Добровольная попаданка, или Как стать красивой?

глава 1

Не мои планы, но моя судьба

– Где же он?.. – едва слышно прошептала Алина, перебирая старые вещи, словно в отчаянной надежде найти кусочек прошлого. Её дрожащие пальцы судорожно листали пожелтевшие страницы, застывшие во времени. Альбом всё не попадался.

Лампа в углу комнаты тускло мерцала, отбрасывая длинные, тревожные тени на стены. В воздухе витал запах старой бумаги, лёгкой пыли и чего-то неуловимо родного – аромат маминых духов, которым пропитались её вещи. Этот запах был как привидение: приходил неожиданно и заставлял сердце сжиматься, напоминая о той, кого уже нет.

Старенькое кресло скрипнуло, когда Алина без сил опустилась в него. Под её весом оно чуть просело, будто обняло её своей тёплой, потрёпанной тканью. В груди сжалась пустота – почти физическая, болезненная, жгучая. Слёзы застилали глаза, но она упрямо их глотала.

– Мама… почему ты оставила меня одну? – её голос дрожал, срывался, терялся в тишине.

Она чувствовала себя потерянной в этой квартире, которая раньше казалась уютным убежищем. Теперь же стены стали выше, холоднее, а комнаты – гулкими, безжизненными. Свет из окна падал мертвенно-бледными полосами, словно растянувшееся прощание уходящего дня.

Когда-то в этих стенах всегда была жизнь. Пусть мама почти не бывала дома, но её присутствие ощущалось в каждой мелочи: чашке, оставленной на подоконнике, старом пледе на кресле, аккуратно сложенных письмах в ящике стола. А теперь её не было. И квартира стала безмолвной.

Алина не находила себе места. Целый день она искала альбом – единственное, что могло хоть как-то приблизить её к маме, заглянуть в её детство, в тот мир, которого Алина не знала. Казалось, если она найдёт это фото, то удержит тонкую, рвущуюся нить между прошлым и настоящим. Не даст маме раствориться в забвении.

Она любила её – отчаянно, безоговорочно, несмотря на то, что та всегда была занята, спешила, работала. Теперь Алина осталась одна. Совсем одна.

В двадцать один у неё не было ни друзей, ни любви. В школе она была изгоем – рыженькая, худенькая, с бледной кожей и большими очками. Одни смеялись над ней, другие просто не замечали. В этом мире шумных компаний она всегда чувствовала себя лишней.

Она не верила, что кто-то когда-нибудь сможет полюбить её.

– Где же этот альбом?.. – прошептала Алина, устало осматривая комнату.

Он всё не находился. И тогда она поняла: возможно, он остался в бабушкином доме.

– Наверное, он там… – задумчиво проговорила она, ощущая, как внутри рождается тихое, но настойчивое решение. – Завтра. Утром. Я поеду.

За окном шумел ночной город, мигая одинокими фонарями. Алина взглянула на разбросанные вещи, вздохнула, но не стала убирать. Бардак подождёт. Сил больше не было. Пора спать.

Автобус замедлил ход. Воздух наполнился глухим шорохом тормозов и облаком сухой пыли, поднявшимся над дорогой. Алина медленно вышла, словно ступая в прошлое, которое теперь казалось ещё более далёким и безвозвратно потерянным. В одной руке она крепко сжимала дорожную сумку.

Жара вязко растекалась по воздуху, смешиваясь с запахом нагретого асфальта, пыльной травы и чего-то чуть сладковатого, знакомого… Детство пахло именно так – солнцем, тёплым ветром и ароматом свежеиспечённого хлеба, доносившимся из маленького сельского магазина.

– Это ты, Алиночка? – раздался тёплый, родной голос, полный простого деревенского уюта.

На крыльце магазина стояла баба Катя. Время оставило на её лице сеть морщинок, но глаза были всё те же – проницательные, добрые, полные жизни. Её взгляд скользнул по Алине и тут же наполнился тревогой.

– Как же ты похудела и побледнела… Совсем ничего не ешь? – вздохнула она, качая головой. – Пойдём, я тебя пирожками накормлю, бабушку твою вспомним. А мама твоя на работе?

Комок боли мгновенно сдавил горло. От этой простодушной заботы, от искреннего участия стало ещё больнее. Алина сглотнула, чувствуя, как в груди поднимается волна слёз. Но она старалась сдержаться.

– Мама… умерла. На прошлой неделе. Инсульт.

Словно гром среди ясного неба.

Баба Катя вскинула руки к груди, губы её задрожали, как осенние листья на ветру.

– Господи… Наташенька?.. Как же так?.. – голос её осел, стал тише, пропитанный неподдельным потрясением.

Время замерло. Ветер качнул ветви старой акации, пыль медленно оседала на землю, а сердце Алины гулко стучало, словно в глубоком колодце.

– Горе-то какое… – прошептала старушка, смахивая слезу.

Она подошла ближе, осторожно, но крепко сжала Алинину руку, будто стараясь передать ей частичку своего тепла, ту силу, которая теперь была так нужна.

– Пойдём ко мне, моя девочка… расскажешь всё… Сиротушка ты моя…

И в этих простых словах было столько любви, столько нежности, что Алина не выдержала. Губы задрожали, грудь вздрогнула, и первая слеза, горячая, обжигающая, скатилась по щеке, оставив тонкий солёный след.

Чай в чашке давно остыл, оставляя на фарфоре тонкую янтарную кайму. Надкушенный пирожок лежал на тарелке – забытый, остывший, словно и он чувствовал эту тяжесть в воздухе.

Алина смотрела в окно, но за стеклом ничего не видела – только свои мысли, свои потери.

– Спасибо вам, баба Катя… но аппетита нет, – тихо сказала она, осторожно отодвигая тарелку.

– Ты держись, деточка… – старушка вздохнула, мягко провела тёплой, натруженной рукой по Алининой. В её взгляде читалась безмерная печаль – та самая, которую знают лишь те, кто терял самого родного. – Будешь в наших краях – заходи. Если буду жива, всегда буду тебе рада.

Алина кивнула, не находя в себе слов. Она поднялась, взяла сумку и вышла на улицу.

глава 2

Наследство от бабушки

Бабушкин дом встретил Алину тишиной. Глухой, осязаемой, словно сами стены давно смирились с одиночеством. Деревянные ставни скрипнули на ветру, с крыши упала высохшая ветка, и воздух наполнился запахом старого дерева, пыли и летнего зноя.

Сколько лет прошло?..

Когда мама часто уходила в ночные смены, маленькая Алина оставалась здесь, с бабушкой. Дом был её убежищем. Ей было тепло. Безопасно. Но в пять лет она не понимала, что и бабушка уйдёт – так же внезапно, как теперь ушла мама.

Алина переступила порог, и волна воспоминаний накрыла её. Всё осталось почти таким же, как в детстве.

Старая кровать с аккуратно уложенными подушками с вышивкой. Белая скатерть на столе – бабушка всегда крахмалила её до идеальной гладкости. На стенах – пожелтевшие фотографии в тёмных рамках. А в углу – сервант с фарфором, который бабушка берегла, как сокровище…

– Это тебе, моя девочка, – вспомнился бабушкин тёплый, заботливый голос. – Вот выйдешь замуж – подарю тебе этот сервиз.

Алина коснулась стекла серванта, за которым поблёскивали чашки и тарелки. Как давно она не слышала этого голоса…

– Эх, бабушка, – прошептала она, вытирая слёзы. – Похоже, не будет у меня такого повода…

Рука нащупала фотографию. Молодая бабушка с мягкой улыбкой держит на руках малышку – маму, ещё совсем кроху. Алина прижала снимок к груди и вдохнула глубже, будто надеясь вдохнуть остатки той любви, что согревала её здесь.

– Нет у меня никого… – вырвалось. – Все смеются, никто меня не замечает. Я как будто невидимая.

Ответом ей была тишина, растекавшаяся по дому.

Тёплый полумрак обволакивал Алину, как плед из памяти. Воздух хранил запах пыли, дерева и чего-то неуловимо родного. Она провела рукой по столу, по вышитым подушкам, по гладкому перилу кровати. Каждое прикосновение пробуждало забытые чувства.

– Бабушка, ты меня так любила… – прошептала Алина, глядя на рамку с фотографией. – Как же мне тебя не хватает…

Пальцы скользнули по дверце старого шкафа. Древесина отозвалась протяжным скрипом. И вдруг… внутри что-то словно дёрнулось. Дом будто узнал её. Помнил.

На пыльной полке между книгами что-то мелькнуло.

– Может, это мамин альбом?.. – пробормотала Алина, выдвигая книгу. – Я ведь его помню… Там такая красивая мама на фотографиях…

Но едва она коснулась книги, воздух вокруг словно загустел, стал плотным, как в грозу. Мурашки побежали по коже.

– Что это?.. – её голос дрогнул.

Из-под дверцы шкафа сочился мягкий зелёный свет. Он не пугал – наоборот, был завораживающим, спокойным, почти зовущим.

Алина сглотнула. Сердце гулко билось.

Она присела и приоткрыла дверцу. Свет мягко разлился, озаряя шкаф изнутри. Среди старых пальто что-то светилось под тонкой тканью.

Алина медленно потянулась. Предмет был твёрдым и тёплым – будто дышал.

– Книга? – удивлённо прошептала она.

Она действительно светилась. Сверху – синий шерстяной платок, знакомый узор. Бабушка надевала его, когда ждала гостей. Как только Алина сняла ткань, внешнее свечение погасло… но между страниц продолжал пробиваться салатовый свет.

Книга будто ждала её. Звала. По имени.

– Что за бред… – прошептала она, но пальцы уже открывали её.

На пожелтевших страницах не было ни слова.

И тут…

Буквы начали проступать – строчка за строчкой, как будто проступали изнутри.

И самое удивительное – она понимала, что там написано.

"Алина. Твоим друзьям нужна помощь!"

Какие друзья? У неё их не было…

"Оторви этот лист, положи его на пол перед собой и встань на него."

Зачем?..

В голове прозвучал голос – тихий, но уверенный:

"Ты очень нам нужна!"

– Я нужна… – как в трансе прошептала она.

Алина вырвала лист, и он поддался легко. Бумага была шероховатой, как старые письма. Она положила его на пол.

Когда её ступня коснулась бумаги – яркая вспышка разрезала пространство.

Земля исчезла из-под ног. Сильный ветер подхватил её, закружил. В груди вспыхнуло горячо и больно – как будто что-то невозможное вдруг стало реальностью.

Потом – тишина.

Мягкая трава коснулась её ног. Воздух был густым, терпким, наполненным запахами солнца, лугов и детства.

Алина стояла в поле, окружённом лесом. Молодые сосны вдалеке, ароматы тимьяна, мяты, смолы – всё было как сон. Она была в льняной тунике, лёгкой и свободной. Ветер ласково трепал её волосы. Зрение было острым – без очков. Она видела всё: росинки, блики, тончайшие линии трав.

– Где я?.. – прошептала она, осматриваясь. – Как я сюда попала?

И тут – шорох.

Она резко обернулась. В нескольких шагах – девушка.

Высокая, сильная, с загорелой кожей. Тёмные волосы стянуты кожаным шнурком, лицо сосредоточено.

В её руках – палка с раздвоенным концом, как рогатина.

Они встретились взглядами. В глазах девушки не было страха – только живое, изучающее любопытство. Она была как сама природа – дикая, свободная, настоящая.

– Кто ты? Что ты здесь делаешь? Как тебя зовут? – неожиданно спросила девушка.

Алина вздрогнула. Она понимала язык!

– А… Алина, – запинаясь, выговорила она. – Ты… ты не собираешься меня убивать?

Девушка засмеялась. Смех был чистым, как струя ручья.

– Я людей не убиваю, – с улыбкой сказала она.

Алина кивнула на палку.

– Но у тебя… это…

– Для змей, – спокойно ответила девушка. – Хочешь посмотреть?

Она потрясла мешком – внутри шевельнулись хвосты.

Алина отшатнулась, инстинктивно сделав шаг назад.

глава 3

Как принять тепло, если сердце привыкло к стуже ?

Алина шла, стараясь не отставать от Нулы, но всё время отвлекалась – слишком уж необыкновенным был этот лес. Она никогда не видела его вживую. Леса для неё существовали только в книгах да на стареньком чёрно-белом экране телевизора, где всё казалось плоским, без запахов, без дыхания, без сердца. А здесь всё было иначе.

Воздух был свежим, прохладным и таким чистым, что его хотелось пить, как горную родниковую воду. Он был наполнен ароматами хвои, влажной земли и невидимых трав, смутно напоминавших мяту и что-то ещё – неведомое, но ласковое. Алина вдохнула глубоко, так, как будто хотела вобрать в себя этот лес. И голова закружилась от лёгкости, будто сама земля внизу дрогнула в ответ.

Пение птиц окружало со всех сторон. Где-то вверху переливались голосами невидимые певцы, а среди нижних веток мелькнула крошечная птичка с ярко-алым пятнышком на груди. Она чирикнула, коротко и ясно, и тут же исчезла в листве. Лес жил своей жизнью, не замечая двух фигур, пробирающихся по мху.

