки общения с пассажирами. Команда радовалась тому, что капитан счел нужным, отчасти из чувства справедливости, отчасти для того, чтобы отплатить головному офису за те унижения, которым они его подвергли, щедрой рукой выписать всем гораздо больший объем сверхурочных, чем они на самом деле заработали за выход во внеслужебное время за последние три дня. Ну а офицеры с пассажирами просто следовали некоторым четким и вполне определенным законам человеческой натуры, один из которых исключал всякую возможность долго оставаться несчастным на борту парохода «Кампари».

«Кампари» не следовал регулярными маршрутами и располагал весьма ограниченным количеством пассажирских кают, но при этом имел вместительные и редко пустовавшие трюмы, поэтому его по праву можно было отнести к категории трамповых судов. Таким он и числился в туристических буклетах «Блу мейл». Но, как указывалось в этих же буклетах – с должной сдержанностью, не иначе как соответствующей утонченному вкусу необычайно состоятельной клиентуры, для которой они и издавались, – пароход «Кампари» не был обычным трамповым судном. В нем действительно не было ничего обычного. Цитируя буклет, выдержанный в подчеркнуто простом, лишенном всякой вычурности стиле, это было «грузовое судно среднего размера, предлагающее самые роскошные каюты и самую лучшую кухню из всех современных судов в мире».

Единственное, что мешало всем крупным судоходным компаниям, занимавшимся пассажирскими перевозками, начиная с «Кунард уайт стар», подать в суд на «Блу мейл» за это нелепое заявление, – это то, что оно было абсолютно правдивым.

Его автором был президент «Блу мейл» лорд Декстер, явно предпочитавший пользоваться своими мозгами исключительно для собственных нужд и воздерживавшийся от передачи хотя бы их толики своему сыну, нашему четвертому помощнику. По единодушному признанию всех его конкурентов, которые предпринимали теперь любые усилия, чтобы застолбить себе место на перспективном рынке, ход оказался поистине гениальным. Лорд Декстер придерживался того же мнения.

Началось все довольно прозаично, еще в пятидесятые, с другого судна «Блу мейл» – парохода «Бренди». (По некой странной прихоти, объяснимой разве что с помощью психоаналитика, лорд Декстер, сам ярый трезвенник, решил называть свои корабли в честь различных вин и прочих спиртных напитков.) «Бренди» был одним из двух судов «Блу мейл», совершавших регулярные рейсы между Нью-Йорком и Британской Вест-Индией. Лорд Декстер, наблюдая за тем, как роскошные круизные лайнеры курсируют между Нью-Йорком и Карибами, и не увидев веских причин, почему бы ему не попробовать свои силы на прибыльном, сулящим немалые долларовые доходы рынке, оборудовал на «Бренди» несколько кают и разместил соответствующую рекламу в ряде избранных американских газет и журналов, давая ясно понять, что заинтересован исключительно в сливках общества. Изюминкой предлагаемого отдыха значилось полное отсутствие оркестров, танцев, концертов, костюмированных балов, плавательных бассейнов, лотерей, игр на палубе, экскурсий и званых вечеров. Только гений мог столь увлекательно и заманчиво преподнести неимение каких бы то ни было круизных развлечений. Что наличествовало в избытке, так это таинственная романтика трампового судна, плывущего в неизвестном направлении. Хотя маршрут у корабля все-таки имелся, просто капитан держал названия портов захода при себе и оглашал их только перед самым прибытием. Кроме того, на судне располагался прекрасно оснащенный и комфортный телеграфный салон, который поддерживал непрерывную связь с биржами Нью-Йорка, Лондона и Парижа.

Поначалу успех был фантастический. Выражаясь биржевым языком, подписки в сотни раз превысили ожидания. Это совершенно не устраивало лорда Декстера: он пока привлекал слишком много честолюбцев, только сколачивающих свои первые миллионы и еще не входящих в верхушку общества. Настоящая белая кость общением с ними брезговала. Он удвоил цены. Ничего не изменилось. Тогда он их утроил, сделав в процессе приятное открытие: оказывается, в мире есть куча людей, готовых отдать практически все не столько за то, чтобы быть непохожими на других и принадлежащими к элите, сколько за то, чтобы все знали о них как о непохожих на других и принадлежащих к элите. Лорд Декстер приостановил постройку своего нового корабля «Кампари», спроектировал и оборудовал на нем дюжину немыслимо роскошных кают, после чего отправил судно в Нью-Йорк в полной уверенности, что оно вскоре окупит дополнительные расходы в размере четверти миллиона фунтов стерлингов, затраченных на его создание. Как обычно, его расчеты оправдались.

Естественно, не обошлось без подражателей, но с тем же успехом можно было попытаться скопировать Букингемский дворец, Большой каньон или алмаз «Куллинан». Лорду Декстеру они были не конкуренты. Он нашел рецепт успеха и неукоснительно ему следовал: комфорт, удобство, покой, отличная еда и первоклассное общество. Что касается комфорта, то, чтобы поверить в сказочную роскошь кают, нужно было увидеть их воочию. Удобство, по мнению подавляющего большинства пассажиров «Кампари» мужского пола, заключалось в невообразимом соседстве в помещении телеграфного салона биржевого телетайпа и бара с широчайшим выбором напитков. Покой достигался усиленной звукоизоляцией кают и машинного отделения, рядом правил, принятых также на королевской яхте «Британия», – к примеру, приказы не отдавались в полный голос, а палубная команда и стюарды неизменно носили обувь на резиновой подошве, – а еще отказом от оркестров, вечеринок, игр и танцев, необходимых – по мнению круизных пассажиров рангом пониже – для наслаждения жизнью на борту лайнера. Отличная еда была заслугой двух коков, которых удалось переманить на «Кампари» ценой огромных затрат и долгих уговоров. Один раньше работал в крупном посольстве Лондона, другой – в одном из лучших отелей Парижа. Теперь эти мастера кулинарного искусства работали поочередно, и о дивных результатах их стараний превзойти друг друга с завистью судачили во всем Западном полушарии.

Другие судовладельцы, возможно, и преуспели в воссоздании некоторых, а то и всех этих изюминок, хотя с оригиналом, конечно, сравниться не могли.

Но лорд Декстер не был обычным судовладельцем. Он, как уже говорилось, был гением и доказывал это прежде всего своей настойчивостью заполучить к себе на борт нужных людей.

