Переживание любви

Переживание любви

Запись первая

Начинаю вести эти записи, потому что такую практику нам настоятельно посоветовал преподаватель. Вообще, я давно задумывался над тем, чтобы начать писать свой личный дневник, и даже как-то начинал, но вскоре забрасывал. С одной стороны, это, как мне кажется, самый лучший способ вдоволь натешить своё самолюбие, ведь на пространстве этой бумаги существуют только твои собственные мысли и только они, и никто не может ни перебить их, ни оспорить; мнимый читатель твоего дневника принуждён лишь послушно кивать на каждую строчку и безмолвно восхищаться остротой и точностью рассуждений. С другой же стороны, как хобби, – это самое скучное и бессмысленное занятие. Если, будучи художником, ты можешь выставлять напоказ свои картины и получать оценку со стороны, а будучи, например, музыкантом, ты можешь играть свою музыку для других и также довольствоваться похвалами, то вот свой личный дневник ты никому не покажешь, никто не будет о нём знать и нужен он будет лишь одному тебе. Впрочем, теперь это не суть, теперь-то у меня появился хоть какой-то предлог. Может, кто-нибудь когда-нибудь отыщет эти записи после моей смерти и прочтёт, а я буду с упоением наблюдать за этим человеком на небесах и с самодовольным лицом хвалиться: «Да-а, вот это всё написал я».

Однако писать мне сегодня практически не о чем, что парадоксально. Уверен, кто-то другой разливался бы торжеством и восторгом по строкам, описывая первый день своего обучения в институте. И хотя этот день в самом деле окунул меня в совершенно новую, многообещающую жизнь, я всё-таки не ощутил особенного трепета, возбуждения внутри. Не следует понимать меня неправильно: я не хочу сказать, что день выдался унылым или разочаровал мои ожидания. Дело лишь в том, что даже к такому, казалось бы, знаменательному событию в своей жизни я отнёсся… скажем, спокойно. И за последние два года я не раз ловил себя на мысли о том, что почему-то стал воспринимать любые перемены как-то неестественно сдержано, смиренно и безмятежно. Так, например, в последние два года я не испытывал совершенно никакого трепета в Новый Год – мой любимый праздник! То же и в быту: почти что никакие сколь угодно неприятные или приятные повороты судьбы больше не возмущают и не счастливят меня. Что бы ни произошло, я часто принимаю это как данное, моментально переключаюсь на новые условия. Но, мне кажется, я знаю, с какого момента онемели мои переживания. Я помню, как меня поразила смерть моей бабушки; это был первый раз, когда я потерял близкого родственника. В конце концов я, конечно, смирился, и смирение пришло ко мне с такой мыслью: это уже случилось, и оно необратимо, так зачем же терзать себя переживаниями, сокрушаясь о чём-то, на что ты не можешь повлиять? Вот такую философию я открыл для себя тогда, и я придерживаюсь её до сих пор.

И всё же, что произошло в мой первый день? Мы с однокурсниками встретились у станции метро «***». Эта улица была очень оживлённой, вокруг сновало и останавливалось множество людей, так что я не сразу нашёл свою группу. Я облокотился на стену, чтобы приковать себя к одному месту и не потеряться в потоке народа, и стал очень внимательно выискивать глазами кучку своих будущих коллег. В какой-то момент мне показалось, что я нашёл их: около двадцати человек обособленно ютились в каком-то дальнем углу и увлечённо что-то обсуждали между собой; вероятно, знакомились. Тогда я начал медленно и с некоторой осторожностью приближаться к этой группе людей, вслушиваясь в их разговоры и пытаясь определить, являлись ли они в действительности теми, за кого я их принимал. И да, я уловил-таки какие-то слова, которые дали мне явственное понятие о том, кто были эти люди. Я как можно более незаметно примкнул к этой кучке, сохраняя холодный вид, словно я всё время был здесь, с ними. Да, я не хотел привлекать к себе внимание, не желал ни с кем говорить и знакомиться. Но почему же? Дело в том, что я такой человек, которому очень тяжело влиться в новый коллектив, сложно завязать общение с незнакомцами. Сперва мне нужно понаблюдать со стороны, оценить поведение и характер человека, прощупать почву, а будущее общение и, возможно, дружба должны завязаться как-нибудь сами собой, спонтанно, постепенно. Поэтому я испытал весомый дискомфорт, когда моё каменное и совсем не примечательное, как я думал, лицо попалось кому-то на глаза и, как назло, я вдруг оказался объектом всеобщего внимания. Одна особенно весёлая девочка, имени которой я ещё не запомнил, в какой-то момент заметила меня, пришельца, и тут же, удивительно легко расставшись с темой предшествовавшего разговора, пустилась в приветственные речи. Вместе с ней на меня вдруг перетянулся интерес всех ребят вокруг. Каждый с добродушным и приятно возбуждённым выражением лица протягивал мне руку и спешил представиться, а я, неохотно подавая свою руку навстречу, из приличия натягивал на губы слабую улыбку и едва слышно представлялся в ответ. Конечно же, в таком моём настроении я не придавал этому знакомству значения, так что большинство имён и каких-то регалий, которые называли мне люди, прошли мимо моих ушей. Но, кажется, мне удалось отпугнуть восторженное расположение духа моих одногруппников своим холодным и отрешённым видом, так что меня скоро оставили в покое и не донимали более подробными расспросами.

