Тихо исчезающая Марта

Пролог: Тень Вечности

Я – тень, брошенная светом, что не знает тьмы.

В зеркале души моей отражается вечность, но кто смотрит в него – я или Он?

Время струится сквозь меня, как песок сквозь пальцы статуи, что некогда была человеком.

Я дышу, но дыхание моё – не моё; оно принадлежит ветру, что веет из безначалья.

И если я исчезну, разве не останусь я в том, кто помнит? Разве не стану я песней, что поёт сама себя?

О, душа моя, ты – лабиринт, где стены – мои мысли, а выход – тишина, что зовётся Богом.

Но что, если я – ошибка времени, тень, что не должна была упасть?

Эти слова, высеченные в сознании, как надпись на древнем камне, витали в воздухе палаты, где тени приборов дрожали на стенах, подобно призракам, танцующим в неверном свете. Шёпот, не принадлежащий никому, шевельнулся в углу – знакомый, но чужой, как отзвук утраченной жизни, эхо голоса, что когда-то звал меня по имени. Я лежала, окружённая гудением машин, их холодные провода впивались в кожу, словно корни, тянущиеся к истлевшему стволу. И в этой тишине, среди стерильного запаха медикаментов и звука капельницы, роняющей время по капле, началась моя история – или, быть может, её конец?

Я смотрю на свои руки, но вижу лишь дрожащие тени, отбрасываемые светом ламп, что висят надо мной, как звёзды, потерявшие свой путь. Руки ли это? Или лишь отпечаток того, кем я была, когда время ещё не растаяло в моих ладонях, как воск под пламенем? Я пытаюсь сжать пальцы, но они неподвижны, словно закованы в невидимые оковы, сотканные из минут и часов, что ускользнули от меня. И я спрашиваю себя: если я – это тело, то кто я, когда оно исчезнет? Разве не душа моя – та самая река, что течёт вечно, но никогда не возвращается к истоку?

Время… оно не линейно, как учили нас когда-то. Оно – паутина, сотканная из нитей, что рвутся и переплетаются вновь, оставляя меня в центре, где каждая нить – это память, а каждая дыра – забвение. Я чувствую, как оно просачивается сквозь меня, как вода сквозь трещины в кувшине, и с каждым вздохом я теряю частичку себя. Но что теряю? Лицо, что я вижу во снах, или лицо, что смотрит на меня из зеркала, когда я осмеливаюсь поднять взгляд? И если я исчезну, разве не останусь я в том, кто однажды шепнёт моё имя в темноте? Разве не стану я эхом, что дрожит в стенах этого мира, как струны, тронутые невидимой рукой?

О, душа моя, ты – лабиринт, где стены – мои мысли, а выход – тишина, что зовётся Богом. Но что, если этот лабиринт – не мой? Что, если я забрела в него по ошибке, следуя за чьим-то голосом, что звал меня из другого времени? Я ищу себя в этих коридорах, но каждый поворот открывает лишь новое зеркало, где я вижу не себя, а кого-то другого – моложе, чище, живее. И я спрашиваю: кто из нас настоящий? Я, что лежу здесь, скованная проводами, или та, что смотрит на меня с жалостью, как на умирающий цветок?

В углу палаты шевельнулась тень – не от ламп, не от машин, но живая, дышащая. Она не двигалась, но я чувствовала её присутствие, как холод, проникающий под кожу. Это было не просто видение – это было отражение, вырвавшееся из глубин моего сознания. И в тот момент я поняла: я не одна. Кто-то другой живёт во мне, или, быть может, я живу в ком-то другом? Время, этот коварный творец, разорвало меня надвое, и теперь я – лишь половина целого, ищущая свою вторую половину.

Я слышу шёпот снова – мягкий, как дуновение ветра, но резкий, как удар молнии. Он неразборчив, но в нём звучит моё имя, и я знаю, что оно принадлежит не мне одной. Это голос из прошлого, из будущего, из того места, где время сворачивается в кольцо и смотрит на себя самоё. И я спрашиваю: если я – ошибка времени, то кто исправит её? Бог, что молчит в тишине? Или я сама, сгорая в пламени собственного существования?