Молодые сосны вскоре сменились великанами – деревьями с могучими, шероховатыми стволами. Их вершины терялись в зелёной глубине неба. Между этими исполинами раскинулись папоротники – огромные, кружевные, такие, за которыми Алина могла бы исчезнуть, как ребёнок в материнской юбке. Свет скользил по их резным листьям, а по стеблям бегали крошечные существа, похожие на капельки живого янтаря.

Нула шла впереди – уверенно, легко, словно весь этот лес был ей домом. Изредка она оборачивалась, чтобы убедиться, что Алина рядом, и подбадривала её лёгкой улыбкой.

Алина была так заворожена, что не сразу поняла, как деревья вдруг расступились и перед ней открылась поляна, залитая мягким, почти золотым светом. Посреди травы в невысоких хижинах располагалось селение.

Она остановилась на краю, сжимая в руках свою книгу, как щит. Всё здесь казалось чужим и древним – как будто она шагнула в сон. Вперёд уверенно вышла Нула.

– Пойдём. Не бойся, – сказала она тихо и ободряюще, протянув руку.

Селение лежало прямо среди деревьев, и их стволы, казалось, защищали его от всего мира. Алина застыла, рассматривая жителей селения.

Эти люди были как герои древней сказки: высокие, смуглые, величественные, с волосами цвета воронова крыла, с осанкой, будто их вылепили ветры и солнце, с руками, в которых жила сила земли. Их плавные и уверенные движения создавали впечатление единого организма.

Алина стояла среди них, как бледная моль. Маленькая, белокожая, будто вырезанная из молочной свечи, с пушистыми рыжими волосами, не знающими причёсок, и веснушками, что рассыпались по носу неуклюжими пятнышками.

В этом народе было что-то божественное – первозданное, не поддающееся времени. И рядом с ними она вдруг почувствовала себя не девочкой, не человеком – а эскизом, тенью наброска. Лёгкой, случайной пылинкой, занесённой игривым ветром. Алина чувствовала на себе их взгляды. И в каждом из них… Не осуждение? Просто осторожный интерес?

– Кто с тобой, Нула? – спросил подошедший мужчина с янтарными глазами.

– Гостья. Её зовут Алина. Я встретила её у большого камня, когда охотилась на змей. Не пугай её, Визий.

Он кивнул, и его взгляд скользнул по свободной тунике Алины, по её рыжим волосам, веснушкам, по книге в её руках. В его лице не было ни угрозы, ни насмешки – лишь внимательное, почти тёплое удивление.

Алину провели к большому костру. Возле него, в плетёном кресле, сидел старик. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, словно сам ветер рисовал на нём свою карту. Молочно-белые глаза смотрели сквозь неё, вглубь, как будто он видел не плоть, а её внутреннюю суть.

– Садись, – сказала женщина по имени Риан, указывая на циновку.

Алина осторожно присела. Всё вокруг замерло в ожидании.

Старик повернул голову.

– Тебя привели не просто так, – его голос был негромким, но таким ясным, что тишина только подчёркивала каждое его слово.

Алина сжала книгу. В ней вдруг что-то дрогнуло – чувство, будто этот человек знает о ней всё, даже то, чего она сама в себе не понимает.

– Я чувствую, что ты не напрасно здесь, – продолжал он. – Ты пришла не случайно.

Глаза всех присутствующих удивлённо смотрели на неё.

Алина поняла: этот старик – их судья и хранитель законов. Она замерла, боясь дышать.

Вождь улыбнулся. Усталой, тихой, тёплой улыбкой, словно видел её душу.

– Что это у тебя в руках? – спросил он, голос его стал мягким, но оттого ещё более властным. Он протянул руку.

Алина поднесла этому почтенному человеку книгу и позволила ему прикоснуться к ней.

– Это… книга, – прошептала она. – именно она привела меня сюда. Я не знаю – зачем. Я… чувствую, что кому-то должна помочь.

Старик улыбнулся едва заметно. Улыбка эта была не весёлой, а грустной – как память о чём-то неизбежном.

– Помочь? Ты сама в это не веришь, – он покачал головой. – Но духи говорят мне: ты нужна. Ты пришла вовремя.

Алина смутилась, потому что он сказал правду, и крепче прижала книгу к груди.

– Я помню легенду, – произнёс старик, – мой прадед поведал её мне, когда я был ребёнком. Он говорил, что в дни моего старения придёт беда. Она будет как тень, незаметная, но неотвратимая. И народ будет страдать. Но появится помощь. Не воин, не знахарка – кто-то незаметный. Она придёт снаружи. И книга будет у неё в руках, – последние слова он почти прошептал так, что только Алина смогла их расслышать.

Алина затаила дыхание.

В это время к старику подошёл его сын, укрыл его одеялом и, гладя по плечу, сказал:

– Отдохни, отец. Ты сегодня сказал слишком много.

Старик кивнул. Его глаза закрылись, но лицо оставалось напряжённым, как будто он всё ещё держал в себе какое-то знание.

Нула подошла ближе.

– Пойдём, – тихо сказала она Алине. – Я покажу тебе место, где ты сможешь отдохнуть.

Алина встала. Сердце её было полным ожидания.

– Я поделюсь с тобой своим огнём и циновкой, – сказала Нула. – Ночь длинная. Спи у меня. Моё место рядом – свободно.

Алина кивнула. Всё было таким новым. Незнакомым. Но в голосе Нулы звучало что-то материнское, укрывающее, как плед.

– До вечера ещё далеко, – сказала Нула. – Я покажу тебе, как мы готовим. – На змеином мясе навар хороший – силы даёт. Поешь, а потом я покажу, как мы тут живём.

Она вывела Алину к очагу. Там уже стояли глиняные чаши, благоухая чем-то горячим и сытным.

– Садись. Я принесу тебе поесть.

Алина опустилась на циновку. Густой аромат похлёбки тянулся из чаши, как тёплый пар от ладоней. Она осторожно пригубила бульон. Вкус был насыщенный, чуть пряный, словно земля и солнце этого мира соединились в этой пище.

Тело наполнилось теплом, напряжение спало, и в мыслях стало тише.

Нула, заметив, с какой жадностью Алина пьёт похлёбку, молча протянула ей кусочек лепёшки – хрустящей снаружи, мягкой внутри. Алина взяла его обеими руками, отломила, запила похлёбкой. Мир, казавшийся минуту назад враждебным, вдруг стал ближе. Теплее.

"Здесь есть гончарство и пшеница."– наконец-то мысли Алины отмерли, а напряжение стало спадать.

Ложки не было, но чаша оказалась удобной, словно созданной для того, чтобы пить из неё. Ощущение чего-то древнего, первобытного накрыло её на мгновение – как будто она стала частью этого мира, где люди ели простой и питательный ужин у огня, без лишних условностей.

Она глядела, как Нула ловко очищает змей – движения её были быстры, точны и плавны. Пряности наполняли воздух, и Алина вдыхала этот незнакомый аромат, будто пыталась запомнить саму суть новой жизни.

Она ещё не знала, где находится. Не понимала, зачем сюда попала.

Нула, тем не менее, продолжала работать рядом с ней, смотрела на неё с такой теплотой и добротой, будто видела в Алине больше, чем та сама могла в себе разглядеть. Этот взгляд был не просто заботливым – он был полон принятия и доверия, как будто Нула считала Алину важной, несмотря на её неуверенность. Вся атмосфера вокруг была наполнена этим тихим, тёплым светом, который будто упрекал Алину за её робость. Она не могла понять, как быть среди людей, которые не только не желают ей зла, но и искренне заботятся о ней. Всё это было чуждо ей, непонятно. Она не умела доверять людям, не умела принимать их добро.

Змеи, которых они готовили, всё больше погружали Алину в размышления. Её руки нервно теребили край туники. Как она, маленькая и никчёмная, может быть среди таких сильных людей, как Нула? Разве она может им помочь? Эти мысли не давали ей покоя. Всё её существо кричало, что она бесполезна, что не способна на большее, чем сидеть в стороне и смотреть на тех, кто действительно имеет значение.

Нула заметила её замешательство и сделала шаг к ней. Её тёплый взгляд был полон сострадания.

– Твоя душа дрожит, как молодая трава на ветру, – сказала она, глядя прямо в глаза.– Но знай: под этим небом тебя никто не обидит. Здесь каждый – как часть круга. Мы живём, чтобы быть рядом друг с другом. Так гласит наш закон.

Алина опустила глаза, чувствуя, как её неуверенность понемногу отступает. Но в голове продолжали звучать отголоски, взращённые годами в обществе:

"Тебя никто не звал."

"Неужели ты думаешь, что кому-то до тебя есть дело?"

"Посмотри на себя. Жалкое зрелище."

"Не мешай!"

И хоть сердце жаждало верить в иное, разум не отпускал.

“Я будто… серая тень. Наблюдатель.

Как помогать другим, если сама всё ещё стою на коленях, не зная, как встать?

Может, я чего-то не вижу?..” – эти мысли сделали лицо Алины мрачным.

– Не переживай, это не так страшно, как кажется, – смело сказала Нула, врываясь в её раздумья и показывая, как правильно обрабатывать пойманных змей. – Шкурки нужно снимать осторожно. Из них можно делать красивые украшения – на одежду, пояса. Они такие изысканные… Каждый элемент можно превратить во что-то ценное.

Алина удивлённо посмотрела на неё. Она не ожидала, что змей используют не только как еду, но и как источник красоты. Это снова напомнило ей: в этом мире – так много неизвестного. Эти люди научились использовать всё, что даёт природа.

”Я просто обязана у них всему научиться!”

глава 4

Подай руку, а не тащи за собой.

Как-то неожиданно наступил закат. Женщины племени начали накрывать еду на большой плоский камень. Множество блюд – разных по цвету и виду – наполнили пространство, и воздух насытился ароматами, которые удивили Алину. Она и не думала, что мясо змей может быть таким вкусным.

Она сидела рядом с Нулой и наблюдала за ужином. Из-под ресниц она вглядывалась в лица людей, освещённые танцующим светом костра. В их глазах не было ни злобы, ни обиды, ни хитрости. Всё было так тепло и спокойно, как в дружной семье. Это удивляло Алину. Она не знала, как вести себя среди людей, которые не хотят ей зла, а наоборот – заботятся. Её жизнь была полна насмешек и унижений, и теперь ей трудно было поверить, что здесь, среди этих высоких, красивых людей, она может чувствовать себя в безопасности.

Нула заметила её замешательство и тихо сказала:

– Скучаешь за родными?.. Понимаю. – Нула погладила Алину по плечу.

Алина лишь опустила голову, не зная, что ответить. Для неё это было слишком дико. Что ей ответить на эту доброту? Кто она, чтобы помочь этим сильным, выносливым и умным людям?

Когда ужин подошёл к концу, Нула увела Алину к её месту для ночлега, постелив в своём шатре мягкую, сухую и ароматную траву и дала ей тёплый плед из шерсти.

– Ты можешь остаться здесь, – предложила Нула. – Я надеюсь, что со временем ты почувствуешь себя здесь как дома.

– Спасибо, Нула… – еле слышно прошептала Алина.

Она села на своё место для сна и положила книгу у изголовья.

Ночью, когда все вокруг погрузились в сон, Алина не могла уснуть. Рука невольно тянулась к книге снова и снова. В темноте ночи она пыталась её открыть, надеясь вернуться назад – в тот мир, который она знала. Но книга не открывалась, будто давая понять: её время вернуться ещё не пришло. Она должна быть здесь.

Тоска сжимала сердце – по тем спокойным временам, когда она ждала маму с работы, приготовив ужин.

Она лежала под тканым пледом с замысловатым узором и тихонько плакала. Всё вокруг казалось чужим и странным. Простая городская девушка, привыкшая к удобствам цивилизации, к мягкому свету уличных фонарей и уютному теплу своей комнаты, теперь лежала в шалаше посреди ночного леса – чужого, дикого, полного незнакомых звуков. До этого она видела лес лишь мельком, проезжая мимо на автобусе, или на картинках, где зелёные кроны казались безопасными. Но теперь всё было иначе.

В щёлочку Алина видела, как тёмные силуэты деревьев в лунном свете тянулись к небу. Узловатые ветви словно шептались между собой. Влажный, густой воздух пах сырой землёй и чем-то терпким, непривычным. Где-то вдалеке хрустнула ветка – она вздрогнула. А лес жил своей ночной жизнью. Казалось, лес смотрит на неё, изучает. Она почувствовала себя маленькой, уязвимой… но странным образом живой.

Слеза за слезой, словно тихий весенний дождь, смывали напряжение. Оно уходило, растворяясь в ночи, оставляя после себя непривычную лёгкость. Будто внутри что-то дрогнуло, рассыпалось, уступая место мягкому, тёплому покою. Алина закрыла глаза. Тишина ночи нежно укутала её, убаюкивая, и вскоре она погрузилась в глубокий, спокойный сон.

