Тёмные зеркала. Стихи

© Шамиль Ишбулдин, 2025

ISBN 978-5-0067-6339-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Книга, которая перед вами – не то, чтобы сборник стихов, хотя и он тоже.

Это скорее дневник, в котором тексты сохраняют следы всего, что со мной происходило за последние сорок лет.

Некоторые стихи, особенно ранние, возможно, и не стоило публиковать. Где-то в них всё совсем уж наивно, где-то ритм сбивается, где-то я переигрывал с эмоциями (красивости ради). В общем-то, поэтому из пары сотен ранних стихов в сборник вошло только несколько. И то не потому, что они особенно хороши, а потому что вместе с прочими – и удачными, и не очень – они складываются хроники моего внутреннего мира.

Я не всегда писал «как надо», зато всегда старался писать о том, что чувствовал.

Многие стихи – это письма, отправленные во Вселенную и не дождавшиеся ответа.

От некоторых из них мне теперь чуть-чуть горько.

Но есть и такие, которые нравятся мне самому, и к которым я возвращаюсь, как к чему-то тёплому.

Если вы вдруг (чего только в жизни не случается) узнаете в этих строках себя, значит, мы с вами когда-то смотрели в одну сторону. Пусть недолго и в разное время, но всё же вместе.

И да, чуть не забыл: спасибо, что открыли эту книгу.

2023

Я не верую в Бога.

Это, в общем, удача —

Трезвый миг на пиру.

Только жаль, что не будет

Колокольного плача

Надо мной, как помру.

А. Гедымин

Распахни окно, запусти в жизнь сквозняка;

в мире умных пригодишься и ты, дурак.

Если нынче левая зудит рука,

значит, завтра – правая. И без драки никак.

Впрочем, эка невидаль – небеса,

ведь всем даны, хоть не у каждого есть.

И у кого-то в них ангелов голоса,

а у кого-то туман, то бишь – водяная взвесь.

И любовь-то у нас – у кого молчание, у кого разговор,

Но всегда неисповедимы её пути,

потому и стрела калёна – не в болото или боярский двор,

а как пустили её, так куда-то сама летит.

И когда-то только почудится колокольный звон,

и блеснёт темнотой Ахерона вода,

не возьмёт с меня обола старик Харон.

Махнёт веслом: «Иди восвояси. Не нужно тебе сюда…»

Бросая взгляды в небо осеннее,

слежу: не весь ли я улетучился?

И вот оно – моё настроение:

брести по осени – как вдоль по улице…

…двигаться в даль, неспешно шагая,

отраженьем мелькая в холодных лужах,

чувствуя где-то, а где-то зная:

этому миру всё ещё нужно…

…этому миру вовсе не поздно,

этому миру как-то не стыдно,

этот-то мир летит сквозь звёзды,

даже когда звёзд самих и не видно.

Мир нам внушает: нет больше сказок,

Легко побеждать уже не получится.

Всё оттого, что десятком развязок

свёрнута в кольца осенняя улица.

Ждёте, победная музыка грянет?

Но в битве со временем нет победителя.

А музыка – гул электрички в тумане,

рык Минотавра

и голос Спасителя

Под дождём зеленеет трава,

Побуждая подумать про чудо,

и прищурилась хитро Судьба —

в переносицу целится будто.

В пустоту превращается утром

всё, что происходило «не так».

В этом нет никакого секрета:

за движением звёзд и планет,

за изгибом спешащего лета,

что останется после во мне? —

Только то, что увижу во сне.

Я смогу расплатиться за это:

позабыв про еду и про сон,

забираясь Вселенной под кожу,

под ногами спешащих прохожих

мне бежать

одиноким

котом…

Прячет июль горизонт в дождливое завтра,

сливая лужи в реки, а реки в моря.

Тому, кто идёт под зонтом, не хватает азарта,

желанья рубить швартовы и рвать якоря.

Случается только то, что должно случиться,

и после не вспомнит никто, что дождь поливал.

Награды готовы для тех, кто готов отличиться,

поэтому нужно, чтобы были копьё и штурвал.

От туч штормовых и от звёздных просторов шалея,

от того, что звёзды – не искры, а вечное пламя,

лишь об одном в глубине откровенно жалея:

о том, что не всё и не всем рассказать словами.

