Соль и волшебный кристалл

Элементали. Дочери океана

A.L. Knorr

SALT & STONE

Copyright © A.L. Knorr, 2018 All rights reserved

Издательство выражает благодарность литературному агентству Synopsis Literary Agency за содействие в приобретении прав.

Перевод с английского Марины Синельниковой

© М. В. Синельникова, перевод, 2025

© Серийное оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025 Издательство Иностранка®

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025 Издательство Иностранка®

Глава 1

Джорджи заехала на подъездную дорожку Сатерлендов, припарковала мамин джип и выключила двигатель. Мы отстегнули ремни безопасности, но Джорджи, казалось, выходить из машины не собиралась.

– Что с тобой? – спросила я, тронув подругу за плечо.

Джорджи повернулась ко мне; глаза у нее были мокрые и красные, но она улыбнулась, потом достала бумажный платок из коробки на приборной панели и высморкалась.

– Ну вот, еще одна из нашей компании уехала, – проговорила она, шмыгнув носом.

Мы только что вернулись из аэропорта – провожали Сэксони в Англию на учебу. Она поступила в двенадцатый класс в «Арктурус», школу для магов огня. Летом Сэксони работала au pair [1] в Венеции, а когда вернулась, внутри нее пылало пламя… в буквальном смысле слова. Какой-то тип из мафии посоветовал ей связаться с магом огня по имени Бэзил Чаплин – мол, тому под силу помочь девочке разобраться, что делать с этой огненной силой. Сэксони с отцом поехали на другой конец света, в Дувр, чтобы с ним повидаться. А когда мы увиделись в следующий раз, Сэксони нам рассказала, что ее записали в специальную тайную школу «Арктурус». Оказывается, в девяностых Бэзил открыл ее, чтобы молодые маги огня, такие как Сэксони, овладевали своей силой в безопасном месте. Если верить Бэзилу, у «Арктуруса» имелись договоренности с несколькими частными агентствами, которые брали этих магов на работу после окончания учебы. Нам с Джорджи казалось, что Сэксони ждет шикарное и волнующее будущее: тайные шпионские задания или членство в команде магов, сражающихся с террористами…

– А потом и ты уедешь, Тарга, – продолжала Джорджи. – Столько всего случилось, всё так поменялось. К этому не так-то просто привыкнуть, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула я.

– Я никак такого не ожидала. Я думала, школу мы будем заканчивать вместе.

– Ну да, а еще мы думали, что и сама школа никуда не денется, – добавила я.

Джорджи кивнула.

– Точно. Ужасно грустно, что так вышло с Солтфордом, и этот шторм…

«Шторм» – очень мягко сказано. Корпорация TNC пыталась нанять на работу нас с Джорджи, Сэксони и еще одну девочку из Солтфорда по имени Петра. Но когда Петра узнала, что типы из корпорации планируют устроить форменный геноцид, она уничтожила их опытную станцию и нечаянно выпустила на волю архона – невидимого древнего демона. Этот демон напал на Солтфорд, и мы все вместе попытались отразить его атаку. Получалось у нас плохо, пока наконец наша подруга Акико, которая как раз была охотником на демонов, не нанесла ему смертельный удар.

К несчастью, за это она заплатила своей жизнью. Мы до сих пор не можем удержаться от слез, когда об этом вспоминаем. Мы договорились даже между собой называть архона «шторм», чтобы не проговориться случайно при посторонних. Похоже, в Солтфорде только мы (и моя мама) знаем, что город изрядно потрепало не просто странное природное явление.

– Но знаешь, мы неплохо справились, с учетом… – продолжила Джорджи.

– С учетом того, что каждый раз, когда ты заходишь в больницу, там начинаются чудесные исцеления, – закончила я.

Когда мы делились друг с другом событиями прошедшего лета, Джорджи рассказала, что она теперь Мудрая. У нее открылся невероятный дар – извлекать целительные свойства земли и перенаправлять их людям, которым это нужно. Эта ее способность очень пригодилась после шторма.

– А ты с твоим голосом добилась того, что пресса оставила нас в покое и писала исключительно о том, как в городе ликвидируют последствия катастрофы. – Джорджи покачала головой. – Боюсь даже представить, что бы началось, если б ты не велела тому парню, который снимал нас на пляже, удалить видео.

– Да, все было бы куда хуже, – согласилась я.

Джорджи кивнула, но вид у нее все равно был несчастный.

– Ты что, не хочешь ехать в Ирландию? – Я начала тревожиться. – Не хочешь, но чувствуешь, что придется?

Она яростно встряхнула головой и снова высморкалась.

– Да нет, я ужасно рада, что еду, и жду не дождусь, когда опять повидаюсь с Джашером. Солтфорд без подруг – это уже совсем не то. Наверное, я просто еще не оправилась от потрясения.

Я крепко обняла Джорджи. Со мной тоже происходило нечто подобное, так что я прекрасно понимала ее чувства. Приятное волнение в предвкушении грядущего путешествия, печаль расставания, и, пожалуй, смутное ощущение вины, что мы покидаем Солтфорд, когда он только отстраивается после катастрофы. Но мы сделали что могли, а теперь пора двигаться дальше – заканчивать школу и привыкать к новой жизни.

– Поверить не могу, что ты уедешь через три дня, – сказала Джорджи, уткнувшись мне в волосы. – А я к тому же так и не познакомилась с Антони, когда он сюда приезжал.

– Времени не было, – сказала я, отпустив подругу, и тут меня осенило. – Слушай, а приезжай ко мне в Польшу! Познакомишься с Антони, увидишь, где мы с мамой будем жить.

Джорджи заулыбалась.

– Точно, и как мне это в голову не пришло?

Подозреваю, что все-таки пришло, но Джорджи слишком хорошо воспитана, чтобы напрашиваться в гости.

– Может, ты ждала приглашения?

– Не исключено, – усмехнулась она. – Но мне нравится эта идея. Слушай, давай, пока вы тут собираете вещи, я попрошу Денизу изучить, что там с рейсами из Польши в Ирландию? Вдруг получится, что я смогу сначала заехать в Гданьск.

– Отличная мысль! – Джорджи заулыбалась так заразительно, что я откликнулась улыбкой. – И давай уже в дом пойдем! Умираю хочу есть.

– Я тоже, если честно, – призналась Джорджи.

Наш с мамой трейлер уничтожил архон. Мы и наши соседи по трейлерному парку перерыли все обломки, искали хоть какие-нибудь уцелевшие вещи. Нашли только зимние шины, резиновый сапог и барометр.

Сначала мы с мамой поселились в гостинице, но потом Лиз и Джорджи позвали нас к себе, сказали, что мы можем жить у них столько, сколько понадобится.

Мы с Джорджи зарегистрировались в двенадцатом классе онлайн-школы и пообещали друг другу учиться на «А»-аттестат [2]. Сэксони тоже записалась в онлайн-школу, но другую, с более гибким графиком – ведь ей-то придется одновременно заниматься еще и в «Арктурусе».

– Как думаешь, когда твоя мама сегодня вернется? – спросила Джорджи, когда мы ставили кипятить воду для спагетти. – Варить на нее?

– У «Синих жилетов» на прощальной вечеринке точно будет какое-нибудь угощение. Наверняка она сначала поест, а потом сбежит домой.

Джорджи рассмеялась.

– Скорее всего, так и будет! Она удивилась, когда Саймон ей сказал, что ребята устроят в ее честь вечеринку?

Она посолила воду и достала из кладовки банку томатной пасты.

Я начала резать овощи для салата.

– Просто обалдела. Ты же знаешь, у нее никогда не было особо близких отношений с коллегами.

– Знаю, но, может, им втайне нравилось, что она у них работает? Ну, в смысле, твоя мама не самый скучный человек. – Джорджи достала из шкафчика у плиты вторую кастрюлю, открыла банку томатной пасты и вывалила ее туда.

– Ой, у них там ужасно сложные и неоднозначные отношения. – Я добавила к зелени нарезанные помидоры и перемешала. – Они еще удивятся, когда поймут, что без мамы работа идет далеко не так гладко, это я тебе точно говорю.

Тут открылась входная дверь.

– Есть кто дома? – услышали мы.

– Легка на помине, – заметила Джорджи. – Вы рано вернулись, Майра. Есть хотите?

– Мы спагетти готовим, – вставила я.

На лестнице послышались шаги, и в кухню вошла мама. На ней были джинсы и черная футболка, волосы собраны в узел на макушке.

Джорджи посмотрела на нее, изобразив удивление.

– Вы вот в таком виде ходили на вечеринку в честь вашей отставки?

Мама осмотрела себя.

– А что не так?

Мы с Джорджи переглянулись.

– Да нет, все нормально. – Джорджи взяла коробку и вытряхнула целый клубок спагетти. – Ужин на троих? Или вы поели?

– Поела, но не откажусь от ужина с моими любимыми девчонками. Как проводили Сэксони?

– Ей не терпелось пуститься в путь. Не могу ее винить. Нам всем сейчас лучше выбраться из Солтфорда. – Джорджи опустила спагетти в кипяток. – Как прошла вечеринка?

Мама невесело усмехнулась.

– Всем было тошно. Почему, по-твоему, я так рано вернулась? – Она покачала головой. – Я говорила Саймону, что вечеринка – это плохая идея, лучше бы он мне дал тихо оттуда убраться, не устраивая суеты.

– А может, они взгрустнули, потому что понимают, что теряют ценного коллегу? – сказала я. – Ты же звезда команды, Саймон платил тебе больше всех.

Мама пожала плечами.

– Тогда им следовало порадоваться – все призовые их. Хотя меня это, в общем-то, не особенно волнует. Я давно уже хотела оттуда уйти.

Я постаралась прогнать чувство вины, наполнившее меня от этих слов, но получилось не очень. Мама работала в «Синих жилетах», чтобы содержать меня. Когда я наконец прошла свое морское рождение и стала русалкой, она надеялась, что мы с ней вдвоем нырнем в океан и пройдем цикл соленой воды вместе, как мечтает каждая сирена-мать. Но идея отказаться от человеческой судьбы мне совершенно не нравилась. Дело даже не в том, что я влюбилась в Антони, – просто мне хотелось закончить школу, может, в университет поступить, получить профессию, завести семью. Плавать мне нравилось, но жить в океане – такого я и представить себе не могла. А у мамы мое желание остаться на суше никак не укладывалось в голове.

Так что, когда солтфордскую среднюю школу разрушил архон, а возможность переехать в Польшу и вступить в наследство Новаков предоставилась скорее, чем мы ожидали, мама решила, что это почти так же неплохо, как уйти в море.

Наверное, она все еще надеялась, что я передумаю, скажем, после окончания школы. Но мне и в голову не приходило покинуть Антони. Его выбрало мое русалочье сердце, и никто другой мне не был нужен.

Во время нападения демона мама работала на проекте, но она вылетела домой сразу же, как только смогла. К моменту ее возвращения здесь уже набирали бригады для разбора завалов и строительства. Мы по мере сил помогали соседям наводить порядок. Мама не просила меня рассказать, что тут произошло, да и я сама не готова была поделиться – давало знать о себе потрясение. Но когда она поинтересовалась, скоро ли придет Акико, из глаз у меня полились безмолвные русалочьи слезы, и я наконец выплеснула все, что накопилось у меня на душе.

Мама молча слушала. Я рассказывала ей про предложение TNC, стараясь попутно объяснить, почему не стала ее оповещать, а просто подхватилась и поехала с девчонками – я правда думала, что там дел на несколько часов. Потом говорила про Петру, мою ровесницу, и странную секретную испытательную станцию, на которую нас отвезли, про проект купола и про то, что эта самая Петра о нем выяснила. Во всех подробностях я описала маме, как на город напал огромный демон, с которым TNC заключила соглашение, и как мы пытались его остановить. И что сделала Акико.

Акико… я видела своими глазами, как ее маленькое птичье тело исчезло в темном водовороте, которым, собственно, и являлся демон. Назад она не вернулась.