С рассветом воздух стал прохладным. Первое утреннее солнце едва пробивалось сквозь листву. Нула проснулась рано, потянулась и на цыпочках подошла к Алине, которая всё ещё мирно спала под пледом. Нула тихо присела рядом и с нежностью посмотрела на её лицо, словно пытаясь разглядеть все её невидимые раны. Она слышала, как Алина плакала ночью, и сердце её наполнилось состраданием.

Не стала будить. Лишь мягко коснулась её плеча, проверив, что всё в порядке, и тихо вышла из шатра.

Женщины уже собирались, чтобы готовить завтрак. Нула направилась к ним, но мысли её были далеко. Её сердце тянуло к старому вождю. Она решила: пора поговорить. Она видела, как Алина закрыта, как прячется от мира – и это тревожило её. Кто-то должен был помочь ей.

Старый вождь сидел под древним деревом. Нула подошла и, сев рядом, произнесла:

– Отец, мне нужно поговорить с тобой… о той девушке. Об Алине. Она как раненая птица. Как зверь, что прячется, боясь, что его заметят. Мне кажется, её жизнь была полна боли, и она не может от неё избавиться.

Старый вождь, несмотря на слепоту, почувствовал её присутствие и наклонил голову. Его взгляд, казалось, видел больше, чем глаза.

Он помолчал и тихо сказал:

– Я чувствую в её душе ту же тень, что и ты, дочь. В её глазах скрыто нечто большее. Она не одна. В ней есть сила, которую она пока не осознаёт.

Он на миг замолчал и добавил:

– Я помню одну легенду. Мой прадед рассказывал её мне, когда я был мальчишкой. В ней говорилось: в день, когда мы будем нуждаться в помощи, появится спасение – неприметное, незаметное, не похожее на нас. Тот, кого никто не ждал. Но если мы примем его, наш род будет спасён.

Нула слушала, затаив дыхание.

– Легенда говорила: в каждом цикле засухи, когда река иссыхала, а люди умирали от жажды, приходил тот, кто приносил перемены. Его не принимали.– Вождь перевёл дыхание,– Я думаю… Алина даже не знает, что она принесёт нам то, чего мы давно лишились.

Нула сжала руки.

– Как я могу помочь ей? – спросила Нула с горечью в голосе.

Старый вождь облокотился, словно погрузившись в раздумья. Его ответ был тихим, но проникновенным:

– Постарайся быть рядом, не торопясь, чтобы не сломать её ещё сильнее. Ты – её проводник в этот новый мир, в новую судьбу. И она сама должна понять, что не одна. Только это станет отваром обезболивающей травы для её израненной души.

Нула кивнула, чувствуя, как её сердце наполняется тихой решимостью. Она решила – она будет рядом с Алиной и поможет ей.

Старый вождь, покачав головой, добавил почти шёпотом:

– Ей потребуется не только твоя мудрость, доченька, но и твоё терпение. Она станет сильной, если ты подашь ей руку помощи, а не потащишь за собой.

Нула глубоко вдохнула. На миг её тревога за Алину отступила. Она уже знала что делать: она должна помочь Алине. Это была её миссия.

– Я постараюсь, – прошептала она. – Спасибо, отец.

Старый вождь улыбнулся. Хотя его лицо скрывали тени старой ивы, в той улыбке было нечто большее – благословение, переданное в молчании.

глава 5

Ты уникальна.

Алина просыпалась медленно. Сон всё ещё окутывал её разум, цеплялся за края сознания, не позволяя понять: где она? Тело казалось тяжёлым, будто на него наложили невидимые оковы. Веки были липкими от сна, а под головой ощущалась жёсткость – совершенно не похожая на подушку.

Она пошевелилась, и что-то под ней зашуршало, будто листья. Постель была твёрдой, но не холодной. Ткань под ладонью – плотная, с шершавым узорчатым плетением.

«Где я?..»

Алина приоткрыла глаза. Полумрак, мягко проникающий сквозь щели в стенах, расплылся перед ней. Она лежала в небольшом шалаше, сплетённом из лозы и веток, покрытом сверху толстым слоем мха и широких листьев. Стены внутри были задрапированы ткаными коврами с замысловатыми узорами, и такие же покрывали пол. Но это были не просто геометрические орнаменты – в ткань были вплетены целые истории: сцены охоты, стаи птиц, бегущие олени, восходящее солнце.

В шалаше пахло деревом, землёй и дымом от костра. Издали доносился приглушённый шелест листвы, жужжание насекомых, а ближе – голоса.

Алина села. Сердце застучало сильнее.

«Это не сон?»

Осколки памяти всплывали: вода… свет… костёр… книга… племя…

«Я здесь. Я действительно здесь».

Мысль была такой яркой, такой невозможной, что у неё перехватило дыхание.

Она провела рукой по лицу, словно отгоняя остатки сна, и вдруг почувствовала, как всё внутри замирает – от изумления, страха, восторга. То, что вчера казалось безумием, сейчас казалось… началом.

В проёме хижины появилась чья-то тень.

– Ты проснулась.

Алина подняла взгляд. Перед ней стояла женщина с доброй улыбкой – Нула.

– Как ты себя чувствуешь?

Алина смотрела на неё с недоверием, с беспомощной растерянностью.

– Странно. Будто всё это неправда.

Нула мягко кивнула.

– Это естественно. Но тебе нужно поесть. Пойдём, завтрак уже готов.

Она протянула руку.

Алина колебалась. Всё внутри шептало: не твоё… не здесь… Но тёплая ладонь Нулы – надёжная, добрая – растопила этот страх.

Она вложила в неё свою руку.

– Хорошо.

Завтрак был прост, но казался волшебным. Глиняная чаша с горячим отваром, деревянная тарелка с ломтиками мяса под ароматной подливой… Пар поднимался над едой, наполняя воздух терпкими запахами.

Алина попробовала первый кусочек – мягкое, сочное мясо с лёгкой корочкой и пряностью, похожей на жареные орехи. Вкус вспыхнул, как свет.

«Как же здесь вкусно!» – подумала она, по-настоящему осознав голод.

Нула с улыбкой смотрела на неё.

– Чтобы было много сил, нужно хорошо завтракать, – сказала она, подавая чашу. – Это отвар небесной травы. У неё голубые цветы. А аромат похож на ветер после дождя.

Алина осторожно вдохнула. И правда – лёгкий, свежий запах, словно воздух над полем в летний вечер.

Она сделала глоток – и почувствовала, как тепло разливается внутри.

– Вы живёте с природой, – сказала она. – А я выросла среди бетона и стекла.

– Бетон и стекло?.. – удивилась Нула.

Алина усмехнулась.

– Бетон – это камень, который делают люди. А стекло – как камень, только прозрачный.

– Люди делают камень? – Нула округлила глаза. – И он прозрачный?

Алина засмеялась.

– Да, немного странно звучит, правда?

Но в её смехе было не просто веселье – что-то освобождалось в ней, с каждым словом, с каждым глотком – как будто прежняя Алина, подавленная одиночеством, тихо отступала. И Дочери Заката это нравилось!

Она поставила чашу и посмотрела на Нулу серьёзно:

– Расскажи о вас. Как вы живёте? Как строите дома, добываете еду, разводите огонь?

– Сегодня у тебя будет много открытий, – пообещала Нула. – Но сначала я приведу в порядок твои волосы.

Алина машинально провела рукой по спутанным прядям.

– У меня даже расчёски нет…

– Тебе нужно больше, чем расчёска, – сказала Нула, уже распутывая прядь. – Им нужна живительная мазь. Она из орехов, трав и масел. Поможет.

– Я… никогда особо не ухаживала за своими волосами, – пробормотала Алина.

– А зря, – Нула ласково перебирала медные пряди. – У тебя прекрасный цвет волос.

Алина отвела взгляд.

– Рыжие волосы – это разве прекрасно?.. – прошептала она.

С детства слышала другое. Насмешки. Прозвища. Морковка. Бесстыжая. Рыжуха…

Но Нула смотрела на неё с нежностью и восхищалась такой красотой медных волос.

– Ты – Дочь Заката, – сказала она. – Твои волосы – как солнечный свет, прощающийся с днём. Такие бывают только у тех, кого небо поцеловало.

У Алины сжало в горле. «Дочь Заката…» – повторила она шёпотом.

Она молча кивнула. В груди разливалось тёплое чувство – новое, хрупкое, будто кто-то осторожно согревал её изнутри.

– Спасибо… – прошептала она. – Обо мне никто так не заботился.

– А как иначе? – улыбнулась Нула. – Как не позаботиться о Дочери Заката?

Алина передёрнула плечами. Этот мир продолжал её удивлять – постепенно, словно мелкий дождь, что капает долго и осторожно, впитываясь в землю и меняя её облик. Ещё вчера она чувствовала себя здесь потерянной – чужой в другом времени, другой жизни. А сегодня уже сидела на плетёной циновке у входа в хижину и слушала, как охотница на змей говорит о своей профессии с такой лёгкостью и вдохновенностью, с какой где-то дома кто-то бы говорил о выпечке хлеба.

Она вдруг поняла: здесь люди не просто выживают. Они живут.

Не бегут от страха – идут к жизни. Не прячутся в себе – доверяют другим. Заботятся друг о друге. И в этой простоте было что-то неодолимо настоящее.

Алина хотела было задать ещё вопрос, когда рядом зашуршала ткань, и Нула улыбнулась – тем выражением, которое не требует слов.

– Ты сегодня особенно светишься, Дочь Заката, – прошептала она, и голос её звучал почти благословением. – Как будто солнце решило остаться в твоём лице и твоих волосах.

Нула села ближе, взяла в руки глиняную чашу с ароматной мазью и бережно окунула пальцы в её густую смесь.

– Позволь мне привести твои волосы в порядок. Это часть заботы о теле человека, которого никогда не было и никогда не будет. Мы уникальны, словно одна единственная звезда на ночном небе – неповторимы и светим своим особым светом. И, к тому же, это приятно, – добавила она с нежной усмешкой, словно подмигивая.

Алина чуть кивнула, удивлённая своей собственной готовностью довериться.

Пальцы Нулы легко скользили по прядям, втирая целебные масла. Запах трав, древесной смолы и тёплого ветра наполнял воздух, как будто сама земля наклонялась, чтобы приласкать. Где-то снаружи щебетали птицы, издали доносился смех детей и мерный стук, словно кто-то плёл корзину или чинил стену.

– Смотри, – шёпотом сказала Нула, – твои волосы уже отвечают нам.

Алина медленно провела рукой по кудрям. То, что раньше казалось ей сухим и непокорным, теперь мягко спадало на плечи – упругими волнами, тёплыми, живыми. Цвет играл оттенками меди, золота и янтаря, словно в ней самой пробуждалось солнце.

Она не находила слов. Только глядела в деревянную чашу с водой, отражение в которой впервые в жизни казалось ей красивым.

– Ты стала похожа на богиню любви, – с благоговением прошептала Нула.

В её голосе не было ни лести, ни преувеличений – только чистое восхищение.

Алина смутилась, отвела взгляд и тихо пробормотала:

– Я просто серая мышка…

Слова, привычные с детства, словно мягкий покров скромности, которым её обучали.

Но внутри, где-то глубоко, сердце трепетало от неожиданного тепла – от того, что кто-то увидел в ней больше, чем худенькую бледненькую девочку.

– А теперь… – голос Нулы стал игривым, – ты готова к налобной повязке. Я подберу цвет, который скажет всем: она под нашей защитой.

Из хижины она вынесла полоски обработанной змеиной кожи. Они мерцали в свете утреннего солнца – словно драгоценности, добытые мастером.

– Вот этот, – сказала Нула, приложив изумрудную ленту к волосам Алины. – Он подчёркивает твои глаза и заставляет их светиться. А твои волосы – как закат над рекой. Ведь ты – Дочь Заката.

Она протянула круглое медное зеркальце, отполированное до блеска.

Алина взглянула на своё отражение и затаила дыхание, словно впервые увидела себя.

– Ты наш гость, Дочь Заката. И эта налобная повязка скажет всем: ты под защитой племени, и никто не посмеет навредить тебе.

Алина прикоснулась к гладкой коже. Её пальцы дрожали – от благодарности.

– Спасибо, Нула, – тихо прошептала она.

Эти слова были просты, но вес их был велик. Потому что впервые за долгое время она чувствовала: о ней заботятся. Не по долгу, не из жалости – по доброй воле. Как о близком. Как о родной.

Нула протянула ей руку, помогая встать. Её тёплая ладонь, пахнущая травами и древесной смолой, придала уверенности.

– А теперь пойдём, – сказала она, – я покажу тебе наше селение. Ты увидишь, чем живёт племя. И ты поймёшь, как тебе здесь рады.

Алина кивнула. Сердце её наполнялось странным, но сладким чувством – будто жизнь не просто продолжается, а начинается заново.

глава 6

Добро не делает беднее

Они шли между хижинами.

Но в этот момент, словно гром среди ясного неба, из-за ближайших кустов резко выскочил Гулама – яростный и непреклонный, с копьём в руках. Он поставил себя на их пути, как каменная стена, твёрдая и опасная.

– Куда это вы собрались? – его голос прозвучал властно, с тенью угрозы.

Нула не растерялась. Спокойно подняла руку в знак приветствия, и на её лице играла уверенность, как гладь на поверхности тихого озера.