Чтобы не распалось случайно совпавшее однажды,

чтобы не расплелось, что когда-то крепко сплелось,

у сердца держим тех, кто нам нужен и важен,

потому что они и есть

наша

Земная

Ось.

Счастье нам обещало лето,

Солнце, небо и пение птиц.

Что-то случилось, чего-то не было,

давай, календарь, крутись.

И тянется долгое нечто,

Опять обещая нам

Жизнь – обязательно вечную,

И счастье – с грехом пополам.

Осень – тепло последнее

И первые холода.

Что-то из этого следует?

Не знаю. Кажется, да.

Но тянется долгое нечто,

Опять обещая нам

Жизнь – обязательно вечную,

И счастье – с грехом пополам.

Зима нам сулила сказку,

Серый хрусталь небес,

Дома – тепло и ласку,

Снаружи – заснеженный лес.

Так тянется долгое нечто,

Опять обещая нам

Жизнь – обязательно вечную,

И счастье – с грехом пополам.

Весна открывает сказок

Новый сезон, как всегда

В ней будут цветы и травы,

И в облаках вода…

И тянется долгое нечто,

Опять обещая нам

Жизнь – обязательно вечную,

И счастье – с грехом пополам.

А сбудутся ли обещания,

так я тут плохой пророк,

Ведь вписаны наши метания

в круги МКД и метро.

2022

Облака по небу пройдут тонкими гранями —

из вчера в сегодня, из вечера в нежное утро.

Нам никто не расскажет, что будет с нами, заранее,

да и если расскажет, то мы не поверим мудро.

Потому что, что в знании этом печаль и разлука,

потому что не знать обо всём – это как обещанье,

потому что, когда вы идёте рука в руку,

то зачем вам знать, что завтра вас ждёт прощание?

Весна – это сказка, которую сами пишем,

где молочные реки и говорящие звери,

где нужно смотреть и слушать, а не видеть и слышать,

где будут судить по делам, и реже – по вере.

Кто верил, тот- в рай, кто не верил – куда-то ещё.

Смотреть и слушать, и кажется, путь будет труден.

У Вселенной нету конца – на это как раз был расчёт,

что мы обо всём позабудем, когда нас не будет.

А мы, не забывши, в ворота, где Пётр с ключами,

постучимся устало, поскольку идти неблизко:

«Ау, любезный, позови тех, по кому скучаем…» —

и он: «Позвать не могу. Могу передать записку…»

И снова весна. Сама – как записка о важном,

что скрыто за семью замками и десятью снегами.

Весна – это время самим себе писать письма,

которые после по ветру полетят лепестками.

Осталось вспоминать, как под каблуками хрустел лёд,

как падал снег три дня тому назад хлопьями в пол-ладони,

нынче уже дождь… идёт, того и гляди, зальёт,

но что нам с того? Кому суждено сгореть, тот не тонет.

А на газонах уже трава, прошлогодняя, но ещё жива,

и коленки в толпе чаще мелькают, чем укутанные носы;

«скорее бы лето» – это пока всего лишь слова,

а весна хрустит как яблоко… моя весна, я её надкусил.

И по ночам то ли в ушах звенит, то ли в небесах

что-то разладилось и тихо-тихо скрипит.

Нажать ли на кнопку, посмотреть, что там, на часах?

Да бог уже с ними, с часами, давай, спи!

А рука тянется к клавиатуре – медленно, будто без сил,

хотя, казалось бы, весна и можно больше, чем всё,

хотя, казалось бы, просто слово произнеси,

и всё что хочешь, бог тебе даст или ветер ночной принесёт.

И что-то будет звать, то ли в серые ещё небеса,

то ли в дальние дали, к чему-то в душе взывая,

и я пойду, позабыв и о снах, и о часах,

вдоль голого ещё парка,

по-весеннему

оживая…

2021

Мгновенно тебя становится меньше,

к такому нельзя быть готовым заранее —

мир, где уходит любимая женщина,

резко меняет свои очертания.

Глобально, что это меняет на свете?

Земля, как и прежде, будет вращаться.

Но мне непонятно, как жить на планете

тому, кто учился прощать – не прощаться.