«Кампари» не проделал ни одного рейса без того, чтобы в списке пассажиров не фигурировала персона, статус которой был от «значимой» до «всемирно известной». Для столь важных персон резервировалась специальная каюта. Выдающиеся политики, министры, популярные звезды эстрады и кино, изредка известные писатели и художники – если выглядели опрятно и знали, как пользоваться бритвой, – и не самые титулованные представители английской элиты проживали в этой каюте по значительно сниженным ценам. Члены королевских семей, экс-президенты, экс-премьеры и самая верхушка дворянства с титулом не ниже герцогского путешествовали бесплатно. Поговаривали, что, если бы «Кампари» мог разом удовлетворить все поданные британскими пэрами заявки, палату лордов пришлось бы прикрыть. Вряд ли стоит уточнять, что от безвозмездного гостеприимства лорда Декстера филантропией даже не пахло: он просто взвинчивал расценки для тех богатеев, которые размещались в остальных одиннадцати каютах и были готовы отдать последнее за возможность путешествовать в столь высоком обществе.

Спустя несколько лет плавания новичков среди пассажиров практически не встречалось. Многие путешествовали с нами по три раза в год, что недвусмысленно указывало на немалую глубину их карманов. На сегодняшний день попасть в списки пассажиров «Кампари» стало все равно что войти в самый закрытый клуб в мире. Выражаясь предельно откровенно, лорд Декстер собрал в одном месте самых записных снобов мира финансов и политики и обнаружил, что держит в руках неиссякаемую золотую жилу.

Я поправил салфетку и оглядел собравшихся толстосумов. В роскошном обеденном салоне вот так запросто, устроившись в серовато-бежевых бархатных креслах и дыша кондиционированным воздухом, расположилось не менее пятисот миллионов долларов. А то, пожалуй, и миллиард. Один старик Бересфорд тянул не меньше чем на триста миллионов.

Джулиус Бересфорд, президент и держатель контрольного пакета акций горнодобывающего предприятия «Харт-Маккормик майнинг» сидел там же, где и обычно во время полудюжины своих последних круизов, за капитанским столом, по правую руку от капитана Буллена, то есть на самом почетном месте, которое ему досталось не благодаря толщине кошелька, а по личному настоянию капитана. Из каждого правила есть исключения, и Джулиус Бересфорд был исключением из правила Буллена всячески избегать любого общения с пассажирами, и точка. Бересфорда, высокого, худого, спокойного мужчину с густыми черными бровями, подковой седеющих волос, обрамляющих его загорелую лысину, и живыми карими глазами, сверкающими на морщинистом, выдубленном солнцем лице, интересовали только покой, комфорт и еда. Перспектива вращения в кругах элиты его совершенно не трогала, что высоко ценил капитан Буллен, полностью разделявший его чувства. Бересфорд, сидевший от меня по диагонали, поймал мой взгляд:

– Добрый вечер, мистер Картер. – В отличие от своей дочери, он не делал вид, будто снисходит до разговора со мной, оказывая тем самым величайшую милость. – Чудесно снова оказаться в открытом море, не правда ли? А где же наш капитан?

– Боюсь, его не отпустила служба, мистер Бересфорд. Мне поручено передать извинения гостям, приглашенным за его стол. Капитан не смог отлучиться с мостика.

– Он на мостике? – На меня обернулась сидевшая напротив своего супруга миссис Бересфорд. – Разве обычно это не ваше время нести вахту, мистер Картер?

– Так и есть, – улыбнулся я ей. Полноватая крашеная блондинка, обвешанная драгоценностями и разнаряженная в пух и прах, но не растерявшая к пятидесяти годам женской привлекательности, миссис Бересфорд всегда находилась в прекрасном настроении, со всеми была улыбчива и обходительна. Это был ее первый круиз, но миссис Бересфорд уже успела стать моей любимой пассажиркой. – На нашем пути столько маленьких островков, рифов и отмелей, что капитан Буллен предпочитает сам следить за навигацией. – Я не добавил, хотя мог бы, что, будь сейчас ночь и все пассажиры тихо-мирно почивали в своих постелях, капитан Буллен тоже отправился бы на боковую, нисколько не переживая за профессионализм своего старшего помощника.

– А я-то думала, что старший помощник имеет все необходимые навыки, чтобы управлять судном, – снова с милой улыбкой поддела меня мисс Бересфорд. На чуть тронутом загаром лице ее ясные зеленые глаза казались какими-то неправдоподобно огромными. – Я имею в виду, на тот случай, если что-нибудь случится с капитаном. У вас ведь есть удостоверение на право управления судном?

– Есть, – подтвердил я. – У меня и водительские права есть, но вы ни за что не заставите меня в час пик сесть за руль автобуса где-нибудь в центре Манхэттена.

Старик Бересфорд усмехнулся. Его супруга улыбнулась. Мисс Бересфорд некоторое время задумчиво смотрела на меня, затем склонилась над своими закусками, демонстрируя мне блестящие каштановые волосы, уложенные в пышную прическу, которая выглядела так, словно парикмахер орудовал граблями и секатором, но стоила, вероятно, целое состояние. Однако мужчина, сидевший с ней рядом, не собирался сдаваться так просто. Он отложил вилку, откинул голову назад так, чтобы его выдающийся орлиный нос не помешал ему смерить меня взглядом, и высоким протяжным голосом произнес:

– Полноте вам, старший помощник. Ваше сравнение совсем не кажется мне уместным.

«Старший помощник» должно было поставить меня на место. Герцог Хартвелл тратил значительную часть времени, проводимого на борту «Кампари», на то, чтобы ставить людей на место. Некрасиво с его стороны, учитывая, что сам он путешествовал совершенно бесплатно. Против меня лично он ничего не имел, просто прилюдно оказал поддержку мисс Бересфорд. Даже тех весьма значительных сумм, которые он зарабатывал, пуская вполне уважаемых представителей низших классов в свое родовое поместье за мзду в два шиллинга и шесть пенсов зараз, отчаянно не хватало на уплату внушительного налога на наследство. Тогда как брачный союз с мисс Бересфорд разрешил бы раз и навсегда его материальные затруднения. Положение несчастного герцога осложнялось еще и тем, что, хотя умом он понимал всю привлекательность для него мисс Бересфорд, его внимание и взор постоянно отвлекались на вызывающе пышные прелести и неоспоримую красоту платиновой блондинки-киноактрисы, переживающей очередной развод, что сидела по другую руку от него.

– Полагаю, вы правы, сэр, – признал я. Капитан Буллен наотрез отказывался обращаться к нему «ваша светлость», а я уж и подавно не буду этого делать. – Но с ходу ничего лучшего придумать не вышло.