– Гулама, да будет день твой сегодня успешен, – произнесла она мягко, словно встречала старого знакомого. – Что-то случилось?

Гулама нахмурился, глаза его пылали подозрением. Он посмотрел на Алину, и в его взгляде звучала неприязнь. Вдруг резко схватил Нулу за плечо и оттеснил в сторону, прошептав со злобой:

– Она принесёт беду! Не может здесь оставаться! Она – посланница бога Бездны, пришла забрать нашего Вождя!

Слова повисли в воздухе, как холодный туман, сгущая тьму сомнений. Но Нула не дрогнула. Она вырвала плечо из захвата, и её глаза вспыхнули огнём твёрдости. Никто, даже Гулама, не мог ей диктовать, что делать.

– Что ты выдумываешь, Гулама? – её голос прозвучал твердо, – Ты же видел, как Вождь признал её гостьей племени.

Гулама сжал губы, в его взгляде всё ещё мерцала тень сомнения, но Нула стояла неподвижно, не отводя глаз.

Он молчал, но искра недоверия не гасла. Пауза затянулась.

– Пусть будет так, – наконец сказал он, гордо подняв голову, не сводя глаз с глаз Нулы. – Но помни: я не доверяю ей.

Нула встретила его взгляд с гордостью и решимостью.

– Пусть будет так, – ответила она, и в этих словах уже не требовалось подтверждений.

Гулама медленно удалился, время от времени оглядываясь.

Ситуация уладилась, но искры недоверия продолжали мерцать в воздухе, словно молнии в высоких грозовых облаках. Хотя Гулама уступил, Алина чувствовала, что не так просто ей будет завоевать доверие этого юноши. Но сейчас она была под защитой Нулы, и это придавало ей уверености.

Над головами рассыпались зелёные кроны деревьев, сквозь которые пробивались золотистые лучи солнца. В воздухе витал аромат свежесобранных трав, смешанный с лёгким дымком от костров. Где-то неподалёку раздавался весёлый детский смех, слышались голоса женщин, обсуждавших дела, и размеренный стук деревянных пестиков о каменные ступки. Мужчины что-то активно обсуждали. Селение дышало.

Алина шагала, чувствуя под босыми ногами тёплую землю. Её рыжие волосы мягко спадали волнами, поблёскивая медным отливом на солнце. Теперь они были гладкими, струящимися, не торчали в разные стороны, как раньше. Она ощущала, будто этот мир принимает её, и ей становится здесь уютно.

– Скажи, Нула, – внезапно проговорила Алина, голос дрожал от нахлынувших чувств, – почему вы так радушно приняли меня, хотя я чужая?

Нула посмотрела на неё с теплотой. Тёмные глаза её мягко светились на загорелом лице, а длинные косы, украшенные костяными бусинами, качались при каждом шаге.

– У нас такая традиция, – ответила она спокойно. – Накорми странника, позаботься о нём, и только потом спрашивай. Это закон предков. Наш Вождь – мудрый человек, прожил много зим и знает: сердце говорит больше, чем слова. А твоё сердце… доброе и тёплое, как угли в нашем очаге. С тобой тепло и мягко.

Алина замедлила шаг, с трудом сглотнув комок в горле. В груди защемило болью.

– Какая замечательная традиция… – прошептала она, опустив взгляд. Ей стало грустно и голос дрогнул: – В нашем мире, хоть он и высокотехнологичен, люди часто равнодушны друг к другу… и к животным тоже.

Нула нахмурилась, её лицо выразило искреннее удивление.

– Почему? – тихо спросила она.

Алина горько улыбнулась.

– В нашем мире главное – это деньги.

– Что такое деньги? – спросила Нула, глядя с любопытством.

Алина задумалась, подбирая слова. Как объяснить то, что для неё привычно, а для Нулы – загадка?

– Представь, – начала она, – что у вас есть редкие золотые камешки. Люди решили, что они бесценны. Чтобы получить их, люди работают, меняют на еду, одежду, жильё. Но со временем все стали думать: чем больше у тебя этих камешков, тем ты важнее. И многие забыли, что действительно важно.

Нула долго молчала, погружённая в мысли. Затем серьёзно посмотрела на Алину.

– Значит, у вас не важно какое сердце? Главное – сколько камешков?

Алина кивнула, и грусть накрыла её сново.

– К сожалению, да. Конечно, есть добрые люди. Но часто забота и дружба измеряются выгодой.

Нула покачала головой, словно не веря своим ушам.

– Это… странно, – тихо сказала она, оглядывая селение, где мужчины и женщины смеялись, работали вместе, делились пищей и вещами. – У нас, если кто-то поймал много рыбы, он делится со всеми. Если у кого-то родился ребёнок – вся деревня помогает его растить. Если кто-то заболел – его лечат. И никто не считает, что стал беднее от того, что поделился.

Алина опустила взгляд, впитывая эти простые, но глубокие слова.

– В вашем мире… люди по-настоящему живут, – прошептала она.

Нула улыбнулась и мягко взяла её за руку.

– А ты теперь часть этого мира. И у нас ты найдёшь своё любимое занятие во благо остальным. Тут иначе нельзя. Такие у нас тут традиции.

В самом центре деревни кипела жизнь. Женщины, одетые в простые, но искусно сплетённые из растительных волокон одежды, готовили обед. В больших глиняных котлах, подвешенных над кострами, булькали ароматные похлёбки, источая тёплый запах трав и кореньев. Мужчины неподалёку чинили плетёные ловушки, а дети с визгом носились вокруг, играя в весёлую затею.

Алина огляделась, поражённая гармонией этого мира.

– Как это для меня непривычно! – воскликнула она. – Но это прекрасно!

Нула, стоявшая рядом, вопросительно наклонила голову, её тёмные глаза сверкнули интересом.

– Что именно?

– Вы похожи на муравьёв в муравейнике, – задумчиво сказала Алина, наблюдая, как одна женщина аккуратно нарезала листья для целебного настоя, а другая, не отвлекаясь от работы, протянула ей свежесобранные травы. – Каждый выполняет свою роль, и все работают вместе, чтобы всем было хорошо.

Нула усмехнулась, но в её взгляде промелькнуло некое предчувствие.

– Я так поняла, что у вас это не так?

Алина вздохнула, подбирая слова.

– У нас есть большие предприятия и заводы, где люди создают вещи для многих других. Там они работают вместе и получают за это деньги. Но вне работы… каждый живёт в своём отдельном мирке. Он сам заботится о себе, сам готовит пищу, сам добывает воду, одежду, жильё – за деньги, которые заработал.

Нула нахмурилась, словно осмысливая услышанное, потом задумчиво покачала головой.

– Как это странно! Это совсем невыгодно.

Алина посмотрела на неё с интересом:

– Почему?

Нула развела руками:

– Ведь у каждого человека есть свои способности. Один умеет хорошо ловить рыбу, другой – приготовить её. Кто-то знает, как добыть нити из льна и крапивы, а кто-то умеет ткать прочную ткань. Если каждый занимается тем, в чём силён, это приносит пользу всем.

Алина прикусила губу. Эти простые слова неожиданно задели что-то глубоко в ней. Почему в её мире всё так сложно? Почему там, если ты не умеешь готовить или строить дом, никто не поможет просто так, а всё сводится к деньгам?

Она перевела взгляд на людей, работающих вместе, и почувствовала странное тепло. Они жили в единстве, у каждого было своё место.

– Я хочу учиться, – вдруг сказала она, голос дрожал от решимости.

Нула удивлённо посмотрела на неё:

– Учиться?

– Да! – Алина глубоко вдохнула, собираясь с духом. – Я хочу узнать, как жить так, как вы. Как добывать еду, делать одежду, заботиться о себе и о других. В моём мире… без магазинов, без машин, без электричества – я бы не смогла прожить и дня, – прошептала она, будто признаваясь в чём-то стыдном. – А здесь люди умеют всё: от добычи воды до пошива одежды. Даже если останется один… он не пропадёт.

Она подняла глаза и, уже смелее, добавила:

– Я хочу научиться так жить. Не только выживать – а быть нужной. Быть частью.

В глазах Нулы вспыхнуло восхищение.

– Тогда ты на верном пути, Дочь Заката. Я научу тебя всему, что знаю.

глава 7

Чтобы дотянуться до великого, сначала напитай душу знанием.

Утро было холодным. Земля уже отдала своё ночное тепло небу, и над деревней клубилась лёгкая дымка. Ветер пробегал сквозь деревья, напевая прохладные напевы, и приносил с собой свежесть, от которой хотелось плотнее закутаться в себя.

Алина поёжилась и обняла руками плечи.

Она взглянула на Нулу – та будто бы не чувствовала холода. Лёгкая накидка из мягких растительных волокон не выглядела тёплой.

Нула остановилась, повернулась к ней. В её глазах светилась тёплая, ничем не обременённая забота.

– Ты замёрзла, Дочь Заката? – в её голосе не было ни тени упрёка, лишь тихая, тёплая забота.

Алина молча кивнула. Туника на ней была не тоньше, чем у Нулы, но она не привыкла встречать рассвет на ногах – даже в тёплое время. Сырой воздух раннего утра пробирался под ткань, тревожа тело и память, словно напоминая: она всё ещё гостья в этом мире.

– Твой мир, должно быть, тёплый, – Нула мягко коснулась её плеча. – Но здесь тебе нужно другое. Пойдём.

Они вернулись в свою хижину. Здесь пахло сухими травами, древесной смолой и чем-то неуловимо родным.

Нула подошла к низкому сундуку, открыла его, достала тунику – длинную, тканую из тонкой шерсти. По краям – узоры, вытканные цветными нитями. Они напоминали ветви деревьев и бег ручья.

– Надень. Я сшила её сама. Ткань из шерстяных волокон – немного шершаво, но тепло и долго носится.

Алина провела пальцами по ткани. Та отозвалась теплом.

– Спасибо… она такая красивая. Ты и правда сама её сделала?

Нула кивнула.

– У нас это важно. Каждый умеет создавать. Это не просто одежда – это дар заботы.

Алина осторожно надела тунику. Она была чуть великовата, но в этой свободе было что-то уютное, как в объятии.

– Теперь тебе будет теплее, – улыбнулась Нула. – А теперь – пойдём. Нас ждёт первый урок.

Они вышли в утреннюю свежесть.

Туника мягко обнимала Алину, и впервые она почувствовала: даже одежда в этом мире несёт в себе доброту.

Они шли к небольшой расчищенной площадке, и Алина, кутаясь в тёплую ткань, ловила дыхание леса. Где-то пела птица. Листья шептались о чём-то невидимом.

– Перед тем как зажечь огонь, нужно подготовить для него дом, – сказала Нула и присела на корточки. Ладонью она провела по земле. – Огонь не любит беспорядка. Он не прощает легкомыслия.

Алина с трепетом смотрела, как та выстраивает круг из гладких камней.

– Они удержат пламя? – спросила она, держа в ладони тёплый на ощупь камешек.

– Да. Это граница. Даже огню нужны границы. Как и человеку.

Алина затаила дыхание. Она будто поняла что-то важное, даже если ещё не могла это выразить словами.

Когда всё было готово, Нула повернулась к ней:

– А теперь соберём пищу для огня. Он живой. Его нужно кормить по порядку: сначала – нежное, потом – крепкое. Запоминай: трут, растопка, дрова.

Они пошли в лес. Нула показывала:

– Вот – сухая трава, мох, древесные волокна. Это трут. Он загорается от самой малой искры.

Алина собрала пучок сухих трав. Он пахнул солнцем и землёй.

Следом – тонкие веточки. Нула объясняла:

– Это растопка. Без неё трут просто быстро вспыхнет и не будет никакого толку. Её кладут после трута, когда он уже дышит огнём.

– А дрова потом? – спросила Алина.

– Да. Но не сразу. Огонь должен вырасти, как дитя. А дрова – его взрослая пища. Им нужно терпение.

Алина кивала, впитывая каждое слово, как сказку. Как будто кто-то заботливый плёл для неё гнездо из знаний и тепла.

Когда всё было собрано, Нула достала нечто странное: лук с тетивой из сухожилия и доску с углублением.

– Это лук и веретено. Смотри.

Она установила веретено, натянула тетиву, начала двигать луком вперёд-назад. Движения были ритмичны, уверены.

Дерево темнело, пахло дымом.

Алина замерла.

И вдруг – крошечный уголёк!

Нула быстро переложила его на трут и подула. Пламя, как младенец, открыло глаза.

– Теперь ты, – она протянула Алине лук.

Руки дрожали. Алина старалась, но всё было медленно. Слабый скрип, но ничего не происходило. Руки болели.

– Я не могу… – выдохнула она.

– Ты можешь. Дай ему свою волю. Он чувствует.

Алина закусила губу. Снова и снова. И вот – дымок. И вот – уголёк!

– Я смогла! – вскрикнула она, и в этом крике было счастье. Настоящее. Детское.

Они разложили растопку, потом дрова. Огонь зажил. Тепло охватило их лица.

– Теперь мы можем готовить, – сказала Нула. – Но нужна вода.

Алина растерялась.

