210 дней назад

Глава 1

Августовское солнце палило нещадно, превращая улицу в раскаленную пустыню. Я шла к новой поликлинике, поправляя тонкие лямки голубого сарафана, который мягко струился, скрывая мой округлившийся живот.

Седьмой месяц беременности делал каждый шаг тяжелым, будто я тащила не только себя, но и весь свой мир. Погладила живот, чувствуя, как малыш толкается, и прошептала: «Тише, маленький, дай маме дойти».

Но в груди ныло что-то необъяснимое, как будто сердце знало больше, чем я сама. Я отгоняла эти мысли, но они цеплялись, как колючки, за края сознания.

Переезд в этот город был моим побегом. Побегом от прошлого, от ошибок, от самой себя. Новая поликлиника с ее запахом свежей краски и гудящим кондиционером казалась просто очередным пунктом в моем плане начать все заново.

Плановый прием у нового гинеколога – ничего особенного, рутина, которая должна была успокоить. Но внутри что-то дрожало, как натянутая струна, готовая лопнуть.

Я не хотела думать, почему. Не хотела вспоминать ту ночь, когда я поддалась порыву, зная, что поступаю неправильно. Ту ночь, когда я согрешила, позволив себе утонуть в чужих объятиях, в чужом тепле, которого у меня не было права касаться.

В приемной устроилась в мягком кресле, поставив рядом сумку с бутылкой воды и пачкой крекеров – мой спасательный круг на случай, если малыш решит, что мне срочно нужно перекусить.  Огляделась.

Другие женщины сидели вокруг, каждая со своим сроком. У одной живот был таким огромным, что, казалось, она вот-вот родит прямо здесь. У другой – едва заметный, но она держала на нем руку, будто защищая.

И у всех были спутники. Мужья, партнеры, кто-то листал телефон, кто-то шептал что-то на ухо, вызывая улыбки.

Мое сердце сжалось, словно его стиснули ледяной рукой. Я была одна. Без мужчины, без мужа, без того, кто мог бы держать меня за руку. Только я и малыш.

Снова погладила живот, шепнув: «Мы справимся, правда?» Но внутри все кричало: «А если нет? Если я не справлюсь? Если я не смогу дать тебе все, что ты заслуживаешь?»

Я кусала губы и старалась прогнать эти мысли.

Так, Надежда, ты же не героиня трагедии. Соберись. Ты не имеешь права раскисать.

Чтобы отвлечься, достала телефон и набрала Лерку. Подруга, с которой мы были ближе чем с родной сестрой, всегда была моей отдушиной, тем, кто мог вытащить меня из любой тьмы своей энергией. Она ответила после второго гудка, как всегда, с таким энтузиазмом, будто собиралась покорять мир.

– Надюшка! Ну что, как на новом месте, уже приснился жених невесте? Уже нашла себе рыцаря? – хохотнула она.

– Ага, прямо очередь до горизонта, – фыркнула, закатив глаза. – Сижу в поликлинике, жду врача. Жара, Лер, я как пирожок в духовке.

– Ты и есть пирожок, только с начинкой, – подхватила она. – Как малыш?

– Пинается, как чемпион. Кажется, ему тут веселее, чем мне.

Мы болтали минут пять о пустяках – о том, как Лерка пролила смузи на новый диван, как я до сих пор не разобрала коробки после переезда. Ее голос был как глоток воздуха, но он не мог заглушить ту боль, что сидела внутри, как заноза.

Я засмеялась, когда она рассказала, как ее кот Пистолет застрял в шторах, гоняясь за мухой, но смех был хрупким, как стекло. И тут из кабинета раздалось:

– Надежда Волкова!

Попрощалась с Леркой, сунула телефон в сумку и вошла в кабинет, все еще цепляясь за остатки улыбки. Но она разбилась вдребезги, как только я увидела врача.

Мужчина сидел за столом, печатая что-то на компьютере. Белый халат, накрахмаленный до хруста, голубая рубашка, аккуратная модная стрижка темных волос.

Он поднял глаза, и мое сердце замерло.

А потом заколотилось так, будто хотело вырваться из груди. Синие глаза. Его глаза.

Костя. Константин Лебедев.

Пол начал уходить из-под ног, как воздух становится густым, как в глазах темнеет. Начала оседать, цепляясь за пустоту, и мир вокруг поплыл.

Он среагировал мгновенно. Вскочил, обогнул стол в два шага и подхватил меня, не дав упасть. Руки были сильными, теплыми, и от этого прикосновения мое сердце сжалось еще сильнее. Доктор уложил меня на кушетку, я слышала его голос, но слова доходили как сквозь толщу воды.