Это было слишком ужасно, слишком бесповоротно, слишком внезапно и несправедливо. Это не вписывалось в мое понимание справедливости, в мои взгляды на мир. Поэтому я верила, что когда-нибудь снова увижу Акико и она расскажет мне фантастическую историю о том, как попала в другой мир. При мысли о том, что Акико погибла, что она мертва, мое сердце начинало отчаянно колотиться, будто вот-вот выпрыгнет из груди, а к глазам подступали слезы. Поэтому я сказала себе, что она «вознеслась», и это помогло мне справиться с горем.

Дом Акико пострадал от архона, но устоял. Когда мы с Джорджи поняли, что она не вернется, то забрались туда и унесли ее самурайские мечи – единственную вещь, которая имела для нее значение. Мечи хранились теперь в запертом ящике в подвале дома Джорджи – на случай, если Акико каким-то чудом вдруг вернется.

Мама выслушала меня и постаралась утешить, но объяснить и посоветовать ничего не могла. Она никогда не слышала ни о чем похожем на этого демона бури, а еще ее терзало чувство вины, потому что в минуту опасности она оказалась далеко от меня. Когда я предложила поскорее переехать в Польшу, мама сразу согласилась.

Я позвонила Антони поделиться новостями. Кажется, он не меньше меня обрадовался, что я так скоро возвращаюсь в Европу. Чтобы его не напугать, архона я упоминала только как шторм.

Мы с мамой составили список всех дел, которые надо переделать до отъезда, и двинулись по его пунктам. Мама подала потрясенному Саймону заявление об увольнении, сделала нам визы, закрыла счета, заполнила извещение о смене адреса и сообщила знакомым, что мы уезжаем. Я уведомила управляющих наследством Новаков о нашем прибытии, договорилась о перелете с пилотом «Компании Новака», записалась в онлайн-школу и разобрала наше скромное имущество.

Через несколько дней мы все-таки отправимся в Польшу.

Глава 2

Для русалок перелеты мучительны. Лучший способ их пережить – спать. Став элементалем, я это прочувствовала и пожалела бедную маму – каждую косточку моего тела словно опутывали невидимые якорные цепи, пытаясь утянуть меня вниз через пол самолета. Мы с мамой предположили, что сирены необъяснимым способом связаны с океаном и полет на высоте девяти километров над поверхностью земли – это просто слишком далеко от воды. Слава богу, что я никогда не хотела стать астронавтом – я бы, наверное, через несколько минут после взлета просто умерла.

Мы сошли с самолета, еле держась на ногах, и прямо у маленькой взлетной полосы аэропорта в Гданьске нас встретил один из водителей «Компании Новак». Он нам представился, но я так устала, что немедленно забыла его имя. После возвращения на землю нам с мамой стало намного легче, но, несмотря на то что мы много часов провели в бессознательном состоянии, нам срочно надо было отоспаться. Мы устроились на заднем сиденье лимузина, привалившись друг к другу, и так ехали всю дорогу до поместья. Я послала Антони эсэмэску, чтобы сообщить, что мы прилетели, а он в ответ прислал сердечко и «скоро увидимся».

С любезной помощью работников поместья мы как-то добрались до своих комнат, и наши вещи тоже, но все прошло как в тумане.

Следующим утром, когда я потянулась и открыла глаза, мне потребовалось целых пятнадцать секунд, чтобы сообразить, где я нахожусь. Нас поселили не в знакомых, ставших обжитыми за прошлый визит в Гданьск, комнатах. Я оторвала голову от подушки и огляделась, изумленно моргая. Мне показалось, что я через какой-то космический туннель провалилась в другую Вселенную.

Кровать была огромная, настоящий кинг-сайз. Никаких сдвинутых односпальных кроватей со щелкой между ними, как часто бывает в Европе. Мягкое постельное белье слегка пахло лавандой. Горка из четырех подушек – каждая почти вдвое длиннее стандартной – напоминала кучевое облако. На ослепительно белых наволочках и пододеяльнике был вышит логотип «Судоходной компании Новака». Светло-серые стены с белыми плинтусами и панелями выглядели свежепокрашенными. Напротив изножья кровати у стены стояли два комода красного дерева. За открытыми двойными дверями виднелась обставленная плюшевой мебелью гостиная с развлекательным центром. Дополняли обстановку шкаф и стеллажи с книгами в ярких обложках по обе стороны от него, а на журнальном столике красовалась большая ваза с лилиями. Я слегка принюхалась: лилии оказались настоящими, живыми.

Я взяла телефон и послала сообщение Антони: «Когда увидимся?»

Тут раздался гудок, такой громкий, что я чуть не подскочила. Я скинула одеяло и, лихорадочно оглядываясь, принялась искать, откуда он идет. Наконец я увидела у входа в комнату панель с микрофоном, нажала кнопку «Говорите», и гудение прекратилось.

– Да, слушаю?

– Мисс Мак’Оли? – спросил теплый женский голос с заметным польским акцентом, который я успела полюбить.

– Да, это я.

– Надеюсь, я вас не разбудила.

– Нет, я уже проснулась. – Я зевнула. – Вот только-только.

– Вы хорошо отдохнули?

– Вообще-то да. – Я осознала, что проспала всю ночь без снов и не ворочаясь. – Я прекрасно себя чувствую.

– Замечательно, потому что у вас сегодня важный день, помните?

– Простите, а с кем я разговариваю? – поинтересовалась я, чувствуя угрызения совести. Наверняка меня вчера знакомили с этой женщиной, просто я ничего не запомнила.

– Марианна Суре, секретарь пани Круликовски. – В голосе у нее не было ни капли насмешки, только профессионализм и доброжелательность.

Марианну я вспомнила, потому как обменивалась с ней письмами с тех самых пор, как мы с мамой решили приехать в Польшу, а вот вторую названную ею фамилию я не узнала. И все же что-то в ней было знакомое. Я напрягла память. Круликовски – где же я это слышала?..

Марианна терпеливо ждала, пока я подтвержу, что понимаю, о ком речь. Так что я тупо отозвалась:

– О’кей.

– Сейчас восемь утра. Через час автомобиль отвезет вас в офис в центре. Завтрак подадут в столовой. Я встречу вас с госпожой Мак’Оли в вестибюле в девять.

– Хорошо. – Тон у меня был уверенный, но я начала нервничать. Мне присылали подготовленную программу мероприятий, но у нас было столько дел в связи с переездом, что я в нее заглянула буквально одним глазом. – Э-э-э, Марианна? Госпожа Суре?

– Можете называть меня Марианна, если хотите.

– Спасибо, а меня, пожалуйста, называйте Тарга. А моя мать – кстати, ее можно звать Майра, – она все это знает?

Последовала долгая пауза. Марианна наверняка сейчас гадала, почему я сама не рассказала обо всем матери – мне же присылали подробное и четкое письмо со всей нужной информацией и маршрутами.

– Я прослежу за тем, чтобы ее проинформировали.

– Спасибо. – Я прислонилась лбом к стене возле панели и поморщилась. Впечатление на Марианну я явно произвела не лучшее. Наверняка она в сотый раз гадала, что такое нашло на Мартиниуша, когда он оставил свою компанию двум странноватым канадкам. И не могу сказать, чтобы я ее винила.

– Не за что, – ответила Марианна. – Увидимся через час.

Я хотела найти маму – просто убедиться, что она проснулась и действительно в курсе происходящего, – но когда выглянула за дверь, то оказалась в ошеломляюще длинном коридоре со множеством дверей. Искать маму было просто некогда.

Я залезла в душ и наконец полностью проснулась. Настроение у меня поднялось. Открывалась новая глава моей жизни, и Антони был где-то рядом. Когда я подумала, что скоро его увижу, чуть не затанцевала от радости прямо под душем. Я воображала, как бросаюсь в его объятия и прижимаюсь к его большому теплому телу, и по коже у меня бежали мурашки. Я трепетала от волнения не только из-за Антони, но и из-за всех недавних перемен в моей жизни… и в маминой тоже.

Ей больше не надо каждый день ходить на ненавистную работу, и теперь она может распоряжаться артефактами с «Сибеллен». Я оказалась в одном городе с мужчиной, в которого влюбилась несколько месяцев назад. Я и не надеялась, что наше воссоединение произойдет так быстро. Конечно, тогда никто не ожидал, что для моих подруг это лето тоже станет очень важным (они обретут силу и станут элементалями) и их жизнь изменится так же сильно, как моя, а Солтфорд пострадает от серьезной природной катастрофы (нападения сверхъестественных сил) и моя школа обратится в руины (ее уничтожит демон). Все это меня одновременно пугало, печалило и вдохновляло.

Я выбралась из душа, торопливо вытерлась и в одном из шкафчиков довольно просторной ванной нашла фен. Откопав в багаже щетку для волос, высушила волосы и собрала их в узел на макушке, потом слегка накрасилась. Чего ожидать от офиса «Судоходной компании Новака», я не представляла. Что это за офис – грязный промышленный, стильный современный или какой-то еще? Марианне явно не пришло в голову посоветовать мне, как одеться, так что я достала черные джинсы, любимые ботильоны на небольшом каблуке, серый шелковый топик и короткий черный пиджак. Самое приличное, что у меня было, не считая великолепного платья цвета морской волны, которое подарил Антони. Его я надевать не собиралась, так что придется обойтись джинсами.

Еще раз оглядев себя в зеркале, я вдела в уши небольшие серьги-колечки и наконец почувствовала, что готова встретиться со всем тем, что меня ждет. Особенно с Антони. Я скользнула глазами по экрану телефона; на мой вопрос он пока не ответил. Работает, наверное.

Перед выходом я посмотрела в яркие сине-зеленые глаза девушки в зеркале – волосы зачесаны наверх, лицо открыто, – изобразила уверенную улыбку, взяла сумочку и изготовилась отправиться на поиски столовой. Там я рассчитывала встретить маму.

Прикрывая за собой дверь, я задумалась, не надо ли ее запереть и не давали ли мне вчера ключ, и тут подошла мама.

– Доброе утро, милая, ты прекрасно выглядишь.

Я повернулась и поцеловала ее в щеку.

– И ты тоже.

Мама выбрала черные брюки, туфли-«оксфорды» на плоской подошве, которые я ей насоветовала, светло-зеленую блузку и черный кардиган. Все наши вещи были только с маркетплейсов – почти вся старая одежда сгинула в хаосе катастрофы. Волосы мама завязала в низкий хвост, краситься не стала.

– Как спала? – спросила я ее.

– Как убитое бревно. – Мама взяла меня под руку и повела в сторону лестницы – во всяком случае, я надеялась, что лестница именно там. Я даже не знала, на каком мы этаже.

– По-моему, говорят либо «как убитая», либо «как бревно», – с улыбкой заметила я.

– Ну и что ты занудствуешь, чем тебе не нравится моя грамматика?

– Ты же теперь владелица собственной компании по подъему затонувших судов, а также выдающейся коллекции всяких вымокших древностей, которые ты своими руками подняла с «Сибеллен». По-моему, тебе пора повышать класс.

– Только не напоминай, – простонала мама. – А ведь мы могли сейчас путешествовать по Эгейскому морю! – Мы добрались до широкой лестницы, которую я точно раньше видела, и стали спускаться. Мама покосилась на меня. – Еще есть время передумать. Уже к обеду мы могли бы избавиться от всех этих хлопот и лифчиков.

Я с улыбкой посмотрела на маму. Мне, с одной стороны, было смешно, а с другой – все это раздражало. Когда я сказала маме, что не хочу пока что уйти с ней в океан, она здорово разозлилась. Потом, когда мы унаследовали состояние Мартиниуша (особняк, компании и все то, что его семья с таким трудом создавала последние полтораста лет), она подуспокоилась, но все-таки не до конца. Окончательно ее гнев прошел только при виде разрушений в Солтфорде. Мама все-таки смягчилась, и мне не составило труда убедить ее перебраться в Польшу. Но, похоже, она до сих пор надеется, что я передумаю.

В столовой аппетитно пахло едой. Салаты, колбаски, яйца, свежая выпечка – на выбор. Мы устроились завтракать, пытаясь тем временем понять, что нас сегодня ждет.

– Ты не помнишь, нас в прошлый раз знакомили с какой-нибудь Круликовски? – спросила я, отправив в рот немного яичницы и наколов на вилку кусочек тыквы.

Мама кивнула.

– Да, это та дама с низким голосом на приеме.

Я хлопнула себя по лбу, вспомнив элегантную женщину в сером платье.