Герцог Хартвелл кивнул, словно мое объяснение его удовлетворило, и вернулся к закускам. Старый Бересфорд разглядывал его пытливо, миссис Бересфорд – с полуулыбкой, мисс Харкорт, киноактриса, – с восхищением, а мисс Бересфорд так и не подняла головы с художественно растрепанными каштановыми волосами.

Блюда сменяли одно другое. В тот вечер была смена Антуана. Судя по блаженной тишине, воцарившейся в столовой, гости оценили его усилия по достоинству. Легконогие официанты-гоанцы бесшумно скользили по темно-серому ворсу персидского ковра, блюда появлялись и исчезали словно по волшебству. В самый подходящий момент перед гостями материализовывалась рука с самым подходящим вином. Перед всеми, кроме меня. Я пил содовую. Это было прописано в моем контракте.

Подали кофе. Пора начинать отрабатывать свое жалованье. Когда выпадала смена Антуана и он был в своей лучшей форме, разговоры казались святотатством, а благоговейное молчание, граничащее с религиозным экстазом, – единственно верным способом выразить свое восхищение. Но восторженное молчание длилось от силы минут сорок, никогда дольше. Я еще ни разу не встречал богатого мужчину – или женщину, если уж на то пошло, – которые не любили бы поговорить, причем предпочтительно о себе. И главной мишенью для упражнений в остроумии неизменно оказывался сидевший во главе стола офицер.

Я осмотрелся, пытаясь угадать, кто же начнет первым. Возможно, мисс Харбрайд – уроженка одной из центральноевропейских стран; ее настоящая фамилия была совершенно непроизносима, – худая, даже костлявая, с несгибаемым характером дама лет шестидесяти, сколотившая состояние на безумно дорогих, но совершенно бесполезных косметических препаратах, которые благоразумно не использовала на себе. Или мистер Гринстрит, ее супруг, неприметный мужчина с серым, осунувшимся лицом, женившийся на ней бог знает по какой причине, все же он и сам был весьма состоятельным человеком. Тони Каррерас? Его отец Мигель Каррерас? За моим столом всегда сидело шестеро, однако семью Кертис из трех человек, как и Гаррисонов, поспешно отозвали домой из Кингстона, а старик на коляске, похоже, к общему столу выходить не собирался и трапезничал в своей каюте в компании сиделок. Четверо мужчин и одна женщина – неудачное соотношение гостей за одним столом.

Первым заговорил Мигель Каррерас.

– Расценки «Кампари», мистер Картер, просто чудовищны, – спокойно сказал он и с наслаждением затянулся сигарой. – Откровенный грабеж, иначе и не скажешь. С другой стороны, кухня соответствует заявленному уровню. Ваш шеф-повар – настоящий кудесник.

– Вы не одиноки в своем мнении, сэр. Искушенные путешественники, которые останавливались в лучших отелях по обе стороны Атлантики, утверждают, что Антуану нет равных ни в Европе, ни в Америке. За исключением, пожалуй, Энрике.

– Энрике?

– Нашего второго шеф-повара. Его смена завтра.

– С моей стороны, наверное, нескромно, мистер Картер, выдвигать претензии к «Кампари»? – Судя по улыбке, это было сказано без всякого желания меня задеть.

– Вовсе нет, сэр. Но дайте себе еще немного времени. Следующие сутки и Энрике убедят вас скорее, чем я.

– Ваша взяла! – Он снова улыбнулся и потянулся за бутылкой «Реми Мартен». Подав кофе, официанты удалились из столовой. – А что насчет расценок?

– Они ужасны, – согласился я. Я говорил так всем пассажирам, и, похоже, им нравилось это слышать. – Мы предлагаем то, чего не предлагает ни одно другое судно в мире, но цены у нас все же за гранью приличий. Мне об этом сказало не меньше дюжины гостей из тех, что присутствуют сейчас здесь. При этом для большинства из них это уже третий круиз с нами.

– Справедливое замечание, мистер Картер, – вмешался в наш разговор Тони Каррерас. Говорил он именно так, как можно было ожидать: неторопливо, взвешивая каждое слово, глубоким звучным голосом. Тони посмотрел на отца. – Помнишь список желающих попасть на «Кампари» в конторе «Блу мейл»?

– А как же. Мы были в самом низу списка, и какого списка. В нем половина всех миллионеров Центральной и Южной Америки. Полагаю, мы можем считать, что нам повезло, мистер Картер, поскольку мы были единственными, кто смог принять ваше приглашение в столь сжатые сроки. Но совершенно неожиданно на Ямайке одна из кают освободилась. Не могли бы вы хотя бы в общих чертах рассказать о маршруте нашего плавания?

– Предполагается, что это как раз то, что добавляет нам привлекательности, сэр. Отсутствие заданного маршрута. Наше расписание главным образом зависит от наличия и назначения грузов. Одно могу сказать наверняка: в конечном счете мы прибудем в Нью-Йорк. Большинство наших пассажиров сели на борт именно там, а пассажирам нравится, когда их возвращают в порт посадки. – Про Нью-Йорк он и так знал, потому что гробы направлялись именно туда. – Возможно, сделаем остановку в Нассау. Все зависит от настроения капитана. Компания предоставляет ему свободу действий в выборе маршрута – конечно, с учетом пожеланий пассажиров и прогноза погоды. Сейчас сезон ураганов, мистер Каррерас, или он вот-вот наступит. Если прогноз будет неблагоприятный, капитан Буллен направится в открытое море и остановки в Нассау не будет. – Я улыбнулся. – Мы на «Кампари» гордимся тем, что делаем все возможное, чтобы не вынуждать наших пассажиров мучиться морской болезнью.

– Какая предупредительность с вашей стороны, – пробормотал Каррерас и испытующе на меня посмотрел: – Но насколько я понимаю, в один-два порта на Восточном побережье мы все-таки зайдем?

– Не имею представления, сэр. Обычно заходим. Но опять же все зависит от капитана, а как поведет себя он, зависит от доктора Слингсби Кэролайна.

– Они все еще его не поймали! – провозгласила мисс Харбрайд своим резким, сиплым голосом. Она осуждающе нахмурилась, демонстрируя пылкий патриотизм свежеиспеченной американки, и оглядела сидящих за ее столом с равной долей подозрения. – Невероятно! Совершенно невероятно. Я до сих пор не могу в это поверить. Американец в тринадцатом поколении!