Останется только надеяться выжить,

в глазах у любимой своё отражение

уже не найдя, и слушать, и слышать

как голос её оживёт в раздражении,

и тихо внимать, улыбаясь потерянно,

внутри умирая от каждого звука,

и медленно-медленно-медленно-медленно

выпустить пальцы, разжав свою руку.

Останутся два одиноких скитальца,

судьбою когда-то ведомых навстречу…

И знаешь: тепло её тонких пальцев

ты будешь хранить

в руке своей

вечно…

Я давно позабыл, как молятся,

не используя эти навыки,

пусть родители беспокоятся,

а нам незачем – жизнь и так кипит.

Чередой пролетают события,

но молиться всё так же некогда,

и только осенью позабытое

вспоминается, как всегда.

Я умру когда-нибудь в осени

среди тысяч людей неприкаянных,

увлечённых земными вопросами,

заменивших таинства тайнами.

Оттого дни проходят бледными,

лишь осенние – душу трогают,

но если любил, как следует,

будет о чём

рассказать

Богу.

Выйду на улицу, где птицы доклёвывают газон,

по первому снегу натаптывая отпечатки;

от ближайшего шоссе – гул; от церкви – звон;

руку в карман – опять позабыл перчатки.

Впрочем, не страшно – ещё совсем не зима,

важнее мотив, что раскрасил московское утро,

создав продолжение ночью прожитого сна.

Пусть сон позабыт, но есть послевкусие чуда.

И город шумит, и не слышны совсем голоса,

но утро твоё как моё – такое же раннее.

Я тихо спрошу тебя, веришь ли ты в чудеса,

спрошу непременно, хоть знаю ответы заранее.

Ведь без чудес в этом мире как без хлеба нам,

А «слышать» ответы – вовсе не значит «слушать».

Когда-нибудь спрошу: как было, когда меня не было?

А ты ответишь: «Нормально, просто с тобой – лучше».

Что-то такое в небе, что-то такое в жизни,

дворник сметает листья, осень сметает всё.

Чувства диктуют слова. Мир на секунду зависнет,

соприкоснувшись со словом, но не произойдёт

будто бы ничего. Только в душе ранимой,

только в душе уставшей жить на потребу дня

вдруг расцветёт она, сразу неощутима,

То, что не даст уснуть, скрипкой в ночи звеня.

Что-то такое во мне, что заставляет смотреть

в этот осенний лес, в это осеннее небо.

Что-то такое в тебе, что заставляет хотеть,

что заставляет искать, не находя пределов.

Лист, что лежит на столе – просто осенний лист.

Весточка от меня, но из другой жизни.

Осень сметает всё… Осень такой момент —

время самим себе снова писать письма…

Каждый осенний день в жизни чего-то да значит,

над каждой осенней тропой сто и одна звезда,

каждый осенний дождь не по ушедшему плачет,

а умывает мир к завтра, что будет всегда.

Каждый случайный миг в чём-то самый удобный,

чтобы аккорды брать на тонких струнах души,

чтобы шептать «люблю» голосом неспокойным,

тихо – как за окном листьями осень шуршит.

Это всего лишь осень – просто такое время

красить оранжевым листья и тихо считать дожди,

быть с собой и тобой, а совсем не со всеми,

время перебирать и вновь выбирать пути.

Люди играют в слова. Звуки на языке,

с первого крика, с первого слова «агу».

Время идёт, уж нет погремушки давно в руке,

и ты научилась молчать, а я – никак не могу.

Правда ведь, в слове «любовь» спрятано слово «боль»?

То, что растёт из души, а не из бренного тела.

И нету лекарств таких, чтоб были для нас хороши —

ведь богу надо порой, чтобы у нас болело.

Маленький красный листок треплется на ветру,

словно забытый флаг, свидетель давних сражений.

Вроде бы рановато, лето ещё вокруг —

время быть и любить, и не принимать решений.

Время на склоне дня сквозь горизонт лететь,

видя оттенки чувств в небе цвета любого,

время сквозь тысячи вёрст друг на друга смотреть

и воскрешать друг друга тихим и нежным словом.

Приходит к нам утро и «доброе утро»

звучит ритуально – как заклинание…

Приходит к нам утро, приходят заботы,

но никуда не уходит желание.

Приходит к нам день, неся в себе магию

и слова, и жеста, и мига решения.

Приходит к нам день как преддверие праздника,

пропитанный сладким вином предвкушения.