– Вода?.. откуда?..

Нула улыбнулась:

– Пойдём. Я покажу.

Лес встретил их журчанием – тихим, как шёпот родника, что знает древние тайны. Вскоре перед Алиной открылся ручей. Его поверхность серебрилась, отражая мягкое солнце, как зеркало потустороннего мира.

– Вода всегда здесь, – сказала Нула, наклоняясь и принося ладонью капли ко рту. – Она ждёт нас.

Алина осторожно опустила руки в поток. Вода была холодна, как свежий воздух на рассвете, и у неё перехватило дыхание. Она зачерпнула немного, посмотрела, как капли стекали сквозь пальцы, и прошептала:

– Она… настоящая.

– Конечно, – мягко ответила Нула.

Наполнив глиняный сосуд, они вернулись к костру.

Огонь уже трещал весело, принимая в своё жаркое сердце пирамиду из поленьев. Алина не могла оторвать взгляда от пламени – оно плясало, изгибалось, словно дух, рождённый в глубине мира. Совсем недавно она с трудом могла высечь искру, а теперь – перед ней бушевала стихия, подчинённая её рукам.

– Ну вот, теперь ты настоящая хозяйка очага, – улыбнулась Нула, ставя тяжёлый котёл над огнём. – Пора варить похлёбку.

Алина смотрела, запоминая каждое движение. Они вместе принесли воду из утреннего родника – холодную, как дыхание ночи, прозрачную, словно кристалл.

– Мы всегда берём воду утром, – пояснила Нула. – Она полна силы ночи. Днём солнце делает её тяжёлой и уставшей.

Возле костра Нула ловко нарезала мясо. Оно было тёмное, с терпким запахом, диким, как сама земля.

– Нужно подождать, пока оно наварится, – заметила она.

Алина присела ближе к огню. Языки пламени перебирали поленья, как музыкант – струны. В воздухе нарастал аромат варева – густой, насыщенный, как песня леса.

– Ваши зимы… – Алина колебалась, но всё же спросила, – они холодные?

Нула улыбнулась краешком губ, взгляд её остался в пламени:

– Нет. Мягкие у нас зимы. Снег – гость редкий и ненадолго. Морозы приходят, но не злятся. Больше дождей. Ветер – да, бывает лютым, особенно на опушках. Но селение защищает лес.

Алина кивнула. Её собственные зимы были суровы и долги. Готовиться к ним значило выжить. Здесь – иная земля, иной ритм.

– А звери? Кто живёт в вашем лесу? – она старалась представить.

– Есть те, что бегают быстро, с когтями, что цепляются за стволы деревьев. Есть тяжёлые, не прячущиеся, они держатся открытых мест. А в горах – мохнатые, не боящиеся морозов. Но все они умны и осторожны. С ними надо быть вежливыми.

Алина слушала, рисуя в голове неведомых существ – туманные, полуреальные образы. Она вдруг почувствовала, как мало ещё знает.

– А море? Ты когда-нибудь видела море?

Нула слегка склонила голову, будто не сразу поняла вопрос, и покачала ею:

– Море?.. Мы не ходим туда. За верхней рекой – чужие земли. А море… о нём только рассказывают. Бескрайняя горькая вода. Но что это – не знаю.

Алина замолчала. В её мире море было – привычное, шумное, живое. А здесь – просто слово, тень чего-то далёкого.

– Теперь крупу, – Нула протянула мешочек.

Алина осторожно высыпала янтарные зёрнышки в котёл. Пар обволок её лицо – тёплый, плотный, с ароматом мяса, трав и дымка.

Но больше всего Алина ждала того, что будет дальше.

Нула достала охапку кореньев. Они были разных форм, цвета, будто пришли из другого времени. Одни – длинные и гибкие, как змеи. Другие – узловатые, словно деревца. Некоторые – тонкие, почти прозрачные.

– У каждой травы свой дух, – сказала Нула, разламывая один из корней. Пошёл терпкий, пряный запах. – Этот – для силы. Этот – чтобы не болеть. А этот – чтобы похлёбка была сладковатой.

Алина впитывала каждое слово, как сухая земля дождь. Её руки дрожали от трепета, когда она перемешивала похлёбку. Это было не просто готовка – это был обряд, древний и значимый. Всё имело смысл: движение, запах, цвет.

Она ощущала, как в ней просыпается что-то новое – ощущение дома, настоящей принадлежности.

– В следующий раз я попробую приготовить сама! – воскликнула она, и глаза её зажглись.

Нула рассмеялась, тронув её за плечо:

– Вот так и рождаются хозяйки очага. Пойдём, покажу, где растут нужные коренья.

Алина поднялась и, прежде чем сделать шаг, спросила:

– А ты знаешь травы, которые лечат?

Нула обернулась с мягкой улыбкой:

– Немного. Могу помочь от боли в животе, от жара. Но Тариба, наша знахарка, знает больше. Она – хранительница силы. Я могу показать тебе несколько, но помни: лечение – это ответственность.

Они пошли в сторону зарослей. Лес будто внимал их шагам. Нула показывала, как распознать нужные растения. Её движения были точны, осторожны, как будто сама земля велела ей не спешить.

– Эти – помогают при болях, – она аккуратно выкопала один корень. – Но есть и такие, что могут убить, если положить их в пищу. Будь внимательна. У них терпкий запах, когда разотрёшь листик пальцами. Вот такой, – Нула сорвала листочек с соседнего растения, потёрла его пальцами и дала понюхать Алине. – Запомни этот запах и остерегайся этого растения.

Алина слушала, вбирая каждое слово. Она чувствовала, что учится заново – не разумом, а всем телом.

– Пойдём, – сказала Нула, – похлёбка, должно быть, готова.

После сытного завтрака, когда утренний холод отступил под солнечным теплом, они отправились дальше – знакомиться с племенем, с тем, как живут другие. Их первой остановкой стала хижина Омы, мастерицы, что плела корзины, будто вплетая в них дыхание ветра и воспоминания трав.

Ома – женщина с глубокими добрыми глазами и чёрными, словно ночь, волосами. Рядом с ней в зелёной траве весело катались двое младших детей, их смех звенел, словно звон колокольчиков. Старшая дочь внимательно помогала матери, словно училась секретам плетения.

– В нашем племени каждый занят тем, что у него лучше всего получается, – мягко сказала Нула, наблюдая за умелыми движениями Омы. – Ома плетёт корзины для всех нас, а Рула с помощницами готовит обед. Так мы поддерживаем друг друга.

Алина смотрела на ловкие руки Омы, что будто танцевали – прутья переплетались в изящные узоры, рождая из простого материала красоту и пользу.

– Хочешь попробовать? – улыбнулась Ома, заметив интерес в глазах Дочери Заката.

– Очень! – ответила Алина, и сердце наполнилось радостью от возможности прикоснуться к древнему искусству.

Ома повела Алину к берегу реки, где под ветвями ивовых кустов пряталась свежая лоза. Она показала, как выбирать прямые, гибкие прутья и как аккуратно срезать их острым ножом, оставляя косой срез в пару сантиметров от ветки.

Вернувшись, они приступили к подготовке лозы. Ома рассказала, что иногда прутья проваривают пару часов, чтобы снять кору легче, но сегодня они использовали свежесрезанные – кора отставала сама собой.

– Сначала делаем донышко, – объясняла Ома, показывая технику переплетения. – Витьё – два прута меняются местами, крепко связываясь. Так корзина будет прочной.

Алина следовала каждому движению, ощущая, как под пальцами рождается нечто новое и живое. В душе зазвучала связь с природой, с ветрами и речной водой, что давно хранили эти знания.

– Молодец, – похвалила Ома, глядя на плетёное донышко в руках Дочери Заката. – Ты уже начинаешь понимать дыхание этого дела.

Алина улыбнулась, наполнившись гордостью и благодарностью – она стала частью этого мира, где труд – дар и забота, соединяющая сердца.

Звук медного гонга, мягко разнесясь по деревне, был не резким, а глубоким, словно шепот ветра, что ласково касается воды. Алина подняла глаза на Нулу, в её взгляде застыл вопрос: что это за зов?

– Это зов на обед, – ответила Нула, улыбаясь.

Алина кивнула, но удивление не уходило. Тепло сытной похлёбки ещё согревало живот и голода не было.

– Я ещё не голодна, – призналась она, – Похлёбка была очень сытной.

– Но мы должны быть на обеде, – сказала Ома, откладывая лозу. – Наш вождь благодарит богиню земли и воды, просит её благословения.

В словах Омы звучала искренняя глубина, и Алина почувствовала, как этот простой ритуал имеет значение, и сердце наполнилось тихим восхищением.

Дети Омы уже побежали вглубь селения, услышав гонг, а Ома с Нулой и Алиной шли неспеша.

– Это объединяет нас, – тихо сказала Ома, глядя в глаза Дочери Заката.

Алина внимательно наблюдала, как каждый член племени с уважением и радостью шёл к общему месту – к обеду, где собирались разделить не только пищу, но и благодарность за каждый новый день. В этом простом акте была священная теплота, столь нужная Алине.

Ароматы свежего хлеба, трав и костров вплетались в воздух, создавая ощущение дома, тёплого и родного, какого ей так не хватало в прежнем мире – полном отчуждения.

Она впервые почувствовала себя частью чего-то большого и настоящего. Здесь не просто жили – здесь любили, заботились, были искренними.

глава 8

Вкус заботы и общения

Небо над селением было высоким и светлым, согретым ласковым солнцем. Лёгкий ветерок играючи коснулся волос Алины, принеся запах костров и свежих трав. У большого костра собрались все – мужчины, женщины, дети – чтобы услышать слова вождя.

Вождь стоял прямо, словно гора – высокий, с загорелой кожей и длинными чёрными волосами, в которых серебристая проседь играла, словно первые зимние лучи. Его серьёзное, но доброе лицо излучало мудрость прожитых лет. Глубокие глаза, светившиеся мягким огнём, смотрели на мир с терпением и пониманием.

На нём была простая льняная туника, струящаяся мягкими складками, и чёрные свободные штаны, словно тени леса. Пояс из вытертой кожи подчёркивал его силу, а красная налобная повязка из змеиной кожи сверкала на солнце, будто оберег древних духов.

Сандалии надёжно держали его на земле, и, подняв руки к небу, он казался мостом между землёй и небом – хранителем племени и его вечной силы. Его голос был глубоким и почтительным:

– О великая богиня Эриба, – его слова разнеслись над селением, словно тёплый ветер, проникая в самое сердце каждого, – мы молим тебя о твоей благосклонности. Пусть твоя доброта и сострадание снизойдут к нашему племени. Ты – великая дарительница жизни. Даруй нам пищу и воду, даруй тепло и защиту.

– О великая Эриба, – в унисон вторил ему хор голосов. Сотни губ повторили священные слова, наполняя пространство живой мелодией преданности. Весь лагерь поклонился, сидя на своих местах, склоняя головы в знак уважения. Даже старый вождь, сидя в своём плетёном кресле, преклонил голову, подняв руки к небу.

Алина затаила дыхание, наблюдая за этим моментом – величественным и трогательным. Единство людей, их искренность и глубокая вера, в которой здесь не было места формальностям и холодности. В её мире религия давно стала лишь "так принято", а здесь она была живой, наполненной доверием и благодарностью.

Алина осторожно наклонилась к Нуле и прошептала:

– Вы приносите жертвы Эрибе?

Нула нахмурилась, слегка наклонив голову набок:

– Жертвы? Что это?

Алина глубоко вдохнула, подбирая слова:

– Это когда убивают человека или животное, чтобы задобрить бога…

На лице Нулы застыло искреннее изумление, словно Алина сказала что-то невозможное. Её карие глаза широко раскрылись, и в них промелькнуло лёгкое потрясение.

– Зачем Эрибе жертвы? – её голос звучал с непониманием. – Она же наша Мать. Она любит нас и заботится. Мы благодарим её и поступаем так, как она учит.

Алина задумалась, вглядываясь в добрые лица вокруг. Здесь вера учила не страху и крови, а заботе и любви.

Какая чудесная религия, – подумала она, – она рождает закон доброты.

Запах горячего мяса с пряными травами, дымок костров, аромат запечённых корнеплодов – всё сливалось в воздухе, окутывая селение теплом и уютом. Люди садились группами, без суеты – словно это не просто еда, а важный ритуал, объединяющий сердца. Весь лагерь дышал одним ритмом, где не было места вражде и сомнениям.

Женщины в лёгких туниках, вышитых узорами, разносили еду. Их длинные косы украшали плетёные нити и бусины, тихо звенящие при движении. Мужчины, в просторных рубахах, подпоясанных кожаными ремнями, улыбались, общаясь между собой. На шеях и запястьях многих блестели ожерелья и браслеты из костяных бусин и гладких камешков.

Старики, седые и согбенные, сидели ближе к центру, окружённые молодёжью и детьми. Кто-то рассказывал истории, кто-то с нежностью гладил кудряшки малыша, прижавшегося к ногам. Дети с восторгом угощали старейшин мягким хлебом, смеялись, когда те принимали их заботу. В этих простых жестах жила любовь, переходящая через поколения.