– Надежда, вы меня слышите? – в его тоне была только профессиональная забота, холодная, как лед. – Вам лучше? Давайте я принесу воды.

Высокий, с широкими плечами, которые даже халат не мог скрыть. Ему было тридцать два, я знала это точно. Но в его синих глазах – ничего. Пустота. Ни тени узнавания, ни намека на то, что он помнит меня.

Это было как удар под дых. Он не узнавал меня.

Неужели я была для него настолько незначительной? Ту ночь, когда я поддалась слабости, когда позволила себе утонуть в его взгляде, в его тепле, зная, что это неправильно – он просто вычеркнул ее?

Чувствовала, как слезы жгут глаза, но плакать я не стала, подавила все эмоции. Только не перед ним.

– Я… в порядке, – выдохнула, пытаясь сесть.

Он мягко придержал меня за плечо, и это прикосновение обожгло, как огонь. Я хотела кричать, хотела спросить, как он может быть таким спокойным, таким чужим, но вместо этого просто сглотнула и уставилась в пол.

– Лежите пока, – сказал он. – Давление, наверное, упало из-за жары. Сейчас принесу воды, и мы измерим.

Доктор отошел к кулеру, а я лежала, пытаясь собрать себя по кусочкам. Это был он. Тот самый Костя. Или… не он? Но эти глаза, этот голос – все совпадало.

Ту ночь я хранила в памяти, как секрет, который жег изнутри. А теперь он стоит передо мной, в этом кабинете, и смотрит, как на незнакомку.

А ты правда думала, что для него это что-то значило? Ты же не звезда, а просто дура, которая влипла по уши.

Мужчина вернулся с пластиковым стаканчиком воды, села, сделала глоток, пытаясь выиграть время. Пока он надевал манжету тонометра, заметила, как медсестра в углу бросает на него взгляды.

Молоденькая, с идеальной кожей и глазами, полными обожания. Я почти закатила глаза.

Ну конечно, он тут местная знаменитость. А я – просто беременная, которая чуть не рухнула в обморок. Браво, Надежда, отличное представление.

– Давление в норме, – сказал, глядя на тонометр. – Но пейте больше воды и отдыхайте, особенно в такую жару. Как вы себя чувствуете?

Начала говорить – про усталость, про толчки малыша, которые иногда были такими сильными, что я вздрагивала, про ноющую спину. Обычные вещи, которые я обсуждала с врачами десятки раз.

Но каждое слово было как шаг по битому стеклу. Я старалась не смотреть ему в глаза, но воспоминания о той ночи – его смех, тепло, взгляд – жгли меня изнутри. Я согрешила, и теперь расплачиваюсь, сидя перед ним, с ребенком, которого он, возможно, никогда не узнает.

– Надежда, вы уверены, что все в порядке? – доктор снова заглянул в лицо, поднимая глаза. – Вы выглядите… взволнованной.

Горло сжалось в болезненном спазме.

«Взволнованной? О, ты даже не представляешь», – подумала я, но выдавила улыбку, которая, наверное, выглядела как гримаса.

– Просто жара, – солгала. – И… я тут одна, без мужа. Это немного… выбивает из колеи.

Он кивнул, во взгляде мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Или мне показалось? Я хотела верить, что в нем есть хоть что-то, хоть намек на память, но его глаза были пустыми, как чистый лист.

– Понимаю. Но вы справляетесь. А малыш, судя по вашим словам, в порядке.

Он улыбнулся, и эта улыбка разорвала мне сердце. Она была такой знакомой, но такой чужой. Я хотела закричать, спросить, как он может быть таким спокойным, но вместо этого пробормотала:

– Спасибо, доктор.

Остаток приема прошел как в тумане. Он задавал вопросы, проверял анализы, назначал витамины. Я отвечала на автопилоте, стараясь не смотреть на него.

Когда я вышла из кабинета, сжимая листок с рекомендациями, чувствовала себя так, будто меня пропустили через каток. Жара на улице накрыла как одеяло, но я была почти благодарна ей – она отвлекала от боли в груди.

Остановилась у старого клена у входа, прислонилась к стволу, закрыла глаза. Слезы жгли, но я не дала им вырваться.

«Мы справимся, маленький, – шепнула я, погладив живот. – Даже если прошлое решило вернуться и ударить меня по голове». 

Но в глубине души я знала: эта встреча – не случайность. Это было начало чего-то, что я не могла ни понять, ни остановить.

Глава 2

Откинулся на спинку кресла, глядя на экран компьютера, где карточка Надежды Волковой так и осталась недозаполненной. Жара, черт возьми, жара.