Приходит к нам вечер, неся в себе музыку,

в которой счастливыми стать мы отважились.

Приходит к нам вечер, взрывается чувствами…

И кожа под пальцами чуточку влажная.

Приходит к нам ночь и предельно честными

становятся мысли и все разговоры…

Приходит к нам ночь и приходит телесное,

и нежность опять сочится сквозь поры.

Этот мир опять гоняет по кругу,

вечно ищет в бетонных стенах душу,

и когда мы скучаем в ночи друг по другу —

это нежность Вселенной

рвётся

наружу.

Нежность клеит кусочки души разбитой —

слово тёплое лучше, чем железо приборов.

Ночь услышит нас за окном открытым,

ведь не просто так

эти

разговоры.

Слишком много в нём, чего не опишешь.

Это просто счастье, что ты есть на свете,

и такое счастье – друг друга слышать.

Мы – такие взрослые…

И такие дети…

Лето горячее, чем солнце, которым согрето,

кто-то бубнит про жару, а кто-то ей рад,

ведь нечасто у нас бывает такое летнее лето,

поэтому всех недовольных – в сад (в зимний ад).

Лето взрывает сердца и чувства разогревает,

в топке его – смесь из любви и секса…

Есть ещё те, кто верит, что любви не бывает?

Есть ещё здесь такие, в ком нет сердца?

Так покажите им, что можно – небо в алмазах,

простыни сбитые, мокрые, как паруса страсти.

И покажите им как пальцы лежат в пальцах,

и как поцелуй постепенно становится чистым счастьем.

Просто жить, не в прошлом, не в будущем, а в настоящем,

делая его по-настоящему увлекательным,

а нужны только сердце, чтоб хранить в нём счастье,

и женщина, которую любить обязательно.

Было время – по лестнице слетал в три прыжка,

через три ступеньки. Край – через две.

Было время, а теперь – не то. И не совсем тоска,

только муторно и следы извёстки на рукаве.

Было время, как шестикрылый серафим

сразу на три стороны света с четвёртой летел,

а тут как-то присел, поник и затих.

Вроде, пытался запеть, поперхнулся и больше не пел.

Будет время… будет точно, как ему не быть,

будет солнце отражаться во всех зеркалах.

Надо просто кое-что позабыть —

напридумывать дел и себя утопить в делах.

Трудно жить с чувством, что всё потерял,

не идти же искать на исходе дня?

Ну, или найти, к примеру, и услышать: «Зачем искал?» —

и понять, что ты не ушла, а просто забыла меня…

Как растянется небо на закате – от розового до голубого,

как зажгут фонари вокруг домов, а окна начнут гаснуть,

сяду я ждать от тебя слова, хоть какого, вообще любого,

потому что молчание – пытка, а разговор – праздник.

Не по ночной росе бродить – одному грустно и пусто,

не в окно смотреть – какой смысл, если тебя не видеть…

То ли красок купить и холста, и этот закат рисовать густо,

закаты сейчас такие, что не позабыть, не развидеть.

Что-то приблазнится в полусне, то ли голос, то ли улыбка;

и уже неважно, зато утром проснусь весёлый.

Ты, главное, не говори, что всё, что было – это ошибка,

потому что я работу над ошибками не люблю со школы.

И будут осыпать нас: осень – листьями,

весна – лепестками,

снегом зима, а лето – закатами и рассветами…

И мы всё равно будем друг у друга в жизни.

Иногда с вопросами, а иногда – с ответами.

Время дует в глаза, выжимая слезу,

Время дует в глаза и их почти не открыть.

Жаль, в жизни нельзя вдарить по тормозам,

равно как нельзя взять и перестать любить.

В жизни бывает боль, в жизни случается страх,

и праздничный фейерверк сменяется атомным взрывом,

и это не про любовь, а просто как-то так:

пытаюсь поймать момент и тихо сказать спасибо.

Счастье… оно порой словно воздушный шар. —

нужно разжать ладошку, чтобы он полетел.