За окном, за толстым стеклом палаты, мерцают неоновые огни города – рекламы «ТаймСинтез», корпорации, что обещает подчинить время, как будто оно игрушка в руках человека. Но что, если время не поддаётся? Что, если оно мстит, создавая таких, как я – теней, что не должны были существовать? Я чувствую, как стены палаты сжимаются, как воздух становится гуще, и понимаю: моя история – это не только моя. Это история разлома, где каждая трещина – отпечаток чьей-то судьбы.

Эти слова, высеченные в сознании, как надпись на древнем камне, витали в воздухе палаты, где тени приборов дрожали на стенах. Шёпот, не принадлежащий никому, шевельнулся в углу – знакомый, но чужой, как отзвук утраченной жизни. И в этой тишине, среди гудения машин, началась история Марты.

Глава 1: Пробуждение в Тени

Марта очнулась от звука – глухого, ритмичного, словно невидимый метроном отсчитывал время, не принадлежащее ей. Это был не её собственный пульс, а монотонное гудение монитора, подключённого к её телу тонкими проводами, которые, казалось, впивались в кожу, как корни древнего дерева, жаждущего влаги. Каждый слабый удар сердца, каждый прерывистый вдох фиксировался с холодной точностью, и этот звук, повторяющийся в такт её дыханию, становился почти гипнотическим. Тело было тяжёлым, словно оплетённым невидимой проволокой – не грубой и металлической, а мягкой, но неумолимой, удерживающей её в неподвижности, как муха в паутине. Она попыталась пошевелить пальцами правой руки, напрягая мышцы, но они не поддались, оставаясь неподвижными, как каменные изваяния. Веки налились свинцом, и паника подступила медленно, как прилив, который сначала лишь касается берега, а затем, набирая силу, заливает всё вокруг, сжимая горло и заполняя сознание липким страхом.

Я жива. Я дышу. Я – Марта. Эти слова, как спасательный круг, всплыли в её разуме, но не принесли утешения. Где я? Что со мной случилось? Память ускользала, как разорванное полотно, где куски ткани рвутся и уносятся ветром, отказываясь сшиваться в единое целое. Последнее, что мелькнуло в сером мареве её сознания, – пустота. Ни лиц, ни мест, ни событий – только холод, проникающий в кости, и слабый запах чего-то горелого, ускользающий, как дым. Она пыталась ухватить обрывки, но они растворялись, оставляя лишь ощущение потери, будто кто-то вырвал страницы из книги её жизни.

Звуки вокруг становились отчётливее, пробиваясь сквозь пелену её восприятия. Голоса – женский и мужской, профессиональные, с ноткой отстранённого равнодушия, как у людей, привыкших к страданиям других:

– …стабильна…

– …наблюдение продолжить…

– …ещё не пришла в себя…

Шаги эхом отдавались по кафельному полу, шорох ткани – возможно, кто-то поправлял одеяло или перекладывал инструменты – смешивался с приглушённым писком приборов, напоминающим слабый крик далекой птицы. В воздухе витал стерильный запах антисептика, смешанный с лёгкой металлической ноткой, как будто кто-то оставил открытой банку с ржавыми гвоздями. Осторожно, как во сне, где любой резкий звук может спугнуть хрупкую иллюзию, Марта попыталась открыть глаза. Свет ламп, висящих над ней, резанул зрачки, словно острый нож, и зрение затянула мутная плёнка, через которую она могла различить лишь белый потолок и слепящий блеск, исходящий от неоновых панелей. Моргнуть было тяжело – веки казались высеченными из камня, и каждый раз, когда она пыталась их приподнять, мышцы протестующе ныли.

– Очнулась.

Голос женщины, близкий, ровный, с едва уловимым оттенком ожидания. Над ней склонилось лицо – сначала размытое, как отражение в мутной воде, затем постепенно обретающее чёткость. Доктор Елена Кравец, женщина средних лет, с бледной кожей и серыми глазами, в которых сквозила смесь усталости и профессионального спокойствия. Её белый халат был слегка помят, а на планшете в руках мигали голографические графики, отбрасывающие слабый голубоватый свет на её лицо.

– Марта, – произнесла она, голос безэмоциональный, но с лёгким напряжением, как будто она ждала чего-то важного. – Вы меня слышите?