Она, должно быть, виновата в том, что я сижу тут, как идиот, пялясь в пустоту вместо того, чтобы вбить пару строк про давление и рекомендации по витаминам.

Обычно я справляюсь с этим за минуту, но сегодня…

Сегодня что-то пошло не так. Надежда Волкова. Беременная, все идет у нее по плану и согласно графику, ничего необычного. И все же, когда она вошла в кабинет, я почувствовал, как будто кто-то выдернул провод из моей привычной системы.

Глаза. У нее глаза цвета гречишного меда, как в каком-то дурацком романе смотрели на меня так, будто я должен был что-то знать.

Но я не знал. Или знал? Нет, бред.

Встряхнул головой, пытаясь сбросить это странное ощущение.

– Наташа, сделай кондиционер посильнее, – попросил медсестру, которая возилась с бумагами в углу. Она кивнула, бросив на меня свой фирменный взгляд – смесь обожания и легкой насмешки.

Наташа, конечно, была мастером флирта, но я давно научился игнорировать ее намеки. Не то чтобы она была не в моем вкусе, просто… ну, я врач, а не герой мелодрамы.

Хотя, если честно, сегодня я чувствовал себя именно так – будто попал в сценарий, где я должен был сказать что-то драматичное, а вместо этого просто пялился на тонометр измеряя давление Надежде Волковой.

– Следующую пациентку пригласи, – сказал, стараясь вернуть себя в рабочую колею.

Наташа вышла, а я снова уставился на карточку Надежды. Ее волосы, длинные, темные, с каким-то рыжеватым отливом, когда на них падал свет из окна. Кожа, будто бархатная, даже на вид.

И этот запах…

Я поймал себя на том, что пытаюсь вспомнить, чем она пахла. Что-то легкое, цветочное, но с какой-то теплой нотой, как будто летний вечер.

Роман, ты что, совсем свихнулся? Это пациентка. Беременная пациентка. Соберись, идиот.

За мою недолгую практику – два года после ординатуры и вот уже второй месяц в этой поликлинике – я повидал сотни женщин. Всех их я оценивал строго профессионально: давление, анализы, жалобы, рекомендации.

Никаких эмоций, никакого «ой, какие глаза». Хотя, глаза это последнее на что я смотрю в силу своей профессии. И если кому-то покажется, что моя работа это верх мечтаний, то он ошибается.

Я гинеколог, а не поэт. У меня почти наступила профдеформаця.

Но Надежда Волкова… Она была другой. Не в медицинском смысле – с ней все было в порядке, стандартная беременность, никаких красных флажков.

Но что-то в ней цепляло. Может, то, как она смотрела на меня, когда чуть не упала в обморок? Или как она держалась за живот, будто защищая его от всего мира?

Или этот ее голос, тихий, но с какой-то внутренней силой? Я снова встряхнул головой.

Роман, ты переработал. Или это жара. Точно жара.

День тянулся медленно. Пациентки приходили и уходили, я задавал вопросы, заполнял карточки, шутил, чтобы разрядить обстановку. Но мысли о Надежде Волковой возвращались, как назойливая муха.

Я поймал себя на том, что пытаюсь вспомнить, видел ли я ее раньше. Нет, точно нет. Я бы запомнил. Или не запомнил?

О, отлично, теперь я начинаю сомневаться в собственной памяти. Может, мне самому к неврологу записаться?

К концу смены я был вымотан. Не физически – физически я могу хоть марафон пробежать, спасибо регулярным пробежкам по утрам. Но в голове был какой-то туман.

Закрыл ноутбук, попрощался с Наташей, которая снова попыталась завести разговор о погоде (явно с прицелом на что-то большее), и направился к выходу. В машине я включил кондиционер на полную и уже собирался тронуться, как чуть не врезался в Веронику Максимовну.

Она выскочила из ниоткуда, с этими своими рыжими кудрями, которые вечно лезли ей в лицо, и глазами, как у лисички. Притормозил, опустил стекло и крикнул:

– Вероника, ты что, решила проверить мою реакцию?

Женщина рассмеялась, откидывая волосы с лица. Ей было тридцать два, как и мне, но она выглядела моложе – может, из-за этих ее пухлых губ и легкой полноты, которая, черт возьми, ей очень шла.

Вся больница знала, что она разведена, и, кажется, половина мужского персонала пыталась за ней приударить. Я не был исключением, хотя, если честно, дальше легкого флирта дело не заходило. Она была из тех женщин, которые знают себе цену, но не делают из этого драму.