– Точно! Финансовый директор, как раз она-то и представила нам Мартиниуша!

– Ну да, – подтвердила мама, – сейчас она, кажется, генеральный директор.

Теперь я вспомнила. Совет директоров фирмы «Судоходная компания Новака» после смерти Мартиниуша назначил Ханну Круликовски временным директором до тех пор, пока не будет решено, кто займет место покойного президента и генерального директора на постоянной основе. Скорее всего, Марианна мне об этом писала, но я слишком невнимательно читала ее имэйлы. Очевидно, госпожу Круликовски и назначили всем руководить.

Интересно, как сложились дела у Антони теперь, когда после смерти владельца в компании начались перестановки. Надеюсь, хорошо. Он парень амбициозный и вроде бы очень способный, но что я вообще знаю о требованиях к персоналу в фирме такого масштаба? Оставалось надеяться, что какая-нибудь добрая душа отведет меня в сторонку и потихоньку расскажет, кто тут чем занимается. Под ложечкой у меня засосало от волнения. Я спешно прогнала это ощущение, сделав большой глоток апельсинового сока. Теперь компанией владею я, но чего от меня ждут сотрудники? Проявят ли они враждебность? Может, они решили, что Мартиниуш чокнутый старикашка, который перед смертью совсем двинулся умом? Скоро я это узнаю.

Когда мы заканчивали завтрак, в столовую вошла женщина в униформе домашней прислуги Новаков и начала убирать со стола.

– Доброе утро, – сказала она любезно. – Надеюсь, вы хорошо выспались.

– Доброе утро… – у мамы сделалось напряженное лицо.

– Серафина. – Она улыбнулась. – Но все зовут меня Фина. Я и мой муж Адальберт обслуживаем этот дом, и живем мы тоже тут. Если вам что-то понадобится, обращайтесь к нам.

Мы поблагодарили Фину и направились в вестибюль. Я так переживала, столько крутилось в голове тревожных мыслей, что меня слегка подташнивало, да и в животе было неспокойно. Нападение демона и прочие сверхъестественные штуки меня не пугали, я даже приливную волну могла остановить, но вот от предстоящей встречи с «моими» сотрудниками у меня подкашивались коленки.

В вестибюле нас ждала женщина в брючном костюме с папкой в руках. Она негромко что-то говорила парню в синей униформе «Компании Новака». Увидев нас, женщина оживилась.

– А вот и вы. – Она тепло улыбнулась нам, в уголках ее глаз появились морщинки. Она мне сразу понравилась. – Ну что, готовы познакомиться с сотрудниками и осмотреть офис?

Мы с мамой переглянулись. Она кивнула мне.

– Твой выход, милая. Я тут просто за компанию.

Я откашлялась.

– Да вроде готовы, насколько это возможно.

– Отлично. – Марианна указала подбородком на парня, стоявшего рядом. Он невозмутимо улыбался, держа руки за спиной. – Это Адам Круликовски, вы с ним вчера познакомились.

Мы с мамой вежливо улыбнулись человеку, которого абсолютно не помнили, но, скорее всего, именно он вчера встречал нас в аэропорту.

– Здравствуйте… еще раз, – сказала я смущенно.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Если вам куда-то надо, сразу обращайтесь ко мне, в любое время дня и ночи.

– Это очень любезно с вашей стороны, – отозвалась я, – но у нас есть водительские права, а тут, к счастью, ездят по той же стороне дороги, что и в Канаде. Как только мы устроимся, подумаем о покупке собственных машин. Не уверена, что нам понадобится водитель.

– Да, господин Новак тоже любил иногда ездить сам, – немедленно отозвался Адам. – В гараже у него небольшая коллекция автомобилей. Можете брать любой, они теперь ваши.

Мы с мамой опять переглянулись, и она вполголоса произнесла:

– Не знаю, почему нас до сих пор это удивляет. Частный самолет, личный шофер, особняк на берегу… Свой автопарк как раз сюда вписывается.

– У него есть одна тачка – «Форд Мустанг Шелби» 1969 года, к которому я неравнодушен, – произнес Адам с энтузиазмом. – Может, я как-нибудь на нем вас покатаю?

Я успела заметить предупреждающий взгляд, который Марианна бросила Адаму. У парня сразу сделался виноватый вид.

– А давайте, будет интересно, – сказала я, и он улыбнулся. – Я не знаю, что такое «Шелби», но «Форд» – американская марка. Наверняка везти ее в Европу стоило кучу денег.

– Наверняка, – сказал Адам, и мы направились к длинному черному автомобилю. Нас с мамой устроили на заднем сиденье, а Марианна села лицом к нам.

– Ваша фамилия Круликовски. Вы не родственник Ханны? – поинтересовалась мама, глянув на Адама.

Молодой человек залился краской, а Марианна слегка улыбнулась маминому любопытству.

– Да, мэм. Она моя мать.

– Здорово. Но зовите меня Майра.

– Да, мэм. То есть Майра.

Адам закрыл дверь, обошел машину и сел на место водителя. Мы отъехали от особняка. Марианна пристегнулась, а потом раскрыла лежавшую у нее на коленях папку.

– Предлагаю по пути еще раз обсудить план сегодняшних мероприятий, – сказала она. – У вас в городе случилась катастрофа, а потом вы готовились к переезду и организовывали школьное обучение – наверняка времени изучать мои письма вам было недостаточно.

Мы с мамой ошарашенно переглянулись. Марианна, похоже, предвидела, в каком состоянии мы приедем, и избавила нас от неловкой ситуации.

– Слушай, она все понимает, – театральным шепотом произнесла я. Мне хотелось, чтобы Марианна знала, насколько я ей благодарна.

– Я же профессионал, – усмехнулась Марианна.

Мы выехали на широкое скоростное шоссе и направились к Гданьску. За окнами виднелось море, а силуэт города с его квадратными башнями быстро приближался.

– Первой по плану у вас встреча с госпожой Круликовски. Ей нужно с вами кое-что обговорить. Да и познакомиться лично ей тоже не терпится. После встречи вам надо будет подписать кое-какие бумаги. – Марианна глянула на нас поверх очков. – Боюсь, вам придется привыкнуть к подобным обязанностям, по крайней мере в ближайшее время исполнять их придется часто. Потом госпожа Круликовски представит вас совету директоров. С кем-то из них вы успели познакомиться в прошлый визит, но есть и новые лица, кое-кого перевели на новые должности, так что нужно вас ввести в курс дела.

– А Антони Баранек там будет? – спросила я.

Марианна понимающе улыбнулась.

– Ах да, он же по просьбе Мартиниуша вас сопровождал в прошлый ваш визит, так? Пока ваша мать занималась подъемом грузов с «Сибеллен».

– Да, верно. – Я прикусила язык, чтобы не ляпнуть что-нибудь слишком личное.

– Я так понимаю, вы успели подружиться, – продолжила Марианна. – Тогда вам приятно будет узнать, что Антони повысили. Теперь он работает в отделе международного развития.

– Вот и молодец, – сказала мама негромко, а потом коснулась моего плеча и жестом показала за окно. Мы как раз свернули с шоссе и направились в старый город.

Здесь улицы были вымощены булыжником. Я высунулась в окно машины и, задрав голову, принялась рассматривать высокие узкие дома разных оттенков зеленого, синего и оранжевого.

– Я думала, офис в гавани, – сказала я.

Марианна улыбнулась.

– Первая контора «Судоходной компании Новака» и правда находилась возле порта, но, когда мы начали расширяться и открывать новые отделения в Европе, штаб-квартира переехала в центр города.

Мы подъехали к зданию из красного кирпича и слегка замедлили ход возле гаража, дверь которого уже начала открываться. И на воротах, и на входной двери в здание поблескивал логотип компании – тот, что с русалкой, а не старый с кораблем. Краснокирпичные стены и белые оконные рамы напомнили мне особняк Новаков.

Машина съехала по короткому пандусу в небольшой темный гараж. Пока Адам въезжал на парковочное место с надписью «зарезервировано», мы отстегнули ремни.

– Все готовы? – бодро поинтересовалась Марианна. – Это серьезный момент и для нас, и для вас. «Судоходная компания Новака» теперь принадлежит вам. Вы последние Новаки, и ваша связь с компанией – на всю жизнь.

Я не знала, что тут сказать. Отрицать, что мы Новаки, было бесполезно. Мы уже пробовали, но нас все равно вынудили заявить свои права на наследство. Если б мы его не приняли, все, ради чего работали Мартиниуш и его предки, перешло бы государству. Мартиниуш бы в гробу перевернулся. Но сложившаяся ситуация все равно беспокоила нас с мамой с того самого дня, как мы на глазах у Антони подписали на нашей маленькой кухоньке бумаги о вступлении в наследство.

Я улыбнулась и потянулась к дверной ручке, но не успела ее открыть – как раз в этот момент Адам открыл дверь и подал мне руку. И только когда мы уже шли к большому серебристому лифту, я заметила, что мама сильно побледнела. Вид у нее был такой, будто ее сейчас вырвет.

Глава 3

Мы поднялись на шестой этаж на лифте. С помощью электронного ключа Марианна открыла дверь, помеченную «НСБ» [3]. Я встала рядом с мамой и легонько коснулась ее спины; ее бледность меня тревожила. Мама слабо улыбнулась мне, как бы говоря: «Со мной все будет в порядке».

Открылась дверь, и мы вошли в офис, залитый солнечным светом и ни капли не соответствующий моим ожиданиям. Повсюду прозрачные стеклянные стены, белая краска и голый красный кирпич. На кирпичных колоннах черно-белые фотографии кораблей всех размеров и форм. Некоторые фотографии, судя по зернистости изображений, были очень старые – наверное, снимки кораблей, которыми компания владела в какой-то момент своей долгой истории.

Тут появилась госпожа Круликовски. Она остановилась в дверях. Ее статная фигура эффектно смотрелась на фоне городского пейзажа за окнами. С тех пор как мы познакомились на приеме в предыдущий приезд, госпожа Круликовски не изменилась, разве что на этот раз она предпочла платью лаконичный серый брючный костюм и белую блузу с рюшами у ворота. Темные с проседью волосы – особенно бросалась в глаза густая серебряная прядь над правым глазом – она собрала в низкий узел на затылке. Разглядев руководительницу «НСБ» вблизи, я поняла, что она старше, чем я думала.

– Добро пожаловать, – произнесла госпожа Круликовски, протянув руку сперва мне, потом маме. Я опять обратила внимание на то, какой у нее глубокий и теплый голос.

– Спасибо, госпожа Круликовски, – отозвалась я. – Очень рада снова встретиться.

– Зовите меня Ханна. Можно я вас тоже буду звать по имени? Мы с Мартиниушем всегда так делали, и в целом мы тут стараемся придерживаться неформального стиля в общении.

Мы согласились и зашли вслед за ней в кабинет. Марианна закрыла дверь, и мы устроились на стульях перед стеклянным письменным столом Ханны, а она села в свое рабочее кресло.

– Ух ты, – выдохнула мама, и я проследила за ее взглядом, который скользил вдоль множества фотографий на кирпичной стене. Среди изображений кораблей, портов и групп людей в деловых костюмах затесался снимок, на котором Ханна и Мартиниуш пожимали друг другу руки. Потом мой взгляд упал на два черно-белых снимка, которые заставили меня ахнуть от удивления.

– У вас даже наши фотографии есть? – Я поднялась и подошла поближе к репортажному снимку, запечатлевшему нас с Мартиниушем. Интересно, кто его сделал? На нем мы прощались в аэропорту. Мартиниуш держал меня за руку и улыбался. Ветер взметнул мне волосы, сдув их с лица, а в руке у меня был конверт, который Мартиниуш мне только что дал. В конверте лежал перевод выдержек из дневника Александры Новак – про Сибеллен и жизнь семьи до крушения названного ее именем барка.

Чтение дневника Александры меня взволновало, я почувствовала себя ближе к семье Новак. Хоть мы и не состояли в понятном людям родстве, но Сибеллен тоже была сиреной, а значит, мы с мамой Новакам не совсем чужие. Сомневаться не приходилось: прапрапрабабушка Мартиниуша не знала, кем на самом деле являлась ее невестка Сибеллен, но то, что она о ней писала, являлось для меня исчерпывающим доказательством. У Новаков в жилах текла кровь сирен, и нам с мамой досталось их наследство. Невозможно не признать, что в этом заключалась некая высшая справедливость.