Марта. Её имя. Оно звучало знакомо, как старый мотив, который она когда-то напевала, но теперь оно казалось отстранённым, словно принадлежало кому-то другому – тени, оставленной в прошлом. Она попыталась ответить, но из горла вырвался лишь слабый хрип, похожий на шелест сухих листьев под ветром. Губы не слушались, язык казался чужим, и она ощутила, как слюна собирается во рту, но не может вытечь.

– Не пытайтесь говорить, – сказала Елена, её тон смягчился, но остался бесстрастным. – Вы были без сознания. Это временно. Ваши голосовые связки ещё восстанавливаются.

Без сознания. Как долго? Что случилось? Вопросы стучали в голове, как молоток по наковальне, давили на виски, вызывая лёгкую пульсацию. Елена отвернулась, её пальцы скользили по голографическому экрану планшета, оставляя следы света, пока она что-то записывала. Марта пыталась уловить её взгляд, спросить глазами, но врач оставалась сосредоточенной, словно её присутствие здесь было лишь рутиной.

– Вы в реанимации, – продолжила Елена, не поднимая глаз. – Ваше состояние стабилизировалось после критического периода. Мы следим за вами круглосуточно.

Но что произошло? Этот вопрос эхом отдавался в её разуме, требуя ответа, но Елена уже отодвинулась, её фигура растворилась в белизне палаты. Марта осталась одна с гудением приборов и собственными мыслями, которые кружились, как листья в водовороте. Ночь опустилась, окутав всё вокруг серой пеленой, и она не спала – или, по крайней мере, не была уверена, что бодрствует. Всё вокруг казалось зыбким, хрупким, как отражение в воде, готовое исказиться от малейшего дуновения ветра. Приборы продолжали мигать зелёными огоньками, их свет отражался на потолке, создавая странные узоры, напоминающие звёзды, упавшие на землю. Капельница тихо капала, каждая капля звучала, как тиканье часов, отсчитывающих время, которого у неё, казалось, больше не было.

И вдруг – шёпот. Тихий, едва различимый, доносящийся из угла палаты, где тень казалась гуще, чем должна была быть. Он был мягким, почти ласковым, но в нём таилась чужеродность, как будто кто-то говорил издалека, через слои времени. Марта напрягла слух, пытаясь разобрать слова, но они растворялись, оставляя лишь ощущение присутствия. Она открыла глаза шире, игнорируя боль в веках, и вгляделась в угол. Тень там сгустилась сверх меры, становясь почти осязаемой – не просто отсутствие света, а нечто живое, дышащее. Её сердце забилось быстрее, монитор запищал громче, но тень не двигалась. Кто там? – подумала она, и в тот же момент тьма поглотила видение, оставив лишь холодное ощущение чужого взгляда, прилипшее к её коже.

Наутро Елена вернулась, её шаги были уверенными, но в движениях сквозила скрытая спешка. Она склонилась над Мартой, проверяя показания на мониторе, и заговорила буднично, как будто сообщала прогноз погоды:

– Вас нашли без сознания в квартире. Соседи вызвали бригаду, но никто не знает, сколько вы провели там одна.

Сколько времени? Этот вопрос разорвал её сознание, как молния разрывает небо. Она хотела закричать, потребовать ответов, но рот оставался склеенным невидимым барьером – не буквально, но ощущение было таким, будто губы спаяны, язык придавлен невидимым грузом, а зубы сцеплены клеем. Она попыталась вдохнуть глубже, но внутри ощущалась вата, сдавливающая лёгкие. Тело не подчинялось, и она чувствовала себя запертой внутри себя, как в клетке из собственного мяса и костей.

Воспоминание мелькнуло, как проблеск света в тёмной комнате: кухня, раннее утро или поздняя ночь – время, когда мир кажется выцветшим, размытым, погружённым в вязкое оцепенение. Она сидела за столом, перед ней стояла чашка с чёрным чаем – терпким, почти неразбавленным водой, давно остывшим, но она не притронулась к нему. На столе лежала бутылочка с таблетками, маленькая, прозрачная, с белыми капсулами внутри. Не её таблетки. Она не помнила, как они там оказались, но их присутствие вызывало смутное беспокойство. И ещё – ощущение разлома внутри, глубокая, бездонная трещина, что с каждым годом становилась шире, как рана, которую невозможно зашить. Она смотрела на таблетки и думала… о чём? Память оборвалась, оставив лишь тень мысли, ускользающей, как дым.