– Мы наслышаны об этом персонаже. – Как и его отец, Тони Каррерас получил образование в одном из университетов Лиги плюща, но по-английски изъяснялся с куда меньшей щепетильностью. – Я имею в виду Слингсби Кэролайна. Но какое отношение этот парень имеет к нам, мистер Картер?

– Пока он в бегах, каждое грузовое судно, отчаливающее от Восточного побережья, тщательнейшим образом досматривается, чтобы убедиться, что ни его, ни «Твистера» на борту нет. Оборачиваемость грузовых и пассажирских судов снизилась в разы, портовые грузчики сидят без работы. Они объявили забастовку, и все идет к тому, что, вдрызг разругавшись с властями, они продолжат бастовать до тех пор, пока доктора Кэролайна не поймают. Если его вообще поймают.

– Предатель! – воскликнула мисс Харбрайд. – В тринадцатом поколении!

– Значит, мы будем держаться подальше от Восточного побережья? – уточнил Каррерас-старший. – Во всяком случае, до тех самых пор?

– Как можно дольше, сэр. Но в Нью-Йорк зайдем точно. Когда – не знаю. Но если забастовка там еще не закончится, возможно, сначала пройдем вверх по реке Святого Лаврентия. Посмотрим, как сложится.

– Романтика, тайны и приключения, – улыбнулся Каррерас. – В точности как обещают ваши буклеты. – Он заглянул мне через плечо. – Похоже, это к вам, мистер Картер.

Я развернулся на стуле. Пришедший был действительно по мою душу. Ко мне в безупречно выглаженной форме, крепко зажав под мышкой левой руки форменную фуражку, приближался Рыжик Уильямс – так его прозвали из-за копны огненно-рыжих волос. Рыжику, нашему самому юному кадету, было всего шестнадцать. Он был отчаянно застенчив и до крайности впечатлителен.

– В чем дело, Рыжик? – По старинному обычаю к кадетам всегда обращались по фамилии, но только не к Рыжику. Назвать его как-то иначе даже язык не поворачивался.

– Капитан желает всем хорошего вечера, сэр. Не могли бы вы подняться на мостик, мистер Картер?

– Сейчас поднимусь. – Рыжик развернулся к выходу, и тут я заметил блеск в глазах Сьюзен Бересфорд, который обычно предвещал какой-нибудь выпад в мой адрес. Можно было предположить, что она пройдется по моей незаменимости, по отчаявшемуся капитану, призывающему в последний момент своего верного слугу, чтобы спасти ситуацию, и хотя я не думал, что она будет вести подобные разговоры при кадете, рисковать не хотел, поэтому поспешно поднялся, обронив: – Извините, мисс Харбрайд, извините, джентльмены. – И торопливо последовал за Рыжиком, ожидавшим меня в коридоре.

– Капитан у себя в каюте, сэр. Он попросил зайти к нему.

– Что? Но ты же сказал мне…

– Я знаю, сэр. Я исполнял приказ капитана. На мостике остался мистер Джеймисон. – (Джордж Джеймисон был у нас третьим помощником.) – А капитан Буллен у себя в каюте. С мистером Каммингсом.

Я кивнул. Теперь я вспомнил, что, выходя, не заметил Каммингса за его любимым столом, хотя он определенно был там в начале ужина. Каюта капитана находилась сразу под мостиком, и я был там уже через десять секунд. Постучал в полированную тиковую дверь и, услышав грубоватый ответ, вошел.

«Блу мейл» определенно не скупилась на своего коммодора. Даже капитан Буллен, отнюдь не сибарит, никогда не жаловался на слишком тепличные условия. Его каюта состояла из трех комнат и ванной, отделанных будто для проживания миллионера. Салон, где я сейчас находился, служил прекрасным примером убранства во всех остальных помещениях: винно-красный ковер, в котором ноги буквально утопали, темно-малиновые шторы, полированные панели из белого клена, узкие дубовые балки по потолку, дубовые, отделанные зеленоватой кожей кресла и небольшой диванчик. Стоило мне войти, как я наткнулся на взгляд капитана Буллена: он не был похож на человека, наслаждающегося домашним уютом.

– Что-то случилось, сэр? – спросил я.

– Садитесь, – махнул он на кресло и вздохнул. – Еще как случилось. Бенсон Банановые Ноги пропал. Уайт доложил десять минут назад.

«Бенсон Банановые Ноги» звучало как кличка одомашненного примата или же в лучшем случае как профессиональное прозвище борца в захудалом провинциальном цирке, но на самом деле так звали нашего сверхобходительного, лощеного, опытнейшего старшего стюарда Фредерика Бенсона. Он обладал заслуженной репутацией поборника строгой дисциплины, и именно один из его разобиженных подчиненных, получая суровую, но справедливую выволочку, обратив внимание на незначительный зазор между коленями Бенсона, окрестил его заново, как только тот повернулся к нему спиной. Прозвище прилипло главным образом из-за своей абсурдности и совершеннейшей неуместности. Уайт был помощником старшего стюарда.

Я ничего не сказал. Буллен не любил, когда кто-нибудь, особенно его помощники, переспрашивал или выказывал лишние, по его мнению, эмоции. Вместо этого я посмотрел на человека, сидящего за столом напротив капитана. На Говарда Каммингса.

Каммингс, начальник хозяйственной службы корабля, маленький, пухленький, добродушный и дьявольски проницательный ирландец, был вторым после Буллена человеком на «Кампари». Никто этого не оспаривал, хотя сам Каммингс и виду не подавал, что это так. На пассажирском корабле хороший начальник хозяйственной службы ценится на вес золота, а Каммингс так и вовсе был бесценной находкой. За три года, что он проработал на «Кампари», мы почти не сталкивались с разногласиями или недоразумениями со стороны пассажиров, не говоря уже о жалобах. Говард Каммингс был гением в разрешении споров, нахождении компромиссов, обузданию задетых чувств и вообще по части обращения с людьми. Капитан Буллен скорее согласился бы отрубить себе правую руку, чем отпустить Камминга с борта «Кампари».

Я обратил внимание на присутствие Каммингса по трем причинам. Он знал обо всем, что происходит на «Кампари», от сделок о покупке контрольных пакетов акций, которые тайно планировались в телеграфном салоне, и до любовных переживаний самого юного кочегара в машинном отделении. Именно он отвечал за всех стюардов на корабле. И наконец, он был близким другом Банановых Ног.