Под привлекшей мое внимание фотографией имелась табличка с надписью на польском, там упоминалось и мое имя – меня назвали «Тарга Мак’Оли-Новак».

– И что там написано? – спросила я Ханну, указав на польский текст.

Ханна сложила пальцы домиком и улыбнулась.

– «Давно потерянная дочь возвращается домой».

У меня защипало в глазах, и я отвела взгляд. Я не ожидала, что новая руководительница «Компании Новак» и правда поверила Мартиниушу, что она действительно думает, будто мы с мамой родня покойному старику, но она, похоже, верила.

Рядом с Мартиниушем и мной висел снимок мамы в рабочей экипировке. Тоже не портретный – мама, стоя на палубе спасательного судна «Бригида» среди дайверов, увлеченно разговаривала о чем-то с Саймоном и Йозефом, местным аквалангистом. Этот Йозеф был симпатичным дядькой с грубоватым обветренным лицом, и когда мы уезжали, мама попрощалась с ним по-свойски. Для нее это совсем нехарактерно. Они даже обнялись, хотя мама никогда не обнимала никого, кроме меня, моих подруг и Антони.

С тех пор мама почти не упоминала Йозефа, но между ними явно проскочила какая-то искра, мне это не показалось. Она признала, что испытывает к нему теплые чувства, но, когда я пыталась добиться подробностей, мама прекращала разговор. Глянув на нее сейчас, я с облегчением заметила, что она уже не такая бледная.

Мама смотрела на себя полугодичной давности, и по лицу ее было не понять, о чем она думает.

Подпись под фотографией была лаконичной: только дата и несколько слов. Я их разобрала – что-то вроде «На борту “Бригиды”». Маму записали «Майра Мак’Оли-Новак», дальше шли Саймон Николс и Йозеф Дракиф. Дракиф? Что это вообще за фамилия? На польскую непохожа, насколько я могу судить по своему скудному опыту общения с местными жителями.

– Должно быть, вы испытали потрясение, когда узнали о своем происхождении, – заметила Ханна. – Для нас-то это точно стало шоком.

– Не сомневаюсь, – вполголоса произнесла мама, когда я вернулась на свое место рядом с ней.

– А что Мартиниуш рассказал вам о нас? – спросила я.

– Только то, что вы его единственные ныне живущие родственники и что родство у вас со стороны Сибеллен, а у нас об этой ветви почти нет данных.

– И вы ему без вопросов поверили? – удивилась мама.

Ханна слегка приподняла темные брови, морща гладкий лоб, а потом вдруг рассмеялась, будто в самой идее не поверить Мартиниушу было что-то невероятно забавное.

– Я работаю в этой компании дольше, чем вы живете на свете, – сказала она мне, – а с Мартиниушем дружила еще дольше. И потому скорее поверю ему, пусть даже без доказательств, на слово, чем целой толпе незнакомых людей с убедительными аргументами.

Мы с мамой удивленно переглянулись. Мне показалось, что я знаю, о чем она думает: мы ожидали встретить недоверие и сопротивление, а нас приняли как настоящих наследниц Мартиниуша. Просто невероятно, если учесть, что наше родство официально не подтверждено.

– Может, перейдем к нашим планам на сегодня? – произнесла Марианна.

– Да, именно так мы и поступим, – отозвалась Ханна. По тому, как она строила фразы, чувствовалось, что английский язык ей не родной. Она глянула на меня, и я увидела, что глаза у нее светло-серые, в тон костюму. – Если вы не возражаете, я бы хотела запланировать еженедельную встречу для нас с вами и отдельно для вас с Марианной. Мы с вами будем обсуждать важные вопросы работы компании, то, что вам следует знать как владелице. А Марианна, – тут Ханна кивнула в сторону секретаря, – подробно расскажет вам историю компании. Думаю, вам следует ее знать – когда-нибудь вы, возможно, захотите здесь работать. Даже стать генеральным директором, если вас это заинтересует.

– Это вряд ли. Не думаю, что когда-нибудь сумею управлять компанией лучше вас, – мягко возразила я, пряча улыбку. Мысль Ханны показалась мне смешной. – А идея регулярных встреч мне нравится. Я хочу побольше узнать о компании.

– Хорошо. – Марианна улыбнулась, и на щеке у нее появилась ямочка. – Но заранее мы никаких возможностей исключать не будем, договорились?

– Договорились.

– С расписанием занятий в школе все в порядке? Я так понимаю, вы начали с небольшим опозданием?

– Да, но теперь все идет своим чередом, задержка была только из-за подготовки к переезду.

– Отлично. Насчет семейного траста Новаков поговорите с нашим юристом, но, насколько я знаю, там есть деньги, отложенные на высшее образование, где бы вам ни захотелось учиться.

Я моргнула и уставилась на нее. Сюрпризы продолжались.

– Правда?

– Да, в любом университете. У вас есть какие-нибудь предпочтения? Что именно вы хотели бы изучать?

Так далеко в будущее я еще не заглядывала. Внезапно я осознала, что плохо готова не только к сегодняшней встрече, но и к этому самому будущему.

– Пока не уверена, – хрипло произнесла я и почувствовала, как мама положила руку мне на плечо.

Я думала поступать в Дэлхаузи или в Галифакс, а может, в местный колледж рядом с Солтфордом, скорее всего на общегуманитарную специализацию, поскольку с математикой и естественными науками у меня не очень. Я всегда предпочитала историю, английский, географию и искусство. А теперь, получается, я могу учиться где угодно. Оценки у меня приличные – с помощью Акико я подтянула математику и естественные науки до «D», а по остальным предметам у меня «А», хотя обществоведение и мировые религии дались мне нелегко.

Возможно, по моему застывшему лицу Ханна поняла, что я в панике, потому что добавила:

– Принимать решение прямо сейчас необязательно. Но думаю, в наступающем году стоит обсудить возможные варианты с академическим консультантом. – Она откинулась на спинку стула и положила руки на колени. – Я не собираюсь лезть в ваши личные дела, – добавила Ханна, – но хочу сразу уточнить, что, если замечу что-то, что является потенциальной угрозой для компании, мне придется вмешаться.

– Что вы имеете в виду? – Маму, похоже, это заявление встревожило чуть меньше, чем меня, но ненамного.

Тон Ханны смягчился.

– Я просто хочу сказать, что, поскольку вы теперь владелицы, а мы, так сказать, вводим вас в курс дел, сейчас для компании сложное время. Этот год станет определяющим и для нас, и для вас обеих. Нам понадобится время, чтобы понять, что вы собой представляете.

Смысл ее высказывания оставался для меня загадкой, но угрозы я не чувствовала, и в целом Ханна мне нравилась, вызывала доверие. Не зная, что сказать, я просто кивнула.

Мы обсудили расписание и выбрали для встреч дни и часы, которые устраивали всех, а потом перешли к вопросу прислуги в особняке.

– Не знаю, заметили ли вы, но после смерти Мартиниуша мы сократили количество персонала в особняке Новаков, включая охрану у въездных ворот. Теперь они открываются пультом, Адам проследит, чтобы вам его предоставили.

– Да, мне показалось, что в особняке стало тише, – призналась мама.

Ханна кивнула.

– Так и есть, но раз вы приехали, можете, если захотите, добавить столько прислуги, сколько вам понадобится.

– Да нам, по-моему, вообще никакая прислуга не нужна, – заявила я импульсивно.

На мгновение, пока Ханна и Марианна обдумывали мои слова, воцарилась тишина.

– Со всем возможным уважением хочу заметить, что некоторые люди из прислуги очень давно работают на Новаков. Вам, наверное, покажется это старомодным, но в особняке раньше работали двенадцать постоянных сотрудников, кроме того, мы добавляли временный персонал, когда приезжало много гостей, например, как на вашем приеме с «Синими жилетами». Мы сократили персонал вдвое, то есть уволенным пришлось искать работу где-то в другом месте. Вы уверены, что хотите сами готовить еду и убирать? Не говоря уже об обслуживании сада и дома? Двор и сад очень большие…

– Нет-нет, – сказала я, жестом остановив ее, когда осознала свою ошибку. – Мы просто не привыкли, чтобы нас обслуживали, и жить в таком большом доме тоже не привыкли. Мы с радостью оставим нынешний персонал.

Ханна удовлетворенно кивнула.

– Хорошо, потому что, я полагаю, вам и без того хватит дел – учеба, еженедельные встречи с нами и различные мероприятия и собрания в течение года.

– Собрания?

– Думаю, вам стоит посетить ежеквартальное заседание совета директоров и ежегодное общее собрание. Если в будущем вы решите, что компания вас не интересует, сделаем вас теневым владельцем. Совершенно без участия в наших делах, – добавила Ханна, выразительно раскрыв ладони.

Я кивнула, хотя еще ни в чем не была уверена.

Ханна очень серьезно посмотрела на меня. Мне почудилась в ее взгляде какая-то тоска.

– Если вы похожи на своих предков, то захотите с головой нырнуть в дела. Новаки всегда были амбициозны.

– А Майра? – спросила я. Эта беседа оказалась слишком напряженной, мне хотелось, чтобы Ханна немного отвлеклась от меня.

Вдумчивый и внимательный взгляд Ханны упал на маму.

– Я так понимаю, вы решили уйти из бизнеса по подъему затонувших судов, верно?

– Да. Честно говоря, я немножко выгорела, – ответила мама, положив руки на подлокотники своего стула.

– Тогда с компанией по подъему судов можно ничего не предпринимать. Там работает хорошая команда, и это вполне успешное дочернее предприятие. Если передумаете и заинтересуетесь, просто скажите мне.

Майра кивнула.

– Конечно, скажу. А пока я просто помогу дочери привыкать к европейской жизни и заканчивать школу.

Ханну этот ответ, похоже, удовлетворил, а вот мне стало тошно. Рано или поздно мама уйдет в море на цикл соленой воды, и что мы тогда скажем людям? И еще более важный вопрос – как я справлюсь без нее? Я очень надеялась, что до маминого ухода еще годы.

Остаток встречи мы посвятили подписанию документов и внесению в мое расписание дат различных мероприятий. Когда с этим было покончено, Ханна положила руки на стол и выпрямилась.

– Отлично. Вы готовы встретиться с советом директоров?

Мы согласились, встали и вслед за Марианной двинулись к двери. Она взялась за ручку двери, потом остановилась и повернулась к маме.

– Забыла еще кое о чем спросить. Есть такой человек, Авраам Трусило, куратор одного из музеев Гданьска. Он хочет получить ваше разрешение весной выставить в своем музее артефакты с «Сибеллен». Могу я ответить ему согласием?

Мама рассеянно моргнула, будто успела забыть, что артефакты принадлежат ей, потом осознала, о чем ее спрашивают.

– Да, конечно, скажите ему, что может их взять. Все дальнейшие вопросы об артефактах задавайте Тарге, я хочу передать ей контроль над ними.

– Чудесно! – Марианна что-то записала в своей папке. – Я это отмечу и договорюсь о дате, когда его команда сможет заехать в особняк и забрать вещи, которые нужны для экспозиции.

Мы вышли за Марианной в ярко освещенный коридор и прошли по нему в другой конец здания, а Ханна следовала за нами. Марианна открыла дверь, из-за которой доносился гул голосов, и мы вступили в зал заседаний. Ханна изящно обошла нас и повела нашу маленькую делегацию. Все разговоры немедленно прекратились.

– Антони! – воскликнула я, не удержавшись.

Он стоял у небольшого буфета, на котором булькала кофеварка и высилась пирамида из чашек, и, похоже, беседовал с коллегой, но, когда мы вошли, повернулся к двери.

Покраснев, Антони поднял свою кофейную чашку в знак приветствия.

– Привет, Тарга. Рад снова тебя видеть.

Я подавила желание перепрыгнуть через стол для заседаний, упасть к нему в объятия и покрыть его лицо поцелуями. Останавливал меня только его сдержанный тон и старательно ничего не выражающее лицо. Я успела забыть, как для Антони важно, что о нем подумают коллеги, – ему явно не хотелось нежных приветствий.

