Виталина Григорьева. Зона тишины

Глава 1. Конец пути

Поезд выдохнул Виталину Григорьеву на перрон станции «Моторск» вместе с клубами едкого дизельного пара. Воздух ударил в лицо – не свежестью, а тяжелой смесью промозглой сырости, угольной пыли и чего-то химически-кислого, въевшегося в стены низкого, облупившегося вокзальчика. «Вечная осень», – мелькнуло в голове, и это было точнее любого описания. Серый свет, грязные лужи, облезлая зелень редких деревьев – все говорило о затянувшемся увядании.

Она стояла, сжимая ручку старого чемодана, единственной вещи, которую не побоялась взять из Лесняково. Не побоялась, или просто не успела схватить больше, убегая от призраков? От лица Рябова, холодного и торжествующего. От пустого взгляда Соколовой. От последнего хрипа Строганова и его синей ленты, ставшей ей саваном. В кармане пальто лежал ее собственный обрывок – жесткий, как струп на душе.

«Моторск. Конец пути». Название звучало как насмешка. Конец какого пути? Пути вниз? Пути в никуда? Она перевелась сюда сама, отчаянной попыткой начать все заново, спрятаться на краю света, в городе, о котором знала лишь то, что там пустует квартира бабушки по отцу, женщины, которую она видела раза три в жизни. Квартира в наследство – последний подарок от мира, который давно перестал дарить что-то, кроме боли.

Таксист, мужик с лицом, вырубленным топором из промороженного дерева, бросил чемодан в багажник «десяточки» цвета грязного снега. Машина пахла табаком, потом и бензином.

– Куда? – буркнул он, даже не глядя.

– Улица Заводская, дом два. Двухэтажка.

Таксист фыркнул, завел мотор с протестующим визгом. Машина тронулась, подпрыгивая на колдобинах.

Моторск проплывал за окном, как кадры депрессивного кино. Низкие, покосившиеся дома частного сектора, облепленные ржавыми гаражами и заборами из профнастила. Потом – серые пятиэтажки-«хрущевки», с облупившейся штукатуркой и темными подъездами. Улицы были пустынны, лишь редкие фигуры, сгорбленные против ветра, спешили по своим делам. Вездесущая грязь, лужи, в которых тускло отражалось свинцовое небо. И доминанта – гигантские, ржавеющие корпуса заводов, тянущиеся вдоль горизонта. Трубы, некоторые еще дымили слабо и уныло, другие замерли навсегда, как мертвые деревья в индустриальном лесу. Это был не город, а шрам на теле земли. Заброшка. Конец географии.

– Приграничье, – внезапно процедил таксист, будто отвечая на ее мысли. – Казахстан рукой подать. Народ тут специфический. И власть… – Он многозначительно хмыкнул. – Свои порядки. Чужакам, да еще с погонами… не рады. Особенно тем, кто копать любит.

Виталина промолчала. Его слова лишь подтверждали ее ожидания. Лесняково научило ее читать между строк. «Не рады копать» означало, что здесь есть что копать. И что копать опасно.

– Вы местный? – спросила она на всякий случай.

– Родился. Уехать не смог. Как и все, – ответил он с горькой усмешкой. – Тут или сдохнешь, или станешь таким же, как они. – Он кивнул в сторону очередной серой пятиэтажки.

Машина свернула на Заводскую. Улица оправдывала название – с одной стороны тянулся высокий, проржавевший забор какого-то полузаброшенного предприятия, с другой – стояли несколько двухэтажных кирпичных домов послевоенной постройки. Очень старых, очень обшарпанных. Дом номер два был угловым. Желтый кирпич потемнел от времени и копоти, штукатурка осыпалась, окна первого этажа защищали решетки. У подъезда – грязная лужа и разбитый фонарь.

– Приехали, – буркнул таксист, заглушив двигатель. – С вас триста.

Виталина расплатилась. Таксист выбросил чемодан на мокрый асфальт и, не прощаясь, уехал, оставив ее одну перед тяжелой, облупленной дверью подъезда. На панели кодового замка давно не было кнопок, только торчали оборванные провода. Дверь, к счастью, была не заперта, лишь притворена. Виталина толкнула ее плечом, и та с скрипом открылась, впуская ее в темноту и запах сырости, плесени и старого мусора.

Лестница. Темная, узкая. Ступени скрипели под ногами. На втором этаже – три двери. Квартира бабушки – номер шесть. Виталина достала связку старых ключей, присланных когда-то давно вместе с документами. Ключ в скважине повернулся с трудом. Дверь открылась с пронзительным скрипом.

Запах ударил сильнее – пыль, затхлость, лекарственные травы и что-то неуловимо сладковатое, бабушкино. Квартира. Маленький коридорчик, ведущий в комнату. Виталина щелкнула выключателем. Тусклый свет лампочки под потолком выхватил из полумрака обстановку, застывшую во времени. Старый сервант с хрусталем, покрытым пылью. Диван с вытертой обивкой. Круглый стол под желтой клеенкой. На стене – ковер с оленями, выцветший до бледных пятен. И тишина. Гнетущая, абсолютная.

Она затащила чемодан, закрыла дверь на все замки – привычка, въевшаяся в кости после Лесняково. Огляделась. Крошечная кухонька, дверь в, видимо, спальню. Туалет и ванная – где-то там, в глубине. Все дышало запустением и тоской. Убежище? Или новая тюрьма?

Виталина подошла к окну в комнате. Оно выходило во двор-колодец, заросший чахлым кустарником и заваленный хламом. Прямо напротив – глухая стена завода, испещренная ржавыми подтеками. Свет сюда почти не проникал. «Вечный полумрак», – подумала она. Под стать всему.

Она машинально потянула шнур от занавески. Пыль зашевелилась в воздухе. И в этот момент – резкий, оглушительный звон! Что-то ударило в стекло снаружи, оставив паутину трещин в центре.

Виталина инстинктивно пригнулась, сердце бешено заколотилось. Адреналин, знакомый и ненавистный, впрыснулся в кровь. Она замерла у стены, затаив дыхание, прислушиваясь. Ни шагов, ни криков. Только шум ветра где-то наверху и капанье воды в кухне. Минута. Две. Тишина.

Осторожно, краем глаза, она выглянула в окно. Во дворе – ни души. На подоконнике снаружи, среди осколков стекла, лежал камень размером с кулак. Обычный, грязный булыжник. Никакой записки, никакого символа. Просто камень. Брошенный в окно новенькой, в чужом городе.

Добро пожаловать в Моторск, следователь Григорьева, – пронеслось в голове. Здесь тоже знают, кто ты. И здесь тебе тоже не рады.

Она медленно выпрямилась. Дрожь в руках была не от страха. Это была дрожь натянутой струны, ярости, смешанной с ледяной усталостью. Она подошла к чемодану, расстегнула его. Поверх аккуратно сложенных вещей лежал пистолет Макарова в кобуре. Ее старый, верный, проклятый друг. Она положила руку на холодную рукоять.

Тишина в квартире снова сомкнулась, но теперь она была другой. Не пустой, а настороженной. Зловещей. Как перед грозой. Капанье воды в кухне отсчитывало секунды. Кап. Кап. Кап. Как метроном, чётко отбивая ритм беспросветной тоски.

Виталина взглянула на треснутое стекло, на камень на подоконнике. Потом перевела взгляд на серую, непроглядную стену завода напротив. Углы ее губ дрогнули в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты.

– Началось, – прошептала она в тишину. Голос был хриплым, чужим. – Снова началось.

Она достала из кармана пальто обрывок синей ленты. Жесткий, колючий кусочек ткани. Единственное доказательство того, что правда вообще когда-то существовала. Она сжала его в кулаке так, что ногти впились в ладонь.

За окном, в грязном дворе, зашевелились тени. Или ей только показалось?

Глава 2. Прием по понятиям

Сон не приходил. Он давно уже был роскошью. Виталина провела ночь в кресле у треснутого окна, спиной к стене, Макаров на коленях, прикрытый складкой пальто. Каждый шорох во дворе – ветер гонит банку, скрип старых ворот – заставлял пальцы непроизвольно сжиматься на рукояти. Тени за окном плясали в такт редким проблескам луны, скрытой плотной пеленой облаков. Камень, мрачный и немой, лежал на подоконнике, как обвинение. Добро пожаловать.

Утро не принесло света. Серое, тяжелое, оно вползло в комнату сквозь разбитое стекло, усиливая ощущение безнадежной сырости и холода. Виталина встала, ощущая каждую мышцу, каждый старый шрам и новую, душевную усталость. Разбитое окно нужно было заколотить. Но сначала – явка. Надо было представиться новому начальству. Надо было вписаться в систему, которую она ненавидела и от которой теперь зависела.

Она надела темный, строгий костюм – свою броню. Пистолет, разобранный и почищенный еще в поезде, лег в кобуру у пояса. Тяжелый, знакомый вес. Обрывок синей ленты она на секунду прижала к губам – ритуал, напоминание – и сунула во внутренний карман пиджака, рядом с удостоверением. За Соколову. За Геру. За всех, кого сожрала эта машина.

Дорога до здания МВД была недолгой, пешей. Моторск представал во всей своей унылой красе. Лужи на асфальте, редкие прохожие, не спешащие и не улыбающиеся. Запах гари и металла усиливался по мере приближения к промзоне. Само здание МВД – типичная бетонная коробка совдеповской эпохи, выкрашенная когда-то в грязно-голубой, теперь облезлая до серости. Забор с колючей проволокой, будка с зевающим автоматчиком. Ощущение не столько охраны, сколько обособленности. Крепость местных князьков.

Внутри пахло дешевым табаком, пылью, тушью для копирок и какой-то затхлостью. Полы линолеума потерты до дыр. На стенах – поблекшие лозунги о бдительности и портреты начальства. Молодой сержант за «дежуркой» лениво ковырял в зубах зубочисткой, уставившись в экран древнего монитора.

– Виталина Григорьева. Следователь. Прибыла к новому месту службы. К начальнику, – отчеканила Виталина, положив удостоверение на стойку.

Сержант медленно перевел на нее взгляд, оценивающе скользнув от лица до туфель. Взгляд был тусклым, лишенным интереса.

– Григорьева… – протянул он, покопавшись в бумагах на столе. – Ага. Из Лесняково. – Произнес название с легкой усмешкой, будто это было имя болезни. – Подождите. Доложу.

Он лениво поднял трубку телефона, буркнул что-то невнятное. Повесил.

– Кабинет в конце коридора на втором. Майор Крутов ждет.

Коридор был длинным и темным. Двери кабинетов закрыты. За одной доносился сдавленный смех, за другой – чей-то раздраженный крик. Виталина шла, чувствуя на себе взгляды из приоткрытых дверей или щелей в жалюзи. Чужая. Инакомыслящая. Из проблемного места. Копательница.

Кабинет майора Крутова оказался просторным, но таким же унылым. Большой стол, заваленный папками. Шкафы с законами. Окна с видом на задний двор и мусорные контейнеры. За столом сидел человек. Игорь Семенович Крутов. Лет сорока пяти, крепкого телосложения, с аккуратной, но уже редеющей сединой на висках. Лицо – не умное, но хитрое. Глаза маленькие, пронзительные, как буравчики. Он не встал.

– Григорьева? – спросил он, не отрываясь от бумаги, которую подписывал. Голос – ровный, безэмоциональный, как стук метронома.

– Так точно, товарищ майор. Следователь Григорьева Виталина Юрьевна. Прибыла для дальнейшего прохождения службы.