Каммингс поймал мой взгляд и покачал темноволосой головой:

– Извините, Джонни. Я знаю не больше вас. Видел его незадолго до ужина, было примерно без десяти восемь, как раз когда я пропускал по стаканчику с нашими гостями. – Себе Каммингс всегда наливал из специальной бутылки из-под виски, наполненной имбирным элем. – Здесь только что был Уайт. Говорит, что во время вечерней уборки видел Бенсона в шестой каюте примерно в восемь двадцать – полчаса назад… нет, теперь уже около сорока минут. Он думал, что скоро увидит его опять, потому что за последние пару лет они с Бенсоном обзавелись привычкой в хорошую погоду устраивать себе перекур на палубе, пока пассажиры заняты ужином.

– Всегда в одно и то же время? – перебил я.

– Именно. Около восьми тридцати, самое позднее в восемь тридцать пять. Но сегодня что-то пошло не так. В восемь сорок Уайт отправился за Бенсоном в его каюту. Там его не было. Собрал на поиски с полдюжины стюардов, но пока безуспешно. Тогда он послал за мной, а я пошел к капитану.

А капитан послал за мной, подумал я. Всякий раз, когда впереди маячит грязная работенка, зовут старого верного Картера.

Я взглянул на Буллена:

– Обыск, сэр?

– Так точно, мистер. Вот же непруха! Одна чертова головная боль за другой. Действуйте по возможности тихо.

– Конечно, сэр. Могу я привлечь Уилсона, боцмана, нескольких стюардов и матросов?

– Вы можете привлечь хоть самого лорда Декстера вместе с его советом директоров, только найдите Бенсона, – проворчал Буллен.

– Есть, сэр! – Я повернулся к Каммингсу. – У него ведь не было проблем со здоровьем? Головокружений, склонности к обморокам, сердечным приступам и тому подобного?

– Плоскостопие, да и только, – улыбнулся Каммингс, хотя ему сейчас было не до улыбок. – Месяц назад прошел медицинское освидетельствование у доктора Марстона. Здоров на все сто. А плоскостопие – это профессиональное.

Я снова повернулся к капитану Буллену:

– Будет ли у меня минут двадцать, от силы полчаса, чтобы для начала провести негласный осмотр, сэр? Вместе с мистером Каммингсом. Без ограничений, сэр?

– В разумных пределах, конечно.

– Без ограничений, – настаивал я. – Или я только зря потрачу время. Вы же понимаете, сэр.

– Боже мой! Прошло всего пара дней после нашей той заварухи на Ямайке! Помните, как отреагировали пассажиры, когда таможня с американским ВМФ шерстили их каюты? Совет директоров придет в восторг, когда узнает. – Он устало поднял глаза. – Полагаю, вы имеете в виду пассажирские помещения?

– Мы все сделаем тихо, сэр.

– У вас есть двадцать минут. Я буду на мостике. Постарайтесь по возможности не спровоцировать конфликта.

Мы вышли, спустились на палубу А, свернули сначала направо, потом налево в стофутовый центральный коридор между каютами. На палубе А их было всего шесть, по три с каждой стороны. В середине коридора обнаружился Уайт, который нервно расхаживал взад-вперед. Я поманил его, и он торопливо направился к нам – худой, лысеющий индивид с выражением вечной муки на лице, страдающий от двух недугов сразу: хронического несварения и излишней добросовестности.

– У вас при себе все ключи, Уайт? – уточнил я.

– Да, сэр.

– Прекрасно. – Я кивнул на первую главную дверь справа, каюту номер один по левому борту. – Откройте ее, пожалуйста.

Он открыл. Я скользнул в каюту, Каммингс за мной. Свет зажигать не пришлось, он и так горел. Просить пассажиров «Кампари», спустивших целое состояние на билеты, выключать за собой свет все равно без толку, они еще и оскорбятся.

В каютах «Кампари» не было коек. Массивные кровати с пологом на четырех столбиках были снабжены скрытыми бортами, они автоматически поднимались при сильной качке. Отличная работа метеорологической службы и широты, в которых проходило плавание, позволяли капитану Буллену избегать штормов по пути нашего следования, а если добавить к этому стабилизаторы качки системы «Денни-Браун», то не думаю, чтобы эти борты хотя бы раз испытывались в деле. Морской болезни на «Кампари» места не было.

Каюта состояла из спальни, примыкающего к ней салона и ванной комнаты. За салоном располагалось еще одно помещение. Все иллюминаторы с листовыми стеклами выходили на левый борт. Нам хватило минуты, чтобы обойти все помещения, заглянув под кровати, в буфеты, шкафы, за шторы – одним словом, везде. Ничего. Мы вышли.

Снова оказавшись в коридоре, я кивнул на дверь напротив. Каюта номер два.

– Теперь сюда, – сказал я Уайту.

– Извините, сэр. Сюда нельзя. Здесь старик со своими сиделками. Сегодня вечером им отнесли три подноса с ужином, дайте-ка вспомнить… да, сэр, около шести пятнадцати, и мистер Каррерас, джентльмен, который сегодня поднялся на борт, распорядился, чтобы его не беспокоили до утра. – Уайт явно наслаждался сложившейся ситуацией. – Строго распорядился, сэр.

– Каррерас? – Я посмотрел на начальника хозяйственной службы. – Какое он имеет к этому отношение, мистер Каммингс?

– Вы разве не слышали? Видимо, нет. Похоже, мистер Каррерас-отец является старшим партнером в одной из крупнейших юридических фирм страны – «Сердан и Каррерас». Мистер Сердан, основатель фирмы, и есть тот самый пожилой джентльмен из этой каюты. Вроде как его восемь лет назад разбил паралич, но он довольно крепок для калеки. Все это время он находился на попечении своего сына и невестки – Сердан-младший станет следующим старшим партнером Каррераса – и, полагаю, попортил им немало крови. Как я понял, Каррерас взял мистера Сердана с собой в круиз главным образом для того, чтобы дать им передохнуть. Каррерас, естественно, чувствует за него ответственность, поэтому, наверное, и дал Бенсону такое распоряжение.

– Как-то не очень он похож на умирающего, – заметил я. – Никто не желает ему смерти, я просто задам ему пару вопросов. Или сиделкам.

Уайт открыл было рот, чтобы снова возразить, но я бесцеремонно протиснулся мимо него и постучал в дверь.

Ответа не последовало. Я подождал с полминуты, затем постучал снова, погромче. Уайт с осуждающим видом стоял рядом, окаменев от возмущения. Я не обращал на него внимания и уже поднял руку, чтобы от души ударить по двери, когда услышал шаги и дверь вдруг отворилась.