Ночь вернулась, и Марта снова не спала – это состояние нельзя было назвать бодрствованием, но и сном оно не было. Она существовала между, в серой зоне, где реальность и иллюзия сливались в одно. Звуки палаты – писк приборов, приглушённые голоса медперсонала, шорох их одежды – стали частью её, как собственное дыхание, мерное и неизбежное. Но в эту ночь что-то изменилось. Сначала она почувствовала движение – не физическое, а в воздухе, который стал плотнее, как в детстве, когда она просыпалась среди ночи и ощущала чьё-то присутствие в комнате, невидимое, но осязаемое. Она попыталась повернуть голову, но шея не слушалась, мышцы словно одеревенели. Пыталась издать звук – рот оставался склеенным, голос застревал где-то в горле. Но глаза – глаза двигались. Она направила их в угол палаты, туда, где тень сгустилась вновь.

На этот раз это была не просто тень. Фигура стояла слишком неподвижно, слишком молчаливо, чтобы быть игрой света. Она была живая, но неестественная – очертания размытые, как отражение в дрожащем озере. Марта затаила дыхание, чувствуя, как сердце бьётся громче, перекрывая писк монитора. Зрение прояснилось, и она увидела её. И это была она сама. Но не она. Юная Марта – моложе, с гладкой кожей, без морщин, с длинными, прямыми волосами, собранными в небрежный хвост. Марта узнала эти волосы, этот изгиб шеи, этот взгляд – знакомый, но чужой. Глаза юной версии смотрели на неё с жалостью и страхом, как будто она видела перед собой изуродованный экспонат в музее.

Марта попыталась заговорить, но рот не открывался. Она напрягла губы, пытаясь выдавить хоть звук, но они оставались неподвижными, как замурованные. Давящее, ужасное чувство беспомощности сжало её грудь. Она хотела спросить, кричать, потребовать объяснений, но вместо слов – лишь беззвучное движение рта, как у рыбы, выброшенной на берег. Юная Марта наклонила голову, разглядывая её с любопытством, смешанным с состраданием, и сделала шаг назад. Её фигура растворилась в темноте, оставив Марту одну с её страхом и вопросами.

До утра она не сомкнула глаз. Не могла. Не осмеливалась рассказать никому – даже самой себе. А когда Елена наклонилась над ней, проверяя показатели, Марта хотела спросить:

Кто меня нашёл? Как долго я была в той квартире? Что происходит? Но слова остались внутри, а память ускользала, оставляя лишь тревогу, которую она не могла объяснить.

За окном мигали неоновые огни «ТаймСинтез» – корпорации, обещающей контроль над временем. Марта не знала, что это значит, но в глубине души чувствовала: её история только начинается, и эта тень в углу – лишь первый акт.

Глава 2: Эхо Памяти

Дни тянулись, как вязкая смола, медленно стекающая по стеклу, оставляя за собой липкие следы, от которых невозможно избавиться. Время в палате текло иначе – не как привычный поток, а как густая субстанция, прилипающая к каждому моменту, растягивая его до бесконечности. Марта начала ощущать своё тело: сначала лёгкое шевеление пальцев, как слабый трепет листьев на ветру, затем податливость век, которые, хоть и с трудом, поднимались под тяжестью собственного веса. Но с каждым движением приходило осознание – её тело возвращалось к жизни, а память оставалась разорванной, словно старая книга, где страницы вырваны и разбросаны по ветру. Она могла чувствовать кожу, натянутую на костях, холод металла капельницы, впивающийся в вену, но воспоминания ускользали, оставляя лишь пустоту, заполненную эхом чужих голосов.

Елена Кравец, доктор с серыми глазами и усталым взглядом, появлялась всё реже. Её визиты стали короткими, словно она торопилась уйти от чего-то, что её тревожило. Она бросала фразы, как камни в воду, не ожидая ответов:

– Три недели в коме. Причина неизвестна. Ваши показатели улучшаются, но мы продолжаем наблюдение.