– И я тоже, – негромко отозвалась я.

Мама ткнула меня в бок; мне показалось, что я прямо чувствую, как ее трясет от еле сдерживаемого смеха.

– Возможно, кто-то из вас помнит Майру и Таргу Мак’Оли-Новак. Они участвовали в нашем летнем проекте по подводным работам и были на приеме, – сказала Ханна. – И вы все знаете, что они наконец переехали из Канады и будут жить здесь, в Гданьске.

Я не могла оторвать взгляд от лица Антони. Только когда Ханна начала представлять нам присутствующих в зале заседаний людей, я наконец заставила себя сосредоточиться.

– Эрнест Юрак, наш финансовый директор. – Ханна указала на невысокого краснолицего мужчину в костюме, который был ему тесноват.

– Рад познакомиться, мисс Новак. – Рука у него была прохладная и мягкая.

– А это Иларий Осетек, глава отдела слияний и приобретений.

Я пожала еще пять рук, пока мы наконец не добрались до Антони.

– Пана Баранека вы, конечно, помните. – Ханна коснулась его плеча.

Я взяла любимого за руку и уставилась в его светло-карие глаза. Лицо Антони озарила улыбка. Он был ровно настолько хорош и притягателен, насколько мне помнилось, и пальцы у меня задрожали.

– Поздравляю с повышением, – сказала я.

– Спасибо. – Он отпустил мою руку, и мне сразу показалось, что она стала какой-то пустой и холодной. – Как вы обустраиваетесь на новом месте?

Я почувствовала, что все в комнате на нас смотрят.

– Отлично, спасибо. Увидимся позже?

Его лицо и шею снова залил легкий румянец.

– Ну… я уверен, мы еще будем пересекаться.

Ханна стала представлять нас оставшимся членам совета директоров, но я так и продолжала краем уха слушать Антони. Он поболтал негромко с моей мамой, потом она пошла знакомиться с кем-то еще из присутствующих.

Представлением совету директоров наша встреча закончилась, и Ханна нас отпустила до конца дня. Они с Марианной остались – намечалось совещание. Я надеялась, что мы с Антони куда-нибудь ускользнем и поздороваемся как следует, но он тоже был нужен на совещании.

Когда Марианна вела нас из зала, я оглянулась и за стеклянной стеной нашарила взглядом макушку Антони. Он поднял голову и на секунду поймал мой взгляд. Я улыбнулась.

– Я соскучилась, – проговорила я беззвучно.

Он уже опустил голову, но я успела заметить промелькнувшую на его лице улыбку.

Глава 4

В дверь постучали. Я как раз вешала в шкаф чудесное русалочье платье цвета морской волны, которое мне подарил Антони. Оно оказалось среди немногих вещей, переживших разрушение нашего трейлера, потому что я носила его показать Джорджи. В дороге оно помялось и требовало отпарки. Джорджи пообещала мне помочь, и я оставила платье у нее. Так оно и уцелело. Теперь платье снова жеваное, потому что ехало в чемодане, но главное, оно цело, и привести его в порядок не составит труда.

За дверью в коридоре оказался Адальберт, муж Фины. Слава богу, его я помнила с прошлого приезда. Наконец-то человек, с которым не надо знакомиться заново.

– Здравствуйте, Адальберт!

– Рад вас снова видеть, Тарга. Добро пожаловать домой. Внизу вас ждет Антони Баранек. Простите, что не сообщил по интеркому, мне нужно было наверх.

У меня отчаянно заколотилось сердце.

– Ничего страшного. Спасибо!

Я вышла из комнаты и спустилась по главной лестнице. В вестибюле ждал Антони, все еще в деловом костюме.

Он раскрыл объятия, и я бросилась в них. Поцеловав меня в щеку, Антони оторвал меня от пола и крепко-крепко прижал к себе. Так хорошо снова оказаться в его объятиях, подумала я, – будто снова вернулась домой. Эта мысль меня удивила.

Потом Антони поставил меня, коснулся моих щек и поцеловал как следует, нежно и сладко.

Когда мы оторвались друг от друга, на моем лице сияла счастливая улыбка.

– Наконец-то настоящее приветствие.

– Наконец. Добро пожаловать домой, – сказал Антони и снова меня поцеловал. – Я знаю, уже поздно, но я не мог больше ждать. Мы сейчас работаем допоздна – конец финансового года. Я бы не прочь опять заполучить комнату в особняке, но на новой должности мне этого не положено, а остаться я не могу – завтра рано выезжать.

Я сразу погрустнела.

– Динамишь меня.

Надо будет попробовать убедить его переехать сюда, решила я. Но как-нибудь потом, когда у нас будет больше времени.

Антони криво улыбнулся.

– Да я понимаю, извини. Могу приехать завтра вечером, часам к девяти, если ты не против.

– К девяти? – Мне очень хотелось обиженно надуть губы. – Так поздно?

– У меня завтра вечером хоккейный матч.

Я повеселела.

– А давай я приеду и поболею за твою команду? Мы ведь сможем уехать с катка вместе?

– Ты серьезно? – Похоже, мое предложение его обрадовало и изумило. – Ты правда готова смотреть, как компания мальчишек-переростков будет полтора часа гонять по льду резиновую штуковину?

– Конечно. Это же канадское национальное помешательство! Маленькой я пару раз ходила смотреть, как папа играет. Мне нравилось. Хоккей вообще динамичное зрелище.

– Ну хорошо. Только мне надо приехать на каток заранее, сразу после работы. Обратишься к Адаму?

– Конечно.

– Может, позовешь и Майру тоже?

Я обещала так и сделать. Мы поцеловались на прощание. Взбежав наверх, я постучалась к маме. Никто не ответил, и я зашла внутрь.

– Мама?

Комната ожидаемо оказалась пуста, но на краю кровати лежала бумажка с рисунком. Я взяла ее и улыбнулась. Мамино сообщение предназначалось исключительно для меня и легко поддавалось расшифровке. Я смотрела на рыбку, которая плыла в волнах и улыбалась. «Пошла поплавать в Балтике» – вот что это значило.

Последний раз я ходила на хоккей лет десять назад, когда отец был еще жив. И теперь, подойдя к прямоугольному зданию без окон, я несколько минут просто стояла и смотрела на него и только потом зашла внутрь. За дверями катка пахло сосисками, жареной картошкой, резиной и какими-то химикатами. К прилавку с едой выстроилась очередь, а за ней виднелись двойные металлические двери, из-за которых доносились крики и удары клюшек об лед. Не так уж сильно этот каток отличался от канадских, разве что за прилавком продавали в числе прочего квашеную капусту, а надписи везде были на польском.

Я отстояла в очереди, купила горячий шоколад и через металлические двери вышла к трибунам, размышляя, найдется ли местечко. Зрителей набралось немного, трибуны оказались полупустые, и я с легкостью устроилась в центре ряда над площадкой, чтобы все видеть. Села на холодную скамью, сдула пар с шоколада и стала высматривать Антони.

Не то чтобы я увлекалась хоккеем – я вообще ни от какого вида спорта не фанатею. Но разговоров на эту тему так или иначе не избежать, а если уж выбирать, то лучше хоккей, просто потому, что его очень любил папа. Антони я высматривала на льду несколько минут, а правила игры вспоминала даже дольше. Большинство игроков, высокие, длинноногие, как и положено, в шлемах, носились туда и сюда быстрее молнии, так что отыскать Антони было непросто, пришлось внимательно разглядывать игроков на скамейке запасных во время замен. Наконец я его углядела – у него на майке значился номер 88 – и стала следить за ним на льду.

Я быстро поняла, что Антони сильный игрок, но это для меня не стало откровением. А вот что удивило – это мощная, почти хищная энергия его движений. Такого я не ожидала. Антони был милый, мягкий и серьезный, а этот игрок – агрессивный, дерзкий и напористый. Он то и дело тыкал соперников локтем, толкал, прорываясь сквозь защиту соперников, и орал на них и на судью. Никто из его команды не проявлял подобной агрессии – во всяком случае, я этого не заметила. Поведение Антони сильно меня озадачило, и я стала наблюдать за ним, а не за игрой, в оба глаза.

Первый период закончился, начался перерыв, и я встала на скамейку, чтобы Антони меня увидел. Я ждала, пока он закончит разговор с кем-то из товарищей по команде, а потом, когда его взгляд поднялся на трибуны и дошел до меня, замахала. Антони приветственно вскинул руку в перчатке, но не улыбнулся, а потом ушел в раздевалку вместе с остальными. Это подтвердило мои подозрения: что-то не так. Антони всегда улыбался, когда здоровался со мной. Всегда.

За второй период я допила шоколад. Игра Антони становилась все агрессивнее, и это вызывало у меня тревогу. К концу второго периода он оказался на скамейке штрафников, а когда выходил на второй перерыв, даже не посмотрел в мою сторону.

В последний период прямо перед моим ошеломленным взглядом Антони затеял драку с игроком команды противника. Двое здоровых парней сцепились, мутузя друг друга и не теряя при этом равновесия. На льду валялись перчатки и шлемы. Наконец подкатил судья и разнял их. Все это сопровождалось польскими ругательствами – ну или мне показалось, что это ругательства, уж очень резко и ядовито они звучали. Антони еще раз отсидел на скамейке штрафников, но даже когда он в последние три минуты матча помог забить шайбу, принесшую его команде победу, это его не развеселило. Он просто ехал по льду, выставив перед собой клюшку и не обращая внимания на радость болельщиков на трибунах (включая меня). Только соприкоснулся перчатками с некоторыми из товарищей по команде, и все.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять – может, он все-таки улыбается? Но блеска белых зубов так и не увидела. Прежде чем уйти в раздевалку, Антони поднял голову и глянул на меня. Я показала ему большой палец; он кивнул и жестом дал знать, что переоденется и встретит меня в фойе. Я помахала в ответ. Выйдя в фойе, я принялась бродить среди стеклянных витрин со старыми черно-белыми фотографиями хоккеистов былых десятилетий, потускневшими кубками и медалями, старыми коньками и хоккейным снаряжением. Игроки и фанаты выходили из здания на парковку, смеясь и переговариваясь. Их становилось все меньше, и вскоре в пустом фойе осталась только я.

Наконец с резким звуком распахнулись двойные металлические двери и вышел Антони, с кем-то прощаясь по мобильнику. На лбу у него выступила вена, которой обычно видно не было.

Я повернулась в его сторону, но с места не сдвинулась – решила подождать, пока он подойдет. Свежевымытые короткие волосы у Антони торчали во все стороны, будто он просто потер голову полотенцем. На нем были черные джинсы, белые кроссовки и объемная куртка-бомбер, через плечо большая хоккейная сумка.

– Интересная вышла игра, – сказала я, решив не спрашивать напрямую, что случилось.

Антони убрал телефон и встретился со мной взглядом. Наконец напряжение покинуло его лицо; он бросил сумку и потянулся ко мне.

Я обняла его, он наклонился и уткнулся мне в шею. От него пахло мылом, от влажных волос у меня остался на щеке мокрый след. Антони крепко сжал меня в объятиях, потом отпустил.

– Спасибо, что пришла, Тарга. Извини, я сегодня не очень себя показал.

– Ну уж нет. Это было захватывающее зрелище – драматизм, экшен, интрига. – Я с улыбкой коснулась его щеки, потом добавила: – И насилие. Я никогда еще тебя таким не видела.

– Я знаю. – Он наклонился, достал из сумки шапку и, проведя рукой по волосам, натянул ее. – День выдался не очень. Пойдем, я отвезу тебя домой.

Он взял меня за руку, и мы вышли на пустеющую парковку. Наше дыхание облачками висело в воздухе.

Антони открыл дверь машины, и я забралась на пассажирское сиденье. А он убрал хоккейную сумку в багажник, сел на место водителя и включил двигатель. С парковки он выехал на дорогу, которая вела к шоссе на юг. В темноте салона машины я любовалась его профилем на фоне расплывавшихся за окном огней города.

Только я собралась спросить Антони, что же случилось, как он заявил:

– Я все думаю про Рождество. У меня есть идея.

– Ну и какая же? – Слегка развернувшись, я с любопытством уставилась на него.