Дверь открыла та из двух сиделок, что пониже ростом, полненькая. На голове у нее был старомодный льняной чепчик на завязках, а в руке женщина сжимала края легкой шерстяной накидки, из-под которой виднелись лишь носки ее шлепанцев. В полумраке помещения за ее спиной я разглядел пару кроватей, одна из них была смята. По тому, как она потерла глаза свободной рукой, стало понятно, что мы ее разбудили.

– Примите мои искренние извинения, мисс, – сказал я. – Не знал, что вы отдыхаете. Я старший помощник капитана этого корабля, а это мистер Каммингс, начальник хозяйственной службы. Пропал наш главный стюард. Возможно, вы сможете нам помочь. Вдруг вы что-то видели или слышали?

– Пропал? – Она еще крепче сжала в руке шаль. – Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что он просто исчез?

– Скажем так – нам его не найти. Вы можете нам чем-нибудь помочь?

– Даже не знаю. Я спала. Видите ли, мы дежурим у постели мистера Сердана по три часа, – объяснила она. – Ему необходим постоянный присмотр. Я пыталась хоть немного поспать, прежде чем мне надо будет сменить мисс Вернер.

– Извините, – повторил я. – Значит, вам нечего нам рассказать?

– Боюсь, что нет.

– Наверное, ваша подруга мисс Вернер сможет?

– Мисс Вернер? – Она растерянно хлопнула глазами. – Но мистера Сердана нельзя…

– Прошу. Дело очень серьезное.

– Ну хорошо. – Как и все опытные сиделки, она знала, когда нужно настоять на своем, а когда лучше уступить. – Но я должна попросить вас вести себя потише и никоим образом не тревожить мистера Сердана.

Она не упомянула о том, что мистер Сердан сам может нас растревожить, а могла бы и предупредить. Когда мы через открытую дверь зашли к нему в спальню, он сидел на кровати. Перед ним на одеялах лежала книга. Бра в изголовье ярко освещало малиновый колпак с кисточкой, а лицо мистера Сердана скрывала густая тень, которая тем не менее не скрывала недобрый блеск глаз из-под прямой линии кустистых бровей. Мне показалось, что этот недобрый блеск является столь же неотъемлемой особенностью его лица, что и большой крючковатый нос, нависающий над торчащими в стороны седыми усами. Приведшая нас сиделка попыталась нас представить, но Сердан повелительным взмахом руки заставил ее умолкнуть. Властный старикан, подумал я, к тому же раздражительный и вздорный до крайности.

– Надеюсь, вы сможете объяснить это чудовищное безобразие, сэр? – От его ледяного тона в озноб бросило бы даже полярного медведя. – Ворваться в мою личную каюту без разрешения! – Старик перевел сверлящий взгляд на Каммингса. – Вы! И вы здесь! У вас же был приказ, черт возьми! Полное уединение, абсолютное. Объяснитесь, сэр.

– Я не могу выразить, как я сожалею, мистер Сердан, – мягко начал Каммингс. – Только исключительные обстоятельства…

– Чушь собачья! – Что бы ни продлевало жизнь этого старого пердуна, это определенно не было желанием пережить своих друзей, потому что он разругался со своим последним другом еще в яслях. – Аманда! Наберите мне капитана. Немедленно!

Долговязая худая сиделка, сидевшая у кровати на стуле с высокой спинкой, начала собирать с коленей свое вязание – почти готовый бледно-голубой кардиган, но я жестом показал ей оставаться на месте.

– Нет никакой необходимости связываться с капитаном, мисс Вернер. Он в курсе происходящего. Сам нас сюда отправил. У нас к вам с мистером Серданом имеется маленькая просьба…

– И у меня к вам, сэр, имеется одна маленькая просьба! – Его голос сорвался на фальцет, то ли от перевозбуждения, то ли от гнева, то ли от старости, то ли от всего сразу. – Убирайтесь отсюда к черту!

Я сделал было глубокий вдох, чтобы успокоиться, но даже двух-трехсекундная задержка грозила обернуться новым взрывом, поэтому сразу же сказал:

– Очень хорошо, сэр. Но сначала мне хотелось бы узнать, не слышали ли вы или присутствующая здесь мисс Вернер каких-нибудь странных звуков в последний час? Или, может, видели что-то показавшееся вам необычным? Пропал наш старший стюард. Пока мы не нашли ничего, что могло бы объяснить его исчезновение.

– Пропал, говорите? – фыркнул Сердан. – Напился, верно, или дрыхнет где-нибудь. – И после недолгого раздумья добавил: – Или и то и другое.

– Это не в его характере, – тихо заметил Каммингс. – Так вы можете нам помочь?

– Мне жаль, сэр. – Мисс Вернер, сиделка, оказалась обладательницей низкого, хрипловатого голоса. – Мы ничего не слышали и не видели. Ничего, что могло бы вам помочь. Но если вам нужна какая-то помощь…

– Обойдутся! – грубо прервал ее Сердан. – Займитесь лучше своей работой. Мы ничем не можем вам помочь, джентльмены. Всего хорошего!

Опять оказавшись в коридоре, я наконец смог поддаться желанию, обуревавшему меня последние пару минут, и сделал глубокий вдох, после чего повернулся к Каммингсу.

– Сколько бы этот старый хрыч ни выложил за свою каюту, – жестко сказал я, – с него явно содрали недостаточно.

– Теперь я могу понять, почему Сердан-младший с женой были так рады хоть ненадолго сбагрить его с рук, – отозвался Каммингс. В устах обычно невозмутимого и дипломатичного хозяйственника, это была высшая степень осуждения. Он бросил взгляд на часы. – Недалеко мы продвинулись. А через пятнадцать-двадцать минут пассажиры начнут расходиться по каютам. Как насчет того, чтобы вы сами здесь закончили, а мы с Уайтом пока проверим внизу?

– Договорились. У вас десять минут. – Я взял у Уайта ключи и приступил к осмотру оставшихся четырех кают, Каммингс тем временем спустился палубой ниже, где располагались еще шесть.

Десять минут спустя, так ничего и не обнаружив в трех из четырех оставшихся кают, я оказался в последней из них, самой большой по левому борту, в кормовой части, принадлежащей Джулиусу Бересфорду и его семье. Обыскал спальню Бересфорда и его жены. По нулям. Хотя обыск я устроил на совесть, пытаясь обнаружить если не самого Бенсона, то хотя бы какие-либо следы его пребывания там. В гостиной и ванной тоже ничего. Я перешел во второе помещение, размером поменьше, которое служило бересфордской дочке спальней. Ничего за мебелью, ничего за шторами, ничего под кроватью на четырех столбиках. Я подошел к кормовой переборке и открыл раздвижные двери, превращавшие эту часть спальни в один огромный гардероб.