Марта ловила каждое слово, надеясь, что оно станет ключом к разгадке, но ответы ускользали. Три недели – это было слишком долго, чтобы забыть всё. Она пыталась сосредоточиться, закрывая глаза и напрягая разум, как будто могла силой воли собрать разрозненные куски. И они приходили – фрагменты, как осколки стекла, режущие пальцы, когда она пыталась их собрать. Квартира – тёмная, с запахом затхлости и старого дерева. Холод, пробирающий до костей, несмотря на включённый обогреватель. И страх – неясный, липкий, как паутина, опутывающая разум. А ещё лицо – тёмные волосы, разметавшиеся на ветру, смех, звонкий и живой, как колокольчик. Анна. Имя всплыло само собой, вырвавшись из глубин памяти, как проблеск света в тёмной комнате. Она была другой частью её жизни, исчезнувшей в пустоте, оставившей лишь тень, которую Марта не могла ухватить.

Ночь опустилась на палату, окутав её полумраком, где зелёные огоньки приборов мерцали, словно звёзды, упавшие на чужую землю. Марта лежала, глядя в потолок, где слабый свет отбрасывал тени, похожие на ветви деревьев, шевелящиеся под невидимым ветром. И вдруг она услышала шорох – лёгкий, почти неуловимый, как шелест сухих листьев под ногами. Он исходил из угла, где тень стала плотнее, сгустившись сверх меры, превращаясь в фигуру. Марта затаила дыхание, чувствуя, как сердце бьётся быстрее, отражаясь в писке монитора. Фигура обрела очертания – юная Марта, моложе её самой, с гладкой кожей, без единой морщины, с длинными волосами, собранными в небрежный хвост. Её глаза, те же, что у Марты, но чище, ярче, смотрели с жалостью, как будто она видела перед собой нечто сломанное, недостойное жалости. Юная версия стояла неподвижно, её силуэт дрожал, как мираж над раскалённым песком, а затем растворился в темноте. Но ощущение её присутствия осталось – лёгкий холод, прилипший к коже, и тяжесть в груди, которую невозможно объяснить.

Это не сон, – поняла Марта, и эта мысль обожгла её, как искра, упавшая на сухую траву. Она не могла отвести взгляд от угла, где только что стояла её юная копия, и впервые за эти дни почувствовала, что реальность, в которой она очнулась, не такая, как прежде. Её разум закружился, пытаясь найти объяснение, но ответы ускользали, оставляя лишь вопросы, гудящие, как рой пчёл.

Флешбэк накрыл её, как волна, утаскивающая под воду. Она и Анна, 17 лет, сидели на скамейке в парке, где воздух пах мокрой землёй и увядающей листвой. В руках у Анны была бутылка дешёвого вина – терпкого, почти кислого, оставляющего послевкусие горечи на языке. Они пили прямо из горлышка, передавая бутылку друг другу, и смех Анны, звонкий и свободный, разносился над пустынной аллеей. Её тёмные волосы развевались на ветру, а пальцы, тонкие и всегда холодные, сжимали стекло. Анна наклонилась ближе, её глаза блестели от озорства:

– Пошли на мост. Там красиво ночью.

Марта почувствовала тревогу – тихую, липкую, как капли росы на паутине. Что-то внутри неё шептало остановиться, но она покачала головой, улыбнулась и последовала за подругой. Они шли по тёмной улице, где фонари мигали, как усталые звёзды, а ветер дул с реки, принося запах влаги и ржавчины. Мокрые перила моста были скользкими под пальцами, небо над головой – чёрным, как застывшая смола, а ветер резал лицо, как лезвие. Всё было таким живым, таким настоящим, что Марта на миг забыла о тревоге. Но этот момент был лишь предвестником чего-то неизбежного.

Если я – тень, отбрасываемая временем, то что освещает меня? Моя жизнь – это сон, из которого я не просыпаюсь? – размышляла она, чувствуя, как память рвётся на куски, оставляя кровоточащие раны в сознании. Она пыталась удержать образ Анны, её смех, её голос, но тот растворялся, как песок, просеиваемый сквозь пальцы. И с каждым обрывком, ускользающим в пустоту, она ощущала, что теряет не только прошлое, но и саму себя.