– Я хотел позвать тебя встречать Рождество с моей семьей…

Он открыл рот, явно собираясь продолжать, и умолк.

– Но? Ты так замолчал, будто дальше должно идти «но».

– Ну, с моей стороны это немного нахально, – он виновато глянул на меня. – Но моя мама, брат и сестра – это уже толпа, а у меня маленькая квартирка с одной спальней.

Кажется, я поняла, на что он намекает, и сердце у меня затрепетало от волнения.

– А приезжайте все в особняк на праздники!

Он выдохнул с явным облегчением.

– Правда? Тарга, это было бы просто чудесно.

– Представь себе – особняк сияет огнями, в большой гостиной елка, камин разожжен. С тех пор как папа умер, мы с мамой встречали Рождество вдвоем – не считая того раза, когда приехал Хэл, а я тогда была слишком маленькая и ничего толком не помню. – Я чуть не начала подпрыгивать на месте и внезапно вспомнила про Акико. В моменты радостного волнения я часто о ней вспоминала. – Будет классно. На ужин индейка, все как положено.

Антони эта мысль увлекла, лицо его посветлело.

– На сочельник можем подать кулебяку…

– А это еще что такое? По названию похоже на морскую тварь или на плохо выводимый сорняк.

Он рассмеялся и подмигнул мне.

– Увидишь. И я просто обязан свозить тебя на рождественскую ярмарку в Гданьске. Тебе понравится. Может, твоя мама тоже с нами сходит? А я свою захвачу.

– Давай! Будет здорово. – Мама ненавидела делать покупки, а в последнее время у нее не было настроения ни на какое общение, но, может, праздники ее развеселят.

– Рождество будет отличное. Наше первое Рождество вместе. – Антони притормозил, поскольку мы как раз проезжали терминал на платной дороге, и улыбнулся мне. Его руки, лежавшие на руле, расслабились. – Рождество в особняке Новаков. Мартиниушу бы понравилось.

Из его голоса исчезло напряжение, и я выдохнула.

– Тебе уже лучше?

Он медленно глянул на меня, потом снова перевел взгляд на дорогу, но после паузы все-таки ответил.

– Да. Спасибо.

– Расскажешь мне, что происходит?

Он положил теплую ладонь мне на колено, а я накрыла его руку своей.

– Что, настолько заметно? – спросил он.

Я усмехнулась.

– Антони, одного парня ты чуть не распотрошил клюшкой, а другого наградил даже не одним фингалом, а сразу парочкой. Ты же обычно даже гусениц на тротуаре обходишь – представляешь, как мне сложно было совместить одно с другим?

Он криво усмехнулся.

– Твоя правда.

Машина съехала с шоссе на извилистую дорогу к особняку. Нависавшие над дорогой темные деревья погружали ее в густую тень, вдали виднелась линия белой пены, указывая, где кончается пляж и начинается вода.

Антони затих; я забеспокоилась – может, я зря его спросила, в чем дело?

Потом он вдруг поинтересовался:

– А что такое фингал?

Я с облегчением рассмеялась.

– Так называют синяк под глазом.

– А-а.

Антони ввел код, чтобы открыть ворота, заехал во двор, свернул на подъездную дорожку и припарковался у фасада особняка.

– Может, зайдешь? – с надеждой предложила я.

Антони расстегнул ремень безопасности и повернулся ко мне.

– Я бы с радостью, но у меня завтра ранняя встреча.

Он не поднимал взгляд и, похоже, обдумывал, что сказать дальше.

– Я могла бы сказать, что не помешаю тебе лечь рано, но мы оба знаем, что это неправда, – негромко произнесла я, пытаясь разрядить обстановку.

Антони так и не передумал насчет нашего с ним секса, все еще настаивал на том, чтобы подождать. Я знала, что отец вел себя с мамой точно так же – иначе традиционные взгляды Антони бесили бы меня еще больше. Нет, если б я была человеком, я бы, возможно, с ним соглашалась – в конце концов, мне всего семнадцать. Но я сирена, а у сирен, когда они на суше, главная цель жизни – найти своего избранника и заняться с ним любовью.

Антони улыбнулся.

– Как-нибудь воспользуюсь твоим предложением.

– Только попробуй не воспользоваться!

Он снова улыбнулся, но в глазах его опять читалось беспокойство. Он почесал в затылке, сдвинув шапку, потом и вовсе ее снял и положил на панель управления перед коробкой передач.

– Все дело в моей сестре.

– В Лидии? А что с ней случилось?

– По-моему, она связалась с дурной компанией.

– Почему ты так решил?

– Ну, она попросила у меня тысячу злотых, чтобы отдать кому-то долг.

– Вроде это не так много, – отозвалась я, считая в уме. Тысяча злотых – это примерно триста пятьдесят канадских долларов. Не мелочь, конечно, но и не безумные деньги.

– Меня не сумма беспокоит, а частота и причины. Она уже в третий раз за три месяца одалживает у меня.

– А возвращает?

– В конце концов возвращает, – кивнул Антони.

– А с причинами что такое?

– Вот в том-то и дело. Она не рассказывает, что происходит. А я знаю свою сестру. Она скрывает от меня только то, чего стыдится.

– А ты спрашивал ее прямо? – нахмурилась я.

– На этот раз спросил. – Антони щелкнул пальцами – я уже успела понять, что он это делает, когда расстроен. – Она ответила, что это меня не касается. Что она всегда возвращает деньги, так что какое мне дело.

– А Отто ты спрашивал?

Антони махнул рукой.

– Если она не рассказывает мне, то не расскажет и Отто. Они не очень близки, у них разные компании.

– А маму?

– Вот уж маме я точно не буду ничего говорить, – его явно шокировала сама мысль об этом. – Лидия из моей шкуры ботинки сделает!

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Антони так мило путался в английских идиомах!

– Если она опять тебя попросит, скажи, что дашь денег, только если она тебе скажет зачем. Как тебе такой вариант? Деньги-то твои, ты имеешь право знать, куда они идут.

– Я так и сделаю, но она, может, только через месяц снова попросит, а во что она впутается за этот месяц?

– Ну, если ты правда переживаешь, можешь за ней последить.

– Последить? – изумленно переспросил он.

– Ну да. – Я пожала плечами. – Она тебе ничего не говорит, ты от этого еще больше беспокоишься. Как еще узнать, что происходит?

– Это же вмешательство в личные дела. Ты бы так поступила?

Под его внимательным взглядом я слегка напряглась, но все-таки кивнула. Да, я бы не задумываясь так поступила, особенно если бы считала, что близкий человек в беде. Но я жила в мире, где демоны-буреносцы нападали на города, а зловещие корпорации замышляли хаос и разруху, чтобы насытить своих потусторонних подручных, не думая о том, сколько народу при этом пострадает. Иногда я забывала, что принадлежу к миру сверхъестественного, а большинство людей живет в счастливом неведении о подобных вещах.

– А я думал, это твоя мать страшная женщина, – пробормотал Антоний.

Я откашлялась.

– Ну ладно. Мне очень жаль, что тебя беспокоят дела сестры, но если ты не зайдешь в дом, чтобы я могла на тебя напрыгнуть, тогда спокойной ночи. Мы тут воздух загрязняем.

– Ну да. Извини.

– Не извиняйся. – Я улыбнулась и перегнулась через подлокотник, чтобы поцеловать его.

Губы у него были теплые и податливые, а поцелуй затянулся дольше, чем я ожидала. Все мое тело ожило; я почувствовала, как Антони задышал чаще, и отодвинулась. Но не очень далеко.

– Точно не зайдешь? – Губы у меня до сих пор пощипывало от поцелуя.

На лице Антони читалось мучительное томление.

– Ты меня убиваешь.

– Ты сам себя убиваешь, – улыбнулась я. – Это же ты решил ждать, а не я.

Он схватил шапку с панели, прижал ее к лицу и театрально застонал, изображая страдание.

Я рассмеялась и открыла дверь машины.

– Если тебе все-таки понадобится помощь, чтобы последить за сестрой, учти, я умею скользить вдоль улиц как призрак – она даже не почувствует моего присутствия.

Я вылезла из машины и оглянулась на него, держа одну руку на ручке дверцы.

Он покачал головой, глядя на меня со смесью изумления и восхищения.

– Слава богу, между нами-то секретов нет, а то я не смог бы спать по ночам.

Моя улыбка слегка дрогнула.

– Спокойной ночи, любимая, – сказал Антони, откинув голову на подголовник. Глаза его были полны нежности. У меня заныло в животе от того, какая любовь в них читалась. Если он и заметил то, что промелькнуло у меня на лице, то никак этого не показал. Слава богу, освещение в салоне тусклое.

– Спокойной ночи, милый. – Я закрыла дверцу машины и смотрела ему вслед, пока он разворачивался и выезжал за ворота. Между нами нет секретов? У меня-то секрет был, и еще какой, а что с ним делать, я не представляла. Хорошая, конечно, идея – отношения без секретов, но не очень реалистичная, особенно для сирен. Секрет существует, и никуда от этого не денешься. Мама так жила, пока папа не умер, и мне так придется жить.

Я пошла к себе, зевая от усталости. Мне казалось, что глаза у меня закроются прежде, чем я успею залезть в постель, но на самом деле заснула я очень нескоро.

Глава 5

Осень постепенно перешла в зиму, дни стали короче, а с Балтики задул штормовой ветер. Из-за внезапных и сильных зимних бурь прибрежные города и городки затягивало льдом так, что электричество временами отключалось. Краткосрочная ярость Балтики сильно отличалась от неизменного холода атлантической зимы в моих родных местах.

В особняке Новака благодаря прислуге сохранялись уют и тепло – на каждом стуле и кушетке плед, комнаты заливает желтоватый свет настенных бра, в каминах потрескивает огонь.

Дни мои стали размеренными. В восемь завтрак в меньшей из двух столовых, до обеда школьные занятия самостоятельно или, если понадобится, с онлайн-репетитором (по математике). Обед в передней гостиной, огромное видовое окно которой выходило на деревья перед домом и тонкую голубую линию Балтики за ними. После обеда я на пару часов встречалась либо с Ханной, либо с Марианной, а после трех начиналось свободное время. Иногда я ходила плавать с мамой, но чаще всего ее к тому моменту уже не было дома, а мне не терпелось повидаться с Антони.

Когда он не играл в хоккей, то приходил на вечер в особняк или возил меня в Гданьск – в музей, на спектакль, в ресторан или погулять по центру города. На старых улицах появилось праздничное освещение, добавлявшее им романтического очарования. Я быстро привыкла к такой жизни, и мне в ней нравилось все, кроме одного – мама плавала все дольше и дольше, а когда не плавала, то ходила вялая и сонная. Ее как будто не интересовало, как прошел мой день. На нее это было не похоже. Мама всегда серьезно относилась к нашим разговорам, к новостям о моей жизни и жизни моих друзей, но теперь она проявляла непривычную рассеянность. Сначала я лишь встревожилась, а потом занервничала всерьез.

Однажды вечером, вернувшись в особняк, я заметила, что мама разговаривает с кем-то в беседке возле дома. Я прищурилась, но так и не сумела разглядеть сквозь деревья, с кем она там.

– Кто это? – спросила я Адама, когда он подъехал ко входу.

– Судя по куртке, кто-то из команды по подъему судов, – сказал он, останавливая машину. – Только у них такой герб на плече.

– А, точно.

Попрощавшись с Адамом, я поднялась по лестнице к главному входу – сверху лучше было видно беседку. Мне не хотелось, чтобы это выглядело так, будто я подглядываю – хотя я именно подглядывала, – поэтому зашла в дом. Не снимая куртки, я проскочила в переднюю гостиную и снова посмотрела на беседку. Адам был прав.

– Йозеф Дракиф, – прошептала я.

Я впервые его увидела с тех пор, как вернулась в Польшу. Как-то раз я спросила маму, встретилась ли она с ним. Мама сказала, что нет, и придумала какую-то отговорку, почему нет. Мне показалось, что такая реакция была вызвана в основном ее теперешней летаргией.