Мисс Сьюзен Бересфорд, отметил я, определенно не ограничивала себя в нарядах. Тут было около шести-семи десятков вешалок, и готов поспорить, ни на одной из них не висело ничего дешевле двухсот-трехсот долларов. Я с трудом пролез в скопление «Баленсиаг», «Диоров» и «Живанши» и осмотрел их со всех сторон. Ничего.

Закрыв раздвижные дверцы, я подошел к небольшому, стоящему в углу платяному шкафу. Он был забит мехами, шубами, накидками, палантинами. Зачем понадобилось тащить их с собой в круиз по Карибскому морю, было для меня загадкой. Я положил руку на особенно великолепное длиннополое изделие, сдвигая его в сторону, чтобы заглянуть за него, когда услышал слабый щелчок дверной ручки и знакомый голос произнес:

– Норка и правда просто чудо, не так ли, мистер Картер? И стоит ровно столько, сколько вы зарабатываете за два года.

Глава 3

Вторник, 21:30 – 22:15

Сьюзен Бересфорд на самом деле была красавицей, спору нет. Идеальный овал лица, высокие скулы, блестящие каштановые волосы, брови чуть темнее, зеленющие глаза, каких не сыскать больше на всем белом свете: от нее потеряли голову все офицеры корабля, даже те, которых она нещадно изводила. Ну то есть все, кроме Картера. Неизменно отстраненно-ироничное выражение лица вкупе с любовью к развлечениям за чужой счет меня к себе не располагает.

Правда, в тот момент она себе изменила: ни иронии, ни отстраненности я на ее лице не заметил. На тронутых загаром щеках от гнева, а может, и от страха горели два темно-пунцовых пятна, а губы дрожали, будто бы готовясь искривиться в гримасе отвращения, как у человека, заметившего мерзкого насекомого у себя под подушкой. То, как дернулся уголок ее рта, было видно невооруженным глазом. Я отпустил норку и закрыл дверь шкафа.

– Нельзя же так пугать! – укорил ее я. – Вам следовало постучаться.

– Мне следовало… – Она поджала губы, ей все еще было не до смеха. – Что вы собирались сделать с этим манто?

– Ничего. Я не ношу норку, мисс Бересфорд. Она мне не идет. – Я улыбнулся, она нет. – Могу объяснить.

– Уверена, что можете. – Она развернулась в дверном проеме, собираясь скрыться в коридоре. – Но думаю, будет лучше, если вы объяснитесь с моим отцом.

– Как вам будет угодно, – легко согласился я. – Только, пожалуйста, поторопитесь. У меня срочное дело. Вот, позвоните по телефону. Или мне самому?

– Оставьте телефон в покое! – раздраженно отмахнулась она, вздохнув, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Я вынужден был признать, что любая дверь, даже обшитая роскошными панелями дверь «Кампари», выглядит вдвое прекрасней, когда к ней прислоняется Сьюзен Бересфорд. Она покачала головой, затем снизу-вверх посмотрела на меня своими поразительно зелеными глазами. – У меня богатое воображение, мистер Картер, но образ нашего уважаемого старшего помощника, гребущего на спасательной шлюпке к какому-нибудь необитаемому острову с моей норкой на корме, никак не укладывается в моем сознании. – (Начинает приходить в себя, с сожалением отметил я.) – Да и, вообще говоря, зачем она вам? Вон в том выдвижном ящике лежат драгоценности, наверное, не меньше чем на пятьдесят тысяч долларов.

– Это я проглядел, – признался я. – Ящики проверять не стал. Я ищу одного человека: возможно, ему стало плохо и он лежит сейчас где-нибудь без сознания, а то и хуже того. Такого ящика, в котором поместился бы Бенсон, я еще не видел.

– Бенсон? Наш старший стюард? Такой приятный мужчина? – Она сделала пару шагов в мою сторону, и мне было странным образом отрадно заметить промелькнувшую в ее глазах тревогу. – Он пропал?

Я рассказал ей все, что знал сам. Это не заняло много времени. Стоило мне закончить, как она воскликнула:

– Ну надо же! Столько шума из ничего! Он мог решить прогуляться по палубе, присесть где-нибудь в уголочке покурить, а вы почему-то первым делом начали рыскать по каютам…

– Вы не знаете Бенсона, мисс Бересфорд. Он никогда в жизни не покидал пассажирский отсек раньше одиннадцати вечера. Мы бы меньше тревожились, если бы узнали, что с мостика исчез вахтенный офицер или рулевой отошел от штурвала. Извините, я на минуту.

Я открыл дверь каюты, чтобы определить, откуда доносятся голоса, и увидел в дальнем конце коридора Уайта в компании еще одного стюарда. Радость, вспыхнувшая в глазах Уайта при виде меня, сменилась неодобрением, когда он заметил возникшую за моей спиной в дверном проеме Сьюзен Бересфорд. Чувство приличия Уайта подверглось в тот вечер серьезным испытаниям.

– А я все гадал, где вы, сэр, – сказал он с упреком. – Мистер Каммингс отправил меня наверх. Внизу, увы, тоже ничего, сэр. Мистер Каммингс сейчас осматривает наши каюты. – Он на мгновение замер, и неодобрение на его лице уступило место беспокойству. – Что мне теперь делать, сэр?

– Ничего. Вам лично ничего делать не требуется. Будете за главного, пока мы не разыщем старшего стюарда. Сами знаете, в первую очередь следует позаботиться о пассажирах. Через десять минут пришлите стюардов к переднему входу в жилой отсек А. Один пусть обыщет офицерские каюты в носовой части, другой – в кормовой, третий – камбузы, кладовые и подсобные помещения. Только дождитесь моей команды. Мисс Бересфорд, если вы не против, я бы хотел воспользоваться вашим телефоном.

Не став дожидаться разрешения, я снял трубку, набрал номер коммутатора, попросил соединить меня с каютой боцмана и понял, что мне повезло. Он был у себя.

– Макдональд? Говорит старший помощник. Не хотел вас беспокоить, Арчи, но у нас неприятности. Пропал Бенсон.