Алина взглянула на Гуламу и почувствовала его настороженность. Его взгляд был цепким, изучающим, полным недоверия.

Она подняла глаза и встретилась с его тёмными глазами.

Гулама – высокий, сухощавый юноша, стоял рядом со старым вождём, напряжённый, словно хищник, готовый к прыжку. Его сильные руки чуть сжаты, тело выдавало скрытое напряжение, но внешне он оставался спокойным.

Алина невольно сглотнула, не отводя взгляда: "Он не доверяет мне. Он боится за своего вождя."

А вокруг всё продолжало жить – запах трав и тёплой похлёбки, смех детей, разговоры племени – но теперь в этом единстве было чувство невысказанной тревоги.

Слева от Алины сидела Нула – её задорная подруга, как солнечный лучик, что легко играет на поверхности ручья и греет сердце. Она смеялась так звонко и душевно, что улыбка невольно появлялась на лицах даже самых суровых охотников. Рядом с ней расселись подростки, юные, с ясными глазами. Один из них, смущённо рассказывал, как сегодня поймал большую рыбу.

– Вот такую, – он развёл руки, как лодочник, что описывает бурю.

– Да ну! – воскликнула девушка с косой, переброшенной через плечо. – Ты всегда всё преувеличиваешь.

– А вот и нет! – засмеялся он. – Она меня сбила! Прямо на берегу! Сначала прыгала в траве, потом – бац! – и я лежу! А она – буль! – и обратно в реку!

Смех разлетелся над хижинами, как лёгкий ветерок, прокатившийся по листве. Нула рассмеялась особенно заразительно – до слёз, до тонких морщинок у глаз. Она хлопнула себя по коленке и, повернувшись к Алине, с сияющими глазами прошептала:

– Почти как в тот раз с Тонилой… Но тогда мы успели её поймать!

Алина улыбнулась в ответ, не зная, кто такая Тонила, но чувствуя, как в этой фразе звучит нежность к прошлому, доверие к настоящему и лёгкая, искренняя радость от того, что можно делиться воспоминаниями. Словно имя, впервые услышанное, стало ей знакомым только потому, что его произнесла Нула.

– Это так весело! – робко вставила Алина, не смея слишком громко выразить своё мнение.

– Ох, как мы тогда смеялись! – рассмеялась Нула, и в её голосе звенела радость. – Ты обязательно должна попробовать!

– Да-да, я могу взять Алину с собой завтра на рыбалку, – вдруг предложил один из подростков с копной чёрных вьющихся волос на голове и тёмным загаром на лице. Его глаза сверкнули озорством, а улыбка была широкой, как утреннее небо.

Алина удивлённо взглянула на него. Но не успела даже подумать, как Нула с напускной строгостью погрозила юноше пальцем:

– Нет уж. Завтра Алина идёт со мной – на охоту за змеями.

У Алины расширились глаза. Ужас и растерянность вспыхнули в них, как искры. Она не ожидала, что её знакомство с этими скользкими тварями произойдёт так скоро… и так близко.

Увидев её выражение, Нула засмеялась ещё звонче:

– Та не бойся ты, – сказала она, отмахиваясь. – Я рядом буду. Я тебя всему научу.

Рассказы о былых выходках сыпались один за другим, как горсть ягод в ладонь. Смех племени перекликался с потрескиванием дров, и казалось, что сама земля улыбается вместе с ними. Но в Алине что-то изменилось. Там, где только что билось волнение, выросло решение.

Она посмотрела в огонь. Он плясал, живой и свободный, как сама жизнь. Она вспомнила, как боялась этого мира – а теперь сидит среди людей, которые принимают её. Которые смеются, зовут с собой, хотят научить.

И в этот миг она твёрдо решила: будет учиться. Всему.

Она не отступит. Не убежит.

Это её шанс. Не подарок судьбы, а дверь, которую она сама открывает.

глава 9

Вся земля передо мной

Утро окрашивало окрестности в нежные, переливающиеся цвета, будто мир сам стал картиной. Птицы щебетали, стараясь перекричать друг друга, наполняя лес радостной суетой нового дня. А деревья вздымались ввысь. Их узловатые стволы были покрыты мягким мхом, что светился бледно-зелёным, как дыхание земли. В воздухе кружились крошечные семена, словно звёздная пыль, медленно опускаясь к земле. Они мерцали в редких лучах, пробивавшихся сквозь листву, и казалось, будто сам лес дышит этим светом, будто зовёт и принимает.

Алина шла, затаив дыхание. Её шаги были бесшумны, как у тени, что давно стала частью леса. Она никогда не видела ничего подобного. В её прежнем мире деревья стояли за окнами, как сны за стеклом – недосягаемые, чужие. Серые стены школы, тусклые коридоры института, маршрут "дом – учёба – дом" с редкими окнами в небо. Даже если где-то и были деревья – она их не чувствовала.

А здесь могла даже дотронуться к ним. Лес словно раскрывал ладони, чтобы прижать её к груди. Он принимал её.

Внезапно над головой раздалось лёгкое шуршание. Алина подняла взгляд. Среди ветвей скользнула белка с пушистым, как облако, хвостом. Она замерла, всматриваясь в девушку тёмными, умными глазами. Наклонила смешную головку набок и неслышный, но ясный вопрос отражался в её взгляде: "Кто ты?"

– Это белка, – тихо сказала Нула, не нарушая дыхания леса. – Она наблюдает. Смотрит, кто мы.

Белка издала короткий, почти музыкальный свист и исчезла в листве. Алина моргнула. В её мире не было таких встреч. Она не знала, что животное может смотреть так – как родное существо, которому есть дело до тебя.

– Ты очень внимательно смотришь, – сказала Нула с тёплым одобрением. – Это хорошо. Охотник должен быть наблюдательным.

Алина кивнула. И с этим кивком что-то внутри неё словно включилось. Она начала всматриваться по-настоящему. Замечать, как дрожат листья под ветром, как далеко поёт птица с переливчатым голосом. Там, в её мире, птицы тоже пели… но кто их слышал?

Воспоминание кольнуло – остро, как быль, которую слишком долго не вспоминали. В детстве она мечтала поехать в зоопарк. Увидеть зверей. Настоящих. Но у мамы не было времени, не было сил и не было возможности.

"В другой раз", – говорила она себе. "Мне не обязательно". Так она и жила – как будто всего хорошего было мало, и ей не полагалось хотеть большего.

А здесь – можно было хотеть. Можно было чувствовать. Можно было жить иначе.

– Нула, – вырвалось у неё. – Я… я попробую.

– Попробуешь что? – обернулась та, недоумевая таким внезапным словам.

Алина глубоко вдохнула.

– Попробую жить здесь. Попробую… попробовать…

Слова путались, как листья под ногами, но за ними слышалось настоящее: решимость и дрожь, волнение и первый шаг. Впервые не бегство от неприятного, а стремление к новому.

Нула усмехнулась:

– Хорошее решение.

И лес словно услышал. Шум листвы стал глубже, свет теплее. Как будто сам мир согласился: «Да. Живи».

Они шли по тропе, что вела между деревьями. Земля под ногами была мягкой и живой, как тёплая кожа планеты. Лес не пугал. Он дышал рядом. Он был свидетелем, другом, проводником.

Алина смотрела на Нулу. Та двигалась грациозно, как хищница, знающая свою силу. Но в ней не было угрозы. В этой силе – покой. Власть над собой, не над другими. Уверенность в своих решениях, а не гордое превосходство над другими. С Нулой было комфортно.

Она задумалась: откуда в ней это? Почему она такая?

В её мире всё было иначе. Она боялась, стеснялась, стыдилась – даже жить. Всю жизнь она считала себя слабой. Думала, что сила – это не про неё.

Но сейчас…

Сейчас её кровь разгоняется по венам. Тело отзывалось на каждое движение ветерка, как струна – на прикосновение ветра. Она не просто шла. Она пила жизнь, как чистую воду из горного ручья. "Пила" и наслаждалась.

Вспомнилось: в прошлом всё лучшее казалось случайным. Подарком, который нельзя просить. Мол, раз уж дали – радуйся. И не мечтай о большем. Ей говорили, что выход за пределы – это наглость. Что мир уже и так сделал исключение и дал ей право жить.

Но ведь и у Нулы не было лёгкой жизни. Она не родилась такой. Она не ждала, что ей разрешат быть собой. Она просто была. Сама выбирала быть.

Алина остановилась.

"Вся земля передо мной".

Словно кто-то произнёс это внутри неё, голосом, похожим на её собственный. Не громко, но уверенно.

Она поняла: её мир не заканчивался там, где ей сказали «нельзя». Там он только начинается.

Нула тоже остановилась, оглянулась:

– Что-то случилось?

Алина покачала головой.

– Нет. Просто… – она улыбнулась, как улыбаются после долгой зимы. – Просто я решила.

– Что решила?

Алина посмотрела ввысь туда, где сосны терялись в облаках. Свет пробивался сквозь ветви, и она увидела небо, такое далёкое и близкое одновременно.

– Решила жить.

Нула прищурилась.

– Решила жить? – повторила она, будто пробуя вкус слов.

– Да. Понимаешь… раньше я просто плыла. Всё, что было – я принимала, как будто больше нельзя. Как будто это и есть предел.

Алина посмотрела на неё – открыто, с нежностью.

– А ты не такая. Ты сама творишь своё место. Свою силу. Ты не ждёшь. Ты – живёшь.

Нула хмыкнула. Для неё это было абсолютно нормальным.

– Так должно быть, – сказала она, удивляясь, что может быть по-другому. – Кто может тебе запретить?

– А я не знала, что могу так же, – прошептала Алина. – Но теперь знаю. Или хотя бы чувствую. И если даже не получится – я всё равно попробую.

Тропинка вела дальше. Но Алина уже стояла на новой дороге – которая вела её жизнь за горизонты. И это был её выбор.

В этот момент что-то мягкое внезапно коснулось её плеча.

Алина вздрогнула, но тут же замерла. Маленькое пушистое создание застрекотало, словно смеясь, и ловко перепрыгнуло на ближайшую ветку.

– Белка? – удивлённо выдохнула она.

Нула раскинула руки и с лёгкой улыбкой посмотрела на неё:

– Сам лес поддерживает твоё решение!

Алина перевела взгляд с неё на деревья, на шелестящие листья, на светлячков, продолжающих кружить в воздухе.

Может, и правда? – промелькнула мысль.

И вдруг стало так легко, будто сам воздух наполнился силой. Силой земли и свободой вольного ветра.

глава 10

Великий путь начинается с первого шага

Лес как-то внезапно закончился и они вышли на широкую поляну – ту самую, где когда-то начался путь Алины в этом мире. В утреннем свете трава сверкала капельками росы, переливаясь как ткань, сотканная из дыхания облаков. Здесь не было деревьев, только низкая трава, разбросанные камни и ощущение открытости небу.

– Здесь, – тихо сказала Нула. – Змеи любят солнце. Обычно они лежат на камнях – греются. Главное – не шуметь и не делать резких движений.

Алина кивнула, чувствуя, как сжимается живот. Она украдкой осмотрелась: вокруг было спокойно. Но где-то здесь, совсем рядом, ползали они – холодные, скользкие, противные.

Нула достала из-за плеча длинную палку с раздвоенным концом и показала, как прижать змею к земле – крепко, но аккуратно. Первых три змеи она поймала даже не напрягаясь.

– Теперь твоя очередь. Только не дави слишком сильно, – добавила она с улыбкой. – А то оторвёшь голову, и в сумку класть будет нечего.

Алина невольно вздрогнула. Но, сжав зубы, кивнула. Она знала – это её шанс. Её проверка.

Первая змея лежала на камне, свернувшись в кольцо. Она была чёрной, но при солнечном свете отливала синим, словно покрыта мелкими драгоценными камнями. Подкрадываясь медленно, задерживая дыхание, Алина подняла палку и … Прижала!

– Держи! – сказала Нула. – Теперь аккуратно возьми её за шею, прямо возле головы.

Пальцы дрожали. Тело кричало: "Не трогай!" – но она подчинилась. Осторожно, как будто держала кусочек чужого мира, она взяла змею и, содрогнувшись, бросила её в сумку.

Нула рассмеялась – звонко, искренне:

– Молодец. Первая пошла!

Алина всё ещё не могла поверить. В руке будто осталась прохлада, скользкий след её страха.

Но уже через полчаса она поймала ещё одну. На этот раз змея была с потрясающим узором: на нежно-зелёной коже словно были нарисованы золотые спирали. Алина не сразу решилась прикоснуться, но что-то в ней сдвинулось. Она не просто поймала змею – она задержалась на мгновение, разглядывая её.

– Они красивые, правда? – сказала Нула, заметив её взгляд. – Не такие уж они страшные. Зато какие красивые украшения получаться из этих шкурок!

Третья змея была тёмно-зелёная и отливала синевой. Она почти не сопротивлялась. Алина поймала её с уверенностью. Словно мышцы уже знали, что делать. В этот момент в ней что-то раскрылось – некое чувство, тихое и новое.

Гордость?