Вскоре к нам подтянулись наши кураторы, которым предстояло провести нам краткую экскурсию по институту и прояснить некоторые основные вопросы, касающиеся нашего обучения. Идти до заветного здания пришлось недолго: около десяти минут от станции метро. Во всё время нашей прогулки я старался идти отдельно от других, но отнюдь не потому, что эти люди были мне противны или я их презирал, а лишь затем, чтобы вдруг не стать заложником нового неожиданного разговора. И, по-видимому, именно мой вид отшельника привлёк ко мне чьё-то внимание и на этот раз. Две девушки, шедшие справа, обратились ко мне:

– А ты́ почему идёшь один, ни с кем не разговариваешь?

Я повернул на них голову: это были очень миловидные девушки, и, мне показалось, их вопрос являлся жестом искренней жалости. Я отвечал им как-то односложно и снова вполголоса, проглатывая окончания слов, ведь почему-то стеснялся говорить громче. Впрочем, разговора как такового не состоялось, мы лишь обменялись несколькими фразами, и я продолжил одиноко следовать за нашей процессией, соображая что-то в голове.

Об экскурсии по институту не стану разглагольствовать слишком много. Как внешний, так и внутренний вид здания действительно впечатлил меня, хотя многочисленные коридоры, повороты и проходы внутри оказались чересчур запутанны, чтобы можно было сходу запомнить путь к той или иной аудитории. Подозреваю, первые дни учёбы не обойдутся без опозданий на занятия. В конце концов нас повели к нашему театру, в котором нам, конечно, придётся проводить бо́льшую часть своего времени. Но в этот, в первый раз мы пришли туда не упражняться в актёрском мастерстве, а принять сильно громкое, бурное и восторженное приветствие на нашу кафедру от студентов старших курсов.

Град аплодисментов осыпа́л нас при каждом упоминании виновников торжества. Всей концертной программе аккомпанировали радостные восклицания, крики, смех и овации. Праздник выдался настолько громким, что вот сейчас, вечером, когда я пишу этот дневник, у меня натурально гудит голова. Я хорошо усвоил в этот день, как сильно здешние ученики горят тем, что они делают, и с какой ответственностью и любовью подходят к постановке своих выступлений. Действительно, все и всё вокруг было пронизано искренней радостью и запредельным весельем, так что мне было очень неловко и даже стыдно ощущать себя ложкой дёгтя в бочке этого мёда. Ведь мне, на самом деле, чужды шумные праздники и вечеринки, я не переношу находиться в эпицентре громогласных человеческих воплей, не терплю такой досуг, при котором безудержный экстаз должен распирать меня изнутри и побуждать выжимать всю мою потенциальную энергию в кинетическую. Я просто не получаю никакого удовольствия от разрывания голосовых связок, истязания мышц и дробления мозга. Ну и что, моя ли вина в том, что я родился флегматиком? А виноват я буду в том случае, если окажется, что я выбрал себе неподходящую профессию… Итак, на празднике я веселился через силу.

После концерта кураторы передали нас в руки нашего мастера. Первое впечатление о нём у меня сложилось скорее положительное. Мастер сходу показал себя как статного, серьёзного, но, когда нужно, весёлого и добродушного человека. Как можно было ожидать, он рассказал нашей группе о том, чем и как нам предстоит заниматься на кафедре актёрского мастерства. Рассказал про рабочую форму, расписание занятий, некоторые специфические нюансы, между делом посоветовал нам начать вести дневник, записывая какие-то знаменательные истории и наблюдения из нашей жизни, и тут же выдал нам первое домашнее задание: читать книгу Станиславского. Впрочем, не всю книгу целиком, а пока что лишь первые её главы.