– Старший стюард, сэр? – Было что-то бесконечно обнадеживающее в этом глубоком медленном голосе, который за двадцать лет в море ни на йоту не утратил певучих интонаций жителя Западного Хайленда; этот голос ничему не удивлялся и никогда не волновался. Удивляться или волноваться было не в характере Макдональда. Он оставался не просто моей верной опорой – на палубе корабля не было человека важнее него. И незаменимее. – Значит, вы уже обыскали каюты пассажиров и стюардов?

– Да. И ничего. Возьмите людей, вахтенных, подвахтенных, не важно, и пройдитесь по верхним палубам. По вечерам там толпится бо́льшая часть экипажа. Узнайте, не видел ли кто из них Бенсона. Или, может, видел или слышал что-нибудь необычное. Вдруг он заболел, может, упал и неудачно ударился, может, вообще вывалился за борт.

– А если мы ничего не выясним? Снова будем весь корабль перетряхивать, так я понимаю?

– Боюсь, что да. Сможете управиться за десять минут и подняться сюда?

– Вне всякого сомнения, сэр.

Я завершил звонок, потом набрал вахтенного механика, попросил его направить нескольких человек к пассажирским каютам, еще раз связался с Томми Уилсоном, вторым помощником, а потом попросил соединить меня с капитаном. Пока ждал, мисс Бересфорд снова одарила меня сладчайшей улыбкой, так и сочившейся ехидством.

– Бог ты мой! – восхищенно протянула она. – Какие мы деловые! Звонок туда, звонок сюда, все четко и по делу. Генерал Картер готовит свою кампанию. Старший помощник открывается мне новой стороной.

– Много ненужной суеты, – сказал я извиняющимся тоном. – Особенно из-за стюарда. Но у него есть жена и трое ребятишек, которые в нем души не чают.

Мисс Бересфорд покраснела до корней своих каштановых волос, и на мгновение мне показалось, что она сейчас размахнется и влепит мне затрещину. Но она развернулась на каблуках, прошла по пушистому ковру через всю комнату и, остановившись у окна, вгляделась в темноту. Я раньше и не догадывался, что спина способна выражать целую гамму эмоций.

Затем к телефону подошел капитан Буллен. Говорил он, как обычно, хрипло и отрывисто, но даже металлическая безликость телефонной связи не могла скрыть его обеспокоенности.

– Как успехи, мистер?

– Никак, сэр. Я собрал поисковую группу. Разрешите начать через пять минут?

Последовала пауза, затем он ответил:

– Видимо, придется. Сколько времени это у вас займет?

– Минут двадцать, полчаса.

– Вы ведь поторопитесь?

– Сомневаюсь, что Бенсон от нас прячется, сэр. Если он приболел или поранился или ему зачем-то понадобилось срочно покинуть пассажирский отсек, думаю, мы найдем его в каком-нибудь видном месте.

Буллен хмыкнул:

– Я ничем не могу помочь? – Ответа здесь как будто и не требовалось.

– Ничем, сэр. – Зрелище снующего по верхней палубе капитана, заглядывающего под чехлы спасательных шлюпок, подорвало бы доверие пассажиров к «Кампари».

– Хорошо, мистер. Если понадоблюсь, буду в телеграфном салоне. Постараюсь отвлечь пассажиров на время ваших поисков. – Это заявление доказывало, что капитан озабочен всерьез, не на шутку. Да он скорее зашел бы в клетку с бенгальскими тиграми, чем согласился вести светские беседы с пассажирами.

– Отлично, сэр. – Я повесил трубку.

Сьюзен Бересфорд снова пересекла комнату и встала рядом со мной, ввинчивая сигарету в нефритовый мундштук едва ли не в фут длиной. Мундштук безотчетно меня раздражал, как раздражало меня все в мисс Бересфорд, и не в последнюю очередь то, как она стояла, уверенно ожидая, что я поднесу ей огонь. Интересно, когда мисс Бересфорд в последний раз доводилось самой зажигать себе сигарету? Давненько, подумал я, когда в радиусе сотни ярдов от нее не оказалось ни одного представителя мужского пола. Она закурила, лениво выпустив облачко дыма, и уточнила:

– Значит, поисковая группа? Вечер обещает стать интересным. Можете на меня рассчитывать.

– Сожалею, мисс Бересфорд, – сказал я без тени сожаления в голосе. – Это наше внутреннее дело. Капитан не одобрит.

– Как и его старший помощник, так ведь? Не утруждайтесь с ответом. – Она задумчиво посмотрела на меня. – Не хотите, чтобы я вам жизнь облегчила, могу, наоборот, усложнить. Что, например, скажете, если я сниму трубку и сообщу своим родителям, что только что застала вас роющимся в наших личных вещах?

– Я только за, леди. Я знаю ваших родителей. С удовольствием посмотрю, как вас отшлепают за то, что вы ведете себя как избалованный ребенок, когда в опасности жизнь человека.

В тот вечер румянец на ее высоких скулах то загорался, то угасал, точно неоновая вывеска. Сейчас он снова вспыхнул: она вовсе не была такой сдержанной и отстраненной, как бы ей хотелось выглядеть. Затушив только что зажженную сигарету, мисс Бересфорд тихо спросила:

– А что, если я пожалуюсь на вас капитану за проявление неуважения к гостям?

– Тогда не стойте и не мелите попусту языком. Телефон рядом. – Когда она не сделала ни малейшего движения в сторону телефонного аппарата, я продолжил: – Откровенно говоря, леди, мне отвратительны вы и вам подобные. Вы пользуетесь огромным состоянием своего отца и собственным привилегированным положением пассажира «Кампари», чтобы подшучивать, чаще всего зло, над членами экипажа, которые не могут ответить вам тем же. Они должны молча все это проглатывать, потому что они вам не ровня. У большинства из них нет круглого счета в банке, зато есть семья, которую нужно кормить, мать, нуждающаяся в помощи. Они знают, что должны улыбаться, когда мисс Бересфорд отпускает шуточки на их счет, ставит их в неловкое положение или злит, потому что в противном случае мисс Бересфорд и ей подобные сделают все, чтобы они вылетели с работы.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила она, неожиданно замерев.

– Мне нечего добавить. Злоупотребление властью, даже в таких мелочах, недостойно. А когда кто-нибудь вроде меня рискнет дать вам отпор, вы пригрозите ему увольнением, потому как этим все и закончится. И это хуже чем недостойно – это подло.

Я повернулся и направился к двери. Сперва найду Бенсона, а потом скажу Буллену, что ухожу. Хватит с меня «Кампари».