Счастье моё, в мире нет, кто так бы со мной летал,

и, кроме тебя, никого, кто так полюбить бы сумел…

Июнь опять струится по венам,

с жарою днём и прохладой после,

и мы не помним, когда и где мы,

когда мы вместе, когда мы возле…

Когда срывается вдруг дыханье,

когда взрываются даже мысли,

когда любое движение – танец,

и этот танец стал главным в жизни…

Когда в два слова ложится повесть,

когда часы летят как секунды,

когда не время считать и помнить —

уходит всё и приходит чудо…

И пахнет липой, и город летний

не спит – на звёзды глядит и дышит,

и каждый день прожит как последний,

а в каждом вздохе любовь мы слышим…

Вечер – иногда молчаливый, а иногда томный,

ветер – иногда порывами, а иногда нежно,

была бы ночь, и не важно, будет ли она тёмной,

будет утро – будет время с пола собрать одежду.

Дни напролёт – мысли о любви как о самом главном,

дни напролёт жить душой в другом человеке.

Если бы кто-то знал, как важно

видеть тебя, едва открываю веки.

Я люблю, когда ты мне в плечо шепчешь,

и когда ты мне во сне снишься,

и люблю глаза твои цвета неба,

в котором живут золотые птицы.

Я никогда не знаю, каким будет лето;

а что случится после – совсем угадать трудно,

и жизнь уже летит к нам со скоростью света,

и в каждой секунде по две с половиной секунды.

«Лето – это маленькая жизнь» – сказано давно и верно;

а сколько кому лет – вопрос почти концептуальный,

можно успеть везде, но не везде успеть первым,

можно жить долго, но быть молодым… это нормально.

Можно многое о себе знать и многое помнить,

но дело обычно не в памяти, а в знании – почти никогда,

а душу нужно летом до края наполнить,

не превращая в нечто, несущее пустоту в никуда.

Потому что всё равно, где мы встречаем рассветы

и нет разницы, где мы потом – днём,

если мы догадались, что жизнь – это большое лето

и научились смаковать

каждый день

в нём.

Сто лет назад сказали бы: «глава»,

ну, а сейчас кончаются «сезоны» —

от странных чувств кружится голова

и титры в небе звёздами рисованы.

«To be continued» – замер вещный мир,

а сценарист за кружкой капучино

с нескучной музою ведёт тончайший флирт,

который всем сценариям причина.

Я осознал, что так себе актёр,

свой сериал пройдя до половины,

но хочется, чтоб в кадре был простор,

а воздух был пропитан тёплой синью.

Раскроется сюжет наш не спеша,

и сердце не устанет, не остынет,

и будет рядом нежная душа

моей всегда любимой героини.

Наш сериал снимал отнюдь не гений,

хотя, чего греха таить, эстет.

И вот в экране в танго кружат тени,

а зритель тщится разгадать сюжет.

Опять весна, опять сирени звёзды,

чтоб стать счастливым – этого вполне,

и никогда никто не скажет: «поздно»,

что «всё пропало» тоже реплик нет.

А есть бульвар, есть липы, есть аллея,

есть шелест шин с дыханьем в унисон,

есть кайф идти, ни капли не жалея

о том, что жизнь – не сказка и не сон.

Меняясь, небо многое излечит,

в прощальном жесте движется рука,

и помним мы: ещё совсем не вечер,

а что нас ждёт, не помним мы пока.

И вот Земля совершила очередной оборот —

то ли вокруг Солнца, то ли вокруг оси.

Четыре ярда лет всё именно так и идёт,

а я иду пешком, отпустив такси.

Весь мир поменял уже и карты, и стиль игры,

не всё же бродить как тень среди спящих душ.

Каким бы ни был мой год, он был – и это прорыв,

а рядом оркестр уже ждёт, чтобы грянуть туш.

Как свет на изломе дня не свет, а уже полумрак,

и так же весна – пора на изломе чувств.

Я слышу уже не то, и вижу уже не так,

и в чистку несу свою вселенскую грусть.

Сизифу – сизифов труд, Икару – вперёд, в полёт,

и мой Одиссей с билетом до края света.

И ни один архетип не мечется и не орёт,

а значит, душе хорошо и можно

ждать

лета.

«У собаки заболи́…» – шепчу…

Интересно, это у одной или у всех собак?

Только, знаешь, я совсем не шучу,

да и глупо как-то шутить так.

Это просто, чтобы оттянуть боль,

у тебя забрать, потерять её здесь.

Интересно, если боль причиняет любовь,

значит ли это, что она точно есть?