– Садитесь, – он махнул рукой в сторону стула, не глядя. Документ был подписан с каллиграфическим росчерком. Только тогда Крутов поднял на нее глаза. Взгляд был оценивающим, холодным, как сталь. – Лесняково… Громкое дело у вас там было. «Синяя Лента». Маньяк, коррупция, герои-одиночки. – Он произнес это без тени восхищения, скорее с легким оттенком брезгливости. – Шум. Очень много шума. Не люблю шум.

Виталина молчала. Она знала этот тип. Бюрократ. Карьерист. Главное для него – тишина и лакированные отчеты. Любой криминал – досадная помеха, а следователь, который его ворошит – враг спокойствия.

– Здесь, Григорьева, другие порядки, – продолжил Крутов, сложив руки на столе. – Моторск – городок спокойный. Трудящийся. Граница рядом, так что дисциплина – прежде всего. – Он сделал паузу, впиваясь в нее взглядом. – У нас тут проблем нет. Особенно таких… громких. Работа рутинная. Мелкое хулиганство, кражи с дач, пьяные разборки. Иногда – контрабандисты. Скучно. Но спокойно. Вам это подойдет. После Лесняково – как курорт.

Он улыбнулся. Улыбка не добралась до глаз.

– Я готова к работе, товарищ майор, – ровно ответила Виталина.

– Отлично, – Крутов достал папку, швырнул ее через стол. – Вот ваши текущие дела. Пару краж, одно ДТП со смертельным исходом – водителя уже нашли, пьяный. Оформите закрытие. И вот это… – он ткнул пальцем в тонкую папочку. – Пропавшая. Местная девчонка. Алена Сорокина. Студентка заочница. Два дня назад не вернулась с вечеринки к подруге. Родители заявление написали. Волгин уже отработал – подруга говорит, ушла поздно, сказала, что парень встретит. Парень – какой-то приезжий, типа из Новосибирска. Скорее всего, с ним и смылась. Типично. Молодые, глупые. Отсюда все сбегают, кому только можно. – Он махнул рукой. – Проведите формальности. Подайте в розыск межрегиональный. Через неделю, глядишь, объявится где-нибудь в Сочи. Или не объявится. Такое тоже бывает. Но это не наш уровень. Не маньяки, понимаете?

Он смотрел на нее, ожидая реакции. Намек был прозрачен, как трещина в ее окне: Не ищи маньяков. Не копай глубже. Работай по верхам.

– Понимаю, – кивнула Виталина, беря папки. Внутри все сжалось. "Девчонка". "Смылась". "Не наш уровень". Знакомый почерк системы. Замалчивание. Списание.

– Ваше рабочее место – там, – Крутов кивнул в сторону коридора. – В общем зале. С капитаном Волгиным. Он вам покажет. Он тут… наш местный эрудит. – В голосе Крутова мелькнуло легкое презрение. – Волгин! – крикнул он в дверь.

В дверях появился мужчина лет тридцати пяти. Высокий, сутуловатый, в поношенной форме. Лицо усталое, с глубокими морщинами у глаз и рта. Темные волосы небрежно зачесаны назад. Взгляд умный, но потухший, с глубокой усталостью в глубине. Капитан Артем Волгин.

– Товарищ капитан, это ваш новый напарник. Следователь Григорьева. Из Лесняково. – Крутов подчеркнул место. – Познакомьте. Введите в курс. И дайте ей дела по Сорокиной. Пусть оформляет.

Волгин кивнул молча. Взгляд его скользнул по Виталине, задержался на секунду, оценивая. Ни удивления, ни интереса. Просто констатация факта: еще один винтик, вкрученный в механизм.

– Пойдемте, – буркнул он, поворачиваясь к двери.

Они вышли в коридор. Волгин шел впереди, не оглядываясь. Виталина следовала за ним, ощущая тяжесть папок в руках и тяжесть взглядов из приоткрытых дверей.

– Вот тут, – Волгин указал на два столба, приставленных друг к другу в углу общего зала, заваленного бумагами, мониторами и пустыми стаканчиками. Один стол был завален папками и старым компьютером – видимо, его. Второй – пуст, лишь слой пыли. – Ваш. Компьютера нового нет. Принтер общий, там, – он махнул рукой в сторону шумящего агрегата в углу.

Виталина положила папки на пыльный стол.

– Спасибо.

Волгин сел за свой стол, не глядя на нее, запустил компьютер.

– Крутов говорил про Сорокину? – спросила Виталина, разбирая верхнюю папку. Фото девушки, 20 лет, улыбчивое, жизнерадостное. Сведения: последний раз виделась с подругой, Настей Петровой, около полуночи у дома Петровой по ул. Строителей. Дом находился… на самой окраине, у промзоны. Настя утверждает, что Алена сказала: "Встретит парень, он на машине".

– Говорил, – буркнул Волгин, уставившись в экран. – Отработал я уже. Подруга – дурочка, толком ничего не помнит. "Парень" – темнота. Ни примет, ни марки машины. Родители – в истерике, но толку ноль. Типичный побег. Или… – Он запнулся, не закончив.

– Или? – настаивала Виталина.

Волгин медленно повернулся к ней. В его потухших глазах мелькнуло что-то – не страх, а глубокая, хроническая усталость от знания.

– Или она просто еще одна, – сказал он тихо, почти шепотом. – Которая больше не вернется. Таких тут… – Он махнул рукой куда-то в пространство. – За последние годы штук десять, наверное. Молодых. Красивых. Исчезли. Как сквозь землю. Крутов прав – большинство просто сбежали. От этой… – он поискал слово, – …жизни. Но некоторые… – Он снова запнулся, посмотрел на фото Алены Сорокиной. – Некоторые исчезают слишком чисто. Без следов. Как будто их и не было.

Он отвернулся, снова уставившись в экран, будто сказал слишком много.

– И что? Не ищут? – спросила Виталина, чувствуя, как внутри загорается знакомый, опасный огонек.

Волгин горько усмехнулся.

– Ищут. Формально. Подают в розыск. Ждут, когда объявится. Или… не объявится. Напрягаться тут не любят. Особенно по таким… неясным делам. – Он посмотрел на нее снова, и в его взгляде теперь читалось что-то вроде предупреждения или даже жалости. – Здесь не Лесняково, Григорьева. Здесь главное – покой. Царский покой. Копай – только себе хуже сделаешь. Вот тебе и весь курс молодого бойца.

Он встал, потянулся.

– Пойду перекурю. Ваши дела на столе. Добро пожаловать в Моторск.

Он вышел, оставив Виталину одну среди шума принтеров, гудения компьютеров и давящей тишины общего зала. Она посмотрела на фото улыбающейся Алены Сорокиной. На пустой, пыльный стол. На папку с делом, которое уже списали. Потом взгляд упал на окно. Там, за грязным стеклом, виднелись ржавые трубы промзоны.

"Или она просто еще одна…" Слова Волгина висели в воздухе. "Царский покой".

Виталина открыла папку с делом Сорокиной. Первый лист. Заявление родителей. Дата исчезновения. Адрес: ул. Строителей, д. 42. Окраина. Промзона. Она достала из кармана пиджака блокнот. Старый, потертый. На первой странице – список. Пустой пока. Она вывела ручкой заголовок: "Моторск. Исчезновения". И под ним первое имя: Алена Сорокина. 20 лет. 18.10.2025.

Она отложила папку Крутова с кражами и ДТП в сторону. К краю стола. Подальше. Потом взяла папку Сорокиной и углубилась в чтение. Словно искала то, чего там не должно было быть. То, что все уже решили не замечать.

Шум офиса отдалялся. Оставался только шелест страниц, холод пыльного кабинета и тяжелый, кисловатый запах Моторска, пробивавшийся сквозь щели в рамах. И чувство – острое, как лезвие – что камень в ее окне был не хулиганством. Это было предупреждение системы: Не лезь. Не копай. Живи тихо.

Но тихо она уже не умела. Она была "Тенью" из Лесняково. А тени копают глубже всех.

Глава 3. Тени на Строителей

Рабочий день в МВД тянулся мучительно. Шум принтеров, монотонные разговоры по телефону, запах дешевого кофе и пыли. Виталина формально копалась в деле о краже трех мешков картошки с дачи пенсионерки – одном из тех, что Крутов счел достойным ее внимания. Но мысли были далеко. В ящике стола, под папкой с ДТП, лежал ее блокнот. На странице с заголовком "Моторск. Исчезновения" пока было только одно имя: Алена Сорокина. Но рядом она уже набросала вопросительный знак и подчеркнула адрес: ул. Строителей, д. 42. Окраина. Промзона.

Волгин, вернувшийся с перекура, погрузился в свои бумаги, избегая ее взгляда. Его предупреждение – "копай – себе хуже" – висело в воздухе тяжелее заводского смога. Но бездействие было хуже. Оно напоминало ей последние дни в Лесняково перед взрывом, когда она уже знала правду, но система методично затягивала петлю.

Когда стрелки часов доползли до пяти, Крутов вышел из кабинета, бросив общий взгляд на зал – контрольный. Его взгляд скользнул по Виталине, задержался на долю секунды – проверял, на месте ли она, не копает ли не в том направлении. Он кивнул что-то своему заместителю и ушел, не прощаясь. Сигнал к окончанию спектакля.

Волгин первым встал, потянулся, кости хрустнули.

– Завтра, – бросил он в пространство, не глядя на Виталину, и направился к выходу. Другие сотрудники тоже начали копошиться, собираясь домой. Никто не предложил проводить или пойти выпить кофе. Чужая.

Виталина дождалась, пока зал опустел. Сунула блокнот во внутренний карман пиджака. Пистолет на поясе был холодным утешением. Она вышла на улицу. Вечерний Моторск был еще мрачнее дневного. Фонари горели тускло и редко, отбрасывая рваные желтые пятна на грязный асфальт. Воздух стал холоднее, влажнее, в нем явственнее ощущалась та самая химическая кислинка. Где-то вдалеке гудела сирена – то ли заводская, то ли аварийная.

Она не пошла к дому. Вместо этого свернула в сторону промзоны. К улице Строителей. Карта города, мельком изученная днем на экране компьютера Волгина, отпечаталась в памяти. Окраина. Последние дома перед индустриальной пустошью.

Дорога становилась все более убогой. Асфальт сменился разбитой бетонкой, потом – просто утрамбованной глиной с колеями. Дома – в основном старые одноэтажные бараки или покосившиеся избы с заколоченными окнами. Редкие огоньки в окнах казались неживыми. Заборы – ржавые, из профнастила или дырявого дерева. Запахи – гниющих отходов, собачьих экскрементов и все той же промзоны, которая теперь маячила впереди темным, зубчатым силуэтом против чуть более светлого неба. Трубы дымили лениво, как спящие драконы.

Дом 42. Он стоял чуть в стороне от основной грязи дороги, на пригорке. Не изба, а относительно недавняя, но уже обветшавшая двухэтажная "коробка" из силикатного кирпича. Подъездов – два. Во дворе – голая земля, лужа, разбитые качели и пара ржавых автомобильных остовов. Окна первого этажа – с решетками. На одном подъезде – цифра "1", на другом… "2". Дома 40 и 42 были сблокированы. Дом 42 – второй подъезд.

Виталина остановилась напротив. Место, где Алена Сорокина в последний раз говорила с подругой Настей Петровой. Отсюда она должна была уйти к мифическому "парню на машине". Виталина огляделась. Улица пустынна. Ни машин, ни прохожих. Только ветер гнал по земле пластиковый пакет и шелестел в кустах сухого бурьяна у забора промзоны, начинавшегося метров через пятьдесят. Освещения – ноль. Фонарь на столбе у дома 40 был разбит. Идеальное место, чтобы исчезнуть.