Мама с Юзефом стояли и разговаривали, потом он наклонился и поцеловал ее в щеку на прощание. Мама никак не отреагировала на поцелуй, просто стояла неподвижно, дав ему прикоснуться губами к ее щеке. Йозеф поднял воротник повыше и пошел к черной машине, стоявшей на маленькой парковке для гостей особняка. Голову он вжал в плечи из-за ветра, и казался каким-то побитым. Мама смотрела ему вслед; лицо у нее было бесстрастное, но в то же время грустное.

Я думала, она вернется в особняк, но нет, мама свернула на дорожку к воротам… и к берегу.

Я рванула к двери, одним прыжком преодолела лестницу и, промчавшись по газону, догнала маму у ворот.

– Ты куда? – спросила я.

Она повернулась ко мне, держась одной рукой за щеколду, и у меня заныло в животе. Дело было не в ее выражении лица, а в том, какой густой синевой налились ее глаза, как нависли над ними брови, как напряжены были все мышцы, будто прутья клетки.

– Плавать, – просто ответила она. – Как всегда, плавать.

– То есть ты не собиралась… – я замолчала.

Наверное, ожидать, что она всегда станет делиться со мной своими секретами, было неправильно. Только от того, что мама теперь такая непривычно отстраненная, на сердце у меня лежал тяжелый камень, но, кажется, я немножко понимала, что с ней творится.

– Я видела тебя с Йозефом, – сказала я.

– Правда? Да, он приходил.

– С тобой все в порядке? У него был расстроенный вид.

И у нее тоже, просто это не так бросалось в глаза.

– Он приходил спросить, не пойду ли я с ним на выставку, когда она откроется, а еще куда-нибудь поужинать и поболтать о том о сём.

Я чуть повеселела.

– Здорово! Ты же говорила, что он один из немногих тут, кто тебе нравится!

– Я отказалась, Тарга.

Настроение мое опять ухнуло вниз.

– Почему?

Мама так и стояла у ворот, положив руку на щеколду, но теперь она наконец позволила раздражению вырваться наружу. Меня это обрадовало – любое проявление эмоций лучше, чем меланхолическая замкнутость.

– А зачем? – резко спросила она.

Я не знала, что на это ответить.

– Но… он же тебе нравится! – только и нашлась я, что сказать.

– Он мне не просто нравится, Тарга. Нас связывает нечто необъяснимое. Единственный способ как-то это описать, таков: если б я сейчас начинала цикл суши, он стал бы для меня любимым и единственным. Сердце мое чувствует это, а тело тянет в другую сторону, в океан. Зачем начинать отношения, которые я не смогу продолжить? Так я только разобью сердце и себе и ему.

В каждом ее слове я чувствовала правду, и эта правда била меня в грудь, словно кулаком; все переживания мамы давили на меня, как ледяная глыба. Еще одна боль вдобавок ко всему, что она уже и так испытывает. Мама не способна жить нормально, если не уйдет в море. Дело не в том, чтобы просто поменять нашу жизнь, развлекать ее или отвлекать, не мешать ей плавать столько, сколько она хочет. Ее тело требовало, чтобы в определенные сроки происходили определенные вещи; сейчас начался сезон соленой воды, и она боролась с притяжением океана. И ей становилось все сложнее бороться.

Я не знала, что сказать. Мама погладила меня по щеке.

– Ты знаешь, где меня найти, – сказала она.

Я смотрела, как она уходит за ворота. Как спешит к океану и тень ее становится тоньше.

– И сколько она еще так выдержит? – прошептала я.

Но я знала, что не этот вопрос следует задавать. Мама сильнее всех, кого я знаю, и она сделает все, чтобы быть рядом со мной, если сочтет, что я в ней нуждаюсь. А вот я боялась спросить саму себя – как долго я буду за нее цепляться, не пускать ее навстречу судьбе?

Глава 6

Несколько дней спустя я проснулась от далекого шума прибоя. В пустом особняке было до странности тихо. Через мутное стекло старого окна возле моей постели на пол падал лунный свет. Я почувствовала себя маленькой и немного испуганной; откинув одеяло, нашарила под кроватью тапочки. Сейчас бы забраться в постель к маме… Почему мне не пришло это в голову, когда мы с ней прощались перед сном? В этом огромном особняке обычно ночевали четыре человека, а часто даже меньше, и сегодня, хотя сам дом не изменился, мне вдруг стало очень одиноко и неуютно в его старых стенах. Я подумала о призраках, из-за них вспомнила Джорджи, а в результате сильно затосковала по родине.

Тихонько прошлепав по устланному ковром коридору, я добралась до маминой комнаты. Дверь была приоткрыта; я распахнула ее и вошла.

– Мама? – прошептала я в темноте, чтобы не напугать ее. У мамы рефлексы, как у кошки, и невероятная способность ощущать все, что происходит вокруг нее, даже ночью, во сне.

Она мне не ответила.

Я прищурилась в полутьме, пытаясь разглядеть ее кровать. Одеяло и простыня были смяты, будто маме снился кошмар и она металась в полусне. Но ее самой в постели не было. Я нахмурилась, подошла и положила руку на вмятину от ее тела. От простыни тянуло холодком.

– Мама?

Медленно и мучительно во мне всплыли старые детские страхи. Я вспомнила, как по ночам сидела у комнаты родителей и сквозь щелку приоткрытой двери смотрела, как они спят. Я ощутила страх – тот страх, который расцветает только в ночной тьме, при прохладном голубом свете луны. В темноте все мои тревоги обострились, я уже не могла мыслить разумно, а воображение подсовывало мне всякую жуть.

Я решила осмотреть мамины комнаты, но по пути к выключателю споткнулась о какую-то обувь. Когда электрический свет залил помещение, я опустила глаза и увидела, что это мамины кроссовки, в которых она ходит каждый день. Я испугалась еще сильнее. Все тело свело судорогой паники, и я глубоко задышала, пытаясь взять себя в руки. Мама здесь. Где-то здесь. Где же ей еще быть?

Я позвала ее еще дважды, с каждым разом все громче, но не настолько громко, чтобы разбудить спавших где-то в особняке Адальберта и Фину. Потом, поборов приступ ужаса, бросилась по коридору к главной лестнице. В вестибюле на первом этаже властвовали тени, и только в настенном канделябре у передней двери тускло светила, мерцая, единственная лампочка. Дверь была закрыта и заперта.

Все это время я продолжала сама себя успокаивать. Я говорила себе, что мама ни за что не ушла бы не попрощавшись. Она бы не поступила со мной так, как Сибеллен со своей семьей – не исчезла бы, оставив после себя только плеск воды.

Ведь не поступила бы, правда?

Я бежала по узкому коридору, который вел к саду за домом и частному пляжу, и сердце металось у меня в груди, как дикий зверь в клетке. Во рту пересохло от ужаса. Распахнув дверь, я вылетела из дома и громко позвала маму.

Ответил мне только ветер. Не обращая внимания на холод, я босиком, в одних пижамных шортах и футболке, понеслась через двор к воротам, выходившим на пляж.

Перед глазами у меня все расплывалось от слез, они стекали по щекам на шею. Я сердито смахнула их, чтобы не мешали вглядываться в тропу, ведущую к берегу. Я выскочила на пляж, и шум прибоя стал громче. Бежать было трудно, ноги застревали в грубом песке и сорняках. Жесткие травинки царапали между пальцами, но я едва это замечала – просто бежала к воде, спотыкаясь, и звала маму, так что мой крик разносился над водой.

– Майра! – Даже мне самой слышно было, какой измученный и жалобный у меня голос. Я убрала волосы с лица, но истерика нарастала; чтобы не начать просто вопить и рыдать, мне пришлось прикусить губу – и я прокусила ее до крови. – Пожалуйста, не бросай меня! Пока не бросай! Я не могу… – Я судорожно глотнула воздуха. – Я не справлюсь. Не знаю, что я без тебя буду делать.

Я шагала туда-сюда по берегу, лихорадочно всматриваясь в черную линию горизонта, туда, где море встречается с лунным небом, и чувствовала свою полную беспомощность. Я даже не представляла, где начать поиски мамы.

– Я что угодно отдам, – прошептала я, обращаясь к неважно какому божеству, которое, услышав меня, согласилось бы помочь. – Даже дар элементаля. Даже плавники, лишь бы она вернулась. Пожалуйста!

Вдали над водой показалась блестящая черная голова, а потом стало видно и мокрое белое мамино лицо.

Чуть не задохнувшись от облегчения, я побежала к воде, навстречу ей. Мама встала на песчаное дно и выпрямилась, бледная, обнаженная и прекрасная.

– Мамочка! – Я бросилась к ней в объятия, и она крепко прижала меня к себе, положив одну руку мне на затылок, как делала в детстве, когда я расстраивалась.

– Тс-с-с, тихо. – Мама так крепко меня обняла, что подняла в воздух – она выше меня ростом. – Я здесь.

Сердце у меня стало биться медленнее и ровнее, дыхание тоже выровнялось. Ноги от облегчения стали подгибаться.

– Я думала, ты ушла, – сказала я, стараясь говорить спокойно. Если у меня сейчас начнется истерика, наше неизбежное расставание станет еще сложнее… и опаснее.

– Ни за что. – Она прижала меня к себе, а потом отпустила. Волны бились о наши ноги.

Мама повернулась ко мне, и лунный свет упал на ее лицо.

То, что я увидела, ранило меня словно ледяным клинком. Глаза у нее застыли и налились кровью, кожа на лице казалась необыкновенно плотной, будто мрамор; похоже, ей сложно было менять выражение лица. В уголках рта залегли морщины, которые маму очень старили, а когда она убрала со лба влажные волосы, я заметила, что рука ее дрожит.

И от этой дрожи в теле, которое всегда оставалось невероятно сильным и надежным, мне стало совсем плохо. Ноги у меня подкосились.

Мама схватила меня за плечи и, легко приподняв, установила меня песок, показывая тем самым, что сил у нее пока хватает.

– Ну-ну, все хорошо. У меня, по крайней мере. А у тебя?

Слезы продолжали литься у меня из глаз, но ради нее я смахнула их и улыбнулась, потом кивнула.

– Но мне бы не мешало поплавать, чтобы взбодриться.

Мама изумленно глянула на меня, приподняв брови.

– Сейчас?

Я кивнула, пытаясь держать себя в руках и не показывать свою печаль.

– Сейчас. Давай? Пожалуйста… – Я помедлила, стараясь придумать цель – тогда отчаянный ночной заплыв стал бы не бегством от собственных страхов, а способом отвлечься. – Давай на «Сибеллен» сплаваем. Я с прошлого лета там не была, хорошо бы еще раз взглянуть на нее.

– Ты уверена? – Мама убрала с моей щеки прядку волос.

Я кивнула, стягивая футболку.

– Сейчас самое время. Забыть обо всем и расслабиться хоть ненадолго.

Мама улыбнулась. Лицо ее помолодело, а глаза уже не казались стеклянными. Я бросила одежду на пляже, и мы с мамой без лишних слов скрылись под волнами, оставив позади человеческий мир и множество связанных с ним проблем.

Вода в Балтике настолько несоленая, что она почти сходила за пресную, но все равно дарила мне то чувство покоя и равновесия, в котором я так нуждалась. Пока мы плыли сквозь мрачные воды, мое сердце стало биться в обычном ритме. Стаи рыбок пропускали нас, и на их чешуе блестел свет луны и звезд, а с серого морского дна к нам, когда мы скользили мимо, тянулись нити водорослей, покачиваясь из стороны в сторону, словно толпа восторженных поклонников.

Путешествие к затонувшему кораблю подействовало на меня волшебным образом, и когда мы увидели в сумрачных водах корабельную мачту, все мои беды стали казаться понятными и исправимыми. К маме вернулись ее неподвластная старению красота и мощная грация. Смотреть на нее мне казалось интереснее, чем разглядывать затонувший корабль.

Ее кожа излучала перламутровый блеск, а тело почти сияло сверхъестественным светом по контрасту с плавниками темных оттенков синего и зеленого. Длинные черные волосы рассыпались веером; когда мама плыла, они, словно ореол, колыхались в такт изящным движениям головы и шеи. Тонкие черты маминого лица казались настолько неземными, что она почти не походила на человека.

Неожиданно мама помрачнела и нахмурила брови. Я проследила за ее взглядом.