«У медведя заболи́, заболи́,

или у другой какой зверюги в лесу,

а у неё не боли́, не боли́…» —

пусть слова мои от боли спасут…

Разговоры-заговоры мои —

суета отлетевшего дня.

У тебя пусть не боли́т, не боли́т,

лучше пусть боли́т у меня.

Меня нет. Я был стёрт, и остались одни многоточия,

да и те лишь затем, чтоб смести их как прах самому.

Всё, что было меж нами, теперь называется «прочее» —

снесено на чердак, чтобы впредь не мешать никому.

Нет меня. Я пройду, в твою жизнь не отбросивши тени,

не сминая травы, не сбивая листочка с куста.

Не останется слов, не останется слёз и сомнений,

И наступит покой, и на месте моём – пустота.

Иногда нахожу свои старые-старые письма,

те, что в памяти стёрлись, но где-то случайно остались,

в сотый раз удивляюсь причудам и фокусам жизни,

в сотый раз, вспоминая тебя, я всё так же влюбляюсь.

И летят облака сквозь меня или, кажется, мимо,

и пускай меня не было, нет и не будет,

ангел мой, я навеки с тобой, неизбежно и неощутимо.

Я не знаю, как ты, но надеюсь, что бог не осудит.

Налетела весна, неожиданная и долгожданная,

со снегом и солнцем, прохожими в шапках и без,

капризна, как женщина и такая же точно желанная,

источник проблем и такой же источник чудес.

Заждались фонтаны воды, а люди заждались фонтанов

и ленивой неги, которой зимой не бывает,

и распахнутых окон, и цветущих по скверам каштанов,

и едва уловимого запаха счастья, что всюду витает.

Ведь весна будто создана, чтоб закрыть гештальты,

конечно, случатся новые, зато прежние оставим зиме,

чтоб на самый обычный вопрос: «привет, ну как ты?»

захотеть поделиться хорошим, и это прекрасно суметь.

Чтобы в шорохе шин по асфальту

услышать случайное слово,

и потом целый день про себя это слово шептать,

и считать каждый миг до момента,

когда мы увидимся снова,

и увидеться снова, и снова счастливыми стать

Слово «соскучился» – не про скуку, а про то, что скучаю —

по взгляду, по лёгкой походке и тёплому голосу,

по тому, как мы замираем, когда слова совпадают,

и по тому, как ты запускаешь руку в волосы…

Сейчас не девятнадцатый век и не двадцатый,

позвонить – не вопрос, и написать совсем не проблема.

Зато в тех самых наших любимых семидесятых

мы бы пошли на свидание, и никто бы не знал, где мы.

В словах «до свидания» главное – идея свидания,

возможность увидеться, пусть мельком, пусть ненадолго.

Потому-то до встречи начинаются переживания,

и кончики пальцев колет, как будто иголками.

И я шепчу «до свидания» с надеждой и нежностью,

словно в будущее строю тоненький мостик,

и верю в сказку, где «жили долго и счастливо»,

и, засыпая, вижу тебя, а в глазах твоих вижу звёзды.

Нарисуй мне небо, каким ты видишь его весной —

то ярким, то серым и снежным, будто вернулась зима;

нарисуй свою душу, из-за которой я – твой,

и каким рисовать меня, придумай сама.

В небо, полное чувств, что-то взметает нас,

а через краткий миг вдруг заставляет страдать…

Я верю, если любовь спасала тебя хоть раз,

значит, когда-нибудь сможет помочь опять.

Знаешь, какой бы податливой не была

ткань наших душ, летящих друг к другу сквозь мрак,

бывают моменты, когда ты будто бы из стекла —

хрупко и тонко звенишь жизни шагам в такт.

И понятно, что нет смысла воевать с судьбой,

всё равно она устроит так, что только держись.

Только кажется, что тонкая ниточка между мной и тобой —

это то немногое, что по-настоящему «жизнь».

Голос весны слышат даже те, кому она не поёт,

это не звук, поэтому нет смысла закрывать уши.

И когда зима ещё снегом метёт,

можно услышать весну и можно её слушать.

И кто-то, услышав, будет мечтать ночь напролёт,

а кто-то накатит ещё «по пятьдесят»…

Неважно, просто, когда весна позовёт,

проснутся даже те, которые всегда спят.

Думаешь, замёрзла твоя душа

когда зима, и в Петропавловске-Камчатском вечная полночь?