Она подошла к подъезду дома 42. Дверь была прикрыта, но не заперта. Внутри – темнота, запах сырости и старой краски. Виталина достала телефон, включила фонарик. Лестница. Обшарпанные стены. На втором этаже – три двери. Квартира Петровой, согласно делу, была №4. Виталина поднялась. На площадке – разбитое окно, затянутое полиэтиленом, который хлопал на ветру. Она подошла к двери №4. Ни звонка, ни таблички. Постучала. Тишина. Еще раз, громче. Ничего.

Либо никого нет, либо не хотят открывать.

Спустилась обратно. Обошла дом. Сзади – узкий проулок, заваленный хламом: старые покрышки, разбитая сантехника, куски шифера. Окна квартиры №4 выходили сюда. Виталина направила луч фонарика. Окна грязные, занавески плотные. Ничего примечательного. Она повернула луч вниз, к земле, к кустам бурьяна под окнами. Что-то блеснуло. Не стекло, не металл. Что-то тонкое, синтетическое.

Она осторожно раздвинула колючие ветки. На влажной земле, почти сливаясь с грязью, лежало несколько коротких обрезков… лески. Толстой, белой, похожей на ту, что используют для кукол-марионеток или рыбалки. Они были не просто брошены – несколько отрезков были аккуратно связаны в тугой, сложный узел. Совсем не похоже на случайный мусор.

Сердце Виталины замерло, потом забилось чаще. "Метка коллекционера". В деле Сорокиной, в показаниях Волгина, не было ни слова про леску или узлы. Это было чисто. Слишком чисто. А этот узел… Он выглядел намеренным. Знаком. Как синяя лента в Лесняково.

Она достала из кармана перчатки (привычка), пинцет и маленький пакетик для вещдоков – всегда при себе. Аккуратно подцепила связанные обрезки лески, положила в пакетик, запечатала. Снова осмотрела землю. Ничего больше. Только грязь, следы бродячих собак и этот странный, зловещий узелок.

Внезапно она почувствовала на себе взгляд. Острым движением обернулась, рука инстинктивно потянулась к кобуре под пиджаком. Напротив, через проулок, у забора промзоны, стояли трое. Подростки, лет по шестнадцать. Одеты в поношенные куртки, лица угрюмые, наглые. Один курил. Они молча смотрели на нее. Не с любопытством, а с открытой враждебностью.

– Чего шуруешь, тетка? – крикнул самый крупный, с прыщавым лицом. – Копаешь что-то? Нашкодил кто?

– Следователь, – холодно ответила Виталина, показывая удостоверение. – Работаю.

– О, следователь! – парень фальшиво удивился, обменявшись взглядами с приятелями. – Новенькая? Из Лесняково, да? Про маньяка того… – Он сделал преувеличенно испуганное лицо. – Ой, боюсь!

Его друзья засмеялись грубо.

– Тебе тут копать нечего, тетка, – продолжил прыщавый, его голос потерял шутливый оттенок, став жестким. – Девчонки сами сваливают отсюда. Кто по доброй воле, кого… – он многозначительно щелкнул пальцами по горлу, – …ветер уносит. Но это не твое дело. Поняла? Катись-ка отсюда. Пока цела.

Угроза висела в воздухе, тяжелая и неприкрытая. Виталина не шелохнулась. Она смерила их взглядом – тем самым, который заставлял дрожать матерых уголовников в Лесняково. Взглядом, в котором не было страха, только ледяная, готовая к взрыву ярость.

– Идиоты, – тихо, но отчетливо сказала она. – Вы вообще понимаете, что говорите? Или вас уже так тут воспитали? Чтобы бояться и молчать?

Прыщавый парень нахмурился, сделал шаг вперед. Его друзья тоже напряглись.

– Ты че, оху… – начал он.

Но Виталина перебила, ее голос зазвенел, как сталь:

– Я спросила: ПОНИМАЕТЕ? Или вы уже настолько гнилые изнутри, что готовы мириться с тем, что девчонки пропадают как мухи? Что следующей может быть ваша сестра? Подруга? Или вы сами, когда надоедите тому, кто их берет?

Ее слова, сказанные с ледяной яростью, ударили, как пощечина. Парни растерялись. Прыщавый замер, его агрессия наткнулась на что-то непробиваемое и смертельно опасное. Он поймал ее взгляд – и отступил на шаг. В его глазах мелькнул не страх, а что-то более глубокое – узнавание. Узнавание того, что перед ним не просто "тетка в погонах", а что-то… другое. Что-то из тех страшных историй, которые шепотом рассказывают про большие города и безнадежные войны.

– Дура… – пробормотал он, но уже без прежней уверенности. – Проваливай.

Он плюнул на землю перед ней, развернулся и пошел прочь, увлекая за собой ошеломленных приятелей. Они скрылись за углом промзоны, в сгущающихся сумерках.

Виталина стояла одна в проулке, сжимая в кармане пакетик с леской. Адреналин медленно отступал, оставляя послевкусие горечи и гнева. Угрозы подростков – это одно. Но их реакция… Эта смесь агрессии, страха и знания. Они знали. Знают все в этом городе. И молчат. Или боятся. Или и то, и другое.

Она посмотрела на узелок лески в пакетике. На грязные стены дома 42. На черный провал промзоны. "Тени Лесняково" следовали за ней. Но здесь, в Моторске, тени были другие. Гуще. Глубже. И пахли глиной и пеплом.

Она вышла на ул. Строителей. Пора было идти. Но чувство, что за ней наблюдают, не покидало. Не подростки. Кто-то другой. Кто-то, кто оставил этот узелок. Кто-то, кто знал, что она придет.

На полпути к дому, в безлюдном переулке между двумя заброшенными складами, у нее зазвонил телефон. Незнакомый номер. Моторский.

Она подняла трубку.

– Алло?

В ответ – только тяжелое, мерное дыхание. Несколько секунд. Потом – короткий, металлический щелчок, как будто клавиша нажата. И тишина. Глухая, зловещая.

Связь прервалась.

Виталина медленно опустила телефон. Вокруг сгущались сумерки. Тени промзоны сливались в одну сплошную черную массу. Холодный ветер бил в лицо. Она сжала пакетик с леской в кулаке так, что тонкий пластик впился в ладонь.

Началось, – подумала она, и на этот раз в этом не было сомнения. Охота началась. И она не знала, кто в ней добыча, а кто охотник. Она знала только, что Моторск открыл ей свои объятия. Холодные, как могила.

Глава 4: Глина и Шёпот

Ночь в квартире бабушки прошла в напряженной дремоте. Каждый скрип старого дома, каждый порыв ветра за треснутым, заклеенным картоном окном заставлял Виталину вздрагивать, рука инстинктивно тянулась к пистолету, лежавшему под подушкой. Тяжелое дыхание в трубке и металлический щелчок звенели в ушах. Леска в пакетике на тумбочке казалась зловещим трофеем, маяком, привлекающим тьму.

Утро встретило ее ледяным дождем, стекавшим по стеклу грязными ручьями. Вечная осень Моторска вступала в свои права. Виталина чувствовала себя выжатой, но ярость, зажженная вчерашней встречей с подростками и звонком, горела внутри холодным, неистребимым пламенем. Она не могла прийти в МВД с этой леской. Не сейчас. Не к Крутову. Это был бы прямой вызов, немедленная изоляция или фальсификация "утраты" улики. Ей нужны были союзники. Или хотя бы информация.

Первым делом – анализ. У нее не было лаборатории Соколовой, но были навыки и кое-какие реактивы, всегда возимые в походном наборе. Она разложила пакетик на кухонном столе, покрытом желтой клеенкой. При ярком свете фонарика (электричество в доме мигало) узел из лески выглядел еще более искусным. Несколько обрезков разной длины были сплетены в тугой, симметричный узел, напоминающий микроскопическую паутину или… каркас куклы. Леска была толстой, белой, синтетической. Специализированная. Не та, что валяется в каждом гараже. Для марионеток, моделей, возможно, каких-то промышленных нужд. На поверхности – микроскопические вкрапления… глины. Темно-красной, плотной. Не уличная грязь, а что-то специфическое.

Виталина аккуратно соскребла крошечный образец глины скальпелем в пробирку, добавила дистиллированной воды и каплю реактива. Цвет изменился слабо, но подтвердил: глина обожженная, возможно, керамическая. Красная. Значит, источник можно вычислить. В промзоне? На заброшенном кирпичном заводе? Как в старых делах из списка, который она еще не видела, но чувствовала кожей.

Раздался резкий стук в дверь. Не звонок (его не было), а именно стук – тяжелый, властный. Виталина мгновенно спрятала пробирку и пакетик с леской, схватила пистолет и подошла к двери, встав боком.

– Кто? – спросила она резко, глядя в глазок.

В искаженном рыбьим глазом стекле виднелось лицо в милицейской фуражке. Знакомое и нежеланное. Крутов.

– Открывайте, Григорьева! – прозвучал его ровный, не терпящий возражений голос.

Виталина взвесила риски. Не открыть – хуже. Он найдет способ войти. Она сунула пистолет за пояс сзади, под свитером, щелкнула замками.

Крутов стоял на площадке в мокром плаще. За ним – два отряхивающихся от дождя сержанта, лица которых выражали лишь скуку и желание поскорее уйти. Сам майор был сух и подчеркнуто корректен. Его маленькие глаза сканировали Виталину, потом заглянули в квартиру за ее спиной.

– Утренний визит вежливости, – заявил он без тени улыбки. – Проверить, как устроилась наш новый сотрудник. И доложить о неприятном инциденте.

Он шагнул внутрь без приглашения, сержанты остались на площадке, перекрыв выход. Виталина почувствовала холодок по спине.

– Какой инцидент? – спросила она, оставаясь у двери.

– Вчера вечером, по вашему новому адресу проживания, – Крутов медленно прошелся по крошечной прихожей, заглянул в дверь комнаты, – было совершено… хулиганское нападение. Разбито окно. – Он остановился, повернулся к ней. Его взгляд был стальным. – Почему вы не доложили? Это же место вашего проживания! Факт преступления!

Он знал. Конечно знал. Либо ему доложили участковые, либо… те самые наблюдающие глаза.

– Мелкое хулиганство, товарищ майор, – ответила Виталина, копируя его интонацию. – Не хотела отвлекать отдел от важных дел. Окно заклеила. Разберусь сама.

– "Мелкое хулиганство"? – Крутов подошел ближе. От него пахло дорогим одеколоном и сыростью плаща. – В первый же вечер? На новом месте службы? Это, Григорьева, не мелкое хулиганство. Это сигнал. Неприветственный сигнал. – Он сделал паузу, впиваясь в нее взглядом. – Может, вы уже успели кого-то… потревожить? Не по назначению? Например, на ул. Строителей? Вчера вечером?

Он знал и об этом. Волгин? Участковый? Или те подростки оказались его "ушками"?

– Я знакомилась с городом, товарищ майор, – ответила Виталина, не отводя глаз. – Прошла по маршруту последнего перед исчезновением передвижения Алены Сорокиной. В рамках ознакомления с вверенным мне делом. Ничего криминального не обнаружила.

Крутов усмехнулся. Коротко, беззвучно.

– "Ничего не обнаружила". Очень хорошо. Надеюсь, так оно и есть. Потому что я должен вас предупредить, Григорьева. – Его голос стал тише, но жестче. – Моторск – городок маленький. Все друг друга знают. Все на виду. И лишнее внимание, особенно со стороны приезжих следователей, которые любят… копаться в старом хламе… тут не приветствуется. Это нарушает наш покой. А я отвечаю за порядок и спокойствие. Четко и ясно?