За окном гудел город, его шум проникал сквозь толстое стекло палаты, смешиваясь с гудением приборов. Неоновые огни «ТаймСинтез» мигали за пределами её видимости, отбрасывая на потолок слабые отблески, похожие на пульсирующие артерии. В углу комнаты, где стоял голографический экран, новости транслировались тихо, почти шёпотом, но Марта уловила обрывки фраз:

– …временные аномалии… люди теряют память… случаи двойников в мегаполисах…

Экран показывал кадры – размытые силуэты, сталкивающиеся на улицах, люди, смотрящие на свои отражения с ужасом. Репортёр, чьё лицо было искажено голографическим шумом, говорил о загадочных исчезновениях и странных совпадениях, которые учёные «ТаймСинтез» пытаются объяснить. Марта не знала, что это связано с ней, но холод пробежал по спине, как лёд, скользящий по обнажённой коже. Она вспомнила тень в углу, юную Марту, и впервые задумалась: а что, если она – часть этой аномалии? Что, если её жизнь – не её собственная, а заимствованная у кого-то другого?

Елена вернулась утром, её шаги были тяжёлыми, как будто она несла на себе груз чужих тайн. Она проверила монитор, не глядя на Марту, и бросила:

– Ваши показатели стабилизируются. Но мы ждём анализа.

Марта хотела спросить – о чём анализе, о том, что видели соседи, о том, что скрывается за этими короткими фразами, но голос не слушался. Вместо этого она закрыла глаза, позволяя воспоминаниям вернуться. Новый флешбэк: она и Анна на мосту, Анна танцует на краю, её платье развевается, как флаг на ветру. Марта кричит, чтобы она остановилась, но слова тонут в шуме реки. И потом – тишина, глубокая и оглушающая, как будто мир затаил дыхание. Она не видела падения, но ощущала его всем телом, как если бы сама сорвалась в бездну.

Кто я, если не та, что осталась? – подумала она, чувствуя, как слёзы скапливаются в уголках глаз, но не падают. Юная Марта появилась снова, на этот раз ближе, её силуэт дрожал, как отражение в воде, disturbed by a pebble. Она не сказала ни слова, но её взгляд говорил больше, чем любые слова: ты не должна была выжить. И с этим взглядом Марта осталась наедине, пока ночь снова не поглотила палату, оставив её с эхом прошлого, которое становилось всё громче.

За окном город жил своей жизнью – гудки машин, отдалённый гул дронов, рекламы «ТаймСинтез», обещающие «контроль над судьбой». Но для Марты этот мир был далёким, как звёзды, которые она не могла достичь. Её судьба теперь была связана с той тенью, что ждала её в углу, и с тайной, которую она должна была разгадать, даже если это стоило ей самой.

Глава 3: Трещина в Зеркале

Марта начала подозревать Елену. Это чувство зародилось не сразу, а росло медленно, как трещина в стекле, сначала едва заметная, но с каждым днём становящаяся всё глубже и шире. Доктор Кравец, с её серыми глазами и отстранённым голосом, казалась воплощением профессионализма, но в её движениях, в том, как она избегала прямого взгляда, скрывалась какая-то скрытая тревога. Однажды, когда дверь в палату осталась приоткрытой, Марта услышала обрывки разговора – голоса, приглушённые, но чёткие, пробивались сквозь шорох одежды и гудение приборов. Она напрягла слух, несмотря на слабость, и уловила слова, которые заставили её кровь застыть в жилах:

– …Проект Хронос… аномалия пациента А-17…

Её имя. Или код? Сердце забилось быстрее, монитор запищал, выдавая её волнение, но голоса стихли, и шаги удалились по коридору. Марта осталась одна с этими словами, эхом звучащими в её разуме, как предостережение, которого она не могла понять. Кто такой Хронос? И почему она – аномалия? Вопросы кружились в голове, как мотыльки вокруг пламени, но ответы оставались за пределами её досягаемости.

Её состояние ухудшалось с каждым днём. Обмороки накатывали внезапно, как чёрные волны, утаскивающие её в бездну, откуда она возвращалась с трудом, хватая ртом воздух, словно утопающий. Странные видения преследовали её даже днём – смутные образы, где тени двигались сами по себе, а голоса шептались на незнакомом языке. Но самым пугающим было то, что юная Марта становилась реальнее. Сначала она появлялась лишь как тень, мимолётное видение в углу, но теперь её фигура обретала очертания – гладкая кожа, длинные волосы, собранные в хвост, глаза, полные жалости и страха. Однажды, когда Марта лежала, пытаясь восстановить дыхание после очередного обморока, юная версия заговорила. Её голос был тихим, но чётким, как звук капли, падающей в тишину:

– Мы не должны были встретиться.