– Ты просто невероятная, Алина, – сказала Нула вдруг. – Я не ожидала, что ты справишься так быстро. Ты умница. Ты сильная.

Алина опустила глаза. Слова резанули – как будто она не имела права на такую похвалу.

– Правда? – прошептала она. – Ну я… не знаю.

– Знаешь, – ответила Нула мягко. – Просто боишься в это поверить.

Но вместе с ростком гордости за свои победы поднималась и боль. Не громкая – но старая, упрямо вросшая в душу.

Она вспомнила, как в седьмом классе стояла у лабораторного стола, волнуясь за каждое движение. Её руки дрожали, но она всё сделала правильно: медленно смешала растворы, точно соблюдая пропорции, и эксперимент удался. Красивый синий осадок лёг на дно пробирки, как тихое чудо. Но учительница даже не взглянула. Лишь усмехнулась:

– Ну хоть ничего не взорвалось. Хоть что-то ты сделала не через одно место.

Эти слова были, как пощёчина. Весь класс расхохотался. И даже если кто-то не смеялся – молчание тоже ранило. Тогда Алина почувствовала, как душа сжалась в комок. Как будто она не просто ошиблась – как будто не имела права стараться.

Она вспомнила бабу Любу – ворчливую соседку, скамейку у подъезда и её острые глаза.

– Опять в магазин пошла? Вечно тебя как посыльную гоняют. Иди хоть причешись, а то вид у тебя, как у простушки.

Она всегда просила помощи, но за каждым "принеси" следовал укол. Даже в пакете с хлебом баба Люба находила повод для упрёка: "Чего батон такой белый? Нормальные бы ржаной взяли".

От этого тоже хотелось исчезнуть, спрятаться, стать невидимой. Потому что как бы Алина ни старалась, она оставалась "неправильной".

А как забыть школу?

Как забыть, как однажды она готовилась к докладу целую неделю – выписывала, учила, даже с мамой репетировала. И всё шло хорошо, пока она не вышла к доске. Пока из заднего ряда не хихикнула Нина Касаткина, и кто-то не прошептал: "Сейчас заикаться начнёт".

И началось. Горло сжалось, голос пропал, в глазах застлала паника. Слова вылетали из головы. Учительница строго смотрела сверху:

– Ну, я же говорила, надо уметь выступать, а не читать по бумажке.

И все её старания стали пылью.

С тех пор даже хорошие оценки казались случайными. Каждый успех – как будто украденный. Как будто она не заслуживала их.

И вот теперь – вот эта охота. Этот странный, пугающий, но настоящий мир. И рядом – Нула. Та, чьё мнение действительно значило что-то.

Алина опустила глаза. Сердце билось часто, будто не верило, что хвалят её. Её – не за внешность, не из вежливости, а за то, что она смогла.

– Спасибо, – прошептала она, почти не слыша себя.

Нула обернулась и мягко коснулась её плеча.

– Ты молодец. Я это говорю не ради утешения. Ты сильная. Просто раньше тебе никто об этом не говорил.

Алина посмотрела в небо. Оно было таким открытым, таким близким. И в груди разгоралось чувство – тихое, неуверенное, но настоящее: "Я могу. Я справилась."

Это была не просто охота. Это был её день победы.

И пусть голос внутри ещё шептал слова прошлого, пусть сердце ещё дрожало – но ноги стояли твёрдо. И в руках, где раньше была только слабость, теперь жила сила.

– Нам пора домой. Улов сегодня богатый. Мы с тобой просто супер! Настоящие молодцы! – сказала Нула, закидывая полную сумку на плечо.

Они шли в сторону селения по уже знакомой тропе, по которой утром ступали в ожидании, а теперь возвращались с тёплой усталостью побед.

Небо начинало менять цвет – от яркого до более мягкого, золотистого. Где-то в ветвях неспешно щебетали птицы, как будто подводя итоги дня.

Нула шла рядом, её сумка была чуть тяжелее, чем утром, но походка осталась лёгкой, как у зверя, знающего дорогу домой.

– Ты хорошо справилась, – сказала она, не глядя на Алину. – Я и не ожидала, что ты поймаешь три. Первая была неуклюжей, но третья – вот это была настоящая работа.

Алина не ответила. Она шла чуть позади, обдумывая свои ощущения – смесь гордости и вины за то, что решилась вкусить победу.

Нула вдруг заговорила, как будто продолжая разговор не с ней, а с ветром:

– Я с детства ловила змей. Мать всегда ругалась, когда видела, как я возвращаюсь с очередной, обвившейся у меня на шее. Кричала, что я с ума сошла, что меня укусит однажды и всё. Боялась, как и любая мать.

Алина молча слушала, боясь спугнуть эту откровенность.

– Но Тариба – знахарка – успокоила её. Посмотрела на меня как-то особенно и сказала: "У этой девочки дар. Она слышит дыхание змеи. Не бойся. Она не погибнет. Она приручит их".

Нула усмехнулась, слегка мотнув головой, как будто отгоняя воспоминание, но глаза её светились мягким светом.

– Потом, через время, меня позвал старый вождь. Я тогда ещё не совсем понимала, что происходит. Мне было только шестнадцать зим. А он смотрел на меня так, как будто видел во мне больше, чем я сама. И сказал: "Ты будешь нашим змееловом. Тебе не нужно доказывать – ты уже доказала свой дар". И дал мне благословение.

Алина чувствовала, как эта история касается чего-то болезненного и личного в ней самой. Горло сжалось.

– Как жаль, – прошептала она. – Что в моей жизни не было Тарибы… и старого вождя!

Она посмотрела на небо, будто пытаясь там разглядеть тех, кто мог бы однажды сказать ей: "Ты можешь. Ты умеешь. Просто ещё не знаешь".

А ведь как это меняет всё – одно только благословение.

Они дошли до первых деревьев у селения. День клонился к вечеру, и дома выглядывали из-за листвы, как родные лица. Воздух становился прохладнее, но внутри Алины тлело нечто тёплое.

Не просто от солнца.

От прикосновения чьей-то веры.

глава 11

Взрослый слон не уходит потому, что его держит верёвка, которую в детстве он не мог порвать.

Ночь обнимала лагерь густой темнотой. В тлеющих углях костра вспыхивали последние искры, освещая силуэты деревьев.

Нула спала, дыша ровно и спокойно, а вот Алина не могла сомкнуть глаз.

Сердце всё ещё бешено колотилось. Мысли вновь и вновь возвращались к тому моменту, когда в её руке извивалась змея.

Холодная. Скользкая. Живая.

Её передёрнуло.

– Господи, что я вообще делаю? – прошептала она в темноту, сжав плечи руками.

Страх накатывал волнами. А если бы змея укусила её?

Никаких врачей. Никакого противоядия.

Она бы просто… умерла.

Алина зажмурилась, уткнувшись лицом в колени.

"Я дура. Бездарность. Напрасно себя обнадёжила. Мне никогда не стать сильной. Никогда не стать такой, как Нула…"

Огромная тяжесть легла на грудь. Паника сменилась отчаянием, а за ним пришла холодная, вязкая безнадёжность.

"Я не смогу. Никогда."

Слёзы подступили к глазам, но она упрямо сжала зубы. Нет. Плакать – это признать поражение.

"Ничтожество…"

Эта мысль ударила особенно больно.

Где-то в глубине теплилась крошечная искра – воспоминание о том, как она всё же решилась. Как поймала змею.

Но искра тонула во тьме страха.

"Просто засни. Завтра всё равно ничего не изменится."

Стиснув зубы, Алина отвернулась к плетёной стене хижины и натянула одеяло до подбородка.

Сон наконец-то взял её в плен.

Утро выдалось тёплым. Воздух был свежим, наполненным ароматом влажной травы. В листве весело переговаривались птицы.

Алина проснулась с тяжестью в сердце. Страх ещё отдавался глухо в груди, но тело, словно вопреки всему, чувствовало себя бодро.

Нула уже собиралась в путь. Она сидела у костра, методично проверяя сумку.

– Проснулась? – не оборачиваясь, спросила она.

Алина только кивнула и села, потирая лицо.

Нула оглянулась через плечо и внимательно на неё посмотрела.

– Ты чего такая?

Алина молчала. Слова застряли в горле.

– Переживаешь? – прищурилась Нула. – Думаешь, зря пошла со мной?

Алина вздрогнула.

– Я… – попыталась начать, но голос её предал.

Нула понимающе кивнула.

– Ну-ну. Это нормально. У всех так.

– У всех? – удивлённо подняла глаза Алина.

Нула усмехнулась. Достав из сумки одну из вчерашних змей, она подбросила её, поймала и швырнула обратно.

– Ты поймала три змеи с первого раза, Алина! Ты хоть понимаешь, насколько это сложно? – в её голосе звучало неподдельное восхищение.

Алина смотрела на неё, не веря своим ушам.

– Но… я…

– Нет-нет, послушай, – Нула присела рядом, заглянула ей в глаза. – Не каждый способен сделать это так, как ты. У тебя настоящий талант.

Алина сглотнула.

– Ты правда так думаешь?

– Я не думаю. Я знаю, – сказала Нула и хлопнула её по плечу. – Поэтому давай позавтракаем и в путь.

Алина глубоко вдохнула. Внутри ещё оставался страх.

Но теперь с ним было и нечто другое. Что-то тёплое.

Что-то похожее на уверенность.

Они шагали по лесу. В плечах ещё хранилось напряжение, но с каждым шагом оно таяло, растворяясь в свежем утреннем воздухе. Поддержка Нулы делала лес менее пугающим.

Алина шла рядом, вглядываясь в каждую деталь, будто заново училась видеть.

– Нула, – тихо спросила она, – а что у вас с медициной? Если змея укусит – что тогда? Они вообще ядовитые?

Нула взглянула на неё с лёгкой улыбкой.

– Эти, которых мы ловили, – нет. А ядовитых у нас почти нет, – сказала она. – Редко-редко встретишь.

Алина облегчённо вздохнула.

– А как отличить ядовитую?

– У них вокруг шеи ярко-жёлтая полоса. Как обруч. Но такие змеи водятся далеко отсюда.

Алина задумчиво кивнула.

– У вас тут совсем другая жизнь… А люди часто умирают?

Нула обернулась и посмотрела на неё.

– Умирают в основном от старости. Наши люди с рождения крепкие. Иногда случается лихорадка или боль в животе – лечим травами. Если зверь покалечит – мы ухаживаем, восстанавливаем.

Алина слушала внимательно.

– А какие травы вы используете?

– Много разных. От лихорадки – отвар из корня Кабрила. Он сбивает жар и укрепляет. А при ранах – настои, которые придают силу, и тело само справляется.

Алина представила, как кто-то заботливо заваривает отвар, как бережно укладывают раненого…

– А если человек совсем плох?

Нула замолчала на мгновение, а потом ответила:

– Тогда мы везём его в пещеру. Там есть горячий источник. Вода горькая, пить нельзя. Но если окунуть туда раненого – раны затягиваются быстрее.

Алина подняла брови.

– Целебный источник?

– Да. Не всегда помогает… но часто возвращает к жизни. Как будто сама земля лечит.

Алина остановилась, потрясённая. Её воображение сразу представило горячие источники, и она почувствовала, как её глаза расширяются от удивления.

"Наверное, это источники очень минерализованные" – подумала Алина и почувствовала, как её сердце наполняется уважением и восхищением перед знаниями Нулы и её племени. Она подумала, что даже среди простых и первобытных традиций могут скрываться мудрости, которые совершенно незнакомы её миру. И, возможно, для неё это будет уроком – научиться видеть ценность и в тех вещах, которые на первый взгляд кажутся слишком примитивными.

Лес расступился перед ними, и поле диких трав снова раскинулось, как океан, золотящийся под лучами яркого солнца. Высокие стебли колыхались, словно струны невидимой арфы, а их шелест напоминал древнюю песню, которой этот мир делился только с теми, кто научился его слушать.

Алина вдохнула полной грудью – воздух был пропитан ароматами сухих трав, тёплого ветра и далёкого костра, где, возможно, уже кипела вода для обеденного отвара. В этот момент ей казалось, что она не просто идёт по полю, а парит над ним, едва касаясь земли.

Она поймала уже пять змей. Её пальцы больше не дрожали при прикосновении к их гладкой коже, а глаза не зажмуривались в отвращении. Теперь она могла видеть их иначе – не как мерзких существ, а как живое полотно природы. Узор на их спинах был совершенен, как сама жизнь, – линии, изгибы, повторяющиеся завитки. Она провела пальцем по прохладной чешуе и улыбнулась.

"Ты – дочь заката."

Нула сказала это однажды, и теперь эти слова звенели в сердце Алины. Она действительно чувствовала себя частью чего-то великого, непоколебимого, вечного. Как солнце, что встаёт и садится без страха, зная, что завтра новый день снова принесёт его свет в этот мир.

Смех летел над полем, лёгкий и искренний, как полёт стрекозы. Они с Нулой шутили, обсуждали добычу, говорили о пустяках, и вдруг Алина поняла – она смеётся. Просто так, легко, как будто в её жизни всегда было место для радости. Она больше не боится показаться какой-то ненормальной или странной.