– Четко, товарищ майор, – кивнула Виталина.

– Отлично. – Он оглядел квартиру еще раз с выражением легкого отвращения. – Окно заделайте. Если что – обращайтесь к участковому. Не геройствуйте. И… на работу не опаздывайте. Сегодня у вас закрытие ДТП. – Он повернулся и вышел, не прощаясь. Сержанты последовали за ним.

Виталина закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Руки слегка дрожали – не от страха, а от бессильной ярости. Он пришел не проверить окно. Он пришел показать власть. Показать, что за ней следят. Предупредить: шаг в сторону – и последствия. "Старый хлам"… Он знал или догадывался, что она ищет больше, чем Алену Сорокину.

Она не могла идти в МВД. Не сейчас. Не под его колпаком. Нужен был другой путь. Хранительница памяти. Бабушка Зоя.

Соседка жила этажом ниже, в квартире №3. Виталина спустилась по скрипучей лестнице. Запах щей и лаврового листа витал в воздухе. Она постучала.

Дверь открылась не сразу. Потом щелкнул замок, и на пороге появилась пожилая женщина. Невысокая, плотная, в цветастом домашнем платье и вязаной кофте. Седая голова аккуратно убрана под косынку. Лицо – морщинистое, но с живыми, невероятно острыми глазами цвета мокрого асфальта. Они сразу же уставились на Виталину с немым вопросом.

– Зоя Николаевна? – спросила Виталина, стараясь смягчить голос. – Я ваша новая соседка сверху. Виталина Григорьева.

– Знаю, – хрипловато ответила женщина. Голос был низким, с характерным местным говорком. – Григорьева… Нины Григорьевны внучка? Та, что в следователях?

– Да, – кивнула Виталина, удивленная. – Вы знали мою бабушку?

– Мимоходом, – махнула рукой Зоя Николаевна, но в ее глазах мелькнуло что-то – воспоминание? Предостережение? – Заходи, коли пришла. Только не шуми, Котофей спит.

Квартира Зои Николаевны была полной противоположностью бабушкиной. Небольшая, но уютная, заставленная цветами на подоконниках, увешанная фотографиями, вышивками, иконами в углу. Пахло пирогами, травами и кошкой. На стареньком диване, свернувшись калачиком, спал огромный рыжий кот.

– Садись, – указала Зоя Николаевна на табурет у стола. Сама устроилась напротив. – Чай будешь? С травами, мой сбор.

– Спасибо, – кивнула Виталина. Она чувствовала на себе пронзительный взгляд старухи. Этот взгляд, казалось, видел насквозь. Видел усталость, ярость, трещину в окне и леску в кармане.

Зоя Николаевна налила чай в толстые граненые стаканы. Аромат мяты и душицы заполнил комнату.

– Так, внучка Нины… следователь, – протянула она, ставя стакан перед Виталиной. – Чего прикатила в нашу дыру? Неужели места почище не нашлось?

– Служебная необходимость, – уклончиво ответила Виталина.

– Хм, необходимость… – старуха прихлебнула чаю. – Или от чего-то сбежала? От людей? От себя? – Она не дождалась ответа. – Ладно, твое дело. Говори, зачем пришла? Не из вежливости же.

Виталина взяла стакан. Тепло обожгло ладони.

– Я расследую исчезновение девушки. Алены Сорокиной. С улицы Строителей. Вы что-нибудь… слышали?

Зоя Николаевна замерла. Ее острые глаза сузились. Она долго смотрела на Виталину, словно взвешивая.

– Сорокины… – наконец произнесла она. – Хорошие люди. Отец – на заводе до последнего держался. Аленка… светлая девчонка была. Училась. – Она покачала головой. – Пропала. Как сквозь землю. Как и другие.

– Другие? – тихо спросила Виталина, ловя каждое слово.

Старуха вздохнула, поставила стакан. Встала, подошла к старому комоду. Открыла ящик, долго копошилась. Достала потрепанную тетрадь в разноцветном переплете. Вернулась, положила тетрадь на стол перед Виталиной.

– Смотри, – сказала она просто.

Виталина открыла тетрадь. На пожелтевших страницах, аккуратным, старомодным почерком, был список. "Девочки наши пропавшие. Моторск и окрестности." Даты. Имена. Возраст. Последнее место, где их видели. Краткие заметки. Первая запись – 12 лет назад. Последняя – Алена Сорокина. Всего… девятнадцать имен. Девятнадцать девушек от 17 до 25 лет. Большинство – "как сквозь землю". Некоторые тела находили позже – в карьерах, в степи, в промзоне. "Несчастный случай". "Самоубийство". "Не установлено". Ни одного раскрытого дела по исчезновению. Ни одного осужденного.

Виталина перелистывала страницы, чувствуя, как холодеют пальцы. Глина и пепел Моторска обретали страшную конкретику. Это была не паранойя. Это была система. Система замалчивания.

– Почему… – начала она, голос сорвался. – Почему никто? Почему не кричали? Не требовали?

Зоя Николаевна горько усмехнулась. Ее глаза стали влажными.

– Кричали, детка. Кто громче, кто тише. Сорокины сейчас орут. Барсукова орала пять лет назад… – Она ткнула пальцем в одно из имен выше: Лена Барсукова. 22 года. Дочь/жена местного "бизнесмена". Пропала после клуба. – Виктор Барсуков, муж-то ее, полгорода перевернул. Людей своих гонял. Властям мозги выносил. И что? Нашли? Нашли. В карьере за Объектом. Через полгода. Официально – несчастный случай, упала. А как упала-то? В платье вечернем, как кукла разбитая… – Старуха содрогнулась. – После этого Виктор сюда редко наезжает. И орать уже никто не хочет. Потому что знают: кричи – хуже будет. Тебе. Твоим близким. Потому что те, кто должен искать… – она понизила голос до шепота, – …они и есть те, кто прячет. Или прикрывает. Система, детка. Круговая порука грязи. А девчонки… – она провела морщинистой рукой по странице тетради, – …они просто расходный материал. Для кого-то там, наверху. Или для того… кто ходит среди нас и коллекционирует их, как кукол.

Она замолчала. В тишине комнаты было слышно только мерное дыхание кота. Виталина смотрела на список. На имя Лены Барсуковой. На имя Алены Сорокиной. На леску в кармане, которая теперь зловеще обдавала холодом.

– Кто? – прошептала она. – Кто коллекционирует, Зоя Николаевна? Слухи? Имена?

Старуха покачала головой, ее глаза стали осторожными, почти испуганными.

– Имена… Имена знает только ветер да степи. А слухи… слухи темны. Говорят, раньше на Объекте работал один… странный. С куклами. Инженер, вроде. Или врач? Каменев, кажись… Арсений. Пропал он давно. Или не пропал? Кто знает. – Она вдруг схватила Виталину за руку. Ее пальцы были холодными и цепкими. – Ты, детка… Ты похожа на свою бабку. Упрямая. Но смотри… – Ее шепот стал еле слышным. – Не лезь ты в эту трясину. Уезжай. Пока цела. Потому что тех, кто копает… они тут долго не живут, в общем. Либо сломают. Либо… добавят в список. – Она кивнула на тетрадь.

Виталина медленно высвободила руку. Она посмотрела в старые, полные страха и предостережения глаза Зои Николаевны. Потом – на список. На девятнадцать имен.

– Я не могу уехать, – тихо сказала она. – И я не могу не копать.

Она встала. Поблагодарила за чай. Уходя, на пороге обернулась.

– Можно… переписать? Имена? Хотя бы некоторые.

Зоя Николаевна долго смотрела на нее. Потом кивнула. Молча. Глаза ее говорили: "Ты обречена".

Виталина вернулась в свою холодную квартиру. Дождь стучал по картону на окне. Она села за стол, открыла блокнот. На странице "Моторск. Исчезновения" она выписала имена из тетради Зои Николаевны, которые запомнила лучше всего. Лена Барсукова. Наташа Волкова (с завода). Ира Мельникова (студентка). Маша Козлова (продавщица)… И рядом с каждым – место исчезновения/обнаружения: Промзона. Карьер. Степь у Объекта. Заброшенный цех.

Она достала пакетик с леской и пробирку с глиной. Положила рядом с блокнотом. Потом подошла к окну, отодвинула угол картона. Дождь стихал. В промзоне, в полукилометре, среди ржавых конструкций заброшенного цеха, горел одинокий огонек. Как фонарь. Или сигнал.

Виталина не видела фигуры в темноте. Но она знала. Кто-то стоит там. Смотрит. На ее окно. На новую куклу в своей коллекции. Или на нового охотника, который осмелился бросить ему вызов.

Она не отпрянула. Она смотрела в ответ. В глазах горело то же холодное пламя, что и у Зои Николаевны в момент предостережения. Но не страх. Ярость. Немая, всесокрушающая ярость.

Список был длинным. Игра только начиналась. А Моторск, пропитанный глиной и пеплом, молчал, храня свои страшные тайны.

Глава 5. Пыль Архива

Холодное утро пробирало под пальто до самхы костей. Виталина шла к зданию МВД, сжимая в кармане блокнот с дополненным списком имен и пакетик с леской. Ярость после визита Крутова и страшного списка Зои Николаевны сменилась ледяной, сфокусированной решимостью. Она знала, что идет по минному полю. Но отступать было некуда. Лесняково научило ее одному: в системе можно выжить, только играя в ее же игры, но по своим правилам. Или умереть.

Общий зал встретил ее гулким молчанием. Разговоры оборвались, когда она вошла. Коллеги – оперы, дознаватели – избегали ее взгляда, уткнувшись в бумаги или экраны. Волгин сидел за своим столом, сгорбившись над отчетом, но она почувствовала, как его плечи напряглись. Весть о ночном визите Крутова к "новенькой" разнеслась мгновенно. Она была не просто чужой. Она была проблемой. Заразной.

Не успела она сесть за свой пыльный стол, как дверь кабинета Крутова распахнулась. Вышел не он, а его заместитель, капитан с лицом боксера-неудачника.

– Григорьева! – его голос резанул тишину. – К начальнику. Немедленно.

Виталина встала. Все взгляды впились в нее. С любопытством? Со страхом? С злорадством? Она не разбиралась. Прошла мимо Волгина. Он не поднял головы, но его рука, сжимавшая ручку, побелела на костяшках.

Кабинет Крутова. Он сидел за столом, разбирая почту. Не предложил сесть.

– Товарищ майор, – Виталина встала по стойке смирно, отрабатывая формальность.

Крутов отложил конверт, медленно поднял на нее взгляд. В его маленьких глазах не было ни гнева, ни раздражения. Было лишь холодное удовлетворение хищника, загнавшего добычу в угол.

– Григорьева, – начал он ровно. – В связи с вашим… недавним прибытием и необходимостью адаптации к специфике местной работы, я принял решение о небольшом перераспределении обязанностей.

Он достал папку. Ту самую, с делом Алены Сорокиной, которую вчера вручил Виталине.

– Дело Сорокиной передается для дальнейшего ведения капитану Волгину. Он лучше знает местный контингент, связи. А вы, – он пододвинул к краю стола другую, толстую кипу бумаг, – займетесь архивной инвентаризацией. Полный аудит уголовных дел за последние… скажем, пятнадцать лет. Сверка, опись, приведение в порядок. Работа кропотливая. Требует усидчивости и внимания к деталям. Надеюсь, вы справитесь.