Марта ощутила, как её тело становится легче, словно часть её веса растворилась в воздухе. Одновременно юная Марта казалась плотнее, её силуэт дрожал меньше, а кожа приобрела естественный оттенок. Это было не просто видение – это было вторжение, как будто две реальности соприкоснулись, и одна начала поглощать другую. Марта попыталась ответить, но голос застрял в горле, и она могла лишь смотреть, чувствуя, как её собственное существование становится хрупким, как стекло под ударом.

Флешбэк накрыл её, как тяжёлая волна, утаскивающая в глубину. Ночь на мосту. Холодный ветер дул с реки, принося запах влаги и ржавчины, а мокрые перила скользили под её пальцами, оставляя влажные следы. Анна шла впереди, её тёмные волосы развевались, как флаг на ветру, и она смеялась, несмотря на опасность. Она шагнула к краю, балансируя на грани, и Марта закричала, но слова утонули в шуме ветра. А затем – падение. Не крик, не звук удара, а тишина, громче любого крика, заполнившая всё вокруг. Марта застыла, её ноги приросли к земле, а руки бессильно повисли. Она не помнила, что было дальше – только чёрную воду, гладкую, как зеркало, и своё отражение, искажённое страхом. Этот момент разорвал её жизнь надвое, оставив трещину, которую она не могла заделать.

Душа моя – сад, где время растёт как сорняк. Но кто поливает его – я или тот, кто смотрит на меня из тени? – думала она, чувствуя, как реальность вокруг неё дрожит, как стекло под напором ветра. Она ощущала эту трещину не только в памяти, но и в теле – лёгкость, с которой оно растворялось, и тяжесть, которую оно всё ещё несло. Юная Марта стояла рядом, её образ дрожал, но не исчезал, и Марта поняла: они связаны, как две стороны одной монеты, и одна не может существовать без другой.

За окном палаты гудел город, его шум проникал сквозь толстое стекло, смешиваясь с гудением приборов. Неоновые огни «ТаймСинтез» мигали за пределами её видимости, отбрасывая на потолок слабые отблески, похожие на пульсирующие артерии. В углу комнаты голографический экран транслировал новости – голос репортёра был тихим, но настойчивым:

– …сегодня зафиксирован новый случай временной аномалии в секторе 7. Жители сообщают о встречах с двойниками, а эксперты «ТаймСинтез» призывают сохранять спокойствие…

На экране мелькали кадры: люди на улицах, смотрящие на свои отражения с ужасом, размытые силуэты, сталкивающиеся в толпе, и чёрные фургоны корпорации, патрулирующие город. Марта не знала, что это связано с ней, но холод пробежал по спине, как лёд, скользящий по обнажённой коже. Она вспомнила слова Елены – «Проект Хронос» – и впервые задумалась: а что, если её состояние – не случайность, а часть чего-то большего?

Елена вернулась ближе к вечеру, её шаги были тяжёлыми, как будто она несла на себе груз чужих тайн. Она проверила монитор, не глядя на Марту, и бросила:

– Ваши обмороки связаны с нестабильностью. Мы проводим тесты.

Но в её голосе сквозила напряжённость, и Марта заметила, как пальцы доктора дрогнули, когда она касалась планшета. Что-то скрывалось за этими словами, и Марта решила, что должна узнать правду. Она попыталась заговорить, но из горла вырвался лишь слабый хрип, и Елена быстро отвернулась, уходя из палаты. Марта осталась одна, её взгляд упал на окно, где за стеклом мелькнула тень – не юная Марта, а что-то другое, более тёмное, более угрожающее.

Ночью видения усилились. Юная Марта появилась снова, стоя у кровати, её фигура теперь была почти осязаемой. Она наклонилась ближе, её дыхание ощущалось на щеке Марты, тёплое и тревожное.

– Ты не принадлежишь этому времени, – прошептала она. – Ты украла мою жизнь.

Марта попыталась отодвинуться, но тело не слушалось. Она чувствовала, как её руки становятся легче, а ноги – почти невесомыми, в то время как юная версия крепла, её кожа приобретала цвет, а глаза – глубину. Это было не просто видение – это была битва за существование, и Марта начала проигрывать.