– Роман, ты как всегда на своей волне, – сказала она, подходя к машине. – Подвезешь? А то я сегодня без колес.

– Садись, – кивнул, открывая пассажирскую дверь.

Она запрыгнула в машину, и я заметил, как она бросила взгляд на мою рубашку. Да, я до сих пор носил стильные рубашки, даже под халатом. Это было как мой личный протест против больничной серости. Это был мой личный стиль, и дань уважения к матери.

«Если ты и должен выглядеть как врач, то хотя бы как врач из сериала», – шутил она.

Мы ехали, болтая о работе, о том, как главврач опять устроил разнос за неправильно заполненные отчеты. Вероника смеялась, рассказывала про свою пациентку, которая пыталась объяснить ей, что ест только органическую еду, но при этом пьет энергетики литрами.

Я слушал, кивал, но мысли снова уплывали к Надежде Волковой. Ее кожа, когда я подхватил ее, чтобы она не упала. Она была такой легкой, будто вообще ничего не весила.

И аромат… Я снова поймал себя на этой мысли и мысленно дал себе подзатыльник.

Роман, ты что, влюбился в пациентку? Это же клиника, в прямом и переносном смысле.

– Ты чего такой задумчивый? – спросила Вероника, глядя на меня с любопытством. – Жара доконала?

– Ага, жара. И пациенты. Одна сегодня чуть в обморок не грохнулась прямо в кабинете.

– О, это та, которую ты героически спас? – Вероника хмыкнула. – Наташа уже всем рассказала, как ты ее на руках к кушетке нес.

– Наташа слишком много болтает, – проворчал, но не смог сдержать улыбку. – Просто работа. Ничего героического.

– Ну, конечно, – поддразнила она. – Ты у нас прямо доктор Хаус, только без хромоты и сарказма.

– Сарказма у меня хватает, – парировал, но в голове снова всплыла Надежда.

Ее глаза, волосы, ее… дьявол, да что со мной не так? Я врач, я не должен думать о пациентках в таком ключе. Это непрофессионально. Это недопустимо. Это… черт возьми, почему я вообще об этом думаю?

Мы подъехали к дому Вероники. Она посмотрела на меня, чуть дольше, чем нужно, и сказала:

– Зайдешь на кофе? У меня есть новый кофейный аппарат, хвалят.

Я знал, что это не просто про кофе. Вероника была не из тех, кто разбрасывается намеками ради спортивного интереса. И, если честно, в любой другой день я бы, наверное, согласился.

Она мне нравилась – умная, красивая, с чувством юмора, которое могло пробить любую защиту. Но сегодня… Сегодня я не хотел.

Не потому, что она мне разонравилась. А потому, что в моей голове сидела совсем другая девушка с ее медовыми глазами и этим запахом, который я до сих пор не мог выкинуть из памяти.

– Спасибо, Вероник, но я вымотался, – стараясь, чтобы это звучало естественно. – Может, в другой раз?

Она посмотрела на меня с легким удивлением, но кивнула.

– Как знаешь, доктор Хаус, – улыбнувшись, и вышла из машины. Я смотрел, как она идет к подъезду, как ее рыжие кудри подпрыгивают в такт шагам, и подумал: «Роман, ты идиот. Полный идиот».

Когда дверь подъезда за ней закрылась, я выругался вслух и ударил по рулю. Не сильно, но достаточно, чтобы почувствовать себя еще большим идиотом.

Что со мной не так? Почему я думаю о какой-то пациентке, которую видел первый раз в жизни?

Включил музыку погромче, чтобы заглушить мысли, поехал домой. Но даже под тяжелые басы я все равно видел перед глазами ее лицо. Надежда. Кто ты такая, черт возьми, и почему я не могу тебя забыть?

Дома бросил ключи на стол, снял рубашку и рухнул на диван. В голове крутился один и тот же вопрос: откуда взялась эта симпатия?

Это было ненормально. Я не из тех, кто теряет голову из-за красивых глаз. Я профессионал. Но что-то в ней было… неуловимое. Как будто она знала что-то, чего не знал я.

Или как будто я должен был что-то знать.

Может, она просто похожа на кого-то? На какую-нибудь актрису из сериала? Или на бывшую одноклассницу?

Но нет, я бы запомнил. Я всегда все помню. Или не всегда?

Встал, налил себе воды и уставился в окно. Город горел огнями, но я видел только ее. Ее волосы, ее глаза, и все еще чувствовал запах.

Так, Роман, тебе нужно принять душ, выспаться и забыть об этом. Завтра новый день, новые пациентки, и все будет как обычно.