Удар был точен и беспощаден. Архив. Заточение. Могила для неугодных следователей. Отрезать от оперативной работы, от контактов, от возможности что-либо расследовать. Завалить рутиной, в которой можно утонуть на месяцы. И все под благовидным предлогом "адаптации".

Виталина не дрогнула. Внутри все сжалось в тугой, болезненный комок ярости, но на лице – ни тени.

– Поняла, товарищ майор. Буду выполнять.

– Отлично, – Крутов кивнул, его губы дрогнули в подобии улыбки. – Архив находится в подвале. Ключи у дежурного сержанта. Надеюсь, вы найдете там все необходимое. Можете приступать. Сейчас же.

Это был приказ. Уйти. Исчезнуть с глаз. Прямо сейчас.

– Есть, – Виталина взяла кипу бумаг с края стола – тяжелую, пыльную. Блокнот с именами и пакетик с леской жгли карман. Она развернулась и вышла, чувствуя его взгляд у себя в спине. Триумфальный взгляд.

В общем зале все делали вид, что не заметили ее возвращения с папкой архивного аутсайдера. Волгин все так же не поднимал головы. Сержант на "дежурке" с неохотой выдал большой ржавый ключ и махнул рукой в сторону темного коридора, ведущего вниз.

Подвал. Запах сырости, плесени и старой бумаги ударил в нос. Виталина щелкнула выключателем. Под потолком замигал тусклый свет люминесцентной лампы, освещая царство хаоса. Стеллажи, забитые картонными коробками, папками в серых обложках, перевязанными бечевкой. Горы бумаг на полу. Пыль слоем в палец толщиной. Воздух стоял затхлый, мертвый. Могила дел. Могила правды.

Она поставила свою папку на единственный свободный угол стола, заваленного бумажным хламом. Огляделась. Безнадега давила физически. Как искать иголку в этом стоге сена? Как искать нити к девятнадцати именам, запертый в каменном мешке под зданием МВД?

Она машинально открыла верхнюю папку из стопки Крутова. Дело о краже велосипеда. 2010 год. Закрыто за отсутствием состава. Потом – о нарушении общественного порядка. Потом – о незаконной рубке елки. Ничего. Пустота. Рутина, призванная сломать.

Внезапно скрипнула дверь. Виталина резко обернулась. В проеме стоял Волгин. Он выглядел еще более усталым, чем обычно. В руках – две пластиковые кружки с паром.

– Кофе, – буркнул он, поставил одну кружку на край стола, подальше от бумаг. – Пойло, конечно, но горячее. – Он оглядел подвал, поморщился. – Крутов не теряет времени. Прямо в могилу.

Виталина не ответила. Смотрела на него. Почему он здесь? Жалость? Приказ присматривать? Игра Крутова?

Волгин тяжело вздохнул, потягивая свой кофе. Его взгляд скользнул по стеллажам, потом остановился на Виталине.

– Архив… – он произнес задумчиво. – Тут не только велосипеды. Тут все, что не нужно наверху. Что… мешает. Спрятать вниз – как в могилу. – Он сделал паузу. – Иногда… иногда могилы вскрываются. Если знать, где копать.

Он подошел к одному из стеллажей в дальнем углу, почти скрытому тенью. Смахнул толстый слой пыли с коробки. На боку коробки было написано корявым почерком: "НГ. Проп. без вести. 2015-2020". Негласные. Пропавшие без вести.

– Этот стеллаж, – Волгин кивнул на него, не глядя на Виталину. – Тут… старый хлам. Дела, которые никому не нужны. Особенно Крутову. Инвентаризацию обычно начинают с дальних углов. Чтобы не мешать. – Он допил кофе, смял кружку. – Я наверх. Работы… – он махнул рукой, – …выше крыши.

Он развернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь за ним прикрылась.

Виталина стояла неподвижно. Его слова висели в воздухе: "Старый хлам" (эхо слов Крутова, но с другим смыслом), "знать, где копать", "дальние углы", "не мешать". Это не было прямой помощью. Это было… возможностью. Осторожно поданной соломинкой. Волгин знал. Знал о списке. Знал, что она будет искать. И дал ключ. Рискуя. Минимально, но рискуя.

Адреналин снова заструился по жилам. Усталость и безнадега подвала отступили. Она подошла к указанному стеллажу. Коробка "НГ. Проп. без вести. 2015-2020". Она сняла ее, подняла крышку. Внутри – папки. Не по алфавиту, не по датам. Хаотично. Она стала быстро просматривать названия. "Петрова А.И. – пропала 12.03.2017". "Семенова Е.Д. – пропала 22.10.2018". Имена из списка Зои Николаевны! Наташа Волкова (с завода)! Ира Мельникова (студентка)!

Она схватила папку Волковой. Вскрыла. Стандартные бумаги: заявление, опросы свидетелей (краткие, формальные), постановление о розыске… И ничего. Никаких следов углубленного расследования. Но на последней странице – короткая, неофициальная записка, подшитая скрепкой: "Место последнего контакта – цех №4 Мехзавода. Найдена леска (образец в приложении). Нач. рекомендовал не акцентировать. Закрыть за отсутствием данных." И подпись: А. Волгин.

Волгин. Он вел это дело. Он нашел леску. И ему приказали замять. "Нач." – Крутов.

Виталина лихорадочно открыла другие папки. В деле Мельниковой – аналогично. Место исчезновения: общежитие ПТУ возле промзоны. И снова в конце – записка Волгина: "Под окном комнаты – следы глины (спец. образец). Нач. указал: не имеет отношения к делу. Приобщать не велел."

Глина. Леска. Все сходилось. Волгин знал. Знает. И годами молчал. Выполнял приказы. Хоронил правду в этом подвале. А теперь… подал ей знак. Почему? Угрызения совести? Страх, что она поднимет шум, и ему достанется? Или что-то еще?

Она собрала несколько ключевых папок (Волкова, Мельникова, еще две с упоминанием промзоны или Объекта) и понесла их к своему столу. Работа по "инвентаризации" начиналась. Ее работа.

Она провела в подвале весь день. Пыль въедалась в кожу, затхлый воздух кружил голову. Она сверяла описи, заполняла формы, как того требовала папка Крутова – медленно, методично, создавая видимость работы. Но ее настоящая работа шла параллельно. Она выписывала в блокнот все упоминания о странных находках (леска, глина, неестественные позы тел – одно тело девушки нашли в карьере "сидящим на камне, как на стуле"), о местах исчезновений (всегда промзона, окраина, Объект), о фамилиях свидетелей, которых опрашивали поверхностно. Она сравнивала почерк в записках Волгина – он менялся. От более энергичного в ранних делах к скупому и осторожному в поздних. Следы сломленного человека.

К вечеру, когда глаза слипались от пыли и усталости, она наткнулась на папку, которая не значилась в списках. Она была засунута за трубу отопления, в дальнем углу. Без названия. Только номер: "Объект-К. 2008." Виталина открыла ее. Внутри – не дело, а подборка вырезок из старых местных газет, несколько служебных записок с грифом "Для служебного пользования" и… фотография.

Статья: "Трагедия на Объекте: работник госпитализирован с нервным срывом". Дата – 2008 год. Кратко: инженер Арсений Каменев, сотрудник закрытого исследовательского комплекса "Объект-К", был найден на рабочем месте в состоянии острого психоза. Утверждал, что "видел кукол, оживающих в темноте". Нанес повреждения лаборатории. Госпитализирован в спецучреждение. Дальнейшая судьба неизвестна. Объект вскоре был законсервирован.

Служебная записка (копия, часть текста вымарана): "…Каменев А.П. проходил курс экспериментальной терапии по коррекции асоциальных тенденций… демонстрировал признаки синдрома навязчивого коллекционирования с элементами агрессии… инцидент 12.10.2008 требует тщательного расследования возможных нарушений протокола…" Подпись неразборчива.

И фотография. Групповой снимок сотрудников "Объекта". Молодые люди в белых халатах. В центре, чуть в стороне – человек с острым, нервным лицом и слишком большими, темными глазами. Он смотрел не в камеру, а куда-то вбок, в пустоту. В руках он держал… не блокнот, не прибор. Он держал куклу. Примитивную, тряпичную, с пуговицами вместо глаз. Надпись карандашом на обороте: "Лаборатория 4. Каменев А.П. 2007г."

Арсений Каменев. Инженер. Экспериментальная терапия. Синдром коллекционирования. Куклы. Исчез. Или не исчез? Его "дальнейшая судьба неизвестна". А девушки пропадать начали через несколько лет после закрытия Объекта.

Виталина смотрела на фотографию. На эти темные, пустые глаза. Она вспомнила описание тела Лены Барсуковой от Зои Николаевны: "…как кукла разбитая". Вспомнила узел из лески. Образцы глины.

Она положила фотографию в блокнот. Спрятала папку обратно за трубу. Сердце бешено колотилось. Это была нить. Первая настоящая нить к "Кукольнику".

Когда она вышла из подвала, в здании МВД было уже пусто. Только дежурный сержант клевал носом у экрана. Она сдала ключ, вышла на улицу. Вечерний Моторск окутывал холодный туман, смешиваясь с промозглой дымкой. Она шла домой, сжимая блокнот с именем Каменева и его фотографией. В голове крутились слова Волгина: "Иногда могилы вскрываются. Если знать, где копать."

Он знал. Он знал про эту папку? Направил ее туда? Или это был случайный подарок судьбы в море пыли?

Она подходила к своему дому. Во дворе было темно и тихо. Она поднялась по скрипучей лестнице, подошла к своей двери. И замерла.

На пороге, прямо перед дверью, лежал небольшой предмет. Не камень. Что-то другое. Что-то завернутое в промокшую от тумана газету.

Виталина осторожно присела на корточки, не касаясь. Развернула край газеты лучом фонарика телефона.

Внутри, грязная и мокрая, лежала кукла. Самодельная, грубая. Сшитая из темной ткани. С волосами из пакли. Но лицо… Лицо было вылеплено из темно-красной глины. И черты его, искаженные и примитивные, были ужасающе узнаваемы. Это было лицо Алены Сорокиной. Улыбающееся, жизнерадостное лицо с фотографии из дела, превращенное в жуткую маску. А на шее куклы, туго затянутый, был повязан сложный узел из белой лески.

На обрывке газеты под куклой, выведено губной помадой или чем-то похожим, красовалось одно слово:

"ПРИВЕТ"

Холодный ужас, острее любой ярости, сжал Виталину горло. Она подняла голову, впиваясь взглядом в черные окна промзоны. Туман клубился, скрывая наблюдателя. Но она знала. Он был там. Он видел. Он знал о ее походе на Строителей. О ее визите к Зое Николаевне. О ее дне в архиве. Он играл с ней. Он добавил ее в свою коллекцию. Или ее кукла уже была готова?

Она схватила куклу, не боясь отпечатков (он их не оставил бы), и бросилась в квартиру, захлопнув дверь на все замки. Прислонилась к ней спиной, сжимая в руке глиняное подобие Алены Сорокиной. Дыхание сбилось.

В подвале архива она нашла имя. На пороге дома ей оставили ответ. Игру начал не только Крутов. Настоящий хозяин Моторска вышел на сцену. И его первый ход был безупречно жесток.

Виталина посмотрела на куклу. На узел лески. Потом на фотографию Каменева в блокноте. Холодный ужас медленно, сантиметр за сантиметром, стал превращаться в ледяную, абсолютную решимость. Страх был роскошью. У нее оставалась только ярость и этот жуткий трофей – приглашение в игру.

Она подошла к столу, положила куклу рядом с пакетиком лески и пробиркой глины. Три экспоната. Начало коллекции. Начало охоты.