Нула смотрела на неё и думала: "Какая же она солнечная!"

Так, болтая и смеясь, они вернулись в деревню. Кожаная сумка была полна змей – их улов был богатым, но куда важнее было то, что принесла с собой Алина. Она принесла перемены.

Рула, подавая ужин, задержала взгляд на девушке. Что-то в ней стало другим. Глаза горели, спина выпрямилась, улыбка больше не была натянутой.

Алина заметила этот взгляд Рулы, но не смогла объяснить, что именно он выражал. Она знала только одно: теперь она может всё.

За ужином Алина сияла, словно утренняя звезда, первая вспыхнувшая на тёмном небе. Казалось, что её счастье было почти осязаемым – мягким светом оно разливалось по её лицу, отражаясь в зелени глаз, которые в свете костра становились глубокими, словно лесное озеро под тенью вековых деревьев.

Нула с гордостью любовалась своим творением – налобной повязкой из змеиной кожи, цвет которой совпадал с травянисто-зелёным оттенком глаз Алины. Узоры, выжженные солнцем на змеиной коже, сплетались в завораживающий танец линий, словно тайные знаки, что знала только сама природа. Висюльки, каплями спускавшиеся по бокам её лица, колыхались при каждом движении, придавая Алине вид загадочной принцессы далёкого племени.

Но сильнее всего завораживали её волосы. Медно-рыжие, словно пламя, застывшее в мгновении, они мягкими волнами спадали по её плечам, обрамляя лицо живыми бликами. В свете костра они вспыхивали оттенками заходящего солнца – то огненно-золотыми, то глубокими, почти терракотовыми.

Нула смотрела на неё, заворожённая, и вдруг в её сознании всплыли слова: "Она – Дочь Заката".

Её пушистые рыжие ресницы, словно покрытые золотой пылью, делали взгляд сказочным. Они дрожали, когда она смеялась, и взмах их был подобен лёгкому порханию бабочки, готовой сорваться в вечерний ветер.

Грубая ткань туники подчёркивала точёную фигуру: узкая талия, лёгкий изгиб спины, изящные плечи. Свет костра играл на её коже, оттеняя каждый изгиб, каждый плавный поворот её тела. Узкий кожаный пояс, перетянутый на талии, выглядел так, словно сама природа создала его специально для неё.

Через тонкую льняную ткань брюк виднелись её худенькие колени, а на ногах – кожаные сандалии, сшитые старым Залумой. Он вложил в них не просто умение, а тепло своих рук, и теперь, когда Алина двигалась, ремешки мягко обнимали её лодыжки, словно хранили её шаги.

И когда она улыбалась, все вокруг видели не просто девушку. Они видели свет, чистый, яркий, искренний.

Они видели Дочь Заката. А она этого даже не замечала, ведь "бабочки даже не подозревают как они прекрасны".

Сумрак ласково укрыл их поселение прозрачной тканью и повеяло сладостью сна.

Сон Алины был глубоким, как тёплые воды ночной лагуны. День, насыщенный приключениями, растворился в ласковом сумраке, оставив в её сердце сладкое эхо. Вечер напоминал шёлковый платок, пропитанный ароматом ночных цветов, а в воздухе ещё витали весёлые голоса и тепло улыбок.

Рула, с её доброй, чуть насмешливой улыбкой, пригласила Алину помочь на кухне. "Я научу тебя готовить наши блюда," – сказала она, и в этих словах было что-то особенное – приглашение не просто к учёбе, а к прикосновению к традиции, к самой жизни этого племени. Всё было новым, удивительным, словно Алина шагнула в волшебную книгу, страницы которой писались самой природой.

Засыпая, она вспоминала день, который казался ей бесконечным, как летний закат. В голове мелькали сцены – охота, запах полевых трав, смех Нулы, тёплый свет костра. Алина чувствовала себя королевой – уверенной, сильной, грациозной. Не той, что сидит на троне в тяжёлой короне, а той, что идёт по улице большого города с высоко поднятой головой, зная, что мир принадлежит ей.

На ужине все замечали, как светятся её глаза. Они горели, словно звёзды, поймавшие в себя отблески огня. Даже взгляд Глуамы, внимательный, колючий, не мог стереть с её лица этот свет. Он всё так же держался рядом со старым вождём, настороженно наблюдая за ней.

Но Алина не замечала этого. Она была слишком счастлива.

Когда ночь распустилась над лесом, словно чернильный цветок, и кузнечики завели свою бесконечную песню, Алина и Нула ещё долго шептались и смеялись в своей хижине. Смех был тихий, как всплеск воды в луже после летнего дождя. Постепенно разговоры затихли, и сон накрыл Алину мягкой, заботливой рукой.

глава 12

Я свободна! Куда хочу – туда лечу!.. А куда хочу?

Рассвет разбудил её нежно, словно любимый человек провёл пальцами по её щеке. Вздох утреннего ветра шевельнул шкуру на входе в хижину, наполняя воздух запахом свежей земли, увлажнённой ночной прохладой. Где-то в вышине громко переговаривались птицы, рассыпая над миром свои звонкие, ликующие трели.

Алина открыла глаза и замерла, наслаждаясь этим моментом. Мир ещё спал. Даже Нула, свернувшись в постели, посапывала, смешно причмокивая губами.

Она укуталась в своё одеяло, сотканное из шерсти местных животных, на котором были вышиты птицы, скользящие по ветру, и дикие кошки, замершие в охотничьем прыжке. Одеяло было мягким, как объятие, и Алина на мгновение закрыла глаза, ощущая его тепло.

Но сон уже не возвращался.

Тихо, босиком, она вышла из хижины. Воздух был пьянящим, как вино. Он звенел прохладой, полной свежести, наполненной ароматом ночных трав и далёкого дыма угасающих костров.

Алина остановилась. Впервые за долгое время она осталась наедине со своими новыми впечатлениями.

Всё вокруг пробуждалось – первые лучи солнца осторожно скользили по листьям, разрисовывая их золотыми бликами, ветер лениво перебирал траву, а птицы весело перекликались, словно у них не было ни единого сомнения в том, чего они хотят.

Алина же не знала.

Она не знала, чего хочет.

Эта мысль, такая простая, такая бесцветная, вдруг обрушилась на неё тяжестью, сравнимой с камнем, привязанным к её сердцу. Невероятное осознание своей силы и возможности добиться всего чего хочется вчера взрастило орлиные крылья за спиной. А сегодня это тяжёлое понимание… Она ожидала, что здесь, в новом мире, вдали от старой жизни, желания вспыхнут в ней, как звёзды на ночном небе. Окажется, что она всегда чего-то хотела, просто не позволяла себе этого. Но нет. В её душе было пусто.

И чем дольше она смотрела в эту пустоту, тем страшнее становилось.

Когда-то, давно, она хотела… сделать маме приятно. Видеть её улыбку, слышать её голос, наполненный не усталостью, а теплотой.

Потом пришла школа. Она училась, потому что так было нужно. Учителя говорили, что учёба – это путь к будущему, и Алина покорно следовала этим словам. Она выполняла все задания, зубрила параграфы, шла к высшим оценкам с той же настойчивостью, с какой морской прилив раз за разом накатывает на берег.

А потом – дом. Когда в школе все расходились по домам, она шла к учебникам. Она учила уроки, заполняла тетради, как писарь, усердно переписывающий чужие слова. Её жизнь напоминала заезженную пластинку, проигрывающую одну и ту же мелодию – "надо", "должна", "обязана".

И никогда – "хочу".

Не было выходных. Не было отдыха.

Её мама работала, как загнанная лошадь, скрипя под тяжестью жизни, цепляясь за две работы, чтобы прокормить их двоих и отложить на институт Алине. Она возвращалась поздно, уставшая, и Алина училась читать в её глазах усталость и тревогу.

Она понимала: её мама не живёт, а борется.

Алина никогда не жаловалась.

Она не просила игрушек. Не просила сладостей. Она видела, что у мамы нет сил.

А папа?

Его не было.

Когда она была маленькой, она спрашивала. Где он? Почему его нет?

Но мама всегда отвечала так, будто боялась этих слов. Алина тогда была слишком мала, чтобы понять.

А когда выросла… она просто перестала спрашивать.

Она боялась увидеть в глазах мамы ту же боль, что была в них всегда.

Так в её душе там, где должно было быть "хочу", выросла пустота.

Настоящее желание – это что-то тёплое, яркое, пылающее внутри, как костёр в ночи. Оно должно согревать, освещать путь, вести вперёд и вызывать трепет нетерпения.

Но внутри Алины было лишь ровное, холодное пространство.

И это пугало её больше всего.

Алина и не заметила как утро разлилось по поселению мягким золотым светом, растекаясь по соломенным крышам, цепляясь за деревянные балки, проникая в каждую щель. Воздух наполнился запахом свежего хлеба, спелых фруктов и дымком от тлеющих углей. Всё вокруг задышало неспешным уютом, словно время здесь текло иначе, медленнее, ласковее.

Алина сидела на деревянном настиле, поджав ноги, и ела тёплую кашу с кусочками сладких кореньев. Рядом, с озорной улыбкой, Нула поглядывала на Алину. Все вокруг что-то обсуждали, смеялись, переговаривались – утренний ритуал, наполненный миром, безопасностью, единством и радостью нового дня.

Рула, как всегда, была сосредоточенной, но её голос звучал мягко, почти по-матерински:

– Ты обещала мне помочь сегодня, помнишь? – сказала она, подливая Алине сладкого травяного чая.

– Конечно, помню, – Алина улыбнулась, радуясь, что может быть полезной.

После завтрака Рула взяла её за руку и повела к самому центру поселения, туда, где воздух был густ от пряных ароматов специй, где в больших котлах кипела жизнь, где еда не просто насыщала тело, но связывала людей друг с другом, превращая каждое блюдо в символ заботы, любви и единства.

Котёл уже занял своё место над очагом, словно древний страж, готовый принять в себя огонь и воду.

– Разложи костёр под котлом, – голос Рулы был мягок, но в нём звучала уверенность. Она махнула рукой куда-то в сторону. – Возьми угли с дежурного костра и разожги пламя. А я пока наполню котёл водой.

Алина, будто заворожённая, молча кивнула и послушно принялась за дело. Её пальцы ловко собирали дрова, а горячие угли вспыхнули в лопатке, которую Алина держала в руках, рождая первый трепетный язык пламени. Огонь жадно потянулся к дереву, разгораясь, словно пробуждающийся зверь. Девушка на мгновение прикрыла глаза, чувствуя себя так же, как в детстве на кухне с мамой – когда теплота домашнего очага согревала не только тело, но и душу.

– Предлагаю приготовить похлёбку на мясном бульоне, – неожиданно предложила Рула, выуживая из складок своей одежды небольшую кожаную сумку с сушёными травами.

Алина удивлённо вскинула голову.

– Я думала, ты просто скажешь мне, что делать.

– Зачем?

– Я ведь не умею готовить ваши блюда…

Рула улыбнулась, и её глаза сверкнули в отблесках огня.

– По нашей традиции еда должна быть отражением души того, кто её готовит. Как можешь ты сотворить блюдо без своей души?

Бульон весело булькал в котле.

Рула достала несколько маленьких глиняных баночек и поставила их перед Алиной. Из них поднимался густой аромат сушёных трав, перца и чего-то терпкого, незнакомого.

– Попробуй, выбери, какие специи добавить в похлёбку, – сказала она, помешивая кипящий бульон.

Алина замерла.

– Я?.. – Она покосилась на Рулу, будто ожидая, что та рассмеётся и скажет, что пошутила.

– А кто же ещё? – Рула пожала плечами. – Это твоё блюдо, добавь то, что кажется правильным.

Алина сглотнула. Её пальцы нерешительно пробежались по крышечкам баночек, но каждая из них казалась ей чужой. "Какое правильное? А если я испорчу?"

– Лучше ты скажи, какие подойдут, – осторожно попросила она.

Рула внимательно посмотрела на неё, но не стала спорить. Только кивнула.

– Хорошо. Тогда просто понюхай каждую и скажи, какая тебе нравится.

Алина робко открыла одну баночку, потом другую. Запахи кружились в голове, но среди них не было "неправильных". Все они были хороши.

"А если бы мне дали такой выбор раньше? Если бы мама сказала: выбери, чем ты хочешь заниматься? Смогла бы я ответить?"

Алина резала овощи тонкими, аккуратными ломтиками, стараясь сделать их ровными. В её руках нож двигался осторожно, но точно.

– У тебя хорошо получается, Дочь Заката – заметила Рула, бросив на неё одобрительный взгляд.

Алина удивлённо подняла голову.

– Правда? Я обычно просто стараюсь не испортить.

Рула нахмурилась, будто раздумывая над чем-то.

– А почему бы тебе просто не попробовать сделать красиво, для души?

Алина пожала плечами.

– Никогда не думала об этом. Главное ведь – чтобы было правильно.

– А если правильно – это ещё и красиво? – усмехнулась Рула.

Алина не нашлась, что ответить.

"А если бы я не только старалась не ошибиться, а жила бы свою жизнь – не по чужим правилам, а красиво, как чувствую? Смогла бы я?"