Думаешь, получится жить, память не вороша,

даже если не вспоминать и ничего не помнить?

Только время унесёт зиму, хоть шепчи, хоть в голос зови,

как ручей каждый год уносил мой кораблик бумажный.

Потому что весна – это почти всегда о любви,

И всё остальное совсем не так важно.

Легко проститься, но не так легко распрощаться,

ведь тени иллюзий превращаются в гранит убеждений.

А надо всего-то себе и друг другу признаться,

что счастье рядом и не хватило двух-трёх мгновений.

Ну да не всё получается и не всё получается с ходу,

на то и жизнь, в которой то комары, то белые мухи.

И опять я не про проблемы и не про плохую погоду,

а про чувство, что жизнь то горит, то медленно тухнет.

Но я всё равно буду представлять тебя под снегопадом,

среди белого снега, превращающего город в невесту,

и я всё равно буду где-то здесь, где-то рядом —

на расстоянии поцелуя или несмелого жеста.

И я буду ловить твой вздох или смех счастливый,

чтобы понять, хорошо тебе или не очень.

И ты всегда будешь самой любимой и самой красивой,

и самой инопланетной среди…

Впрочем, нет никаких прочих.

Мне кажется, весна придёт незаметно —

где-то под пение вьюги, а где-то под хруст наста.

И нам бы не пропустить её знаков секретных

и не забыть ощутить хотя бы капельку счастья.

Хотя, может быть, это только я её приход не замечаю

до той поры, пока с размаха не наступлю в лужу.

Может, я просто не в ту сторону смотрю – наблюдаю

может мне что-то другое голову кружит?

Может, надо меньше «про любовь» днём и ночью,

может надо бетоном залить чувства,

может, больше внимания вещам прочим?

Веселее не станет, но зато не будет так грустно…

Хорошо, что я петь не умею,

даже в караоке чужими словами —

про весну, которая идёт и счастье, которое возможно…

Но если будущего нет, то прошлое точно с нами…

Боже, ну почему

всё так

сложно?

Вот полоса убегает куда-то под крыло,

и скоро уйдёт вниз, и начнётся этот полёт.

А сердце останется здесь, где когда-то ему повезло,

и это всего лишь жизнь, и все говорят: «пройдёт».

А надо ли, чтобы прошло? Ну ладно, уйдёт боль,

быть может, придёт покой, улягутся эти страсти…

И боль не уйдёт одна – с собой уведёт любовь,

с собой уведёт она и тихое нежное счастье.

Нам писем, увы, не жечь, секунда – и стёрли чат.

Ни дыма, ни пепла нет, и нам не нужны камины.

И эти стихи уже средь ночи не прозвучат

осенней глухой порой, переходящей в зиму.

И я буду пробовать жить – как будто любви нет,

а есть только крохи чувств, чуть-чуть на неё похожих.

И может, когда-нибудь, пусть даже пройдёт много лет,

вернётся ко мне моя боль и счастье вернётся тоже.

Ветер пахнет дальними странами

и аэропорта людским нашествием,

и мы всегда будем немного странными

с нашей любовью к путешествиям.

С этим желанием лететь над горизонтом,

напившись кофе с чем-нибудь вкусным,

и со способностью независимо от сезона

быть одновременно весёлым и грустным.

С этим желанием поселиться в отеле,

где никто не знает, и никто не судит,

где ни виртуально, ни на самом деле

никому нет дела, что с нами и кто с нами будет.

Поэтому горечь за чужими порогами

исчезает, а нежность в душе остаётся,

и ветер дальними пропах дорогами,

и сердце всё ещё

любит

и бьётся.

В этих окнах до полуночи свет

и историй за каждым – не счесть,

где-то счастья в помине нет,

а где-то оно, наверное, есть

В эти окна не посмотрит никто,

если мы не пройдём мимо них.

Чтоб прогулка не стала пустой,

надо в каждое глядеть только миг.

И за этот миг можно сочинить

Или, чего уж там, просто угадать

сто историй про живущих в них

и успеть их друг другу сказать.

Ты сказала: «Наш дом…»

Сказала случайно, но история началась.

И кто-то пройдёт мимо наших окон

и про нас придумает свой рассказ.