Хорошо, Каменев, – подумала она, глядя на его фотографию. – Игра началась. Посмотрим, кто кого соберет.

За окном, в промзоне, во тьме и тумане, зажглся еще один огонек. Рядом с тем, что горел вчера. Как два глаза в темноте.

Глава 6. Точка Невозврата

Глиняное лицо Алены Сорокиной, искаженное в мерзкой пародии на улыбку, лежало на желтой клеенке кухонного стола. Луч утреннего света, пробившийся сквозь щель в заклеенном окне, выхватывал грубые швы, паклю волос и туго затянутый узел лески на шее. Виталина не спала. Она сидела напротив куклы, пистолет на столе рядом, блокнот открыт. Ночной ужас выгорел, оставив после себя пепельно-холодную ясность и стальную решимость. Страх был роскошью для мертвых. Она была жива. И она объявила войну.

Она изучала куклу не как жертва, а как следователь. Почерк.

1. Материал: Темная, грубая ткань – похожа на брезент или старую спецовку. Глина – та самая, темно-красная, обожженная. Совпадала с образцом с ул. Строителей и с описаниями в старых архивах. Специфический сорт.

2. Изготовление: Грубо, быстро, но с пугающим вниманием к деталям лица. Значит, у маньяка было фото Алены (доступ к базе МВД? Или он наблюдал?). Швы – неровные, но крепкие. Рука уверенная, привычная.

3. Послание: Сама кукла – символ власти, превращения живого в предмет коллекции. Узел – его подпись. Слово "ПРИВЕТ" – насмешка, вызов. И доставка на дом – демонстрация всеведения и безнаказанности. Он знал, где она живет. Следил. Возможно, следит сейчас.

Она положила куклу в чистый пластиковый пакет – вещдок. Доказательство не для системы Крутова, а для себя. И для будущего, которого, возможно, не будет. Блокнот пополнился:

Каменев А.П. "Кукольник". Связь с Объектом (2008). Эксперименты? Психиатрия. Синдром коллекционирования. Специалист (инженер/техник?) – доступ к материалам, знаниям.

Цель: Коллекция "идеальных кукол"? Месть обществу? Власть над жизнью и смертью?

Метод: Похищение (промзона, окраины). Консервация тел (галерея?). Оставление меток (леска, узлы, глина). Игра со следствием (кукла).

В МВД идти было бессмысленно. Куклу конфискуют, спишут на чью-то больную фантазию, а ее объявят истеричкой. Крутов только ждал повода. Нужен был другой путь. "Чиж". Сергей Чижиков. Местный компьютерщик с неофициальной базой пропавших. Волгин в архиве намекнул на него косвенно, упомянув "негласные" источники.

Как его найти? Открыто спрашивать – глупо. Виталина вспомнила район – частный сектор у старых теплотрасс, где ютились те, кому не хватило места даже в "хрущевках". Безопаснее идти пешком, без служебной машины. Она переоделась в темные джинсы, простой свитер, ветровку – ничего, что кричало бы "мент". Пистолет – под ветровкой. Блокнот – во внутренний карман. Чувство слежки не покидало, но теперь оно было частью ландшафта, как запах гари.

Район "Чижа" встретил ее царством упадка. Покосившиеся заборы, ржавые гаражи-ракушки, лужи масла. Воздух гудел от близости теплотрасс. Виталина действовала методом "старой бабки" – Зои Николаевны. Купила пачку дешевых сигарет в киоске с решетками.

– Подскажите, Сергея Чижикова ищу, – сказала она продавщице, женщине с лицом, как смятая бумага. – Компьютерщик. Говорят, тут живет.

Женщина оценивающе посмотрела, пожевала губами.

– Чиж? – буркнула она. – Дом вон за тем гаражом, синий, облупленный. Но он… странный. Людей не любит. И не дешево берет.

– Спасибо, – кивнула Виталина. "Странный" и "не дешево" – хорошие признаки.

Синий дом был больше похож на сарай. Занавески плотные. На дверях – самодельный звонок из проводов и кнопки от старой мышки. Виталина нажала. Внутри что-то упало, послышались шаги. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось худое, бледное лицо с большими, слишком яркими глазами за толстыми линзами очков. Темные, неухоженные волосы.

– Что? – голос был высоким, нервным.

– Сергей? – спросила Виталина, стараясь говорить мягко. – Мне нужна помощь. С компьютером. И… с информацией. Меня Волгин… капитан Волгин… упоминал. Сказал, ты можешь помочь найти то, что потеряно.

Глаза за очками расширились. "Волгин" сработало как пароль. Цепочка щелкнула, дверь открылась шире.

– Заходи. Быстро, – прошипел Чиж, оглядывая улицу.

Внутри было царство электроники и хаоса. Мониторы, системные блоки, паяльники, платы, провода – везде. Запах припоя, пыли и немытой посуды. Чиж юркнул к столу, заваленному железом, и уставился на экран, где мигали строки кода.

– Волгин… – пробормотал он, не глядя на Виталину. – Он… осторожный. Не звонит просто так. Кто вы?

– Виталина. Следователь. Новая. Та, что из Лесняково, – ответила она прямо. Ложь здесь была бы губительна.

Чиж резко обернулся. Его взгляд за очками стал еще более пронзительным, изучающим.

– Лесняково… "Синяя Лента"… – он произнес это не как вопрос, а как констатацию. – Вы… вы против Системы. Как и я. Но вы – внутри. Опасно.

– Опасно везде, – парировала Виталина. – Волгин сказал, у тебя есть база. По пропавшим. Неофициальная. Мне она нужна.

Чиж долго смотрел на нее. Потом кивнул, резко, как птица. Подкатил стул к другому столу, заваленному жесткими дисками. Включил старый ноутбук. Загрузка. Пароль из 20+ символов. На экране появился интерфейс – не Windows, что-то самописное, аскетичное.

– Моя "Кунсткамера", – сказал Чиж с горькой гордостью. – То, что Система прячет. Пропавшие. Не только девушки. Но они… главные. – Он открыл папку. "Моторск. Утраченные. Жен." Список. Длинный. Те же имена, что у Зои Николаевны, но больше. 21 имя. Даты. Места. Фото. Сканы заявлений. Вырезки. И… координаты. Точки на карте.

– Откуда? – ахнула Виталина, приближаясь.

– Всё сети, – тараторил Чиж, его пальцы забегали по клавишам. – Соцсети пропавших (до удаления). Форумы местные (анонимные посты). Сканеры полицейских частот (старые, но иногда ловят). Данные с камер городских (уличных, магазинных – взлом). Свидетели… иногда пишут анонимно. Я свожу. Анализирую. Система не любит паттерны. Я – вижу. – Он открыл карту Моторска. Десятки красных точек – места исчезновений. Большинство – промзона, окраины, Объект. Но не хаотично.

Он щелкнул. На карте появились линии, соединяющие точки в определенной последовательности по датам.

– Смотри, – Чиж тыкал пальцем. – Циклы. Не регулярные, но… привязанные. – Он открыл другой файл – график. По вертикали – число исчезновений. По горизонтали – годы. Пики. Провалы. И поверх – график активности старых заводов. Запуск линий. Остановки на ремонт. Технологические циклы. Совпадение пиков. Когда заводы гудели на полную или, наоборот, затихали – пропадали девушки.

– Как ритуал… – прошептала Виталина, ошеломленная. – Он использует шум? Суету? Или… это его личный триггер? Связанный с прошлым на заводе? На Объекте?

– Объект, – Чиж кивнул, открывая новое окно. Скудные данные: спутниковые снимки (старые), слухи с форумов, обрывки сканов документов с грифом "Секретно", утекших бог знает как. – "Объект-К". Закрытый. Пси-исследования? Химзащита? Неясно. Закрыт в 2010. Первое исчезновение – 2011. Арсений Каменев. – Он вывел на экран ту самую групповую фотографию из архива, но более четкую. – Инженер-электронщик. Прошел "коррекцию". Психика нестабильная. Увлечение – куклы. После закрытия Объекта… след теряется. Но… – Чиж открыл еще один файл. Счета. Скрытые транзакции. – Есть шифропочта. Анонимные платежи. На… материалы. Глина специфическая. Леска. Ткань. Идут на складской ящик в промзоне. Завод "Керамик", цех №3. Заброшен. Но сигнал интернета там… есть. Слабый, маскированный.

Цех №3. Завод "Керамик". Тот самый, где в старых делах находили следы глины. И где вчера горел одинокий огонек.

– Ты гений, Чиж, – вырвалось у Виталины.

Он смущенно дернул плечом.

– Данные – это просто данные. Без действий… мусор. – Он посмотрел на нее поверх очков. – Вы… будете действовать? Крутов вас в архив засунул. Система давит. Он… Кукольник… он сильный. И подключенный. – В его глазах был вопрос и… надежда. Хрупкая, как паутина.

Виталина посмотрела на карту. На точку "Завод Керамик, цех №3". На фото Каменева с куклой. На экран с данными Чижа. Потом мысленно – на мешок с глиняной куклой Алены на столе в ее квартире.

– Да, – сказала она тихо, но так, что даже Чиж выпрямился. – Я буду действовать. Но мне нужна твоя помощь. Информация. Наблюдение. Ты – мои глаза и уши в сети. Я – твои руки в реальном мире. Договорились?

Чиж долго молчал. Потом медленно протянул руку – худую, с длинными пальцами программиста. Виталина пожала ее. Холодную, но твердую.

– Договорились, – кивнул он. – Но осторожно. Очень осторожно. Он… он следит. За всеми.

– Знаю, – Виталина выпустила его руку. – Я уже в его коллекции. Теперь очередь за ним.

Она записала точные координаты цеха №3, получила от Чижа чистый "легендированный" телефон для связи и список IP-адресов, за которыми он подозревал слежку (включая возможные каналы Крутова). Выходя из синего дома, она ощущала смесь тревоги и странного облегчения. Она была не одна. Появился союзник. Хрупкий, странный, но гениальный в своем деле.

Она шла обратно, выбирая глухие переулки. Мысли лихорадочно работали. Цех №3. Логово? Мастерская? Нужна разведка. Но как? Одна – самоубийство. Нужны глаза снаружи. Волгин? Рискованно. Барсуков? Его жена – в списке пропавших. Месть могла быть мотивом, но он – преступный авторитет. Опасно.

Внезапно ее телефон (старый, не от Чижа) завибрировал. Незнакомый номер. Не Моторский. Она подняла трубку, сердце екнуло.

– Григорьева, – прозвучал знакомый, ледяной, ненавистный голос. Рябов. – Устраиваешься на новом месте? Моторск… славная дыра. Спокойная. Надеюсь, ты усвоила урок Лесняково и не будешь нарушать это спокойствие? Покой дороже правды, Виталина Юрьевна. Намного дороже. Не заставляй меня напоминать тебе об этом… лично.

Связь прервалась. Виталина замерла посреди грязного переулка. Холодный пот выступил на спине. Рябов. Он знал. Знал, где она. Знал номер нового телефона? Или просто запугивал? Его голос, как всегда, был неоспоримым доказательством всепроникающей власти Системы, против которой она ополчилась.

Она сжала телефон так, что треснул пластик. Страх перед Рябовым был глубже, чем перед Каменевым. Маньяк был монстром, но предсказуемым в своей патологии. Рябов был самой Системой – рациональной, беспощадной, всесильной.

Она посмотрела в сторону промзоны. Над ржавыми трубами висела низкая, серая пелена. Где-то там был цех №3. И Каменев. Ее цель. Ее шанс.