– Раньше носовая мачта выглядела не так, – заметила я. Меня до сих пор немного удивляло, насколько хорошо русалочьи голоса позволяли нам общаться под водой. Слова звучали четко, и никакие пузырьки их не искажали. – Наверное, обвалилась с прошлого раза, когда мы тут были.

Мама задумчиво хмыкнула и подплыла поближе, дрейфуя над угловатыми обломками и надстройками затонувшего корабля. Чем ближе мы подбирались, тем лучше видели все детали, и я заметила, что изменилась не только мачта.

– Смотри. – Мама показала на толстый трехжильный канат, покрытый водорослями. Его извивы были раскиданы по всей палубе, будто кишки. Канат явно кто-то передвигал – палубу устилали мелкие частички водорослей, но там, где он лежал раньше, поверхность оставалась чистой. Совершенно очевидно было, что перетащили канат не так давно.

Впрочем, приглядевшись, я сообразила, что на палубе кто-то что-то искал. Лежавшие на ней предметы и следы от их прежнего положения переплетались, образуя странный геометрический узор.

– Здесь кто-то был, – тихо и спокойно сказала мама. – И совсем недавно.

– Охотники за сокровищами? Приплыли посмотреть, не осталось ли тут чего? Местонахождение «Сибеллен» больше не секрет, тут вправе нырять любой, кто захочет.

Мама с сомнением хмыкнула.

– Ну, может быть.

– Давай заглянем внутрь, – предложила я. Русалочий голос звучным аккордом вылетал у меня изо рта, и медленно-медленно утихал.

Последний раз, когда мы были у «Сибеллен», мама внутрь меня не пустила. Сказала, что это опасно, а я совсем новичок и недостаточно владею своим телом, чтобы плыть по такому тесному пространству, ничего внутри не сдвигая. Но с тех пор много чего случилось – и затонувший корабль уже обследовали, и я научилась владеть русалочьим хвостом. Мама не стала протестовать, когда я вслед за ней скользнула через люк внутрь корабля.

К полутьме внутри глаза мои привыкли быстро, и я невольно ахнула от удивления. Мама не отреагировала, и я спросила:

– Вы что, в таком виде это оставили?

– Конечно же нет. – Голос у нее был напряженный и явно расстроенный.

– Это хорошо, а то тут изрядный бардак.

Мы проплыли по первому уровню – похоже, везде кто-то рылся, во всех углах. Команда по работе с затонувшими судами, когда доставала с «Сибеллен» ценности, старалась как можно меньше тревожить останки корабля, а мама облегчила им задачу, разложив артефакты там, где их легко заметить и еще легче достать. Именно в этом она была большая специалистка. Я не представляла, каково ей сейчас ощущать, что тот, кто побывал здесь после их команды, свел к нулю всю эту скрупулезную работу.

Пока мы обшаривали палубу и спускались на уровень ниже, а потом в трюм, мама молчала. Даже дно корабля кто-то разодрал – изнутри оно было покрыто водорослями и илом и усыпано обломками перегородок.

– Что же они искали? – пробормотала мама, заметив большой деревянный сундук, у которого кто-то сорвал крышку и отбросил ее в сторону. Теперь перевернутый сундук валялся вверх дном, которое еще не заселили микроскопические обитатели Балтики.

И тут я ахнула, заметив что-то блестящее в обломках возле сундука. Я подплыла поближе и подобрала маленький гасильник для свечи с изящной ручкой.

– Это же серебро, верно? – Я протянула его маме.

Она не взяла у меня вещицу, но кивнула.

– Да. Я его нашла прошлым летом, но в списке грузов его не было, так что я не стала его забирать. Почему его не взял тот, кто обыскивал «Сибеллен»? Эта штука явно стоит денег.

– А может, они не сокровища искали, – задумчиво произнесла я, не зная, класть ли гасильник на место. Потом я решила, что заберу его себе, если мама не будет возражать. Пусть это будет мой личный артефакт.

– А чего они тогда хотели? – спросила она.

– Ты об этом корабле больше знаешь, чем я. В списке грузов или в отчетах, которые Мартиниуш передал Саймону, было еще что-нибудь важное?

Мама направилась к люку, а я за ней, сжимая в руке гасильник. Она не ответила мне сразу, и я продолжила:

– Может, бумаги? Какие-нибудь документы? Подтверждение владения чем-то ценным, например недвижимостью или банковским счетом?

Мама оглянулась через плечо и слегка ошеломленно улыбнулась.

– Ну у тебя и воображение.

– Ты говорила, что иногда даже бумаги могут сохраниться под водой, если их хорошо защитить – завернуть как следует в кожу или запереть в сейф. Так? – Признаюсь, мне страшно нравилась вся эта таинственность, а к радости от такого интересного повода отвлечься примешивалось еще и облегчение – мама снова выглядела нормально. – Что еще тут искать, если не то, что не взяли вы?

– Меня больше волнует кто, а не что, – сказала мама, пока мы плыли через открытый люк, а потом выбирались из обломков через самый большой выход. – Ни один известный мне водолаз, занимающийся подъемом грузов с затонувших кораблей, и ни один охотник за сокровищами не устроил бы подобное в затонувшем корабле. И не потому, что они такие деликатные, просто на это уйдет слишком много сил, а выгоды никакой. Плюс еще способ, которым все это сделали. Человеческие глаза в таком полумраке недостаточно хорошо видят, чтобы так тщательно все громить. Даже если водолаз нырнет с прожектором и специально постарается нанести как можно больше ущерба, у него так не получится.

У меня мурашки пробежали по коже, я чуть не перестала плыть.

– Что ты хочешь сказать?

– Я не очень уверена, – ответила мама, зависнув над носовой палубой и глядя на затонувший корабль. – Но подозреваю, это сделала сирена.

Глава 7

Когда мы вышли из моря, я не сводила с мамы глаз. Не появится ли опять тот остекленевший взгляд, с которым она вынырнула первый раз? К счастью, теперь глаза у нее казались достаточно ясными.

Я пошла к себе, надела пижаму и убрала гасильник в ящик. Потом взяла зубную щетку и пошла чистить зубы к маме, в ее ванную комнату, а не в свою. Я налила ей воды и поставила на прикроватный столик, пока она надевала чистую пижаму. Я даже подушку ей взбила и подоткнула одеяло, когда она легла. Обычно мама посмеивалась, когда я вела себя словно заботливая мамочка. Говорила, чтобы я перестала суетиться и не забывала, что мать тут она, а я ребенок.

Но сегодня она не смеялась.

Она вообще никак не отреагировала на мое поведение, будто в нем не было ничего необычного. Это меня напугало не меньше, чем выражение ее лица в тот момент, когда я наконец ее нашла.

Обратно спать к себе я не вернулась, легла с мамой.

Она спала, по комнате гуляли тени от луны, а я наблюдала за тем, как она спит. Наконец дрема одолела меня, но и тогда я продолжала смотреть на мамино лицо.

В моем сне она выглядела достаточно спокойной, но под ее головой появился и начал расползаться по подушке во все стороны, словно кровь из медленно кровоточащей раны, влажный круг. Ткань темнела от влаги.

Следующим утром, как раз когда я застегивала худи и совала ноги в кроссовки, в моей комнате загудел интерком. Я сняла трубку.

– Мисс Новак, пришел господин Трусило.

– Сейчас спущусь, – ответила я. – И зовите меня Тарга. А Антони…

– Он уже в вестибюле, мисс Новак… Тарга.

– Отлично, спасибо. – Сдув с лица выбившуюся из челки прядь, я распахнула дверь и зашагала по устланному ковром коридору к главной лестнице.

Когда мы с мамой проснулись, оказалось, к моему огорчению, что у нее «немного болит голова». Если учесть, что обычно она вообще никогда ни на что не жаловалась, скорее всего, это «немного» тянуло на кошмарную мигрень. Мама жалобно попросила не включать свет и не раздвигать шторы. Я принесла ибупрофен из аптечки в ванной, хоть и знала, что мама ни за что его не примет, потом поставила новый стакан воды на прикроватный столик и предложила ей поспать еще. На двери снаружи я повесила рукописную табличку «не беспокоить» и, тихо прикрыв дверь, пошла к себе одеваться. Потом попрошу Адальберта принести ей завтрак.

Но как раз когда я закрывала дверь, мама пробормотала что-то неразборчивое. Я снова открыла дверь.

– Что?

Она еще раз что-то пробормотала, но я опять ни слова не разобрала. Вернувшись в комнату, я села на край кровати.

– Извини, мама, я не расслышала.

– Амиралион, – проговорила она, не открывая глаз.

Еще несколько секунд я не могла понять, о чем она, но наконец до меня дошло.

– Ты услышала свое имя, – прошептала я, и волосы у меня на руках встали дыбом.

Мама не ответила. Я поняла, что она разговаривала во сне.

Амиралион.

У каждой сирены два имени: одно ей дают родители, а другим в конце концов нарекает океан. И это второе имя проглатывает первое, человеческое. Мое имя прошептал мне океан после возвращения из Польши в конце лета – Атаргатис. Мама жаловалась, что она свое так и не услышала – для взрослой сирены это было довольно странно. Теперь имя наконец к ней пришло, и я не знала, что об этом думать. Почему сейчас? Это океан ее так звал? Или это никак не связано с ее циклом соленой воды?

Я побежала вниз, прыгая через широкие ступени, но по пути все-таки остановилась погладить блестящую голову скульптуры русалки на лестничной площадке. Если бы меня кто-то в этот момент увидел, то мог бы решить, что я бодра и весела, но на самом деле я беззвучно молилась о том, чтобы маме стало лучше к тому моменту, как я разберусь с музеем.

Свернув за угол и спустившись еще на пролет, я увидела Авраама Трусило, музейного куратора, и Антони. Они стояли в вестибюле и разговаривали.

Авраам сложил руки за спиной, круглые очки его были спущены на кончик носа. Он кивал, чуть привстав на цыпочки, и внимательно слушал Антони.

Как только я вошла в вестибюль, оба мужчины повернулись ко мне.

– Доброе утро, Авраам, – сказала я, потом улыбнулась Антони и потянулась было поцеловать его в щеку, но остановилась, заметив тревогу на его красивом лице и то, как он едва заметно покачал головой.

– Доброе утро, мисс Новак, – отозвался Авраам. – Удивительно, как вы с матерью похожи. Если б не разница в росте, я бы вас путал, – добавил он с усмешкой. – А она к нам спустится? Я надеялся…

– К сожалению, она плохо себя чувствует, – ответила я. – Сегодня не выйдет.

Авраам нахмурился и осторожно подвинул очки обратно на переносицу.

– Мне очень жаль.

– И мне. Может, послать ей что-нибудь в комнату? – сказал Антони и посмотрел на меня. – Она в чем-нибудь нуждается?

– Я уже позаботилась о ней, но спасибо. – Я взяла Авраама под локоть. – Пойдемте, покажу вам артефакты. Их тщательно упаковали, так что они готовы к погрузке.

– Ладно. – Он смущенно улыбнулся, не переставая при этом хмурить лоб. – Эм-м, тогда поблагодарите за меня вашу маму. Мои ребята ждут в фургоне, я схожу за ними.

– Антони объяснит, как подъехать к заднему ходу, мы с ними там и встретимся. – Я направилась в дальний угол вестибюля, к маленькой узорчатой двери, за которой начинался узкий коридор, ведший к служебной лестнице.

Краем глаза я заметила в окно передней двери знакомую копну светлых волос и еще более знакомое пятно синей куртки. Даже через стекло я ни с чем бы не спутала этот оттенок синевы, но никак не могла поверить своим глазам.

– Минуточку, – негромко сказала я Аврааму и Антони, наблюдая за тем, как Адальберт впускает в дом основателя фирмы по подъему затонувших судов «Синие жилеты». Саймон Николс вошел и стянул с головы синюю бейсболку, а я так и стояла, изумленно уставившись на него. Саймон пробормотал «спасибо» человеку, который его впустил, и явно собрался что-то спросить, как вдруг заметил меня. Он сразу заулыбался, но в то же время вид у него стал слегка виноватый.

– Саймон!

– Саймон, – сказал Антони вполголоса, так что его слышали только мы с Авраамом, – это ведь прежний начальник Майры.