И мы не сможем сказать: «стой!»,

из того рассказа не слыша ни звука,

Надеюсь только, что рассказ свой

Поведёт он про то, как мы любим друг друга.

Зима уводит жизнь в неизбежный как смерть монохром,

где чёрное и белое делят мир, не оставляя места полутонам,

и вроде бы так же бьётся сердце где-то там под ребром,

но засыпали-то в осени, а открыли глаза – кругом зима.

И остаётся только считать снежинки на лету,

и по утрам ещё целину тропить по хрусткому насту,

хотя, если честно, глядя в метель, – глядишь в пустоту,

а глядя в заснеженный лес, вряд ли вспомнишь о счастье.

Избушка-избушка, перестань вертеться, отдохни,

зимой не придут ни главный герой, ни волхвы —

просто не те широты.

И будут тянуться короткие зимние дни,

и первая оттепель будет скучной до сладкой зевоты.

А мы будем гадать, что веселее, просыпаться или засыпать,

ускользающий мир интересней или вновь приходящий?

И ответа не будет, а весной мы сумеем понять,

что зима – вполне подходящее место для счастья.

2020

Решено: я тридцать три раза прочитаю «Отче наш»,

а потом погадаю на ромашке, если найду её этой порой,

и если даже после такого ты сигнала мне не подашь,

то нужно ли считать всё, что было, просто игрой.

А ещё можно по утрам следить за полётом птиц

и перебирать номера встречных машин в поисках примет,

ещё хороший способ – наугад называть номера страниц

и номера строк, и вычитывать смыслы, которых нет.

Почему-то не получается в любви быть рациональным —

это же не математика и не теория квантового перехода.

для неё как раз абсолютно и совершенно нормально —

страстная нежность, пробивающая путь на свободу.

Я не буду гадать сегодня – на звёздах в безлунную ночь,

а буду представлять тебя в поле лаванды одну,

потому что твой образ творит чудеса и способен помочь

даже в нашей зиме почувствовать чудо – весну.

Мне дождями душу заливало,

чтоб душа не скоро очерствела,

чтобы никого не забывала

и в любви себя не пожалела.

Женщина мне душу согревала,

зачарованно в глаза глядела —

нам всегда друг друга было мало

в неразрывности души и тела.

Осень жёлтой сыпала листвою,

укрывая город к зимней стуже.

На листве октябрьской настоян

тот раствор, что сохраняет душу…

Даже если станешь ты другою,

я храним дождями и тобою…

1989 – 2020

2019—2020

На обломках иллюзий расцветают слова как цветы любви,

в это трудно поверить, но если подумать, то это факт.

Можно не верить словам, но они всё ещё мои

и, согласно либретто, я их говорю, уходя в закат.

Мои паруса не алы, да и ты уже не Ассоль —

слишком много иллюзий разрушено днём вчерашним.

Но пока жизнь продолжается, неважно, в чём её соль,

И не важно, что ты ломаешь наши хрустальные башни.

А я хотел бы достать туза из своего рукава,

разорвать его или набить режиссёру морду лица,

но хватает только на то, чтобы сказать, что ты неправа

и что вообще-то любое начало – это начало конца.

Но даже конец света – ещё не повод гасить свет.

Ведь ещё звучит монолог и заполнен зал,

а в круге света на сцене, кроме нас, никого нет…

И я всего сказать не успел, и пока любить не устал…

И не важно, я капитан Грэй или Карабас-Барабас,

Ведь ты сыграешь хоть гопницу,

хоть королеву всех недотрог.

И что с того, что роли писали не для нас?

Когда любишь, то в суфлёрской будке сидит сам Бог.

И раз на обломках иллюзий вырастают любви цветы

и раз жизнь – театр, то должна быть сцена,

но не должно быть сцен,

и должен быть мир, в котором я и ты

и у пьесы открытый финал

и счастливые слёзы в конце…

Снежной зимой всяко бывает…

И я не про снеговиков и лыжи,

а про ожидание тёплого, без которого невозможно,

и про близких людей, которые становятся ближе,

даже, когда далеко и всё сложно…

Снежной зимой непонятно, куда подевалось солнце,

и перебор вариантов звучит как перебор гитары…

Снежной зимой сложно верить, что год повернётся,

и будет весна, и будет сирень на бульварах.

Снежной зимой забываются не другие сезоны,