Рябов думал, что запугал ее. Он ошибался. Его звонок стал последней каплей. Точкой невозврата. Она больше не просто расследовала. Она вела партизанскую войну. Против маньяка. Против Крутова. Против Рябова. Против всей этой прогнившей, убивающей правду машины.

Она достала из кармана блокнот, открыла на фотографии Каменева. Потом посмотрела на цех №3 вдалеке. Нарисовала в блокноте условный значок – перекрещенные куклу и пистолет. Знак охоты.

– Хорошо, Рябов, – прошептала она в промозглый воздух Моторска. – Играем. Но ставки теперь выше. На кону – не карьера. На кону – все.

Она спрятала телефон и пошла вперед. К цеху. К Каменеву. К своей новой, еще более безнадежной и яростной войне в городе глины и пепла. Тень из Лесняково растворилась в серых сумерках Моторска, став его частью. Его кошмаром. Его единственной надеждой.

Глава 7. Цех Молчания

Холодный дождь, сменивший утренний туман, стекал по воротнику ветровки, пробирая до костей. Виталина стояла в тени полуразрушенной стены склада, в двухстах метрах от своей цели. Завод "Керамик". Цех №3. Чиж не соврал. Заброшенный индустриальный монстр времен позднего СССР. Огромный корпус из грязно-красного кирпича с выбитыми окнами, похожими на пустые глазницы. Часть крыши провалилась. Ржавые железные ворота, когда-то ворота цеха, были частично открыты, словно зев гигантской мертвой рыбы. От всего места веяло не просто запустением, а заряженным молчанием. Местом, где кричать бесполезно.

Координаты Чижа привели ее сюда окольными путями, через лабиринт промзонских проходных дворов и ржавых заборов. Она шла, постоянно оглядываясь, используя навыки скрытного перемещения, отточенные не в полицейских академиях, а в кровавых переулках Лесняково. Пистолет тяжелым холодком упирался в поясницу. В кармане – блокнот с фотографией Каменева и картой цеха, которую набросала по памяти со слов Чижа. Новый телефон молчал. Пока.

«Он следит. За всеми», – слова Чижа висели в воздухе плотнее дождевых туч. Она чувствовала это на спине – ощущение прицела. Был ли это Каменев? Люди Крутова? Или просто паранойя, разъедающая нервы после звонка Рябова? В Моторске граница между реальной угрозой и гнетущей атмосферой была стерта.

Подход к цеху преграждало открытое пространство – бывшая разгрузочная площадка, заросшая бурьяном и заваленная остовами разбитых поддонов и кусками бетона. Прямой путь – самоубийство. Виталина присела на корточки, оценивая варианты. С тыла. За цехом тянулась узкая полоса земли между его стеной и глухим забором соседнего, еще более разрушенного корпуса. Там было темнее, больше укрытий, но и больше ловушек – битого стекла, открытых люков, провисших тросов.

Она уже собралась двинуться в обход, как услышала сдавленный кашель совсем рядом. Виталина инстинктивно прижалась к стене склада, рука схватилась за рукоять пистолета. Из-за угла соседнего сарая, придерживаясь за грудь и тяжело дыша, вышел… Волгин. Он был без формы – в потертой куртке, джинсах, шапке-ушанке, нахлобученной низко на лоб. Лицо серое, осунувшееся за ночь. В руках – не оружие, а небольшой бинокль. Он выглядел не как преследователь, а как загнанный зверь.

Их взгляды встретились. Волгин вздрогнул, глаза расширились от ужаса. Он сделал шаг назад, оглядываясь, словно боялся, что их увидели вместе.

– Вы… что вы тут делаете, Григорьева?! – прошипел он, подходя ближе, но сохраняя дистанцию. Его дыхание было хриплым, прерывистым – приступ астмы? – Вас же в архив… Крутов…

– А вы, капитан? – парировала Виталина, не выпуская пистолета из поля зрения. – Неформальная разведка? Проверяете, как новая сотрудница выполняет приказ об инвентаризации? В подвале?

Волгин сглотнул, снял шапку, провел рукой по лицу. Дождь стекал по его щекам, смешиваясь с потом.

– Я… я видел куклу, – выпалил он тихо, отчаянно. – В архиве… вы не спрятали папку Каменева достаточно хорошо. Я… я понял. – Он посмотрел на цех №3, его глаза наполнились таким ужасом, что Виталина на мгновение дрогнула. – Вы не послушали. Полезли сюда. Это… это ловушка. Или сумасшествие.

– Почему вы здесь, Волгин? – спросила Виталина жестко, опуская пистолет, но не расслабляясь. – Чтобы остановить меня? Или потому, что вы тоже не можете больше молчать? Как тогда, когда подшивали образцы лески в дела?

Он сжал кулаки, его плечи затряслись не от холода.

– Я не герой, Григорьева! – его шепот превратился в сдавленный крик. – У меня семья! Дочь-подросток! Крутов… он не просто циничный бюрократ. У него рычаги. И связи. С ФСБ. С теми, кто… покрывает это. Если я начну копать… – Он не договорил. Смысл был ясен. Угрозы. Расплата. Не обязательно ему самому. – А этот… Каменев… он не человек. Он тень. Призрак. Он везде и нигде. И он любит играть. Любит, когда боятся.

– А вы боитесь? – спросила Виталина, глядя ему прямо в глаза.

– Да, черт возьми, боюсь! – признался он с горькой искренностью. – Каждый день. С тех пор, как нашел первую… метку. И понял, что система меня сожрет, если я пискну. Но… – он посмотрел на цех, потом на Виталину, и в его потухших глазах мелькнул слабый огонек. – Но видеть, как ты идешь туда одна… после того, что они сделали с Соколовой в Лесняково… с Герой… – Он замолчал, снова закашлялся. – Я не могу тебе помочь. Но… я могу быть глазами снаружи. Предупредить, если кто-то подойдет. Крутов. Его люди. Или… он. Если увижу. У меня бинокль. Рация… сброшенная частота, не служебная. – Он достал из кармана маленькую рацию, протянул ей вторую. – Возьми. Канал 3. Без позывных. Только если… если что-то пойдет не так.

Виталина медленно взяла рацию. Это был не союз. Это было меньшее из зол. Признание собственного бессилия. Но в условиях тотальной изоляции – бесценный дар. Волгин переступал свою черту страха. Минимально, но переступал.

– Почему? – спросила она. – Почему сейчас? Из-за куклы?

Волгин отвернулся, смотря в бинокль на подступы к цеху.

– Из-за Алены Сорокиной, – пробормотал он. – Она… она училась в одной школе с моей дочерью. Бывала у нас дома, они общались. Звонила ей в тот вечер… перед тем, как выйти к тому "парню". – Его голос сорвался. – Моя дочь не спит ночами. Боится. А я… я ничего не могу сделать. Как и тогда. – Он резко выдохнул. – Иди. Если решила. Я здесь. Но недолго. Через час – смена у Крутова, начнут искать.

Виталина кивнула. Слова благодарности здесь были бы фальшью. Она проверила рацию – связь была. Сунула ее в карман. Взглянула на Волгина – он уже прильнул к биноклю, его фигура напряжена, как тетива. Он был ее слабым щитом. Единственным.

– Не теряйте меня из виду, капитан, – сказала она и, не дожидаясь ответа, рванула в сторону узкого прохода между цехами.

Движение по территории завода было кошмаром. Грязь по щиколотку, скользкие плиты, острые обломки кирпича под ногами. Запах гнили, ржавчины и чего-то химически-сладкого, въевшегося в стены. Виталина двигалась быстро и тихо, используя каждый выступ, каждую тень как укрытие. Ощущение слежки не отпускало, но теперь это было конкретнее – Волгин где-то там, на другом конце рации. Возможно, не один.

Она подобралась к черному ходу цеха №3 – небольшой металлической двери, почти сросшейся с ржавой стеной от времени. Замок висел сломанным. Дверь была приоткрыта на палец. Темнота внутри казалась абсолютной, густой, как смола. Виталина достала мощный тактический фонарик (припасенный еще со времен Лесняково), прижала рацию к губам:

– У черного хода. Иду внутрь.

В ответ – только короткий шипящий выдох в динамик. Волгин был на связи.

Она толкнула дверь. Ржавые петли взвыли пронзительно, как крик раненой птицы, раздирая гнетущую тишину промзоны. Виталина замерла, прислушиваясь. Ни шагов, ни звуков изнутри. Только капанье воды где-то в глубине.

Она шагнула внутрь. Фонарь выхватил из тьмы царство разрухи и запустения. Гигантское пространство цеха. Остовы станков, покрытые толстым слоем пыли и паутиной. Разбитые формы для кирпича. Горы битой керамики под ногами. Воздух – тяжелый, спертый, с тем самым сладковато-химическим оттенком, что был снаружи, но в разы сильнее. И еще… еще запах. Слабый, но отчетливый. Запах глины. Свежей, влажной глины. Не пылью веков, а как из только что вскрытого пакета.

Фонарь скользил по стенам, по потолку с провалами, по полу. И вдруг луч выхватил нечто, от чего кровь застыла в жилах. В дальнем углу цеха, за грудами хлама, стоял… стол. Чистый, почти стерильный на фоне окружающего хаоса. На нем – инструменты. Специальные ножи для резки глины, стеки, проволока. Рядом – аккуратные стопки ткани (той самой, грубой, как на кукле Алены), мотки белой лески. И посреди этого порядка – незаконченная кукла. Только каркас из проволоки, облепленный темно-красной глиной. Без лица. Но по пропорциям… женская фигура.

Виталина медленно подошла ближе, пистолет наготове. Это была его мастерская. Активная. Совсем недавно он здесь был. Сердце бешено колотилось. Она навела луч на незаконченную куклу. И тут заметила метки. На полу, ведущие от стола вглубь цеха, к еще более темному провалу – возможно, бывшей сушильной камере или кладовой. Следы. Не пыльные, а четкие. От ботинок среднего размера. И между ними… капли. Темные, почти черные в свете фонаря. Капли, которые могли быть водой… но пахли не водой. Слабо, но неумолимо пахли медью. Кровью.

– Волгин, – шепотом в рацию. – Внутри. Следы. Стол с инструментами. Незаконченная кукла. И… кровь. Свежая. Ведут вглубь.

В ответ – резкий, прерывистый вдох и шипение помех. Потом голос Волгина, искаженный страхом:

– Выходи! Немедленно! С южной стороны… движение! Машина! Темный внедорожник! Не наши! Выехала из-за угла цеха №5! Едет сюда!

Холодный укол страха пронзил Виталину. Не Каменев. Машина. Темная. Не полиция. Люди Крутова? ФСБ? Или… сам "Кукольник" не ходил пешком? Она бросила взгляд на следы крови, ведущие в темноту. Туда могла быть утянута новая жертва. Секунды решали все.

– Волгин, отходите! Безопасность! – прошипела она в рацию и, не дожидаясь ответа, рванула не к выходу, а вслед за следами. В глубь цеха. К темному провалу. Пистолет в вытянутой руке, фонарь, как скальпель, режущий тьму.

Темный провал оказался дверью в небольшое подсобное помещение. Дверь была приоткрыта. Запах крови здесь был сильнее, смешанный с запахом глины и чего-то… антисептического? Виталина толкнула дверь плечом.

Фонарь выхватил:

Пустые стеллажи вдоль стен.

На полу – большое темное пятно. Липкое. Еще влажное.

Рядом с пятном – обрывки той же грубой ткани. И белая леска. Рассыпанная, как паутина.