Флешбэк вернулся, более яркий: Анна на мосту, её последний шаг, падение в чёрную воду. Но теперь Марта увидела больше – свои руки, тянущиеся к подруге, и толчок, нечаянный, но фатальный. Она вспомнила крик, застрявший в горле, и тишину, которая последовала, как приговор. Этот момент стал началом разлома, и теперь он возвращался, чтобы забрать своё.

Кто я, если не та, что осталась вместо другой? – думала Марта, чувствуя, как трещина в реальности расширяется. Юная Марта исчезла, но её слова эхом отдавались в палате, смешиваясь с гудением города за окном. И тогда, за стеклом, она заметила его – мужчину в строгом чёрном костюме, с непроницаемым лицом и холодным, оценивающим взглядом. Агент «ТаймСинтез». Он смотрел прямо на неё, и Марта поняла: её ищут. Не как пациента, а как нечто ценное, нечто, что корпорация хочет заполучить любой ценой.

Глава 4: Лабиринт Душ

Марта лежала в полумраке палаты, её взгляд был прикован к углу, где тень юной Марты мерцала, как отражение в дрожащем озере. Её тело всё ещё оставалось слабым, но разум кипел от вопросов, которые требовали ответа. Она собрала всю свою волю, напрягла голосовые связки, несмотря на боль, и прошептала хрипло:

– Кто ты? Почему ты здесь?

Юная Марта повернулась, её силуэт стал чётче, очертания рук и лица обрели рельеф. Её глаза, те же, что у Марты, но полные юной ясности, встретились с взглядом взрослой версии. Голос её был мягким, но резким, как лезвие, скрытое в бархате:

– Я – исходная. Ты – ошибка. Ты украла мою жизнь, когда время пошло не так.

Слова ударили, как удар под дых, выбивая воздух из лёгких Марты. Она попыталась возразить, но горло сжалось, и вместо слов вырвался лишь слабый стон. Юная Марта наклонила голову, её длинные волосы, собранные в небрежный хвост, слегка колыхнулись, и она добавила:

– Ты живёшь тем, что принадлежит мне. Но это не навсегда.

Прежде чем Марта могла что-то сказать, юная версия растворилась, оставив после себя лишь лёгкий холод в воздухе. Но на стене, где она стояла, остался отпечаток её руки – тёмный, как след сажи, дрожащий, как мираж. Марта смотрела, затаив дыхание, пока отпечаток не растаял, словно его стёрло невидимое дыхание, и это исчезновение усилило её чувство утраты.

В этот момент дверь приоткрылась, и вошла Елена Кравец. Её лицо было бледнее обычного, а движения – резкими, как будто она боролась с собой. Она проверила монитор, избегая взгляда Марты, но пальцы её дрожали, касаясь голографического экрана планшета. Марта почувствовала, что давление нарастало – не только в её теле, но и в комнате, как перед грозой. Она собрала силы и хрипло выдавила:

– Что… происходит?

Елена замерла, её серые глаза расширились, и на мгновение она выглядела уязвимой. Затем, под давлением этого вопроса, она опустилась на стул рядом с кроватью и заговорила, её голос был низким, почти шёпотом:

– Вы были в эксперименте. После авиакатастрофы… «ТаймСинтез» проводила испытания. Они хотели перенести сознание во времени, но что-то пошло не так. Вы – результат. Но детали… я не знаю. Меня держат в неведении.

Марта почувствовала, как земля уходит из-под ног, хотя она и не могла двигаться. Авиакатастрофа? Эксперимент? Её разум метался, пытаясь ухватить обрывки памяти. Флешбэк накрыл её, как тяжёлая волна: жизнь до 18 лет. Она и Анна – неразлучны, как две половинки одного целого. Они гуляли по улицам, смеялись над шутками, которые никто другой не понимал, и делились снами под звёздами. Но были и странные моменты – сны о будущем, где она видела себя стареющей, но с лицом, которое не узнавала, и видения, где тени двигались сами по себе, шепча её имя. Анна всегда успокаивала её, говоря:

– Это просто твоё воображение. Не бойся.

Но теперь Марта поняла: это были не просто сны. Это были предупреждения, которые она проигнорировала.