По окончании встречи с нашим преподавателем, мои одногруппники дружной гурьбой отправились в какой-то клуб или бар отмечать поступление, а я скрылся из института раньше всех, чтобы избежать вовлечения в это мероприятие. В мирном одиночестве я направлялся к метро, наконец-то способный услышать собственные мысли. Спустившись под землю, я сел на поезд и через короткое время был уже рядом с домом. Но прежде чем вернуться домой, я зашёл в книжный магазин, что как раз находился неподалёку, и купил себе толстую тетрадь для дневника и не менее толстый труд под названием «Работа актёра над собой в творческом процессе переживания». В этот же вечер я принялся за чтение.

Запись вторая

С первой записи в дневник прошла уже неделя; пишу это в вечер воскресенья, а то был понедельник. Вначале я наивно рассчитывал, что буду добросовестно описывать здесь каждый прожитый день, но теперь понимаю, что точно не смогу этого делать. И это не от моей лености. Вернее, не только в ней дело, лень тут почти ни при чём (так долго распинаюсь, потому что я, вообще, часто страдаю от лени). Так вот, теперь праздность мне заменяет банальная нехватка времени. Занятия у нас начинаются всегда до полудня, когда-то в 8 утра, а когда-то в 10, но это не суть. А суть в том, что кончаются занятия глубоко вечером, вплоть до 9 часов. Ну, хорошо, не каждый день так, конечно; хотя мы и проучились-то всего пять дней, и неизвестно, как будет дальше. Но в настоящий момент вот так допоздна мы остаёмся раз в два дня, по чётным дням недели. В нечётные дни мы обычно приходим домой в 5 часов, что, как ни странно, считаем ранним временем. И как же смешно теперь вспоминать, как, будучи школьником, я сокрушался, если приходилось возвращаться домой чуть позднее обеда.

Причиной, по которой я провожу на ногах до двенадцати часов в день, является, собственно, то самое, зачем я и приехал сюда учиться: актёрское мастерство. Если все прочие дисциплины занимают ровно столько времени, сколько отведено на них в расписании, то вот мастерство никакими рамками не стеснено, так что эти занятия мы ведём до последней капли пота. Между прочим, всё-то у нас в действительности происходит именно так, как завещал уже упомянутый прежде Станиславский. Писал он про внимательность, так мы её тренируем, писал про действие на сцене, мы и этот навык практикуем. Вообще, конечно, это совершенно очевидно и естественно, но ведь так трепетно и даже удивительно, когда теория со страниц книжки прямо перед тобой воплощается в жизни. В качестве практики мастер задаёт нам ставить на сцене этюды – совсем короткие актёрские действа. И с одной стороны, это очень интересное упражнение, но с другой, достаточно сложное, а для меня так и вовсе. Всякий раз, как я нахожусь на сцене, я пребываю в постоянном волнении: боюсь, что вдруг сотворю какую-нибудь неестественную, неправдоподобную глупость, или смешно переиграю, или, напротив, отыграю плохо. Нет, даже не так. Думаю, я отыгрываю слабо как раз-таки из-за страха переиграть. Ещё и эти глаза из зрительного зала, эти улыбки… На что они смотрят и чему улыбаются? То ли они искренне восхищены и потому заворожены происходящим на сцене, то ли не могут оторвать глаз от какой-то смехотворной глупости, которую я показываю. Ужаснее всего суровый взгляд мастера. Под этим взглядом оказываешься медленно погребён, как под каким-нибудь неумолимым тяжелейшем прессом, что беспощадно давит сверху. Впрочем, мастер смотрит так не потому, что недоволен, а скорее потому, что очень сосредоточен на наших представлениях, так что невозможно угадать, как он на самом деле оценивает твою работу. Оценка наших этюдов происходит позже, на общем обсуждении, и едва ли кому доводится услышать что-нибудь лестное в свой адрес. Всё-таки когда играешь на сцене, а тем более этюд, который ты сам себе придумал и срежиссировал, то так или иначе, может быть, в самой глубине души, ты веришь, что твоя работа выполнена на приличном уровне, то есть она хотя бы не провальная, ведь это сделал ты. И очень неприятно, конечно, узнавать об обратном. А ещё обиднее-то вот что: это когда ты с болью проглатываешь критику, выслушиваешь все замечания, пытаешься что-то исправить, но почему-то, как нарочно, наступаешь на те же грабли! Но вообще, это всё интересно, и мне даже нравится.