И на стене, прямо напротив входа, на высоте человеческого роста – надпись. Выведена не краской, не мелом. Она была написана… кровью. Той самой, что сочилась из пятна на полу. Всего одно слово, корявое, торопливое, но леденящее душу:

"ЖДИ"

В этот момент снаружи, со стороны главных ворот цеха, раздался звук двигателя. Грубый, ревущий. Машина резко затормозила прямо у входа. Хлопнули двери. Голоса. Мужские. Грубые. Не Крутов. Чужие.

Виталина выключила фонарь. Прижалась к стене рядом с дверью подсобки. Адреналин лился в кровь ледяным огнем. Она была в ловушке. Между свежими следами насилия и надписью "ЖДИ" на стене – и неизвестными, явно враждебными людьми у входа. Волгин молчал. Где он? Цел ли?

Шаги. Тяжелые, уверенные. Не один человек. Вошли в цех. Лучи их фонарей заскользили по мусору, по станкам.

– …говорил, сигнал был тут, – донесся хриплый голос. – Где-то в задних углах. Проверяй.

– А что искать-то? Призрака? – усмехнулся другой.

– То, что шевелится. Или то, что не должно тут быть. Босс сказал – чистота. Любой ценой. Особенно после вчерашнего "подарка" новой ментше.

Вчерашний "подарок". Кукла Алены. Босс. Крутов? Или кто-то выше? Чистота. Они пришли не искать Каменева. Они пришли зачищать. Убирать улики. И, возможно, свидетелей.

Луч фонаря скользнул мимо двери подсобки. Виталина затаила дыхание. Сердце билось так громко, что казалось, его слышно в тишине цеха. Она сжала пистолет. Вариантов не было. Стрелять? Один против… скольких? Трех? Четырех? В темноте, в незнакомом месте? Самоубийство. Спрятаться? В подсобке – только стеллажи и кровавое пятно. Ловушка.

Шаги приближались. Лучи фонарей метались, выхватывая пыльные углы. Один из них остановился… на столе с инструментами Каменева.

– Опа… – протянул хриплый голос. – Чьи это игрушки? Аккуратные такие…

– Похоже, наш Кукольник не на шутку разыгрался, – усмехнулся второй. – Смотри, глина еще свежая. И леска… та самая.

Виталина увидела тень – огромную, искаженную – на стене подсобки. Кто-то стоял прямо у двери. Его фонарь светил внутрь цеха, но он мог шагнуть в подсобку в любой момент.

– А тут что? – голос прозвучал совсем близко. Тень наклонилась. Он увидел пятно крови на полу у входа в подсобку. – Тепленькое… Кто-то недавно поранился. Или поранили…

Виталина прицелилась в дверной проем. Ее палец лег на спуск. Секунды. Сейчас он войдет…

Внезапно снаружи, со стороны, где оставался Волгин, раздался оглушительный звук! Как будто огромный кусок железа с грохотом упал с высоты. Потом – визг тормозов другой машины, резкий, неожиданный. И крики. Не те, что были в цеху. Другие. Возбужденные. Милицейские сирены? Или просто имитация?

– Черт! – рявкнул хриплый голос прямо у двери. – Копы? Откуда?!

– Не наши! – крикнул кто-то из глубины цеха. – Уходим! Быстро!

Шаги. Топот. Машина завелась с ревом. Двери хлопнули. Резина взвизгнула по мокрому бетону. Машина рванула прочь.

В цехе воцарилась тишина. Только капанье воды и бешеный стук сердца Виталины. Что это было? Волгин? Он отвлек их? Ценой чего?

Она осторожно выглянула из подсобки. Цех был пуст. На столе Каменева свет ее фонаря выхватил новую деталь. Рядом с инструментами, где лежала леска, теперь было пусто. Кто-то из пришедших успел схватить моток. Уничтожить улику? Или… это была их цель?

Рация на груди Виталины шипнула. Слабый, прерывистый голос Волгина:

– У…шли? Вы… цела?

– Цела, – выдохнула Виталина. – Что это было?

– Я… кинул баллон с краской со склада… под колеса ихней второй машины… подъехала… – он задыхался. – Сымитировал сирену… рацией… Они купились… Уехали… Я… я ухожу. Меня могли… увидеть… Будь осторожна… Он… он еще здесь… Чувствую…

Связь прервалась. Волгин исчез, как тень.

Виталина стояла посреди цеха Каменева. У стола с его инструментами. У незаконченной куклы. Над кровавым пятном и зловещим "ЖДИ". Она подняла фонарь, осветила темный провал подсобки, где на стене алела надпись. Потом луч скользнул вверх, на провал в крыше. Там, в черном квадрате неба, пробивающемся сквозь дыру, ничего не было. Но она знала. Он смотрел. Арсений Каменев. Кукольник. Он видел все. Видел ее страх. Видел хаос. Видел, как его логово посетили незваные гости. И оставил свое послание.

"ЖДИ".

Оно висело в воздухе, написанное кровью. Обещание. Угроза. Приглашение на следующий акт игры.

Виталина повернулась и пошла к выходу. Не бежала. Шла медленно, спиной к темноте. Пистолет в опущенной руке. Она не боялась выстрела в спину. Каменев не убивал так просто. Он коллекционировал. Он готовил кукол.

Она вышла из цеха в колючий, мокрый ветер. Дождь хлестал по лицу. Она не оглядывалась на промзону, на горящие или потухшие огоньки. Она шла домой, к глиняному лицу Алены на столе. Первый контакт состоялся. Логово найдено. Игра вскрыта. И теперь она знала – следующее "ПРИВЕТ" от Кукольника будет адресовано лично ей. И оно будет страшнее куклы.

Глава 8. Кровь на Руках

Дверь квартиры захлопнулась за ней с гулким эхом, будто гробовая крышка. Виталина прислонилась к ней спиной, не в силах сделать шаг. Промозглый холод промзоны въелся в кости глубже дождя, но внутри горел ледяной огонь – смесь адреналина, ярости и животного страха. Запах цеха №3 витал над ней: глина, ржавчина, антисептик… и медь. Слабо, но неотступно. Запах крови с того пятна. Запах слова "ЖДИ", написанного на стене.

Она скинула мокрую ветровку, бросила ее на пол. Пистолет лег на стол рядом с пакетом, где лежала кукла Алены. Глиняное лицо смотрело на нее пустыми глазницами, улыбаясь мертвой улыбкой. Виталина подошла к раковине. Включила воду. Ледяные струи. Она судорожно терла руки, сдирая невидимую грязь, въевшийся запах крови. Мыло пенилось, смывая глиняную пыль с пальцев, но ощущение липкой скверны не проходило. Ее руки были чисты. А руки Каменева? Тех людей во внедорожнике? Руки Крутова и Рябова? Они были в крови по локоть, и она не могла их омыть.

"ЖДИ". Слово горело в мозгу. Кровью кого? Новой жертвы? Той, чью плоть он превращал в свою новую "куклу" прямо сейчас, пока она дрожала здесь? В подсобке не было тела. Значит, утащил. Значит, время еще есть? Или уже нет? Волгин молчал. Рация лежала мертвым грузом. Где он? Цел ли? Его отчаянный поступок – баллон с краской, имитация сирены – спас ей жизнь, но поставил под смертельный удар его самого.

Телефон Чижа (чистый) завибрировал на столе. Виталина схватила его.

– Чиж?

– Виталина? Вы… живы? – его голос был высоким от напряжения. – Я… я видел! Сигнал! В цеху №3! Мощный всплеск передачи данных! Всего на секунды! Прямо перед тем, как приехала та машина! Он… он был там! Он видел вас! И передал сигнал! Куда – не знаю, зашифровано намертво. Потом… потом сигнал пропал. И появился… другой. На Объекте. Кратковременно.

Каменев. Он не просто наблюдал. Он фиксировал. Документировал. Возможно, транслировал кому-то? ФСБ? Нестерову? Рябову? И теперь он на Объекте. С новой жертвой? Или просто сменил логово?

– Машина, Чиж, – прошипела Виталина, сжимая телефон. – Темный внедорожник. Не полиция. Уехали в сторону…?

– Центра! – выпалил Чиж. – Камеры на выезде из промзоны поймали. Темный "Ленд Крузер". Без номеров. Свернул к зданию… Администрации города. Но это не точно, камеры там слепые зоны.

Администрация. Крутов? Или его кураторы? "Босс сказал – чистота". Они пришли не за Каменевым. Они пришли уничтожить следы. Леску со стола взяли. Значит, знали, что искать. Значит, связаны. Система прикрытия работала как часы.

– Волгин… – начала Виталина.

– Ничего, – перебил Чиж. – Его рация молчит. Но сканеры МВД не ловят тревогу по нему. Пока. Думаю, жив. Спрятался.

Маленькая капля облегчения в море горечи. Она положила телефон. Взгляд упал на старую газетную вырезку, приколотую над столом. Не из Моторска. Из Лесняково. Некролог. Строгие буквы: "Соколова Елена Петровна. Выдающийся судмедэксперт. Погибла при исполнении…" И маленькая фотография. Умные, усталые глаза. Ее друг. Ее потеря.

Виталина подошла, коснулась пальцем пожелтевшей бумаги. В Лесняково Соколова тоже копалась не в том, во что следовало. Нашла нити к Рябову. И ее "убрали". Официально – несчастный случай. Как Лену Барсукову в карьере. Как ту девушку, чья кровь запеклась на стене цеха №3. Шаблон. Системный, отлаженный шаблон устранения неудобных людей и улик.

"ЖДИ". Слово слилось с фотографией Соколовой. Каменев писал кровью, но послание было от всей этой машины смерти. Жди своей очереди. Жди, когда тебя превратят в куклу или в несчастный случай.

Ярость, тихая и страшная, поднялась из глубины, сжигая страх, сжигая сомнения. Она не будет ждать. Она не станет следующей Соколовой. Не станет кровавым пятном на полу чужой подсобки.

Она резко развернулась, схватила рацию Волгина. Вытащила батарею, разломала корпус, выдрала микросхемы. Потом – свой старый служебный телефон. SIM-карта – пополам. Сам телефон – под ботинок. Хруст пластика. Разрыв. Официальный канал связи с Системой мертв. Только Чиж. Только теневая связь.

Она подошла к столу. Открыла блокнот. На странице с фотографией Каменева она крупно вывела:

ЦЕЛЬ 1: КАМЕНЕВ. ЛОГОВО: ОБЪЕКТ? ЦЕХ №3 (ПРОВЕРИТЬ)?

ЦЕЛЬ 2: СИСТЕМА ПРИКРЫТИЯ. КРУТОВ -> НЕСТЕРОВ (ФСБ) -> ? -> РЯБОВ.

МЕТОД: ВНЕ СИСТЕМЫ. ТЕНЬ.

РЕСУРСЫ: ЧИЖ (ИНФА). ВОЛГИН? (РИСК). БАРСУКОВ? (МЕСТЬ).

Она писала быстро, яростно. План рождался из хаоса, как кляксы крови на бумаге. Она не следователь МВД. Она партизан. Враг государства в глазах государства. Враг маньяка в глазах маньяка. И у нее не было выбора.

Внезапно в дверь постучали. Тяжело. Властно. Не Зоя Николаевна.

– Григорьева! Открывай! МВД!

Голос был не Крутова. Младшего по званию. Но за ним стоял он. Виталина мгновенно смела со стола пистолет, блокнот, пакет с куклой – в ящик, под свитера. Обыск? Проверка после вчерашнего "хулиганства"? Или реакция на ее вылазку в промзону? Волгин мог проговориться под давлением. Или их видели вместе.