Но в глубине души я знал, что это не будет как обычно. Что-то изменилось. И я понятия не имел, что именно.

Глава 3

Улица после посещения доктора вновь встретила меня раскаленным асфальтом и запахом пыли. Я шла, сжимая в руке листок с рекомендациями врача, и чувствовала, как сердце колотится где-то в горле.

Ткань сарафана липла к телу, волосы к шее, а я кусала губы, пытаясь удержать внутреннюю боль, которая разрывала меня на части.

Доктор. Его синие глаза, проклятый рубашка под этим накрахмаленным халатом. Он смотрел на меня, как на незнакомку, как на пустое место.

Сейчас была на грани того, чтобы разрыдаться прямо посреди улицы.

Ну, Наденька, ты хотела новой жизни? Вот тебе и новая жизнь. С сюрпризами.

Свернула в парк, где тень от старых лип давала хоть какую-то передышку от жары. Ноги сами привели меня к скамейке, рухнула на нее, как будто пробежала марафон. Малыш в животе толкнулся, и я автоматически положила руку на живот, поглаживая его.

– Тише, маленький. Маме сейчас немного не до тебя.

Но он, конечно, не слушал, пихался еще сильнее, как будто напоминая, что мы с ним команда. Закрыла глаза, пытаясь вдохнуть поглубже, но вместо воздуха в груди оседали воспоминания.

Лицо. Взгляд. Ничего. Пустота. Как он мог меня не узнать? Я кусала губы до боли, чувствуя, что слезы подступают.

Достала телефон и набрала Альбину. Она всегда была способна вытащить меня из любой хандры. Но вместо ее бодрого «Надюшка, что стряслось?» я услышала только длинные гудки.

Один, два, три. Никто не ответил.

Стиснула телефон, чувствуя, как раздражение смешивается с отчаянием. Ну конечно, Альбина, именно сейчас ты решила не брать трубку.

Быстро набрала сообщение: «Позвони мне срочно!» – спрятала телефон обратно в сумку. Подняться со скамейки не хотелось, но сидеть тут вечно я тоже не могла. Заставила себя встать и поплелась домой, все еще кусая губы и прокручивая в голове тот момент, когда мужчина поднял на меня глаза.

В моей новой квартире, которую я купила после того как продала старую, встретила меня тишиной. Бросила сумку в коридоре, скинула сандалии, пошла на кухню.

Чайник. Надо включить чайник. Это было что-то простое, обыденное, то, что могло вернуть меня в реальность. Налила воду, щелкнула кнопкой и уставилась на него, как будто он мог дать ответы на все мои вопросы.

Но чайник просто гудел, а я стояла, глядя в пустоту, и думала о докторе. Его голос был такой спокойный, профессиональный. Его руки сильные, когда он подхватил меня, чтобы я не упала.

И его глаза – синие, холодные, без малейшего намека на узнавание.

Надюша, ты что, правда думала, что он запомнит тебя после одной ночи? Ты же не супермодель, а обычная женщина, которая… ну, скажем, слегка влипла.

Забыла заварить чай. Чайник щелкнул, отключившись, а я все стояла же у окна, глядя на город, который казался таким чужим. Солнце садилось, окрашивая небо в оранжевый, и я вдруг подумала, что ему нравились мои волосы, их мягкость и шелковистость.

Тряхнула головой, пытаясь прогнать эти мысли, но они возвращались, как назойливые мухи. Вернулась к чайнику, достала ромашковый чай – говорят, он успокаивает, – и заварила себе кружку.

Села за стол, сделала глоток, но даже этот мягкий, травяной вкус не помог. Малыш снова толкнулся, я улыбнулась, несмотря на все.

– Ты прав, маленький, – сказала я тихо. – Надо успокоиться. Мы справимся.

Закрыла глаза, стараясь дышать глубже, как учили на курсах для беременных. Вдох, выдох. Гони прочь все плохие мысли. Но как их гнать, когда перед глазами снова и снова всплывает его лицо?

Его голос, его взгляд, его… черт, да что со мной не так?

Я ведь знала, что та ночь была ошибкой. Одна ночь в канун Нового года, когда я позволила себе забыть о здравом смысле. Шампанское, его смех. И я, которая всегда все держит под контролем, вдруг оказалась в его объятиях.

А теперь он смотрит на меня, как на незнакомку, и я не знаю, что больнее – то, что он меня не узнал, или то, что я до сих пор помню каждый его взгляд и слово.

И тут я вспомнила кое-что еще. В кабинете, когда медсестра позвала его, она сказала: «Роман Сергеевич».