И, конечно же, никакой актёр не может существовать без других. То есть иногда он, наверное, может, но очень редко. Так вот: как мне кажется, мы с моими однокурсниками неплохо сработались. В целом, они оказались действительно приятными, весёлыми людьми. Главное: в них чувствуется искренность; не во всех, правда. До того, как поступить сюда на обучение, я не то чтобы имел предубеждение, но только предполагал, что некоторые люди здесь могут быть заносчивыми нарциссами, тщеславными снобами. На удивление, мои опасения не оправдались. Друг к другу все у нас относятся по-семейному, словно знакомы несколько лет. Такая обстановка подкупает, я стал чувствовать себя менее зажато в окружении этих людей. Один раз даже позволил себе смеяться до неприличной степени. И всё же, разумеется, нам ещё предстоит глубже изучить друг друга. Я нахожу этот процесс интересным. Пока что я сознательно стараюсь держаться несколько отчуждённо, чтобы случайно не обидеть кого-нибудь своей компанией, ведь я знаю, что могу быть странен в своём поведении, если вдруг увлекусь. Нужно продолжить аккуратно прощупывать их и для каждого определить уникальный подход.

Впрочем, бывают такие люди, которые с первых же слов, с первых жестов, с первой улыбки и с первого взгляда совершенно ясно открывают свою суть окружающим, и у нас здесь тоже нашлись такие. Есть среди моих однокурсников одна такая девушка (к слову, девушек у нас 18, и всего 3 парня), у которой улыбка до ушей является обыкновенным выражением лица, а смеётся она даже чаще, чем говорит. Её зовут Вика, и это именно она первая обратила на меня внимание, когда я примкнул к группе у метро. Человек она у нас самый активный, самый увлечённый. Вика точно была отрезана от внешнего мира на несколько долгих лет и вот теперь наконец вновь вернулась к людям, безгранично счастливая. Хотя, по правде говоря, с ней-то всё не так уж просто. Её поведение мне кажется елейным, чересчур и натянуто любезным. Может, Вика таким образом добивается нашего расположения из каких-то своих коварных соображений, а на самом деле она всех нас презирает. Но может, я наговариваю на неё; уж очень люблю строить такие догадки. Есть ещё одна девушка, Кристина, и вот она ведёт себя настолько нескромно, что в её искренности не приходится и сомневаться. Но я, кажется, некрасиво и неправильно выразился, можно не так понять: под словом «нескромно» я не подразумеваю чего-то плохого и не обозначаю тем самым своего осуждения. Напротив, честность и открытость Кристины очень даже привлекательны. Просто… она не стесняется говорить с другими на довольно откровенные темы, вообще никаких тем не стесняется. Смеётся она не так часто, но именно тогда, когда нужно, что добавляет эмоции веса. Примечательно, что её лицо часто украшает такая затейливая, кокетливая улыбочка; очень любопытно. Все другие девушки у нас пока что ничем интересным не выделились. Только одна на меня как-то так необычно смотрела… Хотя это неважно. С парнями всё совсем просто: один отъявленный скоморох, другой я сам, а третий ещё тише меня самого, почти ни с кем не разговаривает. Но не стану делать какие-то поспешные выводы.

О чём ещё написать? Учимся, смеёмся, живём. Как и всегда, собственно. Кстати говоря, уж очень мне понравились преподаватели. Это люди доброжелательные, спокойные, понимающие, правда, требовательные; но отчего же им не требовать, когда мы сами пришли к ним учиться? У нас некоторые ребята на преподавателей ругаются, впрочем, явно преувеличенно. Я, шутки ради, могу присоединиться к их роптаниям, но внутри понимаю, что ничем-таки наши учителя не заслуживают таких возмущений и что всякое их задание служит нам же на пользу. Посмотрим, как дальше пойдёт.

Запись третья

Уже почти как месяц минул с начала моего обучения, и только теперь я возвращаюсь к своему дневнику. Был занят, было лень и прочее, поэтому не писал. Вообще, я подумал, что так даже лучше, если вместо того, чтобы исправно расписывать каждый пережитый день или неделю, я буду вести записи время от времени, делясь опытом и впечатлениями за какой-то период. Я всё равно никому не обязан отчётностью и пишу этот дневник для себя одного (ну и для моего мнимого читателя).